1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 
— Ах вот оно что… Ты решил сыграть с Фредди Лаундсом, да? По глазам вижу, вы заключили сделку.
   
Крофорд хмуро рассматривал пятнышко на своем галстуке.
   
— Ты же сам понимаешь, что это лучшая приманка. Зубастик читает «Тэтлер». Это единственная ниточка.
   
— И что, необходимо, чтобы это сделал именно Лаундс?
   
— У него же своя постоянная колонка в «Тэтлер».
   
— Итак, я обливаю грязью Зубастика в «Тэтлер», и он раскрывается. Думаешь, это лучше, чем абонентский ящик? Ладно, не отвечай, сам знаю, что лучше. С Блумом говорил об этом?
   
— Только что. Мы еще вместе с ним обсудим твое интервью. И с Лаундсом тоже. И про абонентский ящик напечатаем в том же номере.
   
— Мы его купим, назвав какое-нибудь место, где он мог бы подобраться ко мне поближе. Вряд ли он будет стрелять из снайперской винтовки. Не знаю, может, тут я и ошибаюсь, но все равно не представляю его с винтовкой в руках.
   
— На всякий случай поставим наблюдателей на крышах.
   
Оба подумали об одном и том же. Бронежилет защитит Грэма от девятимиллиметровой пули или удара ножом, если, конечно, Зубастик не попадет ему в лицо. Но если у спрятавшегося в укрытии убийцы будет возможность выстрелить ему в голову из винтовки, то в этом случае его уже ничто не спасет.
   
— С Лаундсом говорить будешь ты. Я не смогу с ним беседовать.
   
— Но он должен взять интервью у тебя, Уилл, — мягко возразил Крофорд. — К тому же нужно сделать снимки.
   
Блум предупредил Крофорда, что уговорить Грэма на это будет сложнее всего.
  
  
   
    
18
   
   
Однако в день, на который было назначено интервью, Грэм удивил и Крофорда, и Блума. Он сам встретил Лаундса на входе, старательно скрывая холодный взгляд голубых глаз за приветливым выражением лица.
   
Атмосфера штаб-квартиры ФБР оказала на Лаундса благотворное воздействие. По мере сил и он старался быть вежливым. Быстро и без лишнего шума подготовил к работе магнитофон и фотоаппарат.
   
Единственное, что Грэм наотрез отказался показать, так это дневники миссис Лидс и личные письма других жертв.
   
Во время интервью Грэм вежливо ответил на все вопросы. Оба — и он, и Лаундс — сверялись с записями, сделанными во время беседы с доктором Блумом, причем вопросы и ответы часто перефразировались.
   
   
Доктор Блум не испытывал особого восторга насчет планов Крофорда, однако к концу встречи он все-таки изложил свои соображения по поводу Зубастика. Остальные слушали его с не меньшим вниманием, чем начинающие каратисты — лекцию по анатомии.
   
Доктор Блум сообщил, что поступки Зубастика, а также содержание письма указывают на наличие у него «проективного бредового состояния, компенсирующего острое ощущение собственной неполноценности». Разбитые зеркала позволяют думать, что это ощущение связано с дефектом внешности. Резкое неприятие прозвища Зубастик — слова уменьшительного, как бы намекающего на недостаток мужественности — объяснялось, как считал доктор Блум, сильным подсознательным страхом оказаться гомосексуалистом. Это мнение доктора Блума было основано на одном любопытном наблюдении, сделанном в доме Лидсов: следы крови указывали на то, что после того, как был убит Чарльз Лидс, убийца натянул на него шорты. Доктор Блум был уверен, что это было сделано для того, чтобы подчеркнуть полное отсутствие интереса к Лидсу.
   
Доктор Блум заметил также, что у садистов уже в самом раннем возрасте проявление агрессивности связано с удовлетворением сексуальных потребностей. Акты жестокости, направленные преимущественно на женщин и совершаемые в присутствии членов их семей, — не что иное, как агрессия, направленная на фигуру матери. Меряя шагами комнату, Блум говорил все это большей частью для себя самого, то и дело называя объект своего анализа «дитя ночного кошмара».
   
Слыша в голосе Блума жалость и сострадание, Крофорд предпочитал смотреть куда-то в пол.
   
   
В интервью Фредди Лаундсу Грэм сделал такие выводы, которые не сообщил бы ни один следователь и не напечатала бы ни одна уважающая себя газета.
   
Он предположил, что Зубастик уродлив с виду, импотент, когда дело касается женщин, и даже солгал, заявив, что убийца имел близость со всеми своими жертвами мужского пола. Грэм выразил уверенность, что Зубастик является посмешищем для тех, кто его знает, а также продуктом кровосмесительной связи.
   
Он подчеркнул, что по уровню интеллекта Зубастику далеко до Ганнибала Лектера. Грэм пообещал и в будущем знакомить читателей «Тэтлер» с результатами своих наблюдений и просто догадками. «Пусть многие из моих коллег смотрят на это косо, — сказал он, — но, пока расследование веду я, „Тэтлер“ может рассчитывать на самую подробную информацию».
   
Лаундс сделал огромное количество снимков.
   
Главная ловушка заключалась в рассказе Грэма о «тайном убежище», квартире в Вашингтоне, которую он снял на время «охоты за этим вонючим педиком — Зубастиком». По словам Грэма, это было единственное место, где он мог «найти уединение» во «всей этой суматошной обстановке» расследования.
   
На одной из фотографий был изображен Грэм в домашнем халате за письменным столом. Он внимательно вглядывался в фоторобот Зубастика, нарисованный полицейским художником и напоминающий какую-то злобную карикатуру.
   
За его спиной в окне была хорошо видна часть купола Капитолия. В левом углу немного размыто, но достаточно отчетливо светилось название знаменитого мотеля на другой стороне улицы.
   
При желании Зубастик без особого труда мог отыскать эту квартиру.
   
В управлении ФБР Грэм был снят у огромного спектрометра. Это не имело отношения к делу, но, по словам Лаундса, выглядело впечатляюще.
   
Грэм даже согласился на фотографию, где Лаундс берет у него интервью. Снимок сделали у длинного стеллажа с пистолетами в секции стрелкового оружия. Лаундс держал в руке револьвер тридцать восьмого калибра, такой же, каким пользовался Зубастик. Грэм показывал на самодельный глушитель, сделанный чуть ли не из водопроводной трубы.
   
Доктор Блум был немало озадачен, увидев, как, позируя перед фотоаппаратом, Грэм дружески положил руку на плечо Лаундса.
   
Интервью и фотографии должны были появиться в «Тэтлер» на следующий день, в понедельник, 11 августа. Получив материал, Лаундс тут же вылетел в Чикаго, заверив, что лично проследит за подготовкой статьи к печати. Во вторник после обеда он собирался встретиться с Крофордом в пяти кварталах от квартиры-засады.
   
Итак, во вторник, когда «Тэтлер» поступит в продажу, маньяку будут расставлены две западни.
   
Каждый вечер Грэм будет ходить в свое «тайное убежище», изображенное на фотографии в «Тэтлер».
   
Зашифрованное объявление в этом же номере газеты приглашало Зубастика к абонентскому ящику в Аннаполисе, находящемуся под круглосуточным наблюдением. Если он и заподозрит неладное, то подумает, что все силы следствия сконцентрированы именно там. Тогда наиболее вероятной жертвой, по мнению ФБР, становится Грэм.
   
За его домом во Флориде установили постоянное наблюдение.
   
Однако все участвующие в операции испытывали тревогу: на два объекта были брошены силы, которые можно было бы использовать в других местах, а необходимость присутствия Грэма в квартире-засаде не позволяла ему выехать в случае необходимости из Вашингтона.
   
   
В понедельник днем Спарген, главный инструктор по технике ареста Школы ФБР, подъехал к дому, где находилась квартира-засада. Рядом с ним сидел Грэм. Крофорд устроился на заднем сиденье.
   
— К семи пятнадцати количество людей на улицах уменьшается. Наступает время ужина, — начал Спарген. Крепкое, гибкое тело и сдвинутая на затылок кепочка делали его похожим на заправского бейсболиста. — Завтра, когда минуете железнодорожные пути, сообщите по рации, что едете. Нужно постараться сделать это где-то в восемь тридцать — восемь сорок.
   
Они въехали на стоянку перед жилым домом.
   
— Конечно, не самое удачное место, но могло быть и похуже. Завтра вечером остановите машину здесь. Потом каждый вечер будем менять место стоянки, но всегда будете парковаться с этой стороны. Это в семидесяти метрах от входа в здание. Давайте выйдем из машины.
   
Маленький и кривоногий, Спарген зашагал впереди Грэма и Крофорда.
   
«Ищет место, откуда можно внезапно нанести удар», — подумал Грэм.
   
— Если это произойдет, то, вероятнее всего, именно здесь — по дороге от машины до дома, — продолжал инструктор. — Смотрите, отсюда прямая линия от вашего автомобиля до входа в здание. Дорога проходит по центру стоянки. Это самый короткий путь к дому. Чтобы приблизиться к вам, ему придется пройти через открытый участок. Как у вас со слухом?
   
— Не жалуюсь, — хмуро ответил Грэм. — А на этой стоянке, думаю, будет еще лучше.
   
Спарген внимательно посмотрел на Грэма, но не увидел на его лице никаких чувств.
   
Они остановились в центре стоянки.
   
— Мы немного уменьшим напряжение на уличные фонари, чтобы ему было труднее стрелять.
   
— А как же ваши люди? — заметил Крофорд.
   
— У двоих будут инфракрасные прицелы, — ответил Спарген. — И еще у меня есть одна жидкость, совершенно прозрачная, которой вам нужно будет обрызгать пиджак. Да, кстати, как бы ни было жарко, на вас постоянно должен быть бронежилет. Вы меня поняли?
   
— Да.
   
— Какой вы выбрали?
   
— Легкий, кевларовый — как его, Джек? — «Второе рождение».
   
— Да. «Второе рождение», — усмехнулся Крофорд.
   
— Вполне возможно, он приблизится к вам сзади, но может пойти и навстречу, а потом, пройдя мимо, повернуться и выстрелить в спину. — Спарген остановился. — Ведь семь раз он стрелял в голову, так? Он знает, как это делается. И может поступить так же и с вами, если вы дадите ему для этого время. Так что не давайте ему времени. А сейчас я еще кое-что покажу вам в вестибюле и в квартире, и мы пойдем на стрельбище, хорошо?
   
Спарген оказался большим мастером стрельбы. Заставив Грэма заткнуть уши специальными затычками и вдобавок надеть наушники, он с облегчением вздохнул, увидев, что оружие у Грэма посерьезнее, чем стандартный револьвер тридцать восьмого калибра, но ему не понравилось пламя, вырывающееся при выстреле из отверстий, просверленных по обеим сторонам мушки. Они занимались более двух часов. Закончив стрельбу, Спарген забрал у Грэма его револьвер и придирчиво осмотрел замок барабана и винт фиксатора.
   
Приняв душ и переодевшись, чтобы уничтожить исходивший от него запах порохового дыма, Грэм отправился к бухте — провести свой последний свободный вечер вместе с Молли и Вилли.
   
После обеда Грэм отвел их в магазин, где тщательно, со вкусом выбрал пару дынь. Он проследил, чтобы они купили достаточно продуктов; старый номер «Тэтлер» все еще продавался у кассы, и Грэм не хотел, чтобы Молли увидела новый выпуск, который должен был появиться утром. Не стоило посвящать ее в курс дела.
   
Когда она спросила, что готовить ему на обед на следующей неделе, Грэму пришлось соврать, что он возвращается в Бирмингем. Это была первая большая ложь в их с Молли жизни, и он сразу почувствовал себя грязным и липким, как затертый банкнот.
   
Грэм наблюдал, как движется между рядами товаров спортивная фигурка его жены Молли. Его Молли, которая пуще огня боится всяких шишек и опухолей и требует, чтобы он и Вилли регулярно обследовались у врачей. Его Молли, которая боится темноты и которой пришлось дорого заплатить за то, чтобы понять, что счастье быстротечно. Она знала цену их дням. И умела дорожить каждым мгновением. Она научила его наслаждаться жизнью.
   
Перед глазами возникла залитая солнцем комната, где они узнавали друг друга, и его захлестнула радость, слишком огромная, чтобы ее можно было вынести. Но даже в таком состоянии тенью громадной птицы иногда возникал страх: все это было слишком хорошо, чтобы длиться долго.
   
Молли то и дело перебрасывала сумку с плеча на плечо, как будто лежащий в ней револьвер весил не каких-нибудь четыреста граммов, а гораздо больше.
   
Грэм удивился бы, если бы услышал свое собственное бормотание: «Мне просто необходимо уложить этого мерзавца в резиновый мешок. Вот и все. Просто необходимо».
   
Нагруженные ложью, револьверами и продуктами, все трое немного торжественно, как солдаты перед боем, двинулись к дому.
   
Молли почуяла неладное. Погасив свет, они не обмолвились с Грэмом ни словом. Молли снились тяжелые шаги сумасшедшего маньяка, идущего сквозь анфиладу комнат.
  
  
   
    
19
   
   
Газетный киоск в аэропорту Лэмберт Сент-Луиса торговал всеми основными газетами, выходящими в Соединенных Штатах. Нью-йоркские, вашингтонские, чикагские и лос-анджелесские газеты доставлялись сюда грузовыми самолетами, и их можно было купить уже в день выхода.
   
Как и многие другие, этот киоск принадлежал газетной сети и наряду с крупными газетами и журналами получал огромное количество второсортных изданий.
   
Когда в понедельник в десять вечера в киоск доставили «Чикаго трибюн», рядом с ней на пол шлепнулась еще теплая пачка свежего номера «Тэтлер».
   
Киоскер присел на корточки, раскладывая на стеллажах «Трибюн». У него и без того накопилось много работы: дневные сменщики редко утруждали себя тем, чтобы аккуратно разложить все по своим местам.
   
Краем глаза он заметил, как к киоску приблизилась пара черных ботинок на молнии. Очередной зевака. Нет, носки ботинок были направлены прямо на него. Кто-то желает купить газету. Киоскеру хотелось закончить раскладывать «Трибюн», но настойчивое внимание жгло ему затылок.
   
В аэропорту постоянных покупателей не было. Поэтому не было и причин для особой вежливости.
   
— Ну что вам? — буркнул он, не поднимаясь.
   
— «Тэтлер».
   
— Придется подождать, пока распакую пачку.
   
Ботинки не сдвинулись с места. Они были слишком близко.
   
— Я сказал, вам придется подождать, пока я распакую пачку. Что непонятного? Видите, я занят!
   
Рука с зажатой в ней блестящей сталью протянулась к лежащей рядом с киоскером пачке и разрезала шпагат. На пол перед ним со звоном упала однодолларовая монета. Извлеченный из середины пачки экземпляр «Тэтлер» потянул за собой на пол лежавшие сверху газеты.
   
Киоскер поднялся на ноги. Щеки вспыхнули. Незнакомец уходил, держа под мышкой газету.
   
— Эй! Эй, ты!
   
Незнакомец молча обернулся:
   
— Вы меня?
   
— Тебя, тебя. Я же сказал…
   
— Сказали что? — Он вернулся и подошел к киоскеру почти вплотную. — Сказали что?
   
Обычно грубый тон продавца сердил покупателей. Но в неожиданном спокойствии этого было что-то устрашающее.
   
Киоскер опустил глаза:
   
— Вы забыли четверть доллара сдачи.
   
Долархайд повернулся и зашагал прочь. Еще полчаса у киоскера горели щеки. «Да, этот тип уже был здесь на прошлой неделе. Ну, придет он еще, я ему покажу, где раки зимуют. У меня есть кое-что под прилавком для таких умников».
   
Долархайд не стал читать газету в аэропорту. В прошлый четверг послание Лектера пробудило в нем смешанное чувство. Конечно, доктор Лектер был прав, говоря, что он прекрасен. Читая это место, он испытывал приятное покалывание. Но Долархайд чувствовал легкое презрение к страху доктора перед полицейскими. Лектер понимал его, но не намного лучше остальных.
   
И все же Долархайду не терпелось узнать, отправил ли ему Лектер еще одно послание. Но нет, он откроет газету только дома. Долархайд гордился своей выдержкой.
   
По дороге он вспоминал киоскера.
   
В былые времена он извинился бы перед ним за беспокойство и постарался больше никогда не подходить к этому киоску. Многие годы он покорно сносил бесконечное хамство, которым его щедро одаривали окружающие. Теперь времена другие. Киоскер мог оскорбить Фрэнсиса Долархайда, но он не посмел и глаз поднять на Дракона. Его Пришествие много что изменило.
   
   
В полночь на его письменном столе все еще горела лампа. Напечатанное в «Тэтлер» письмо было расшифровано и валялось на полу, рядом с обрезками «Тэтлер». В альбоме, который лежал раскрытым под картиной Дракона, подсыхали приклеенные вырезки. Под ними красовался только что прикрепленный небольшой пластиковый карман.
   
Надпись рядом с ним гласила: «Они изрыгали ложь и хулу».
   
Но Долархайда за столом не было. Он сидел на ступеньках нижнего этажа, в прохладе, исходящей от сырой земли. Пахло плесенью. Луч электрического фонаря блуждал по зачехленной мебели, пыльным зеркалам, которые когда-то висели в доме, а сейчас стояли в подвале лицом к стене, по сундуку с динамитом.
   
Луч остановился на высоком зачехленном предмете, одном из нескольких, покоящихся в углу подвала. Когда Долархайд подошел к нему, его лица коснулась паутина. Снимая чехол, он несколько раз чихнул от поднявшегося облака пыли.
   
Он смахнул навернувшуюся на глаза слезу и направил луч фонаря на старое дубовое инвалидное кресло, которое только что расчехлил. Таких кресел — тяжелых, крепких, с высокой спинкой — в подвале было три. Округ подарил их бабушке еще в сороковые годы, когда та организовала в доме приют для стариков.
   
Долархайд покатил кресло по полу. Заскрипели колеса. Несмотря на внушительный вес, он легко поднял кресло, отнес его наверх, в кухню, и смазал подшипники. Маленькие передние колеса все еще продолжали скрипеть, но задние вращались легко и свободно.
   
Кипевшая в нем ярость немного улеглась. Вращая колесо кончиком пальца, Долархайд замычал что-то себе под нос.
  
  
   
    
20
   
   
В полдень во вторник Фредди Лаундс вышел из редакции «Тэтлер», чувствуя себя одновременно усталым и бодрым. Он набросал статью во время полета в Чикаго и, приехав в редакцию, сверстал ее в монтажной комнате, потратив на это меньше получаса.
   
Затем он засел за будущую книгу, поминутно отшивая звонивших по телефону. Он умел методично работать и имел на сегодняшний день уже страниц двести добротного материала.
   
Когда Зубастика поймают, его статья и репортаж с подробностями задержания выйдут первыми. Вот тогда ему и пригодится весь собранный материал. Фредди уже договорился с редакцией «Тэтлер» о выделении ему трех лучших репортеров. Сразу же после задержания они выедут домой к Зубастику и соберут необходимую информацию.
   
Его агент говорил об очень больших деньгах. Правда, заранее переговорив с агентом, Лаундс нарушил данное Крофорду обещание. Ну ничего, на всех контрактах и прочих документах будут проставлены другие, более поздние даты.
   
Конечно, Крофорд перестраховался, записав тот телефонный разговор на пленку. Угрозы Лаундса из телефонной будки в Чикаго сидящему в Вашингтоне Крофорду подпадали под параграф 875 Уголовного кодекса — «передача из одного штата в другой сообщения, содержащего угрозу»; и от привлечения к суду его бы не спасла и Первая поправка.[14] К тому же Лаундс знал, что одним телефонным звонком Крофорд мог создать ему массу неприятностей с Федеральной налоговой службой.
   
У Лаундса еще оставались рудименты честности: у него не было иллюзий относительно характера своей работы. Но к своему последнему детищу он питал почти религиозный трепет.
   
Фредди уже видел свою новую жизнь на волне богатства и спокойного благополучия. Ведь, несмотря на ту грязь, в которой он ковырялся всю свою сознательную жизнь, у него все еще сохранились какие-то светлые надежды. И сейчас эти надежды, загнанные глубоко внутрь, зашевелились, почти готовые сбыться.
   
Подготовив фотоаппараты и магнитофоны, Лаундс ехал домой, чтобы немного поспать перед полетом в Вашингтон, где возле квартиры-засады его должен был ждать Крофорд.
   
Въехав в гараж, Лаундс раздраженно выругался: рядом с его местом, обозначенным огромной надписью «Мистер Фредерик Лаундс», заехав за разграничительную линию, стоял какой-то черный фургон.
   
Резко открыв дверь своей машины, Лаундс ударил и поцарапал кузов фургона. Ничего, поделом. Надо ставить машину там, где положено.
   
Лаундс запирал машину, когда позади него тихо открылась дверь черного фургона. Он хотел обернуться и уже почти обернулся, как вдруг сбоку по голове его ударили чем-то плоским, но тяжелым. Лаундс непроизвольно вскинул руки. Чьи-то пальцы сдавили горло, перекрыв воздух. Когда через несколько секунд он смог сделать вдох, в нос ударил тяжелый запах хлороформа.
   
   
Остановившись позади дома, Долархайд вышел из фургона и потянулся. Всю дорогу от Чикаго приходилось преодолевать сильный боковой ветер, поэтому руки, отпустившие наконец руль, ныли от усталости. Он поднял глаза на ночное небо. Со дня на день начнется метеоритный дождь в созвездии Персея, и ему не хотелось бы пропустить это дивное зрелище. «Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю».
   
Скоро он тоже сможет сделать это. А пока нужно посмотреть, как это происходит, и запомнить.
   
Долархайд отпер заднюю дверь и, как обычно, обошел весь дом. Когда он снова появился на пороге, на его голове, скрывая лицо, был надет женский чулок.
   
Он открыл фургон, прикрепил сходни и выкатил наружу Фредди Лаундса.
   
Из одежды на репортере были лишь трусы, кляп и повязка на глазах. Хотя Лаундс все еще находился в полубессознательном состоянии, он не упал, а, наоборот, сидел прямо, уперев голову в высокую спинку старого инвалидного кресла. От пяток до затылка он был приклеен к креслу эпоксидным клеем.
   
Долархайд вкатил его в дом и поставил в углу нижнего этажа лицом к стене, как провинившегося ребенка.
   
— Вам не холодно? Может, укрыть вас пледом?
   
Долархайд снял бинты, которыми были обмотаны глаза и рот Лаундса. Тот молчал. В носоглотке все еще стоял запах хлороформа.
   
— Я принесу плед.
   
Долархайд вытащил из дивана шерстяное одеяло и укрыл Лаундса до самого подбородка, затем поднес ему под нос флакон с нашатырным спиртом.
   
Глаза Лаундса широко раскрылись. Уставившись на грязную стену, он откашлялся и заговорил:
   
— Несчастный случай? Я сильно пострадал?
   
— Нет, мистер Лаундс, — раздался голос у него за спиной. — С вами все будет в порядке.
   
— У меня болит спина. И вся кожа. Я что, обгорел? Боже, только не это!
   
— Обгорел? Хм, обгорел. Нет. Вы пока отдохните. Я скоро вернусь.
   
— Я хочу лечь. Послушайте, мне нужно позвонить на работу. Боже, да я весь в гипсе! У меня сломан позвоночник? Скажите правду!
   
Удаляющиеся шаги.
   
— Зачем я здесь?
   
Голос сорвался на крик.
   
— Искупаете свои грехи, мистер Лаундс, — ответили из дальнего угла комнаты.
   
Лаундс услышал шаги. Кто-то поднимался по лестнице. Шум душа.
   
Голова немного прояснилась. Он вспомнил, как вышел из редакции, собираясь ехать домой. Но что было дальше? В голове зашумело от остатков хлороформа. Лаундс поперхнулся подкатившим к горлу горьким комком. Сидя в таком положении, он боялся, что его вырвет. Он широко открыл рот и глубоко вдохнул. Было слышно, как колотится его сердце.
   
Лаундс все еще надеялся, что это сон. Он попытался оторвать руку от подлокотника, изо всех сил напрягая мышцы, пока боль в кисти и предплечье не лишила его последних надежд на то, что все это лишь ужасный ночной кошмар. Нет, он не спал. Лаундс попытался быстро собраться с мыслями.
   
Напрягшись, он смог краем глаза заметить свою руку и понял, почему не удалось поднять ее. Это был не гипс. Он был не в больнице. Его похитили!
   
Лаундсу показалось, что он слышит тяжелые шаги на верхнем этаже. Но это могли быть и удары его сердца.
   
Он попытался думать. Изо всех сил попытался думать. «Возьми себя в руки и думай, — шептал он себе. — Возьми себя в руки и думай».
   
Скрипнули ступеньки. Долархайд спускался вниз.
   
При каждом шаге Лаундс чувствовал мощь его тела. Вот он снова остановился за спиной.
   
Лаундс промямлил что-то невнятное, затем его голос обрел некоторую твердость.
   
— Я не видел вашего лица. Я не смогу опознать вас. Я не знаю, как вы выглядите. «Тэтлер», я работаю в «Нэшнл тэтлер», она может заплатить за меня выкуп… большой выкуп. Полмиллиона, а может, даже и миллион. Миллион долларов.
   
За спиной гробовое молчание. Затем скрип пружин. Значит, он сел.
   
— О чем вы думаете, мистер Лаундс?
   
«Отбрось боль, отбрось страх и думай. Давай начинай. Прямо сейчас. Чтобы выиграть время. Чтобы выиграть годы. Нет, он не собирается убивать меня. Он не хочет, чтобы я увидел его лицо…»
   
— Так о чем вы думаете, мистер Лаундс?
   
— Я не понимаю, что со мной произошло.
   
— Вы знаете, кто я, мистер Лаундс?
   
— Нет, не знаю. И не хочу знать, поверьте.
   
— Судя по вашей статье, я грязный извращенец. Я — животное. Сбежавший из дурдома маньяк.
   
Обычно Долархайд избегал звука «с». Но сейчас, когда аудитория была далека от того, чтобы смеяться над ним, он мало заботился об этом.
   
— Сейчас вы знаете, кто я, правда?
   
«Не лгать. Думать. Быстро сообразить, как ответить».
   
— Да.
   
— Так зачем же вы заведомо клеветали, мистер Лаундс? Почему вы назвали меня сумасшедшим? Отвечайте.
   
— Когда человек… когда человек делает что-то непонятное для большинства людей, его называют…
   
— Сумасшедшим.
   
— Так его называют, называли во все времена, за всю историю…
   
— Историю. Сейчас вы понимаете, что я делаю, мистер Лаундс?
   
«Понимание. Вот он, шанс. Ну, с богом!»
   
— Нет, но думаю, что сейчас у меня появилась возможность понять это и у всех моих читателей тоже будет возможность понять вас.
   
— Вы понимаете, что вам повезло?
   
— Да, понимаю. Но я хочу сказать, чисто по-человечески, что я сейчас очень напуган. Трудно собраться с мыслями, когда тебе страшно. Если у вас есть какая-то великая идея, вам не нужно пугать меня, чтобы она могла произвести должное впечатление.
   
— Чисто по-человечески… Чисто по-человечески… Вы употребили это выражение, чтобы подчеркнуть свои дружеские чувства. Ну что ж, мне это нравится, мистер Лаундс. Но вы же видите, я не человек. Я был человеком, но по Божьей милости и благодаря собственной Воле я превратился в Нечто Большее, чем человек. Вы говорите, что испугались. Вы верите, что Бог видит нас, мистер Лаундс?
   
— Я… не знаю.
   
— Вы молитесь Ему сейчас?
   
— Да, да, молюсь. Но, признаться, я всегда молюсь, когда мне страшно.
   
— И Бог помогает вам?
   
— Не знаю, обычно потом я забываю об этом. Хотя, наверное, не стоило бы.
   
— Не стоило бы. Вам много еще чего предстоит понять. Скоро я помогу вам понять все. А сейчас я, с вашего разрешения, удаляюсь.
   
— Конечно, конечно.
   
Удаляющиеся шаги. Звук выдвигаемого ящика на кухне. Лаундс разом припомнил все известные убийства, совершаемые на кухне. Под рукой столько удобных орудий. Репортажи с места происшествия навсегда изменяют твое отношение к кухням. Вот потекла вода из водопровода.
   
Лаундс подумал, что сейчас, должно быть, ночь. Крофорд и Грэм не дождались его. Видимо, искать его еще не начали. Вместе со страхом на него накатила огромная тупая тоска.
   
Рядом ровное дыхание. Скосив глаза до предела, он заметил, что мелькнуло что-то белое. Рука, властная и бледная. Держит чашку чая с медом. Лаундс стал пить через соломинку.
   
— Я мог бы написать большую статью, — забормотал он. — Все, что вы хотите сказать. Описать вас так, как вы захотите… или нет, никаких описаний, никаких описаний!
   
— Тсс.
   
Его головы повелительно коснулся палец. Свет стал ярче. Кресло начало поворачиваться.
   
— Нет, я не хочу смотреть на вас.
   
— Но вы просто должны это сделать, мистер Лаундс. Вы ведь репортер. Вы здесь, чтобы сделать репортаж. Когда я разверну вас, откройте глаза и взгляните на меня. Если вы не откроете их, я просто вынужден буду приколотить вам веки ко лбу гвоздями.
   
С легким скрипом кресло развернулось на сто восемьдесят градусов и замерло. Лаундс сидел с плотно зажмуренными глазами. В его грудь настойчиво ткнули пальцем. Потом дотронулись до век. Он открыл глаза.
   
Сидящему Лаундсу человек в кимоно показался просто огромным. Чулок на лице оставлял открытым рот. Он повернулся спиной и снял халат: над татуировкой — сияющим хвостом, спускающимся от поясницы и оплетающим ногу, — бугрились мышцы спины.
   
Дракон медленно повернул голову, через плечо посмотрел на Лаундса и показал изломанный оскал окровавленных зубов.
   
— О господи! — прохрипел Лаундс.
   
Но вот он уже в центре комнаты, смотрит на экран. Рядом Долархайд. Он снова надел халат и вставил зубы, позволяющие говорить.
   
— Так ты хочешь знать, кто я?
   
Лаундс попытался кивнуть, приклеенные волосы больно дернули назад.
   
— Больше всего на свете. Я просто боялся спросить.
   
— Смотри.
   
На первом слайде была картина Блейка — огромный Человек-Дракон с распростертыми крыльями и изогнутым хвостом, нависший над Женой, облеченной в солнце.
   
— Ну что, сейчас видишь?
   
— Вижу.
   
Долархайд быстро пробежался по слайдам. Щелк. Живая миссис Джейкоби.
   
— Видишь?
   
— Да.
   
Щелк. Живая миссис Лидс.
   
— Видишь?
   
— Да.
   
Щелк. Долархайд — грозный Дракон, мышцы напряжены, хвост-татуировка, — нависший над кроватью Джейкоби.
   
— Видишь?
   
— Да.
   
Щелк. Живая миссис Джейкоби.
   
— Видишь?
   
— Да.
   
Щелк. Мертвая миссис Джейкоби.
   
— Видишь?
   
— Да.
   
Щелк. Дракон, взметнувшийся над своими жертвами.
   
— Видишь?
   
— Да.
   
Щелк. Миссис Лидс ждет своей участи. Рядом — обмякшее тело мужа.
   
— Видишь?
   
— Да.
   
Щелк. Мертвая миссис Лидс, залитая кровью.
   
— Видишь?
   
— Да.
   
Щелк. Фредди Лаундс, фотография из «Тэтлер».
   
— Видишь?
   
— О боже!
   
— Видишь?
   
— Господи боже мой!
   
Слова превратились во всхлипывания.
   
— Видишь?
   
— Нет, пожалуйста, нет.
   
— Что «нет»?
   
— Не я.
   
— Что «нет»? Ты мужчина, ты же мужчина?
   
— Да.
   
— Ты все еще считаешь, что я гомосексуалист?
   
— О боже, нет.
   
— А ты гомосексуалист?
   
— Нет.
   
— Ты и дальше будешь клеветать на меня?
   
— Нет, нет.
   
— Зачем ты это сделал?
   
— Это полиция. Я писал то, что они мне рассказывали.
   
— Ты приводил слова Уилла Грэма.
   
— Это Грэм солгал мне. Грэм.
   
— Но теперь ты будешь говорить правду? Обо Мне. О Моей Работе. О Моем Пришествии. О Моем Искусстве. Ведь это искусство?
   
— Искусство.
   
Увидев страх, исказивший лицо Лаундса, Долархайд заговорил свободнее. Он легко пролетал над шипящими, свистящими и фрикативными звуками, а взрывные несли его, словно могучие крылья Дракона.
   
— И ты говорил, что я, видящий намного глубже, чем ты, — сумасшедший. Я, двигающий мир намного быстрее, чем ты, я — сумасшедший? Ведь я осмелился сделать то, на что ты не решился бы никогда. Тот глубокий след, который я оставил на земле, останется намного дольше, чем пыль от твоих ног. Твоя жизнь по сравнению с моей — след червя, оставленный на камне. Тонкий след слизи вокруг букв, высеченных на моем монументе. — В голове Долархайда всплывали слова, записанные им в Великой Книге. — Я — Дракон, а ты называешь меня сумасшедшим. Каждый мой шаг жадно прослежен и описан, как путь огромной кометы. Слышал о метеорите, прилетевшем к нам в тысяча пятьдесят четвертом году? Конечно нет. Твои читатели следят за тобой, как дети, водящие пальцем по следу слизня, хотя в головах у них не больше извилин, чем у тебя. Так что рядом со мной ты просто червь, выползший на солнце. Я посвятил тебя в великое Пришествие, но ты ничего не понял. Ты — личинка, сжавшаяся в коконе. Единственное, что ты делаешь правильно, хотя и бессознательно, — это дрожишь передо мной. Но страх — слишком ничтожная дань от тебя, Лаундс, и от всех остальных мокриц. Вы должны трепетать передо мной!
   
Долархайд опустил голову и ощупал пальцами нос. Затем круто повернулся и вышел из комнаты.
   
«Он не снял маску, — лихорадочно думал Лаундс. — Он не снял маску. Если он вернется без нее, я могу считать себя трупом. О боже, да я весь мокрый!»
   
Он скосил глаза на дверь и стал ждать, прислушиваясь к звукам, доносившимся из задней части дома.
   
Долархайд вернулся в маске. Он нес корзинку для завтрака и два термоса.
   
— Это тебе в дорогу, — указал он на термосы. — А это лед, он тебе тоже понадобится. Но перед тем как выехать, мы запишем кое-что на магнитофон.
   
Он прикрепил микрофон к одеялу прямо у лица Лаундса.
   
— Повторяй за мной…
   
Они делали запись около получаса. Наконец Лаундс услышал:
   
— Вот и все. Ты сделал все как надо.
   
— Теперь вы отпускаете меня?
   
— Отпущу. Но я хочу помочь тебе лучше понять и запомнить все, что ты видел.
   
Долархайд отвернулся.
   
— Я хочу понять. Я хочу, чтобы вы знали, как я восхищаюсь тем, что вы отпускаете меня. Теперь я всегда буду честным и справедливым, клянусь вам.
   
Долархайд молчал. Он менял зубы.
   
Снова закрутились магнитофонные бобины.
   
Долархайд мрачно улыбнулся, обнажив покрытые бурыми пятнами зубы, положил руку на плечо Лаундса и, наклонившись, как будто собирался поцеловать его, откусил ему губы и выплюнул их прямо на пол.
  
  
   
    
21
   
   
Осень в Чикаго. Тяжелый воздух и низкое серое небо. Охранник остановился на тротуаре и закурил, почесывая поясницу. На улице не было ни души. Он слышал, как вдали на перекрестке, где улица круто поднималась вверх, щелкал, переключая огни, светофор.
   
На той же улице, скрытый от глаз охранника, Фрэнсис Долархайд сидел в фургоне рядом с Фредди Лаундсом. Словно капюшоном, Лаундс был с головой накрыт одеялом.
   
Лаундс оцепенел от невыносимой боли, но мысли в голове скакали и прыгали, словно табун взбесившихся лошадей. Он должен запомнить все. Повязка на глазах немного ослабла. Он увидел, как пальцы Долархайда сменили окровавленный кляп.
   
Долархайд надел халат санитара, положил на колени Лаундсу термос и выкатил кресло из фургона. Когда он поставил кресло на тормоз и повернулся, чтобы убрать в фургон сходни, из-под повязки Лаундс заметил край бампера.
   
Теперь немного повернуться, увидеть номер. Есть! Всего лишь мгновение, но цифры клеймом впечатались в мозг.
   
Кресло покатилось, вздрагивая на стыках тротуарных плит. Под колесами хрустнула бумажная обертка.
   
Долархайд остановил кресло между мусорным баком и грузовиком. Снял повязку. Лаундс закрыл глаза. В нос ударил запах нашатыря.
   
Тихий, спокойный голос прозвучал прямо над ухом:
   
— Ты слышишь меня? Ты уже почти дома. Моргни, если слышишь.
   
Долархайд пальцами приподнял ему веко. Лаундс впервые увидел лицо убийцы.
   
— Я обманул тебя. — Долархайд поднял термос. — На самом деле я не положил твои губы в лед.
   
Он снял одеяло и открыл термос.
   
Почувствовав запах бензина, Лаундс напрягся, пытаясь вырваться. Он лихорадочно дернулся, так что кожа едва не отделилась от тела. Кресло затрещало. Холодная жидкость полилась по ногам и груди, горло заполнил удушливый запах бензина. Они выехали на середину улицы.
   
— Тебе нравится быть собачкой Грэма, Фре-е-ед-ди-и-и?
   
Яркая вспышка. Легкий толчок — и, набирая скорость, кресло покатилось к зданию «Тэтлер».
   
Дикий вопль вышиб из безгубого рта окровавленный кляп. Охранник поднял глаза. Прямо на него, подпрыгивая на выбоинах, волоча за собой хвост искр и дыма, отражаясь в витринах, мчался огненный шар.
   
Вот он слегка свернул, врезался в стоящий у тротуара автомобиль и с грохотом опрокинулся у самого входа в редакцию. Одно колесо все еще продолжало вращаться, разбрасывая вокруг себя хоровод искр. Взметнулись охваченные пламенем руки.
   
Охранник бросился в вестибюль и отбежал подальше от окна — на всякий случай, если огненный шар вдруг вздумает взорваться. Включил пожарную тревогу. Что еще? Сорвал со стены огнетушитель и боязливо выглянул на улицу. Шар еще не взорвался.
   
Охранник осторожно пробрался сквозь завесу стелющегося по тротуару едкого дыма и наконец выпустил струю пены на Фредди Лаундса.
  
  
   
    
22
   
   
Согласно разработанному плану, Грэм должен был покинуть вашингтонскую квартиру-ловушку задолго до наступления в городе часа пик.
   
Он брился, когда позвонил Крофорд.
   
— Доброе утро.
   
— Какое там доброе! — услышал Грэм. — Зубастик захватил Лаундса. В Чикаго.
   
— А-а, черт!
   
— Он еще жив. Хочет тебя видеть, но долго не протянет.
   
— Еду!
   
— Встречаемся в аэропорту. Рейс двести сорок пять «Юнайтед». Самолет вылетает через сорок минут. Ты еще успеешь вернуться обратно, если, конечно, не придется давать отбой.
   
   
В Чикаго шел ливень. В аэропорту их встретил Честер, сотрудник Чикагского управления ФБР.
   
В Чикаго привыкли к полицейским сиренам, и водители неохотно пропускали машину Честера, мчавшуюся по центральной полосе с включенной мигалкой, которая отражалась розовыми бликами в струях дождя.
   
— Полиция считает, что на Лаундса напали внезапно, в гараже, — старался перекричать сирену Честер. — Больше ничего мне не сказали. Они стали смотреть на нас косо.
   
— Что они знают? — спросил Крофорд.
   
— Всю нашу разработку. Про ловушку. В общем, все.
   
— Лаундс его запомнил?
   
— Я не слышал, чтобы давали приметы. Около шести двадцати всем постам сообщили только номер машины.
   
— С доктором Блумом связались?
   
— Трубку сняла жена, Джек. Сам он в больнице. Ему утром вырезали желчный пузырь.
   
— Великолепно, — буркнул Крофорд.
   
Подъехав к входу в больницу, Честер остановился под колоннадой, с которой стекала дождевая вода. Обернувшись, он сказал:
   
— Джек, Уилл, перед тем, как вы туда пойдете… Я слышал, этот тип его… разделал… Так что будьте готовы.
   
Грэм обреченно кивнул. В самолете он боролся с тайной надеждой, что Лаундс умрет раньше, чем они прилетят, и ему не придется на него смотреть.
   
Весь коридор в Ожоговом центре имени Пейджа был выложен безукоризненно чистой плиткой. У дверей в палату Лаундса стояла толпа людей, откуда их отозвал в сторону высокий доктор, в лице которого странным образом сочетались черты юноши и старика.
   
— У Лаундса смертельные ожоги, — сообщил доктор. — Ему можно снять боль, и я это сделаю. Он прямо вдыхал пламя — горло и легкие почти сожжены. Возможно, он так и не очнется. Это если ему повезет. В том случае, если сознание к нему все-таки вернется, полиция попросила меня вытащить у него из горла трубку, через которую он дышит, чтобы он смог отвечать на вопросы. Я согласился, но сделаю это ненадолго. Сейчас он ничего не чувствует. У него обожжены нервные окончания, но потом, если он не умрет сразу, ему будет очень больно. Я прямо сказал полицейским, прямо говорю вам: я немедленно прерву все допросы, если он попросит ввести обезболивающее. Это понятно?
   
— Понятно, — ответил Крофорд.
   
Кивнув полицейскому, стоящему у дверей палаты, доктор сложил руки за спиной и удалился по коридору, напоминая важно вышагивающую цаплю.
   
Крофорд повернулся к Грэму:
   
— Ну как ты? С тобой все в порядке?
   
— Со мной-то все в порядке. Меня-то прикрывали.
   
Голова Лаундса лежала высоко на подушке. Волосы и уши у него сгорели, невидящие глаза прикрывали вместо отсутствующих век компрессы, распухшие десны были покрыты волдырями.
   
Сестра, стоявшая у изголовья, отодвинула капельницу, чтобы Грэм смог подойти поближе. Запах в палате стоял как у хорошо разгоревшегося костра.
   
— Фредди, пришел Уилл Грэм.
   
Лаундс дернул головой, выпрямив шею.
   
— Это рефлекторное движение, он без сознания, — сказала сестра.
   
В такт с аппаратом искусственного дыхания свистел воздух, проходя через пластиковую трубку, вставленную в обожженное и опухшее горло.
   
В углу с магнитофоном и блокнотом на коленях сидел бледный полицейский в штатском, которого Грэм заметил, только когда тот заговорил.
   
— Когда его привезли и еще не поставили трубку, Лаундс назвал ваше имя.
   
— Вы уже тут были?
   
— Я пришел потом. Но то, что он говорил, записано на пленку. Когда к нему подошли пожарные, он сообщил им номер машины и потерял сознание. Потом его везли в санитарной машине, и в себя он пришел в приемном покое, когда ему сделали укол в грудь. Репортеры из «Тэтлер» ехали за санитарной машиной до самого госпиталя. У меня есть копия их записи.
   
— Я хочу ее послушать.
   
Детектив склонился к магнитофону.
   
— Наверное, вам лучше взять наушники, — сказал он с ничего не выражающим лицом и нажал на кнопку.
   
Какие-то голоса, грохот колес каталки, затем Грэм услышал: «…везите его в третью…» — потом удар каталки, на полном ходу раскрывающей дверь, надрывный кашель и каркающий голос человека, лишившегося губ:
   
— Зу…а…ик.
   
— Ты его видел, Фредди? Как он выглядел, Фредди?
   
— …энди! …энди …озовите! Грэм …оставил …еня. Специально …оставил. Грэм …оставил …еня …оложил руку на …еня, гад, как на с…оего щенка …энди!
   
Раздался звук, похожий на шум стекающей в раковину воды. Потом голос доктора: «Все, хватит! Пропустите меня! Отойдите отсюда немедленно!»
   
На этом запись заканчивалась.
   
Пока Крофорд слушал, Грэм стоял около Лаундса.
   
— Сейчас ищут машину с тем номером, — сообщил детектив. — Вы все поняли, что он говорил?
   
— Кто такая Вэнди? — поинтересовался Крофорд.
   
— Та, что в коридоре стоит. Блондинка крашеная, с большим размером. Она рвется в палату, но еще ничего не знает.
   
— А почему вы ее не пускаете? — обернулся к нему Грэм.
   
— Посетителей пускать запрещено.
   
— Он же умирает.
   
— А я что, не вижу? Да я тут как хрен торчу с без четверти шесть! Извините, сестра.
   
— Ты пойди прогуляйся ненадолго, — предложил Крофорд. — Кофейку попей, сполосни лицо. Он пока ничего не скажет. Если начнет говорить, я запишу на магнитофон.
   
— Спасибо, проветриться мне не помешает.
   
Когда он ушел, Грэм вышел из палаты, оставив Крофорда около Лаундса, и приблизился к стоящей в коридоре женщине:
   
— Вы Вэнди?
   
— Да.
   
— Если вы действительно хотите зайти, пойдемте.
   
— Хочу. Только мне, наверное, стоит причесаться.
   
— Это уже не имеет значения.
   
Вернувшись, полицейский не стал выгонять Вэнди.
   
Вэнди, хозяйка ночного клуба «Вэнди-Сити», держала обугленную руку Лаундса, напоминающую птичью лапу, и не сводила с него глаз. Он пошевелился только раз, незадолго до полудня.
   
— Все будет прекрасно, Роско, — говорила она. — Мы с тобой еще так погудим!
   
Лаундс вздрогнул и умер.
  
  
   
    
23
   
   
Капитан Осборн, начальник отдела по расследованию убийств чикагской полиции, с серым остреньким лицом, напоминал каменную лисицу. Практически на каждом столе в отделе валялся последний номер «Тэтлер». Такой же номер лежал и перед ним.
   
Сесть Крофорду и Грэму он не предложил.
   
— Вы планировали розыскные мероприятия с участием Лаундса на территории Чикаго?
   
— Нет, он должен был лететь в Вашингтон, — пояснил Крофорд. — У него был заказан билет. Вы ведь, конечно, проверяли.
   
— Да, проверяли. Он ушел из редакции вчера примерно в час тридцать. В гараже на него неожиданно напали, где-то без десяти два.
   
— В гараже что-нибудь нашли?
   
— Ключи Лаундса — под его машиной. Видимо, ногой отшвырнули. У них гараж без сторожа. Раньше стояла радиоуправляемая дверь, но потом она несколько раз падала прямо на выезжающие машины, и ее убрали. В общем, никто не видел, как все произошло. Похоже, эти слова сегодня будут красоваться в заголовках всех газет. Сейчас мы работаем с его машиной.
   
— Помочь чем-нибудь сможем?
   
— Вы можете получить от нас результаты, когда они будут… А что это вы, Грэм, такой неразговорчивый сегодня? Вон в газете недавно целую статью накатали.
   
— Ну, вы тоже, положим, особо не откровенничаете.
   
— Что это ты, капитан, на нас так напустился? — вмешался Крофорд.
   
— Я? Боже сохрани! Мы тут выполняем ваши указания, устанавливаем, кто звонил, хватаем этого репортеришку несчастного. А вы, вместо того чтобы предъявить ему обвинение, склоняете его к сотрудничеству! И в результате его поджаривают прямо напротив редакции его паршивой газетенки. Ну а теперь другие газеты льют по нему слезы — как по родному сыну! Наконец-то и к нам в Чикаго Зубастик пожаловал! А чем мы хуже? «Маньяк наносит удар в Чикаго!!!», мать вашу! Уже сегодня у нас будет пять-шесть бытовых убийств по неосторожности. Жена сидит читает газету, а муж где-то надрался, лезет в дом тайком, чтобы та не заметила. Жена слышит шорох. Маньяк! Караул! Убивают! Хвать пистолет, бабах! Один готов! Маньяку должно у нас понравиться, пожелает, чего доброго, задержаться тут подольше!
   
— Можно и так, — начал Крофорд, — можно сейчас обвинять друг друга, можно побежать жаловаться полицейскому комиссару и генеральному прокурору. Пусть они и нам с вами потроха выпустят. А можно по-человечески сесть и подумать, как поймать этого гада. Да, я разрабатывал всю эту операцию и не хуже вас вижу, что она лопнула как пузырь. А у вас здесь, в Чикаго, что, не случалось проколов? Некогда нам сейчас ругаться, капитан. Мы хотим взять его и поехать домой. А чего ты хочешь?
   
Осборн стал поправлять стоящие у него на столе стакан с карандашами, фотографию девочки с таким же лисьим лицом в униформе духового оркестра — из тех, что маршируют в праздники по улицам. Затем откинулся на спинку стула, пожевал губами и шумно вздохнул.
   
— Прямо сейчас я хочу кофе. Компанию составите?
   
— Я бы не отказался, — сказал Крофорд.
   
— Я тоже, — отозвался Грэм.
   
Осборн передал каждому пластиковый стаканчик с кофе и жестом пригласил сесть.
   
— У Зубастика должен быть фургон или микроавтобус, раз он привез Лаундса в кресле, — заметил Грэм.
   
Осборн кивнул.
   
— Номера, которые увидел Лаундс, сняли с фургона, принадлежащего телевизионной мастерской в Оук-парке. Он специально выбрал коммерческие номера, значит, у него действительно был фургон или микроавтобус. На телевизионный фургон он перевесил другие номера, тоже краденые, чтобы не сразу заметили пропажу. Ушлый парень, ничего не скажешь. Точно мы знаем одно — он снял номера с того фургона вчера после восьми тридцати утра. В это время телевизионный мастер заправлялся и расплатился кредитной карточкой. На заправочной станции записали старый номер, значит, его сняли после этого.
   
— Неужели никто не видел какой-нибудь фургон или микроавтобус поблизости от редакции? — спросил Крофорд.
   
— Никто. Их сторож вообще ничего не видел. Из него бы футбольный судила получился — самое оно. Первыми к редакции примчались пожарные. Эти как будто сами искали, где бы еще пожар потушить. Мы сейчас ходим по квартирам и частным домам, выясняем, кто работает в ночную смену в районе редакции или там, куда во вторник утром вызывали телевизионного мастера. Может, хоть кто-то видел, как он номера менял.
   
— Я бы хотел еще раз осмотреть кресло, — сказал Грэм.
   
— Кресло в нашей лаборатории. Я им позвоню. — Осборн помолчал. — А Лаундс, нужно признать, был все-таки крепкий мужик. В таком состоянии запомнить номер и сообщить пожарным… Вы слышали, что Лаундс говорил в больнице?
   
Грэм молча кивнул.
   
— Не хочется затрагивать эту тему, но я должен убедиться, что нет расхождений в том, что мы услышали. Как там было?
   
Грэм начал монотонным голосом:
   
— «Зубастик. Грэм подставил меня. Специально подставил. Грэм подставил меня. Положил руку на меня, гад, как на своего щенка».
   
Осборн не мог знать, что творится в душе Грэма, и продолжал задавать вопросы:
   
— Он имел в виду ту фотографию в «Тэтлер»?
   
— Видимо, да.
   
— Почему он решил, что его подставили?
   
— У нас до этого были с ним конфликты.
   
— А на фотографии вы друзья не разлей вода. Маньяк сперва убивает домашних животных, так?
   
— В том-то и дело, — сказал Грэм и подумал: «Быстро соображает, хитрый лис».
   
— Почему же вы не прикрывали Лаундса в Чикаго?
   
Грэм промолчал.
   
— К тому времени, когда маньяк должен был увидеть «Тэтлер», Лаундс был бы уже с нами, — объяснил Крофорд.
   
— Из того, что сказал Лаундс, можно что-нибудь использовать?
   
Грэм оторвался от своих мыслей и повторил про себя вопрос Осборна, перед тем как ответить.
   
— Из того, что сказал Лаундс, вытекает, что маньяк видел газету до нападения, правильно?
   
— Все верно.
   
— Если мы согласимся с тем, что он начал действовать, прочитав статью, то не удивляет ли вас, как быстро он нанес удар? Газета вышла в понедельник вечером, во вторник, причем во вторник утром, он уже был в Чикаго, поменял номера, а днем вышел на Лаундса. Какой вывод мы делаем?
   
— Либо каким-то образом газета попала к нему очень быстро, либо ему рукой подать до Чикаго, — сказал Крофорд. — Он прочитал статью здесь, в Чикаго, или где-нибудь в другом месте в понедельник вечером. Не забывайте, что он ждал этот номер, ему не терпелось прочитать раздел частных объявлений.
   
— Или он уже был здесь, или приехал на машине откуда-то неподалеку, — заметил Грэм. — Он очень быстро вышел на Лаундса, и у него уже было это массивное инвалидное кресло на колесах, а его с собой в самолет не внесешь — не складывается. Он не мог прилететь сюда, угнать какой-нибудь фургон, сменить номера, а потом ездить по антикварным, искать подходящее кресло. У него должно было быть старинное кресло: современное не подходит для его замысла.
   
Грэм стоял у окна, подергивая за шнурок жалюзи, и смотрел не отрываясь на глухую кирпичную стену напротив.
   
— Кресло… кресло… В общем, или оно у него стояло дома, или…
   
Осборн хотел что-то спросить, но, заметив выражение лица Крофорда, решил подождать.
   
Грэм пытался завязать узелок на шнурке. Руки у него дрожали.
   
— …постоянно попадалось на глаза, — подсказал Крофорд.
   
— Да, на глаза… Смотрите, как у него рождалась идея использовать кресло. Он смотрит на кресло, думает о нем. И, читая статью, он уже знает, что сделает с этими гадами. Какое зрелище: Фредди несется по улице в полыхающем кресле!
   
— Ты думаешь, он остался там, чтобы полюбоваться?
   
— Может, и остался. Во всяком случае, он видел это, пусть мысленно, когда обдумывал свой план.
   
Осборн удивленно наблюдал за Крофордом. Крофорд не был психом. Осборн знал, что Крофорд не псих, и если Крофорд слушает этого психа, значит, так надо.
   
— Если у него было кресло или если он его все время где-то видел… можно проверить дома для престарелых, для ветеранов, — предложил Осборн.
   
— Кресло идеально подходило для того, чтобы держать Фредди в неподвижном состоянии, — сказал Грэм.
   
— И долго держать. Почти пятнадцать с половиной часов, — добавил Осборн.
   
— Если бы он хотел просто его прикончить, то мог сделать это сразу в гараже, — продолжал Грэм. — Он мог его сжечь в его же машине. Нет, он хотел поговорить с Фредди, помучить его.
   
— Он или продержал его все время в фургоне, или куда-то отвез, — сказал Крофорд. — Судя по времени, он его куда-то отвозил.
   
— Это должно было быть безопасное место. Если он его хорошо замаскировал, то, скажем, у входа в дом престарелых они бы не привлекли внимания, — заметил Осборн.
   
— И все-таки это было рискованно, — возразил Крофорд. — Да и следы пришлось бы уничтожать. Смотрите, кресло под рукой, фургон под рукой, надежное место, где можно не спеша помучить Фредди. Больше всего это похоже на… собственный дом.
   
На столе зазвонил телефон. Осборн взял трубку и прорычал:
   
— Что?.. «Тэтлер»? Не собираюсь с ними разговаривать!.. Ладно, соединяй, но если это опять «наши читатели интересуются, как идет расследование», то смотри. Да, капитан Осборн… Во сколько?! Кто у вас подошел к телефону?.. На коммутаторе? Позовите-ка ее… Повторите, что он вам сказал… Я пришлю кого-нибудь через пять минут.
   
Осборн положил трубку и задумчиво посмотрел на телефонный аппарат.
   
— Пять минут назад позвонили секретарше Лаундса, — сообщил он. — Она клянется, что это был голос Фредди. И он сказал, она не совсем уловила, что-то вроде «могущество Красного Дракона». Ей показалось, что он именно это сказал.
  
  
   
    
24
   
   
Доктор Фредерик Чилтон остановился в коридоре перед камерой Ганнибала Лектера. Чилтона сопровождали три огромных санитара. Один держал в руках смирительную рубашку и завязки для ног, другой — баллончик со слезоточивым газом. Третий стал заряжать духовое ружье специальной ампулой с успокоительным препаратом.
   
Лектер сидел за столом, изучая статистические таблицы продолжительности жизни, и делал выписки. Он услышал шаги, клацанье затвора ружья у себя за спиной, однако продолжал читать, ничем не показывая, что знает о присутствии Чилтона.
   
Чилтон распорядился еще в полдень принести газеты Лектеру. И не трогал его до вечера, пока не придумал наказания за пособничество Красному Дракону.
   
— Доктор Лектер, — позвал Чилтон.
   
— Добрый вечер, доктор Чилтон, — обернулся Лектер.
   
На санитаров он и не посмотрел.
   
— Я пришел забрать ваши книги. Все до единой.
   
— Понимаю. Могу ли я узнать, надолго ли вы их забираете?
   
— Это будет зависеть от вашего поведения.
   
— Это ваше собственное решение?
   
— Дисциплинарные вопросы находятся исключительно в моем ведении.
   
— Конечно в вашем. Не Грэм же потребовал лишить меня книг.
   
— Подойдите к сетке и завяжите себе ноги. Два раза я просить не буду.
   
— Пожалуйста-пожалуйста, доктор Чилтон. Надеюсь, сегодня вы принесли рубашку тридцать девятого размера, тридцать седьмой жмет под мышками.
   
Доктор Лектер надевал смирительную рубашку так, словно это был смокинг. Санитар перегнулся через барьер и завязал ее на спине.
   
— Уложите его на койку, — сказал Чилтон.
   
Пока санитары снимали книги с полок, Чилтон, протерев стекла очков, стал заглядывать в бумаги Лектера, приподнимая края своей ручкой.
   
Лежа в темном углу камеры, Лектер наблюдал за ним. Даже в смирительной рубашке в нем чувствовалось странное изящество.
   
— Под желтой папкой, — негромко заговорил Лектер, — вы найдете письмо из «Архивов» с отказом печатать вашу статью. Сюда его принесли по ошибке вместе с письмами, адресованными мне. Я вскрыл конверт, не разобравшись. Простите великодушно.
   
Покрасневший как рак Чилтон повернулся к санитару:
   
— Снимите сиденье с унитаза доктора Лектера.
   
Чилтон взглянул на таблицу продолжительности жизни.
   
Наверху Лектер записал свой собственный возраст — сорок один год.
   
— А тут что у вас? — осведомился Чилтон.
   
— Время, — ответил Лектер.
   
   
Заведующий научно-технической лабораторией ФБР Брайан Зеллер нес своим сотрудникам привезенные курьером чемоданчик с вещественными доказательствами и колеса от кресла. Он так быстро мчался, что плотный габардин, из которого были сшиты его брюки, свистел, рассекая воздух.
   
Сотрудники лаборатории, которых задержали после окончания рабочего дня, привыкли к этому свисту — сигналу, что Зеллер спешит.
   
Времени потеряли уже немало. Курьер весь измотался, пока до них доехал: чикагский рейс отложили из-за непогоды, потом посадили в Филадельфии, так что ему пришлось брать напрокат машину, чтобы доехать до Вашингтона.
   
Криминалистическая лаборатория чикагского полицейского управления работает эффективно, но для некоторых исследований у них просто нет соответствующего оборудования. Вот почему Зеллер собирался провести их здесь.
   
Частицы краски, найденные на двери автомобиля Лаундса, он передал для анализа на масс-спектрометре.
   
Беверли Кац вместе с сотрудниками отдела волос и волокон должна была обследовать колеса, снятые с кресла.
   
Наконец-таки Зеллер добрался до небольшого помещения, в котором было жарко, как в сауне. Здесь над газовым хроматографом склонилась Лайза Лейк. Она как раз исследовала образцы пепла, привезенного из Флориды, где расследовали поджог. Не отрываясь, она наблюдала за тем, как перо самописца вычерчивает извилистую линию на движущейся ленте.
   
— «Эйс». Сжиженный газ для заправки зажигалок, — пояснила она. — Вот чем он поджигал.
   
Ей не нужно было заглядывать в справочники — за свою жизнь она сделала столько анализов, что научилась узнавать продукцию самых разных фирм по хроматограмме.
   
Зеллер с трудом отвел глаза от Лайзы и сурово отчитал себя за то удовольствие, которое он испытывал, глядя на нее, да еще в рабочее время. Невозмутимо кашлянув, он протянул ей две блестящие банки, в которых продают краску.
   
— Из Чикаго прислали?
   
Зеллер кивнул.
   
Она осмотрела банки снаружи, проверила, как запечатаны крышки. В одной банке был пепел, собранный с кресла, в другой — образцы обугленных тканей тела Лаундса.
   
— Как долго образцы находились в банках?
   
— Не менее шести часов, — ответил Зеллер.
   
— Я должна указать время, когда буду печатать заключение.
   
Лайза проткнула крышку банки иглой массивного шприца, забирая пробу воздуха, находившегося вместе с образцами. Затем ввела содержимое шприца прямо в хроматограф и стала настраивать прибор. И вот, когда образец пошел по колонке прибора, на широкой полосе миллиметровки, скрипнув, ожил самописец.
   
— Нет примеси свинца… — произнесла она. — Это бензоспиртовая смесь. Редко встречается.
   
Она быстро пролистала папку с хроматограммами образцов.
   
— Марку пока не скажу. Я попробую с пентаном, а потом к вам подойду.
   
— Давайте, — сказал Зеллер.
   
В хроматографе пентан быстро уходит во фракцию, оставляя жидкости, пригодные для тонкофракционного анализа.
   
   
К часу ночи лаборатория Зеллера сделала все, что было можно.
   
Лайза Лейк установила марку горючего: Фредди Лаундс был облит «Сервко суприм» — смесью спирта и высокооктанового бензина.
   
После тщательной обработки протекторов колес на них были обнаружены волоски двух типов коврового волокна — шерстяного и синтетического. Заплесневелые частицы грунта, застрявшие там же, показали, что кресло долго стояло в прохладном темном месте.
   
Результаты других исследований оказались скромнее. Частицы краски с машины не совпали ни с одной маркой, которую используют автозаводы. Когда их сожгли при очень высокой температуре в спектрометре и сравнили полученный спектр с образцами из картотеки автомобильной краски, выпускающейся в стране, оказалось, что это «Дьюко» — эмаль высшего сорта, произведенная в количестве 71 538 декалитров в первом квартале 1978 года для нескольких фирм, владеющих автопокрасочными пунктами.
   
А Зеллер надеялся, что сможет установить марку машины и приблизительное время изготовления.
   
Результаты были отправлены телексом в Чикаго.
   
Полицейское управление Чикаго потребовало вернуть колеса от кресла, и курьеру предстояло теперь везти громоздкий сверток назад. Вдобавок в его сумку, где уже лежала другая почта, включая пакет, пришедший в Вашингтон на имя Грэма, Зеллер сунул еще и толстенное заключение экспертизы.
   
— Что я вам всем, почтальон, что ли? — буркнул курьер, убедившись, что Зеллер его не слышит.
   
   
В Чикаго Министерство юстиции имеет в своем распоряжении несколько небольших квартир, расположенных поблизости от здания суда Седьмого округа. Во время сессии там останавливаются присяжные, а также особо важные свидетели обвинения. В одной из квартир поселился Грэм, в другой — Крофорд.
   
Грэм вернулся к себе в девять часов вечера, усталый и промокший.
   
Хотя сегодня первый и последний раз он ел в самолете, когда летел из Вашингтона, одна только мысль о еде вызывала у него отвращение.
   
Наконец-то закончилась эта дождливая среда. Давно у него не было такого гнусного дня.
   
Лаундс уже мертв, теперь, наверное, настала его очередь. В течение дня его прикрывал Честер: и в гараже, где Лаундс держал машину, и перед редакцией, когда Грэм стоял на обожженной мостовой и, ослепленный фотовспышками, говорил, как он «переживает утрату своего друга Фредерика Лаундса».
   
Он собирался поехать на похороны, так же как и несколько человек из ФБР и полиции, надеявшихся, что преступник не откажет себе в удовольствии наслаждаться видом убитого горем Грэма.
   
На самом деле он, как ни силился, не мог обнаружить в себе ничего, кроме холодной тошноты и редких приступов нехорошей радости оттого, что сгорел Лаундс, а не он сам.
   
Ему казалось, что за сорок лет он ничему не научился: он просто устал.
   
Грэм нашел большой стакан, смешал себе мартини и выпил его, раздеваясь. Второй мартини он выпил после душа, пока смотрел по телевизору новости.
   
«Провалом окончилась операция ФБР по поимке маньяка по прозвищу Зубастик. В результате погиб журналист. Подробнее об этом в программе новостей „Глазами очевидца“ после рекламы». Новости еще не успели закончиться, а диктор уже называл маньяка Драконом: сотрудники «Тэтлер» вывалили телевизионщикам все, что только знали. Грэм горько усмехнулся: в четверг номера «Тэтлер» будут отрывать с руками.
   
Он смешал третий мартини и позвонил Молли.
   
Она посмотрела новости в шесть вечера, потом в десять, прочитала «Тэтлер» и знала, что Грэм играл роль приманки.
   
— Ты должен был мне сказать, Уилл.