1 2 3 4 5 6 
   
— Об этом не может быть и речи.
   
— Я принесу вам несколько одеял, и вы сможете постелить себе на полу. Получится не хуже, чем в кровати.
   
— Все, что угодно. Буду только признателен.
   
Рэнд откупорил бутылку. Грант вышел, мягко прикрыв за собой дверь.
   
Рэнд налил в бокалы.
   
— Да, — заметил он, — в принципе, если ты не хочешь, можешь здесь не оставаться.
   
— Неужели?
   
— Я возвращаюсь в «Фишхук». Через трансо. Хочешь, присоединяйся.
   
Блэйн промолчал. Рэнд подал ему бокал.
   
— Ну, что скажешь? — спросил он.
   
Блэйн рассмеялся:
   
— Как у тебя все просто получается.
   
— А может, и в самом деле все просто, — ответил Рэнд.
   
Он осушил бокал и откинулся на спинку кресла.
   
— Ну, ладно, неземной разум — это я понимаю. Профессиональный риск любого исследователя. Но как ты впутался в дело со звездной машиной? Наверняка ты связался со Стоуном.
   
— Ты же знаешь, что Стоун мертв.
   
— Впервые слышу, — неубедительно удивился Рэнд.
   
И вдруг по каким-то ноткам в голосе Рэнда, интуитивно Блэйн понял, что Рэнду все равно, умер ли Стоун и в городе ли Финн. Для него это не имело никакого значения. Или более того. Возможно, Рэнда устраивала смерть Стоуна, равно как и политика Финна. Потому что монополия «Фишхука» зиждется на «непарапсихах», на «нормальном» мире, вынужденном обращаться к нему за инопланетными товарами. Так что «Фишхук» и Рэнд, естественно, с горечью осознал Блэйн, могут даже быть заинтересованы в том, чтобы крестовый поход Финна состоялся и достиг поставленной цели.
   
А если так, то убийцей Стоуна вполне мог оказаться не Финн, а «Фишхук».
   
Блэйн ужаснулся пришедшей мысли и попытался отбросить ее, но она не уходила — ситуация вырисовывалась куда сложней, чем просто борьба между Финном и Стоуном.
   
— А вы не так уж быстро меня нашли, — сказал Блэйн. — Теряешь хватку, Рэнд? Или играешь со мной в кошки-мышки?
   
— Мы почти потеряли твой след, — нахмурился Рэнд. — Ты оторвался от нас в том городке, где тебя чуть не повесили.
   
— Ты и там был в ту ночь?
   
— Не я. У меня там есть люди.
   
— И вы собирались позволить меня повесить?
   
— Честно говоря, мнения тогда разделились. Но ты избавил нас от необходимости принимать решение.
   
— А если бы…
   
— Думаю, скорей всего, мы дали бы тебя повесить. Конечно, был шанс взять тебя и попытаться с твоей помощью выйти на звездную машину. Но в тот момент мы не сомневались, что сами сумеем ее найти.
   
Он пристукнул бокалом по столу.
   
— С ума сойти! — заорал он. — Такую машину везти в такой ржавой мышеловке! Как только…
   
— Все очень просто, — за Стоуна ответил Блэйн. — Никому бы и в голову не пришло. Ведь все живут по принципу: украл что-то очень ценное — тащи как можно быстрей, как можно дальше…
   
— И дураку ясно, — сказал Рэнд.
   
Он взглянул на Блэйна, увидел ухмылку на его лице и улыбнулся в ответ.
   
— Давай начистоту, Шеп, — предложил он. — Когда-то мы были друзьями. Я не исключаю, что мы и сейчас — хорошие друзья.
   
— Что ты хочешь узнать?
   
— Только что ты перенес куда-то машину.
   
Блэйн кивнул.
   
— И ты можешь вернуть ее обратно.
   
— Нет. Уверен, что не смогу. Это — своего рода шутка.
   
— Не надо мной ли?
   
— Над Ламбертом Финном.
   
— Ты его недолюбливаешь, да?
   
— Я с ним даже не знаком.
   
Рэнд снова наполнил бокалы. Отпил из своего половину и поставил его на стол.
   
— Мне пора, — он посмотрел на часы. — Очередная вечеринка у Шарлин. Не хочется лишать себя удовольствия. Уверен, что не хочешь со мной? Шарлин будет тебе рада.
   
— Спасибо, я лучше останусь. Передай привет Фредди.
   
— Фредди у нас больше не работает.
   
Блэйн встал и подошел с Рэндом к трансо. Рэнд открыл дверцу. Изнутри трансо походило на грузовой лифт.
   
— Как жаль, — сказал Рэнд, — что их пока нельзя использовать в космосе. Столько рук освободилось бы.
   
— Наверняка над этим уже работают, — заметил Блэйн.
   
— Конечно. Осталось только отработать систему управления.
   
Он протянул руку:
   
— Счастливо, Шеп. До встречи.
   
— До свиданья, Кирби. Но я бы предпочел не встречаться.
   
Рэнд ухмыльнулся, вошел в аппарат и закрыл дверь. Не загорелись огни, ничто не загудело, машина будто бы не работала.
   
И в то же время Рэнд уже находился в «Фишхуке».
   
Блэйн повернулся к трансо спиной и направился назад, к креслу у камина.
   
В комнату вошел Грант, держа под мышкой полосатую накидку.
   
— То, что надо, — объявил он. — Совсем забыл о ней.
   
Он приподнял накидку и встряхнул ее.
   
— Потрясающе, а? — восторженно спросил он.
   
Накидка действительно была потрясающая. Из какого-то необыкновенного меха, она переливалась в отблесках камина, будто осыпанная алмазной пылью. Золотисто-желтого цвета, с черными полосами по диагонали, накидка казалась скорее не меховой, а шелковой.
   
— Уж сколько лет валяется без дела, — сообщил Грант. — Один турист, живший у реки, в свое время заказал ее. «Фишхук» ее сразу не сумел найти, а когда доставил мне, было поздно. У них всегда так, сэр, вы, наверное, знаете.
   
— Знаю, — подтвердил Блэйн.
   
— Тот человек так и не появился. А у меня рука не поднялась отослать такой чудесный мех обратно. Он у меня проходит по накладной, я делаю вид, что смогу его продать. Хотя, конечно, это не так. Такому задрипанному городишке этот мех не по карману.
   
— А что это?
   
— Самый теплый, легкий и мягкий мех во Вселенной. Туристы берут его вместо спальных мешков.
   
— Меня устроило бы обычное одеяло, — запротестовал Блэйн. — Мне неудобно…
   
— Прошу вас, — настаивал Грант. — Сделайте мне одолжение, сэр. Мне так неловко, что я не могу устроить вас как следует. Но если я буду знать, что вы укрыты этим роскошным мехом…
   
Блэйн рассмеялся и взял накидку. Она почти ничего не весила.
   
— Мне еще надо поработать, — сказал посредник. — Так что, с вашего позволения, я пойду. А вы устраивайтесь, где удобно.
   
— Спасибо, — поблагодарил Блэйн. — Сейчас выпью еще и лягу. Не выпьете со мной?
   
— Попозже, — сказал посредник. — Я всегда пропускаю рюмочку перед сном.
   
— Тогда я оставлю бутылку.
   
— Спокойной ночи, сэр. Утром я зайду к вам.
   
Блэйн уселся обратно в кресло, положив накидку на колени. Он провел по меху рукой — мех был такой нежный и теплый, что казался живым.
   
Потягивая виски, Блэйн пустился в размышления о Рэнде.
   
Рэнд, по всей видимости, был самым опасным человеком на всем земном шаре — хотя Стоун самым опасным человеком считал Финна. Рэнд был опасен как личность, гладкий бульдог с мертвой хваткой, человек-ищейка, претворяющий политику «Фишхука» как божественные предначертания. Каждому, кого «Фишхук» объявил врагом, Рэнд становился смертельно опасен.
   
И все же он не стал заставлять Блэйна возвращаться с собой. Его приглашение было светским и мимолетным, а отказ Блэйна не вызвал у него ни раздражения, ни видимого неудовольствия. Он не попытался применить силу. Впрочем, решил Блэйн, причиной тому, скорее всего, что Рэнд просто не знал, с чем имеет дело. Идя по следу, он узнал достаточно для того, чтобы понять, что у того, кого он преследует, есть способности, «Фишхуку» совершенно неизвестные.
   
Поэтому каждый шаг он делал медленно и осторожно, стараясь изобразить незаинтересованность. Однако Блэйн знал, что Рэнд не такой человек, чтобы отступить.
   
Да, Рэнд припрятал какой-то козырь. Но какой?
   
В том, что ловушка уже готова, а приманка положена, сомнений не оставалось.
   
Тихо сидя в кресле, Блэйн допил бокал.
   
А не глупость ли — остаться на ночь в фактории? Может, лучше встать и уйти? Хотя Рэнд мог именно на такой шаг и рассчитывать, и ловушка поджидает не здесь, а на улице. Возможно, эта комната — самое безопасное для него место сегодня ночью.
   
Ему нужен кров, но ведь спать необязательно. Что, если быть здесь, но не спать? Можно завернуться в накидку, лечь на пол и притвориться спящим. И в то же время следить за Грантом. Поскольку если западня именно в этой комнате, то захлопнуть ее должен только Грант.
   
Он опустил свой бокал на столик рядом с недопитым бокалом Рэнда. Затем пододвинул к ним бутылку — получился набор из двух бокалов и бутылки. Блэйн взял накидку под мышку, подошел к камину и кочергой пошевелил поленья, которые начали уже затухать.
   
«Я лягу здесь, — решил Блэйн, — у огня, чтобы свет падал за меня, в комнату».
   
Он аккуратно расстелил накидку, сложил пиджак под голову и улегся, скинув туфли. Лежать на накидке было мягко и удобно, как на перине. Он завернул края на себя, и накидка плотно облегла его, как спальный мешок. Блэйн почувствовал себя так уютно, как в детстве, когда он нырял в теплую постель под одеяла, укрываясь в своей комнате от ночного зимнего мороза.
   
Он лежал на полу, вглядываясь в темноту складского помещения, различая очертания бочек, мешков и коробок. И, лежа в тишине, нарушаемой лишь потрескиванием огня в камине, он вдруг уловил в воздухе какой-то слабый аромат — тот самый, неописуемый словами запах, свойственный неземным вещам. Не резкий и не экзотический, ничем вроде бы не выделяющийся, и все же запах, которого на Земле нет: сочетание пряности и ткани, дерева и пищи, всего того, что привозится со звезд. И только малая толика — тут, на маленьком складе небольшой фактории. Но за этой факторией — грандиозные склады «Фишхука», откуда в считанные мгновенья, благодаря стоящему в углу трансо, может быть доставлен любой товар.
   
Но это лишь часть привозимого со звезд — незначительная часть, которую можно купить, которой можно владеть.
   
Основная же доля операций «Фишхука» — сбор и хранение идей и знаний из глубины космоса — проходила почти незаметно для большинства. А в фишхуковских университетах ученые со всего света изучали эту информацию, пытаясь ее связать, обобщить и найти ей применение, с тем чтобы в будущем эти понятия и знания определили ход развития и даже судьбу всего человечества.
   
А кроме этой, предоставленной ученым информации, существовали еще секретные архивы, скрытые за дверцами неприступных сейфов, доступ куда имели в лучшем случае лишь самые доверенные группы людей и отдельные лица…
   
Позади, прогорев, с треском рассыпались обугленные поленья. Блэйн повернулся поглядеть на них…
   
Вернее, попытался повернуться.
   
И не смог.
   
Что-то было не так.
   
Каким-то образом он оказался закутанным в накидку слишком туго.
   
Он попробовал вытащить руки и ослабить ее, но не сумел сделать ни того ни другого.
   
Накидка держала его мягкой, но неослабевающей хваткой.
   
Никакой веревкой нельзя было связать его более надежно. Совсем неожиданно для него накидка превратилась в смирительную рубашку и намертво спеленала его.
   
Блэйн замер на спине, холодея от страха и чувствуя, как пот скатывается по лбу ему в глаза.
   
Да, ловушка была расставлена.
   
Он ждал ее.
   
Он был настороже.
   
И все же, не подозревая, что делает, он сам, собственными руками обернул ловушку вокруг себя!
  
  
   
    
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
   
   
Перед тем как войти в трансо, Рэнд сказал: «До встречи». Сказал весело и с уверенностью. У него были на то основания, с горечью подумал Блэйн, он все рассчитал. Рэнд предусмотрел каждый шаг и спланировал все до мельчайших деталей. Нашел идеальный способ арестовать человека, которого немного побаиваешься и от которого не знаешь, чего ожидать.
   
Вытянувшись, Блэйн лежал на полу без движения — лишенный возможности пошевелиться сковавшей его накидкой. Вернее, не накидкой — это было одно из тех открытий, которое «Фишхук» придерживает для особых случаев. Не сомневаясь, что такие случаи представятся.
   
Блэйн порылся в памяти, но ничего хотя бы отдаленно связанного с подобным созданием не нашел — а это, конечно, было какое-то существо-паразит, способное бесконечно долго лежать тихо и расслабленно, как накидка, и пробуждаться, ощутив под собой что-либо живое и теплое.
   
В данном случае добычей стал он, и, возможно, скоро этот мех начнет пожирать его или усваивать его любым другим образом. Что пытаться освободиться силой бесполезно, было ясно — при каждом его движении хватка становилась еще крепче.
   
Он снова заглянул в память и вдруг нашел — увидел: мрачная, хаотичная планета, переплетающаяся растительность, непонятные, колышущиеся, ползающие, вьющиеся обитатели. Жуткое место, смутно просматривающееся сквозь туман памяти. Но самое поразительное заключалось в другом: даже извлекая информацию из памяти, Блэйн точно знал, что эти воспоминания не его. Он никогда не был на той планете и никогда ни с кем о ней не разговаривал. Правда, он мог видеть это когда-то по дименсино и теперь вспомнить давно забытое.
   
Картина перед его мысленным взором становилась все четче, будто некий киномеханик у него в мозгу регулировал резкость изображения, и теперь он с необычайной ясностью мог разглядеть каждую леденящую кровь подробность из жизни обитателей инопланетных джунглей. Эти ползающие, извивающиеся существа были ужасны и омерзительны, и от них веяло лютой, холодной яростью, жестокостью безразличия и непонимания, руководимой только первобытными чувствами голода и ненависти.
   
Блэйн замер, пораженный тем, что увидел. Ему казалось, что он действительно там, будто часть его лежит на полу у камина, а другая половина в самом деле находится в этих жутких джунглях.
   
Ему послышался шорох, вернее, та половина в джунглях услышала шум, и та половина поглядела на дерево, слишком, впрочем, уродливое, колючее и гадкое, чтобы называться деревом. Над ним, приготовившись упасть на него с ветки, висел мерцающий алмазной крошкой мех.
   
Блэйн закричал, или ему показалось, что он закричал, и планета с ее обитателями тут же растаяла, будто чья-то рука у него в мозгу вывела объектив проектора из фокуса.
   
Он опять — весь, полностью — лежал в своем мире, где были и камин, и склад, и трансо в углу. Дверь из склада открылась, и в комнату вошел Грант.
   
Он аккуратно прикрыл за собой дверь и, повернув свое массивное, широкое тело, уставился на лежащего на полу человека.
   
— Мистер Блэйн, — тихо позвал он. — Мистер Блэйн, вы спите?
   
Блэйн промолчал.
   
— У вас открыты глаза, мистер Блэйн. Что-нибудь случилось?
   
— Ничего, — ответил Блэйн. — Просто лежу и думаю.
   
— И приятные мысли, мистер Блэйн?
   
— Великолепные.
   
Двигаясь по-кошачьи осторожно, Грант подошел к столу, взял бутылку, вставил горлышко в рот и забулькал.
   
— Может, вы встанете, мистер Блэйн, — опустив бутылку, предложил он. — Посидим, поболтаем, выпьем. Мне не часто выпадает случай поговорить с кем-то. Конечно, сюда заходят покупатели, но со мной они разговаривают не больше, чем необходимо.
   
— Спасибо, я лучше полежу. Мне удобно.
   
Грант отошел от стола и сел в одно из кресел у камина.
   
— Как жаль, — сказал он, — что вы отказались вернуться в «Фишхук» вместе с мистером Рэндом. «Фишхук» — потрясающее место.
   
— Да-да, вы правы, — не слушая, автоматически ответил Блэйн.
   
Он понял — наконец понял, — откуда взялось воспоминание о планете. Он получил его из систематизированного архива, подаренного ему Розовым. Конечно же, не он, а Розовый побывал на той планете.
   
В памяти были не только цветные картинки с видами планеты. Там также хранилась полная информация о ней и жизни на ее поверхности. Но данные эти не были еще разобраны и подобраться к ним никак не удавалось.
   
Самодовольно улыбаясь, Грант откинулся на спинку кресла.
   
Он протянул руку и постучал пальцами по накидке. Раздался приглушенный барабанный звук.
   
— Как вам это нравится, мистер Блэйн? — осведомился он.
   
— Я тебе расскажу, когда освобожу руки, — пообещал Блэйн.
   
Грант встал с кресла и направился к столу, делая вид, что старается обойти Блэйна подальше. Взяв бутылку, он сделал еще глоток.
   
— Вам не удастся освободить руки, — сообщил он, — потому что ровно через минуту я запихну вас в трансо, и вы окажетесь в «Фишхуке».
   
Он хлебнул еще и опустил бутылку.
   
— Не знаю, что вы натворили. И не знаю, зачем вы им понадобились. Но у меня есть приказ.
   
Он опять приподнял бутылку, затем передумал и поставил ее на середину стола. Потом подошел к Блэйну.
   
Блэйн увидел новую картину: другая планета, дорога, по которой идет существо, не похожее ни на что, им когда-либо виденное. Нечто вроде ходячего кактуса, только не кактус, и вообще вряд ли растение. Но ни существо, ни дорога не имели значения. Значение имело то, что по пятам за существом неуклюже припрыгивало с полдюжины «накидок».
   
Охотничьи собаки, подумал Блэйн. Кактус — охотник, а они — его охотничьи собаки. Или ловец и ловушка. «Накидки», вывезенные с планеты джунглей каким-то бродячим торговцем, выдержавшие космическую радиацию и нашедшие применение на этой планете.
   
В мозгу у него пульсировало еще что-то — какая-то фраза, фраза на неземном языке, возможно, на языке кактусовидного существа. Она казалась бессмысленной, можно было сломать язык, воспроизводя ее, однако, когда Грант склонился над ним и протянул свои руки, чтобы поднять его, Блэйн что было силы выкрикнул эту фразу.
   
И сразу же мех отпустил его. Освободившись, Блэйн рывком покатился под ноги наклонившемуся над ним посреднику.
   
Взревев от ярости, Грант рухнул лицом об пол. Блэйн вскочил на ноги и забежал за стол.
   
Грант медленно встал с пола. Кровь капала из разбитого носа и сочилась с ободранных костяшек руки.
   
Он сделал быстрый шаг вперед, и лицо его исказила гримаса двойного страха — страха перед человеком, который сумел освободиться от мертвых объятий «накидки», и страха за проваленное задание.
   
Наклонив голову, вытянув вперед руки с растопыренными пальцами, он бросился на Блэйна. Отчаяние удвоило его и без того достаточную силу и мощь, заставив его забыть о собственной безопасности.
   
Блэйн уклонился, но немного не рассчитал, и вытянутая рука Гранта скользнула по его плечу, и толстые пальцы судорожно вцепились в его рубашку. Рывок чуть было не вывел Блэйна из равновесия, но тут материал не выдержал и с громким треском разорвался.
   
Грант пролетел мимо, затем, хрипло рыча, снова бросился на Блэйна. Вкладывая в удар весь свой вес, Блэйн взмахнул кулаком и услышал хрустящий лязг челюсти. По крупному телу Гранта пробежала дрожь, и он пошатнулся.
   
Блэйн наносил удар за ударом, чувствуя, как немеют руки, как переставшие ощущать боль кулаки сотрясают Гранта, отбрасывая его все дальше и дальше.
   
Хотя в нем был и гнев, вовсе не гнев заставлял его безжалостно избивать Гранта, и не страх, и не самоуверенность. Им руководил простой и трезвый расчет: или он добьет стоящего перед ним человека, или ему конец.
   
От беспощадного удара в голову Грант дернулся назад. Тело обмякло, как будто из него враз исчезли все кости и мышцы. С глухим стуком Грант рухнул на пол и так и остался лежать тряпичной куклой, из которой вытряхнули опилки.
   
Блэйн позволил рукам расслабленно повиснуть и тут же ощутил саднящую боль в костяшках пальцев и перенапряженных мускулах.
   
«Как же у меня получилось, — недоуменно подумал Блэйн, — голыми руками превратить такого громилу в окровавленное месиво? Просто повезло, и я нанес первый и точный удар. А то, что я нашел ключ, отпирающий „накидку“, — это тоже везение?»
   
Нет, то была не удача, а нужная и своевременная информация из архива, вложенного в его мозг за пять тысяч световых лет отсюда существом, обменявшимся с ним разумами.
   
Блэйн взглянул на Гранта. Тот по-прежнему не шевелился.
   
А что делать теперь?
   
Конечно, надо как можно скорей уходить. Еще немного, и из трансо выйдет какой-нибудь сотрудник «Фишхука», чтобы узнать, почему не приходит столь замечательно упакованная посылка.
   
«Ничего, я снова убегу, — с горечью подумал Блэйн. — Что-что, а убегать я научился. Уже почти месяц бегу, и конца этому не видно. Но однажды, он знал это, бег придется прекратить. Где-то надо будет остановиться, пусть хотя бы для того, чтобы не потерять самоуважение».
   
Это время еще не пришло. Сегодня он снова убежит, но это будет побег во имя цели. Сегодня побег ему кое-что принесет.
   
Он шагнул к столу, чтобы взять бутылку, и наткнулся на валяющуюся на полу «накидку». Он со злостью пнул ее, и она, легко взмыв в воздух, упала бесформенным комом прямо в камин.
   
Схватив бутылку, Блэйн направился к сложенным кипам товаров.
   
Он потрогал один из мешков и убедился, что в нем что-то сухое и мягкое. Затем он вылил на него содержимое бутылки и отбросил ее на середину комнаты.
   
Из камина Блэйн совком достал горящих углей и высыпал их на смоченный виски мешок.
   
Заплясали маленькие синеватые язычки пламени. С треском огонь начал расти и расползаться.
   
Теперь не погаснет, подумал Блэйн.
   
Еще пять минут, и загорится вся фактория. Склад превратится в ад, и пожар ужу никакими силами нельзя будет остановить. Трансо оплавится и деформируется, и дорога в «Фишхук» будет закрыта.
   
Наклонившись, он ухватил Гранта за воротник, подтащил его к двери и выволок во двор, футов за тридцать от здания.
   
Грант застонал, попытался встать на четвереньки, но снова рухнул на землю. Блэйн оттащил его еще на десяток футов и бросил. Грант что-то пробормотал и зашевелился, но встать не смог.
   
Блэйн вышел на дорогу и минуту постоял, приглядываясь. Окна фактории все больше озарялись красными отблесками.
   
Блэйн отвернулся и зашагал вперед.
   
А сейчас, сказал он себе, самое время нанести визит Финну. Скоро в городке заметят горящую факторию, начнется паника, и полиции будет не до нарушителей комендантского часа.
  
  
   
    
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
   
   
На ступеньках отеля, глядя на ревущее пламя пожара всего в двух кварталах от них, толпились люди. На Блэйна внимания никто не обратил. Полиции видно не было.
   
— Опять «гориллы» поработали, — обронил кто-то.
   
— Не понимаю их, — поддержал его другой. — Днем они идут туда и покупают что им надо, а ночью возвращаются и устраивают пожар.
   
— Ума не приложу, — продолжил первый, — как «Фишхук» мирится с этим. Нельзя же просто смотреть и ничего не делать.
   
— «Фишхуку» наплевать, — возразил ему его собеседник. — Я пять лет провел в «Фишхуке». Там вообще ничего нельзя понять.
   
Репортер, решил Блэйн. Завтра должна состояться проповедь Финна, и поэтому отель забит репортерами. Он поглядел на того, кто провел пять лет в «Фишхуке», но не узнал его.
   
Блэйн поднялся по ступеням и вошел в пустое фойе. Чтобы никто не обратил внимания на его ободранные кулаки, он засунул руки в карманы пиджака.
   
Отель явно был не из новых, а мебель в фойе, по всей видимости, не менялась с незапамятных времен. И вообще отель производил впечатление увядающего, старомодного заведения, кисловато попахивающего сотнями людей, которые провели недолгие часы под его крышей.
   
Несколько человек сидели в креслах, читая газеты или просто со скучающим видом глядя в пустоту.
   
Блэйн взглянул на часы над окошком администратора. Было одиннадцать тридцать.
   
Блэйн прошел мимо, направляясь к лифту.
   
— Шеп!
   
Блэйн резко повернулся.
   
С трудом подняв из огромного кожаного кресла грузное тело, через фойе к нему направился человек.
   
Блэйн стоял на месте, ожидая, пока тот подойдет к нему, и все это время по спине у него бегали мурашки.
   
Толстяк протянул ему руку.
   
Блэйн показал ему свою, вынув ее из кармана:
   
— Упал, — сказал он. — Споткнулся впотьмах.
   
— Надо бы промыть ссадину, — посоветовал толстяк.
   
— Я как раз собирался этим заняться.
   
— Забыл меня, что ли? Боб Коллинз, — напомнил свое имя толстяк. — Мы несколько раз встречались в «Фишхуке». В баре «Красный призрак».
   
— Ну как же, — смущенно ответил Блэйн. — Вспомнил. А то смотрю — что-то знакомое. Как поживаешь?
   
— Нормально. Правда, злой, как черт, что меня выдернули из «Фишхука» на эту ерунду, но — такое ремесло. Газетчик должен быть ко всему готов.
   
— Будешь писать про Финна?
   
Коллинз утвердительно кивнул.
   
— А ты?
   
— А я хочу поговорить с ним.
   
— Считай, что тебе повезло, если к нему прорвешься. Он в двести десятом. А у его дверей сидит здоровенный мордоворот.
   
— Думаю, он меня примет.
   
Коллинз наклонил голову набок:
   
— Я слышал, ты сбежал. Пустили такую утку.
   
— Все верно.
   
— Ты неважно выглядишь, — сказал Коллинз. — Не сочти за обиду, но если тебе нужно одолжить немного денег…
   
Блэйн рассмеялся.
   
— Ну, может, выпьем?
   
— Нет. Я спешу к Финну.
   
— Ты что, теперь с ним?
   
— Не совсем…
   
— Слушай, Шеп, в «Фишхуке» мы с тобой считались приятелями. Скажи, что тебе известно. Хотя бы что-то. Хороший репортаж — и я опять в «Фишхуке». А это для меня — все.
   
Блэйн отрицательно покачал головой.
   
— Шеп, я слышал много разных сплетен. Будто бы у реки под откос полетел фургон. Будто в этом фургоне везли нечто чрезвычайно для Финна важное. Он сам заявил, что сделает перед прессой сенсационное сообщение. И что-то продемонстрирует. Говорят, это будет звездная машина. Неужто звездная машина, Шеп? Никто не знает наверняка.
   
— Я тоже ничего не знаю.
   
Коллинз подошел к нему поближе и, снизив голос до хрипловатого шепота, сказал:
   
— Дело очень серьезное, Шеп. Если Финн получил то, что хотел. Он уверен, что теперь у него есть то, что поможет ему разгромить парапсихов, всех и каждого в отдельности, всю паракинетику вообще. Он ждал этого момента не один год. Не просто ждал, а делал свое дело. Подлое дело, конечно. Проповедуя повсюду ненависть. Это провокатор первого класса. Ему не хватало только этого «чего-то». Дай ему это «что-то», и он победит. А на то, как он это сделает, весь мир будет смотреть сквозь пальцы. Еще немного, и с парапсихов начнут живьем сдирать шкуры.
   
— Не забывай, что я тоже парапсих.
   
— И Ламберт Финн тоже. Был.
   
— Сколько же вокруг ненависти, — устало произнес Блэйн. — Сколько презрительных ярлыков и оскорблений. Реформисты называют паранормальных людей парапсихами, а те их в свою очередь зовут гориллами. А таким, как ты, плевать. Тебе все равно. Сам ты охотиться на людей не пойдешь. Но напишешь об этом. И размажешь человеческую кровь по газетной странице. И тебе не важно, чья это кровь, лишь бы кровь.
   
— Господь с тобой, Шеп…
   
— Хорошо, я скажу тебе кое-что. Можешь написать, что Финну нечего показывать и нечего сказать. Можешь написать, что он трясется от страха. Напиши, что его как следует щелкнули по носу…
   
— Шеп, ты меня разыгрываешь!
   
— Он не осмелится показать то, что у него есть.
   
— А что это?
   
— Нечто такое, что превратит Финна в круглого идиота. Он ни за что этого не покажет. Завтра утром в мире не будет человека испуганней Ламберта Финна.
   
— Я не могу этого написать. Ты же знаешь, что не могу…
   
— Завтра в полдень, — сказал Блэйн, — об этом будут писать все. Если ты начнешь немедленно, то успеешь в последний утренний выпуск. Ты обскачешь всех — если у тебя хватит смелости.
   
— Ты абсолютно уверен? Ты не…
   
— Решайся. Я ручаюсь за каждое слово, которое сказал. Остальное — твое дело. А мне пора.
   
Но Коллинз еще колебался.
   
— Спасибо, Шеп, — поблагодарил он. — Огромное спасибо.
   
Блэйн обошел лифт и стал подниматься по лестнице пешком.
   
Выйдя на второй этаж, по левой стороне в конце коридора он увидел у двери номера сидящего в кресле человека.
   
Блэйн двинулся прямо к нему. Когда он приблизился, телохранитель встал.
   
— Минуточку, мистер, — преградил он рукой дорогу Блэйну.
   
— Мне срочно нужен Финн.
   
— Вам туда нельзя, мистер.
   
— Тогда передайте ему…
   
— Сейчас я ничего не передам.
   
— Скажите, что я от Стоуна.
   
— Но ведь Стоун…
   
— Просто скажите, от Стоуна.
   
Некоторое время телохранитель стоял в нерешительности, потом опустил руку.
   
— Ждите здесь, — сказал он. — Я пойду спрошу. И без фокусов.
   
— Не волнуйтесь. Я подожду.
   
Он остался один, размышляя, правильно ли поступил. В сумраке плохо освещенного коридора вновь всплыли старые сомнения. Не лучше ли, подумал он, дать задний ход, пока не поздно.
   
Появился телохранитель.
   
— Стойте спокойно, — приказал он. — Я должен вас обыскать.
   
Опытные руки быстро заскользили вдоль тела Блэйна в поисках ножа или пистолета.
   
Наконец охранник удовлетворенно кивнул:
   
— Все в порядке. Можете заходить. Я останусь за дверью.
   
Охранник открыл дверь, и Блэйн вошел.
   
Комната была обставлена как гостиная. Спальня располагалась за ней.
   
В углу комнаты стоял стол, за которым сидел высокий человек в одеждах траурно-черного цвета с белым шарфом на шее. Его по-лошадиному вытянутое, костлявое лицо могло бы показаться измученным, если б не пугающее выражение одержимости.
   
Блэйн твердой походкой шел вперед, пока не оказался у самого стола.
   
— Так ты Финн, — сказал он.
   
— Ламберт Финн, — поправил его тот низким голосом профессионального оратора, который, даже отдыхая, не может не быть оратором.
   
Блэйн достал руки из карманов и положил их на край стола. Он увидел, что Финн глядит на запекшуюся кровь и грязь.
   
— Тебя зовут, — произнес Финн, — Шепард Блэйн, и я знаю о тебе все.
   
— И даже то, что я собираюсь тебя убить?
   
— И даже это, — подтвердил Финн. — По крайней мере, я это могу предположить.
   
— Но не сегодня, — сказал Блэйн, — потому что завтра я хочу посмотреть на твое лицо. Хочу увидеть, как ты все завтра проглотишь и переваришь.
   
— И это все, зачем ты пришел? Больше тебе нечего сказать?
   
— Странно, — признался Блэйн, — но в данный момент никакого другого повода мне на ум не приходит. Я даже не могу объяснить, зачем, собственно, я пришел.
   
— Может, предложить сделку?
   
— Это мне и в голову не приходило. У тебя нет ничего, что бы ты мог мне дать.
   
— Может, и так, мистер Блэйн, но зато у вас есть то, что нужно мне. За что я готов прилично заплатить.
   
Не отвечая, Блэйн смотрел на него.
   
— Ты участвовал в похищении звездной машины, — сказал Финн. — Я хочу знать цели и задачи. Мне нужно сложить куски воедино. Твой рассказ может стать отличным свидетельством.
   
— Однажды я уже был в твоих руках, — хмыкнул Блэйн, — но ты дал мне ускользнуть.
   
— Все этот трусливый доктор! — яростно воскликнул Финн. — Испугался шума, побоялся за репутацию своей больницы.
   
— Лучше надо подбирать людей, Финн.
   
— Ты мне не ответил, — нахмурился Финн.
   
— Это насчет сделки? Дорого обойдется. Слишком дорого.
   
— Я могу заплатить. А тебе деньги необходимы. У тебя нет ни гроша, а «Фишхук» идет за тобой по пятам.
   
— Всего час назад, — сказал Блэйн, — «Фишхук» меня связал и собирался убить.
   
— Но ты убежал, — произнес Финн, кивая. — И убежишь в следующий раз. И еще раз, может быть. Но «Фишхук» никогда не остановится. При теперешнем положении вещей у тебя нет никакой надежды.
   
— Разве только у меня? А у кого она есть? Может быть, у тебя?
   
— Я говорю только о тебе. Ты знаком с некой Гарриет Квимби?
   
— Очень близко.
   
— Так вот, — ровным голосом сказал Финн, — она агент «Фишхука».
   
— Ты с ума сошел! — закричал Блэйн.
   
— Успокойся и обдумай это. Думаю, ты согласишься, что это правда.
   
Они стояли, глядя через стол друг на друга, и молчание стояло между ними, словно живое существо.
   
Вдруг в мозгу Блэйна вспыхнула мысль: а не убить ли его сейчас?
   
Убить его будет совсем нетрудно. Такого убивать легко. Не только за его убеждения, но и его самого как личность.
   
Для этого надо только вспомнить о расползающейся по земле ненависти. Для этого надо только закрыть глаза и представить качающееся среди ветвей тело, покинутый лагерь, где вместо крова — растянутое на кольях одеяло и на обед — рыба на сковородке; указывающие в небо обгорелые пальцы печных труб.
   
Он поднял руки со стола, затем опустил их обратно.
   
И, не задумываясь, неожиданно для себя, совершенно непредвиденно он сделал то, чего никогда не сделал бы. И уже делая это, он знал, что это делает не он, а тот, другой, спрятавшийся у него в мозгу.
   
Потому что то, что он сделал, никогда не сделал бы ни один человек на свете.
   
Очень спокойно Блэйн произнес:
   
— Меняюсь с тобой разумами.
  
  
   
    
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
   
   
Высоко в небе луна плыла над обрывами, а в речной долине беспокойно ухала сова, временами перемежая уханье с самодовольным хихиканьем, и ее крики гулко разносил свежий от начинающегося морозца ночной воздух.
   
На краю кедровой рощи Блэйн остановился. Деревья, вцепившись корнями в землю, скрючились, изогнулись и были похожи на старых, горбатых гномов. Блэйн замер, прислушиваясь, но слышно было только уханье совы и слабый шелест упрямых листьев, никак не желающих облетать с ветвей стоящих под холмом тополей. И еще один звук, настолько слабый, что трудно было решить, действительно ли он слышится или нет, — далекий, едва различимый шепот эльфа, а на самом деле голос могучей реки, несущей свои воды вдоль подножий залитых лунным светом обрывов.
   
Блэйн присел на корточки, укрывшись под разлапистыми кедрами, и снова сказал сам себе, что погони за ним нет, его никто не преследует. «Фишхук» временно выведен из строя, потому что сгорела фактория. А Ламберт Финн… В данный момент — кто угодно, только не Ламберт Финн.
   
Без малейшей жалости Блэйн вспомнил выражение глаз Финна, когда он обменялся с ним разумами: остекленевший, полный ужаса взгляд, ошеломленный этим непрошеным вторжением, этим сознательным осквернением могущественного жреца и великого пророка, рядящего свою ненависть в тогу религии или того, что Финн пытался выдать за религию.
   
— Что ты сделал! — закричал он тогда, охваченный страхом. — Что ты со мной сделал!
   
Потому что его коснулись и обжигающий холод чужого разума, и его абсолютная бесчеловечность, и ненависть, исходящая от самого Блэйна.
   
— Все! — объявил ему Блэйн. — Отныне ты уже не Финн. И человек ты тоже только отчасти. Теперь ты частично я, частично — существо, которое я нашел в пяти тысячах световых лет отсюда. И я очень надеюсь, что теперь придет конец тебе и твоим проповедям.
   
Финн открыл рот и снова закрыл его, не произнеся ни звука.
   
— А сейчас я уйду, — сказал ему Блэйн, — и ты, во избежание недоразумений, меня проводишь. Ты обнимешь меня, как вновь обретенного брата. И по дороге будешь говорить со мной, как с наилюбимейшим другом детства, а если это у тебя не получится, я сумею объяснить, во что ты превратился.
   
Финн стоял в нерешительности.
   
— Во что ты превратился, — повторил Блэйн. — И репортеры внизу запишут каждое слово.
   
Этого довода для Финна оказалось достаточно, более чем достаточно.
   
И они вместе прошли по коридору, спустились по лестнице, пересекли фойе, а репортеры ошарашенно глядели на нежно держащих друг друга под руки, оживленно беседующих друзей.
   
Они вышли на улицу, озаренную все еще полыхающей факторией, и двинулись, будто прогуливаясь и обмениваясь пожеланиями напоследок, по тротуару.
   
А затем Блэйн скользнул в переулок и побежал в сторону обрывистого берега реки.
   
«И снова я бегу, — подумал Блэйн, — просто бегу, не имея никакого плана. Правда, были и передышки, и я все же нанес пару ударов по планам Финна. Лишил его наглядного пособия, с помощью которого он собирался доказать злонамеренность и вредоносность паракинетиков; влил в его разум новые сознания, и теперь, что бы Финн ни делал, он уже никогда не сможет быть узколобым эгоманьяком, как раньше».
   
Блэйн присел и прислушался, но, кроме голосов реки, совы и тополиных листьев, ничего не было слышно.
   
Он медленно встал на ноги и тут услыхал новый звук — вой хищника, голос клыков и когтей. Блэйн застыл, не в силах пошевельнуться. Этот вой разбудил в нем страх, который люди пронесли через столетия — из пещер каменного века до дней нынешних.
   
Собака, наверное, попытался он успокоить сам себя, или койот. Не оборотень же. Оборотней не бывает.
   
И все же инстинкт, которому он с трудом сопротивлялся, кричал ему: беги, не раздумывай, спрячься, спрячься где угодно, лишь бы укрыться от крадущейся сквозь лунную ночь опасности.
   
Он стоял напрягшись, в ожидании, что вой повторится, но больше тишину ничто не нарушило. Он расслабил окаменевшие мышцы и стянутые в узел нервы и снова стал почти самим собой.
   
«Если бы я поверил, если хотя бы наполовину поверил, я бы побежал, — осознал Блэйн. — Что может быть проще — поверить и побежать. Это-то и делает людей наподобие Финна столь опасными. Они играют на инстинкте, который лежит почти на поверхности, под самой кожей, — на страхе, следом за которым идет ненависть».
   
Выйдя из кедровой рощи, он осторожно пошел низом, вдоль обрыва. Идти здесь при свете луны, как он вскоре понял, оказалось непросто. Он то и дело натыкался на камни, попадал в ямы, где ничего не стоило сломать ногу.
   
Он снова подумал о том, что не давало покоя с тех пор, как он поговорил с Финном.
   
Финн сказал, что Гарриет Квимби — агент «Фишхука».
   
Нет, этого не может быть — кто как не Гарриет помогла ему бежать из «Фишхука».
   
И все же… Она была с ним в том городке, где его чуть не повесили. Она была с ним, когда убили Стоуна. Она была с ним, когда он залез в дорожный гараж, где его поймал Рэнд.
   
Блэйн попытался загнать эти мысли в подсознание, но они продолжали выползать наружу, преследуя его.
   
Чепуха. Гарриет — и вдруг агент. Журналистка высшего класса; надежный товарищ; когда нужно, решительна и хладнокровна. Конечно, если б она захотела, из нее вышел бы отличный шпион — но ей это просто чуждо. Вероломство не в ее характере.
   
Берег пересекал глубокий овраг, уползающий вниз, к реке. На краю оврага росло несколько изогнутых деревьев.
   
Блэйн обогнул заросли понизу и сел на землю.
   
Внизу под ним неслась река, и в ее черных водах поблескивали серебряные искры, а лес в долине казался еще чернее. По обоим берегам белесыми горбатыми призраками выстроились холмы.
   
Сова замолчала, но рокот стал громче, и если прислушаться, можно было различить, как журчит вода, омывая песчаные отмели и прорываясь сквозь кроны рухнувших деревьев, чьи корни еще цеплялись за берег.
   
«А здесь неплохо будет заночевать, — подумал Блэйн. — Правда, у меня нет ни одеяла, ни пледа, но деревья и согреют меня и спрячут. И потом, за весь день я впервые оказался действительно в безопасном месте».
   
Забравшись в густую поросль, он стал устраиваться. Пришлось вывернуть несколько камней, убрать в сторону обломленный сук. Потом, орудуя наощупь в темноте, он сгреб в кучу несколько охапок листьев и, только закончив все приготовления, подумал о гремучих змеях. Хотя, сказал он себе, для гремучих змей стало слишком прохладно.
   
Он сжался в комок на куче листьев. Оказалось совсем не так удобно, как он рассчитывал. Впрочем, ему не так долго здесь лежать. Скоро взойдет солнце.
   
Блэйн тихо лежал в темноте, а его сознание, как на экране, снова и снова прокручивало события прошедшего дня — мысленно подводило итоги, чему он тщетно пытался положить конец.
   
Отдельные кадры и сюжеты истекших, наполненных событиями суток беспрерывно сменяли друг друга, теряя реальность, превращаясь в видения.
   
Как же их остановить, мучился Блэйн, как заставить себя думать о чем-то другом?
   
Но помимо воспоминаний в нем было еще нечто — разум Ламберта Финна.
   
Он осторожно попытался заглянуть в него и тут же отпрянул, словно наткнувшись на тугой змеиный клубок ненависти, страха и коварства. А в самом центре этой массы — голый ужас, превративший наблюдателя с Земли в визжащего маньяка, который вышел из своей звездной машины с пеной у рта, выпученными глазами и скрюченными пальцами, — ужас другой планеты.
   
Планета была отвратительной и мерзкой. Он увидел нечто абсолютно враждебное чему-либо человеческому. Оно кричало, выло, визжало. Оно жадно тянулось к нему своей мертвой головой. Все было нерезко, расплывчато; нельзя было разобрать деталей, и лишь волной накатывалось чувство всепоглощающего бездонного зла.
   
Блэйн отшатнулся, вскрикнув, и его крик оттолкнул, заслонил это средоточие ужаса.
   
Но он успел ухватить другую, какую-то неуместную, мимолетную мысль.
   
Мысль о Дне всех святых.
   
Блэйн взялся за нее покрепче, стараясь отделить бесконечную ленту воспоминаний от дорожки с инопланетным кошмаром.
   
День всех святых — мягкий октябрьский вечер; по улицам, освещенным уличными фонарями или необычно огромной полной луной, будто специально подплывшей к Земле поближе, чтоб ничего не пропустить, стелется дым сжигаемых листьев. Раздаются высокие, звонкие детские голоса и топот бегущих ног — будто веселые гоблины, пища и повизгивая от удовольствия, водят шумные хороводы. Огни над дверьми гостеприимно приглашают ряженых, и то заходят, то выходят закутанные в накидки фигуры, таща с собой все распухающие мешки с подношениями.
   
Все вспомнилось Блэйну до мельчайших деталей, будто это было только вчера, когда он, счастливый мальчишка, с криками носился по городу. И как же давно это было на самом деле, подумал он.
   
Это было еще до того, как страх загустел и разросся, когда к магии относились еще с улыбкой и находили ее забавной и когда еще умели веселиться в День всех святых. А родители не боялись вечером выпускать детей из дома.
   
Сегодня такое даже трудно себе представить. Теперь в День всех святых на двери ставят двойные запоры, закупоривают дымоход, а на окна вывешивают самые надежные заклинания против злых духов.
   
Жаль, подумал Блэйн. Сколько было радости! Однажды в канун Дня святых они с Чарли Джоунсом приделали постукалочку к окну старика Чендлера. Притворясь донельзя разгневанным, старик выбежал с воплями на крыльцо и сделал вид, что заряжает свой дробовик. Они с такой скоростью помчались прочь, что свалились в канаву за домом Льюиса.
   
А еще был случай — такой случай… Больше ни о чем Блэйн подумать не успел…
  
  
   
    
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
   
   
Блэйн проснулся от холода и судорог в затекших мышцах и растерялся, не понимая, где он. Глядел на переплетенные над собой ветви, которые никак не мог вспомнить. И лишь постепенно начал осознавать, кто он и где находится.
   
И почему.
   
И то, что скоро День всех святых.
   
Он резко выпрямился и ударился головой о ветки.
   
С Днем всех святых была связана не просто случайная мысль.
   
С Днем всех святых был связан целый заговор!
   
Он застыл, обуреваемый негодованием и ужасом.
   
Как просто и в то же время дьявольски хитро — именно такой гамбит и должен был разыграть человек, подобный Ламберту Финну.
   
Нет, этого допустить нельзя. В противном случае произойдет очередная вспышка гнева против паранормальных, а когда схлынет первая волна террора и реакции, будут приняты новые ограничительные законы. Хотя законы, не исключено, уже и не понадобятся — погром может принять такой размах, что будут уничтожены тысячи паракинетиков. Операция «День всех святых» вызовет невиданную до сих пор бурю ярости против них.
   
Есть только одна надежда, решил Блэйн. Надо попасть в Гамильтон — ближайшее место, где можно рассчитывать на помощь. Там ему не могут не помочь, ведь в Гамильтоне живут только паракинетики, и никто из них не может быть уверен в завтрашнем дне. Если случится то, чего он боится, Гамильтон будет уничтожен в первую очередь.
   
И если он не запутался в днях, то День всех святых — послезавтра. Хотя нет, «завтра» уже наступило. Значит, у него меньше двух дней, чтобы предотвратить несчастье.
   
Он выбрался из кустов и увидел, что солнце только-только показалось над холмами, просвечивая звонкий утренний воздух. Откос под ним, покрытый жухлой травой, плавно спускался к бурому речному потоку. Он поежился от холода и похлопал руками, чтобы согреться.
   
Он вышел на уходящую в реку песчаную косу. Коричневая от песка и глины стремнина с яростным бурлением перекатывалась через отмель. На краю косы Блэйн присел на корточки, зачерпнул в ладони воды и поднес к губам. Вода отдавала илом, глиной, гниющими водорослями. Когда он закрыл рот, на зубах у него захрустел песок.
   
Но все же это была вода. Он снова зачерпнул, но как крепко он ни прижимал края ладоней, вода убегала между пальцев, едва оставляя ему маленький глоток.
   
Вокруг было так покойно и мирно, и Блэйн подумал, что таким, наверное, был первый день после сотворения мира, когда Земля не была еще заражена алчностью, завистью и всем тем, что на протяжении стольких веков отравляет жизнь человечества.
   
Неожиданно тишину разорвал всплеск. Блэйн вскочил на ноги. Ни на берегу, ни в реке, ни на ивняковом островке за косой никого не было видно. Какой-нибудь зверек, решил Блэйн. Норка, или ондатра, или выдра, или бобр, а может, рыба.
   
Всплеск повторился, и из-за острова показалась лодка. На корме сидел закутанный в плащ человек, работая веслом так неуклюже, что на него было неловко смотреть. Нос лодки высоко торчал из воды, перевешенный тяжестью гребца и подвесного мотора на корме.
   
Когда лодка с трудом приблизилась к косе, Блэйн вдруг обнаружил, что фигура человека кажется ему удивительно знакомой. Где-то, когда-то их пути так или иначе пересекались.
   
Он прошел дальше на отмель, поймал лодку за борт и вытащил ее на песок.
   
— Благослови тебя Господь, — изрек сидящий в лодке. — Какое сегодня чудесное утро.
   
— Отец Фланаган! — воскликнул Блэйн.
   
Старый священник улыбнулся очень доброй, даже светлой улыбкой.
   
— Вы далеко забрались от дома, — заметил Блэйн.
   
— Я иду туда, куда ведет меня Бог. — Отец Фланаган похлопал ладонью по сиденью перед собой. — Хочешь, посиди со мной немного. Да простит меня Господь, но я жутко устал.
   
Блэйн вытащил лодку еще дальше на берег, сел в нее и протянул священнику руку. Отец Фланаган взял ее в свои скрюченные артритом ладони и осторожно пожал ее.
   
— Рад видеть вас, святой отец.
   
— А я, — ответил священник, — повергнут в смущение. И должен признаться, что я следовал за тобой.
   
— Странно, — удивился Блэйн, отчасти озадаченный, отчасти напуганный этим признанием. — Такой человек, как вы, наверняка имеет более важные дела.
   
Священник выпустил его руку, не забыв успокаивающе погладить ее.
   
— Это не так, сын мой, — сказал он. — Для меня нет более важного дела, чем идти следом за тобой.
   
— Простите, святой отец, но я не понимаю.
   
Отец Фланаган наклонился вперед, уперевшись искалеченными руками в колени.
   
— Ты обязательно должен понять. Слушай меня внимательно. И не впадай в гнев. И не торопи меня.
   
— Конечно, — согласился Блэйн.
   
— Ты, наверное, слышал, что говорят о Святой Церкви. Что она косная и негибкая, что она придерживается старых правил и древнего образа мыслей, что она если и меняется, то очень медленно. Что она сурова и догматична…
   
— Да, я слышал все это.
   
— Дело в том, что это не так. Церковь не отстает от времени, она меняется. Ибо в противном случае она не смогла бы существовать во всем своем блеске и величии. Ей не страшны ветры и сквозняки людской молвы, она не боится потрясений меняющихся нравов. Она приспосабливается, хотя и не слишком быстро. И эта медлительность вызвана тем, что церковь не должна ошибаться.
   
— Не хотите же вы сказать…
   
— Именно хочу. Если помнишь, я тебя спрашивал, колдун ли ты, а тебе это показалось ужасно забавным.
   
— Но это действительно забавно.
   
— То был ключевой вопрос, — сказал священник, — упрощенный до предела, с тем чтобы на него можно было ответить простым «да» или «нет».
   
— Тогда я отвечу еще раз. Я не колдун.
   
Старик вздохнул.
   
— Ты хочешь, — с обидой произнес он, — затруднить мне мой рассказ.
   
— Продолжайте, — сказал Блэйн. — Я постараюсь сдерживаться.
   
— Церковь должна знать, что такое паракинетика: естественная человеческая способность или колдовство? Когда-нибудь, может через много лет, ей придется принимать решение. Ей, как и по всем проблемам человеческой этики, придется определить свою позицию. И я не раскрою секрет, если скажу, что учрежден специальный комитет теологов, изучающих этот вопрос.
   
— И вы? — спросил Блэйн.
   
— Я лишь один из многих, которым поручено расследование. Мы только собираем факты, которые в должный момент будут представлены на рассмотрение теологам.
   
— А я — один из собранных вами фактов?
   
Отец Фланаган утвердительно наклонил голову.
   
— Мне только одно неясно, — произнес Блэйн. — Почему у вашей веры вообще возникают сомнения? У вас же есть доказательства «святых чудес». Ответьте мне, что такое любое ваше «чудо», как не проявление паракинетики?
   
— Ты так считаешь?
   
— Да, я в этом не сомневаюсь.
   
— Мне трудно согласиться с тобой. Это слишком похоже на ересь. Но я хотел спросить тебя вот о чем: в тебе есть что-то необычное, чего я не видел в других?
   
— Я — наполовину нечеловек, — с горечью ответил Блэйн. — Вряд ли кто еще может сказать о себе то же самое. Сейчас вы беседуете не только со мной, но и с созданием, даже отдаленно не похожим на человека, — существом, которое сидит на планете за пять тысяч световых лет отсюда. И оно живет там уже миллион лет, а может, больше. И проживет еще не один миллион лет. Оно отправляет свой разум путешествовать по другим мирам, но, несмотря на все путешествия, ему очень одиноко. Тайны времени для него не существует. И не знаю, есть ли для него вообще тайны. И все, что знает оно, знаю я. Мне надо только, если у меня будет время, все разобрать, пронумеровать и разложить по полочкам. У себя в мозгу.
   
Священник медленно втянул в себя воздух:
   
— Нечто подобное я и предполагал.
   
— Так что можете приступать к работе, — сказал Блэйн. — Где у вас святая вода? Окропите меня, и я исчезну в облаке дыма.
   
— Ты неверно думаешь обо мне, — ответил отец Фланаган. — И о моей цели. И о моем отношении. Если не от дьявола сила, пославшая тебя к звездам, то не более чем несчастный случай то, что с тобой там стряслось.
   
Его скрюченная рука вдруг вцепилась в Блэйна с силой, которую в ней нельзя было предположить.
   
— Тебе дана великая сила, — сказал он, — и великое знание. Ты обязан применить их во славу Бога и на пользу человечеству. Не часто бремя столь огромной ответственности ложится на человека. Не утрать дарованное тебе. И не используй его во зло. Но и не дай ему пролежать бесплодно. То, что ты получил, пришло к тебе в силу божественного умысла, который мы не можем ни понять, ни оценить. Я уверен, что это не простая случайность.
   
— Перст божий, — вырвалось насмешливо у Блэйна.
   
— Да, перст божий обратился на тебя.
   
— Я не просил его. И если б меня спросили заранее, я бы отказался.
   
— Расскажи мне, — попросил священник. — С самого начала. Прошу тебя.
   
— Хорошо. Если и вы мне расскажете кое-что.
   
— Что ты хочешь знать? — спросил отец Фланаган.
   
— Вы сказали, что шли за мной следом. Откуда вам было известно, где проходил мой след?
   
— Как же так, сын мой, — изумился отец Фланаган. — Я думал, ты давно понял. Видишь ли, я один из вас. У меня отличное паракинетическое чутье.
  
  
   
    
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
   
   
За рекой показался еще спящий Гамильтон. Несмотря на свой небольшой возраст, город в дымке легкого, мягкого тумана был похож на все соседние старые речные города. Над ним возвышались рыжевато-коричневые холмы, а под холмами, простираясь до самого города, тянулись шахматные клетки полей. Из дымоходов поднимался ленивый утренний дымок, и за каждой оградой обязательно рос розовый куст.
   
— Все выглядит очень мирно, — сказал отец Фланаган. — Ты уверен в том, что делаешь?
   
Блэйн кивнул:
   
— А вы, святой отец? Куда пойдете вы?
   
— Чуть дальше вниз по реке есть аббатство. Меня там примут.
   
— Я вас еще увижу?
   
— Может быть. Я должен вернуться в мой пограничный городок. На мой одинокий пост на границе с «Фишхуком».
   
— Поджидать других беглецов?
   
Священник кивнул, включил мотор и направил лодку к берегу. Когда днище зашуршало по песку и гальке, Блэйн выпрыгнул.
   
Отец Фланаган, повернув голову в сторону запада, принюхался:
   
— Меняется погода, — сообщил он, — я перемены чую, как овчарка.
   
По щиколотку в воде Блэйн приблизился к нему и протянул руку.
   
— Спасибо, что подбросили меня, — поблагодарил он. — Пешком мне бы еще идти и идти.
   
— Всего доброго, сын мой. Господь с тобой.
   
Блэйн столкнул лодку с мели. Священник завел мотор, круто развернулся и помчался вниз по течению, махнув Блэйну рукой. Блэйн помахал в ответ.
   
Затем Блэйн вышел на берег и направился в сторону городка.
   
Вскоре он шагал по улице, чувствуя, что пришел домой.
   
Не к себе домой, не домой к друзьям и даже не в дом, о котором он всю жизнь мечтал, а просто в дом, подходящий для всех живущих на Земле. Тут было мирно и надежно, от городка веяло спокойствием и каким-то душевным уютом. В таком месте можно поселиться и жить, просто отсчитывая дни, принимая каждый новый день во всей его полноте и не думая о том, что будет завтра.
   
На улице, тянущейся меж аккуратных чистеньких домиков, никого не было, но Блэйн чувствовал, что на него устремлены взгляды из каждого окна и что в этих взглядах не настороженность или опаска, а обыкновенное любопытство.
   
Из одного из дворов выбежала собака — грустная, симпатичная гончая — и побежала рядом с ним, как старый добрый товарищ.
   
Блэйн вышел на перекресток и слева увидел группу небольших торговых зданий. У порога одного из них сидели несколько человек.
   
Он и гончая свернули в их сторону. Когда они приблизились, сидящие молча подняли на него глаза.
   
— Доброе утро, господа, — поздоровался он. — Не подскажете ли, где я могу найти человека по имени Эндрюс?
   
— Я Эндрюс, — ответил один из них после секундного молчания.
   
— Я хотел бы побеседовать с вами.
   
— Садись и разговаривай со всеми, — сказал Эндрюс.
   
— Меня зовут Шепард Блэйн.
   
— Кто ты, мы знаем, — остановил его Эндрюс. — Нам стало это известно, как только лодка причалила к берегу.
   
— Ну да, конечно, — согласился Блэйн, — я мог догадаться.
   
— Вон того зовут Томас Джексон, рядом с ним сидит Джонсон Картер, а вон тот — Эрни Эллис.
   
— Рад со всеми вами познакомиться, — сказал Блэйн.
   
— Присаживайся, — пригласил Томас Джексон. — Ты ведь пришел, чтобы нам что-то сказать.
   
— Наверное, мне следует начать с того, что я убежал из «Фишхука».
   
— Мы немного знаем о тебе, — произнес Эндрюс. — Моя дочь познакомилась с тобой несколько дней назад. Ты был с человеком по имени Райли. А прошлой ночью сюда принесли тело твоего друга…
   
— Его похоронили на холме, — сказал Джексон. — С похоронами пришлось поторопиться, но все же это были похороны. Видишь ли, мы его тоже немного знали.
   
— Спасибо вам, — поблагодарил Блэйн.
   
— А еще прошлой ночью, — продолжал Эндрюс, — что-то случилось в Бельмонте…
   
— Нам не нравится такой ход дел, — перебил его Картер. — Нас слишком легко втянуть в любые беспорядки.
   
— Очень жаль, если это так, — ответил Блэйн. — Но боюсь, я несу вам еще беспокойства. Вам знакомо имя Финн?
   
Все кивнули.
   
— Я говорил с ним вчера ночью. И узнал от него нечто такое, чего сам он, надо заметить, никогда бы в жизни мне не сообщил.
   
Все ждали, что он скажет дальше.
   
— Завтра ночью — канун Дня всех святых, — продолжал Блэйн. — Вот тогда-то все и должно начаться.
   
Он увидел, как люди напряглись, и быстро заговорил дальше:
   
— Не знаю, как ему это удалось, но тем или иным способом Финн создал среди паранормальных людей что-то вроде небольшого подполья. Те, конечно, не подозревают, кто за всем стоит. Для них это псевдопатриотическое движение, своеобразный протест. Не слишком большого размаха, без особенных успехов. Но успехи Финну и не нужны. Все, что ему нужно, — это создать еще парочку прецедентов, продемонстрировать еще несколько «ужасных» примеров. Это его метод: с помощью примеров будить ярость у толпы.
   
И это подполье, действуя через паранормальных подростков, готовит к этой ночи несколько паракинетических демонстраций. Удобный случай, сказали им, показать, что такое паракинетика. Удобный случай свести кое-какие счеты. Могу себе представить, сколько накопилось неоплаченных счетов.
   
Он сделал паузу и взглянул на окаменевшие от страха лица.
   
— Вы должны представлять, как подействует дюжина — всего дюжина — подобных демонстраций на воображение обывателей всего земного шара, если Финн преподнесет их должным образом.
   
— Их будет не дюжина, — тихо произнес Эндрюс. — По всему миру их может быть сотня, а может, даже несколько тысяч. И на следующее утро нас сметут с лица земли.
   
— А как тебе это стало известно? — взволнованно наклонился к ему Картер. — Такое Финн мог рассказать только своему сообщнику.
   
— Я обменялся с ним разумами, — объяснил Блэйн. — Есть такой прием, я ему научился на другой планете. Я вложил в него матрицу моего разума, а взамен взял копию его. Вроде копировальной бумаги. Трудно себе представить, но это осуществимо.
   
— Вряд ли Финн тебе благодарен за это, — заметил Эндрюс. — Заполучить себе в мозг такой беспокойный разум, как твой!
   
— Да, Финн выглядел несколько огорченным, — согласился Блэйн.
   
— Подростки будут изображать из себя чертей, — произнес Картер. — Они будут распахивать двери. Переносить автомобили. Разломают какие-нибудь сараи. Ну и всякие потусторонние вопли, разумеется.
   
— На этом и строится расчет, — подтвердил Блэйн. — Вроде бы обычные, традиционные шалости на День всех святых. Но для пострадавших это будет не просто озорство. Они решат, что все силы ада вышли из тьмы и обрушились на мир. Повсюду им будут видеться призраки, черти и оборотни. И так хорошего мало, а если учесть больное воображение напуганных обывателей… Наутро будут рассказывать о кишках, намотанных на забор, о перерезанных глотках, о похищенных девочках. И всякий раз это будет не там, где рассказывают, а где-то неподалеку. И люди будут верить. Верить в любую небылицу.
   
— Тем не менее, — заметил Джексон, — мы не можем слишком сурово осуждать наших детей, решившихся на это. Вы представить себе не можете, мистер, что им пришлось повидать. Их презирают и унижают. Едва вступив в жизнь, они уже знакомятся с сегрегацией и знают, что повсюду на них будут показывать пальцем…
   
— Я все понимаю, — прервал его Блэйн, — и тем не менее их необходимо остановить. Можно же им как-то помешать. Телепатически по телефону или еще как-нибудь… Вы же умеете.
   
— Телепатию по телефону открыли пару лет назад, — сказал Эндрюс. — Чрезвычайно просто и в то же время гениально.
   
— Так воспользуйтесь этим. Свяжитесь с кем только можно. Пусть они предупредят других, а те передадут предупреждение еще дальше. Пускай передают по цепочке…
   
Эндрюс покачал головой:
   
— Мы не сможем связаться со всеми.
   
— Но хоть попытайтесь! — закричал Блэйн.
   
— Естественно, попытаемся, — сказал Эндрюс. — Мы сделаем все от нас зависящее. Не сочти нас неблагодарными. Наоборот. Мы тебе очень признательны. Мы в неоплатном долгу перед тобой. Но…
   
— Что?
   
— Тебе нельзя здесь оставаться, — произнес Джексон. — За тобой гонится Финн. А может, и «Фишхук». Нетрудно догадаться, где ты станешь искать убежище.
   
— О Господи! — воскликнул Блэйн. — Я пришел к вам…
   
— Нам очень жаль, — сказал Эндрюс. — Мы понимаем, что ты испытываешь сейчас. Мы могли бы попробовать тебя спрятать, но если тебя найдут…
   
— Что ж, хорошо. Вы дадите мне машину?
   
Эндрюс отрицательно покачал головой:
   
— Тоже рискованно. Финн будет контролировать дороги. А по номеру они смогут узнать, откуда машина.
   
— Тогда что же? В горы?
   
Эндрюс кивнул.