1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 
Лэнгдон кивнул, вспомнив свое первое посещение этого зала, — тогда он пришел сюда, чтобы послушать классическую музыку в исполнении всемирно известной пианистки Мариэлы Кеймел. Изначально зал предназначался для закрытых политических собраний и аудиенций у великого герцога, однако теперь в нем нередко выступали яркие музыканты или лекторы вроде искусствоведа Маурицио Серачини, а то и устраивались светские рауты — например торжественное открытие музея Гуччи, на котором присутствовало множество знаменитостей. Лэнгдон иногда гадал, как Козимо I отнесся бы к превращению своего строгого зала для аудиенций в площадку для развлечения богатых предпринимателей и звезд из мира моды.
   
Отбросив эти неуместные воспоминания, Лэнгдон перевел взгляд на стены, украшенные гигантскими фресками. Когда-то здесь испытывал новую технику живописи Леонардо да Винчи — его неудавшийся эксперимент привел к тому, что использованные им краски потекли и картина начала буквально таять на глазах. Состоялась здесь и своеобразная художественная дуэль, которую организовали Пьеро Содерини и Макьявелли: они столкнули вместе двух титанов Возрождения, Микеланджело и Леонардо, заказав им фрески на противоположных стенах одного и того же зала.
   
Впрочем, сегодня Лэнгдона больше интересовал другой исторический казус.
   
Cerca trova.
   
— Которая из них Вазари? — спросила Сиена, обводя взглядом стены.
   
— Да почти все, — ответил Лэнгдон. Во время реставрации Вазари и его помощники обновили в зале почти всю живопись, начиная с оригинальных стенных фресок и кончая тридцатью девятью картинами на кессонированном потолке. — Но нам нужна вон та, — добавил он, указывая на фреску в дальнем правом углу. — Это и есть «Битва при Марчано».
   
Батальная сцена кисти Вазари была грандиозна — шириной в тринадцать и высотой в восемь метров. Художник выполнил ее в насыщенной коричнево-зеленой гамме. Воины, кони, пики и знамена смешались в одну хаотическую массу на фоне идиллического холмистого пейзажа.
   
— Вазари, Вазари, — прошептала Сиена. — И где-то там спрятано его тайное послание?
   
Лэнгдон кивнул и прищурился, пытаясь отыскать в верхней части огромной фрески зеленый боевой стяг, на котором Вазари начертал свое загадочное послание — «CERCA TROVA».
   
— Отсюда его почти невозможно разглядеть без бинокля, — сказал он, протягивая руку, — но наверху, ближе к середине, если искать прямо под двумя сельскими домиками на холме, есть крошечный зеленый флаг, и…
   
— Вижу! — воскликнула Сиена, указывая на правую верхнюю четверть картины, точно в нужное место.
   
Лэнгдон позавидовал ее молодым глазам.
   
Рука об руку они подошли к колоссальному полотну, поражающему своим размахом. Наконец-то мы здесь, подумал Лэнгдон. Теперь остается только понять зачем. Он принялся внимательно рассматривать панораму Вазари во всех деталях, и минута-другая протекли в молчании.
   
Если не найду… тогда всех ждет гибель.
   
Дверь у них за спиной скрипнула, и в зал заглянул тот самый служитель с полотером. Вид у него был неуверенный. Сиена весело помахала ему. Служитель пристально посмотрел на них, потом снова закрыл дверь.
   
— У нас мало времени, Роберт, — поторопила Лэнгдона Сиена. — Думайте скорее. Хоть что-нибудь эта картина вам напоминает?
   
Лэнгдон вглядывался в хаос запечатленной Вазари битвы.
   
Истину можно увидеть только глазами смерти.
   
Лэнгдон подумал, не поискать ли на фреске мертвеца, чей невидящий взгляд устремлен на какой-нибудь другой эпизод боя… или даже в другой угол зала. К сожалению, на картине были десятки мертвых тел, но ни одно из них ничем не выделялось, и ни у одного взгляд не был направлен в какую-то определенную точку.
   
Истину можно увидеть только глазами смерти?
   
Он попытался мысленно соединить трупы прямыми линиями и проверить, не возникнет ли какой-нибудь осмысленный рисунок, но и тут его ждало разочарование.
   
Лэнгдон думал с таким напряжением, что у него снова заныло в висках. Где-то в недрах его сознания голос незнакомки с серебристыми волосами по-прежнему шептал: «Ищите, и найдете».
   
«Что я найду?!» — хотелось изо всех сил выкрикнуть Лэнгдону.
   
Он заставил себя закрыть глаза, глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Потом сделал несколько круговых движений плечами и постарался выбросить из головы все связные мысли, чтобы освободить дорогу интуиции.
   
Зарево.
   
Вазари.
   
Cerca trova.
   
Истину можно увидеть только глазами смерти.
   
Интуиция подсказала ему, что он пришел именно туда, куда нужно. И хотя он еще не знал, что ищет, у него возникла твердая уверенность в том, что в самое ближайшее время эта загадка будет разгадана.
   
   
Стоя перед выставочным стендом с красными бархатными панталонами и жилетом, агент Брюдер выругался про себя. Его люди обыскали всю Галерею костюма, но Лэнгдона и Сиены Брукс нигде не было.
   
Служба поддержки по надзору и реагированию, сердито подумал он. Когда это университетскому профессору удавалось сбежать от ПНР? Куда они, черт возьми, могли подеваться?
   
— Все выходы мы перекрыли, — настойчиво повторил один из его подчиненных. — Они могут быть только в парке — все остальное исключено!
   
Конечно, это звучало логично, однако внутренний голос подсказывал Брюдеру, что Лэнгдон и Сиена сумели найти какой-то другой выход.
   
— Поднимайте вертолет заново, — раздраженно бросил он. — И скажите местным властям, чтобы искали не только в парке, но и за его стенами.
   
Черт бы их всех побрал!
   
Его люди бросились выполнять приказание, а Брюдер тем временем достал телефон и позвонил своему руководителю.
   
— Это Брюдер, — сказал он. — Боюсь, у нас серьезная проблема. И даже не одна.
  
  
   
    
Глава 36
   
   
Истину можно увидеть только глазами смерти.
   
Сиена повторяла про себя эту фразу, снова и снова изучая взглядом каждый сантиметр жестокой батальной сцены в надежде заметить что-нибудь особенное.
   
Глаза смерти были повсюду.
   
Какие же из них нам нужны?!
   
Ей пришло в голову, что слова о глазах смерти могут относиться ко всем тем гниющим трупам, которыми усеяла Европу Черная Смерть.
   
По крайней мере это хоть как-то объяснило бы чумную маску…
   
Откуда ни возьмись в памяти Сиены всплыл детский стишок: Розочка в кружочке, в кармашке цветочки. Прах, прах. Всем нам увы и ах!
   
Еще школьницей, в Англии, она часто повторяла этот стишок, пока не узнала, что он родился в Лондоне в пору Великой чумы 1665 года. Розочка в кружочке якобы означала красный гнойник на коже, первый симптом заражения. Заболевшие носили в кармане букетик цветов, чтобы перебить запах своих разлагающихся тел и смрад на улицах города, где ежедневно падали замертво сотни жертв чумы. Тела погибших предавались огню. Прах, прах. Всем нам увы и ах!
   
— Ради любви к Господу! — внезапно выпалил Лэнгдон, резко развернувшись на сто восемьдесят градусов, к противоположной стене.
   
Сиена оглянулась на него.
   
— Что такое?
   
— Так называется произведение искусства, которое здесь когда-то выставлялось. «Ради любви к Господу».
   
На глазах у недоумевающей Сиены Лэнгдон торопливо пересек зал и попытался открыть небольшую стеклянную дверь в стене. Она была заперта. Тогда он прижался носом к стеклу, загородил лицо ладонями с обеих сторон, чтобы не мешал лишний свет, и стал вглядываться внутрь.
   
Что бы он там ни высматривал, Сиена очень надеялась, что это не займет много времени: давешний служитель только что снова возник на пороге зала, и вид Лэнгдона, вынюхивающего что-то у закрытой двери, похоже, пробудил в нем нешуточные подозрения.
   
Сиена опять жизнерадостно помахала ему. Служитель наградил ее долгим холодным взглядом, но потом все же скрылся.
   
   
Lo Studiolo[24].
   
За стеклянной дверью, прямо напротив загадочных слов «cerca trova» в Зале Пятисот, спряталась крошечная каморка без окон. Задуманная Вазари как потайной кабинет для Франческо I, это прямоугольная комнатка с округлым потолком, и вошедшему в нее кажется, будто он угодил в огромный ларец с сокровищами.
   
А сокровищ здесь и вправду немало. На стенах теснится больше трех десятков уникальных картин — они висят так плотно, что между ними практически нет свободного места. «Падение Икара», «Аллегория сна», «Природа, вручающая Прометею кристалл кварца»…
   
Вглядываясь сквозь стекло в эту полную шедевров комнату, Лэнгдон тихонько прошептал: «Глаза смерти».
   
Впервые Лэнгдон попал в Студиоло несколько лет назад вместе с частной экскурсией по тайным ходам дворца. Тогда он с удивлением узнал, что дворец буквально пронизан целой сетью скрытых переходов и лестниц, причем несколько потайных дверей находятся за картинами, украшающими стены Студиоло.
   
Однако сейчас его интерес был вызван отнюдь не потайными ходами. Лэнгдону вспомнился дерзкий образчик современного искусства, который он когда-то видел именно в этой комнате. «Ради любви к Господу» Дэмиена Херста и прежде оценивали по-разному, а когда его выставили в знаменитом Студиоло, это вызвало прямо-таки бурю возмущения.
   
Творение Херста представляло собой человеческий череп в натуральную величину, изготовленный из цельного куска платины и инкрустированный восемью тысячами сверкающих бриллиантов, которые покрывали всю его поверхность без малейшего промежутка. Эффект получился ошеломительный. Пустые глазницы черепа сияли светом и жизнью, создавая тревожный контраст противоположных символов — жизни и смерти… ужаса и красоты. Хотя бриллиантовый череп работы Херста давно уже убрали из Студиоло, воспоминание о нем подсказало Лэнгдону одну любопытную идею.
   
Глаза смерти, подумал он. Уж не на череп ли намекает эта фраза?
   
В дантовском «Аде» черепов сколько угодно. Достаточно вспомнить хотя бы жестокое наказание графа Уголино в последнем круге: за свои грехи он обречен вечно глодать череп предателя-архиепископа.
   
Может быть, нам нужно найти какой-то череп?
   
Лэнгдон знал, что Студиоло устроен по принципу кунсткамеры, или «кабинета редкостей». Почти все картины в нем закреплены на петлях и поворачиваются, открывая тайники, в которых герцог когда-то держал всякие приглянувшиеся ему вещицы — красивые перья, образцы редких минералов, окаменелую раковину наутилуса и даже, если верить слухам, берцовую кость монаха, отделанную толченым серебром.
   
Правда, Лэнгдон подозревал, что все тайники давным-давно очищены от своего интересного содержимого, а ни о каком другом черепе, кроме херстовского, он в связи с этой комнатой никогда не слыхал.
   
Его размышления были прерваны неожиданным звуком: в дальнем конце зала громко хлопнула дверь. Потом за его спиной послышались быстрые приближающиеся шаги.
   
— Signore! — раздался сердитый голос. — Il salone non è aperto![25]
   
Обернувшись, Лэнгдон увидел, что к нему направляется одна из смотрительниц — миниатюрная женщина с коротко подстриженными русыми волосами. Кроме того, она была беременна — чуть ли не на девятом месяце. Она энергично шагала к ним, постукивая пальцем по наручным часикам. Подойдя ближе, она встретилась с Лэнгдоном глазами и вдруг встала как вкопанная, прижав ко рту ладонь.
   
— Профессор Лэнгдон! — воскликнула она со смущенным видом. — Ради Бога, простите! Мне не сказали, что вы здесь. Как хорошо, что вы снова к нам заглянули!
   
Лэнгдон похолодел от страха.
   
Он был совершенно уверен, что никогда прежде не видел эту женщину.
  
  
   
    
Глава 37
   
   
— А вас прямо не узнать, профессор! — выпалила смотрительница. Она говорила по-английски, но с акцентом. — Это все ваша одежда. — Она тепло улыбнулась и наградила лэнгдоновский пиджак от Бриони одобрительным кивком. — Очень стильно. Вы теперь как настоящий итальянец.
   
У Лэнгдона совсем пересохло во рту, однако он кое-как выдавил из себя вежливую улыбку.
   
— Доброе утро, — пробормотал он. — Как ваше здоровье?
   
Она рассмеялась, поглаживая живот.
   
— Так себе. Маленькая Каталина всю ночь брыкалась. — Она с озадаченным видом оглядела зал. — Дуомино не предупредил, что вы сегодня вернетесь. Наверно, он с вами?
   
Дуомино? Лэнгдон абсолютно не представлял себе, о ком она говорит.
   
Заметив его смятение, незнакомка отпустила смешок.
   
— Да вы не волнуйтесь, во Флоренции его все только так и зовут. Он не обижается. — Она снова огляделась вокруг. — Это он вас впустил?
   
— Он самый, — подтвердила Сиена, подходя к ним с другой стороны зала, — но у него деловая встреча за завтраком. Он сказал, вы не будете возражать, если мы тут немножко побродим. — Она дружелюбно протянула смотрительнице руку. — Я Сиена, сестра Роберта.
   
Та ответила ей весьма официальным рукопожатием.
   
— А я Марта Альварес. Ну и повезло же вам — иметь в личных экскурсоводах самого Роберта Лэнгдона!
   
— Да уж! — с энтузиазмом откликнулась Сиена, закатывая глаза. — Он такой умница!
   
Наступила неловкая пауза — женщина пристально разглядывала Сиену.
   
— Странно, — сказала она наконец. — Не вижу никакого фамильного сходства. Разве что рост…
   
Лэнгдон почуял, что надвигается катастрофа. Теперь или никогда.
   
— Марта, — вмешался он, надеясь, что правильно расслышал ее имя, — мне ужасно неловко вас беспокоить, но… думаю, вы сами догадываетесь, зачем я здесь.
   
— Честно говоря, нет, — прищурившись, ответила та. — Хоть убейте, не могу понять, что вам здесь понадобилось.
   
Сердце Лэнгдона пустилось в галоп. Наступила неловкая тишина, и он почувствовал, что сейчас его окончательно прижмут к стенке. Но вдруг Марта расплылась в широкой улыбке и громко расхохоталась.
   
— Шучу, профессор! Конечно, я догадалась, зачем вы пришли! Если уж быть откровенной, не знаю, чем она вас так очаровала, но после того, как вчера вечером вы с Дуомино провели наверху чуть ли не целый час, естественно предположить, что вы захотели показать ее своей сестре!
   
— Да-да… — выдавил он. — Совершенно верно. Я бы очень хотел показать ее Сиене… если только это вас не затруднит.
   
Марта взглянула на балкон на уровне второго этажа и пожала плечами:
   
— Нисколько. Я все равно туда и шла.
   
С сильно бьющимся сердцем Лэнгдон тоже посмотрел на балкон в конце зала. Я был там вчера вечером? Этого он не помнил, хотя и знал, что балкон — расположенный, между прочим, в точности на той же высоте, что и надпись «cerca trova», — служит входом в музей, где ему не раз доводилось бывать.
   
Марта уже собиралась двинуться туда через весь зал, но вдруг остановилась, словно ей в голову пришла новая неожиданная мысль.
   
— Извините, профессор, но вам не кажется, что вашу милую сестру лучше было бы развлечь чем-нибудь повеселее?
   
Лэнгдон растерялся.
   
— А мы идем смотреть что-то мрачное? — спросила Сиена. — Что именно? Он мне не говорил.
   
Марта лукаво улыбнулась Лэнгдону.
   
— Ну что, профессор, сказать вашей сестре, или вы сами скажете?
   
Лэнгдон тут же ухватился за подвернувшуюся возможность.
   
— Конечно, Марта, объясните ей все!
   
Марта повернулась к Сиене и заговорила медленно и внятно:
   
— Не знаю, что вы слышали от брата, но мы идем наверх, в музей, смотреть очень необычную маску.
   
Сиена широко раскрыла глаза.
   
— Какую? Одну из тех жутких чумных масок, которые носят на карнавале?
   
— Хорошая попытка, — сказала Марта, — но не угадали. Речь не о чумной маске, а о другой — из тех, что называют посмертными.
   
Маска смерти! Не сдержавшись, Лэнгдон тихонько ахнул, и Марта нахмурилась, явно решив, что он пытается ради пущего эффекта еще больше напугать сестру.
   
— Не слушайте брата, — сказала она. — В прошлом посмертные маски делались довольно часто. По сути говоря, такая маска — это просто гипсовый слепок с лица только что умершего человека.
   
Маска смерти. Впервые после того, как Лэнгдон очнулся во Флоренции, в окутавшем его тумане словно блеснул яркий свет. «Ад» Данте… cerca trova… увидеть глазами смерти. Посмертная маска!
   
— И с кого же сняли маску, которая хранится у вас? — спросила Сиена.
   
Лэнгдон положил руку ей на плечо и ответил, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее:
   
— С одного знаменитого итальянского поэта. Его звали Данте Алигьери.
  
  
   
    
Глава 38
   
   
Средиземноморское солнце ярко освещало палубу «Мендация», тихо покачивающегося на плавных волнах Адриатики. Борясь с усталостью, шеф осушил вторую стопку виски и устремил в окно кабинета рассеянный взгляд.
   
Из Флоренции снова поступили плохие вести.
   
Возможно, причину этого следовало искать в спиртном, которого шеф отведал впервые за много лет, но его вдруг охватило странное чувство бессилия и потерянности… словно на его судне отказали двигатели и оно бесцельно плыло туда, куда влекли его ветер и течение.
   
Шефу это чувство было внове. В его мире существовал надежный компас — протокол, — который неизменно указывал верный путь. Протокол всегда позволял шефу принимать трудные решения без колебаний и оглядки назад.
   
Именно протокол потребовал отстранения Вайенты, и шеф пошел на этот шаг не раздумывая. Когда кризис останется позади, я с ней разберусь.
   
Именно протокол требовал, чтобы шеф знал о каждом из своих клиентов как можно меньше. Он давным-давно решил, что Консорциум не обязан судить их с моральной точки зрения.
   
Делай то, что от тебя требуют.
   
Доверяй клиенту.
   
Не задавай вопросов.
   
Подобно руководителям многих компаний, шеф всего лишь предоставлял желающим определенный набор услуг в расчете на то, что они будут пользоваться этими услугами в рамках закона. В конце концов, «Вольво» не может гарантировать, что озабоченные мамаши не будут гонять перед школами на повышенной скорости, а «Делл» не несет ответственности за тех, кто через их компьютеры взламывает банковские счета.
   
Теперь, когда все летело под откос, шеф проклинал про себя человека, которому он так безоговорочно доверял и через которого роковой клиент вышел на Консорциум.
   
«Вы легко заработаете на нем кучу денег, — уверял его этот человек. — Ведь он настоящий гений, звезда в своей области, и притом богат до неприличия. Ему только и надо что исчезнуть на годик-другой. Он хочет купить немного времени, чтобы по секрету от всех воплотить в жизнь один важный проект».
   
Не долго думая шеф дал согласие. Прятать людей на большой срок всегда было выгодно, и к тому же он доверял интуиции своего хорошего знакомого.
   
Как и ожидалось, они заработали кучу денег.
   
Но легко им было только до прошлой недели.
   
Теперь, в разгар неразберихи, возникшей по вине этого клиента, шеф ходил кругами вокруг бутылки с шотландским виски и считал дни, оставшиеся до того момента, когда их обязательства перед ним будут выполнены целиком.
   
Телефон на столе зазвонил, и шеф увидел, что это звонок по внутренней линии от Ноултона, одного из его лучших координаторов.
   
— Да, — ответил он.
   
— Сэр, — начал Ноултон, и шеф уловил в его голосе легкое смущение. — Простите, что беспокою вас по такому поводу, но вы, должно быть, знаете, что мы взяли на себя обещание завтра выложить в Интернет оставленный нам видеофайл.
   
— Знаю, — ответил шеф. — Вы его подготовили?
   
— Да, но я подумал, что вы, возможно, захотите просмотреть его перед отправкой.
   
Шеф помедлил — такого он не ожидал.
   
— Неужели автор файла прямо ссылается на нашу организацию или как-либо иначе нас компрометирует?
   
— Нет, сэр, но содержание этой записи весьма необычно. Клиент появляется на экране и говорит…
   
— Стойте, — скомандовал шеф, ошеломленный тем, что старший координатор осмеливается предложить такое грубое нарушение протокола. — Содержание записи не имеет ни малейшего значения. Что бы ни снял наш клиент, он волен сделать свой фильм достоянием гласности — все равно, с нами или без нас. Клиент с легкостью мог бы произвести рассылку автоматически, но он нанял нас. Он заплатил нам. Он доверился нам.
   
— Да, сэр, — ответил Ноултон.
   
— А вас наняли не кинокритиком, — предостерег его шеф. — Ваша работа — выполнять обещания. Вот и выполняйте.
   
   
Вайента ждала на Понте Веккьо, ощупывая своим цепким взглядом каждого из сотен туристов, пересекающих реку. Она не теряла сосредоточенности и была уверена, что Лэнгдон не проходил мимо нее, но жужжание вертолета давно стихло — очевидно, он выполнил свою задачу.
   
Наверное, Брюдер все-таки поймал Лэнгдона.
   
Она неохотно вернулась мыслями к мрачной перспективе расследования, которое Консорциум должен был провести по ее делу. Если там не придумают чего-нибудь похуже.
   
Вайента снова вспомнила двух отстраненных агентов… тех, о ком она так больше никогда и не слышала. Они просто устроились на другую работу, успокаивала она себя. Однако внутренний голос упорно нашептывал ей, что надежнее всего сейчас было бы уехать, затеряться где-нибудь в тосканских холмах и начать новую жизнь — в конце концов, все необходимые для этого навыки у нее имелись.
   
Но долго ли я смогу от них скрываться?
   
Очень и очень многие убедились на собственном опыте: если Консорциум взял тебя на прицел, играть с ним в прятки бессмысленно. Рано или поздно тебя все равно найдут.
   
Вайенте никак не верилось, что двенадцать лет верной службы пошли псу под хвост из-за цепочки несчастных случайностей. Неужели моей карьере и вправду суждено оборваться так нелепо? Целый год она неусыпно следила за тем, чтобы зеленоглазый клиент Консорциума получал требуемое. Я не виновата, что он покончил жизнь самоубийством, бросившись с башни… но получается, что он увлек с собой и меня.
   
Она могла заслужить прощение одним-единственным способом — опередив Брюдера… но ей с самого начала было понятно, насколько это шаткая надежда.
   
Вчера мне дали последний шанс, а я его упустила.
   
Уныло повернувшись к своему мотоциклу, Вайента вдруг услышала едва уловимый звук… уже знакомое тонкое жужжание.
   
Озадаченная, она посмотрела вверх. К ее изумлению, вертолет-разведчик снова поднялся в воздух — на этот раз у дальнего конца палаццо Питти. На глазах у Вайенты крошечный аппаратик принялся лихорадочно кружить над дворцом.
   
Это могло означать только одно.
   
Они еще не поймали Лэнгдона!
   
Но где же он, черт возьми?
   
   
Пронзительный визг над головой вновь выдернул доктора Элизабет Сински из горячечного забытья. Вертолет опять в небе? Но я думала…
   
Она подвинулась поудобнее на заднем сиденье фургона, рядом со своим молодым сопровождающим. Потом снова смежила веки, борясь с болью и тошнотой. Но сильнее всего ее мучил страх.
   
Время уже на исходе.
   
Хотя ее враг разбился насмерть, бросившись с башни, она по-прежнему видела во сне его фигуру и слышала голос, поучающий ее в полутемном кабинете Совета по международным отношениям.
   
Кто-то должен пойти на решительные действия, заявил он, сверкая зелеными глазами. Если не мы, то кто же? Если не сейчас, то когда?
   
Напрасно она не остановила его сразу, когда у нее была такая возможность! После той памятной встречи Элизабет, вся кипя, помчалась по Манхэттену в аэропорт Кеннеди. Ей не терпелось выяснить, кто этот полоумный, с которым ее свела судьба, и она вынула телефон, чтобы взглянуть на его сделанную напоследок фотографию.
   
Найдя ее, она не сдержалась и ахнула. Доктор Элизабет Сински прекрасно знала этого человека. Плюсом было то, что за ним ничего не стоило проследить. Минусом — что он был гением в своей области и при желании мог натворить уйму бед.
   
Нет ничего более плодотворного… и более разрушительного… чем блестящий ум, сосредоточенный на одной цели.
   
За полчаса дороги в аэропорт она успела обзвонить сотрудников и добиться того, чтобы все соответствующие организации — ЦРУ, американский и европейский Центры профилактики и контроля заболеваний и их филиалы по всему свету — включили этого человека в списки потенциальных биотеррористов.
   
Это все, что я могу сделать, пока не доберусь до Женевы, подумала она.
   
Измученная, она подошла к стойке и протянула регистраторше свой билет вместе с паспортом.
   
— А, доктор Сински, — с улыбкой сказала та. — Вам только что оставил записочку один очень симпатичный джентльмен.
   
— Простите? — Элизабет не помнила, чтобы сообщала кому-то номер своего рейса.
   
— Такой высокий, — продолжала девушка. — Зеленоглазый.
   
От изумления Элизабет выронила сумку. Он здесь? Но как?!
   
Резко обернувшись, она окинула взглядом лица других пассажиров.
   
— Он уже ушел, — сказала регистраторша, — но просил передать вам вот это. — И подала Элизабет сложенный листок бумаги.
   
Дрожащими руками Элизабет развернула листок и прочла написанные четким почерком строки. Это было знаменитое высказывание Данте Алигьери.
   
    
Самое жаркое место в аду
    
предназначено тем,
    
кто в пору морального кризиса
    
сохраняет нейтральность.
   
  
  
   
    
Глава 39
   
   
Марта Альварес устало посмотрела на крутую лестницу, ведущую из Зала Пятисот в музей на втором этаже.
   
Posso farcela, сказала она себе. Я смогу.
   
Марта отвечала в администрации палаццо Веккьо за все, что было связано с культурой и искусством, а потому взбиралась на эту лестницу бесчисленное множество раз, но теперь, на девятом месяце беременности, это давалось ей с большим трудом.
   
— А может, все-таки воспользуемся лифтом? — с тревогой спросил у нее Роберт Лэнгдон, кивая на маленький лифт поблизости, который недавно установили для посетителей с ограниченными возможностями.
   
Марта благодарно улыбнулась, но отрицательно покачала головой.
   
— Я же вчера говорила: доктор считает, что умеренные нагрузки полезны для ребенка. А кроме того, профессор, я знаю, что у вас клаустрофобия.
   
Услышав ее ответ, Лэнгдон почему-то слегка растерялся.
   
— Ах да, простите. Я и забыл, что сказал вам об этом.
   
Теперь растерялась Марта. Забыл? Да ведь после этого прошло меньше двенадцати часов, и мы обсудили тот давний случай, который вызвал вашу клаустрофобию, во всех подробностях!
   
Прошлым вечером патологически тучный спутник Лэнгдона по прозвищу Дуомино предпочел подняться в музей на лифте, а Лэнгдон с Мартой выбрали лестницу. По дороге Лэнгдон в красках описал ей, как упал в детстве в заброшенный колодец, и признался, что с тех пор испытывает невыносимый страх в любом тесном помещении.
   
Сейчас младшая сестра Лэнгдона легко взбежала по ступеням — они только и успели что проводить глазами ее болтающийся белокурый хвостик, — а сам Лэнгдон с Мартой поднимались медленно, то и дело останавливаясь, чтобы Марта могла перевести дыхание.
   
— Странно, что вам захотелось снова посмотреть на эту маску, — сказала она. — По сравнению со всем остальным, что есть во Флоренции, не такая уж она интересная.
   
Лэнгдон уклончиво пожал плечами.
   
— Я просто Сиене хотел показать. Кстати, спасибо, что еще раз пустили нас в неурочное время.
   
— Пустяки.
   
Одной лэнгдоновской репутации уже хватило бы для того, чтобы вчера вечером открыть ему галерею, но поскольку с ним был еще и сам Дуомино, у Марты просто не оставалось выбора.
   
Иньяцио Бузони по прозванию Дуомино был крупным авторитетом во флорентийских культурных кругах. Много лет возглавлявший музей Опера-дель-Дуомо, Иньяцио курировал все вопросы, связанные с главной исторической достопримечательностью города — огромным собором с красным куполом, который всегда был на первом плане не только в панораме, но и в истории Флоренции. Горячая любовь к этому сооружению вкупе с весом почти в сто восемьдесят килограммов и постоянно красным лицом и заслужили ему прозвище Дуомино, что означает «маленький собор».
   
Марта понятия не имела, как Лэнгдон познакомился с Дуомино, однако прошлым вечером флорентиец позвонил ей и сказал, что хочет привести во дворец гостя, чтобы в тишине и без помех осмотреть посмертную маску Данте. Этот загадочный гость оказался прославленным американским символогом и искусствоведом Робертом Лэнгдоном, и Марта проводила друзей на галерею, гордая тем, что удостоилась чести принимать двух таких знаменитостей.
   
Теперь, одолев наконец все ступени, Марта уперла руки в бока и сделала пару глубоких вдохов. Сиена уже стояла у перил, оглядывая Зал Пятисот сверху.
   
— Моя любимая точка обзора, — немного отдышавшись, сообщила Марта. — Отсюда фрески выглядят совсем по-другому. Наверно, брат говорил вам о таинственном указании, которое спрятано вон там? — Она протянула руку.
   
Сиена азартно кивнула:
   
— «Cerca trova».
   
Марта украдкой посматривала на Лэнгдона, который тоже подошел к балюстраде. На свету, льющемся из окон мезонина, было видно, что он далеко не так импозантен, как прошлым вечером. Ей нравился его новый костюм, но ему самому не мешало бы побриться, да и вообще он выглядел бледным и усталым. Даже его волосы, вчера пышные и густые, сегодня были спутанными, как будто он не успел принять душ.
   
Опасаясь, что профессор заметит ее изучающий взгляд, Марта снова повернулась к фреске.
   
— Мы стоим почти прямо напротив этой надписи, — сказала она. — Если постараться, отсюда ее можно разглядеть и без бинокля.
   
Но сестру Лэнгдона это не слишком заинтриговало.
   
— Лучше расскажите мне о посмертной маске Данте. Почему она здесь, в палаццо Веккьо?
   
Какой брат, такая и сестра, вздохнула про себя Марта. Далась им эта маска! Правда, посмертная маска Данте и впрямь имела очень странную историю, и Лэнгдон был не первым, кто проявил к ней чуть ли не маниакальный интерес.
   
— Ответьте для начала, что вы знаете о Данте?
   
Симпатичная блондинка пожала плечами:
   
— Только то, чему учат в школе. Данте — итальянский поэт, прославившийся в первую очередь книгой «Божественная комедия», где он описал свое воображаемое путешествие в ад.
   
— Отчасти правильно, — откликнулась Марта. — В своей поэме Данте благополучно выбирается из ада, проходит чистилище и наконец попадает в рай. Если вы когда-нибудь прочтете «Божественную комедию», то увидите, что его путешествие соответственно делится на три части — по-итальянски они называются «Inferno», «Purgatorio» и «Paradiso». — Марта жестом пригласила их следовать за собой ко входу в музей. — Впрочем, то, что его маска хранится в палаццо Веккьо, абсолютно никак не связано с «Божественной комедией». Тут все дело в реальных исторических событиях. Данте жил во Флоренции и любил ее так сильно, как только можно любить свою родину. Он был человеком известным и влиятельным, но политическая обстановка изменилась, а Данте поддерживал проигравшую сторону и потому подвергся бессрочному изгнанию.
   
Недалеко от входа в музей Марта остановилась перевести дух. Снова уперев руки в бока, она распрямилась, чуть откинула голову назад и заговорила снова:
   
— Некоторые считают именно изгнание Данте причиной того, что у его посмертной маски такой грустный вид, но у меня другая теория. Я немножко романтик, и мне кажется, что эта грусть имеет больше отношения к женщине по имени Беатриче. Видите ли, всю жизнь Данте был страстно влюблен в женщину, которую звали Беатриче Портинари. Но, как это ни печально, она вышла за другого — и в результате Данте остался не только без родного города, но и без своей возлюбленной. Его пылкая любовь к Беатриче стала центральной темой «Божественной комедии».
   
— Любопытно, — сказала Сиена, хотя по ее тону было ясно, что она пропустила мимо ушей все до последнего слова. — И все же я так и не поняла, почему эту маску держат здесь, во дворце?
   
Настойчивость молодой женщины показалась Марте странной и даже граничащей с неприличием.
   
— Дело в том, — пояснила она, двинувшись дальше, — что запрет на возвращение Данте во Флоренцию остался в силе и после его смерти, поэтому его похоронили в Равенне. Но поскольку главная любовь его жизни, Беатриче, была похоронена во Флоренции и поскольку сам Данте безумно любил Флоренцию, привезти сюда его посмертную маску казалось естественным — своего рода данью уважения этому великому человеку.
   
— Понимаю, — сказала Сиена. — А почему выбрано именно это здание?
   
— Палаццо Веккьо — стариннейший символ Флоренции, а в эпоху Данте он и вовсе был сердцем города. В нашем соборе даже есть знаменитая картина, на которой изгнанный Данте стоит под стенами города, а на заднем плане высится дорогая его сердцу дворцовая башня. Словом, хранить здесь его посмертную маску — это во многих отношениях то же самое, что позволить ему наконец вернуться на родину.
   
— Красиво, — сказала Сиена. Похоже, она полностью удовлетворила свое любопытство. — Большое спасибо за лекцию!
   
Марта подошла к двери музея и стукнула три раза.
   
— Sono io, Marta! Buongiorno![26]
   
Внутри зазвенели ключами, и дверь открылась. На пороге стоял пожилой охранник — он устало улыбнулся Марте и взглянул на свои часы.
   
— Ė un po’ presto[27], — сказал он.
   
Вместо объяснения Марта кивнула на Лэнгдона, и лицо охранника тут же просветлело.
   
— Signore! Bentornato![28]
   
— Grazie, — вежливо ответил Лэнгдон, проходя мимо него в музей.
   
Они пересекли небольшой вестибюль, после чего охранник отключил сигнализацию и отпер другую дверь, более основательную. Распахнув ее, он отступил в сторону, взмахнул рукой и воскликнул:
   
— Ecco il museo![29]
   
Улыбнувшись в знак благодарности, Марта повела своих гостей внутрь.
   
Раньше здесь находились правительственные учреждения, а потому вместо анфилады просторных музейных залов гости очутились в лабиринте небольших по размеру комнат и коридоров, обнимающем половину всего здания.
   
— Посмертная маска Данте за углом, — сказала Марта Сиене. — Она выставлена в узком помещении, которое называется l’andito, — по сути, это просто переход между двумя комнатами побольше. Маска лежит в старинном шкафчике у стены, и ее не видно, пока не окажешься прямо перед ней. Из-за этого многие посетители проходят мимо, так ее и не заметив!
   
Лэнгдон прибавил шагу, устремив взгляд прямо вперед, как будто маска притягивала его с волшебной силой. Тихонько подтолкнув Сиену локтем, Марта шепнула ей:
   
— Очевидно, вашего брата интересует только эта маска, но раз уж вы здесь, вам обязательно надо взглянуть еще хотя бы на бюст Макьявелли и на Mappa mundi, глобус в нашем Зале карт.
   
Сиена вежливо кивнула, но не замедлила хода, тоже глядя прямо вперед. Марта еле за ней поспевала. Когда они дошли до третьей комнаты, она уже немного отстала, а потом и вовсе остановилась.
   
— Профессор! — окликнула она Лэнгдона, тяжело дыша. — А вы не хотите… показать своей сестре другие экспонаты… пока мы идем к маске?
   
Лэнгдон рассеянно оглянулся, словно вернувшись в настоящее из какого-то мысленного далека.
   
— Прошу прощения?
   
Ловя ртом воздух, Марта показала на ближайший стенд.
   
— Например… одно из первых… печатных изданий «Божественной комедии»?
   
Заметив наконец, как Марта утирает лоб и переводит дух, Лэнгдон страшно устыдился.
   
— Извините меня, Марта! Конечно, мы с удовольствием взглянем.
   
Он поспешил обратно, и Марта подвела их к старинной витрине. Там лежала потертая книга в кожаном переплете, открытая на титульной странице. Надпись с изящными виньетками гласила: «La Divina Commedia: Dante Alighieri».
   
— Невероятно, — сказал Лэнгдон. В его голосе слышалось удивление. — Я узнаю фронтиспис. А я и не знал, что у вас есть оригинал нумейстеровского издания.
   
Не могли вы этого не знать, подумала Марта. Я же показывала вам его вчера вечером!
   
— В тысяча четыреста семьдесят втором году, — торопливо объяснил Лэнгдон Сиене, — Иоганн Нумейстер выпустил первое печатное издание этой поэмы. Было напечатано несколько сот экземпляров, но сохранилось всего около десятка. Они исключительно редкие.
   
Марте пришло в голову, что Лэнгдон просто хочет порисоваться перед младшей сестрой и потому притворяется, будто видит эту книгу в первый раз. Для профессора, снискавшего всеобщее уважение не только научными заслугами, но и своей скромностью, такое поведение выглядело весьма странным.
   
— Этот экспонат мы временно позаимствовали из Лауренцианы, — сказала Марта. — Если вы с Робертом еще не были в этой библиотеке, сходите обязательно. У них очень эффектная лестница, спроектированная самим Микеланджело, — она ведет в первый в мире общественный читальный зал. Поначалу книги в нем буквально приковывались к сиденьям, чтобы их никто не унес. Конечно, многие из этих книг были единственными в мире.
   
— Потрясающе, — откликнулась Сиена, косясь в глубь музея. — А к маске, значит, туда?
   
Куда она спешит? Марта еще не успела толком отдышаться.
   
— Да, но тут есть еще кое-что интересное. — Она показала на маленькую лестницу за нишей, уходящую в потолок. — По этой лесенке можно подняться на смотровую площадку под крышей, откуда знаменитый подвесной потолок Вазари виден сверху. Я могу подождать вас здесь, пока вы…
   
— Пожалуйста, Марта, — перебила ее Сиена. — Мне очень хочется взглянуть на маску. К сожалению, у нас маловато времени.
   
Марта недоуменно воззрилась на эту молодую красивую женщину. Ей очень не нравилась современная манера называть по имени полузнакомых людей. Я синьора Альварес, мысленно возмутилась она. И между прочим, делаю тебе одолжение. Но вслух она сказала только:
   
— Хорошо, Сиена. Идемте.
   
Ведя Лэнгдона и его сестру дальше по анфиладе музейных помещений, Марта больше не тратила времени на ученые комментарии. Прошлым вечером Лэнгдон с Дуомино почти полчаса не выходили из узкого андито, где была выставлена маска Данте. Заинтригованная таким интересом гостей к этой маске, Марта спросила у них, чем он вызван — уж не теми ли странными событиями, которые происходили вокруг нее в течение последнего года? Лэнгдон и Дуомино уклонились от прямого ответа.
   
По дороге к андито Лэнгдон принялся объяснять сестре простую технику изготовления посмертных масок. Марта с удовольствием отметила про себя, что сейчас профессор говорит без тени фальши — не то что минуту назад, когда он прикинулся, будто видит их экземпляр «Божественной комедии» первый раз в жизни.
   
— Вскоре после смерти, — рассказывал Лэнгдон, — лицо усопшего смазывают оливковым маслом. Затем на него наносят слой влажного гипса, закрывая все — рот, нос, глаза — от линии волос до самой шеи. Затвердевший гипс легко снимается и используется в качестве формы, в которую заливают свежий гипсовый раствор. Затвердев в свою очередь, он образует точную копию лица покойного. Особенно часто таким способом запечатлевали внешность гениев и других знаменитостей. Данте, Шекспир, Вольтер, Тассо, Китс — со всех них были сняты посмертные маски.
   
— Вот мы и пришли, — провозгласила Марта у входа в андито. Отступив в сторонку, она жестом пригласила Лэнгдона и его сестру войти первыми. — Маска в шкафчике у стены по левую руку. За ограждение просьба не заходить.
   
— Спасибо. — Сиена ступила в узкий коридор, подошла к шкафчику и заглянула внутрь. Глаза ее широко распахнулись, и она оглянулась на брата с выражением неподдельного ужаса.
   
Марта наблюдала такую реакцию тысячу раз. Увидев маску, многие посетители невольно отшатывались — изборожденное морщинами лицо Данте с крючковатым носом и закрытыми глазами и впрямь выглядело жутковато.
   
Догнав Сиену, Лэнгдон тоже заглянул в шкафчик — и тоже отпрянул от него с удивленным видом.
   
Марта поморщилась. Che esagerato[30]. Она вошла в андито следом за ними. Но стоило ей, в свою очередь, посмотреть в шкафчик, как у нее вырвался испуганный возглас. Oh mio Dio![31]
   
Марта Альварес ожидала, что из шкафчика на нее взглянет знакомое мертвое лицо Данте, однако увидела лишь атласную внутреннюю обивку и крючок, на котором обычно висела маска.
   
Зажав рот ладонью, Марта в ужасе уставилась на пустой шкафчик. Ей стало трудно дышать, и она машинально оперлась на один из столбиков ограждения. Наконец она оторвала взгляд от опустевшего стенда и кинулась к главному входу в музей, где еще должна была дежурить ночная охрана.
   
— La maschera di Dante! — завопила она как безумная. — La maschera di Dante è sparita![32]
  
  
   
    
Глава 40
   
   
Вся дрожа, Марта Альварес стояла перед опустевшим шкафчиком. Она надеялась, что узел, который все туже завязывается у нее в животе, — симптом паники, а не начало родовых схваток.
   
Посмертная маска Данте пропала!
   
Двое охранников уже прибежали в андито, увидели пустой стенд и развернули бурную деятельность. Один бросился в дежурку проверять записи камер видеонаблюдения за прошлый вечер, а второй только что закончил телефонный разговор с полицией.
   
— La polizia arrivera tra venti minuti![33] — сообщил он Марте, повесив трубку.
   
— Venti minuti?! — возмутилась она. Через двадцать минут?! — У нас украли бесценное произведение искусства!
   
Охранник объяснил, что вся городская полиция сейчас работает в авральном режиме и найти свободного человека, который мог бы приехать и начать расследование, не так просто.
   
— Che cosa potrebbe esserci di più grave?! — гневно воскликнула она. Что может быть серьезнее?!
   
Лэнгдон с Сиеной обменялись беспокойными взглядами, и Марта поняла, что ее гости перегружены впечатлениями. И неудивительно! Зайдя в музей всего лишь для того, чтобы мельком взглянуть на маску, они угодили в самую гущу суматохи, вызванной серьезнейшей кражей. Вчера вечером или ночью кто-то проник в галерею и украл посмертную маску Данте.
   
Марта знала, что в музее есть намного более ценные экспонаты, и убеждала себя, что худа без добра не бывает. Их ведь тоже могли украсть! Однако это была первая кража за всю историю музея. А я даже не знаю, что положено делать в таких случаях!
   
На Марту вдруг накатила слабость, и она снова оперлась на столбик с канатом.
   
Оба охранника с растерянным видом перечислили Марте все события минувшего вечера и свои собственные действия. Примерно в десять Марта привела в музей Лэнгдона и Дуомино. Чуть позже все трое вышли вместе. Охранники снова заперли двери, включили сигнализацию — и, насколько им было известно, никто больше не входил в галерею и не выходил оттуда вплоть до настоящего момента.
   
— Это невозможно! — сердито воскликнула Марта по-итальянски. — Когда мы втроем вышли из музея вчера вечером, маска была на месте, а это значит, что кто-то побывал в галерее после нас!
   
Охранники только беспомощно разводили руками.
   
— Noi non abbiamo visto nessuno![34]
   
Зная, что полиция уже в пути, Марта отправилась в дежурную комнату охраны так быстро, как только позволяла ее беременность. Лэнгдон с Сиеной, охваченные волнением, зашагали за ней.
   
Видеокамеры, подумала Марта. Уж они-то покажут нам, кто заходил сюда прошлой ночью!
   
   
А в трех кварталах от дворца Вайента отступила в тень при виде двух полицейских, которые пробирались сквозь толпу, показывая прохожим фотографии Лэнгдона.
   
Когда участники облавы были неподалеку от Вайенты, у одного из них заработала рация — передавали обычную информационную сводку. Диспетчер говорил коротко и по-итальянски, но Вайента уловила суть: если в районе палаццо Веккьо есть свободные полицейские, они должны выйти на связь, потому что в музее дворца произошло ЧП.
   
Двое с рацией не обратили на этот призыв ровно никакого внимания, но Вайента сразу навострила уши.
   
В музее палаццо Веккьо?
   
Вчерашнее фиаско — то самое, из-за которого ее карьера теперь висела на ниточке, — случилось как раз в переулке рядом с палаццо Веккьо.
   
Тем временем рация продолжала вещать. Сильные помехи мешали разобрать, о чем идет речь, однако два слова прозвучали вполне отчетливо: Данте Алигьери.
   
Вайента мгновенно напряглась. Данте Алигьери?! Это никак не могло быть простым совпадением. Она круто повернулась в сторону палаццо Веккьо и отыскала глазами его зубчатую башню, возвышающуюся над крышами соседних зданий.
   
Что же именно произошло в музее? И когда?!
   
Вайента достаточно долго проработала аналитиком в полевых условиях и знала, что совпадения бывают на свете гораздо реже, чем думает большинство людей. Музей палаццо Веккьо… и Данте? Это должно было иметь отношение к Лэнгдону.
   
Вайента с самого начала предполагала, что Лэнгдон вернется в Старый город. Это было бы логично: ведь именно в Старом городе он находился вчера вечером, когда все покатилось под откос.
   
Теперь, при свете дня, Вайента задумалась: а может быть, Лэнгдон все-таки смог вернуться в район палаццо Веккьо в надежде найти то, что он ищет? Она была уверена, что по мосту, который она караулила, он не проходил. Конечно, в городе хватало и других мостов, но чтобы добраться пешком от садов Боболи до любого из них, требовалось чересчур много времени.
   
Она заметила, что под мостом проплывает гоночная лодка с командой из четырех человек. На борту лодки значилось: «SOCIETÀ CANOTTIERI FIRENZE» — «Гребной клуб Флоренции». Бросающиеся в глаза красно-белые весла взлетали и опускались с идеальной синхронностью.
   
А вдруг Лэнгдон воспользовался лодкой? Это было сомнительно, однако чутье подсказывало Вайенте, что полицейская сводка насчет палаццо Веккьо имеет прямое отношение к тому, что ее волнует.
   
— А теперь расчехляем фотоаппараты! — раздался поблизости женский голос. Говорили по-английски, но с итальянским акцентом.
   
Обернувшись, Вайента увидела яркий оранжевый помпон на тросточке — это был жезл девушки-гида, которая вела через Понте Веккьо группу туристов, смахивающую на стайку утят.
   
— Прямо над вами находится самый большой шедевр Вазари! — воскликнула девушка с профессиональным энтузиазмом, воздевая свой жезл, чтобы все ее подопечные посмотрели вверх.
   
Раньше Вайента этого не замечала, но на уровне второго этажа, над крышами ларьков, тянулось что-то вроде узкой крытой галереи.
   
— Коридор Вазари! — провозгласила девушка с жезлом. — По этому туннелю длиной почти в километр члены семейства Медичи могли в любое время благополучно перейти из палаццо Питти в палаццо Веккьо и обратно!
   
Вайента с удивлением разглядывала туннелеподобное сооружение наверху. Она слышала об этом коридоре, но почти ничего о нем не знала.
   
Он ведет в палаццо Веккьо?
   
— Некоторые особо важные персоны, — продолжала девушка, — могут прогуляться по нему и в наши дни. Сейчас там находится прекрасная арт-галерея — она занимает весь коридор от палаццо Веккьо до северо-восточного угла садов Боболи.
   
Дальнейших ее слов Вайента уже не слышала.
   
Она опрометью бросилась к мотоциклу.
  
  
   
    
Глава 41
   
   
Когда Лэнгдон с Сиеной протиснулись в дежурное помещение следом за Мартой и двумя охранниками, швы на затылке Лэнгдона снова заныли. Крошечная дежурка оказалась не чем иным, как бывшим чуланом, оборудованным компьютерами и мониторами. Очень душная, она была еще и насквозь прокурена.
   
Лэнгдону тут же стало не по себе: стены как будто норовили его расплющить.
   
Марта уселась перед экраном с зернистым черно-белым изображением андито, снятого камерой над дверью. Цифры в углу кадра показывали, что запись перемотана на вчерашнее утро, ровно на двадцать четыре часа назад, — тогда музей еще не открыли, а до вечернего прихода Лэнгдона и Дуомино оставался целый день.
   
Охранник включил перемотку вперед, и в андито потоком хлынули туристы, двигающиеся быстрыми мелкими рывками. Самой маски с этой точки видно не было, но она явно находилась на своем месте, потому что туристы то и дело останавливались, заглядывали в шкафчик и щелкали фотоаппаратами, а затем шли дальше.
   
Скорее, пожалуйста, думал Лэнгдон. Ведь полиция уже в пути. Конечно, они с Сиеной могли бы просто извиниться и покинуть музей, но им нужно было увидеть эту запись: она обещала многое прояснить.
   
А кадры на экране мелькали все быстрее, и андито уже перечеркнули вечерние тени. Туристы продолжали носиться туда-сюда, но вот толпа поредела и внезапно совсем исчезла. Когда счетчик времени показал 17.00, в музее погас свет и воцарилась тишина.
   
Пять часов — время закрытия.
   
— Aumenti la velocità, — скомандовала Марта, подавшись вперед и устремив на монитор пристальный взгляд. Увеличьте скорость.
   
Охранник послушался — цифры на счетчике побежали еще стремительнее, и около десяти вечера в музее вдруг снова вспыхнул свет.
   
Охранник мгновенно перевел воспроизведение в обычный режим.
   
Чуть позже в поле зрения возникла знакомая округлая фигура Марты Альварес. За ней по пятам шел Лэнгдон в своей обычной одежде — твидовом пиджаке «Кемберли», безупречно выглаженных брюках цвета хаки и туфлях из кордовской кожи. Однажды под его рукавом даже блеснули наручные часы — очевидно, те самые, с Микки-Маусом.
   
А вот и я… до того, как в меня стреляли.
   
Оказалось, что наблюдать за самим собой в те моменты, о которых ты ничего не помнишь, очень тревожно и неприятно. Я пришел сюда вчера вечером… чтобы взглянуть на посмертную маску Данте? Где-то в промежутке, отделяющем ту минуту от этой, он умудрился потерять свою одежду, часы с Микки-Маусом и два дня жизни.
   
Стараясь ничего не упустить, Лэнгдон с Сиеной придвинулись поближе к Марте и охранникам. Немой фильм продолжался — Лэнгдон и Марта подошли к шкафчику с маской и стали ее разглядывать. Затем дверной проем в стороне от них заслонила чья-то широкая тень, и в кадре появился чудовищно располневший человек. В светло-коричневом костюме и с портфелем в руках, он еле протиснулся в дверь и побрел к ним, с трудом переставляя ноги. По сравнению с ним даже беременная Марта казалась стройной.
   
Лэнгдон сразу же узнал толстяка. Иньяцио!
   
— Это Иньяцио Бузони, — прошептал он на ухо Сиене. — Директор музея Опера-дель-Дуомо. Мы с ним знакомы несколько лет. Правда, при мне никто не называл его Дуомино.
   
— Очень подходящее прозвище, — шепнула в ответ Сиена.
   
В прошлом Лэнгдон неоднократно обращался к Дуомино за справками по вопросам, связанным с историей собора Санта-Мария-дель-Фьоре и хранящимися в нем произведениями искусства, однако визит Иньяцио в палаццо Веккьо выглядел странным — это была не его вотчина. Впрочем, Иньяцио Бузони был не только влиятельной фигурой во флорентийском мире искусства, но и горячим поклонником Данте и знатоком его творчества.
   
Если у кого и наводить справки насчет посмертной маски Данте, то у него.
   
Когда Лэнгдон снова переключил внимание на экран, он увидел, что Марта терпеливо дожидается своих гостей у дальней стены андито, а те подошли к ограждению и перегнулись через канат, чтобы рассмотреть маску как можно подробнее. Они что-то увлеченно обсуждали, а время шло, и Марта за их спинами уже украдкой поглядывала на часы.
   
Лэнгдон пожалел, что камера наблюдения не записывает звук.
   
О чем мы с Иньяцио говорим? Что ищем?!
   
В этот миг его двойник на мониторе переступил через канат и наклонился к самому шкафчику, едва не ткнувшись носом в стекло. Экранная Марта тут же вмешалась — скорее всего попросила его соблюдать правила, — и нарушитель с виноватым видом вернулся за ограждение.
   
— Простите за такую строгость, — сказала настоящая Марта, взглянув на Лэнгдона через плечо, — но я ведь уже говорила вам, что шкафчик антикварный и очень хрупкий. Владелец маски потребовал, чтобы мы никого к нему не подпускали. И открывать его в свое отсутствие запретил даже нашим работникам.
   
Лэнгдон не сразу осознал смысл ее слов. Владелец маски? Он думал, что маска — собственность музея.
   
Сиена тоже удивилась и немедленно подала голос:
   
— Разве маска не принадлежит музею?
   
Снова обратившись к монитору, Марта покачала головой.
   
— Один богатый меценат пожелал выкупить у нас посмертную маску Данте, но при этом обещал оставить ее в постоянной экспозиции. Он предложил нам целое состояние, и мы с радостью согласились.
   
— Постойте-ка, — сказала Сиена. — Он заплатил за маску и оставил ее у вас?
   
— Стандартная практика меценатов, — вмешался Лэнгдон. — Таким образом они перечисляют на счета музеев крупные суммы без необходимости регистрировать их как пожертвования.
   
— Этот меценат был необычной личностью, — сказала Марта. — Прекрасный знаток Данте, однако немного… как это по-английски… фанатико?
   
— И кто же он такой? — В небрежном тоне Сиены проскользнула нотка напряжения.
   
— Кто? — Марта нахмурилась, не отрывая взгляда от экрана. — Ну… думаю, вам недавно попадалось в новостях имя швейцарского миллиардера Бертрана Зобриста?
   
Лэнгдону это имя было знакомо лишь отдаленно, однако Сиена схватила его за локоть и крепко сжала, словно перед ней вдруг выросло привидение.
   
— Да… да, — с запинкой пробормотала она. Ее лицо стало пепельно-серым. — Бертран Зобрист. Знаменитый биохимик. Сделал себе состояние еще совсем молодым, запатентовав свои биологические разработки. — Она с усилием сглотнула. Потом наклонилась к Лэнгдону и прошептала: — Зобрист фактически изобрел зародышевое манипулирование.
   
Лэнгдон не имел ни малейшего понятия о том, что такое зародышевое манипулирование, но звучало это зловеще, особенно с учетом обрушившейся на них лавины образов, связанных с чумой и смертью. Любопытно, подумал он, почему Сиена столько о нем знает — потому ли, что хорошо разбирается в медицине, или потому, что Зобрист был вундеркиндом, как и она сама? Может, уникумы имеют обыкновение следить друг за другом?
   
— Впервые я услышала о Зобристе несколько лет назад, — объяснила Сиена. — Тогда он выступил с рядом крайне вызывающих публичных заявлений. — Она помедлила. Лицо ее было мрачно. — Речь шла о росте населения. Зобрист убежден в правильности Уравнения демографического апокалипсиса.
   
— Прошу прощения?
   
— По сути говоря, это математическое признание того, что количество людей на планете растет, мы живем дольше, а наши природные ресурсы истощаются. Теория предсказывает, что в будущем нас ждет не что иное, как апокалиптический коллапс общества. Зобрист во всеуслышание заявил, что человечество не переживет текущего столетия… если только какая-нибудь глобальная катастрофа не повлечет за собой массовую гибель населения. — Сиена тяжело вздохнула и посмотрела Лэнгдону прямо в глаза. — Да что греха таить! Зобрист однажды произнес такую фразу: «Самой большой удачей Европы была Черная Смерть».
   
Лэнгдон ошеломленно уставился на нее. Волосы у него на затылке зашевелились, а в сознании снова вспыхнул образ чумной маски. Все утро он гнал от себя мысль, что история, в которую он угодил, как-то связана со смертельной заразой… но опровергнуть эту догадку было все труднее и труднее.
   
Конечно, заявление Зобриста о том, что Черная Смерть была самой большой удачей Европы, выглядело аморальным, однако Лэнгдон знал, что многие историки отмечают благоприятные социоэкономические последствия массового вымирания европейцев в четырнадцатом веке. До Великой чумы средневековая Европа страдала от перенаселения, голода и экономических трудностей. Но тут явилась ужасная Черная Смерть — и, эффективно «проредив человечье стадо», создала изобилие еды и возможностей, которое, по мнению многих историков, стало главным катализатором развития Ренессанса.
   
Перед мысленным взором Лэнгдона возник значок биологической угрозы на капсуле с измененной картой Дантова ада, и его будто окатило ледяной водой: ведь этот жуткий проектор кто-то изготовил… и Бертран Зобрист, биохимик и рьяный поклонник Данте, теперь казался самым логичным претендентом на эту роль.
   
Отец зародышевого манипулирования. Кусочки головоломки в сознании Лэнгдона мало-помалу складывались в цельную картину. К сожалению, картина эта пугала его все больше и больше.
   
— Прокрутите вперед, — приказала Марта охраннику: ей надоело наблюдать за беседой Лэнгдона с Иньяцио Бузони и хотелось поскорее выяснить, кто же пробрался в музей и украл маску.
   
Охранник включил перемотку, и счетчик времени побежал быстрее.
   
Три минуты… шесть… восемь.
   
Стоя за спинами мужчин, Марта на экране все чаще переминалась с ноги на ногу и то и дело поглядывала на часы.
   
— Извините, что мы говорили так долго, — сказал Лэнгдон. — Похоже, вы устали.
   
— Сама виновата, — откликнулась Марта. — Вы оба настойчиво предлагали мне пойти домой — охранники, мол, вас выпустят, — но я сочла, что это будет невежливо.
   
Вдруг экранная Марта исчезла. Охранник перевел запись в обычный режим.
   
— Все в порядке, — сказала настоящая Марта. — Я помню, что отлучилась в уборную.
   
Охранник кивнул и хотел было вновь запустить перемотку, но Марта схватила его за руку.
   
— Aspetti![35]
   
Ее взгляд был прикован к экрану, а на лице читалось изумление.
   
Лэнгдон тоже растерялся. Что происходит?
   
Не веря своим глазам, он смотрел, как его двойник протягивает руку в перчатке и берется за край дверцы шкафчика… легонько тянет ее на себя… затем дверца подается и медленно поворачивается на петлях… открывая доступ к посмертной маске Данте.
   
Марта Альварес невольно ахнула и прижала ладони к щекам.
   
Разделяя ее ужас, Лэнгдон наблюдал, как он сам запускает руки в шкафчик, осторожно подхватывает маску Данте с обеих сторон и извлекает ее на свет божий.
   
— Dio mi salvi! — взорвалась Марта, с трудом поднимаясь на ноги и поворачиваясь к Лэнгдону. — Cos’ha fatto? Perche?[36]
   
Не успел Лэнгдон ответить, как один из охранников выхватил черную «беретту» и взял его на прицел.
   
Господи Боже!
   
Роберт Лэнгдон смотрел в черное дуло пистолета и чувствовал, как стены крошечной комнаты сжимают его, точно тиски. Марта Альварес не спускала с него глаз — на ее лице застыло выражение недоумения, смешанного со смертельной обидой. На экране монитора у нее за спиной двойник Лэнгдона внимательно разглядывал маску, подняв ее поближе к свету.
   
— Я взял только на минутку! — воскликнул Лэнгдон, молясь про себя, чтобы это оказалось правдой. — Иньяцио обещал, что вы не рассердитесь!
   
Марта ничего не ответила. Вид у нее был ошеломленный — она явно не могла понять, почему Лэнгдон ей солгал… и как у него вообще хватило совести стоять рядом с ней как ни в чем не бывало и смотреть запись, зная, в чем его сейчас уличат.
   
Да я и не подозревал, что полезу в шкафчик!
   
— Роберт, — прошептала Сиена, — глядите! Вы что-то нашли!
   
Несмотря на их плачевное положение, она не спускала глаз с экрана, готовая пожертвовать всем, лишь бы получить ответы.
   
Между тем экранный Лэнгдон чуть наклонил поднятую вверх маску — было ясно, что его внимание привлечено чем-то на ее тыльной стороне.
   
Камера висела под таким углом, что на долю секунды маска заслонила часть лица Лэнгдона и глаза мертвого Данте оказались на одной линии с его глазами. Он вспомнил зловещее утверждение — «Истину можно увидеть только глазами смерти», — и по спине у него пробежал холодок.
   
Лэнгдон не имел представления о том, что он разглядывает на обратной стороне маски, но в этот миг его двойник на экране поделился своим открытием с Иньяцио — тот отпрянул, тут же полез за очками и посмотрел на маску еще и еще раз… Потом, энергично кивая, толстяк принялся взволнованно расхаживать по андито.
   
Вдруг оба насторожились. Видимо, из коридора донеслись какие-то звуки — скорее всего это возвращалась Марта. Лэнгдон поспешно извлек из кармана пакет с застежкой-молнией, опустил туда маску и бережно передал застегнутый пакет Иньяцио, а тот с явной неохотой положил его в портфель. Потом Лэнгдон быстро закрыл стеклянную дверцу опустевшего антикварного шкафчика, и оба гостя зашагали навстречу Марте, чтобы помешать ей обнаружить пропажу.
   
Теперь уже оба охранника держали Лэнгдона под прицелом.
   
Покачнувшись, Марта оперлась о стол.
   
— Не понимаю! — вырвалось у нее. — Посмертную маску Данте украли вы с Иньяцио Бузони?!
   
— Нет! — воскликнул Лэнгдон, решив блефовать до последнего. — Владелец маски разрешил нам вынести ее из здания на одну ночь.
   
— Владелец? — переспросила она. — Бертран Зобрист?!
   
— Да! Господин Зобрист попросил нас изучить пометки на ее обратной стороне. Мы встречались с ним вчера вечером!
   
Глаза Марты метали молнии.
   
— Профессор, я абсолютно уверена, что вчера вечером вы с Бертраном Зобристом не встречались.
   
— Как это не встречались?
   
Сиена остановила Лэнгдона, мягко взяв его за локоть.
   
— Роберт… — Она печально вздохнула. — Шесть дней тому назад Бертран Зобрист бросился с башни Бадия в нескольких кварталах отсюда.
  
  
   
    
Глава 42
   
   
Оставив мотоцикл чуть севернее палаццо Веккьо, Вайента пошла вокруг площади Синьории. Шагая среди выставленных на всеобщее обозрение скульптур Лоджии Ланци, она не могла не заметить, что все они представляют собой вариации на одну и ту же тему — жестокости мужчин по отношению к женщинам.
   
«Похищение сабинянок».
   
«Похищение Поликсены».
   
«Персей с головой Медузы».
   
Замечательно, подумала Вайента, надвинув козырек пониже и пробираясь через утреннюю толпу ко входу во дворец, только что открывшийся для посетителей. Судя по всему, площадь жила своей обычной жизнью.
   
Никаких следов полиции, подумала Вайента. По крайней мере пока.
   
Она застегнула куртку до самого верха, убедилась, что оружие надежно спрятано, и вошла во дворец. Следуя указателям «Il Museo di Palazzo», она миновала два богато убранных внутренних дворика и поднялась по внушительной лестнице на второй этаж. В ушах у нее все еще звучало сообщение полицейского диспетчера.
   
Музей палаццо Веккьо… Данте Алигьери.
   
Лэнгдон должен быть здесь.
   
Скоро указатели привели Вайенту в просторное, красочно декорированное помещение — Зал Пятисот. Здесь, любуясь огромными фресками на стенах, бродили немногочисленные туристы. Искусство Вайенту не интересовало, и она быстро высмотрела в дальнем правом углу, у ведущей наверх лестницы, очередную стрелку с названием музея.
   
Пересекая зал, она увидела вокруг одной скульптуры кучку студентов — они посмеивались и щелкали фотоаппаратами.
   
Табличка рядом гласила: «Геркулес и Диомед», Вайента взглянула на скульптуру, и ее невольно передернуло.
   
Перед ней были два героя греческой мифологии — оба в чем мать родила, они отчаянно боролись друг с другом. Геркулес держал Диомеда вверх ногами, собираясь швырнуть его наземь, а Диомед крепко стиснул пенис своего противника, будто говоря: «Прежде чем бросать меня, советую хорошенько подумать».
   
Вайента поморщилась. Ничего себе приемчик.
   
Оторвав взгляд от странной скульптурной группы, она быстро поднялась по ступеням и очутилась на высоком балконе над залом. С десяток туристов ждали открытия музея.
   
— Задерживают, — жизнерадостно сообщил один из них, на минутку опустив камеру.
   
— Почему? — спросила Вайента.
   
— Не знаю, но пока и тут есть на что посмотреть! — Он повел рукой, указывая на обширную панораму Зала Пятисот.
   
Подойдя к балюстраде, Вайента окинула взором гигантское помещение. Там только что появился один-единственный полицейский — стараясь не привлекать к себе внимания, он спокойно, без всякой спешки шагал по направлению к лестнице.
   
Наверное, пришел опрашивать свидетелей, подумала Вайента. Во всех движениях полицейского сквозила такая скука, что было ясно: это рутинный вызов, не имеющий ничего общего с лихорадочными поисками Лэнгдона у Порта Романа. На ее глазах представитель закона пересек зал и стал неторопливо взбираться наверх.
   
Если Лэнгдон здесь, почему они до сих пор не наводнили дворец?
   
То ли Вайента ошиблась в своих предположениях, то ли Брюдер и местная полиция до сих пор не смекнули, что к чему.
   
Когда полицейский одолел лестницу и двинулся ко входу в музей, Вайента отвернулась и сделала вид, что смотрит в окно. Она не забыла о своем отстранении, а с учетом того, какие у шефа длинные руки, не стоило афишировать свое присутствие.
   
— Aspetta![37] — раздался вдруг чей-то голос.
   
Сердце у Вайенты ушло в пятки. Полицейский остановился прямо у нее за спиной, и она не сразу поняла, что команда донеслась из его рации.
   
— Attendi i rinforzi! — повторил голос.
   
Ждите подкрепления? Похоже, ситуация изменилась!
   
И тут Вайента заметила в небе за окном какую-то черную точку — она была еще далеко, но быстро приближалась к палаццо Веккьо со стороны садов Боболи.
   
Вертолет-разведчик, поняла Вайента. Брюдер знает, где Лэнгдон. И направляется сюда.
   
   
Старший координатор Консорциума Лоренс Ноултон все еще ругал себя за звонок шефу. Кому, как не ему, было знать, какую реакцию вызовет предложение просмотреть видеозапись клиента перед тем, как разослать ее по новостным порталам!
   
Содержание записи не имело никакого значения.
   
Протокол — наш царь и бог.
   
В голове у Ноултона вертелась присказка, которую вдалбливали молодым координаторам, только приступающим к выполнению своих обязанностей. Слушай босса без вопроса.
   
Вздохнув, он положил маленькую ярко-красную флешку перед компьютером, чтобы завтра утром не забыть выполнить задание. Интересно, как журналисты отнесутся к этому странному фильму? Может, и смотреть его не будут?
   
Да нет, будут. Его же снял Бертран Зобрист!
   
Мало того что Зобрист был выдающимся деятелем в области биомедицины, еще и его недавнее самоубийство наделало много шуму. Это девятиминутное видео воспримут как послание из могилы, а его зловещее содержание никому не позволит оторваться от экрана.
   
Через считанные минуты после отправки этот фильм станет интернет-хитом.
  
  
   
    
Глава 43
   
   
Полная негодования, Марта вышла из тесной дежурки, оставив Лэнгдона и его нахалку-сестру под присмотром охранников. Она подошла к окну и, кинув взгляд на площадь Синьории, с облегчением увидела у входа во дворец полицейский автомобиль.
   
Наконец-то!
   
У Марты никак не укладывалось в голове, что Лэнгдон, человек столь известный и уважаемый, мог так бессовестно злоупотребить ее доверием и похитить бесценный музейный экспонат.
   
И помогал ему в этом не кто-нибудь, а Иньяцио Бузони! Немыслимо!
   
Решив высказать Дуомино все, что она о нем думает, Марта достала свой сотовый и набрала номер директорского кабинета в музее Опера-дель-Дуомо.
   
Трубку сняли почти сразу.
   
— Ufficio di Ignazio Busoni[38], — послышался знакомый женский голос.
   
Марта состояла с секретаршей Иньяцио в приятельских отношениях, но сейчас ей было не до светской болтовни.
   
— Eugenia, sono Marta. Devo parlare con Ignazio. — Эуджения, это Марта. Мне надо поговорить с Иньяцио.
   
На другом конце линии наступило странное молчание, и вдруг секретарша истерически зарыдала в трубку.
   
— Cosa succede? — спросила Марта. Что случилось?
   
Она только что явилась на работу, сквозь слезы объяснила Эуджения, и узнала, что вчера вечером у Иньяцио случился обширный инфаркт. Это произошло в переулке рядом с Дуомо. Он вызвал «скорую помощь» примерно в полночь, но врачи не успели приехать вовремя. Бузони умер.
   
Марта едва устояла на ногах. Утром она слышала в новостях, что вчера вечером скончался какой-то городской чиновник, но у нее и в мыслях не было, что это Иньяцио.
   
— Eugenia, ascoltami[39], — попросила Марта и постаралась как можно спокойнее рассказать ей, что зафиксировала одна из камер наблюдения во дворце: Иньяцио похитил посмертную маску Данте вместе с Робертом Лэнгдоном, которого сейчас задержала служба охраны.
   
Марта не знала, как Эуджения отреагирует на это известие, но такой реакции она и ожидать не могла.
   
— Roberto Langdon? — воскликнула секретарша. — Sei con Langdon ora?! — Ты сейчас с Лэнгдоном?
   
Марта подумала, что ее подруга не уловила сути. Да, но маска…
   
— Devo parlare con lui! — почти выкрикнула Эуджения. Я должна с ним поговорить!
   
   
Лэнгдон стоял под пистолетами охранников в тесной дежурной комнатке, и голова у него нещадно гудела. Вдруг дверь распахнулась, и на пороге возникла Марта Альварес.
   
Где-то далеко за ее спиной и за стенами дворца тонко жужжал вертолет, и этому зловещему звуку аккомпанировал вой сирен. Они поняли, где мы.
   
— É arrivata la polizia[40], — сообщила Марта охранникам и отправила одного из них встречать служителей закона. Другой остался на месте и упорно держал Лэнгдона на мушке.
   
К удивлению Лэнгдона, Марта протянула ему телефон.
   
— С вами хотят поговорить, — сказала она с явной растерянностью. — Здесь нет связи, так что вам придется выйти.
   
Вся компания выбралась из душной дежурки в просторную, залитую солнцем галерею. Из огромных окон открывался эффектный вид на площадь Синьории. Хотя на Лэнгдона по-прежнему смотрело дуло пистолета, ему полегчало уже оттого, что он покинул замкнутое пространство.
   
Марта жестом подозвала его к окну и дала телефон. Лэнгдон неуверенно взял его и поднес к уху.
   
— Алло! Роберт Лэнгдон слушает.
   
— Синьор, — раздался в трубке нерешительный женский голос. Говорили по-английски с сильным акцентом. — Я Эуджения Антонуччи, секретарь Иньяцио Бузони. Мы с вами встречаться вчера вечером, когда вы приходить в наш кабинет.
   
Лэнгдон ничего не помнил.
   
— Да?
   
— Мне очень жаль сказать вам, но Иньяцио вчера вечером умереть от сердечный приступ.
   
Рука Лэнгдона крепче сжала телефон. Иньяцио Бузони умер?
   
Секретарша уже плакала.
   
— Иньяцио позвонить мне, прежде чем умереть, — продолжала она голосом, полным скорби. — Он оставить мне сообщение и велеть, чтобы вы обязательно его получить. Сейчас я включить.
   
В динамике зашуршало, а затем послышался слабый голос Иньяцио Бузони.
   
— Эуджения, — задыхаясь, промолвил Иньяцио. Было ясно, что он превозмогает боль. — Пожалуйста, позаботься о том, чтобы Роберт Лэнгдон услышал это сообщение. Я попал в беду. Вряд ли доберусь до офиса. — Иньяцио застонал, и наступила долгая тишина. Когда он заговорил снова, его голос звучал еще слабее. — Роберт… надеюсь, тебе удалось уйти. Они по-прежнему меня преследуют… и я… мне нехорошо. Попробую вызвать врача, но… — Дуомино вновь надолго умолк, будто в последний раз собираясь с силами, а затем… — Слушай внимательно, Роберт. То, что ты ищешь, надежно спрятано. Ворота открыты для тебя, но ты поторопись. «Рай», Двадцать пятая. — Опять долгая пауза, и шепотом: — Удачи.
   
На этом сообщение кончилось.
   
Сердце Лэнгдона билось как сумасшедшее: он знал, что слышал последние слова умирающего. То, что эти слова были обращены к нему, ничуть не умеряло его волнения. «Рай», Двадцать пятая? Ворота открыты для меня? Лэнгдон недоумевал. О каких воротах он говорит? Единственным, что имело хоть какой-то смысл, было заверение Иньяцио в том, что маска надежно спрятана.
   
Из телефона снова донесся голос Эуджении:
   
— Вы понять, профессор?
   
— Кое-что.
   
— Могу я что-нибудь для вас сделать?
   
Лэнгдон не стал торопиться с ответом.
   
— Я попросил бы вас, чтобы вы никому больше не давали слушать это сообщение, — сказал он, подумав.
   
— Даже полиции? Сейчас прийти детектив, чтобы меня расспросить.
   
Лэнгдон замер. Взглянул на охранника, который не сводил с него оружия. Затем отвернулся к окну и, понизив голос, быстро проговорил:
   
— Эуджения… я знаю, что вы удивитесь, но прошу вас ради Иньяцио, сотрите это сообщение и не говорите полиции, что беседовали со мной. Вы меня поняли? Ситуация очень запутанная, и…
   
Тут Лэнгдон почувствовал, как ему в бок ткнулось дуло пистолета, и обернулся. Охранник подошел к нему вплотную и протянул свободную руку, требуя отдать телефон Марты.
   
На линии наступила продолжительная пауза, и наконец Эуджения сказала:
   
— Мой начальник доверять вам, мистер Лэнгдон… и я тоже.
   
Услышав короткие гудки, Лэнгдон отдал телефон охраннику.
   
— Иньяцио Бузони мертв, — сказал он Сиене. — Умер от сердечного приступа вчера вечером, после того как ушел из этого музея. — Лэнгдон помедлил. — Маска цела. Иньяцио спрятал ее, прежде чем умереть. И кажется, намекнул мне, где ее искать.
   
«Рай», Двадцать пятая.
   
В глазах Сиены вспыхнула надежда, но, обернувшись к Марте, Лэнгдон увидел на ее лице сомнение.