1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 
      
Стал я думать: «Это дело неприятнее копья,—
      
Амирбар я, вождь индийцев, дорога мне честь моя.
      
Коль меня застанут с девой, опозорен буду я,
      
Навсегда меня изгонят в зарубежные края».
     
     
      
В этот день ко мне явился человек от Фарсадана.
      
Царь справлялся о здоровье, не сочится ль кровью рана.
      
Я ответил: «Успокойся, я очнулся от дурмана,
      
Скоро я к тебе приеду, милость мне твоя желанна».
     
     
      
Я поехал к государю. Он сказал: «Болеть не надо!»
      
И заставил сесть на лошадь без военного наряда,
      
И взвилась за турачами быстрых соколов плеяда,
      
И стреляли там пернатых царедворцы из отряда,
     
     
      
И великий пир устроил, возвратившись, царь-отец.
      
На пиру звенели арфы, услаждал гостей певец.
      
Роздал царь даров немало — самоцветов и колец.
      
Удостоились награды все, кто прибыл во дворец.
     
     
      
Побороть тоски не в силах, вечно думал я о милой,
      
И огонь любовный в сердце бушевал с великой силой,
      
И собрал своих друзей я, и прикинулся кутилой,
      
Пировал и пил я с ними, чтобы скрыть мой вид унылый.
     
     
      
Вдруг шепнул мне мой дворецкий: «Господин, у входа в зданье
      
Просит некая девица амирбарова вниманья,
      
Лик ее закрыт вуалью, но достоин почитанья».
      
Я сказал: «Проси в покои. Я назначил ей свиданье».
     
     
      
Гости стали подниматься. «Стойте, — я сказал гостям, —
      
Продолжайте пир, покуда не вернусь я снова к вам».
      
И прислужнику велел я не пускать гостей к дверям,
      
И свое скрепил я сердце, чтоб не впасть в великий срам.
     
     
      
Я вошел в опочивальню. Дева, кланяясь, сказала:
      
«Слава той благословенной, что к тебе меня послала!»
      
«Кто ж так кланяется милым? — удивился я немало, —
      
Будь она поискушенней, так вести б себя не стала».
     
     
      
«Стыдно мне перед тобою! — продолжала речь девица.—
      
Ты подумал, вероятно, что посмела я влюбиться.
      
Хорошо, что ты спокойно можешь к делу относиться.
      
Бережет меня, я вижу, всемогущая десница!
     
     
      
Витязь, я дрожу от страха, ибо втайне от людей
      
Ныне послана к тебе я девой царственной моей.
      
Столь неслыханная смелость подобает только ей.
      
Прочитай же эти строки и тоску свою развей!»
     
    
   
   
    
     
ПЕРВОЕ ПОСЛАНИЕ НЕСТАН-ДАРЕДЖАН
     
ВОЗЛЮБЛЕННОМУ
    
    
    
     
      
И увидел я посланье той, что сердце опалила.
      
«Лев, скрывай от света рану! — так вещал мне луч светила.—
      
Я твоя, но что достойней — слабость жалкая иль сила?
      
Пусть Асмат тебе расскажет то, что я ей говорила.
     
     
      
Жалкий обморок и слабость — их ли ты зовешь любовью?
      
Не приятней ли миджнуру слава, купленная кровью?
      
Нам обязаны хатавы дань представить по условью,—
      
Отчего ж мы потакаем их обману и злословью?
     
     
      
Я желаю выйти замуж за тебя давным-давно,
      
Но увидеться доселе было нам не суждено.
      
Лишь твой обморок недавно я заметила в окно,
      
Разузнать о происшедшем было мне не мудрено.
     
     
      
Вот совет тебе разумный: объяви войну хатавам,
      
Заслужи почет и славу в столкновении кровавом.
      
Чем кропить слезами розу, укрепись в сраженье правом!
      
Я ль твой мрак не осветила блеском солнца величавым!»
     
     
      
Тут Асмат, забыв смущенье, речь со мною повела.
      
О себе скажу немного: радость душу залила,
      
Сердце сладко трепетало, стал кристален блеск чела,
      
Зарубинились ланиты жаждой счастья и тепла.
     
    
    
   
   
    
     
ПЕРВОЕ ПОСЛАНИЕ ТАРИЭЛА
     
ВОЗЛЮБЛЕННОЙ
    
    
    
     
      
И писал я, созерцая это дивное посланье:
      
«О луна, как может солнце превзойти твое сиянье?
      
Пусть тебя не опечалит ни одно мое деянье!
      
Как во сне я, и не верю, что прошло мое страданье!»;
     
     
      
Я сказал Асмат: «Не в силах ничего писать я боле!
      
Ты скажи ей: «О царевна, ты как солнце в ореоле!
      
Ты меня вернула к жизни, исцелив от тяжкой боли!
      
Я служить тебе отныне по своей желаю воле!»
     
     
      
И опять сказала дева: «Осторожен будь, мой брат!
      
Если ты проговоришься, сам ты будешь виноват.
      
Ты прикинуться обязан, будто любишь ты Асмат, —
      
Так велит тебе царевна, чтоб ты мог проникнуть в сад».
     
     
      
Показалось мне разумным то, что дева говорила, —
      
Состязаться с ней не может и небесное светило,
      
Свет дневной ее сиянье в сумрак ночи превратило,
      
И Асмат ее заветы мне послушно повторила.
     
     
      
Дал Асмат я самоцветов в чаше золота литого.
      
«Не возьму, — она сказала, — подношенья дорогого!»
      
Лишь колечко весом в драхму приняла, промолвив слово:
      
«Пусть останется на память от безумца молодого!»
     
     
      
Так копье она из сердца извлекла рукой своей,
      
И ушла, и погасила жар губительных огней.
      
И к столу я возвратился, и обрадовал гостей,
      
И немалыми дарами одарил своих друзей.
     
    
    
   
   
    
     
ПОСЛАНИЕ ТАРИЭЛА К ХАТАВАМ И СВИДАНИЕ ЕГО С ВОЗЛЮБЛЕННОЙ
    
    
    
     
      
И приказ врагам хатавам я послал, составив строго:
      
«Всемогущий царь индийцев — царь, ниспосланный от бога.
      
Тот, кто голоден, но предан, — от него получит много,
      
Тот же, кто ему изменит, — ищет сам к беде предлога.
     
     
      
Господин и брат на троне! Чтобы рознь была забыта,
      
Приезжай ко мне немедля — ты и царственная свита.
      
Не приедете, так сами к вам мы явимся открыто,
      
И тогда своей вы кровью напитаетесь досыта».
     
     
      
Я возрадовался духом, лишь гонец отъехал прочь.
      
Потушив огонь смертельный, ликовал я день и ночь.
      
Мне судьба тогда давала все, к чему я был охоч,
      
А теперь со мной, безумцем, зверь способен изнемочь!
     
     
      
Рвался в путь я, но рассудок заставлял меня смириться,
      
Предо мной моих собратьев пировала вереница,
      
Я ж, охвачен пылкой страстью, был не в силах веселиться.
      
Проклиная мир мгновенный, снова начал я томиться.
     
     
      
Раз вернулся из дворца я, удостоенный почета.
      
Истомленного мечтами, не брала меня дремота.
      
Перечитывал письмо я, ждал я жизни поворота.
      
Вдруг слугу привратник кликнул и ему промолвил что-то.
     
     
      
Прибыл посланный рабыни. Вновь писала мне Асмат,
      
Чтобы я, пронзенный в сердце, приходил немедля в сад.
      
Радость душу озарила, развязала цепь преград.
      
Взяв слугу, я в путь пустился, нетерпением объят.
     
     
      
Сад был пуст. Войдя в ворота, здесь не встретил никого я.
      
Вдруг Асмат, сияя, вышла из заветного покоя.
      
«Извлекла, как видишь, витязь, шип из сердца твоего я.
      
Расцветающая роза ждет любимого героя!»
     
     
      
Подняла она завесу. Я увидел трон из злата,
      
Бадахшанскими камнями изукрашенный богато.
      
И на нем сияло солнце, не познавшее заката, —
      
В душу мне смотрели очи, как озера из агата.
     
     
      
Так стоял я, но ни слова не сказала дева мне,
      
Только ласково смотрела, как на близкого вполне.
      
«Уходи, — Асмат шепнула, — здесь с тобой наедине
      
Говорить она не будет». И ушел я, весь в огне.
     
     
      
До ворот меня рабыня в этот день сопровождала.
      
Я роптал: «Судьба, не ты ли здесь меня уврачевала?
      
Отчего же, дав надежду, ты еще суровей стала?»
      
Но наперсница царевны в утешенье мне сказала:
     
     
      
«Не горюй, что вы ни словом обменяться не успели!
      
Затвори приют страданья, пригласи к себе веселье!
      
Пред тобой она смутилась — дева, гордая доселе,
      
И девическую скромность предпочла в любовном деле».
     
     
      
«О сестра, — сказал я деве, — для меня лишь ты бальзам!
      
Заклинаю, будь мне другом, я за все тебе воздам.
      
Шли ко мне свои посланья и, со мною пополам,
      
Благосклонное вниманье прояви к моим делам».
     
     
      
На коня я сел, поехал, не обласканный приветом,
      
До утра в опочивальне просидел я нераздетым.
      
Я, кристалл, рубин и роза, стал синей индиго цветом,
      
Утешался тьмою ночи, унывал перед рассветом.
     
     
      
Тут посланцы от хатавов возвратились налегке.
      
Изъяснялся хан подвластный на враждебном языке:
      
«Мы, хатавы, не трусливы, наша крепость на замке.
      
Что нам царь земли индийской? Разве мы в его руке?»
     
    
    
    
    
   
   
    
     
ОТВЕТ РАМАЗА И ПОХОД ТАРИЭЛА НА XАТАВОВ
    
    
    
     
      
«Я, Рамаз, — писал властитель, — извещаю Тариэла:
      
Удивляюсь, как дерзнул ты говорить со мною смело.
      
Разве ты указчик хану, чьим владеньям нет предела?
      
Прекрати свои писанья, до тебя мне нету дела!»
     
     
      
И тотчас же за войсками понеслись мои старшины.
      
Многочисленны, как звезды, были Индии дружины.
      
Из далеких мест и близких устремились их лавины
      
И заполнили собою горы, скалы и долины.
     
     
      
Не задерживаясь дома, шли они на голос мой,
      
Я собравшемуся войску смотр устроил боевой.
      
Похвалил его убранство, быстроту и ратный строй,
      
Хорезмийское оружье, легкость конницы лихой.
     
     
      
Тут я поднял над войсками стяг владыки черно-красный
      
И велел без промедленья собираться в путь опасный,
      
Сам же плакал и томился, удручен судьбой злосчастной:
      
«Как покину я столицу, не увидевши прекрасной?»
     
     
      
Я пришел домой, не в силах превозмочь сердечной скуки,
      
И сочились из запруды слезы горести и муки.
      
«О судьба, к чему ты клонишь? — я твердил, ломая руки. —
      
Для чего безумцу роза, если с нею он в разлуке?»
     
     
      
И письмо — не диво ль это! — подал мне слуга опять.
      
И опять Асмат писала мне, возглавившему рать: «Приходи!
      
Тебя царевна снова хочет увидать.
      
Это лучше, чем томиться и в разлуке увядать!»
     
     
      
И воспрянул я душою, положив конец заботам.
      
Были сумерки, когда я подъезжал к ее воротам.
      
Кроме девушки-рабыни, я не встретил никого там.
      
«Поспеши, о лев, к светилу и дивись его щедротам!»
     
     
      
В многоярусную башню я поднялся вслед за нею
      
И увидел то светило, о котором пламенею.
      
В изумрудном одеянье, средь ковров, любимых ею,
      
Мне напомнила царевна станом стройную лилею.
     
     
      
Близ ковра остановившись, перед нею я поник,
      
Свет блаженства и надежды, словно столп, в душе возник.
      
Был красив, как луч светила, молодой царевны лик,
      
Но она его стыдливо приоткрыла лишь на миг.
     
     
      
«Дай, Асмат, подушку гостю», — дева вдруг проговорила.
      
Я послушно сел напротив той, чей лик светлей светила.
      
Сердце, отданное року, радость снова озарила.
      
Удивляюсь, как живу я, вспоминая то, что было!
     
     
      
«Витязь мой, — сказала дева, — я тебе при первой встрече
      
Не промолвила ни слова, презирая красноречье.
      
Увядал ты, как растенье, от возлюбленной далече,
      
Но и мне ведь подобали скромность и чистосердечье.
     
     
      
Знаю: женщины обычно пред мужчинами молчат,
      
Но молчать о тайнах сердца тяжелее во сто крат.
      
Для людей я улыбалась, а в душе таила яд.
      
Вот зачем к тебе, мой витязь, посылала я Асмат.
     
     
      
С той поры, когда ты страстью воспылал ко мне мгновенно,
      
Одного тебя, мой витязь, я любила неизменно.
      
Девяти небес лишая, пусть сожжет меня геенна!
      
И клянусь: коль в этих чувствах вдруг наступит перемена, —
     
     
      
Стали дерзкими хатавы, рвутся к нашему порогу,—
      
Поезжай, разбей хатавов, если то угодно богу!
      
Только что я буду делать, погруженная в тревогу?
      
Ах, оставь свое мне сердце, а мое возьми в дорогу!»
     
     
      
Я сказал: «Такого счастья ждать доселе я не мог.
      
Коль меня ты полюбила, значит, так устроил бог.
      
Ты наполнила лучами сердце, полное тревог.
      
Буду я твоим, доколе не наступит смерти срок».
     
     
      
Клялся я над книгой клятвы, и она клялась со мною,
      
Подтвердив свои признанья этой клятвою святою.
      
«Если я, — она сказала, — изменю тебе, герою,
      
Пусть убьет меня создатель всемогущею рукою».
     
     
      
Ели сладкие плоды мы в этот сладкий миг свиданья,
      
Столь же сладостными были наши нежные признанья,
      
И, когда настало время горьких слез и расставанья,
      
От лучей ее горело сердце, полное сиянья..
     
     
      
Трудно было мне расстаться с лалом девственных ланит.
      
Мне казалось: мир мгновенный принимает новый вид.
      
Мне казалось: солнце в небе для меня лучи струит…
      
Ныне сердце без любимой затвердело, как гранит!
     
     
      
На коня вскочил я утром и велел трубить к походу.
      
Рать моя была готова сквозь огонь пройти и воду.
      
Лев, я вел ее к хатавам, деве царственной в угоду,
      
По нехоженым дорогам, недоступным пешеходу.
     
     
      
Я прошел рубеж индийский, шел с восхода до заката.
      
Мне посол навстречу вышел от Рамаза-супостата.
      
Речь его была искусна и притом замысловата:
      
«Задерут волков хатавских индостанские козлята».
     
     
      
Мне подарок драгоценный повелел вручить Рамаз
      
Со словами: «Умоляю, не ходи с войной на нас!
      
Мы, с ярмом твоим на шее, обещаем в этот раз,
      
Что детей и все богатство отдадим тебе тотчас.
     
     
      
Ты прости нас и не сетуй на былые прегрешенья.
      
Если ты страну избавишь от войны и разрушенья,
      
Можешь с малою дружиной к нам прийти без промедленья:
      
Мы сдадим тебе без боя крепостные укрепленья».
     
     
      
Я собрал моих вазиров, и вазиры мне сказали:
      
«Витязь, ты покуда молод, и поймешь врагов едва ли,
      
Мы ж коварство их на деле, как ты знаешь, испытали:
      
Смерть тебе они готовят, нам же — скорби и печали.
     
     
      
Ты возьми с собой дружину копьеносцев удалых,
      
Пусть войска идут за вами, посылая к вам связных.
      
Коль хатавы не обманут, ты заставь поклясться их,
      
А не так — великим гневом покарай врагов своих».
     
     
      
Я послушался вазиров и послал известье хану:
      
«Мне твои известны мысли, спорить я с тобой не стану.
      
Жизнь тебе дороже смерти, — бойся, если я нагряну!
      
Нынче с малою дружиной к твоему я еду стану».
     
     
      
Триста витязей отважных я в своей оставил свите,
      
Но поблизости велел я войску следовать в укрытье.
      
Я сказал: «Куда б ни шел я, вслед за мною вы идите
      
И, когда пошлю за вами, мне немедля помогите».
     
     
      
Шел три дня я, и навстречу новый выехал гонец.
      
Хан мне слал одежд немало, и запястий, и колец.
      
Он писал мне: «Поскорее приезжай ко мне, храбрец, —
      
Всех даров моих прекрасных не вмещает мой дворец».
     
     
      
Он писал еще яснее: «Верь мне, витязь с сердцем львиным:
      
Я спешу к тебе навстречу по горам и по долинам».
      
«По душе мне, — я ответил, — повидаться с властелином,
      
Встретив радостно друг друга, будем мы отцом и сыном».
     
     
      
Раз, когда мы задержались на окраине дубравы,
      
Снова, кланяясь бесстыдно, подошли ко мне хатавы,
      
Привели коней в подарок и воскликнули, лукавы:
      
«Хан тебя желает видеть, ибо ты достоин славы!
     
     
      
Хан клянется амирбару, что, забыв свои пиры,
      
Завтра встретит он героя и вручит ему дары».
      
Я из войлока поставил тем посланникам шатры,
      
Принял ласково и выдал для ночлега им ковры.
     
     
      
Не проходит в этом мире дело доброе бесследно!
      
Раз один из тех хатавов к нам пробрался незаметно.
      
«Послужить тебе, — сказал он, — я давно пытаюсь тщетно,
      
Оказать тебе услугу, ибо предан беззаветно.
     
     
      
Дело в том, что твой родитель воспитал меня когда-то.
      
Я обязан об измене известить тебя, как брата.
      
Страшно мне, что будет роза ныне сорвана и смята.
      
Слушай, я тебе открою замышленья супостата.
     
     
      
Знай, мой витязь: эти люди обмануть тебя хотят.
      
В неком месте их сигнала ждет стотысячный отряд.
      
Втрое большая дружина выйдет к вам наперехват..
      
Если ты не примешь меры — не воротишься назад.
     
     
      
Хан тебя с дарами встретит, будет льстить и унижаться.
      
Усыпив твое вниманье, хитрецы вооружатся.
      
Войско выйдет из засады, лишь костры их задымятся.
      
Если ж тысячи нагрянут — одному куда деваться?»
     
     
      
Благодарностью ответил я на это извещенье.
      
Я сказал: «Коль уцелею, дам тебе вознагражденье.
      
Уходи теперь обратно, чтоб не вызвать подозренья,
      
Если я тебя забуду, буду проклят в тот же день я».
     
     
      
Тайну вражескую эту не открыл я никому,—
      
Будь что будет, все советы одинаковы уму!
      
Но приказ с гонцом надежным выслал войску моему:
      
«Поспешите через горы к амирбару своему!»
     
     
      
Утром я велел хатавам передать письмо Рамазу:
      
«Хан Рамаз, спеши навстречу, я явился по указу!»
      
Снова шел я до обеда, не боясь дурного глазу,
      
Ведь кого судьба захочет, все равно прикончит сразу.
     
     
      
Наконец завесу пыли заприметил я с кургана.
      
«Вот идет Рамаз, — сказал я, — он раскинул сеть обмана,
      
Пусть мой меч непобедимый поразит злодея-хана!»
      
И тогда мою дружину со всего собрал я стана.
     
     
      
Я сказал дружине: «Братья, наши недруги — лгуны,
      
Обессилеть наши руки перед ними не должны.
      
Те, кто пал за государя, — к небесам вознесены.
      
Нам ли меч таскать без дела, коль настали дни войны?»
     
     
      
Зычным голосом в доспехи приказал себя облечь я,
      
И надели мы кольчуги, и надвинули оплечья,
      
И построил я дружину, и повесил сбоку меч я,
      
И обрек в тот день хатавов на страданья и увечья.
     
     
      
Мы приблизились. Хатавы, увидав сверканье стали,
      
Мне с великою досадой приближенного послали:
      
«Почему вы не свершили то, что нам пообещали?
      
Видя вас в вооруженье, мы в заботе и печали».
     
     
      
Я велел сказать Рамазу: «Знаю умысел я твой,
      
Но не быть тому, изменник, что задумано тобой!
      
Как велит обычай предков, выходи на смертный бой!
      
Взял я меч — и, значит, скоро ты простишься с головой!»
     
     
      
Удалился тот посланец, и его не слали боле.
      
Выдав замысел Рамаза, дым столбом поднялся в поле.
      
Войско вышло из засады, незаметное дотоле,
      
Но нанесть мне пораженье не смогло по божьей воле.
     
     
      
Взяв копье, простер я руку и закрыл лицо забралом
      
И в сраженье, полный рвенья, полетел с отрядом малым.
      
Я продвинулся на стадий в наступленье небывалом.
      
Но враги стояли твердо, образуя вал за валом.
     
     
      
Увидав густые толпы, прямо к ним рванулся я.
      
«Он безумец!» — закричали люди, в грудь себя бия.
      
Я пронзил передового, но сломал конец копья.
      
Меч! Хвала руке, которой сталь наточена твоя!
     
     
      
Я на стаю куропаток, как орел слетел могучий,
      
Я бросал их друг на друга, громоздил из трупов кучи.
      
Те, кого метал я в воздух, камнем падали из тучи.
      
Перебил я в двух отрядах цвет их войска наилучший.
     
     
      
Но враги сомкнулись снова, окружив меня толпою,
      
Я разил их без пощады, проливая кровь рекою.
      
На седло мертвец валился переметною сумою.
      
Где лишь я ни появлялся, все бежало предо мною.
     
     
      
Поздно вечером с кургана крикнул вражий караул:
      
«Не задерживайтесь боле! Божий гнев на нас дохнул!
      
Пыль над полем заклубилась, слышен грохот там и гул.
      
Неужели, вызвав войско, нас противник обманул?»
     
     
      
Оказалось: в самом деле, то индийцы подоспели,
      
День и ночь они спешили, чтоб помочь мне в трудном деле.
      
Не вмещали их долины, не хватало им ущелий,
      
Громко били их литавры, выли трубы и свирели.
     
     
      
В бегство кинулись хатавы, не противясь нашей силе,
      
По полям кровавой битвы мы в погоню поспешили.
      
Из седла я выбил хана, мы мечи в бою скрестили,
      
Подоспевшие отряды всех людей его пленили.
     
     
      
Замыкающие наши брали всадников в полон,
      
Перепуганных и бледных, из седла их рвали вон.
      
За труды бессонной ночи, каждый был вознагражден:
      
Вопль испуганных хатавов долетал со всех сторон.
     
     
      
Наконец с коней усталых мы сошли на поле брани.
      
Я, мечом поранен в руку, не заботился о ране.
      
Вкруг меня, дивясь, толпились все мои однополчане
      
И в восторге не решались нарушать мое молчанье.
     
     
      
И великого почета был тогда я удостоен:
      
Мне свои благословенья слал, ликуя, каждый воин.
      
 Воспитатели дивились, как урок их был усвоен,
      
Ибо много я оставил ран глубоких и пробоин.
     
     
      
Я отряды за добычей разослал кого куда,
      
И они, обогатившись, возвратились без труда.
      
Тех, кто жаждал нашей крови, усмирил я навсегда,
      
И без боя предо мною отворились города.
     
     
      
Обратился я к Рамазу: «О твоей я знал измене!
      
Постарайся же загладить это злое преступленье,
      
Сдай войскам моим немедля крепостные укрепленья,
      
Если будешь препираться, не видать тебе прощенья».
     
     
      
Отвечал Рамаз: «Отныне нет конца моим невзгодам,
      
Но доверь ты мне вельможу из моих владений родом,
      
Я пошлю его с указом к подчиненным воеводам,
      
Чтобы мог ты утвердиться над страною и народом».
     
     
      
С тем доверенным вельможей я послал моих людей.
      
Крепостные воеводы появились у дверей.
      
И сдалось мне без сраженья много разных крепостей.
      
С чем сравню я груды злата в новой вотчине моей!
     
     
      
Лишь тогда по Хатаети я прошел как победитель.
      
Мне казну сдавал немедля в каждом городе правитель.
      
Я сказал: «Пускай индийцев не страшится мирный житель,
      
Я людей не жгу лучами, ибо я не погубитель!»
     
     
      
Все сокровищницы были переполнены казною.
      
Я не мог бы перечислить всех богатств, добытых мною, —
      
Там пленился покрывалом рядом с шубкой дорогою, —
      
Ты и сам бы восхитился дивной прелестью такою!
     
     
      
Из какой, не понимаю, изготовленные ткани,
      
Всех они очаровали, как небесное созданье.
      
Ни парчи они, ни пряжи не имели в основанье,
      
Но подобны были стали, изливающей сиянье.
     
     
      
Их для девы светоносной я в подарок приберег.
      
И на тысяче верблюдов отослал царю оброк,—