1 2 3 4 5 6 7 8 9 
— Что вы заставите меня снова пережить?
    
— Рождение и, возможно, предыдущую жизнь.
    
Рауль подталкивает девушку к тому, чтобы принять предложение. Она соглашается как бы через силу. Тогда Сибелиус закрывает на ключ дверь в гримерку, отключает телефон и приказывает девушке закрыть глаза и расслабиться.
    
Опыт начинается.
    
Он заставляет ее увидеть лестницу и приказывает спуститься на десять ступеней в направлении своего подсознания. Как в подводном плавании, он действует поэтапно. Спуск на десять ступеней: легкое расслабление. Еще десять ступеней: глубокое расслабление. Еще десять: легкий гипноз. Через сорок ступеней она в состоянии глубокого гипноза.
    
— Увидьте ваш вчерашний день и расскажите мне.
    
С закрытыми глазами Натали рассказывает про обычный день, проведенный с братьями в посольстве. Они читали книги про тибетский буддизм и шаманизм.
    
— Теперь вспомните ваш день ровно неделю назад.
    
Она рассказывает про другой такой же, ничем не примечательный день.
    
— А теперь расскажите мне, что было ровно месяц назад.
    
Немного поколебавшись, она вспоминает точно так же и год, и пять, и десять лет назад. Натали задумывается ненадолго, потом рассказывает. Сибелиус решает заставить ее пережить свое рождение.
    
Голосом одновременно удивленным и возбужденным кореянка рассказывает, что видит, как она появляется из живота матери.
    
— Очень хорошо. Теперь рассмотрите свое лицо зародыша и наложите на него предыдущее лицо, лицо того, кем вы были в предыдущей жизни. Всмотритесь в него, переживите его последние моменты.
    
Натали начинает дрожать. У нее поднимается температура, а на щеках появляется нервный тик. Рауль указывает Сибелиусу, что именно нужно спрашивать. Он его прекрасно контролирует.
    
Я спрашиваю друга:
    
— А мы имеем на это право?
    
— Не знаю. Посмотрим.
    
Худенькое тело его клиентки сотрясается от спазмов. Девушка как будто борется.
    
— Прекрати, Рауль. Ты ведь видишь, она мучается. Вели Сибелиусу прекратить этот сеанс.
    
— Это невозможно. Раз уж начали, нужно идти до конца.
    
Натали раскрывает глаза, но она больше не видит комнату, в которой находится. Ее взгляд повернут в прошлое.
    
— Что вы видите?
    
Натали кажется охваченной паникой. Она дышит с трудом, почти задыхается. На одежде проступает пот.
    
— Прекрати, Рауль. Прекрати.
    
— Вблизи от цели? Об этом не может быть и речи. Иначе придется все начать сначала.
    
— Что вы видите? Что вы видите? — чеканит гипнотизер.
    
Натали еще немного дергается, а потом успокаивается, как бы напуганная ужасным видением. Она начинает говорить другим голосом, не похожим на тот, которым говорила перед этим:
    
— Я умираю. Я тону. Я задыхаюсь. Помогите!
    
— Все хорошо, я здесь, — успокаивает ее Сибелиус. — Погрузитесь глубже в предыдущую жизнь, и вы выйдете из воды.
    
Она берет себя в руки и медленно начинает рассказывать, как утонула. Она купалась на острове Бали и большая волна унесла ее далеко от берега. Она не могла вернуться. Она чувствовала, как вода наполняет ее легкие. Вот почему у нее эта боязнь воды и приступы астмы.
    
Такое разрешение загадки предыдущей жизни придает Натали уверенности и подталкивает идти дальше.
    
Она рассказывает о повседневной жизни на этом острове индонезийского архипелага, местной музыке, пище, сложных правилах жизни общества, своей карьере танцовщицы, трудностях, связанных с тем, чтобы накопить денег для покупки сценического костюма, тяжелой работе по приданию наибольшей гибкости пальцам с помощью упражнений с зернышками.
    
— Есть! — ликует Рауль. — Мы в самом центре ее души. Никто кроме нее не имеет доступа к этому интимному сейфу.
    
Натали рассказывает про свою жизнь балийской танцовщицы, а затем про предыдущие жизни барабанщицы с Берега Слоновой Кости, художницы-миниатюристки на Мальте, скульптора по дереву на острове Пасхи.
    
Рауль концентрируется, чтобы лучше управлять медиумом.
    
— Что произошло между двумя этими жизнями? — спрашивает Сибелиус.
    
Натали медлит с ответом.
    
— Что было между двумя жизнями? — настаивает гипнотизер.
    
Молодая кореянка молчит. Она не движется и еле дышит. Она кажется безмятежной, как будто достигшей нормального состояния, которое ее больше не пугает.
    
— Я…
    
— Где вы были?
    
— Я… я… я… была не здесь.
    
— Но где? Где? На каком континенте?
    
Она содрогается.
    
— Не здесь. Не на Земле.
    
Я почти слышу голос Рауля, умоляющего Сибелиуса.
    
— Не на Земле?
    
— До… этой жизни… я жила… я жила… на другой планете.
   
   
    
     
78. Энциклопедия
    
    
Три реакции. В своей книге «Похвала бегству» биолог Анри Лабори пишет, что перед лицом испытания у человека есть три выбора: 1) бороться; 2) ничего не делать; 3) бежать.
    
Бороться: это наиболее естественная и здоровая реакция. Тело не терпит психосоматических повреждений. Полученный удар превращается в нанесенный удар. Но такое отношение имеет несколько неудобств. Человек попадает в спираль повторяющихся агрессий. В конце концов находится кто-то сильнее и отправляет вас в нокаут.
    
Ничего не делать — значит проглотить свою горечь и делать так, как будто не заметил агрессии. Это наиболее распространенное в современном обществе отношение. Это называют «торможением действия». Ты хочешь разбить лицо противнику, но, учитывая риск показать себя в неприглядном свете, получить сдачи и войти в спираль агрессий, ты проглатываешь обиду. Теперь этот ненанесенный противнику удар кулаком ты наносишь сам себе. Подобные ситуации ведут к расцвету психосоматических болезней: язве, псориазу, невралгии, ревматизму…
    
Третий путь — это бегство. Оно бывает различным.
    
Бегство химическое: алкоголь, наркотики, табак, антидепрессанты, транквилизаторы, снотворное. Оно позволяет ликвидировать или, по крайней мере, уменьшить перенесенную агрессию. Человек забывает. Начинает бредить. Спит. И все проходит. Однако этот тип бегства растворяет реальность и мало-помалу индивидуум перестает выносить реальный мир.
    
Бегство географическое состоит в постоянных перемещениях. Человек меняет работу, друзей, любовников, жилище. Так он заставляет свои проблемы путешествовать. Он их не решает, а лишь меняет их декорации, что само по себе уже является облегчением.
    
Наконец, бегство артистическое — оно состоит в трансформации своего бешенства, ярости, боли в произведения искусства, фильмы, музыку, романы, скульптуры, картины… Все, что человек не позволяет сделать себе сам, делает его вымышленный герой. Это может впоследствии вызвать эффект катарсиса. Его получат те, чьи герои отомстят за полученные ими самими оскорбления.
    
     Эдмонд Уэллс.
     «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 4
    
   
   
    
     
79. Фредди с нами
    
    
— Другая планета! Вы шутите!
    
На этот раз Фредди Мейер задет за живое. Конечно, наш друг уверен, что человечество идет к гибели, однако любопытство превозмогает. Он хочет посмотреть, как функционирует «другое человечество». Он хочет знать, свойственно ли саморазрушение всем планетам, где существует разумная жизнь, или это право зарезервировано лишь за землянами.
    
Он усаживается и предлагает занять места рядом с ним. Сидячее положение на самом деле не дает особого комфорта, поскольку мы в невесомости, но мы любим эту земную привычку. Несомненно, в память о тех длинных дискуссиях, в которые мы пускались все вместе за обедом вокруг огромного стола в Бютт-Шомоне.
    
— Отыскать эту планету будет нелегко, — бормочет себе под нос раввин. — Только в нашей галактике, Млечном Пути, насчитывается 200 миллиардов звезд. Вокруг каждой из них вращается в среднем десяток планет. Да, друзья, здесь работы по горло.
    
Рауль напоминает, что поскольку мы нематериальны, то можем путешествовать с поразительной скоростью.
    
— Да, но в космосе это все равно что медленно ходить по небольшой территории… Все относительно, — подчеркивает Фредди.
    
— И потом, с чего начать? Куда направиться? Найти населенную планету среди всех ненаселенных это все равно что искать иголку в стоге сена, — жалуюсь я в свою очередь.
    
Мое замечание как будто разбудило Фредди.
    
— Это лишь вопрос метода. Чтобы найти иголку в стоге сена, достаточно сжечь сено и провести магнитом над пеплом.
    
Его лицо сияет. Если бы он не был ангелом и слепым, я бы, наверное, узнал тот же огонь, который вдохновлял нас раньше, когда мы вместе отправлялись завоевывать неизвестные миры.
    
— Ну же… вперед, чтобы отодвинуть границы неизвестного!
    
Рауль, дрожа от нетерпения, добавляет:
    
— Вперед, на завоевание… страны Богов!
   
  
  
   
    
2. Сферы и звёзды
   
   
    
     
80. Венера. 17 лет
    
    
С тех пор как папа ушел, я живу с мамой, и это действительно не легко. Все ее ежедневные заскоки для меня просто невыносимы.
    
По вечерам мы чаще всего ужинаем вдвоем и ругаемся. Мама упрекает меня в том, что я недостаточно слежу за своей фигурой. Должна признаться, что после анорексического периода у меня наступил период булимии. Именно папино отсутствие вызывает у меня голод. Я поедаю горы пирожных. Они помогают мне переносить жизнь, мать и все более невыносимую атмосферу фотостудий.
    
Управлять своим телом хорошо, а распуститься еще лучше.
    
Мне семнадцать лет, и кажется, что я уже много пожила и много съела. Раньше я довела свой вес до тридцати пяти килограммов. Теперь я вешу уже восемьдесят два. Надо сказать, что когда я ем, я ем. И не только пирожные. Фасоль с томатным соусом, которую я глотаю банками, не разогревая. Сахар кусками. Майонез, который я высасываю прямо из тюбика, как из соски. А потом хлеб с маслом, посыпанный какао. Я могу есть это тоннами.
    
Мать говорит со мной только для того, чтобы упрекать. А я ей отвечаю, что чем больше она на меня орет, тем больше мне хочется есть. Это как эффект бумеранга. Обнаружив способность управлять собой посредством ограничения в пище, я начала испытывать все больше отвращения к своему телу. Оно мне кажется помойным ведром, которое я наполняю, чтобы наказать себя.
    
У меня постоянно что-то во рту, то жвачка, то конфета, то лакричная палочка, и я не перестаю жевать.
    
Как только я потолстела, модельные агентства перестали настаивать на том, что хотят меня. Были даже маленькие хитрости, когда мне предлагали напечатать мои фото после и до, чтобы потом в рекламе сказать, что это до и после. Таким образом рекламировались бы чудодейственные диеты, которые якобы помогли мне похудеть.
    
Мать осыпает меня упреками. Я не только больше не зарабатываю денег, но в придачу мои пирушки стоят дорого. И чем больше мать меня поучает, тем больше мне хочется есть.
    
Мое единственное утешение — Джим. Он замечательный парень. Однажды, когда мать бросала в меня тарелки, чтобы убедить в своей правоте, я хлопнула дверью, решив уйти из дома. И встретила Джима, нашего соседа. Он студент географического факультета. И поскольку я из-за своей преждевременной карьеры модели училась не слишком много, то на меня это производит впечатление.
    
Мы долго говорили о разных дальних странах. Он рассказал мне, как огромен мир и как незначительны по сравнению с этим мои проблемы. Мне это понравилось. Мы целовались под луной.
    
Через неделю мы занимались любовью. У меня это было в первый раз. Мне не очень понравилось.
    
Я стараюсь есть меньше, но у меня это не получается. Моя борьба с едой очень напряженна. Поэтому я решаю принимать слабительное. Недавно я разработала неплохую технику, чтобы тошниться. Достаточно засунуть два пальца в горло, и все сразу оказывается в унитазе.
    
Я спрашиваю Джима, не слишком ли я полная.
    
— Мне нравятся полные, — отвечает он.
    
Я говорю, что до того, как потолстеть, я была такой красивой, что работала топ-моделью и хотела стать Мисс Вселенной. Он отвечает, что для него я самая красивая девушка во вселенной.
    
Чтобы сохранить это приятное впечатление, я предлагаю не заниматься любовью в этот вечер, и мы расстаемся, ограничившись поцелуем. Это удваивает мою решимость. Я возьму свое тело в руки. Я стану Мисс Вселенной!
    
Я уговариваю мать сделать мне липосакцию. Мной опять занимается Амброзио ди Ринальди, этот Микеланджело скальпеля. Под местной анестезией я вижу все, что происходит. Мне в ляжки вставляют толстые трубки, потом включают насос. Со звуком дизельного двигателя он начинает выплевывать жидкость в прозрачные цилиндры. Вначале я удивлена тем, что он качает только кровь, и я опасаюсь, что останусь совсем без крови. Но постепенно жидкость становится прозрачнее и светлее и, наконец, делается слегка розоватой и густой. Как шантийи с гренадином. Амброзио ди Ринальди объясняет, что должен вводить трубки в различные места, чтобы не было дырок, или, как это называется на его жаргоне, «эффекта волнистого железа».
    
Возможно, что Амброзио стоит очень дорого, но, к счастью, он считается мастером по борьбе с волнистым железом.
    
После густой консистенция становится пастообразной. Мне удаляют излишки с ляжек, что особенно меня радует, поскольку даже в анорексический период я больше худела сверху, чем снизу.
    
После выхода из клиники Джим приносит мне цветы. Но теперь, когда я худая и красивая, не может быть и речи о том, чтобы оставаться с типом, которому нравятся толстые!
    
Я хочу быть Мисс Вселенная.
   
   
    
     
81. Игорь. 17 лет
    
    
Я жаловался на колонию для несовершеннолетних в Новосибирске, и был не прав. Дурдом в Брест-Литовске намного хуже.
    
В колонии нам давали тухлые обрезки, здесь мяса нет совсем. Кажется, это возбуждает психов.
    
В колонии матрасы кишели клопами. Здесь мы спим в гамаках из стальной проволоки.
    
В колонии воняло гнильем, здесь пахнет эфиром. Там все было грязное, здесь все чистое.
    
Я жаловался, что в колонии по ночам раздаются крики. Здесь раздается смех. Это ужасно — смех.
    
Здесь у меня только один сосед. Александрей.
    
Он говорит сам с собой всю ночь. Он утверждает, что мы все умрем. Что четыре всадника Апокалипсиса уже оседлали коней. Огонь, железо, вода и лед пройдут сквозь нас, и мы заплатим за свои ошибки. Потом он становится на колени и молится. Потом часами орет: «Искупление! Искупление!» — и бьет себя в грудь. Вдруг он останавливается, замолкает, а потом хнычет всю ночь: «Я умрууууууу».
    
Вчера Александрей умер. Я его убил. Я против него ничего не имел. Я скорее хотел оказать ему услугу. Я его задушил носком, чтобы избавить от этой жизни, в которой он потерялся. В его взгляде я прочел скорее благодарность, чем злобу.
    
После этого санитары потащили меня в отделение нервно-сенсорной изоляции. В сталинские времена это использовалось в качестве пытки. Таким образом убирают с глаз долой сумасшедших, которых невозможно контролировать. Санитары говорят, что после месяца нервно-сенсорной изоляции пациенты забывают, как их зовут. Если их поставить перед зеркалом, они говорят: «Здравствуйте!»
    
Меня хватают. Я отбиваюсь. Вчетвером они заталкивают меня в камеру.
    
— НЕЕЕЕТ!
    
Клацает задвижка.
    
Белая комната без окон. Нет ничего. Стены белые. Лампочка под потолком горит день и ночь, и выключателя нет. Никакого шума. Никаких звуков. Никаких признаков человеческого присутствия, кроме того, что через каждые восемь часов открывается окошечко и через него появляется светло-коричневая похлебка. Из чего она? Похоже на пюре, одновременно и сладкое, и соленое, вроде комбикорма для животных. Поскольку это всегда одно и то же неопределимое блюдо, я не знаю, что сейчас — завтрак, обед или ужин.
    
Я теряю ощущение времени. В голове все путается. Я даже не могу покончить с собой, стучась головой о стену, — все стены мягкие. Я все-таки попробовал проглотить свой язык, но у меня еще остались рефлексы, и я начал кашлять, чтобы дышать.
    
Я думал, что достиг дна. Теперь я понимаю, что можно опуститься еще ниже.
    
На этот раз, даже напрягая все свое воображение, я не могу представить, как мое положение может стать еще хуже. Если я окажусь в камере пыток, там, по крайней мере, будет какое-то оживление. Там будут палачи, с которыми можно поговорить, разные инструменты и приспособления, в общем, обстановка.
    
Здесь же нет ничего.
    
Ничего.
    
Ничего, кроме лица матери, которое появляется передо мной каждый день и говорит: «Ты был плохим мальчиком, и за это я тебя закрою в шкафу на всю жизнь».
    
Со мной обращаются хуже, чем с животным. Никто бы не осмелился закрыть животное на годы в белом звуконепроницаемом помещении и продолжать его кормить. Его бы просто бросили подыхать, и все. А меня кормят, чтобы я не подох, а сгнил с головы. Здесь не лечат психов. Здесь сводят с ума нормальных людей. Может быть, это средство для контроля над населением?
    
Нужно держаться.
    
Такое ощущение, что у меня в голове огромная библиотека, и книги в ней постоянно падают. Есть маленькие книги, когда они падают, я забываю слова.
    
Есть большие книги воспоминаний о моей жизни, и они падают. Что было раньше? Я вспоминаю покер, Петра (или его звали Борис?), троих В (Василий, Ваня… и, черт, как звали третьего, толстого?)… Я держусь за то, что не падает. В покере есть пара, две пары, каре и… (черт, как называются три одинаковые карты и две одинаковые карты?)
    
В моем сознании появляются какие-то мысли, потом они начинают прыгать, как игла на исцарапанном диске, и появляются другие. Ни одну мысль я не могу додумать до конца.
    
Только мать остается как приросшая, как будто ее выжгли в моем мозгу каленым железом. Я вспоминаю все выражения ее лица в день, когда она оставила меня на церковной паперти. Я держусь за эту боль. Спасибо, мама, ты хоть для этого пригодилась. Мать является единственным доказательством моей идентичности. Я определяю себя благодаря злости на нее. Может быть, однажды я забуду свое имя, не узнаю себя в зеркале, не вспомню о своем детстве, но я вспомню о ней.
    
Наконец в одно прекрасное утро-день-вечер-ночь (прошла неделя, месяц, год?) дверь открывается. Меня вызывают к директору заведения.
    
По дороге я наслаждаюсь любой информацией, поступающей в мозг. Запах хлорки, облупившаяся краска в коридорах, далекий смех, звук шагов по твердому полу, кусочки зарешеченного неба, руки держащих меня санитаров, мои руки, связанные за спиной смирительной рубашкой. Каждый лай: «Вперед», «За мной» — кажется мне прекрасной музыкой.
    
Меня вталкивают в кабинет директора. Рядом с ним человек в униформе. Кажется, я снова и снова переживаю ту же сцену, когда какой-то милиционер спас меня на паперти, когда полковник ВВС пришел за мной в детдом, чтобы взять в семью. А этот что мне предложит?
    
Директор смотрит на меня с гадливостью. Я думаю о матери. Может быть, она догадывалась, кем я стану, и хотела избавить от всех этих страданий?
    
— Хотим дать тебе последний шанс исправиться. В Чечне снова начались бои. Потери больше, чем предполагалось. Армия нуждается в добровольцах. Присутствующий здесь полковник Дюкусков возглавляет спецподразделения. Так что у тебя есть выбор: остаться здесь в полной изоляции или пойти в передовые отряды спецназа.
   
   
    
     
82. Жак. 17 лет
    
    
Мне удается продать мои рассказы научно-фантастическому журналу, и таким образом я зарабатываю собственный первый небольшой гонорар. Чтобы сделать себе подарок, я отправляюсь на каникулы на баскское побережье. Там я встречаю Анаис.
    
Анаис — невысокая изящная брюнетка, немного напоминающая Мартин, но у нее более круглое лицо. Когда она улыбается или смеется, на щеках у нее образуются две ямочки.
    
С Анаис у нас постоянно возникают припадки бешеного хохота. Мы ничего не говорим, просто смотрим друг на друга и неожиданно начинаем хохотать, безо всякой причины. Наше постоянное веселье раздражает окружающих и еще больше сближает между собой.
    
В конце каникул мы даем обещание встречаться как можно чаще. Но она живет в Бордо, а я в Перпиньяне.
    
Я работаю над большим проектом, книгой, в которой рассказывается о человечестве с точки зрения «нечеловеческого взгляда». Это детектив, героями которого являются… крысы, ведущие расследование в канализационных трубах. Естественно, я досконально описываю в нем все царящие в крысиных сообществах законы. Я уже закончил первую часть объемом в две сотни страниц, которую принес Анаис, чтобы она ее прочитала.
    
Она читает быстро.
    
— Забавно. Твой главный персонаж — крыса с прядью рыжих волос на голове.
    
— Все первые романы немного автобиографичны, — говорю я. — К тому же мне нравятся мои рыжие волосы.
    
— А почему крысы?
    
Я объясняю, что крысы — это только предлог, что речь идет о всеобъемлющем рассуждении относительно жизни в обществе. Я ищу формулу идеального общества, в котором всем хорошо. Раньше в одном из рассказов я выбрал в качестве героев двух лейкоцитов, которых поместил в идеальное общество человеческого тела. Теперь же, напротив, я хочу показать, как функционирует жестокое общество. Крысы являются примером эффективного общества, но оно абсолютно лишено сострадания. Они систематически уничтожают слабых, больных, стариков, хилых детенышей. Конкуренция постоянна, и в ней выживает сильнейший. Описывая этот малоизвестный мир, я надеюсь вселить в читателей осознание той их части, которая делает их близкими к крысам.
    
Во время моего следующего приезда Анаис знакомит меня со своими родителями. У них внушительная квартира. Картины старых мастеров, антикварная мебель, ценные фолианты. Я никогда не видел такого шика. И отец, и мать дантисты, и дела у них идут явно неплохо. Анаис тоже хочет учиться на зубного врача. Только ее младший братик еще не определился со своим будущим. Он говорит, что хочет заниматься информатикой, но меня удивит, если он будет продолжать на этом настаивать. А может быть, он в конце концов станет специалистом по информатике в области зуботехники.
    
Вся семья демонстрирует прекрасные белые зубы. За обедом отец спрашивает меня, чем я собираюсь зарабатывать на жизнь. Я отвечаю, что хочу стать писателем.
    
— Писателем… но почему бы вам не выбрать себе более… нормальную профессию?
    
Я говорю, что это моя страсть и что я предпочитаю зарабатывать меньше, но заниматься делом, которое меня развлекает. Но отец Анаис не смеется. И она тоже.
    
После обеда ее отец начинает расспрашивать меня о моих родителях. Книготорговцы. Он наклоняет голову и говорит о своих любимых писателях: Селин, Маргерит Дюра… Я признаюсь, что уже пролистал произведения Дюра и Селина и что они мне показались довольно скучными.
    
Тут я должен был бы заметить, что мать нахмурила брови. Анаис делает мне знаки, которые я вовремя не замечаю.
    
Ее отец спрашивает, кто из писателей мне нравится. Я называю По и Кафку, и он восклицает: «Ах, да, я понимаю». После этого мне было бы лучше помолчать, а не распространяться о прелестях научной фантастики и детектива.
    
Он признается, что никогда не читал подобные произведения. Тут я чувствую, что что-то не так. В знак примирения я заключаю:
    
— Ну, в конце концов, есть только два вида литературы — хорошая и плохая.
    
Все смотрят себе в тарелки.
    
Взмахнув юбкой, мать идет за десертом.
    
Затем Анаис заявила, что я спец по шахматам, и отец настаивает, чтобы мы сыграли партию. Он скромно говорит, что играет лишь от случая к случаю.
    
Я выигрываю в четыре хода с помощью «удара пастуха», которому меня научила Мартин. Отец не требует реванша.
    
После этого вечера мы видимся с Анаис все реже. Однажды она мне признается, что отец не представляет ее замужем за «скоморохом».
    
Конец идиллии.
    
Я любуюсь на фотографии Анаис. На каждой она смеется. Я просто допустил ошибку, согласившись встретиться с ее родителями.
    
Чтобы отвлечься от человеческих огорчений, я погружаюсь в написание книги и всеми силами стремлюсь понять, что может чувствовать крыса в своей каждодневной жизни.
   
   
    
     
83. Энциклопедия
    
    
Точка зрения.
    
Анекдот: «Один тип приходит к доктору. На нем высокая шляпа. Он садится и снимает шляпу. Врач замечает лягушку, сидящую на лысом черепе. Он приближается и видит, что лягушка будто приросла к коже.
    
— И давно это у вас? — удивляется он.
    
Тогда лягушка отвечает:
    
— Знаете, доктор, сперва это было просто небольшой бородавкой на ноге».
    
Этот анекдот иллюстрирует концепцию. Порой люди ошибаются в анализе события, потому что ограничиваются единственной точкой зрения, которая кажется очевидной.
    
     Эдмонд Уэллс.
     «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 4.
     (Анекдот Фредди Мейера)
    
   
   
    
     
84. Яйца
    
    
Прежде чем отправиться в космос на поиски другой планеты, мне необходимо урегулировать все проблемы со своими сферами.
    
Я проверяю, исполнились ли их желания. Игорь хотел покинуть психиатрическую больницу в Брест-Литовске, и теперь он в армии. Жак хотел погрузиться еще глубже в литературу, и теперь он пишет свой первый роман. Венера взяла себя в руки.
    
— Как поживает твой выводок? — интересуется Рауль.
    
Я показываю ему яйца с видимым удовлетворением.
    
— Лучше не бывает.
    
Рауль заявляет, что мне не следовало бы так радоваться. На самом деле не все у них так уж и хорошо. Их желания исполнились, но лучше им от этого не стало. У Венеры больше нет семьи, нет любви, нет даже приличного образования, которое помогло бы ей в жизни. Это просто изнеженная и недалекая девушка.
    
Психиатрическая больница довела Игоря до состояния почти растительного. Он страдает от катастрофического отсутствия любви. Он одинок, у него нет денег, нет друзей, ни одна женщина ни разу не поцеловала его даже в щеку, а ведь ему уже семнадцать! Его отправили на передовую в Чечню с подразделениями Дюкускова, состоящими из отбросов общества, чтобы выполнять самые опасные задания. Что касается Жака, то из-за того, что он живет в мире своих фантазий, он теряет ощущение реальности и постепенно становится инвалидом, не способным к повседневной жизни.
    
— И ты называешь это «лучше не бывает»?
    
Взглянув еще раз на эти три человеческие души, которые должны представлять три стороны моей личности, я чувствую ужас.
    
— Ха-ха! Добро пожаловать в Рай, — иронизирует Рауль. — Непыльная работенка, как говорится. Фуфло все это! Проще заставить минерал превратиться в растение, чем вывести человека на более высокий уровень развития.
    
Рауль принимает озабоченный вид.
    
— Как бы то ни было, для нас эта бюрократическая работа закончена. Мы покидаем этот манерный Рай и отправляемся за приключениями.
    
У него этот странный взгляд, который меня завораживал и пугал раньше, когда мы были из плоти и крови. Этот взгляд как бы говорит: «Совершим все возможные ошибки, потому что иначе мы не узнаем, почему их не надо было делать».
    
Я прошу Рауля немного подождать, чтобы я смог наладить жизнь своих клиентов. Я устраиваю так, чтобы председатель жюри конкурса «Мисс Вселенная» выбрал кандидатуру Венеры. Я создаю дружескую атмосферу в спецподразделении Дюкускова «Волки», где служит Игорь. Во сне я посылаю Жаку несколько забавных сцен для его романа.
    
— Да не теряй ты время на них, — ворчит Рауль. — Тебя ждет вся вселенная.
    
Он склоняется у меня над ухом и шепчет:
    
— И вообще, смертные иногда справляются со своими проблемами гораздо лучше без нас.
   
   
    
     
85. Венера. 17 с половиной лет
    
    
Переделав тело с помощь пластической хирургии, я восстановила его как старый автомобиль. Я его перекрасила, починила двигатель и электрику. Я снова в форме. Я постоянно мажу помадами и кремами живот, ляжки и зад. Я снова занимаюсь спортом: плаванием, джоггингом, стретчингом. Постепенно я начинаю регулировать и свой аппетит.
    
Наконец, я снова в фотостудиях. Начинаю с рекламных кампаний различных продуктов, потом одежды, джинсов и — наконец-то! — высокая мода. Классический путь топ-моделей.
    
Вторая попытка более удачна, чем первая. Падение в пропасть, последовавшее за моими первыми успехами, придало мне сил. Я больше не позволяю наступать мне на ноги. Я научилась заставлять уважать себя.
    
В любовники себе я выбрала манекенщика. Хотя мы занимаемся одним и тем же делом, у него не очень получается. Ему стыдно позировать и ходить по подиуму. Эстебан говорит, что для него это временно.
    
Я выбрала его исключительно за физическую красоту. Он очень живописен, в стиле «латино». Я дала ему понять, что, как только он мне надоест, я выплюну его, как косточку от вишни. Эта перспектива его не только не оттолкнула, а еще больше привязала ко мне. «Ах, Венэра, ты одна мена понымаешь…» Мужчинами так легко манипулировать. Мне кажется, я поняла, как они устроены. Женщине достаточно быть независимой от них, чтобы они захотели зависеть от нее.
    
В постели Эстебан настоящий атлет, стремящийся выиграть гонку. Он напрягается изо всех сил. Я подозреваю даже, что он употребляет допинг. И все это для моего удовольствия! Сперва я пыталась его успокоить, но быстро поняла, что лучше оставить его наедине со своими сомнениями. Я все время требую большего, и ему это нравится.
    
В конце концов, я этого заслуживаю. Мне семнадцать с половиной лет, и я восхитительна.
    
Чтобы расслабиться после съемочных площадок, я начала курить. Сигарета помогает снять напряжение, а потребность в никотине обставляет необходимым образом моменты отдыха. Она к тому же сближает. Мама тоже курит. Только когда мы курим вместе, мы по очереди предлагаем друг другу зажигалку и не ссоримся из-за нее.
    
Я знаю, мама любит меня, и все же я чувствую, что в глубине души она ставит мне в вину уход папы. С тех пор все ее другие романы кончаются катастрофой. Такое впечатление, что как только она остановит на ком-нибудь свой выбор, то уже готова к разрыву. Ее компаньоны наверняка это чувствуют, и это их бесит.
    
Мне необходимо освободиться от ее влияния. К тому же, когда я смотрю на ее карьеру, есть от чего прийти в отчаяние. В профессиональных кругах ее уже считают «старухой». Ее снимают только для каталогов по продаже товаров почтой.
    
Дома она попивает виски и смотрит фильмы ужасов по видео. Тяжелый случай.
    
Кажется, я поняла законы профессии. Поднимаются быстро и опускаются тоже, но чем выше ты поднялся, тем больше у тебя шансов остаться наверху.
    
Мне необходимо подняться очень высоко. Я должна стать Мисс Вселенной. С этим титулом я получу пожизненный доступ в лучшие модельные агентства и ко всем тем, кого захочу использовать.
    
Я очень внимательно слежу за своим питанием. Я ем много овощей, потому что они полезны для мышц, много фруктов для мягкости кожи и пью много минеральной воды, чтобы выводить из организма сахар и жиры.
   
   
    
     
86. Жак. 17 с половиной лет
    
    
Вступительный экзамен по философии. Вопрос: «Свобода мысли, существует ли она?»
    
Выслушав мой ответ, экзаменатор говорит:
    
— Вы ссылаетесь на дзен, на буддизм, на даосизм… Нет необходимости искать отправные точки в Азии. Перечитайте Монтеня, Спинозу, Ницше, Платона, и вы констатируете, что они все поняли.
    
Я раздражаюсь:
    
— В восточном мышлении меня интересует то, что оно основывается на пережитом опыте духовности. Когда монах дзен остается неподвижным в течение часа, чтобы сделать голову пустой, когда йог замедляет дыхание и биение сердца, когда адепт даосизма смеется до обморока, то это не просто слова, это пережитый опыт.
    
Экзаменатор пожимает плечами.
    
— Ступайте, я не хочу вас больше слушать.
    
С этими словами он проводит руками по своему шикарному пиджаку, как бы разглаживая несуществующие складки.
    
Я чувствую, как во мне поднимается волна, которая накроет меня с головой. Освободившаяся вдруг древняя ярость. Этот человек олицетворяет все, что с детства выводило меня из себя. Все эти типы, думающие, что все знают, полные уверенности и в особенности не желающие слышать ничего, что может поставить под сомнение их маленькие, сто раз пережеванные истины. Этот экзаменатор с его удовлетворенным видом человека, наделенного маленькой властью, которую он рассчитывает использовать для оправдания своего существования, меня удручает.
    
Я взрываюсь:
    
— Вы задаете мне вопрос: «Свобода мысли, существует ли она?», а на самом деле вы ее как раз и запрещаете! Вы смеетесь над оригинальностью моих идей. Все, что вас интересует, это проверить, думаю ли я так же, как вы, или, по крайней мере, могу ли я вам подражать.
    
— У Спинозы есть прекрасное выражение, объясняющее ваше заблуждение. Он сказал что…
    
— Ваши мысли — лишь бледная копия размышлений великих, которых вы цитируете. А вы спрашивали себя, какие у вас есть собственные мысли, кроме мыслей этих признанных гигантов? Хоть раз в жизни вам приходила в голову оригинальная идея? Нет. Вы просто… просто… (я ищу самое обидное оскорбление) просто факс-машина.
    
Я выхожу, хлопнув дверью. Впервые в жизни я открыто восстал. От этого у меня отвращение к самому себе. Как этот ничем не интересный экзаменатор мог вывести меня из себя?
    
Я провалил экзамен. Я должен добиться успеха другим путем.
    
Все больше я ощущаю себя «крысой-автономом». Я предпочитаю выйти из Системы.
    
Родители меня сурово отчитывают. Им надоела моя лень и мои причуды. Передо мной три возможности: сражаться, отступить или бежать.
    
Я решаю бежать.
    
На следующий день я собираю пожитки, пересчитываю заработанные на гонорарах деньги и сажусь на поезд в Париж вместе с моей кошкой Моной Лизой и моим компьютером. За день я нахожу комнату на седьмом этаже без лифта рядом с Восточным вокзалом. Кровать занимает девяносто процентов помещения.
    
Мона Лиза в ярости, потому что у меня нет телевизора. Она прыгает как бешеная. Она царапает когтями розетку и разъем телеантенны, как если бы я их еще не заметил.
    
Через несколько дней без телевизора Мона Лиза впадает в прострацию. Она не ест, отказывается от ласки, не мурлычет и шипит, когда я приближаюсь.
    
Вчера я нашел ее мертвой на столе, куда мог бы поставить телевизор… Я хороню ее за зарослями в общественном саду. В качестве надгробия я кладу на маленький холмик пульт управления, подобранный на помойке. Затем я иду в приют для бездомных животных и беру Мону Лизу II, которая как две капли воды похожа на Мону Лизу I в молодости: такая же шерсть, такой же взгляд, такие же повадки.
    
На этот раз я не повторяю ту же ошибку. Я экономлю на еде, чтобы заплатить первый взнос для покупки в кредит маленького подержанного телевизора. Я оставляю его включенным с утра до вечера, и Мона Лиза сидит перед ним как приклеенная, томно моргая глазами.
    
По-видимому, это одно из последствий глобальной эволюции мира. В моих кошках не осталось ничего от дикого хищника. Осталось просто толстое животное, приспособленное не к джунглям, а к телевизору, к комнатам с покрытым коврами полом, которое отказывается от сырого мяса и ест только сухой корм.
    
Я все же замечаю небольшое различие между двумя кошками: если первая любила игры с вопросами, то вторая жмурится от удовольствия, когда передают новости. Не знаю, почему ей так нравятся войны, экономические кризисы и землетрясения. Несомненно, извращенка.
    
Однако за жилье и телевизор надо платить. Гонораров за рассказы не хватает. Я пытаюсь подрабатывать. Распространителем рекламных объявлений по почтовым ящикам. Доставкой пиццы на дом.
    
Официантом в пивной.
    
Я работаю с часа дня до полуночи. Невеселая жизнь. На кухне все раздражительны, клиенты капризны и нетерпеливы. Хозяин лишь усиливает напряжение. Сочувствующий коллега объясняет мне, что, для того, чтобы не страдать с риском для здоровья, нужно мстить. Он показывает, как это делается. Один из его клиентов оказался неприятным типом. Он тут же плюет в его тарелку.
    
— Пустячок, а приятно. К тому же помогает от язвы на нервной почве.
    
Бегая из зала на кухню и из кухни в зал, я натер себе ноги. Чаевые мизерны. Вечером я возвращаюсь разбитый и смотрю новости.
    
Война в Чечне.
    
Паника в Европе из-за свиного бешенства. (Употребление в пищу зараженного мяса приводит к разрушению клеток мозга с симптомами, похожими на болезнь Паркинсона.) Фермеры протестуют против решения Еврокомиссии в Брюсселе забить и уничтожить зараженный скот.
    
Убийство знаменитой актрисы маньяком, который имеет слабость к самым красивым женщинам Голливуда. Он их душит шнурком.
    
Рост курса акций на бирже. Еще одна реформа налоговой системы, которая приведет к их увеличению. Забастовка на общественном транспорте. Выборы Мисс Вселенной. Выборы нового Папы Римского…
    
Папа… Какое-то время я думаю о том, чтобы вернуться к моему рассказу «Почти Папа» и сделать из него роман. Но, учитывая скорость эволюции мира, эту научную фантастику может легко превзойти реальность. Они ведь и вправду могут избрать Папой компьютер. Так что я возвращаюсь к роману о крысах.
    
Я придумываю правила работы. Я решаю писать каждый день с восьми утра до половины первого дня, что бы ни случилось, где бы и с кем бы я ни был. Я покупаю в кредит ноутбук с плоским экраном и записываюсь на курсы машинописи, чтобы научиться печатать еще быстрее.
   
   
    
     
87. Игорь. 17 с половиной лет
    
    
Я бью типу поддых до тех пор, пока он не начинает говорить. Он наконец признается, что противотанковая батарея спрятана в ригах на горе. Ребята меня поздравляют.
    
Потом они его прикончат в кустах. Нас отправили на южный фронт после короткого, но интенсивного трехнедельного обучения.
    
Я быстро освоил новую работу. Мы нападаем, убиваем, захватываем пленных, пытаем их. Они раскалываются, и так мы узнаем задачу на следующий день.
    
Излишне говорить, что после психушки война в Чечне — это рай.
    
Полковник Дюкусков назвал наше подразделение «Волки». У всех нас на униформе эмблема в виде головы волка. Мне хорошо в этой шкуре. Лес, сражения, братство с другими волками, кажется, всегда были во мне. Я просто разбудил спящего зверя.
    
Мы устроили лагерь и обедаем у костра. В этом подразделении я не единственный сирота. И не единственный, кто побывал в исправительной колонии для несовершеннолетних или в дурдоме для буйнопомешанных.
    
Нам не нужно говорить друг с другом. В юности мы получили страшные раны, и здесь мы как раз для того, чтобы наносить их другим.
    
Нам больше нечего терять.
    
Старший сержант учил: «Сила не имеет никакого значения, важна скорость». Он придумал девиз «Волков»: «Быстрый или мертвый».
    
Еще он говорил: «Между тем моментом, когда противник готовится тебя ударить, и тем, когда ты получишь в рожу, проходит бесконечность».
    
С тех пор я могу сделать массу вещей в мгновение между странным блеском во взгляде и полученным ударом.
    
Сержант заставляет нас делать самые разные упражнения для развития этого чувства времени. Кроме всего прочего, он научил нас жонглировать. Жонглируя, подбрасываешь в воздух пулю, и до того как она упадет — вторую, и так далее. Понятие секунды растягивается. Если большинство людей за секунду могут досчитать до двух, то я — до семи. Это значит, что у меня больше шансов остаться в живых, чем у «большинства людей».
    
Вскоре к нам должны присоединиться два других подразделения. Вместе мы составим группу в тридцать пять человек, задачей которой является занять позицию на вершине горы, где укрепились пятьдесят чеченцев, поддерживаемых местным населением.
    
В который раз тыловые стратеги из главного штаба не вмешиваются и дают нам полную свободу действий. Тем лучше! Я рассматриваю в бинокль нашу цель. Это не подарок. Неподалеку лес, и там может скрываться подкрепление.
    
Баночки с камуфляжной краской переходят из рук в руки, и лица покрываются боевыми узорами.
   
   
    
     
88. Венера
    
    
Я накладываю макияж. Подчеркиваю линию век карандашом. Крашу губы в красный цвет с легким блеском и очерчиваю контуры коричневым.
    
Я еще недостаточно вооружена. Чтобы быть безупречной, я купила силиконовую подкладку для увеличения груди, хотя это и запрещено правилами.
    
Победителей не судят.
   
   
    
     
89. Энциклопедия
    
    
Победа. Большинство образовательных систем учат бороться с поражением. В школе детей предупреждают, что у них могут быть трудности с получением работы, даже если они будут иметь диплом. Дома их стараются подготовить к мысли, что большинство браков кончается разводом и что большинство компаньонов по жизни в конце концов тебя разочаруют.
    
Страховые компании поддерживают общий пессимизм. Их кредо: есть немало шансов, что вы попадете в аварию, случится пожар или наводнение. Так что будьте предусмотрительны, застрахуйтесь.
    
Оптимистам средства массовой информации напоминают с утра до вечера, что повсюду в мире люди беззащитны. Послушайте предсказателей — все говорят об Апокалипсисе или войне.
    
Всемирное поражение, локальное поражение, личное поражение… Слышат лишь тех, кто говорит о безрадостном будущем. Какой пророк осмелится объявить, что в будущем все будет лучше и лучше? А на индивидуальном уровне, кто осмелится учить детей в школе тому, что надо делать, получив «Оскара» за лучшую роль? Как реагировать, победив в мировом турнире? Что делать, если ваше маленькое предприятие выросло до международной корпорации?
    
Результат: когда победа приходит, человек оказывается лишен ориентиров и часто он настолько ошеломлен, что быстро сам организует собственное поражение, чтобы оказаться в знакомой «нормальной» обстановке.
    
     Эдмонд Уэллс.
     «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 4
    
   
   
    
     
90. Жак
    
    
Я надеваю тапочки, закрываю дверь на два оборота, отключаю телефон, усаживаюсь в кресло, сажаю на колени кошку, закрываю ненадолго глаза, чтобы сконцентрироваться на месте действия. Я готовлюсь писать. Персонажи уже начинают действовать в воображении.
   
   
    
     
91. Игорь
    
    
Я их вижу. Они на гребне горы. Враги. Я надеваю патронташи, закрепляю нож на ноге. Вставляю в отверстие в зубе маленькую капсулу с цианистым калием. Это правило. Говорят, чечены садисты, но меня сильно удивило бы, если бы им удалось заставить меня говорить. У меня толстая кожа. Спасибо, мама, ты мне дала хоть это.
   
   
    
     
92. Венера
    
    
Черт, я сломала ноготь. Черт, черт, черт! Нет времени приклеить накладной. Мне подают знак, что сейчас моя очередь. Не паниковать.
   
   
    
     
93. Игорь
    
    
Сигнал. Ну, теперь наша очередь. Станислас у меня справа. Почему я так с ним сдружился? Потому что это парень, у которого огнемет. Если я не хочу получить по ошибке струю горящего бензина, нужно быть сбоку от него. Я дружу с теми, от кого зависит жизнь. Опыт с Ваней научил выбирать друзей не по тому, что я могу им дать, а по тому, что они могут дать мне. Хватит жалости, важен лишь личный интерес.
    
Я еще раз внимательно разглядываю в бинокль нашу цель, гребень горы.
    
— Это будет не подарок, — говорю я Станисласу.
    
— Я ничего не боюсь, — отвечает он. — Меня ангел-хранитель защищает.
    
Ангел-хранитель…
    
— Да-а. Он у всех есть, только многие забывают о нем, когда он нужен. А я не забываю. Перед атакой я его всегда зову и чувствую себя защищенным.
    
Он достает позолоченный медальон с изображением ангела с расправленными крыльями и подносит к губам.
    
— Святой Станислас, — говорит он.
    
На медальоне, который я ношу на шее, портрет моего отца. Но если я его найду, то уж благословлять не стану.
    
Я делаю несколько глотков водки, чтобы согреться. Вставляю в плеер любимую кассету. Не какую-нибудь западную декадентскую музыку. Это наша классика, она трогает славянскую душу: «Ночь на Лысой горе». И подходит к случаю, потому что там, на этой лысой чеченской горе, сегодня наступит их ночь.
   
   
    
     
94. Техника контроля скорости
    
    
Вместе с Фредди, Раулем и Мэрилин Монро мы отрабатываем подходящую к нашему состоянию ангелов технику навигации в космосе. Для тренировки мы удаляемся от Рая и упражняемся над Солнечной системой, в зоне звездной пустоты.
    
Сперва пробуем движение вперед.
    
Естественно, лишенные материального тела, мы не испытываем трения и перемещаемся в тысячи раз быстрее человеческих ракет. Но расстояния так велики, что все это кажется слишком натужным.
    
В ходе испытаний мы достигаем скорости в одну тысячу километров в секунду, затем в пять тысяч.
    
— Мы может ускориться еще больше, — говорит Фредди.
    
Я думаю о большем расстоянии, глядя вдаль. Все вместе, мы разгоняемся. Десять тысяч километров в секунду, тридцать тысяч километров в секунду, сто тысяч километров в секунду.
    
Сто тысяч километров в секунду! От одной мысли голова кружится.
    
Рауль, как обычно, подбадривает:
    
— Триста тысяч километров в секунду, скорость света, вот чего надо достичь.
    
— Попытка не пытка, — говорит Фредди.
    
Мы снова разгоняемся все вместе. Сто, сто пятьдесят, двести тысяч, есть: триста тысяч километров в секунду! На этой скорости мы видим частицы света, знаменитые фотоны, которые летят вместе с нами. Они позволяют узнать нашу собственную скорость. Когда фотоны неподвижны, у нас та же скорость. Мне удается даже их немного обогнать!
    
Все мое тело — сплошная скорость, текучесть. Я скольжу по космосу, как если бы это был огромный стол, немного деформированный под грузом лежащих на нем звезд.
    
Мы летим быстро.
    
Очень быстро.
    
«Быстро» — это слово недостаточно сильное для описания ощущения. Мы словно снаряды, пересекающие космос. Это уже не путешествие. Мы больше не просто быстро двигающиеся существа. Мы… световые лучи.
   
   
    
     
95. Энциклопедия
    
    
Дилемма заключенного. В 1950 году Мелвин Дрешер и Меррил Флад обнаружили так называемую дилемму заключенного. Вот ее суть: двое подозреваемых арестованы перед банком и содержатся в разных камерах. Чтобы заставить их признаться в планировавшемся ограблении, полицейские делают им предложение.
    
Если ни один из них не заговорит, обоим дадут по два года тюрьмы. Если один выдаст другого, а другой не заговорит, тот, кто выдал, будет освобожден, а тому, кто не признался, дадут пять лет.
    
Если оба выдадут друг друга, оба получат по четыре года.
    
Каждый знает, что другому сделали такое же предложение.
    
Что происходит дальше? Оба думают:
    
«Я уверен, что другой расколется. Он меня выдаст, я получу пять лет, а его освободят. Это несправедливо». Таким образом оба приходят к одинаковому выводу: «Напротив, если я его выдам, я, возможно, буду свободен. Незачем страдать обоим, если хотя бы один может выйти отсюда».
    
В действительности в подобной ситуации большинство людей выдавали друг друга. Учитывая, что сообщник поступил точно так же, оба получали по четыре года.
    
В то же время, если бы они как следует подумали, они бы молчали и получили только по два года.
    
Еще более странно следующее: если повторить опыт и дать возможность обоим посовещаться, результат остается таким же. Двое, даже выработав вместе общую стратегию поведения, в конце концов предают друг друга.
    
     Эдмонд Уэллс.
     «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 4
    
   
   
    
     
96. Жак
    
    
Мне не хватает чего-то еще, чтобы полнее погрузиться в жизнь моих персонажей. Музыки. Я обнаружил, что музыка помогает мне писать. Я слушаю ее в наушниках. Наушники не только позволяют лучше слышать звуки, но и и отгораживают от внешнего мира, где слышны «нормальные» шумы этой реальности. Музыка становится поддержкой моей мысли. Она придает ритм письму. Когда музыка резкая, рубленая, я конструирую короткие фразы. Во время длинных инструментальных соло фразы удлиняются. Для мирных сцен я выбираю классическую музыку, для боевых — хард-рок, а для описания снов — нью эйдж.
    
Музыка — очень тонкий инструмент. Довольно малого, чтобы ее помощь превратилась в препятствие. Иногда несколько неподходящих слов могут сбить меня с ритма.
    
По опыту я знаю, что лучшей музыкой для писания являются саундтреки к фильмам, поскольку они уже сами по себе несут эмоции и напряженное ожидание. Иногда, когда музыка совпадает по фазе с описываемой сценой, я чувствую себя как в ожившем сне.
   
   
    
     
97. Венера
    
    
Первые такты «Так говорил Заратустра» означают начало представления кандидаток на звание «Мисс Вселенная». У меня страх перед выступлением.
    
Главное не дрожать, это будет заметно. Я бросаюсь к рюкзаку и достаю баночку с транквилизаторами. Я знаю, мама часто этим пользуется. Максимум две таблетки в день, говорится в аннотации. Глотаю сразу шесть. Я такая нервная.
    
Я должна получить титул «Мисс Вселенная». Просто обязана. Едва качая бедрами, я иду на прожектора.
   
   
    
     
98. Игорь
    
    
Наступает рассвет. Небо еще темно-красное. Мы замечаем слабые огоньки на горном хребте, как огненные точки в небе цвета крови. Из труб идут дымки. Блеют бараны в овчарнях. Настала очередь волков удивить их.
   
   
    
     
99. Космический полет. Направление
    
    
Мы научились контролировать скорость. Теперь необходимо разработать средство, которое позволит ориентироваться в пространстве. Мы должны создать трехмерную карту космоса. Задача тем более трудна, что космос бесконечен. А бесконечность трудно изобразить на карте.
    
Какую методологию выбрать?
    
Фредди предлагает провести воображаемую черту на уровне Рая и считать это «полом», или «низом». Все, что находится над ней, будет «сверху». Таким образом, чем дальше мы будем удаляться от галактики, тем больше будем «подниматься». Для «право» и «лево» мы решаем применять правила навигации. Все, что находится справа от направления, будет «по правому борту», а все, что слева, — «по левому борту».
    
— А как указывать промежуточные направления?
    
— Как летчики, будем указывать градус подъема, — говорит Рауль. — Один час — это слегка вправо, три часа — перпендикулярно правому борту, девять часов — перпендикулярно левому.
    
Теперь, как во времена танатонавтики, у нас есть метод контроля за направлением полета, с помощью которого мы попробуем расширить нашу Terra incognita.
   
   
    
     
100. Жак
    
    
Чтобы лучше представлять сцены в канализации и пещерах, я делаю рисунки. На каждом я изображаю различные предметы, расположение персонажей, источники света.
   
   
    
     
101. Венера
    
    
Я стою под прожекторами рампы и чувствую на себе взгляды зрителей и жюри. Они разглядывают все мои детали, до мочек ушей и волос. Организаторы дали мне плакатик с номером. Мне объяснили, что я должна держать его высоко над собой, чтобы жюри и публика могли меня идентифицировать. Я поднимаю плакат. Никогда в жизни мне не было так страшно. Мне холодно.
   
   
    
     
102. Игорь
    
    
Медленно наступает утро. Небо из красного становится оранжевым. Вокруг свистят пули. Повсюду палят длинными очередями. Трудно в разгар битвы понять, что действительно происходит. Мы, пехота, наверняка хуже всего понимаем ход событий. Чтобы судить о нем, нужно видеть все глобально, с высоты.
    
Здесь мы как близорукие. Мы настолько близко к действительности, что больше ее не различаем. Хуже всего то, что завтра лучшие изображения наших подвигов опять получат на Западе с помощью спутников наблюдения. Скорей бы вторгнуться к ним и отобрать у них все это.
    
Я едва успеваю укрыться от выстрела из подствольного гранатомета. Сейчас не время философствовать.
   
   
    
     
103. Венера
    
    
Хочется есть. Я играю свою роль. Легкое покачивание бедрами, улыбка, три шага, я замираю. Снова покачивание бедрами, еще улыбка, легкое движение головой, чтобы обратить внимание на прическу. Немного поднять подбородок. Хотя…
   
   
    
     
104. Космическое путешествие. Ромб
    
    
Впереди сверкает звезда. Это Альтаир. Мы держим курс на нее.
    
— Десять часов по левому борту вперед!
    
Вчетвером мы летим, вытянувшись в цепочку.
    
Фредди предлагает улучшить технику наших перемещений. Мы приближаемся друг к другу и образуем ромб. Рауль, самый отважный, впереди. Фредди справа, я слева, а Мэрилин Монро сзади. Мы расставляем руки в стороны, как будто планируем. Так легче определить расстояние друг до друга. Наши тела образуют летательный аппарат, рассекающий пространство.
    
— Два часа по правому борту, — предлагает Фредди.
    
Мы летим направо, но под слегка разными углами. Нужно приспосабливаться друг к другу.
    
— Левый борт, восемь часов.
    
Мы делаем разворот. На этот раз мы действуем в унисон. С изменением направления единственным ориентиром остается созвездие Лебедя.
    
Я внезапно осознаю все сложности, с которыми сталкиваются авиационные акробаты при синхронизации их движений в воздухе. А при движении со скоростью света это еще труднее. Лучше выполнять вираж нам помогает предупреждение «внимание, готовы?» перед командой «два часа» или «восемь часов».
    
— Внимание, готовы? Назад, шесть часов, — предлагает Монро.
    
Наш ромб разворачивается, как кусок ткани. Монро не двигается, а Рауль совершает оборот вверх на 180 градусов. Мы снова лицом к Альтаиру. Мы горды своими успехами.
    
Мертвые петли, спирали, восьмерки. Мы увеличиваем количество пируэтов, чтобы опробовать самые разные способы полета, самые трудные геометрические фигуры.
   
   
    
     
105. Энциклопедия
    
    
Геометрический тест. Небольшой психологический тест, чтобы лучше узнать человека с помощью геометрических фигур. Разбейте лист бумаги на шесть клеточек.
    
В первую поместите круг.
    
Во вторую треугольник.
    
В третью ступеньки.
    
В четвертую крест.
    
В пятую квадрат.
    
В шестую цифру «3», перевернутую как буква «м».
    
Попросите вашего собеседника дополнить каждую геометрическую фигуру так, чтобы получился не абстрактный рисунок.
    
Затем попросите написать рядом с каждым рисунком прилагательное.
    
Когда задание выполнено, рассмотрите рисунки, зная, что:
    
Рисунок вокруг круга означает, как человек видит себя сам.
    
Вокруг треугольника: как он представляет отношение других к себе.
    
Вокруг ступеней: как относится к жизни в целом.
    
Вокруг креста: как он видит свой духовный мир.
    
Вокруг квадрата: как относится к семье.
    
Вокруг перевернутой тройки: как относится к любви.
    
     Эдмонд Уэллс.
     «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 4
    
   
   
    
     
106. Игорь
    
    
Я чувствую ненависть. Прыгаю на чечена. Бью его лбом в лицо. Сухой деревянный звук. Он в крови, которая пачкает мою одежду. Передо мной уже другой. Я занимаю боевую стойку. Как предупреждение в моем мозгу проскакивает фраза: «Проходит вечность между моментом, когда противник решил ударить, и тем, когда ты получишь удар».
    
В его взгляде появляется блеск. Не упускать его из вида. Его взгляд опускается. Правая нога! Он надеется попасть мне ногой в живот. Я начинаю воспринимать время замедленно. Теперь все будет происходить как в кино, кадр за кадром.
    
Его правая нога поднимается. Легкое движение бедрами, и я уже к нему в профиль. Выкидываю руки вперед.
    
Он не замечает моего движения и продолжает поднимать ногу, в соответствии с первоначальной идеей.
    
Я хватаю его за ботинок, продолжаю движение вперед и бросаю в воздух. Он глухо падает оземь. Я бросаюсь на него. Рукопашная. Он меня кусает. Я выхватываю нож. Он тоже. Мы как два хищника, дерущихся за добычу. Чувства и информация наполняют мозг. Сердце бьется быстрее. Ноздри раздуваются. Мне нравится это.
    
В ушах громко звучит «Ночь на Лысой горе» Мусоргского. Мой противник ревет, чтобы придать себе сил. Его крик гармонирует с музыкой.
    
Дуэль на ножах.
    
Удар ногой. Его нож отлетает в сторону. Он хватает пистолет.
    
Недостаточно быстрый, чтобы меня взволновать. Коротким движением выворачиваю его руку. Поворачиваю в его сторону. Заставляю самого нажать на курок. Выстрел. В его зеленой куртке появляется дыра.
    
Он не был достаточно быстрым. Он мертв.
   
   
    
     
107. Жак
    
    
Сцены крысиных драк в канализационных трубах меня не удовлетворяют. Они не правдоподобны. Перечитав текст, я не ощущаю себя там.
    
Неожиданно я слышу в голове фразу, как будто нашептанную ангелом: «Показывать, а не объяснять».
    
Я должен постоянно заставлять героев действовать. Их психология будет определяться поступками, а не диалогами. Я изучаю крыс более тщательно.
    
Я еще недостаточно хорошо знаю их. Нужно понимать их до конца, иначе читатель почувствует непоследовательность. Я иду в зоомагазин и покупаю шесть крыс. Четырех самцов и двух самок. Единственный способ быть честным — это наблюдать за реальностью.
    
Кошка встречает этих новых обитателей с угрожающими передними резцами недружелюбным взглядом. Я не знаю, помнит ли Мона Лиза о том, что это она должна на них охотиться, но судя по ее поведению, создается обратное впечатление.
    
Шести моим новым сожителям не нужно плавать за своим пайком. Однако я замечаю, что роли между ними уже распределены. Один из самцов всех терроризирует, а самка служит козлом отпущения.
    
Я колеблюсь, но не осмеливаюсь вмешиваться. Мы не в мультике Уолта Диснея. Если в природе не все приятны, я не изменю поведение вида, нарушая правила.
    
Так что я стараюсь быть нейтральным наблюдателем и точно записывать то, что вижу, а также возможные объяснения такого поведения. Стараясь как можно больше избегать антропоморфизма. Эти записи насыщают роман.
    
Чтобы добиться визуального эффекта, я рисую их морды. Рисунки множатся. Я как бы мысленно снимаю их на камеру под разными углами. На рисунках отмечаю маршруты передвижения крыс, крупные планы, указатели. Это очень помогает. Теперь в битвах, какими бы литературными они ни были, есть крупные планы ощерившихся морд, панорамные виды канализаций. Камера скользит между бойцами, чтобы показать их в самые напряженные моменты. Так же я поступаю для перехода от одних сцен к другим.
    
Я создаю специальное письмо, написание образами. Битвы в воде канализационных труб я режиссирую, как хореографию Эстер Вильямс, резвящейся с напарницами в лазурном бассейне. Только здесь вода мутная и зеленоватая, в ней плавают отбросы, а когда сражение становится ожесточенным, она окрашивается в красный цвет. Стрелочками и пунктирами я обозначаю движения крысиных армий и действия героев в главной битве моего романа.
   
   
    
     
108. Венера
    
    
Завершив свое короткое дефиле по сцене, я жду, когда окончат выступление другие девушки. Две или три мне кажутся более красивыми, чем я сама. Лишь бы судьи не проголосовали за них. Если бы я только могла сделать им подножку, чтобы они свалились со своих шпилек и сломали себе шею! У них вид претенциозных героинь. Они нахально крутят бедрами. Да за кого они себя принимают? Ненавижу их. Я представляю, как расцарапываю их лица ногтями.
    
Я должна победить.
    
Я молю Бога, чтобы получить титул Мисс Вселенной. Если меня кто-то там наверху слышит, я умоляю его вмешаться и помочь.
   
   
    
     
109. Космический полет. Опасения
    
    
— Внимание, готовы? Все на правый борт! — командует Рауль, беря на себя роль командира эскадрильи.
    
Меня охватывает возбуждение, и однако я не могу не думать о моих клиентах. Где они сейчас? Я слишком далеко, чтобы воспринимать их просьбы и мольбы.
    
Рауль понимает мою обеспокоенность и кладет руку на плечо.
    
— Не волнуйся, старик, ничто никогда не безысходно. Люди, они как кошки. Когда падают, всегда приземляются на лапы.
   
   
    
     
110. Игорь
    
    
Я поднимаюсь. Рычу как волк, чтобы придать себе храбрости. Если это привлечет внимание врага, тем хуже. Другие «волки» мне отвечают. Свора сильна и быстра, это семья. Мы все рычим на фоне все более светлеющего оранжевого неба с овалом убывающей луны.
    
Появляются чеченские подкрепления, скрывавшиеся в лесу. Они прибывают с тяжелым вооружением: на джипах с крупнокалиберными пулеметами. Чечены брасаются на нас. Их много. Придется драться один против десяти.
    
Десяток моих товарищей сразу убиты. Нет времени написать им эпитафию. Волки умирают по-волчьи, с оскаленной пастью и окровавленной шерстью, на земле, покрытой их жертвами.
    
Что до меня, то я намерен остаться живым. Я прячусь. Живой солдат, даже трусливый, сделает врагу больше вреда, чем мертвый и храбрый.
    
Я заползаю под сгоревший БТР. Сержант выжил. Из-за стенки, где он спрятался, сержант делает мне знаки, чтобы я присоединился к нему. Внезапно раздается взрыв гранаты, отрывающий протянутую ко мне руку. Я вижу, как его голова взлетает в воздух.
    
Неужели так испускают дух?
    
Не знаю почему, может, из-за этой музыки в наушниках, этих декораций из крови и взрывов вокруг, но мне хочется шутить. Возможно, так каждый человек чувствует необходимость снять напряжение и успокоится перед лицом ужаса.
    
Я хохочу. Наверное, я сошел с ума. Нет, это нормально, это просто выход напряжения. Бедняга сержант, жаль его все-таки! Он не был достаточно быстрым. Он мертв.
    
Пулеметы начинают стрелять в моем направлении. На этот раз у меня пропадает всякое желание смеяться. Я закрываю глаза и говорю себе, что если я дожил до сегодняшнего дня, то у меня тоже обязательно есть ангел-хранитель. Что ж, если это так, ему самое время появиться. Святой Игорь, теперь твоя очередь.
    
Я произношу короткую молитву: «Эй, наверху, ты понял? Сейчас или никогда, вытащи меня из этой мясорубки!»
   
   
    
     
111. Венера
    
    
Ведущий вызывает меня для второго выхода на сцену. Некоторые члены жюри еще колеблются. Я отвожу руки назад, чтобы подчеркнуть грудь. Не улыбаться. Мужчинам не нравятся милашки, они любят стерв. Так мне всегда говорила мама. На этот раз я осмеливаюсь посмотреть в зал. В первом ряду вижу мать, которая снимает меня на видеокамеру. Как она будет гордиться, если мне удастся победить. Я также вижу Эстебана. Бравый Эстебан! Слишком бравый Эстебан!
    
Повернувшись два раза, я застываю на месте. Все. Остается только молиться. Если там наверху есть кто-то, кто беспокоится обо мне, я призываю его на помощь.
   
   
    
     
112. Космический полет. Первая большая прогулка
    
    
У меня такое чувство, что один из клиентов меня зовет. Наверняка это просто чувство вины из-за того, что я их покинул.
    
Рауль меня обгоняет. Мы несемся со скоростью света. Триста тысяч километров в секунду. Фотоны из ближайшей звезды летят рядом с нами, потом отстают. Мы быстро достигаем Проксима Центавра, ближайшей к нашей солнечной системе звезды, расположенной в 4,2 светового года. Пересекаем ее систему и начинаем исследовать планеты.
    
Там нет ничего живого.
    
Со скоростью триста тысяч километров в секунду отправляемся в направлении Альфа Центавра.
    
Тоже ничего. Надо расширять зону поиска.
    
Сделав вираж под острым углом, летим к Сириусу. Несколько теплых планет. Немного лишайников. Много аммиака.
    
Процион? Пусто.
    
Кассиопея? Пыль и газы.
    
Тау Сети? Лучше не спрашивайте.
    
Дельта Павонис? Не ходите туда, там ничего нет.
    
Мы движемся быстро, от звезды к звезде, от планеты к планете. Мы даже пронизываем насквозь крупные метеориты, чтобы посмотреть, не там ли вдруг спрятались боги.
    
Проблема в том, что только в нашей галактике сто миллиардов звезд, а ее диаметр составляет сто тысяч световых лет. Так что мы движемся по ней как улитки по футбольному полю. Каждой травинке соответствует планета.
    
Я постоянно думаю о клиентах. Хорошо, если бы я им был не нужен. Я уверен, что они в опасности. Жак слишком чувствителен. Игорь чересчур гордый. Венера очень хрупка.
    
Рауль посылает мне успокаивающую мысль. Он советует сконцентрироваться на исследовательской работе. Я постоянно запаздываю на секунду на виражах. Хорошо. Я обещаю так и поступить.
    
Рауль, Фредди, Монро и я посещаем сотни планет. Иногда мы спускаемся на поверхность и ничего там не находим, кроме камней. Ни малейших признаков разума.
    
Я предлагаю «приземляться» только на планеты с умеренным климатом, где есть океаны и атмосфера. Рауль отвечает, что планета, на которую отправлялась Натали, совсем не обязательно идентична нашей, но Фредди меня поддерживает. Мои критерии позволяют сократить в десять раз число исследуемых планет. Вместо двухсот миллиардов остается только двадцать миллиардов…
    
Мы не ожидали, что будем остановлены этим противником: огромностью космоса.