1 2 3 4 5 
– Есть, капитан! – гаркнул Иван Гермогенович, весело подмигнув Вале.
Ветер заполоскал паруса.
«Карабус» дрогнул, качнулся, точно раздумывая, плыть ему или остаться в гавани, и тихо отошёл от берега.
– Полный вперёд! – крикнул бравый капитан.

…Дул ветер. По воде бежали белые барашки. Корабль качало, подбрасывало на волнах. Тёплые брызги летели в лицо мореплавателям. Славный корабль мчался, черпая бортами воду.
Вокруг «Карабуса» шныряли огромные водяные чудовища. Они обгоняли корабль, выпрыгивали из воды, резвились, точно дельфины. Одно животное, похожее на кролика с рогами оленя, но совершенно прозрачное, долго плыло рядом, не отставая от корабля путешественников. У этого причудливого спутника «Карабуса» можно было разглядеть сквозь прозрачную оболочку все его внутренности.
– Кто это? – спросила Валя.
– Самая обыкновенная водяная блоха, – ответил профессор.
Валя стукнула её по голове палкой. Блоха исчезла.
Мимо, обгоняя корабль, промчалось что-то, очень похожее на подводную лодку. Животное плыло под водой, а на поверхности был виден только пенящийся след. Это животное чуть было не налетело на «Карабус», но в самую последнюю минуту круто свернуло вправо и быстро исчезло под водой.
– Кто это? – прошептала испуганная Валя.
– А это, – ответил спокойно Иван Гермогенович, – самая обыкновенная улитка-прудовик.
– Водяная улитка?
– Угу!
– Как же она передвигается?
– Вот этот вопрос, – сказал улыбнувшись Иван Гермогенович, – был самым трудным для всех учёных, однако и он разрешён блестяще. Водяная улитка-прудовик путешествует, как это ни странно, вниз головой. Вытянув свою единственную ногу, она выделяет на поверхность воды слизь, прикрепляется этой слизью к плёнке воды и скользит по ней, как по льду.
– Но она же, в таком случае, не видит.
– Прекрасно видит. Ведь её глаза находятся на ноге.
– Вот это здорово! – удивился Карик.
– Н-да! – промычал Иван Гермогенович, – Что ж тут удивительного? Мы уже встречали хищных животных, у которых нет рта, и животных, которые слушают ногами. Если вы увидите когда-нибудь самого обыкновенного сверчка, обратите внимание на колени его передних ног. Белый диск на ногах сверчка – это ухо, которым он слушает. Такие же уши вы найдёте у кузнечиков и термитов. Но если можно слушать ногами, то почему ноги не могут видеть? Водяная улитка глядит на мир ногами и видит все преотлично. Впрочем, в этом удивительном мире можно встретить ещё более странные существа. И это не чудовища из сказок Андерсена и Гримма. Все они живут рядом с нами, в самой замечательной сказке, которая называется «жизнь». О, я мог бы рассказать вам такие чудесные истории об этих животных, которые занимательнее, чудеснее любой сказки. Однако я так часто читаю лекции о жизни насекомых, что боюсь, как бы вы не подумали, будто я разыскал вас не для того, чтобы вместе с вами вернуться домой, а для того лишь, чтобы читать вам лекции. – Профессор откашлялся. – А не спеть ли нам, друзья, песню юнги? Про весёлый ветер! Про моря и голубые просторы!
И он запел хрипло:


А ну-ка песню нам пропой, весёлый ветер!


– Смотрите, смотрите! – торопливо закричала Валя, прижимая к ушам ладошки, потому что Иван Гермогенович пел все песни на один мотив, да и не пел даже, а выл таким голосом, каким, наверное, и ногами петь было бы неприлично. – Смотрите, плывёт что-то полосатое. Видите? На самом дне? Под «Карабусом»?
Профессор взглянул через борт. «Карабус» мчался над полосатыми глыбами. Они лежали на дне водоёма, словно затонувшие корабли.
– О! – сказал он и небрежно махнул рукой. – Эти не плывут и вообще не плавают. Это – обыкновенные ракушки. Бывшая пища человека. Когда-то, очень давно, ракушки были для людей тем же самым, чем сейчас является для нас хлеб. Но теперь мы смотрим на этот бывший хлеб с брезгливостью.
– Не думаю, – сказал Карик, – что ракушки вкуснее хлеба.
– Ты прав, – согласился Иван Гермогенович, – но всё-таки жаль, что такое огромное количество пищи пропадает напрасно. Ведь эти ракушки можно было бы собирать миллионами центнеров.
– Но для чего же, если их не едят?
– В Германии, например, их собирают, варят в больших котлах и…
– Неужели едят?
– Нет!.. Ими кормят свиней… От такой пищи свиньи быстро жиреют и мясо у них становится исключительно нежным и вкусным.
На некоторое время разговор смолкал, но лишь только ребята слышали угрожающее покашливание, а это значило, что профессор собирается запеть, они торопливо задавали ему какой-нибудь вопрос.
Так прошло несколько часов.
«Карабус» мчался на всех парусах. Но вот солнце поднялось высоко и ветер стих.
Теперь корабль лениво тащился по мёртвой зыби, еле-еле покачиваясь. Паруса обвисли. Капитан приуныл.
Путешественники сели у борта, свесили в прохладную воду ноги.
В колеблющейся воде резвились водяные животные. Они сновали среди зелёных подводных лесов, которые поднимались с тёмного дна, лениво покачиваясь из стороны в сторону.
Подводные леса, над которыми плыл «Карабус», остались позади. Теперь сквозь толщу воды можно было видеть холмистое, серое дно.
По склонам подводных холмов ползали, извиваясь и сплетаясь друг с другом, огромные красные змеи. Их было так много, что в некоторых местах они покрывали дно словно красным живым ковром.
– Смотрите, сколько тут водяных змей! – закричала Валя.
Профессор добродушно усмехнулся:
– Да какие же это змеи? Самые обыкновенные кулициды хирономус… А попросту, по-русски, личинки комара-дергуна… Любимая пища мелкой рыбёшки.
– Но как их много!
– А это хорошо, что много. Чем больше таких личинок в прудах, озёрах и реках, тем больше в них рыбы. Ведь это единственный для многих рыб корм. Не будь в воде личинок дергуна – не было бы у нас плотвы, окуней, ершей, язей, лещей, голавлей.
– Смешное какое название – дергуны. Почему их так зовут?
– Да потому, что они неустанно сучат, дёргают ногами, словно стараются стряхнуть что-то с ног.
– А я и не знала, что комаров называют дергунами.
– Нет, – сказал Иван Гермогенович, – так называют только один вид комаров. У других комаров – другие названия.
– Как? – удивился Карик. – Разве комары бывают разные? Я думал, все комары на один лад.
– О нет, их сотни видов. В одном только нашем районе есть комары-дергуны, комары-толкунчики, бородатые комарики, комары-долгоносики, малярийные комары, комары перистоусые, комары земноводные, комары обыкновенные. У нас есть даже снежный комарик.
– Белый?
– Нет! Снежным он называется потому, что живёт на снегу.
– Разве и зимой комары живут?
– Жизнь не прекращается ни летом, ни зимой, – ответил Иван Гермогенович. – Летом ползают, прыгают и летают одни насекомые, зимой – другие. Например, у нас на снегу можно встретить снеговых блох, снежных червей, снежных паучков, ледничников, бескрылых комариков и ещё много-много других живых существ.
– А комары все кусаются? – спросила Валя, боязливо поглядывая на личинку дергуна.
– Личинка не кусается, да и взрослый дергун не трогает ни человека, ни других животных. А вообще-то что такое, в сущности, укус нашего комарика? Так! Чепуха! Пустяки! – Иван Гермогенович погладил бороду и улыбаясь сказал: – Вот на острове Барбадосе комары кусают, так это действительно, я вам скажу, кусают!
– А что? Очень больно? – прошептала Валя.
– Чувствительно… Там, между прочим, был такой случай. В городе Веракруце какая-то женщина заснула летаргическим сном. Её родственники решили, что она умерла, потому что лицо у неё было восковое, а сама она холодная как лёд. Ну, её, понятно, положили в гроб, а гроб вынесли на веранду.
– Ну и что же?
– И вот, лишь только наступила ночь, как на веранду налетели тучи барбадосских комаров. Они густо облепили мнимоумершую и принялись её так жалить, что она проснулась, схватила с перепугу крышку гроба да так, с крышкой в руках, и выбежала на улицу.
– И уже больше не умирала? – спросил Карик.
– Да, после этого она жила до самой смерти.
Вдруг Валя вскочила и закричала:
– Ой, смотрите, какая барбадоска плывёт! Уй-юй-юй!
Под водой в стороне от корабля мчалось длинное серое животное с огромной головой. Все оно было точно сшито из кусков. Широкий хвост, похожий на три петушиных пера, извивался с поразительной быстротой.
Животное время от времени останавливалось, вытягивалось, как струна, и вдруг быстро-быстро надувалось. Надувшись до отказа, оно отбрасывало назад упругую струю воды. Этой струёй оно отталкивалось, двигаясь вперёд, как ракета.
– Личинка стрекозы! – сказал профессор.
– Вот бы нам её, – сказал Карик, – вместо мотора.
Профессор засмеялся:
– Ну, с таким мотором нам, пожалуй, не справиться. Личинка стрекозы, друзья мои, очень опасная зверюга. Она нападает даже на мелкую рыбку и пожирает её. А ведь любая рыбёшка по сравнению с нами – целый кит.
– А вот и её мама-стрекоза! – сказала Валя. – Смотрите, куда это она лезет?
Прижав к спине крылья, большеголовая, глазастая стрекоза уцепилась за ствол подводного дерева и стала спускаться на дно вниз головой.
– Чего это она? – удивился Карик. – Топиться вздумала, что ли?
Валя поглядела на стрекозу, подумала немного и нерешительно сказала:
– Наверное, она пришла свою личинку навестить. Соскучилась, вот и пришла. Очень даже просто!
Профессор засмеялся.
– А ещё проще и вернее вот что, – сказал он. – Стрекоза опускается под воду, чтобы отложить яички.
– Ух, страшная какая! – сказала Валя.
– Что ты, она очень красивая! – возразил Иван Гермогенович. – Недаром немцы дали ей поэтическое имя – вассерюнгфер – водяная дева, а французы называют стрекозу демуазель, что по-русски значит «девица».
В это время по озеру побежали волны. Паруса зашумели. За кормой заплескалась вода.
– Команда, по местам! – закричал Карик.
– Есть, капитан! – ответил Иван Гермогенович.
И корабль снова помчался по волнам.
Карик забрался на мачту.
«Карабус» плыл, лавируя между зелёными плоскими островами; это были мясистые листья кувшинок и белых лилий.
Наконец «Карабус» вышел на чистую воду.
Карик приложил ладонь к глазам.
Вдали, за синевой озера, сверкающей под солнцем, он увидел туманный берег. Берег почти сливался с водой.
Облака лежали над голубой полоской земли как белые ватные горы.
Когда Карик присмотрелся, он заметил на горизонте крошечную, тонкую, как булавка, чёрточку. Наверху трепетало что-то очень похожее на красную пушинку.
– Вон он, маяк! Держите, Иван Гермогенович, вправо. Так, так! Ещё правей! Натяните правые шкоты, тысяча чертей! Ещё! Ещё! Стоп! Так держать!
– Есть так держать! – гаркнул профессор.
Прямым курсом «Карабус» помчался к берегу. И вдруг все кругом зазвенело, запело. Пела вода, пело небо.
Карик испуганно оглянулся и торопливо спустился с мачты на палубу.
Профессор стоял, задумчиво прищурив глаза, и, склонив голову набок, слушал удивительную музыку.
Казалось, тысячи скрипок и флейт играли несложную, но очень приятную песенку.
Профессор вздохнул:
– Удивительно нежная музыка, не правда ли? Можно подумать, будто поют сказочные морские сирены, а между тем это поёт ансамбль водяных хищников.
– Кто они?
– Свирепые хищники! Клопы-кориксы. Обжоры и разбойники. Но до чего же талантливы, шельмецы. Какая удивительная музыкальность!
– Как же они поют? Разве у клопов есть голос?
– Поют они ногами, – сказал Иван Гермогенович, блаженно улыбаясь, слушая хор хищников с закрытыми глазами. – Клопы-кориксы, клопы-гребляки, клопы-гладыши потирают передними ногами свои хоботки, словно щетинками по зубчикам музыкального ящика, а трение порождает музыку. Кстати, среди насекомых певцов и музыкантов немало. Но самое музыкальное насекомое – это, конечно, цикада. У неё и самый сложный музыкальный орган.
– Вот смешно как, – засмеялась Валя. – И поют ногами, и слушают ногами.
– Не все ногами слушают. Комары, муравьи и бабочки слушают усиками… И слушают по-разному, и поют по-разному. Сверчки, например, любители хорового пения, но многие насекомые выступают как солисты.
– Интересно, почему они поют? Потому, что весело, или потому, что скучно? – спросила Валя.
– Видишь ли, одни насекомые поют, как бы аукаясь. Все их песни – это перекличка. «Ау, я здесь! – поёт один. – А ты где?» – «Я тут, я тут!» – отвечают другие. «Держитесь все вместе!» – поют они уже хором. Другие насекомые, как, например, цикады и кузнечики, пугают своим пением врагов. «Я очень страшный! – Поют они. – Не подходи ко мне, если дорожишь своей жизнью!»
Между тем «Карабус» мчался на всех мушиных парусах, и с каждой минутой отлогий берег становился всё ближе и ближе.
Скоро можно было уже видеть песчаные отмели, прибрежные камни и травяной лес.
– Где будем швартоваться? – спросил деловито Карик.
– Да где хочешь, – ответил Иван Гермогенович, поглядывая на берег, – немножко ближе, немножко дальше – это не так и важно сейчас, ведь нам всё равно придётся пешком тащиться.
Валя вздохнула:
– Неужели опять пешком? Ох, и надоело мне!
– Ничего, Валя, потерпи, – сказал Иван Гермогенович, – когда-нибудь, надеюсь, наше путешествие всё-таки кончится. Мне и самому хотелось бы поскорее домой попасть. Меня же студенты в университете ждут!
Профессор вдруг захохотал:
– Вот если бы мои студенты увидели меня на этом кораблике из дубового листа, под парусами из мушиных крыльев, что бы они сказали?! Ведь меня сейчас любой из них мог бы в жилетный карман посадить, за пояс заткнуть! Ха-ха-ха!

…Был полуденный час.
Царапая днищем о камни, «Карабус» тихо подошёл к берегу и остановился, лениво покачиваясь на лёгкой зыби.
Путешественники вышли на берег.
За ближним лесом торчала чёрная мачта-маяк.
Казалось, она находится совсем рядом, стоит только пройти через этот лесок – и вот она.
Карик оглянулся. Посмотрев грустно на славный «Карабус», он помахал на прощанье рукой и тяжело вздохнул:
– Прощай, «Карабус»! Не забывай своего капитана!
– А я думала, мы до самого маяка доедем! – сказала Валя.
– Напрасно думала! – пожал плечами профессор.
– Тогда зачем же мы нагрузили на корабль столько продуктов?
– Как это зачем? – возмутился Карик. – А если бы началась буря? А если бы нас выбросило на какой-нибудь необитаемый водяной лист? Что бы ты стала есть?
– Верно, – сказал Иван Гермогенович, – надо быть предусмотрительным, когда отправляешься в путь. Лучше потом выбросить лишнее, чем умереть с голоду.
Через два-три часа профессор и ребята расположились на опушке леса и плотно позавтракали.
Иван Гермогенович встал, вытер лепестком усы, бороду, руки и сказал:
– Ну, а сейчас мы с на…
Профессор не договорил. Отбросив прочь лепесток, он проворно, как мальчик, взбежал на ближайший пригорок.
– Так, – сказал он, глядя вверх, – очень хорошо! Прекрасно! Просто замечательно!
Ребята тоже подняли головы.
Над лесом мчались на широких, точно стеклянных, крыльях какие-то тяжёлые мохнатые чудовища.
Не их ли разглядывал Иван Гермогенович?
– Осы! – сказал Карик.
– Не осы, а шмели! – поправил профессор.
Тёмные, с золотом, шмели кружились над густыми зарослями травяного леса, кружились и опускались на странные деревья, у которых вместо кроны были огромные лилово-красные шапки. Шмели садились на эти шапки, копошились в них, а потом, взмыв вверх, летели в сторону маяка и там исчезали, – должно быть, садились на землю.
Профессор схватил ребят за руки и, пристально посмотрев на них, сказал:
– Вот что, друзья мои, мне пришёл в голову очень смелый план… Дальше мы полетим на шмелях.
Ребята испуганно попятились.
– На шмелях?… Я… я не хочу на шмелях! – сказала Валя. – Я боюсь.
Профессор обнял Валю за плечи:
– Не бойся, голубчик! Это совсем безопасно. Ведь летают же личинки жука-майки на пчёлах, и пчелы их не трогают.
– Может быть, лучше на пчёлах полететь? – спросил Карик.
Профессор покачал головой:
– Нет, на пчёлах нельзя! Пчелы утащат к себе в улей, и там нам конец будет. А шмели понесут нас прямо к маяку. Наверное, у них там гнезда. Видите, куда они летят? Значит, нам больше подходит шмель, а не пчела.
– Нет, я всё-таки боюсь! – замотала головой Валя. – Я…
– Да ты постой, – перебил её Иван Гермогенович, – я расскажу тебе подробно, как путешествуют на пчёлах личинки жука-майки, и, надеюсь, после этого ты перестанешь бояться.
Профессор сел на пригорок, усадил ребят рядом с собой и начал:
– Очень прошу вас, друзья мои, не смешивать жука-майку с майским жуком. Это далеко не одно и то же. У жука-майки есть одна удивительная особенность… Почти как правило, у всех насекомых бывает три превращения: из яйца выходит личинка, потом личинка становится куколкой и наконец куколка превращается в совершенное насекомое. Ну, а вот у жука-майки целых четыре превращения: яйцо, личинка-триунгулина, потом просто личинка, куколка и наконец взрослый жук-майка. Запомните: триунгулина. Так вот, эта триунгулина питается только пчелиным мёдом… А как найти ей соты?… Кто покажет ей дорогу к пчёлам? Кто отнесёт её в улей?
– Её мама! – сказала Валя.
– Ну, на маму не приходится надеяться, – усмехнулся Иван Гермогенович. – Когда личинка вылезет из яйца, её мамы часто уж и на свете нет… Чтобы попасть в пчелиное гнездо на полное иждивение, триунгулина должна забраться на цветок и, притаившись, ждать пчелы. Лишь только пчела опустится на цветок, триунгулина хватает её лапками за мохнатую шубу и держится до тех пор, пока пчела не перенесёт её к себе… Поняла, Валя? А теперь ты подумай: какая-нибудь глупая триунгулина и та не боится воздушных полётов; так неужели же ты испугаешься?
– Так то триунгулина, – вздохнула Валя, – она же глупая!
– Да брось ты трусить, Валя, – сказал Карик. – Если мы не полетим на шмелях, нам придётся идти пешком, может быть, целых три недели, а может быть, и месяц. Да ещё неизвестно, что с нами случится. В пути мы можем встретить тысячи опасностей. Какой-нибудь жук слопает нас, или гусеница раздавит, или бабочка смахнёт в пропасть. Уж лучше на шмелях! И… и вообще пионеры не должны трусить.


– Ладно, поехали на шмелях! – сказала Валя дрожащим голосом. – На какой цветок нужно лезть?
– Вот на этот! На красный огромный шар, который качается наверху. Это красный клевер. Любимый цветок шмеля.
По высокому стволу Иван Гермогенович и ребята вскарабкались на лилово-красную шапку клевера и спрятались между его трубочками, которые таили в себе капли чистого, светлого мёда.
– А скоро шмель прилетит? – шёпотом спросила Валя.
– Почём я знаю? – также шёпотом ответил Карик.
– Тише вы! – зашипел профессор.
Так просидели они больше часа.
Наконец над их головами загудели крылья. Широкая тень заслонила небо, как будто на солнце набежала туча.
Валя прижалась к брату. Сердце её стучало, руки и ноги тряслись. Она хотела что-то сказать, но губы не слушались.
– Приготовьтесь! – чуть слышно сказал профессор.
Валя украдкой стиснула Карику руку.
Всё сильнее и сильнее шумели могучие крылья. Взъерошенный, лохматый шмель, кружась, спускался к цветку. Вот он уже вытягивает лапы и собирается сесть.
Но что было дальше, Карик и Валя не поняли. Огромное волосатое тело опустилось на них, точно тяжёлая медвежья шуба.
Ребята услыхали глухой голос профессора:
– Хватайтесь крепче!
Они вцепились руками в шерсть и в ту же минуту вихрем взлетели вверх.



ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Странная земля. – Профессор сражается с бабочкой. – Приключения Карика и Вали в фанерном ящике. – Дорогая экофора. – Профессор запакован. – На пути в старый мир.

От ветра у путешественников перехватило дыхание, земля качнулась и пропала.
– Держитесь крепче! – крикнул профессор.
Ребята едва расслышали его голос. Ровное густое гудение шмелиных крыльев и пронзительный свист ветра заглушали все.
Сначала шмель летел высоко над землёй. Но потом ему, как видно, стало тяжело, а может быть, – и больно. Три пары рук вцепились в его мохнатую шерсть, три пары ног колотили его по брюху и груди при каждом резком повороте.
Шмель стал метаться из стороны в сторону, должно быть, для того, чтобы сбросить непрошеных пассажиров.
Он летел, спускаясь все ниже и ниже, отряхивался на лету, но избавиться от тяжёлой ноши не мог.
У Вали кружилась голова, сердце так и ёкало.
Профессор со страхом поглядывал на неё. Только бы удержалась, бедняжка, только бы не разжала рук!
И вдруг шмель ещё сильнее затрещал крыльями.
В ушах у путешественников завизжал ветер.
Шмель стрелой помчался вниз.
«Эх, жалко будет, если мы сядем раньше времени, – мелькнуло в голове у Карика. – Уж хоть бы дотащил он нас до середины пути!»
Земля приближалась с каждой минутой.
Профессор и ребята поджали ноги, чтобы не стукнуться обо что-нибудь твёрдое при посадке.
Все ближе и ближе верхушки травяных джунглей.
И вот – сильные толчки, один, другой, третий…
Ещё толчок, и путешественников выбросило из меховых кабин, швырнуло на землю.
Кувыркаясь через головы, ребята и профессор покатились по какому-то синему мягкому полю, покрытому такими же мягкими холмами и буграми.
Наконец перекувырнувшись в последний раз, профессор ухватился руками за край огромного гладкого камня.
Иван Гермогенович встал на ноги. Придерживаясь за края камня рукой, он пошёл вокруг него, кряхтя и слегка прихрамывая.
– Странно! – бормотал Иван Гермогенович, ощупывая плоский и гладкий камень, похожий на мельничный жёрнов, – что же это такое? А вон ещё точно такой же круглый камень. А вот и третий, и четвёртый…
Профессор с трудом вскарабкался на один из камней и взглянул вокруг себя. Перед ним лежала странная земля. Она была похожа на шахматную доску. Ровные синие шоссе пересекали её из края в край Он наклонился над странным круглым камнем, добросовестно осмотрел его гладкую чёрную блестящую поверхность, и вдруг смелая догадка пронеслась в его голове.
– Пуговица! – хлопнул ладонью по лбу профессор. – На пуговице стою… А шахматная земля и синие дороги – это же… Ребята! – закричал он Карику и Вале, которые сидели на клетчатом бугорке, потирая ушибленные бока и колени. – Ребята, мы же почти дома. Это мой пиджак.
Обрадованные ребята вскочили.
– А ящик?.. Где ящик с увеличительным порошком? – нетерпеливо крикнула Валя.
Профессор, стоя на пуговице, внимательно разглядывал окрестности пиджака. Он искал шест с красным платком. Но шеста нигде не было.
– Странно… Очень странно, – пожал плечами Иван Гермогенович.
Он осмотрелся ещё раз и вдруг увидел гигантский столб, который лежал на земле. Другой конец его уходил далеко на запад. Лесные джунгли расступились, и прямая просека терялась где-то в голубеющей дали, сливаясь с далёким горизонтом.
– Упал! Упал, разбойник! И не более как десять минут назад.
– Кто упал? – разом спросили ребята.
– Наш маяк!.. Но это не беда. Мы уже на месте. Ящик должен быть здесь… В этой стороне, где лежит маяк. За мной, друзья мои!
И профессор бодро побежал по лацканам пиджака, перепрыгивая через петли, спотыкаясь о нитки. За ним бежали вприпрыжку Карик и Валя.
На краю пиджака все остановились. Впереди шумели травяные джунгли.
– Вот он! – крикнул Иван Гермогенович, протягивая руку к густым зарослям.
Сквозь просветы джунглей они увидели высокое жёлтое здание.
– Ур-ра! – радостно закричали ребята и, взявшись за руки, бросились к ящику.
Пыхтя и отдуваясь, подбежал к ящику и профессор.
– Ну вот, ну вот, – возбуждённо потирал руки Иван Гермогенович, – наконец-то кончились наши мытарства! И как хорошо, что мы не испугались шмеля! Это просто замечательно! Ведь пешком мы не смогли бы добраться до ящика так скоро! Маяк-то, как сами видите, упал за несколько минут до нашего приземления!.. Да! Быть смелым – это то же самое, что быть счастливым!
Профессор провёл рукой по лысине и сказал чрезвычайно взволнованно:
– Итак, друзья мои, через минуту мы снова станем большими, настоящими людьми. Здесь, у стен этого ящика, кончается наше тяжёлое, опасное путешествие. Мы стоим на пороге большого мира. Но прежде чем покинуть этот малый мир, я хочу сказать вам несколько слов… Вы многое увидели за эти дни, но, если правду сказать, вы заглянули только в один из крошечных уголков малого мира. Вы прочитали только несколько строчек из толстой книги, которая называется «Природа». И эти строчки, я бы сказал, ещё далеко не самые интересные. В книге природы есть и другие страницы, от которых просто невозможно оторваться. Вы увидели пока лишь крошечный кусочек соседнего с нами мира… Он мал, он незаметен, этот мир. Мы часто не обращаем на него внимания. Мы плохо знаем его. А между тем это очень важная часть большого мира, в котором живём мы с вами. Его жизнь крепко связана с нашей жизнью… Во всяком случае, гораздо крепче, чем об этом думают многие. В этом малом мире есть и друзья наши, есть и враги. И тех, и других нам нужно знать.
– Ну, теперь-то мы уже знаем кое-что! – сказал важно Карик.
Профессор усмехнулся:
– Что ж, кое-что вы действительно узнали. Но совсем немного. А тот, кто знает немного, ничего не знает. Вот вы оба видели муху и дома, и здесь. И думаете, наверное, что вы её знаете. Да что тут знать? Как будто ничего особенного муха не представляет собою. А между тем эти самые мухи убили несколько сот лет назад в Европе двадцать четыре миллиона людей, то есть четвёртую часть всего населения старой Европы.
– Мухи? Не может быть! Как же это они?
– Очень просто! Разносили на щетинках по странам Европы «чёрную смерть», и люди…
– Какую «чёрную смерть»?
– Так называли когда-то бубонную чуму… Ничтожные, крошечные мухи могут убить людей больше, чем убивают во время войны пушки, танки и самолёты… Вот ты, – Иван Гермогенович положил руку на плечо Карика, – говоришь, что хочешь работать так, чтобы быть полезным людям. Конечно, любой труд человека приносит людям пользу. Одни строят города, другие воздвигают плотины, делают машины, выращивают хлеб, разводят домашних животных, водят корабли, добывают руду, лечат людей, сочиняют для них песни, пишут книги. А вот энтомологи охраняют богатства человека, его здоровье, а потому труд энтомолога так же полезен, как труд других людей. Мы с вами уже знаем, что насекомые переносят возбудителей таких болезней, как жёлтая лихорадка, малярия, чума, слоновая болезнь, все виды тифа, сонную болезнь и другие тяжёлые заболевания. А когда мы знаем, кто виновник заболеваний, – нам легче бороться с ними. Когда-то в нашей стране миллионы людей болели малярией и никто не знал, что эту болезнь разносит комар анофелес. А когда учёные узнали об этом, они нашли и способ борьбы с этим зловредным комаром.
– А почему нельзя уничтожить всех насекомых? – спросила Валя.
– Ну хотя бы потому, что среди насекомых немало и полезных. Вы знаете о пауках, муравьях, о наездниках, о тутовых шелкопрядах, которые не менее полезны человеку, чем пчелы. Но вам неизвестно ничего о других полезных насекомых, а их очень и очень много. Некоторые насекомые дают человеку мёд, воск, красители, другие идут в пищу. Так, например, на рынках Западной Африки бойко торгуют личинками пальмового долгоносика. Это африканский деликатес. Африканские мальчишки и девчонки объедаются крылатыми термитами, которые считаются одним из замечательных лакомств. В пустынях Синая люди и сейчас собирают, как манну небесную, сушёных червецов.
– Про саранчу вы говорили! – напомнила Валя.
– Едят и саранчу, – кивнул профессор. – Она собирается в самые крупные стаи. Более десяти миллиардов этих насекомых опускаются на поля, сады и плантации, и когда они поднимаются вверх – земля и деревья становятся оголёнными. Все колосья, листья, плоды саранча пожирает полностью. Весит такая стая тридцать – сорок миллионов тонн. Разорённые крестьяне говорят: «Ты, саранча, съела всё, что я посадил и посеял. И мне не остаётся ничего другого, как съесть тебя!» И они сушат, коптят саранчу, солят, чтобы не умереть от голода… Насекомых не только едят. Южноамериканские индейцы лечат раны муравьём эцитоном. Некоторые племена пустыни Калахари извлекают из жука диамфидия яд для стрел. Многие насекомые помогли инженерам открыть секреты воздухоплавания. Я говорю только о тех насекомых, которых знает наука. А знают учёные, как я уже говорил, меньше четвёртой части огромной рати насекомых. В этом мире так много ещё не открытого, что любой энтомолог может быть Колумбом-первооткрывателем и может принести людям огромную пользу. Вот вам один только пример. Двести лет назад один мексиканец переехал в Австралию и обзавёлся небольшим участком земли, где стал разводить овец. На память о своей родине переселенец прихватил с собою мексиканский кактус опунцию. И что же? Уже в конце прошлого века этот кактус так разросся, что вытеснил все растения на площади в двадцать миллионов гектаров. Там, где когда-то росла пшеница, торчали только безобразные мясистые колючки. Пробовали от него избавиться всеми способами, но безуспешно. И только в тысяча девятьсот двадцать пятом году учёный-энтомолог вернул крестьянам поля и пастбища, освободив их от кактуса. И знаете как? С помощью бабочки огнёвки. Гусеницы этой бабочки полностью уничтожили кактус, а закончив свою полезную работу, все погибли сами.
– Они могли питаться только кактусом?
– Вот именно! Кактусы были съедены, есть было больше нечего, и они умерли от голода. Но добрая память о них осталась в Австралии. За свою работу гусенице огнёвке благодарные австралийцы воздвигли памятник. И это пока единственный в мире памятник полезному насекомому.
– А я бы поставил памятник человеку, а не гусенице! – сказал Карик. – Всё-таки гусеница ничего не открыла. Это же её открыли.
Профессор улыбнулся:
– Что ж, ты прав, конечно. Гусеницу, как ты говоришь, действительно открыли учёные, но ведь трудилась-то она. Стало быть, и гусеница заслужила благодарность.
– Давайте увеличиваться! – закричала Валя.
– И в самом деле, – спохватился Иван Гермогенович. – Не будем терять напрасно времени.
Он подошёл к фанерному ящику, заглянул в круглое окошечко, вырезанное в боковой стенке, и расправил бороду руками.
– Итак, друзья мои, наше удивительное путешествие закончено. Но оно было удивительным не потому, что нам пришлось прожить долго в непривычном для нас малом мире, а потому, что мы мужественно шагали через все препятствия, не падали духом, не хныкали, а боролись и потому победили. Я надеюсь, вы поняли теперь, какой величайшей силой человека являются его знания и почему люди земли стали хозяевами нашей планеты. Но пора уже и увеличиваться!
– Ой, а вдруг кто-нибудь взял и унёс увеличительный порошок?
– Кто же мог взять? Зачем? Не говори глупости!
Иван Гермогенович снова заглянул в круглое окошко ящика.
– Все в порядке! – сказал он, потирая возбуждённо руки. – Коробка с увеличительным порошком стоит на месте, и мы можем увеличиваться! Залезайте в ящик!
Карик, а за ним и Валя бросились к ящику.
Иван Гермогенович подсадил сначала Валю, потом Карика и уже полез было за ними сам, как вдруг на стенку ящика села бабочка с блестящими крылышками, словно отлитыми из металла.
Это была очень крошечная бабочка, всего в несколько раз больше профессора.
Взглянув на неё, Иван Гермогенович опустил руки и, задыхаясь от волнения, прошептал восторженно:
– Боже мой, да это же оливковая экофора!
Затаив дыхание, он приближался к фанерной стенке, не спуская с бабочки взгляда охотника, который увидел редкостного зверя.
А экофора, не обращая внимания на такую мелочь, как профессор, сложила крылышки и не спеша стала подниматься по стене вверх.
Сердце Ивана Гермогеновича на мгновение остановилось, затем так забилось, так застучало, словно хотело выскочить вон.
– Стой! – закричал профессор. Высоко подпрыгнув, он вцепился в бабочку.
Бабочка рванулась, стараясь освободиться от объятий профессора, но он крепко держал её. После минутной борьбы они оба рухнули на землю.
Упираясь ногами в грудь профессора, экофора билась под ним, стараясь освободиться, но Иван Гермогенович, подмяв экофору под себя, не выпускал её, хотя это было делом не лёгким. Бабочка взмахнула крыльями, приподняв профессора в воздух, но он ударил её по голове, и она снова оказалась под ним.
– Ну нет уж, нет, – бормотал профессор, напрягая все силы, – не отпущу я тебя. Ни за что не отпущу! Умру, но не выпущу из рук!
В эту минуту он позабыл обо всём на свете. И немудрёно. В руках его билась оливковая экофора – редкая в наших краях, удивительная бабочка-моль, самый крошечный представитель семейства чешуекрылых.
Как появилась на стене фанерного ящика эта бабочка – жительница тёплых стран, об этом профессор сейчас не думал. В его богатой коллекции отряд бабочек семейства молей представляли застывшие навечно на булавках под стеклом ковровая моль, меховая моль, волосяная, зерновая, вишнёвая, боярышниковая, лопушниковая и полевая моль, но в этой коллекции не было оливковой моли – экофоры. И теперь она будет! Только бы не упустить её, и тогда коллекция молей у профессора будет полной.
– Да погоди же ты, – уговаривал Иван Гермогенович экофору, которая таскала его по земле, била крылышками, брыкала ногами, всячески пытаясь освободиться. – Ай какая ты! Да перестань же, перестань! Как не стыдно брыкаться. Все равно же я тебя не выпущу!
Пока Иван Гермогенович боролся с оливковой экофорой, Карик и Валя пробрались в правый угол ящика, где стояла коробочка с увеличительным порошком.
Постепенно глаза их привыкли к полумраку. Они разглядели пустую комнату с голыми стенами. Сквозь круглое окошко падал на пол косой солнечный луч. Золотая пыль кружилась в солнечном свете, и луч казался живой дорогой.
– А здесь очень весело. Правда, Карик? – сказала Валя, оглядываясь.
Карик, не отвечая, шагнул в угол, где стояла огромная, как сундук, белая коробка, накрытая толстым листом пергамента.
– Вот она! – сказал Карик. Он взобрался на край коробки, побарабанил босыми пятками по стенкам и протянул Вале руку.
– Лезь сюда! Давай!
Валя вскарабкалась наверх и села рядом с Кариком.
Карик поднатужился и сдвинул с коробки пергаментную крышку.
– Ешь! Увеличивайся! – сказал он, склоняясь над коробкой.
– А разве мы не будем ждать Ивана Гермогеновича?
– Нет… И знаешь что? Давай увеличимся раньше его. Подумай, как это будет интересно. Мы уже большие, а он ещё маленький.
– Ладно! Согласна! – сказала Валя.
Проворно сунув руку под пергамент, она достала полную пригоршню блестящего, как бертолетовая соль, порошка.
Она поднесла ладонь ко рту, открыла рот и вдруг, опустив руки, повернулась к Карику:
– А сколько его надо съесть, чтобы увеличиться?
– Ешь больше!
– Ну, а если мы вырастем очень большие… Не очень-то ведь приятно быть девочкой с каланчу ростом.
– Ничего, ешь! – спокойно ответил Карик. – Если перерастёшь лишнее, – уменьшительной жидкости выпьешь и подравняешься. Вот и все. Смотри, как я ем. Вот так.
И Карик высыпал в рот целую пригоршню порошка:
– Готово!
Валя проглотила порошок и сказала, морщась:
– Уменьшительная жидкость вкуснее…
– Нет, и порошок тоже ничего… Кисленький. Карик спрыгнул на пол и дёрнул Валю за ногу:
– Теперь бежим скорей отсюда.
– Почему? – спросила Валя.
– Да потому, что сейчас нам тесно здесь станет.
– Почему тесно?
– Почему, почему? – рассердился Карик. – Да потому, что мы будем превращаться в больших людей… Пон… Ой! – вскрикнул Карик, прикусив язык.
Голова его стукнулась о потолок. Раздался громкий треск, ящик развалился. Яркий дневной свет ослепил Карика. Он зажмурился, протёр глаза и снова открыл их. Перед ним стояла Валя…
Она ничуть не изменилась. Зато всё вокруг стало совсем другим: зелёные джунгли превратились в самую обыкновенную траву. На траве лежал тонкий шест с красной, выцветшей на солнце тряпкой; комары опять стали комарами.
– Как хорошо! – сказала Валя. – Подумай только, уж теперь-то комара не надо бояться… Вот хлопну ладонью – его и нет.
– Погоди, – перебил её Карик озабоченно, – а где же коробка с порошком?
Они посмотрели под ноги.
На траве валялись обломки фанерного ящика. Среди этих обломков лежала перевёрнутая коробочка, а рядом с ней – крошечный пергаментный листик. Ветер разносил по траве лёгкую белую пыль.
– Это же увеличительный порошок! – испуганно закричал Карик, бросаясь ловить пыль. Но было поздно.
– Что же теперь будет? – с тревогою спросила Валя. – Значит, Иван Гермогенович останется теперь навсегда маленьким? А может быть, мы его уже раздавили?
– А ты не суетись! – прикрикнул на неё Карик. – Чего доброго, ты и в самом деле раздавишь.
Валя застыла на месте, а Карик, присев на корточки, принялся прочёсывать растопыренными пальцами, точно гребнями, прохладную траву. Но всё было напрасно.
– Карик, – сказала Валя, – он же здесь где-то, и, наверное, слышит нас. Пусть он сам выходит.
– Да, да, – согласился Карик.
Он нашёл среди обломков ящика маленькую, гладкую дощечку, смахнул с неё соринки и, положив на ровное место, сказал негромко, но внятно:
– Иван Гермогенович. Вы слышите нас? Выходите на эту площадку. Вот на эту, – постучал Карик пальцем по дощечке. – Не бойтесь. Мы не пошевельнёмся.
Прошло несколько минут. Ребята сидели неподвижно на корточках и, склонив головы, смотрели на дощечку.
И вдруг на жёлтой фанере появилась какая-то мошка.
– Он! – задышала Валя.
– Постой, – прошептал Карик. – Не сопи, как паровоз. Ты же сдунешь его с дощечки.
Сдерживая дыхание, Карик ещё ниже наклонился над дощечкой.
Прищурив один глаз, он стал пристально рассматривать крошечное существо, которое бегало взад и вперёд по краю дощечки.
– Он! Наш Иван Гермогенович! – сказал Карик, прикрывая ладонью рот.
– Смотри, смотри, – зашептала Валя. – Видишь – ручками шевелит… малюсенький какой! Неужели и мы такие были?
– Ещё меньше даже, – ответил Карик. – Не разговаривай. Сиди и молчи.
Валя даже перестала дышать. И в наступившей тишине они услышали тоненький-тоненький писк – слабее комариного.
– Говорит что-то! – прошептал Карик, наклоняясь.
– Что говорит?
– Не понять!
Профессор соскочил с дощечки на землю и пропал в траве.
– Ушёл!
– А куда?
– Значит, надо. Сиди и жди. Через несколько минут он появился снова. На этот раз не один.
– Смотри, смотри, – сказала Валя, – на него кто-то напал.
Ребята нагнулись над дощечкой, но, как ни смотрели, не могли понять: то ли это сам Иван Гермогенович тащит за собой тёмную бабочку, то ли бабочка вцепилась в профессора и не пускает его на дощечку. Бабочка билась, махала крыльями, валила профессора с ног.
– Поможем ему, – сказала Валя, – а то эта дрянь съест Ивана Гермогеновича.
Профессор барахтался у края фанеры, что-то пищал.
– Слышишь, Карик?.. Это он кричит: помогите, помогите!
Валя протянула руку к бабочке.
– Подожди! – остановил Карик сестру. – Он опять что-то говорит.
Но Валя уже схватила бабочку и с размаху отбросила её прочь, потом подняла дощечку с профессором к самым глазам.
– Он, кажется, недоволен чем-то! – сказала Валя. – Наверное, бабочка здорово помяла его.


Профессор поднимал руки к небу, бегая по дощечке, и пищал. Он хватался руками за голову, топал крошечными ножками.
– Не бойтесь, – сказала Валя, – она вас не тронет.
Но и это не успокоило профессора. Он ещё сильнее замахал руками и даже, кажется, несколько раз плюнул. По всему было видно, что Иван Гермогенович рассержен не на шутку.
– Ну, хорошо, хорошо, – успокаивала профессора Валя, – я сейчас найду её и раздавлю. Я ей покажу.
Услышав эти слова, Иван Гермогенович схватился за голову и вдруг так резко начал подпрыгивать на дощечке, так пищать, что Карик сразу понял: учёный хочет сказать что-то важное.
– Сейчас раздавлю! – крикнула Валя.
– Да ты не кричи! – шёпотом сказал Карик. – Ты оглушишь его. Он ведь маленький. Дай-ка мне его сюда.
Карик бережно стряхнул профессора с дощечки к себе на ладонь и поднёс его к уху.
– Экофора, – услышал он слабый голос Ивана Гермогеновича. – Единственная экофора… Такой экземпляр!..
– Про экофору какую-то говорит! – шепнул Карик.
– Это, наверное, порошок так называется, – тихо ответила Валя, – А порошка-то и нет…
Карик посмотрел на ладонь и сказал раздельно:
– Иван Гермогенович, что делать? Ветер унёс весь порошок… Мы не виноваты…
И опять поднёс ладонь к уху.
– Это ничего, – пропищал чуть слышный голосок Ивана Гермогеновича, – у меня в лаборатории есть ещё несколько граммов такого порошка… Несите меня домой… Только отыщите сначала экофору… Она тут… В траве…
– А что такое экофора? – спросил Карик.
– Экофора, – пропищал Иван Гермогенович, – бабочка из семейства молей… Водится только на юге… В наших местах такие бабочки чрезвычайно редки, а Валя отняла её у меня… Пусть непременно найдёт.
– Ну, Валька, – сказал Карик, – ищи экофору. Сама выбросила эту редкость, сама и найди.
Валя наклонилась, пошарила и подняла за крылышки маленькую полумёртвую бабочку.
– Эта? – спросил Карик, показывая бабочку профессору.
– Эта! Эта! – обрадовался Иван Гермогенович. – Захватите её домой, но только, пожалуйста, осторожнее… Не сомните крылышек.
– А нам в какую же сторону идти? – спросил Карик.
– Идите прямо к пруду, никуда не сворачивая, а там за прудом вы и сами увидите дорогу в город Одна тут дорога в город!
Карик сорвал широкий лист подорожника, ловко свернул его фунтиком и бережно посадил на дно этого фунтика великого учёного – Ивана Гермогеновича Енотова.
– Ну, а теперь бежим домой, – сказал он Вале. – Только смотри не потеряй драгоценную экофору.
– Постой… Как же мы пойдём по городу голыми?
– Подумаешь! – презрительно фыркнул Карик.
– Нет, нет! – сказала Валя. – Это нехорошо.
– Что значит нехорошо? – удивился Карик.
– Да у меня все кости торчат наружу. Смотри, какая я худая. Надо мной смеяться будут.
– Ничего, добежим.
– Нет, нет, – замотала головой Валя. – Надо одеться.
Валя подняла с земли скомканную рубашку профессора и накинула её на себя.
– Ну и чучело! Посмотри, на кого ты похожа.
Рубашка доходила Вале до самых пяток. Рукава свисали до колен. Но всё-таки это была одежда. Валя, засучив рукава, подобрала рубашку, точно шлейф.
– А ты как? – спросила она у Карика, не обращая внимания на его смех. – Надень и ты что-нибудь.
Карику пришлось влезть в брюки профессора. Он натянул их до самого горла.
– Очень прилично! – одобрила Валя.
Утопая в штанах, Карик сделал несколько шагов, споткнулся и упал. Хорошо, что он успел вовремя поднять руку, в которой держал профессора, а то бы потерял его или раздавил.
– Подверни брюки! – посоветовала Валя, помогая брату подняться и справиться со штанами.
Наконец сборы были окончены. Карик взял сестру за руку, и оба, точно сговорившись, запели дружно:


Марш вперёд – труба зовёт, –
Бравые ребята!
Выше голову держать,
Славные орлята!


За прудом, точно стрела, лежала асфальтовая дорога. Она вела прямо в город.



ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Неожиданное нападение. – Биология пригодилась. – Снова дома. – Волнения и радости профессора Енотова. – Нелепые слухи о слонах и мухах.

Был уже вечер, когда Карик и Валя вошли в тёмные улицы города.
В окнах домов светились жёлтые огоньки. Улицы были пустынны. Где-то далеко впереди кричали ребята. Должно быть, они играли в казаков и разбойников.
Над тёмной зеленью сада имени Коминтерна стояли, как голубое зарево, отсветы электрического света. Там гремела музыка, скрипели качели; люди в саду шумели, смеялись; весело позванивали колокольчики, призывно гудела труба.
– Гулянье в саду, – сказал, прислушиваясь, Карик, – значит, сегодня выходной день.
– А мы когда пропали? – спросила Валя.
– Давно уже.
– Недели две пропадали! – вздохнула Валя – А почему-то кажется, что несколько лет.
Сад был недалеко от дома.
– Побежим давай! – предложила Валя.
Но лишь только они пробежали несколько шагов, как из-под ворот большого дома выскочила лохматая кривоногая собачонка с оборванным ухом. Задыхаясь от лая, она набросилась на Карика и Валю, норовя схватить их за пятки.
Карик запустил в неё камнем. Собачонка взвизгнула и, поджав хвост, юркнула под ворота.
– Эй! – крикнул кто-то за воротами. – Это кто же нашего Тузика избивает?
На улицу выбежала толпа мальчишек.
Карик и Валя остановились.
Поддерживая одной рукой сползающие штаны и высоко поднимая над головой другую руку, в которой был зажат лист подорожника с профессором, Карик сказал:
– А пускай ваш Тузик не бросается на людей.
Ребята подошли, плотно окружив Карика и Валю. Мальчишка в жилетке сунул руки в карманы по самые локти, лихо сплюнул и осмотрел Валю и Карика с ног до головы.
– Что за люди? – насмешливо спросил он. – Откуда такие взялись на нашей улице?
– Мы – путешественники! – робко сказала Валя.
Мальчишки захохотали.


– Она с мамкой на рынок путешествует! – крикнул один.
– Что ты, что ты! Это же дочь того самого тюленя, который дрейфовал на одной льдине с зимовщиками.
– Ничего подобного! Она под стол пешком путешествует.
Карик нахмурился.
– Ну-ка, вы, – сказал он, выставляя одну ногу вперёд, – пропустите нас, а не то…
– А что будет?
– Увидишь тогда!
Мальчишки начали дёргать Валю за длинную рубашку, а Карика за широкие профессорские штаны.
– Перестаньте, пожалуйста! – захныкала Валя. – Нам поскорее домой нужно. Мы давно уже не были дома.
– А вы откуда? – спросил мальчишка в жилетке.
– А вам не все равно? – сказал Карик.
– Ясно, не всё равно. У нас на огороде два чучела пропали: одно – в рубахе, другое – в штанах.
Мальчишки засмеялись.
– Эй, ребята, – крикнул один из них, – тащи их на огород, пускай ворон пугают!
– А ну-ка суньтесь! – храбро сказал Карик. Он поднял руку с профессором высоко над головой, вытаращил глаза и страшным голосом закричал:
– Микрога-а-а-стер немо-о-о-ру-ум!
Мальчишки переглянулись.
– Триунгу-ули-и-ина-а! – взвизгнула Валя.
– Кар-р-рабус! – заскрипел зубами Карик.
– Ой, сумасшедшие! – испуганно крикнул какой-то мальчишка, и ребята кинулись врассыпную.
В темноте замелькали белые пятна рубашек, справа и слева захлопали калитки. Улица мгновенно опустела.
– Вот видишь, – сказал Карик, тяжело отдуваясь, – всё-таки биология нам пригодилась… А теперь бежим скорее, чтобы никого больше не встретить… Должно быть, и в самом деле мы похожи на чучел.
Карик и Валя помчались так, что в ушах у них засвистел ветер. Дома, переулки, углы, сады – все это мелькало мимо, словно в кино.
Но вот и знакомые зелёные ворота.
Ребята с разбегу влетели во двор.
– Ивана Гермогеновича не потерял? – спросила, запыхиваясь, Валя.
Карик осторожно отогнул кончик листика:
– Здесь! Сидит!
Во дворе было пусто. Ребята подняли головы и долго смотрели на освещённые окна во втором этаже. Сквозь занавески было видно, как кто-то – бабушка или мама – переходит от стола к буфету.
– Ужин собирают! – прошептала Валя.
– Ну, мы-то к ужину не опоздаем! – сказал Карик. – Пошли!
– Ой, Карик, страшно!.. Мама будет ругаться!..
– Вот тоже! Что ж, мама страшнее осы эвмены?
Ребята сорвались с места, толкаясь и перегоняя друг друга, они взбежали по лестнице и остановились у дверей квартиры тридцать девять. Карик торопливо нажал белую кнопку. За дверью затрещал звонок.
После полуминутной тишины, которая показалась ребятам вечностью, послышались торопливые шаги. Загремела дверная цепь. Дверь широко распахнулась. На пороге стояла мама.
– Вы?! – вскрикнула она и заплакала. – Воробушки вы мои! Ну дайте, дайте мне обнять вас!
Она принялась тискать ребят и прижимать их к себе.
– Мама, стой! Подожди! – кричала Валя, вырываясь. – Ты раздавишь Ивана Гермогеновича.
– Валечка, да что с тобой? – сказала мама и заплакала ещё сильнее.
– Постой, мама, не плачь! – сказал Карик серьёзно. – Дай нам сначала маленькую чистую рюмочку.
– Рюмочку?
– Ну да! – кивнул головою Карик. – Мы посадим в рюмочку Ивана Гермогеновича, а то я боюсь, как бы нам не потерять его.
Мама всплеснула руками:
– Оба! Оба помешались! Да что же это такое?
Натыкаясь на стулья и опрокидывая их, мама подбежала к телефону, сорвала трубку и крикнула плачущим голосом:
– «Скорую помощь»! Немедленно! Скорей! Что? Чей адрес? Ах, наш адрес?
– Постой, мама, – сказал Карик, отбирая у мамы телефонную трубку, – ему нужна только рюмочка, а ты вызываешь целую карету «Скорой помощи»… К чему это? Ведь он заблудится в карете и будет бродить в ней целый год… Дай лучше рюмочку.
Мама испуганно попятилась. Она вспомнила, что с сумасшедшими лучше всего соглашаться, не раздражать их. Поэтому, не говоря больше ни слова, она достала из буфета чистую рюмку и, обливаясь слезами, протянула её Карику.
Затаив дыхание, она ждала, что же будет делать Карик. А он, развернув помятый листик подорожника, положил рюмку набок и сказал:
– Переходите в хрустальный дворец, Иван Гермогенович!
И вдруг мама увидела, как по зелёному листику засеменила ножками какая-то букашка и бойко-бойко побежала внутрь рюмочки. Карик осторожно перевернул рюмку, поставил её ножкой на стол.
– Удобно вам тут? – спросил он и наклонил ухо к самым краям рюмки.
В рюмке что-то пискнуло.
– Хорошо! – сказал Карик, – Я накрою дворец чистым носовым платком, а вместо матраца брошу вам кусочек ватки. Отдыхайте пока.
– Теперь я понимаю, – улыбнулась сквозь слёзы мама, – это какая-то новая игра. Но что это за козявка, которую вы посадили в рюмочку?
– Козявка? – обиделся Карик. – Хорошенькое дело!.. Разве можно называть так учёного человека?
– Понимаю! – засмеялась мама. – Она у вас называется учёным.
– Не у нас, а во всей мировой науке… И не она, а он.
– Ну-ка покажите. Дайте взглянуть, что тут у вас?
Мама нагнулась над рюмкой. Она ожидала увидеть какое-нибудь дрессированное насекомое.
– Че… че… человечек! – крикнула она не своим голосом.
– Ну нет, это совсем не человечек, – сказал Карик. – Это профессор, Иван Гермогенович. Он изобрёл жидкость, которая превратила его в маленького. Мы тоже были такими, даже ещё меньше. Потом мы съели увеличительный порошок и стали большими. А для Ивана Гермогеновича порошка не хватило. Но он есть у него в кабинете. Мы его отнесём сейчас и увеличим.
Мама с удивлением слушала ребят и наконец поняла, что ребята не сошли с ума.
– Ребята, – сказала она, – но ведь квартира Ивана Гермогеновича запечатана милицией. Нам придётся подождать до утра. Скажите об этом Ивану Гермогеновичу.
Карик раздельно и тихо повторил все профессору.
– Ничего, Карик, – весело пискнул Иван Гермогенович, – я здесь великолепно устроился… Подождём до утра!
Карик поднял голову и сказал маме:
– Подождём до утра.
В рюмке снова пискнуло. Карик послушал и сказал:
– Садись, мама. Иван Гермогенович просит, чтобы мы рассказали тебе все, все…
Мама послушно села.
Карик кашлянул и неторопливо начал рассказывать о необыкновенных приключениях трех отважных путешественников на земле и под землёй, на воде и под водой, между небом и землей, в воздухе, в лесах, в горах, в пещерах и в ущельях. И снова все трое в этом рассказе совершили свои подвиги: они снова храбро сражались, плыли на кораблях, летали по воздуху, спускались в глубокие, тёмные норы. Слушая Карика, мама качала головой, иногда всхлипывала, иногда смеялась, но чаще всего прислушивалась, широко открыв глаза, не смея ни дышать, ни шевелиться.
– Бедные вы мои! – сказала мама, вытирая слёзы. – Сколько вам, бедняжкам, пришлось пережить! Вот бабушка-то поахает, когда вернётся и услышит про ваши похождения!
– А знаешь, мама, – сказал Карик, – я думаю, бабушке не надо рассказывать о наших приключениях.
– Ты прав, – сказала мама, немного подумав. – Бабушка женщина слабая. Слушать такие рассказы для неё, пожалуй, вредно. Я скажу ей, что вы были у дяди, у Петра Андреевича… А чем угощать вас сейчас? Что вы будете есть?
– Ой, мама! – сказала Валя. – Теперь мы все, все едим.
Мама засуетилась. В столовой загремела посуда. На кухне загудели газовые рожки.
Пока ребята мылись и одевались, мама накрыла стол, и на столе появилась шкворчащая на сковороде ветчина с яйцами, холодная курица, салат, сыр и горы мягкого душистого хлеба.
Когда всё было готово, все сели за стол.
– Прошу за стол, Иван Гермогенович! – сказал Карик и торжественно поставил рюмку с профессором между своей тарелкой и Валиной.
Карик отщипнул крошку сыра и бросил её в рюмку.
– Угощайтесь, Иван Гермогенович! – сказал он. В рюмке пискнуло.
– Просит хлеба, – сказала Валя, опуская на дно рюмки крошку хлеба.
За столом стало очень весело. Профессор тоже не терял времени даром. Он ел сыр…
Скоро в доме все заснули.
В своих чистеньких постелях ровно дышали Карик и Валя. Свернувшись на комочке ваты, спал в рюмке профессор. В первый раз за последние дни их сон был мирным и спокойным.
Им больше ничего не угрожало.

На другой день Иван Гермогенович как ни в чём не бывало сидел за столом у себя в кабинете.
Десять корреспондентов фотографировали профессора, записывая в блокноты его удивительные похождения. А вскоре в одном журнале была напечатана обо всём этом замечательная статья с большим портретом Ивана Гермогеновича Енотова.
Кто-то пустил слух, будто профессор Енотов научился превращать слона в муху, а потом все перепутали и стали говорить: «Он делает из мухи слона».
Впрочем, может быть, и есть такой профессор, который делает из мухи слона, но про него я ничего не знаю и говорить не буду, потому что не люблю писать о том, чего никогда не видел собственными глазами.