1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 
– Добро пожаловать, госпожа королева! – и ввела её  в дом. Потом она отвязала со спины её маленького сына, приложила его к груди,  чтобы та его покормила, и положила его спать в красивую постельку.    

И спросила бедная женщина:    

– Откуда ты знаешь, что я была королевой?    

Ответила белая дева:    

– Я послана хранить тебя и дитя.    

Прожила она в избушке семь лет, и заботились там о ней  хорошо, и за её кротость и доброту у ней отросли снова руки.    

Наконец король вернулся домой с похода, и первое, что ему  захотелось, – это увидеть жену и ребёнка. Заплакала старая мать короля и  сказала:    

– Ты, злой человек, зачем написал мне, чтоб я загубила  две ни в чём не повинные души! – и она показала ему оба письма,  подделанные чёртом, и добавила: – Я поступила так, как ты велел, – и  показала ему в доказательство язык и глаза самки оленя.    

Горькими слезами стал оплакивать король свою жену и сыночка,  и сжалилась тогда над ним старая мать и сказала:    

– Успокойся, она жива. Я велела тайком убить самку  оленя и сохранила в доказательство её глаза и язык, а твоей жене я привязала на  спину ребёнка и велела ей идти куда глаза глядят по белу свету и взяла с неё  обещание никогда не возвращаться сюда, так как ты был на неё так гневен!    

И сказал король:    

– Я пойду повсюду, где есть только синее небо, и не  буду ни есть и ни пить, пока не разыщу своей любимой жены и ребёнка, если они  ещё не погибли или не умерли с голоду.    

Отправился король в дорогу и скитался почти целых семь лет,  ища их повсюду – среди ущелий и в горных пещерах, но не найдя их, решил, что  они погибли. Он не ел и не пил за всё это время ни разу, но надежды  поддерживали его силы.    

Наконец он попал в дремучий лес и набрёл на маленькую  избушку, и была на ней прибита табличка: «Здесь всякий живёт свободно». Вышла  оттуда белая дева, взяла его за руку, ввела в избушку и сказала:    

– Добро пожаловать, мой король, – и спросила его,  откуда пришёл он.    

Он ответил:    

– Вот скоро уже семь лет, как я скитаюсь по свету, ищу  жену и ребёнка, но найти их нигде не могу.    

Дева предложила ему поесть и напиться, но он отказался и  пожелал только немного отдохнуть. Он лёг спать и накрыл лицо платком.    

И явилась дева в комнату, где сидела королева со своим  сыном, которого она называла всегда Горемыкой, и сказала ей:    

– Выйди с ребёнком, явился твой муж.    

Она вошла в комнату, где он лежал, и упал платок с его лица.  И она сказала:    

– Горемыка, подыми платок своего отца и прикрой ему снова  лицо.    

Ребёнок поднял платок и прикрыл им лицо своему отцу. Услыхал  это король сквозь сон и сбросил платок. И сказал мальчик в нетерпенье:    

– Милая матушка, как я могу прикрыть лицо своему отцу,  если нету его у меня на свете? Ведь ты же мне говорила, что отец мой на небе. А  такого странного человека я совсем не знаю. Он вовсе мне не отец.    

Услыхал это король, поднялся и спросил, кто она такая.    

И она ответила:    

– Я твоя жена, а это твой сын – Горемыка.    

И он увидал её живые руки и сказал:    

– У моей жены руки были серебряные.    

Но она ответила:    

– Руки у меня по воле господней отросли снова.    

И вошла в комнату дева, принесла серебряные руки и показала  их ему. И только тогда он убедился, что это его возлюбленная жена и любимый  ребёнок; он поцеловал их, обрадовался и сказал:    

– Точно тяжёлый камень свалился с моего сердца.    

Накормила их добрая дева ещё раз всех вместе, и они  отправились домой к своей старой матери. И была повсюду великая радость, а  король и королева устроили ещё раз свадебный пир и прожили счастливо и радостно  до самой блаженной смерти.    

 32. Смышлёный Ганс    

     

Спрашивает мать Ганса:    

– Ты куда, Ганс?    

Ганс отвечает:    

– К Гретель.    

– Смотри, Ганс, чтоб всё было ладно.    

– Всё будет ладно. Прощай, матушка.    

– Прощай, Ганс.    

Приходит Ганс к Гретель.    

– Добрый день, Гретель!    

– Добрый день, Ганс. Что принёс ты хорошего?    

– Ничего не принёс, получить бы хотел.    

Дарит Гретель Гансу иголку.    

Говорит Ганс:    

– Прощай, Гретель.    

– Прощай, Ганс.    

Берёт Ганс иглу, втыкает её в повозку с сеном и идёт вслед  за повозкой домой.    

– Добрый вечер, матушка.    

– Добрый, вечер, Ганс. Где ты был?    

– Был я у Гретель.    

– А что ж ты ей подарил?    

– Ничего не дарил, она мне дала.    

– Что ж тебе Гретель дала?    

– Иголку дала.    

– Ганс, а где же иголка?    

– Воткнул в повозку с сеном.    

– Глупо ты поступил, Ганс, – надо было её в рукав  воткнуть.    

– Ничего, в другой раз сделаю лучше.    

– Ты куда, Ганс?    

– К Гретель, матушка.    

– Смотри ж, Ганс, чтоб всё было ладно.    

– Всё будет ладно. Прощай, матушка.    

– Прощай, Ганс.    

Приходит Ганс к Гретель.    

– Добрый день, Гретель.    

– Добрый день, Ганс. Что принёс ты хорошего?    

– Ничего не принёс, получить бы хотел.    

Подарила Гретель Гансу нож.    

– Прощай, Гретель.    

– Прощай, Ганс.    

Берёт Ганс нож, втыкает его в рукав и идёт домой.    

– Добрый вечер, матушка.    

     

– Добрый вечер, Ганс. Где ты был?    

– Был я у Гретель.    

– А что подарил ей?    

– Ничего не дарил, она мне дала.    

– А что ж тебе Гретель дала?    

– Нож дала.    

– Где же нож, Ганс?    

– Да я его в рукав воткнул.    

– Глупо ты, Ганс, поступил, – нож надо было в  карман положить.    

– Ничего, уж в другой раз сделаю лучше.    

– Ты куда, Ганс?    

– К Гретель, матушка.    

– Смотри, чтоб всё было ладно.    

– Уж будет ладно. Прощай, матушка.    

– Прощай, Ганс.    

Приходит Ганс к Гретель.    

– Добрый день, Гретель!    

– Добрый день, Ганс. Что принёс ты хорошего?    

– Ничего не принёс, получить бы хотел.    

Дарит Гретель Гансу молодую козочку.    

– Прощай, Гретель.    

– Прощай, Ганс.    

Берёт Ганс козу, связывает ей ноги и кладёт её в карман.  Приходит домой, а козочка по дороге задохнулась.    

– Добрый вечер, матушка.    

– Добрый вечер, Ганс. Где ты был?    

– Был я у Гретель.    

– Что ж ты ей подарил?    

– Ничего не дарил, она мне дала.    

– А что ж тебе Гретель дала?    

– Козочку дала.    

– А где же, Ганс, козочка?    

– Я в карман её положил.    

– Глупо ты сделал, Ганс, – надо было козу на  верёвку привязать.    

– Ничего, уж в другой раз сделаю лучше.    

– Ты куда, Ганс?    

– К Гретель, матушка.    

– Смотри, чтобы всё было ладно.    

– Уж будет ладно. Прощай, матушка.    

– Прощай, Ганс.    

Приходит Ганс к Гретель.    

– Добрый день, Гретель!    

– Добрый день, Ганс. Что принёс ты хорошего?    

– Ничего не принёс, получить бы хотел.    

Дарит Гретель Гансу сала кусок.    

– Прощай, Гретель.    

– Прощай, Ганс.    

Берёт Ганс кусок сала, привязывает его на верёвку и тащит за  собой. Сбежались по дороге собаки и сало все съели. Приходит Ганс домой, а в  руке у него одна лишь верёвка, а на ней ничего.    

     

– Добрый вечер, матушка.    

– Добрый вечер, Ганс. Где же ты был?    

– Был я у Гретель.    

– Что ж ты ей подарил?    

– Ничего не дарил, она мне дала.    

– А что ж тебе Гретель дала?    

– Кусок сала дала.    

– А куда же ты, Ганс, сало-то дел?    

– Привязал на верёвку, повёл домой, да собаки стащили.    

– Глупо ты сделал, Ганс, – надо было сало на  голове нести.    

– Ничего, уж в другой раз сделаю лучше.    

– Ты куда, Ганс?    

– К Гретель, матушка.    

– Смотри, Ганс, чтоб всё было ладно.    

– Уж будет ладно. Прощай, матушка.    

– Прощай, Ганс.    

Приходит Ганс к Гретель.    

– Добрый день, Гретель!    

– Добрый день, Ганс. Что принёс ты хорошего?    

– Ничего не принёс, получить бы хотел.    

Дарит Гретель Гансу телёнка.    

– Прощай, Гретель.    

– Прощай, Ганс.    

Берёт Ганс телёнка, кладёт его на голову, и разбил телёнок  всё лицо Гансу.    

– Добрый вечер, матушка.    

– Добрый вечер, Ганс. Где ты был?    

– Был я у Гретель.    

– Что ж ты ей подарил?    

– Ничего не дарил, она мне дала.    

– А что же тебе Гретель дала?    

– Телёнка дала.    

– Ганс, а где же телёнок?    

– Положил его себе на голову, а он мне лицо разбил.    

– Эх, глупо ты сделал, Ганс, – надо было телёнка  привести да в стойло поставить.    

– Ничего, уж в другой раз сделаю лучше.    

– Ты куда, Ганс?    

– К Гретель, матушка.    

– Смотри, чтобы всё было ладно.    

– Уж будет ладно. Прощай, матушка.    

– Прощай, Ганс.    

Приходит Ганс к Гретель.    

– Добрый день, Гретель!    

– Добрый день, Ганс. Что ж принёс ты хорошего?    

– Ничего не принёс, получить бы хотел.    

Говорит Гретель Гансу:    

– Пойду я сама с тобой.    

Берёт Ганс Гретель, привязывает её на верёвку, ведёт,  приводит к стойлу и крепко-накрепко привязывает. Идёт потом Ганс к матери.    

– Добрый вечер, матушка.    

– Добрый вечер, Ганс. Где же ты был?    

– Был я у Гретель.    

– Что ж ты ей подарил?    

– Ничего не дарил, она со мной вместе пришла.    

– Где же ты Гретель оставил?    

– Привёл её на верёвке, привязал к стойлу, подложил ей  травы.    

– Это ты, Ганс, глупо сделал, надо было на неё ласково  глазами вскинуть.    

– Ничего, в другой раз сделаю лучше.    

Идёт Ганс в стойло, выкалывает всем телятам и овцам глаза и  кидает их в лицо Гретель. Рассердилась тут Гретель, вырвалась и убежала, а была  ведь невестою Ганса.    

 33. Три языка    

     

Жил однажды в Швейцарии старый граф; был у него единственный  сын, да и тот был дурак, ничему не мог научиться.    

Вот отец и говорит:    

– Послушай, сынок, в голову тебе всё равно ничего не  вобьёшь, надо будет тебе за дело приняться. Придётся тебе из дому уйти: я решил  отдать тебя одному знаменитому мастеру, пускай он попробует из тебя что-нибудь  сделать.    

Отослали юношу в чужой город, и пробыл он там у мастера  целый год. Прошёл срок, воротился юноша домой, а отец его и спрашивает:    

– Ну, сынок, чему же ты научился?    

– Научился я, батюшка, понимать, о чём лают  собаки, – ответил он.    

– Боже ты мой! – воскликнул отец. – И это  всё, чему ты научился? Надо будет тебя послать в другой город, к другому  мастеру.    

Вот отвели юношу в другой город, и пробыл он там у мастера  тоже целый год. Вернулся он домой, а отец опять его спрашивает:    

– Ну, сын мой, чему же ты научился?    

Тот отвечает:    

– Научился я, батюшка, понимать, о чём говорят птицы.    

Разгневался отец и говорит:    

– Эх, пропащий ты человек, дорогое ты время потратил, а  ничему не научился. И не стыдно тебе мне на глаза показываться? Пошлю я тебя к  третьему мастеру, а не научишься ты и на сей раз, то не хочу я больше твоим  отцом называться.    

Пробыл сын у третьего мастера тоже целый год, воротился  домой, а отец его и спрашивает:    

– Сын мой, чему же ты научился?    

А он отвечает:    

– Милый батюшка, этот год учился я понимать, о чём  лягушки квакают.    

Тут уж и вовсе разгневался отец, вскочил, позвал своих слуг  и говорит:    

– Этот человек мне больше не сын, я прогоняю его из  дому и велю вам завести его в лес и там с ним покончить.    

Вывели его в лес и должны были его там убить, но слуги его  пожалели и отпустили. Они вырезали у лани язык и глаза, чтобы принести старику  знак доказательства.    

А юноша двинулся дальше и спустя некоторое время пришёл к  укреплённому замку и попросился там переночевать.    

– Хорошо, – сказал хозяин замка, – если ты  согласен заночевать внизу в старой башне, то ступай туда, но предупреждаю тебя,  что это для жизни опасно, ибо там полно диких собак, они всё время лают и воют,  и в урочный час им надо бросать человека, и они его тотчас съедают.    

Вся округа была из-за этого в горе и печали, но никто помочь  им в беде, однако, не мог. Но юноша был бесстрашен и сказал:    

– Вы уж меня только пустите вниз к лающим псам и дайте  мне им что-нибудь бросить. Со мной они ничего не сделают.    

И так как он сам того пожелал, то дали ему немного еды для  диких зверей и отвели в башню. Вот спустился он туда, но собаки на него не  залаяли и, окружив его, ласково замахали хвостами, поели всё, что он дал им, и  не причинили ему никакого вреда. На другое утро, к общему удивлению, он  вернулся жив и невредим и говорит хозяину замка.    

– Собаки мне рассказали на собачьем своём языке, почему  они там поселились и отчего наносят вред округе. Они заколдованы и должны  охранять большой клад, что закопан под башней, и до той поры они не успокоятся,  пока этот клад не будет вырыт; а как это сделать, я тоже узнал из их  разговоров.    

И все обрадовались, услыхав об этом, и хозяин замка сказал,  что примет его вместо сына родного, если ему посчастливится это сделать.    

Юноша снова спустился вниз, и так как он знал, что ему  должно делать, то и выполнил всё и принёс оттуда полный ларец золота. И не  слышно стало с той поры воя диких собак, они пропали, и вся округа освободилась  от злой напасти.    

И вот спустя некоторое время надумал юноша отправиться в  Рим. По пути он проезжал мимо болота, а сидели в нём лягушки и квакали.    

Он прислушался, и когда услыхал, о чём они говорят, он стал  задумчив и печален.    

Наконец он прибыл в Рим, и как раз в это время умер папа, и  было у кардиналов большое сомнение, кого им назначить его преемником. Наконец  они порешили на том, что надо будет выбрать в папы того, кому откроется  божественное знамение. Только они это решили, как входит в храм молодой граф, и  вдруг спускаются к нему и садятся на плечи два белоснежных голубя. И признало  тогда в этом духовенство знак божий, и его тут же спросили, не хочет ли он  сделаться папой. Он был в нерешительности, не зная, достоин ли он этого, Но  голуби ему шепнули, что, он может на это согласиться, и он сказал наконец:  «Да».    

И вот был он помазан и посвящён в папы, и случилось то, о  чём он слыхал по дороге от лягушек и что его так сильно огорчило: будто должен  он сделаться святым папой. Пришлось ему потом петь мессу, он не знал из неё ни  одного слова, но два голубя сидели всегда у него на плечах и подсказывали ему  всё на ухо.    

 34. Умная Эльза    

     

Жил-был человек, и была у него дочь, звали её Умной Эльзой.  Вот выросла она, а отец и говорит:    

– Пора бы отдать её замуж.    

– Да, – сказала мать, – если только найдётся  такой человек, что захочет её взять.    

И вот пришёл, наконец, из дальних мест человек, звали его  Ганс; стал он к ней свататься, но поставил условие, чтобы Умная Эльза была к  тому же и весьма рассудительной.    

– О, – сказал отец, – смекалка у неё в голове  имеется.    

А мать добавила:    

– Ах, да уж что и говорить-то: она всё понимает, видит  даже, как ветер по улице гуляет, и слышит, как мухи кашляют.    

– Ну, – сказал Ганс, – а если она окажется не  очень смышлёной, то я на ней не женюсь.    

Вот сидят они за столом, обедают, а мать и говорит:    

– Эльза, сходи-ка в погреб да принеси нам пива.    

Взяла Умная Эльза с полки кувшин и спустилась в погреб,  весело постукивая крышкой, чтобы время шло побыстрей. Пришла она в погреб,  поставила перед пивной бочкой скамейку, чтобы не надо было нагибаться, и спина  чтоб не заболела, и чтоб не слишком устать. Поставила она перед собой кувшин,  отвернула кран и, чтобы глаза не оставались без дела, пока пиво нальётся, стала  она стену разглядывать; вот смотрит она да разглядывает и заметила вдруг над  собой кирку на стене, что забыли там по ошибке каменщики.    

И вот начала Умная Эльза плакать и причитать: «Коли выйду я  замуж за Ганса, и родится у нас ребёнок, и вырастет он, и пошлём мы его в  погреб пива нацедить, вдруг упадёт ему на голову кирка и убьёт его насмерть».  Вот сидит она и плачет, изо всех сил причитает по поводу предстоящего  несчастья. А в доме наверху ждут в это время пива, а Умная Эльза всё не  возвращается. Хозяйка и говорит работнице:    

– Сходи-ка ты в погреб да погляди, что там с Эльзой  случилось.    

Пошла работница, видит – сидит Эльза перед бочкой и  плачет-заливается.    

– Эльза, чего ты плачешь? – спрашивает работница.    

– Ох, – отвечает она, – да как же мне не  плакать? Коли выйду я замуж за Ганса, и родится у нас ребёнок, вырастет он  большой, и придётся ему пойти в погреб пива нацедить, то вдруг невзначай может  упасть ему на голову кирка и убить его насмерть…    

И сказала работница:    

– Вот какая у нас Эльза умная!    

Подсела она к ней и начала тоже горе оплакивать. А в доме  все пива ждут не дождутся, а работница не возвращается. Тогда отец и говорит  работнику:    

– Сходи-ка ты в погреб да погляди, что там Эльза с  работницей делают.    

Спустился работник в погреб, видит – сидит Умная Эльза с  работницей, и обе плачут. Спрашивает он у них:    

– Чего вы плачете?    

– Ох, – отвечает Эльза, – да как же мне не  плакать? Коли выйду я замуж за Ганса, и родится у нас ребёнок, вырастет он  большой, и придётся ему пойти в погреб пива нацедить, то вдруг упадёт ему на  голову кирка и убьёт его насмерть…    

Работник и говорит:    

– Вон какая у нас Эльза умная! – подсел к ней и  тоже заплакал. А в доме ждут работника, а он всё не возвращается. Тогда отец  говорит матери:    

– Сходи-ка ты сама в погреб да погляди, что там с Эльзой  случилось.    

Спустилась мать в погреб, видит – все трое плачут.  Спрашивает она у них, чего это они плачут; и рассказала ей Эльза, что её  будущего ребёнка, когда он подрастёт, может убить кирка, – будет он  наливать пиво, а кирка вдруг и упадёт ему на голову. И сказала мать:    

– Ох, какая же у нас умная Эльза! – и подсела к  ним и тоже заплакала.    

Подождал отец немного, видит – мать тоже не возвращается, а  выпить пиво всё больше, и больше хочется. Вот и говорит он:    

– Надо будет мне самому в погреб сходить да посмотреть,  что это там с Эльзой случилось.    

Спустился он в погреб, видит – сидят все рядышком и горько  плачут; узнал он, что причиной тому Эльзин ребёнок, которого она, пожалуй,  когда-нибудь родит, и что может его убить кирка, если, нацеживая пиво, он будет  сидеть как раз под киркой, а в это время она может упасть, и он воскликнул:    

– Какая же у нас, однако, умная Эльза! – сел и  тоже вместе с ними заплакал.    

Долго дожидался жених в доме один, но никто не возвращался,  и подумал он: «Пожалуй, они меня внизу дожидаются, надо будет и мне тоже туда  сходить да поглядеть, что они там делают». Спустился он вниз, видит – сидят они  все впятером и плачут-рыдают, да так жалобно – один пуще другого.    

– Что у вас за беда случилась? – спрашивает он.    

– Ах, милый Ганс, – ответила Эльза, – когда  мы с тобой поженимся и будет у нас ребёнок, вырастет он большой, то может  случиться, что пошлём мы его в погреб пива нацедить, а кирка, что торчит на  стене, может, чего доброго, упасть и разбить его голову и убить его насмерть.  Ну, как же нам не плакать об этом.    

– Ну, – сказал Ганс, – бо́льшего ума  для моего хозяйства и не надо.    

Эльза, ты такая умная, что я на тебе женюсь, – и взял  её за руку, повёл наверх и отпраздновал с ней свадьбу.    

Пожила она с Гансом немного, а он и говорит:    

– Жена, я пойду на заработки. Надо нам деньгами  разжиться, а ты ступай на поле жать пшеницу, чтоб был у нас в доме хлеб.    

– Хорошо, милый Ганс, я так и сделаю.    

Ушёл Ганс, наварила она себе вкусной каши и взяла с собой на  поле. Пришла туда и сама себя спрашивает:    

– Что мне делать? Жать ли сначала, или сперва поесть?  Э, пожалуй, поем я сначала.    

Съела она целый горшок каши, наелась до отвала и опять  спрашивает:    

– Что мне делать? Жать ли, или, может, сперва поспать?  Пожалуй, посплю я сперва. – Легла она в пшеницу и уснула.    

А Ганс в это время давно уже домой воротился, а Эльзы всё  нету и нету. Вот он и говорит:    

– Какая у меня умная Эльза, она такая прилежная – и  домой не возвращается, и ничего не ест.    

А её всё нету и нету. Вот уже и вечер наступил, вышел Ганс в  поле поглядеть, сколько она пшеницы нажала; видит, что ничего не сжато и лежит  Эльза в пшенице и спит. Побежал Ганс поскорей домой, принёс с собой птицеловную  сеть с бубенцами и накинул её на Эльзу; а она всё продолжает спать. Побежал он  домой, запер двери, уселся на лавку и принялся за работу.    

Наконец совсем уж смерклось, проснулась Умная Эльза, и  только она поднялась, а бубенцы на ней и зазвенели, и что ни сделает она шаг, а  бубенцы всё звенят и звенят. Испугалась она и призадумалась: а вправду ли она  Умная Эльза? И стала сама себя спрашивать: «Я ли это, или не я?» И сама не  знала, как ей на это ответить, и стояла она некоторое время в сомнении; наконец  она подумала: «Пойду-ка я домой да спрошу, я ли это, или не я, – они уж  наверное знают».    

Прибежала она домой, а двери заперты. Постучала она в окошко  и спрашивает:    

– Ганс, дома ли Эльза?    

– Да, – ответил Ганс, – она дома.    

Испугалась она и говорит:    

– Ах, боже мой, значит это не я! – и кинулась к  другим дверям. А люди услыхали звон бубенцов и не захотели ей отпирать, и нигде  не нашлось ей приюта. И убежала она тогда из деревни; и никто её с той поры  больше не видел.    

 35. Портной на  небе    

     

Случилось однажды в прекрасный день, что захотелось господу  богу прогуляться по небесному саду, и он взял с собой всех святых и апостолов,  и остался на небе один только святой Пётр.    

И велел ему господь во время своего отсутствия никого не  пускать, и стоял Пётр у врат на страже. Вскоре кто-то постучался. Пётр спросил,  кто это и чего ему здесь надо.    

– Я бедный, честный портной, – ответил тоненький  голосок, – прошу меня впустить.    

– Да, видно, что честный, – сказал Пётр, –  как вор на виселице. Небось ты не раз запускал руку в чужой карман и воровал у  людей материю. Ты на небо не попадёшь, господь мне запретил, пока его здесь  нету, пускать кого бы то ни было.    

– Будьте, однако ж, милостивы, – воскликнул  портной, – ведь маленькие обрезки, что падают со стола, они не ворованы, и  что о них говорить! Вот видите, я прихрамываю, по дороге натёр себе волдыри на  ногах, вернуться назад мне никак невозможно. Вы уж меня впустите, я готов  выполнять всякую чёрную работу. Буду нянчить детей, стирать пелёнки, мыть  скамьи, на которых они играли, убирать и всё содержать в порядке и штопать им  разорванные платья.    

И почувствовал святой Пётр жалость и приоткрыл хромому  портному небесные врата настолько, чтобы тот мог еле-еле пролезть в них своим  тощим телом. Он велел ему сесть в уголке за дверью И держать себя там тихо и  чинно, чтобы бог, вернувшись назад, не заметил его и не разгневался.    

Портной послушался, но когда святой Пётр вышел за дверь, он  поднялся и стал в любопытстве ходить по всяким небесным закоулкам и улучил  случай всё разглядеть. Наконец подошёл он к тому месту, где стояло много  прекрасных и драгоценных стульев, и было посредине кресло, всё из чистого золота,  украшенное сверкающими драгоценными камнями; и было оно куда повыше остальных  стульев, и стояла перед ним золотая скамейка для ног. А было то кресло, на  котором восседал сам господь, когда находился он дома, и, сидя на нём, мог  видеть всё, что происходит на земле.    

Остановился портной, поглядел на кресло, посмотрел ещё  раз, – и оно понравилось ему больше, чем все остальные. Наконец он не мог  удержаться от любопытства, взобрался наверх и уселся в то кресло.    

И вот увидел он всё, что происходило на земле, и заметил там  уродливую старуху; она стояла у ручья, стирала бельё и стащила тайком два  покрывала. Увидев это, портной разгневался так крепко, что схватил золотую  скамейку и кинул её через всё небо вниз на землю, в эту самую старуху-воровку.  А так как достать скамейки назад он не мог, то слез тихонько с кресла, сел на  своё прежнее место за дверьми и сделал вид, будто ничего и не случилось.    

Вот вернулся назад господь вместе с небесным сонмом, и хотя  портного он за дверью и не приметил, но, садясь в своё кресло, он увидел, что  скамейки-то нету. Он спросил у святого Петра, куда делась скамейка, но тот не  знал. Стал он его допрашивать, не пускал ли он кого на небо.    

– Здесь никого не было, – ответил Пётр, –  кроме хромого портного, он сидит до сих пор за дверью.    

И велел господь портному к нему подойти и спросил его, не  брал ли он скамейки и куда он её дел.    

– О господи, – радостно ответил портной, – я  кинул её на землю, в одну старуху, что украла во время стирки белья два  покрывала.    

– Ах ты, эдакий плут, – сказал господь, –  если бы я начал судить так, как судишь ты, то как ты думаешь, что бы с тобой  давно уж случилось? Да у меня бы давно не оказалось ни стульев, ни скамеек, ни  кресел, даже не было бы и ухвата, – всё бы пришлось мне побросать в  грешников. Отныне ты не можешь оставаться больше на небе и должен убраться  опять за ворота, – ступай, куда тебе следует. Здесь наказывать могу только  я один, господь бог.    

И пришлось Петру увести с неба портного; а так как на нём  башмаки были разорванные, а на ногах волдыри, то взял портной в руку клюку и  отправился в ожидальню, где сидят и забавляются все честные солдаты.    

 36. Столик-накройся,  золотой осёл и дубинка из мешка    

     

Давно тому назад жил на свете портной. Было у него три сына  и одна единственная коза; она их всех молоком кормила, и потому приходилось за  ней ухаживать как следует и каждый день гонять её на пастбище.    

Сыновья пасли козу каждый по очереди. Погнал её раз старший  сын пастись на кладбище, а трава росла там высокая да сочная, – вот коза  щипала траву и прыгала. Вечером, когда надо было уже домой возвращаться, он у  неё и спрашивает:    

– Сыта ли ты, коза моя?    

Ответила коза:    

     

Я уж так сыта,    

Что не съесть мне больше ни листа.    

Ме-ме!    

     

– Ну, так ступай домой, – сказал мальчик. Взял её  за верёвочку, привёл в стойло и крепко привязал.    

– Ну, – спросил старик-портной, – наелась ли  коза наша досыта?    

– О, – ответил сын, – она уж так сыта, что не  хочет больше ни листа.    

Но захотелось отцу самому в этом убедиться, и он пошёл в  стойло, погладил любимую свою козочку и спрашивает:    

– Сыта ли ты, коза моя?    

И ответила ему коза:    

     

С чего же быть мне сытою?    

Скакала я через могилочку    

И съела лишь былиночку.    

Ме-ме!    

     

– Что я слышу! – воскликнул портной, выскочил из  стойла и говорит сыну:    

– Эх ты, лгунишка, что же ты говоришь, что коза наша сыта,  а она-то совсем голодная! – и, разгневавшись, он взял со стены свой аршин,  побил сына и прогнал его со двора.    

На другой день настал черёд пасти козу среднему сыну. Вот  нашёл он в саду возле забора местечко, где трава была хорошая, и коза всю её  поела. Вечером он собрался домой и спрашивает:    

– Сыта ли ты, коза моя?    

А коза отвечает:    

     

Я уж так сыта,    

Что не съесть мне больше ни листа.    

Ме-ме!    

     

– Тогда ступай домой, – сказал мальчик, повёл её и  крепко привязал к стойлу.    

– Ну, – спросил старик-портной, – наелась ли  коза наша досыта?    

– О, – ответил сын, – она уж так сыта, что не  хочет больше ни листа.    

Но портной решил сам в этом убедиться. Он пошёл в стойло и  спрашивает:    

– Сыта ли ты, коза моя?    

И ответила коза:    

     

Да как же мне быть сытою?    

Скакала я через могилочку    

Да съела лишь былиночку.    

Ме-ме!    

     

– Ах ты, этакий злодей! – крикнул портной. –  Такую смирную козу да ещё заставлять голодать! – И он выбежал из стойла,  схватил аршин, отчесал им сына и прогнал его со двора.    

Пришёл черёд младшему сыну козу пасти, и порешил он дело  поставить лучше: нашёл заросль с густою листвой и стал пасти там козу. Вечером,  когда подошло время домой возвращаться, спрашивает он козу:    

– Сыта ли нынче, коза моя?    

И ответила коза:    

     

Я уж так сыта,    

Что не съесть мне больше ни листа.    

Ме-ме!    

     

– Ну, так ступай домой, – сказал мальчик, повёл её  в стойло и крепко-накрепко привязал.    

– Ну, – спросил старик-портной, – наелась ли  коза наша досыта?    

– О, – ответил сын, – она уж так сыта, что не  хочет больше ни листа. – Но портной тому не поверил, пошёл в стойло и  спрашивает:    

– Сыта ли ты, коза наша, нынче?    

И ответила злая коза:    

     

С чего же быть мне сытою?    

Скакала я через могилочку    

Да съела лишь былиночку.    

Ме-ме!    

     

– Ах ты, лживая тварь! – воскликнул  портной. – Все вы тут лентяи да негодяи! Ну, теперь уж в дураках меня не  оставите! – и, разгневанный, он выскочил из стойла да так отчесал по спине  бедного мальчика, что тот еле из дому выскочил.    

И остался старик-портной один со своею козой. На другое утро  зашёл он в стойло, начал ласкать и гладить козу и говорит:    

– Иди, моя милая козочка, я уж сам тебя поведу на  пастбище. – Взял он её за верёвку и завёл в зелёные кусты, где росла  трава-деревей и другие растения, которые так любят щипать козы.    

– Тут уж ты хоть раз, а вдосталь наешься, – сказал  он и оставил её пастись до самого вечера. А потом спрашивает её:    

– Сыта ли ты, коза моя?    

И она ответила:    

     

Я уж так сыта,    

Что не съесть мне больше ни листа.    

Ме-ме!    

     

– Ну, так ступай тогда домой, – сказал портной,  отвёл её в стойло и привязал крепко-накрепко. Он ушёл, а потом вернулся опять и  спрашивает:    

– Ну, что, а теперь-то ты сыта?    

Но коза ответила то же, что и сыновьям:    

     

С чего же быть мне сытою?    

Скакала я через могилочку    

Да съела лишь былиночку.    

Ме-ме!    

     

Услыхал это портной да так и остолбенел; он понял, что  понапрасну выгнал своих трёх сыновей из дому.    

– Погоди уж, – закричал он, – неблагодарная  ты тварь! Тебя мало со двора прогнать, я тебе ещё такую отметину сделаю, что ты  честным портным и на глаза не покажешься!    

Выскочил он из хлева, принёс свою бритву, нагнул козе голову  и выбрил её наголо. Потом взял плётку и так отчесал козу, что пустилась она  бежать от него со всех ног.    

И остался портной один-одинёшенек в своём доме. Стало ему  очень грустно и захотелось теперь вернуть своих сыновей, да никто не знал, куда  они девались.    

Старший из них поступил в обученье к одному столяру и учился  у него прилежно и старательно, и когда срок ему вышел и пришло время идти  странствовать и работу искать, подарил ему мастер столик, с виду совсем  неказистый, и сделан он был из простого дерева; но было у него одно свойство –  если поставить его и сказать: «Столик, накройся!» – то добрый столик тотчас  накрывался чистой маленькой скатертью, и стояли на нём тарелки, а рядом нож и  вилка, и столько вареного и жареного, сколько места хватало, да ещё большой  стакан красного вина искрился так, что сердце прямо радовалось.    

Вот молодой подмастерье и подумал: «Ну, этого-то мне,  пожалуй, на целую жизнь хватит!» – и, довольный и весёлый, отправился  странствовать по свету; и его мало огорчало, хороша ли, плоха ли гостиница и  можно ли там найти что поесть. Иногда он в неё и вовсе не заходил, а ставил  свой столик перед собой, где ему было любо, будь то в поле, в лесу или на лугу,  и говорил: «Столик, накройся!», и тотчас являлось всё, что его душе было  угодно.    

Наконец подумал он, что пора бы ему и домой к отцу  воротиться, – гнев у него, пожалуй, уже поостыл, а с таким столиком старик  примет его назад охотно. Но случилось так, что по пути домой забрёл он под  вечер в гостиницу, а гостей там было полным-полно. Они поздоровались с ним и  пригласили его присесть с ними вместе за стол и поужинать, а то трудно-де будет  ему здесь что-нибудь получить.    

– Нет, – ответил молодой столяр, – зачем я  буду вас ещё объедать, уж лучше вы будьте моими гостями.    

Посмеялись они и подумали, что он над ними шутит. Но он  поставил свой деревянный столик посреди комнаты и сказал: «Столик, накройся!» И  вмиг появились на нём кушанья, да такие вкусные, что подобных и сам хозяин  гостиницы не мог бы им предложить, и запах пищи приятно щекотал нос гостям.    

– Ну, давайте начнём, дорогие друзья, – сказал  столяр.    

И гости поняли его как должно и не заставили себя долго  упрашивать, подсели к столику, достали свои ножи и смело принялись за еду. И  что удивило их больше всего – это то, что когда они съедали одно кушанье, то  вмиг появлялось само собой на его место другое. А хозяин стоял в сторонке и всё  это видел; он не знал, что ему и сказать, и подумал: «Да, такого повара и мне в  хозяйстве неплохо бы иметь».    

Столяр и его гости веселились до самой поздней ночи и наконец  улеглись спать, а с ними и молодой подмастерье, а столик свой волшебный он  поставил к стене. Но хозяину гостиницы мысли о нём не давали покоя; он  вспомнил, что у него в кладовой стоит старый столик, точь-в-точь похожий на  этот, и он его принёс и тихонько подменил волшебный столик своим.    

На другое утро столяр уплатил деньги за ночлег, взял столик,  не подозревая, что его подменили, и отправился своим путём-дорогой дальше. К  полудню пришёл он к отцу, и тот встретил его с большой радостью.    

– Ну, дорогой сынок, чему же ты научился? –  спросил он его.    

– Стал я, батюшка, столяром.    

– Что ж, это хорошее ремесло, – ответил  старик, – а что ты принёс домой, что заработал во время странствий?    

– Батюшка, самое дорогое, что я принёс с собой, –  это вот этот столик.    

Осмотрел его портной со всех сторон и говорит:    

– Что ж, сделан-то он неважно, столик старый и плохой.    

– Но ведь это «столик-накройся», – ответил  сын, – если поставить его да сказать, чтоб он накрылся, то появятся на нём  тотчас самые прекрасные блюда, да ещё и вино, чтоб сердцу было веселей. Вы вот  пригласите всех родных и друзей, пусть попируют и попьют, – столик их всех  накормит.    

Вот собрались гости. Взял он свой столик, поставил его  посредине комнаты и говорит: «Столик, накройся!» Но столик даже и не пошевелился  и остался таким же пустым, как и всякий другой, который слов не понимает. Понял  тогда бедный подмастерье, что столик-то ему подменили, и стыдно стало ему, что  оказался он перед гостями лгуном.    

Посмеялись над ним родственники, и пришлось им не солоно хлебавши  домой возвращаться. Достал портной опять своё тряпьё и принялся снова за шитьё,  а сын поступил к мастеру на работу.    

Средний сын попал к мельнику и поступил к нему в обученье.  Когда ему вышел срок, мастер сказал:    

– Ты работал хорошо, и вот за это дарю я тебе осла не  простого, а особенного, – в упряжку он не годится и мешков тоже таскать не  станет.    

– Да на что же он мне тогда нужен? – спрашивает  молодой подмастерье.    

– Он золото выплёвывает, – ответил мельник, –  ежели поставить его на платок и сказать: «Бриклебрит!», то доброе животное  станет выплёвывать золотые и сзади и спереди.    

– Дело это хорошее, – сказал подмастерье,  поблагодарил мастера и отправился странствовать по свету. Когда он нуждался в  деньгах, то стоило ему только сказать своему ослу: «Бриклебрит!», и тотчас  сыпался дождь золотых, и одна была лишь работа – подымать их с земли.    

И куда ни приходил молодой мельник, подавали ему самое что  ни на есть лучшее и самое дорогое, ведь денег-то у него был полон кошелёк.    

Насмотрелся он всего на свете и подумал: «Что ж, надо бы,  пожалуй, теперь и отца проведать, если явиться к нему с золотым ослом, то он,  наверно, и гнев свой позабудет и встретит меня хорошо». И случилось так, что  попал он в ту же самую гостиницу, в которой его брату подменили столик. Он вёл  своего осла под уздцы, и хозяин хотел было взять у него осла и привязать его к  стойлу, но молодой подмастерье сказал:    

– Вы, пожалуйста, не трудитесь, своего серого я уж сам  отведу в стойло и сам привяжу, я должен знать, где он будет находиться.    

Хозяину это показалось странным; он подумал, что у того, кто  должен сам ухаживать за своим ослом, денег-то, пожалуй, не очень густо; но  когда незнакомец сунул руку в карман и достал оттуда два золотых и велел дать  ему поесть чего получше, то хозяин от удивления глаза вытаращил, побежал и  достал самое лучшее, что у него было.    

После обеда гость спросил, сколько он должен заплатить; ну,  тут уж хозяин мелу не пожалел, подсчитал вдвое больше, чем следует, и сказал,  что надо доложить ещё два золотых. Сунул подмастерье руку в карман, а золота в  нём больше не оказалось.    

– Хозяин, вы подождите маленько, – сказал  он, – я пойду и принесу вам золотые, – и взял с собою скатерть.    

Хозяин не знал, что бы это должно значить; стало ему  любопытно, и он пробрался следом за гостем, и когда тот закрыл двери конюшни на  засов, стал он подглядывать в щёлку. Гость разостлал под ослом платок, крикнул:  «Бриклебрит!» – и вмиг посыпалось золото из осла и сзади и спереди, и нападало  его на землю немало.    

– Вот она чертовщина какая! – сказал хозяин. –  Да ведь это всё новенькие дукаты! Таких и целый кошелёк бы неплохо!    

Гость оплатил свой трактирный счёт и улёгся спать. А хозяин  пробрался ночью на конюшню, вывел оттуда монетных дел мастера, а на его место  привязал другого осла.    

На другое утро, только стало светать, отправился подмастерье  дальше со своим ослом, думая, что это и есть его золотой осёл. К полудню явился  он к своему отцу; тот очень ему обрадовался и принял его ласково.    

– Ну, скажи, сынок, что ж из тебя вышло? – спросил  старик.    

– Стал я мельником, милый батюшка, – ответил он.    

– А что же принёс ты домой из своих странствий?    

– Да вот одного лишь осла.    

– Ослов-то и здесь достаточно, – заметил  отец, – лучше бы ты привёл хорошую козу.    

– Так-то оно так, – ответил сын, – но ведь  это осёл не простой, а золотой, – скажу я ему: «Бриклебрит!», и навалит он  вам на платок целую кучу золота. Вот созовите родных, я всех их сделаю  богачами.    

– Это дело подходящее, – сказал портной, –  теперь незачем мне будет с иглой мучиться, – и побежал тотчас сам и созвал  всех родичей в гости. Собрались гости, и вот просит мельник очистить место,  расстилает свой платок и приводит осла в комнату.    

– Теперь смотрите, – сказал он и крикнул:  «Бриклебрит!», но было то не золото, что на пол упало; и стало всем ясно, что  этот осёл искусству такому не обучен; да оно и верно, что не всякий осёл на это  способен бывает.    

У бедного мельника лицо так и вытянулось; он понял, что его  обманули; и стал он просить у родных прощенья, что придётся им домой  возвращаться такими же бедными, как и раньше. И ничего больше не оставалось,  как взяться старику опять за свою иглу, а подмастерью поступить на работу к  мельнику.    

Младший брат попал в обучение к одному токарю, а ремесло это  тонкое, вот и пришлось ему дольше всех учиться. Но братья написали ему письмо и  сообщили, какая беда с ними приключилась и как в самый последний вечер хозяин  гостиницы украл у них их волшебные вещи.    

Вот обучился токарь своему ремеслу, и настала пора ему  странствовать, работу искать, и подарил ему мастер за хорошее поведение мешок и  сказал:    

– А лежит в этом мешке дубинка.    

– Ну, мешок-то я могу положить себе на плечи, он может  мне, пожалуй, и пригодиться, но дубинка на что? От неё только тяжесть одна.    

– А вот я тебе объясню, – ответил мастер: – ежели  тебя кто обидит, то стоит тебе только сказать: «Дубинка, из мешка!» – и тотчас  выскочит она и бросится на людей и станет так весело по их спинам отплясывать,  что целую неделю им нельзя будет ни двинуться, ни пошевельнуться; и не  остановится она до тех пор, пока ты не скажешь: «Дубинка, в мешок!»    

Поблагодарил подмастерье своего хозяина, повесил мешок за  плечи, и если кто-либо подходил к нему близко, собираясь на него напасть, то он  говорил: «Дубинка, из мешка!» – и мигом дубинка выскакивала и начинала у одного  за другим кафтан или куртку на спине выколачивать, да не ожидая, пока её тот  снимет; и так она это делала проворно, что не успеет один и оглянуться, как тут  черёд и другому подходит.    

Пришёл молодой токарь под вечер в ту самую гостиницу, где  братьев его обманули. Положил свой мешок на стол и стал рассказывать про всякие  диковины, которые ему пришлось повидать на свете.    

– Да, – сказал он, – бывают этакие  столики-самобранки, а бывают ещё и ослы золотые и всякая всячина; вещи-то они  хорошие, что и говорить, смеяться над этим не приходится, но всё это ничего не  стоит перед богатством, что удалось мне добыть, а лежит оно у меня в мешке.    

Тут хозяин и навострил уши: «Что же оно может быть  такое? – подумал он. – Должно быть, мешок полон драгоценных камней.  Неплохо бы мне и его заполучить, ведь хорошее-то случается всегда трижды».    

Вот подошло время ложиться спать, и завалился гость на  скамью и положил себе под голову свой мешок вместо подушки. Хозяин, решив, что  гость спит глубоким сном, подошёл к нему, ухватился за мешок и ну его тащить  тайком да поосторожней, чтоб подменить его другим.    

А токарь только этого и ждал; только хозяин хотел было мешок  вытащить, токарь крикнул: «Дубинка, из мешка!» И как выскочит дубинка, да прямо  на хозяина и здорово-таки намяла ему бока. Стал хозяин просить пощады, но чем  громче кричал он, тем сильнее, да ещё в такт, колотила дубинка его по спине,  пока, наконец, не упал он без чувств наземь.    

И сказал тогда токарь:    

– Если ты не вернёшь «столика-накройся» и золотого  осла, то дубинка начнёт плясать снова.    

– Ой, нет! – застонал еле слышно хозяин. – Я  всё охотно верну назад, скажи только своему домовому, чтобы он убрался опять в  мешок.    

И ответил ему подмастерье:    

– Ладно, я тебя помилую, но смотри, берегись!    

Он крикнул: «Дубинка, в мешок!» – и дубинка оставила хозяина  в покое.    

На другое утро отправился токарь со «столиком-накройся» и  золотым ослом домой к своему отцу. Обрадовался портной, увидев снова своего  сына, и спросил его тоже, чему он в чужих краях научился.    

– Дорогой батюшка, – ответил тот, – я токарем  сделался.    

– Это тонкое ремесло, – сказал отец, – ну, а  что же принёс ты с собой из странствий?    

– Дорогую вещицу, милый батюшка, – ответил  сын, – дубинку в мешке.    

– Что? – закричал отец. – Дубинку? Стоило ещё  трудиться! Да ведь её же можно из каждого дерева вытесать.    

– Да, но, пожалуй, не такую, милый батюшка; стоит мне  только сказать ей: «Дубинка, из мешка!», и вмиг выскочит она и заставит того,  кто плохо со мной обращается, так заплясать, что на земле лежать будет да  просить о пощаде. Вот видите, благодаря этой дубинке я вернул назад и столик и  золотого осла, который отнял вороватый хозяин гостиницы у моих братьев. Теперь  позовите их обоих и пригласите всех родных, я всех досыта и угощу, и напою, и  полные карманы им золотом набью.    

Старик-портной не поверил было тому, однако ж созвал всю  родню. Вот разостлал токарь в комнате платок, привёл золотого осла и сказал  своему брату:    

– Ну, милый братец, поговори-ка с ним.    

И сказал мельник: «Бриклебрит!» – и тотчас стали падать на  платок дождём червонцы; и осёл делал это до тех пор, пока у всех золота стало  столько, что его еле можно было дотащить.    

(А по тебе видать, что и ты не прочь был бы там побывать!)    

Потом токарь принёс столик и сказал:    

– Ну, братец, поговори-ка ты с ним.    

И только столяр вымолвил: «Столик, накройся!», – он уже  и скатертью был покрыт, и весь богато уставлен самыми прекрасными блюдами.    

Тут начался пир, – и не было за всю жизнь у портного в  доме такого обеда, и вся родня засиделась до самой поздней ночи, и все были  веселы и довольны.    

И запер портной в свой шкаф иглу и нитки, аршин и утюг и  стал жить да поживать вместе со своими сыновьями в радости и в богатстве.    

– Ну, а куда же девалась коза, что была причиной тому,  что прогнал портной из дому своих сыновей?    

– Это я тебе сейчас расскажу. Стыдно ей стало, что  бритая у неё голова, вот и забежала она в лисью нору да там и спряталась.  Вернулась лиса домой, видит – поблёскивают в темноте ей навстречу два больших  глаза, – испугалась она и убежала. Встретился ей по дороге медведь, видит,  что лиса в большом смущенье, и спрашивает у неё:    

– Что это с тобой, лисичка-сестричка, чего это у тебя  такой испуганный вид?    

– Ох, – отвечает рыжая, – страшный зверь  засел у меня в норе и таращит на меня огненные глазища.    

– Да мы его враз выгоним, – говорит медведь, и  пошёл с ней к норе и заглянул туда; но как увидел огненные глазища, тут страх  на него и напал: что тут со страшным зверем поделаешь? И давай медведь из норы  ходу. Тут повстречалась ему пчела; заметила она, что медведю как-то не по себе,  и спрашивает:    

– Медведь, чего это у тебя вид такой мрачный, куда  девалась твоя весёлость?    

– Тебе-то хорошо рассуждать, – ответил  медведь, – а вот у лисы в доме засел страшный зверь, глаза выпучил, и  выгнать его мы никак не в силах.    

И сказала пчела:    

– Жаль мне тебя, медведь; хоть я существо слабое и  бедное и вы на меня и глядеть не хотите, но я всё-таки могу вам помочь.    

И она влетела в лисью нору, села козе на бритую голову и так  больно её ужалила, что та так и подпрыгнула, да как закричит: «Ме-ме!» и как  угорелая выскочила оттуда. И никто до сих пор так и не знает, куда она  забежала.    

 37. Мальчик-с-пальчик    

     

Жил когда-то на свете крестьянин-бедняк. Сидел он раз  вечером у печки и разгребал жар, а жена сидела и пряла. Вот и говорит он жене:    

– Как жаль, что нет у нас детей. Уж так у нас тихо, а  вон в других домах, погляди, как шумно да весело.    

– Да, – ответила жена и вздохнула, – если бы  был у нас хоть один, даже такой маленький, как мизинец, и то я была бы  довольна. И как бы мы его любили!    

И вот случилось, что жена забеременела и спустя семь месяцев  родила ребёнка, и был он здоровый и сложён хорошо, но ростом был всего с палец.  И они сказали:    

– Вот так оно и случилось, как мы хотели: дитятко наше  мы будем любить, – и назвали его за его рост Мальчик-с-пальчик.    

Они хорошо его кормили, но ребёнок всё не рос и не рос и  оставался таким же, как и родился; но глаза были у него умные, и вскоре он  показал себя понятливым и прилежным, и всё, что он ни делал, ему удавалось.    

Собрался раз крестьянин в лес дрова рубить и сказал про  себя: «Хорошо, если б кто приехал за дровами с повозкой».    

– Батюшка, – говорит Мальчик-с-пальчик, –  повозку я привезу, уж ты на меня положись, и доставлю её в лес как раз вовремя.    

– Да как же ты с этим делом управишься, ведь ты слишком  мал, чтоб лошадью править?    

– Это, батюшка, ничего! Если мать запряжёт, то я  заберусь лошади в ухо и буду кричать ей, куда ей следует ехать.    

– Ладно, – ответил отец, – один раз, пожалуй,  попробуем.    

Пришло время, запрягла мать лошадь и посадила  Мальчика-с-пальчик лошади в ухо, и стал мальчонка покрикивать, куда ей ехать:  «Но! но! Левей, правей!»    

Всё шло как следует, словно у опытного кучера, и повозка  ехала верной дорогой прямо в лес. И случилось, что на повороте, когда  Мальчик-с-пальчик крикнул: «Левей, левей!», показалось навстречу двое  незнакомцев.    

– Глянь, – сказал один из них, – что это  такое? Едет повозка, возница на лошадь покрикивает, а самого его не видать.    

– Тут что-то неспроста, – заметил другой, –  давай-ка пойдём вслед за повозкой и посмотрим, где она остановится.    

Но повозка всё ехала дальше в глубь леса и прямёхонько туда,  где рубили деревья. Увидал Мальчик-с-пальчик отца и говорит ему:    

– Вот, батюшка, я и приехал с повозкой. А теперь ты  меня сними и спусти на землю.    

Взял отец левой рукой лошадь под уздцы, а правой достал из  лошадиного уха своего сыночка, который и уселся весело на былинку.    

Увидели двое незнакомцев Мальчика-с-пальчик и не знали, что  и сказать им от удивленья. Отвёл один другого в сторону и говорит:    

– Послушай, этот малышка мог бы нам принести счастье,  мы бы показывали его в большом городе за деньги, – давай-ка купим его.    

Они подошли к крестьянину и говорят:    

– Продай нам своего маленького человечка, ему у нас  будет неплохо.    

– Нет, – говорит крестьянин, – это мой  любимец, и я ни за какое золото на свете его не продам.    

Но Мальчик-с-пальчик услыхал, что его покупают, взобрался по  складкам платья к отцу на плечи и стал нашёптывать ему на ухо:    

– Батюшка, ты меня продай, а назад я уж к тебе вернусь.    

И вот продал его отец за большие деньги двум незнакомцам.    

– А куда тебя посадить? – спросили они малютку.    

– Да уж посадите меня на поля вашей шляпы, там мне  можно будет прогуливаться и рассматривать окрестности, я оттуда не упаду.    

Они исполнили его желанье. Мальчик-с-пальчик попрощался с  отцом, и они двинулись в путь-дорогу.    

Так шли они некоторое время, а тут стало уже смеркаться, вот  и говорит малютка:    

– Спустите меня вниз по надобности.    

– Да оставайся там наверху, – сказал человек, на  голове у которого он сидел, – это ничего, от птиц тоже иной раз попадает.    

– Нет, – ответил Мальчик-с-пальчик, – я уж  знаю, как надо себя вести, скорей спустите меня вниз.    

Снял человек шляпу и посадил малютку на придорожное поле.  Тут он прыгнул и стал пробираться между комьями земли, приметил мышиную норку и  вдруг скользнул в неё.    

– До свиданья, господа, до свиданья, ступайте себе  домой без меня, – крикнул он им из норки и стал над ними смеяться.    

Подбежали те к мышиной норе, стали тыкать в неё палками, но  напрасно, – Мальчик-с-пальчик заползал всё глубже и глубже, а становилось  уже темно, и пришлось им воротиться домой с досадой да с пустою сумой.