1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 
370  Молит о мире богов, и повязки жреца распускает    

Он на священном челе, и меня, о Феб, на порог твой    

За руку сам он ведет, потрясенного близостью бога.    

После отверз он уста, вдохновленные Фебом, и молвил:    

"Сын богини! С тобой – и в это твердо я верю —    

375  Воля великих богов, ибо эту тебе предназначил    

Участь бессмертный Отец и таков непреложный порядок.    

Ныне из многого я лишь немногое вправе поведать,    

Чтобы измерить моря и войти в Авзонийскую гавань    

Мог безопаснее ты. Остальное Парки Гелену    

380  Знать не дают и Сатурна дочь открыть запрещает.    

Помни: Италию ту, которую мнишь ты уж близкой,[175]    

Гавань, куда ты вскоре войти в неведенье мыслишь,    

Долгий путь отделяет от вас и обширные земли.    

Весла гнуть придется тебе в волнах тринакрийских,    

385  На кораблях пересечь Авзонийского моря равнину,    

Воды подземных озер и Цирцеи[176] остров увидеть,    

Раньше чем ты в безопасной земле свой город воздвигнешь.    

Знак я открою тебе (ты в душе сохрани его прочно):    

Там, где, тревогой томим, у потока реки потаенной,    

390  Возле прибрежных дубов ты огромную веприцу  встретишь, —    

Будет она лежать на земле, и детенышей тридцать    

Белых будут сосать молоко своей матери белой, —    

Место для города там, там от бед покой обретешь ты.    

Также не бойся, что грызть столы вас голод заставит:    

395  Путь отыщет судьба, Аполлон моленья услышит.    

Только ближних земель, берегов италийских восточных,    

Тех, в которые бьют валы вот этого моря,    

Ты избегай: живут в городах там злобные греки.    

Стены на этой земле нарикийские локры[177] воздвигли,    

400  С войском своим овладел Саллентинской равниной[178] ликтиец    

Идоменей; а вождь Филоктет, Мелибею покинув,[179]    

Прочной стеной оградил Петелию[180], маленький город.    

После, когда корабли остановятся, море измерив,    

И, возведя алтари, ты у берега будешь молиться,    

405  Волосы должно накрыть и укутать пурпурным  покровом,[181]    

Чтоб меж священных огней, в честь богов зажженных,  враждебный    

Лик не предстал пред тобой, не нарушил, зловещий, обряда.    

Впредь и ты и друзья – сохраняйте обычай священный,    

Пусть и у внуков завет этот так же свято блюдется.    

410  После отплытья тебя примчит к берегам  сицилийским    

Ветер – туда, где расступятся вширь теснины Пелора;[182]    

Влево к земле поверни и по морю влево плыви ты    

Кружным путем: берегись и волн, и берега справа!    

Слышал я: материк там обрушился в страшном крушенье    

415  (Могут все изменить бесконечно долгие сроки!),    

Две страны разделив,[183] что  прежде были едины;    

Вторгшись меж ними в провал, волнами могучими море    

От Гесперийской земли сицилийский берег отторгло    

И между пашен и сел потекло по расселине узкой.    

420  Справа Сцилла тебя там ждет, а слева – Харибда:    

Трижды за день она поглощает бурные воды,    

Море вбирая в провал бездонной утробы, и трижды    

Их извергает назад и звезды струями хлещет.    

Сцилла в кромешной тьме огромной пещеры таится,    

425  Высунув голову в щель, корабли влечет на утесы.    

Сверху – дева она лицом и грудью прекрасной,    

Снизу – тело у ней морской чудовищной рыбы,    

Волчий мохнатый живот и хвост огромный дельфина.    

Лучше Пахина тебе обогнуть тринакрийского меты,[184]    

430  По морю дольше идти, от прямого пути  отклониться,    

Чем хоть раз увидать безобразную Сциллу в обширном    

Гроте ее между скал, оглашаемых псами морскими.    

Дальше: если Гелен прозорлив и можно пророку    

Верить и дух его Феб наполняет истинным знаньем, —    

435  Только одно, одно лишь тебе повторю многократно,    

Сын богини, и вновь, и вновь о том же напомню:    

Прежде всего преклонись пред божественной силой Юноны,    

Ей молитвы твори, приноси обеты и жертвы,    

Чтобы владычицы гнев одолеть: с такою победой    

440  Можешь в Италию плыть, покинув Тринакрии берег.    

В Кумы[185] ты  попадешь, лишь только в край тот прибудешь;    

Там у священных озер, у Аверна средь рощи шумящей    

Ты под скалою найдешь пророчицу, что в исступленье    

Людям вещает судьбу, письмена же листьям вверяет;    

445  Все предсказанья свои записав на листьях  древесных,    

Дева их в гроте глухом оставляет, сложив по порядку,    

Должной чредою они до тех пор лежат неподвижно,    

Не повернется пока дверная ось и не сдвинет    

Листья с мест ветерок, отворенной поднятый дверью.    

450  Но не желает ловить по пещере летящие листья,    

Ни разложить по местам, ни собрать вещания дева,    

Все уходят ни с чем, Сивиллы приют проклиная.    

Время здесь потерять не бойся и не досадуй,    

Если друзья упрекнут, если в море властно дорога    

455  Вновь паруса призовет и наполнит их ветер  попутный.    

Вещую ты посети, предсказаний добейся мольбами, —    

Пусть лишь предскажет сама и уста разомкнет добровольно.    

О племенах италийских она, о будущих войнах    

Все расскажет тебе и укажет, как бед избежать вам,    

460  Если ж ее ты почтишь, то и путь безопасный  дарует.    

Бог только это тебе открывает устами моими.    

В путь! И возвысь до небес великую Трою делами!"    

     

Так пророк говорил, друзьям судьбу открывая;    

После велел он снести к кораблям дары золотые,    

465  Флот нагрузить серебром и резною костью  слоновой.    

Множество медных котлов додонских[186] нам подарил он,    

Также Пирра доспех – золотую кольчугу тройную,    

И островерхий шлем, увенчанный гривой косматой.    

Дар наилучший Гелен вручил Анхизу, а нам он    

470  Дал коней и возниц,    

Спутникам роздал мечи и число гребцов нам пополнил.    

Всем кораблям поднять паруса повелел тут родитель,    

Чтоб не замешкаться нам, когда ветер подует попутный.    

Феба глашатай к нему обратился с великим почтеньем:    

475  "Ты, что славного был удостоен союза с  Венерой!    

Боги пеклись о тебе и спасали из гибнущей Трои    

Дважды.[187] Взгляни,  пред тобой Авзонии берег: ты можешь    

К ней повернуть паруса. Но придется мимо проплыть вам:    

Тот далеко еще край, что вам Аполлон обещает!    

480  В путь, счастливый отец, сыновней гордый  любовью!    

Долгой речью зачем я мешаю крепчающим Австрам?"    

Тут Андромаха несет, опечалена нашим отъездом,    

Юлу фригийский плащ средь иных одежд разноцветных,    

Затканных пряжей златой, и, от мужа отстать не желая,    

485  Нас осыпает она дарами ткацкого стана.    

"Мальчик! От той, что была женою Гектора прежде,    

Дар прими: пусть руки мои тебе он напомнит,    

Давней залог любви, от родных последний подарок.    

Вижу в тебе лишь одном я образ Астианакса:    

490  Те же глаза, и то же лицо, и руки, и кудри!    

И по годам он тебе сейчас ровесником был бы".    

К ним, со слезами в глазах, обратился я, отплывая:    

"Счастливы будьте, друзья! Ваша доля уже завершилась;    

Нас же бросает судьба из одной невзгоды в другую.    

495  Вы покой обрели; ни морей бороздить не должны  вы,    

Ни Авзонийских искать убегающих вдаль побережий.    

Видите вы пред собой подобье Ксанфа и Трою,    

Вашей рукой возведенную здесь, – при лучших, надеюсь,    

Знаменьях: с греками ей не придется впредь повстречаться.    

500  Если Тибра и нив, прилегающих к Тибру, достигну    

Я и стены узрю, что даны будут нашему роду, —    

Город Эпирский, и тот, Гесперийский, и оба народа —    

Близки они искони, ибо предок Дардан им обоим,    

Ибо судьба их одна, – в Илион, единый по духу,    

505  Слиты будут навек: пусть о том не забудут  потомки![188]"    

     

В море выходим мы вновь, близ Керавнии[189] скал проплываем:    

Путь в Италию здесь, средь зыбей здесь короче дорога.    

Солнце упало меж тем, и горы окутались тенью.    

Мы улеглись у воды на лоне суши желанной,    

510  Жребием выбрав гребцов; сухое песчаное ложе    

Тело покоит, и сон освежает усталые члены.    

Оры, ведущие Ночь, не прошли полпути кругового, —    

А Палинур уже встал, незнакомый с праздною ленью;    

Чутко воздуха ток и веянье ветра он ловит,    

515  Бег наблюдает светил, в молчаливом небе  скользящих,    

Влажных созвездье Гиад, Арктур, и двойные Трионы,    

И Ориона с мечом золотым – он всех озирает.    

После, увидев, что все неизменно в безоблачном небе,    

Звучный сигнал с кормы подает; мы лагерь снимаем,    

520  Снова в дорогу летим, парусов крыла расправляем.    

     

Вот заалела Заря, прогоняя ночные светила.    

Тут увидали вдали очертанья холмов и отлогий    

Берег Италии мы. «Италия!» – крикнул Ахат мой,    

Берег Италии все приветствуют радостным кличем.    

525  Сам родитель Анхиз наполняет емкую чашу    

Чистым вином до самых краев и богов призывает,    

Встав на высокой корме:    

"Боги, владыки морей, земель и бурь быстрокрылых!    

Легкий даруйте нам путь и ветер попутный пошлите!"    

530  Ветер желанный подул сильней, и приблизилась  гавань,    

И на вершине холма Минервы храм[190] показался.    

Спутники, сняв паруса, к берегам корабли повернули.    

Берег изогнут дугой и омыт волнами с востока,    

Скал преграду прибой кропит соленою пеной,    

535  Бухту с обеих сторон, стене башненосной подобна,    

Скрыла утесов гряда; а храм отбежал от прибрежья.    

Первое знаменье тут увидал я: вдали на равнине    

Вместе паслись на траве четыре коня белоснежных.    

Молвит Анхиз: "Войну, о приветливый край, ты сулишь  нам:    

540  Грозны кони в бою, и грозят эти кони боями!    

Только в том, что порой, запряженные вместе в повозку,    

Терпят покорно узду и ярмо скакуны эти, вижу    

Я надежду на мир". Тут Палладе звонкодоспешной    

Первою, радостных, нас принявшей, мольбы вознесли мы,    

545  Головы пред алтарем окутав покровом фригийским,    

И, первейший завет Гелена помня, заклали    

Жертвы, что он повелел, по обряду Юноне Аргосской.    

Медлить времени нет, и, моленья окончив, тотчас же    

Реи, груз парусов несущие, мы повернули,    

550  Край подозрительных нив, обиталища греков  покинув.    

Вот и Тарент над заливом своим вдали показался    

(Если преданье не лжет, он основан был Геркулесом),    

Храм Лакинийский за ним, Скилакей и твердыни Кавлона;[191]    

Вот вдали поднялась из волн Тринакрийская Этна,    

555  Громкий рокот зыбей, об утесы бьющихся с силой,    

К нам донесся и рев, от прибрежных скал отраженный.    

Воды бурлят и со дна песок вздымают клубами.    

Молвит родитель Анхиз: "Воистину, это – Харибда!    

Все предсказал нам Гелен: и утесы, и страшные скалы.    

560  Други, спасайтесь скорей, равномерней весла  вздымайте".    

Все выполняют приказ; наш корабль повернулся со скрипом    

Влево, от берега прочь, Палинуром направлен проворным,    

Следом на всех парусах и на веслах флот устремился.    

Вздыбившись, нас подняла до небес пучина и тотчас    

565  Схлынувший вал опустил глубоко к теням  преисподней.    

Трижды в пространстве меж скал раздавалось стенанье утесов,    

Трижды пена, взлетев, орошала в небе светила,    

Солнце зашло между тем, и покинул ветер усталых.    

С верного сбившись пути, к берегам циклопов плывем мы.    

     

570  Бухты огромной покой никогда не тревожат там  ветры,    

Но громыхает над ней, словно рушась, грозная Этна:    

То извергает жерло до неба темную тучу —    

Дым в ней, черный как смоль, перемешан с пеплом белесым, —    

И языками огня светила высокие лижет,    

575  То из утробы гора изрыгает огромные скалы,    

С силой мечет их ввысь, то из недр, бурлящих глубоко,    

С гулким ревом наверх изливает расплавленный камень.    

Там Энкелада[192] лежит  опаленное молнией тело, —    

Так преданья гласят, – громадой придавлено Этны:    

580  Через разрывы горы гигант огонь выдыхает,    

Если же он, утомлен, с боку на бок вдруг повернется, —    

Вздрогнет Тринакрия вся, небеса застелятся дымом.    

Мы терпели всю ночь ужасное зрелище это,    

Скрывшись в лесу и не зная причин столь грозного шума,    

585  Ибо ни звездным огнем, ни в эфире разлитым  сияньем    

Не был мир озарен, но скрывала ненастная полночь    

Небо от глаз и луну застилала облаком плотным.    

     

Новый день едва занялся и, поднявшись с востока,    

Ночи влажную тень прогнала с небосвода Аврора.    

590  Тут из чащи лесной незнакомец странного вида    

Вдруг появился – худой, изможденный, в рубище жалком,    

Шел он вперед и с мольбой протягивал к берегу руки.    

Видим мы: весь он в грязи, лицо обросло бородою,    

Сколот колючками плащ – но можно узнать еще грека, —    

595  Верно, из тех, что пришли из отчизны под Трою  когда-то.    

Издали он увидал на нас дарданское платье,    

Тевкров доспехи узнал и на месте замер в испуге,    

После, помедливши миг, он быстрей устремился на берег,    

С плачем стал нас молить: "Светилами вас заклинаю,    

600  Властью богов и светом небес, дыханье дарящих,    

Тевкры, возьмите меня, увезите в земли любые!    

Только об этом молю! Пусть я был во флоте данайском,    

Пусть войной – признаюсь – на троянских шел я пенатов.    

Если поныне сильна обида за наше злодейство,    

605  В волны бросьте меня, потопите в глубокой  пучине:    

Если умру я – то пусть хоть умру от рук человека".    

Молвив, колени склонил он и, наши колени обнявши,    

Долго стоял. Рассказать, от какой происходит он крови,    

Кто он, мы просим его, и какая судьба его гонит.    

610  Юноше руку Анхиз протянул, не замедливши долго,    

Душу ободрил ему залогом дружбы родитель.    

Он же, отбросив страх, о себе наконец нам поведал:    

"Я на Итаке рожден, Улисса несчастного спутник.    

Имя мне – Ахеменид; Адамаст, мой отец небогатый    

615  (Мне бы долю его!), меня отправил под Трою.    

Спутники[193],  в страхе спеша порог жестокий покинуть,    

Здесь позабыли меня в пещере огромной Циклопа.    

Своды ее высоки и темны от запекшейся крови    

Всех, кто сожран был в ней. Хозяин – ростом до неба    

620  (Землю избавьте скорей, о боги, от этой напасти!),    

С виду ужасен для всех и глух к человеческой речи,    

Кровью и плотью людей Циклоп насыщается злобный.    

Видел я сам, как двоих из наших спутников сразу    

Взял он огромной рукой, на спине развалившись в пещере;    

625  Брызнувшей кровью порог окропив, тела их о скалы    

Он раздробил и жевал истекавшие черною жижей    

Члены, и теплая плоть под зубами его трепетала.    

Но не замедлила месть: Улисс не вынес такого,    

Верным себе и в этой беде итакиец остался.    

630  Только лишь сытый Циклоп головой поник,  усыпленный    

Чистым вином, и в пещере своей разлегся, огромный,    

Мяса куски вперемешку с вином во сне изрыгая,    

Мы, великим богам помолясь и по жребью назначив,    

Что кому совершать, на него все вместе напали,    

635  Острым шестом проткнули ему огромное око,    

Что лишь одно под челом свирепым Циклопа скрывалось,    

То ли аргосцев щиту, то ли светочу Феба подобно.    

Рады мы были тому, что за тени друзей отомстили…    

Но бегите скорей, несчастные, берег покиньте!    

640  Рвите причальный канат!    

Как ни велик Полифем, что в пещеру овец загоняет,    

Скот шерстоносный доит, – но таких же огромных и диких    

Сто циклопов других населяют изогнутый берег    

И по высоким горам, несказанно страшные, бродят.    

645  Трижды меж лунных рогов пространство заполнилось  светом    

С той поры, как в лесах по заброшенным норам звериным    

Жизнь я влачу, наблюдаю со скал циклопов огромных    

И трепещу, услыхав только шум их шагов или голос.    

Твердый, как галька, кизил и оливки – жалкую пищу —    

650  Ветви мне подают, и кореньями травы питают.    

Часто я озирал окоем, но сегодня впервые    

Здесь корабли увидал у берега. Вам предаюсь я,    

Что бы ни ждало меня: лишь бы страшных избегнуть чудовищ!    

Лучше от вашей руки любою смертью погибнуть".    

     

655  Только промолвил он так – на вершине горы  увидали    

Мы самого пастуха Полифема. Высокой громадой    

Двигался он средь овец, направляясь на берег знакомый.    

Зренья лишенный Циклоп, безобразный, чудовищно страшный,    

Ствол сосновый держал, им, как посохом, щупал дорогу.    

660  Следом – отара овец, что отрадой единственной  были    

И утешеньем в беде для него.    

Так он спустился к воде и, глубокого места достигнув,    

Стал текущую кровь смывать с пронзенного ока,    

После в бухту вошел, скрежеща зубами, стеная,    

665  Но и колен у него не смочили глубокие воды.    

Мы же, молящего взяв с собой (того заслужил он),    

В страхе кинулись прочь, перерезав молча причалы,    

Моря гладь размели, налегая дружно на весла.    

Все же услышал Циклоп и на звук голосов устремился,    

670  Но, поняв, что до нас дотянуться рукой не  удастся    

И кораблей не настичь, ионийской волной уносимых,    

Громкий поднял он крик, от которого море, и зыби,    

И берега Италийской земли содрогнулись в смятенье,    

И отвечали глухим гуденьем Этны пещеры.    

675  Тут на зов из лесов и с гор окрестных сбежалось    

Племя циклопов и весь заполнило берег залива,    

Видим – встали толпой сыны ужасные Этны,    

Смотрят свирепо на нас, бессильной полные злобы,    

Все, как один, – до небес; так стоят, высоко вознесши    

680  Пышные кроны свои, дубы в лесах громовержца,    

Так кипарисы стоят шишконосные в рощах Дианы.    

Страх жестокий велит нам причал подобрать поскорее,    

Мчаться на всех парусах, попутному ветру доверясь.    

Но приказал нам Гелен, чтобы мы ни к Харибде, ни к Сцилле    

685  Путь не смели держать, ибо та и эта дорога    

К смерти ведет. Потому паруса повернуть мы решили.    

Тут, на счастье, подул от проливов узких Пелора    

Посланный нам Борей. Близ Пантагии[194] устий скалистых    

Мы прошли. Вот низменный Тапс над Мегарским заливом —    

690  Вспять плывя по пути скитаний своих, называл нам    

Местности Ахеменид, Улисса злосчастного спутник.    

     

Там, где Племирия мыс Сиканийские волны[195] разрезал,    

Остров напротив лежит, что Ортигией[196] издавна звался.    

Молвят: Алфея поток,[197] таинственный  путь под глубоким    

695  Дном морским проложив, течет сюда из Элиды,    

В устье сливаясь твоем, Аретуза, с волной сицилийской.    

Местных почтивши богов, как велено было, прошел я    

Мимо тучных земель, затопляемых часто Гелором[198],    

После Пахин обогнул, к утесам, к скалам прибрежным    

700  Ближе держась; показались вдали Камарина,  которой    

Быть недвижимой велит судьба, и Гелойские пашни;[199]    

Гелу, что имя свое от реки получила бурливой,    

Видим вдали, и крутой Акрагант, обнесенный стеною    

Мощной (прежде он был благородными славен конями).[200]    

705  С ветром попутным тебя, Селинунт[201] пальмоносный, покинув,    

Я через мели проплыл меж подводных скал Лилибея[202],    

Принял меня Дрепанский залив,[203] безрадостный берег.    

Здесь, после стольких трудов, после бурь, по морям меня  гнавших,    

Горе! – Анхиза-отца утратил я – утешенье    

710  В бедах, в заботах моих. Усталого сына покинул    

Лучший отец, от опасностей всех спасенный напрасно!    

Ни прорицатель Гелен, – хоть много невзгод предсказал  он, —    

Горя этого мне не предрек, ни даже Келено.    

Это – последняя скорбь, предел далеких скитаний.    

715  Плыл я оттуда, когда меня к вам боги  пригнали".    

     

Так родитель Эней средь гостей, ему лишь внимавших,    

Вел о скитаньях рассказ, о богами ниспосланных судьбах.    

Тут он умолк наконец и на этом повесть окончил.    

 КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ    

     

Злая забота меж тем язвит царицу, и мучит    

Рана, и тайный огонь, разливаясь по жилам, снедает.    

Мужество мужа она вспоминает и древнюю славу    

Рода его; лицо и слова ей врезались в сердце,    

5  И благодатный покой от нее прогоняет забота.    

     

Утром, едва лишь земля озарилась светочем Феба,    

Только лишь влажную тень прогнала с небосвода Аврора,    

Верной подруге своей, сестре, больная царица    

Так говорит: "О Анна,[204] меня сновиденья пугают!    

10  Гость необычный вчера приплыл к нам в город  нежданно!    

Как он прекрасен лицом, как могуч и сердцем отважен!    

Верю, и верю не зря, что от крови рожден он бессмертной:    

Тех, кто низок душой, обличает трусость. Его же    

Грозная участь гнала, и прошел он страшные битвы…    

15  Если бы я не решила в душе неизменно и твердо    

В брак ни с кем не вступать, если б не были так ненавистны    

Брачный покой и факелы мне с той поры, как живу я,    

Первой лишившись любви, похищенной смерти коварством, —    

Верно, лишь этому я уступить могла б искушенью.    

20  Анна, признаюсь тебе: после гибели горькой Сихея,    

После того, как брат запятнал пенатов убийством,    

Только пришелец один склонил мне шаткую душу,    

Чувства мои пробудил! Былой огонь я узнала!    

Пусть, однако, земля подо мной разверзнется прежде,    

25  Пусть всемогущий Отец к теням меня молнией  свергнет,    

К бледным Эреба теням, в глубокую ночь преисподней,    

Чем тебя оскорблю и нарушу закон твой, Стыдливость[205]!    

Тот любовь мою взял, кто первым со мной сочетался, —    

Пусть он ее сохранит и владеет ею за гробом!"    

30  Молвив, слезами она закипевшими грудь оросила.    

     

Анна ей молвит в ответ: "Сестра, ты мне света дороже!    

Что же, всю молодость ты проведешь в тоске, одиноко    

И ни любимых детей, ни Венеры даров не узнаешь?    

Мнишь ты, что помнят о том погребенных маны за гробом?    

35  Пусть никто не склонил тебя, скорбевшую, к браку    

В Тире родном и в Ливии, здесь; ты Ярбу презрела,    

Также и прочих вождей, питомцев триумфами славной    

Африки! Будешь теперь и с желанной бороться любовью?    

Иль позабыла совсем, на чьих ты полях поселилась?    

40  Там – города гетулийцев стоят, необорных в  сраженьях,    

Здесь – нумидийцев народ необузданный, страшные Сирты,    

Там, где жаждущий край пустынь, кочуют баркейцы…[206]    

Что говорить о войне, которую Тир нам готовит,    

Или о том, чем брат нам грозит?    

45  Кажется мне, по воле богов, с изволенья Юноны    

Ветер принес к нам сюда корабли беглецов илионских.    

О, великие ты создашь здесь город и царство    

С мужем таким! Если силы сольют троянец с пунийцем,    

Славой невиданных дел увенчается наше оружье!    

50  Лишь у богов снисхожденья моли и, коль приняты  будут    

Жертвы, – гостям угождай, измышляй для задержки  предлоги,    

В море, мол, бури шумят, и взошел Орион дожденосный,    

И расшатались суда, и для плаванья время опасно".    

     

Речь такая зажгла любовью душу Дидоны,    

55  Узы стыда разрешив и ум соблазняя надеждой.    

В храмы сестры идут, к алтарям припадают, о мире    

Молят, в жертву заклав по обряду ярок отборных    

Фебу, Лиэю-отцу и дающей законы Церере,    

Прежде же всех – Юноне, что брак меж людьми освящает.    

60  Собственной держит рукой Дидона прекрасная чашу    

И возлиянье творит меж рогов белоснежной телицы    

Или к обильным спешит алтарям – предстать пред богами,    

Что ни день, обновляет дары и с жадностью смотрит    

В грудь отверстую жертв, угадать стараясь приметы.    

65  Разум пророков слепой! Что ей, безумице, пользы    

В храмах, в пылких мольбах? По-прежнему пламя бушует    

В жилах ее, и живет в груди сокрытая рана.    

Жжет Дидону огонь, по всему исступленная бродит    

Городу, словно стрелой уязвленная дикая серна;    

     

70  В рощах Критских пастух, за ней, беспечной,  гоняясь,    

Издали ранил ее и оставил в ране железо,    

Сам не зная о том; по лесам и ущельям Диктейским    

Мечется серна, неся в боку роковую тростинку.    

То Энея вдоль стен царица водит, чтоб видел    

75  Город отстроенный он и сидонских богатств  изобилье.    

Только начнет говорить – и тотчас голос прервется…    

То на закате опять гостей на пир созывает,    

Бедная, просит опять рассказать о Трои невзгодах,    

Повесть слушает вновь с неотрывным, жадным вниманьем.    

80  После, когда все гости уйдут и в небе померкнет    

Месяц и звезды ко сну зовут, склоняясь к закату,    

Ляжет на ложе она, с которого встал он, и в доме    

Тихом тоскует одна, неразлучная с ним и в разлуке.    

То на колени к себе сажает Аскания, словно    

85  Сходство с отцом обмануть любовь несказанную  может.    

Юноши Тира меж тем упражненья с оружьем забыли,    

Начатых башен никто и гавани больше не строит,    

Стен не готовят к войне: прервались повсюду работы,    

Брошена, крепость стоит, выраставшая прежде до неба.    

     

90  Стоило только узнать громовержца супруге, что  мучит    

Злая Дидону болезнь, что молва – не преграда безумью,    

Тотчас к Венере с такой обратилась речью Юнона:    

"Да, немалую вы и добычу и славу стяжали —    

Ты и крылатый твой сын; велико могущество ваше:    

95  Женщину двое богов одну победили коварно!    

Ведомо мне уж давно, что наших стен ты страшишься,    

Что опасенья тебе Карфаген внушает высокий.    

Где же предел? Куда приведут нас распри такие?    

Вечный не лучше ли мир заключить, скрепив его браком?    

100  Ты достигла всего, к чему душою стремилась;    

Жарко пылает любовь в крови безумной Дидоны.    

Будем же вместе царить и сольем воедино народы,    

Поровну власть разделив; покорится мужу-фригийцу    

Пусть Дидона и вам принесет в приданое царство".    

     

105  Но Венера, поняв, что кривит Юнона душою,    

Ради того, чтоб в Ливийском краю, не в Италии крепло    

Царство, сказала в ответ: "Неужели найдется безумец,    

Кто предпочел бы с тобой враждовать и ответил отказом?    

Лишь бы Фортуна была благосклонна к тому, что сулишь ты!    

110  Но сомневаюсь я в том, согласятся ль Судьба и  Юпитер,    

Чтобы город один у троянцев был и тирийцев,    

Оба народа слить и союз заключить разрешат ли?    

Ты – жена, ты к нему подступиться вправе с мольбами, —    

Ты и начни, а я за тобой". И сказала Юнона:    

115  "Это забота моя. Но внемли: я поведаю  кратко,    

Как нам лучше свершить то, чему предстоит совершиться.    

Ехать собрался Эней с Дидоной несчастною вместе    

Завтра охотиться в лес, чуть только Титан[207] над землею    

Встанет и ночи покров распахнет лучами своими.    

120  Тучу, несущую град, разолью над ними, едва лишь    

Конный рассыплется строй, окружая рощу облавой;    

Бурю обрушу на них, всколыхну все небо громами.    

Все разбегутся врозь, затерявшись во тьме непроглядной;    

Вместе в пещере одной троянский вождь и Дидона    

125  Скроются. Буду я там, и, твое коль твердо  желанье,    

126 [208]    

Там совершится их брак". Киферея, в спор не вступая,    

С ней согласилась, смеясь над ее уловкой коварной.    

     

Встала Аврора меж тем, Океана лоно покинув,    

130  С первым лучом из ворот отборный отряд выезжает,    

Сети, тенета у всех и с широкими жалами пики,    

Мчат массилийцы[209] верхом  и прыгает чуткая свора.    

Медлит в покоях своих царица; ее на пороге    

Знать пунийская ждет; в пурпурной с золотом сбруе