1 2 3 4 5 6 
– C’est possible,[91] – начала Трейси.
– Что?
– Вы не задумывались о том, чтобы взять себе компаньона?
Цукерман с недоумением посмотрел на нее:
– Компаньона? Нет. Я планировал все сделать сам. Но теперь, после того как потерял все свои деньги… – Его голос опять дрогнул.
– Профессор, а что, если я дам вам эти сто тысяч долларов?
– Категорически нет, баронесса. – Он замотал головой. – Вы можете потерять деньги.
– Но вы же уверены, что золото там.
– В этом я не сомневаюсь. Но мало ли что случится. Я не могу ничего гарантировать.
– В нашей жизни вообще почти ничего нельзя гарантировать. Ваша задача trеs intеressant.[92] Как знать, если я помогу вам решить ее, все может обернуться к обоюдной выгоде.
– Нет! Я никогда не прощу себе, если из-за случайности, хотя бы и маловероятной, вы лишитесь ваших денег.
– Переживу, – успокоила его Трейси. – Зато в случае удачи получу хорошую прибыль со своих капиталовложений, n’est-ce pas?[93]
– Конечно, можно посмотреть на дело и с этой стороны. – Цукерман обдумывал ее предложение, и его явно разрывали сомнения. – Хорошо, если вы так хотите, – наконец согласился он. – Прибыль партнеры делят пополам.
– D’accord. Согласна, – улыбнулась Трейси.
– Кроме затрат, – быстро добавил он.
– Разумеется, – кивнула Трейси. – Когда начнем?
– Немедленно, – оживился профессор. – Я уже присмотрел судно. Команда из четырех человек, на корабле установлена современная драга. Вот только придется отчислять им небольшой процент от всего, что нам удастся поднять.
– Bien sыr.[94]
– Надо начинать как можно скорее. Иначе мы потеряем судно.
– Я могу получить для вас деньги через пять дней.
– Замечательно! – воскликнул Цукерман. – Я успею сделать кое-какие приготовления. Какой удачный случай свел нас! Согласны?
– Oui. Sans doute.[95]
– За наше приключение! – поднял бокал профессор.
– За удачу! Я не сомневаюсь в ней! – подхватила Трейси.
Они чокнулись. Трейси подняла глаза и похолодела. В дальнем углу она заметила Джефа Стивенса; он смотрел на нее и улыбался. Рядом с ним сидела сверкающая драгоценностями очаровательная дама.
Трейси вспомнила, как в прошлый раз встретила его, когда он сидел в машине с идиотской собакой у стены замка де Матиньи, и тоже улыбнулась. «Один – ноль в мою пользу», – радостно подумала она.
– Извините, – проговорил Цукерман. – У меня много дел. Буду держать с вами связь. – И удалился, поцеловав любезно протянутую руку Трейси.

– Вижу, твой друг покинул тебя, и не понимаю почему. В образе блондинки ты выглядишь потрясающе.
Трейси подняла глаза: рядом со столиком стоял Джеф Стивенс. Он опустился на стул, который несколько минут назад занимал Адольф Цукерман.
– Поздравляю, – продолжал Джеф. – Ты отлично прокрутила дело де Матиньи. Очень чисто.
– В твоих устах это высшая похвала.
– Ты стоишь мне уйму денег, Трейси.
– Привыкай.
Джеф поиграл бокалом.
– Что хочет от тебя профессор Цукерман?
– О, так ты знаешь его?
– Можно сказать и так.
– Хотел… выпить со мной.
– И между делом рассказал о затонувшем сокровище?
Трейси насторожилась:
– Что тебе известно об этом?
– Неужели ты клюнула? – изумился Стивенс. – Это самая древняя в мире афера.
– Только не на этот раз.
– Ты хочешь сказать, что поверила ему?
– Я не имею права обсуждать это, но у него есть некое свидетельство.
Джеф недоверчиво покачал головой:
– Трейси, он просто пытается облапошить тебя. Сколько попросил у тебя Цукерман на подъем затонувшего корабля?
– Не имеет значения.
Стивенс пожал плечами:
– Хорошо. Только потом не жалуйся, что старина Джеф не предупредил тебя.
– Наверное, хочешь сам захапать это золото.
Джеф заломил руки в шутливом отчаянии.
– Почему ты всегда относишься ко мне с таким подозрением?
– Не трудно догадаться. Я не верю тебе. Кто твоя спутница? – Она тут же пожалела, что задала этот вопрос.
– Ты имеешь в виду Сюзанну? Приятельница.
– Богатая, разумеется?
Джеф лениво улыбнулся.
– Честно говоря, по-моему, у нее есть немного денег. Не хочешь с нами завтра пообедать? В бухте стоит ее 250-футовая яхта. И повар собирается приготовить…
– Спасибо. Всю жизнь мечтала питаться с вами. Что ты ей впариваешь?
– Это личное.
– Не сомневаюсь. – Реплика прозвучала грубее, чем хотела Трейси.
Она посмотрела на Джефа поверх оправы очков. Он был чертовски привлекателен – безукоризненно правильные черты лица, красивые серые глаза с длинными ресницами и сердце змеи. Очень умной змеи.
– Ты никогда не думал о том, чтобы заняться легальным бизнесом? – спросила Трейси. – У тебя, наверное, хорошо бы пошло.
– Что? – Джеф был потрясен. – И бросить все это? Ты, видимо, шутишь?
– Ты всегда был артистом-махинатором?
– Я был антрепренером.
– И как ты им стал, этим а… а… антрепренером?
– В четырнадцать лет сбежал из дома и после этого жил при луна-парке.
– В четырнадцать? – Трейси впервые заглянула за внешность хитроумного, обаятельного жулика.
– Мне повезло – я научился там уму-разуму. А когда началась война во Вьетнаме, попал в «зеленые береты» и продолжил образование. И основное, что я усвоил: та война была самой большой аферой. По сравнению с ней наши с тобой штучки – сплошное дилетантство. – Он резко сменил тему: – Ты любишь пелоту?[96]
– Если продаешь, спасибо, не надо.
– Это такая игра – разновидность джай-алай.[97] У меня есть два билета на вечер, а Сюзанна пойти не может. Хочешь?
Трейси, сама не зная почему, ответила «да».

Они поужинали в маленьком ресторане на площади, где пили местное вино и ели confit de canard а l’ail – жаренную в собственном соку утку с жареным картофелем и чесноком. Еда оказалась изумительной.
– Фирменное блюдо, – объяснил Трейси Джеф.
Они обсуждали политику, книги, путешествия, и Трейси догадалась, что ее спутник – очень знающий человек.
– Когда с четырнадцати лет ты сам по себе, все быстро схватываешь. Сначала усваиваешь, что движет тобой, а потом начинаешь понимать, что движет другими. Афера подобна джиу-джитсу. Только в борьбе, чтобы победить, используют силу противника, а в афере – его алчность. Совершаешь первый ход, а все остальное он доделывает за тебя.
Трейси улыбнулась. «Интересно, – подумала она, – сознает ли Джеф, насколько мы схожи?» Ей нравилось его общество, но она не сомневалась: подвернись возможность, и Джеф обведет ее вокруг пальца. С этим человеком следовало держаться настороже, что она и собиралась делать.

В пелоту играли на открытой арене размером с футбольное поле высоко в холмах Биаррица. Арену окружала высокая зеленая бетонная стена, в середине располагалась игровая площадка, с каждой стороны которой было по четыре яруса каменных скамей. В сумерках поле освещалось электрическими прожекторами. Когда Джеф и Трейси пришли, арена была битком набита болельщиками и команды начинали игру.
Игроки по очереди били в бетонные стены и ловили отлетающие мячи в сесты – прикрепленные ремнями к рукам продолговатые корзины-ловушки. Игра оказалась быстрой и опасной.
Когда один из игроков промахнулся, зрители вскрикнули.
– Они что, так это все серьезно воспринимают? – спросила Трейси.
– Здесь ставят большие деньги. Баски – азартная нация.
Зрители прибывали, и мест на скамьях становилось все меньше. В конце концов Трейси притиснули к Джефу. Но если он и ощущал ее тело, то никоим образом не показывал этого. Минуты бежали, а темп и накал игры возрастали, и крики болельщиков эхом раздавались в ночи.
– Это что, так опасно, как кажется? – спросила Трейси.
– Видишь ли, баронесса, этот мяч летит со скоростью почти сто миль в час. Если угодит в голову, человек – мертвец. Но игроки редко промахиваются. – Джеф рассеянно похлопал ее по руке, не сводя глаз с поля.
Игроки знали свое дело – двигались с большим изяществом и самообладанием. Но в середине матча один из них неожиданно направил мяч в стену под неверным углом и смертоносный снаряд полетел в сторону скамей, где сидели Трейси и Джеф. Зрители, ища спасения, попадали на землю. Джеф пригнул Трейси и закрыл собой. Они слышали, как мяч, просвистев над их головами, угодил в боковое ограждение. Трейси лежала и чувствовала на себе тяжесть мускулистого тела Джефа; его лицо оказалось совсем рядом с ее лицом.
Он еще немного помедлил, затем встал сам и поднял на ноги Трейси. Оба внезапно ощутили неловкость.
– Пожалуй… пожалуй, с меня довольно развлечений, – проговорила Трейси. – Хочу в гостиницу.
Они попрощались в вестибюле.
– Мне понравился сегодняшний вечер, – сказала она, и не солгала.
– Трейси, ты же не всерьез отнеслась к байке Цукермана о затонувшем сокровище?
– Именно всерьез.
Джеф пристально посмотрел на нее:
– Ты все еще подозреваешь, что я сам охочусь за этим золотом?
Трейси не отвела взгляда.
– А разве это не так?
Его лицо стало суровым.
– Желаю удачи.
– Спокойной ночи, Джеф.
Трейси смотрела ему вслед. Наверное, пошел к своей Сюзанне. Бедная женщина!
– Добрый вечер, баронесса, – приветствовал ее консьерж. – Вам сообщение.
Сообщение пришло от профессора Цукермана.

Адольф Цукерман попал в дурной переплет. Очень дурной. Он сидел в кабинете Армана Гранье, настолько напуганный происходящим, что обмочил штаны. Гранье владел нелегальным частным казино, располагавшимся в доме 123 на улице Фриа. Гранье было безразлично, закрылось казино «Мунисипаль» или нет, потому что его клуб всегда посещали богатые господа. В отличие от контролируемых государством заведений в казино Гранье ставки никто не ограничивал, и сюда являлись игроки высокого полета покрутить рулетку, сразиться в девятку или в кости. Среди клиентов Гранье были арабские принцы, английская знать, бизнесмены с Востока и главы африканских стран. По залу сновали скупо одетые девушки и принимали заказы на бесплатное шампанское и виски – Арман Гранье давно усвоил, что богатые больше, чем другие, любят получать все даром. Он мог позволить себе дарить спиртное – рулетка и карты с лихвой покрывали затраты.
В клубе всегда было много привлекательных молодых женщин, которые приходили с мужчинами в возрасте, но с деньгами. В конце концов они обращали внимание на самого Гранье, писаного красавца: правильные черты лица, глаза с поволокой, пухлые, чувственные губы. Но ростом всего пять футов четыре дюйма. И этот контраст красоты и небольшого роста притягивал женщин, словно магнит. Он относился к каждой с напускным восхищением.
– Вы неотразимы, chеrie,[98] но, к несчастью, я безумно влюблен в другую, – говорил Гранье и не лгал. Вот только эта другая была каждую неделю разная. Ведь Биарриц был неисчерпаемым источником женского очарования, и Арман давал каждой ненадолго прикоснуться к своей персоне.
Он имел надежные связи с преступным миром и полицией, что позволяло ему управлять казино. Гранье пробился от продавца наркоты на побегушках до правителя небольшого царства в Биаррице, а те, кто становился у него на пути, слишком поздно понимали, как опасен этот коротышка.
И вот теперь Гранье подвергал допросу Адольфа Цукермана.
– Расскажи мне подробнее о баронессе, которой ты вкручивал о затонувшем сокровище.
По его тону профессор понял, что сделал что-то не так, очень сильно не так. Цукерман сглотнул застрявший в горле ком и промямлил:
– Она вдова, муж оставил ей кучу денег, и баронесса готова расстаться с сотней тысяч. – Звук собственного голоса немного взбодрил Цукермана, и он продолжал: – Когда получим деньги, наврем, что спасательное судно потерпело аварию и нужно еще пятьдесят. Затем опять сто и так далее, как обычно. – Цукерман заметил, с каким презрением смотрит на него Арман Гранье.
– Что не так? В чем проблема, шеф?
– Проблема вот в чем, – отозвался ледяным тоном хозяин казино, – мне только что звонил один из моих ребят в Париже. Он подделал паспорт твоей баронессе. Ее зовут Трейси Уитни. Она американка.
У Цукермана внезапно пересохло во рту. Он облизнул губы.
– Но она в самом деле заинтересовалась.
– Вalle! Conntau![99] Она – аферистка. Ты пытался обмишурить мошенницу!
– Но с какой стати она согласилась? Почему не послала меня сразу подальше?
– Не знаю, профессор, – холодно ответил хозяин казино. – Но собираюсь выяснить. И когда выясню, отправлю даму на дно. Никому не позволено дурачить Армана Гранье. А теперь бери трубку и звони. Скажи ей, что твой приятель готов дать половину денег. И что он хочет встретиться с ней. Как думаешь, тебе удастся это провернуть?
– Конечно, шеф. Не беспокойтесь, – с готовностью закивал Цукерман.
– А я и не беспокоюсь. А если беспокоюсь, то только о тебе, профессор, – бросил Арман Гранье.

Арман Гранье не любил тайн. Уловка с затонувшим кораблем была придумана тысячу лет назад, но доверчивые жертвы до сих пор не переводились. Однако аферист никогда не клюнул бы на подобную приманку. И эта загадка тревожила Армана. Он собирался разгадать ее и, получив ответ, отправить проходимку к Бруно Висенте. Висенте любил поиграть с жертвами, прежде чем расправиться с ними.
Лимузин остановился перед отелем «Палас»; Арман Гранье вышел из машины и, оказавшись в вестибюле, направился к седовласому баску Жюлю Бержераку, который работал здесь с тринадцати лет.
– Где остановилась баронесса Маргерит де Шантильи?
В отеле действовало строгое правило: портье не разрешалось сообщать, где проживают гости. Но оно, разумеется, не относилось к Арману Гранье.
– Триста двенадцатый номер, месье Гранье.
– Merci.
– И еще триста одиннадцатый.
Арман остановился и обернулся:
– Что?
– Баронесса сняла еще и соседний номер.
– Да? И кто в нем живет?
– Никто.
– Ты уверен?
– Да, месье. Она держит его на запоре. Даже горничным не позволяет входить туда.
Гранье недоуменно наморщил лоб.
– У тебя есть запасной ключ?
– Конечно. – Консьерж без колебаний достал из-под конторки запасной ключ и протянул хозяину казино. И смотрел ему в спину, пока тот шел к лифту. Жюль прекрасно понимал, что с такими людьми не спорят.
Подойдя к номеру баронессы, Арман Гранье заметил, что дверь приоткрыта. Переступив порог, он оказался в гостиной. Там никого не было.
– Эй, тут есть кто-нибудь?
– Я в ванной, – пропел женский голос из соседней комнаты. – Скоро выйду. Пока налейте себе выпить.
Гранье обошел номер. Все здесь было ему знакомо – он годами поселял в эту гостиницу друзей и подруг. Заглянул в спальню. На туалетном столике были небрежно разбросаны дорогие украшения.
– Еще минутку, – снова послышался голос из ванной.
– Не спешите, баронесса.
«Ханыга, а не баронесса, – сердито подумал он. – Ну, погоди, дорогуша, что бы ты там ни замышляла, тебе же и выйдет боком». Гранье подошел к двери, ведущей в соседний номер. Она оказалась заперта. Он достал запасной ключ и открыл дверь. В номере пахло затхлостью, чувствовалось, что здесь давно никто не бывал. Консьерж сообщил, что в нем никто не жил. Тогда зачем он ей? Взгляд Гранье приковало нечто необычное: в розетку был воткнут толстый черный электрический провод; он змеился по полу и скрывался в гардеробной. Дверь была приоткрыта ровно настолько, чтобы пропустить шнур. Заинтересовавшись, Гранье толкнул створку и вошел. Во всю длину гардеробной были натянуты веревки, и на них, прикрепленные бельевыми прищепками, сушились стодолларовые купюры. На столике для пишущей машинки стоял накрытый тканью непонятный предмет. Гранье откинул ткань и увидел небольшой печатный станок с еще сырой стодолларовой банкнотой. Рядом со станком лежали листки бумаги, совпадающие по размеру с американскими деньгами, и стоял резак. Несколько неправильно обрезанных стодолларовых купюр были скомканы и брошены на пол.
– Что вы здесь делаете? – раздался за спиной Гранье сердитый голос.
Он вздрогнул и обернулся. В комнате стояла Трейси Уитни. Она только что вышла из ванной с полотенцем на еще мокрых волосах.
– Фальшивомонетчица! – прошипел Гранье. – Так этими бумажками ты собиралась с нами расплачиваться? – Он следил за выражением ее лица. Вызов, злость и, наконец, признание своего поражения сменяли друг друга.
– Ну хорошо, – сказала Трейси. – Вы правы. Но это не имеет никакого значения. Их невозможно отличить от настоящих.
– Обман! – Гранье был доволен, что так быстро вывел аферистку на чистую воду.
– Эти купюры надежнее золота.
– Да неужели? – презрительно отозвался Гранье и снял одну из бумажек с веревки. Повертел в руках, поднес к глазам, посмотрел пристальнее. Работа была безукоризненной. – Кто наштамповал зелень?
– Какая разница? К пятнице все сто тысяч будут готовы.
Гранье озадаченно поднял глаза. И вдруг, сообразив, что на уме у стоявшей перед ним женщины, расхохотался:
– Да ты, оказывается, дура. Никакого сокровища нет.
– Что значит – нет? – возмутилась Трейси. – Профессор Цукерман говорил мне…
– И ты поверила? Стыдно, баронесса. – Он потряс перед ее носом банкнотой. – Доллары я забираю с собой.
– Сколько угодно, – пожала плечами Трейси. – Это всего лишь бумага.
Гранье сгреб полную горсть сырых купюр.
– Почему ты так уверена, что сюда не войдет горничная?
– Я им хорошо плачу, чтобы они не совали нос. А когда ухожу, запираю гардеробную.
«Хитра, – подумал Гранье. – Но это не спасет ее».
– Не уходите из отеля, – распорядился он. – Я хочу, чтобы вы потолковали с одним моим приятелем.

Первой мыслью Гранье было немедленно передать аферистку в руки Бруно Висенте, но инстинкт удержал его. Он снова присмотрелся к поддельным банкнотам. Через его руки прошло множество фальшивых денег, но такой прекрасной работы Гранье не видывал. Кто бы ни нарисовал эту зелень, он знал толк в деле. Бумага не отличалась от настоящей, печать была четкой и ясной. Цвета яркими, краска не расплывалась – даже на мокром листе портрет Бенджамина Франклина выглядел великолепно. Эта стерва права: то, что он держал в руке, трудно отличить от настоящих денег. «Интересно, – подумал Гранье, – сойдут они за настоящие купюры?» Эта мысль очень заинтересовала его.
И он решил повременить с Бруно Висенте.
На следующий день спозаранку Гранье послал за Адольфом Цукерманом и вручил ему одну из поддельных стодолларовых бумажек.
– Слетай в банк и поменяй на франки.
– Сию минуту, шеф.
Гранье смотрел ему вслед. Пусть это станет наказанием Цукерману за глупость. Даже если его арестуют, он никогда не признается, откуда взял фальшивые деньги. Не признается, если хочет жить. А если сумеет поменять купюру на франки… что ж, тогда посмотрим…
Через пятнадцать минут Цукерман вернулся в кабинет и положил на стол обмененные на доллары франки.
– Прикажете что-нибудь еще, шеф?
Гранье уставился на французские деньги.
– Поменял без проблем?
– Конечно. Какие могут быть проблемы?
– Тогда вернись в тот же банк и скажи следующее…

Адольф Цукерман вошел в вестибюль Французского банка и направился к конторке, где сидел менеджер. На этот раз он знал, какая опасность подстерегает его. Но он смирился бы с чем угодно, только не с гневом Гранье.
– Чем могу служить? – спросил менеджер.
– Видите ли, – начал Цукерман, стараясь всеми силами скрыть нервозность, – вчера вечером я играл в покер с какими-то американцами, с которыми познакомился в баре… – Он запнулся.
– И все проиграли? – понимающе заключил менеджер. – А теперь хотите взять заем?
– Нет, – возразил Цукерман. – Получилось так, что выиграл я. Но мне сдается, что эти ребята не очень честные. – Лжепрофессор протянул менеджеру стодолларовую купюру: – Заплатили вот этим, а мне почему-то кажется, что доллары фальшивые.
Цукерман затаил дыхание. Менеджер протянул пухлую руку и взял деньги. Посмотрел с одной и с другой стороны, поднес к свету. Поднял глаза на Цукермана и улыбнулся:
– Вам повезло, месье. Деньги настоящие.
Цукерман облегченно вздохнул. Слава Богу – все в порядке!

– Вообще никаких проблем, шеф. Сказали, что они настоящие.
В такую удачу трудно было поверить. В голове Гранье уже наполовину сложился план.
– Поди приведи баронессу.

Трейси сидела в кабинете Гранье и смотрела через его огромный стол.
– Мы с вами станем партнерами, – объявил ей хозяин.
– Мне не нужен партнер. – Трейси хотела подняться.
– Сядьте.
Посмотрев в глаза Гранье, она села.
– Биарриц – мой город. Стоит вам попытаться реализовать хоть одну купюру, и вас так быстро арестуют, что вы даже не поймете, откуда пришла беда. Comprenеz-vous?[100] А в наших тюрьмах с хорошенькими женщинами случаются большие неприятности. Без меня вам здесь и шага не ступить.
Трейси кивнула.
– Значит, я покупаю у вас защиту?
– Ошибаетесь. Вы покупаете у меня свою жизнь.
Она поверила.
– А теперь расскажите мне, где вы раздобыли такой печатный станок.
Трейси колебалась. Гранье с удовольствием наблюдал, как она извивается перед ним. Он наслаждался ее поражением.
– Приобрела у одного американца, живущего в Швейцарии, – неохотно призналась она. – Он двадцать пять лет работал гравером в Бюро монетного двора, а когда его отправили в отставку, возникла какая-то техническая неувязка, и он не получил пенсии. Почувствовав себя обиженным, он решил поквитаться. Стянул несколько матриц; с них печатали стодолларовые купюры, но не уничтожили, и по своим каналам достал бумагу, на которой казначейство печатает деньги.
«Это все объясняет, – торжествующе подумал Гранье. – Поэтому банкноты и сделаны настолько хорошо». Его возбуждение росло.
– Сколько денег может напечатать за день такой станок?
– Всего одну купюру в час. Бумагу надо переворачивать, обрабатывать отдельно с каждой стороны и…
– А существует более мощный станок? – перебил он Трейси.
– Да. У него есть станок, который выдает пятьдесят листов за восемь часов, то есть пять тысяч долларов за смену. Но он просит за него полмиллиона.
– Покупайте, – приказал Гранье.
– Но у меня нет пятисот тысяч.
– У меня есть. Как скоро вы можете получить станок?
– Думаю, сразу же. Однако…
Гранье поднял телефонную трубку:
– Луи, мне нужно пятьсот тысяч долларов во французских франках. Возьми то, что есть у нас в сейфе, остальное добери в банках. И поживее!
Трейси явно нервничала.
– Я лучше пойду… – начала она.
– Вы никуда отсюда не пойдете.
– Я в самом деле должна…
– Сидите тихо и не рыпайтесь. Я думаю.
У Гранье были партнеры по бизнесу. По всем понятиям полагалось их тоже взять в долю. «Но раз они чего-то не знают, пусть это их и не касается», – наконец решил он. Сумму, потраченную с банковского счета казино на приобретение станка, он восполнит напечатанными купюрами. А потом прикажет Бруно Висенте разобраться с женщиной. Она не любит партнеров. Вот и он – тоже.

Через два часа деньги прибыли в большом мешке.
– Съезжайте из отеля «Палас», – сказал Трейси Арман Гранье. – В холмах у меня есть дом, там вас никто не увидит. Останетесь у меня до конца операции. – Он подвинул ей телефон. – Звоните своему швейцарскому другу и сообщите, что покупаете станок.
– Его номер у меня в гостинице. Назовите адрес вашего загородного дома, и я скажу, чтобы он доставил станок туда.
– Non! – возразил Гранье. – Я не желаю оставлять след. Станок заберу в аэропорту. Все детали обсудим за ужином. Встречаемся в восемь.
Поняв, что разговор окончен, Трейси поднялась. Гранье кивнул на мешок:
– Будьте осторожны с деньгами. Я не хочу, чтобы с ними или с вами что-то случилось.
– Все будет в порядке.
– Не сомневаюсь, – лениво улыбнулся он. – Вас будет сопровождать в отель профессор Цукерман.
Они молча ехали в лимузине. Мешок с деньгами лежал между ними, и каждый был погружен в свои мысли. Цукерман не очень понимал, что происходит, но чувствовал: для него все складывается очень, очень хорошо. Ключом ко всему была вот эта женщина. Шеф поручил не спускать с нее глаз, и он честно выполнял его приказ.

Весь вечер Арман Гранье был в приподнятом настроении. Он понимал, что к этому времени сделка уже состоялась и теперь станок принадлежит ему. Трейси Уитни сказала, что его производительность – пять тысяч долларов за восемь часов. Но Гранье заставит его крутиться в три смены. Это принесет ему пятнадцать тысяч долларов в сутки. Больше ста тысяч в неделю. За десять недель – миллион. И это только начало. Сегодня он узнает фамилию гравера и купит у него другие станки. И значит, он станет несметно богат.
Ровно в восемь лимузин Гранье свернул на широкую подъездную дорожку к отелю «Палас», и Арман вышел из машины. Оказавшись в вестибюле, он с удовлетворением увидел, что Цукерман сидит возле выхода и не сводит глаз с дверей. Гранье подошел к конторке.
– Передай баронессе де Шантильи, что я здесь. Пусть спускается.
Консьерж поднял на него глаза.
– Но, месье Гранье, баронесса де Шантильи выехала из отеля.
– Ты ошибаешься. Звони ей в номер.
Жюль Бержерак растерялся. Он понимал, как опасно перечить Арману Гранье.
– Я сам выписывал ее.
Невозможно!
– Когда?
– Сразу же после того, как она вернулась в гостиницу. Баронесса приказала подать ей счет в номер: хотела расплатиться наличными.
– Наличными? Французскими франками? – Гранье лихорадочно размышлял.
– Да, месье.
– Она что-нибудь выносила из номера? Багаж? Какие-нибудь коробки?
– Нет, месье. Сказала, что за багажом пришлет позже.
Значит, эта стерва прикарманила деньги и рванула в Швейцарию покупать большой печатный станок себе одной!
– Проведи меня в ее номер. Быстро!
– Слушаюсь, месье Гранье.
Жюль схватил с полки ключ и поспешил за Арманом к лифту. Поравнявшись с Цукерманом, хозяин казино прошипел:
– Какого черта ты здесь торчишь? Она удрала!
Профессор удивился:
– Как она могла удрать? Она не выходила в вестибюль. Я за ней все время следил.
– Все время следил за ней? – передразнил его Гранье. – А за медсестрой? Седой пожилой дамой? Выходящей из подсобки горничной? За ними ты тоже следил?
– С какой стати? – не понял Цукерман.
– Отправляйся в казино. С тобой я потом разберусь! – рявкнул Гранье.
Номер выглядел точно таким, каким он видел его в прошлый раз. Вход в соседнее помещение был открыт. Гранье бросился туда и распахнул дверь в гардеробную. Станок стоял на прежнем месте – Уитни слишком спешила и не взяла его с собой. Она совершила ошибку. «И не единственную», – подумал Гранье. Она надула его на полмиллиона, и он собирался отплатить ей сполна. Пусть полиция поможет ему отыскать преступницу, засадит в тюрьму, а там уж его люди доберутся до нее. Они заставят ее признаться, кто этот гравер, а затем заткнут ей рот навсегда.
Гранье набрал номер полицейского управления и попросил к аппарату инспектора. Минуты три что-то взволнованно говорил в трубку, а затем добавил:
– Жду здесь.
Не прошло и пятнадцати минут, как его приятель-инспектор появился в гостинице. Но с ним пришел еще один человек. Таких отталкивающих уродцев Арман еще не встречал. Лоб незнакомца, казалось, выскакивал из головы, а едва заметные под огромными очками карие глаза смотрели с пронзительностью фанатика.
– Это месье Дэниел Купер, – сообщил инспектор Дюмон. – Он тоже интересовался женщиной, о которой вы говорили мне по телефону.
– Вы информировали инспектора Дюмона о том, что эта женщина занимается подделкой денежных знаков? – начал американец.
– Vraiment.[101] В настоящий момент она направляется в Швейцарию. Вы можете взять ее на границе. Все необходимые улики я вам предоставлю. – Он подвел Купера и инспектора Дюмона к гардеробной, и те заглянули в нее. – Вот станок, на котором она печатала деньги.
Купер присмотрелся к аппарату.
– Вот на этой штуковине она печатала деньги?
– Я же сказал вам! – раздраженно бросил Арман и достал из кармана стодолларовую купюру. – Вот, посмотрите: она дала мне образец поддельной банкноты.
Купер подошел к окну и посмотрел купюру на просвет.
– Это настоящие деньги.
– Они только кажутся настоящими, потому что она использовала ворованные матрицы, купив их у гравера, некогда работавшего на Монетном дворе в Филадельфии. Эти деньги она напечатала на этом станке.
– Да вы простофиля, – грубо заметил Купер. – На этом примитивном станке можно напечатать только шапки на фирменных бланках.
– Шапки на фирменных бланках? – Комната закружилась у Армана перед глазами.
– Поверили сказочке о волшебной машине, превращающей бумагу в настоящие деньги?
– Говорю вам, я видел собственными глазами… – Гранье запнулся. Что, собственно говоря, он видел? Несколько развешенных на веревке влажных стодолларовых бумажек, листы бумаги и резак. До Гранье дошло, как умело его надули. Не было никакой подделки денег. Гравер в Швейцарии никого не ждал. Трейси Уитни ни на йоту не поверила россказням об утонувшем сокровище. Эта стерва использовала выдумку Гранье как наживку, чтобы выудить из него полмиллиона. Если об этом станет известно…
Мужчины выжидательно смотрели на него.
– Хотите выдвинуть против кого-нибудь обвинение? – спросил инспектор Дюмон.
На каком основании? Что он заявит? Что его облапошили в тот момент, когда он вознамерился профинансировать операцию по подделке денежных знаков? И как с ним поступят компаньоны, если узнают, что он украл полмиллиона общих денег и пустил их на ветер? Гранье внезапно охватил страх.
– Нет, я не хочу выдвигать никаких обвинений! – ответил он дрогнувшим голосом.
«Африка, – думал Гранье. – В Африке они меня не найдут».
А Дэниел Купер думал: «В следующий раз. В следующий раз ты от меня не уйдешь».
27
Трейси сама предложила Гюнтеру Хартогу встретиться на Майорке. Она любила этот остров, один из самых живописных уголков мира.
– Кроме того, – заявила она Гюнтеру, – некогда там находилось прибежище пиратов. Там мы будем чувствовать себя как дома.
– Не лучше ли, чтобы нас не видели вместе? – возразил Гюнтер.
– Я все устрою.

Все началось с телефонного звонка Гюнтера из Лондона.
– У меня для вас есть нечто совершенно необычное, – сказал он. – Думаю, это дело покажется вам настоящим вызовом.
На следующее утро Трейси вылетела в столицу Майорки Пальму. Поскольку Интерпол распространил по поводу Трейси бюллетень, о ее отбытии из Биаррица и прибытии на Майорку тут же стало известно местным властям. Как только Трейси зарегистрировалась в «Королевском» номере отеля «Сон Вида», за ней установили круглосуточное наблюдение.
Команданте Эрнесто Марсе беседовал с инспектором Интерпола Треньяном.
– Я убежден, – говорил Треньян, – что Трейси Уитни одна ответственна за всю волну женских краж.
– Тем хуже для нее, – ответил Эрнесто Марсе. – Если ей вздумается совершить на Майорке преступление, она узнает, как быстро действует наше правосудие.
– Должен предупредить вас еще об одном, – продолжал инспектор.
– О чем?
– К вам приезжает американский гость. Его имя – Дэниел Купер.

Следившим за Трейси детективам казалось, что, кроме осмотра достопримечательностей, ее ничего не интересует. Полицейские ходили за Трейси хвостом, пока она объезжала остров: посетила монастырь Святого Франциска, живописный замок Беллвер и побережье Ильетас. Обедала на террасках и в погребках на Королевской площади и всегда была одна.
Трейси съездила в Форментор, Вальдемозу и Ла Гранху, осмотрела фабрику по обработке жемчуга в Манакоре.
– Ничего, – рапортовали детективы Эрнесто Марсе. – Команданте, она у нас только как туристка.
В кабинет Эрнесто Марсе вошел секретарь.
– Вас хочет видеть американец. Сеньор Дэниел Купер.
У команданте Марсе было много американских друзей. Американцы нравились ему. И теперь, несмотря на все, что сказал ему Треньян, он надеялся, что подружится с Купером.
Но ошибся.
– Вы идиоты! Все! – выпалил Дэниел Купер. – Какая она туристка? Явно на что-то нацелилась!
Эрнесто Марсе еле сдержался.
– Сеньор, – возразил он, – вы сами сказали, что жертвы мисс Уитни всегда яркие личности. Что ей нравятся задачи, с которыми трудно справиться. Я лично проверил: в настоящее время на Майорке нет людей, на кого эта особа стала бы расточать свои таланты.
– Она с кем-нибудь говорила? С кем-нибудь встречалась?
Что за высокомерный тон у этого очкарика!
– Абсолютно ни с кем.
– Значит, все еще впереди, – спокойно заметил Купер.
«Теперь я понимаю, – сказал себе Эрнесто Марсе, – что подразумевают, когда говорят «отвратительный американец»[102]».

На Майорке есть две сотни известных пещер, но самая знаменитая – Пещера Дракона в Порто-Кристо в часе езды от Пальмы. Древние пещеры уходят глубоко в землю; в покрытых сталактитами и сталагмитами сводчатых залах царит могильная тишина, только там и сям журчат извилистые подземные ручейки, вода в которых в зависимости от глубины то голубая, то зеленая, то белая.
Эти пещеры – сказочная страна архитектуры цвета бледной слоновой кости, кажущаяся бесконечной галерея лабиринтов, тускло освещенная удачно развешанными фонарями.
Никому не разрешается входить в пещеры одному, но с тех пор как они открыты по утрам для посещений, в них всегда полно туристов.
Трейси выбрала субботу – в этот день пещеры посещают сотни туристов со всего мира. Купив билет у небольшой конторки, она затерялась в толпе. Дэниел Купер и два человека команданте Марсе последовали за ней. Экскурсовод повел туристов по узкой, осклизлой от воды тропинке – капли падали со сталактитов, которые походили на указующие со сводов персты скелетов.
Иногда встречались углубления в стенах, тогда туристы сворачивали с тропинки и любовались кальциевыми образованиями, напоминающими огромных птиц, зверей и деревья. Вдоль тускло освещенной тропинки попадались островки кромешной тьмы, и в одном из них исчезла Трейси.
Дэниел Купер бросился вперед, но ее нигде не было. Толпа двигалась, наседала и лишала его возможности искать беглянку. Купер понятия не имел, где она – впереди или позади. «Она что-то замышляет, – сказал себе он. – Но что, где и когда?»

На нижнем уровне пещеры, в огромном, размером с футбольное поле, гроте напротив Великого озера был римский театр. Ярусы каменных скамей вмещали зрителей, занимающих в темноте места и ждущих очередного представления, которые здесь давали каждый час.
Трейси насчитала десятый ряд и пошла к двадцатому месту. Сидевший на двадцать первом месте мужчина повернулся к ней.
– Были проблемы?
– Нет, Гюнтер. – Она поцеловала его в щеку.
Он что-то сказал, и Трейси придвинулась еще ближе к нему, чтобы разобрать слова сквозь гомон окружающих их людей.
– Лучше, чтобы нас не видели вместе на случай, если за вами «хвост».
Трейси обвела взглядом огромную темную пещеру.
– Мы здесь в безопасности. – Она с любопытством посмотрела на него. – Что-нибудь важное?
– Да. – Гюнтер наклонился к ней. – Богатый клиент жаждет приобрести полотно. Это Гойя – «Puerto».[103] Он готов дать любому, кто достанет ему картину, полмиллиона долларов наличными. Не считая моих комиссионных.
Трейси задумалась.
– А кто-то пытается это сделать?
– Честно говоря, да. По-моему, шансы на успех весьма невелики.
– Где находится картина?
– В музее Прадо в Мадриде.
«В Прадо? Невозможно!» – мелькнуло в голове у Трейси.
Гюнтер придвинулся к самому ее уху, не обращая внимания на растущий вокруг шум.
– Нужна исключительная смекалка. Поэтому я подумал о вас.
– Польщена, – отозвалась Трейси. – Так вы говорите, полмиллиона долларов?
– Без налогов.
Представление началось, и голоса стихли. Вспыхнули невидимые лампы, огромная пещера наполнилась музыкой. Центром сцены служило большое озеро напротив зрителей; из-за сталагмита появилась подсвеченная скрытыми прожекторами гондола; на ней играл музыкант, и мелодия его серенады, заполняя собой все вокруг, отражалась от поверхности воды. Зрители завороженно смотрели, как, озарив озеро радугой огней, гондола медленно пересекла его гладь и музыка постепенно замирала.
– Фантастика! – проговорил Гюнтер. – Из-за одного этого стоило приехать сюда.
– Я люблю путешествовать, – отозвалась Трейси. – И знаете, Гюнтер, какой город я всегда мечтала посетить? Мадрид!

Дэниел Купер стоял у входа в пещеру и видел, как оттуда появилась Трейси Уитни. Она была одна.
28
Отель «Ритц» на Пласа-де-ла-Леальтад в Мадриде – лучшая гостиница в Испании, где привечали и кормили монархов из дюжины европейских стран. В ней ночевали президенты, диктаторы и миллионеры. Трейси так много наслушалась о «Ритце», что действительность разочаровала ее. Вестибюль обветшал и выглядел потрепанным.
Помощник менеджера проводил Трейси в заказанный ею номер 411–412 в южном крыле.
– Надеюсь, это вас устроит, мисс Уитни.
Трейси подошла к окну и выглянула на улицу. Внизу, прямо под ней, располагался музей Прадо.
– Очень мило. Спасибо.
Номер наполнял доносившийся из-за окна рев машин, но в нем было все, что ей нужно: вид с высоты птичьего полета на музей.
Трейси заказала в комнату легкий ужин и решила пораньше лечь. Но, оказавшись в постели, поняла, что пытаться заснуть в ней – не что иное, как современная форма средневековой пытки.

В полночь дежурившего в вестибюле детектива менял коллега.
– Из номера не показывалась. Судя по всему, уже улеглась спать, – сказал ему уходивший домой полицейский.

Direcсiоn General de Seguridad, то есть штаб-квартира испанской полиции, находилась в Мадриде на Пуэрта-дель– Соль и занимала целый городской квартал. Наверху серого здания была башня из красного кирпича с часами. У главного подъезда развевался красно-желтый испанский флаг и постоянно стоял часовой в бежевой форме и темно-коричневом берете, вооруженный автоматом, дубинкой, пистолетом и наручниками. Именно из этого здания осуществлялась связь с Интерполом.
Накануне сюда пришла телеграмма высшей степени срочности. Она поступила начальнику полиции Мадрида Сантьяго Рамиро. Телеграмма информировала о предстоящем приезде Трейси Уитни. Начальник полиции перечитал последнюю фразу дважды, а затем позвонил инспектору Треньяну в штаб-квартиру Интерпола в Париже.
– Не могу понять ваше сообщение, – признался Рамиро. – Вы предлагаете, чтобы я и мои люди оказали всемерное содействие какому-то американцу, который даже не служит в полиции?
– Команданте, полагаю, вы найдете сотрудничество мистера Купера весьма полезным. Он понимает мисс Уитни.
– А что там понимать? – ощетинился Рамиро. – Она преступница. Пусть даже умная. Но в испанских тюрьмах полно умных преступников. И эта не ускользнет из нашей сети.
– Отлично. Но вы воспользуетесь советом мистера Купера?
– Если вы утверждаете, что он может быть полезным, у меня нет возражений, – нехотя согласился испанец.
– Мерси, месье.
– Не за что, сеньор.
* * *
Начальник полиции Рамиро, как и его парижский коллега, недолюбливал американцев. Он находил их грубыми, материалистичными и наивными. «Но этот, наверное, не такой, как все, – решил он. – Не исключено, что он мне понравится».
Но Дэниел Купер не понравился ему с первого взгляда.
– Эта женщина облапошила полицию половины Европы, – заявил он с порога кабинета Рамиро. – Наверное, обставит и вас.
Рамиро понадобилась вся его выдержка, чтобы не взорваться.
– Сеньор, мы не нуждаемся в советчиках, которые учат нас, как нам работать. Сеньорита Уитни будет находиться под наблюдением с того момента, как она прибудет в аэропорт Барахас. Уверяю вас, даже если кто-нибудь обронит на улице булавку, а она поднимет, ее тут же посадят за решетку. Эта особа до сих пор не имела дел с испанской полицией.
– Она здесь не для того, чтобы собирать на улице булавки.
– А для чего?
– Не знаю. Могу сказать одно – затевается что-то серьезное.
– Чем серьезнее, тем лучше, – заносчиво бросил испанец. – Мы проследим за каждым ее шагом.

Проведя ночь в кровати, которую, судя по всему, сконструировал Томас де Торквемада,[104] Трейси проснулась, словно с похмелья, заказала легкий завтрак, черный горячий кофе, подошла к окну и бросила взгляд на Прадо. Здание, построенное из камня и красного местного кирпича, представляло собой неприступную крепость; его окружали газоны и деревья. Со стороны фасада высились две дорические колонны, и к главному входу вели две симметричные лестницы. На уровне мостовой располагались еще два боковых входа. Вдоль фасада музея тянулась очередь из школьников и туристов из десятка стран. Ровно в десять утра охранники открыли музей, и посетители начали входить через две центральные вращающиеся двери и оба боковых прохода на уровне улицы.
Зазвонил телефон, и это поразило Трейси – никто, кроме Гюнтера Хартога, не знал, что она в Мадриде.
– Алло? – ответила она.
– Buenos dнas, sесorita,[105] – послышался знакомый голос. – Я звоню вам от имени Мадридской торговой палаты. Мне поручено сделать все возможное, чтобы вы получили удовольствие от пребывания в нашем городе.
– Как ты узнал, что я в Мадриде, Джеф?
– Торговой палате известно все. Вы впервые у нас?
– Да.
– Bueno.[106] В таком случае я могу показать тебе несколько интересных мест. Надолго ли ты задержишься в Мадриде, Трейси?
Интересный вопрос.
– Не знаю, – ответила она. – На столько, сколько понадобится, чтобы сделать кое-какие покупки и осмотреть достопримечательности. А ты что делаешь в Мадриде?
– То же самое, – ответил он тоном под стать ее. – Хожу по магазинам, осматриваю достопримечательности.
Трейси не поверила в совпадение – Джеф был здесь по той же причине, что и она: приехал украсть «Порт».
– Ты вечером свободна?
Это был вызов.
– Да.
– В таком случае я закажу столик в «Жокее».

Хотя Трейси не питала насчет Джефа никаких иллюзий, она почему-то обрадовалась, когда, выйдя из лифта, увидела, что он поджидает ее в вестибюле.
Джеф взял ее руку в свои:
– Fantаstico, querida![107] Превосходно выглядишь.
Трейси тщательно выбирала, что надеть, и остановилась на темно-синем платье от Валентино с боа из русских соболей, туфлях от Мод Фризон и синей сумочке с эмблемой «Гермеса».
Дэниел Купер сидел в дальнем углу вестибюля за маленьким круглым столом, на котором стоял стакан перье, видел, как Трейси поздоровалась с мужчиной, и им овладело необыкновенное ощущение силы. «“Я есмь правосудие”, – речет Господь. А я – Его карающий меч и орудие расплаты. Моя жизнь – епитимья, и Ты поможешь мне расплатиться по счетам. Я накажу тебя».
Купер понимал, что ни одна полиция мира не сравнится по изворотливости с Трейси Уитни. «А я сравнюсь. Поэтому эта женщина моя», – думал он.

Трейси стала для Дэниела Купера больше, чем заданием. Она превратилась в его наваждение. Он повсюду носил с собой ее фотографию и досье и по вечерам, перед сном, любовно углублялся в текст. В Биарриц он опоздал и не успел поймать Трейси; она ускользнула от него и на Майорке. Но теперь, когда Интерпол опять нащупал ее след, Купер не собирался терять его.
Он грезил Трейси по ночам. Видел ее обнаженной в гигантской клетке – она умоляла отпустить ее на свободу. «Я люблю тебя, – отвечал он, – но никогда не отпущу».

«Жокей» был маленьким элегантным рестораном на Анадор де лос Риос.
– Здесь превосходная кухня, – сказал Джеф.
«Сегодня он особенно привлекателен», – подумала Трейси. В нем ощущалось внутреннее волнение, которое соответствовало ее состоянию. И Трейси понимала почему: они вступили в состязание и были достойными друг друга соперниками в игре с чрезвычайно высокими ставками. «Но я обставлю тебя, – решила она. – Первая найду способ, как украсть картину из Прадо».
– Ходят странные слухи, – проговорил Джеф.
– Какие слухи? – Трейси заинтересовалась и внимательно посмотрела на своего собеседника.
– Ты когда-нибудь слышала о Дэниеле Купере? Он работает следователем на страховщиков и, говорят, светлая голова.
– Не слышала. И что из того?
– Будь осторожна. Он опасен. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
– Не беспокойся.
– Но я беспокоюсь, Трейси.
Она рассмеялась:
– Обо мне? Почему?
Джеф накрыл ее руку своей ладонью.
– Ты особенная, любовь моя. Жизнь интереснее, когда ты рядом.
«Чертовски убедительно говорит, – подумала Трейси. – Если бы я не знала его, могла бы поверить».
– Давай что-нибудь закажем, – предложила она. – Я проголодалась.

Следующие несколько дней Джеф и Трейси осматривали Мадрид. Они ни на секунду не оставались одни – повсюду за ними следовали два человека команданте Рамиро и с ними странный американец. Рамиро дал разрешение Куперу участвовать в слежке только чтобы отвязаться. Американец совершенно свихнулся – он был убежден, что эта Уитни собирается стибрить под носом полиции что-то очень ценное. Quе ridнculo![108]

Трейси и Джеф обедали в классических мадридских ресторанах – «Хорчер», «Принсипе де Виана» и «Каса Ботин», но Стивенс знал еще такие места, куда никогда не заглядывали туристы: «Каса Пако», «Ла Чулета» и «Эль Лакон», где их кормили такими изысканными местными блюдами, как олья подрига и косидо по-мадридски. Посещали они и крохотные бары.
Но куда бы они ни шли, Дэниел Купер и двое подчиненных команданте Рамиро не отставали от них.
Наблюдая за ними с безопасного расстояния, Дэниел Купер никак не мог понять, какую роль в разыгрываемой драме играет Джеф Стивенс. Кто он такой? Очередная жертва Трейси? Или они что-то замышляют вдвоем?
Купер переговорил с команданте Рамиро:
– Что у вас есть на Джефа Стивенса?
– Ничего. Судимостей не имеет, зарегистрировался как турист. Наверное, новый знакомый нашей подопечной.
Но инстинкт Купера убеждал его в другом. Однако Джеф Стивенс был ему не нужен. Он охотился за Трейси. «Мне нужна ты, Трейси», – думал он.
Когда Трейси и Джеф возвратились поздно вечером в «Ритц», он проводил ее до двери.
– Почему бы мне не зайти к тебе и не выпить стаканчик на сон грядущий?
Трейси чуть не согласилась, но все-таки ответила:
– Считай меня сестрой.
– А как ты относишься к кровосмешению?
Но она уже закрыла за собой дверь. Через несколько минут Джеф позвонил ей из номера:
– Как ты смотришь на то, чтобы провести завтрашний день со мной в Сеговии? Удивительный древний город и всего в двух часах езды от Мадрида.
– Звучит заманчиво. Спасибо за приятный вечер, Джеф. Спокойной ночи, – ответила Трейси.
Она долго лежала без сна и думала о том, о чем не имела права думать. Ее очень давно не волновал мужчина. Слишком сильно обидел Чарлз, и Трейси не хотела снова страдать. Джеф Стивенс был забавным компаньоном, но Трейси не сомневалась, что не подпустит его ближе. Очень просто влюбиться в такого. Но очень глупо.
Губительно.
Хотя и приятно.
Она заснула с большим трудом.

Путешествие в Сеговию было великолепным. Джеф взял напрокат маленькую машину, и они уехали из города в красивейший винный край Испании. Весь день за ним тащился «сеат» без каких-либо опознавательных знаков, но это был явно не обычный автомобиль.
«Сеат» – единственная марка автомобиля, которую производят в Испании, и именно этой машиной пользуется полиция страны. Обычная модель имеет мощность сто лошадиных сил, но мотор машин, которые продают полиции и гвардии, форсируют до ста пятидесяти, поэтому Дэниел Купер и два детектива не опасались, что Трейси Уитни ускользнет от них.
Джеф и Трейси приехали в Сеговию к обеду и перекусили в очаровательном ресторанчике на главной площади в тени построенного еще римлянами двухтысячелетнего акведука. После обеда они побродили по средневековому городку, посетили старинный собор Святой Марии и городскую ратушу эпохи Ренессанса, а затем отправились в Алькасар, древнюю римскую крепость, примостившуюся высоко над городом на скалистом отроге. Вид оттуда открывался такой, что захватывало дух.
– Готов поспорить, – проговорил Джеф, – если побыть здесь подольше, то где-нибудь на равнине внизу мы непременно увидим Дон Кихота и Санчо Пансу.
Трейси внимательно посмотрела на него:
– Тебе нравится бросаться на мельницы?
Джеф придвинулся ближе.
– Зависит от внешнего вида мельницы.
Трейси сделала шаг от края обрыва.
– Расскажи мне о Сеговии.
И чары рассыпались.
Джеф оказался интересным гидом, знавшим толк в истории, археологии и архитектуре, и Трейси постоянно напоминала себе, что он к тому же изворотливый мошенник.
– Единственное, что они воруют, – это наше время, – недовольно сказал Куперу один из детективов, Хосе Перейра. – Вы что, не видите, это просто влюбленные? Или по-прежнему уверены, будто она что-то замышляет?
– Уверен! – отрезал Дэниел Купер, удивленный своей реакцией. Он добивался одного: поймать Трейси Уитни и наказать, как она того заслуживала. Уитни – всего лишь преступница и его задание. Но каждый раз, когда спутник брал Трейси под руку, Купер раздражался и выходил из себя.
Когда Джеф и Трейси вернулись в Мадрид, Джеф спросил:
– Ты не слишком устала? Я знаю одно очень интересное местечко, где можно поужинать.
– Замечательно. – Трейси не хотела, чтобы этот день кончался. «Подарю себе этот день, – сказала она себе. – Буду как все женщины».

Мадридцы ужинают поздно, поэтому редкий ресторан в городе открывается до девяти вечера. Джеф заказал столик на десять в «Салакаине» – изысканном ресторане, славившемся и кухней, и обслуживанием. Трейси не заказала десерта, но официант принес нежнейшие слоеные пирожные. Ничего подобного Трейси не пробовала. Она откинулась на спинку стула, сытая и довольная:
– Отменный был ужин. Спасибо.
– Рад, что тебе понравилось. Это место, куда приводят людей, если хотят произвести на них впечатление.
Трейси внимательно посмотрела на Джефа:
– Значит, ты хочешь произвести на меня впечатление?
– А ты сомневалась? – улыбнулся он. – Подожди, увидишь, что будет дальше.
Дальше была bodega – не слишком презентабельное прокуренное кафе с дюжиной столиков, заполненное простыми испанцами в кожаных куртках, которые пили у стойки бара. С одной стороны зала слегка возвышался помост. На нем двое мужчин перебирали струны гитар. Трейси и Джеф выбрали маленький столик рядом с помостом.
– Ты что-нибудь слышала о фламенко? – спросил Джеф. Ему пришлось повысить голос, чтобы перекричать шум.
– Только то, что это испанский танец.
– Изначально цыганский. В ночных клубах Мадрида можно увидеть подражание. Здесь будет все настоящее. – Его энтузиазм насмешил Трейси. – Ты познакомишься с классическим cuadro flamenco. Это ансамбль певцов, танцовщиков и гитаристов. Сначала они выступают вместе, а затем каждый в отдельности.
Из-за столика возле кухни за Джефом и Трейси наблюдал Купер, не понимающий, что они так азартно обсуждают.
– Это очень тонкий танец – в нем все должно соединиться воедино: движения, музыка, костюмы, построение ритма…
– Откуда ты так много знаешь о нем? – спросила Трейси.
– Знавал танцовщицу фламенко.
«Ну еще бы!» – подумала она.
Свет в кафе начал меркнуть, маленькую сцену залили лучи прожекторов. И вот началась сказка. Она разворачивалась постепенно. На сцену раскованным шагом вышли исполнители. На женщинах были яркие юбки, блузки и цветы в живописных, высоких андалузских прическах. На мужчинах – традиционные облегающие брюки, жилеты и сияющие полусапожки из конской кожи. Гитарист повел грустную мелодию, а одна из сидящих женщин запела по-испански:

Yo querнa dejar
A mi amante,
Pero antes de que pudiera
Hacerlo, ella me abandonо
Y destrozо mi corazоn.
– Ты понимаешь, о чем она поет? – прошептала Трейси.
– Да. Я хотела покинуть моего возлюбленного, но прежде чем успела уйти, он покинул меня и разбил мое сердце.
Танцовщица вышла на середину сцены и начала с простого zapateado – принялась печатать шаги, но постепенно ритм гитарной мелодии учащался и темп танца возрастал, пока не достиг чувственного неистовства – нечто подобное в незапамятные времена рождалось в древних цыганских шатрах. И по мере того как музыка взвинчивала ритм и вела классические движения танца от alegrнa к fandanguillo, zambra и seguiriya, в зале стали раздаваться возгласы: «Olе tu madre!», «Olе tus santos» и «Anda, anda!».[109] И от подбадриваний и подзуживаний публики темп фламенко становился все яростнее.
Когда музыка и танец внезапно оборвались, в зале повисла оглушительная тишина, а затем грохнули аплодисменты.
– Великолепно! – воскликнула Трейси.
– Подожди, это еще не конец, – заметил Джеф.
На середину сцены вышла другая женщина. Она отличалась смуглой кастильской красотой и казалась совершенно отрешенной от всего, словно не замечала зрителей. Гитары начали наигрывать на басах болеро и звучащее по-восточному канто. К танцовщице присоединился мужчина, ударили кастаньеты и принялись отбивать такт.
Фламенко сопровождался jaelo, и хлопки других танцовщиков и ритмичные удары ладоней побуждали взвинчивать темп музыки и танца, пока не загремело сокрушительное эхо zapateado – это танцовщики завораживающе ударяли в пол то каблуком, то носком, то всей ступней, высекая бесконечные вариации и обертоны ритмики чувств.
Их тела то отдалялись, то сближались, и наконец они, совершенно не касаясь друг друга, отдались безумной, яростной животной любви, и в момент наивысшего восторга зрители разразились криками. Прожектора то вспыхивали, то гасли, публика ревела, и Трейси внезапно осознала, что кричит вместе с другими. Она смутилось, поняв, что испытывает физическое желание. Трейси боялась встретиться с Джефом глазами. Воздух между ними будто наэлектризовался. Трейси потупилась, увидела на столе его сильные загорелые руки и почти почувствовала, как они ласкают ее тело – неспешно и настойчиво. И быстро положила ладони на колени, чтобы Джеф не заметил, как дрожат ее пальцы.
По дороге в отель они почти не разговаривали. У двери в номер Трейси повернулась к нему и сказала:
– Все было чудесно…
И в этот миг почувствовала на своих губах его губы. Обняла и притянула к себе.
– Трейси?..
На языке вертелся ответ «да», и ей понадобилось недюжинное усилие, чтобы ответить совсем иное:
– День был очень длинный. А я большая соня.
– Ах вот как…
– Пожалуй, завтра я посижу в номере, отдохну.
– Отличная мысль. Наверное, я поступлю точно так же, – спокойно ответил Джеф.
Ни один из них не поверил другому.
29
На следующее утро в десять часов Трейси стояла в длинной очереди в музей Прадо. После того как отворили вход, охранник в форме открыл турникет, который пропускал внутрь по одному человеку. Трейси купила билет и вместе с другими вошла в ротонду. Дэниел Купер и два детектива следовали за ней. Американец почувствовал, как в нем нарастает волнение. Крепла уверенность, что Трейси Уитни здесь неспроста. Что бы она ни задумала, это и есть начало.
Трейси переходила из зала в зал и не спеша любовалась полотнами Рубенса, Тициана, Тинторетто, Босха и Доменико Теотокопули, прославившегося под именем Эль Греко. Картины Гойи были выставлены внизу, на первом этаже.
Трейси заметила, что охранники в форме стояли при входе в каждый зал и под рукой у всех была красная кнопка тревоги. Она понимала: едва завоет сирена, все входы и выходы будут запечатаны и шансы на побег исчезнут.
Трейси присела на скамейку в зале Муз, где были выставлены фламандские мастера восемнадцатого столетия, и скользнула глазами по полу. В дверной раме были круглые отверстия – видимо, на ночь включали сигнализацию с инфракрасными лучами. В других музеях, которые она посещала, охранники большей частью дремали, не обращая внимания на шумных посетителей. Но здесь служба охраны была настороже. В музеях всего мира фанатики уродовали произведения искусства, и в Прадо понимали, что и здесь не застрахованы от подобных неприятностей.
В десятках залов художники установили мольберты и старательно копировали шедевры мастеров. Однако Трейси заметила, что охранники не спускают глаз и с них.
Покончив с залами, Трейси направилась к лестнице, которая вела на нижний этаж, где располагалась галерея великого Франсиско де Гойи.
– Видите, она ничего не делает, только смотрит, – повернулся детектив Перейра к Куперу. – Она…
– Ошибаетесь, – перебил его американец и чуть не бегом бросился за Трейси по лестнице.
У Трейси сложилось впечатление, что экспозиция Гойи охранялась лучше других, и мастер стоил того. Стена за стеной были увешаны картинами, неподвластными времени, и Трейси переходила от полотна к полотну, покоренная гением художника. На «Автопортрете» он казался средневековым Паном, «Семья Карлоса IV» отличалась изысканным колористом, далее следовали «Одетая маха» и знаменитейшая «Обнаженная маха».
«Порт» висел рядом с «Шабашем ведьм». Трейси задержалась, посмотрела на картину, и ее сердце гулко забилось. На переднем плане, на фоне каменной стены, стояли красиво одетые мужчины и женщины, а позади, в сияющей дымке, виднелись рыбацкие суденышки и далекий маяк. В нижнем левом углу выделялась подпись художника.
Вот ее цель – полмиллиона долларов.
Трейси оглянулась. При входе в зал дежурил охранник, за его спиной, в коридоре, ведущем в другие залы, маячили его товарищи. Она долго изучала «Порт», а когда наконец оторвалась и пошла прочь, увидела группу туристов, среди которых был и Джеф. Прежде чем он заметил ее, Трейси отвернулась и поспешила к боковому выходу.
«Что ж, гонки так гонки, мистер Стивенс. Но я рассчитываю прийти к финишу первой!»

– Она планирует украсть картину из Прадо.
Команданте Рамиро не поверил собственным ушам.
– Cagajоn![110] Это никому не под силу.
– Утром она ходила туда, – упрямо твердил Купер.
– Никому не удавалось совершить кражу в Прадо, и никому не удастся. Вы спросите – почему? Да потому что это невозможно!
– Она будет действовать не как все. Распорядитесь, чтобы на случай газовой атаки поставили охрану у вентиляционных каналов. Если охранники пьют во время дежурства кофе, пусть проверяют, откуда он берется, иначе в него могут подсыпать наркотик. Питьевую воду тоже необходимо контролировать…
У команданте Рамиро иссякли остатки терпения. Мало того, что ему всю неделю приходилось мириться с этим грубым, отталкивающим американцем и разбазаривать ценные кадры на круглосуточную слежку за Трейси Уитни в то время, как Национальной полиции и без того урезали бюджет. Теперь от этого недоумка приходится выслушивать, как ему управляться со своими полицейскими. Этого Рамиро выдержать не мог.
– По моему мнению, эта дама приехала в Испанию в качестве туристки. Я отзываю группу наблюдения.
Дэниел Купер оторопел.
– Нет! Вы не можете это сделать. Трейси Уитни, она…
Команданте Рамиро поднялся во весь свой немалый рост.
– Я попросил бы вас, сеньор, не указывать мне, что я могу, а что нет. А теперь, если вам больше нечего добавить… я, знаете ли, очень занят.
Купера переполняло разочарование.
– В таком случае я буду продолжать один.
Начальник полиции улыбнулся.
– Охранять Прадо от страшной угрозы, которую представляет эта женщина? Разумеется, сеньор Купер. Теперь я могу спать спокойно.
30
«Шансы на успех очень невелики, – признался Трейси Гюнтер Хартог. – Понадобится исключительная изворотливость».
«Да, это предприятие века», – думала Трейси. Она подошла к окну и посмотрела на застекленную крышу Прадо, припоминая все, что ей удалось узнать о музее. Он открывался в десять утра и работал до шести вечера. В это время сигнализация была отключена, но зато у всех дверей и в каждом зале дежурили охранники.
«Даже если бы удалось снять картину со стены, ее невозможно вынести из здания», – рассуждала Трейси. У выходов проверяются все свертки.
Она разглядывала крышу и прикидывала, возможно ли ночное проникновение. Против говорило, во-первых, то, что здание хорошо просматривалось. Трейси видела, как зажглись прожектора, залили крышу светом, и она стала видна на многие мили вокруг. И во-вторых, даже если бы удалось пробраться в здание, там действовала инфракрасная сигнализация и дежурили ночные охранники.
Прадо казался неприступным.
Но что задумал Джеф? Трейси не сомневалась, что он попытается умыкнуть Гойю. «Я бы все отдала, только бы узнать, что созрело в его сообразительном умишке». В одном Трейси была уверена: она не позволит ему взять верх. Необходимо найти способ обыграть Стивенса.
На следующее утро Трейси снова пошла в Прадо.
Все было так же, как накануне, кроме лиц посетителей. Трейси высматривала среди них Джефа, но он не показывался.
«Скорее всего уже решил, как утащит картину, – заключила она. – Сукин сын! Расточал обаяние с одной только целью – сбить меня с толку, чтобы я не опередила его».
Она подавила гнев и стала ясно, логически рассуждать.
Снова подошла к «Порту», но глаза шарили по соседним полотнам, рассматривали охранников, художников-любителей, сидевших на стульях за мольбертами, входивших и выходивших из зала посетителей. Вдруг ее сердце забилось чаще – она поняла, что нужно делать.

Трейси зашла в телефонную будку на виа Гран, и стоявший в дверях кафе Дэниел Купер отдал бы годовое жалованье, чтобы только узнать, о чем она говорит. Он был уверен, что разговор международный, поэтому звонит она за счет абонента-адресата, не желая оставлять следов. Трейси была в лимонно-зеленом платье, которого он ни разу не видел, и Купер понял, что у нее голые ноги. Мужчины таращились на них. «Шлюха», – подумал он.
Его переполнял гнев.
Трейси завершала телефонный разговор:
– Главное, Гюнтер, чтобы он действовал быстро. У него будет что-то около двух минут. Все будет зависеть от скорости.

Кому: Джей-Джей Рейнолдсу. Файл № Y-72-830-412
От кого: Дэниела Купера. Конфиденциально
Предмет: Трейси Уитни

По моему мнению, объект замышляет крупный криминальный акт в Мадриде. Вероятная цель – музей Прадо. Испанская полиция отказывает в сотрудничестве, но я продолжаю вести наблюдение за объектом и задержу в нужный момент.

Двумя днями позже в девять утра Трейси сидела на скамейке в Ретиро – красивом парке в центре Мадрида – и кормила голубей. Ретиро, с его озером, живописными деревьями, ухоженным газоном и небольшой сценой, где разыгрывались спектакли для детей, всегда привлекал мадридцев.
По дорожке шел пожилой седовласый человек с заметным горбом. Это был Цезарь Поретта. Поравнявшись со скамьей, где сидела Трейси, он присел рядом, открыл бумажный пакет и тоже начал бросать птицам хлебные крошки.
– Buenos dнas, seсorita.[111]
– Buenos dнas. Предполагаете какие-нибудь трудности?
– Абсолютно никаких. Мне только необходимо знать день и час.
– Пока не знаю сама. Скоро.
Он улыбнулся беззубым ртом.
– Полиция с ума сойдет. Никто раньше не пытался сделать ничего подобного.
– Поэтому должно сработать, – заметила Трейси. Она бросила голубям последнюю крошку и поднялась. Пока она шла по парку, ее платье дерзко развевалось у колен.

В то время как Трейси встречалась в парке с Цезарем Пореттой, Дэниел Купер обыскивал ее гостиничный номер. Он заметил из вестибюля, как она вышла из гостиницы и направилась в парк. Поскольку Трейси не заказывала завтрак в номер, Купер решил, что она пошла перекусить в город. Он дал себе тридцать минут. Войти в комнату было делом пустяковым – следовало только не столкнуться с горничной и немножко поработать отмычкой. Купер прекрасно знал, что искал – копию картины. Неизвестно, как эта Трейси сумеет подменить оригинал на подделку, но Купер не сомневался, что именно так она станет действовать.
Он быстро и умело обыскал номер, оставив напоследок спальню. Заглянул в шкаф, перебрал платья. Осмотрел бюро, открыл один за другим ящики. Они были набиты трусиками, бюстгальтерами и колготками. Купер взял красные колготки и, прижав к щеке, представил под ними бархатистую кожу. Ощутил запах Трейси. Внезапно этот запах переполнил его. Купер поспешно положил колготки на место и продолжил обыск. Картины нигде не было.
Он заглянул в ванную. На дне ванны еще не высохли капли воды – недавно в ней лежала Трейси. Купер живо представил ее обнаженной. Теплая, словно женское лоно, вода омывала ее, ласкала грудь, и ее бедра то поднимались, то опускались. Купер почувствовал, что у него начинается эрекция. Схватил с сушилки полотенце и поднес к губам. Запах Трейси витал вокруг него, пока он расстегивал молнию на брюках. Купер натер полотенце влажным куском мыла и, глядя в зеркало, прямо в свои горящие глаза, начал мастурбировать.
Через несколько минут он вышел так же незаметно, как и вошел, и повернул в сторону ближайшего храма.

На следующее утро Трейси вышла из «Ритца», Купер последовал за ней. Теперь между ними установилась интимная связь, которой не было раньше. Он знал ее запах, видел ее в ванне, любовался ее извивающимся в теплой воде обнаженным телом. Эта женщина целиком принадлежала ему, и он готовился раздавить ее. Купер наблюдал, как она шла по виа Гран и разглядывала витрины, а потом, соблюдая все предосторожности, чтобы остаться незамеченным, свернул за ней в большой универмаг. Видел, как Трейси поговорила с продавцом, а потом зашла в дамский туалет. Он растерянно стоял перед дверью: это было единственное место, куда Купер не смел проникнуть за ней.
Но если бы он оказался внутри, то увидел бы, как Трейси обратилась к не в меру дородной женщине.
– Maсana,[112] – проговорила она, подкрашивая перед зеркалом губы. – Завтра утром, в одиннадцать.
– Нет, сеньорита, – покачала головой женщина. – Ему это не понравится. Худшего дня не придумаешь. Завтра с государственным визитом приезжает принц Люксембургский. В газетах пишут, что его поведут в Прадо. Будут приняты дополнительные меры безопасности. Добавят охранников и полицейских.
– Чем больше, тем лучше, – отрезала Трейси. – Завтра! – И пошла прочь.
Женщина смотрела ей вслед и бормотала:
– La cucha es loca…[113]

Высокий гость должен был появиться в Прадо ровно в одиннадцать утра, и улицы вокруг музея оцепила гвардия. Но поскольку церемония в Королевском дворце затянулась, кортеж прибыл только к полудню. Послышался вой полицейских сирен, и к подъезду в сопровождении мотоциклистов подкатило с полдюжины черных лимузинов.
Навстречу гостям вышел директор музея Кристиан Мачадо и с волнением ждал появления его высочества.
Утром Мачадо сам обошел музей, проверил, все ли в порядке, и предупредил охранников, чтобы были начеку. Директор гордился своим музеем и хотел, чтобы Прадо произвел на принца хорошее впечатление.
«Не помешает обзавестись друзьями в высших сферах, – думал он. – Quіеn sabe?[114] Не исключено, что его высочество пригласит меня поужинать в Президентском дворце».
Директор жалел лишь о том, что нельзя выгнать из здания все эти орды туристов. Но личная охрана высокого гостя и охрана музея обеспечат принцу безопасность. К визиту все было готово.
Венценосная особа поднялась по лестнице к главному входу. Директор горячо поприветствовал его высочество и в сопровождении свиты и вооруженной охраны повел в музей – через ротонду в зал, где были выставлены испанские живописцы шестнадцатого столетия: Хуан де Хуанес, Педро Мачука, Фернандо Янес.
Принц шел медленно, наслаждаясь открывшимся перед его глазами праздником красок. Он покровительствовал искусствам и любил живописцев, на полотнах которых оживало и становилось вечностью прошлое. Принц и сам рисовал. Он обвел глазами зал и позавидовал стоявшим за мольбертами художникам, которые пытались ухватить искру гениальности старых мастеров.
Когда делегация осмотрела верхний этаж, Кристиан Мачадо с гордостью предложил:
– А теперь, если ваше высочество позволит, я проведу вас вниз, на выставку Гойи.

Это утро изрядно потрепало Трейси нервы. Поскольку принц не приехал в музей в одиннадцать, как было запланировано, ее охватила паника.
Она металась из зала в зал, стараясь смешаться с толпой и не привлекать к себе внимания. «Он не придет, – испугалась Трейси. – Придется все отменить». И в тот же миг с улицы донесся звук приближающейся полицейской сирены.
Наблюдая за Трейси с выгодной позиции из соседнего зала, Купер тоже услышал сирену. Здравый смысл убеждал, что из музея немыслимо украсть полотно, но чутье подсказывало: Трейси намерена попытаться. А Купер доверял своему чутью. Все время держась за спинами других туристов, он подошел ближе. Купер не хотел ни на секунду упускать ее из виду.
Трейси находилась в соседнем зале с тем, где выставляли «Порт». Сквозь открытую дверь она видела горбуна – Цезарь Поретта сидел за мольбертом и копировал висевшую рядом с «Портом» «Одетую маху». В трех футах от него находился охранник. Неподалеку от Трейси женщина делала копию «Молочницы из Бордо», стараясь передать великолепные оттенки зеленого и коричневого картины Гойи.
В зал, щебеча, как стайка экзотических птиц, впорхнули туристы из Японии. «Пора», – сказала себе Трейси. Именно такого момента она и ждала. Сердце ее забилось так громко, что она испугалась, как бы не услышала охрана. Трейси посторонилась, пропуская японцев, и попятилась в сторону художницы. Когда туристы проходили мимо, она сделала вид, что ее толкнули, и задела женщину. Та вместе с мольбертом, полотном и красками упала на пол.
– Ради Бога, извините! – воскликнула Трейси. – Позвольте вам помочь!
Поднимая художницу, она наступила на тюбик с краской и размазала масло по полу. Дэниел Купер видел все происходящее и подошел ближе. Он насторожился: у него не оставалось сомнений, что Трейси Уитни начала операцию.
– Quе pasa? Quе pasa?[115] – К ним со всех ног бросился охранник.
Шум привлек других туристов, и вокруг упавшей женщины сгрудились люди; они тоже давили ногами краски, выводя подошвами причудливые рисунки на паркетном полу. Охранник пришел в ужас.
– Sergio, ven acа. Pronto![116]
Трейси заметила, как охранник из соседнего зала бросился на помощь товарищу. Цезарь Поретта остался один на один с «Портом».
Зато Трейси оказалась в самом центре суеты. Охранники вдвоем не могли увести туристов с вымазанного краской места.
– Позови директора! – кричал Серхио. – En seguida![117]
Другой охранник поспешил к лестнице.
– Quе birria![118] Ну и кавардак!
Через две минуты на месте происшествия появился Кристиан Мачадо. При виде грязи в зале он оторопел, но тут же закричал:
– Вызовите уборщиц! Живо! Пусть захватят тряпки, швабры, скипидар!
Молодой помощник кинулся исполнять приказание. Директор повернулся к Серхио:
– Возвращайся на пост!
– Слушаюсь. – Охранник протолкался сквозь толпу и поспешил в зал, где работал Цезарь Поретта.
Дэниел Купер не сводил глаз с Трейси. Он ждал, когда она сделает следующий ход. Но больше ничего не происходило. Трейси к картинам не приближалась и не пыталась ни с кем связаться. Она сделала только одно: перевернула мольберт и размазала краску по полу. Но Купер не сомневался, что Трейси сделала это не случайно. Чутье подсказывало ему: все, что было запланировано, уже свершилось. Он обвел глазами стены зала – все полотна были на месте.
Он поспешил в соседнее помещение. Там были только охранник и пожилой горбун, который копировал «Одетую маху». Здесь тоже все картины были в сохранности. Но что-то все же не так. Купер это чувствовал.
Он быстро вернулся к директору музея, с которым до этого его познакомили, и сказал:
– У меня есть все основания полагать, что в последние пять минут отсюда украли картину.
Кристиан Мачадо вытаращился на безумно озиравшегося американца:
– О чем вы толкуете? Если бы кто-нибудь попытался украсть полотно, охрана подняла бы тревогу.
– Думаю, злоумышленник подменил подлинник и повесил вместо него копию.
Директор снисходительно улыбнулся:
– В вашей гипотезе есть одна слабая сторона, сеньор. Широкой публике это не известно, но за каждой картиной спрятан сенсорный датчик. Если вор попытается отделить раму от стены – что ему неизбежно придется сделать, если он задумает подменить холст, – немедленно сработает сигнализация.
Но и это объяснение не удовлетворило Дэниела Купера.
– А ее можно отключить?
– Нет. Если перекусить токоподводящий провод, это также приведет сигнализацию в действие. Уверяю вас, сеньор, из нашего музея немыслимо совершить кражу. С нашей системой безопасности, как вы выражаетесь, даже дурак гарантирован от любой случайности.
Купер дрожал от разочарования. Все, что сказал директор, звучало убедительно. Казалось бы, кражу совершить невозможно. Но в таком случае с какой стати Трейси нарочно испачкала пол красками?
Он решил не сдаваться.
– Окажите мне любезность, прикажите персоналу обойти музей и проверить, все ли на месте. Я буду в гостинице.
Больше он сделать ничего не мог.
В семь вечера в номере Купера раздался звонок.
– Я сам все осмотрел, – сообщил Кристиан Мачадо. – Все полотна на месте. Из музея ничего не пропало.
Значит, это был все-таки несчастный случай? Но инстинкт охотника подсказывал Дэниелу Куперу, что его добыча ускользнула.

Джеф пригласил Трейси поужинать в ресторане отеля «Ритц».
– Ты сегодня просто лучезарная, – сказал он.
– Прекрасно себя чувствую, – ответила она.
– Все дело в обществе. Слушай, поехали со мной на следующей неделе в Барселону. Удивительный город. Тебе понравится.
– Извини, Джеф, не могу. Мне надо уезжать из Испании.
– В самом деле? – огорчился он. – И когда же?
– Через несколько дней.
– Что ж… Я разочарован.
«Ты будешь еще больше разочарован, когда узнаешь, что я уже украла “Порт”», – подумала она. Трейси интересовало, как планировал это сделать он. «Я перехитрила умника Джефа Стивенса!» Но почему-то ей было немного грустно.

Кристиан Мачадо сидел в своем кабинете, наслаждаясь утренней чашкой крепкого черного кофе, и поздравлял себя с тем, как прошел визит принца в музей. За исключением неприятного эпизода с разлитой краской, все прошло, как планировалось. Директор радовался, что высокого гостя и его свиту отвлекли, пока не прибрали грязь. Он вспомнил американского придурка-следователя и улыбнулся – надо же, вбил себе в голову, что из Прадо украли картину. Ну нет! Этого не было в прошлом, не произойдет ни сегодня, ни в будущем! Директор самодовольно усмехнулся.
В кабинет постучала секретарша:
– Прошу прощения, сеньор, вас хочет видеть какой-то господин. Он просил передать вам вот это. – Она подала Мачадо конверт.
Письмо было напечатано на бланке Кунсткамеры в Цюрихе.
«Многоуважаемый коллега! – писал автор. – Мы хотели бы представить Вам нашего старшего художественного эксперта Анри Ренделла. Месье Ренделл совершает тур по музеям Европы, но особенно интересует его Ваша несравненная коллекция. Мы высоко оценим любую помощь, которую Вы сочтете возможным оказать ему».
Письмо подписал куратор музея.
«Рано или поздно все съедутся ко мне», – восторженно подумал Кристиан Мачадо и повернулся к секретарше:
– Пусть войдет.
Анри Ренделл, высокий лысеющий мужчина незаурядной наружности, говорил с сильным швейцарским акцентом. Когда они пожимали друг другу руки, Мачадо заметил, что у гостя не хватает на правой руке указательного пальца.
– Весьма польщен, – начал Ренделл. – Я впервые в Мадриде и предвкушаю возможность познакомиться с вашей прославленной коллекцией произведений искусства.
– Надеюсь, вы не будете разочарованы, – скромно заверил его директор. – Пойдемте со мной. Я сам буду вашим гидом.
Они не спеша осмотрели ротонду, насладились фламандцами, Рубенсом и его последователями, посетили центральную галерею, где экспонировались испанские мастера. Анри Ренделл подолгу задерживался у каждого полотна. Эксперт и директор говорили со знанием дела – обсуждали различные художественные стили, перспективу, смысл цветовой гаммы.
– А теперь, – объявил Мачадо, – гордость Испании! – И повел гостя вниз в галерею Гойи.
– Праздник глаз! – воскликнул Ренделл, переполненный чувствами. – Пожалуйста, позвольте просто постоять и посмотреть!
Директор не торопил гостя, наслаждаясь его восхищением.
– Никогда не видел ничего столь великолепного! – Ренделл медленно шел по залу, рассматривая одно полотно за другим. – «Шабаш ведьм». Замечательно!
Они двинулись дальше.
– Автопортрет Гойи! Потрясающе!
Кристиан Мачадо расцвел.
Ренделл постоял у «Порта».
– Отличная копия. – Он уже собирался пойти дальше. Но директор схватил его за руку:
– Что? Что вы сказали, сеньор?
– Я сказал, что это прекрасная копия.
– Вы заблуждаетесь! – Голос Мачадо дрожал от возмущения.
– Я так не считаю.
– Определенно заблуждаетесь, – упрямо повторил директор. – Это подлинник. У меня есть заключение о происхождении холста.
Анри Ренделл подошел к картине и пригляделся к ней внимательнее.
– В таком случае ваше заключение – подделка. Это работа Эухенио Лукаса-и-Падильи, ученика Гойи. Вы, разумеется, знаете, что Падилья написал массу полотен, которые приписывают Гойе.
– Конечно, знаю! – вспылил Мачадо. – Но это не тот случай.
– Покоряюсь вашему суждению, – пожал плечами гость.
– Я сам приобретал это полотно. Оно прошло спектральный и пигментный анализы.
– Не сомневаюсь. Падилья работал в то же время, что и Гойя, и пользовался теми же материалами. – Анри Ренделл наклонился, изучая подпись в нижнем углу холста. – Убедиться в подлинности несложно: отправьте картину в вашу реставрационную мастерскую – пусть исследуют подпись. Гордость заставляла Падильи ставить на своих полотнах собственную подпись. Но карман побуждал поверх нее подделывать подпись Гойи – от этого картины значительно прибавляли в цене. – Ренделл посмотрел на часы. – Прошу прощения. Я опаздываю на встречу. Спасибо, что позволили мне насладиться вашими сокровищами.
– Не за что, – холодно отозвался директор. «А этот Ренделл, оказывается, глупец», – подумал он.
– Если понадоблюсь, я на «Вилла Магна». Еще раз благодарю за экскурсию, сеньор. – Гость откланялся.
Мачадо смотрел ему вслед и негодовал: «Как посмел этот швейцаришка предположить, что мой Гойя подделка?» Он снова повернулся к картине. Настоящий шедевр. Директор наклонился к подписи. Все нормально. Но неужели это все-таки возможно? Семя сомнения было посеяно. Все знали, что Эухенио Лукас-и-Падилья написал сотни копий картин Гойи и сделал карьеру на этих фальшивках. Мачадо заплатил три с половиной миллиона долларов за «Порт». Если его надули, это оставит на нем черное клеймо, но об этом не хотелось думать.
Однако одну разумную вещь этот Анри Ренделл все же сказал: есть простой способ установить подлинность полотна. Он исследует подпись, а затем позвонит швейцарцу и вежливо намекнет, что тому пора подыскать какое-нибудь иное ремесло.
Директор вызвал помощника и распорядился перенести «Порт» в реставрационную.

Изучение шедевра искусства – тонкая вещь: любая ошибка может привести к утрате бесценного и невосполнимого. Реставраторы в Прадо знали свое дело. Многие из них – неудавшиеся художники, пошли в реставраторы, чтобы держаться ближе к любимой живописи. Они начинали с учеников больших мастеров, многие годы трудились, чтобы стать ассистентами, и только впоследствии им разрешали прикасаться к выдающимся полотнам – и то под наблюдением наставников.
Заведующий реставрационной мастерской Прадо Хуан Дельгадо поместил «Порт» на специальную деревянную подставку. Мачадо внимательно следил за его действиями.
– Я хочу, чтобы вы исследовали подпись, – сказал он.
Дельгадо скрыл изумление.
– Хорошо, сеньор директор.
Он капнул изопропиленовый спирт на маленький шарик из хлопка и положил его рядом с полотном. На другой шарик – нейтрализующий реагент – очищенный лаковый бензин.
– Я готов.
– Начинайте. Только очень осторожно.
Мачадо вдруг стало трудно дышать. Он наблюдал, как реставратор прикоснулся тампоном к букве «Г» в подписи «Гойя» и тут же нейтрализовал действие спирта, чтобы тот не проник слишком глубоко в красочный слой. Мужчины внимательно посмотрели на холст. Дельгадо нахмурился.
– Прошу прощения. Пока ничего не могу сказать. Придется воспользоваться более сильным растворителем.
– Давайте, – разрешил директор.
Реставратор открыл еще один пузырек. Смочил новый тампон дихлорэтаном и опять прикоснулся к первой букве подписи. Мастерскую наполнил острый, едкий запах химикалий. Мачадо смотрел на полотно и не верил собственным глазам. «Г» в подписи Гойи исчезала, и под ней явственно проступала буква «Л». Дельгадо побледнел и повернулся к директору:
– Продолжать?
– Да. – Мачадо охрип. – Продолжайте.
Постепенно под действием растворителя исчезала буква за буквой, и вместо подписи «Гойя» появилась подпись «Лукас» – каждый штрих, словно удар директору под дых. Его, хранителя лучшего в мире музея, обманули! Об этом узнает совет директоров, узнает король Испании, узнает весь мир. Мачадо был раздавлен.
Он побрел в свой кабинет и позвонил Анри Ренделлу.
* * *
Искусствоведы сидели в кабинете директора.
– Вы были правы, – с трудом признался Кристиан Мачадо. – Это Лукас. Теперь я стану всеобщим посмешищем.
– Лукас обманул многих экспертов, – успокоил его швейцарец. – Его подделки – мое хобби.
– Я заплатил за эту картину три с половиной миллиона долларов!
Ренделл пожал плечами.
– Вы не можете вернуть свои деньги обратно?
Мачадо в отчаянии покачал головой.
– Я купил ее у вдовы, утверждавшей, что полотно в течение трех поколений принадлежало семье ее мужа. Если я предъявлю ей иск и дело дойдет до суда, возникнет нежелательная огласка и любой экспонат музея смогут поставить под сомнение.
Анри Ренделл задумался.
– Незачем предавать это дело огласке. Я бы посоветовал объяснить начальству, что произошло, а затем тихо избавиться от Лукаса. Например, спихнуть полотно на аукцион «Сотбис» или «Кристи».
– Нет, это не выход. Тогда о моей истории узнает весь мир.
Лицо Ренделла просветлело.
– Я готов помочь вам. У меня есть клиент, который собирает живопись Лукаса. И человек он не болтливый.
– С удовольствием избавлюсь от него. Даже смотреть на него не хочу! Фальшивка среди моих бесценных сокровищ! Взял бы и выбросил! – горько добавил Мачадо.
– В этом нет никакой необходимости. Мой клиент заплатит за холст, ну, скажем, пятьсот тысяч долларов. Хотите, я позвоню ему?
– Был бы вам весьма признателен, сеньор Ренделл.
* * *
На спешно созванном совещании совета директоров было принято решение всеми силами скрывать, что один из экспонатов Прадо оказался подделкой. Признали разумным тихо и быстро избавиться от фальшивки. Мужчины в темных костюмах молча выходили из зала заседаний. Ни один не обратился к директору, и тот стоял, переживая свой позор.
В тот же день заключили сделку. Анри Ренделл заехал в Банк Испании, вернулся с заверенным чеком на пятьсот тысяч долларов и тут же получил завернутый в неприметный джут холст Эухенио Лукаса-и-Падильи.
– Совету директоров не понравится, если об этом деле узнает широкая публика, – заметил Мачадо.
– Положитесь на меня, – успокоил его швейцарец.
Выйдя из музея, он взял такси и отправился в жилой квартал в северной части Мадрида. Поднялся на третий этаж и постучал в дверь. Ему открыла Трейси. За ее спиной стоял Цезарь Поретта. Трейси вопросительно посмотрела на Ренделла. Тот улыбнулся.
– Не могли дождаться, когда сбудут его с рук, – хохотнул он.
Трейси взяла его за плечи и увлекла в дом.
– Проходи.
Поретта положил картину на стол.
– А теперь смотрите, – сказал горбун, – произойдет чудо – реанимация Гойи.
Он открыл пузырек с ментоловым спиртом. Комнату сразу наполнил едкий запах. Трейси и Ренделл смотрели, как он смочил тампон и по очереди осторожно промокал буквы подписи Лукаса. Подпись постепенно исчезла и под ней проявилась другая – «Гойя».
Ренделл не скрывал восхищения.
– Блестяще!
– Идея мисс Уитни, – сказал горбун. – Это она спросила, нельзя ли нанести поверх подлинной подписи художника поддельную.
– А он все исполнил, – улыбнулась Трейси.
– Это оказалось поразительно просто, – скромно заметил Поретта. – Заняло меньше двух минут. Вся штука в красках, которые я использовал. Сначала, чтобы не повредить подпись Гойи, нанес супертонкий слой французской политуры. Поверх нее быстросохнущей акриловой краской написал имя Лукаса. И уже сверху маслом с небольшой добавкой художественного лака нанес подпись Гойи. Когда верхний слой убрали, под ним проявилась подпись Лукаса. Если бы реставраторы продолжили работу, то обнаружили бы, что под ней скрыта подлинная подпись мастера. Но они, естественно, продолжать не стали.
Трейси подала мужчинам по конверту:
– Это вам в благодарность.
– К вашим услугам, если еще когда-нибудь понадобится художественный эксперт, – подмигнул ей Ренделл.
– А как вы предполагаете вывезти полотно из страны? – спросил ее Поретта.
– Я пришлю сюда человека, и его заберут. – Трейси кивнула мужчинам и ушла.
По дороге в «Ритц» она испытывала душевный подъем. «Все дело в психологии», – размышляла Трейси. Она с самого начала поняла, что из Прадо невозможно украсть картину. Значит, следовало всех перехитрить: сделать так, чтобы дирекция музея пожелала избавиться от полотна. Трейси представила лицо Джефа Стивенса после того, как он узнает, что его снова обставили, и громко рассмеялась.

В гостиничном номере она дождалась связника и, когда тот явился, позвонила Поретте.
– Связник у меня. Посылаю его к вам. Отдайте ему картину. Только смотрите…
– О чем вы толкуете? – закричал в трубку Цезарь Поретта. – Ваш связник полчаса назад забрал полотно.
31ПарижСреда, 9 июля, полдень
В кабинете на улице Матиньон Гюнтер Хартог втолковывал Трейси:
– Мне понятны ваши чувства по поводу того, что произошло в Мадриде, но Джеф Стивенс оказался там первым.
– Нет, – с горечью заметила Трейси. – Он оказался там последним.
– Тем не менее это он доставил «Порт», и картина уже на пути к моему клиенту.
Вот так: она строила планы, приводила их в действие, а Джеф перехитрил ее. Он отошел в сторону, позволил ей рисковать, выполнить всю работу, а в последний момент вышел из тени и взял приз. Как же он, должно быть, все это время смеялся над ней. «Ты такая особенная, Трейси!» Она не могла снести унижения, вспоминая о вечере фламенко. Чуть не сделала из себя последнюю дуру!

– Никогда не желала ничьей смерти, – заявила она Гюнтеру Хартогу. – Но Джефа Стивенса убила бы с радостью.
– Только не здесь, – мягко возразил он. – Джеф как раз идет сюда.
– Что? – Трейси вскочила на ноги.
– Я же говорил, что у меня есть предложение для вас. Но вам понадобится партнер…
– Лучше подохну с голоду! – выкрикнула Трейси. – Джеф Стивенс – самый презренный из всех людей!
– Кто это поминает мое имя? – Джеф стоял на пороге и улыбался. – Трейси, дорогая, ты выглядишь еще более потрясающе, чем обычно. Гюнтер, дружище, как поживаете?
Мужчины пожали друг другу руки, а Трейси стояла и кипела от холодной ярости.
Джеф посмотрел на нее и вздохнул.
– Ты, наверное, обижаешься на меня?
– Обижаешься!.. – Она потеряла дар речи.
– Позволь заметить тебе, что твой план был блестящим. Ты совершила одну-единственную ошибку: никогда не верь швейцарцу без указательного пальца.
Стараясь сдержаться, Трейси глубоко вздохнула и повернулась к Гюнтеру:
– Поговорим позже…
– Трейси!
– Нет! Что бы там ни было, я не приму в этом участия, если он в деле!
– По крайней мере выслушайте, – попросил Гюнтер.
– Нет смысла. Я…
– Через три дня «Де Бирс» отправляет на грузовом самолете «Эр Франс» из Парижа в Амстердам набор бриллиантов стоимостью четыре миллиона долларов. У меня есть клиент, мечтающий приобрести эти камни.
– Вот пусть ваш дружок и умыкнет их по дороге в аэропорт. Он большой специалист по подобным операциям! – Трейси не удалось скрыть злость.
«Черт побери, как она прекрасна, когда сердится!» – подумал Джеф.
– Бриллианты чрезвычайно хорошо охраняют, – продолжал Хартог. – Поэтому мы планируем взять их во время полета.
Трейси изумилась:
– Во время полета в грузовом самолете?
– Нам нужен человек небольшого роста, который поместится в одном из контейнеров. Все, что от него нужно, – выбраться во время полета из упаковочной клети, открыть контейнер «Де Бирс», подменить камни на заранее приготовленные и спрятаться в другой клети.
– И по-вашему, я именно такого роста?
– Трейси, дело не только в этом, – возразил Гюнтер. – Чтобы все выполнить, необходимы сообразительность и выдержка.
Трейси задумалась.
– План мне нравится. Не нравится мысль, что придется работать с ним. Он – проходимец.
Джеф ухмыльнулся:
– Я считал, что мы все такие. Гюнтер предлагает нам миллион долларов.
Трейси уставилась на Хартога:
– Миллион долларов?
– Да. По полмиллиона на каждого, – кивнул тот.
– Все склеится, – заметил Джеф. – У меня в грузовом терминале аэропорта есть свой человек. Благодаря ему мы все устроим. Ему можно доверять.
– В отличие от тебя! – парировала Трейси. – До свидания, Гюнтер. – Она направилась из комнаты.
Хартог посмотрел ей вслед.
– Боюсь, Джеф, Трейси серьезно обиделась на тебя за Мадрид. И не станет этим заниматься.
– Ошибаетесь, – беспечно заметил Стивенс. – Не устоит.

– Прежде чем тару грузят на борт, ее опечатывают, – объяснил Рамон Вобан, молодой француз со старческим не по возрасту лицом и мертвенными черными глазами. Он работал экспедитором грузового терминала аэропорта, и от него зависел успех всей операции.
Вобан, Трейси, Джеф и Гюнтер сидели за столиком у поручней на экскурсионном кораблике, который плавал по Сене.
– Если контейнер опечатан, как я попаду в него? – осведомилась Трейси.
– Для грузов, поступающих в последнюю минуту, компания использует то, что мы называем мягкими контейнерами, – ответил Вобан. – Это большие, обтянутые парусиной и перевязанные веревками деревянные клети. В целях безопасности ценные грузы, такие как бриллианты, всегда прибывают прямо к отлету, поэтому их помещают на борт последними, а выгружают первыми.
– Значит, и наши бриллианты полетят в мягком контейнере, – предположила Трейси.
– Именно так, мадемуазель. Как и вы. Я устрою, чтобы контейнер с вами поставили рядом с тем, где будут находиться бриллианты. Таким образом, когда самолет наберет высоту, вам придется всего лишь перерезать веревки, вскрыть контейнер с бриллиантами, подменить коробку на аналогичную, вернуться к себе и снова упаковаться.
– Когда самолет приземлится в Амстердаме, – подхватил Гюнтер, – охрана заберет нашу коробку и доставит ее огранщикам. Пока они обнаружат подмену, мы посадим вас в другой самолет и вы улетите из страны. Поверьте, сбои исключены.
У Трейси на языке вертелся вопрос, от которого леденело ее сердце.
– Я же там замерзну до смерти.
Вобан улыбнулся:
– Что вы, мадемуазель! В наше время грузовые самолеты отапливаются. По воздуху часто перевозят скот и домашних животных. Вам будет вполне удобно. Немного тесно, а в остальном вполне нормально.
Трейси наконец согласилась выслушать их план. Полмиллиона долларов за несколько часов неудобства. Она прикидывала и так и эдак. Все должно сработать. Если бы только в этом деле не участвовал Джеф!
Ее чувства к нему были настолько запутанными, что Трейси злилась на себя. Он надул ее в Мадриде, решил потешиться, предал, обманул. И теперь исподтишка смеялся над ней.
Мужчины выжидательно смотрели на Трейси. Суденышко проплывало под Понт Неф – старейшим мостом Парижа, который нелогичные французы называли Новым Мостом. На набережной обнимались влюбленные, и Трейси заметила счастливые глаза девушки. «Дурашка», – подумала она. Приняв решение, Трейси посмотрела на Джефа в упор:
– Хорошо, я в деле. – Она сразу почувствовала, как спало за столом напряжение.
– У нас немного времени, – предупредил Вобан, и его мертвенные глаза обратились к Трейси. – Мой брат работает агентом по отправке грузов и позволит упаковать контейнер с вами на своем складе. Надеюсь, мадемуазель не страдает клаустрофобией?
– Обо мне не беспокойтесь. Как долго продлится полет?
– Вам придется провести несколько минут в погрузочной зоне. И еще час пути до Амстердама.
– Какого размера контейнер?
– Вполне достаточного для того, чтобы вы могли сидеть в нем. Но в нем будут и другие вещи, чтобы вам удалось в них спрятаться. Так, на всякий случай.
Ей обещали, что сбои исключены. Так при чем тут это «на всякий случай»?
– Я составил список всего, что тебе понадобится, – вступил в разговор Джеф. – И уже успел заказать. – «Самодовольный сукин сын! Он не сомневался, что я отвечу “да”». – Вобан проследит, чтобы твой паспорт имел необходимые въездные и выездные штампы. Тогда ты беспрепятственно покинешь Голландию.
Суденышко начало швартоваться к набережной.
– Окончательный план обсудим завтра утром, – предложил Рамон Вобан. – А теперь мне надо вернуться на работу. Au revoir. – Он ушел.
– А почему бы нам не отметить это событие? – обратился к оставшимся Джеф.
– Прошу прощения, – извинился Гюнтер. – У меня назначена встреча.
– А ты? – спросил Стивенс у Трейси.
– Нет, спасибо, – быстро ответила она. – Я устала.
Трейси выдумала предлог, но стоило ей произнести эти слова, как она поняла, что действительно валится с ног. Скорее всего сказывалось долгое напряжение. В голове она ощущала пустоту. «Вот покончу с этим делом, – пообещала она себе, – вернусь в Лондон и буду долго-долго отдыхать. – Во лбу запульсировала боль. – Да, надо обратить на себя внимание».
– Я купил тебе небольшой подарок. – Джеф подал ей коробочку в обертке. В ней оказался изумительный шелковый шарф с вытканными в углу инициалами «Т.У.».
– Спасибо. – «Может себе позволить на мои полмиллиона», – разозлилась Трейси.
– Так ты не передумаешь насчет ужина?
– Ни в коем случае.

В Париже Трейси остановилась в красивом старом номере классического отеля «Плаза Атене», окна которого выходили на ресторан в парке. В самой гостинице был тоже изысканный ресторан, но Трейси слишком устала, чтобы переодеваться к ужину. Она спустилась в гостиничное кафе и заказала мисочку супа. Но отставила, не съев и половины, и вернулась в номер.
Сидящий в дальнем конце зала Дэниел Купер отметил время.

У Дэниела Купера возникли проблемы. После возвращения в Париж он решил встретиться с инспектором Треньяном. На этот раз глава Интерпола держался с ним не так сердечно. Ему битый час пришлось выслушивать команданте Рамиро, который жаловался на американца.
– Парень спятил! – волновался начальник полиции. – Я тратил деньги, время и ценные людские кадры, чтобы следить за этой Трейси, которая, как он считал, хотела грабануть Прадо, а она, как я и предполагал, оказалась безвредной туристкой.
После этого разговора инспектор Треньян усомнился в правоте Дэниела Купера. Может, он с самого начала ошибался в Трейси? Ведь против этой женщины не нашлось ни одной улики. А то, что она приезжала в разные города в те дни, когда там совершались кражи, еще не доказательство для суда.
Поэтому, когда Дэниел Купер явился в Интерпол и с порога заявил: «Трейси Уитни в Париже. За ней необходимо установить круглосуточное наблюдение», – инспектор огрызнулся:
– Только в том случае, если вы представите доказательства, что она замышляет преступление. Иначе ничего не могу для вас сделать.
Купер ошпарил его взглядом своих пылающих, темных глаз.
– Безумец! – И тут же его бесцеремонно выставили из кабинета.
Тогда он решил начать слежку сам. Купер таскался за Трейси повсюду: в магазины, в рестораны, по парижским улицам. Обходился без сна, часто – без еды. Он не мог позволить Трейси Уитни взять над собой верх. Его задание не будет выполнено, пока он не посадит ее в тюрьму.

Ночью Трейси лежала в постели без сна и обдумывала план на следующий день. Болела голова. Она приняла аспирин, но боль не прошла, а только усилилась. Кожа покрылась потом, казалось, что в комнате очень жарко. «Завтра все кончится, – успокаивала она себя. – В Швейцарию. Вот куда я поеду. В прохладные швейцарские горы. В замок».
Трейси поставила будильник на пять утра, и когда прозвенел сигнал, ей почудилось, что она снова в камере, и Старушка Железные Порты кричит: «Подъем! Одевайтесь! Живее!», и в коридорах разносится эхо звона. Трейси проснулась. Грудь давило, свет резал глаза. Усилием воли она заставила себя дотащиться до ванной. Из зеркала на нее смотрело покрытое красными пятнами лицо. «Мне нельзя сейчас болеть, – сказала она себе. – Только не сегодня. Слишком многое предстоит сделать».
Стараясь не обращать внимания на болезненную пульсацию в голове, Трейси медленно надела черный комбинезон с глубокими карманами, обувь на резиновой подошве, а на голову – баскский берет. Сердце бешено колотилось – то ли от волнения, то ли от накатившей болезни. Трейси чувствовала слабость, у нее кружилась голова. В горле пересохло и саднило. Взгляд упал на лежащий на столе шарф – тот самый, что подарил ей Джеф, и она повязала его на шею.

Главный подъезд отеля «Плаза Атене» выходит на улицу Монтань, но за углом, на улице Боккадор, есть служебный выход. На скромной табличке значится: «Для персонала». Туда из глубины вестибюля ведет коридор, а дальше на улицу выводит проход, уставленный мусорными контейнерами. Дэниел Купер занял наблюдательный пост у главного входа и не заметил, как Трейси прошмыгнула через заднюю дверь. Но благодаря внутреннему чутью догадался, что добыча сбежала. Выскочил на улицу, огляделся – Трейси нигде не было.
Серый «рено», подобравший ее у бокового выхода, повернул к площади Этуаль. В этот час движение было небольшим, и шофер, прыщеватый юнец, явно не говоривший по-английски, устремился в одну из двенадцати улиц, образующих лучи звезды.[119]«Лучше бы он ехал потише», – подумала Трейси. В машине ее укачивало.
Через полчаса автомобиль остановился у ворот склада. На вывеске были слова «Брукер и Ко», и Трейси вспомнила, что здесь работает брат Рамона Вобана.
Молодой человек открыл дверцу и бросил:
– Vite![120]
Из склада вышел мужчина среднего возраста с суетливыми, вороватыми манерами.
– Следуйте за мной, – сказал он. – Поторопитесь.
Трейси поплелась за ним в здание. Там стояло с полдюжины контейнеров; большая часть была уже загружена, опечатана и подготовлена к отправке в аэропорт. Один, со стенками из парусины, наполовину набили мебелью.
– Забирайтесь! Быстро! У нас нет времени!
Трейси стало дурно. «Я не могу туда! Я там умру!»
Мужчина удивленно покосился на нее:
– Avez-vous mal?[121]
Вот момент, когда еще можно отказаться. Положить всему конец.
– Со мной все в порядке, – пробормотала Трейси. Скоро все останется позади. Через несколько часов она будет на пути в Швейцарию.
– Хорошо. – Он подал ей обоюдоострый нож, моток крепкой веревки, фонарик и маленькую, перевязанную лентой синюю коробочку, в каких держат драгоценности. – Копия той, которую вам надо подменить, – объяснил он.
Трейси вздохнула, вошла в контейнер и села. Через мгновение сверху упало полотнище холста и загородило вход. Трейси слышала, как снаружи контейнер стягивали веревками. Голос мужчины едва донесся через холст:
– С этого момента никаких движений, никаких разговоров. И не курить!
«Я вообще не курю», – хотела ответить Трейси, но у нее не хватило сил.
– Bonne chance![122] Я проделал с этой стороны несколько дырочек, чтобы вы могли дышать. Только не забывайте дышать! – Мужчина рассмеялся собственной шутке, и Трейси услышала, как удалились и затихли его шаги. Она осталась одна в темноте.
Контейнер был узким и заполненным вещами – большую часть пространства занимал столовый гарнитур. Трейси горела огнем. Кожа была такой горячей, что казалось страшно дотронуться; стало трудно дышать. «Подхватила вирус, – решила она. – Но с болезнью придется повременить. Теперь надо работать. Думай о чем-нибудь другом».
В ушах опять прозвучал голос Гюнтера: «Вам не придется ни о чем беспокоиться. Когда самолет разгрузят, ваш контейнер отвезут в частный гараж неподалеку от аэродрома. Там вас будет ждать Джеф. Отдайте ему камни и возвращайтесь в аэропорт. Идите к стойке «Свиссэр» – вам оставят билет до Женевы. Улетайте из Амстердама как можно быстрее. После того как полиция обнаружит кражу, они намертво закупорят город. Сбоев быть не должно, но вот вам на всякий случай адрес безопасного дома в Амстердаме».
Трейси, должно быть, задремала и проснулась от толчка, когда контейнер подняли в воздух. Ящик раскачивался, и она хваталась за все подряд, чтобы удержаться на месте. Контейнер опустили на что-то твердое. Стукнул закрываемый борт, взревел мотор, и через секунду грузовик тронулся с места.
Трейси повезли в аэропорт.
Весь план основывался на том, что ее контейнер поступит под погрузку в последнюю минуту перед отлетом – почти в то же время, что и контейнер «Де Бирс». Водитель грузовика получил строгие инструкции – держать постоянную скорость пятьдесят миль в час.
Движение на шоссе в аэропорт в это утро оказалось оживленнее, чем обычно, но шофер не беспокоился. Он довезет контейнер вовремя и получит премию в пятьдесят тысяч франков – вполне достаточно, чтобы повезти в отпуск жену и двоих детей. «Поедем в Америку, – думал он. – Посмотрим “Диснейленд”».
Водитель взглянул на часы на панели и улыбнулся. Все в порядке. До аэропорта осталось три мили, а у него в запасе десять минут.
Точно по плану он оказался у поворота к грузовой зоне и, оставив позади серое здание пассажирского аэропорта имени Шарля де Голля, поехал вдоль ограждения из колючей проволоки. Он уже направлялся к занимавшему три квартала огромному складу, когда раздался хлопок, машину затрясло, и руль перестал повиноваться ему.
«Проклятие! – подумал водитель. – Чертова шина!»

Гигантский «Боинг-742» компании «Эр Франс» стоял под погрузкой. Нос подняли, и было видно, как внутрь корпуса убегали ленты транспортеров. На платформе, на одном уровне с люком, дожидались контейнеры, готовые скользнуть в утробу лайнера. В самолете размещались тридцать восемь ящиков, двадцать восемь из них – на главной палубе, остальные в брюхе. По потолку от носа до хвоста шел вентканал системы отопления, тросы и кабели управления самолетом. В транспортном лайнере было все на виду, без прикрас.
Погрузка почти закончилась. Вобан посмотрел на часы и выругался. Грузовик опаздывал. Коробку «Де Бирс» уже поместили в контейнер, и холст крест-накрест перехватили веревками. Вобан пометил ткань красной краской, чтобы женщина без труда нашла нужный ящик. Он наблюдал, как контейнер скользнул по транспортеру в самолет и встал на место. Рядом осталось пространство всего для одного контейнера. Господи, где же она?
– Эй, Вобан! – окликнул его из самолета грузоэкспедитор. – Что нас держит?
– Одну минуту, – ответил Вобан и поспешил к выходу из грузовой зоны. Машины нигде не было.
– Вобан, в чем проблема? – Вобан обернулся. К нему шел старший грузовой инспектор. – Заканчивай погрузку и отправляй самолет!
– Хорошо, патрон, я только ждал…
В это время на грузовую площадку ворвался и, скрипнув тормозами, замер автомобиль склада «Брукер энд Ко».
– Вот последнее место! – показал на него Вобан.
– Ладно, быстро грузи и отправляй!
Вобан проследил, как контейнер снимали с машины и ставили в самолет.
– С вами все! – махнул он рукой грузоэкспедитору.
Через несколько минут контейнер был на борту. Нос самолета опустился и встал на место. Вобан видел, как лайнер покатился по рулежке к взлетной полосе, и подумал: «Теперь все зависит от женщины».

Свирепствовал дикий шторм. Гигантская волна накрыла корабль, и он погибал. «Я тону, – испугалась Трейси. – Надо отсюда выбираться». Она вытянула руки и на что-то натолкнулась. Борт немилосердно раскачивающейся во все стороны спасательной шлюпки. Трейси попыталась встать и стукнулась головой о ножку стола. В момент просветления она вспомнила, где находится. Лицо и волосы взмокли от пота. Голова кружилась, тело горело. Долго ли она была без сознания? Полет длится всего час. Может быть, уже скоро посадка? «Нет, – думала Трейси, – все в порядке. Это у меня кошмар. Я лежу в собственной кровати в Лондоне. Надо вызвать врача». Стало трудно дышать. Трейси тщетно тянулась к телефону. Она снова провалилась в забытье, тело налилось свинцом – невозможно было поднять руки. Но внезапно ее швырнуло о стенку ящика – самолет попал в зону турбулентности. Она старалась сосредоточиться. Сколько же у нее осталось времени? Сознание балансировало на грани дьявольских видений и болезненной реальности. Бриллианты. Ей каким-то образом надо добыть бриллианты. Но сначала выбраться из контейнера.
Трейси нащупала нож в кармане комбинезона и поняла, что поднять его – непомерное усилие. «Не хватает воздуха, – думала она. – Мне нужен воздух». Трейси добралась до холста и с трудом нащупала наружную веревку. Понадобилась вечность, чтобы перерезать ее. Но зато холщовая стенка сразу поддалась. Трейси перерезала вторую веревку, образовалась дыра, достаточная для того, чтобы вылезти в салон самолета. Снаружи контейнера было холодно; она сразу замерзла. Ее била дрожь; от непрекращающейся болтанки усилилась тошнота. «Надо держаться, – твердила себе Трейси. Она старалась сконцентрироваться. – Что я здесь делаю? Что-то очень важное. Ах да, бриллианты».
Глаза застилал туман. Окружающее то расплывалось, то снова обретало резкость. «Нет, мне не справиться».
Самолет накренился. Трейси упала в проход и царапала руками твердый металлический настил, пока лайнер не выровнялся. Трейси встала. Рев реактивного двигателя сливался с ревом в ее голове. «Бриллианты… Надо найти бриллианты».
В поисках помеченного краской холста она ковыляла вдоль контейнеров. Слава Богу, третий был измазан красным. Стоя перед ним, Трейси пыталась вспомнить, что делать дальше. Сосредоточиться стоило необыкновенных усилий. «Вот если бы несколько минут полежать и поспать. Было бы так хорошо!» Ей всего-то и нужно немного забыться. Но времени на это не оставалось. Каждую минуту они могли пойти на посадку в Амстердаме. Трейси подняла нож и полоснула по веревке. «Одного удара хватит», – так ей говорили.
Держать нож едва хватало сил. «Нельзя совершить ошибки, – твердила она себе. Снова началась дрожь, и такая сильная, что Трейси выронила нож. – Нет, ничего не выйдет. Меня поймают и посадят в тюрьму».
Трейси нерешительно стояла, вцепившись в веревку. Ей отчаянно хотелось снова забраться в контейнер, где можно было надежно спрятаться и, пока все не кончится, спокойно соснуть. Она медленно и очень осторожно, чтобы не потревожить и без того разрывающуюся от боли голову, начала шарить по полу и, подобрав нож, стала пилить веревку.
Наконец веревка поддалась, Трейси откинула ткань и заглянула в темное нутро контейнера. Ничего не увидев, извлекла из кармана фонарик и в ту же секунду почувствовала, как заложило уши.
Самолет пошел на посадку!
«Надо спешить», – подумала Трейси. Но тело не подчинялось ей. Она застыла в полуобморочном состоянии. «Шевелись!» – приказывал ей мозг.
Трейси посветила фонариком в контейнер. Он был набит упаковками, конвертами и свертками. На самом верху клети лежали две маленькие, перевязанные красными лентами синие коробочки. Их оказалось две вместо одной! Трейси проморгалась, и две коробки слились в одну. Ей показалось, что коробку окружает золотой ореол.
Трейси достала из кармана фальшивую коробку и, преодолевая тошноту, стиснула обе в руках. Сделав над собой усилие, зажмурилась. Снова открыла глаза и уже собиралась положить коробку в контейнер, как вдруг поняла, что забыла, какая из двух настоящая. Та, что в левой руке? Или та, что в правой?
Самолет пошел круче к земле. Скоро он коснется колесами посадочной полосы. Надо принимать решение. Помолившись, чтобы не ошибиться, Трейси поставила в контейнер коробку и пошла к своей клети. Вынула из кармана целую веревку и уставилась на нее. «Я что-то должна с ней сделать». Гул в голове мешал сосредоточиться. «Разрезанную веревку спрячьте в карман, а новую завяжите. Не оставляйте ничего, что вызовет подозрение».
Тогда на теплом солнышке на палубе экскурсионного теплоходика все казалось таким простым. А теперь Трейси не могла совладать с собой – не осталось сил. Охрана обнаружит перерезанную веревку, груз проверят, и ее арестуют. Что-то в глубине души Трейси отчаянно сопротивлялось: «Нет! Нет! Нет!»
С нечеловеческим усилием она начала обматывать вокруг контейнера целую веревку. Пол под ногами вздрогнул – самолет коснулся бетона. Двигатели заработали на реверс, и ее швырнуло вперед. Трейси ударилась головой о настил и потеряла сознание.
«Боинг-742» снова набрал скорость и по посадочной дорожке приблизился к разгрузочному терминалу. Трейси скорчилась на полу, волосы щекотали ее лицо, но она не чувствовала этого. Лишь когда смолкли двигатели и наступила тишина, Трейси пришла в себя. Лайнер замер. Трейси приподнялась на локте, с усилием встала на колени, затем на ноги. У нее кружилась голова, и, чтобы не упасть, она все время цеплялась за клеть. Наконец новая веревка оказалась на месте. Прижимая к груди коробку, Трейси поплелась к своему контейнеру, пролезла внутрь и рухнула на пол, заливаясь потом. «У меня получилось! Но осталось сделать что-то еще. Что-то очень важное. Но что именно? Перевязать веревкой свой контейнер!»
Трейси полезла в карман за новым мотком – там было пусто. Воздух хриплыми толчками вырывался у нее изо рта, и этот звук оглушал ее. Трейси показалось, что до нее доносятся голоса. Задержав дыхание, она прислушалась. Да, вот опять. Кто-то рассмеялся. Теперь каждую секунду мог открыться грузовой люк, и тогда аэропортная бригада приступит к разгрузке. Грузчики заметят перерезанную веревку, заглянут в контейнер и увидят ее. Надо найти способ стянуть оборванные концы. Трейси встала на колени и вдруг нащупала исчезнувший моток. Он, должно быть, выпал из кармана, когда самолет угодил в болтанку. Трейси подняла мягкую стенку контейнера и начала искать обрезанные концы. Потянула их друг к другу, пытаясь связать.
Она ничего не видела. Пот градом катился по лицу и заливал глаза. Трейси сдернула с шеи шарф и вытерла пот. Стало немного легче. Наконец удалось завязать узлы. Она подсунула под веревку парусину и затихла – все было сделано, оставалось только ждать. Трейси ощупала лоб – он показался ей еще горячее, чем прежде.
«Надо уйти с солнца, – подумала она. – Тропическое солнце опасно».
Трейси отдыхала на Карибском море. Появился Джеф, хотел отдать ей несколько бриллиантов. Но вместо этого прыгнул в волны и исчез. Она бросилась спасать его, но Джеф ускользал от нее. Трейси погружалась все глубже, задыхалась, тонула.
Послышался шум – бригада грузчиков вошла в самолет.
– На помощь! – крикнула Трейси. – Пожалуйста, помогите!
Но ее крик был не громче шепота, и его никто не услышал.
Гигантские контейнеры начали выкатывать из люка. Трейси снова была без сознания, когда ее клеть грузили на машину «Брукер энд Ко». А на полу самолета остался шарф, подаренный ей Джефом.

Трейси очнулась от того, что кто-то поднял холст и в контейнер ударил луч света. Она медленно открыла глаза. Грузовик стоял в помещении склада. Ей улыбался Джеф.
– У тебя получилось! Ты просто чудо! Давай сюда коробку!
Трейси безразлично наблюдала, как он взял футляр.
– Увидимся в Лиссабоне. – Джеф уже собрался уходить, как вдруг остановился и повернулся к ней. – Слушай, Трейси, ты ужасно выглядишь. Ты в порядке?
– Джеф… я… – еле выговорила она, но не докончила – он исчез.
У Трейси остались самые смутные воспоминания о том, что произошло дальше. На складе ее ждала смена одежды. И какая-то женщина сказала:
– Мадемуазель, вы больны. Вызвать вам врача?
– Никаких врачей, – прошептала она.
За стойкой «Свиссэр» ее должен ждать билет до Женевы. «Выбирайтесь из Амстердама как можно быстрее. Как только полиция обнаружит кражу, город намертво закупорят. Сбоев быть не должно, но на всякий случай вот вам адрес и ключ от безопасного дома в Амстердаме».
Аэропорт. Ей необходимо в аэропорт.
– Такси, – пробормотала Трейси. – Поймайте мне такси.
Поколебавшись, женщина пожала плечами:
– Хорошо. Сейчас вызову. Ждите здесь.
Трейси воспаряла все выше и выше, все ближе к горячему солнцу.
– Ваше такси уже здесь, – сказал ей мужчина.
Как бы Трейси хотелось, чтобы ее больше не трогали. Она желала одного – уснуть.
– Куда ехать, мадемуазель? – спросил водитель.
«За стойкой «Свиссэр» вам оставят билет до Женевы».
Нет, она слишком больна, чтобы лететь на самолете. Ее снимут с рейса и вызовут врача. Начнут задавать вопросы. А ей всего-то и нужно несколько минут поспать, и все будет хорошо.
– Так куда ехать? – нетерпеливо осведомился водитель.
Трейси дала таксисту адрес «безопасного» дома.

Полицейские задавали вопросы про бриллианты, а поскольку она отказалась отвечать, настолько разозлились, что бросили ее одну в комнату и так раскочегарили отопление, что Трейси начала задыхаться. Но когда жара стала невыносимой, копы опустили температуру так, что на стенах выступил иней.
Трейси с трудом вынырнула из морозного марева и открыла глаза. Она лежала на кровати, и ее била дрожь. Под ней было одеяло, но не хватало сил накрыться. Одежда насквозь промокла, лицо и шею покрывал липкий пот.
«Я здесь умру. Вот только где это – «здесь»?»
«Безопасный дом». Я в безопасном доме. Словосочетание так поразило своей неуместностью, что Трейси рассмеялась, но смех тут же сменился приступом кашля. Все вышло иначе, чем планировалось. Ей не удалось улизнуть. И теперь полиция ищет Трейси и уже наверняка прочесывает город: мадемуазель Уитни приобрела билет на «Свиссэр» и не использовала его. Значит, она до сих пор в Амстердаме.
Трейси пыталась прикинуть, сколько времени провела в постели, подняла руку, посмотрела на запястье, но цифры на часах расплывались. Все двоилось: в маленькой комнате находились две кровати, два туалетных столика и четыре стула. Дрожь утихла, но тело снова вспыхнуло огнем. Трейси хотелось открыть окно, но для этого она была слишком слаба. Но вот комната опять погрузилась в лед.
Трейси снова ощутила себя в самолете и, упакованная в контейнере, молила о помощи.
«У тебя получилось! Ты просто чудо! Давай сюда коробку!»
Джеф взял бриллианты и теперь скорее всего уже на пути в Бразилию со своей долей добычи. Будет развлекаться с одной из своих женщин и смеяться над ней. Снова обставил ее. Ах, как Трейси его ненавидела! Нет – неправда! Ненавидела! Неправда! Она его презирала!
Трейси то погружалась в беспамятство, то к ней снова возвращалось сознание. Вот в нее опять летел смертоносный мяч на площадке для игры в пелоту, и Джеф заключал ее в объятия и прижимал к земле. Их губы сближались. А теперь они уже сидят за столиком в «Салакаине». «Трейси, ты такая особенная…»
«Предлагаю ничью», – сказал ей Борис Мельников.
Тело вновь била дрожь – это экспресс нес Трейси сквозь темный тоннель, в конце которого, она знала, ее ждет смерть. Все остальные пассажиры давно сошли. Остался только Альберто Форнати. Он злился на нее, тряс за плечи и кричал:
– Ради Бога, открой глаза! Посмотри на меня!
Нечеловеческим усилием Трейси подняла веки – перед ней стоял Джеф. Он побледнел, и в его голосе она расслышала испуг.
– Ты же в Бразилии… – Трейси забылась и больше ничего не помнила.

Когда инспектору Треньяну принесли шарф с инициалами «Т.У.», который нашли на полу грузового самолета, он долго не сводил с него глаз, а потом приказал:
– Пришлите мне Дэниела Купера.
32
Живописная деревня Алкмаар на северо-западном побережье Голландии всегда влекла туристов на Северное море, но в ее восточной части есть квартал, куда редко забредают иностранцы. Джеф Стивенс несколько раз отдыхал здесь со стюардессой компании «КЛМ», и она научила его голландскому языку. Он хорошо помнил этот район – жители здесь всегда занимались своими делами и никогда не совали нос в дела приезжих. Прекрасное место, чтобы на время укрыться.
Первым порывом Джефа было отвезти Трейси в больницу, но, поразмыслив, он решил, что это слишком опасно. И задерживаться хоть на минуту в Амстердаме тоже было рискованно. Он закутал Трейси в одеяло, отнес в машину, и она до самого Алкмаара была без сознания. Сердце билось с перебоями, дыхание стало поверхностным.
В Алкмааре Джеф остановился у небольшой гостинички. Увидев, что он несет Трейси на руках по лестнице, хозяин проводил его любопытным взглядом.
– У нас медовый месяц, – объяснил Джеф. – Жена немного простудилась. Ей надо отдохнуть.
– Хотите, вызову врача? – предложил хозяин.
Джеф сам не знал, что ответить.
– Я вам потом скажу, – наконец проговорил он.
Первое, что следовало сделать, – сбить жар. В номере Джеф опустил Трейси на широкую двуспальную кровать и начал снимать с нее пропитанную потом одежду. Посадил, стянул платье. За ним последовали обувь и колготки. Кожа была очень горячей. Джеф намочил полотенце холодной водой и осторожно протер Трейси с головы до ног. Укрыл одеялом, сел в изголовье и стал прислушиваться к дыханию.
«Если к утру не наступит улучшение, – решил он, – придется вызывать врача».

К утру простыни снова промокли. Трейси была по-прежнему без сознания, но Джефу показалось, что она дышит легче. Он не хотел, чтобы горничная увидела Трейси – это повлекло бы слишком много вопросов. Поэтому попросил у экономки смену постельного белья и сам забрал в номер. Джеф протер тело Трейси влажным полотенцем, как делали медсестры в больнице, сменил простыни, не потревожив больную, и снова укрыл ее.
Повесив на дверь табличку «Не беспокоить», Джеф пошел искать ближайшую аптеку. Там он купил аспирин, термометр, губку и спирт для протирания. Когда Джеф вернулся в гостиницу, Трейси еще не очнулась. Он поставил ей термометр – получилось 104 градуса.[123] Джеф намочил губку спиртом, снова протер ей тело, и жар спал.
Через час Джеф опять измерил Трейси температуру, все-таки подумывая, не вызвать ли врача. Но беда была в том, что любой врач стал бы настаивать, чтобы Трейси поместили в больницу. А там непременно начали бы задавать вопросы. Джеф понятия не имел, следили за ними полицейские или нет. Если следили, им грозил неминуемый арест. Надо было что-то предпринимать. Джеф растолок четыре таблетки аспирина, всыпал порошок Трейси между губ и осторожно лил воду в рот, пока она не проглотила. Затем снова омыл ее тело. Когда он вытирал ее, ему показалось, что Трейси горит не так сильно. Джеф проверил пульс – сердце билось ровнее. Он приложил ухо к ее груди – свободнее дыхание или нет? Джеф так и не понял. Но был уверен в одном и повторял это снова и снова, как заклинание: «Ты непременно поправишься». Наклонялся и нежно целовал Трейси в лоб.
Джеф не спал двое суток, его глаза глубоко ввалились. «Потом отосплюсь, – пообещал он себе. – А сейчас на секунду закрою глаза, пусть отдохнут».
И заснул.

Когда Трейси подняла веки и потолок постепенно обрел резкость, она никак не могла сообразить, где находится. Только через какое-то время сознание начало мало-помалу проясняться. Тело ломило, и Трейси казалось, что ее сильно поколотили. У нее появилось чувство, будто она вернулась из долгого утомительного путешествия. Сонным взглядом Трейси обвела незнакомую комнату, и вдруг ее сердце екнуло: в кресле у окна развалился и спал Джеф. Как это случилось? Последний раз она видела его, когда он забирал у нее камни. Почему Джеф оказался здесь? И вдруг до Трейси дошло: она перепутала коробки и отдала Джефу ту, в которой были фальшивые камни. Он решил, что она надула его, забрал из «безопасного» дома и привез сюда.
Трейси шевельнулась, и Джеф открыл глаза. Его лицо озарилось счастливой улыбкой.
– Добро пожаловать обратно в жизнь. – В его голосе послышалось такое облегчение, что Трейси смутилась.
– Извини, – прохрипела она. – Я дала тебе не ту коробку.
– Что?
– Я перепутала коробки.
Он подошел и нежно посмотрел на нее.
– Нет, ты дала мне настоящие бриллианты. Их уже везут Гюнтеру.
– В таком случае… почему ты здесь?
Джеф сел на край кровати.
– Отдавая мне камни, ты выглядела страшнее смерти. И я решил подождать в аэропорту и убедиться, что ты села на свой рейс. Но ты так и не появилась. Тогда я поехал в «безопасный» дом и нашел тебя там. Не мог же я позволить тебе умереть, – усмехнулся он. – Разве я способен оставить полиции такую улику?
Трейси озадаченно посмотрела на него:
– Скажи мне правду, почему ты вернулся за мной?
– Пора мерить температуру, – увильнул от ответа Джеф. И через несколько минут снова расплылся в улыбке. – Неплохо. Чуть больше сотни.[124] Ты отличная пациентка.
– Джеф…
– Доверься мне. Ты хочешь есть?
Внезапно Трейси ощутила волчий аппетит.
– Умираю от голода.
– Прекрасно. Сейчас что-нибудь принесу.

Джеф вернулся из магазина с полным пакетом натуральных соков, молока, свежих фруктов и больших голландских broodjes – булочек с разными сортами сыра, мяса и рыбы.
– Что-то вроде местного варианта куриного супа. Думаю, как раз то, что надо. Только ешь помедленнее.
Он помог ей сесть, накормил, был заботлив и нежен. И Трейси встревожилась. У него явно что-то на уме. Пока они ели, Джеф сообщил:
– Я позвонил из города Гюнтеру. Он получил бриллианты и перевел твою долю на счет в швейцарском банке.
Трейси не удержалась и спросила:
– А почему ты не присвоил все себе?
– Потому что нам пора прекратить игры друг с другом, – серьезно ответил Джеф. – Согласна?
Разумеется, очередное его надувательство. Но Трейси слишком устала, чтобы позволить себе волноваться. И кивнула:
– Согласна.
– Скажи мне свои размеры. Пойду куплю тебе какую-нибудь одежду, – продолжал Джеф. – Голландцы отличаются свободными взглядами, но даже их шокирует, если ты появишься на улице в таком виде.
Трейси плотнее закуталась в одеяло, внезапно осознав свою наготу. Она смутно припоминала, что это Джеф раздел ее и обтирал во время кризиса. Ухаживая за ней, он сильно рисковал. Зачем? Трейси считала, что понимает его. Но теперь подумала: «Я совсем не знаю Джефа. Совсем».
Она заснула.

Днем Джеф принес два полных чемодана с платьями, бельем, ночными рубашками, обувью и косметикой. Там же находились расческа, щетка, фен, зубная щетка и паста. Он купил немного одежды на смену и себе и по дороге домой прихватил «Интернэшнл геральд трибюн». На первой полосе газета напечатала репортаж о краже бриллиантов. Журналист писал, что полиции известно, каким способом совершено ограбление, но воры не оставили никаких следов.
– Можем отправляться домой! – весело воскликнул Джеф. – Осталось подождать, когда ты поправишься.

Скрыть от журналистов шарф с инициалами «Т.У.» предложил Дэниел Купер.
– Мы-то знаем, кому он принадлежит, – сказал он инспектору Треньяну. – Но для обвинения такой улики недостаточно. Ее адвокаты легко докажут, что точно такие же инициалы у многих других женщин, и поднимут нас на смех. – По мнению Купера, полиция уже выставила себя в неприглядном свете, и он подумал: «Господь отдает ее в мои руки».
Американец сидел на жесткой скамье в темной маленькой церкви и молился:
– Отдай ее мне, Отец Небесный. Позволь наказать, чтобы этим я отмыл свои грехи. Зло будет исторгнуто из ее духа, и нагое тело подвергнется бичеванию. – Но стоило Куперу представить Трейси нагой, как он снова ощутил эрекцию и опрометью бросился вон из церкви, боясь, что Всевышний заметит его позор и подвергнет еще большей каре.

Когда Трейси проснулась, в комнате было темно. Она села и зажгла лампу на прикроватном столике. Трейси осталась одна – Джефа нигде не было. Душу сковал страх. Зачем она поверила ему? Какая глупая ошибка! «Он использует меня», – с горечью думала Трейси. Сказал: «Доверься мне», и она доверилась. А он заботился о ней только ради себя. С чего она вообразила, что он к ней не безразличен? Хотела поверить, почувствовать, что она что-то для него значит. Трейси опустилась на подушку, закрыла глаза и подумала: «Я буду о нем скучать. Господи, помоги, я буду о нем скучать».