1 2 3 4 5 6 
– Выбрасывайте!   Выбрасывайте еще! – крикнул доктор.      

– Бросать   больше нечего, – отозвался Кеннеди.      

– Нет   есть, – лаконически ответил Джо и, быстро перекрестившись, исчез за   бортом.      

– Джо!   Джо! – в ужасе закричал доктор.      

Но Джо   уже не мог его слышать… Облегченная корзина стала подниматься и на высоте   тысячи футов была подхвачена ветром, который, свистя в прорванной оболочке,   понес ее к северным берегам озера.      

      

– Погиб! –   с жестом отчаяния сказал Кеннеди.      

– Погиб,   чтобы нас спасти! – докончил Фергюссон.      

И по   щекам этих двух отважных людей скатились тяжелые слезы. Оба они перегнулись за   борт, ища хоть следа несчастного Джо, но их уже отнесло далеко.      

– Что   же нам теперь предпринять? – спросил Кеннеди.      

– Как   только будет возможно, Дик, надо спуститься на землю, а затем ждать.      

Пролетев   шестьдесят миль, «Виктория» опустилась на пустынном берегу северной части   озера. Якоря зацепились за дерево, и охотник прочно у-крепил их. Настала ночь,   но ни Фергюссон, ни Кеннеди не могли ни на минуту сомкнуть глаз.      

 ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ      

       Догадки и   предположения. – Восстановление равновесия «Виктории». – Новые   вычисления Фергюссона. – Охота Кеннеди. – Подробное исследование   озера Чад. – Тангалия. – Возвращение. – Лари.      

       

На   следующий день, 13 мая, путешественники первым делом обследовали берег, где они   находились. Это был как бы островок твердой суши среди огромных болот. Кругом,   насколько мог охватить глаз, поднимались тростники, не уступавшие по вышине   европейским лесам.      

Непроходимые   топи создавали для «Виктории» безопасное положение. Надо было лишь не спускать   глаз с озера. А оно тянулось на восток необозримым водным пространством, на котором   не было видно даже островов.      

Оба   друга до сих пор все еще не решались заговорить о своем злосчастном товарище.   Кеннеди первый высказал свои предположения.      

– Быть   может, Джо и не погиб, – начал он. – Малый он ловкий и пловец такой,   каких мало. Ему ничего не стоило переплыть залив Ферт оф Форт в Эдинбурге. Мы,   конечно, встретимся с ним, только где и когда? Но мы с тобой ни перед чем не   должны останавливаться, чтобы облегчить ему возвращение.      

– Да   услышит тебя бог, дорогой Дик, мы сделаем все, чтобы найти нашего друга, –   горячо ответил доктор. – Но прежде всего давай освободим нашу «Викторию»   от ее внешней оболочки; служить нам она уже не можжет, а мы избавимся от   тяжести в шестьсот пятьдесят фунтов. Из-за этого стоит потрудиться.      

Доктор и   Кеннеди сейчас же принялись за работу, которая оказалась очень трудной. Пришлось   кусок за куском отдирать чрезвычайно прочную шелковую ткань оболочки и,   разрезая ее. на узкие полосы, вытаскивать сквозь сетку. Выяснилось, что разрыв,   сделанный клювами кондоров, был длиною в несколько футов.      

Работа   заняла по крайней мере часа четыре. Наконец, удалось совершенно освободить   внутреннюю оболочку, и она, к счастью, оказалась в полной исправности.   «Виктория» уменьшилась на одну пятую своего объема.      

Эта   разница в объеме показалось Кеннеди настолько значительной, что встревожила   его.      

– Возможен   ли теперь полет? – спросил он своего друга.      

– На   этот счет не беспокойся. Дик. Я восстановлю равновесие, и вернись наш бедняга   Джо – мы и с ним будем в состоянии продолжать наш полет.      

– Знаешь,   Самуэль, если память не изменяет мне, то во время падения мы были недалеко от какого-то   острова.      

– Да,   и мне так помнится, но тот остров, как и все здешние острова, конечно, населен   дикарями. Туземцы, надо думать, были свидетелями нашей катастрофы, и если Джо   попал в их руки, он погиб, если только его не спасет суеверие дикарей.      

– Повторяю,   Самуэль, наш Джо выпутается из любых затруднений. Я глубоко верю в его ловкость   и смышлёность.      

– И   я хочу надеяться на это. А теперь, Дик, отправляйся-ка на охоту, только не.   увлекайся и не заходи слишком далеко. Нам необходимо возобновить запасы   съестного, ведь большей их частью пришлось пожертвовать.      

– Ладно,   Самуэль. Я скоро вернусь.      

Кеннеди   взял двустволку и по высокой траве направился в ближайший лесок. Вскоре частые   выстрелы дали знать Фергюссону, что охота обещает быть удачной.      

Между   тем доктор занялся осмотром уцелевшего багажа и уравновешиванием «Виктории» с   ее новой оболочкой. Он выяснил, что еще имелось фунтов тридцать пеммикана,   небольшое количество чаю и кофе, около полутора галлонов водки и совершенно   пустой ящик для воды. Но сушеного мяса совсем не осталось.      

Доктор   знал, что подъемнэя сила «Виктории» вследствие утечки водорода из внешней   оболочки уменьшилась приблизительно фунтов на девятьсот. Теперь для   установления равновесия шара ему это, конечно, нужно было учесть. Полный объем   оболочки новой «Виктории» равнялся шестидесяти семи тысячам кубических футов, а   газа она заключала в себе тридцать три тысячи четыреста восемьдесят кубических   футов. Аппарат для расширения газа, видимо, был в совершенной исправности; не   пострадали ни электрическая батарея, ни змеевик.      

Подъемная   сила новой «Виктории» равнялась приблизительно трем тысячам фунтов. Подсчитав   вес аппарата, людей, корзины со всеми ее принадлежностями, пятидесяти галлонов   воды и ста фунтов свежего мяса, доктор получил в общей сложности две тысячи   восемьсот тридцать фунтов. Следовательно, он мог захватить с собой на   какой-нибудь непредвиденный случай еще сто семьдесят фунтов балласта, обеспечив   тем самым равновесие шара. Снаряжая «Викторию» в соответствии с этими   вычислениями, доктор заменил Джо лишним балластом.      

Целый   день ушел на все эти приготовления, которые закончились только по возвращении   Кеннеди. Охота была очень удачна: Дик притащил целую груду диких гусей, уток,   вальдшнепов, чирков и ржанок. Не теряя времени охотник принялся за работу;   очистив дичь, он занялся ее копчением. Каждую птицу он надевал на палочку и   вешал в дыму над костром из зеленых веток. Когда, по мнению опытного в этом   деле Кеннеди, дичь достаточно прокоптилась, она была уложена в корзину. Этот   запас надо было на следующий день еще пополнить.      

Вечер   застал путешественников за работой. Ужин их состоял из пеммикана, сухарей и   чая. Напряженный труд принес им и аппетит и сон. Фергюссону и Кеннеди, когда   они поочередно несли вахту, порой мерещилось, будто откуда-то доносится голос   Джо, но, увы, этот голос, который они-так жаждали услышать, был далеко.      

На заре   доктор разбудил Кеннеди.      

– Я   долго думал над тем, что нам предпринять для розысков нашего друга, –   начал Фергюссон.      

– Что   бы ты ни придумал, Самуэль, я заранее согласен с твоим планом.      

– Прежде   всего нам очень важно дать ему знать о себе.      

– Конечно!   А то вдруг славный малый вообразит, что мы бросили его.      

– Он-то?   Нет! Слишком хорошо он нас знает, и никогда это ему даже в голову не придет. Но   необходимо уведомить его о том, где именно мы находимся.      

– А   как это сделать?      

– Сесть   в корзину и снова подняться в воздух.      

– Ну,   а если ветер унесет нас в сторону?      

– К   счастью, этого не случится. Ты увидишь, Дик, ветер понесет нас над озером;   вчера это было некстати, а нынче нам только этого и надо. Мы постараемся весь   день держаться над озером, и Джо, который, конечно, все время будет искать нас   глазами, не может не увидеть нашей «Виктории». Быть может, он даже умудрится   дать нам знать о своем местонахождении.      

– Если   только он один и свободен, то, конечно, умудрится.      

– Даже   в том случае, если он в плену, то и тогда он увидит нас, он поймет, что мы ищем   его, – сказал доктор, – ведь не в обычае дикарей запирать своих   пленников.      

– Ну,   а если мы не получим никаких сигналов и не нападем на его след, – ведь все   надо предвидеть, – что в таком случае делать?      

– Тогда   мы попытаемся возвратиться к северной части озера, стараясь по возможности быть   на виду, затем остановимся, исследуем берега, куда рано или поздно Джо должен   добраться, и, уж конечно, мы не покинем этих мест, пока не сделаем все   возможное для его отыскания.      

– Ну,   стало быть, надо отправляться, – согласился охотник. Доктор снял точный   план того участка суши, который они собирались покинуть, и, справившись по   карте, решил, что они находятся на северном берегу озера Чад, между городом   Лари и селением Инжемини; в этих местах побывал исследователь майор Денхем.   Пока Фергюссон был занят своей работой, Кеннеди успел еще поохотиться и   пополнить запас свежего мяса. Несмотря на то, что в соседних болотах видны были   следы носорогов, ламантинов и гиппопотамов, Дику не пришлось встретить ни одного   из этих огромных животных.      

В семь   часов утра якорь был отцеплен от дерева ценой неимоверных усилий, – а ведь   бедняга Джо делал это с такой легкостью! Газ расширился, и новая «Виктория»   поднялась на двести футов в воздух. Сначала она закружилась на месте, но   вскоре, захваченная довольно сильным ветром, понеслась над озером со скоростью   двадцать миль в час.      

      

Доктор   все время старался держаться не ниже двухсот футов и не выше пятисот. Кеннеди   то и дело палил из своего карабина. Проносясь над островами, путники, даже с   некоторым риском, снижались, чтобы хорошенько рассмотреть перелески, деревья,   кусты – словом, все места, где тень или скала могли дать приют их товарищу.   Порой они низко спускались к длинным пирогам, бороздившим воды озера. Рыбаки с   нескрываемым ужасом кидались в воду и с лихорадочной поспешностью плыли к   своему острову.      

– Нет,   нигде не видно его, – грустно сказал Кеннеди после двух часов поисков.      

– Подождем,   Дик, и не будем падать духом. Мы, по-моему, теперь должны быть недалеко от   места катастрофы.      

К   одиннадцати часам «Виктория» пролетела девяносто миль. Здесь она встретила   новое воздушное течение, и оно почти под прямым углом отнесло ее миль на   шестьдесят к востоку. Аэронавты парили над очень большим и густонаселенным   островом, в котором доктор признал остров Феррам, где находится столица племени   биддиома. Фергюссону казалось, что вот-вот из-за куста выскочит Джо, что он   бросится бежать, позовет их. Находись он на свободе, ничего не было бы легче,   как подобрать его, но даже и из плена мы могли бы его освободить, повторив   маневр с миссионером. Он снова оказался бы среди своих друзей! Но, увы, доктор   и Кеннеди нигде не обнаружили ни малейших признаков его присутствия. Было от   чего прийти в отчаяние! В половине третьего дня показалась Тангалия – селение,   расположенное на восточном берегу озера Чад. Это и был тот крайний пункт,   которого достиг в своих путешествиях Денхем.      

Доктора   начинало беспокоить постоянство ветра. Для него стало ясно, что их относит   опять к востоку, к центру Африки, к необозримым пустыням.      

– Нам   непременно надо остановиться, – сказал он, – и даже спуститься на   землю. Мы должны, и главным образом в интересах Джо, вернуться к озеру. Но   раньше, чем снизиться, попробуем найти обратное воздушное течение.      

В   продолжение часа с лишним Фергюссон искал это течение на различных высотах. «Викторию»   все продолжало относить на восток, но, наконец, к счастью, на высоте тысячи   футов ее подхватил очень сильный ветер и понес к северо-западу.      

«Не   может быть, чтобы Джо оказался на одном из островов, – пронеслось в голове   доктора, когда он снова увидел северный берег озера Чад. – Уж он наверняка   нашел бы способ какнибудь дать о себе знать. Возможно, что его высадили на   берег».      

Нельзя   было также допустить, чтобы такой замечательный пловец мог утонуть. Вдруг   ужасная мысль одновременно поразила обоих друзей: мысль о крокодилах, во   множестве водящихся в этих краях. Сначала Ни один из них не был в силах вслух   высказать свое опасение. Наконец, доктор без всяких предисловий сказал:      

– Крокодилы   ведь встречаются только по берегам островов или озер, и у Джо, наверно, хватило   бы ловкости ускользнуть от них. Да вообще здешние крокодилы не особенно опасны.   Африканцы ведь безнаказанно купаются, не боясь нападения.      

Кеннеди   ничего не ответил. Он предпочитал молчать, чем обсуждать эту ужасную возможность.      

Около   пяти часов дня доктор объявил, что они проносятся над городом Лари. Жители в   это время были заняты уборкой хлопка на огороженных, тщательно обработанных   участках земли возле хижин из плетеного тростника. Этих хижин было с полсотни,   они ютились в долине между невысокими горами. Доктору не очень-то нравилось,   что ветер все усиливается, но, к счастью, он вдруг изменил направление и принес   «Викторию» к тому самому месту, где аэронавты провели предшествующую ночь.   Якорь на этот раз зацепился не за дерево, а за довольно плотную массу,   образовавшуюся из тростника и густого болотного ила. Сначала было трудно   удерживать на якоре шар, но с наступлением темноты ветер утих. Друзья, почти   впавшие в отчаяние, провели вместе бессонную ночь.      

 ГЛАВА ТРИДЦАТЬ   ЧЕТВЕРТАЯ      

       Ураган. –   Вынужденный полет. – Потеря одного якоря. – Печальные размышления. –   Решение. – Смерч. – Занесенный песком караван. – Встречный и   попутный ветры. – Возвращение на юг. – Кеннеди на посту.      

       

Около   трех часов утра поднялся такой сильный ветер, что «Виктории» стало небезопасно   находиться так близко от земли. Высокие тростники хлестали по оболочке шара и   могли разорвать ее.      

– Надо   пускаться в путь. Дик, – сказал доктор, – нам никак нельзя оставаться   здесь в таком положении.      

– А   как же Джо?      

– Уж   конечно, я его не брошу, – ответил доктор, и пусть ураган занесет нас хотя   бы за сто миль на север, я все-таки вернусь. Здесь же в данное время, повторяю,   всем нам грозит большая опасность.      

– Значит,   лететь без него? – воскликнул глубоко огорченный шотландец.      

– Да   неужели ты думаешь. Дик, что и мое сердце не обливается кровью? Разве я не подчиняюсь   самой крайней необходимости?      

– Я   в твоем распоряжении, – проговорил охотник. – В путь!      

Но   пуститься в путь было не так-то легко. Крепко засевший якорь не поддавался, а   «Викторию» так рвало вверх, что это еще усиливало трудность подъема. Кеннеди никак   не удавалось освободить якорь. Положение становилось опасным. «Виктория» могла   вырваться и улететь прежде, чем Дик успеет взобраться в корзину.      

Не желая   подвергаться такому риску, Фергюссой заставил шотландца поскорее влезть в корзину,   а затем перерубил якорный канат. «Виктория» подпрыгнула в воздух на триста   футов и понеслась прямо на север. Фергюссону ничего не оставалось, как отдать   шар во власть бури. Он скрестил на груди руки и погрузился в печальные   размышления. Помолчав несколько минут, доктор повернулся к своему столь же безмолвному   другу.      

– Быть   может. Дик, и вправду нам не следовало искушать бога – предпринимать подобное путешествие.   Как видно, оно выше сил человеческих, – проговорил он с тяжелым вздохом.      

– А   помнишь, Самуэль, всего каких-нибудь несколько дней назад мы радовались, что избежали   стольких опасностей, и жали друг другу руки?      

– Бедный   наш Джо! Какой он чудесный малый! Честнейший, искренний! Как охотно он   пожертвовал своим богатством, хотя был им ослеплен в первую минуту! И вот он где-то   далеко… А ветер с невероятной быстротой уносит нас.      

– Но   послушай, Самуэль! Если даже допустить, что он попал к какому-нибудь племени,   живущему у озера, то почему надо думать, что его постигнет другая участь, чем,   скажем, Денхема и Барита, которые побывали в этих же местах. Оба они ведь   вернулись на родину?      

– Эх,   мой бедный Дик! Да ведь наш Джо не знает ни единого слова местных наречий. К   тому же он один-одинешенек и без всяких средств. Исследователи, о которых ты   упоминаешь, приближаясь к какому-нибудь населенному месту, обыкновенно посылали   заранее подарки вождю, а затем появлялись перед ним и сами, вооруженные, с   сильным конвоем. И при всем том заметь, они не могли избежать самых ужасных   напастей. Что же после этого может ждать нашего несчастного товарища? Страшно   подумать! Мне кажется, что никогда в жизни не переживал я большего горя.      

– Но,   Самуэль, ведь мы вернемся же!      

– Конечно,   вернемся, даже в том случае, если бы пришлось для этого бросить «Викторию». Тогда   мы пешком дойдем до озера Чад и установим связь с султаном Борну. Я уверен, что   у арабов не может быть плохих воспоминаний о первых европейцах, которые   побывали у них.      

– Самуэль,   я всюду готов идти за тобой! – с жаром воскликнул охотник. – Ты   можешь вполне рассчитывать на меня. Лучше не вернуться домой, чем бросить Джо.   Он пожертвовал собой для нас, а мы за него отдадим свою жизнь.      

Такое   решение несколько подбодрило их, влило в них новые силы. Фергюссон предпринял   все возможное, чтобы попасть в воздушное течение, которое понесло бы их обратно   к озеру Чад. Но, увы, это ни к чему не привело; да и немыслимо было стать на   якорь при таком урагане на голом месте.      

«Виктория»   пронеслась над землями, населенными племенем тиббу, промчалась над Белад   эль-Джерид – пустынной страной, заросшей колючим кустарником, служившей как бы   преддверием Судана, – и, наконец, очутилась над пустыней; пески ее были   изборождены следами проходящих здесь караванов. Последние признаки   растительности слились на юге с горизонтом, а вскоре промелькнул внизу и   главный оазис этой части Африки, где пятьдесят колодцев осенены великолепными   деревьями. Но снизиться не удалось и здесь. Дальше показалась, внеся оживление   в эту пустыню, стоянка арабов, с ее полосатыми шатрами и верблюдами,   вытягивавшими на песке свои змееподобные головы. Над всем этим «Виктория»   промелькнула, как падающая звезда. В течение трех часов ее умчало на целых   шестьдесят миль. И Фергюссон был совершенно бессилен замедлить этот стремительный   полет.      

– Мы   никак не можем остановиться, – проговорил доктор. – А спуститься   немыслимо. Кругом не видно ни единого деревца, ни единого холмика. Неужели нам   снова придется пронестись над Сахарой? Да, небо против нас!      

В тот   момент, когда доктор говорил это с отчаянием и даже яростью, он вдруг увидел на   севере, как вздымаются облаками пыли пески пустыни, кружимые противоположными   воздушными течениями. Очевидно, там свирепствовал смерч. И в нем, разбросанный,   опрокинутый, заносимый песками, погибал караван. Глухо и жалобно стонали   валявшиеся на земле верблюды. Из удушливого тумана неслись крики и вопли людей.   Кое-где среди хаоса пестрела яркая одежда. И над всей этой картиной разрушения   ревел и завывал чудовищный вихрь…      

      

Вскоре   на глазах путешественников на совершенно гладкой до этого песчаной равнине   вырос колеблющийся холм – огромная могила погибшего каравана. Доктор и Кеннеди,   бледные, смотрели на страшное зрелище. Они ничего не могли поделать со своим   шаром, который закружился между противоположными воздушными токами. Расширение   газа не производило на шар ни малейшего действия. Захваченный вихрями, он   вертелся с головокружительной быстротой. Корзину бросало во все стороны.      

Инструменты,   висевшие под тентом, с силой ударялись друг о друга, трубки змеевика сгибались,   готовые каждую секунду лопнуть, а ящики от воды с грохотом перекатывались с   места на место. Фергюссон и Кеннеди на расстоянии двух футов не слышали друг   друга. Судорожно вцепившись в веревки снастей, они старались противостоять   бешенству урагана.      

Кеннеди,   с растрепанными волосами, молча смотрел в одну точку. К доктору среди опасностей   вернулось обычное его мужество, и на его лице нельзя было прочесть волнения   даже тогда, когда «Виктория» вдруг замерла на месте. Северный ветер взял верх и   с не меньшей быстротой помчал «Викторию» обратно по ее утреннему пути.      

– Куда   мы идем? – спросил Кеннеди.      

– Предадимся   воле провидения, дорогой Дик. Я напрасно сомневался в нем. Оно лучше нас с   тобой знает, что творит, и вот мы возвращаемся на те места, которых уже не   надеялись увидеть.      

Пустыня,   плоская и ровная несколько часов назад, теперь походила на взволнованное после   бури море. Здесь и там возвышались холмы песка. Ветер не ослабевал, и   «Виктория» все неслась в воздушном пространстве. Но неслась она в несколько   другом направлении, чем утром, и поэтому в девять часов вечера вместо берегов озера   Чад перед их глазами была все еще пустыня.      

Кеннеди   обратил на это внимание своего друга.      

– Это   не так важно, – ответил тот, – лишь бы нам вернуться на юг. Если на   пути попадутся города Борну, Вудди или Кука, я без колебания остановлюсь в   одном из них.      

– Ну,   раз ты доволен направлением ветра, то и я ничего не имею против. Только одного   я жажду: чтобы нам не пришлось переправляться через пустыню подобно тем   несчастным арабам. То, что мы видели с тобой, Самуэль, просто ужасно.      

– Это   случается далеко не редко. Переходы через пустыню вообще гораздо опаснее, чем   через океан. Пустыня заключает в себе все опасности моря вплоть до возможности   в ней утонуть, прибавляя к ним еще невыносимую усталость и всяческие лишения.      

– Мне   кажется, что ветер стихает, – заметил Кеннеди, – песчаная пыль не так   уж густа, волны песка менее высоки, горизонт светлеет.      

– Тем   лучше! А теперь надо вооружиться подзорной трубой и внимательно следить за тем,   что может показаться на горизонте.      

– Это   уж я беру на себя, Самуэль, и как только покажется дерево, тотчас же скажу   тебе.      

И   Кеннеди, с подзорной трубой в руках, занял наблюдательный пост в передней части   корзины.      

 ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ      

       История Джо. –   Острова племени биддиома. – Поклонение. – Затонувший остров. –   Берега озера. – «Дерево змей». – Путешествие пешком. –   Страдания. – Москиты и муравьи. – Голод. – Появление   «Виктории». – Ее исчезновение. – Отчаяние. – Болото. –   Последний крик.      

       

Но что   же происходило с самим Джо во время этих тщетных поисков?      

Бросившись   в озеро и вынырнув на поверхность, он первым делом поднял глаза вверх. «Виктория»   уже была высоко в воздухе; она продолжала подниматься, все уменьшаясь; вскоре,   очевидно, попала в сильное воздушное течение и понеслась к северу. Друзья были   спасены.      

«Ах,   какое счастье, что мне пришла в голову мысль броситься в озеро, – подумал   Джо. – Конечно, то же самое без всяких колебаний сделал бы и мистер   Кеннеди: ведь так просто, чтобы один человек пожертвовал собой для двух других.   Простой арифметический расчет».      

Успокоившись   за судьбу своих друзей, Джо стал думать о собственном положении. Он находился посреди   огромного озера, вокруг которого жили неизвестные и, быть может, свирепые   племена. Приходилось выпутываться из всей этой истории, рассчитывая только на   собственные силы. И все-таки он не очень-то был перепуган. Еще до нападения   кондоров, которые, по его мнению, вели себя нормально, как полагается хищникам,   Джо заметил на горизонте остров, и вот теперь, избавившись от наибо лее   стеснявшей его одежды, он решил добраться до него, пустив в ход все свое   искусство пловца. Расстояние в пять-шесть миль его нисколько не смущало.      

Проплыв   часа полтора, Джо значительно приблизился к острову, но тут его стала тревожить   мысль об аллигаторах; сначала она только промелькнула, но затем всецело   завладела им. Ведь он знал, что они водятся по берегам этого озера, и ему была   хорошо известна прожорливость этих огромных животных. Как ни склонен был Джо   все на свете находить естественным, но тут он все же не мог не почувствовать   непреодолимого волнения. Он не на шутку боялся, что мясо белого человека, чего   доброго, особенно придется по вкусу крокодилам, и поэтому приближался к берегу   с чрезвычайной осторожностью. Саженях в ста от Берега, на котором росли   тенистые зеленые деревья, на него повеяло резким запахом мускуса.      

«Ну,   вот! Чего боялся, на то и наткнулся: крокодил, значит, здесь   поблизости», – пронеслось в голове Джо.      

      

Поспешно   нырнув, он все же задел за какое-то огромное тело, царапнувшее его своей чешуйчатой   кожей. Бедняга, считая себя безнадежно погибшим, стремительно рванулся вперед и   поплыл из всех сил. Вынырнув, он перевел дух и снова исчез под водой. Так   провел он четверть часа в несказанном страхе, который он при всем своем   философском отношении к жизни не мог преодолеть. Ему все казалось, что он слышит   за собой щелканье огромных челюстей, готовых схватить его. Как можно тише   поплыл он под водой – и вдруг почувствовал, что кто-то схватил его за руку, а   затем поперек тела.      

Бедный   Джо! Последнее, что промелькнуло у него в голове, была мысль, о докторе. Он   стал отчаянно бороться и почувствовал, что его тащат не на дно, как обычно   поступают со своей добычей крокодилы, а, наоборот, на поверхность воды.      

Когда   Джо перевел дух и открыл глаза, он увидел подле себя двух черных, как смола,   негров. Эти африканцы, странно крича, крепко держали его.      

«Вот оно   что! – не мог удержаться, чтобы не воскликнуть, Джо. – Вместо   крокодилов негры! Ей-ей, это все-таки будет получше. Но как эти молодцы   решаются купаться в здешних местах!»      

Джо не   знал, что чернокожие обитатели берегов и островов озера Чад преспокойно купаются   в водах, кишащих аллигаторами, совершенно не обращая на них внимания, ибо   местные земноводные имеют заслуженную репутацию довольно безобидных животных.   Но если Джо избежал одной опасности, тоне грозила ли ему другая? Он решил, что   это покажет будущее, и раз ему не оставалась ничего другого, предоставял тащить   себя на берег, не проявляя при этом никакого страха.      

«Они   видели, конечно. – говорил он себе, – как наша „Виктория“, словно   какое-то воздушное чудовище, пронеслась над водами озера. На их глазах я упал,   и они не могут не чувствовать почтения к человеку, свалившемуся с небес.   Посмотрим, что они станут делать дальше».      

Пока все   эти мысли бродили в голове Джо, – он со своими неграми достиг берега.   Здесь он очутился среди завывавшей толпы обоего пола, разных возрастов, но   одинакового цвета. Джо попал к племени биддиома, отличающемуся великолепной   черной кожей. Ему не приходилось даже краснеть за легкость своего костюма, ибо   он был «раздет» по последней местной моде. Раньше чем Джо успел отдать себе   отчет в том, куда он попал, ему стало ясно, что он служит предметом поклонения.   Это успокоило его, хотя ему вспомнилась история в Казехе.      

«Я   предчувствую, что снова сделаюсь богом, каким-нибудь сыном Луны, – думал   Джо. – Ну, что же! Это ремесло не хуже всякого другого, особенно когда нет   выбора. Главное – выиграть время. Если „Виктория“ снова появится, то я,   пользуясь своим новым положением, разыграю перед своими поклонниками сцену   чудесного вознесения на небо».      

Между   тем толпа все более и более надвигалась на него, окружая тесным кольцом. Чернокожие   падали перед ним ниц, вопили, дотрагивались до него руками. Хорошо еще, что им   пришло в голову на славу попотчевать божество, поставив перед ним кислое   молоко, толченый рис и мед. Добрый малый, легко мирившийся со всем, с   величайшим аппетитом уничтожил предло женное ему угощение, показав своим поклонникам,   как едят в торжественных случаях боги.      

Когда   наступил вечер, жрецы взяли его почтительно под руки и отвели в хижину, обвешанную   кругом талисманами. Входя туда, Джо не без тревоги бросил взгляд на кучу   костей, наваленных вокруг этого святилища. Когда его заперли в священной   хижине, он мог спокойно обдумать свое положение. Весь вечер и часть ночи до   него доносились праздничные песни, бой барабанов, лязг железа – звуки,   вероятно, очень приятные для ушей африканцев. Под аккомпанемент этой музыки   вокруг священной хижины шли бесконечные танцы. Негры хором вопили, горланили,   производили судорожные телодвижения, корчили ужаснейшие гримасы. Джо слышал   этот оглушительный шум, проникавший через стены тростниковой хижины. Быть   может, при других обстоятельствах Джо и понравились бы устроенные в честь его   празднества, но тут его вскоре стали мучить довольно неприятные размышления.   Как он ни старался смотреть на вещи с лучшей стороны, мысль, что он затерян в   этой неведомой стране, среди дикарей, казалась ему нелепой и грустной. Немногие   из путешественников, которые отважились проникнуть в эти места, благополучно   вернулись на родину. Да и можно ли довериться чувствам толпы, поклоняющейся   ему? Он уже имел случай убедиться, как непостоянны и непрочны блеск и величие.   Он задавал себе вопрос, не дойдет ли в конце концов обожание до того, что его   просто захотят съесть.      

Несмотря   на эту мало приятную перспективу, усталость после нескольких часов грустных размышлений   все-таки взяла свое, и Джо довольно крепко заснул. Он проспал бы до утра, если   бы вдруг его не разбудило ощущение откуда-то появившейся сырости. Вскоре в   хижине появилась вода, быстро поднявшаяся ему до пояса.      

– Что   такое? – громко проговорил он. – Наводнение, ливень, пытка? Ну, уж во   всяким случае я не стану ждать, пока вода поднимется мне до горла.      

И,   плечом вышибив стену, Джо очутился… Да где же? – В самом озере! Острова   как не бывало. За ночь он погрузился в воду, и на его месте было необъятное   озеро.      

«Плохой   край для земледельцев», – подумал про себя Джо и, взмахнув руками, снова пустил   в ход свое искусство пловца.      

Джо   освободился из плена благодаря явлению, не редкому на озере Чад. Не один из его   островов, казалось бы, прочных, как скала, исчез таким образом, и прибрежным   племенам время от времени приходилось давать приют тем несчастным жителям   исчезнувшего острова, которым удавалось спастись от страшной катастрофы.      

Джо не   знал этой местной особенности, но не преминул воспользоваться ею. Заметив какую-то   носящуюся по воде лодку, он сейчас же взобрался в нее. Лодка эта, как   оказалось, была грубо выдолблена из древесного ствола. К счастью, в ней нашлась   пара примитивных весел, и Джо поплыл, пользуясь довольно быстрым течением.      

– Ну,   теперь надо ориентироваться, – проговорил он. – На помощь мне придет   полярная звезда. Она ведь свое дело знает, всем указывает путь на север, так не   откажет и мне.      

К   великому своему удовольствию, он убедился, что течение как раз и несет его к   северному берегу озера, и отдался на его волю. Около двух часов ночи он пристал   к мыску, поросщему таким колючим тростником, что он не мог прийтись по вкусу   даже философу. Но на берегу, как будто нарочно для того, чтобы дать ему приют,   росло одинокое дерево. Джо для большей безопасности взобрался на него и не то   чтобы заснул, а скорее продремал там до рассвета.      

Как   всегда в экваториальных странах, день наступил сразу; Джо бросил взгляд на   дерево, служившее ему убежищем ночью. Ему представилось такое неожиданное   зрелище, что он остолбенел. Ветви дерева, где он провел ночь, были буквально   унизаны змеями и хамелеонами. Из-за них почти не видно было листвы. Можно было   подумать, что это дерево новой породы, на котором произрастают пресмыкающиеся.   Под первыми лучами солнца все это принялось ползать и извиваться. Ужас,   смешанный с отвращением, охватил Джо, и он мигом спрыгнул на землю.      

      

– Вот   уж чему никто не захочет поверить! – пробормотал он.      

Он не   знал, что Фогель в своих последних письмах писал об этом особом свойстве   берегов озера Чад: они кишмя кишат земноводными, которые нигде в мире не   водятся в таком количестве.      

После   этого происшествия Джо решил впредь быть осторожнее, а затем, ориентируясь по   солнцу, зашагал на северо-восток. Дорогой он самым старательным образом избегал   хижин, – лачуг, шалашей – словом, всех тех мест, где он мог бы   натолкнуться на представителей человеческой породы.      

Часто   смотрел он вверх, все надеясь увидеть «Викторию». Хотя его поиски в течение целого   дня и оказались тщетными, тем не менее уверенность, что доктор не может его   покинуть, ничуть не поколебалась в нем. Надо было иметь сильный характер, чтобы   так философски относиться к своему положению. К усталости присоединился голод:   ведь кореньями и сердцевиной растений, таких как «меле» или плоды думпальмы,   сыт не будешь. По приблизительному подсчету Джо, он прошел все-таки за этот   день к западу миль тридцать. Все его тело было исцарапано колючим тростником,   мимозами и акациями; окровавленные ноги давали о себе знать жестокой болью.   Наконец, с наступлением вечера Джо мог дать отдых измученным ногам. Он решил   сделать привал на самом берегу озера. Здесь его ждала новая напасть – мириады   насекомых. Мухи, москиты, муравьи в полдюйма длиной буквально покрывают в этих   местах всю землю. Через два часа не оставалось уже ни клочка той жалкой одежды,   которая еще была на Джо, – насекомые все пожрали. То была ужасная ночь:   несмотря на усталость, несчастный путник ни на минуту не мог сомкнуть глаз. В   кустах ревели кабаны, дикие буйволы, а в воде – ажубы, разновидность   ламантинов, этих свирепых животных. Кругом, среди ночного мрака, в кустах и   водах озера раздавался концерт хищных зверей. Джо не смел пошевельнуться. Как   ни был он терпелив и стоек, но свое положение выносил с трудом.      

Наконец,   настал день. Джо проворно вскочил. Можно представить себе его отвращение, когда   он увидел, что за поганая тварь провела подле него всю ночь. Это была жаба, да   еще какая жаба! Величиной дюймов в пять, безобразная, отталкивающая, она   уставилась на него большими круглыми глазами. Джо отвернулся от нее с   отвращением, которое подстегнуло его: он с новыми силами помчался к озеру   освежиться. Купанье несколько успокоило мучительный зуд, и он, пожевав листьев,   снова упрямо пустился в путь. Джо не знал, какая сила гонит его, но чувствовал   в себе присутствие этой силы, не дававшей ему впадать в отчаяние. Между тем его   начинал терзать страшнейший голод. Желудок не так безропотно, как его хозяин,   покорялся свой участи, и Джо, сорвав стебель лианы, подтянул себе потуже живот.   Хорошо еще, что жажду он мог утолять на каждом шагу, и, вспоминая муки,   перенесенные в пустыне, он находил уже счастьем то, что не страдает от   недостатка воды.      

«Где же   может быть „Виктория“? – все спрашивал он себя. – Ветер дул с севера,   и она должна была возвратиться к озеру. Конечно, мистеру Самуэлю необходимо   было заняться восстановлением её равновесия, но для этого довольно было и   вчерашнего дня. Значит, возможно, что сегодня… Но все-таки будем действовать   так, как будто совсем нет надежды ее увидеть. В сущности, если я доберусь до   какого-нибудь большого города на берегу озера, то попаду в такое же положение,   в каком бывали те путешественники, о которых нам не раз рассказывал доктор.   Почему же мне не выпутаться из беды как делали те? Ведь вернулись же некоторые   из них на родину, черт возьми! Ну, смелей вперед!»      

Разговаривая   так с самим собой, отважный Джо все шагал да шагал и неожиданно посреди леса   наткнулся на толпу дикарей. К счастью, он успел вовремя остановиться, и его не   заметили. Негры были заняты смазыванием своих стрел ядовитым соком молочая. Это   весьма важное для местных племен занятие обставляется у них очень торжественно.      

Джо,   затаив дыхание, забился в чащу, но вдруг, подняв глаза, он в просвете листвы   увидел «Викторию». Подумать только: «Викторию»! Она неслась к озеру всего в   каких-нибудь ста футах над ним. А бедняга не мог ни крикнуть, ни показаться!      

Глаза   его застилало влагой, но это были не слезы отчаяния, а слезы благодарности:   доктор ищет его, доктор не покинул его. Ему пришлось повременить, пока убрались   чернокожие. Наконец они ушли, и он вышел из своего убежища и помчался к озеру.      

Но, увы,   «Виктория» уже исчезла вдали. Джо решил, что она непременно вернется, и стал   ждать. И она действительно появилась снова, но восточнее. Джо бросился бежать,   он кричал изо всех сил, он размахивал руками… Все было напрасно. Сильнейший   ветер уносил «Викторию» с непреодолимой быстротой.      

Впервые   несчастный Джо пал духом. Ему казалось, что он погиб. Решив, что доктор улетел   окончательно, бедняга уже не был в силах ни надеяться на что-либо, ни строить   какиелибо планы. В каком-то безумном состоянии, с окровавленными ногами, с   ноющим от боли телом, шел он целый день и часть ночи. Порой ему приходилось   даже тащиться ползком. Он чувствовал, что силы вот-вот покинут его и останется   одно: умереть. Бредя таким образом, он попал в болото, но не сразу это заметил,   так как была уже ночь. Вдруг он свалился в вязкую грязь и, несмотря на все свои   отчаянные усилия, почувствовал, что мало-помалу трясина засасывает его. Еще   несколько минут – и он увяз по пояс.      

      

«Вот   она, смерть! И какая ужасная смерть!»– пронеслось в его мозгу. И он стал еще   яростнее бороться, пытаясь высвободиться из засасывающей его топи, но лишь все   глубже и глубже уходил в нее. А кругом – ни единого деревца, ни даже тростника,   за который можно было бы ухватиться. Он закрыл глаза.      

– Доктор,   доктор! Ко мне! – закричал он. Но его отчаянный, одинокий крик затерялся   среди ночного мрака.      

 ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ      

       На горизонте что-то   виднеется. – Толпа арабов. – Погоня. – «Это он!» – Падение с   лошади. – Задушенный араб. – Выстрел Кеннеди. – Маневр. –   Похищение на лету. – Джо спасен!      

       

Кеннеди   снова занял свой наблюдательный пост в корзине «Виктории» и не переставал самым   внимательным образом следить за горизонтом. Через некоторое время, повернувшись   к доктору, он сказал:      

– Если   не ошибаюсь, вон там что-то движется, но пока невозможно определить, что именно-люди   или животные. Во всяком случае, они здорово мечутся, и поднимают целое облако пыли.      

– Уж   не смерч ли это опять? Как бы он еще не отбросил нас к северу, –   проговорил Самуэль, вставая, чтобы лучше видеть то, что происходило у   горизонта.      

– Не   думаю, Самуэль, – отозвался Кеннеди. – По-моему, это стадо газелей   или диких быков.      

– Может   быть, и так. Дик, но это скопище находится от нас на расстоянии девяти или десяти   миль, и даже в подзорную трубу я пока ничего не в состоянии рассмотреть.      

– Во   всяком случае, Самуэль, я не спущу глаз с горизонта: там творится что-то   необычайное, я просто заинтригован. Знаешь, это напоминает маневры кавалерии.   Ну вот, видишь, я не ошибся: конечно, это всадники. Взгляни-ка!      

Доктор   принялся внимательно смотреть в указанном направлении.      

– Да,   ты, кажется, прав, – сказал он через некоторое время. – Это отряд   арабов, или тиббу. Движется он в том же направлении, что и мы. Но так как   «Виктория» несется быстрее, то мы легко их нагоним. Через полчаса всадники   будут нам видны как на ладони, и тогда мы решим, что нам делать.      

Кеннеди   снова взялся за подзорную трубу и стал внимательно наблюдать. Теперь всадники   были видны яснее. Некоторые из них отделились от общей массы.      

– Знаешь, –   заговорил он, – это или маневры, или охота. Всадники эти кого-то   преследуют. Очень хотелось бы знать, в чем тут дело.      

– Потерпи,   Дик, мы скоро их не только догоним, но даже перегоним, если они будут продолжать   двигаться по тому же направлению. Мы ведь несемся со скоростью двадцати миль в   час, а ведь ни одна лошадь не в состоянии мчаться с такой быстротой.      

Кеннеди   опять принялся наблюдать и через несколько минут заявил:      

– Это   арабы, и скачут они во весь опор. Теперь я прекрасно все вижу. Их человек пятьдесят.   Вон как развеваются от ветра их бурнусы! Это кавалерийское учение, что ли. В   ста шагах впереди скачет, должно быть, предводитель этого отряда, а все остальные   мчатся вслед за ним.      

– Во   всяком случае. Дик, кто бы они ни были, бояться нам их нечего, а если   понадобится, я в мгновение ока поднимусь ввысь, – сказал доктор.      

– Постой,   постой, Самуэль! Тут происходит что-то странное – сказал Дик через некоторое время. –   Хорошенько не могу понять, в чем тут дело. Они несутся врассыпную и изо всех   сил; по-моему, это не маневры, а скорей преследование.      

– Ты   уверен в этом, Дик?      

– Вполне.   Нет, я не ошибаюсь! Это, очевидно, охота, но охота за человеком. Не за предводителем   они скачут, а ловят беглеца.      

– Беглеца? –   с волнением повторил Самуэль.      

– Да.      

– Так   не надо терять их из виду. Будем ждать! – нервно проговорил доктор.      

Как ни   бешено мчались всадники, но «Виктория» через тричетыре мили нагнала их.      

– Самуэль! –   закричал Кеннеди дрожащим голосом.      

– Что   с тобой, Дик?      

– Неужели   это галлюцинация? Да возможно ли это?      

– Что   ты хочешь сказать?      

– Подожди!      

И   охотник, быстро протерев стекла подзорной трубы, снова принялся смотреть в нее.      

– Ну,   что? – спросил доктор.      

– Это   он, Самуэль!      

– Он?! –   крикнул доктор.      

Слово   «он» все сказало. Называть имя было излишне.      

– Он.   Верхом. Скачет меньше чем в ста шагах от своих врагов. Спасается от них   бегством.      

– Конечно,   это Джо, – подтвердил, бледнея, доктор.      

– Он   так мчится, что не может видеть нас, Самуэль.      

– Нет,   он нас увидит, – возразил Фергюссон, ослабляя пламя горелки.      

– Но   как?      

– Через   пять минут мы будем в пятидесяти футах от земли, а через пятнадцать спустимся к   нему.      

– Надо   предупредить его ружейным выстрелом, – предложил Дик.      

– Нет,   ведь повернуть он все равно не может, он отрезан.      

– Что   же делать?      

– Ждать.      

– Ждать!   А арабы?      

– Мы   их догоним! Мы их опередим! Осталось две мили, да и того меньше. Только бы лошадь   Джо выдержала!      

– Ай-ай-ай! –   закричал Дик.      

– Что   такое?      

Крик   отчаяния вырвался у Кеннеди, когда он увидел Джо на земле; его загнанная вконец   лошадь валялась тут же.      

– Джо   заметил нас! – крикнул доктор. – Поднимаясь с земли, он сделал нам   знак.      

– Но   ведь арабы сейчас захватят его! Чего он ждет? Ах, молодчина! Ура! –   закричал охотник, не в силах более сдерживаться.      

Упав,   Джо моментально вскочил на ноги и в тот миг, когда самый прыткий из всадников   бросился к нему, отпрянул от него в сторону, как пантера. Еще мгновение – и он   уже был на крупе лошади араба. Схватив врага за горло своими сильными руками,   своими стальными пальцами, Джо задушил его, сбросил на песок и снова бешено   помчался вперед…      

Громкий   вопль вырвался у всадников. Они еще с большей яростью устремились за беглецом   и, увлеченные преследованием, ке замечали «Виктории», а она теперь находилась   всего в какихнибудь пятистах футах от них и меньше чем в тридцати от земли.      

Один из   всадников уже догоняет Джо и вот-вот пронзит его копьем, но у Кеннеди зоркий   глаз и твердая рука: он выстрелом сваливает араба на песок.      

Джо даже   не оборачивается на звук выстрела. Часть отряда, увидев «Викторию», спешивается   и падает ниц перед нею, а другая продолжает преследование.      

– Но   что же Джо? – кричит Кеннеди. – Он и не думает останавливаться?      

– Джо   поступает гораздо умнее, – отозвался доктор, – я понял его: он скачет   в том же направлении, куда несется «Виктория», и полагается на нашу сметку. Ну   и молодчина! Мы вырвем его из-под носа у этих арабов! Ведь до него осталось не   больше двухсот шагов.      

– Что   же теперь делать? – спросил Кеннеди.      

– Отложи   в сторону свое ружье.      

– Есть! –   отозвался охотник.      

– Можешь   ли ты сдержать полтораста фунтов балласта?      

– Смогу   даже больше.      

– Хватит   и этого.      

И   Фергюссон тут же нагрузил своего друга мешками с балластом.      

– Теперь,   Дик, стань позади и будь готов сразу сбросить весь этот балласт, –   проговорил он. – Но заклинаю тебя сделать это не раньше, чем я прикажу.      

– Будь   спокоен!      

– Иначе   мы можем упустить Джо, и тогда он погиб.      

– Положись   на меня!      

В это   время «Виктория» была почти над головами всадников, несшихся во весь опор вслед   за Джо. Доктор стоял в передней части корзины, развернув шелковую лестницу и   готовый в любую минуту сбросить ее. Джо все продолжал скакать футах в   пятидесяти от своих преследователей. Но вот «Виктория» обгоняет всадников…      

– Внимание! –   говорит Самуэль.      

– Готов! –   отзывается Дик.      

– Джо!   Берегись! – кричит доктор зычным голосом, бросая лестницу, которая,   коснувшись земли своими перекладинами, поднимает облако пыли.      

Услышав   голос Фергюссона, Джо, не замедляя бега лошади, оборачивается, лестница приближается   к нему, и в то самое мгновение, когда он в нее вцепляется, доктор кричит   Кеннеди:      

– Бросай!      

– Есть!      

И   «Виктория», освобожденная от балласта, весившего больше, чем Джо, в один миг поднимается   на полтораста футов ввысь.      

      

Несмотря   на то, что «Викторию» сильно качает, Джо крепко держится за лестницу. Когда шар   приходит в более спокойное состояние, Джо делает неописуемый жест в сторону   арабов, затем, карабкаясь по лестнице с ловкостью акробата, добирается до   друзей, и те хватают его в свои объятия.      

Внизу арабы   вопят от изумления и бешенства: воздушное чудовище на лету вырвало из их рук   беглеца и быстро уносит его вдаль…      

– Мистер   Самуэль! Мистер Дик! – только и сказал Джо. Он изнемог от усталости, от волнения   и лишился чувств.      

– Спасен!   Спасен! – не помня себя, кричал Кеннеди.      

– Ну,   Конечно! – отозвался доктор, к которому уже успело вернуться его   невозмутимое самообладание.      

Джо был   почти голый. Окровавленные руки, ссадины и синяки, покрывавшие его тело, говорили   о перенесенных им муках. Фергюсон перевязал его раны и вместе с Диком уложил   его под тент.      

Вскоре   Джо очнулся и попросил стаканчик водки. Доктор не считал нужным отказать ему в   этом. Ведь Джо требовал особого подхода, и лечить его надо было не так, как   других. Выпив водки, он крепко пожал руки обоим друзьям и собрался было уже   рассказать о пережитых им злоключениях, но ему не разрешили агого сделать. Он   не замедлил крепко заснуть, в чем, конечно, очень нуждался.      

«Виктория»   же, несколько уклонившись на запад, снова понеслась, подхваченная сильнейшим ветром,   над окраиной пустыни, заросшей в этих местах колючим кустарником, над пальмами   оазисов, согнутыми ураганом или вырванными с корнем. К вечеру сделав около двухсот   миль от места похищения Джо, она достигла 10° долготы.      

 ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ      

       Полет к западу. –   Пробуждение Джо. – Его упрямство. – Конец его истории. –   Тажелель. – Беспокойство Кеннеди. – Полет на север. – Ночь близ   Агадеса.      

       

К вечеру   ветер стих, и «Виктория» спокойно простояла всю ночь, зацепившись якорем за   вершину большого сикомора. Доктор и Кеннеди поочередно несли вахту, а Джо   проспал богатырским сном целые сутки.      

Это   именно то лекарство, какое ему нужно, – заметил Фсогюссон, его излечит   сама природа.      

С   рассветом порывистый ветер усилился, и «Викторию» сначала бросало то к северу,   то к югу, пока, наконец, не понесло к западу. Доктор определил по карте, что   они проносятся над царством Дамергу – холмистым, очень плодородным краем,   население его жило в легких, сплетенных из тростника хижинах. В полях мелькали   многочисленные скирды хлеба. Все они были поставлены на невысокие подпорки,   вероятно для того, чтобы предохранить их от полевых мышей и термитов. Вскоре   аэронавты увидели город Зиндер. Его легко можно было узнать по обширной   площади, где происходили казни. В центре площади возвышалось «дерево смерти».   Под ним все время дежурил палач. И стоило кому-нибудь пройти под тенью этого   страшного дерева как его немедленно вздергивали на виселицу.      

Кеннеди   взглянул на компас и с некоторым беспокойством заметил:      

– А   нас опять относит к северу.      

– Ну   что ж из этого? – отозвался доктор. – Если «Виктория» занесет нас в   Тимбукту, жаловаться не придется. Никогда подобное путешествие не совершалось в   лучших условиях.      

– И   при лучшем состоянии здоровья путников, – докончил Джо, поднимая край   тента и высовывая оттуда свою славную улыбающуюся физиономию.      

– А!   Вот, наконец, проснулся наш храбрый друг, наш спаситель! – закричал   охотник. – Ну, как ты себя чувствуешь, Джо?      

– Вполне   нормально, мистер Кеннеди, вполне нормально! Кажется, никогда лучше себя и не   чувствовал. Ничто ведь не может подбодрить человека так, как подобная   увеселительная прогулочка после купанья в озере Чад! Не так ли, мистер Самуэль?      

– Славный   ты человек! – сказал Фергюссон, крепко пожимая ему руку. – Сколько   тревоги и мучений ты нам доставил!      

– А   вы думаете, что я на ваш счет был спокоен, что ли? Можете гордиться тем, что   заставили меня просто дрожать от страха за вас.      

– Вот   и пойми его! Как это он все повернул.      

– Вижу,   что падение в озеро нисколько не изменило нашего Джо, – заметил Кеннеди.      

– Ты,   друг мой, проявил великую самоотверженность, – продолжал доктор, – ты   спас нас: ведь «Виктория» падала в озеро, и оттуда никто не мог бы ее извлечь.      

– Подумаешь,   если я кубарем полетел в воду, так что из этого? Какая тут самоотверженность –   разве я этим не спас и себя самого? Ведь вот теперь мы все трое здесь в добром   здоровье! Значит, нам не в чем упрекать друг друга.      

– Нет!   С этим малым никогда не сговоришься! – воскликнул Кеннеди.      

– Лучший   способ сговориться со мной – это никогда не по минать того, что было, –   заявил Джо. – Что сделано, то сделано. Хорошо ли, плохо ли, не стоит к   этому возвращаться.      

– Ах   ты, упрямец! – смеясь, проговорил доктор. – Но не расскажешь ли ты   нам, по крайней мере, о своих похождениях?      

– Хорошо,   если вы непременно этого желаете. Только раньше мне хочется зажарить на славу   вот этого жирного гуся. Вижу. мистер Дик времени даром не терял.      

– Верно,   верни, Джо, – отозвался доктор.      

– Ну,   так посмотрим, как африканская дичь почувствует себя в европейских желудках.      

Гусь был   зажарен на пламени горелки, и его сейчас же съелн с большим аппетитом. Джо, не   евшему несколько дней, досталась, конечно, львиная доля. После чая и грога он   начал рассказывать друзьям свои приключения. Он говорил взволнованно, хотя, по   своему обыкновению, ко всему относился философски, Видя, что чудесный малый все   время больше, чем о себе, думал о нем, Фергюссон не мог не пожать ему руку.   Когда Джо рассказал об исчезновении острова, населенного племенем биддиома,   доктор объяснил, что на озере Чад это частое явление.      

      

Наконец,   в своем рассказе Джо дошел до того момента, когда он в отчаянии завопил, засасываемый   трясиной.      

– Я   считал, что погибаю; моя последняя мысль была о вас, мистер Самуэль. Тут я   опять начал выбираться из болота. Как? Я и сам не знал, но решил биться до   последнего. И вдруг совсем близко от себя увидел… ну, как бы вы думали, что?   Конец каната, видимо, недавно отрезанного. Уж каким-то образом умудрился я   добраться до этого самого каната. Потянул за него, смотрю – держится. Я   поднимаюсь, делаю еще усилиеи вот я на твердой земле… а на конце каната вижу   якорь. Да, мистер Самуэль, можно сказать – это уж доподлинно был «якорь спасения»!   Я узнал его сейчас же! Якорь с нашей «Виктории»! Значит, вы здесь   останавливались! Я проследил направление каната и по нему догадался, куда вы   отправились. Тут и дух у меня поднялся и силы явились. Выбрался я из трясины и   снова зашагал. Шел часть ночи, держась подальше от озера. Наконец, добрался до   опушки огромного леса. Здесь в загоне спокойно пасся табун лошадей. Не правда   ли, в жизни бывают минуты, когда каждый умеет ездить верхом? И вот недолго   думая я вскакиваю на одного из этих четвероногих и мчусь к северу. Не буду вам   говорить ни о городах, ни о селениях – я их не видел, я их избегал. Несусь по   засеянным полям, перескакиваю через кустарники, изгороди, понукаю своего   скакуна, заставляю его брать препятствия… Так домчался я до границы возделанных   земель. Передо мной пустыня. «Вот и прекрасно, – сказал я себе, – это   мне на руку: здесь, по крайней мере, далеко видно. Я ведь ждал, что вот-вот   появится наша „Виктория“. Но она все не появлялась. Так я скакал часа три и   вдруг, как дурак, нарвался на стоянку арабов. Ну, и началась же тут погоня!   Скажу вам, мистер Кеннеди, ни один охотник не знает как следует, что такое   охота, пока за ним самим не поохотятся. И, признаться, не посоветовал бы я ему   этого испробовать! Но вот моя лошадь падает от изнеможения, меня уже настигают,   сам я валюсь на землю, вскакиваю на круп коня какого-то араба… Я не желал ему   зла, но пришлось-таки придушить его. Тут я вас и увидал… А что было дальше, вы   знаете сами… „Виктория“ мчится по моим следам, и вы подхватываете меня на лету,   как всадник подхватывает перстень. Но, скажите, разве я был неправ, рассчитывая   на вас? Видите, мистер Самуэль, как все это понятно и просто! И если только когда-нибудь   вам понадобится, я готов в любой момент все это проделать снова. Ну, а теперь   еще раз повторяю: об этом вообще больше не стоит говорить.      

– Дорогой   мой Джо, – взволнованно заговорил доктор, – мы недаром полагались на   твой ум и ловкость.      

– Да   что там, сэр! Надо только следовать за событиями, и тогда всегда вывернешься.   Знаете, самое верное – это принимать все так, как оно случается.      

За то   время, что Джо повествовал о своих приключениях, «Виктория» успела пролететь   немалое расстояние. Вскоре Кеннеди указал на строения, показавшиеся на   горизонте и имевшие вид города. Доктор сейчас же справился по карте и убедился,   что это небольшой городок Тажелель в стране Дамергу.      

– Мы   опять попали на путь исследователя Барта, – сказал Фергюссон. –   Именно в этом городе он расстался со своими двумя товарищами Ричардсоном и   Овервегом. Первый направился в Зиндер, второй в Маради. Помните, я вам   рассказывал, что из троих только Барту удалось вернуться в Европу.      

– Итак,   мы несемся прямо на север? – спросил охотник, следя по карте за   направлением «Виктории».      

– Прямо   на север, дорогой Дик.      

– И   тебя, Самуэль, это нисколько не беспокоит?      

– А   почему бы это могло меня беспокоить?      

– Да   потому, что это течение несет нас к Триполи и нам придется снова перелетать   через Сахару.      

– О,   так далеко мы не залетим. По крайней мере я надеюсь на это, – ответил   доктор.      

– Где   же ты, Самуэль, думаешь остановиться?      

– Признайся,   Дик, разве тебе не было бы интересно побывать в Тимбукту?      

– Тимбукту? –   переспросил Кеннеди.      

– Уж,   конечно, было бы странно путешествовать по Африке и не осмотреть   Тимбукту, – вмешался Джо.      

– Знаешь,   Дик, ты будешь пятым или шестым европейцем, посетившим этот таинственный город, –   добавил доктор.      

– Ладно!   Летим в Тимбукту!      

– Дай   нам только добраться до семнадцати с половиной градусов широты, а там уж мы   начнем разыскивать попутный ветер на запад.      

– Хорошо, –   отозвался охотник. – Но, скажи, сколько приблизительно миль нам еще придется   нестись на север?      

– По   крайней мере, миль сто пятьдесят.      

– В   таком случае я немного посплю, – заявил Кеннеди.      

– Конечно,   поспите, мистер Дик, – откликнулся Джо, – да и вам тоже, мистер   Самуэль, не мешает соснуть. Ведь оба вы нуждаетесь в отдыхе – замучились без   сна по моей милости.      

Охотник   улегся под тентом, но Фергюссон, который не так-то легко поддавался усталости,   не оставил своего наблюдательного поста.      

Через   три часа «Виктория» проходила над каменистой местностью, по которой тянулась   обнаженная гранитная цепь гор. Некоторые отдельные верщины этой цепи достигали   четырех тысяч футов. После бесплодия пустыни природа как бы наверстывала   упущенное: здесь буйно разрослись леса акаций, мимоз и финиковых пальм; с   необыкновенной быстротой носились и прыгали жирафы, антилопы и страусы. Это   была страна племени Кель-Уй. У них, как и у свирепых их соседей – туарегов,   существовал обычай закрывать лицо хлопчатобумажной повязкой.      

В десять   часов вечера, сделав за день великолепный перелет в двести пятьдесят миль,   «Виктория» остановилась над большим городом. При свете луны было видно, что   часть его покрыта развалинами. Здесь и там, облитые лунным светом, высились   минареты. Доктор установил, что «Виктория» находится над Агадесом.      

Этот   город некогда был центром обширной торговли, но к тому времени, когда его посетил   Барт, он пришел в упадок.      

Среди   ночи, никем не замеченная, «Виктория» опустилась милях в двух севернее Агадеса,   на обширном поле, засеянном просом.      

Ночь   прошла спокойно, а на рассвете, в пять часов утра, легкий ветер стал дуть на   запад и даже несколько на юго-запад. Фергюссон поспешил воспользоваться этим   благоприятным обстоятельством. Он быстро заставил подняться «Викторию», и та   умчалась дальше, купаясь в солнечном свете.      

 ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ      

       Быстрый   перелет. – Осторожные решения. – Караваны. – Беспрерывные   ливни. – Гао. – Нигер. – Гольберри, Жоффруа, Грей, Мунго Парк,   Ленг, Ренэ, Кайе, Клаппертон, Джон и Ричард Лендер.      

       

День 17   мая прошел спокойно, без всяких происшествий. Снова началась пустыня. Ветер средней   силы нес «Викторию» на юго-запад. Она не отклонялась ни вправо, ни влево. Ее   тень прочерчивала на песке прямую линию.      

Прежде   чем пуститься в путь, доктор благоразумно позаботился о том, чтобы возобновить   запас воды. Он боялся, что в районе, заселенном племенем туарегов, нельзя будет   снизиться.      

Плоскогорье,   лежащее на высоте тысячи восьмисот футов над уровнем моря, постепенно   понижалось к югу. Аэронавты пересекли проторенную караванами дорогу, ведущую из   Агадеса в Мурзук, и, пролетев в этот день сти восемьдесят миль, вечером   оказались на 16° северной широты и 4° 55' восточной долготы Весь день Джо   посвятил заготовлению впрок дичи, – трофеев последней охоты   Кеннеди, – ей, за недостатком времени, уделили мало внимания. К ужину он   подал вкусно зажаренных на вертеле вальдшнепов. Так как ветер был очень   благоприятен, доктор решил лететь всю ночь, благо полная луна ярко светила.   «Виктория», сделав в эти ночные часы около шестидесяти миль на высоте пятисот   футов, неслась так спокойно, что даже самый чуткий сон не был бы потревожен.      

В   воскресенье утром направление ветра снова изменилось. Шар теперь летел на   северо-запад. В воздухе носилось несколько воронов, а у горизонта – стая   ястребов, к счастью, державшихся далеко от «Виктории».      

Эти   птицы напомнили путешественникам о встрече с кондорами, и Джо поздравил доктора   с тем, что он сделал для шара две оболочки.      

– Будь   у «Виктории» одна оболочка, что было бы с нами? – с жаром сказал   он. – Знаете, эта вторая оболочка – то же, что спасательная шлюпка на   судне. Благодаря ей при крушении всегда можно спастись.      

– Ты   прав, друг мой, но должен сказать тебе, что моя «шлюпка» начинает меня немного   беспокоить.      

– Что   ты этим хочешь сказать, Самуэль? – вмешался в разговор Кеннеди.      

– А   вот что: новая «Виктория» не стоит прежней. Уж не знаю, почему: ткань ли   слишком много вытерпела, или гуттаперча местами расплавилась от жара змеевика,   но я обнаруживаю утечку газа. Пока она незначительна, но с этим надо считаться.   У «Виктории» появилась склонность снижаться, и мне, чтобы удерживать ее на   нужной высоте, приходится все больше расширять водород.      

– Черт   побери! – воскликнул Кеннеди. – Я не вижу, как это можно поправить.      

– То-то   и есть, что мы тут бессильны, – сказал доктор. – Вот почему нам надо   во что бы то ни стало торопиться и даже избегать ночных стоянок.      

– А   как далеко мы от берега? – спросил Джо.      

– От   какого берега, друг мой? Разве мы знаем, куда нас закинет слепой случай? Все,   что я могу тебе сказать, так это то, что Тимбукту находится на западе, в   четырехстах милях от нас.      

– Сколько   же времени нам понадобится, чтобы туда добраться? – продолжал спрашивать   Джо.      

– Если   ветер будет благоприятным, то я рассчитываю попасть в этот город во вторник к   вечеру, – ответил Фергюссон.      

– Ну,   в таком случае мы будем там скорее, чем вон те, – проговорил Джо, указывая   на длинную вереницу верблюдов, извивавшуюся среди песков пустыни.      

Ферпоссон   и Кеннеди перегнулись за борт и увидели огромный караван: одних верблюдов в нем   было больше ста пятидесяти; такие верблюды перевозят из Тимбукту в Тафилалет   поклажу в сто пятьдесят фунтов (за что их хозяева получают двенадцать золотых   муткалов, то есть сто двадцать пять франков). Под хвостами у них подвязаны   мешочки, предназначенные для сбора помета – единственного топлива, на которое   можно рассчитывать в пустыне.      

Верблюды   туарегов считаются наилучшими. Они могут от трех до семи суток обходиться без   воды и по двое суток без пищи. Передвигаются они быстрее лошадей и очень   разумно повинуются голосу кабира – начальника каравана. В здешних местах эти   верблюды известны под именем «мегари».      

Все эти   подробности доктор сообщил своим товарищам, в то время как они с интересом   рассматривали толпу мужчин, женщин и детей, с трудом передвигавшуюся по   сыпучему песку, где только местами проглядывали чертополох, чахлая, высохшая   трава и жалкие кустики. Ветер почти тотчас же заметал следы каравана.      

Джо   спросил у доктора, каким образом умудряются арабы проходить через огромную пустыню   и находить разбросанные в ней колодцы.      

– Видишь   ли, – ответил Фергюссон, – у арабов есть какое-то прирожденное чутье   к распознаванию дороги. Там, где европеец наверняка сбился бы с пути, для араба   нет никаких затруднений. Ему, для того чтобы ориентироваться, достаточно   какого-нибудь незначительного камешка, пучка травы, даже цвета песка. Ночью им   указывает дорогу Полярная звезда. Передвигаются эти караваны не быстрее двух   миль в час. Во время полуденной жары делают привал. Вы представляете себе   теперь, сколько времени нужно каравану, чтобы пройти по огромной пустыне миль   девятьсот!      

«Виктория»   уже исчезла на глазах у изумленных арабов. Как, должно быть, они ей завидовали!      

Вечером   она перелетела через 2° 20' восточной долготы, а за ночь еще пронеслась больше   чем на один градус.      

На   следующий день, в понедельник, погода резко изменилась. Полил сильнейший дождь.   Приходилось бороться и с ливнем и с увеличившимся от впитывания воды весом шара   и корзины. Этими ливнями объяснялось происхождение болот и топей, которых было   так много в этой местности. Зато здесь снова появились мимозы, баобабы и   тамаринды. «Виктория» летела по стране Сонраи; мелькали селения с конусообразными   хижинами. Здесь было мало гор, но довольно много холмов, между которыми лежали   долины, где носились вальдшнепы и цесарки. Там и сям бурные потоки пересекали   дорогу. Туземцы перебирались через них, цепляясь за лианы, перекидывавшиеся с   дерева на дерево. Дальше расстилались джунгли, где копошились аллигаторы,   гиппопотамы и носороги.      

– По-видимому,   мы скоро будем у Нигера, – сказал доктор. – Характер природы меняется   на подступах к большой реке. Эти «движущиеся» дороги, как очень метко называют   большие реки, сначала несут с собой растительность, а позднее и цивилизацию.   Так, на берегах Нигера, реки длиною в две тысячи пятьсот миль, расположены   самые крупные города Африки.      

– Это   напоминает мне рассказ об одном простаке, – вставил Джо. – Он,   представьте себе, восторгался мудростью провидения, которое, по его мнению,   устроило так, чтобы большие реки непременно протекали через большие города.      

В   полдень «Виктория» пролетела над Гао – небольшим городком с довольно жалкими хижинами.      

– А   когда-то этот городок был столицей. Именно здесь Барт переправился через Нигер,   возвращаясь из Тимбукту, – начал рассказывать доктор. – Вот он,   Нигер, – эта знаменитая в древности река, соперница Нила. Язычники даже   приписывали ей божественное происхождение. Как и Нил, Нигер привлекал внимание   географов всех времен. Исследованию Нигера было принесено в жертву, пожалуй,   еще большее количество человеческих жизней, чем даже изучению Нила.      

Нигер   катил к югу свои полные бурные воды. Но «Виктория» так быстро уносила вдаль   путешественников, что они едва могли рассмотреть могучую реку и ее живописные   окрестности.      

– Я   только собираюсь рассказать вам об этой реке, – начал Фергюссон, – а   как она уже далека от нас! Под названием Джолиба, Майо, Эггйреу, Кворра и еще   другими она пробегает громадное расстояние и по длине своей почти равна Нилу.      

Ее   многочисленные названия означают просто-напросто «река» на языке тех стран,   через которые она протекает.      

– А   доктор Барт прошел здесь тем же путем, что и мы? – спросил Кеннеди.      

– Нет,   Дик; покинув озеро Чад, он побывал в главных городах страны Борну и пересек Нигер   в том месте, где расположен Сай, на четыре градуса ниже Гао, затем он проник в   те еще не исследованные страны, которые лежат в излучине Нигера, и после восьми   месяцев новых утомительных трудов достиг Тимбукту; нам для этого понадобятся   каких-нибудь три дня или еще того меньше при хорошем ветре.      

– А   истоки Нигера исследованы? – спросил Джо.      

– Давно   уже, – ответил доктор. – Нигер вместе с его притоками изучался   многими исследователями, и я могу назвать вам главных. С тысяча семьсот сорок   девятого по тысяча семьсот пятьдесят восьмой год этой задаче посвятил себя   Адамсон, побывавший в Горэ. С тысяча семьсот восемьдесят пятого по тысяча   семьсот восемьдесят восьмой год Гольберри и Жоффруа изучали пустыни Сенегамбии   и проникли в страну мавров, которые убили Сонье, Бриссона, Адама, Рилея, Кошле   и многих других. На смену им явился знаменитый Мунго Парк, друг Вальтера   Скотта, шотландец, как и он. Посланный в тысяча семьсот девяносто пятом году   лондонской «Африканской ассоциацией», он достигает Бамбара, видит Нигер,   проходит пятьсот миль вместе с одним работорговцем, исследует берега реки   Гамбии и возвращается в Англию в тысяча семьсот девяносто седьмом году; затем   он снова отправляется в Африку тридцатого января тысяча восемьсот пятого года   со своим деверем Андерсоном, рисовальщиком Скоттом и целым отрядом рабочих;   приехав в Горэ, Мунго Парк отбывает оттуда в сопровождении отряда солдат из   тридцати пяти человек и девятнадцатого августа снова видит Нигер. К этому   времени вследствие усталости, лишений, столкновений с туземцами, непогоды,   нездорового климата из сорока европейцев остается только одиннадцать. Жена   Мунго Парка получила его последние письма шестнадцатого ноября, а через год   стало известно со слов одного из местных торговцев, что лодку несчастного   путешественника опрокинуло течением на одном из порогов, а сам он был убит   туземцами.      

– И   этот ужасный конец не остановил исследователей?      

      

– Напротив,   Дик. Ведь теперь, кроме изучения реки, явилась новая задача – разыскать материалы,   оставленные ученым. В тысяча восемьсот шестнадцатом году в Лондоне организуется   экспедиция, в которой принимает участие майор Грей; она приезжает в Сенегал,   проникает в Фута-Джалон и, побывав среди местных племен, возвращается в Англию.   В тысяча восемьсот двадцать втором году майор Ленг исследует часть Западной   Африки, примыкающую к английским владениям; он-то первый и изучил истоки   Нигера. Судя по его материалам верховье этой могучей реки не имеет и двух футов   в ширину.      

– Через   нее, значит, можно легко перепрыгнуть, – сказал Джо.      

– Как   будто бы легко, – ответил доктор. – Но, если верить преданию, всякий,   кто пытался перепрыгнуть через исток Нигера, сваливался в воду и тонул. А кто   хочет зачерпнуть в нем воды, тот чувствует, что его отталкивает чья-то   невидимая рука.      

– Но   вы разрешите не верить этому преданию?      

– Разрешаю.   Пять лет Спустя майор Ленг прошел через всю Сахару, проник в Тимбукту, но затем,   несколькими милями выше, его задушили улед-слиманы, которые хотели заставить   его принять мусульманство.      

– Еще   одна жертва! – сказал охотник.      

– И   вот тогда один отважный юноша предпринимает на свои скудные средства самое удивительное   из современных путешествий; я говорю о французе Ренэ Кайе. После попыток, сделанных   им в тысяча восемьсот девятнадцатом и в тысяча восемьсот двадцать четвертом   годах, он отбывает девятнадцатого апреля тысяча восемьсот двадцать седьмого   года из Риу-Нуньши; третьего августа он приезжает в Тиме до такой степени   изнуренный и больной, что лишь в январе тысяча восемьсот двадцать восьмого   года, через шесть месяцев, в состоянии возобновить путешествие; сменив свой   европейский костюм на восточный, он присоединяется к каравану, достигает Нигера   десятого марта, проникает в город Дженнэ и на лодке спускается вниз по течению   до Тимбукту, куда он прибывает тридцатого апреля. Может быть, этот любопытный   город посетил и другой француз, Эмбер, в тысяча шестьсот семидесятом и   англичанин Роберт Адаме в тысяча восемьсот десятом году, но Ренэ Кайе   – первый европеец, представивший о нем точные данные. Он покидает эту   столицу пустыни четвертого мая, а девятого находит то место, где был убит майор   Ленг. Девятнадцатого он приезжает в торговый город Эль-Арауан, а затем,   подвергаясь бесчисленным опасностям, совершает переход через обширную пустыню,   которая тянется между Суданом и Северной Африкой; наконец, прибывает в Танжер и   двадцать восьмого сентября садится на пароход, отплывающий в Тулон. За   девятнадцать месяцев Кайе пересек Африку с запада на север, хотя проболел сто   восемьдесят дней. Если бы Кайе родился в Англии, он был бы прославлен как самый   бесстрашный из современных исследователей наравне с Мунго Парком. Но во Франции   его не достаточно оценили[25].      

– Это   храбрец, – сказал охотник. – А его дальнейшая судьба?      

– Умер   тридцати девяти лет; труды и лишения, перенесенные за время путешествия, подорвали   его здоровье. Во Франции считали, что достаточно почтили его, раз   Географическое общество, присудило ему премию. В Англии ему были бы возданы   величайшие почести. Между прочим, как раз в то время, когда Кайе совершал свое   удивительное путешествие, один англичанин предпринял такую же попытку и проявил   не меньше мужества. Но счастье не благоприятствовало ему. Это капитан   Клаппертон, спутник Денхема. В тысяча восемьсот двадцать восьмом году он прошел   по западному побережью Африки до залива Бенин, затем отправился по следам Мунго   Парка и Ленга, нашел в городе Бусса документы, относящиеся к смерти Мунго   Парка, приехал двадцатого августа в Сокото, где был взят в плен и умер на руках   своего верного слуги Ричарда Лендера.      

– А   что сталось с этим Лендером? – спросил сильно заинтересованный Джо.      

– Ему   удалось вернуться на побережье, и он благополучно прибыл в Лондон с бумагами   капитана и точным донесением о своем собственном путешествии. Лендер предложил   правительству свои услуги: завершить исследование Нигера. Он соединился со   своим братом Джоном. Они были родом из Корнуолла, из бедной семьи. Братья   спустились по реке-от города Буссы до устья, описывая ее берега, селение за   селением, город за городом. Это путешествие, начатое в тысяча восемьсот двадцать   девятом году, закончилось в тысяча восемьсот тридцать первом году.      

– И   оба брата избегнули общей участи? – спросил Кеннеди.      

– Да,   по крайней мере на этот раз. Но в тысяча восемьсот тридцать третьем году Ричард   предпринял третье путешествие по Нигеру и погиб возле самого устья реки от   пули, пущенной неизвестно кем. Вы видите, друзья мои, страна, над которой мы   летим, была свидетельницей благородных и самоотверженных подвигов, наградой   которым слишком часто бывала лишь смерть.      

 ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ      

       Излучина   Нигера. – Фантастический вид гор Хомбори. – Кабара. –   Тимбукту. – План доктора Барта. – Упадок Тимбукту. – По воле   неба.      

       

Доктору   доставляло удовольствие рассказывать своим товарищам в этот дождливый, сумрачный   день тысячи подробностей о проносящейся под ними местности. Она была плоской, и   потому препятствий для полета никаких не представляла. Одно лишь тревожило   Фергюссона – проклятый северо-восточный ветер. Он дул со страшной силой и   относил «Викторию» несколько в сторону от Тимбукту.      

Дойдя на   севере до Тимбукту, Нигер изгибается, словно гигантский фонтан, а затем целым   снопом сверкающих рукавов несется к Атлантическому океану.      

Внутри   этой грандиозной излучины Нигера природа чрезвычайно разнообразна. Здесь и   буйная растительность и полнейшее бесплодие: невозделанные равнины сменяются   полями маиса, а за ними тянутся обширные пространства, поросшие дроком.   Всевозможные водяные птицы – пеликаны, чирки, зимородки – целыми стаями носятся   над притоками Нигера и над его болотистыми рукавами.      

      

Время от   времени мелькают деревни туарегов. Мужчины отдыхают в кожаных шатрах, а женщины,   куря большие трубки, занимаются домашними работами, доят верблюдов.      

К восьми   часам вечера «Виктория» пролетела на запад больше двухсот миль, и здесь перед   глазами путешественников развернулась чудесная картина: лунные лучи, прорываясь   сквозь тучи и скользя между полосами дождя, заливали своим светом горную цепь   Хомбори. Как причудливы очертания этих базальтовых вершин! Они вырисовываются   на фоне темного неба фантастическими силуэтами, напоминая, подобно плывучим   льдам полярных морей, легендарные развалины какого-то огромного средневекового   города.      

– Вот   картина из «Удольфских тайн», – сказал доктор, – Анна Радклиф не   сумела бы придать горному пейзажу более мрачный и таинственный вид.      

– Право   же, – ответил Джо, – не хотелось бы мне очутиться одному ночью в этой   стране призраков. Знаете ли, сэр, я с удовольствием перенес бы этот пейзаж в   Шотландию. Он был бы недурен на берегу озера Ломонд, и туристы устремились бы   туда толпой.      

– В   нашем шаре маловато места и удовлетворить твою фантазию было бы трудно. Но   смотрите-ка, направление полета как будто меняется. Превосходно! Духи этой   таинственной мест ности очень любезны; они надули для нас с юга-востока   ветер, – а нам того и надо.      

Действительно,   «Виктория» взяла курс к северу и 20 мая утром уже неслась над запутанной сетью   речек – притоков Нигера. Некоторые из них так заросли травой, что издали производили   впечатление тучных лугов. Это был путь, пройденный Бартом, когда он спустился   вниз по реке до Тимбукту. Нигер, в этом месте достигая восьмисот футов ширины,   протекал среди берегов, обильно поросших крестоцветными всевозможных видов и   тамариндами. В густой траве прыгали, погружая в нее кольчатые рога, стада   газелей, а аллигаторы подстерегали их. Длинные вереницы ослов и верблюдов,   нагруженных товарами, тянулись по дорогам среди великолепных деревьев. Скоро за   излучиной реки появились расположенные амфитеатром низкие домики. На их крышах   и террасах было навалено скошенное сено.      

– Это   Кабара, порт Тимбукту! – весело закричал доктор. – А до самого   города, пожалуй, не будет и пяти миль.      

– Значит,   вы довольны, сэр? – спросил Джо.      

– Я   в восторге, мой милый!      

– Прекрасно!   Значит, все к лучшему.      

Действительно,   в два часа дня столица пустыни, таинственный Тимбукту, имевший в былые времена,   как некогда Афины и Рим, свои школы ученых и свои кафедры философов, развернулся   перед взорами воздухоплавателей.      

Тут   Фергюссон, следя по карте, сделанной собственноручно доктором Бартом, убедился,   насколько она была точна. Город этот представляет собой огромный треугольник,   как бы начерченный на безбрежных белых песках. Вершина его направлена к северу   и врезывается в пустыню. Кругом – ничего, кроме диких злаков, карликовых мимоз   и чахлого кустарника.      

Самый   город с высоты птичьего полета представлялся кучей шариков и кубиков. Улицы   были довольно узки. Их обрамляли одноэтажные квадратные дома из необожженного   кирпича и тростниковые хижины с остроконечными соломенными крышами. На террасах   домов там и сям были видны лежащие в небрежных позах люди в ярких одеждах, с   копьями или мушкетами в руках. В этот час на улицах не было женщин.      

– А   говорят, что они здесь очень красивы, – заметил доктор. –   Видите, – продолжал он, – три башни на трех мечетях. Это почти все,   что осталось от былого величия Тимбукту. В вершине треугольника высится мечеть   Сонкоре, окруженная галереями. которые покоятся на аркадах довольно чистого   рисунка; несколько дальше, возле квартала Сан-Гунгу, мечеть Сиди-Ягия и   несколько двухэтажных домов. Не ищите ни двооцов, ни па мятников. Здешний шейх   – всего-навсего купец и его царственное жилище – только контора.      

– Мне   кажется, – сказал Кеннеди, – что я различно полуразвалившиеся   каменные стены.      

– Они   были разрушены фулахами в тысяча восемьсот двадцать шестом году, тогда город   был на одну треть больше. Тимбукту с одиннадцатого века являлся для всех   вожделенной добычей и поочередно принадлежал туарегам, сонраи, марокканцам и   фулахам. Да, этот когда-то великий центр цивилизации, где в шестнадцатом веке   ученый Ахмед-Баба владел библиотекой в тысячу шестьсот рукописей, теперь не что   иное, как торговый склад Центральной Африки.      

Город в   самом деле казался заброшенным. На нем лежал отпечаток неряшливости, как на   всех отживающих свой век городах. На окраинах скопились огромные кучи мусора;   они высились как пригорки – единственные в этой ровной местности, если не   считать холма, стоявшего в центре рыночной площади.      

Когда   «Виктория» проносилась над городом, в нем началось движение, забили даже барабаны.   Но вряд ли последний захудалый местный ученый имел время исследовать новое удивительное   явление. Воздухоплаватели, подхваченные могучим ветром пустыни, уже неслись над   извилистыми берегами Нигера, и вскоре город Тимбукту стал одним из их   мимолетных путевых впечатлений.      

– Куда   же теперь занесет нас судьба? – задумчиво проговорил доктор.      

– Хорошо,   если б на запад, – заметил Кеннеди.      

– Вот   как! – воскликнул Джо. – А что касается меня, то, если б пришлось   вернуться тем же путем на Занзибар и даже лететь через Атлантический океан в   Америку, – это ничуть меня бы не испугало.      

– Но,   видишь ли, Джо, прежде всего надо иметь возможность это сделать, –   возразил Фергюссон.      

– А   чего нам, мистер Самуэль, не хватает для этого?      

– Газа,   мой милый. Подъемная сила нашей «Виктории» заметно слабеет. И надо очень бережно   относиться к водороду, чтобы нам его хватило до побережья океана. Мне придется   даже начать выбрасывать балласт. Как видно, мы стали слишком тяжелы.      

– Вот   что значит, мистер Самуэль, ничего не делать! – воскликнул Джо. –   Лежишь себе по целым дням в гамаке, как бездельник, ну, поневоле начнешь жиреть   и прибавлять в весе. Когда мы вернемся, все найдут, что мы невозможно   растолстели.      

– Да,   можно сказать, размышления, достойные Джо, – отозвался охотник. – Но   подожди, друг мой, еще неизвестно, что будет впереди. Мы далеко еще не у цели…   А скажи, Самуэль, в какую точку побережья мы, по-твоему, попадем?      

– Очень   затрудняюсь ответить тебе на это, Дик. Мы ведь находимся во власти очень непостоянных   ветров. Скажу одно: я был бы счастлив, если бы удалось спуститься между Сьерра   Леоне и Портендиком. Там мы нашли бы друзей.      

– Приятно   было бы пожать им руки, – промолвил Дик. – Ну, а в данную минуту мы   летим в нужном направлении?      

– Не   совсем, Дик, не совсем. Взгляни на стрелку компаса – нас сейчас несет на юг, и   мы поднимаемся к истокам Нигера.      

– Какой   был бы прекрасный случай открыть эти самые истоки, если бы, к сожалению, их уже   не открыли до нас, – вмешался Джо. – А что, никак нельзя, мистер   Самуэль, открыть еще какие-нибудь его истоки?      

– Нет,   Джо. Но успокойся, – я надеюсь, мы не залетим так далеко.      

При   наступлении ночи доктор сбросил последний балласт, и «Викторяя» поднялась. Но   вскоре горелка при полном пламени едва была в состоянии поддерживать ее на   одной и той же высоте. В это время «Виктория» находилась в Шестидесяти милях   южнее Тимбукту, а на следующее утро она уже была на берегах Нигера, недалеко от   озера Дебо.      

 ГЛАВА СОРОКОВАЯ      

       Беспокойство доктора   Фергюссона. – Упорное воздушное течение к югу. – Туча саранчи. –   Город Дженнэ. – Столица Сегу. – Перемена ветра. – Сожаления Джо.      

       

В том   месте, где очутилась «Виктория», русло Нигера было разделено большими островами   на мелкие рукава с очень быстрым течением. На одном из островов путешественники   увидели несколько хижин пастухов, но сделать точные съемки этих мест было   невозможно, ибо скорость, с которой неслась «Виктория», все возрастала. К   несчастью, ее относило к югу, и она в какихнибудь несколько минут промчалась   над озером Дебо.      

      

Фергюссон,   расширяя, насколько мог, водород, искал на разных высотах другое воздушное течение,   но не находил его и вскоре отказался от этого маневра, вызывавшего усиленную   утечку газа, который просачивался через изношенные стенки аэростата.      

Доктор   не говорил ни слова, но стал очень беспокоиться. Упорное воздушное течение,   уносившее шар к югу, разрушало все его планы. Он теперь уж не знал, на кого и   на что рассчитывать. Если они не доберутся до английских или французских   владений, что будет с ними среди, дикарей, опустошающих побережье Гвинеи? Как   дождаться там судна, на котором они могли бы вернуться в Англию? А этот ветер   несомненно мчал их к стране Дагомее, обитатели которой отличались особенной   дикостью; султан, – а в его руки они должны были неминуемо попасть, –   имел обыкновение во время народных празднеств приносить в жертву тысячи людей.   Там, конечно, их ждет верная гибель. С другой стороны, «Виктория» все больше   выдыхалась, и доктор чувствовал, что скоро она окончательно сдаст.      

Между   тем погода как будто стала проясняться, и у Фергюссона появилась было надежда   на то, что с прекращением дождя могут наступить перемены в воздушных течениях.      

Вдруг   замечание Джо вернуло его к печальной действительности.      

– Ну   вот, – проговорил тот, – дождь опять усилился, и на этот раз. судя по   приближающейся туче, это уж будет настоящий потоп.      

– Как?   Опять надвигается туча? – воскликнул доктор.      

– Да   еще какая! – отозвался Кеннеди.      

– Могу   сказать, что подобной тучи я в жизни не видывал, – прибавил Джо, –   края ее как-то вытянуты, словно по шнуру.      

– А   я уж было встревожился, – сказал Фергюссон, откладывая в сторону   зрительную трубу, – это совсем не дождевая туча.      

– Что   же это такое? – удивился Джо.      

– Это   туча, но туча саранчи.      

– Саранчи! –   воскликнул Джо.      

– Да,   это миллиарды саранчи, как смерч, проносящиеся над краем. И горе ему, если она   здесь сядет, – все подвергнется опустошению.      

– Хотелось   бы мне на это посмотреть! – заявил Джо.      

– Погоди,   мой милый, минут через десять туча нас догонит, и ты увидишь все это собственными   глазами.      

Фергюссон   был прав: темная плотная туча в несколько миль длиной уже приближалась с   оглушительным шумом, бросая на землю огромную тень; это была несметная орда   саранчи. Шагах в ста от «Виктории» вся эта масса опустилась на цветущий   ярко-зеленый край. Через каких-нибудь четверть часа саранча поднялась и понеслась   дальше, а аэронавты успели еще увидеть издали совершенно голые кусты, деревья и   словно скошенные луга. Можно было подумать, что внезапно наступившая зима   сковала землю и сделала ее бесплодной.      

– Ну,   что ты скажешь, Джо? – обратился к нему Фергюссон.      

– Что   я скажу, мистер Самуэль? Что это очень любопытно и вместе с тем очень естественно.      

– Пострашнее   ливня и даже града, – заметил Кеннеди.      

– От   саранчи нет никакого спасения, – сказал Фергюссон. – Бывали случаи,   когда жители зажигали леса и даже хлебные поля, чтобы остановить движение этих   насекомых, но тут первые ряды бросались в огонь, тушили собой пожар, а затем   вся масса саранчи непреодолимо двигалась вперед. Хорошо еще, что в этих странах   жители вознаграждают себя за такое опустошение тем, что ловят эту самую саранчу   в большом количестве и с удовольствием поедают ее.      

– Это,   должно быть, те же креветки, но только крылатые. Жаль, что мне не удалось попробовать   их: надо все знать, – промолвил Джо.      

К вечеру   внизу стали проноситься более топкие места, леса сменились отдельными группами   деревьев, по берегам Нигера можно было различить табачные плантации и болота,   поросшие густой травой. Вскоре на большом острове показался город Дженнэ с   двумя башнями глиняной мечети; от миллионов ласточкиных гнезд, облепивших   городскую стену, исходило ужасное зловоние. Между домами здесь и там   возвышались вершины баобабов, мимоз и финиковых пальм. Хотя была уже ночь, но в   городе царило ббльшое оживление. Дженнэ – бойкий торговый центр. Он снабжает   всем необходимым Тимбукту. Лодки по Нигеру и караваны по тенистым дорогам   перевозят туда все изделия местной промышленности.      

– Если   б это не затягивало нашего путешествия, – сказал доктор, – я   попытался бы спуститься в этот город. Здесь, наверно, нашелся бы не один араб,   бывавший и во Франции и в Англии, которого, быть может, и не удивил бы наш   способ передвижения. Но остановиться здесь было бы, пожалуй, не очень благоразумно.      

– Так   отложим это до нашей следующей экскурсии, – смеясь, предложил Джо.      

– К   тому же, друзья мои, – добавил доктор, – если я только не ошибаюсь,   ветер имеет наклонность дуть с востока, а такого случая упускать не надо.      

Тут   Фергюссон выбросил из корзины несколько ненужных предметов, пустые бутылки и   ящик от мяса, и благодаря этому ему удалось поднять «Викторию» в зону, более   благоприятствующую его планам. В четыре часа утра первые лучи солнца осветили   столицу Бамбара – Сегу. Ее легко узнать: она в сущности состоит из четырех   отдельных городов. Своеобразный отпечаток придают ей также мавританские мечети   и непрерывное движение паромов, развозящих жителей по различным кварталам. Но   аэронавты не имели времени рассматривать эту столицу, и сами не были замечены.   Они быстро и прямо мчались на северо-запад, и опасения доктора мало-помалу   рассеялись.      

– Еще   два дня полета с такой скоростью по тому же направлению – и мы будем на реке   Сенегал, – объявил он своим товарищам.      

– И   в дружеской стране? – спросил охотник.      

– Не   совсем; но, видишь ли, в крайнем случае, если бы наша «Виктория» вдруг сплоховала,   мы оттуда могли бы уже пешком добраться до французских владений. Но будем   надеяться, что она еще продержится несколько сотен миль; это избавило бы нас от   усталости, страхов, опасностей, и мы спокойно добрались бы до западного   побережья.      

– И   это будет конец нашему путешествию! – воскликнул Джо. – Но знаете,   что я вам скажу? Если бы не желание рассказать людям обо всем, нами виденном, я   предпочел бы никогда не спускаться на землю. А как вы думаете, мистер Самуэль,   поверят ли нашим рассказам?      

– Как   знать, милый мой Джо! Во всяком случае, трудно спорить против фактов: тысячи   людей видели, как мы вылетели с одного побережья Африки, и тысячи увидят, как   мы прилетим на другое побережье.      

– А   при таких данных, мне кажется, трудно будет утверждать, что мы не перелетели,   через Африку, – отозвался Кеннеди.      

– Ах,   мистер Самуэль! – с тяжким вздохом проговорил Джо. – Не один раз еще   я пожалею о своих камнях из чистого золота! Вот что придало бы вес и   правдоподобность нашим рассказам! Только начни я раздавать по грамму золота на   слушателя, воображаю, какая толпа собралась бы слушать меня и, пожалуй,   восхищаться мной!      

 ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ      

       Приближение к реке   Сенегал. – «Виктория» продолжает уменьшаться в объеме. –   Необходимость облегчать ее. – Марабут Эль-Хаджи. – Паскаль, Венсан,   Ламбер. – Соперник Магомета. – Труднопреодолимые горы. – Ружья   Кеннеди. – Маневр Джо. – Стоянка над лесом.      

       

27 мая к   девяти часам утра местность начала менять свой вид. На покатой равнине стали   появляться холмы, указывающие на близость гор. Предстояло перелететь через   горную цепь, отделявшую бассейн Нигера от бассейна Сенегала и служившую   водоразделом между реками, текущими к Гвинейскому заливу и Зеленому мысу.      

Вся эта   часть Африки до Сенегала считалась очень опасной. Фергюссон знал это из рассказов   своих предшественников – исследователей; здесь в стране негров они вынесли   бесчисленные лишения и подвергались бесчисленным опасностям. Многие из   спутников Мунго Парка погибли в этих местах из-за вреднейшего климата. Поэтому   Фергюссон твердо решил не спускаться в этом негостеприимном крае.      

Но он не   имел ни минуты покоя. «Виктория» очень заметно сдавала, и приходилось время от   времени, особенно когда надо было преодолеть какую-нибудь вершину, выбрасывать   наименее нужные вещи. Это проделывалось на протяжении перелета в сто двадцать   миль. Эти спуски и подъемы были очень утомительны. «Виктория», как сизифов   камень, падала, как только ее удавалось поднять, и вид ее был далеко не   прежний. От недостатка водорода «Виктория» вытянулась в длину и бока ее запали.   Ветер, ударяя по ослабевшей оболочке, местами смял ее.      

Видя   это, Кеннеди не мог удержаться, чтобы не спросить:      

– Как   ты думаешь, Самуэль, нет ли трещины в оболочке «Виктории»?      

– Трещины-то   нет, – отозвался доктор, – но, очевидно, гуттаперча под влиянием   высокой температуры расплавилась, и тафта стала пропускать водород.      

– А   как же бороться с этой утечкой? – допрашивал Дик.      

– Тут   ничего нельзя поделать. Единственно, что остается, – это уменьшить наш   груз. Будем выбрасывать все, что только можно.      

– Что   же еще можно выбросить? – проговорил охотник, оглядывая уже достаточно опустошенную   корзину.      

– Да   хотя бы тент, ведь он весит немало.      

Джо,   поняв, что этот приказ относится к нему, вскарабкался на металлический круг, к   которому была прикреплена сетка шара, откуда без труда снял обе части тента и   сбросил их вниз.      

      

– Этим   тентом можно одеть целое племя, – заметил он, – ведь туземцам   требуется не так-то много одежды.      

«Виктория»   немного поднялась, но скоро стало очевидно, что она снова снижается.      

– Давайте   спустимся, – сказал Кеннеди, – и посмотрим, что можно сделать с   оболочкой.      

– Говорю   же тебе, Дик, что нет способа ее починить.      

– В   таком случае, что же нам делать?      

– Пожертвовать   всем, что не является совершенно необходимым, – ответил доктор. – Я   хочу во что бы то ни стало избежать стоянки в этой местности. Вот эти леса, над   которыми мы пролетаем, далеко не безопасны.      

– Что   же там водится, мистер Самуэль, львы или гиены? – с презрительным видом   проговорил Джо.      

– Получше   этого, милый мой: люди, и самые свирепые во всей Африке.      

– А   откуда это известно? – поинтересовался Джо.      

– Да   из рассказов бывших здесь до нас путешественников, а также французов. Те, живя   в своих колониях на Сенегале, поневоле должны сноситься с окружающими их   племенами… При полковнике Федербе была предпринята разведка в глубине страны.   Некоторые из посланных туда офицеров, например Паскаль, Венсан, Ламбер,   вернулись из своих экспедиций с ценным материалом. Они исследовали страну,   находящуюся в излучине Сенегала, там, где война и грабежи оставили после себя   одни лишь развалины.      

– Что   же там произошло?      

– А   вот что: в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом году один марабут (отшельник)   из Сенегальской Футы, Эль-Хаджи, стал выдавать себя за пророка – он утверждал,   что вдохновлен свыше, как Магомет. Он призывал население к войне против неверных,   то есть европейцев. Район между рекой Сенегалом и его притоком Фалеме подвергся   разрушению и опустошению. Три орды фанатиков под предводительством Эль-Хаджи   прошли по всей стране, не пощадив ни одного селения, ни одной хижины, убивая и   грабя. Они вторглись даже в долину Нигера и дошли до города Сегу, который долго   был под угрозой. В тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году Эль-Хаджи подался на   север и обложил форт Медину, построенный французами на побережье реки; форт   оказал ему героическое сопротивление под командованием Поля Голла, который   продержался несколько месяцев без продовольствия, без снаряжения, пока на   выручку не подо шел полковник Федерб. Тогда Эль-Хаджисо своими отрядами снова   перешел через Сенегал и вернулся в страну Каарт, опустошая и грабя ее. А теперь   мы летим как раз над тем краем, где он нашел убежище со своими ордами, и уж   поверьте мне, что попасть к ним в руки было бы далеко не сладко.      

– Ну,   так мы и не попадем к ним в руки, хотя бы для поднятия нашей «Виктории» пришлось   пожертвовать даже обувью, – сказал Джо.      

– Мы   уже недалеко от Сенегала, – объявил доктор, – но я предвижу, что   перелететь на другой берег мы будем не в силах.      

– Во   всяком случае, давайте добираться до берега Сенегала, и то уж будет   хорошо, – заметил охотник.      

– Попробуем, –   отозвался доктор, – но, знаете, меня беспокоит одно обстоятельство.      

– Какое   именно?      

– Нам   ведь предстоит перелететь через горную цепь, сделать это будет очень трудно;   ведь как бы я ни накаливал горелку, увеличить подъемную силу нашей «Виктории» я   не смогу.      

– Подождем, –   промолвил Кеннеди, – а там будет видно.      

– Бедная   «Виктория»! – воскликнул Джо. – Я привязался к ней, как моряк   привязывается к своему кораблю. Признаться, мне нелегко будет с ней расстаться.   Конечно, она уж далеко не та, что была, когда мы вылетели из Занзибара, но и   хулить ее все-таки не следует: ведь она оказала нам немалые услуги, и бросить   ее будет жалко.      

– Успокойся,   Джо, – сказал доктор. – Мы покинем нашу «Викторию» только в самом   крайнем случае, если уж иначе нельзя будет. Она нам будет служить до полного   истощения своих сил. Хорошо, если бы этих сил хватило ей еще на сутки.      

– Да,   силы ее истощаются, – сказал Джо. – Она худеет и, можно сказать,   испускает дух. Бедная «Виктория»!      

– Если   я не ошибаюсь, там, на горизонте, виднеется горная цепь, о которой ты говорил,   Самуэль, – заявил Кеннеди.      

– Да,   это, конечно, те самые горы, – отозвался доктор, посмотрев в подзорную   трубу. – Но, однако, какими они мне кажутся высокими! Трудно нам будет   перебраться через них.      

– Нельзя   ли, Самуэль, избежать этого?      

– Не   думаю. Дик, чтобы это было возможно. Посмотри, какое огромное пространство они   занимают, – чуть не половину горизонта. Нет, перелет через них неизбежен.      

– Они   даже, кажется, обступают нас со всех сторон… Теперь они видны справа и слева.      

– Нет,   нам их никак не миновать.      

Между   тем эта столь опасная преграда, казалось, приближалась с удивительной быстротой,   или, вернее сказать, сильнейший ветер мчал «Викторию» прямо к остроконечным   вершинам. Чтобы не стукнуться о них, надо было во что бы то ни стало подняться.      

– Вылить   воду из ящика! Оставить то, что нужно на один день! – приказал Фергюссон.      

– Есть! –   отозвался Джо.      

– Ну   как, мы поднимаемся? – спросил Кеннеди.      

– Немного   поднялись, на каких-нибудь пятьдесят футов, – ответил доктор, не спускавший   глаз с барометра, – но этого недостаточно.      

В самом   деле, скалистые вершины неслись навстречу воздухоплавателям, словно угрожая им.   Увы! они высились над шаром более чем на пятьсот футов.      

Воду для   горелки тоже вылили за борт, оставив всего несколько пинт; но и этого было недостаточно.      

– Надо   же, однако, подняться, – проговорил доктор.      

– Давайте   сбросим ящики, раз уж мы вылили из них воду, – предложил Кеннеди.      

– Бросайте!      

– Есть! –   ответил Джо. – Но все-таки, скажу вам, невесело выбрасывать так все, одно   за другим, – прибавил он.      

– Слушай,   Джо, – обратился к нему Фергюссон, – смотри, не вздумай снова   принести себя в жертву. Сейчас же поклянись мне, что ни в каком случае не   покинешь нас.      

– Будьте   спокойны, мистер Самуэль, мы с вами. не расстанемся.      

«Виктория»   поднялась еще туазов на двадцать, но остроконечная каменистая вершина, увенчивавшая   крутую, как стена, гору, еще возвышалась над ней больше чем на двести футов.      

«Если   только нам не удастся подняться над этими скалами, то наша корзина через десять   минут будет разбита вдребезги», – пронеслось в голове Фергюссона,      

– Ну   что еще делать, мистер Самуэль? – спросил Джо, словно прочитав его мысли.      

– Оставь   только запас пеммикана, а все это тяжелое мясо долой за борт!      

«Виктория»   освободилась таким образом еще фунтов от пятидесяти и поднялась на порядочную   высоту, но это не имело значения, ибо она все-таки была ниже вершины. Положение   становилось ужасным. «Виктория» неслась с огромной быстротой. Казалось, что   вот-вот она со страшной силой ударится о скалы и все разлетится вдребезги.      

Доктор   обвел глазами корзину. Она была почти пуста.      

– Дик,   если понадобится, будь готов пожертвовать своими ружьями, – проговорил   Фергюссон.      

– Как!   Пожертвовать моими ружьями?! – воскликнул с волнением охотник.      

– Друг   мой, раз я потребую этого, значит это будет совершенно необходимо.      

– Самуэль!   Самуэль!      

– Пойми,   твои ружья, запас пуль и пороха могут нам стоить жизни!..      

– Приближаемся,   приближаемся! – крикнул Джо.      

А гора   все была выше «Виктории» туазов на десять. Джо схватил одеяла и вышвырнул их.   Не говоря ни слова Кеннеди, он выбросил также несколько мешочков с пулями и   дробью. На этот раз шар «Виктории» поднялся выше опасной вершины, его верх   озарился солнцем, но корзина все-таки была ниже скал и неминуемо должна была о   них разбиться.      

– Кеннеди!   Кеннеди! – закричал доктор. – Бросай свои ружья – или мы погибли!      

– Погодите,   мистер Дик! Погодите! – остановил его Джо. И Кеннеди, обернувшись, увидел,   как он скрылся за бортом корзины…      

– Джо!   Джо! – в отчаянии закричал он.      

– Несчастный! –   вырвалось у доктора.      

Площадка   на вершине горы была шириной футов в двадцать, а с другой сторона склон был еще   менее отлогим. Корзина как раз опустилась на эту, довольно ровную, площадку и,   скрипя по острому щебню, волочилась по ней.      

– Проходим!   Проходим! Прошли! – раздался голос, заставивший радостно забиться сердце   Фергюссона.      

Отважный   Джо, держась руками за нижний край корзины, бежал по площадке, освободив таким   образом «Викторию» от веса своего тела. Ему даже приходилось изо всех сил   удерживать шар, рвавшийся ввысь.      

      

Когда   Джо очутился у противоположного склона и перед ним раскрылась пропасть, он могучим   движением рук поднялся и, ухватившись за веревку, через мгновение был уже подле   своих спутников.      

– Не   так уж было трудно это проделать, – заявил он.      

– Славный   мой Джо! Друг мой! – проговорил взволнованный доктор.      

– Только   не думайте, пожалуйста, мистер Самуэль, что это я для вас сделал. Нет, нет! Это   для карабина. Я ведь был в долгу у мистера Дика со времени истории с арабом. Но   я люблю возвращать долги, и вот теперь мы с ним квиты. – добавил он,   подавая охотнику его любимый карабин. – Мне было бы слишком тяжело, если   бы вы лишились его, – добавил он.      

Кеннеди   крепко пожал ему руку, но сказать что-либо был не в силах.