1 2 3 4 5 6 7 
И,  посоветовавшись со стариком Томом, Дик принял этот простой план.    

С наступлением  утра путники проснулись один за другим. Миссис Уэлдон передала на руки Нан еще  спящего маленького Джека. В промежутках между приступами лихорадки ребенок был  такой бледный, что на него больно было смотреть.    

Миссис  Уэлдон подошла к Дику Сэнду.    

– Дик, –  сказала она, поглядев вокруг, – где Гэррис? Я его не вижу.    

Юноша не  хотел разуверять своих спутников, что они находятся на земле Боливии. Но измену  американца он не собирался скрывать. Поэтому он, не колеблясь, сказал:    

– Гэрриса  нет здесь больше.    

– Он  поехал вперед? – спросила миссис Уэлдон.    

– Он  бежал, миссис Уэлдон, – ответил Дик Сэнд. – Гэррис оказался  предателем. Он действовал заодно с Негоро, и они сговорились завлечь нас сюда.    

– С  какой целью? – взволнованно спросила миссис Уэлдон.    

– Не  знаю, – ответил Дик Сэнд. – Но я знаю, что нам нужно немедленно  вернуться к берегу океана.    

– Этот  человек… предатель? – проговорила миссис Уэлдон. – Я предчувствовала  это! И ты думаешь, Дик, что у него сговор с Негоро?    

– Вероятно,  миссис Уэлдон. Негоро шел все время по нашим следам. Очевидно, случай свел этих  двух мошенников и…    

– И  я надеюсь, что они не расстанутся до тех пор, пока не попадутся мне под  руку, – вмешался в разговор Геркулес. – Я стукну их друг о дружку –  да так, что у них головы разобьются! – добавил гигант, размахивая  огромными кулачищами.    

– Но  что делать с Джеком? – вскричала вдруг миссис Уэлдон. – Мне так  хотелось скорее попасть в гациенду Сан-Феличе! Ведь мальчику нужен уход!..    

– Джек  поправится, когда мы выйдем к берегу, там воздух здоровее, – сказал старик  Том.    

– Дик, –  снова заговорила миссис Уэлдон, – уверен ли ты, что Гэррис изменил нам?    

– Да,  миссис Уэлдон, – коротко ответил юноша, желавший избежать объяснений по  этому поводу.    

И,  пристально глядя на старого негра, он добавил:    

– Этой  ночью Том и я открыли его измену. Если бы он не ускакал на своей лошади, я убил  бы его!    

– Значит,  эта гациенда… эта ферма…    

– Здесь  нет ни гациенды, ни фермы, ни деревни, ни поселка, – ответил Дик  Сэнд. – Миссис Уэлдон, я повторяю, нам нужно немедленно вернуться на берег  океана.    

– Той  же дорогой, Дик?    

– Нет,  миссис Уэлдон. Мы спустимся вниз по реке на плоту. Течение доставит нас к морю.  Это безопасный и неутомительный путь. Надо пройти еще несколько миль пешком, и  я не сомневаюсь, что…    

– О,  я полна сил, Дик! – воскликнула миссис Уэлдон, стараясь придать себе  бодрый вид. – Я могу идти. Я понесу своего сына…    

– А  мы-то на что, миссис Уэлдон? – возразил Бат. – Мы понесем вас обоих!    

– Да,  да, – подхватил Остин. – Возьмем две жерди, переплетем их ветками,  сделаем подстилку из листьев…    

– Благодарю  вас, друзья мои, – ответила миссис Уэлдон, – но я предпочитаю идти пешком…  И я пойду! В дорогу!    

– В  дорогу! – повторил Дик Сэнд.    

– Дайте  мне Джека, – сказал Геркулес, – Я устаю, когда мне нечего нести.    

И  великан так бережно взял спящего ребенка на руки, что тот даже не проснулся.    

Оружие  было приведено в боевую готовность. Остатки провизии сложили в один тюк. Актеон  легко взбросил этот тюк себе на спину; таким образом, у его товарищей руки  оказались свободны.    

Кузен  Бенедикт первым был готов к походу, его длинные стальные ноги не знали усталости.  Заметил ли он, что Гэррис исчез? Было бы опрометчиво утверждать это. Кузену  Бенедикту и вообще-то не было никакого дела до Гэрриса, а сейчас тем более, так  как его постигло самое страшное из несчастий, какие только могут обрушиться на  энтомолога. Бедняга потерял очки и увеличительное стекло!    

Ученый  не знал, что Бат нашел оба драгоценных прибора в высокой траве, на месте привала,  но по совету Дика Сэнда спрятал их. Таким образом, можно было надеяться, что  большой ребенок будет вести себя смирно в дороге, так как он не видел, как  говорится, дальше своего носа. Ему указали место между Актеоном и Остином и  строго-настрого велели не отходить от них. Бедный кузен Бенедикт не пробовал  даже возражать, он покорно поплелся за своими спутниками, как слепой за поводырем.    

Маленький  отряд не прошел и пятидесяти шагов, как, вдруг старик Том остановился.    

– А  Динго? – воскликнул он.    

– Верно!  Динго нет, – отозвался Геркулес. И он громко позвал собаку. Раз, другой,  третий… Ответом ему было молчание.    

Дик Сэнд  жалел о пропаже собаки, которая всегда могла поднять тревогу в случае неожиданной  опасности.    

– Не  побежал ли Динго следом за Гэррисом? – спросил Том.    

     

– За  Гэррисом? Нет… – ответил Дик Сэнд. – Но он мог напасть на след  Негоро. Он чуял, что португалец идет за нами.    

     

– Этот  проклятый повар убьет ее, как только увидит, – воскликнул Геркулес.    

– Если  только Динго раньше не загрызет его самого! – возразил Бат.    

– Может  быть, – сказал Дик Сэнд. – Но мы не можем задерживаться из-за собаки.  Если Динго жив, он так умен, что сумеет разыскать нас. Вперед, друзья!    

Стояла  сильная жара. С самой зари горизонт был затянут тучами. Парило – чувствовалось,  что надвигается гроза. Похоже было на то, что без раскатов грома день не обойдется.  К счастью, в лесу, хотя он и поредел, еще было сравнительно прохладно. То  здесь, то там среди зарослей открывались обширные поляны, покрытые жесткой и  высокой травой. Во многих местах на земле валялись огромные окаменевшие стволы –  признак почвы каменноугольной формации, что часто встречается на африканском  материке. На зеленом ковре лесных лужаек пестрели розовые ветки и яркие краски  цветов – желтый и синий имбирь, светлые лобелии, багряные орхидеи; над цветами  реяли тучи насекомых, перенося из чашечки в чашечку оплодотворяющую пыльцу.    

Кругом  уже не было непроницаемой чащи, но породы деревьев поражали разнообразием.  Здесь росли масличные пальмы, из которых добывают ценное масло, весьма ценимое  в Африке, кусты хлопчатника, образующие живую изгородь высотой футов в десять.  Из их волокнистых стеблей вырабатывают хлопок с длинными шелковистыми нитями,  почти такой же, как хлопок Фернамбука. Из стволов копала, сквозь дырки,  проточенные хоботками насекомых, сочилась ароматная смола, стекая на землю, где  она застывала на потребу туземцам. Росли тут и лимонные деревья, и дикие  гранаты, и двадцать других древесных пород – все свидетельствовало о поразительном  плодородии этого плоскогорья Центральной Африки. Кое-где в воздухе разливался  приятный тонкий аромат ванили, и нельзя было обнаружить, от какого деревца он  исходит.    

Все эти  деревья и кусты ласкали взгляд свежей зеленью, несмотря на то что стояло засушливое  время года и только редкие грозовые ливни орошали плодородную почву.    

Пора  лихорадок была в самом разгаре, но, как заметил Ливингстон, больной может избавиться  от – лихорадки, покинув место, где заразился ею. Дик Сэнд знал это указание  великого путешественника и надеялся, что оно подтвердится на маленьком Джеке.  Когда обычный час приступа миновал, а мальчик продолжал спокойно спать на руках  у Геркулеса, Дик поделился своими надеждами с миссис Уэлдон.    

Отряд  поспешно и осторожно двигался вперед. Местами земля хранила свежие следы проходивших  в лесу людей или зверей. И там, где в кустарниках ветки были раздвинуты,  поломаны, удавалось идти быстрее. Но чаще путникам приходилось прокладывать  себе дорогу, преодолевая бесчисленные препятствия. Тогда, к великому огорчению  Дика, маленький отряд подвигался вперед убийственно медленно. Перевитые лианами  деревья стояли как мачты корабля со спутанным такелажем. Ветви некоторых,  кустов походили на кривые дамасские клинки, с той лишь разницей, что лезвия  этих клинков были утыканы шипами. Змеевидные лианы длиной в пятьдесят –  шестьдесят футов стлались по земле, и горе путнику, неосторожно наступившему на  них: острые, как иглы, колючки больно вонзались в ногу. Бат, Остин, Актеон  топором прокладывали дорогу сквозь заросли. Лианы росли везде, обвивали деревья  от самой земли до верхушек и свешивались с них длинными гирляндами.    

Животные  и птицы, населяющие эту часть Анголы, были не менее своеобразны, чем ее  растительный мир. Множество птиц порхало под зелеными сводами леса. Но нетрудно  догадаться, что люди, стремившиеся как можно скорее и незаметнее проскользнуть  по лесу, не пытались подстрелить их. Были тут большие стаи цесарок, рябчики, к  которым трудно приблизиться, и те птицы, которых в Северной Америке называют  «вип-пурвил» – эти три, слога точно воспроизводят их крик. Дик Сэнд и Том могли  бы подумать, что находятся в какой-нибудь области Нового Света. Но, увы, они  знали, где оказались. По счастью, дикие звери, столь опасные в Африке, не  появлялись вблизи маленького отряда.    

Путники  опять видели жирафов, которых Гэррис, конечно, постарался бы выдать за страусов  (на этот раз безуспешно); но эти быстрые животные моментально исчезли,  испуганные появлением каравана в их безлюдных лесах; несколько раз в течение  дня на горизонте поднималось к небу густое облако пыли – это стада буйволов  бежали с шумом, похожим на грохот нагруженных тяжелой кладью телег.    

Дик Сэнд  вел свой отряд вдоль берега ручья, стремясь достичь какой-нибудь полноводной  реки. Ему хотелось поскорее спуститься со своими спутниками по быстрому течению  вод, бегущих к побережью. Он рассчитывал, что опасности и усталость при этом  будут не столь велики.    

К  полудню отряд прошел три мили без единой неприятной встречи. О Гэррисе и Негоро  не было ни слуху ни духу. Динго также не появлялся.    

Отряд  остановился в густой бамбуковой роще, чтобы отдохнуть и поесть. За завтраком не  слышно было разговоров. Миссис Уэлдон снова взяла на руки сына. Она не сводила  с него глаз. Есть она не могла.    

– Вам  непременно нужно поесть, миссис Уэлдон, – сказал Дик Сэнд.    

– Что  с вами будет, если вы потеряете силы? Надо есть! Мы скоро снова двинемся в  путь, найдем реку и тогда уж без всякого труда поплывем к океану.    

Миссис  Уэлдон смотрела Дику прямо в глаза, когда он говорил это. Во взоре юноши светились  несокрушимая воля и мужество. Глядя на него, глядя на пятерых негров, таких  преданных и стойких людей, миссис Уэлдон почувствовала, что она не имеет права  отчаиваться. Да и почему бы ей терять надежду? Ведь она думала, что находится  на гостеприимной земле. Измена Гэрриса не пугала миссис Уэлдон, так как она не  представляла себе тяжелых последствий этого предательства.    

Дик  Сэнд, догадываясь о мыслях этой женщины, должен был делать над собой усилие,  чтобы выдержать ее взгляд, не отведя своих глаз в сторону.    

 ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. По  трудным дорогам Анголы    

     

В этот  миг маленький Джек проснулся и обвил ручонками шею матери. Глаза у него были  ясные. Лихорадка не возвращалась.    

– Тебе  лучше, дорогой? – спросила миссис Уэлдон, прижимая больного сына к сердцу.    

– Да,  мама, – ответил Джек. – Только пить хочется. Мать могла дать мальчику  только холодной воды.    

– Где  мой друг Дик? – спросил он, с удовольствием выпив несколько глотков.    

– Я  здесь, Джек, – ответил Дик Сэнд, взяв ребенка за руку.    

– А  мой друг Геркулес?    

– Здесь  Геркулес, – ответил гигант, улыбаясь Джеку своей доброй улыбкой.    

– А  лошадка? – продолжал он допрос.    

– Лошадки-то  и нет, мистер Джек! Убежала! Теперь я буду твоей лошадкой. Разве ты не хочешь,  чтобы я тебя катал?    

– Хочу, –  ответил ребенок. – Но как же я буду править? У тебя ведь нет уздечки.    

– Это  не беда, я возьму в рот узду, – сказал Геркулес, широко раскрывая  рот, – а ты можешь дергать за поводья, сколько тебе угодно.    

– Нет,  я буду тянуть потихоньку.    

– Напрасно!  У меня рот крепкий.    

– А  где же ферма мистера Гэрриса? – спросил мальчик.    

– Скоро  мы будем там, Джек, – ответила миссис Уэлдон. – Да, скоро, скоро…    

– Не  пора ли в путь? – спросил Дик Сэнд, чтобы прекратить этот разговор.    

– Да,  Дик, пора! – ответила миссис Уэлдон.    

После  недолгих сборов отряд тронулся в путь, сохраняя свой прежний походный строй.  Чтобы не отдаляться от берегов ручейка, пришлось углубиться в лесную чащу.  Когда-то здесь были проложены тропинки, но теперь они по выражению туземцев,  «умерли», то есть заросли колючками, кустарником и лианами. Около мили отряд  пробирался сквозь непролазную их чащу и потратил на это три часа. Негры  работали без отдыха, прокладывая дорогу. Передав маленького Джека на руки  старой Нан, Геркулес также принялся за это дело, да еще как! Он шумно вдыхал  воздух, взмахивал топором, и в чаще возникала просека, словно выжженная огнем.    

К  счастью, вскоре миновала надобность в этой утомительной работе: в лесу открылся  широкий проход; наискось пересекая заросли, он вел к ручью и следовал вдоль  берега. То была слоновая тропа; вероятно, сотни слонов имели обыкновение  спускаться к водопою по этой части леса. Большие впадины, вдавленные ногами  огромных животных, испещряли землю, размякшую во время дождей, на рыхлом, сыром  ее слое легко отпечатывались их широкие следы. Вскоре оказалось, что тропой  этой пользовались не только слоны. Не раз проходили их дорогой и люди, брели не  по своей воле, а как скот, который безжалостные погонщики ударами бичей гонят  на бойню. Во многих местах на земле виднелись кости и целые человеческие  скелеты, обглоданные дикими зверями. На некоторых еще держались, кандалы.    

В  Центральной Африке немало есть длинных дорог, словно вехами отмеченных человеческими  останками. Невольничьи караваны совершают иногда переходы во много сотен миль.  Несчастные рабы тысячами умирают в пути под кнутами свирепых надсмотрщиков,  гибнут от неимоверной усталости и лишений, от болезней. А сколько человек  убивают сами надсмотрщики, когда караван начинает испытывать нехватку в  съестных припасах! Да, да! Если рабов нечем кормить, их расстреливают из ружей,  закалывают ножами, рубят саблями. Такие кровавые расправы совсем не редкость.    

Итак,  слоновая тропа была дорогой невольничьих караванов. На протяжении мили Дику  Сэнду и его спутникам то и дело попадались человеческие кости. Приближение  людей вспугивало больших козодоев. Птицы тяжело взлетали и кружили в воздухе.    

Миссис  Уэлдон смотрела вокруг, но, казалось, ничего не видела. Дик Сэнд дрожал при  мысли, что она начнет расспрашивать его: юноша надеялся привести отряд на берег  океана, не признаваясь своим спутникам в том, что изменник Гэррис завлек их в  Экваториальную Африку. К счастью, миссис Уэлдон не отдавала себе отчета в том,  что происходило вокруг. Она снова взяла на руки сына, и спящий ребенок поглотил  все ее внимание. Нан шла рядом с нею, и ни старая негритянка, ни ее хозяйка не  задали Дику тех вопросов, которых он так боялся.    

Старик  Том шел, опустив глаза к земле. Он слишком хорошо знал, почему тропа усеяна человеческими  костями.    

Товарищи  Тома озирались по сторонам с изумленным видом. Им казалось, что они идут по  бесконечному кладбищу, где землетрясение разворотило могилы. Но и они ни о чем  не спрашивали.    

Между  тем берега ручья раздались вширь, а русло заметно углубилось. Поток катился уже  не так стремительно. Можно было надеяться, что либо сам ручей скоро станет  судоходным, либо он приведет путников к какой-нибудь большой реке, несущей свои  воды в Атлантический океан.    

Юноша  твердо решил, невзирая ни на какие трудности, следовать вдоль ручья. Поэтому он  без колебания покинул тропу, когда она отошла в сторону от берега.    

Маленькому  отряду снова пришлось пробираться сквозь нерасторжимые сплетения лиан и кустарника.    

Чуть не  каждый шаг нужно было отвоевывать топором. Но все же заросли не были похожи на  лесную чащу, примыкавшую к океанскому побережью: деревья здесь росли реже. Над  высокими травами временами поднимался бамбук. О присутствии здесь отряда путников  можно было судить лишь по колыхавшимся верхушкам стеблей, да иногда из них  выглядывала голова Геркулеса.    

Около  трех часов дня путники, наконец, выбрались из лесу. Облик местности резко изменился.  Впереди растилалась бескрайняя равнина, вероятно вся затоплявшаяся разливами  рек во время периода дождей. Болотистая почва густо поросла мхами, кое-где над  их зеленым ковром покачивались грациозные папоротники. Иногда земля поднималась  крутым бугром, и на склонах его выступали пласты темного гематита, там должны  были быть богатые залежи какой-нибудь руды.    

Дик Сэнд  вовремя вспомнил, что в книгах Ливингстона упоминаются такие болотистые равнины.  Отважный исследователь несколько раз попадал в предательские топи, где с  оглядкой нужно делать каждый шаг, чтобы не увязнуть в трясине.    

– Внимание,  друзья! – сказал Дик, становясь во главе отряда, – Пробуйте ногой  землю, прежде чем сделать шаг!    

– Как  странно! – заметил Том. – Земля как будто размокла от дождей, а между  тем все последние дни дождя не было.    

– Не  было, а скоро, наверно, польет. Надвигается гроза, – ответил Бат.    

– Значит,  надо торопиться, – сказал Дик Сэнд, – и пройти это болото прежде, чем  разразится гроза. Геркулес, возьмите Джека на руки! Бат и Остин, держитесь  около миссис Уэлдон, поддерживайте ее, если понадобится. А вы, мистер Бенедикт…  Позвольте, что вы делаете, мистер Бенедикт?    

– Я  проваливаюсь, – просто ответил кузен Бенедикт.    

Он  погрузился в болото с такой быстротой, словно под его ногами внезапно раскрылся  трап. Бедняга попал в трясину и до пояса провалился в топкую грязь. Ему  протянули руку, и он выбрался на поверхность, покрытый тиной но очень довольный  тем, что не повредил свою драгоценную жестяную коробку энтомолога. Актеон пошел  рядом с незадачливым ученым и получил задание оберегать его от нового падения.    

Кузен  Бенедикт неудачно выбрал яму, в которую провалился. Когда его вытащили, из жидкой  грязи поднялось множество пузырьков газа, распространявшего зловонный,  удушливый запах. Ливингстону не раз случалось проваливаться по грудь в болото.  Он говорил, что эта пористая черная земля, из которой при каждом шаге брызжут  струйки воды, похожа на гигантскую губку. Эти топи весьма опасны для путников.    

Дику  Сэнду и его спутникам пришлось около полумили шагать по такой губчатой почве. В  одном месте миссис Уэлдон по колени увязла в тине. Тогда Геркулес, Бат и  Актеон, желая избавить ее от новых, еще более неприятных неожиданностей,  сделали из бамбука носилки и уговорили миссис Уэлдон сесть на них. На руки ей  дали маленького Джека и поспешили как можно скорее пройти это страшное болото.    

Идти  было трудно. Актеону пришлось все время поддерживать кузена Бенедикта. Том вел  старую Нан – без его помощи она непременно увязла бы в болоте. Остальные негры  несли носилки. Дик Сэнд шел впереди отряда, выбирая дорогу. Это оказалось  нелегким делом. Всего лучше было идти по закраинам болота, покрытым густой и  жесткой травой. Но и здесь точка опоры часто оказывалась шаткой, и нога  проваливалась в топь до колена.    

Наконец  к пяти часам пополудни трясина осталась позади. Путники ступили на глинистую  землю; но под тонким слоем твердого грунта чувствовалась болотистая подпочва.  Видно, равнина была расположена ниже уровня соседних рек, и воды их  просачивались в пористую землю.    

Жара  стояла палящая. Было бы невозможно перенести ее, если бы между землей и жгучими  лучами солнца не протянулась завеса темных грозовых туч. В отдалении уже  сверкала молния и глухо рокотал гром. С минуты на минуту могла разразиться  страшная африканская гроза. Сильнейший ливень, порывы ураганного ветра, которые  валят самые крепкие деревья, беспрерывное сверкание молнии – такова картина  этой грозы. Дик Сэнд знал это и, естественно, очень тревожился. Отряд не мог  провести ночь под открытым небом: равнине грозило затопление. Но Дик не видел  впереди ни одного бугра, где можно было бы найти пристанище от наводнения.    

Нельзя  было вырыть себе убежище и в земле – в двух футах от ее поверхности оказалась  бы вода.    

Как  отыскать убежище в этой пустынной и голой котловине, где нет ни одного дерева,  ни одного куста?    

На  севере виднелась гряда невысоких холмов, замыкавших собой котловину. Там, на  фоне светлой полосы, отделявшей линию горизонта от темного навеса туч,  отчетливо вырисовывались силуэты нескольких деревьев.    

Дик Сэнд  не знал, найдется ли на этих холмах убежище от грозы. Но по крайней мере путникам  там не угрожало наводнение.    

– Вперед,  друзья мои, вперед! – повторял юноша. – Еще какие-нибудь три мили, и  мы выберемся из опасной впадины.    

– Живей,  вперед! – крикнул Геркулес.    

Этот  славный человек рад был бы посадить себе на плечи всех своих товарищей и  вынести их из лощины.    

Слова  Дика Сэнда подбодрили путников, и, невзирая на усталость, они зашагали вперед  даже быстрее, чем в начале пути.    

Отряд  был еще в двух милях от цели, когда разразилась гроза. К счастью, дождь начался  не сразу после того, как первые вспышки молнии сверкнули в насыщенных  электричеством тучах. Солнце еще не скрылось за горизонтом, но кругом стало  совсем темно. Темный купол грозовых туч медленно спускался; казалось – вот-вот  он рухнет на землю и все затопит ливень. Красные и синие зигзаги молний  бороздили небосвод в тысяче мест, опутывая равнину сетью огней.    

Каждую  секунду путников могла поразить молния. На голой равнине, где не было ни одного  деревца, группа людей рисковала притянуть электрические разряды.    

Джек, которого  разбудило грохотанье грома, уткнулся личиком в грудь Геркулеса. Бедный мальчик  боялся грозы, но, не желая огорчать мать, старался скрыть свой страх. Геркулес  шел широким шагом и утешал ребенка как умел.    

– Не  бойся, малыш, не бойся, – повторял он. – Если гром приблизится к нам,  я сломаю его пополам одной рукой. Я ведь сильнее грома!    

И  мальчик успокаивался, чувствуя, как силен его защитник.    

С минуты  на минуту должен был начаться дождь, и тогда из низко нависших туч на землю  прольются потоки воды. Что станется с миссис Уэлдон и маленьким Джеком, если до  начала ливня не найдется хоть какое-нибудь убежище?…    

Дик Сэнд  подошел к Тому.    

– Что  делать? – спросил он.    

– Идти  вперед, – ответил старик. – Дождь превратит эту котловину в  непроходимую топь. Здесь оставаться нельзя.    

– Разумеется,  Том, разумеется, но надо найти хоть какой-нибудь приют. Хоть бы хижина какая  попалась!..    

Дик Сэнд  вдруг умолк.    

Ослепительно  яркая молния осветила всю равнину от края до края.    

– Что  это там виднеется в четверти мили отсюда? – воскликнул Дик.    

– И  мне показалось там что-то… – ответил старик Том, закивав головой.    

– Лагерь?  Не правда ли?    

– Да,  как будто лагерь… Но лагерь туземцев. При новой вспышке молнии удалось лучше  рассмотреть этот лагерь. На равнине симметричными рядами расположилось около  сотни палаток конической формы и высотою от двенадцати до пятнадцати футов. Но  людей в лагере не было видно. Где же они? Если обитатели лагеря спрятались от  грозы в палатки, маленькому отряду следовало бы как можно скорее бежать  подальше, невзирая ни на какую бурю. Если же лагерь был покинут людьми, он мог  послужить убежищем для путников. «Я выясню это!» – сказал себе Дик Сэнд.  Обратившись к старому Тому, он приказал:    

– Не  двигайтесь с места! Я пойду на разведку.    

– Позвольте  кому-нибудь сопровождать вас, мистер Дик, – попросил старый Том.    

– Нет,  Том, я пойду один. Я незаметно подкрадусь к лагерю. Ждите меня!    

Маленький  отряд, во главе которого шли Дик Сэнд и Том, остановился. Юноша исчез в темноте,  казавшейся непроницаемой в промежутках между вспышками молний.    

На землю  упали первые крупные капли дождя.    

– Куда  ушел Дик? – спросила миссис Уэлдон, подходя к старому негру.    

– Мы  увидели какой-то лагерь, миссис Уэлдон, – ответил Том. – Лагерь, а  может быть, деревню. Наш капитан решил пойти на разведку, прежде чем вести нас  туда.    

Миссис  Уэлдон удовлетворилась этим ответом.    

Через  несколько минут Дик Сэнд вернулся.    

– Идите  за мной! – радостно воскликнул он.    

– В  лагере никого нет? – спросил Том.    

– Это  не лагерь, – ответил юноша, – и не деревня. Это просто муравейники.    

– Муравейники? –  вскричал кузен Бенедикт, сразу оживившись.    

– Да,  мистер Бенедикт, но муравейники вышиной по меньшей мере в двенадцать футов. Мы  попробуем укрыться в них.    

– Но  в таком случае это, должно быть, постройки тропических термитов, – сказал  кузен Бенедикт. – Эти насекомые-строители умеют воздвигать монументальные  сооружения, которые сделали бы честь любому архитектору.    

– Термиты  это или нет, но придется выселить их, мистер Бенедикт, и занять их место.    

– Они  сожрут нас! И будут правы.    

– В  дорогу! В дорогу!.. – скомандовал Дик.    

– Да  погодите же! – прибавил кузен Бенедикт. – Я думал, что такие  муравейники встречаются только в Африке.    

– В  дорогу! – сердито крикнул Дик Сэнд; он боялся что миссис Уэлдон обратит  внимание на последние слова энтомолога.    

Все  поспешно последовали за Диком Сэндом. Поднялся бешеный ветер. Крупные капли  дождя забарабанили по земле. Буря разыгрывалась не на шутку.    

Вскоре  путники добрались до ближайшего термитника. Им предстояло либо примириться с соседством  грозных термитов, либо изгнать их из жилья.    

В нижней  части этого конуса, сооруженного из особой красноватой глины, было оставлено узкое  отверстие, которое Геркулес в несколько минут расширил ножом до таких размеров,  что в него мог пролезть даже такой крупный человек, как он.    

К  крайнему удивлению кузена Бенедикта, ни один из многих тысяч термитов, которые  должны были занимать муравейник, не показывался. Неужто этот конус покинут  владельцами?    

Когда  Геркулес кончил свою работу, Дик Сэнд и его спутники поочередно проскользнули  внутрь постройки, и Геркулес вполз последним. В ту же минуту дождь полил с  такой силой, словно хотел погасить молнии.    

Но  теперь уже нечего было бояться неистовства стихий. Счастливый случай привел  путников в убежище более надежное, чем палатка, чем даже хижина туземца.    

Лейтенант  Камерон, восхищаясь тем, что маленькие насекомые умеют строить такие огромные  сооружения, говорил, что искусство термитов заслуживает большего удивления, чем  искусство древних египтян, воздвигнувших пирамиды.    

– Чтобы  сравниться с термитами, – говорил он, – людям нужно было бы построить  по меньшей мере гору Эверест, одну из высочайших вершин Гималаев.    

 ГЛАВА ПЯТАЯ. Лекция о  термитах, прочитанная в термитнике    

     

Для Дика  Сэнда и его спутников было большим счастьем, что, по воле провидения, они нашли  это убежище. Через несколько минут гроза разбушевалась с яростью, неведомой в  умеренном климате.    

Дождь не  падал отдельными каплями, а лил струями. Временами потоки воды низвергались на  землю сплошной стеной, как Ниагара. Словно в небесах перевернулся кверху дном  необъятный бассейн и вся вода сразу хлынула на землю. Такой ливень мгновенно  превращает равнины в озера, а ручейки-в бурные потоки; реки выходят из берегов  и затопляют огромные пространства. В отличие от зон умеренного пояса, где сила  грозы обратно пропорциональна ее продолжительности, в Африке сильнейшие грозы  часто длятся по нескольку дней. Как может скопиться в тучах столько  электричества? Откуда берется столько водяных паров? Трудно понять это, однако  ж бывает именно так – мы как будто переносимся в поразительную, дилювиальную  эпоху.    

К  счастью, толстые своды термитника оказались непроницаемыми для ливня, в этом  отношении они не уступали даже прочным хаткам бобров. Обрушься на них целый  водопад, и то ни одна капля воды не проникла бы внутрь конуса.    

Как  только путешественники заняли термитник, они первым долгом ознакомились с его  устройством. При свете фонарика они увидели, что постройка представляет собой  конус внутри вышиной в двенадцать футов и диаметром у основания в одиннадцать футов.  Толщина стен достигала одного фута, и по ним лепились в несколько этажей  камеры, отделенные друг от друга промежутками.    

Может  показаться невероятным, что полчища ничтожных насекомых строят такие монументальные  сооружения, тем не менее это неоспоримо: поселения термитов существуют и довольно  часто встречаются во внутренних областях Африки. Голландский путешественник прошлого  века Смитмен поместился с четырьмя своими спутниками на верхушке одного из  таких конусов. Ливингстон видел в Лундэ несколько термитников из красной глины  высотой в пятнадцать и двадцать футов. В Ньянгве лейтенант Камерон не раз  принимал издали скопище таких муравейников за военный лагерь; он обнаружил  исполинские термитники, целые здания, достигавшие сорока и пятидесяти футов  высоты. То были огромные округлые конусообразные сооружения, какие возводят в  Южной Африке, а по бокам у них высились узкие пристройки вроде колоколен  собора. Какие же термиты умеют строить такие удивительные здания?    

– Воинственные  термиты, – не колеблясь, ответил кузен Бенедикт, как только ознакомился с  материалом, из которого был выстроен муравейник.    

Стены,  как мы уже говорили, были построены из красноватой глины. Если бы они были  слеплены из серой или черной земли, то постройку их следовало бы приписать  «термитам кусающимся» («termes mordah»), или «термитам ужасным» («termes  atroh»). Как видите, у этих насекомых малоуспокоительные названия, и они могли  нравиться только такому страстному энтомологу, как кузен Бенедикт.    

В пустой  центральной части конуса, которую сначала занял маленький отряд, не хватило бы  места для всех, но в камерах, расположенных ярусами, свободно могли уместиться  люди среднего роста. Вообразите ряд открытых ящиков, в глубине этих ящиков  миллионы ячеек, которые прежде были заняты термитами, и вы легко представите  себе внутреннее устройство муравейника. Ящики располагались ярусами, один над  другим, как койки в пароходной каюте. На верхних койках разместились миссис  Уэлдон, маленький Джек, Нан и кузен Бенедикт. Пониже устроились Остин, Бат и  Актеон. Дик Сэнд, Том и Геркулес остались в самой нижней части конуса.    

– Друзья  мои, – сказал юноша двум неграм, – вода начинает заливать пол. Надо  сделать насыпь из глины. Откалывайте глину с нижней части стен. Но только  осторожнее, не завалите входа – тогда прекратится доступ воздуха и мы  задохнемся.    

– Мы  ведь проведем здесь только одну ночь, – ответил старый Том.    

– Ну  так что же? Нужно воспользоваться случаем и отдохнуть хорошенько. Ведь за  десять дней мы в первый раз ночуем под крышей.    

– Десять  дней! – повторил Том.    

– Кроме  того, – продолжал Дик Сэнд, – возможно, что мы задержимся здесь на  день-другой; термитник как будто представляет надежное убежище. А я тем  временем пойду посмотрю, далеко ли река, которую мы ищем. Я думаю даже, что нам  лучше не покидать наше пристанище, пока мы не построим плот. Нам тут не страшна  гроза. Итак, за работу! Сделаем насыпь и утрамбуем пол.    

Приказание  Дика Сэнда тотчас же было выполнено. Геркулес обрушил топором нижний ярус камер  и навалил глину на пол термитника, подняв таким образом пол почти на целый фут  над болотистой почвой, на которой стоял конус. Дик Сэнд следил за тем, чтобы  входное отверстие, через которое поступал воздух, осталось открытым.    

Путешественники  могли только радоваться, что термиты покинули свое жилище. Ведь если бы в  постройке осталась хотя бы часть многотысячного ее населения, люди уже не в  силах были бы занять ее.    

Давно ли  термитник оставлен хозяевами или эти прожорливые насекомые только что покинули  его? Задаться таким вопросом было далеко нелишне.    

Кузена Бенедикта  чрезвычайно удивило то, что термиты покинули свой дом, и вскоре он убедился,  что это произошло недавно. Спустившись на пол, он. вооружился фонарем и стал  осматривать самые потаенные закоулки конуса. Ему удалось обнаружить «главный  склад» термитов, то есть место, где эти трудолюбивые насекомые хранят свои  продовольственные запасы.    

Этот  склад помещался в нижнем ярусе, близ «королевской» ячейки, которую разрушил топор  Геркулеса, так же как и ячейки, предназначенные для личинок. Кузен Бенедикт  нашел здесь несколько капель еще не успевшей затвердеть камеди – значит,  термиты совсем недавно доставили ее на склад.    

– Нет,  нет! – воскликнул ученый, словно возражая какому-то оппоненту. – Нет,  эту постройку хозяева покинули совсем недавно.    

– Кто  же спорит с вами, господин Бенедикт? – сказал Дик Сэнд. – Когда бы  термиты ни покинули свое жилище – год тому назад или сегодня, – для нас  важно лишь одно: нам его уступили.    

– Нет,  подожди, – возразил кузен Бенедикт, – очень важно узнать, почему  термиты ушли отсюда. Ведь вчера, а может быть, и сегодня утром, эти хитроумные  сетчатокрылые еще жили здесь: видите, даже камедь не успела затвердеть…    

– Но  какое нам до этого дело, господин Бенедикт? спросил Дик Сэнд.    

– Только  инстинкт мог заставить термитов покинуть свое жилище. Посмотрите: в ячейках не  осталось ни одного насекомого! Больше того, они заботливо унесли все личинки до  последней. Так вот, я повторяю: все это произошло не без причины –  предусмотрительные насекомые чувствовали приближение грозной опасности.    

– Быть  может, они предвидели, что мы вторгнемся в их жилище? – смеясь, сказал  Геркулес.    

– Вот  как? – воскликнул кузен Бенедикт, которого задела за живое шутка славного  негра. – Неужели вы считаете себя сильнее этих храбрых насекомых?  Несколько тысяч термитов быстро превратили бы вас в обглоданный скелет, если бы  нашли ваш труп на своем пути.    

– Велика  хитрость – обглодать мертвеца! – ответил Геркулес, не желавший  сдаваться. – А живого Геркулеса им не съесть! Я легко раздавлю сотню тысяч  термитов!..    

– Вы  раздавите сто тысяч, двести тысяч, пятьсот тысяч, миллион, – живо возразил  кузен Бенедикт, – но не миллиард! А миллиард термитов съест вас, живого  или мертвого, обгложет до последней косточки!    

Во время  этого спора, который на первый взгляд мог показаться праздным, Дик Сэнд задумался.  Замечание кузена Бенедикта произвело на него большое впечатление Он не  сомневался, что ученый, отлично знающий повадки насекомых, не ошибся в своих  предположениях. Если инстинкт побудил термитов покинуть их городок, –  значит, пребывание в нем действительно грозило какой-то опасностью.    

Но так  как нечего было и думать уйти из этого убежища в минуту, когда гроза бушевала с  небывалой яростью, Дик Сэнд не стал ломать голову над тем, что казалось  совершенно необъяснимым, и только заметил:    

– Вы  сказали, что термиты оставили в муравейнике свои запасы продовольствия,  господин Бенедикт? Это напоминает мне, что свой-то провиант мы принесли с  собой. Предлагаю поужинать. Завтра, когда гроза пройдет, мы решим, что делать  дальше.    

Тотчас  занялись приготовлением ужина. Как ни велика была усталость путешественников,  она не ослабила их аппетита. Консервам, которых должно было хватить еще на два  дня, был оказан отличный прием. Сухари еще не успели отсыреть, и в продолжение  нескольких минут только и слышно было, как они хрустят на крепких зубах Дика  Сэнда и его товарищей. А мощные челюсти Геркулеса работали как настоящие  жернова мельницы.    

Но  миссис Уэлдон едва притронулась к еде, и то лишь потому, что Дик просил ее об  этом. Дику показалось, что мужественная женщина чем-то глубоко озабочена и  более печальна, чем во все предшествующие дни. А между тем маленький Джек  чувствовал себя лучше. Приступы лихорадки больше не повторялись, и теперь он  спокойно спал на глазах у матери в ячейке термитника, где ему устроили мягкую постель  из одежды. Дик Сэнд не знал, чему приписать уныние миссис Уэлдон.    

И без  слов ясно, что кузен Бенедикт воздал должное ужину. Не следует, однако, думать,  что ученого занимало качество или количество кушаний, которые он поглощал.  Нисколько! Он был просто рад случаю во время ужина прочитать спутникам лекцию о  термитах. Ах, если бы в покинутой постройке остался хоть один термит,  один-единственный!..    

– Эти  изумительные насекомые, – начал ученый-энтомолог свою речь, мало заботясь  о том, слушают ли его товарищи, – принадлежат к сетчатокрылым: сяжки у них  длиннее головы, челюсти сильно развиты, нижние крылья по большей части  одинаковой длины с верхними. В состав этого интереснейшего отряда входят пять  групп: скорпионовые мухи, муравьиные львы, золотоглазки, веснянки и термиты. Не  может быть никаких сомнений в том, что насекомые, жилище которых мы – быть  может, совершенно напрасно – заняли, принадлежат к последней из перечисленных  групп.    

Дик Сэнд  с этой минуты начал внимательно слушать лекцию кузена Бенедикта.    

Уж не  догадался ли энтомолог после находки поселения термитов, что путешественники  находятся в Африке? Это было вполне возможно, хотя ученый вряд ли представлял  себе, какая роковая случайность забросила его вместо одного материка на другой.  Поэтому Дик с большой тревогой слушал его лекцию.    

А кузен  Бенедикт, оседлав любимого конька, понесся во всю прыть.    

– Для  термитов, – сказал он, – характерны лапки с четырьмя суставами и  замечательно сильные роговидные челюсти. Есть порода мантисп, порода рафиди,  порода термитов, известных под названием белых муравьев, к ним относятся термит  «роковой», термит с желтым щитком, термит, убегающий от света, термит кусающий,  разрушитель…    

– А  какие термиты построили этот конус? – спросил Дик Сэнд.    

– Конечно,  тот вид, который известен науке под названием «воинственных термитов», –  ответил кузен Бенедикт таким тоном, словно говорил о македонянах или о  каком-нибудь другом античном племени, славившемся воинской доблестью. –  Да-с, воинственные термиты разного размера! Разница между Геркулесом и карликом  была бы меньше, чем между самым большим и самым маленьким из этих насекомых.  Есть между ними «рабочие» – термиты длиною в пять миллиметров и «солдаты» –  длиною в десять миллиметров, самцы и самки длиною в двадцать миллиметров, встречается  и чрезвычайно любопытная порода термитов – «сирафу», длиною в полдюйма, у них  челюсти как клещи, а голова больше тела, как у акул! Это акулы среди насекомых,  и при схватке между сирафу и акулой я не держал бы пари за акулу!    

– Где  обычно водятся воинственные термиты? – спросил Дик.    

– В  Африке, – ответил кузен Бенедикт, – в Центральной Африке и в южных ее  областях. Ведь Африка – прославленная страна муравьев. Стоит прочитать, что  писал о муравьях Ливингстон в последних своих заметках, доставленных Стенли.    

Доктору  Ливингстону посчастливилось несравненно больше, чем нам с вами: ему довелось  быть свидетелем великого сражения между двумя армиями муравьев – черных и  красных. Красные муравьи, которых называют «драйвере», а туземцы именуют  «сирафу», победили. Побежденные черные муравьи, «чунгу», после мужественного  сопротивления вынуждены были покинуть поле битвы. Но они отступили в полном  порядке, захватив с собою личинки. Ливингстон утверждает, что никогда ни люди,  ни животные не проявляют такого воинственного пыла. Перед сирафу отступает даже  самый храбрый человек, ибо своими сильными челюстями эти термиты мгновенно  вырывают у врага куски живого тела. Сирафу боятся и бегут от них даже львы и слоны.  Ничто не может остановить натиск армии сирафу – ни деревья, на которые они  легко взбираются до самой верхушки, ни ручьи, – они переходят через них по  своеобразным висячим мостам, образованным их сцепившимися телами. А как  многочисленны полчища термитов! Другой исследователь Африки, дю Шеллю, в  течение двенадцати часов наблюдал прохождение одной нескончаемой колонны  термитов. Впрочем, что удивительного в том, что они шествуют мириадами? Эти  насекомые поразительно плодовиты, самка воинственного термита может снести в  день до шестидесяти тысяч яичек! Туземцы употребляют в пищу этих сетчатокрылых.  Подумайте, друзья мои, что может быть вкуснее печеных термитов!    

– А  вы едали их, мистер Бенедикт? – спросил Геркулес.    

– Пока  нет. Но я буду их есть!    

– Где?    

– Здесь!    

– Но  ведь мы не в Африке! – поспешно сказал Том.    

– Нет…  Нет… – ответил кузен Бенедикт. – А между тем до сих пор ученые  встречали воинственных термитов и их поселения только на Африканском  континенте. Ах уж эти путешественники! Они не умеют смотреть. Впрочем, тем  приятнее. Я уже обнаружил муху цеце в Америке! Моя слава еще больше возрастет  оттого, что я первый нашел на американском континенте и воинственных термитов.  Какой материал для сенсационной статьи! Что там статья – для толстого тома с  вкладными листами таблиц и цветных рисунков! Весь ученый мир Европы будет  потрясен.    

Ясно,  что кузен Бенедикт и не подозревал горькой правды. Бедняга ученый и его  спутники, исключая Дика Сэнда и старого Тома, как и следовало ожидать, все еще  верили, что они в Америке.    

Должны  были произойти другие, несравненно более важные события, чтобы вывести их из заблуждения.    

Было уже  девять часов вечера, когда кузен Бенедикт кончил свою речь. Заметил ли он, что  большинство слушателей, лежавших в глиняных ячейках, заснуло под его  энтомологические рассуждения? Вряд ли. Но кузену Бенедикту и не нужны были  слушатели. Он говорил для себя. Дик Сэнд не задавал ему больше вопросов и лежал  неподвижно, хотя и не спал. Геркулес боролся со сном дольше других, но вскоре  усталость сомкнула ему глаза, он уснул и уже ничего не слышал.    

Кузен  Бенедикт еще некоторое время разглагольствовал. Но, наконец, его самого начала  одолевать дремота, и он забрался в ячейку верхнего яруса, которую облюбовал для  себя.    

В  термитнике воцарилась тишина, а за глиняными его стенами все также бушевала  буря, грохотал гром и сверкали молнии. Ничто, казалось, не указывало на то, что  гроза близится к концу.    

Фонарь  погасили. Внутри конуса все погрузилось в темноту. Усталые путники крепко спали.  Одному лишь Дику Сэнду, несмотря на крайнее утомление, было не до сна. Заботы  не давали ему покоя. Он все думал о своих спутниках, о том, как их спасти. С  крушением «Пилигрима» жестокие их испытания не кончились. Иные, самые ужасные  страдания ждут их, если они попадут в руки туземцев.    

Но как  избежать этой опасности, самой страшной из всех, угрожавших маленькому отряду  на пути к берегу океана? Несомненно, Гэррис и Негоро со злым умыслом завели  путешественников в дебри Анголы. Но что задумал негодяй португалец? К кому и за  что питал такую черную ненависть? Юноша убеждал себя, что Негоро ненавидит  только его одного. Еще и еще раз он перебирал в памяти все события, которыми  ознаменовалось плавание «Пилигрима»: встречу с потерпевшим крушение судном,  спасение негров, охоту на кита, гибель капитана Гуля и всех матросов… Дик Сэнд  вспомнил, как он, пятнадцатилетний юноша, должен был принять командование  судном, на котором вскоре из-за преступных махинаций Негоро не оказалось ни  компаса, ни лага; вспомнилось ему, как в споре с Негоро он своей властью,  властью капитана, принудил его подчиниться, пригрозив мерзавцу заковать его в  кандалы или всадить ему пулю в лоб. Ах, почему он не сделал этого? Если бы он  тогда же покончил с Негоро и выбросил его труп за борт, не было бы этих ужасных  катастроф…    

Картины  пережитых бедствий сменяли одна другую.    

Он  вспомнил крушение «Пилигрима». Вспомнил, как появился предатель Гэррисон и как  мнимая Боливия постепенно и с полной очевидностью превратилась в Анголу,  страшную Анголу, с ее убийственными лихорадками, дикими зверями и людьми,  которые были опаснее зверей! Удастся ли маленькому отряду избежать столкновения  с теми и другими на пути к океану? Удастся ли ему, Дику, осуществить свой план –  добраться до морского берега на плоту по реке, которую он надеялся найти? Будет  ли этот способ передвижением менее утомительным и более безопасным, чем пеший  поход?    

Дик гнал  от себя сомнения. Он знал, что ни Джек, ни миссис Уэлдон не выдержат нового перехода  в сто миль по этой негостеприимной стране среди непрестанных опасностей.    

«Какое  счастье, – думал он, – что миссис Уэлдон и остальные не подозревают,  как опасно наше положение! Только старик Том и я знаем, что Негоро завел  корабль к берегам Африки, а его сообщник Гэррис заманил нас в глубь Анголы!»    

Чье – то  дыхание коснулось лба Дика Сэнда. Нежная рука оперлась на его плечо. Взволнованный  голос, прервав его тяжелые мысли, прошептал ему на ухо:    

– Я  все знаю, мой бедный Дик! Но господь может спасти нас. Да будет воля его!    

 ГЛАВА ШЕСТАЯ.  Водолазный колокол    

     

Дик Сэнд  не смог выговорить ни слова в ответ на это неожиданное признание. Но миссис Уэлдон  и не ждала ответа. Она вернулась на свое место рядом с маленьким Джеком; юноша  не посмел удержать ее.    

Итак,  миссис Уэлдон все знала…    

По –  видимому, события последних дней посеяли в ее уме сомнения, и одного слова «Африка»,  произнесенного кузеном Бенедиктом, было достаточно, чтобы эти сомнения  превратились в уверенность.    

«Миссис  Уэлдон все знает! – говорил себе Дик Сэнд. – Что ж, пожалуй, это к  лучшему. Она не теряет бодрости духа – значит, мне и подавно нельзя впадать в  отчаяние!»    

Теперь  Дик с нетерпением ждал рассвета. Как только забрезжит заря, он отправится на разведку  в окрестности поселка термитов и разыщет реку, которая доставит маленький отряд  к берегам Атлантического океана. У Дика было предчувствие, что такая река  протекает где-нибудь неподалеку. Теперь всего важнее было избежать встречи с  туземцами – Гэррис и Негоро, может быть, уже направили их по следам  путешественников.    

До  рассвета было еще далеко. Ни один луч света не проникал внутрь конуса. Раскаты  грома, глухо доносившиеся сквозь толстые стены, свидетельствовали о том, что  гроза все еще не утихает. Прислушавшись, Дик различил шум непрекращающегося  ливня. Но тяжелые капли падали не на твердую землю, а в воду. Дик сделал из  этого вывод, что вся равнина затоплена.    

Было  около одиннадцати часов вечера. Дик Сэнд почувствовал, что какое-то оцепенение,  предвестник крепкого сна, овладевает им. Что ж, можно хоть отдохнуть немного.  Но тут у него мелькнула мысль, что наваленная на полу глина, намекнув, может  закрыть вход, преградить доступ свежему воздуху, и десять человек,  разместившиеся в конусе, рискуют задохнуться от избытка углекислоты.    

Дик Сэнд  соскользнул на пол, глина, сбитая с первого этажа ячеек, повысила его уровень.  Эта глиняная площадка была совершенно сухая; отверстие было все открыто, воздух  свободно проникал внутрь конуса, а вместе с ним и отблески сверкавших молний, и  оглушительные раскаты грома, и плеск проливного дождя.    

Все было  в порядке. Казалось, никакая опасность непосредственно не угрожает людям, заменившим  в термитнике колонию сетчатокрылых. Дик Сэнд решил дать себе несколько часов  отдыха, чувствуя, что силы оставляют его. Но из осторожности он лег у входа на  насыпь. Здесь он первым мог поднять тревогу, если бы что-нибудь случилось.  Здесь его разбудят первые лучи зари, и он тотчас же отправится на разведку.    

Положив  ружье рядом с собой, Дик лег, прислонившись головой к стене, и заснул.    

Он не  мог бы сказать, долго ли длился его сон, Разбудило его прикосновение чего-то холодного.  Он вскочил на ноги. К ужасу своему, он увидел, что вода заливает термитник.  Вода прибывала с такой быстротой, что в несколько секунд уровень ее поднялся до  нижних ячеек, где спали Том и Геркулес.    

Дик Сэнд  разбудил их и рассказал о новой опасности.    

Том  зажег фонарь и посветил вокруг.    

Достигнув  уровня приблизительно в пять футов, вода перестала прибывать.    

– Что  случилось, Дик? – спросила миссис Уэлдон.    

– Пустяки, –  ответил юноша. – Нижняя часть конуса затоплена. Должно быть, вследствие  ливня река вышла из берегов и разлилась по равнине.    

– Отлично! –  воскликнул Геркулес. – Это значит, что река действительно близко.    

– Да, –  сказал Дик Сэнд, – и по течению этой реки мы спустимся к побережью. Не  беспокойтесь, миссис Уэлдон, вода не поднимается выше, и верхние ярусы  останутся сухими.    

Миссис  Уэлдон не ответила. Что касается кузена Бенедикта, то он спал как настоящий термит.    

Пятеро  негров молча глядели на воду, отражавшую свет фонаря, ждали распоряжений Дика  Сэнда, который измерял высоту наводнения.    

Юноша  приказал положить оружие и провизию в ячейку верхнего яруса, чтобы их не подмочило.    

– Вода  проникла через входное отверстие? – спросил Том.    

– Да, –  ответил Дик Сэнд, – и теперь она не пропускает снаружи воздух.    

– Давайте  сделаем новое отверстие в стене, выше уровня воды, – предложил старый  негр.    

– Пожалуй…  Нет, Том. Если у нас здесь уровень воды только пять футов, это не значит, что  снаружи она не поднялась выше… Вероятно, там уровень достигает семи-восьми  футов, а возможно, и больше.    

– Вы  так думаете, мистер Дик?    

– Я  думаю, Том, что вода, проникнув в конус, сжала заключавшийся в нем воздух, и  теперь этот сжатый воздух не дает ей подняться выше. Но если мы прорубим  отверстие в стене, воздух вырвется наружу, давление упадет, и уровень воды  снаружи и внутри конуса сравняется. Если же уровень воды снаружи стоит выше,  чем здесь, то вода будет подниматься до тех пор, пока ее снова не остановит  сжатие воздуха. В этом конусе мы – как рабочие в водолазном колоколе.    

– Что  же нам делать? – спросил Том.    

– Сначала  хорошенько обдумать, а потом уж действовать, – ответил Дик Сэнд. –  Неосторожность может стоить нам жизни.    

Это  замечание было совершенно верным. Дик был прав также, когда сравнивал затопленный  разливом термитник с водолазным колоколом. Но в водолазном колоколе воздух  беспрестанно обновляется при посредстве специальных насосов. Водолазы свободно  дышат и не испытывают других неудобств, кроме тех, какие связаны с длительным  пребыванием в камере, где воздух находится под большим давлением. В конусе же к  этим неудобствам присоединилось то, что вода заняла около трети объема  помещения, а воздух мог обновиться только в том случае, если будет пробито в  стене отверстие, сообщающееся с атмосферой. Но пробивать такое отверстие – это  значило подвергнуться риску, о котором говорил Дик Сэнд, и, быть может только  ухудшить положение.    

Пока что  уровень воды внутри конуса оставался неизменным. Повыситься он мог только в  двух случаях: во-первых, если в стене будет пробита дыра и окажется, что  снаружи вода стоит выше, чем внутри конуса, во-вторых если уровень половодья  поднимется еще выше. В обоих случаях вода оставит внутри термитника только  небольшое пространство, в котором отравленный выдыхаемой углекислотой воздух  будет сжат еще больше.    

Дику  пришла в голову мысль, что разлив может сорвать с места конус, что было бы  крайне опасно для всех находящихся в нем. «Нет, – решил он, – этого  не может быть: постройки у термитов чрезвычайно прочные, не хуже, чем у  бобров».    

Итак  больше всего следовало опасаться, что гроза затянется надолго и, следовательно,  усилится наводнение. Если уровень половодья на равнине достигнет тридцати  футов, то есть поднимется на восемнадцать футов над верхушкой конуса, воздух  внутри него будет находиться под давлением почти в одну атмосферу.    

А между  тем у Дика Сэнда были основания опасаться, что наводнение усилится. Ведь подъем  воды зависел не только от этого невероятного ливня, – возможно, что  какая-нибудь из протекавших поблизости рек вышла из берегов и затопила эту  котловину. В таком случае следует допустить предположение, что конус весь  целиком находится под водой и из него уже нельзя выбраться, даже пробив  верхушку, что сделать не очень трудно.    

Дик  Сэнд, крайне встревоженный, спрашивал себя, как поступить: ждать или, выяснив,  как обстоит дело, скорее найти выход из положения?    

Было три  часа утра. В конусе все молча прислушивались к отзвукам грозы, глухо доносившимся  снаружи. Непрестанный гул и треск свидетельствовали о том, что борьба стихий не  кончилась.    

Старик  Том обратил внимание на то, что уровень воды продолжает понемногу подниматься.    

– Да,  я тоже это заметил, – сказал Дик Сэнд. – Воздух не может вырваться  отсюда, а вода все-таки поднимается. Значит, и снаружи вода прибывает и  просачивается сюда.    

– К  счастью, подъем чуть заметный, – сказал Том.    

– Но  неизвестно, когда он прекратится, – ответил Дик Сэнд.    

– Капитан  Дик, – сказал Бат, – если хотите, я попробую выбраться из термитника.  Я нырну и попробую вылезти через отверстие…    

– Лучше  я сам попытаюсь это сделать, – ответил Дик.    

– Нет,  нет! – горячо возразил Том. – Пусть лучше мой сын попытается. Вы  вполне можете положиться на его ловкость. А если ему не удастся вернуться… Ваше  присутствие здесь необходимо. – И шепотом старик добавил: – Не забывайте о  миссис Уэлдон и маленьком Джеке!..    

– Хорошо, –  сказал Дик. – Ступайте, Бат. Если конус затоплен, и не думайте  возвращаться. Мы тогда постараемся выбраться тем же путем, что и вы. Но  захватите с собой топор и, если верхушка термитника выступает над водой, рубите  ее. Мы услышим стук, это послужит нам сигналом, мы начнем ломать кровлю  изнутри. Понятно?    

– Понятно, –  ответил Бат.    

– Ну,  иди, сынок, – сказал Том, пожимая ему руку. Бат сделал глубокий вдох и,  набрав запас воздуха в легкие, нырнул.    

Глубина  воды в конусе превышала пять футов. Перед Батом стояла нелегкая задача: найти  под водой выходное отверстие, пролезть сквозь него и подняться на поверхность.  Все это нужно было проделать за несколько секунд.    

Прошло  полминуты. Дик решил, что негр уже выбрался наружу, как вдруг из воды показалась  голова Бата.    

– Ну  что? – спросил Дик Сэнд.    

– Отверстие  завалило глиной, – ответил Бат, переведя дыхание.    

– Отверстие  завалено! – повторил Том.    

– Да, –  сказал Бат. – Очевидно, вода размыла глину. Я ощупал рукой стены –  отверстия больше нет.    

Дик Сэнд  покачал головой. Маленький отряд был герметически закупорен в этом конусе. Да  еще весьма возможно, что термитник затоплен разливом.    

– Если  старого отверстия нет, нужно сделать новое, – сказал Геркулес.    

– Погодите! –  воскликнул Дик, удерживая Геркулеса, который взял топор и собрался уже нырнуть.    

Юноша  крепко задумался и после долгого молчания сказал:    

– Нет,  мы сделаем другое. Ведь вопрос заключается вот в чем: покрывает ли вода термитник  или нет? Просверлив скважину в верхушке конуса, мы получим ответ на этот  вопрос. Но если конус затоплен, воздух моментально вырвется наружу, вода  заполнит все пространство и мы погибнем. Тут нужна осторожность…    

– Но  и мешкать нельзя, – заметил старый Том.    

В самом  деле, вода в конусе продолжала понемногу подниматься. Уровень ее достиг шести  футов. Миссис Уэлдон, Джек, кузен Бенедикт и Нан укрылись в верхнем ярусе  ячеек, до которого вода еще не дошла; все остальные путники были уже по пояс в  воде.    

Надо  было поскорее испробовать предложенный Диком способ. Юноша решил просверлить  скважину в стене на расстоянии одного фута от поверхности воды, то есть в семи  футах от пола. Если в отверстие ворвется наружный воздух, значит, конус  выступает над водой. Напротив, если окажется, что отверстие просверлено ниже  уровня разлива, вода в конусе начнет подниматься. Тогда, быстро заткнув  скважину, нужно будет сверлить новую, футом выше, и так далее. Если окажется,  что и отверстие в верхушке конуса не сообщается с воздухом, значит, вода на  равнине стоит выше пятнадцати футов и все поселение термитов затоплено. А в  этом случае Дику Сэнду и его спутникам грозила самая ужасная и мучительная  гибель – медленная смерть от удушья.    

Дик Сэнд  знал все это, но хладнокровие ни на мгновение не покидало его. Он заранее учел  все возможные последствия принятого им решения. Но бездействовать дальше было  опасно: и без того воздух внутри конуса был уже настолько испорчен, что  путешественникам стало трудно дышать, а свободное пространство все уменьшалось.    

Лучший  инструмент, который Дик Сэнд мог выбрать, чтобы просверлить отверстие в стене,  был ружейный шомпол с винтовой нарезкой на конце; при быстром вращении он  вгрызался в глину как бурав, диаметр отверстия получался очень незначительный,  но воздух мог проникнуть и через такую узкую дырочку.    

Геркулес,  подняв фонарь, светил Дику Сэнду. В запасе было еще несколько свечей, и сверлильщик  мог не бояться, что он окажется в темноте.    

Через  минуту просверлили стену насквозь. Тотчас же послышался глухой шум, похожий на  звук, с каким пузырьки воздуха пробиваются сквозь толщу жидкости. Воздух  вырывался из конуса, а вода быстро прибывала и остановилась на уровне  проделанного отверстия. Значит, его просверлили слишком низко, и оно вышло  наружу под водой…    

– Придется  повторить! – хладнокровно сказал Дик Сэнд и поспешно заткнул отверстие  комком глины.    

Подъем  воды прекратился, но уровень ее успел повыситься примерно на восемь дюймов. Это  значило, что на столько же уменьшился объем, занятый воздухом. Дыхание  становилось затрудненным, так как кислорода в воздухе осталось мало. Пламя в  фонаре стало красным и постепенно тускнело.    

Дик Сэнд  принялся сверлить второе отверстие, на фут выше первого. Если и эта попытка окончится  неудачей, вода внутри конуса поднимется еще выше… Но надо было рискнуть!    

В то  время как Дик Сэнд буравил стену в новом месте, послышался голос кузена Бенедикта:    

– Так  вот оно что! Теперь все понятно!    

Геркулес  направил луч света на кузена Бенедикта. Лицо энтомолога выражало глубокое  удовлетворение.    

– Да,  да… Понятно, почему эти умные насекомые покинули свое жилище! – говорил  кузен Бенедикт. – Они предчувствовали наводнение! О, это инстинкт, это  инстинкт, друзья мои! Термиты хитрее нас! Гораздо хитрее!    

И,  высказав таким образом свое отношение к событиям, кузен Бенедикт умолк.    

В это  мгновение Дик Сэнд, просверлив скважину в стене, потянул к себе шомпол. Снова  послышалось то же бульканье. Вода поднялась еще на один фут. Значит, это  отверстие оказалось ниже уровня разлива!    

Положение  было поистине ужасным. Миссис Уэлдон к ногам которой уже подступила вода, взяла  на руки сына. Все задыхались в тесном пространстве, у всех шумело в ушах и  учащенно билось сердце, фонарь почти не давал света.    

– Неужели  весь конус находится под водой? – прошептал Дик Сэнд.    

Чтобы  выяснить это, нужно было просверлить третью скважину – в самой верхушке конуса.  Удушье, смерть – вот что грозило путешественникам, если последняя попытка  окажется такой же бесплодной, как две предыдущие. Остаток воздуха вырвется  наружу, и вода заполнит весь конус.    

– Миссис  Уэлдон, – сказал Дик, – вы знаете, в каком мы положении. Если мы  будем медлить, мы задохнемся. Если и последняя попытка кончится неудачей, вода  нас затопит. Спастись мы можем только в том случае, если верхушка конуса  выступает из воды. Я предлагаю рискнуть… Согласны ли вы?    

– Я  согласна, Дик, – просто ответила миссис Уэлдон.    

В эту  минуту огонь в фонаре погас от недостатка кислорода. Наступил полнейший мрак.  Миссис Уэлдон, Джек и кузен Бенедикт, сидевшие в верхнем ярусе ячеек, в испуге  прижались друг к другу.    

Геркулес  уцепился за одну из боковых перегородок. Только голова его выступала из воды.  Дик Сэнд взобрался к нему на плечи и стал сверлить шомполом отверстие в самой  верхушке конуса. Здесь пласт глины был толще и тверже. Шомпол с трудом уходил  вглубь. Дик продолжал сверлить с лихорадочной быстротой. Он был охвачен ужасной  тревогой, ибо сквозь узкую скважину через несколько мгновений в конус ворвется  либо свежий воздух, а с ним жизнь, либо вода, а с ней смерть!    

Вдруг  послышался пронзительный свист. Сжатый воздух с силой вырвался наружу… Но  сквозь отверстие блеснул свет. Вода внутри конуса поднялась еще на восемь  дюймов и остановилась на этом уровне. Очевидно, между уровнями воды снаружи и  внутри термитника установилось равновесие.    

Итак,  верхушка конуса поднималась над водой. Путешественники были спасены!    

В  термитнике раздалось неистовое «ура», и в хоре голосов громовыми раскатами  звучал мощный бас Геркулеса.    

Тотчас  же были пущены в ход ножи и топор. Пролом в верхушке конуса быстро расширялся,  пропуская свежий воздух и первые лучи восходящего солнца. Все надеялись, что,  как только с конуса собьют верхушку, легко будет вскарабкаться на стену и тогда  решить, как добраться до ближайшей высоты, недосягаемой для наводнения.    

Дик  первым высунул голову наружу. Из груди его вырвался крик. И тут же раздался  свист, хорошо знакомый путешественникам по Африке, – свист летящей стрелы.    

Дик Сэнд  скользнул вниз, но он успел разглядеть в ста шагах от поселения термитов лагерь  туземцев.    

Близ  конуса, по затопленной равнине, плавали длинные пироги. В пирогах сидели туземные  воины. С одной из этих лодок и пустили целую тучу стрел, когда юноша выглянул  из конуса.    

В двух  словах Дик Сэнд рассказал все это своим товарищам. Схватив ружья, Дик, Геркулес,  Актеон и Бат выбрались из отверстия и стали стрелять по этой лодке.    

Пули их  настигли нескольких туземцев. Дикие вопли и беспорядочная стрельба из ружей  были ответом на залп наших путников. Но что могли сделать Дик Сэнд и его товарищи,  горсточка храбрецов, против сотни воинов, окруживших их со всех сторон?    

Термитник  был взят приступом. Миссис Уэлдон, ее сына, кузена Бенедикта схватили и бросили  в одну из пирог. Они не успели даже попрощаться, не успели пожать в последний  раз руки друзьям, с которыми их разлучили. Несомненно, африканцы действовали  согласно заранее полученным распоряжениям. Дик Сэнд видел, как пирога поплыла к  лагерю туземцев и скрылась там.    

Самого  Дика, Нан, старика Тома, Геркулеса, Бата, Актеона и Остина бросили во вторую  пирогу, которая поплыла в другую сторону.    

Двадцать  воинов сидели в этой пироге, а вслед за ней еще плыли пять больших пирог. Всякая  попытка к сопротивлению была обречена на неудачу, но все-таки Дик Сэнд и его  товарищи пытались бороться. Они ранили нескольких африканских солдат и  безусловно заплатили бы жизнью за свою дерзость, если бы воины не получили,  строгого приказа доставить их живыми.    

Переезд  длился всего несколько минут. Но в тот момент, когда пирога причалила к земле,  Геркулес оттолкнул державших его воинов и выскочил на берег. Двое туземцев  бросились к нему, но великан взмахнул своим ружьем, как палицей, и оба  преследователя упали с проломленными черепами.    

Через  минуту, счастливо избежав града пуль, Геркулес скрылся в лесу. А Дика Сэнда и его  спутников туземцы перетащили на берег и заковали в цепи, как рабов…    

 ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Лагерь  на берегу Кванзы    

     

После  наводнения, превратившего в озеро котловину, где находилось поселение термитов,  вид местности изменился до неузнаваемости. Лишь конусообразные верхушки двух  десятков термитников поднимались над поверхностью воды в этом своеобразном  бассейне.    

Ливень  вызвал стремительный подъем уровня воды во всех притоках Кванзы, и ночью река  вышла из берегов.    

Кванза,  одна из крупнейших рек Анголы, впадает в Атлантический океан в ста милях от  места крушения «Пилигрима».    

Эту реку  пришлось пересечь лейтенанту Камерону несколько лет спустя, прежде чем достичь  Бенгелы. Кванзе самой природой предназначено стать внутренним водным путем в  этой части португальской колонии. Пароходы уже поднимаются по ее нижнему  течению, и не пройдет и десяти лет, как они поплывут к ее верховью. Дик Сэнд  поступил вполне правильно, когда искал на севере судоходную реку. Ручеек, вдоль  которого он вел свой отряд, впадал непосредственно в Кванзу. Если бы не  внезапное нападение туземцев, которого Дик Сэнд не мог предвидеть, он нашел бы  реку в расстоянии одной мили от поселка термитов. Маленький отряд погрузился бы  на плот, который нетрудно было соорудить, и благополучно добрался бы до португальских  поселений в низовьях Кванзы.    

Туда  часто заходят пароходы, и там путешественники были бы в полной безопасности.    

Но  судьба распорядилась иначе.    

Замеченный  Диком лагерь туземцев был разбит на холме по соседству с термитником, оказавшимся  роковой западней для путешественников. На вершине холма росла огромная смоковница.  Под ее раскидистыми ветвями свободно могло бы уместиться пятьсот человек. Кто  не видел этих африканских деревьев-гигантов, тот не может себе представить,  насколько они велики. Ветви их образуют густую чащу, в которой можно  затеряться. Широкий пейзаж дополняли баньяньг – деревья, у которых семена не  обрастают мякотью.    

Под  сенью смоковницы расположился, как в укромном убежище, целый невольничий караван,  тот самый, о котором Гэррис говорил Негоро. Агенты работорговца Аль-веца гнали  невольников в Казонде, на главный рынок черного товара. Оттуда этих несчастных,  вырванных из родных селений, отправляли в бараки на западное побережье или в  Ньянгве, в область Больших озер. В Ньянгве образовывались новые караваны,  следовавшие на север – в Верхний Египет или на восток – в фактории Занзибара.    

В лагере  Дик Сэнд и его спутники тотчас превратились в рабов. Со стариком Томом, его  сыном, с Остином, с Актеоном и с бедняжкой Нан, хотя они и не были африканцами,  стали обращаться так же, как с туземными невольниками. Новых пленников  обезоружили, несмотря на отчаянное их сопротивление, разбили на пары и каждой  паре надели на шею длинную, в шесть футов, колодку с раструбами на концах в  форме римской цифры V. Раструбы рогатины, плотно охватывавшие шею, замыкались  железной скобой. Ужасные ошейники вынуждали невольников идти гуськом, не  уклоняясь ни на шаг ни вправо, ни влево. Помимо этой рогатины, несчастных  сковывали еще попарно тяжелой цепью, опоясывавшей им бедра. У невольников  оставались свободными руки – но только для ношения тяжестей и ноги – только для  ходьбы, а не для побега… И в таком положении они должны были брести под палящим  солнцем целые сотни миль, подстегиваемые кнутом надсмотрщика – хавильдара. Дик  и его товарищи, обессиленные только что выдержанной борьбой, больше не  оказывали сопротивления. Отчего им не удалось убежать, как Геркулесу? Но, при  всей могучей силе беглеца, что ждало его в этой ужасной стране? На что он мог  надеяться, когда против него были и голод, и дикие звери, и туземцы? Быть  может, скоро он будет завидовать своим товарищам, попавшим в неволю! А между  тем пленники не могли рассчитывать ни на какое снисхождение со стороны  начальников каравана. Эти последние – арабы и португальцы – говорили между  собой на каком-то своем языке, а с невольниками объяснялись только угрожающими  жестами и окриками.    

Дик Сэнд  был белым, и работорговцы не решались обращаться с ним как с остальными. Его  обезоружили, ноцепей не надели и не соединили рогатиной ни с кем из  невольников. Зато к нему приставили специального надсмотрщика, который не  спускал с него глаз. Дик Сэнд озирался по сторонам, ожидая, что сейчас  покажутся Негоро или Гэррис, по они не появлялись. И все же Дик ни на минуту не  сомневался, что эти двое негодяев причастны к нападению на его отряд.    

Ему  пришла в голову мысль, что миссис Уэлдон, Джека и кузена Бенедикта отделили от  остальных пленнике по распоряжению американца или португальца. Не видя в лагере  ни того, ни другого, Дик подумал, что оба сообщника сопровождают свои жертвы.  Куда же они отвели миссис Уэлдон? Как собираются поступить с ней? Мучительная  тревога за миссис Уэлдон и ее близких не давала Дику покоя и заставляла  забывать о собственных бедах.    

Караван,  расположившийся на отдых под гигантской смоковницей, насчитывал в своем составе  не менее восьмисот человек, среди них около пятисот невольников обоего пола,  двести солдат-туземцев и около сотни носильщиков, надсмотрщиков и агентов  работорговца.    

Надсмотрщики  были набраны из арабов и португальцев. Трудно представить себе, как жестоко эти  люди обращались с невольниками. Они избивали их по всякому поводу, а тех, кто заболевал,  кто терял силы, не видержав истязаний, приканчивали ударом ножа или пулей, ибо  их уже нельзя было продать. Невольников держалили в повиновении зверской  жестокостью. В результате такого обращения редкий караван доходил до конца хотя  бы с половиной живого «груза». Остальные устилали своими костями караванные  пути из внутренних областей Африки к берегу океана; лишь немногим удавалось в  дороге бежать.    

Легко  представить себе нравственный облик европейцев (по большей части португальцев),  сопровождавших невольничьи караваны в качестве агентов работорговца. Это были  подонки общества, выброшенные из своей страны, преступники, беглые каторжники,  бывшие владельцы невольничьих кораблей, ускользнувшие от виселицы. Таким  человеческим отребьем были и Негоро и Гэррис. Они служили у одного из  крупнейших работорговцев Центральной Африки Хозе-Антонио Альвеца, – хорошо  известного всем мелким торговцам «черным товаром»; лейтенант Камерон сообщил о  нем любопытные сведения.    

Для  конвоя невольников работорговцы вербовали солдат большею частью среди туземцев.  Но охота на людей не являлась монополией работорговцев. Негритянские царьки  тоже устраивали кровавые набеги на своих соседей и с той же целью;  побежденных-мужчин, женщин и детей – победители продавали работорговцам за  несколько ярдов коленкора, за порох, за ружья, за розовые или красные бусы, а в  голодные годы, говорит Ливингстон, даже за горсть маиса.    

Отряд  солдат, сопровождавший караван Альвеца, являл собой типичный образец наемного  африканского войска. Это было сборище полуголых чернокожих бандитов,  вооруженных кремневыми ружьями, у которых длинный ствол был окован медными  кольцами. С такой охраной агентам работорговца было нелегко справиться. Эта  банда всегда очень неохотно подчинялась приказам. Она сама назначала часы  выступления в поход и остановки для отдыха. Несговорчивых агентов охрана быстро  вынуждала к уступкам угрозой покинуть караван.    

Тяжелую  кладь каравана несли на плечах сами невольники – мужчины и женщины, но работорговцы  все же нанимали некоторое количество носильщиков – «пагазисов». Им доверяли  тюки с особенно ценным товаром, главным образом со слоновой костью. Иной раз  попадались огромные слоновые бивни весом до ста шестидесяти фунтов, и для  переноски каждого из них требовалось по два носильщика. Из прибрежных факторий  слоновую кость отправляли на рынки в Хартум, Занзибар и Наталь. Труд  носильщиков оплачивался по прибытии к месту назначения несколькими метрами  хлопчатобумажной ткани, называемой «мерикани», пригоршней каури,[59] порохом,  ниткой бус, а иногда – невольником, если у работорговца не было других  ценностей или если он не рассчитывал много выручить за этого невольника.    

В числе  пятисот невольников каравана Альвеца было очень мало пожилых людей. Обычно во  время набега на развалинах горящего селения беспощадно убивали всех пленников  старше сорока лет: рынок предъявлял спрос только на молодых здоровых  невольников, невольниц и на детей. Не больше десятой части побежденных  оставалось в живых после таких кровавых побоищ. Этим объясняется, почему так  страшно обезлюдела Экваториальная Африка, где обширные области обращены в  пустыню.    

Какое  страшное зрелище представляло собой это человеческое стадо! Полуголые невольники,  едва прикрытые лоскутом «мбузу» – жесткой ткани из древесной коры, женщины все  в язвах от ударов бича, измученные, истощенные дети с окровавленными  ногами, – матери старались нести их на руках, несмотря на свою тяжелую  ношу, – скованные люди с колодками на шее, которые были еще мучительнее  каторжных кандалов.    

Эти  несчастные, еле живые люди с неслышным голосом, эти «скелеты из черного  дерева», как сказал о них Ливингстон, могли бы разжалобить своим обликом даже  дикого зверя. Но надсмотрщиков-арабов это зрелище нисколько не трогало, а  надсмотрщики-португальцы, по словам Камерона, были еще более жестоки, чем  арабы.[60]    

За  пленниками был установлен строжайший надзор как во время похода, так и на  стоянках. Дик Сэнд понял, что нечего думать о побеге. Но как же тогда найти  мисис Узлдон. Никаких сомнений не могло быть: Негоро участвовал в захвате  матери и сына. Какую цель преследовал португалец, разлучая потерпевших крушение  и на «Пилигриме», Дик Сэнд не знал еще. Но ведь Негоро был способен на любое  преступление, и сердце юноши обливалось кровью при мысли об опасностях,  угрожающих миссис Уэлдон.    

«Ах! –  повторял он. – Подумать только, что я мог пристрелить и того и другого  негодяя и не сделал этого!»    

Снова и  снова юношу осаждали мучительные мысли. От каких страшных несчастий избавила бы  людей заслуженная казнь Гэрриса и Негоро. От каких тяжких горестей избавила бы  она по крайней мере тех, с кем эти торговцы человеческим мясом обращаются как с  рабами. Миссис Уэлдон и маленький Джек совершенно беспомощны и одиноки. Кузен  Бенедикт – для них не опора. Хорошо, если он сумеет позаботиться хоть о самом  себе. Наверное, всех троих уже отправили в какой-нибудь глухой угол Анголы. Но  кто понесет в дороге больного мальчика?    

«Мать, –  говорил себе Дик, – мать! Она возьмет Джека на руки и будет нести его до  полного изнеможения, пока не упадет на дороге… Она сделает то же, что делают  несчастные рабыни… И как эти рабыни, она умрет в пути… Ах, дал бы мне господь  только очутиться лицом к лицу с этими палачами…»    

Но Дик  сам был пленником. Он был одной из голов этого стада, которое надсмотрщики  гнали в глубь Африки. Он не знал даже, ведут ли Негоро и Гэррис сами ту партию  невольников, в которую включили их жертвы. Теперь уже нет Динго, некому  отыскать след Негоро и поднять тревогу при его приближении. Только один  Геркулес мог прийти на помощь несчастной миссис Уэлдон. Да разве можно  надеяться на чудо?    

И все же  Дик, как утопающий за соломинку, цеплялся за эту надежду. Дик считал, что он  хорошо знает Геркулеса и может не сомневаться, что, оставшись на свободе,  Геркулес сделает все доступное силам человеческим для спасения товарищей и  особенно миссис Уэлдон. Геркулес, наверное, идет вслед за пленницей и уже нашел  способ дать ей знать, что помощь близка. А может быть, Геркулес задался целью  сначала освободить его, Дика Сэнда, чтобы затем уже вдвоем идти на выручку  миссис Уэлдон?    

Дик живо  представлял себе, как ночью Геркулес пробирается в лагерь невольничьего каравана.  Он обманул бдительность стражи: такой же черный, как остальные рабы, незаметно  вмешался в их толпу. Вот он подползает к Дику, освобождает его и увлекает за  собой в лес… Вот они оба на свободе!.. Чего только не сделают они для  освобождения миссис Уэлдон!..    

Река  дает им возможность спуститься к побережью, и Дик Сэнд, лучше зная теперь все  трудности, стоящие на пути к спасению, успешнее осуществит свои планы, которые  расстроило нападение туземцев.    

Так  юноша переходил от отчаяния к надежде. Он не поддавался унынию, его энергичная  натура не хотела покоряться несчастной доле. Дик Сэнд готов был воспользоваться  малейшей возможностью, чтобы начать борьбу.    

Прежде  всего следовало узнать, куда направлялся невольничий караван. Возможно, что конечным  пунктом! маршрута была одна из факторий Анголы, до которой оставалось всего несколько  дневных переходов. Но если караван шел во внутренние области Экваториальной Африки,  то впереди лежали еще сотни и сотни миль пути. Главный невольничий рынок  находился в Ньянгве, в области Больших озер, по которой путешествовал тогда  Ливингстон. Ньянгве лежит на меридиане, который делит Африку на две почти  равные части. Но от лагеря на берегу Кванзы до Ньянгве было очень далеко, –  путь должен был длиться много месяцев.    

Неудивительно,  что Дика так заботил вопрос, куда направляется караван: ведь из Ньянгве не  стоило даже пытаться бежать. Если бы миссис Уэлдон, Дику, Геркулесу и прочим  неграм посчастливилось вырваться из плена, они все равно погибли бы в долгом  пути где-нибудь между областью Больших озер и берегом океана.    

Но скоро  Дик Сэнд успокоился: очевидно, партия должна была скоро прибыть на место. Не  понимая языка, на котором говорили между собой начальники каравана, – то  была смесь арабского языка с каким-то из африканских наречий, – он все же  заметил, что они часто называют один из местных невольничьих рынков. Речь шла о  Казонде, и Дик знал, что это место-центр работорговли в Анголе. В Казонде,  думал Дик, решится участь всех пленников, они попадут там в руки местного  царька или же в руки работорговца. И он не ошибся.    

Дик  Сэнд, прилежно изучавший географию, знал, что расстояние от Сан-Паоло-де-Луанда  до Казонде не превышает четырехсот миль. Следовательно, лагерь на Кванзе  отстоял от этого невольничьего рынка не больше как в двухстах пятидесяти милях.  Дик высчитал это приблизительно, основываясь на переходе, совершенном его  маленьким отрядом под водительством Гэрриса. В обычных условиях такой путь  можно пройти за десять – двенадцать дней. Но так как караван уже был обессилен  пройденной дальней дорогой, то Дик считал, что потребуется не менее трех недель  на переход от Кванзы до Казонде.    

Дику  очень хотелось поделиться своими догадками со старым Томом и его товарищами.  Для них было бы некоторым утешением узнать, что караван не загонят в дебри  Экваториальной Африки, в те страшные края, откуда нет никакой надежды  выбраться. Но как передать эту приятную весть? Достаточно было бы бросить  мимоходом несколько слов. Удастся ли это сделать?    

Четверо  пленных негров находились на правом фланге лагеря. Они были скованы попарно:  Актеон с Остином, Том с Батом – отец и сын случайно оказались вместе. К  пленникам были приставлены специальный надсмотрщик и стража – человек десять  солдат.    

Дик,  свободный от оков, решил подойти поближе к своим товарищам, которые сидели на  земле не дальше чем в пятидесяти шагах от него. Он стал осторожно приближаться  к ним.    

Вероятно,  старый Том угадал намерение Дика – он что-то шепнул своим товарищам, и те, прекратив  разговор, стали внимательно следить за Диком. Они не могли двинуться с места,  но ничто не мешало им смотреть и слушать.    

Вскоре  Дик незаметно прошел половину расстояния. Он мог уже крикнуть Тому название города,  куда направляется караван, и сколько приблизительно может продлиться дорога. Но  ему хотелось поговорить с товарищами и условиться, как держать себя во время  этого путешествия. Поэтому он продолжал с равнодушным видом двигаться вперед.  Сердце его бешено стучало – только несколько шагов отделяло его теперь от цели…  Но вдруг надсмотрщик, словно разгадав его замысел, с воплем бросился ему  наперерез. Солдаты, которых всполошил крик надсмотрщика, тотчас же подбежали и  грубо оттолкнули Дика. Вслед за тем Тома и его спутников погнали в  противоположный конец лагеря.    

Вне себя  от гнева Дик Сэнд бросился на надсмотрщика. Он пытался выхватить у него из рук  ружье и, когда это не удалось, оторвал ствол от ложа. Но солдаты гурьбой напали  на него и отняли обломок ружья. Разъяренные, они растерзали бы юношу на части,  если бы не вмешался один из начальников каравана – высокий араб с очень злым  лицом. Это был тот самый Ибн-Хамис, о котором Гэррис говорил с Негоро.    

Араб  произнес несколько слов – Дик, конечно, не понял их значения, – и солдаты,  послушно оставив свою жертву, отошли в сторону.    

Пленникам,  очевидно, запрещали общаться друг с другом. Но, с другой стороны, страже, несомненно,  было строго приказано сохранить Дику жизнь. Кто мог отдать такие приказания,  кроме Гэрриса или Негоро?    

Это было  утром 19 апреля. Раздался хриплый звук рога и вслед за ним грохот барабанов.  Отдых кончился. Лагерь снимался с места. Через мгновение все – начальники,  солдаты, носильщики и невольники-были уже на ногах. Невольники разобрали тюки с  поклажей и выстроились в колонну, впереди которой встал надсмотрщик с  развернутым пестрым знаменем.    

Дан был  сигнал к выступлению.    

Послышалась  негромкая песня. Но пели не победители, а побежденные. И в песне этой звучала  наивная вера угнетенных и угроза палачам-угнетателям:    

«Вы  гоните меня в рабство – сила на вашей стороне. И я скоро умру. Но мертвый я  избавлюсь от ярма, и тогда я приду и убью вас!»    

 ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Из  записной книжки Дика Свнда    

     

Гроза  прошла, но небо все еще хмурилось. В Экваториальной Африке в апреле начинается  второй период дождливого сезона, так называемая «мазика». В это время дожди  льют чаще всего по ночам – в продолжение двух а иногда и трех недель. Для  невольничьего каравана это было новым и тяжким испытанием.    

Ранним  пасмурным утром караван покинул место привала и, отойдя от берега Кванзы,  направился прямо на восток.    

Пятьдесят  солдат шагали впереди, по сотне с обеих сторон колонны, а остальные конвоиры составляли  арьергард. При таких условиях было бы трудно бежать, даже если бы люди и не  были скованы. Ряды невольников сметались. Женщины, дети, мужчины, подростки шли  вперемежку, а надсмотрщики бичами подгоняли их. Были там несчастные матери,  которые кормили на ходу грудного младенца, а на свободной руке несли второго  ребенка. Иные женщины волочили за собой по жесткой колючей траве голых и босых  детей.    

Начальник  каравана, тот самый араб Ибн-Хамис, который накануне вмешался в столкновение  Дика с надсмотрщиком, зорко следил за своим стадом: он прохаживался вдоль  колонны, то пропуская ее вперед, то вновь становясь во главе ее. Ибн-Хамиса и  его помощников мало занимали страдания пленников, но они не могли не считаться  со «своими» людьми: все время то солдаты вымогали увеличения пайка, то  носильщики требовали более частых остановок. На этой почве возникали споры и  грубая перебранка. Надсмотрщики вымещали свою злобу на несчастных невольниках.  Всю дорогу не смолкал ропот солдат и носильщиков, угрозы и брань хавильдаров,  крики истязуемых невольников. Шагавшие в последних рядах ступали по земле,  орошенной кровью рабов, идущих впереди…    

Дику так  и не удалось переговорить со своими товарищами, потому что их вели под усиленным  конвоем в первых рядах каравана. Они шли гуськом, пара за парой, отделенные  друг от друга рогатинами, не позволяющими шевельнуть головой. Бичи  надсмотрщиков полосовали их спины так же часто, как спины и всех остальных  несчастных.    

Бат в  паре с отцом шел впереди, осторожно ступая, чтобы не тряхнуть рогатиной и не причинить  боли Тому. Время от времени, когда хавильдар не мог слышать его, он шепотом  старался ободрить старика. Когда он замечал, что Том устал, он старался  замедлить шаг. Бедный малый даже не мог повернуться назад и посмотреть на отца.  У Тома было хоть то утешение, что он видел сына, но старику приходилось горько  расплачиваться за эту радость: сколько раз слезы катились из его глаз, когда  бич надсмотрщика оставлял кровавые полосы на спине Бата, и эти удары были для  отца больнее, чем если бы плеть обрушивалась на него самого.    

Актеон и  Остин, скованные друг с другом, следовали за ними в нескольких шагах и подвергались  таким же истязаниям. Как завидовали они Геркулесу! Какие бы опасности ни угрожали  ему в этих диких местах, он был свободен и мог бороться за свою жизнь!    

В первые  же минуты плена старый Том поведал своим товарищам горькую правду. С глубоким  изумлением узнали Бат, Остин и Актеон, что они находятся в Африке, что их  привело сюда и завлекло в глубь страны вероломство предателей Негоро и Гэрриса  и что им нечего расчитывать ни на какое снисхождение со стороны людей, к  которым они попали в плен.    

Со  старухой Нан обращались не лучше, чем с остальными пленными. Она шагала в середине  каравана, в группе невольниц. Ее сковали цепью с молодой матерью, у которой было  двое детей – грудной младенец и мальчик трех лет, едва научившийся ходить. Нан  взяла на свое попечение этого мальчика. Мать не посмела даже поблагодарить ее и  только подняла на Нан глаза, в которых блестели слезы. Ребенок не поспевал за  взрослыми, и длинный переход наверняка убил бы его. Нан взяла его на руки,  чтобы избавить его от усталости и беспощадного бича надсмотрщика. Это была  тяжелая ноша для старухи и она боялась, что сил ее хватит ненадолго.    

Нан  несла маленького негритенка и думала о Джеке. Она представляла себе мальчика на  руках у матери. Каково-то ей, бедняжке!.. Джек похудел за время болезни, но все  же слабенькой миссис Уэлдон, наверно, трудно нести его. Где она теперь? Что с  ней? Свидится ли с ней когда-нибудь ее старая нянька?    

Дика  Сэнда вели в арьергарде. Со своего места он не мог видеть ни Тома, ни его спутников,  ни старой Нан – голова длинной колонны была видна ему, лишь когда проходили  через какую-нибудь равнину.    

Дик  шагал, погрузившись в грустные думы, и только окрики надсмотрщиков отрывали его  от этих мыслей. Он не думал ни о самом себе, ни о предстоящих трудностях пути,  ни о пытках, которые, быть может, уготовил для него Негоро. Его всецело  поглощала забота о миссис Уэлдон. Дик не отрывал глаз от земли: он пристально  вглядывался в каждую помятую травинку, в каждую сломанную веточку – он искал  какой-нибудь след, говоривший о том, что здесь проходила миссис Уэлдон. Дик  знал, что другого пути от Кванзы до Казонде нет. Значит, если миссис Уэлдон  также отправили в Казонде – а это предположение было весьма вероятным, –  она неминуемо должна была пройти здесь. Юноша дорого бы дал за какое-нибудь  указание на ее судьбу.    

Таково  было телесное и душевное состояние Дика Сэнда и его товарищей.    

Как ни  велика была их тревога за собственную участь, как ни велики были их страдания,  они не могли без содрогания глядеть на мучения окружавшей их толпы изнуренных  рабов, не могли не испытывать возмущения при виде зверской жестокости  надсмотрщиков, но, увы, они не в силах были хоть чем-нибудь помочь невольникам и  оказать сопротивление их палачам.    

На  двадцать с лишним миль к востоку от Кванзы тянется сплошной лес. Деревья здесь  растут не так густо, как в прибрежных лесах, – быть может, стада слонов  вытаптывают молодые побеги, а может быть, их уничтожают личинки многочисленных  насекомых. Идти по такому лесу было легче, чем пробираться сквозь заросли  кустарников. Тут в изобилии рос хлопчатник кустами высотою в семь-восемь футов;  из хлопка вырабатывают обычные в этих краях ткани с черными и белыми полосами.  В некоторых местах тропа углублялась в настоящие джунгли, где и рабы и стража  утопали в высокой растительности.    

Из всех  местных животных только у слонов и жирафов головы поднимались выше этих тростников,  похожих на бамбук, этих трав, у которых стебли имеют дюйм в диаметре.    

Агантам  надо было великолепно знать местность, чтобы не заблудиться там.    

Караван  выступал на заре и безостановочно подвигался вперед до полудня. В полдень делали  остановку на один час. На привале развязывали тюки с маниокой,[61] и хавильдары раздавали  невольникам по пригоршне муки. Если солдаты по пути успевали разграбить  какую-нибудь деревню, к этому скудному завтраку добавлялись два-три батата[62] и кусочек  мяса – козлятины или телятины.    

Но отдых  был так краток и даже невозможен в дождливые ночи, а долгие переходы были так  изнурительны, что большинство невольников почти не прикасалось к еде. Не прошло  и восьми дней после того, как караван покинул берега Кванзы, а уже двадцать  невольников пали без сил, и в пути и стали добычей хищных зверей, кравшихся по следам  каравана. Львы, пантеры и леопарды кружили возле каравана, поджидая обреченные  жертвы, и каждый вечер после захода солнца их рычание раздавалось так близко от  лагеря, что ежеминутно можно было ждать нападения.    

Прислушиваясь  к рычанию хищных зверей, звучавшему в темноте особенно грозно. Дик Сэнд с  ужасом думал об опасностях, на каждом шагу угрожавших Геркулесу в этих  тропических лесах. И, однако, если бы ему самому представилась возможность  бежать, он воспользовался бы ею не колеблясь.    

Здесь мы  приводим отрывки из записной книжки Дика Сэнда. Эти строки он писал в пути  между Кванзой и Казонде. Чтобы пройти расстояние в двести пятьдесят миль  понадобилось двадцать пять переходов – на языке работорговца «переход» означает  ежесуточный путь в десять миль с дневной остановкой и привалом на ночлег.    

«25 и  26 апреля. Проходили мимо негритянской деревни, окруженной изгородью из кустарников  вышиной в восемь – десять футов. Поля засеяны маисом, бобами, сорго и арахисом.  Двух жителей схватили и заковали. Пятнадцать убитых; население разбежалось.    

27  апреля. Переправились  через быструю, довольно широкую речку. Мост – из стволов деревьев, связан между  собой лианами. Некоторых свай не хватает. Две женщины, соединенные одной  колодкой, оступились и упали в воду. Одна из них несла ребенка. Тотчас же вода  забурлила и окрасилась кровью. Крокодилы прячутся под настилом моста; рискуешь  угодить ногой прямо в открытую пасть.    

28  апреля. Шли  лесом. Множество высоких баугиний. Это дерево португальцы называют „железным“.  Сильный дождь. Почва размокла. Дорога очень трудная. Видел в середине каравана  старую Нан. Она несет маленького негритенка, хотя сама еле волочит ноги.  Невольница, скованная с нею, хромает, и кровь течет из ее плеча, рассеченного  ударом кнута.    

На ночь  бивуак был разбит под гигантским баобабом и нежно-зеленой листвой и белыми цветами.    

Ночью  долго рычали львы и леопарды. Солдат убил из ружья пантеру. Что-то с нашим Геркулесом?…    

29 и  30 апреля. Первые  предвестники африканской „зимы“. Обильная роса. Дождливый сезон начинается в  ноябре и кончается в последних числах апреля. Все равнины еще затоплены  разливами. Восточные ветры дуют с такой силой, что захватывает дыхание; они  несут с собой болотную лихорадку.    

Где же  миссис Уэлдон? Где кузен Бенедикт? Никаких следов. А между тем их могли отправить  только в Казонде! Должно быть, они проделали тот же путь, что и наш караван, но  опередили нас. Меня мучает тревога. Наверное, маленький Джек снова заболел  лихорадкой в этой нездоровой местности. Жив ли он?…    

1–6  мая. В  продолжение нескольких дней мы шли по заболоченной местности, где стоят еще не  просохшие лужи. Повсюду вода, в иных местах по пояс… Тысячи пиявок  присасываются к телу. И все-таки надо идти. Кое-где на кочках, выступающих из  воды, растут лотосы, папирусы. На болотах какие-то водяные растения с большими,  как у капусты, листьями. Люди спотыкаются, наткнувшись на их корни, и часто  падают.    

В этих  местах множество рыбы, целые мириады, туземцы приносят на продажу корзины, битком  набитые рыбой.    

Трудно,  а часто и невозможно найти место для ночлега. Во все стороны простирается затопленная  равнина. Приходится шагать в темноте. Наутро в караване недосчитываются многих  невольников. Когда же конец страданиям? Люди падают и уже не могут подняться на  ноги. Да и зачем?… Пробыть несколько лишних мгновений под водой – вот и  избавление!.. Никогда уже не настигнет тебя во мраке палка надсмотрщика. Но что  станется с миссис Уэлдон и ее сыном? Я не вправе покинуть их. Я выдержу все  испытания. Это мой долг!    

Ночью  раздались душераздирающие крики!    

Солдаты  наломали смолистых веток, торчавших из воды, и зажгли их. Факелы эти тускло светили  в темноте.    

Вот  причина услышанных криков: крокодилы напали на караван. Двенадцать или пятнадцать  чудовищ вынырнули откуда-то из темноты и, схватив несколько детей и женщин,  утащили их в воду, в свои „кладовые“. Так Ливингстон называет те глубокие ямы,  куда эти животные складывают свою жертву после того, как утопят ее, ибо  крокодил съедает добычу только тогда, когда она уже достаточно разложилась.    

Меня  крокодил только задел чешуей и сразу содрал кожу с ноги. Но одного  подростка-невольника рядом со мной он вырвал из колодки, переломив ее пополам.  Как закричал несчастный мальчик! Сколько ужаса и боли было в его вопле! Я все  еще слышу его…    

7 и 8  мая. Подсчитали  потери минувшей ночи. Не хватает двадцати человек. На рассвете я стал искать  глазами Тома и его товарищей. Какое счастье – они живы! Впрочем, счастье ли  это? Не лучше ли было бы в один миг избавиться от всех страданий?    

Том идет  в первых рядах каравана. У поворота дороги на какую-нибудь секунду колодка накренилась,  и это позволило Тому оглянуться назад. Наши взгляды встретились.    

Напрасно  ищу глазами старую Нан, не погибла ли она прошлой ночью?…    

Наконец,  затопленная равнина осталась позади. Двадцать четыре часа мы шагали по воде.  Теперь лагерь разбит на холме. Солнце обсушило нас. Мы поели немного. Но какой  жалкий завтрак после такого перехода! Несколько зерен маиса, пригоршня муки из  маниоки – вот и все. Вода мутная, грязная, а приходится ее пить. Сколько из  этих распростертых на земле невольников не найдут в себе сил подняться?    

Не может  быть, чтобы миссис Уэлдон и Джека заставили так мучиться! Нет, господь над нею  смилостивился, их наверняка повели в Казонде другой дорогой. Несчастная мать не  вынесла бы таких страданий!    

В караване  несколько человек заболело оспой – туземцы называют ее „ндуэ“. Больные не могут  идти дальше. Что с ними сделают? Неужели бросят здесь?    

9  мая. На заре  тронулись в путь. Отставших нет. Хавильдары сумели бичами поднять на ноги  изможденных и больных. Невольники – это товар. Это деньги. Покамест в них  теплится хоть искорка жизни, хавильдары заставят их идти.    

Меня  окружают живые скелеты. У них не хватает сил даже на то, чтобы громко стонать.    

Наконец  я увидел старую Нан. Больно глядеть на нее! Ребенок, которого она несла на руках,  исчез. Нет и ее соседки. Нан теперь одна. Без колодки ей легче идти. Но цепь  по-прежнему опоясывает ее бедра. Свободный конец она перекинула через плечо.    

Мне  удалось незаметно приблизиться к ней. Что это? Она не узнает меня? Неужели я  так изменился?    

– Нан, –  позвал я ее.    

Бедная  старуха долго вглядывалась в меня и, наконец, сказала:    

– Это  вы, Дик? Я… я… скоро умру…    

– Нет,  нет! Мужайтесь, Нан! – ответил я и потупил глаза. Она так ослабела и так  была измучена, что мне страшно стало смотреть на этот бескровный призрак.    

– Да,  я умру, скоро умру… – повторила Нан. – Не увижу больше моей дорогой  хозяйки… моего маленького Джека!.. Господи! Господи, сжалься надо мной!    

Я хотел  поддержать старую Нан, она вся дрожала в своих лохмотьях. Я бы рад был, если бы  меня приковали к ней, чтобы уменьшить тяжесть цепи, которую Нан несла одна  после смерти своей спутницы.    

Но  сильная рука оттолкнула меня в сторону, а несчастную Нан удар бича загнал  обратно в толпу невольников. Я хотел броситься на обидчика, но вдруг рядом со  мной очутился Ибн-Хамис. Не промолвив ни слова, араб схватил меня за руку и не  отпускал, пока весь караван не прошел мимо. Когда я очутился на прежнем своем  месте, в хвосте колонны, он сказал:    

– Негоро!    

Негоро?  Значит, это по приказу Негоро со мной обращаются иначе, чем с моими товарищами  по несчастью?    

Какую же  участь уготовил мне португалец?    

10  мая. Прошли  сегодня мимо двух горящих деревень. Хижины пылают. На деревьях, пощаженных  пожаром, висят трупы. Жители бежали. Поля опустошены. Деревни подверглись  набегу. Убили двести человек, но работорговцы получат десяток невольников…    

Спускается  вечер. Караван остановился. Лагерь разбит под большими деревьями. Опушка леса,  словно кустарником, окаймлена высокой травой.    

Вчера  ночью, сломав колодки, бежало несколько пленников. Их поймали и наказали с беспримерной  жестокостью. Сегодня хавильдары и солдаты караулят особенно строго.    

Наступила  ночь. Кругом рычат львы и воют гиены. Вдали слышна шумная возня гиппопотамов.  Вероятно, там озеро или река. Несмотря на усталость, я не могу заснуть. Мысли  не дают покоя. Мне чудится движение в высокой траве. Наверное, какой-нибудь  хищный зверь. Осмелится ли он ворваться в лагерь?    

Настораживаю  слух. Ничего. Нет, какое-то животное пробирается сквозь камыши! Я безоружен, но  я буду защищаться! Я закричу, позову на помощь. Моя жизнь нужна миссис Уэлдон,  моим товарищам!    

Вглядываюсь  в темноту. Луны сегодня нет. Ночь беспросветно черна. Вот среди папирусов  сверкнуло два огонька – это глаза леопарда или гиены. Они исчезли. Появились  снова…    

Трава  шуршит. Зверь бросается на меня! Я хочу крикнуть, поднять тревогу.    

К  счастью, я удержался от крика.    

Не верю  глазам своим! Это Динго! Динго рядом со, мной?! Славный Динго! Как он нашел  меня? Какой изумительный инстинкт! Нет, одним инстинктом не объяснить этой  чудесной преданности… Динго лижет мне руки. О славный пес, единственный мой  друг! Значит, они не убили тебя!    

Я ласкаю  Динго. Он готов залаять, но я успокаиваю его. Никто не должен знать, что он  здесь. Пусть идет следом за караваном. Кто знает, может быть… Но почему это  Динго так упорно трется шеей о мои руки? Он как будто говорит мне: „Ищи! Ищи  же!“ Я ищу и ощупью нахожу что-то на ошейнике… Это тоненькая камышинка,  воткнутая в пряжку ошейника, на котором вырезаны загадочные буквы „С“ и „В“.    

Осторожно  высвобождаю камышинку. Ломаю ее! Там записка!    

Но я не  могу прочесть ее в такой темноте. Нужно дождаться дня… Я хотел бы удержать при  себе Динго, но славный пес как будто рвется прочь. Он понимает, что поручение,  данное ему, выполнено…    

Я отпускаю  его, и одним прыжком он бесшумно исчезает в траве. Только бы он – упаси  боже! – не попался льву или гиенам!    

Динго,  разумеется, вернется к тому, кто его послал. Записка, которую все еще нельзя прочитать,  жжет мне руки. Кто ее написал? Миссис Уэлдон? Геркулес? Каким образом преданный  пес встретился с ними? Ведь мы считали его мертвым?    

Что в  этой записке? План избавления или только весточка от дорогих друзей?    

Что бы  там ни было, но это происшествие радостно взволновало меня. Может быть, бедствиям  конец?    

Ах,  скорее бы настал день!    

Я жадно  вглядываюсь в небо на горизонте, подстерегая первые лучи рассвета. Я не могу  сомкнуть глаз. Вдали по-прежнему слышен рев хищников. Бедный мой Динго, удалось  ли тебе избежать встречи с ними?    

Наконец  занимается день. В тропиках светает быстро. Я свертываюсь клубком, чтобы незаметно  прочитать записку, как только станет светло.    

Пробую  читать…    

Еще  темно, ничего не видно.    

Наконец –  то! Я прочел. Записка написана Геркулесом.    

Несколько  строк набросаны карандашом на клочке бумаги:    

     

„Миссис  Уэлдон и маленького Джека посадили на китанду. Гэррис и Негоро сопровождают их.  С ними господин Бенедикт. Они опередили караван на три-четыре дня пути. Мне не  удалось поговорить с ними. Я нашел Динго. В Динго кто-то стрелял. Он был ранен,  но теперь здоров. Мужайтесь и надейтесь, Дик. Я думаю о вас всех и бежал для  того, чтобы быть вам полезным.    

Геркулес“.    

     

Значит,  миссис Уэлдон и ее сын живы! Слава богу, что они не с нами: они не вынесли бы  этой мучительной дороги! Китанда – это гамак, сплетенный из сухой травы и  подвешенный к двум длинным бамбуковым шестам. Такие китанды двое носильщиков  несут на плечах. Они покрыты пологом из легкой ткани. Итак, миссис Уэлдон и  Джека несут на китанде. Зачем они нужны Гэррису и Негоро? Эти негодяи,  очевидно, направляют их в Казонде. Да, да, несомненно. Я разыщу их там! Какую  радостную весть принес мне славный Динго! Забываешь страдания последних дней.    

11–15  мая. Караван  продолжает свой путь. С каждым днем пленникам все труднее и труднее…  Большинство оставляет за собой кровавые следы. Я подсчитал, что до Казонде  осталось не меньше десяти переходов. Сколько человек перестанет страдать,  прежде чем мы достигнем цели? Но я должен дойти живым! Я дойду! Я дойду!    

Это  ужасно! В караване есть несчастные, у которых все тело представляет сплошную кровавую  рану. Веревки, которыми они связаны, врезаются прямо в обнаженное мясо.    

Одна  мать несет на руках трупик своего ребенка, умершего вчера от голода!.. Она не  хочет с ним расстаться!    

Дорога  позади нас усеяна трупами. Эпидемия оспы вспыхнула с новой силой.    

Мы  прошли мимо дерева, у подножия которого лежало несколько трупов. Они были привязаны  к дереву. Это были невольники, с которыми за что-то расправились жестоким  способом. Привязали их к дереву и оставили умирать с голоду.    

16–24  мая. Силы мои на  исходе, но я не позволю слабости сломить себя. Я должен дойти. Дожди совершенно  прекратились. Переходы под палящим солнцем, которые работорговцы называют  „тиркеза“, с каждым днем становятся все труднее. Надсмотрщики подгоняют нас, а  дорога поднимается в гору довольно круто.    

Вчера  пробирались через заросли „ньясси“ – высокой и жесткой травы. Стебли исцарапали  мне все лицо, колючие семена проникли под рваную одежду и нестерпимо жгут кожу.  К счастью, сапоги у меня крепкие и еще держатся.    

Хавильдары  начинают выбрасывать из каравана больных и ослабевших: нам грозит нехватка  продовольствия, а солдаты и носильщики взбунтовались бы, если бы их пайки  урезали. Вожаки каравана отыгрываются на невольниках.    

– Тем  хуже для них, пусть жрут друг друга! – сказал начальник.    

Некоторые  молодые, на вид здоровые невольники внезапно падают мертвыми. Я вспоминаю, что  и Ливингстон описывал такие случаи. „Эти несчастные, – писал он, –  вдруг начинают жаловаться на боль в сердце. Они прикладывают руку к груди и  падают мертвыми. Я думаю, что умирают от разрыва сердца. Сколько я мог  заметить, это особенно часто случается со свободными людьми, неожиданно  обращенными в рабство: они не подготовлены к таким испытаниям“.    

Сегодня  хавильдары зарубили топорами человек двадцать невольников, которые обессилели  настолько, что уже не могли плестись за караваном. Ибн-Хамис видел эту бойню и  не прекратил ее. Это было ужасное зрелище.    

Упала с  рассеченным черепом и старая Нан. Я споткнулся на дороге о ее труп. Я не могу  даже похоронить ее.    

Из числа  пассажиров, уцелевших после крушения на „Пилигриме“, ее первую призвал к себе  бог. Бедная, добрая Нан.    

Каждую  ночь я жду Динго. Но славный пес не появляется больше. Не случилось бы с ним  несчастья! А может быть, сам Геркулес попал в беду? Нет… нет! Не хочу верить  этому! Геркулес молчит, потому что ему нечего мне сообщить. Кроме того, ему  приходится быть очень осторожным и не рисковать ничем…»    

 ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Казонде    

     

Двадцать  шестого мая караван прибыл в Казонде. Только половина всего количества захваченных  невольников. Остальные погибли в дороге. Однако работорговцы все же рассчитывали  на значительный барыш: спрос на рабов не убывал, и цены на невольничьих рынках  Африки стояли высокие.    

Ангола в  то время вела крупную торговлю неграми. Однако португальские власти в  Сан-Паоло-де-Луанда и Бенгеле были бессильны, так как караваны с невольниками  стали направлять через внутренние, недоступные и дикие области материка.    

Бараки  на побережье были до отказа набиты черными пленниками. Немногие невольничьи  корабли, которым удавалось благополучно проскочить мимо патрульных судов,  стерегущих африканское побережье, не могли забрать весь груз «черного товара»,  предназначенный к вывозу в Америку, в колониальные владения Испании.    

Казонде,  расположенный в трехстах милях от устья Кванзы, считался одним из крупнейших  «лакони» – невольничьих рынков Анголы. Купля-продажа людей производилась обычно  на «читоке» – главной площади города. Здесь была «выставка товара», и отсюда же  трогались в путь караваны, следующие к Большим озерам.    

Как все  города Центральной Африки, Казонде разделялся на две части. В торговой части  помещались жилые дома туземных, арабских и португальских купцов, а также бараки  для их невольников; вторую часть составляла резиденция туземного царька. Обычно  это был свирепый коронованный пьяница, правящий при помощи устрашения и  существующий главным образом за счет щедрых приношений работорговцев.    

Весь  торговый квартал Казонде принадлежал в то время Хозе-Антонио Альвецу – тому самому  работорговцу Альвецу, о котором шла речь у Негоро с Гэррисом, они были только  его приказчиками.    

В  Казонде помещалась главная контора Альвеца, а отделения ее были открыты в Бихе,  Касанге и Бенгеле. Через несколько лет после упоминаемых здесь событий Камерон  побывал в бенгельском отделении конторы Альвеца и описал его.    

По обеим  сторонам главной улицы торгового квартала Казонде тянулись «тембе»-одноэтажные  глинобитные домики с плоскими крышами; квадратные их дворики служили загонами  для скота. В конце главной улицы находилась большая площадь – читока,  окруженная невольничьими бараками. Высоко над домами поднимались пышные кроны  великолепных смоковниц; вдоль улиц росли высокие пальмы, похожие на  поставленные торчком метелки. На улицах в отбросах копошились стервятники,  занятые санитарным обслуживанием городка. Таков был торговый квартал.    

Невдалеке  от города протекает Лухи – еще не исследованная речка, являющаяся, вероятно, одним  из притоков Конго, хотя бы вторичным.    

Прилегающая  к торговому кварталу «резиденция» царька представляла собой скопище жалких  лачуг, раскинувшихся почти на квадратную милю. Некоторые хижины были обнесены  тростниковыми изгородями, другие – густо обсажены кустарником, а иные  обходились и вовсе без ограды. Между плантациями маниоки, за частоколом,  окруженным живой изгородью из папируса, стояло на отдельном поле десятка три  лачуг для невольников царька, несколько хижин для его жен и королевский  «тембе», чуть повыше и просторнее других. Вот и все. Муани-Лунга, царьку  Казонде, было лет под пятьдесят. Владения его, уже достаточно разоренные его  предшественниками, под его управлением пришли в окончательный упадок. У него  было сейчас лишь около четырех тысяч солдат, тогда как у  португальцев-работорговцев число наемников достигало двадцати тысяч. Царек не  имел возможности, как в добрые старые времена, приносить жертву богам по  двадцать пять – тридцать рабов ежедневно. Разврат и злоупотребление спиртными  напиткам превратили этого еще нестарого человека в дряхлую развалину, в  злобного, выжившего из ума маньяка. Ради каприза он увечил и калечил своих  рабов, военачальников и министров: он отрезал одному нос или уши, другому ногу,  а третьему руку. Подданные с нетерпением ожидали его смерти, и весть о ней была  бы принята с радостью.    

Только  одному человеку во всем Казонде смерть Муани-Лунга причинила бы ущерб – Хозе-Антонио  Альвецу. Работорговец отлично ладил со спившимся владыкой и, пользуясь дружбой  с ним, хозяйничал во всей области. После смерти короля престол должен был  перейти к его первой жене, королеве Муане. Альвец опасался, что ее не признают  и что соседний царек, один из властителей Оукусу, воспользуется смутой и  захватит владения Муани-Лунга. Этот царек был моложе, энергичнее и уже завладел  несколькими деревнями, подвластными правителю Казонде; к тому же он вел дела с  конкурентом Альвеца, крупным работорговцем Типо-Типо, чистокровным  арабом, – вскоре Камерону пришлось встретиться с ним в Ньянгве.    

Пока что  истинным властителем этого края был Хозе-Аптонио Альвец, ибо он всецело  подчинил себе одуревшего негритянского царька, потакая его страстям, ловко  пользуясь его пороками.    

Хозе –  Антонио Альвец, человек уже пожилой, не принадлежал к «мсунгу», то есть к белой  расе, португальским у него было только имя, принятое им, конечно, из  коммерческих соображений. Альвец был негром по имени Кенделе. Он родился в  Дондо, на берегу Кванзы, начал свою карьеру агентом у работорговца. Теперь этот  старый негодяй, называвший себя честнейшим человеком на свете, стал одним из  крупнейших торговцев черными невольниками. В 1874 году Камерон встретил в  Килембо, столице Кассона, этого самого Альвеца и вместе с его караваном прошел  всю дорогу до Бихе – то есть семьсот с лишним миль.    

По  прибытии в Казонде партию рабов привели на главную площадь.    

Было 26  мая. Таким образом, расчеты Дика Сэнда оправдались. Путешествие продолжалось  тридцать восемь дней со времени выхода из лагеря, расположенного на берегах  Кванзы. Пять недель самых ужасных мучений, какие только может выдержать  человек! Был полдень, когда вошли в Казонде. Забили барабаны, загудел рог,  затрещали ружейные выстрелы: солдаты, сопровождавшие караван, стреляли в  воздух, и слуги Хозе-Антонио Альвеца восторженно отвечали им. Все эти бандиты  обрадовались встрече с приятелями после четырехмесячной разлуки. Наконец-то они  могут отдохнуть и вознаградить себя за потерянное время развратом и пьянством.    

До  Казонде дошло только двести пятьдесят невольников. Полумертвых от усталости,  еле волочивших ноги пленников прогнали, как стадо, по улицам города и заперли в  бараках, которые американский фермер признал бы негодными даже для хлева. В  бараках в ожидании ярмарки уже сидело тысячи полторы рабов. Ярмарка должна была  открыться через день на главной площади.    

С  прибытием новой партии в бараках стало еще теснее. Тяжелые колодки с  невольников сняли, но от цепей не освободили.    

Носильщики  остановились на площади и сложили на землю свой ценный груз – слоновую кость,  предназначенную для продажи в Казонде. Когда им выдадут плату – несколько ярдов  коленкора или другой ткани чуть подороже, – они отправятся искать караван,  нуждающийся в их услугах.    

Итак,  старый Том и его спутники избавились от колодок, которые мучили их в продолжение  пяти недель. Бат, наконец, мог обнять своего отца. Товарищи по несчастью  обменялись рукопожатиями. Перемолвившись несколькими словами, они замолчали. Да  и о чем им было говорить. Жаловаться, сетовать на судьбу? Бата, Актеона, Остина  – сильных молодых людей, привычных к тяжелому физическому труду, –  усталость не могла сломить. Но старый Том совершенно выбился из сил. Если бы  караван задер жался в пути еще день-другой, труп Тома бросили, бы на съедение  хищным зверям, как труп бедной Нан.    

Всех  четверых втолкнули в тесный сарайчик и дверь тотчас же заперли снаружи на  замок. Подкрепившись скудной пищей, пленники стали ждать прихода работорговца.  Они наивно надеялись, что Альвец освободит их узнав, что они американские  граждане.    

Дика  Сэнда оставили на площади под надзором приставленного к нему хавильдара.    

Наконец –  то он в Казонде! Он не сомневался, что миссие Уэлдон, маленький Джек и кузен Бенедикт  давно уже находятся здесь. Он высматривал их на всех улицах, по которым  проходил караван, оглядел все тембе и всю читоку, почти пустую в тот час.    

Но  миссис Уэлдон нигде не было.    

«Неужели  ее не привели в Казонде? – спрашивал себя Ддк. – Где же она в таком  случае? Нет, Геркулес не мог ошибиться! Неизвестно, какие планы у Гэрриса и  Негоро, но я уверен, что они доставили ее сюда. Однако и их тоже что-то не  видно…»    

Жгучая  тревога охватила Дика Сэнда. Миссис Уэлдон могли держать взаперти – этим объяснялось  то, что Дику не удалось увидеть ее. Но где Гэррис, где Негоро? Они, особенно  португалец, не стали бы медлить и откладывать свидание с юным капитаном,  который теперь был всецело в их власти. Нет, они тотчас же пришли бы, чтобы  насладиться своим торжеством, чтобы поиздеваться над Диком, помучить его, чтобы  отомстить ему наконец. Почему же их не видно? Неужели их нет в Казонде? Но в  таком случае, значит, и миссис Уэлдон находится не в Казонде, а в каком-нибудь  другом пункте Центральной Африки? Если б с появлением Гэрриса и португальца  Дику Сэнду грозила пытка, и то он с нетерпением ждал бы их. Ведь если они в  городе, то, значит, и миссис Уэлдон и маленький Джек находятся здесь.    

Динго не  появлялся с тех самых пор, как принес Дику записку Геркулеса. Таким образом,  юноша не мог отослать с ним заготовленный ответ. А в этом ответе Дик поручал  Геркулесу следовать за миссис Уэлдон, не терять ее из виду и по возможности  сообщать ей обо всем, что происходит. Динго уже однажды пробрался в лагерь,  почему бы Геркулесу не послать его вторично? Но, быть может, верный пес погиб,  исполняя это поручение? Или миссис Уэлдон повезли дальше, по какой-нибудь  фактории в глубине лесистого плоскогорья, и Геркулес, как это сделал бы и сам  Дик, вместе с Динго идет по ее следам?    

Мысли  эти неотступно преследовали юношу.    

Как  поступить, если выяснится, что ни миссис Уэлдон, ни ее похитителей нет в  городе? Дик настолько сжился с надеждой, быть может обманчивой, встретить в  Казонде миссис Уэлдон, что теперь, не видя ее нигде, был потрясен, пережил  минуты отчаяния, с которым не мог совладать.    

«К чему  жить, – думал, – если не можешь помочь людям, которых любишь? Нет,  лучше умереть, чем влачить такое жалкое существование!»    

Но,  думая так, Дик ошибался в себе. Под ударами тяжких испытаний мальчик стал взрослым.  У таких мужествственных людей, как Дик, отчаяние – лишь временная дань слабости  натуры человеческой.    

Вдруг по  пустынной площади разнеслись звуки фанфар и громкие крики. Дик Сэнд, уныло  сидевший на пыльной земле, мгновенно вскочил на ноги. Всякое новое происшествие  могло навести его на след тех, кого он искал. Уныния как не бывало, Дик снова  был готов к борьбе.    

– Альвец!  Альвец! – кричали солдаты и туземцы, толпой валившие на площадь.    

Наконец –  то появится человек, от которого зависела судьба стольких несчастных людей.  Быть может, Гэррио и Негоро сопровождают его. Пятнадцатилетний капитан стоял,  выпрямившись во весь рост и широко раскрыв глаза; ноздри его раздувались; он  ждал: если эти двое предателей появятся перед ним – он твердо и прямо глянет им  в лицо. Капитан «Пилигрима» не дрогнет перед бывшим судовым коком!    

В конце  главной улицы показались носилки-китанда с заплатанным пологом из дешевой  выцветшей ткани, обшитой ощипанной бахромой. Из носилок вылез старый негр.    

Это был  работорговец Хозе-Антонио Альвец. Несколько слуг подбежали к нему с низкими поклонами.    

Вслед за  Альвецем из носилок вылез его друг метис Коимбра, сын правителя Бихе. По словам  лейтенанта Камерона, этот друг Альвеца был самым отъявленным негодяем во всей  области. Это был лупоглазый детина с желтым одутловатым лицом, с нечесаной  гривой жестких курчавых волос. Что-то в нем было нечистое и отталкивающее. В  рваной рубашке, в сплетенной из травы юбке, в обтрепанной соломенной шляпе он  был похож на уродливую старую ведьму. Коимбра был наперсником и доверенным  лицом Альвеца, организатором набегов на мирные селения и достойным вождем шайки  разбойников, обслуживавшей работорговца.    

Что  касается Альвеца, то он в своей одежде, похожей на карнавальный турецкий наряд,  был, пожалуй, не так отвратителен, как его наперсник, но ни в коем случае не  мог внушить высокого представления о владельцах факторий, ведущих оптовую  работорговлю.    

К  большому разочарованию Дика Сэнда, Гэрриса и Негоро не оказалось в свите  Альвеца. Неужели нужно было оставить надежду встретиться с ними в Казонде.    

Между  тем начальник каравана Ибн-Хамис обменялся рукопожатиями с Альвецем и Коимброй.  Те горячо поздравили его с успешным завершением похода. Правда, при вести о  гибели половины каравана невольников Альвец поморщился. Но, в общем, дело было  не так уж плохо: вместе с тем «черным товаром», который содержался в бараках, у  работорговца оставалось достаточно невольников, чтобы удовлетворить спрос  внутреннего рынка. И Альвец даже повеселел, подсчитав в уме, какое количество  слоновой кости он сможет получить в обмен на рабов, сколько может выторговать  меди, которую вывозят в Центральную Африку в форме «ханн», похожих на  андреевский крест.