1 2 3 4 5 6 7 
   
— О'кей. Телефон держи под рукой. Тебя могут вызвать в любую минуту. А теперь проваливай.
   
Что я и сделал. Едва я вошел, Мэри подняла взгляд и снова расцвела в улыбке.
   
— Хватай свои вещи. Мы уходим, — сказал я.
   
Она даже не спросила, куда, просто встала. Я поднял свою рюмку, сделал один глоток и пролил чуть не все остальное. Мы даже словом перекинуться не успели, как оказались наверху, на пешеходном уровне. Только тут я спросил:
   
— Так. Где ты хочешь, чтобы мы поженились?
   
— Сэм, мы ведь это уже обсуждали.
   
— Конечно, теперь мы просто это сделаем. Так где?
   
— Сэм, дорогой мой, я сделаю, как ты скажешь. Но я по-прежнему против.
   
— Почему?
   
— Знаешь, Сэм, поедем ко мне? Я тебе обед приготовлю.
   
— О'кей, приготовишь, но не там. И сначала мы поженимся.
   
— Ну пожалуйста, Сэм…
   
— Давай-давай, парень. Она уже сдается, — посоветовал кто-то рядом.
   
Я оглянулся и увидел, что вокруг собралась довольно приличная толпа зрителей, махнул рукой и сердито крикнул:
   
— Вам что, делать всем нечего? Шли бы лучше выпили!
   
В толпе лишь бесстрастно прокомментировали:
   
— Я бы на его месте согласился.
   
Я схватил Мэри за руку, молча потащил к такси и только когда мы забрались в машину, обиженно спросил:
   
— Ладно. Почему ты не хочешь за меня замуж? У тебя есть какие-то причины?
   
— Но зачем, Сэм? Я и так твоя. Тебе не нужен контракт.
   
— Как зачем? Затем, что я тебя люблю, черт побери!
   
Мэри какое-то время молчала, и я уже начал думать, что чем-то обидел ее. Потом наконец ответила, но так тихо, что я едва ее расслышал.
   
— Раньше ты мне этого не говорил, Сэм.
   
— Как же? Не может быть.
   
— Нет, я уверена, что не говорил. Почему?
   
— М-м-м… Не знаю. Видимо, по недосмотру. И я не совсем понимаю, что означает слово «любовь».
   
— Я тоже, — тихо произнесла она. — Но мне нравится, как ты это говоришь. Скажи еще раз, а?
   
— Э-э-э… О'кей. Я тебя люблю. Я люблю тебя, Мэри.
   
— Сэм…
   
Она прижалась ко мне и задрожала от волнения. Я чуть встряхнул ее.
   
— А ты?
   
— Я? О, я тоже тебя люблю, Сэм. С тех самых пор…
   
— С каких пор?
   
Я думал, она скажет, что с тех пор, как я заменил ее в операции «Интервью», но оказалось, нет.
   
— Я полюбила тебя, когда ты залепил мне пощечину.
   
Ну где тут логика?
   
Машина медленно курсировала вдоль коннектикутского побережья. Я разбудил водителя и попросил доставить нас в Вестпорт, где мы сразу же направились в мэрию. Я подошел к стойке в бюро санкций и лицензий и обратился к клерку:
   
— Мы можем здесь пожениться?
   
— Это как пожелаете, — ответил он. — Охотничьи лицензии налево, лицензии на собак направо. А здесь золотая середина. Надеюсь.
   
— Что ж, отлично, — сказал я серьезно. — Будьте добры, оформите нам лицензию.
   
— Конечно. О чем речь? Каждый должен испытать это хотя бы один раз в жизни, как я всегда говорил моей старухе. — Он достал бланк. — Ваши серийные номера, пожалуйста.
   
Мы назвали номера.
   
— Так. Не регистрировал ли кто-то из вас брак в другом штате?
   
Нет, не регистрировал.
   
— Вы уверены? Если после регистрации обнаружатся другие контракты, этот утратит силу.
   
Мы снова подтвердили, что оба никогда не вступали в брак.
   
— Какой срок? Возобновляемый контракт или на всю жизнь? Если больше десяти лет, такса такая же, как на всю жизнь. Если меньше шести месяцев, то это не ко мне: можете получить упрощенный контракт у авторегистратора вон там, у стены.
   
— На всю жизнь, — тихо ответила Мэри.
   
Клерк удивленно вскинул брови.
   
— Леди, вы уверены, что делаете правильный выбор? Возобновляемый контракт с автоматическим продлением столь же постоянен, но если вы передумаете, вам не придется обращаться в суд.
   
— Вы слышали, что сказала леди?
   
— О'кей-о'кей. Финансовая политика определяется одной из сторон, взаимным согласием или закрепляется контрактом?
   
— Контрактом, — ответил я, и Мэри кивнула.
   
— Контрактом так контрактом, — согласился он, пробежав пальцами по клавиатуре принтера. — Теперь самый главный вопрос: кто платит и сколько? Содержание или дарственный фонд?
   
— Содержание, — ответил я, поскольку на дарственный фонд моих сбережений просто не хватило бы.
   
— Ни то, ни другое, — твердо сказала Мэри.
   
— В смысле? — удивился клерк.
   
— Ни то, ни другое, — повторила она. — Это не денежный контракт.
   
Клерк откинулся на спинку стула.
   
— Леди, вы совершаете ошибку, — попытался уговорить он Мэри. — Джентльмен, как вы слышали, готов платить содержание, и он совершенно прав.
   
— Нет.
   
— Может быть, вам лучше посоветоваться сначала со своим адвокатом? В фойе есть общественный коммуникатор.
   
— Нет!
   
— Чтоб мне сдохнуть тогда, если я понимаю, зачем вам нужен контракт!
   
— Я тоже не понимаю, — успокоила его Мэри.
   
— Вы хотите сказать, что он вам не нужен?
   
— Нужен. Запишите, как я сказала: «Без содержания».
   
Клерк с беспомощным видом склонился над принтером.
   
— Теперь, видимо, все. Проще не бывает, — сказал он и забубнил: — Клянетесь — ли — вы — оба — что — изложенные — выше — факты — верны — что — вы — регистрируете — это — соглашение — по — собственной — воле — и — не — под — влиянием — наркотических — препаратов — что — никаких — скрытых — обязательств — и — прочих — юридических — препятствий — к — заключению — и — регистрации — брака — не — существует?
   
Да, клянемся; да, по собственной; нет, не под влиянием; нет, не существует.
   
Клерк выдернул лист из принтера.
   
— Пожалуйста, отпечатки больших пальцев. О'кей, с вас десять долларов, включая федеральный налог.
   
Я расплатился, и он сунул контракт в копировальную машину.
   
— Копии будут высланы по адресам, соответствующим вашим серийным номерам. Все. Какого рода церемонию вы предпочитаете? Могу я чем-нибудь помочь?
   
— Мы не хотим никаких религиозных церемонии, — ответила Мэри.
   
— Тогда я могу посоветовать как раз то, что вам нужно. Старый добрый доктор Чамли. Никакого предпочтения ни одной из религий, лучшее стереосопровождение в городе, все четыре стены и настоящий оркестр. Полный набор удовольствий, включая обряд плодородия и прочее, но все чинно, с достоинством. Плюс личные отеческие советы. После него вы действительно почувствуете себя семьей.
   
— Нет, — теперь это сказал я.
   
— Да полно вам! — принялся уговаривать меня клерк. — Подумайте о молодой леди. Если она сдержит свои обязательства по контракту, второго шанса у нее не будет. Каждая девушка заслуживает, чтобы у нее была свадьба. И, честное слово, я не бог весть какие комиссионные получаю.
   
— Вы сами можете нас поженить? Да? — спросил я. — Тогда вперед. И давайте покончим с этой процедурой.
   
— А вы что, не знали? — удивленно ответил он. — В этом штате люди женятся сами. Вы уже женаты, поскольку поставили отпечатки пальцев на лицензии.
   
Я сказал «О!». Мэри промолчала, и мы вышли на улицу.
   
На посадочной площадке к северу от города я взял напрокат машину — развалюхе исполнилось лет десять, но там стоял автопилот, так что нас она вполне устраивала. Мы облетели город по кругу, срезали над Манхэттенским кратером, и я запрограммировал автоматику. Меня переполняло счастье, и в то же время я ужасно волновался, но затем Мэри меня обняла… Не знаю уж, сколько прошло времени, но скоро — слишком скоро — послышалось «БИП! бип-бип БИП!» радиомаяка в моей хижине. Я высвободился из объятий и направил машину на посадку.
   
— Где это мы? — спросила Мэри сонным голосом.
   
— Над моей хижиной в горах, — ответил я.
   
— Я даже не знала, что у тебя есть хижина. Думала, мы летим ко мне.
   
— Там же полно капканов! И кстати, это теперь не моя хижина, а наша.
   
Она снова меня поцеловала, и я чуть не врезался при посадке в землю. Мне пришлось уделить несколько минут машине, а Мэри тем временем выбралась и пошла вперед. Я ее догнал уже у дома.
   
— Бесподобно, милый!
   
— Адирондак! Этим все сказано, — согласился я.
   
Солнце висело над самым горизонтом, а легкая дымка, окутавшая горы, придавала пейзажу какой-то особенный, удивительно объемный вид.
   
Мэри обернулась.
   
— Да. Только я не природу имела в виду, а твой дом. Давай зайдем?
   
— Конечно. Только это, скорее, просто хижина.
   
В общем-то, так она и планировалась. Внутри даже бассейна не было. Приезжая сюда, я хотел чтобы город оставался где-то там, далеко позади. Корпус — стандартный, из стали и стеклопластика, но снаружи обшит особо прочными плитами — тоже пластик, но в форме бревен. Внутри — все просто: одна большая гостиная с настоящим камином, мягкими коврами и низкими креслами. Все необходимое оборудование марки «Компакто Спешиал» находилось под фундаментом: кондиционер, энергоблок, фильтры, аудиооборудование, водоснабжение и канализация, радиационные датчики, сервомеханизмы — все, кроме морозильника и кухонного оборудования, упрятано вниз, и ни забот, ни хлопот. Даже стереоэкраны не сразу заметишь, пока они не включены. Почти настоящая бревенчатая хижина, но с водопроводом.
   
— Очень милая хижина, — сказала Мэри серьезным тоном. — Большой роскошный дом мне бы, наверно, не понравился.
   
— Значит, нас уже двое. — Я набрал комбинацию на шифрозамке, дверь разошлась в стороны, и Мэри прошмыгнула внутрь. — Эй! Ты куда?
   
Она вернулась на порог.
   
— Что такое, Сэм? Я что-то сделала не так?
   
— Еще бы! — Я вытащил ее на улицу, затем поднял на руки, перенес через порог, поцеловал и поставил. — Вот, теперь ты у себя дома.
   
Когда мы вошли, включился свет. Мэри обвела гостиную взглядом, повернулась и бросилась мне на шею.
   
— Дорогой…
   
Спустя какое-то время, она меня отпустила и принялась бродить по комнате, останавливаясь то тут, то там, приглядываясь, трогая вещи.
   
— Знаешь, Сэм, если бы я планировала обстановку сама получилось бы то же самое.
   
— У меня, к сожалению, только одна ванная, — признался я. — Будем жить в суровых полевых условиях.
   
— Меня это вполне устраивает. Я даже счастлива; теперь я знаю, что ты не водил сюда своих женщин.
   
— Каких женщин?
   
— Сам знаешь, каких. Если бы ты задумал этот дом как любовное гнездышко, здесь была бы вторая ванная комната.
   
— Тебя не проведешь.
   
Она не ответила и ушла на кухню. Спустя секунду оттуда донесся радостный визг.
   
— Что случилось? — спросил я, направляясь к ней.
   
— Я совсем не ожидала найти в холостяцком доме такую кухню.
   
— А я, кстати, неплохо готовлю. Мне хотелось хорошую кухню, вот я и купил все, что нужно.
   
— Бесподобно! Но теперь готовить для тебя буду я.
   
— Хорошо, это твоя кухня. Распоряжайся. Но может быть, ты хочешь сначала сполоснуться? Я пропущу тебя вперед. А завтра мы выпишем каталог и закажем еще одну отдельную ванную. Ее доставят воздухом.
   
— Иди первым, — сказала она. — Я пока поставлю обед.
   * * *
   
Домашняя жизнь началась у нас так гладко и естественно, словно мы были женаты уже несколько лет. Нет, я не говорю, что медовый месяц прошел скучно, или что мы не узнали друг о друге ничего нового — ни в коем случае. Но мы уже знали достаточно — особенно Мэри — отчего и казалось, что нашей семье не первый год.
   
В памяти те дни сохранились не очень ясно. Помню только ощущение счастья. Видимо, я успел забыть, что это такое, или просто не понимал раньше. Да, случалось, кто-то вызывал у меня интерес. Случалось, я увлекался. Это славно, забавно, весело, но счастлив я ни с кем не был.
   
Мы ни разу не включали стерео и ничего не читали. Никого не видели и ни с кем не говорили. Только на второй день сходили пешком до поселка, потому что мне хотелось показаться на людях с Мэри. На обратном пути мы проходили мимо хибары местного отшельника Старого Джона по прозвищу Горный Козел, который присматривал за моим домом, и, увидев его, я помахал рукой.
   
Он помахал в ответ. Одет Джон был как обычно: старая армейская куртка, вязаная шапка, шорты и сандалии. Я хотел предупредить его насчет режима «Голая спина», но передумал и вместо этого крикнул:
   
— Пришли ко мне Пирата!
   
— Кто такой Пират, дорогой? — спросила Мэри.
   
— Увидишь.
   
Едва мы вернулись домой, появился Пират, здоровый хулиганистый кот: дверца, что я для него сделал, открывалась на его «мяу». Он вошел, высказал все, что думает о хозяевах, которые исчезают слишком надолго, затем простил и ткнулся мордой мне в ноги. Я потрепал его по спине, и Пират отправился обследовать Мэри. Та опустилась на колени, пытаясь привлечь его звуками, которые издают обычно люди, понимающие кошачьи повадки, однако Пират оставался на месте и долго ее разглядывал, не скрывая своей подозрительности. Затем вдруг прыгнул на руки и, заурчав, уткнулся в подбородок.
   
— Ну, слава богу, — произнес я с облегчением. — А то я уж думал, что он не разрешит тебя оставить.
   
Мэри посмотрела на меня и улыбнулась.
   
— Не беспокойся. Я сама на две трети кошка.
   
— А еще на треть кто?
   
— Узнаешь.
   
С тех пор Пират почти все время оставался с нами; Мэри он уделял внимания даже больше, чем мне. Я его выгонял только из спальни — Мэри и кот протестовали, но тут я был неумолим.
   * * *
   
Мэри очень неохотно говорила о прошлом — видимо, считала, что это ни к чему. Она слушала, когда я говорил о себе, но свое прошлое обсуждать отказывалась. Как-то раз, когда я пристал к ней с расспросами, она просто сменила тему, сказав:
   
— Пойдем полюбуемся закатом.
   
— Каким закатом? — недоуменно спросил я. — Мы же только что позавтракали. — Однако эта путаница со временем вернула меня в реальный мир. — Мэри, сколько мы уже здесь?
   
— А это имеет значение?
   
— Еще как имеет. Прошло, наверно, больше недели. Наши телефоны могут зазвонить в любую минуту — и все: назад на галеры.
   
— Да, но зачем беспокоиться заранее?
   
Однако я уже не мог успокоиться. Мне загорелось узнать, какое сегодня число. Можно было, конечно, включить стерео, но там наверняка наткнешься на сводку новостей, а это себе дороже: я все еще притворялся, что мы с ней в каком-то другом мире, где нет никаких титанцев.
   
— Мэри, — спросил я. — У тебя есть «Темпус»? Много?
   
— Ни одной пилюли.
   
— Ладно. У меня хватит на двоих. Давай растянем наш отпуск. Вдруг нам осталось всего двадцать четыре часа? Можно превратить их в целый месяц субъективного времени.
   
— Не надо.
   
— Но почему? Нам только и остается, что старое доброе carpe diem.[3]
   
Она накрыла ладонью мою руку и посмотрела в глаза.
   
— Не надо, дорогой, это не для меня. Я хочу прожить каждое мгновение своей жизни, не беспокоясь о следующем. — Наверно, я выглядел очень упрямо, и она добавила: — Если хочешь принимать «Темпус», я не возражаю, но, пожалуйста, не уговаривай меня.
   
— Бог с тобой! Неужели ты думаешь, я тебя брошу и буду веселиться один?
   
Она промолчала, и надо заметить, это отличный способ выигрывать споры.
   
Не то чтобы мы часто спорили. Если я из-за чего-то заводился, Мэри обычно поддавалась, но в конце концов выходило, что не прав я. Несколько раз я пытался разговорить ее, заставить рассказать о себе — нужно же мне знать о своей жене хоть что-то, — и на один из моих вопросов о прошлом она задумчиво ответила:
   
— Иногда мне кажется, что у меня и вовсе не было детства. Может, оно мне просто приснилось?
   
Я спросил напрямик, как ее зовут.
   
— Мэри, — ответила она спокойно.
   
— Это твое настоящее имя? — я уже давно сказал ей свое, но она по-прежнему звала меня Сэмом.
   
— Конечно, настоящее. С тех пор как ты меня назвал этим именем, я — Мэри.
   
— Ладно, ты моя дорогая и любимая Мэри. А как тебя звали раньше?
   
В глазах у нее промелькнула какая-то затаенная боль, но она ответила:
   
— Одно время я носила имя Аллукьера.
   
— Аллукьера, — повторил я, наслаждаясь необычным звучанием. — Аллукьера. Какое странное и красивое имя Аллукьера. В нем есть что-то величественное. Моя дорогая Аллукьера.
   
— Теперь меня зовут Мэри. — Как отрубила.
   
Я понимал, что где-то, когда-то с ней случилось какое-то ужасное событие, и память о нем до сих пор отзывается болью. Но видимо, мне просто не суждено было о нем узнать. Что ж, нет, значит нет. Она моя жена, какая есть, такая и есть — мы вместе и навсегда. От одного того, что она рядом, на душе становилось тепло и светло, а это, право же, не так мало.
   * * *
   
Я продолжал называть ее Мэри, но имя, которое она носила в прошлом, не давало мне покоя. Аллукьера… Аллукьера… Меня не оставляло впечатление, что где-то я его слышал.
   
И неожиданно я вспомнил. Настойчивая мысль все-таки раскопала информацию на дальних полках памяти, заваленных всяким бесполезным хламом, от которого невозможно избавиться. Была в свое время то ли секта, то ли колония… Они пользовались искусственным языком и даже имена детям давали новые, придуманные… Точно. Уитманиты. Анархистско-пацифистский культ. Их вышибли из Канады, но они не смогли закрепиться даже в Литл-Америке.[4] Когда-то мне попала в руки книга, написанная их пророком, «Энтропия радости», где было полно псевдоматематических формул, указывающих путь к достижению счастья.
   
В мире все «за счастье», так же, как все «против греха», но культисты пострадали из-за принятых у них обрядов. Свои сексуальные проблемы они решали очень древним и не совсем обычным по современным понятиям способом, что создавало взрывоопасные ситуации, с какой бы культурой ни соприкасались уитманиты. Даже Литл-Америка была недостаточно далеко, и, если я правильно помню, остатки культистов эмигрировали на Венеру. Но в таком случае никого из них уже нет в живых.
   
Короче, думать об этом — только забивать голову. Если Мэри была уитманиткой или выросла в их среде, эта ее дело. И уж конечно, я не допущу, чтобы какая-то там культистская философия нарушала согласие в семье; брак, в конце концов, не купчая, а жена — не собственность.
  
  
   
    
22
   
   
В следующий раз, когда я упомянул «Темпус», Мэри не стала спорить, но предложила ограничиться минимальной дозой. Вполне приемлемый компромисс — увеличить дозу никогда не поздно.
   
Чтобы препарат подействовал быстрее, я приготовил инъекции. Принимая «Темпус», я обычно слежу за часами, и, когда секундная стрелка замирает, это означает, что мне уже достаточно. Но в хижине не было часов, а наши перстни остались где-то на столе. Мы лежали, обнявшись, на широком низком диване у камина и до самого рассвета так и не заснули.
   
Накатило ощущение тепла и покоя, но сквозь легкий туман пробивалось беспокойство, что препарат не подействовал. Потом я заметил, что восходящее солнце замерло на месте. За окном повисла птица, и, если вглядываться довольно долго, можно было заметить, что крылья у нее движутся.
   
Я посмотрел на жену. Пират устроился у нее на животе, свернувшись калачиком и сложив лапы вместе. И Мэри, и Пират, похоже, заснули.
   
— Как насчет завтрака? — спросил я. — Я умираю с голода.
   
— Готовь, — ответила Мэри. — Если я пошевелюсь, Пират проснется.
   
— Но ты поклялась любить меня, почитать и кормить завтраком.
   
Я наклонился и пощекотал ей пятку. Мэри вскрикнула и резко поджала ноги. Пират подскочил вверх и с недоуменным мяуканьем шлепнулся на пол.
   
— Ну зачем ты? — сказала Мэри. — Из-за тебя я слишком резко дернулась и обидела Пирата.
   
— Не обращай на него внимания, женщина. В конце концов, ты вышла замуж за меня. — Однако я понимал, что не прав. Когда рядом есть кто-то, кто не принимал «Темпус», двигаться нужно крайне осторожно. По правде сказать, я просто забыл про кота. Ему наверняка казалось теперь, что мы скачем и дергаемся, как пьяные суматошные зайцы. Я хотел приласкать его и заставил себя двигаться медленнее.
   
Куда там. Пират бросился к своей дверце. Я мог бы его остановить — ведь для меня он не бежал, а еле полз, — но решил, что не стоит, а то он напугается еще сильнее. Просто оставил его в покое и отправился на кухню.
   
Должен заметить, что Мэри была права: в медовый месяц «Темпус фугит» себя не оправдывает. Почти экстатическое ощущение счастья, что я испытывал до того, тонуло теперь в вызванной наркотиком эйфории. «Темпус» дает очень много, но и потеря была совершенно реальной: естественное чудо я променял на химическую подделку. В общем-то, день — или месяц — прошел неплохо, но лучше бы я держался за настоящее чувство.
   
К вечеру действие препарата кончилось. Как это всегда бывает после «Темпуса», я чувствовал себя немного раздраженно, однако нашел перстень с часами и занялся проверкой рефлексов. Убедившись, что все вернулось в норму, проверил Мэри, после чего она сообщила, что у нее действие препарата прекратилось минут двадцать назад — получалось, дозы я отмерил довольно точно.
   
— Хочешь попробовать еще? — спросила она.
   
Я поцеловал ее и ответил:
   
— Нет. По правде говоря, я рад, что все кончилось.
   
— И я рада.
   
У меня разыгрался бешеный аппетит (тоже обычное после «Темпуса» дело), и я сообщил об этом Мэри.
   
— Сейчас, — сказала она. — Я только позову Пирата.
   
Весь прошедший день — или «месяц» — я о нем даже не вспоминал; одно слово, эйфория.
   
— Не беспокойся. Он часто пропадает на целый день.
   
— Раньше этого не случалось.
   
— При мне случалось.
   
— Боюсь, Пират на меня обиделся. Наверняка обиделся.
   
— Он, скорее всего, у Старого Джона. Пират, когда на меня обижается, всегда уходит к нему. Ничего с ним не случится.
   
— Но уже поздно. Вдруг его сцапает лиса? Если ты не возражаешь, я выгляну и позову его. — Она направилась к двери.
   
— Накинь что-нибудь, — крикнул я. — Там холодно!
   
Мэри вернулась в спальню, надела пеньюар, что я купил для нее, когда мы ходили в поселок, и вышла за дверь. Я подбросил в камин дров и отправился на кухню. Раздумывая над меню, я услышал голос Мэри: «Вот негодник! Ну что же ты? Я же из-за тебя беспокоюсь». Таким тоном отчитывают только маленьких детей и кошек.
   
— Тащи его сюда и закрой дверь! Только пингвинов не пускай! — крикнул я из кухни.
   
Мэри ничего не ответила. Не услышав, как дверь сходится, я вернулся в гостиную. Она стояла у порога, но Пирата с ней не было. Я хотел что-то сказать, и тут поймал ее взгляд. В глазах Мэри застыл невыразимый ужас.
   
— Мэри! — позвал я и двинулся к ней.
   
Она вздрогнула, словно только что меня заметила, и бросилась к двери. Двигалась Мэри как-то судорожно, рывками, а когда она повернулась ко мне спиной, я увидел ее плечи.
   
Под пеньюаром торчал горб.
   
Не знаю, как долго я стоял на месте. Наверно, лишь долю секунды, но в памяти это мгновение осталось раскаленной добела вечностью. Я прыгнул и схватил ее за руки. Мэри обернулась, но теперь я увидел в ее глазах не бездонные колодцы ужаса, а два мертвых омута.
   
Она попыталась ударить меня коленом, но я изогнулся, и мне досталось не так сильно. Да, я знаю, что опасного противника бесполезно хватать за руки, но ведь это была моя жена. Не мог же я просто швырнуть ее на пол и добить одним ударом.
   
Однако у паразита подобных сомнении на мой счет не было. Мэри — вернее, эта тварь — пыталась прикончить меня, используя все свое — ее — умение, а мне приходилось думать, как бы не убить ее. Не дать ей убить меня, уничтожить паразита, не дать ему перебраться ко мне, чтобы я мог спасти Мэри, — не так-то это просто, когда обо всем нужно думать одновременно.
   
Я выпустил одну ее руку и ударил Мэри по скуле. Она этого словно и не заметила. Я снова обхватил ее, теперь и руками, и ногами, чтобы она не могла двигаться, и мы повалились на пол. Мэри оказалась сверху. Она попыталась меня укусить, и пришлось ударить ее головой в лицо.
   
Мне удавалось сдерживать ее, только потому, что а был сильнее. Затем я попытался парализовать ее, воздействуя на болевые точки, но она знала их не хуже меня, и мне еще повезло, что я сам не оказался парализованным.
   
Оставалось одно: раздавить самого паразита. Но я уже знал, какое жуткое действие это оказывает на носителя: Мэри может умереть, и даже в лучшем случае, если она останется в живых, последствия будут ужасны. Нужно было бы лишить ее сознания, а паразита сначала снять, а потом только убить… Согнать его огнем или стряхнуть.
   
Согнать огнем…
   
Однако додумать я не успел, потому что Мэри впилась зубами мне в ухо. Я перекинул правую руку и схватил паразита.
   
Никакого результата. Пальцы наткнулись на плотный кожистый панцирь — все равно что футбольный мяч пытаться раздавить. Когда я дотронулся до паразита, Мэри дернулась и оторвала мне кусок уха, но это был не спазм. Паразиту ничего не сделалось, и он по-прежнему держал Мэри в своей власти.
   
Попробовал поддеть его, но он держался как присоска: я даже палец не мог просунуть.
   
Мэри, однако, тоже времени не теряла, и мне здорово от нее досталось. Я перекатил ее на спину и, все еще сжимая в захвате, умудрился встать на колени. Пришлось освободить ее ноги, чем она тут же воспользовалась, но зато я сумел перегнуть Мэри через колено, поднялся и волоком потащил ее к камину.
   
Она билась, как разъяренная пума, и едва не вырвалась. Но все же я дотащил ее, схватил за волосы и выгнул плечами над огнем.
   
Я хотел только обжечь паразита, чтобы он, спасаясь от жара, отцепился. Но Мэри так яростно сопротивлялась, что я потерял опору, ударился головой о верхний край камина и уронил ее на раскаленные угли.
   
Она закричала и выпрыгнула из огня, увлекая меня за собой. Еще не очухавшись от удара, я вскочил на ноги и увидел, что она лежит на полу. Ее прекрасные волосы горели.
   
Пеньюар тоже вспыхнул. Я бросился гасить огонь руками и обнаружил, что паразита на ней уже нет. Обернулся, продолжая сбивать пламя ладонями, и увидел его на полу у камина. Рядом стоял, принюхиваясь, Пират.
   
— Брысь! — крикнул я. — Пират! Пошел вон!
   
Кот поднял голову и бросил на меня вопросительный взгляд. Я снова повернулся к Мэри и, только убедившись, что нигде больше не тлеет, встал. Даже не успел проверить, жива ли она. Чтобы не хватать паразита голыми руками — слишком рискованно, — нужно было взять совок у камина и…
   
Пират застыл в какой-то неестественно жесткой позе, а паразит уже устраивался у него на загривке. Я прыгнул и, падая, успел схватить его за задние лапы, когда он, повинуясь воле титанца, сделал первое движение.
   
Хватать взбесившегося кота голыми руками по меньшей мере безрассудно, а удержать, если им управляет паразит, просто невозможно. До камина было несколько шагов, но он за считанные секунды разодрал ногтями и зубами мне все руки. Из последних сил я сунул кота в огонь. Мех на нем вспыхнул, пламя обволокло мои руки, но я держался до тех пор, пока паразит не свалился прямо на раскаленные угли. Только тогда я вытащил Пирата и положил на пол, но он уже не трепыхался. Я загасил тлеющую шерсть и вернулся к Мэри.
   
Она еще не пришла в себя. Я опустился на пол рядом с ней и заплакал.
   * * *
   
За час я сделал, что мог, для Мэри. Слева волосы сгорели у нее начисто, плечи и шея были в ожогах. Однако пульс бился сильно, а дышала она, пусть часто и неглубоко, но ровно. Я продезинфицировал и забинтовал ожоги — на всякий случай я держу в хижине все необходимое — и ввел ей снотворного. Затем занялся Пиратом.
   
Он лежал там же, у камина, но выглядел просто ужасно. Ему досталось гораздо больше, чем Мэри, и еще, возможно, у него обгорели легкие. Я думал, он уже мертв, но когда я тронул его рукой, Пират поднял голову.
   
— Извини, дружок, — прошептал я, и он тихо мяукнул в ответ.
   
Я обработал и забинтовал его ожоги, но побоялся вводить снотворное. После этого прошел в ванную и взглянул на себя в зеркало.
   
Ухо уже не кровоточило, и я решил его не трогать. Но руки… Я сунул их под горячую воду, заорал, затем высушил под струей воздуха, что тоже оказалось очень больно. Но забинтовать их я все равно не сумел бы, да и не хотелось: наверняка придется еще что-то делать.
   
В конце концов я вылил по унции крема от ожогов в две пластиковые перчатки и надел их на руки. В креме содержалось обезболивающее, и, в общем, стало терпимо. Я подошел к стереофону и позвонил местному врачу. Объяснил, что случилось, что я сделал сам, и попросил подъехать.
   
— Ночью? — спросил он. — Вы, должно быть, шутите.
   
Я сказал, что совсем не шучу.
   
— Это невозможно. Ваш случай уже четвертый в округе, и ночью здесь никто не выходит на улицу. Завтра с утра я первым делом заеду к вам и осмотрю вашу жену.
   
Я посоветовал ему катиться к дьяволу, прямо с утра, и выключил стереофон.
   
В первом часу ночи Пират умер. Я похоронил его сразу же — чтобы Мэри не видела, в каком он виде. Руки от лопаты болели нещадно, но яма для него нужна была совсем небольшая. Я постоял немного над могилой, попрощался и пошел в дом. Мэри лежала без движения. Придвинув кресло к кровати, я сел дежурить. Старался не заснуть, но несколько раз, кажется, проваливался в полудрему. В общем, не помню.
  
  
   
    
23
   
   
Под утро Мэри начала ворочаться и стонать. Я обнял ее и зашептал:
   
— Я здесь, родная, здесь. Все в порядке. Сэм с тобой.
   
Она открыла глаза, и в них уже знакомый мне ужас. Затем она увидела меня и успокоилась.
   
— Сэм! Мне такой жуткий сон приснился!
   
— Все уже в порядке.
   
— А почему ты в перчатках? — Мэри вдруг заметила на себе бинты; что-то в ее лице дрогнуло, и она все поняла. — Это был не сон!
   
— Нет, родная, не сон. Но ты не бойся. Я его убил.
   
— Убил? Ты уверен, что он мертв?
   
— Абсолютно.
   
— Иди ко мне, Сэм. Обними меня крепко-крепко.
   
— Тебе будет больно.
   
— Все равно обними!
   
Я обнял ее, стараясь не давить на обгоревшие плечи. Спустя какое-то время она перестала дрожать.
   
— Извини, дорогой. Я всего лишь слабая женщина.
   
— Ну что ты! Видела бы ты, в каком я был виде, когда меня спасли от паразитов.
   
— Я видела. Но ты должен рассказать мне, что случилось. Я помню, как ты запихивал меня спиной в камин. И это все.
   
— Извини, ничего другого мне уже не оставалось. Я хотел снять паразита, и по-другому никак не получалось.
   
— Я знаю, Сэм, знаю, дорогой. И очень тебе благодарна за то, что ты сделал. От всего сердца благодарна. Ты снова меня спас.
   
У нас обоих стояли на глазах слезы. Наконец я справился с собой, шмыгнул носом и продолжил:
   
— Ты не ответила, когда я тебя позвал. Я вышел в гостиную и сразу увидел тебя.
   
— Да, помню. Я так сопротивлялась!
   
— Я знаю, что сопротивлялась. Ты хотела уйти, — сказал я, глядя ей в глаза. — Но как тебе это удалось? Когда паразит на спине, это конец, с ним невозможно справиться.
   
— Да, мне не удалось… Но я старалась изо всех сил.
   
Каким-то образом Мэри сумела воспротивиться воле паразита, а это невозможно. Уж я-то знаю. Тем не менее я догадывался, кому обязан победой. Пусть она сдерживала паразита лишь чуть-чуть, но без этого я бы наверняка с ним не справился, поскольку не мог драться с Мэри так, как на самом деле умею.
   
— Надо было, конечно, взять фонарь, — продолжила она, — но знаешь, Сэм, мне и в голову не пришло, что здесь тоже опасно.
   
Я кивнул. Мне тоже казалось, что здесь, в горах, совершенно безопасно — как под одеялом или в крепких объятиях.
   
— Пират прибежал сразу же. Но я не видела этой твари, пока не коснулась, а потом было уже поздно. — Мэри вдруг села. — А где Пират, Сэм? С ним ничего не случилось? Позови его.
   
Пришлось рассказать. Она выслушала меня с застывшим лицом, кивнула и больше о нем не заговаривала. Я же решил переменить тему:
   
— Ну раз ты проснулась, я приготовлю тебе завтрак.
   
— Стой!
   
Я остановился.
   
— Не уходи. Я ни за что не выпущу теперь тебя из вида. И я сама приготовлю завтрак.
   
— Черта с два. Ты останешься в постели и будешь вести себя как послушная девочка.
   
— Подойди ко мне и сними перчатки. Я хочу посмотреть, что у тебя с руками.
   
Перчатки я снимать не стал, даже думать об этом не мог, потому что обезболивающее почти уже не действовало.
   
— Так я и знала, — мрачно произнесла Мэри. — У тебя ожоги еще хуже, чем у меня.
   
В общем, завтрак готовила она. Более того, она одна его и ела — мне самому ничего, кроме кофе, не хотелось. Но я настоял, чтобы она тоже пила много жидкости: ожоги на большой площади — это не шутка. Позавтракав, Мэри отодвинула от себя тарелку и сказала:
   
— Знаешь, Сэм, я ни о чем не жалею. Теперь я тоже знаю, каково это. Теперь мы оба знаем.
   
Я тупо кивнул. Как говорится, и в радости, и в горе…
   
Мэри встала.
   
— Видимо, надо возвращаться.
   
— Да, — согласился я. — Нужно скорее доставить тебя к врачу.
   
— Я не это имела в виду.
   
— Знаю. — Обсуждать тут было нечего. Мы оба понимали, что «музыка кончилась» и пора возвращаться на работу. Развалюха, на которой мы прилетели, по-прежнему стояла на посадочной площадке у дома, увеличивая с каждым днем плату за прокат. На то, чтобы сжечь тарелки, все выключить и собраться, у нас ушло не больше трех минут.
   
Поскольку я с такими руками ни на что не годился, машину вела Мэри.
   
— Давай сразу вернемся в Отдел, — предложила она, когда мы взлетели. — Там и подлечат и все новости расскажут. Или руки болят слишком сильно?
   
— Нет, летим в Отдел, — согласился я.
   
Хотелось узнать, что происходит и поскорее вернуться к работе. Я попросил Мэри включить «ящик», но аппаратура в машине оказалась под стать самой машине: мы даже звук не могли поймать. Хорошо еще автопилот работал, иначе ей пришлось бы вести машину вручную.
   
Меня не оставляла в покое одна мысль, и я решил посоветоваться с Мэри:
   
— Как ты думаешь, паразит ведь не станет забираться на кота просто так, без какой-то цели?
   
— Видимо, нет.
   
— Тогда почему он оказался у Пирата на спине? Здесь должна быть какая-то логика. Все, что они делают, логично — пусть даже у этой логики довольно мрачный привкус.
   
— Но здесь тоже все логично. С помощью кота они поймали человека.
   
— Да. Но как это можно планировать? Неужели их настолько много, что они позволяют себе разъезжать на кошках в надежде на случайную встречу с человеком? Хотя… — Я вспомнил Канзас-Сити и вздрогнул.
   
— Почему ты спрашиваешь об этом меня, дорогой? Какой из меня аналитик?
   
— Брось прикидываться скромной девочкой и подумай лучше вот о чем: откуда этот паразит взялся? К Пирату он попал от другого носителя. От кого? Я так думаю, что это Старый Джон, Горный Козел. Больше Пират никого к себе не подпускает.
   
— Старый Джон? — Мэри закрыла на секунду глаза. — Нет, я не помню никаких особых ощущений. Мы стояли слишком далеко.
   
— Больше некому. В поселке все соблюдали режим, а Старый Джон был в куртке. Следовательно, паразит оседлал его еще до введения режима «Голая спина». Только зачем титанцам одинокий отшельник, живущий черт-те где в горах?
   
— Чтобы поймать тебя.
   
— Меня?
   
— Точнее, чтобы вернуть тебя.
   
Могло быть и так. Возможно, что каждый человек, которому удалось от них уйти, становится вроде как меченым. В таком случае те полтора десятка конгрессменов, что мы спасли, подвергаются серьезной опасности. Не забыть бы упомянуть об этом нашим аналитикам…
   
С другой стороны, может быть, им нужен именно я. Что такого во мне особенного? Да, тайный агент. Но что более важно, мой хозяин знал все, что мне известно о Старике, и, следовательно, понимал, в каких мы отношениях. В моем представлении, Старик был их главным противником, и мой паразит знал, что я так думаю, поскольку он имел доступ к любым моим мыслям.
   
Он даже встречался со Стариком, разговаривал с ним. Однако стоп. Этот паразит сдох. Теория рухнула.
   
И снова встала из руин.
   
— Мэри, — спросил я, — ты ведь так и не была у себя дома с тех пор, как мы там последний раз завтракали?
   
— Нет. А что?
   
— Не возвращайся туда ни в коем случае. Я помню, как думал, когда был с ними, что надо устроить там ловушку.
   
— Но не устроил?
   
— Нет. Но возможно, это сделал кто-то другой. Не исключено, что еще один «Старый Джон» сидит там, как паук в паутине, и ждет, когда ты придешь. Или когда я приду. — Я объяснил ей про Макилвейна и его теорию «групповой памяти». — В тот раз я подумал, что он просто фантазирует — любимое занятие всех ученых. Но сейчас мне кажется, это единственная гипотеза, с которой согласуются все факты — если только не предполагать, что титанцы глупы и надеются на одну удачу. Но, разумеется, они не глупы.
   
— Подожди-ка, Сэм. По теории Макилвейна, каждый паразит это как бы все остальные паразиты, так? Другими словами, тварь, что захватила меня вчера вечером, в такой же степени тварь, которая ездила на тебе, как и та, которая на самом деле… Боже, я запуталась. Но я имею в виду…
   
— Да, примерно так. По отдельности они самостоятельные особи, но после прямых переговоров происходит обмен памятью, и они становятся похожи как две капли воды. Если это действительно так, то вчерашний паразит помнит все, что я знал. Разумеется, если у него были прямые переговоры с моим или с каким-то другим титанцем, который с ним общался — пусть даже через длинную цепочку — после того, как он меня оседлал. А зная их повадки, я думаю, наверняка общался. Он… Я имею в виду, первый… Нет, знаешь что, пусть их будет трое: Джо; Мо и, например, э-э-э… Герберт. Гербертом назовем вчерашнего. Мо пусть будет…
   
— Зачем ты даешь им имена, если они не самостоятельные личности? — спросила Мэри.
   
— Просто для того, чтобы… А впрочем, ладно, это все ерунда. Но если Макилвейн прав, то на Земле сейчас сотни тысяч, а может быть, миллионы паразитов, которые знают, кто мы такие, как нас зовут, как мы выглядим, где твоя квартира, где моя, и где наша хижина. Мы у них как в справочнике.
   
— Но… — Мэри нахмурилась. — Это же ужасно, Сэм. Откуда они могли знать, что мы появимся в хижине? Мы ведь никому не говорили. Неужели они просто устроили ловушку и ждали?
   
— Должно быть. Мы не знаем, что для паразитов ожидание. Возможно, они воспринимают время совсем по-другому.
   
— Как венерианцы, — сказала она.
   
Я кивнул. Венерианцы, случается, «женятся» на своих же праправнучках, причем прародитель может оказаться даже моложе — здесь, разумеется, все зависит от того, кто как впадает в спячку.
   
— В любом случае, мы должны сообщить все это — и догадки тоже — нашим аналитикам. Пусть парни порезвятся — может, что и надумают.
   
Я хотел было добавить, что Старику теперь нужно быть особенно осторожным, поскольку охотятся, в конечном итоге, именно на него, но тут, впервые с начала нашего отпуска зажужжал аппарат связи. Я ответил и услышал перекрывший оператора голос Старика:
   
— Явиться лично!
   
— Уже летим, — сообщил я. — Будем примерно через полчаса.
   
— Нужно быстрее. Ты пройдешь через «К-5», Мэри пусть явится через «Л-1». Поторопитесь. — И он отключился, прежде чем я успел спросить, откуда ему известно, что Мэри со мной.
   
— Ты слышала? — спросил я ее.
   
— Да. Меня тоже соединили.
   
— Похоже, вот-вот начнется веселье.
   * * *
   
Только после приземления до меня дошло, насколько сильно все вокруг изменилось. Мы исправно соблюдали режим «Голая спина», но понятия не имели о режиме «Загар». Едва мы вышли из машины, нас остановили двое полицейских.
   
— Стоять на месте! — приказал один из них. — Не двигаться!
   
Если бы не манеры и не оружие в руках, я бы в жизни не догадался, что это полиция. Кроме ремней, ботинок и узеньких — чисто символических — плавок, на них ничего не было. Я даже не сразу заметил номерные бляхи на поясах.
   
— Так, — распорядился первый полицейский, — вылезай из штанов, приятель.
   
Видимо, я слишком мешкал, и он рявкнул:
   
— Быстро! Двоих таких сегодня уже застрелили, и у тебя есть шанс стать третьим.
   
— Сделай, как они говорят, Сэм, — спокойно сказала Мэри.
   
Я сделал. На мне остались только ботинки и перчатки. Чувствовал я себя полным идиотом, но, снимая шорты, ухитрился спрятать в них аппарат связи и пистолет.
   
Один из полицейских заставил меня повернуться, и его напарник сказал:
   
— Он чист. Теперь дама.
   
Я начал было натягивать шорты, но меня остановил первый полицейский.
   
— Эй! Ты что, неприятностей захотел? Не вздумай их одевать!
   
— Боюсь, меня тогда заберут за появление в общественном месте в непристойном виде, — попытался урезонить его я.
   
Полицейский удивился, потом заржал и повернулся к своему напарнику.
   
— Ты слышал, Скай?
   
Напарник решил объяснить:
   
— Слушай, приятель, ты сам знаешь правила, так что лучше не выпендривайся. По мне так хоть шубу надевай, тогда тебя точно заберут — только сразу в морг. Парни из добровольческих формирований не так терпеливы, могут и сразу пристрелить. — Он повернулся к Мэри. — Теперь вы, леди, пожалуйста.
   
Мэри без разговоров стала стягивать шорты, но тут полицейский смилостивился.
   
— Достаточно, леди. С этим фасоном все ясно. Просто повернитесь, медленно.
   
— Благодарю вас, — ответила Мэри и послушно повернулась. Полицейский подметил верно: и шорты, и лифчик на ней были из тех, что напыляются из баллончика.
   
— А как насчет бинтов? — спросил первый.
   
— У нее сильные ожоги, — ответил я. — Вы что, сами не видите?
   
Он с сомнением посмотрел на толстую, неровно намотанную повязку и пробормотал:
   
— Хм-м… А откуда я знаю, что это действительно ожоги?
   
— А что же еще? — Я чувствовал, что зарываюсь, но не мог сдержаться: в конце концов речь шла о моей жене. — Черт побери, а волосы? Она что, по-вашему, сожгла такие волосы, только чтобы вас одурачить?
   
— Эти все могут, — с угрозой произнес первый полицейский.
   
— Карл прав, — сказал второй, более терпеливый. — Извините, леди, но придется проверить повязку.
   
— Вы не имеете права! — вспылил я. — Мы как раз едем к врачу. Вы…
   
— Помоги мне, Сэм, — перебила меня Мэри.
   
Я заткнулся и дрожащими от ярости руками принялся отгибать повязку с одной стороны. Тот, что был постарше, присвистнул и сказал:
   
— О'кей, я удовлетворен. Карл?
   
— Я тоже, Скай. Однако, как это вас угораздило?
   
— Расскажи, Сэм.
   
Когда я закончил рассказ, старший заметил:
   
— Вы еще легко отделались… В смысле, что вообще спаслись, мэм… Значит, теперь еще и кошки? Про собак я уже слышал. И про лошадей. Но кто бы мог подумать, что обычная кошка тоже может таскать паразита, а? — На лице у него словно сгустилась тень. — У нас дома есть кошка, и теперь придется от нее избавиться. Детишки, понятное дело, расстроятся.
   
— Да, тяжело, — посочувствовала Мэри.
   
— Всем сейчас тяжело. Ладно, друзья, вы свободны.
   
— Подождите-ка, — сказал первый. — Скай, если она пойдет по улице с такой повязкой на спине, кто-нибудь наверняка поджарит ее из лучемета.
   
Второй полицейский почесал подбородок.
   
— Тоже верно. Видимо, придется вызвать вам патрульную машину.
   
Что они и сделали. Я расплатился за взятую напрокат развалюху и доехал с Мэри до ее входа в Отдел — через служебный лифт в одном из небольших отелей. Чтобы избежать лишних вопросов, мы вошли в лифт вместе. Она спустилась до нижнего уровня, который даже не значился на кнопках, а я поднялся, уже один, обратно. Можно было пройти в Отдел с ней, но Старик приказал мне возвращаться через «К-5».
   
Очень хотелось снова надеть шорты. В патрульной машине и от машины до служебного входа в отель, в сопровождении полицейских, которые решили довести нас до места, чтобы никто случайно не подстрелил Мэри, я еще чувствовал себя нормально, но для того, чтобы выйти на люди без штанов, когда ты один, выдержки требуется несравненно больше.
   
Впрочем, я зря беспокоился. Идти мне было недалеко, но и за эти несколько минут я увидел достаточно, чтобы понять: древняя привычка человечества прятать тело под одеждой канула в лету. Большинство мужчин носило такие же лоскутки с завязками, как и полицейские, но я оказался не единственным голым человеком на улице. Один мне запомнился особенно хорошо: он стоял, прислонившись к столбу, и буквально сверлил холодным взглядом каждого, кто проходил мимо. Кроме сандалий и нарукавной повязки с буквами «ДФ», на нем ничего не было, но в руках он держал полицейскую винтовку марки «Оуэнс». По дороге мне встретились еще трое таких, и я подумал, что очень вовремя решил нести шорты в руке.
   
Обнаженных женщин было мало, но остальные могли с таким же успехом щеголять в чем мать родила — тоненькие бюстгальтеры и прозрачные трусики все равно ничего не прикрывали. Главное, чтобы нигде не мог спрятаться паразит. Большинство женщин, правда, выглядели бы гораздо лучше в тогах — так, во всяком случае, мне показалось сначала. Но даже это впечатление скоро исчезло. На некрасивые тела я обращал не больше внимания, чем на побитые такси. Глаз их просто не замечал. И точно так же, похоже, вели себя все остальные — с полным безразличием. Кожа, мол, она и есть кожа, ну и что?
   
Когда я вернулся в Отдел, меня сразу пропустили к Старику. Он оторвал взгляд от бумаг и буркнул:
   
— Что-то ты долго.
   
— Где Мэри? — спросил я вместо ответа.
   
— В лазарете. Залечивает ожоги и диктует рапорт. Ну-ка покажи, что у тебя с руками.
   
— Нет уж, я их лучше врачу покажу, — сказал я. — Что тут у вас происходит?
   
— Если бы ты хоть изредка слушал новости, — проворчал Старик. — Тогда бы тебе не пришлось спрашивать, что происходит.
  
  
   
    
24
   
   
На самом деле я даже рад, что мы ни разу не включали стерео, иначе наш медовый месяц кончился бы, не успев начаться. Пока мы с Мэри рассказывали друг другу, какой у каждого из нас замечательный избранник, человечество едва не проиграло войну. Мои подозрения насчет того, что паразит может управлять носителем, прячась на теле жертвы в любом месте, полностью подтвердились. Это доказали экспериментально еще до нашего отлета в горы, однако отчет прошел мимо меня. Но Старик знал. Президент, разумеется, тоже, и все высшее руководство.
   
Вы скажете, нет ничего проще. На смену режиму «Голая спина» приходит режим «Загар», и население страны дружно скидывает одежду, оставаясь в чем мать родила.
   
Черта с два! Когда начались Скрантонские беспорядки, новая информация все еще держалась под грифом «совершенно секретно». Только не спрашивайте меня, почему. Наше правительство стремится засекретить все, до чего, по мнению «мудрых» государственных мужей и всяческих бюрократов, мы еще не доросли. Им, мол, лучше знать, что нужно делать. Скрантонские беспорядки могли кого угодно убедить, что в зеленой зоне полно паразитов, но даже после этих событий режим «Загар» ввели не сразу.
   
Насколько я понимаю, ложные сигналы воздушной тревоги передали на восточном побережье на третий день нашего медового месяца. Властям потребовалось довольно много времени, чтобы разобраться в ситуации, хотя с самого начала было ясно, что освещение не может отключиться «случайно» сразу в стольких бомбоубежищах. Я с ужасом думаю о том, как все эти люди сидели в кромешной тьме, дожидаясь сигнала отбоя, а проклятые зомби, перебираясь от одного к другому, преспокойно насаживали им паразитов. В некоторых бомбоубежищах они, очевидно, добились стопроцентных результатов.
   
На следующий день начались беспорядки в других городах. Страну охватил страх. Строго говоря, первая добровольческая акция произошла, когда некий отчаявшийся гражданин попытался, угрожая оружием, проверить полицейского. Это был житель города Олбани Морис Т.Кауфман; полицейского звали Малькольм Макдональд. Спустя полсекунды Кауфман погиб от руки полицейского, но Макдональд тут же последовал за ним — толпа разорвала его на куски вместе с паразитом. Однако по-настоящему добровольческое движение оформилось, когда за организацию дежурств взялись на местах уполномоченные по гражданской обороне.
   
Поскольку во время воздушной тревоги уполномоченным полагается оставаться наверху, почти никто из них не попался в лапы титанцам, однако, в большинстве своем, они считали, что ответственны за случившееся. Впрочем, добровольцев хватало и помимо отрядов гражданской обороны: голых вооруженных людей с повязками уполномоченных по гражданской обороне или буквами «ДФ» было на улицах примерно поровну. И те, и другие, случалось, стреляли по любому, у кого замечали что-то подозрительное под одеждой, — сначала стреляли, а разбирались после.
   * * *
   
Пока мне залечивали руки, я входил в курс дела Доктор ввел мне небольшую дозу «Темпуса», и я около часа — субъективного времени прошло по чти трое суток — сидел, просматривая стереопленки на сверхскоростном проекторе. Эта аппаратура до сих пор не продается населению, хотя известно, что кое-где студенты пользуются аналогичной техникой во время сессий. При работе с ней надо лишь подогнать скорость демонстрации к субъективной скорости восприятия. Глаза устают ужасно, но в моей работе это вещь незаменимая.
   
Поначалу с трудом верилось, что так много событий произошло за такой короткий срок. Взять, например, собак. Люди из добровольческих формирований стреляли их, едва завидев, даже если на них не было паразитов. Нет сейчас, значит, после захода солнца будет, а тогда она нападет на человека, и титанец просто поменяет в темноте носителя.
   
Ну что это за мир, где нет веры собакам?!
   
Кошек, похоже, титанцы почти не использовали. Бедняга Пират стал редким исключением. Однако в зеленой зоне мало кто видел теперь собак днем. Они просачивались к нам из красной зоны по ночам, пробирались в темноте и на заре прятались. Порой так успешно, что их ловили даже на океанских побережьях. Поневоле вспомнишь об оборотнях.
   
Среди прочих я просмотрел несколько десятков кассет с записями стереопередач из красной зоны. Все их можно было разделить на три группы по времени выхода в эфир: период маскарада, когда паразиты продолжали «нормальное» вещание; короткий период контрпропаганды, когда титанцы пытались убедить жителей зеленой зоны, что правительство сошло с ума; и последние дни, когда они вообще перестали притворяться.
   
По версии доктора Макилвейна, собственная культуру у титанцев отсутствует; они паразитируют и в этом смысле тоже, просто перестраивая под себя ту культуру, которую встречают. В частности, они вынуждены поддерживать хотя бы на минимальном уровне хозяйственную деятельность своих жертв, иначе им придется голодать вместе с носителями. И паразиты действительно сохраняли в захваченных районах прежние экономические отношения — правда, с некоторыми вариациями, которые для нас совершенно неприемлемы. Например, они перерабатывали поврежденных носителей или просто лишних людей на удобрения. Однако в целом, фермеры оставались фермерами, механики — механиками, а банкиры — банкирами. Последнее кажется глупым, но специалисты утверждают, что экономическая система, основанная на разделении труда, обязательно требует бухгалтерского учета.
   
Другое дело, зачем они сохраняли наши развлечения. Или потребность в развлечениях носит всеобщий характер? В целом, их выбор человеческих забав, которые они сохранили и «улучшили», характеризует нас самих не с лучшей стороны, хотя кое-что тут заслуживает внимания — например, корриды в Мексике, где быку предоставлялись равные шансы с матадором.
   
Но почти все остальное просто мерзко, и я не хочу на этом останавливаться. Мне, одному из немногих, довелось видеть записи без купюр, но я смотрел их профессиональным взглядом. Хотелось бы надеяться, что Мэри, которая тоже проходила инструктаж, ничего этого не видела. Впрочем, она, если и видела, все равно не скажет.
   
Было там и еще кое-что. До сих пор не уверен, стоит ли упоминать об этих позорных, отвратительных фактах, но чувствую, что должен: среди прислужников титанцев встречались и люди (если их можно так назвать) без паразитов. Перебежчики. Предатели.
   
Я всей душой ненавижу титанцев, но, будь у меня выбор, первым делом свернул бы шею одному из этих.
   * * *
   
Войну с паразитами мы проигрывали. Наши методы годились лишь для того, чтобы сдерживать их распространение, и при этом далеко не всегда гарантировали успех. Вступить в открытую борьбу означало бы бомбить собственные города, причем без всякой уверенности, что такими мерами можно избавиться от паразитов. Нам нужно было оружие, которое убивало бы титанцев, но не причиняло вреда людям, что-то такое, от чего люди, скажем, теряли бы сознание или временно лишались способности сопротивляться. Тогда мы могли бы вторгнуться в захваченные районы и спасти своих сограждан. Но такого оружия не существовало, хотя ученые работали, не покладая рук. Тут идеально подошел бы какой-нибудь «сонный газ», но нам, видимо, повезло, что такой газ не был известен до начала нападения, иначе паразиты наверняка использовали бы его против нас. Нельзя забывать, что в распоряжении титанцев была такая же, если не большая, доля военной мощи Соединенных Штатов, как и у свободных людей.
   
В шахматах это называется пат, но время работало на них. В зеленой зоне хватало идиотов, которые предлагали обрушить на города в долине Миссисипи массированный ядерный удар и попросту стереть их с лица земли, но это все равно что вылечить рак губы, отрезав больному голову. В противовес им выступали такие же идиоты, которые не видели паразитов, не верили в них и считали все происходящее неким тираническим замыслом Вашингтона. Этих, из второй категории, с каждым днем становилось все меньше, но не потому что они меняли свои убеждения — просто очень уж старались люди из добровольческих формирований.
   
Был и третий тип — этакие открытые, без предрассудков, деятели, которые считали, что с титанцами можно вести переговоры и устанавливать деловые отношения. Одна такая делегация, направленная секретным совещанием представителей оппозиционной партии в Конгрессе, даже попыталась провести идею в жизнь. В обход Государственного департамента они связались с губернатором Миссури по телевизионному каналу, наспех проложенному через янтарную зону, и им пообещали дипломатическую неприкосновенность. Титанцы пообещали, но они поверили. Делегация вылетела в Сент-Луис, и больше их никто не видел. Правда, они неоднократно посылали нам сообщения. Я как-то проглядел одно такое — воодушевляющая речь, общий смысл которой можно было бы выразить фразой: «Давайте все к нам! Вода отличная!»
   
Но разве скот когда подписывал соглашения с мясозаготовителями?
   * * *
   
Северная Америка оставалась пока единственным известным местом высадки титанцев. Организация Объединенных Наций ничего не предпринимала, только передала в наше распоряжение космические станции и переехала в Женеву. Голосованием при двадцати трех воздержавшихся было решено считать наше бедствие «гражданскими беспорядками», после чего секретариат обратился ко всем странам, членам организации, с просьбой оказывать любую посильную помощь законным правительствам Соединенных Штатов, Мексики и Канады.
   
Бесшумная тайная война продолжалась, и сражения часто проигрывались раньше, чем мы узнавали, что они начались. Обычное оружие годилось разве что при наведении порядка в янтарной зоне — теперь две ничейные полосы тянулись через всю страну от канадских лесов до мексиканских пустынь. Днем там бывали только наши патрули. Ночью же, когда они отступали, через границу пытались пробраться к нам собаки — понятное дело, с паразитами.
   
За всю войну только один раз использовалось ядерное оружие — чтобы уничтожить летающую тарелку, которая приземлилась неподалеку от Сан-Франциско, к югу от Берлингейма. Уничтожили ее в полном соответствии с действующей военной доктриной, но в данном случае сама доктрина подверглась резкой критике: тарелку нужно было захватить для изучения. Сам я, правда, больше симпатизировал тем, кто сначала стрелял, а разбирался после.
   
К тому времени, когда действие «Темпуса» стало ослабевать, я уже достаточно хорошо представлял себе положение Соединенных Штатов, но даже в Канзас-Сити мне не приходило в голову, что наши дела идут настолько скверно. На страну, словно плотный туман, опустился Страх. Друзья стреляли в друзей, жены разоблачали мужей и так далее. Малейший слух о появлении титанца вмиг собирал на улице толпу, и суд Линча стал обычным явлением. Постучав ночью кому-нибудь в дверь, можно было, скорее всего, получить пулю. Все честные люди оставались по ночам дома, а по улицам бродили только собаки.
   
От того, что в большинстве случаев слухи о титанцах не подтверждались, ситуация не становилась менее опасной. И вовсе не эксгибиционизм заставлял так много людей ходить нагишом, хотя режим «Загар» допускал узенькие обтягивающие трусы и бюстгальтеры. Даже самый минимум одежды вызывал подозрительные взгляды, а подозрения, случалось, приводили к слишком поспешным действиям. Панцири для позвоночника и плеч никто уже не носил: титанцы быстро научились делать такие же, но использовали в своих целях. Особенно запомнился мне случай с девушкой в Сиэтле. На ней были только босоножки, а в руке — средних размеров женская сумочка, но один из добровольцев-патрульных — видимо, у него уже нюх на паразитов развился — заметил, что она не выпускает сумочки из правой руки, даже когда достает мелочь.
   
Девушка осталась жива: он отстрелил ей руку у запястья. Возможно, ей уже пересадили новую, поскольку этих «запасных частей» хватало теперь с избытком. Когда патрульный открыл сумочку, паразит тоже был еще жив, но прожил он всего несколько секунд.
   
Почти сразу после этого эпизода действие «Темпуса» прекратилось, о чем я и сообщил сестре.
   
— Не беспокойтесь, — ответила она. — Это вредно. А теперь, пожалуйста, поработайте пальцами на правой руке.
   
Пока я сгибал и разгибал пальцы, они с врачом за считанные минуты напылили мне суррогатную кожу.
   
— Для грубой работы пользуйтесь перчатками, — сказал врач. — Через неделю придете ко мне.
   
Я поблагодарил их и отправился в штаб. Первым делом мне хотелось отыскать Мэри, но оказалось, что она все еще в «Косметике».
  
  
   
    
25
   
   
— Как руки? — спросил Старик.
   
— Ничего. Фальш-кожа на неделю. Завтра мне прирастят ухо.
   
Он нахмурился.
   
— Времени нет, чтоб прижилось. Тебе нужно будет зайти в «Косметику». Пусть сделают искусственное.
   
— Я и без уха пока могу, — сказал я. — Зачем мне искусственное? Или ты задумал для меня новый образ?
   
— Не совсем… Однако теперь ты уже знаешь, что происходит в стране, и я хочу знать твое мнение.
   
«Интересно, что он имеет в виду?» — подумал я, затем сказал:
   
— Плохи наши дела. Все следят друг за другом. Все равно что в России.
   
— Хм-м-м… Кстати, если уж мы заговорили о России, куда по-твоему легче проникнуть: в Россию или в красную зону?
   
— В смысле? — Я бросил на него подозрительный взгляд. — С каких это пор ты позволяешь агентам выбирать задания?
   
— Я просто хотел услышать твое мнение, как профессионала.
   
— М-м-м… У меня слишком мало информации; А что, паразиты уже захватили Россию?
   
— Вот это-то мне и нужно узнать.
   
Я вдруг понял, что Мэри была права: агентам не следует жениться.
   
— В это время года я бы, наверно, отправился через Гуанчжоу. Или ты планируешь выброску с парашютом?
   
— А с чего ты решил, что я хочу отправить тебя туда? — спросил Старик. — Гораздо проще и легче узнать все в красной зоне.
   
— Ой ли?
   
— Наверняка. Если они высаживались где-нибудь еще, кроме этого континента, титанцы в красной зоне знают, где именно. Зачем же тогда лететь за полмира?
   
Пришлось отложить оформившийся было план, где я фигурировал в качестве индийского торговца, путешествующего с женой, и я задумался о словах Старика. Может быть… Может быть…
   
— Но как теперь попасть в красную зону? — спросил я. — С пластиковым паразитом на плечах? Меня поймают на первых же прямых переговорах.
   
— Не сдавайся так сразу. Туда отправились уже четыре агента.
   
— Они вернулись?
   
— М-м-м, нет. Пока нет.
   
— Ты что, решил, что я уже слишком долго числюсь в списке на выплату жалования?
   
— Я думаю, те четверо применяли неверную тактику.
   
— Да уж наверно.
   
— Тут главное убедить их, что ты перебежчик. Как тебе идея?
   
Идея действительно была сногсшибательная. Я даже не сообразил сразу, что ему ответить.
   
— Может быть, для начала поручить мне что-нибудь попроще? Могу я, например, поработать сутенером где-нибудь в Панаме? Или порубить для практики несколько человек топором? Входить в роль нужно постепенно.
   
— Ладно, полегче, — сказал он. — Возможно, это непрактично…
   
— Да ну тебя!
   
— …но ты, я думаю, справился бы. Никто из моих агентов не знает паразитов лучше тебя. И видимо, ты неплохо отдохнул, если не считать, что чуть-чуть прижег пальцы. Хотя, может быть, нам лучше забросить тебя куда-нибудь недалеко от Москвы, чтобы ты осмотрелся там и сообщил свои выводы. В общем, подумай. Два дня у тебя еще есть, так что можешь не дергаться.
   
— Ну спасибо. Огромное тебе спасибо. — Я решил переменить тему. — Что ты запланировал для Мэри?
   
— А это разве тебя касается?
   
— Она — моя жена.
   
— Знаю.
   
— Черт побери! Ты не хочешь пожелать мне счастья? Или хотя бы удачи?
   
— Мне иногда кажется, — произнес он медленно, — что удачи у тебя и так хоть отбавляй. Однако прими мое благословение, если оно чего-то стоит.
   
— Хм… Спасибо. — До меня иногда не сразу доходит. И как-то мне не приходило до этой минуты в голову, что столь удобным совпадением увольнений мы с Мэри обязаны Старику. — Знаешь, папа…
   
— Что такое?
   
Уже второй раз за месяц я назвал Старика папой, и это его, видимо, насторожило.
   
— Ты ведь с самого начала рассчитывал, что мы с Мэри поженимся, да? У тебя так и было запланировано?
   
— А? Бог с тобой! Я верю в свободу воли, сынок, и в свободу выбора. Вам обоим полагались увольнительные, а все остальное — случайность.
   
— Да? Случайностей не бывает. Во всяком случае, когда ты поблизости. Однако ладно. Исходом событий я доволен. А насчет работы… Дай мне немного времени. Я обдумаю, что тут можно сделать. И зайду в «Косметику», поинтересуюсь насчет резинового уха.
  
  
   
    
26
   
   
В конце концов мы решили проникнуть в красную зону. Однако аналитики из Отдела сочли, что у «липового» перебежчика нет никаких шансов. Основной вопрос тут: «Как человек становится перебежчиком? Почему титанцы ему верят?» Ответ напрашивается сам собой: паразит знает мысли своего носителя. Если, подчинив себе мозг человека, титанец чувствует, что тот по природе своей ренегат и готов продаться, тогда, может быть, он сочтет необходимым использовать его не как носителя, а как перебежчика. Но первым делом паразит все-таки проверит, насколько у человека подлая душа.
   
Мы сделали такой вывод исходя из чисто человеческой логики, но паразиты должны ей подчиняться, потому что они могут ровно столько, сколько могут их носители. Меня же, по словам наших психоаналитиков, нельзя выдать за перебежчика даже при помощи гипнотического внушения. Узнав об их решении, я совершенно искренне сказал «Аминь».
   
Возможно, действия титанцев, «освобождающих» носителей, покажутся вам нелогичными — даже при том, что они знали: эти носители по характеру рабы. Но из них-то и формировалась присягнувшая на верность паразитам пятая колонна. Слово «верность» здесь выглядит как-то нелепо, но в человеческих языках нет специального слова, чтобы охарактеризовать подобную низость. Мы не сомневались, что ренегаты проникают в зеленую зону, но пойди отличи его от нормального человека. В общем, вылавливать их было совсем нелегко.
   * * *
   
Долго готовиться к заброске мне не пришлось. Я освежил под гипнозом несколько языков, которые могли пригодиться, причем особый упор сделал на жаргонизмах. Затем получил новую внешность, документы, легенду — короче, новую личность — и большую сумму денег. Для связи мне выдали последнюю модель передатчика, работающего в УКВ диапазоне, и размером не больше хлебного батона — одним словом, прелесть. Плюс энергоблок с идеальной экранировкой, который не учует ни один радиационный счетчик.
   
Планировалось, что меня забросят сквозь их радарный щит, но под прикрытием мощных помех, которые должны на время «свести с ума» все приборы станций слежения. После чего мне положено было выяснить, захвачен ли русский блок паразитами, и передать информацию на любую из космических станций в пределах видимости. Я имею в виду, в пределах видимости приборов. Без них мне станцию не разглядеть, и я не верю, когда люди говорят, что способны отыскать их на небе невооруженным глазом. Выполнив задание, я мог с чистой совестью уходить, уезжать, уползать — короче, правдами и неправдами пробираться за границу. Если сумею.
   
Однако случилось так, что все эти приготовления оказались ни к чему. В районе городка Пасс-Кристиан села летающая тарелка.
   
Всего третья тарелка, чья посадка была замечена. Первую, в районе Гриннела, паразиты сумели спрятать; от второй, под Берлингеймом, осталось только радиоактивное воспоминание. Но ту, что села у Пасс-Кристиан, засекли радары и видели на земле.
   
Засекли ее с космической станции «Альфа», но отметили как «довольно крупный метеорит». Ошибка объясняется высокой скоростью объекта. Примитивные радарные устройства шестидесятилетней давности неоднократно замечали в прошлом летающие тарелки, особенно когда они, двигаясь в атмосфере с небольшой скоростью, проводили разведку. Современные же радары оказались настолько «совершенны», что просто не могли засечь летающую тарелку. Все дело в специализации. Аппаратура транспортного контроля регистрирует только летающие машины в воздухе. Оборонные системы видят только то, что им и положено видеть. Чувствительные приборы работают в интервале от атмосферных скоростей до пяти миль в секунду; более грубые замечают все от низкоскоростных ракет до объектов, движущихся со скоростью около десяти миль в секунду.
   
Есть и другие системы избирательного действия, но ни одна из них не фиксирует объекты со скоростью больше десяти миль в секунду — кроме орбитальных регистраторов метеоритной активности, а они не подчиняются военному ведомству. Потому-то никто сразу и не заподозрил, что этот «гигантский метеорит» может оказаться летающей тарелкой.
   
Однако ее посадка не осталась незамеченной. Когда тарелка садилась в районе Пасс-Кристиан, в десяти милях от Галфпорта патрулировал побережье красной зоны подводный крейсер «Роберт Фултон». Он двигался, выставив над поверхностью моря одни только рецепторы, и, когда тарелка снизила скорость (по данным орбитальной станции — с пятидесяти трех миль в секунду) до верхнего предела чувствительности радара, на контрольных экранах крейсера вдруг возник новый объект.
   
Возник из ниоткуда, снизил скорость до нуля и исчез. Но дежурный оператор засек координаты последнего сигнала — оказалось, это в нескольких милях от берега Миссисипи. Капитан крейсера очень удивился: след на экране радара не мог означать космический корабль, поскольку они просто не тормозят с пятидесятикратными перегрузками. Ему не пришло в голову, что паразитам такие перегрузки, возможно, нипочем. Тем не менее он решил разобраться и направил крейсер в устье Миссисипи.
   
Первый его рапорт гласил: «К западу от Пасс-Кристиан на Миссисипи совершил посадку космический корабль». Второе было еще короче: «Высаживаю группу захвата».
   
Если бы я в то время не готовился в Отделе к заброске, меня наверняка не взяли бы с собой — все происходило слишком быстро. Зазвонил мой телефон. От неожиданности я ударился головой о корпус проекционной машины и выругался. Тут же послышался голос Старика:
   
— Ко мне! Быстро!
   
Отправились мы той же компанией, с которой началась вся эта история много недель — или лет? — назад: Старик, Мэри и я. Только в воздухе, когда мы, нарушая все ограничения по скорости, рванули на юг, Старик объяснил, в чем дело.
   
— Но почему только наша «семейка»? — спросил я. — Туда надо направить целую десантную часть.
   
— Уже направлена, — серьезным тоном ответил Старик, затем вдруг ухмыльнулся. — А что ты так беспокоишься? В наступление идет неустрашимое семейство Кавано. А, Мэри?
   
Я фыркнул.
   
— Если ты опять хочешь поручить нам роль брата и сестры, тебе лучше подыскать другого агента.
   
— Ладно, но ты по-прежнему защищаешь ее от собак и посторонних мужчин, — сказал Старик. — Ты понял? И от собак, и от мужчин. Не исключено, сынок, что сегодня решается все.
   
Он перебрался к пульту связи, задвинул переборку и склонился над коммуникатором. Я повернулся к Мэри. Она прижалась ко мне и шепнула:
   
— Привет, братишка.
   
Я сжал ее посильнее.
   
— Если ты и дальше будешь называть меня «братишкой», кого-то придется отшлепать.
  
  
   
    
27
   
   
Поначалу нас чуть не сбили свои же, затем придали для сопровождения два «Черных ангела», которые и доставили машину к флагманскому кораблю, откуда руководил операцией маршал Рекстон. Мы сравняли скорость с флагманом, и он принял нас на борт, подцепив якорной петлей. Маневр, надо заметить, не для слабонервных.
   
Рекстон хотел было «отшлепать нас и отослать домой», но со Стариком такие шутки не проходят. В конце концов нас выгрузили прямо в воздухе, и я посадил машину на шоссе у побережья, к западу от Пасс-Кристиан — могу добавить, что я чуть не поседел, когда при заходе на посадку кто-то выпустил по нашей машине ракету типа «земля-воздух». И вокруг, и над нами продолжался бой, но около самой тарелки было на удивление спокойно.
   
Инопланетный корабль высился над шоссе всего в сорока ярдах от нас. Выглядел он так же зловеще и убедительно, как глупо и ненатурально смотрелась та подделка из пластика в Айове — огромный диск, чуть наклоненный в нашу сторону. При посадке тарелка раздавила дом, один из тех особняков с остроконечными крышами, что строят там вдоль всего побережья, и теперь сидела между развалинами дома и стволом толстенного дерева.
   
Из-за того, что тарелка стояла наклонно, нам хорошо было видно ее верхнюю часть с металлической полусферой около двенадцати футов диаметром в центре — без сомнения, вход в шлюзовую камеру. Полусфера висела футах в шести-восьми над корпусом тарелки. Я не видел, на чем она держится, но полагал, что там должна быть центральная колонна, как у тарельчатого клапана. Почему они не закрылись и не взлетели, тоже было понятно: шлюз искорежила и заклинила своим корпусом «болотная черепаха», легкий плавающий танк из группы захвата, высаженный с «Роберта Фултона».
   
Хочу, чтобы вы запомнили эти имена: командир танка лейтенант Гилберт Калхаун из Ноксвилла, механик-водитель Флоренс Березовская, и стрелок Букер Т.У.Джонсон. Когда мы приземлились, все они были уже мертвы.
   
Едва наша машина опустилась на дорогу, ее окружил взвод десантников под командованием молодого розовощекого офицера, которому явно не терпелось кого-нибудь пристрелить. Увидев Мэри, он немного поутих, но все равно не разрешил приблизиться к тарелке, пока не получил согласие своего непосредственного командира, который в свою очередь связался с капитаном «Фултона». Учитывая, что тому, скорее всего, пришлось говорить с Вашингтоном, разрешение мы получили довольно быстро.
   
Ожидая ответа, я наблюдал за сражением в воздухе и, по правде говоря, был рад, что не принимаю в нем участия. Потери ожидались большие, и многие уже полегли. За нашей машиной лежало тело мальчишки — от силы лет четырнадцати. Он все еще сжимал в руках реактивный гранатомет, а его плечи, где еще недавно сидел титанец, покрывала красная сыпь. Я сразу насторожился: возможно, паразит сполз и умер, но кто знает, может, он сумел перебраться на солдата, который заколол мальчишку штыком.
   
Пока я обследовал тело, Мэри с молодым морским офицером отошли по шоссе в сторону. Опасение, что паразит еще жив и может быть где-то рядом, заставило меня обогнать их.
   
— Иди в машину, — сказал я.
   
Она бросила взгляд вдоль дороги: глаза ее возбужденно блестели.
   
— Я подумала, что, может быть, мне удастся пострелять.
   
— Здесь она в безопасности, — сказал молодой офицер. — Мы надежно удерживаем их довольно далеко отсюда.
   
Я сделал вид, что не слышу его.
   
— Послушай, ты, кровожадная хищница! Быстро в машину, или я затолкаю тебя туда силой!
   
— Хорошо, Сэм, — она двинулась к машине и забралась внутрь.
   
Я повернулся к молодому офицеру.
   
— Что ты на меня уставился? Не нравлюсь? — Совсем недавно эта местность кишела паразитами, и я здорово нервничал.