1 2 3 4 5 6 7 
    
– Даже не знаю. От холода или воды она точно не защитит.
    
– А от солнца?– Мне представилась раскаленная пустыня без единого облачка в небесах.
    
– Возможно. Если ее обработали... Ой, чуть не забыл.
    
Цинна достает из кармана золотую брошь с пересмешницей и прикалывает ее на костюм.
    
– Вчерашнее платье было великолепно, – произношу я.
    
Великолепно до безрассудства. И он это понимает.
    
– Вот я и подумал: тебе понравится, – отвечает он с натянутой улыбкой.
    
Мы садимся, как в прошлом году, и держимся за руки. А потом раздается голос, приказывающий мне готовиться к подъему. Стилист подводит меня к металлическому диску, аккуратно застегивает молнию под горло.
    
– Помни, девушка из огня, – шепчет он, – я и теперь готов на тебя поставить.
    
Потом наклоняется, быстро целует в лоб и отступает. Сверху плавно опускается прозрачный цилиндр.
    
– Спасибо, – говорю я, хотя Цинна вряд ли услышит.
    
И поднимаю, как он велел, подбородок. Скоро цилиндр начнет подниматься... Нет, почему-то не начинает. Нет, не начинает.
    
Вопросительно поднимаю брови, глядя на Цинну. Тот изумлен не меньше меня и чуть заметно качает головой. Что за странная задержка?
    
Внезапно дверь в комнату распахивается, и появляются три миротворца. Двое заламывают стилисту руки за спину и сковывают наручниками, а третий наносит страшный удар в висок, так что Цинна падает на колени. Однако его продолжают бить кулаками в перчатках с металлическими шипами, оставляя на теле и на лице зияющие раны. Моя голова готова взорваться от крика; я барабаню по непробиваемому стеклу, хочу прорваться наружу. Наконец миротворцы, словно не замечая меня, оттаскивают бесчувственное тело прочь из комнаты. Остается лишь окровавленный след на полу.
    
Измученная и перепуганная, я вдруг замечаю, что диск начал подниматься. Обессиленно прислоняюсь к стеклу. Но когда бриз подхватывает мои волосы, выпрямляю спину. И как раз вовремя, потому что стекло уплывает обратно. Я на арене. Кажется, что-то случилось с глазами? Земля вокруг слишком яркая, и сверкает, и словно приплясывает. Прищурившись, пристально смотрю себе под ноги: у самых ботинок, вокруг металлического диска, плещут синие волны. Медленно поднимаю взгляд. Вода окружила меня со всех сторон.
    
Среди хаоса в голосе мелькает одна лишь четкая мысль.
    
Огненной девушке здесь не место.
   
  
  
   
    
Часть III
    
ВРАГ
   
   
    
     
19
    
    
В ушах раздается трубный голос Клавдия Темплсмита, ведущего шоу:
    
– Леди и джентльмены, семьдесят пятые Голодные игры объявляются открытыми!
    
У меня меньше минуты на то, чтобы взять себя в руки. Потом прозвучит удар гонга, разрешающий трибутам сойти с дисков. Но куда?
    
Мысли путаются. Перед глазами – Цинна, весь в ссадинах и кровоподтеках. Где он теперь? Что с ним делают? Убивают? Пытают? Превращают в безгласого? Очевидно, избиение (как и встречу с Дарием) устроили ради того, чтобы я утратила душевное равновесие. Видит Бог, им это удалось. Хочется одного: рухнуть без сил прямо на диске. Но разве так можно – после всего, чему я стала свидетельницей? Цинна пошел на крайний риск, в пику могущественному президенту превратив мое свадебное платье в оперение сойки-пересмешницы. Я в долгу перед ним и перед мятежниками, которые, вдохновившись его примером, наверняка ободрились для новых битв против Капитолия. Отказ следовать навязанным правилам – мой личный, последний акт неповиновения. Так что я, стиснув зубы, готовлюсь играть.
    
«Но где ты?» Никак не могу понять. «Да где же ты?!» – требую я ответа у самой себя, и мир понемногу фокусируется перед глазами. Синие волны. Розоватое небо. Раскаленное добела солнце жарит вовсю. А вот и Рог изобилия, сверкающий золотом; до него ярдов сорок. Расположился то ли на круглом острове, то ли... Приглядываюсь внимательнее и вижу тоненькие полоски земли, расходящиеся от него во все стороны, точно спицы в колесе. Кажется, они равноудалены друг от друга, и между ними вода. И еще – трибуты.
    
Да, так и есть. Дюжина расходящихся спиц, а в промежутках – по два трибута, покачивающихся на своих дисках. По правую руку от меня – старый Лай из Восьмого дистрикта, по левую, на таком же расстоянии, – тоненькая полоска суши. Вдали, куда ни посмотри, виднеется узкий пляж, а за ним зеленеют деревья. Оглядываю круг игроков; Пита нигде не видно. Должно быть, он там, за Рогом изобилия.
    
Ловлю небольшую нахлынувшую волну в ладонь, принюхиваюсь. Облизываю кончик влажного пальца. Вода соленая, как я и подозревала. В Четвертом дистрикте нас водили на краткую экскурсию по пляжу, там было что-то подобное. Ладно, по крайней мере, чистая.
    
Ни лодок, ни веревок, ни хотя бы доски, чтобы уцепиться, Остался единственный способ добраться до Рога. С ударом гонга я, не задумываясь, ныряю влево. Правда, раньше мне доводилось плавать исключительно по тихому озеру и на более близкие расстояния, а тут нужно рассекать волны, однако в теле, да и во всех движениях вдруг появляется странная легкость. Наверное, из-за соли. Вся мокрая, выбираюсь на сушу и бегом устремляюсь к Рогу изобилия. С моей стороны других игроков пока что не видно – впрочем, огромный золотой конус ограничивает обзор. Да мне и некогда тратить время на мысли о соперниках. Я сейчас рассуждаю как профи: главное – завладеть оружием, и поскорее.
    
В прошлом году припасы были разбросаны вокруг Рога на значительном расстоянии, причем самые важные – ближе к центру, но теперь лежат общей кучей возле двадцатифутового устья. Золотой лук сверкает на самом виду, лишь протяни руку, и я первым делом хватаю его.
    
И тут чувствую: позади кто-то есть. Может песок зашуршал, или ветер подул не так... Выхватываю стрелу из колчана, который все еще валяется в общей куче, вооружаюсь и оборачиваюсь.
    
Блестящий от капель, великолепный Финник стоит от меня буквально в нескольких ярдах, грозно замахнувшись трезубцем. На другой руке у него висит сеть. Мускулы напряжены до предела, но на губах играет улыбочка.
    
– Надо же, ты тоже умеешь плавать, – говорит он. – Разве в Двенадцатом есть где учиться?
    
– У нас дома ванна большая, – бросаю я.
    
– Еще бы, – усмехается он. – Как тебе арена?
    
– Не очень. А ты, наверно, в восторге. Будто но твоему заказу сделана, – отзываюсь я с ноткой горечи в голосе.
    
Действительно, складывается такое ощущение. Учитывая, что кругом вода, а большинство участников не обучены плавать. В Тренировочном центре не было ни одного бассейна, чтобы попробовать. Либо ты попал сюда уже опытным, либо – учись немедленно. Даже в первую кровавую драку не ввяжешься, пока не покроешь вплавь двадцать ярдов. Иными словами, у Четвертого дистрикта – огромное преимущество.
    
Пару секунд мы не двигаемся, оценивая друг друга, особенно оружие. Неожиданно Финник ухмыляется:
    
– Хорошо, что мы союзники. Да?
    
Заподозрив ловушку, я готовлюсь пустить стрелу, от души надеясь, что попаду прямо в сердце раньше, чем угожу на заточенные зубцы. Но тут он шевелит рукой, и что-то сверкает на солнце. Литой золотой браслет с узором в виде огня. Точь-в-точь такой, какой был на запястье Хеймитча в первый день тренировок. Мог Финник выкрасть его, чтобы ввести меня в заблуждение? Внутренний голос подсказывает: здесь не тот случай. Ментор по собственной воле расстался с украшением. Хотел подать мне знак, а вернее, приказ. Доверяй Финнику.
    
К нам приближаются чьи-то шаги. Нужно решиться.
    
– Да! – рявкаю я, разозлившись, хотя, казалось бы, ментору лучше знать.
    
Но почему он раньше меня не предупредил? Видимо, из-за того, что мы с Питом отказались иметь союзников. И вот Хеймитч сам нашел одного.
    
– Пригнись! – кричит Финник таким повелительным, не похожим на соблазнительное мурлыканье тоном, что я повинуюсь.
    
Трезубец летит над моей головой и с тошнотворным звуком врезается в цель. Мужчина из Пятого дистрикта, тот, которого вырвало в секции борьбы на мечах, валится на колени, и Финник выдергивает у него из груди трезубец.
    
– Первому и Второму – не доверяй, – произносит он.
    
Некогда задавать вопросы. Я хватаю колчан со стрелами,
    
– Ну что, разделяемся по сторонам?
    
Он кивает, и я обегаю высокую кучу.
    
Блеск с Энорабией только-только доплыли до суши. Либо неумехи, либо думали, что под водой игроков поджидают какие-нибудь опасности. Кстати, так оно и могло оказаться. Иногда хорошо лишний раз не задуматься. Как бы там ни было, теперь они на песке и скоро будут здесь.
    
– Нашла что-нибудь полезное? – кричит Финник.
    
Быстренько проверяю кучу: булавы, мечи, луки, стрелы, трезубцы, ножи, копья, топоры, металлические предметы, которым я даже не знаю названия... и ничего больше.
    
– Оружие! – отзываюсь я. – Одно лишь оружие!
    
– Здесь то же самое, – подтверждает он. – Хватай все, что хочешь, и быстро уносим ноги!
    
Я пускаю стрелу в Энорабию, успевшую подбежать слишком близко. Та, словно ждала нападения, проворно уворачивается, нырнув обратно в воду. А вот Блеску скорости не хватает, и в волны он падает со стрелой в левой икре. Перебросив через плечо еще один лук и колчан со стрелами, сунув за пояс два длинных ножа и острое шило, бегу на другую сторону, к Финнику.
    
– Сделай что-нибудь, а? – выпаливает он.
    
В нашу сторону мчится Брут, прикрываясь широким поясом, растянутым между ладонями, словно щитом. Я целюсь в печень, и он легко отбивает удар. Острие пробивает в материи дырку, из которой ему на лицо начинает хлестать пурпурная жидкость. Пока я достаю новую стрелу, Брут падает наземь, катится несколько ярдов назад и скрывается под водой. Позади раздается звон падающего металла.
    
– Уходим, – бросаю я.
    
Пока мы отвлеклись, Блеск с Энорабией добрались до Рога изобилия. Брут держится на расстоянии выстрела, да и Кашмира наверняка где-то рядом. Без сомнения, эти четверо профессионалов заранее заключили союз. Если бы речь шла лишь о моей безопасности, я бы охотно дала им отпор при поддержке Финника. Однако меня волнует Пит. Вот и он – застрял на своем диске. Я спешу к воде, и новый союзник шагает следом, не задавая вопросов, будто бы заранее знал, как я поступлю. У самого края берега я вынимаю ножи из-за пояса, готовясь нырнуть и как-нибудь перетащить Пита на сушу.
    
Финник опускает руку мне на плечо.
    
– Я сам.
    
Подозрительно. Что, если это ловушка? Вдруг он нарочно втерся в доверие, а сейчас поплывет и утопит Пита?
    
– Я могу, – вырывается у меня.
    
Однако Финник уже бросает на берег оружие.
    
– Береги силы. В твоем-то положении.
    
И, наклонившись, легонько хлопает мой живот.
    
Ах да, я ведь мнимобеременна. Интересно, что это значит и как мне себя вести – вызвать рвоту или что-нибудь в этом роде? Пока я соображаю, Финник замирает у кромки воды, роняет:
    
– Прикрой меня, – и ныряет без единого всплеска.
    
Я поднимаю лук, но, похоже, до нас уже никому нет дела.
    
Разумеется, Блеск, Кашмира и Брут с Энорабией уже сбились в стаю и выбирают оружие. Между тем большинство трибутов по-прежнему замерли на своих дисках. Нет, секундочку, кто-то стоит на песочной полоске напротив Пита, по левую руку от меня. Это Мэгз. Она не спешит приблизиться к Рогу, но и не удирает. А вместо этого вдруг ныряет и плывет в мою сторону. Седоволосая голова так и прыгает над волнами. Старушке, наверное, лет восемьдесят, однако все они прожиты в Дистрикте номер четыре – этого вполне достаточно, чтобы удержаться на воде.
    
Тем временем Финник доплыл до Пита и уже возвращается с ним, обхватив его и уверенно взмахивая свободной рукой. Тот не сопротивляется. Интересно, что такого парень сказал или сделал, чтобы вызвать к себе доверие? Показал браслет? Или напарнику достаточно было увидеть меня, застывшую в ожидании на берегу?
    
Когда они приближаются, я помогаю Питу выйти на сушу.
    
– И снова здравствуй, – говорит он и целует меня. – У нас появились союзники.
    
– Да. Хеймитч добился своего, – отвечаю я.
    
– Ну-ка напомни, мы больше ни с кем не сговаривались? – уточняет он.
    
– Разве что с Мэгз. – Я киваю в сторону старой женщины, упорно плывущей к нам.
    
– Мэгз я не брошу, – вмешивается Финник. – Она меня по-настоящему любит, а это большая редкость.
    
– Прекрасно. Пусть будет она, – отвечаю я. – Особенно если учесть, куда мы попали. Возможно, ее крючки – наш единственный шанс прокормиться.
    
– Китнисс хотела быть с Мэгз еще в самом начале, – вставляет Пит.
    
– Значит, у нее замечательное чутье, – отзывается Финник и, наклонившись, одной рукой выуживает старуху из волн, будто тряпичную куклу.
    
Та что-то произносит (я успеваю разобрать только слово «держаться») и одобрительно похлопывает свой пояс.
    
– Она права. Смотри, вот еще кое-кто догадался. – Наш новый союзник указывает на Бити который беспомощно барахтается в воде, но при этом не тонет.
    
– А что такое? – не понимаю я.
    
– Пояса, – вносит ясность Финник. – Это плавучие приспособления. Конечно, руками грести все равно приходится, зато голова не уходит под воду.
    
Я хочу попросить, чтобы мы подождали Бити и Вайресс, однако Бити еще далеко, а его подружки не видно вовсе. И потом, насколько я понимаю, Финник быстро расправится с ними, как с тем трибутом из Пятого, поэтому лучше уж двинуться дальше. Отдаю Питу нож, лук, колчан со стрелами, прочее оставляю себе. Мэгз тянет меня за рукав и что-то лопочет, пока и ей не достается топор. Успокоившись, она зажимает рукоятку беззубыми деснами и протягивает Финнику руки. Тот забрасывает сеть на плечо, поднимает ее на закорки, перехватывает свободной рукой трезубец, и мы бежим прочь от Рога.
    
Песок обрывается резко, и тут же встает стена деревьев, Это даже не лес. По крайней мере, я в таких не бывала. В памяти вертится иноземное почти неприличное по звучанию слово. Джунгли. Вроде бы я услышала его во время прошлых Голодных игр, а может быть, от отца. Деревья здесь в основном незнакомые, гладкоствольные и почти без веток. Земля – очень черная и пружинит под ногами, почти скрытая под пологом лиан и ярких цветов. Солнце печет безумно, однако воздух при этом тяжелый и влажный. Кажется, здесь никогда до конца не просохнешь. Морская вода легко испаряется сквозь тонкую синюю ткань костюма, но тот уже липнет к телу из-за пота.
    
Пит идет впереди, рассекая густую растительность длинным ножом. Финника я пропускаю следом за ним: конечно, он самый сильный, но тащит на себе Мэгз, к тому же в чаще от моих стрел куда больше толку, нежели от его трезубца. Склон довольно крутой, жара страшная, и через некоторое время все выдыхаются. Хотя мы с Питом недаром вели упорные тренировки, а Финник настолько силен, что даже с Мэгз на закорках просит сделать привал не раньше чем через милю. Да и то, похоже, скорее, ради своей спутницы.
    
Зелень совсем закрыла от нас колесо с Рогом изобилия, поэтому я решаю забраться на дерево и посмотреть назад. Лучше было бы этого не делать.
    
Кажется, будто сама земля вокруг злополучного Рога исходит кровью. Вода покрыта багровыми пятнами. Тела разбросаны по земле, колыхаются на волнах; костюмы на всех одинаковые, так что издали не различить, кто погиб, а кто выжил. Видно только, что некоторые из крошечных синих фигурок еще сражаются. Ну а я чего ожидала? Что вчерашний порыв победителей, соединивших руки, выльется во всеобщий заговор на арене? Нет, в это сразу не верилось. И все-таки я надеялась: люди будут вести себя хоть немного... воздержаннее, что ли? Но не с такой охотой предадутся новой резне. «Ведь вы же были знакомы между собой, – думаю я. – Держались, точно приятели...»
    
Нет, у меня здесь один только друг, и он прибыл не из Четвертого дистрикта.
    
Легкий, насыщенный влагой бриз холодит мне щеки. Нужно принять решение. Плевать на браслет: я должна покончить с этим и пристрелить Финника. Союз этот все равно будет недолговечен. А отпускать парня просто так чересчур опасно. Теперь, когда между нами установилось хрупкое доверие, – самое время убить. Возможно, это мой единственный шанс. Когда снова тронемся в путь, Финника будет несложно прикончить выстрелом в спину. Подлость? Согласна. А разве не большая подлость – ждать, пока мы узнаем друг друга получше, пока меня чем-то еще обяжут? Нет, или сейчас, или никогда. Бросаю последний взгляд на сражающихся людей, на обагренную землю, чтобы утвердиться в своем решении, и скольжу вниз по стволу.
    
Что такое? Похоже, Финник прочел мои мысли. Он будто бы знал, что именно я увижу и как это на меня повлияет. Один из трезубцев грозно, хотя и с небрежным видом, зажат в руке.
    
– Ну, как оно там, внизу, Китнисс? – спрашивает он. – Игроки взялись за руки? Дали всеобщий обет ненасилия? Побросали оружие в воду назло Капитолию?
    
– Нет, – отвечаю я.
    
– Нет, – повторяет он. – Прошлое – это прошлое, как ни крути. На арене так просто победителем не становятся. Разве что этот... – Он косится на моего напарника.
    
Значит, Одэйру известно то же, что мне и Хеймитчу. Пит намного лучше всех нас, остальных. Финник прикончил трибута из Пятого не моргнув глазом. Да и сама я разве не поспешила схватиться за лук? Целясь в Блеска, и в Брута, и в Энорабию, я стреляла на поражение. Пит попытался бы для начала поговорить. Попробовал бы расширить круг наших союзников. Ну, а проку от этого? Финник прав. Я тоже. Победителя на арене коронуют не за отзывчивость.
    
Я смотрю врагу прямо в глаза. Прикидываю кто из нас проворнее. Что долетит быстрее – моя стрела до его головы или его трезубец до моего живота? Вижу, парень только и ждет малейшего движения, чтобы напасть. И тут Пит умышленно встает между нами.
    
– Много убитых? – спрашивает он у меня.
    
« Отойди же ты, идиот!» – мысленно бранюсь я. Но Пит замирает как вкопанный, и мне приходится процедить:
    
– Не знаю. По меньшей мере, шесть. Остальные еще сражаются.
    
– Пора идти. Нам нужна вода, – произносит мой напарник.
    
По дороге нам так и не встретилось ни ручья, ни пресного озера, а из моря пить невозможно Мне опять вспоминаются прошлые Игры, когда я чуть не скончалась от жажды.
    
– Да, лучше поспешим, – подхватывает Финник. – Ночью на нас начнется охота, нам надо уйти подальше и спрятаться.
    
Нас. Нам. Охота. Ладно, может быть, я немного поторопилась с мыслями об убийстве. До сих пор Финник приносил одну пользу. И у него на руке – привет от Хеймитча. И потом, кто знает, что принесет нам ночь? Если приспичит, всегда можно зарезать парня во сне. В общем, я упускаю удобный случай. И Финник тоже.
    
Недостаток воды многократно усиливает жажду. Во время восхождения я пристально поглядываю по сторонам, но безуспешно. Еще миля, и перед нами редеют деревья. Кажется, мы добрались до вершины холма. Может, на той стороне повезет – найдем источник или что-нибудь в этом роде.
    
Однако другой стороны не будет. Хотя я и замыкаю шествие, но понимаю это раньше всех. В глаза бросается крохотный переливающийся клочок пространства, похожий на изъян стекла. Яркий солнечный блик или знойный пар, поднимающийся от земли? Нет, он застыл на месте и не меняет его, даже когда я двигаюсь. Наконец мне приходит в голову связать этот подрагивающий квадратик со словами Вайресс и Бити, сказанными в Тренировочном центре. Так вот что ждет там, впереди! С моих губ срывается предупредительный крик. В ту же секунду Пит замахивается длинным ножом, чтобы разрезать лианы.
    
Звучит неприятный и резкий звук. Деревья на миг исчезают, я вижу сухую равнину и пустое небо над ней. Потом силовое поле отбрасывает Пита назад, он сбивает с ног Мэгз и Финника.
    
Я устремляюсь к нему, распростертому без движения в паутине из гибких лиан.
    
– Пит?
    
Ноздри улавливают едва ощутимый запах жженых волос. Я снова зову его и легонько трясу – никакого ответа. Касаюсь пальцами губ, но не чувствую теплого дыхания. Прижимаюсь ухом к груди, на которой так часто покоилась моя голова. Вот-вот послышится сильный, уверенный стук его сердца.
    
Но вместо этого – тишина.
   
   
    
     
20
    
    
–Пит! – восклицаю я и трясу сильнее. Даже хлопаю по лицу, но все напрасно. Сердце остановилось. Я бью пустоту. – Пит!
    
Посадив Мэгз у дерева, Финник отталкивает меня.
    
– Дай-ка я.
    
Он трогает некие точки на шее Пита, пробегает пальцами по его ребрам и позвоночнику. И вдруг зажимает бездыханные ноздри.
    
– Нет! – вырывается у меня.
    
И я набрасываюсь на Финника, очевидно, решившего убедиться, что Пит окончательно умер не дать ему даже надежды на случайное воскрешение. Ладонь парня взметается и бьет меня в грудь, отбросив к ближайшему дереву. Оглушенная болью, пытаюсь взять себя в руки, а между тем Финник опять зажимает Питу нос. Тогда, не вставая с места, я выхватываю стрелу и прицеливаюсь, но... Бог мой, это странно даже для Финника... Зачем он его целует? От неожиданности я забываю спустить тетиву. Погодите-ка. Не отпуская носа, Одэйр разжимает лежащему челюсти и с силой вдыхает воздух в легкие. Видно, как поднимается и опадает грудь Пита. Затем Финник расстегивает молнию у него на груди, чтобы надавить ладонями прямо над сердцем. Оправившись от первого потрясения, я наконец начинаю понимать, что происходит.
    
Мама тоже пыталась делать подобное, только очень редко. В нашем дистрикте, если у человека откажет сердце – мало надежды, что родные вовремя доставят его к моей маме. Поэтому в основном к нам домой попадали люди с ожогами, ранами и болезнями. Ну и конечно, изголодавшиеся.
    
Но в мире Финника все по-другому. Думаю, он прекрасно знает, что делает. Движения уверенные и отработанные. В отчаянии склоняюсь вперед и всматриваюсь: получится ли? Наконечник стрелы упирается в землю. Невыносимо долго ползут мучительные минуты. Надежда медленно тает. Когда я готова поверить, что все пропало: Пит умер, ушел в мир иной и уже не вернется, он слабо кашляет, и Одэйр отстраняется.
    
Бросив оружие, кидаюсь к ожившему.
    
– Пит? – нежно шепчу я, убирая налипшие белокурые пряди со лба, и трогаю пальцами шею, чтобы вновь ощутить биение пульса.
    
Его ресницы дрожат и взлетают вверх. Наши взгляды встречаются.
    
– Осторожнее, – слабо шепчет Пит. – Впереди силовое поле.
    
Я смеюсь, а по щекам в три ручья бегут слезы
    
– Гораздо сильнее, чем в Тренировочном центре, – продолжает он. – Но со мной все в порядке. Так, небольшое сотрясение.
    
– Ты был мертвым! У тебя сердце остановилось! – выпаливаю я, не подумав, стоит ли заговаривать об этом. И зажимаю рот ладонью, потому что из него вырываются жуткие хлюпающие звуки – так бывает, когда всхлипываешь.
    
– Ну, сейчас-то оно заработало, – отвечает Пит. – Все нормально, Китнисс.
    
Я киваю, но звуки не прекращаются.
    
– Китнисс?
    
Ну вот, теперь он обо мне волнуется. Сумасшествие какое-то.
    
– Да ладно, это у нее гормональное, – слышится голос Финника. – Из-за малыша.
    
Поднимаю глаза. Он сидит и тяжело отдувается после напряженного восхождения и усилий, затраченных на воскрешение Пита.
    
– Нет, это не... – выдавливаю я из себя, но гут рыдания накатывают с новой силой, будто бы подтверждая только что сказанные слова.
    
Злобно сверкаю глазами сквозь слезы. Разумеются, глупо сердиться на Одэйра после всего, что он сделал. Я хотела лишь одного – спасти жизнь Питу, и не смогла, а Финник – смог. Парня благодарить надо. Я и благодарю – мысленно. С другой стороны, когда же это закончится? Я все больше запутываюсь в долгах перед человеком, которого собираюсь прикончить во сне.
    
Ожидаю увидеть на его лице самодовольство или насмешку, однако Финник скорее озадачен. Он переводит взгляд то на меня, то на моего напарника, словно пытаясь что-то сообразить, а потом слабо встряхивает головой, как бы желая избавиться от ненужных загадок. И спрашивает у Пита:
    
– Ну, как ты? Идти сможешь?
    
– Нет, ему нужен отдых, – вмешиваюсь я.
    
Из носа так и течет, а у меня с собой нет даже лоскута, не говоря уже о носовом платке. Мэгз отрывает с ветки висячий мох и предлагает мне целую горсть. Я настолько расклеилась, что даже не задаю вопросов. Громко сморкаюсь и вытираю слезы. Мох очень мягкий и вообще приятный на ощупь.
    
На груди у Пита что-то сверкает. Протягиваю руку. Это маленький золотой диск на цепочке, с гравировкой в виде моей сойки-пересмешницы,
    
– Это теперь и твой талисман?
    
– Да. Ты не против, надеюсь? Я хотел, чтобы у нас было что-то общее.
    
Натянуто улыбаюсь.
    
– Да нет, не против, конечно.
    
Этот диск на арене – и благословение, и проклятие. Мятежникам он придаст новых сил, но... Вряд ли президент Сноу посмотрит сквозь пальцы на подобную выходку. Значит, моя задача – вытащить Пита отсюда живым – усложняется.
    
– Что же вы предлагаете, – интересуется Финник, – прямо здесь разбить лагерь?
    
– Нет, так не годится. Здесь не найти ни воды, ни укрытия, – возражает Пит. – Я себя чувствую хорошо, честное слово. Если только идти чуть медленнее...
    
– Лучше медленно, чем никак. – Финник помогает ему подняться.
    
А я пытаюсь вернуть утраченное самообладание. Столько всего произошло, начиная с этого утра. Цинну избили до полусмерти у меня на глазах. Я очутилась на новой арене и наблюдала, как умирает Пит. Но спонсоры, чего доброго, могут увидеть во мне просто слабую истеричку. Хорошо, хоть Финник подбросил удачную отговорку – беременность.
    
Проверяю свое оружие. Так и думала: оно в безупречном состоянии. Это внушает уверенность в собственных силах, и я заявляю, что пойду впереди.
    
Пит собирается возразить, но Одэйр его опережает:
    
– Пусть идет. – И поворачивается ко мне, наморщив лоб. – Я слышал твой вскрик. Ты ведь знала, что впереди силовое поле?
    
Молча киваю.
    
– Откуда?
    
Как же ему ответить? Выдать секрет Вайресс и Бити – опасно. Трудно сказать, проглядели распорядители Игр тот момент, когда мне рассказали про «трещинку», или нет. В любом случае, это слишком ценная информация. Стоит им выяснить, что я в курсе – и силовое поле могут подправить так, что его вообще не отыщешь. Приходится лгать.
    
– Не знаю. Я словно что-то слышу. Попробуйте сами.
    
Мы все затихаем. Вокруг стрекочут бесчисленные насекомые, напевают птицы, листья шумят на ветру.
    
– Ничего такого не разобрал, – произносит Пит.
    
– Да вот же, – не сдаюсь я. – Это как у забора вокруг Двенадцатого дистрикта, когда по нему бежит электричество, только гораздо, гораздо тише.
    
И когда все вновь навострили уши, наигранно восклицаю:
    
– Ага! Теперь слышите? Прямо оттуда, где Пита ударило током.
    
– Я тоже не разобрал, – сообщает Финник. – Но раз у тебя такая чувствительность – пожалуйста, веди нас.
    
Не мешало бы выжать из этого положения наибольшую пользу.
    
– Странно. – Я принимаюсь вертеть головой. – Слышит одно только левое ухо.
    
– То, над которым поработали доктора? – уточняет Пит.
    
– Ага. – Пожимаю плечами. – Перестарались, наверное. Знаешь, иногда я и вправду им слышу очень занятные звуки. Например, как трепещут крылья у бабочки. Или снежинки садятся на землю.
    
Замечательно! Теперь все внимание обратят на хирургов, восстанавливавших мое левое ухо, оглохшее после Голодных игр в прошлом году. Пусть объясняются бедолаги: почему я вдруг стала слышать, словно летучая мышь.
    
– Давай. – Мэгз толкает меня вперед, и я возглавляю шествие.
    
Переход предстоит неспешный, поэтому она решает брести сама, опираясь на палку, из которой Финник ловко сооружает посох. Он и для Пита мастерит нечто подобное, хотя тот возражает. Но я-то вижу, что ему хочется лишь одного – упасть на землю и не вставать. Финник идет в хвосте. В случае чего будет кому прикрыть наши спины.
    
Я шагаю, обратившись к силовому полю левым «суперухом», и якобы для перестраховки срезаю ветку, сплошь усеянную какими-то тверденькими орешками, чтобы бросать их перед собой. Неплохо придумано. Кажется, пресловутые «трещинки» чаще ускользают от моего внимания, нежели попадаются на глаза. Стоит орешку попасть в силовое поле, как он, прочертив дымящийся след, отлетает мне под ноги – весь почерневший.
    
Спустя несколько минут за спиной раздаются странные чмокающие звуки. Оборачиваюсь: оказывается, Мэгз набила полный рот очищенными орешками.
    
–Выплюнь! – кричу я. – Может, они ядовитые.
    
Она что-то шамкает и, не обращая внимания на мои вопли, с видимым наслаждением облизывает пальцы. Я смотрю на Финника. Тот только смеется:
    
– Вот сейчас и выясним.
    
Трогаюсь дальше. Странный он, этот Одэйр. Сначала спасает Мэгз, а потом разрешает ей есть плоды незнакомых деревьев. И Хеймитч зачем-то дал ему отличительный знак доверия. И моего напарника он воскресил из мертвых. Почему было просто не дать умереть сопернику? Никто и слова бы не сказал. Я даже не подозревала, что у него такие способности. Черт, ему-то ради чего помогать Питу? И связываться со мной? А ведь, если дело дойдет до драки, он убьет меня не задумываясь. Однако предпочитает, чтобы я сама выбирала, сражаться нам или нет.
    
Продолжаю шагать вперед и бросать орешки в надежде, что нам удастся прорваться влево, уйти подальше от Рога и даже, если возможно, найти воду. Однако проходит около часа – и все напрасно. Похоже, что поле ведет нас по дуге. Остановившись, смотрю назад. Мэгз еле бредет, согнувшись, а Пит взмок от усталости.
    
– Привал, – объявляю я. – Хочу еще раз осмотреться сверху.
    
Ищу дерево повыше и начинаю взбираться по спутанным веткам (готовым треснуть в любую минуту), стараясь держаться как можно ближе к стволу. Безрассудно лезу и лезу вверх, пока перед глазами не открывается хоть какой-то обзор. В конце концов, раскачиваясь взад-вперед под влажным и знойным ветром на верхушке не толще саженца, вижу, что мои подозрения подтвердились. Налево нам не свернуть никогда. Отсюда впервые арена видна целиком. Это идеальный круг. С идеально круглым колесом в середине. Небесный купол, накрывший зеленые джунгли везде окрашен в одинаковый розоватый оттенок. И я замечаю пару мутных переливающихся квадратиков, по выражению Вайресс и Бити – изъянов стекла, выдающих то, что было намеренно скрыто от наших взглядов. Просто чтобы убедиться, пускаю стрелу в пустоту поверх деревьев. В глаза бьет сноп света, мелькает кусок настоящего синего неба, и обугленную стрелу отбрасывает обратно в джунгли. Спускаюсь на землю, чтобы сообщить всем плохие новости.
    
– Мы окружены силовым полем. Вернее даже накрыты куполом – не знаю, насколько высоким. Есть лишь Рог изобилия, море и джунгли вокруг. Очень ровные, симметричные, и не слишком большие.
    
– Воды не заметила? – интересуется Финник.
    
– Только соленую, в море.
    
– Должен же быть и другой источник, – хмурится Пит. – Или мы перемрем через пару дней.
    
– Ну, листва здесь довольно густая. Значит где-то есть пруд или родники, – с сомнением отвечаю я. Внутренний голос подсказывает: Капитолий вполне мог решить, что непопулярный сезон лучше не растягивать. А если Плутарху Хевенсби просто велели прикончить нас поскорее? – В общем, как ни крути, нет смысла пытаться выяснить, что за гребнем холма. Ответ: ничего.
    
– Но между силовым полем и колесом должна быть питьевая вода, – повторяет Пит.
    
И все понимают, что это значит. Пора возвращаться. Навстречу профи, навстречу кровопролитиям. Хотя Мэгз еле ползает, а Пит еще слаб, чтобы драться.
    
Мы решаем спуститься по склону на несколько сотен ярдов и продолжать идти по кругу. Вдруг источник воды спрятан где-то на том уровне? Я по-прежнему иду впереди, подбрасывая орешки, но теперь силовое поле уже далеко. Солнце немилосердно печет, воздух почти дымится, глаза начинают нас подводить, Около трех часов дня становится ясно: Пит и Мэгз не в состоянии дальше идти.
    
Финник выбирает место для лагеря десятью ярдами ниже силового поля, объяснив, что оно может послужить защитой в случае неожиданного нападения. Потом они с Мэгз, нарезав высокой травы, растущей пучками, проворно сплетают подстилки. Судя по всему, орешки не причинили старухе вреда, так что Пит собирает их гроздьями, поджаривает, опять же бросаясь ими в силовое поле, и кропотливо чистит от шелухи, складывая мякоть на крупный лист. Я в это время стою на страже. Мне душно, тревожно и тошно после сегодняшних событий.
    
И хочется пить. Ужас, как хочется. Наконец не выдерживаю.
    
– Финник, не хочешь сам постоять на страже? А я бы прошлась, поискала воды.
    
Никто не в восторге от мысли, что я куда-то пойду одна. С другой стороны, жажда – страшная вещь.
    
Обещаю Питу не отходить далеко.
    
– Я с тобой, – отзывается он.
    
– Нет. Может быть, по дороге удастся кого-нибудь подстрелить... – Можно не добавлять: «А ты слишком громко топаешь», это и так понятно. И дичь распугает, и нас под угрозу подставит. – Я ненадолго.
    
Хорошо, что земля пружинит и скрадывает шаги. Опасливо пробираюсь сквозь джунгли, под углом к гребню. Вокруг только пышная растительная жизнь, и ничего больше.
    
Внезапно я замираю от грохота пушки. Окончилась первая Бойня у Рога изобилия. Настало время считать убитых. Загибаю пальцы: каждый выстрел означает одного победителя, которого больше нет в живых. Восемь. Не так уж и много, если сравнить с прошлым годом. А кажется, будто наоборот, ведь на этот раз мне знакомо чуть ли не каждое имя.
    
Ослабев, прислоняюсь к дереву. Зной вытягивает из тела воду, точно сухая губка. Становится тяжело глотать, и кажется, обморок не за горами. Потираю живот: может, кто-нибудь из беременных зрительниц проникнется состраданием, переведет мне денег, и Хеймитч вышлет воду? Бесполезно. Сползаю на землю.
    
И, перестав шевелиться, различаю вокруг животных – странных птичек с искрящимся опереньем, древесных ящериц с проворными синими языками и, наконец, прильнувшего к ветке грызуна, похожего не то на крысу, не то на опоссума, которого тут же снимаю выстрелом с дерева, чтобы рассмотреть поближе.
    
Выглядит он уродцем: всклокоченная серая шерсть, над нижней губой выдаются два зуба, острых, как шило. Свежуя добычу, замечаю, что у зверя мокрая мордочка. Неужели пил из ручья? Лихорадочно принимаюсь кружить вокруг дерева по спирали. Источник должен быть где-то недалеко.
    
Ничего. Ну совсем ничего! Хоть бы росинка попалась. В конце концов, осознав, что Пит уже начал тревожиться, возвращаюсь в лагерь, еще сильнее страдая от жажды и разочарования.
    
За это время трибуты успели переменить место до неузнаваемости. Мэгз и Финник соорудили хижину из травяных подстилок, открытую только с одной стороны, зато защищенную с трех остальных, с крышей и полом. Старуха сплела даже несколько мисок, которые Пит наполнил жареными орешками. Все глядят на меня с надеждой, но я отрицательно машу головой.
    
– Нет. Ничего не нашла. Хотя вода там наверняка есть. Вот он ее находил. – Поднимаю освежеванную тушку, чтобы товарищи по лагерю могли ее рассмотреть, и рассказываю, как подстрелили зверька с мокрым носом, как потом обыскала каждый квадратный миллиметр пространства вокруг того дерева в радиусе, наверное, тридцати г лишним ярдов.
    
– Слушай, а у него съедобное мясо? – интересуется Пит.
    
– Трудно сказать. По виду не отличить от бельчатины. Поджарить бы... – Я запинаюсь, представив себе, каково будет разводить костер прямо здесь, без подручных материалов. Даже если получится – соперники слишком близко, а дым не спрячешь.
    
Однако Питу приходит на ум кое-что получше. Насадив кусок мяса на заостренную палку, он запускает ее в силовое поле. Палка тут же летит обратно. Мясо почернело снаружи, зато пропеклось внутри. От восторга все начинают хлопать в ладоши; потом испуганно умолкают, вспомнив, где находятся.
    
Когда белое солнце спускается с розоватого неба, мы собираемся в травяной хижине. Меня до сих пор не отпускают сомнения насчет местных орешков, но Финник объясняет, что Мэгз узнала их по своей прошлой Игре. Признаться, я очень мало времени провела в секции распознавания съедобных растений: в том году обучение не принесло ни малейшей пользы, – а теперь сожалею. Может, хоть что-нибудь выяснила бы о местной флоре. Впрочем, у Мэгз очень даже бодрый вид, а ведь она ест орешки вот уже несколько часов кряду. Я тоже откусываю кусочек. Мягкий, чуть сладковатый вкус напоминает каштаны. Может, и впрямь сгодится в пищу? У грызуна мясо жесткое и с душком, зато на удивление сочное. Для первого вечера на арене ужин удался на славу. Было бы чем его запить!
    
Финник подробно расспрашивает меня о зверьке, которого мы решаем называть древесной крысой: на какой высоте я его заметила, долго ли наблюдала, прежде чем выстрелить, и чем он тогда занимался. Да вроде ничем особенным не занимался. Вынюхивал насекомых, наверное.
    
Близится ночь, и это меня пугает. Хорошо, что есть плотные травяные циновки – хоть какая-то защита от незнакомых ползучих тварей, ведущих сумеречный образ жизни. Незадолго до того, как солнце ныряет за горизонт, на небосвод восходит луна. В ее тусклом свете еле видны окрестности. Наш разговор сам собой обрывается: все знают, что будет дальше. Мы усаживаемся в ряд у входа в хижину, и Пит берет меня за руку.
    
На небе вспыхивает капитолийский герб, словно парящий в воздухе. Слушая гимн, я думаю об одном: «Мэгз и Финнику придется гораздо хуже, чем нам». Но даже мне очень больно смотреть на портреты погибших, возникающие на огромном невидимом экране.
    
Сначала это – мужчина из Пятого, тот самый, кого Финник заколол трезубцем. Значит, предыдущие дистрикты все еще играют в полном составе – четверо профи, Бити и Вайресс и, разумеется, Мэгз и Финник. Появляются новые снимки: морфлингист из Шестого, Лай и Цецелия из Восьмого, оба участника из Девятого, женщина из Десятого и Сидер, Дистрикт номер одиннадцать. Возвращается герб Капитолия, звучит финальная музыка, и вот уже небо темнеет.
    
Никто из нас не произносит ни слова. Я не могу притвориться, будто бы хорошо знала каждого, но сейчас думаю о трёх ребятишках, так и льнувших к Цецелии, когда ее уводили прочь. О доброте, которую Сидер проявила ко мне в нашу первую встречу. Даже воспоминание о том, как морфлингист с остекленевшим взором рисовал на моем лице желтые цветочки, вызывает боль. Все эти люди мертвы. Их больше нет.
    
Трудно сказать, как долго мы просидели бы молча и без движения, если бы, скользя между листьями, на землю не опустился серебряный парашют. Никто не протягивает руки, чтобы взять его.
    
– Интересно, кому это? – наконец подаю голос я.
    
– Какая разница, – отзывается Финник. – Пит у нас чуть не погиб сегодня; пусть он и берет.
    
Мой напарник развязывает веревку, расправляет шелковый купол – и обнаруживает маленький металлический предмет непонятного назначения.
    
– Что это? – интересуюсь я.
    
Никто не знает. Передавая подарок из рук в руки, мы по очереди изучаем его. Это трубка. На одном конце она чуть сужается, на другом – край немного загнут вниз. Что-то смутно знакомое... Деталь от велосипеда, палка для шторы?
    
Пит дует в трубочку, но не извлекает ни единого звука. Финник просовывает в нее мизинец и пробует использовать как оружие. Полный провал.
    
– Мэгз, ты могла бы этим рыбачить? – осведомляюсь я.
    
Старуха, которая может рыбачить при помощи самых разнообразных предметов, хмыкает и отрицательно трясет головой.
    
Я катаю трубочку по ладони и размышляю. Хеймитч наверняка спелся с менторами Четвертого дистрикта. Не сомневаюсь, он приложил руку к выбору подарка. Значит, эта вещица – не просто ценная, она способна спасти наши жизни. Вспоминается прошлый сезон. Я тогда умирала от жажды, но Хеймитч не выслал воду, зная, что я найду ее, если постараюсь. Любая его посылка, и даже ее отсутствие, – это важный знак. Я почти слышу, как он рычит: «Мозги есть? Вот и пошевели извилинами! Ну, что это?»
    
Утираю пот, набегающий на глаза, и рассматриваю подарок при лунном свете. Поворачиваю то так, то сяк, под разными углами, прикрывая и открывая отдельные части. Жду, когда странная штуковина поведает мне о своем назначении. Наконец, раздосадованная, втыкаю одним концом в грязь. Сдаюсь. Может, если к нам примкнут Бити и Вайресс, они до чего-нибудь додумаются.
    
Вытягиваюсь на плетеной циновке, прижимаюсь к ней пылающей щекой и в раздражении продолжаю смотреть на подарок. Пит массирует напряженную точку между моими плечами и помогает слегка расслабиться. Странно, почему здесь не холодает после заката? Спустя некоторое время я начинаю думать о том, что творится дома.
    
Прим. Моя мама. Гейл. Мадж. Представляю, как они наблюдают за мной по телевизору. Хоть бы так оно и оказалось, хоть бы они были дома. А если заточены Тредом в тюрьму? Или наказаны, как и Цинна? Как Дарий... Из-за меня. Все до единого.
    
Сердце гложет тоска по родным, по нашему дистрикту, по лесам. Нормальным, лесам, где у деревьев жесткие стволы, где вдоволь еды, а добыча не вызывает брезгливости. Повсюду журчат источники. Дуют прохладные ветры. Нет, холодные ветры, способные разогнать удушливую жару. Воображаю, как у меня замерзают щеки, немеют пальцы... И вдруг, точно по заказу, непонятный предмет обретает имя.
    
– Выводная трубка! – Я даже сажусь от неожиданности.
    
– Что? – вскидывается Финник.
    
Выдираю подарок из земли, очищаю, обхватываю ладонью возле суженного конца и смотрю на отогнутый край. Точно, я видела это раньше. Стоял холодный и ветреный день, мы были в лесу вместе с отцом. Эта штука торчала из дырочки, аккуратно просверленной в стволе клена, а из нее в подставленное ведро текла живица. Кленовый сироп превращал даже наши безвкусные хлебцы в сладкое угощение. Ума не приложу, куда подевался запас этих трубок после смерти отца. Возможно, они до сих пор надежно спрятаны где-то в лесах. Так надежно, что и не отыскать.
    
– Это же выводная трубка. Что-то вроде обычного крана. Вставишь в дерево – и вытекает живица... – Неуверенно гляжу на жилистые зеленые стволы вокруг. – Если дерево правильное.
    
– Живица? – удивляется Финник, ни разу не видевший кленов у себя в дистрикте.
    
– Из нее потом делают сироп, – поясняет Пит. – Но здесь, наверное, будет что-то другое.
    
Все дружно вскакивают на ноги. Мы мучимся жаждой. Источников нет. У древесной крысы – острые, точно шильца, зубы и мокрая мордочка. Внутри деревьев может быть только одно... Финник торопится заколотить выводную трубку в зеленый массивный ствол при помощи камня, но я его останавливаю:
    
– Погоди, так можно и повредить. Сначала просверлим дырочку.
    
Мэгз достает свое шило, и Пит загоняет его под кору на два дюйма. Потом они с Финником поочередно расширяют отверстие ножами до нужных размеров. Я осторожно вставляю трубку, и мы отступаем на шаг в ожидании: что же будет?
    
Сперва ничего не происходит. Потом по желобку стекает капля. Старуха ловит ее ладонью, слизывает – и опять подставляет горсть.
    
Покачав и пристроив трубочку поудобнее, мы получаем тонкую струйку и по одному подставляем под самодельный кран иссохшие рты. Мэгз приносит корзину, сплетенную так плотно, что она держит воду. Мы наполняем сосуд до краев передаем по кругу. Каждый делает несколько жадных глотков и, роскоши ради, умывает лицо. Вода, как и все остальное, здесь тепловатая, однако нам не до капризов.
    
Теперь, когда жажда не отвлекает, мы замечаем, как вымотались, и начинаем готовиться к ночевке. В прошлом году я постоянно держала вещи наготове, на случай внезапного бегства. На этот раз и пожитков особых нет, разве что оружие, которое я и так бы не выпустила из рук. Да еще выводная трубка. Вытаскиваю ее из дерева, пропускаю насквозь отрезанную лиану и крепко привязываю к своему поясу.
    
Финник вызывается караулить первым. Попросив его разбудить меня, как только устанет, я ложусь рядом с Питом. Но через несколько часов просыпаюсь сама – от звуков, напоминающих бой колокола. Бомм! Бомм! В Доме правосудия в новогоднюю полночь звонят немного иначе, но все же узнать можно. Пит и Мэгз продолжают спать, а вот Финник встревожен и озабочен не меньше моего.
    
– Я насчитал двенадцать, – шепчет он.
    
Киваю. Двенадцать. К чему бы? По удару на дистрикт? Может быть. Но зачем?
    
– Думаешь, это что-нибудь означает?
    
– Понятия не имею, – отвечает Одэйр.
    
Мы ожидаем каких-нибудь указаний или сообщений от Клавдия Темплсмита. Приглашения на пир, например. Единственное заметное событие происходит вдали: сверкающая молния бьет в огромное дерево, положив начало грозе. Наверное, ливень и есть источник воды для трибутов, лишенных такого сообразительного ментора, как наш Хеймитч.
    
– Поспи, Финник, – предлагаю я. – Все равно моя очередь караулить.
    
Тот мешкает, но понимает, что бодрствовать без конца невозможно, и, устроившись у самого входа с трезубцем в обнимку, погружается в беспокойный сон.
    
Я сижу с заряженным луком и наблюдаю за джунглями, призрачно-зеленоватыми в лунном свете. Примерно через час гроза кончается. Слышно, как дождь приближается, барабаня по листьям в нескольких сотнях ярдов от нас, но так и не добирается до лагеря.
    
Где-то грохочет пушка. Я вздрагиваю, а спящие даже ухом не ведут. Пожалуй, не стоит их будить ради этого. Еще один победитель умер. Я даже не задаюсь вопросом, кто это был.
    
Невидимый ливень резко обрывается, как и в прошлом году на арене.
    
А через пару мгновений с той стороны появляется плавно скользящая мгла. «Обычное дело после дождя, – мелькает у меня в голове. – Земля разогрелась, вот и дымится».
    
Туман продолжает уверенно наползать. Бледные щупальца вытягиваются вперед и загибаются кверху, словно манят за собой кого-то из зарослей. У меня на шее дыбом встают волоски. Что-то не так с этой мглой. Слишком уж ровно движется для обычного природного явления. А если не природного?
    
Ноздри втягивают приторный запах, и я расталкиваю товарищей, крича, чтобы они поскорее просыпались.
    
Считаные секунды – и все на ногах. А моя кожа покрывается болячками.
   
   
    
     
21
    
    
Крошечные проникающие ранки. От каждой капли, осевшей на тело.
    
– Бежим! – ору я. – Бежим!
    
Финник молниеносно приходит в себя и вскакивает, готовый сразиться с противником. А увидев стену тумана, забрасывает на спину спящую Мэгз и бросается в джунгли. Пит поднимается быстро, но плохо соображает. Схватив его за руку, я устремляюсь вслед за Одэйром.
    
– Что? Что такое? – недоуменно бормочет напарник.
    
– Туман ядовитый. Это какой-то газ. Скорее, Пит! – поторапливаю я.
    
Все-таки тот удар током не прошел для него даром, как ни отпирайся. Пит еле волочит ноги, гораздо медленнее обычного. И если я то и дело покачиваюсь, наткнувшись на спутанные лианы и мелкую поросль, он вообще спотыкается на каждом шагу.
    
Оборачиваюсь: мгла надвигается ровной стеной, протянувшись в обе стороны насколько хватает глаз. Ужас пронзает меня, словно ток. Первый порыв – убежать, спасать свою шкуру, бросить товарища. Это так просто – унести ноги взобраться на дерево повыше линии тумана, который начинает рассеиваться футах в сорока над землей. Да, так я и поступила в прошлом сезоне, когда появились переродки. Удрала, а про Пита вспомнила, уже взобравшись на Рог изобилия. Но в этот раз нужно усмирить свой страх, засунуть его подальше и оставаться рядом с напарником. Мое выживание – больше не цель. Главное – Пит. Представляю, сколько глаз впилось в голубые экраны. Зрители в дистриктах напряженно ждут: убегу я, как хочется Капитолию, или не сдамся.
    
Крепко сплетаю наши с ним пальцы.
    
– Следи за мной. Иди по моим шагам.
    
Это помогает. Мы движемся немного быстрее – правда, не можем позволить себе передышку, а между тем беловатая мгла уже лижет наши пятки и словно плюется нам вслед. Капельки прожигают кожу, но вовсе не как огонь. Боль гораздо сильнее и ярче. Химикалии впиваются в плоть и начинают буравить кожу, слой за слоем. Комбинезоны от них совершенно не защищают. С таким же успехом нас могли завернуть в оберточную бумагу.
    
Финник, покрывший уже приличное расстояние, остановился, как только понял, что мы в затруднении. Но чем тут поможешь? Не драться же. Выбор один – бежать. Он подбадривает нас криками, и мы вслепую движемся на голос.
    
Зацепив искусственной ногой узел из ползучих растений, Пит падает прежде, чем я успеваю его подхватить. Помогаю ему подняться – и вдруг замечаю нечто намного ужаснее болячек или ожогов. Левая половина его лица как-то странно обвисла, точно все мышцы вдруг отказали разом. Веко почти закрывает глаз. Уголок рта изогнулся вниз под необычным углом.
    
– Пит... – начинаю я, И тут по руке пробегает судорога.
    
Значит, отрава не просто жалит кожу; настоящая мишень – нервные окончания. Пронзенная новым страхом, я дергаю Пита за собой, и он, конечно же, спотыкается. К тому времени, как удается поднять его на ноги, мои руки начинают безудержно корчиться. Передние щупальца мглы уже обхватили нас; основная масса белеет на расстоянии ярда. Мой напарник еще пытается идти, но с его ногами творится что-то не то. Они дергаются, словно у куклы-марионетки.
    
Вдруг его увлекает вперед какая-то сила. Оказывается, Финник вернулся, чтобы вытащить Пита. Спешу подставить еще здоровое плечо, а сама из последних сил поспеваю за стремительным шагом Одэйра. Обогнав туман ярдов на десять, Финник останавливается.
    
– Так не пойдет. Придется его понести. Возьмешь Мэгз?
    
– Да, – бодро бросаю я, а сердце уходит в пятки.
    
Ясное дело, старуха весит семьдесят футов, не больше, но ведь и я не гигант. Хотя раньше приходилось таскать грузы и потяжелее. Только бы руки так не тряслись. Приседаю, Мэгз забирается мне на закорки, как прежде – к Финнику Медленно распрямляю ноги. Колени пока не дрожат. Может, и справлюсь. Одэйр (он уже взвалил Пита на спину) бежит впереди, разрывая лианы, а я – по его следам.
    
Туман все наступает, медленно и беззвучно ровной стеной – если не считать цепких щупалец. Инстинкты кричат мне: от него надо уходить напрямую, но Финник, оказывается, мчится по склону под особым углом, по направлению к воде окружающей Рог изобилия. «Точно, вода!» – проносится у меня в голове. Ядовитые капли все глубже проникают под кожу. Теперь я даже рада, что не убила Одэйра. Без него мне бы Пита не вытащить. Хорошо, когда кто-то играет на твоей стороне, хотя это и ненадолго.
    
Мэгз вовсе не виновата, что я начинаю падать Она и хотела бы превратиться в пушинку, но не умеет. А мои силы не беспредельны. Особенно теперь, когда отнимается правая нога. Если первые два раза мне как-то удается подняться, то на третий она вообще отказывает, и старуха летит на землю, да и я качусь кубарем вслед за ней попутно цепляясь за стволы и лианы.
    
Финник в тот же миг возвращается вместе с Питом.
    
– Не получится, - говорю я. - Можешь взять обоих? Идите вперед, я догоню.
    
Весьма сомнительное обещание, однако я произношу его со всей твердостью, на какую способна.
    
В лунном сиянии глаза Одэйра отсвечивают зеленым. Я очень ясно их вижу. Они странно мерцают, как у кота. Наверное, из-за набежавших слез.
    
– Нет, – отвечает он. – Я не могу взять обоих. У меня отказали руки. – В самом деле, они беспомощно дергаются во все стороны. Ладони пусты. Из двух трезубцев уцелел лишь один, и тот – у Пита. – Мэгз, прости. Я не справлюсь.
    
Дальше происходит нечто настолько невероятное и безумное, что я даже не успеваю вмешаться. Старуха рывком поднимается, целует Финника в губы и нетвердым шагом уходит в туман. Тело ее содрогается в жутких конвульсиях, точно в танце, а потом она падает.
    
Хочется закричать, но горло в огне. Делаю бессмысленный шаг навстречу туману, и тут грохот пушки провозглашает: Мэгз ушла навсегда, ее сердце остановилось.
    
– Финник? – хрипло зову я, но он уже оторвался от страшного зрелища и возобновил отступление.
    
Волоча ногу, бреду за ним. Что еще остается?
    
Время и место утрачивают свой смысл. Похоже, туман проник даже в мысли, все кажется сплошь нереальным. Сокровенная, почти животная жажда жизни толкает меня вперед, вслед за товарищами, хотя и так уже очевидно: я умираю. Только по частям, а не как старуха – целиком, вся сразу. Это-то мне известно, или я просто думаю, что известно... Полный бред.
    
На бронзовых волосах Одэйра играют лунные блики. Продолжаю следовать за ним, хотя моя нога превратилась в бесчувственную деревяшку, а кожу пронзают обжигающие уколы.
    
Но вот Финник падает вместе с Питом. А я, словно заведенная, никак не могу остановиться, в конце концов, спотыкаюсь об их распростертые тела и падаю сверху. «Значит, вот как и где и когда мы все умрем», – проносится в голове. Но мысль эта кажется отвлеченной и не пугает – по крайней мере, по сравнению с болью, терзающей меня прямо сейчас. Одэйр громко стонет, и я заставляю себя сползти. Теперь я отчетливо вижу стену тумана, принявшего жемчужно-белесый оттенок. То ли лунный свет обманывает мои глаза, то ли мгла начинает преображаться. Да, она быстро густеет, будто наткнулась на прозрачную стену. Прищуриваюсь: в самом деле, щупалец больше нет. И вообще никакого продвижения вперед. Как и прочие ужасы, виденные мной на арене, туман достиг положенного ему предела. Или же распорядители передумали нас пока убивать.
    
– Он остановился, – хочу сказать я, но из воспаленного рта вырывается лишь хриплое карканье. – Он остановился.
    
Видимо, со второго раза выходит немного понятнее, потому что Финник и Пит тут же оборачиваются. Белесая пелена поднимается к небесам, словно ее высасывают невидимым пылесосом, и вскоре от нее не остается ни клочка.
    
Пит скатывается с Финника, и тот поворачивается на спину. Мы переводим дыхание лежа, подергиваясь в сетях отравы, опутавшей и тела, и мысли. Проходит несколько минут. Пит неопределенно тычет пальцем вверх:
    
– Апс... яныы.
    
Подняв глаза, обнаруживаю парочку... Да, наверное, обезьян. Живьем я их не встречала – в наших лесах такая добыча не водится, – скорее, видела на картинке или во время одного из прошлых сезонов Голодных игр, но при виде странных зверьков мне приходит на ум то же самое слово. Шкура у них оранжевая, а может и нет, издалека не понятно. Рост – до пупка взрослому человеку. Наверное, обезьяны – это хороший знак. Они бы не стали слоняться поблизости, будь воздух отравлен. Какое-то время мы, люди и животные, молча рассматриваем друг друга. Потом Пит с усилием поднимается на колени и принимается отползать вниз по склону. Мы все ползем, потому что ходить после этой ночи кажется недостижимой роскошью – как, например, летать. Наконец зелень уступает место узкому песчаному пляжу, и теплые волны вокруг Рога изобилия лижут наши лица. Я отдергиваюсь, точно коснулась открытого пламени.
    
«Сыпать соль на раны». Впервые до меня доходит полный смысл этого выражения. Язвы и раньше ныли, а теперь боль вспыхивает с новой силой, и я едва не теряю сознание. Впрочем, появляется и другое чувство: словно что-то ее вытягивает. Пробы ради опускаю в воду ладонь. Мучительно, но терпимо. Сквозь лазурные волны видно, как из болячек на коже вытекает жижа молочного цвета. Вместе с ней растворяется боль. Отстегиваю свой пояс и снимаю комбинезон, превратившийся в продырявленные лохмотья. Удивительно, что белье и обувь не пострадали. Понемногу, с осторожностью опуская в воду конечности, вымываю отраву из ран. Пит следует моему примеру. А Финник, только-только притронувшись к воде, пятится прочь и ложится ничком на песке, не желая – или не в силах – принять очищение.
    
Хуже всего приходится, когда я открываю глаза под водой, тяну ее в ноздри, высмаркиваю наружу и даже несколько раз полощу горло. Зато теперь я в достаточно хорошей форме, чтобы заняться Финником. Онемение в ноге проходит правда, по рукам еще пробегают судороги. Одэйра не дотащить до воды – он раньше умрет от боли. Зачерпывая воду горстями, поливаю его крепко сжатые кулаки. Яд выходит в воздух тоненькими клубами белесой мглы, от которых мне хватает ума держаться как можно дальше. Питу стало немного легче, и он спешит мне на помощь. Во-первых, разрезает костюм на Финнике, а во-вторых, находит пару глубоких ракушек, что куда лучше наших горстей. Для начала мы отливаем водой ладони: они пострадали сильнее всего. Бледный туман так и валит клубами, но Финник даже не замечает. Он продолжает лежать, закрыв глаза, и время от времени постанывает.
    
И вдруг я оглядываюсь, начиная понимать всю опасность нашего положения. Луна слишком яркая, чтобы надежно спрятаться от врагов под покровом ночи. Нам еще повезло, что никто до сих пор не напал. Конечно, мы бы заметили противников издалека, но если явятся сразу четверо профи, сила будет на их стороне. А эти громкие стенания скоро выдадут нас с головой.
    
– Надо его окунуть, – шепчу я.
    
Пит кивком указывает на ноги. Мы берем по одной, разворачиваем Одэйра на сто восемьдесят градусов и принимаемся окунать в соленую воду – по несколько дюймов плоти за раз. Сначала лодыжки. Выжидаем пару минут. До середины икр. Ждем. Потом колени. Над кожей вьются струи тумана, Финник охает. Продолжаем очищать его тело от яда, один небольшой участок за другим. Заодно выясняется, что чем больше времени я провожу в воде, тем прекраснее себя чувствую. Улучшается не только состояние кожи мозг и мышцы тоже становятся заметно послушнее. У Пита разглаживается лицо, обвисшее веко вновь поднимается, как и уголок рта.
    
Между тем Финник начинает оживать. Глаза открываются и осмысленно смотрят на нас. Я кладу его голову себе на колени, и мы вымачиваем парня еще минут десять, пока из шеи выходит накопившаяся отрава. Когда Одэйр самостоятельно поднимает над водой руки, мы с Питом обмениваемся улыбками.
    
– Осталась твоя голова, Финник. Это противнее всего, но если вытерпишь – потом будет легче, – произносит мой напарник.
    
С нашей помощью Одэйр погружается и, вцепившись в наши ладони, прочищает глаза, рот, ноздри. Говорить пока не может – видно, горло еще саднит.
    
– Попробую сходить за питьем, – говорю я, нащупав на поясе выводную трубку, привязанную лианой.
    
– Давай сначала я просверлю дырку, – предлагает Пит. – А ты останься с ним. Ты же у нас – целительница.
    
«Неудачная шутка», – думаю я, однако молчу: забот и так предостаточно. Финнику почему-то досталось больше всех. То ли он просто крупнее нас, то ли напрягался за четверых. А если еще и вспомнить о Мэгз... Я до сих пор не могу понять, что произошло. Парень оставил ее, чтобы вытащить Пита. Зачем? А старуха не только не возразила – не задумываясь, побежала навстречу смерти. Может, оттого, что ее дни в любом случае сочтены? Или этим двоим показалось, что Финнику будет легче выиграть при таких союзниках, как мы? Однако задавать вопросы не время: стоит взглянуть на измученное лицо Одэйра, чтобы это понять.
    
И я решаю заняться собой. Извлекаю из лохмотьев комбинезона брошку с пересмешницей, прикалываю на бретельку. Застегиваю спасательный пояс. Он выглядит совершенно как новенький – должно быть, кислотонепроницаем. Плавать можно и без него, но Брут отбивал им стрелы, а лишняя защита не помешает. Распутываю волосы, заметно поредевшие после отравленного тумана, и, старательно расчесав их пальцами вновь заплетаю то, что осталось.
    
Пит обнаружил подходящее дерево в десяти ярдах над песчаной полоской. Его плохо видно, зато звук ножа, скребущего ствол, слышен очень отчетливо. Интересно, что стало с шилом? Уронила его старуха или унесла с собой в туман? Полезная вещица... была.
    
Захожу поглубже на мелководье, чтобы попеременно поплавать на спине и на животе. Финник преображается на глазах. Медленно начинает шевелиться, словно проверяет силы, и вот уже – плывет, но не так ритмично и ровно, как это делаю я. Он скорее похож на морское животное, очнувшееся от спячки, – погружается и выныривает, пускает струю изо рта, кружится и уходит вниз штопором, так что мне даже со стороны становится дурно смотреть. А потом, когда я уже думаю, что он утонул, – над волнами показывается мокрая голова.
    
– Не надо так делать, – вздрогнув от неожиданности, говорю я.
    
– Как? Нырять или, наоборот, выныривать?
    
– И то и другое... То есть ни того, ни другого. Ничего не надо. Отмокай и будь паинькой. А если уж ты полон сил, пойдем и поможем Питу.
    
Как только мы приближаемся к джунглям, я сразу же чувствую перемену. Сказываются годы лесной охоты, а может, восстановленное ухо и впрямь лучше слышит благодаря капитолийским хирургам, но только я вдруг ощущаю большое скопление живых существ над нашими головами. Им даже не нужно визжать или вскрикивать. Достаточно ровного дыхания, которое вырывается из множества ртов.
    
Трогаю Финника за руку, и он поднимает взгляд. Не представляю себе, как все они могли подобраться к нам, сохраняя мертвую тишину. Хотя почему сохраняя? Мы были слишком заняты исцелением собственных ран, за это время могло произойти что угодно.
    
Не пять и не десять, а многие дюжины обезьян повисли на ветвях и лианах. Первая парочка, встреченная нами за краем тумана, напоминала приветственный комитет. А это – скорее грозная армия.
    
Финник поудобнее перехватывает свой трезубец. Я заряжаю лук сразу парой стрел. И как можно спокойнее окликаю:
    
– Пит? Мне тут нужна твоя помощь.
    
– Сейчас, минуточку. Я почти закончил, – отзывается он, копошась у дерева. – Ну вот. Принесла трубку?
    
– Да. Но мы кое-что нашли, на что тебе стоило бы взглянуть, – продолжаю я сдержанным голосом. – Подойди к нам, только осторожнее, чтобы не спугнуть.
    
Не нужно ему раньше времени замечать обезьян. Или даже прямо смотреть на них. Вдруг эти твари примут обычный взгляд за сигнал враждебности.
    
Пит поворачивается к нам, отдуваясь после работы. Мой тон его настораживает.
    
– Ладно, – небрежно бросает он.
    
И движется в нашу сторону. Стараясь, конечно, топать потише, хотя и с двумя здоровыми ногами у него это плохо получалось. Впрочем, главное: Пит идет, обезьяны не шевелятся... Когда до нас остается каких-то пять ярдов, он ощущает подвох и буквально на миг поднимает глаза. Слышится оглушительный визг – и его накрывает подвижная рыжая масса.
    
Никогда не видела, чтобы звери так быстро перемещались. Можно подумать, лианы нарочно смазаны маслом. Обезьяны скользят по ним, покрывая прыжками гигантские расстояния. Ощетинив загривки, оскалив клыки, выпуская когти как выкидные лезвия... Мне мало известно про обезьян, однако в естественных условиях животные держатся по-другому.
    
– Переродки! – выдыхаю я, и мы с Финником бросаемся в заросли.
    
Стрелы нужно беречь. Ни одной мимо цели. Так я и делаю, при зловещем свете луны целясь то в глаз, то в сердце, то в шею. Твари падают одна за другой. Что ни выстрел – то смерть. Но и этого мало. Финник насаживает обезьян на трезубец и тут же отбрасывает их прочь, словно пойманную рыбу. Пит отбивается от врагов ножом. Мне в ноги, а то и пониже спины вцепляются когти, но, к счастью, нападающих кто-то снимает. Становится невыносимо душно: в воздухе все сильнее пахнет раздавленными растениями, пролитой кровью и потными шкурами. Мы трое становимся, повернувшись друг к другу спинами. И вот, потянувшись за новой стрелой, я хватаю пальцами пустоту. Внутри словно все обрывается. Минутку: ведь у Пита второй колчан! Ему стрелы все равно не нужны, он дерется ножом. Пытаюсь последовать его примеру, но переродки гораздо быстрее меня, они наскакивают и отпрыгивают обратно так стремительно, что я не успеваю отвечать на удары.
    
– Пит, стрелы! – вырывается у меня.
    
Он поворачивается, тянется за спину, и тут происходит ужасное. Я вижу, как из джунглей к нему бросается обезьяна. Выстрелить не могу, потому что нечем. Финник как раз вонзил свой трезубец в очередную жертву; вытащить не успеет. Пит возится с колчаном, не сумеет отбиться. Швыряю в животное собственный нож. Переродок делает кувырок и, увернувшись от лезвия, продолжает наступать.
    
Обезоруженной и беспомощной, мне остается только одно. Бросаюсь к напарнику, чтобы свалить его наземь, закрыть своим телом, хотя в душе уже понимаю: поздно.
    
А вот она – успевает. Появляется словно из ниоткуда, прямо из воздуха, и через миг, пошатываясь, уже стоит перед Питом. На теле – кровь, из раскрытого рта вылетает пронзительный визг, расширенные зрачки напоминают черные дыры.
    
Морфлингистка из Дистрикта номер шесть раскидывает костлявые руки, будто желает обнять переродка, и клыки впиваются прямо ей в грудь.
   
   
    
     
22
    
    
Уронив колчан, Пит всаживает свой нож обезьяне в спину, еще и еще, пока челюсти твари не разжимаются. Потом отбрасывает переродка ногой и готовится к новой атаке. Я подбираю стрелы, вновь заряжаю лук. За спиной громко дышит Одэйр; впрочем, у него теперь не так много работы.
    
– Ну, давайте же! Подходите! – в ярости восклицает Пит.
    
Но с обезьянами что-то случилось. Они отступают, пятятся в джунгли и растворяются в зарослях, точно повинуясь невидимому зову. Разумеется, зову распорядителей, решивших, что на сегодня достаточно.
    
– Возьми ее, мы прикроем, – бросаю я.
    
Пит бережно поднимает свою спасительницу и переносит на пляж, где с оружием наготове – на всякий случай – встали мы с Финником. Но все обезьяны пропали, если не считать оранжевых туш, разбросанных на земле. Пит опускает морфлингистку на песок, Я разрезаю костюм у нее на груди, и нашим глазам предстают четыре проникающих раны. Кровь медленно сочится из них; все так безобидно с виду. Настоящие повреждения – глубоко внутри. Судя по месту укуса, зубы задели какой-нибудь жизненно важный орган – легкие или сердце.
    
Женщина разевает рот, словно рыба, которую вытащили на берег. Кожа у нее дряблая зеленоватого оттенка. Вид изможденный, глаза пустые. Ребра торчат наружу, точно у ребенка, погибшего от истощения. Разумеется, уж ей-то продуктов хватало, и все же она предпочла предаться зависимости, как и Хеймитч. Я беру ее руку; та странно подергивается. Из-за яда, поразившего нервные окончания, или же из-за потрясения, а может быть, это ломка. Мы уже ничего не можем поделать. Разве что оставаться рядом, пока она не умрет.
    
– Пойду осмотрюсь. – Финник поднимается и уходит.
    
Мне хочется с ним, однако морфлингистка так сильно вцепляется в руку, что хоть разжимай костлявые пальцы, а на такую жестокость я не способна. Может, спеть ей, как Руте? Но я даже имени умирающей не узнала, не говоря уже о том, любит ли она музыку. Мне известно только одно: эта женщина умирает.
    
Пит опускается рядом на корточки и гладит ей волосы. А потом начинает вполголоса говорить, причем обращается явно не ко мне, потому что я не понимаю ни слова.
    
– У меня дома есть краски, из которых можно смешать любой оттенок. Розовый – нежный, словно кожа младенца, или насыщенный, как ревень. Зеленый, будто весенняя травка. Мерцающий голубой, точно лед на воде.
    
Морфлингистка не отводит от него глаз и ловит каждое слово.
    
– Однажды я целых три дня бился над оттенком белого меха в солнечных искрах. Понимаешь, мне-то казалось, он должен быть желтым, а все гораздо сложнее. Пришлось наносить слои самых разных красок. Один за другим, – продолжает Пит.
    
Женщина дышит все медленнее, все поверхностнее. И, обмакнув палец в кровь, чертит свободной рукой на груди свои любимые завитушки.
    
– А вот радугу до сих пор не могу понять. Они такие неуловимые. Появляются быстро, а исчезают еще быстрее. Разглядеть не успеешь. Померещится что-то синее, что-то пурпурное... И все, растаяла. Растворилась в воздухе, – произносит Пит.
    
Морфлингистка смотрит, как зачарованная. Потом, словно в трансе, поднимает дрожащую руку и рисует у него на щеке что-то вроде цветка.
    
– Благодарю, – шепчет Пит. – Это очень красиво.
    
Ее лицо озаряет улыбка, из горла вырывается слабый писк. Потом окровавленная ладонь падает на грудь, мы слышим последний вздох, и в тот же миг палит пушка. Хватка вокруг моего запястья слабеет.
    
Пит относит умершую к воде. Потом возвращается и садится рядом со мной. Тело качается на волнах, которые несут его к Рогу изобилия, но тут появляется планолет. Оттуда выпадают железные четырехзубые челюсти, обхватывают морфлингистку и уносят в ночное небо. Навсегда.
    
Финник возвращается к нам, зажав полный кулак моих стрел, еще мокрых от обезьяньей крови.
    
– Вот, решил, что тебе сгодятся.
    
– Спасибо.
    
Иду отмывать свое тело, а заодно и оружие от багровых пятен. Потом возвращаюсь в джунгли за клочьями сухого мха. Мертвых обезьян уже нет и в помине.
    
– Куда они подевались? – любопытствую я.
    
– Не знаем, – пожимает плечами Финник. – Лианы пошевелились, а потом – раз! и тушки пропали.
    
Усталые, оцепенелые, мы смотрим на заросли. Теперь, когда ничто не отвлекает внимания, я замечаю, что крохотные болячки покрылись струпьями. Боль ушла, зато все чешется. Причем сильно. Внушаю себе, что это хороший знак. Наверное, ранки так заживают. Исподтишка наблюдаю за Питом и Финником: они уже вовсю расцарапывают свои пострадавшие лица. Надо же, и нашему безупречному красавчику сегодня досталось.
    
– Не чешитесь, – предупреждаю я, вспомнив давний мамин совет, хотя сама умираю от желания поскрестись везде сразу. – Инфекцию занесете. Может, попробуем еще раз добыть воды?
    
И мы отправляемся обратно к дереву, над которым уже поработал мой напарник. Пока он прилаживает выводную трубку, я и Одэйр стоим с оружием наготове, но угрозы пока не видно. Пит напал на хорошую жилу, и вскоре вода начинает хлестать ручьем. Утолив жажду, мы ополаскиваем теплой водой исстрадавшиеся от чесотки тела. Затем наполняем питьем несколько раковин и возвращаемся на пляж.
    
Ночь еще не окончилась, но до рассвета остались считаные часы. Если только распорядители его не отменят. Вызываюсь покараулить, чтобы дать, мужчинам немного передохнуть.
    
– Нет, Китнисс, лучше я, – возражает Одэйр.
    
По лицу видно: он еле сдерживает рыдания.
    
Мэгз... Что ж, если он хочет остаться со своей скорбью наедине, я не стану ему мешать.
    
– Хорошо, Финник, спасибо.
    
Устраиваюсь на песке рядом с Питом, и тот без промедления засыпает. А я продолжаю таращиться в ночь, размышляя о том, как многое может перемениться за сутки. Еще вчера имя Одэйр стояло одним из первых в моем списке будущих жертв, а сегодня он караулит мой сон. Не представляю себе, зачем он спас Пита ценой жизни Мэгз. Знаю только, что никогда не сравняю счет между нами. Остается одно – уснуть поскорее чтобы дать человеку спокойно погоревать. Так я и делаю.
    
Глаза открываются уже поздним утром. Пит рядом, он еще не проснулся. Над нашими головами на ветках подвешена травяная циновка – что-то вроде солнечного тента. Сажусь на песке и оглядываюсь вокруг. Оказывается, Финник не сидел сложа руки. Две плетеные миски наполнены свежей водой. В третьей – россыпь моллюсков,
    
Одэйр разбивает панцири камнем.
    
– Эти твари вкуснее свежими, – произносит Финник и, оторвав кусок мяса, ловко забрасывает его в рот.
    
Делаю вид, будто не замечаю, как у него покраснели глаза.
    
От запаха еды урчит в животе. Тянусь к миске, но вдруг замечаю засохшую кровь под ногтями. Похоже, я сильно чесалась во сне.
    
– Так можно инфекцию занести, – замечает Финник.
    
– Да, я в курсе.
    
Иду к соленой воде и смываю кровь. Даже не знаю, что ужаснее – боль или эта чесотка. Наконец решаю: все, с меня хватит, и, громко топнув ногой, запрокидываю лицо к небу.
    
– Эй, Хеймитч, ты меня слышишь или опять упился до чертиков? Вообще-то, нам не помешало бы средство для кожи.
    
Парашют появляется с удивительной быстротой. Тюбик ложится прямо мне в руку.
    
– Самое время, – ворчу я, но не могу заставить себя улыбнуться
    
Хеймитч... Чего бы я только не отдала за пять минут разговора с тобой!
    
Плюхаюсь на песок рядом с Финником и откручиваю крышечку. Внутри – густая темная мазь с едким запахом дегтя и сосновых иголок. Сморщив нос, выдавливаю каплю на ладонь и принимаюсь втирать в ногу. Из груди вырывается вздох облегчения: чесотка и впрямь уходит. Правда, кожа приобретает зеленовато-серый оттенок словно у привидения. Обработав одну ногу, приступаю к другой, а тюбик бросаю Финику. Тот недоверчиво глядит на меня.
    
– У тебя такой вид, словно ты разлагаешься.
    
Однако страдания побеждают сомнения, и через минуту парень тоже втирает мазь во все тело. Смесь этой жижи со струпьями выглядит отвратительно. Даже забавно наблюдать, как он, горемычный, терзается.
    
– Бедненький Финник. Ты, наверное, первый раз в жизни стал непохож на красавца?
    
– Да уж. Непривычное ощущение. Ну ты же как-то всю жизнь терпела.
    
– Держись от зеркал подальше, – советую я, – скоро забудешь.
    
– Ага, особенно если ты будешь вертеться перед глазами.
    
Мы по очереди намазываем друг другу спины. Я уже собираюсь разбудить Пита, когда Одэйр говорит:
    
– Погоди. Это надо сделать вдвоем. Пусть увидит оба наших лица.
    
В последнее время в жизни осталось так мало места для развлечений, что я соглашаюсь. Мы становимся по бокам от спящего, наклоняемся прямо над ним и легонько трясем за плечи.
    
– Пит, вставай, – мелодично воркую я.
    
Его веки приподнимаются.
    
– Аа!
    
Напарник подпрыгивает, словно ужаленный. Мы двое валимся на песок и хохочем до коликов. А когда решаем остановиться, бросаем взгляды на Пита, который пытается напустить на себя негодующий вид, – и снова прыскаем. К тому времени, как приступ проходит, я начинаю думать, что ошибалась по поводу Финника. Может, он и не так тщеславен или самовлюблен, как мне раньше казалось? По крайней мере, не настолько... Стоит мне прийти к этому умозаключению, как возле нас опускается парашют со свежей буханкой. Вспомнив, что в прошлом сезоне каждая из посылок Хеймитча что-нибудь означала, я мысленно делаю для себя пометку на будущее. «Держись ближе к Финнику – и тебе не дадут умереть от голода».
    
Парень задумчиво крутит подарок в руках, мнет пальцами корку с видом скупого хозяина. В этом нет никакой нужды. И так ясно, что слегка зеленоватый хлеб с примесью водорослей выпекается только в Четвертом дистрикте. Это твое, Одэйр. Мы понимаем. И ты, наверное, тоже кое-что понял. Например, что вдруг получил чрезвычайно ценный подарок и что, вероятно, другого такого уже не пришлют. А может, хруст корки неожиданным образом напомнил тебе о Мэгз?
    
В конце концов он говорит:
    
– С моллюсками будет вкуснее.
    
Пока я натираю Пита лекарственной мазью, Финник проворно чистит богатый улов от панцирей. Мы садимся в кружок и угощаемся нежным мясом вприкуску с солоноватым хлебом Четвертого дистрикта.
    
Вид у нас жуткий – кажется, из-за мази стали отваливаться струпья, но я очень рада этому чудодейственному средству. Оно не только спасет нас от самой жестокой чесотки в жизни, но и послужит защитой от раскаленного солнца, сияющего на розовом небосклоне. Кстати, судя по его положению, сейчас около десяти часов утра, и мы провели на арене примерно день. Одиннадцать человек уже мертвы. Тринадцать живы. Десять скрываются где-то в джунглях. Трое или четверо из них – профессионалы. Кто прочие – почему-то не хочется вспоминать.
    
Я-то надеялась на покровительство джунглей, а они обернулись роковой западней. Настанет время, когда нам придется вернуться в чащу, чтобы поохотиться или стать чьими-то жертвами, но прямо сейчас мне хочется одного – оставаться как можно дольше на нашем пляже. Да пока и не слышно других предложений. А между тем джунгли словно замерли – мерцают на солнце зеленой листвой, мирно стрекочут голосами тысяч насекомых и не спешат нас пугать... И тут в отдалении раздается пронзительный крик. Заросли напротив нас начинают странно качаться. Над гребнем холма поднимается гигантская волна. Захлестнув вершины деревьев, она с ревом несется вниз по склону и с такой силой обрушивается в море вокруг Рога изобилия, что вода пузырится у наших колен и смывает пожитки. Мы втроем ухитряемся спасти почти все, кроме разъеденных кислотой комбинезонов, от которых и так уже никакого прока.
    
Где-то грохочет пушка. Там, откуда пришла волна, появляется планолет и забирает очередное тело. «Двенадцать», – думаю я.
    
Поглотив чудовищный вал, круг воды постепенно успокаивается. Мы снова раскладываем вещи на мокром песке и собираемся сесть, когда я замечаю их. В трех «спицах» от нас из джунглей на пляж выходит странная троица.
    
– Вон там, – шепчу я, кивая в нужную сторону.
    
Пит и Одэйр следят за моим взглядом, и мы, не сговариваясь, прячемся под сенью пышных зарослей
    
Все трое находятся в ужасном состоянии, это видно сразу. Один из них почти тащит другого, а третий бродит неровными кругами, точно лунатик Кожа у всех густого кирпично-красного цвета их словно макали в краску, а потом как следует просушили.
    
– Кто это? – спрашивает Пит. – Может, переродки?
    
Я прицеливаюсь из лука, готовясь при необходимости выстрелить. Но пока ничего особенного не происходит. Тот, кто и так еле шел, обессиленно падает на песок. Его помощник, досадливо топнув ногой, толкает на пляж и третьего, что ходил кругами.
    
У Финника светлеет лицо.
    
– Джоанна! – кричит он и бросается навстречу троим краснокожим;
    
– Финник! – Это и вправду голос Джоанны.
    
Мы с Питом переглядываемся.
    
– Что теперь?
    
– Мы же не бросим товарища, – отвечает он.
    
– Куда уж нам. Ладно, пошли, – ворчу я, хотя честно сказать, если бы у меня и был список возможных союзников, Джоанны Мэйсон там все равно бы не оказалось.
    
Однако мы бредем по пляжу, чтобы присоединиться к «веселой» компании. Рассмотрев спутников Джоанны, я чувствую, что окончательно сбита с толку. На песок повалился не кто иной как Бити, а Вайресс описывает замысловатые петли, чтобы не рухнуть следом.
    
– Ого, посмотри-ка, кто с ней,
    
– Долбанутый и Тронутая? – Пит озадачен не меньше моего. – Хотел бы я знать, как так получилось.
    
Подходим ближе. Джоанна быстро тараторит показывая на джунгли.
    
– Мы-то думали, дождь, понимаешь? Из-за молнии, а пить хотелось ужасно. А когда начали спускаться, оказалось – кровь. Густая, горячая Глаза ничего не видят, рот не откроешь – тут же полный и наберется. Шатались-шатались вокруг хотели выбраться, а потом Чума наткнулся на силовое поле.
    
– Мне так жаль, – произносит Финник.
    
Я секунду соображаю, кто такой Чума. Кажется, напарник Джоанны, трибут из Седьмого дистрикта, но мы с ним почти не виделись. Не припомню, чтобы он показывался на тренировках.
    
– Ясное дело, толку от него было немного, но все же земляк, – отвечает она. -– Бросил меня вот с этими. – Она поддевает носком ноги полумертвого Бити. – Ему нож засадили в спину, а у нее вообще...
    
Мы поворачиваемся к Вайресс. Она все бродит кругами, покрытая кровью, и тихо бормочет:
    
– Тик-так. Тик-так.
    
– Мы уже поняли. Тик-так, тик-так, с нашей Тронутой что-то не так, – отмахивается Джоанна. Вайресс, точно среагировав на ее слова, качается в нашу сторону, и девушка грубо толкает ее на берег. – Лежи спокойно! Когда ж ты угомонишься?
    
– Отстань от нее! – рявкаю я.
    
Джоанна с ненавистью прищуривает карие глаза.
    
– Отстать? – шипит она и, сделав шаг вперед, внезапно закатывает мне оплеуху, да такую, что искры летят из глаз. – А кто их, по-твоему, вытащил из кровавых джунглей ради тебя? Ты...
    
Финник перебрасывает ее извивающееся тело через плечо, уносит к воде и несколько раз окунает. В передышках Джоанна, визжа, осыпает меня оскорблениями. Но я не стреляю. Во-первых, она с Одэйром, а во-вторых, что там было сказано? «Ради меня»?
    
Поворачиваюсь к напарнику:
    
– Что это значит? Причем здесь я?
    
– Не знаю. Но ты сама хотела быть с ними, – напоминает Пит. – Еще вначале.
    
– Да, хотела. Вначале. – Все равно, это ничего не объясняет. Я смотрю на недвижное тело Бити. – Тогда надо что-то делать, иначе недолго нам наслаждаться их обществом.
    
Пит несет изобретателя, а я веду Вайресс за руку к нашему небольшому лагерю. Усаживаем женщину на мелководье, чтобы помылась. Она лишь крепко сцепляет ладони и время от времени повторяет: «Тик-так». Отстегнув пояс Бити, я обнаруживаю привязанный к нему обрывком лианы увесистый металлический цилиндр. Понятия не имею, что это, но если предмет настолько важен для Бити, значит, и в самом деле имеет какую-то ценность. Бросаю его на песок. Одежда мужчины буквально присохла к коже, и я понемногу отклеиваю ее, пока Пит придерживает его в воде. Через несколько минут отмокает комбинезон. Оказывается, белье точно так же насквозь пропитано кровью. Чтобы отмыть беднягу, приходится раздеть его догола. Впрочем, не скажу, чтобы на меня это произвело впечатление. За последний год на нашем кухонном столе побывало множество обнаженных людей. Со временем к этому привыкаешь.
    
Подстелив травяную циновку, опускаем Бити на живот: нужно же осмотреть его спину. От лопатки к ребрам и ниже тянется рана длиной в шесть дюймов. Лицо очень бледное – видимо, крови потеряно немало, и она до сих пор сочится.
    
Я присаживаюсь на колени и размышляю. Что у нас есть из лекарств? Соленая вода? Начинаю понимать, как чувствовала себя мама, когда лечила больных одним только снегом. Бросаю взгляд на зеленые джунгли. Вот где наверняка есть отличная природная аптека; знать бы еще, как ею пользоваться. На ум приходит пушистый мох, который Мэгз протянула мне, чтобы высморкаться.
    
– Сейчас вернусь, – говорю я Питу.
    
К счастью, этого добра повсюду хватает. Срываю целые горсти с ближайшего дерева и тороплюсь обратно. Хорошенько обкладываю мхом рану Бити, а потом закрепляю при помощи прочных лиан. Влив ему в рот воды, мы перетаскиваем мужчину в тень, к самому краю джунглей.
    
– Кажется, это все, что в наших силах, – говорю я.
    
– Ну и хорошо. Ты замечательный лекарь, – отвечает напарник. – Это врожденное.
    
– Нет, – качаю я головой. - У меня кровь отца. – И она ускоряет свой бег по жилам во время охоты, а не во время какой-нибудь эпидемии. – Пойду посмотрю, как там его подружка.
    
Захватив горсть мха, подхожу к Вайресс. Та не сопротивляется, когда я раздеваю ее и оттираю кровь. Глаза у нее расширенные от страха, а с губ все настойчивее срывается: «Тик-так». Чувствую – хочет что-то сказать, но без «переводчика» Бити я совершенно беспомощна.
    
– Да, конечно, тик-так, тик-так.
    
Кажется, мои слова ее слегка успокаивают.
    
Отстирываю комбинезон почти дочиста и помогаю Вайресс одеться. Пояс не пострадал, поэтому я его тоже застегиваю. А вот белье кладу в ямку на мелководье и придавливаю камнем.
    
Тут к нам присоединяются чистенькая Джоанна и линяющий Финник. Новоявленная союзница жадно глотает воду и набивает живот мясом моллюсков, а я пытаюсь влить или запихнуть хоть что-нибудь в рот своей подопечной. Одэйр отстраненным, почти насмешливым тоном рассказывает о ядовитом тумане и нашествии обезьян опустив самую важную часть истории.
    
Потом каждый из нас вызывается караулить чужой сон; в итоге бодрствовать остаемся мы с Джоанной. Я – потому что уже отдохнула, а она – потому что наотрез отказалась ложиться. Все отправляются спать. Мы двое молча сидим на пляже.
    
Для верности покосившись на Одэйра, Джоанна поворачивается ко мне.
    
– Как же вы потеряли Мэгз?
    
– Из-за тумана. Финник нес Пита. Я – Мэгз, но не слишком долго. Потом упала и не сумела подняться. Он сказал, что не сможет нести двоих. Старуха поцеловала Финника и ушла в ядовитую мглу.
    
– Знаешь, она ведь была его ментором, – цедит девушка обвиняющим тоном.
    
– Я этого не знала.
    
– Практически членом семьи, – помолчав, продолжает Джоанна уже без прежней злости.
    
Мы наблюдаем, как волны полощут придавленное камнем белье.
    
– Да, – спохватываюсь я, – так зачем тебе понадобились Тронутая и Долбанутый?
    
– Я же говорю: нужно было доставить их тебе. Хеймитч заявил, что это единственный способ стать твоей союзницей. Ты ведь так ему и сказала?
    
«Нет», – проносится у меня в голове. Но лучше согласно кивнуть.
    
–– Спасибо. Я ценю твою помощь.
    
– Надеюсь. – И девушка снова глядит на меня с открытым презрением, будто на самое тяжкое бремя в жизни.
    
Наверное, так чувствуешь себя, имея старшую сестру, которая тебя всей душой ненавидит.
    
– Тик-так, – раздается вдруг за спиной.
    
Оборачиваюсь: Вайресс незаметно подкралась к нам. Ее глаза прикованы к джунглям.
    
– Боже, опять она. Все, я пошла отсыпаться. Вы вдвоем чудесно покараулите.
    
С этими словами Джоанна уходит и растягивается рядом с Финником.
    
– Тик-так, – шепчет Вайресс.
    
Отвожу ее назад и укладываю, а потом, чтобы успокоить, долго поглаживаю ей руку. Женщина погружается в дрему, но беспокойно мечется и поминутно выдыхает свое «тик-так».
    
– Тик-так, – соглашаюсь я вполголоса. – Пора в постель. Тик-так. Засыпай.
    
Солнце поднимается по небосводу и наконец повисает прямо над нашими головами. «Полдень», – рассеянно думаю я. Хотя какая разница. Справа, вдали, в дерево бьет огромная молния и разражается электрическая гроза. Точно там, где и в прошлую ночь. Кто-то снова запустил бурю. Продолжая успокаивать Вайресс, я наблюдаю за вспышками, сама почти усыпленная плеском воды. И размышляю о прошлой ночи. Молнии начались после загадочного колокольного звона. Двенадцать ударов.
    
– Тик-так, – произносит Вайресс, очнувшись на миг, и опять отключается.
    
Тогда было двенадцать ударов. Примерно в полночь. И сразу гроза. Теперь солнце над головами. Как будто бы полдень. И молнии...
    
Медленно поднимаюсь и обвожу глазами арену. Вспышка мелькнула вон там. В следующем «куске пирога» наших новых союзников застал сильный ливень. Мы, наверное, были в третьем, когда появился туман. Едва он рассеялся – обезьяны четвертом сбились в опасную стаю. Тик-так. Стремительно поворачиваю голову в другую сторону. Несколько часов назад, около десяти волна пришла со стороны второго участка, считая слева от молнии. Которая ударила прямо сейчас. В обед. И в полночь. И снова в обед.
    
– Тик-так, – шепчет Вайресс во сне.
    
Всполохи прекращаются, справа от них начинается ливень, и до меня вдруг доходит смысл ее слов.
    
Приглушенно ахаю:
    
– Да тик-так.
    
Обвожу глазами арену, полный круг. Все верно.
    
Тик-так, тик-так. Это просто часы.
   
   
    
     
23
    
    
Часы. И почти вижу стрелки, кружащие над циферблатом арены, поделенным на двенадцать отсеков. Каждый час на смену одному ужасу приходит другой. Молнии, кровавый дождь, ядовитый туман, обезьяны – это первые четыре часа. В десять – волна. Понятия не имею, что происходит в остальных семи секторах, но Вайресс права.
    
Сейчас время багрового ливня? Мы – на пляже, под сектором обезьян и на мой вкус, слишком близко к туману. Ограничиваются ли напасти джунглями? Вряд ли. Волна доходила почти до самого центра. Если туман просочится на пляж или обезьяны вернутся...
    
Расталкиваю товарищей:
    
– Вставайте, Вставайте, нам надо уходить.
    
Впрочем, на объяснения времени хватит. Успеваю изложить им свою теорию – и про «тик-так», и про движения невидимых стрелок, управляющих смертоносными силами в каждом из секторов.
    
По-моему, я убедила всех, кто остался в здравом уме, за исключением Джоанны, готовой отвергнуть любое мое предложение. Но даже она соглашается: мол, береженого Бог бережет.
    
Пока товарищи собирают наши пожитки и надевают на Бити комбинезон, я бужу Вайресс. Она просыпается с испуганным криком:
    
– Тик-так!
    
– Верно, тик-так, арена – это часы. Часы, Вайресс, ты была права, – говорю я. – Все верно.
    
Женщина расцветает на глазах. Рада, наверное, что ее наконец-то поняли. А ведь она, должно быть, еще с первым ударом колокола обо всем догадалась.
    
– Полночь.
    
– Да, полночь – это начало, – киваю я.
    
В памяти всплывает картинка и настойчиво требует моего внимания. Перед глазами встает уже не обычный циферблат, а хрустальный. «Начинается в полночь», – сказал Плутарх. А потом на миг загорелось изображение моей пересмешницы. Что, если главный распорядитель как раз и хотел намекнуть насчет арены? Но для чего? Ведь меня еще не объявили трибутом будущих Игр. Может, он собирался помочь мне как ментору? Или все было решено заранее?
    
Вайресс кивает в сторону кровавого ливня.
    
– Час тридцать, – произносит она.
    
– Точно. Час тридцать. Ровно в два вон там, – я указываю на близлежащие джунгли, – разольется ядовитый туман. Нам нужно перебраться отсюда в безопасное место. – Вайресс улыбается и послушно встает. – Пить хочешь?
    
Подаю плетеную миску с водой. Женщина опустошает ее почти на четверть, а потом доедает последний кусок зеленоватого хлеба, протянутый Финником. Теперь, когда непонимание больше не стоит между нами, она с радостью вышла из оцепенения.
    
Проверяю оружие. Завязываю выводную трубку и тюбик с мазью в парашют и закрепляю на поясе при помощи обрывка лианы.
    
Бити еще не пришел в себя, а когда мой напарник пытается поднять его, решительно возражает:
    
– Веревка.