1 2 3 4 5 
— Боюсь, мы сейчас с тобой это съедим, Мэри, —   говорил в таких случаях Колин. — Ничего, мы еще можем попробовать   отказаться от обеда. Или от ужина.      

Но за обедом, а после — за ужином повторялась та же история.   И когда на кухню из комнаты юного мистера Крейвена приносили совершенно пустые   тарелки, слугам было о чем посудачить.      

— Если бы эти куски ветчины хотя бы немного потолще   резали, — однажды мечтательно произнес Колин. — А по одной булочке на   человека, я считаю, вообще слишком мало.      

— Конечно! — подхватила Мэри. — Такая малость   годится только для умирающих. Если собираешься жить, нужно булок гораздо   больше. Я бы их целых три съела.      

Неизвестно, чем бы кончились эти муки, если бы на другой   день после беседы с матушкой Дикен не пришел им на помощь. Поработав как   следует вместе с Мэри в саду, он вдруг скрылся в кустах и извлек оттуда два   жестяных ведерка. Одно из них было полно жирным парным молоком. А в другом   лежали домашние булки с изюмом. Миссис Соуэрби так плотно укрыла их сине-белой   салфеткой, что они даже не успели остыть. Мэри и Колину булочки с молоком   показались чуть ли не райской пищей.      

— В твоей маме, как и в тебе, есть что-то   волшебное, — уверенно произнес с полным ртом Колин, — и в ее булочках   тоже. Так ей и передай, пожалуйста, Дикен. Мы с Мэри очень ей благодарны.      

Произнося эту короткую речь, Колин умудрился дожевать   булочку и тут же запихнул в рот следующую. Мэри делала то же самое, и они не   останавливались до тех пор, пока оба ведерка Дикена не стали совершенно   пустыми.      

Так было положено начало съестным сюрпризам от миссис   Соуэрби. Несколько дней спустя до Мэри и Колина вдруг дошло, что они наносят   семейству Дикена ощутимый урон. Получалось, что его матушка теперь, кроме   своих, кормит еще двух детей. Но выход быстро нашелся. Мэри и Колин стали   посылать с Дикеном деньги, чтобы миссис Соуэрби могла купить еды на их долю.   Еще через несколько дней Дикен довел питание Мэри и Колина до совершенства.   Найдя неподалеку от парка, где они первый раз увиделись с Мэри, овраг, он   сложил там из камней жаровню. В ней они пекли картошку и яйца. Печеных яиц Мэри   и Колин до сих пор никогда не пробовали, и они им очень понравились. А печеная   картошка со свежим маслом была не только вкусна, но и, в сочетании с посылками   миссис Соуэрби, замечательно утоляла голод.      

Каждое утро Тайное научное общество под сливовым деревом   продолжало эксперимент юного мистера Крейвена. Призвав волшебство уже известным   нам способом, Колин начинал упражняться в ходьбе. С каждым днем у него   получалось все лучше, а с этим крепла и вера его в волшебство. Раз от раза   Колин пытался увеличить нагрузку, и вскоре мог, не опираясь на руку Дикена,   пройти уже много метров подряд.      

Однажды Дикен целый день где-то пропадал. Придя на следующее   утро в Таинственный сад, он опустился на траву, горделиво взглянул на Колина и   начал рассказывать:      

— Вчера матушка послала меня за покупками в Туэйт.   Там-то и повстречался мне Боб Хейуорт. Он отдыхал возле кабачка «Голубая   корова». Боб — самый сильный у нас в округе. Он и среди борцов чемпион, и   прыгать умеет лучше других, и молот всегда дальше всех закинет. Даже в   Шотландию однажды ездил соревноваться. Все господа называют Боба «атлетом», и   ты, Колин, тоже в атлетике успехов задумал добиться. А так как мы с Бобом давно   подружились, я и решил с ним насчет тебя посоветоваться. Ну, вначале я,   конечно, просто спросил, как он достиг, что у него мускулы отовсюду так красиво   торчат? Боб ответил, что однажды в Туэйте был цирк с силачом. Этот силач и   показал ему, как упражнять руки, ноги и вообще все мышцы в теле. Ну, тут,   Колин, я и приступил напрямую к тебе. «Как ты думаешь, Боб, — говорю, —   для очень слабого человека упражнения такие сгодятся?» Боб засмеялся и ткнул   мне пальцем в живот. «Это что, ты себя слабым считаешь?» — спрашивает. Пришлось   ему объяснить, что дело совсем не во мне, а в одном юном джентльмене, который   только недавно выздоровел от болезни и теперь хочет придать себе силы. Имени я,   конечно, не называл. А Боб не настаивал. У него своих занятий хватает, и чужие   имена ему ни к чему, вот он и стал сразу показывать упражнения. Сейчас все   увидишь, Колин. Я хорошо запомнил.      

— Покажи, покажи скорее! — разволновался тот.      

— Сейчас, — поднялся Дикен с земли. — Только   Боб говорит, сначала надо быть осторожным. Никак переутомляться нельзя.      

— Я буду осторожным! — заверил Колин. —   Показывай, показывай, Дикен! Все-таки ты — самый волшебный на свете!      

Дикен показал несколько упражнений. Некоторые из них можно   было делать даже сидя, и Колин повторил их следом за рыжим мальчиком. Затем он   осторожно поднялся на ноги и попробовал проделать все остальное. Это было так   заразительно, что Мэри тоже вскочила с земли и принялась упражняться. Не   поддерживал нового начинания лишь Уголек. Слетев со своей любимой ветки, он   принялся с мрачным видом расхаживать вокруг детей. То, что они сейчас делали,   явно казалось ему глупым и совершенно ненужным. Он-то ведь сам обходился без   этого, и ничего!      

Поупражнявшись, Колин пришел к выводу, что Дикен сегодня   явил им еще одно волшебство, которое теперь должно стать частью научного   эксперимента. Отныне и ежедневно вслед за обращением к волшебству Тайное   научное общество переходило к гимнастике по методу Боба Хейуорта, а потом уже   Колин упражнялся в ходьбе. От этого аппетит у Мэри и Колина увеличился. Если бы   не корзинка с провизией, которую доставлял ежедневно в сад Дикен, им бы   пришлось плохо. Но маленькая жаровня в овраге и посылки заботливой миссис   Соуэрби прекрасно насыщали двух заговорщиков. Наконец-то им удалось в полной   мере запутать сиделку и доктора Крейвена! Потому что, если набить животы   печеными яйцами, картошкой, парным молоком, овсяными лепешками, булочками,   медом и топлеными сливками, можно потом и позволить себе пренебречь обедом и   ужином, и даже не очень сильно наедаться за завтраком.      

— Они почти ничего не едят! — сокрушенно говорила   сиделка. — Если мы с вами их как-нибудь не заставим, оба могут погибнуть   от истощения. Прямо не понимаю, как они еще умудряются при этом так хорошо   выглядеть?      

— Эти дети мне надоели! — с возмущением отозвалась   миссис Мэдлок. — Словно бес в них какой-то вселился! То едят так, что   одежда лопается, а теперь воротят носы от всего, что может им предложить наша   кухарка. Вчера, например, даже кусочка не съели курочки в хлебном соусе!   Кухарка пудинг новый для них сочинила. И что же вы думаете? Эти двое его весь   обратно на кухню отправили. Бедная женщина, как посмотрела, заплакала. Ясное   дело, если им станет плохо от голода, ее первую обвинят.      

Поговорив еще чуть-чуть с экономкой, сиделка сочла своим   долгом поставить в известность доктора Крейвена. Как доказательство своей   правоты, она представила поднос с почти нетронутым завтраком. Доктор встревожился   и с особенной тщательностью осмотрел Колина.      

Недоумение его после этого лишь возросло. Две недели он   провел в Лондоне, и своего юного пациента не видел. За это время Колин, как и   все дети в мире, когда они выздоравливают, стремительно набирал форму. Кожа его   совсем утратила желтизну, лицо округлилось, глаза весело блестели.      

— Жаль, что ты ничего не ешь, — изо всех сил   теребя подбородок, проговорил доктор. — Этим ты можешь свести на нет все,   чего достиг за полмесяца. А достиг ты почти невозможного. Странно, что при   таком состоянии у тебя совсем нет аппетита. Еще недавно ты так хорошо ел!      

— А вы мне тогда не поверили! — с укоризной   произнес Колин. — Теперь-то вы сами видите, что это был болезненный   аппетит умирающего!      

Не успел он это сказать, как Мэри, сидевшая рядом, издала   какой-то ужасающий стон, вслед за чем принялась усиленно кашлять.      

— Что с тобой? — повернулся к ней доктор Крейвен.      

Мэри откашлялась и с большим достоинством проговорила:      

— Что-то вроде кашля и чиха. Но теперь уже все прошло.      

Когда позже Колин ее отчитывал за несдержанность, она   смущенно ответила:      

— Сам бы попробовал не засмеяться! Я просто вспомнила,   как ты в нашем саду съел огромную картофелину, а потом запихнул в рот целую   горбушку хлеба с джемом и топлеными сливками. Болезненный аппетит умирающего!      

Как раз в это время доктор Крейвен, кажется, начал о чем-то   догадываться.      

— Интересно, — расспрашивал он экономку, —   Мэри и Колин нигде не могут тайком добывать еду?      

— Кто их там знает? — пожала плечами вечно во всем   сомневающаяся миссис Мэдлок. — Но вообще, по всей видимости, пищу им,   кроме как на кухне, брать негде. Они же целыми днями в садах и в парке гуляют.   А там в это время чего? Разве из-под земли какой сырой овощ выкопаешь или   веточку пожуешь. Эти две таким питаться не станут. Да и зачем? Целая кухня с   самой разнообразной кулинарией у них под боком.      

— Н-да, — пробормотал доктор и на некоторое время   умолк. — Впрочем, — уже веселее добавил он, — что это мы все так   волнуемся? Даже если они действительно ничего не едят, видимо, это им только на   пользу. Колин будто родился заново.      

— Девочка тоже в полном порядке, — подхватила   миссис Мэдлок. — Такая стала хорошенькая! Угрюмость прежнюю у нее как   рукой сняло. Только послушать, как они с Колином вечно смеются. Может, это смех   у них на здоровье так действует?      

— Пусть, пусть смеются, — рассеянно отозвался   доктор.      

 Глава XXV      

ЗАНАВЕСКА      

       

В Таинственном саду творились все новые чудеса. Робин   достроил гнездо. Вскоре подружка его снесла яйца и стала высиживать птенцов.   Первое время она очень настороженно относилась к троим детям, которые каждый   день приходили сюда. Видя это, никто из компании не решался подходить к гнезду   в заросшем уголке сада. Даже Дикен. Он терпеливо ждал, пока Робин с подружкой   сами не убедятся, что никто из детей им не угрожает. Ибо не только он, но и   Мэри, и Колин понимали, сколь ответственный момент настает сейчас для семейства   Робина, и готовы были в любое время прийти на помощь. Если бы хоть кто-нибудь   из троих вел себя но отношению к Робину по-другому, вероятно, истории, которую   вы читаете, не существовало бы вовсе. Ибо в том-то и смысл, что на всех   обитателей Таинственного сада расплескивалось счастье.      

Именно в этой истине следовало убедиться Робину. А пока он с   волнением наблюдал за Мэри и Колином. К Дикену у Робина было свое отношение.   Этот мальчик представлялся ему большой малиновкой, только без клюва и перьев.   Тем более что Дикен прекрасно владел их языком. Робин очень его уважал за это,   потому что язык малиновок не похож ни на какие другие. Ничего, по мнению   Робина, не существовало звучнее и выразительнее. Оставалось только   сочувствовать Дикену, который, зная такой прекрасный язык, вынужден был большую   часть времени разговаривать по-человечьи со своими друзьями. «Ничего не   поделаешь, — размышлял Робин. — Видно, для двух других людей говорить   по-нашему слишком сложно! Не все же такие способные».      

Если Дикен не вызывал ни у Робина, ни у его подружки ровно   никаких сомнений, то с Мэри и Колином они соблюдали предельную осторожность. В   особенности странным казался им Колин. Во-первых, он появлялся в саду не на   ногах. Его привозили в какой-то тачке. Он сидел в ней, укутанный в звериные   шкуры, что вызывало у семейства малиновок еще большее подозрение. Когда он   начал ходить, Робин не на шутку встревожился, ибо тут же вспомнил, что так же   медленно подбираются к птицам кошки. «Вдруг Колин сейчас тоже прыгнет?» — со   страхом подумал он. Он поделился своими опасениями с подружкой. Та начала   волноваться, и Робин решил больше ее не пугать. Ведь нервозность могла   передаться птенцам, которых она сейчас высиживает!      

Немного спустя мальчик стал ходить быстрей и уверенней.   Робин несколько успокоился, но у него еще оставалась масса сомнений. Этот   мальчик вел себя так непохоже на остальных людей! Например, во время прогулки   по саду то и дело садился, а иногда даже лежал на траве. А потом Робину   вспомнилось, как родители учили летать его самого. Ведь он делал на первых   порах почти то же, что Колин: пролетит немного, отдохнет и опять поднимется в   воздух. Только этот мальчик учится не летать, а ходить. Робин сообщил свои   соображения подруге, и она стала с интересом следить за Колином. Робин сказал   ей, что их птенцы, когда вылупятся и подрастут, вероятно, будут поступать точно   так же. Но подружка Робина сомневалась. Их дети, конечно же, полетят гораздо быстрее.   Сравнивать птиц и людей просто нельзя. Люди такие неловкие! Сколько они ни   учатся, летать ни один из них не умеет. Никогда еще она не встречала в воздухе   ни одного человека!      

Еще некоторое время спустя Колин стал наконец нормально   ходить, и Робин понял, что не ошибся на его счет. Правда, трое детей начали   вести себя совсем странно. Каждое утро они вместе выделывали что-то ногами и   руками, приседали, крутились. Сколько Робин на них ни смотрел, он отказывался   что-либо понимать. Ни он, ни его подружка никогда не слыхали о знаменитом   атлете Бобе Хейуорте и его упражнениях. Одно, правда, Робин знал точно. Если   вместе со всеми эти странные движения делает Дикен, значит, никакой опасности   для малиновок тут нет. Так и было доложено подружке в гнезде. Еще Робин добавил,   что их дети, конечно же, никогда такой ерундой заниматься не будут.      

Когда Колин стал бегать, прыгать и работать в саду вместе с   Мэри и Дикеном, Робин и его суженая окончательно успокоились. Теперь подружку   Робина даже развлекало следить за людьми в саду, и в дождливые дни, когда те   оставались дома, она чувствовала, что ей не хватает их общества.      

Мэри и Колину в дождливые дни тоже приходилось несладко.   Ведь дома Колин по-прежнему вынужден был лежать на диване, отчего, разумеется,   очень страдал.      

— Я же стал теперь настоящим мальчиком, — глядя   однажды на окно, в которое барабанил дождь, пожаловался он Мэри. — Во мне   столько волшебной энергии, что я не могу спокойно сидеть. Руки и ноги все время   хотят что-то делать. Утром я просыпаюсь, и мне кажется, что птицы, и деревья, и   даже какие-то существа, которых мы не видим и не слышим, кричат от радости. И   мне тоже хочется подбежать к окну и крикнуть что-то веселое. Представь, что   началось бы в доме, если бы я хоть раз не сдержался.      

— К тебе бы прибежали сиделка и миссис Мэдлок! —   засмеялась Мэри. — Воображаю, что бы с ними произошло от того, что ты сам   стоишь на ногах. Они, конечно, тут же решили бы, что ты помешался, и тогда сюда   прибежал бы еще доктор Крейвен.      

— Вот, вот, — захохотал Колин, который очень живо   представил себе эту картину. — По-моему, мы с тобой скоро не сможем   по-прежнему их обманывать, — с грустью добавил он. — Скорее бы папа   приехал, я так хочу, чтобы он от меня самого узнал, в какого нормального   мальчика я превратился. А если он вскорости не приедет, тут все раньше него обо   всем догадаются. Ведь я изменился. И притворяться мне очень трудно. И еще этот   дождь идет, и выйти мы с тобой никуда не можем.      

Тут Мэри вдруг осенило.      

— А ты знаешь, сколько комнат у тебя в доме, Колин?      

— Наверное, тысяча, — отозвался он.      

— Всех вместе, может, и тысяча, — с загадочным   видом произнесла Мэри Леннокс. — Но я хочу сказать тебе совсем о другом!   Тут есть почти сто комнат, в которые вообще никогда не заходят. Однажды тоже   шел дождь, и я в некоторые из них заглянула. Никто ничего не узнал. Только   когда я уже возвращалась, миссис Мэдлок меня поймала, потому что я случайно   вместо своего пришла в твой коридор. Тогда я во второй раз и услышала, как ты   плачешь.      

— Сто комнат, в которые никто не заходит! —   заерзал от волнения по дивану Колин. — По-моему, это почти так же здорово,   как Таинственный сад. Пошли, поглядим. Ты ведь можешь отвезти меня туда в   кресле. Никто и не узнает, куда мы отправились.      

— Я как раз так и хотела, — ответила Мэри. —   Ведь ты запретил слугам следить. Там есть одна галерея, где ты побегаешь и   можешь сделать все свои упражнения. А еще там есть индийская комната со   слониками из кости, и еще много всего интересного.      

Колин тут же позвонил в колокольчик.      

— Мне нужно кресло, — сказал он, когда сиделка вошла. —   Мы с кузиной Мэри хотим осмотреть ту часть дома, которой сейчас не пользуются.   Джон должен довезти меня до картинной галереи, потому что там есть ступени.   Потом пусть уйдет и дожидается, пока я его снова не вызову. Дальше кузина Мэри   меня повезет сама.      

Когда Джон, преодолев вместе с креслом ступени, ушел, дети   радостно переглянулись. Колин немедленно вылез из кресла.      

— Сейчас я пробегу эту галерею несколько раз из конца в   конец, потом попрыгаю, а потом мы с тобой вместе сделаем упражнения для   атлетов, — наметил план действий он.      

Так они и поступили. Затем стали разглядывать многочисленные   портреты. Нашли и портрет некрасивой девочки в платье из зеленой парчи, на   пальце у которой сидел попугай.      

— Это все мои родственники, — величественно обвел   Колин рукою картинную галерею. — Они жили очень давно. А эта, —   остановился он перед девочкой с попугаем, — приходится мне прапрабабушкой.   Она на тебя, Мэри, очень похожа. Только не на такую, как ты теперь, а какой ты   была, когда приходила ко мне в первый раз. Ты очень с тех пор изменилась.      

— Ты тоже, — улыбнувшись, ответила Мэри.      

Потом они вошли в индийскую комнату и долго играли в   слоников. Комната, где раньше лежала подушка с мышатами, немного разочаровала.   Мышата, наверное, выросли и разбежались. Во всяком случае, дырявая подушка была   пуста. Они пошли дальше. Теперь Мэри на каждом шагу убеждалась, что многого во   время своей первой вылазки попросту не заметила. Оказывается, тут были еще   коридоры, и галереи с замечательными картинами, и какие-то старинные предметы,   о назначении которых ни она, ни Колин не могли догадаться.      

— Хорошо, что мы попали сюда, — удовлетворенно   произнес мальчик. — Тут так много нового. Всего этого нам хватит на много   дождливых дней. Теперь мы сможем убегать сюда в плохую погоду, прямо как на   необитаемый остров.      

Мэри кивнула. Она вспомнила, как сама в первый раз   удивилась, когда почувствовала себя в этих коридорах совершенно отрезанной ото   всех остальных домочадцев.      

За это утро мальчик и девочка нагуляли такой аппетит, что   отказаться от обеда не было никаких сил.      

Чтобы порадовать кухарку, сиделка сама спустилась на кухню и   продемонстрировала поднос с дочиста вылизанной посудой.      

— Я, конечно, давно понимаю, что этот дом вообще не   такой, как принято, — привлекая внимание кухарки к подносу, проговорила   она, — но самая большая загадка в нем — Колин и Мэри.      

— Да уж, — отозвалась кухарка, которая была   сегодня очень довольна собой.      

— Теперь мне неудивительно, — скорбно созерцая все   тот же поднос, сказал слуга Джон, — что мистер Колин стал тяжелее в два   раза, чем месяц назад. Если он еще в весе прибавит, придется мне начисто   увольняться отсюда. Иначе организм надорвать можно.      

А Мэри, сидя у Колина после обеда, заметила кое-что   необычное. Впрочем, увидела она это уже вчера. Просто тогда ей показалось, что   Колин случайно не задернул портрет мамы занавеской. Но сегодня портрет вновь   оставался открытым, и Мэри с удовольствием на него глядела.      

— Не знаю, что тебе и сказать, — словно прочел ее   мысли Колин. — Тебе интересно, почему я ее больше не занавешиваю?      

— Почему? — тут же спросила кузина.      

— А я больше не сержусь на маму за то, что она   смеется, — тихо ответил мальчик. — Позавчера ночью я вдруг проснулся.   За окном светила луна, и мне показалось, что вся моя комната наполнена   волшебством. Вдруг какая-то сила потянула меня к занавеске, и я открыл мамин   портрет. Она смотрела мне прямо в глаза и смеялась, будто бы была рада, что я   теперь стою и хожу. И мне первый раз понравилось смотреть на нее. Теперь я   всегда хочу видеть, как моя мама смеется. По-моему, в ней тоже есть волшебство.      

— Ты сейчас очень похож на нее! — воскликнула   Мэри. — Как будто бы твоя мама не умерла, а просто вдруг превратилась в   своего сына.      

Колин выслушал это с большим удовольствием. Однако, немного   подумав, с сомнением произнес:      

— Если я действительно так похож, папа меня бы любил.      

— Раньше ты был по-другому похож, а теперь он тебя   полюбит, — уверенно ответила Мэри.      

— Если бы! — внезапно прорвало Колина. — Я   ведь и злился на всех потому, что он меня не любил! А теперь мы вместе с папой   управляли бы волшебством, и он перестал бы быть таким мрачным!      

 Глава XXVI      

ВОТ НАША МАТУШКА!      

       

Теперь, когда юный мистер Крейвен достаточно окреп,   деятельность Тайного научного общества под сливовым деревом строилась несколько   по-другому. Начиналось утро в Таинственном саду, как и раньше, призывами   волшебства и гимнастикой для атлетов. А потом Колин иногда читал почтенному   собранию лекции о волшебстве.      

— Мне нравится это делать, — с солидным видом   говорил он друзьям. — Когда я вырасту и совершу великие открытия, мне все   равно придется выступать с лекциями. А пока я на вас практикуюсь. Правда,   сейчас я могу делать только короткие сообщения. Для длинных я, во-первых,   недостаточно много знаю. А во-вторых, Бен Уэзерстафф все равно их не выдержит.   Он даже от коротких лекций спит, потому что ему начинает казаться, будто он в   церкви.      

— Никак нет, сэр! — отозвался немедленно старый   Бен. — Мне твои лекции очень пришлись. Встанешь и говори себе, что угодно.   И все обязаны тебя слушать. Я бы и сам такими лекциями с удовольствием занялся   бы.      

С той поры Колин заметил, что старый Бен действительно во   время лекций глаз от него не отводит. Мальчика это заинтриговало. «Вероятно, у   Бена возникают какие-то мысли, когда он меня слушает», — не без гордости   заключил юный ученый. Ему было любопытно, что думает садовник по поводу его   лекций. Но тот изо дня в день отмалчивался. Наконец Колин не выдержал.      

— Тебе интересно, Бен Уэзерстафф? — осведомился он   после очередной лекции.      

— Еще бы! — восхищенно ответил тот. — За эту   неделю ты не меньше чем на четыре фунта поправился. А ноги с плечами какие у   тебя крепкие стали! Ни разу еще не видел, чтобы больной мальчик так хорошо   поправлялся.      

— И это все, что ты понял из моей лекции о   волшебстве? — был немного разочарован Колин.      

— Все! — с гордостью произнес старый Бен.      

Зачем ему было слушать лекции, когда самая большая радость и   волшебство — любоваться на молодого хозяина! По земле мистер Колин отныне ходил   твердо и прямо. И лицо, еще недавно столь изможденное, округлилось. И, главное,   у юного мистера Крейвена так весело заблестели глаза! Иногда во время лекции   старый Бен впадал в полудрему, и ему вдруг казалось, будто он смотрит совсем не   на Колина, а на дорогую свою госпожу. И тут садовник окончательно убеждался,   что в этом саду творятся «удивительные чудеса».      

Однажды Дикен явился в Таинственный сад много позже обычного   и был весел как никогда.      

— Ну, — потирая руки, объявил он друзьям, —   сегодня придется же нам поработать! Смотрите, как от дождя растения все   взыграли. Но и сорняк ведь тоже растение. Если мы сегодня его не повыдергиваем,   он корни в земле распустит и весь сад нам забьет.      

Колин, который давно уже работал в саду наравне с Мэри и   Дикеном, опустился с тяпкой на корточки. Но ему было скучно полоть просто так,   и он прочел еще одну лекцию о волшебстве.      

— Лучше всего волшебство работает тогда, когда сам   работаешь, — изо всех сил орудуя тяпкой, заметил он. — Вот я сейчас   прямо чувствую волшебство у себя в костях и во всех мышцах. Надо потом   где-нибудь почитать о костях и мышцах. А сам я напишу книгу о волшебстве.   Вообще-то я уже ее начал. Но кончу не очень скоро, потому что данных у меня   появляется все больше и больше.      

Вдруг Колин умолк и, положив тяпку, резко вскочил на ноги.   Вообще-то он иногда так делал, когда обдумывал, что скажет в своей лекции дальше.   Однако на этот раз юный мистер Крейвен повел себя странно. Повинуясь какой-то   неведомой силе, он поднялся на цыпочки и воздел руки к небу.      

— Мэри! Дикен! — издал он вдруг исполненный   ликования вопль. — Я только сейчас понял! Я понял! Смотрите! Смотрите же   на меня!      

Мэри и Дикен тоже поднялись на ноги и с изумлением поглядели   на Колина. Глаза его сияли. Лицо светилось от счастья.      

— Помните, как вы первый раз меня сюда привезли? —   спросил он.      

— Помним, — ответил Дикен, который сразу   почувствовал, что сейчас произойдет что-то важное.      

— И я тоже, пока полол, вспомнил. И только тогда до   меня дошло. Ведь я выздоровел! Совсем-совсем выздоровел!      

— Ну да, выздоровел, — подтвердил Дикен.      

— Выздоровел! Выздоровел! — с такой силой возопил   Колин, что лицо его от натуги побагровело.      

Конечно, он и до этого чувствовал себя с каждым днем лучше.   Но одно дело ощущать прилив сил после болезни и совсем другое — когда внезапно   тебя осенит, что стал совершенно здоров. Вот почему, осознав это, Колин не смог   сдержать радостных возгласов.      

— Я буду жить долго-долго! — вопил он что было   мочи. — Сколько нового я успею узнать о людях, и о разных других   существах, и обо веем-веем на свете! И волшебство всегда-всегда будет со мной!   Я здоров! Я здоров!      

Несколько успокоившись, Колин сказал:      

— А теперь мне хотелось бы поблагодарить волшебство.   Только я никак не придумаю, как это сделать.      

Услыхав, о чем говорит молодой хозяин, Бен Уэзерстафф,   возившийся с кустом розы, встал и подошел к остальным.      

— По-моему, тебе, мистер Колин, следует пропеть   прославление, — посоветовал он.      

— Прославление? — удивился Колин. — А что   это?      

— Дикен наверняка тебе может спеть, — ответил   старый садовник.      

— Прославление поют в церкви, — стал тут же   объяснять Дикен. — Матушка наша считает, что даже жаворонки по утрам поют   это вместе с людьми.      

— Если она так говорит, — с очень серьезным видом   произнес Колин, — значит, это прославление плохим быть не может. Я… я   просто никогда в церкви не был и почти ничего про нее не знаю. Спой,   пожалуйста, Дикен.      

Дикен в ответ улыбнулся и снял с головы фуражку.      

— Тебе, Колин, тоже надо снять шляпу, — сказал   он. — И тебе, Бен, тоже, — повернулся Дикен к садовнику. — Ты-то   ведь должен знать.      

Колин снял шляпу. Бен Уэзерстафф, недоуменно бубня что-то   под нос, последовал его примеру. Старый садовник сам себе удивлялся: он словно   все делал сейчас помимо собственной воли. И вот Дикен, стоя среди деревьев и   кустов роз, запел:      

       

Восславьте Господа, ибо от Него благодать!      

Восславьте Его все существа на земле!      

Восславьте Его ангелы на небесах!      

Восславьте Отца и Сына и Святого Духа!      

Аминь!      

       

Когда Дикен умолк, старый Бен, поджав губы, с тревогой   взглянул на Колина.      

Тот опустил голову и, казалось, что-то обдумывал.      

— Какое хорошее прославление! — выдохнул наконец   он. — Как раз именно это я собирался сказать волшебству.      

Еще чуть-чуть помолчав, Колин добавил:      

— Наверное, волшебство и Тот, о Ком прославление —   вообще одно и то же. Просто я назвал по-другому. Дикен, спой еще раз. А мы с   Мэри попробуем с тобой вместе.      

И они хором запели гимн. Мэри и Колин старались изо всех   сил. Голос Дикена звучал громко и чисто. На второй строке Бен Уэзерстафф,   который никогда ничего не пел с тех самых пор, как его выгнали из церковного   хора, вдруг громко откашлялся. Третью строку он пропел вместе со всеми, и   воодушевление его было таково, что он начисто заглушил голоса детей. Мэри на   него внимательно поглядела. Подбородок у старого Бена дрожал, глаза как-то   странно блестели, морщинистые щеки были мокры от слез. Тут Мэри вспомнила:   что-то похожее уже происходило со старым садовником, когда Колин впервые встал   на ноги.      

— Никогда раньше в прославлении этом никакого смысла не   видел, — допев гимн, хрипло проговорил Бен Уэзерстафф. — Но теперь-то   мне по-другому кажется. Потому как без этого тебе, мистер Колин, нипочем не   набрать бы пять фунтов всего за неделю.      

В это время внимание юного мистера Крейвена привлекла   какая-то тень, мелькнувшая меж деревьев.      

— Там… Там кто-то ходит в нашем саду, — испуганно   проговорил он.      

Колину не пригрезилось. Потому что, когда дети, при мощной   поддержке садовника, пели последние слова гимна, дверь в увитой плющом стене   тихонько открылась, и в сад вошла женщина в голубой накидке. Ее свежее и   привлекательное лицо озаряла улыбка. Остановившись под деревом, она слушала.   Блики солнца освещали ее, и она была очень похожа на добрых женщин из книжек с   цветными картинками Колина.      

Дослушав гимн, она пошла туда, где стояли дети и старый   садовник. Тут ее и заметил Колин. Мгновение спустя увидал и Дикен.      

— Да это же наша матушка, вот это кто! — крикнул   он и бросился ей навстречу.      

Колин и Мэри кинулись следом.      

— Вот наша матушка! — повторил Дикен, когда все   остановились перед миссис Соуэрби. — Вы же давно хотели ее увидеть. Потому   я и подсказал ей, как проникнуть сюда.      

Не в силах оторвать взгляда от лица миссис Соуэрби, Колин   простер к ней руки.      

— Я хотел вас увидеть, даже когда был больной, —   тихо проговорил он. — Вас, Дикена и Таинственный сад. А больше мне в то   время не хотелось никого видеть, кроме кузины Мэри, конечно.      

Миссис Соуэрби внимательно на него смотрела. Вдруг губы ее   задрожали, а в глазах появились слезы.      

— Мальчик! Милый мой мальчик! — с чувством   произнесла она.      

Это прозвучало с подлинно материнской лаской. Точно так же   миссис Соуэрби могла обратиться и к Дикену, и к остальным своим детям. Колину   это очень пришлось по душе.      

— Вы рады, что я теперь выздоровел? — спросил он.      

— Еще бы! — воскликнула добрая женщина. — И   как ты на свою маму похож! У меня даже сердце дрожит.      

— И папа теперь сможет меня полюбить? — без   колебаний поделился мальчик самой сокровенной своей тревогой.      

— Ну конечно! — ласково потрепала миссис Соуэрби   его по плечу. — Пора, пора папе твоему возвращаться.      

Не успела она это сказать, как к ним подошел старый Бен   Уэзерстафф.      

— Сьюзен Соуэрби! — грянул он на весь сад. —   Ты только на ноги, на ноги его посмотри! А ведь недавно совсем это были просто   какие-то барабанные палочки под чулками. Про мистера Колина из-за этого даже   мнение в колченогости утвердилось.      

— Ну, теперь у него с ногами все позади, — звонко   откликнулась женщина. — Они как у всех настоящих мальчиков. Главный рецепт   сейчас для него — побольше играть, в саду над растениями работать, есть вдоволь   и молоко пить, и тогда здоровее его мальчишки во всем Йоркшире не будет. И   слава Богу!      

Потом миссис Соуэрби положила руки на плечи Мэри.      

— Ты тоже сильно поздоровела, — любуясь ее лицом,   сказала она. — Теперь ты никак не слабее, чем наша Элизабет Элен. А   хорошенькая-то какая! Думаю, ты тоже стала на свою маму похожа. Мне про нее   миссис Мэдлок рассказывала. Она от кого-то там слышала, что твоя мама очень   красивой была. Вот вырастешь, Мэри Леннокс, и тоже будешь хороша, словно роза.      

Миссис Соуэрби умолчала лишь об одном. Она помнила, как   Марта, явившись на выходной первый раз после приезда девочки в Мисселтуэйт,   сказала, что никогда не поверит рассказам о красоте миссис Леннокс. «Не   может, — твердила Марта, — не может красивая женщина родить настолько   безобразную девочку!»      

Сама Мэри Леннокс мало обращала внимания на свое лицо. На   это у нее просто не оставалось времени. Конечно же, она чувствовала, что   окрепла и изменилась. Но она даже мечтать не могла, что когда-нибудь станет   похожа на прекрасную Мэмсахибу, и теперь, слушая миссис Соуэрби, зарделась от   радости.      

Вдоволь наговорившись, дети и старый Бен обошли с миссис   Соуэрби Таинственный сад. Ее привлекала каждая мелочь, каждый спасенный куст, и   она с удовольствием еще раз выслушала в подробностях историю сада, которую ей   уже рассказывал Дикен. Колин держал ее за правую руку, а Мэри за левую. Оба то   и дело поднимали глаза и подолгу любовались ее лицом, от которого, казалось,   исходит сочувствие и поддержка всем их планам и замыслам. Ибо миссис Соуэрби   понимала их так, как, кроме нее, умел понимать и людей и все живое вокруг   только Дикен. Недаром ведь Уголек, несколько раз громко каркнув, взлетел на ее   плечо и устроился там точно так же, как на плече любимого своего хозяина.      

Когда миссис Соуэрби рассказали, как Робин учит летать   птенцов, она, смеясь, отвечала:      

— Это приблизительно то же, что мы с детьми делаем,   когда учим ходить. Только я лично за своих детей куда больше бы беспокоилась,   если бы они у меня были с крыльями.      

Она внушала такое доверие Мэри и Колину, что они рассказали   ей даже про научный эксперимент с волшебством.      

— Вы тоже, конечно, верите в волшебство, — без   тени сомнения проговорил Колин.      

— Ну да, — кивнула миссис Соуэрби. — Правда,   я называю это другими словами. Но разве это так важно? Вон в разных странах   люди говорят на других языках, но они же не становятся от этого хуже, чем мы!   Нет, тут не в словах дело. Главное, мы с тобой, Колин, мой мальчик, верим в   силу одну и ту же. От нее и листва растет на деревьях, и твое здоровье от нее   вернулось, и все-все вообще от нее, и главное, конечно, Добро в мире. Никогда   не переставай верить в ту силу Колин. Ею полон весь мир. Недаром же вы так хорошо   прославление пели, когда я вошла сюда.      

— Это мы пели от радости, — объяснил Колин. —   Я вдруг понял, что совсем-совсем выздоровел. И тогда какая-то сила подняла меня   на ноги от грядки, которую я полол, и мне стало просто необходимо, чтобы   волшебство услыхало мою благодарность.      

— Ну, вы так прочувствованно гимн пели, что уж наверное   были услышаны, — ответила миссис Соуэрби. — Но даже если бы ты какие   другие слова возносил в благодарность, тебя бы тоже услышали. Главное, чтобы   душа у тебя была радостна и чиста. А слова… Не такая уж сильная в них и   важность, мой мальчик. — И она вновь потрепала Колина по плечу.      

Затем миссис Соуэрби подала знак Дикену. Тот отправился к   дальним кустам, откуда извлек корзинку с едой. Сегодня угощение было даже   вкуснее обычного, и Мэри с Колином уплетали за обе щеки. Добрая женщина   любовалась на них и рассказывала сказки и разные смешные истории, которые на   йоркширском диалекте звучали особенно хорошо. Когда же дети подчистили съестные   припасы, настала очередь хохотать до слез самой миссис Соуэрби, ибо они   разыграли в лицах несколько сцен, в которых Колин изображал перед домашними из   себя капризного инвалида.      

— Теперь-то вы сами видите, миссис Соуэрби: нам   приходится очень трудно, — пожаловался Колин. — Когда мы вместе, нас   с Мэри все время смех разбирает. Но больные ведь редко смеются. Вот мы и   пытаемся себя как-то сдержать.      

— Конечно, пытаемся, — подтвердила Мэри. —   Только как раз когда надо сдерживаться, я совсем против воли начинаю думать о   том, что, если Колин и дальше будет каждый день понемногу толстеть, лицо у него   сделается круглое, прямо как полная луна. И когда я так начинаю думать, я уже   ничего не смогу поделать со своим смехом.      

— Уж теперь-то я вижу: нелегко вам играть эти   роли! — посочувствовала миссис Соуэрби. — Но долго вам это делать и   не придется. Мистер Крейвен скоро приедет.      

— Откуда вы знаете? — спросил Колин.      

Миссис Соуэрби усмехнулась.      

— Вижу, ты сильно расстроишься, Колин, если папа узнает   о твоем улучшении раньше, чем ты сам его увидишь. Наверное, даже ночами   обдумываешь иногда, как лучше преподнести сюрприз мистеру Крейвену?      

— Да, — не стал скрывать Колин. — Почти   каждую ночь придумываю что-нибудь новое. Просто не знаю, что делать, если ему   расскажет кто-то другой! — в отчаянии воскликнул он.      

— Не беспокойся, мой мальчик. Все должно быть, как   надо, — отвечала с уверенностью миссис Соуэрби. — Представляю, как   папа твой удивится. Мне и самой бы хотелось тогда поглядеть на его выражение.   Он скоро, скоро вернется.      

Затем она пригласила Мэри и Колина в гости. Детально обсудив   предстоящий визит, выработали такой план действий. В пустошь детей отвезут на   пролетке. Там они устроят пикник, после чего познакомятся со всеми братьями и   сестрами Дикена, а Дикен им покажет свой сад. Вечером они в той же пролетке   вернутся домой.      

— А теперь мне пора, — поднялась с травы миссис   Соуэрби. — Я еще хочу повидать миссис Мэдлок.      

Впрочем, Колина уже тоже надо было возвращать в кресле   домой. Но прежде чем усесться в него, мальчик встал рядом с матушкой Дикена и,   теребя от смущения полу ее голубой накидки, сказал:      

— Как мне хотелось бы, чтобы вы и моей мамой были!      

Миссис Соуэрби склонилась к нему и обняла так крепко и   ласково, будто он приходится Дикену родным братом.      

— Милый мой мальчик, — усиленно пряча глаза,   прошептала она. — Твой папа скоро вернется к тебе.      

 Глава XXVII      

В САДУ      

       

С тех пор как стоит мир, каждый век приносит какие-то   удивительные открытия. Прошлое столетие, например, было богато открытиями куда   больше, чем все предыдущие. А нынешнее, двадцатое от Рождества Христова, наверняка   их подарит такое множество, что люди будут вынуждены удивляться на каждом шагу.   Ибо когда открывают новое, большинство просто не может поверить, что это   возможно. Но идут годы, и новое властно утверждается в жизни. И наконец   наступает момент, когда всем остается лишь недоумевать, как же их предки много   лет обходились, не зная об этом открытии?      

Одним из открытий минувшего века было то, что человечество   наконец осознало: наши мысли таят не меньше энергии, чем заряд электричества.   Добрые мысли подобны свету, а злые могут убить или безвозвратно испортить   жизнь, если люди их вовремя не изгонят.      

Мы с вами лишь смутно помним издерганную некрасивую девочку,   которая, живя в Индии, злилась чуть ли не на весь свет. Полно! Неужели такой   была Мэри Леннокс? Была! Ибо злые помыслы, подобно опасной болезни, разъедали   не только ее душу, но даже тело. Потом сама жизнь заставила Мэри перемениться,   и в этом было спасение. Она избавилась от дурных мыслей, и душа ее постепенно   оттаяла.      

Колин Крейвен изменился еще сильнее, чем Мэри. Пока,   скрываясь у себя в детской, он думал лишь о близкой кончине, впереди его не   ждало ничего. Не попадись на его пути Мэри, вероятно, он так и терзал бы до   смерти слуг и доктора ужасающими своими скандалами и, уж конечно, нипочем бы не   выздоровел. Но Мэри открыла Колину весну, и солнечный свет, и пение птиц. А   попав в Таинственный сад, он поверил, что будет жить. И вот, стоило ему   избавиться от мыслей о смерти, как сила стала прибывать с каждым днем. «Научный   эксперимент», который Колин позже поставил, и даже то, как он сумел вдруг   подняться на ноги с инвалидного кресла, — куда меньшие чудеса в сравнении   с тем, что ему удалось изменить образ мыслей. Ибо именно это было залогом всех   остальных чудодейственных превращений юного мистера Крейвена.      

       

Только там расцветут пышно розы,      

мой мальчик,      

Где ты выполол все сорняки!      

       

Пока оживал Таинственный сад, а Мэри и Колин на глазах   хорошели и крепли, далеко от Йоркшира путешествовал человек, которого вот уже   десять лет держали в плену беспросветно мрачные мысли. Он бродил по прекрасным   норвежским фиордам, по горам и долинам Швейцарии, но нигде не мог забыть, что   глубоко несчастен и жизнь его кончена. Даже возле озер с голубою водой и на   горных склонах, утопающих под коврами душистых цветов, тоска не отпускала его.   Ужасное несчастье отняло у этого человека покой и надежду на будущее. Жизнь   свою он считал безвозвратно загубленной. Забросив дом и обязанности, он больше   не хотел ни о чем знать и скитался по свету. Но и в путешествиях порою впадал в   такую отчаянную тоску, что случайные спутники старались скорее избавиться от   его общества. Одним он казался помешанным, другие считали, что он совершил   какое-то преступление и оно теперь тяжким бременем лежит на его душе.      

Высокий, с изможденным лицом и согбенной спиной, он словно   пытался обойти стороной жизнь. Останавливаясь в гостиницах, он аккуратно   записывал в книгах: «Арчибальд Крейвен, Мисселтуэйт Мэнор, Йоркшир, Англия».   Пробыв в каком-нибудь дивном краю день, два, неделю, он со столь же   опустошенным сердцем следовал дальше, чтобы в новой стране по-прежнему не найти   покоя. Так длилось уже десять лет. И нынешний год не принес никаких перемен.   Даже глядя утром на пики гор, когда на них светит восходящее солнце, мистер   Крейвен не ощущал ни красоты, ни величия мира, который словно рождался у него   на глазах.      

Однажды, бредя по прекрасной долине в Тироле, мистер Крейвен   сел отдохнуть на берегу ручейка, который весело журчал среди густой зелени.   Течение было быстрым. Вода перекатывала по дну камешки, и казалось, кто-то тихо   и нежно смеется. К ручейку то и дело слетались птицы, чтобы попить, и на   мистера Крейвена вдруг снизошел почти забытый покой. Будто бы тяжесть   страданий, давившая его много лет подряд, внезапно свалилась. Он с облегчением   вдыхал полной грудью чудесный воздух, любовался подсвеченной солнцем водой, и   ему казалось, что он вот-вот погрузится в сон. Но он не заснул, а начал   разглядывать цветы и деревья вокруг. На краю берега, у самой воды, росло   множество голубых незабудок, и мистер Крейвен, сам удивляясь, поймал себя   внезапно на том, что цветы эти доставляют ему почти такое же наслаждение, как в   те годы, когда он еще был счастлив. «Да тут же прекрасно!» — подумал он, и это   была первая светлая мысль, которая посетила его с тех пор, как не стало его   дорогой жены. Едва родившись, мысль эта стала расти, вытесняя из его головы все   остальное. Так свежий ключ, забив в застойном пруду, вытесняет гнилую воду.   Разумеется, мистер Крейвен пока не осознавал этого. Он просто по-прежнему   любовался чудесным видом и чувствовал себя все лучше и лучше.      

— Что это? Что это? Что случилось со мной? —   удивленно повторял он.      

Мистер Крейвен так и не понял, что с ним случилось. Лишь   позже он узнает с удивлением, что сел передохнуть на берег ручья именно в тот   момент, когда далеко в Йоркшире Колин на весь Таинственный сад закричал: «Я   буду жить долго-долго!»      

Необычайное спокойствие, которое снизошло на мистера   Крейвена, длилось до конца дня. И сон его в эту ночь был спокоен и крепок.   Правда, мистер Крейвен еще не знал, как удержать такое состояние духа. К концу   следующего дня тяжесть страданий вновь его одолела, и он, покинув долину,   пустился в дальнейшие странствия. Но с тех пор тяжелые думы уже меньше владели   им. Минуты же просветления наступали все чаще и чаще. Он будто бы оживал вместе   с Таинственным садом.      

Когда лето сменилось осенью, мистер Крейвен поспешил в   Италию на озеро Комо. В этот год погода стояла прекрасная, и отец Колина   любовался дни напролет прозрачной голубизной озера или уходил на прогулки в   Альпы. Приходя домой только к вечеру, он ужинал и почти тотчас же засыпал. Он и   сам удивлялся, что стал теперь хорошо спать. Ведь целых десять лет ему было   страшно, что, едва он сомкнет глаза, вновь приснятся и сад, и сломанная ветка   дерева, с которой упала на землю Лилиэс. И вот он избавился от своих страшных   снов. Пробуждаясь утром, он чувствовал небывалую бодрость и думал, что,   наверное, это все потому, что его организм за последнее время окреп.      

В общем-то мистер Крейвен был прав: он действительно   становился крепче. А главное, окреп его дух. Все чаще вспоминал он о   Мисселтуэйте, думая, не пора ли вернуться? Временами он даже смутно вспоминал   Колина. Мистер Крейвен пытался представить себе, какие чувства его охватят,   когда он вновь увидится с сыном. Но тут воображение отказывало ему. Он не хотел   думать о мальчике.      

Однажды мистер Крейвен настолько увлекся прогулкой, что   подходил к дому уже при свете полной луны, когда, казалось, весь мир отлит из   серебра с прочернью. В лесу на озере Комо и по берегам стояла столь   пленительная тишина, что мистер Крейвен не захотел идти сразу в дом. Войдя в   беседку у самой воды, он удобно устроился на скамье. Ночной воздух и гладь   озера, подсвеченная луной, настолько пленили его, что он все сидел и сидел.      

Может быть, он в результате уснул, а может быть, это случилось   на самом деле… Мистер Крейвен и сам потом точно не мог сказать. Он только   всегда повторял, что если его и охватила дремота, то он этого совсем не   почувствовал. Напротив, ему отчетливо слышался плеск воды, он полной грудью   вдыхал запах роз, которые всегда дивно пахнут, как только жару сменяет ночная   прохлада. Вдруг мистеру Крейвену послышался женский голос. Он доносился   издалека, однако звучал столь ясно, словно говорившая сидела в той же беседке.      

— Арчи! Арчи! Арчи! — позвала трижды она.      

Какая-то сила подняла со скамьи мистера Крейвена, и, встав   на ноги, он закричал:      

— Лилиэс! Лилиэс! Где ты?      

— В саду! В саду! — чисто, как золотая свирель,   отозвался голос.      

На этом все кончилось, и мистер Крейвен без сновидений   проспал всю ночь. Поутру он проснулся от яркого солнца. Рядом с его скамьею,   держа на подносе письма, стоял слуга. Этот итальянец, как, впрочем, и остальные   слуги на вилле, свыкся с эксцентричностью мистера Крейвена и не был ничуть   удивлен, что тот предпочел сегодняшней ночью беседку уютной спальне.      

Слуга вручил мистеру Крейвену почту и удалился. Тот, глядя   на озеро, вспомнил все, что произошло с ним минувшей ночью. Его охватила   удивительная легкость. Он улыбнулся и задумчиво прошептал:      

— В саду… в саду… Но ведь я же зарыл ключ.      

Потом он посмотрел на стопку конвертов. Самое верхнее письмо   было из Англии. Мистера Крейвена сразу привлек четкий почерк. Он не был ему   знаком. Разорвав конверт, мистер Крейвен прочел:      

       

«Дорогой сэр!       

Пишет Вам Сьюзен Соуэрби, которая имела смелость   заговорить с Вами однажды в деревне. Тогда мы вели с Вами речь о мисс Мэри, а   теперь мне опять надо с Вами кое о чем посоветоваться. Вы уж послушайте меня,   сор: будь я сейчас, как и Вы, так далеко от дома, я мигом бы возвратилась   обратно, чего желаю и Вам. Думаю, Вы будете рады, если скорее вернетесь. И, с   Вашего позволения, покойная Ваша бедняжка жена тоже сейчас неизбежно попросила   бы Вас о том же, если, конечно, еще пребывала бы с нами здесь на земле.       

Ваша покорная слуга Сьюзен Соуэрби».       

       

Прежде чем положить послание миссис Соуэрби в карман, мистер   Крейвен еще два раза внимательно перечитал его.      

— Я возвращаюсь, — наконец произнес он. —   Сегодня же возвращаюсь.      

Войдя быстрым шагом в дом, он приказал верному Питчеру   немедленно собирать чемоданы.      

Днем мистер Крейвен уже был в пути. На протяжении всей   длинной поездки он, не переставая, думал о Колине. Это было само по себе   удивительно, ибо с самого рождения мальчика мистер Крейвен старался не думать о   нем вообще. Сейчас же память его невольно воскрешала все, что было связано с сыном.   Те ужасные дни, когда мистер Крейвен бесновался как сумасшедший, проклиная   судьбу за то, что этот ребенок отнял жизнь у жены. Поначалу он не хотел даже   смотреть на сына. Когда же наконец увидел, ему стало жаль себя еще больше.   Мальчик был очень слаб. Никто даже не сомневался, что жить ему на свете от силы   несколько дней. Но ребенок, вопреки общему мнению, выжил. Правда, радости это   не принесло никому. Потому что люди, которые за ним ухаживали, были убеждены,   что он на всю жизнь останется инвалидом.      

Мистер Крейвен обеспечивал сына лучшими докторами, окружил   его слугами и дорогими вещами. Однако каждый раз, когда они виделись с Колином,   отец чувствовал себя еще несчастней обычного и ничего не мог поделать с собой.      

Особенно остро он ощутил это год спустя после смерти жены.   Вернувшись тогда из путешествия, он зашел к сыну. Больной ребенок поднял на   него огромные серые глаза. Точь-в-точь глаза Лилиэс, но какая усталость и какое   равнодушие вместо счастья и радости! Побледнев, мистер Крейвен вышел из   детской. С тех пор он старался заходить к сыну, только когда тот спал. А все,   что сообщали о нем другие, приводило мистера Крейвена в еще большее отчаяние.   Ибо никто, кроме доктора из Лондона, не сомневался, что мальчик на всю жизнь   инвалид и, в довершение ко всему, с ужасным характером. Чтобы избавить Колина   от приступов ярости, отец велел во всем ему потакать, ибо боялся, как бы   истерики не усугубили и так незавидного его состояния.      

Сейчас, когда поезд мчался сквозь позолоченные солнцем   долины, мистер Крейвен шаг за шагом вспоминал все свои встречи с сыном. Но, как   ни странно, эти сцены больше не повергали его в отчаяние. Наоборот, чем ближе   он подъезжал к Йоркширу, тем большая нежность к больному сыну охватывала его.   Мало того, в нем крепла вера, что Колина еще можно вылечить.      

— Только бы не было слишком поздно, — виновато   бормотал мистер Крейвен. — Десять лет! Я упустил десять лет! Это ведь   очень много!      

Будь рядом с ним в поезде Колин, он мигом бы объяснил, что,   когда обращаешься к волшебству, нельзя сомневаться в успехе и оставлять в   голове всякие «только бы». Но мистер Крейвен о волшебстве пока ничего не знал.   Он просто впервые испытал чувство отцовства и немедленно исполнился тревоги за   сына. Страшное опасение внезапно заставило его вздрогнуть. Что, если здоровье Колина   резко ухудшилось и миссис Соуэрби вызвала его к умирающему? Но неожиданно для   себя самого мистер Крейвен быстро отогнал от себя эту мысль. «Может быть,   миссис Соуэрби знает, как помочь Колину? — подумал он. — Непременно   заеду к ней по пути в Мисселтуэйт».      

Так он и поступил. Однако восемь детей миссис Соуэрби,   обступивших тут же его карету, сказали, что матушки, к сожалению, нет сейчас   дома. Она ушла на другой конец пустоши помочь какой-то женщине с новорожденным.      

— И Дикена тоже нет, — добавили они хором. —   Он пошел в Мисселтуэйт поработать в каком-то саду. Он почти каждый день туда   ходит.      

Мистер Крейвен внимательно оглядел всю компанию. От детей   миссис Соуэрби веяло таким весельем и доброжелательностью, что он улыбнулся.   Вынув из кармана золотой соверен, мистер Крейвен вручил его старшей девочке,   которую остальные представили ему как «нашу Элизабет Элен».      

— Если вы разделите это на восемь частей, каждому   достанется по полкроны, — объяснил он.      

Слова его вызвали бурное ликование, и карета тронулась в путь   под ликующие возгласы детей миссис Соуэрби. А мистер Крейвен глядел на осеннюю   пустошь, и сердце его исполнялось все большей радости и покоя. Когда же вдали   показался Мисселтуэйт Мэнор, отец Колина с неожиданной для самого себя лаской,   глядя на дом, тихо сказал:      

— Подумать только, Крейвены живут здесь уже шестьсот   лет!      

Он бы удивился сейчас тому отвращению, с которым еще совсем   недавно покидал родные места. Все тут тогда казалось ему беспросветно унылым, а   одна мысль о множестве нежилых комнат заставляла его содрогаться. Но чудесный   сон на берегу озера не прошел для мистера Крейвена даром, и, когда карета   остановилась у входа, ему снова вспомнился голос жены.      

Слуги, встретившие его в доме с обычными почестями,   удивились. Хозяин выглядел намного бодрее и взирал на мир куда веселей. Когда   же он, вместо того чтобы скрыться от посторонних глаз в комнаты, которые   доверялось обслуживать только Питчеру, направился в библиотеку да еще попросил   немедля прийти миссис Мэдлок, всех охватило еще большее изумление.      

— Как себя чувствует Колин? — спросил мистер   Крейвен у запыхавшейся экономки.      

— Знаете, сэр, прямо не знаю, как и сказать, —   отвечала та. — Но с ним теперь совсем по-другому, чем раньше, стало.      

— Ему хуже? — встревожился мистер Крейвен.      

— Да в том-то и затруднение, — забормотала   растерянно миссис Мэдлок, — что ни доктор, ни сиделка, ни я просто ничего   не можем понять.      

— Это еще почему? — поглядел ей в глаза хозяин.      

— Потому что, сэр, мистеру Колину, может, лучше, а   может, и хуже. Аппетит у него какой-то неясный, а уж поведение…      

— Значит, он стал еще страннее, чем раньше?      

— Именно, сэр. Он стал очень странным, но не таким, как   раньше. Наоборот, он стал очень странным, если сравнивать с тем, каким он до   этого был. Раньше мистер Колин ел очень плохо. Потом вдруг стал есть абсолютно   все, что дают. А потом наладился вообще возвращать на кухню блюда нетронутыми.   Теперь дальше, сэр. В прежнее время, каким вы сами Колина видели, он даже   слушать ничего не хотел о прогулках на улице. Уж чего мы только ни делали,   чтобы уговорить его! А теперь он сам взял и потребовал, чтобы Мэри и Дикен, сын   Сьюзен Соуэрби, вывозили его на улицу в инвалидном кресле. Мистер Колин так   привязался, сэр, к Мэри и Дикену! А Дикен еще ручных зверей своих к нам   приводит. Вот мистер Колин и торчит вместе с ними со всеми целые дни на улице.      

— А выглядит-то он как? — последовал новый вопрос   мистера Крейвена.      

— Если бы он ел, как все люди, я бы сказала, что он   сильно поправился. А без этого мы опасаемся, как бы это с ним не был просто   отек. Когда они вместе с мисс Мэри все время смеются, это тоже вызывает у нас   подозрение. Раньше-то он никогда не смеялся. Да вы сами, сэр, у доктора   Крейвена все узнайте. Он в последнее время чуть что за голову хватается и   говорит: «Никто из больных меня еще до такой степени не озадачивал».      

— Где сейчас Колин? — осведомился отец.      

— В саду, сэр. Он все время в саду. Хотя подходить   близко кому-нибудь воспрещается. Мистер Колин не хочет, как бы на него не   посмотрел кто-нибудь незнакомый.      

— В саду… в саду… — задумчиво проговорил мистер   Крейвен. — В саду…      

Потом, вернув себя силой к действительности, он отпустил   экономку и, выйдя на улицу, направился к саду тем же путем, каким каждый день   ходили Мэри, Колин и Дикен. «Надо найти ключ и отворить сад, — думал на   ходу мистер Крейвен. — Не знаю уж почему, но чувствую, что это мой долг».      

Миновав кусты лавра и клумбы, на которых росли сотни ярких   осенних цветов, он обогнул фонтан, пересек лужайку и свернул на дорожку вдоль   увитой плющом стены. Мистера Крейвена неумолимо тянуло войти в дверь, которой   он столько лет избегал, и чем ближе он подходил к ней, тем чаще у него билось   сердце. Несмотря на плотные заросли из плюща, он не мог ошибиться: дверь   находится тут. А вот где зарыт ключ, мистер Крейвен не помнил.      

Остановившись, он растерянно огляделся по сторонам. Вдруг до   него донеслись какие-то странные звуки. Мистер Крейвен вздрогнул. Звуки   слышались за садовой стеной. Но кто туда мог попасть, если дверь давно уже не   открывается? Может быть, это ветер так странно шелестит листьями? Но нет: за   оградой из камня явно кто-то бегал наперегонки. Временами мистер Крейвен слышал   тихие возгласы и даже смех — так ведут себя дети, когда играют и веселятся, но   не хотят, чтобы их обнаружили. И чье это имя они только что произнесли? Мистер   Крейвен в полном замешательстве потряс головой. Может быть, он просто сошел с   ума? Или ему недавно открылась возможность слышать потусторонние голоса,   которые скрыты от ушей прочих смертных?      

Неизвестно, сколько времени размышлял бы еще мистер Крейвен   в подобном духе, если бы сдержанность не оставила вдруг троих детей за оградой   сада. Теперь кто-то бежал стремглав прямо к двери. Мистер Крейвен все   отчетливей слышал громкий смех, прерывистое дыхание и топот нескольких пар ног.   Еще миг — и из заросшей плющом двери выскочил мальчик. Не заметив мистера   Крейвена, он угодил прямо ему в объятия. Если бы тот вовремя не поймал его,   мальчик от сильного толчка непременно бы грохнулся оземь. Мистер Крейвен   взглянул на него и замер.      

— Кто? Что? Кто? — ошеломленно выдавил он из себя.      

Колин тоже не ожидал этой встречи. Он совсем не так все   планировал, но тут же решил, что на деле получилось куда удачнее его замыслов.      

— Папа! Папа! — закричал он. — Это ведь я,   Колин! Я знаю, тебе, наверное, не верится. Я и сам с трудом верю, но все-таки   это я!      

— В саду… в саду… — тихо отозвался отец.      

Колин сперва взглянул на него почти с таким же недоумением,   как миссис Мэдлок. Потом торопливо проговорил:      

— Ну да, в саду, папа. Все из-за сада и произошло. И   еще — из-за Мэри и Дикена. И еще — тут, конечно же, волшебство. Но ты, папа,   еще про него не знаешь. Мы специально скрывали, чтобы тебе первому все   показать. Видишь? Я выздоровел! А сейчас я бежал наперегонки с Мэри Леннокс и   победил. А стать я хочу ученым и еще — атлетом.      

Мистер Крейвен слушал его со счастливой улыбкой. Потому что   и сияющие глаза Колина, и раскрасневшееся от быстрого бега лицо, и жажда   выпалить как можно больше слов, не переводя дыхания, — все   свидетельствовало о том, что перед ним совершенно здоровый ребенок.      

— Ты что, не рад, папа? — взяв мистера Крейвена за   руку, продолжал Колин. — Неужели тебе не нравится, что я буду жить   долго-долго?      

Отец обнял мальчика и крепко прижал к себе. Какое-то время   он не мог произнести ни слова. А когда смог, тихо сказал:      

— Отведи меня в сад, Колин. Там и расскажешь все по   порядку.      

Таинственный сад сейчас был полон осеннего очарования.   Повсюду виднелись красные и красно-белые лилии. Мистер Крейвен помнил, как их   сажали с таким расчетом, чтобы они распускались именно этой порой. Поздние   сорта ползучих роз недавно раскрыли бутоны, и казалось, деревья снова цветут. А   желтая листва на ветвях, высвеченная ярким солнцем, сияла золотом.      

— Я был уверен, что сад погиб, — изумленно   озираясь вокруг, сказал мистер Крейвен.      

— Мэри сначала тоже так думала, — отозвался   Колин, — но Таинственный сад ожил.      

Потом они расселись под деревом. Только Колин стоял   по-прежнему. Он объяснил, что не хочет садиться, пока все-все не расскажет   папе.      

И он рассказал. И отец слушал его с широко раскрытыми от   удивления глазами, ибо это была самая необыкновенная и самая прекрасная история   в его жизни. Иногда мистер Крейвен смеялся до слез. А иногда его щеки и без   смеха вдруг увлажнялись слезами.      

— Ну, — облегченно выдохнул наконец наш Атлет и   Ученый, — вроде больше нет тайн. Они, — показал он на дом, —   очень, наверное, удивятся, потому что я в это кресло теперь никогда не сяду. Мы   пойдем домой вместе, папа!      

По роду своих обязанностей Бен Уэзерстафф редко показывался   в хозяйском доме. Однако в тот день он просто не мог иначе. Собрав в огороде   овощи, он сам принес их на кухню. Там была как раз миссис Мэдлок. Увидев   садовника, она предложила ему выпить в комнате для слуг кружечку пива. Именно   на это старый Бен и рассчитывал. Потому что одно из окон комнаты для слуг   выходило как раз туда, куда надо.      

Миссис Мэдлок тоже преследовала свои интересы. Бен пришел   прямо с огородов, а значит, вполне мог повстречать мистера Крейвена или вообще   подсмотреть его встречу с сыном.      

— Ты из господ никого не видел? — подав кружку   пива, спросила она.      

Старый Бен отпил солидный глоток.      

— Кое-кого видел, — стирая ладонью пену с губ,   многозначительно произнес он.      

— Неужели обоих? — задрожала от любопытства миссис   Мэдлок.      

— Обоих, — согласно кивнул старый Бен. —   Спасибо за пиво, мэм, но вообще-то я и еще от одной кружки не отказался бы.      

Миссис Мэдлок взяла его кружку и пошла наливать.      

— Ты видел обоих вместе? — не замечая, что пиво   перелилось через край, спросила она.      

— Вместе, мэм, — принял у нее из рук кружку   садовник и одним глотком осушил половину.      

— И… и что же Колин? — не мигая, глядела экономка   на Бена. — Как он там выглядел? И говорили они что с папашей друг другу?      

— Чего говорили, не слышал, — отозвался Бен   Уэзерстафф. — Я стоял на лестнице и глядел на них через стену. А вам, мэм,   только одно скажу: тут такие дела творились, о которых вы ничего не знаете. Ну   да ладно. Скоро вам это откроется. — И, допив остаток своего пива, он   простер пустую кружку к окну: — Взгляните-ка лучше на эту лужайку, мэм! Прямо   странность какая-то.      

Едва глянув в окно, миссис Мэдлок исторгла пронзительный   вопль. Все слуги, находившиеся в то время поблизости, кинулись к ней. Мгновение   спустя комната для слуг погрузилась в столь полную тишину, какой никогда не   знала. Никто из присутствующих глаз не мог отвести от окна. По лужайке, сияя от   счастья, шел хозяин Мисселтуэйт Мэнора. А рядом вышагивал Колин, и получалось у   него это не хуже, чем у любого другого йоркширского мальчика.