1 2 3 4 5 6 7 8 9 
    
   
  
  
   
    
СКАЗКИ ЗВЕРОЛОВА
   
   
    
    
    
   
   
    
     
Люля
    
    
— Прежде земли совсем не было, — рассказывает хант-зверолов. — Только одно море было. Звери и птицы жили на воде и детей выводили на воде. И это было очень неудобно.
    
Вот раз собрались звери и птицы со всех концов моря, устроили общее собрание. Председателем выбрали большого-большого Кита. И стали думать, как беде помочь.
    
Долго спорили, шумели, наконец постановили: достать со дна моря щепотку земли и сделать из неё большие острова. И тогда на земле жить, и детей выводить на земле.
    
Хорошо придумали. А как земли достать со дна — не знают. Море-то ведь глубокое, не донырнёшь до дна.
    
Стали звери и птицы рыб просить:
    
— Принесите нам, рыбы, щепотку земли со Дна.
    
— А вам зачем? — спрашивают рыбы.
    
— Острова делать.
    
— Нет, — говорят рыбы, — не дадим вам земли острова делать. Нам без островов лучше жить: плыви, куда хочешь.
    
Стали звери и птицы Кита просить:
    
— Ты из нас самый сильный и большой зверь. Ты председатель наш. Понатужься — нырни на дно. Собрание просит, — нельзя отказываться.
    
Набрал Кит воздуху, ударил хвостом по воде, — нырнул. Пошли по морю волны, закачались на них звери и птицы.
    
Ждут-пождут — нет Кита. Только большие пузыри из воды выскакивают да с треском лопаются. И волны улеглись.
    
Вдруг забурлила вода, всколыхнулось море, — выкинуло Кита высоко в воздух.
    
Упал Кит назад в воду, выпустил из ноздрей две струи.
    
— Нет, — говорит, — не достать мне до дна. Очень уж я толстый. Не пускает меня вода.
    
Загрустили звери и птицы: уж если Кит не может достать, — кто же достанет?
    
Собрались все в круг, молчат, горюют.
    
Вдруг выплывает в середину круга востро-носенькая птица.
    
— Давайте, — говорит, — я попробую. Может быть, я донырну до дна.
    
Посмотрели звери и птицы: да ведь это Люля-Нырец! Ростом с малую уточку. На головке рожки из перьев торчат.
    
Зашумели, рассердились звери и птицы:
    
— Ты, Л юля, смеёшься над нами! Кита-великана море, как щепку, выкинуло. А уж тебя-то, слабенькую, разом расплющит.
    
— А может быть, и ничего, — говорит Люля. — Попробую.
    
И как сидела на воде, так и ушла под воду: только голову опустила — и нет Люли. Даже ряби на волнах не осталось.
    
Ждут-пождут звери и птицы — нет Люли. И море спокойно, только белые пузырики из воды выскакивают и лопаются без шума.
    
Вдруг на том месте, где Люля нырнула, опять она сидит. А когда вынырнула, — никто и не заметил.
    
Сидит, дышит тяжело.
    
Зашумели, засмеялись звери и птицы:
    
— Где тебе, Люля, до дна достать! Маленькая ты, слабенькая ты, а с Китом тягаться хочешь.
    
А Люля молчит. Отдышалась, отдохнула, — опять под воду ушла.
    
Ждут-пождут звери и птицы, смотрят на воду — нет Люли. И море спокойно, только розовые пузырики из воды выскакивают, лопаются без шума.
    
Вдруг на том месте, где Люля нырнула, опять она сидит. А когда вынырнула, — никто и не заметил.
    
Сидит, тяжело дышит. И глаза у неё розовые стали, и на клюве розовый от крови пузырик.
    
Зашумели звери и птицы: жалко им стало маленькую Л юлю.
    
— Довольно, — говорят, — ты для нас постаралась. Отдыхай теперь. Всё равно не достать земли со дна моря.
    
А Люля молчит.
    
Отдышалась, отдохнула, — опять под воду ушла.
    
Ждут-пождут звери и птицы, смотрят на воду — нет Люли.
    
И море спокойно. Только красные пузырики из воды выскакивают, лопаются без шума.
    
Зашептали звери и птицы:
    
— Красные пузырики пошли — это кровь Люлина, Раздавило море Люлю. Не видать нам больше Люли.
    
Вдруг видят: глубоко в воде, под тем местом, где Люля сидела, что-то тёмное мелькает, приближается. Ближе, ближе, и всплыла наверх Люля ножками кверху.
    
Подхватили её звери и птицы, перевернули, посадили на воду ножками вниз и видят: сидит Люля, еле дышит. Глаза у неё кровью налились, на клюве — красный кровяной пузырик, а в клюве — щепотка земли со дна морского.
    
Обрадовались звери и птицы, взяли у Люли щепотку земли и сделали большие острова.
    
А маленькой Люле за то, что землю достала со дна моря, постановили дать награду: пусть в память об этом подвиге навсегда останутся у Люли глаза и клюв красивого красного цвета.
    
На этом общее собрание и кончилось И помчались звери, помчались птицы делить между собой землю. А Люля осталась сидеть, где она сидела: она не могла ещё отдышаться.
    
Звери и птицы разобрали всю землю, до последнего клочка. Для Люли-то и не осталось места. Вот и живёт она на воде по-прежнему.
    
Придёт пора детей выводить — соберёт камыш да ветки, что с берега в воду упали, устроит себе плотик плавучий. На нём и выводит детей.
    
Так и плавает всю жизнь по воде.
    
А глаза и клюв у Люли — это верно — и до наших дней красные остались.
   
   
    
     
Кузяр-Бурундук и Инойка-Медведь
    
    
Прежде Кузяр-Бурундук был весь жёлтый, как кедровый орешек без скорлупки. Жил он — никого не боялся, ни от кого не прятался, бегал, где хотел.
    
Да раз ночью поспорил с Инойкой-Медведем. А маленькому с большими — знаешь, как спорить: и выспоришь, да проиграешь.
    
Спор у них был: кто первый утром солнечный луч увидит?
    
Вот взобрались они на пригорышек и сели.
    
Инойка-Медведь сел лицом в ту сторону, где утром из-за леса солнцу вставать. А Кузяр-Бурундук сел лицом туда, где вечером солнце зашло за лес. Спиной к спине сели и сидят — ждут.
    
Перед Кузяром-Бурундуком высокая гора поднимается. Перед Инойкой-Медведем лежит долина гладкая.
    
Инойка-Медведь думает:
    
«Вот глупый Кузяр! Куда лицом сел! Там до вечера солнца не увидишь».
    
Сидят, молчат, глаз не смыкают.
    
Вот стала ночь светлеть, развиднелось.
    
Перед Инойкой-Медведем долина чёрная лежит, а небо над ней светлеет, светлеет, светлеет.
    
Инойка и думает:
    
«Вот сейчас падёт на долину первый лучик — и я выиграл. Вот сейчас…»
    
А нет, всё ещё нету лучика. Ждёт Инойка, ждёт…
    
Вдруг Кузяр-Бурундук за спиной у него кричит:
    
— Вижу, я вижу! Я первый!
    
Удивился Инойка-Медведь: перед ним долина всё ещё тёмная.
    
Обернулся через плечо, а позади-то макушки горы так солнцем и горят, так золотом и блещут!
    
И Кузяр-Бурундук на задних лапках пляшет — радуется.
    
Ой, как досадно Инойке-Медведю стало! Проспорил ведь малышу!
    
Протянул тихонько лапу — цоп! — за шиворот Кузаря-Бурундука, чтоб не плясал, не дразнился.
    
Да рванулся Кузяр-Бурундук, — так все пять медвежьих когтей и проехали у него по спине. От головы до хвоста пять ремешков выдрали.
    
Шмыгнул Кузяр-Бурундук в норку. Залечил, зализал там свои раны. Но следы от медвежьих когтей остались.
    
С той поры робкий стал Кузяр-Бурундук. Ото всех бегает, по дуплам, по норкам прячется. Только и увидишь: пять чёрных ремешков мелькнут на спинке — и нет его.
   
   
    
     
Глаза и уши
    
    
    
    
Жил Инквой-Бобёр на извилистой лесной речке. Хороша у Бобра хата: сам деревья пилил, сам их в воду таскал, сам стены и крышу складывал.
    
Хороша у Бобра шуба: зимой тепло, и в воде тепло, и ветер не продувает.
    
Хороши у Бобра уши: плеснёт в речке рыба хвостом, упадёт лист в лесу — всё слышит.
    
А вот глаза у Бобра подгуляли: слабые глаза. Подслеповат Бобёр: и на сто коротеньких бобриных шагов не видит.
    
А в соседях у Бобра на светлом лесном озерке жил Хоттын-Лебедь. Красивый был и гордый, ни с кем дружить не хотел, даже здоровался нехотя. Поднимет белую шею, окинет взглядом с высоты соседа — ему кланяются, он чуть кивнёт в ответ.
    
Вот раз случилось, работает Инквой-Бобёр на берегу речки, трудится: осины зубами пилит. Подпилит кругом до половины, ветер налетит и свалит осину. Инквой-Бобёр её на брёвнышки распилит и тащит на себе брёвнышко за брёвнышком к речке. На спину себе взвалит, одной лапой придерживает брёвнышко, — совсем как человек идёт, только трубки в зубах нет.
    
Вдруг видит — по речке Хоттын-Лебедь плывёт, совсем близко. Остановился Инквой-Бобёр, брёвнышко с плеча скинул и вежливо сказал:
    
— Узя-узя!
    
Здравствуй, значит.
    
Лебедь гордую шею поднял, чуть головой кивнул в ответ и говорит:
    
— Близко же ты меня увидел! Я тебя ещё от самого поворота речки заметил. Пропадёшь ты с такими глазами.
    
И стал насмехаться над Инквой-Бобром:
    
— Тебя, слепыша, охотники голыми руками поймают и в карман положат.
    
Инквой-Бобёр слушал, слушал и говорит:
    
— Спору нет, видишь ты лучше меня. А вот слышишь ты тихий плеск вон там, за третьим поворотом речки?
    
Хоттын-Лебедь прислушался и говорит:
    
— Выдумываешь, никакого плеска нет. Тихо в лесу.
    
Инквой-Бобёр подождал, подождал и опять спрашивает:
    
— Теперь слышишь плеск?
    
— Где? — спрашивает Хоттын-Лебедь.
    
— А за вторым поворотом речки, на втором пустоплесье.
    
— Нет, — говорит Хоттын-Лебедь, — ничего не слышу. Всё тихо в лесу.
    
Инквой-Бобёр ещё подождал. Опять спрашивает:
    
— Слышишь?
    
— Где?
    
— А вон за мысом, на ближнем пустоплесье!
    
— Нет, — говорит Хоттын- Лебедь, — ничего не слышу. Тихо в лесу. Нарочно выдумываешь.
    
— Тогда, — говорит Инквой-Бобёр, — прощай.
    
И пускай тебе так же послужат твои глаза, как мне мои уши служат.
    
Нырнул в воду и скрылся.
    
А Хоттын-Лебедь поднял свою белую шею и гордо посмотрел вокруг: он думал, что его зоркие глаза всегда вовремя заметят опасность, и ничего не боялся.
    
Тут из-за леса выскочила лёгонькая лодочка — айхой. В ней сидел Охотник.
    
Охотник поднял ружьё — и не успел Хоттын-Лебедь взмахнуть крыльями, как грохнул выстрел.
    
И свалилась гордая голова Хоттын-Лебедя в воду.
    
Вот и говорят ханты — лесные люди: «В лесу первое дело — уши, глаза — второе».
   
   
    
     
Терентий-Тетерев
    
    
Жил в лесу Тетерев, Терентием звали.
    
Летом ему хорошо было: в траве, в густой листве от злых глаз прятался. А пришла зима, облетели кусты и деревья — и схорониться негде.
    
Вот звери лесные, злые, и заспорили, кому теперь Терентий-Тетерев на обед достанется. Лисица говорит — ей, Куница говорит — ей.
    
Лисица говорит:
    
— Терентий спать на землю сядет, в кусту. Летом его в кусту не видно, а нынче — вон он. Я понизу промышляю, я его и съем.
    
А Куница говорит:
    
— Нет, Терентий спать на дворе сядет. Я поверху промышляю, я его и съем.
    
Терентий-Тетерев услыхал их спор, испугался. Полетел на опушку, сел на макушку и давай думать, как ему злых зверей обмануть. На дереве сядешь — Куница поймает, на землю слетишь — Лисица сцапает. Где же ночевать-то?
    
Думал-думал, думал-думал, — ничего не придумал и задремал. Задремал — и видит во сне, будто он не на дереве, не на земле спит, а в воздухе. Кунице с дерева его не достать и Лисице с земли не достать: вот только ноги под себя поджать, — ей и не допрыгнуть.
    
Терентий во сне ноги-то поджал да бух с ветки! А снег был глубокий, мягкий, как пух. Неслышно по нему крадётся Лисица. К опушке бежит. А поверху, по веткам, Куница скачет и тоже к опушке. Обе за Терентием-Тетеревом спешат.
    
Вот Куница первая прискакала к дереву да все деревья оглядела, все ветки облазила, — нет Терентия!
    
«Эх, — думает, — опоздала! Видно, он на земле, в кусту спал. Лисице, верно, достался».
    
А Лисица прибежала, всю опушку оглядела, все кусты облазила, — нет Терентия!
    
«Эх, — думает, — опоздала! Видно, он на дереве спал. Кунице, видно, достался».
    
Подняла голову Лиса, а Куница — вот она: на суку сидит, зубы скалит.
    
Лисица рассердилась, как крикнет:
    
— Ты моего Терентия съела, — вот я тебе!
    
А Куница ей:
    
— Сама съела, а на меня говоришь. Вот я тебе!
    
И схватились они драться.
    
Жарко дерутся: снег под ними тает, клочья летят.
    
Вдруг — трах-та-та-тах! — из-под снега чем-то чёрным как выпалит!
    
У Лисицы и Куницы от страха душа в пятки. Кинулись в разные стороны: Куница — на дерево, Лисица — в кусты.
    
А это Терентий-Тетерев выскочил. Он как с дерева свалился, так в снегу и заснул. Только шум да драка его разбудили, а то, наверное, и сейчас бы спал.
    
С тех пор все тетерева зимой в снегу спят: тепло им там, и уютно, и от злых глаз безопасно.
   
   
    
     
Водяной конь
    
    
На широкой-широкой сибирской реке выбирал старик сети, полные рыбой. Внук ему помогал.
    
Вот набили они лодку рыбой, закинули сети опять и поплыли к берегу. Старик гребёт, внук правит, вперёд глядит.
    
И видит: плывёт навстречу коряга — не коряга, словно бы пень, и на нём два больших, как у орла, каменных крыла. Плывёт и громко фыркает…
    
Испугался внук и говорит:
    
— Дедка, а дедка! Там что-то страшное плывёт да фыркает…
    
Старик обернулся, приставил руку к глазам, как козырёк, смотрел, смотрел и говорит:
    
— Это зверь плывёт.
    
Внук ещё больше испугался:
    
— Греби, дедка, шибче. Убежим от него.
    
А дед не хочет, говорит:
    
— Это зверь сухопутный, в воде он нам ничего не сделает. Вот я его сейчас запрягу.
    
И погнал лодку наперерез зверю.
    
Ближе да ближе, — внуку уже видно: не пень это, а большая горбоносая голова, на ней рожищи широкие, как крылья. Голова старого Лося-Рогача. Ростом он больше коня и сильный страшно, сильней Медведя.
    
Ещё больше испугался внук. Он схватил со дна лодки поколюку-копьё, протягивает деду:
    
— Бери, дедка, поколюку, бей зверя крепче.
    
Не взял старик поколюку-копьё. Взял две верёвки.
    
Одну накинул зверю на правый рог, другую — на левый рог, привязал зверя к лодке.
    
Страшно зафыркал зверь, замотал головой, глаза кровью налились. А сделать ничего не может: ноги у него в воде болтаются, до дна не достают. Опереться ему не на что — и верёвок разорвать не может.
    
Плывёт зверь и лодку за собой тащит.
    
— Видишь, — говорит старик, — вот нам и конь. Сам нас к берегу везёт. А убил бы я поколюкой зверя, нам с тобой пришлось бы его до дому тащить, из сил выбиваться.
    
И верно: тяжёл зверь, тяжелей лодки со стариком и внуком и всей их рыбой.
    
Фыркает зверь, плывёт, — к берегу рвётся. А старик верёвками, как вожжами, управляет им: за одну потянет — зверь вправо повёртывает, за другую — зверь влево. И внук уже не боится зверя, только радуется, что такой у них конь в упряжке.
    
Ехали так, ехали старик с внуком, — вот уже и берег близко, а на берегу избушка их виднеется.
    
— Ну, — говорит старик, — давай теперь поколюку, внучёк. Пора зверя колоть. Был он нам конём, теперь мясом будет — лосятиной.
    
А внук просит:
    
— Обожди, дедка, — пусть ещё прокатит. Не каждый день на таких конях ездим.
    
Ещё проехали. Старик опять поколюку-копьё поднимает. Внук опять его просит:
    
— Не бей, дедка, успеешь. Будет нынче у нас сытный обед из лосятины. А перед обедом на водяном коне всласть покатаемся.
    
А берег уже вот он — рукой подать.
    
— Пора, — говорит старик, — натешились.
    
И поколюку-копьё поднимает.
    
Внук за поколюку держится, не даёт зверя колоть:
    
— Ну ещё, ну хоть капельку ещё прокатимся!
    
Тут вдруг достал зверь ногами до дна. Разом выросла из воды могучая шея, спина горбом, крутые бока. Встал старый Лось во весь свой богатырский рост, упёрся ногами в песок, рванул…
    
Лопнули обе верёвки. Лодка о камни с размаху — трах!
    
Опомнились старик и внук по пояс в воде.
    
Кругом только щепки плавают.
    
И лодки нет.
    
И рыбы нет.
    
И лосятина в лес убежала.
    
    
   
  
  
   
    
Мышонок Пик
   
   
    
    
    
   
   
    
     
Как мышонок попал в мореплаватели
    
    
Ребята пускали по реке кораблики. Брат вырезал их ножиком из толстых кусков сосновой коры. Сестрёнка прилаживала паруса из тряпочек.
    
На самый большой кораблик понадобилась длинная мачта.
    
— Надо из прямого сучка, — сказал брат, взял ножик и пошёл в кусты.
    
Вдруг он закричал оттуда:
    
— Мыши, мыши!
    
Сестрёнка бросилась к нему.
    
— Рубнул сучок, — рассказывал брат, — а они как порскнут! Целая куча! Одна вон сюда под корень. Погоди, я её сейчас…
    
Он перерубил ножиком корень и вытащил крошечного мышонка.
    
— Да какой же он малюсенький! — удивилась сестрёнка. — И жёлтый! Разве такие бывают?
    
— Это дикий мышонок, — объяснил брат, — полевой. У каждой породы своё имя, только я не знаю, как этого зовут.
    
Тут мышонок открыл розовый ротик и пискнул.
    
— Пик! Он говорит, его зовут Пик! — засмеялась сестрёнка. — Смотри, как он дрожит! Ай! Да у него ушко в крови. Это ты его ножиком ранил, когда доставал. Ему больно.
    
— Всё равно убью его, — сердито сказал брат. — Я их всех убиваю: зачем они у нас хлеб воруют?
    
— Пусти его, — взмолилась сестрёнка, — он же маленький!
    
Но мальчик не хотел слушать.
    
— В речку заброшу, — сказал он и пошёл к берегу.
    
Девочка вдруг догадалась, как спасти мышонка.
    
— Стой! — закричала она брату. — Знаешь что? Посадим его в наш самый большой кораблик, и пускай он будет за пассажира!
    
На это брат согласился: всё равно мышонок потонет в реке. А с живым пассажиром кораблик пустить интересно.
    
Наладили парус, посадили мышонка в долблёное судёнышко и пустили по течению. Ветер подхватил кораблик и погнал его от берега.
    
Мышонок крепко вцепился в сухую кору и не шевелился. Ребята махали ему руками с берега.
    
В это время их кликнули домой. Они ещё видели, как лёгкий кораблик на всех парусах исчез за поворотом реки.
    
— Бедный маленький Пик! — говорила девочка, когда они возвращались домой. — Кораблик, наверно, опрокинет ветром, и Пик утонет.
    
Мальчик молчал. Он думал, как бы ему извести всех мышей у них в чулане.
   
   
    
     
Кораблекрушение
    
    
А мышонка несло да несло на лёгком сосновом кораблике. Ветер гнал судёнышко всё дальше от берега. Кругом плескались высокие волны. Река была широкая — целое море для крошечного Пика.
    
Пику было всего две недели от роду. Он не умел ни пищи себе разыскивать, ни прятаться от врагов. В тот день мышка-мать первый раз вывела своих мышат из гнезда — погулять. Она как раз кормила их своим молоком, когда мальчик вспугнул всё мышиное семейство.
    
Пик был ещё сосунком. Ребята сыграли с ним злую шутку. Лучше б они разом убили его, чем пускать одного, маленького и беззащитного, в такое опасное путешествие.
    
Весь мир был против него. Ветер дул, точно хотел опрокинуть судёнышко, волны кидали кораблик, как будто хотели утопить его в тёмной своей глубине. Звери, птицы, гады, рыбы — всё было против него. Каждый не прочь был поживиться глупым, беззащитным мышонком.
    
Первые заметили Пика большие белые чайки. Они подлетели и закружились над корабликом.
    
Они кричали от досады, что не могли разом прикончить мышонка: боялись с лёту разбить себе клюв о твёрдую кору. Некоторые опустились на воду и вплавь догоняли кораблик.
    
А со дна реки поднялась щука и тоже поплыла за корабликом. Она ждала, когда чайки скинут мышонка в воду. Тогда ему не миновать её страшных зубов.
    
Пик слышал хищные крики чаек. Он зажмурил глаза и ждал смерти.
    
В это время сзади подлетела крупная хищная птица — рыболов-скопа. Чайки бросились врассыпную.
    
Рыболов увидел мышонка на кораблике и под ним щуку в воде. Он сложил крылья и ринулся вниз.
    
Он упал в реку совсем рядом с корабликом. Концом крыла он задел парус, и судёнышко перевернулось.
    
Когда рыболов тяжело поднялся из воды со щукой в когтях, на перевёрнутом кораблике никого не было. Чайки увидели это издали и улетели прочь: они думали, что мышонок утонул.
    
Пик не учился плавать. Но когда он попал в воду, оказалось, что надо было только работать лапками, чтобы не утонуть. Он вынырнул и ухватился зубами за кораблик.
    
Его понесло вместе с перевернувшимся судёнышком.
    
Скоро судёнышко прибило волнами к незнакомому берегу.
    
Пик выскочил на песок и кинулся в кусты.
    
Это было настоящее кораблекрушение, и маленький пассажир мог считать себя счастливцем, что спасся.
   
   
    
     
Страшная ночь
    
    
Пик вымок до последней шерстинки. Пришлось вылизать всего себя язычком. После этого шёрстка скоро высохла, и он согрелся. Ему хотелось есть.
    
Но выйти из-под куста он боялся: с реки доносились резкие крики чаек.
    
Так он и просидел голодный целый день.
    
Наконец стало темнеть. Птицы угомонились. Только звонкие волны разбивались о близкий берег.
    
Пик осторожно вылез из-под куста.
    
Огляделся — никого. Тогда он тёмным клубочком быстро покатился в траву.
    
Тут он принялся сосать все листья и стебли, какие попадались ему на глаза. Но молока в них не было.
    
С досады он стал теребить и рвать их зубами.
    
Вдруг из одного стебля брызнул ему в рот тёплый сок. Сок был сладкий, как молоко мыши-матери.
    
Пик съел этот стебель и стал искать другие такие же. Он был голоден и совсем не видел, что творится вокруг него.
    
А над макушками высоких трав уже всходила полная луна. Быстрые тени бесшумно проносились в воздухе: это гонялись за ночными бабочками вёрткие летучие мыши.
    
Тихие шорохи и шелесты слышались со всех сторон в траве. Кто-то копошился там, шмыгал в кустах, прятался в кочках.
    
Пик ел. Он перегрызал стебли у самой земли. Стебель падал, и на мышонка летел дождь холодной росы. Зато на конце стебля Пик находил вкусный колосок. Мышонок усаживался, поднимал стебель передними лапками, как руками, и быстро съедал колосок.
    
Плюх-шлёп! — ударилось что-то о землю недалеко от мышонка.
    
Пик перестал грызть, прислушался.
    
В траве шуршало.
    
Плюх-шлёп!
    
Кто-то скакал по траве прямо на мышонка.
    
Надо скорей назад, в кусты!
    
Плюх-шлёп! — скакнуло сзади.
    
Плюх-шлёп! Плюх-шлёп! — раздалось со всех сторон.
    
Плюх! — раздалось совсем близко впереди.
    
Чьи-то длинные, вытянутые ноги мелькнули над травой, и — шлёп! — перед самым носом Пика шлёпнулся на землю пучеглазый маленький лягушонок.
    
Он испуганно уставился на мышонка. Мышонок с удивлением и страхом рассматривал его голую скользкую кожу…
    
Так они сидели друг перед другом, и ни тот, ни другой не знали, что дальше делать.
    
А кругом по-прежнему слышалось — плюх-шлёп! плюх-шлёп! — точно целое стадо перепуганных лягушат, спасаясь от кого-то, скакало по траве.
    
И всё ближе и ближе слышалось лёгкое быстрое шуршанье.
    
И вот на один миг мышонок увидел: позади лягушонка взметнулось длинное гибкое тело серебристо-чёрной змеи.
    
Змея скользнула вниз, и длинные задние ноги лягушонка дрыгнули в её разинутой пасти.
    
Что дальше было, Пик не видел. Он опрометью кинулся прочь и сам не заметил, как очутился на ветке куста, высоко над землёй.
    
Тут он и провёл остаток ночи, благо брюшко у него было туго набито травой.
    
А кругом до рассвета слышались шорохи и шелесты.
   
   
    
     
Хвост-цеплялка и шёрстка-невидимка
    
    
Голодная смерть больше не грозила Пику: он уже научился находить себе пищу. Но как ему одному было спастись от всех врагов?
    
Мыши всегда живут большими стаями: так легче защищаться от нападения. Кто-нибудь да заметит приближающегося врага, свистнет, и все спрячутся.
    
А Пик был один. Ему надо было скорей отыскать других мышей и пристать к ним. И Пик отправился на розыски. Где только мог, он старался пробираться кустами. В этом месте было много змей, и он боялся спускаться к ним на землю.
    
Лазать он научился отлично. Особенно помогал ему хвост. Хвост у него был длинный, гибкий и цепкий. С такой цеплялкой он мог лазать по тоненьким веточкам не хуже мартышки.
    
С ветки на ветку, с сучка на сучок, с куста на куст — так пробирался Пик три ночи подряд.
    
Наконец кусты кончились. Дальше был луг.
    
Мышей в кустах Пик не встретил. Пришлось бежать дальше травой.
    
Луг был сухой. Змеи не попадались. Мышонок расхрабрился, стал путешествовать и при солнце. Ел он теперь всё, что ему попадалось: зёрна и клубни разных растений, жуков, гусениц, червей. А скоро научился и новому способу прятаться от врагов.
    
Случилось это так: Пик раскопал в земле личинки каких-то жуков, уселся на задние лапки и стал закусывать. Ярко светило солнце. В траве стрекотали кузнечики.
    
Пик видел вдали над лугом маленького сокола-трясучку, но не боялся его. Трясучка — птица величиной с голубя, только потоньше, — неподвижно висела в пустом воздухе точно подвешенная на верёвочке. Только крылья у неё чуть-чуть тряслись, да голову она поворачивала из стороны в сторону.
    
Он и не знал, какие зоркие глаза у трясучки.
    
Грудка у Пика была белая. Когда он сидел, её далеко было видно на бурой земле.
    
Пик понял опасность, только когда трясучка разом ринулась с места и стрелой понеслась к нему. Бежать было поздно. У мышонка от страха отнялись ноги. Он прижался грудью к земле и замер.
    
Трясучка долетела до него и вдруг опять повисла в воздухе, чуть заметно трепеща острыми крыльями. Она никак не могла взять в толк, куда исчез мышонок. Сейчас только она видела его ярко-белую грудку, и вдруг он пропал. Она зорко всматривалась в то место, где он сидел, но видела только бурые комья земли.
    
А Пик лежал тут, у неё на глазах.
    
На спине-то шёрстка у него была жёлто-бурая, точь-в-точь под цвет земли, и сверху его никак нельзя было разглядеть.
    
Тут выскочил из травы зелёный кузнечик.
    
Трясучка кинулась вниз, подхватила его на лету и умчалась прочь.
    
Шёрстка-невидимка спасла Пику жизнь.
    
С тех пор, как замечал он издали врага, сейчас же прижимался к земле и лежал не шевелясь. И шёрстка-невидимка делала своё дело: обманывала самые зоркие глаза.
   
   
    
     
Соловей-разбойник
    
    
День за днём Пик бежал по лугу, но нигде не находил никаких следов мышей.
    
Наконец опять начались кусты, а за ними Пик услышал знакомый плеск речных волн.
    
Пришлось мышонку повернуть и направиться в другую сторону. Он бежал всю ночь, а к утру забрался под большой куст и лёг спать.
    
Его разбудила громкая песня. Пик выглянул из-под корней и увидел у себя над головой красивую птичку с розовою грудью, серой головкой и красно-коричневой спинкой. Мышонку очень понравилась её весёлая песня. Ему захотелось послушать певичку поближе. Он полез к ней по кусту.
    
Певчие птицы никогда не трогали Пика, и он их не боялся. А эта певичка и ростом-то была немного крупнее воробья.
    
Не знал глупый мышонок, что это был сорокопут-жулан и что он хоть и певчая птица, а промышляет разбоем.
    
Пик и опомниться не успел, как жулан накинулся на него и больно ударил крючковатым клювом в спину.
    
От сильного удара Пик кубарем полетел с ветки.
    
Он упал в мягкую траву и не расшибся. Не успел жулан опять накинуться на него, как мышонок уже шмыгнул под корни.
    
Тогда хитрый «соловей-разбойник» уселся на куст и стал ждать, не выглянет ли Пик из-под корней.
    
Он пел очень красивые песенки, но мышонку было не до них. С того места, где сидел теперь Пик, ему был хорошо виден куст, на котором сидел жулан.
    
Ветки этого куста были усажены длинными острыми колючками. На колючках, как на пиках, торчали мёртвые, наполовину съеденные птенчики, ящерки, лягушата, жуки и кузнечики. Тут была воздушная кладовая разбойника,
    
Сидеть бы на колючке и мышонку, если бы он вышел из-под корней.
    
Целый день жулан сторожил Пика. Но когда зашло солнце, разбойник забрался в чащу спать. Тогда мышонок тихонько вылез из-под куста и убежал.
    
Может быть, впопыхах он сбился с пути, только на следующее утро он опять услышал за кустами плеск реки. И опять ему пришлось повернуть и бежать в другую сторону.
   
   
    
     
Конец путешествия
    
    
Пик бежал теперь по высохшему болоту.
    
Здесь рос один сухой мох; бежать по нему было очень трудно, а главное — нечем было подкрепиться: не попадались ни черви, ни гусеницы, ни сочная трава.
    
На вторую ночь мышонок совсем выбился из сил. Он с трудом взобрался ещё на какой-то пригорок и упал. Глаза его слипались. В горле пересохло.
    
Чтобы немножко освежиться, он лёжа слизывал со мха капельки холодной росы.
    
Начало светать. С пригорка Пик далеко видел покрытую мхом долину. За ней снова начинался луг. Сочные травы там стояли высокой стеной. Но у мышонка не было сил подняться и добежать до них.
    
Выглянуло солнце. От его горячего света быстро стали высыхать капельки росы.
    
Пик чувствовал, что ему приходит конец. Он собрал остатки сил, пополз, но тут же свалился и скатился с пригорка. Он упал на спину, лапками вверх, и видел теперь перед собой только обросшую мхом кочку.
    
Прямо против него в кочке виднелась глубокая чёрная дырка, такая узкая, что Пик не мог бы всунуть в неё даже голову.
    
Мышонок заметил, что в глубине её что-то шевелится.
    
Скоро у входа показался мохнатый толстый шмель. Он вылез из дырки, почесал лапкой круглое брюшко, расправил крылья и поднялся на воздух.
    
Сделав круг над кочкой, шмель вернулся, к своей норке и опустился у её входа. Тут он привстал на лапки и так заработал своими жёсткими крылышками, что ветер пахнул на мышонка.
    
Жжжуу! — гудели крылышки. — Жжжуу!..
    
Это был шмель-трубач. Он загонял в глубокую норку свежий воздух — проветривал помещение — и будил других шмелей, ещё спавших в гнезде.
    
Скоро один за другим вылезли из норки все шмели и полетели на луг — собирать мёд. Последним улетел трубач. Пик остался один. Он понял, что надо сделать, чтобы спастись.
    
Кое-как, ползком, с передышками, он добрался до шмелиной норки. Оттуда ударил ему в нос сладкий запах.
    
Пик ковырнул носом землю. Земля подалась.
    
Он ковырнул ещё и ещё, пока не вырыл ямку. На дне ямки показались крупные ячейки серого воска. В одних лежали шмелиные личинки, другие были полны душистым жёлтым мёдом.
    
Мышонок жадно стал лизать сладкое лакомство. Вылизал весь мёд, принялся за личинок и живо справился с ними.
    
Силы быстро возвращались к нему: такой сытной пищи он ещё ни разу не ел с тех пор, как расстался с матерью. Он дальше и дальше разрывал землю — теперь уже без труда — и находил всё новые ячейки с мёдом, с личинками.
    
Вдруг что-то больно кольнуло его в щёку. Пик отскочил. Из-под земли лезла на него большая шмелиная матка.
    
Пик хотел было кинуться на неё, но тут загудели, зажужжали над ним крылья: шмели вернулись с луга.
    
Целое войско их накинулось на мышонка, и ему ничего не оставалось, как броситься в бегство.
    
Со всех ног пустился от них Пик. Густая шёрстка защищала его от страшных шмелиных жал. Но шмели выбирали места, где волос покороче, и кололи его в уши, в ноги, в затылок.
    
Одним духом — откуда и прыть взялась! — домчался он до луга и спрятался в густой траве.
    
Тут шмели отстали от него и вернулись к своему разграбленному гнезду.
    
В тот же день Пик пересёк сырой, болотистый луг и снова очутился на берегу реки.
    
Пик находился на острове.
   
   
    
     
Постройка дома
    
    
    
    
Остров, на который попал Пик, был необитаемый: мышей на нём не было. Жили тут только птицы, только змеи да лягушки, которым ничего не стоило перебраться сюда через широкую реку.
    
Пик должен был жить здесь один.
    
Знаменитый Робинзон, когда он попал на необитаемый остров, стал думать, как ему жить одному. Он рассудил, что сперва надо выстроить себе дом, который защищал бы его от непогоды и нападения врагов. А потом стал собирать запасы на чёрный день.
    
Пик был всего только мышонок: он не умел рассуждать. И всё-таки он поступил как раз так же, как Робинзон. Первым делом он принялся строить себе дом.
    
Его никто не учил строить: это было у него в крови. Он строил так, как строили все мыши одной с ним породы.
    
На болотистом лугу рос высокий тростник вперемежку с осокой — отличный лес для мышиной постройки.
    
Пик выбрал несколько растущих рядом тростинок, влез на них, отгрыз верхушки и концы расщепил зубами. Он был так мал и лёгок, что трава легко держала его.
    
Потом он принялся за листья. Он влезал на осоку и отгрызал лист у самого стебля. Лист падал, мышонок слезал вниз, поднимал передними лапами лист и протягивал его сквозь стиснутые зубы. Размочаленные полоски листьев мышонок таскал наверх и ловко вплетал их в расщеплённые концы тростника. Он влезал на такие тонкие травинки, что они гнулись под ним. Он связывал их вершинами одну за другой.
    
В конце концов у него получился лёгкий круглый домик, очень похожий на птичье гнёздышко. Весь домик был величиной с детский кулак.
    
Сбоку мышонок проделал в нём ход, внутри выложил мхом, листьями и тонкими корешками. Для постели он натаскал мягкого, тёплого цветочного пуха. Спаленка вышла на славу.
    
Теперь у Пика было где отдыхать и прятаться от непогоды и врагов. Издали самый зоркий глаз не мог бы приметить травяное гнёздышко, со всех сторон скрытое высоким тростником и густой осокой. Ни одна змея не добралась бы до него: так высоко оно висело над землёй.
    
Лучше придумать не мог и сам настоящий Робинзон.
   
   
    
     
Незваный гость
    
    
Проходили дни за днями.
    
Мышонок спокойно жил в своём воздушном домике. Он стал совсем взрослым, но вырос очень мало. Больше расти ему не полагалось, потому что Пик принадлежал к породе мышей-малюток. Эти мыши ещё меньше ростом, чем наши маленькие серые домовые мыши.
    
Пик часто теперь подолгу пропадал из дому. В жаркие дни он купался в прохладной воде болота, неподалёку от луга.
    
Один раз он с вечера ушёл из дому, нашёл на лугу два шмелиных гнезда и так наелся мёду, что тут же забрался в траву и заснул.
    
Домой вернулся Пик только утром. Ещё внизу он заметил что-то неладное. По земле и по одно му из стеблей тянулась широкая полоса густой слизи, а из гнезда торчал толстый кургузый хвост.
    
Мышонок не на шутку струсил. Гладкий жирный хвост похож был на змеиный. Только у змей хвост твёрдый и покрыт чешуёй, а этот был голый, мягкий, весь в какой-то липкой слизи.
    
Пик набрался храбрости и влез по стеблю, поближе взглянуть на незваного гостя.
    
В это время хвост медленно зашевелился, и перепуганный мышонок кубарем скатился на землю. Он спрятался в траве и оттуда увидел, как чудовище лениво выползло из его дома.
    
Сперва исчез в отверстии гнезда толстый хвост. Потом оттуда показались два длинных мягких рога с пупырышками на концах. Потом ещё два таких же рога — только коротких. И за ними наконец высунулась вся отвратительная голова чудовища.
    
Мышонок видел, как медленно-медленно выползло, точно пролилось, из его дома голое, мягкое, слизкое тело гигантского слизняка. От головы до хвоста слизняк был длиной добрых три вершка.
    
Он начал спускаться на землю. Его мягкое брюхо плотно прилипало к стеблю, и на стебле оставалась широкая полоса густой слизи.
    
Пик не стал дожидаться, когда он сползёт на землю, и убежал. Мягкий слизняк ничего не мог сделать ему, но мышонку было противно это вялое, липкое животное.
    
Только через несколько часов Пик вернулся. Слизняк куда-то уполз.
    
Мышонок залез в своё гнездо. Всё там было вымазано противной слизью. Пик выкинул весь пух и постелил новый. Только после этого он решился лечь спать.
    
С тех пор, уходя из дому, он всегда затыкал вход пучком сухой травы.
   
   
    
     
Кладовая
    
    
Дни становились короче, ночи холоднее.
    
На злаках созрели зёрна. Ветер ронял их на землю, и птицы стаями слетались к мышонку на луг подбирать их.
    
Пику жилось очень сытно, он с каждым днём полнел. Шёрстка на нём лоснилась.
    
Теперь маленький четырёхногий Робинзон устроил себе кладовую и собирал в неё запасы на чёрный день. Он вырыл в земле норку и конец её расширил. Сюда он таскал зёрна, как в погреб.
    
Потом этого ему показалось мало. Он вырыл рядом другой погреб и соединил их подземным ходом.
    
Всё шли дожди. Земля размякла сверху, трава пожелтела, намокла и поникла. Травяной домик Пика опустился и висел теперь низко над землёй. В нём завелась плесень.
    
Жить в гнезде стало плохо. Скоро трава совсем полегла на землю, гнездо приметным тёмным шариком висело на тростинке. Это уже было опасно.
    
Пик решил перейти жить под землю. Он больше не боялся, что к нему в норку заползёт змея или потревожат его непоседливые лягушата: змеи и лягушата давно куда-то исчезли.
    
Мышонок выбрал себе для норки сухое и укромное местечко под кочкой. Ход в норку Пик устроил с подветренной стороны, чтобы холодный воздух не задувало в его жилище.
    
От входа шёл длинный прямой коридор. Он расширялся в конце в небольшую круглую комнатку. Сюда Пик натаскал сухого мху и травы — устроил себе спальню.
    
В его новой подземной спальне было тепло и уютно. Он прорыл из неё под землёй ходы в оба свои погреба, чтобы ему можно было бегать, не выходя наружу.
    
Когда всё было готово, мышонок плотно заткнул травой вход в свой воздушный летний домик и перешёл в подземный.
   
   
    
     
Снег и сон
    
    
Птицы больше не прилетали клевать зерно. Трава плотно легла на землю, и холодный ветер свободно разгуливал по острову.
    
К тому времени Пик ужасно растолстел. Какая-то вялость на него напала. Ему лень было много шевелиться. Он всё реже вылезал из норки.
    
Раз утром он увидел, что вход в его жилище завалило. Он разрыл холодный рыхлый снег и вышел на луг.
    
Вся земля была белая. Снег нестерпимо сверкал на солнце. Голые лапки мышонка обжигало холодом.
    
Потом начались морозы.
    
Плохо пришлось бы мышонку, если б он не запас себе пищи. Как выкапывать зёрна из-под глубокого мёрзлого снега?
    
Сонливая вялость всё чаще охватывала Пика. Теперь он не выходил из спальни по два, по три дня и всё спал. Проснувшись, отправлялся в погреб, наедался там и опять засыпал на несколько дней.
    
Наружу он совсем перестал ходить.
    
Под землёй ему было хорошо. Он лежал на мягкой постели, свернувшись в тёплый, пушистый клубок. Сердчишко его билось всё реже, всё тише. Дыхание стало слабым-слабым. Сладкий, долгий сон совсем одолел его.
    
Мыши-малютки не спят всю зиму, как сурки или хомяки. От долгого сна они худеют, им становится холодно. Тогда они просыпаются и берутся за свои запасы.
    
Пик спал спокойно: ведь у него было два полных погреба зерна. Он и не чуял, какое неожиданное несчастье скоро стрясётся над ним.
   
   
    
     
Ужасное пробуждение
    
    
Морозным зимним вечером ребята сидели у тёплой печки.
    
— Плохо сейчас зверушкам, — задумчиво сказала сестрёнка. — Помнишь маленького Пика? Где он теперь?
    
— А кто его знает! — равнодушно ответил брат. — Давно уж, верно, попал кому-нибудь в когти.
    
Девочка всхлипнула.
    
— Ты чего? — удивился брат.
    
— Жалко мышонка, он такой пушистый, жёлтенький…
    
— Нашла кого жалеть! Мышеловку поставлю — сто штук тебе наловлю!
    
— Не надо мне сто! — всхлипывала сестрёнка. — Принеси мне одного такого маленького, жёлтенького…
    
— Обожди, глупая, может, и такой попадётся.
    
Девочка утёрла кулачками слёзы.
    
— Ну, смотри: попадётся — ты его не трогай, мне подари. Обещаешь?
    
— Ладно уж, рёва! — согласился брат.
    
В тот же вечер он поставил в чулане мышеловку.
    
Это был тот самый вечер, когда Пик проснулся у себя в норке.
    
На этот раз его разбудил не холод. Сквозь сон мышонок почувствовал, как что-то тяжёлое надавило ему на спину. И сейчас же мороз защипал его под шёрсткой.
    
Когда Пик совсем очнулся, его уже било от холода. Сверху его придавили земля и снег. Потолок над ним обвалился. Коридор был засыпан.
    
Нельзя было медлить ни минуты: мороз шутить не любит.
    
Надо в погреб и поскорей наесться зерна: сытому теплей, сытого мороз не убьёт.
    
Мышонок выскочил наверх и по снегу побежал к погребам.
    
Но весь снег кругом был изрыт узкими глубокими ямками — следами козьих копыт.
    
Пик поминутно падал в ямки, карабкался наверх и снова летел вниз.
    
А когда добрался до того места, где были его погреба, он увидел там только большую яму.
    
Козы не только разрушили его подземное жилище, но и съели все его запасы.
   
   
    
     
По снегу и по льду
    
    
    
    
Немножко зёрен Пику удалось всё-таки откопать в яме. Козы втоптали их в снег копытами.
    
Пища подкрепила мышонка и согрела его. Опять начала охватывать его вялая сонливость. Но он чувствовал: поддашься сну — замёрзнешь.
    
Пик стряхнул с себя лень и побежал.
    
Куда? Этого он и сам не знал. Просто бежал и бежал, куда глаза глядят.
    
Наступила уже ночь, и луна стояла высоко в небе. Мелкими звёздочками блестел кругом снег.
    
Мышонок добежал до берега реки и остановился. Берег был обрывистый. Под обрывом лежала густая, тёмная тень. А впереди сверкала широкая ледяная река.
    
Пик тревожно понюхал воздух.
    
Он боялся бежать по льду. Что, если кто-нибудь заметит его посреди реки? В снег хоть зарыться можно, если опасность.
    
Назад повернуть — там смерть от холода и голода. Впереди где-нибудь есть, может быть, пища и тепло. И Пик побежал вперёд. Он спустился под обрыв и покинул остров, на котором долго жил так спокойно и счастливо.
    
А злые глаза уже заметили его.
    
Он не добежал ещё до середины реки, когда сзади стала его настигать быстрая и бесшумная тень. Только тень, лёгкую тень на льду он и увидал, обернувшись. Он даже не знал, кто за ним гонится.
    
Напрасно он припал к земле брюшком, как делал всегда в минуту опасности: его тёмная шёрстка резким пятном выделялась на сверкающем синеватом льду, и прозрачная мгла лунной ночи не могла спрятать его от страшных глаз врага.
    
Тень покрыла мышонка. Кривые когти больно впились в его тело. По голове что-то крепко стукнуло. И Пик перестал чувствовать.
   
   
    
     
Из беды в беду
    
    
Пик очнулся в полной темноте. Он лежал на чём-то твёрдом и неровном. Голова и раны на теле сильно болели, но было тепло.
    
Пока он зализывал свои раны, глаза его понемножку начали привыкать к темноте.
    
Он увидел, что находится в просторном помещении с круглыми стенами, уходящими куда-то вверх. Потолка не было видно, хотя где-то над головой мышонка зияло большое отверстие. Через это отверстие в помещение проникал ещё совсем бледный свет утренней зари.
    
Пик посмотрел, на чём он лежит, и сейчас же вскочил.
    
Лежал он, оказывается, на мёртвых мышах. Мышей было несколько, и все они закоченели: видно, лежали здесь давно.
    
Страх придал мышонку силы.
    
Пик выкарабкался по шероховатой отвесной стене и выглянул наружу.
    
Кругом были только засыпанные снегом ветви. Внизу под ними виднелись макушки кустов.
    
Сам Пик находился на дереве: выглядывал из дупла.
    
Кто принёс его сюда и бросил на дно дупла, мышонок так никогда и не узнал. Да он и не ломал себе голову над этой загадкой, а просто поспешил скорей удрать отсюда.
    
Дело же было так. На льду реки его настигла ушастая лесная сова. Она стукнула его клювом по голове, схватила когтями и понесла в лес.
    
К счастью, сова была очень сыта: она только что поймала зайца и съела, сколько могла. Зоб её был так плотно набит, что в нём не оставалось места даже для маленького мышонка. Она и решила оставить Пика про запас.
    
Сова отнесла его в лес и кинула в дупло, где у неё была кладовая. Она ещё с осени натаскала сюда с десяток убитых мышей. Зимой добывать пищу бывает трудно, и даже таким ночным разбойникам, как сова, случается голодать.
    
Конечно, она не знала, что мышонок только оглушён, а то сейчас же проломила бы ему череп своим острым клювом. Обыкновенно ей удавалось приканчивать мышей с первого удара.
    
Пику повезло на этот раз.
    
Пик благополучно спустился с дерева и юркнул в кусты.
    
Только тут он заметил, что с ним творится что-то неладное: дыхание со свистом вылетало у него из горла.
    
Раны не были смертельны, но совиные когти что-то повредили ему в груди, и вот он начал свистеть после быстрого бега.
    
Когда он отдохнул и стал дышать ровно, свист прекратился. Мышонок наелся горькой коры с куста и снова побежал — подальше от страшного места.
    
Мышонок бежал, а позади него оставалась в снегу тонкая двойная дорожка: его след.
    
И когда Пик добежал до поляны, где за забором стоял большой дом с дымящими трубами, на след его уже напала лиса.
    
Нюх у лисы очень тонкий. Она сразу поняла, что мышонок пробежал тут только что, и пустилась его догонять.
    
Её огненно-рыжий хвост так и замелькал меж кустов, и уж, конечно, она бежала гораздо быстрей мышонка.
   
   
    
     
Горе-музыкант
    
    
Пик не знал, что лиса гонится за ним по пятам. Поэтому, когда из дома выскочили две громадные собаки и с лаем кинулись к нему, он решил, что погиб.
    
Но собаки, понятно, его даже не заметили. Они увидели лису, которая выскочила за ним из кустов, и кинулись на неё.
    
Лиса мигом повернула назад. Её огненный хвост мелькнул в последний раз и исчез в лесу. Собаки громадными прыжками пронеслись над головой мышонка и тоже пропали в кустах.
    
Пик без всяких приключений добрался до дома и шмыгнул в подполье.
    
Первое, что Пик заметил в подполье, был сильный запах мышей.
    
У каждой породы зверей свой запах, и мыши различают друг друга по запаху так же хорошо, как мы различаем людей по их виду.
    
Поэтому Пик узнал, что тут жили мыши не его породы. Но всё-таки это были мыши, и Пик был мышонок.
    
Он так же обрадовался им, как Робинзон обрадовался людям, когда вернулся к ним со своего необитаемого острова.