1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 
     
     
      
Где грош и то поставлен на кон,
      
Ведь вся земная красота
      
Не признает бумажных знаков
      
И кровь меняет на металл.
     
     
      
Свой рубль, волшебный, неразменный,
      
Я бросил в эту же игру,
      
Чтоб заползти вполне нетленным
      
В любую снежную нору.
     
    
   
   
    
     
Старинной каменной скульптурой
    
    
     
      
Старинной каменной скульптурой
      
Лес окружен со всех сторон.
      
В деревьев голых арматуру
      
Прольется воздух как бетон.
     
     
      
За тучу, прямо в поднебесье,
      
Зацепит месяца багор,
      
И все застынет в дикой смеси
      
Земли и неба, туч и гор.
     
     
      
И мы глядим на ту картину,
      
Пока глаза не заболят.
      
Она нам кажется рутиной,
      
Рутиной сказок и баллад.
     
    
   
   
    
     
Все так. Но не об этом речь
    
    
     
      
Все так. Но не об этом речь,
      
Что больно навзничь в камни лечь.
      
Ведь успокоится любой
      
Сближеньем с далью голубой.
     
     
      
Но, прячась за моей спиной,
      
Лежит и дышит шар земной,
      
Наивно веря целый день
      
В мою спасительную тень.
     
     
      
Как будто все его грехи
      
Я мог бы выплакать в стихи
      
И исповедался бы сам
      
Самолюбивым небесам.
     
     
      
Он знает хорошо, что я —
      
Не только искренность моя.
      
Слова чужие, как свои,
      
Я повторяю в забытьи.
      
Он знает, что не так, как с ним, —
      
Мы проще с небом говорим…
     
    
   
  
  
   
    
СУМКА ПОЧТАЛЬОНА
   
   
    
     
В часы ночные, ледяные
    
    
     
      
В часы ночные, ледяные,
      
Осатанев от маеты,
      
Я брошу в небо позывные
      
Семидесятой широты.
     
     
      
Пускай геолог бородатый,
      
Оттаяв циркуль на костре,
      
Скрестит мои координаты
      
На заколдованной горе,
     
     
      
Где, как Тангейзер у Венеры,
      
Плененный снежной наготой,
      
Я двадцать лет живу в пещере,
      
Горя единственной мечтой,
     
     
      
Что, вырываясь на свободу
      
И сдвинув плечи, как Самсон,
      
Обрушу каменные своды
      
На многолетний этот сон.
     
    
   
   
    
     
Я коснулся сказки
    
    
     
      
Я коснулся сказки
      
Сказка умерла,
      
Ей людская ласка
      
Гибелью была.
     
     
      
Мотыльком в метели
      
Пряталась она,
      
На свету летела
      
Около окна.
     
     
      
Хлопья снега были
      
Вроде мотыльков,
      
Пущенных на крыльях
      
С низких облаков.
     
     
      
Выйду в дали снежные,
      
Слезы по лицу.
      
Сдую с пальцев нежную
      
Белую пыльцу.
     
    
   
   
    
     
Память скрыла столько зла
    
    
     
      
Память скрыла столько зла
      
Без числа и меры.
      
Всю-то жизнь лгала, лгала.
      
Нет ей больше веры.
     
     
      
Может, нет ни городов,
      
Ни садов зеленых,
      
И жива лишь сила льдов
      
И морей соленых.
     
     
      
Может, мир — одни снега,
      
Звездная дорога.
      
Может, мир — одна тайга
      
В пониманье Бога.
     
    
   
   
    
     
Как Архимед, ловящий на песке
    
    
     
      
Как Архимед, ловящий на песке
      
Стремительную тень воображенья,
      
На смятом, на изорванном листке,
      
Последнее черчу стихотворенье.
     
     
      
Я знаю сам, что это не игра,
      
Что это смерть… Но я и жизни ради,
      
Как Архимед, не выроню пера,
      
Не скомкаю развернутой тетради.
     
    
   
   
    
     
Атомная поэма[11]
    
    Вступление
    
     
      
Хрустели кости у кустов,
      
И пепел листьев и цветов
      
Посеребрил округу.
     
     
      
А то, что не пошло на слом,
      
Толкало ветром и огнем
      
В объятия друг другу.
     
     
      
Мне даже в детстве было жаль
      
Лесную выжженную даль,
      
И черный след пожара
     
     
      
Всегда тревожит сердце мне.
      
Причиной может быть вполне
      
Сердечного удара.
     
     
      
Когда деревья-мертвецы
      
Переплетались, как борцы
      
На цирковой арене,
     
     
      
Под черным шелковым трико
      
Их мышцы вздыбились клубком,
      
Застыв в оцепененье.
     
     
      
А вечер был недалеко,
      
Сливал парное молоко,
      
Лечил бальзамом раны.
     
     
      
И слой за слоем марлю клал
      
И вместо белых одеял
      
Закутывал туманом.
     
     
      
Мне все казалось, что они
      
Еще вернутся в наши дни
      
Со всей зеленой силой.
     
     
      
Что это только миг, момент,
      
Они стоят, как монумент,
      
На собственной могиле,
     
     
      
Что глубоко в земле, в корнях
      
Живет мечта о новых днях,
      
Густеют жизни соки.
     
     
      
И вновь в лесу, что был сожжен,
      
Сомкнутся изумруды крон,
      
Поднявшихся высоко.
     
    
    I
    
     
      
Ведь взрослому еще слышней
      
Шуршанье уходящих дней —
      
Листочков календарных,
     
     
      
Все ярче боль его замет,
      
Все безотвязней полубред
      
Его ночей угарных.
     
     
      
А боль? Что делать нынче с ней?
      
Обличье мира все грозней.
      
Научные разгадки
     
     
      
Одну лишь смерть земле несут,
      
Как будто близок Страшный Суд
      
И надо бросить прятки.
     
     
      
И от ковчеговых кают
      
Ракеты мало отстают
      
В своем стремленье к звездам.
     
     
      
И каждый отыскать бы рад
      
На Бетельгейзе Арарат,
      
Пока еще не поздно.
     
     
      
Он там причалит на ночлег
      
Свой обтекаемый ковчег,
      
И, слезы вытирая,
     
     
      
Там перед новою луной
      
Протянет руки новый Ной,
      
Избавленный от рая,
     
     
      
И дунет в чуткую зурну,
      
И дернет тонкую струну,
      
Дрожащую в миноре,
     
     
      
И при звездах и при луне
      
На ближней радиоволне
      
Он запоет про горе.
     
     
      
И, перемножив ширину
      
Площадки звездной на длину,
      
В уме расчет прикинув,
     
     
      
Он снова вспомнит старину
      
И пожалеет ту страну,
      
Которую покинул…
     
    
    II
    
     
      
Исчезли, верно, без следа
      
И сказкой кажутся года
      
И выглядят, как небыль,
     
     
      
Когда хватало хлеба всем,
      
Когда подобных странных тем
      
Не выносило небо.
     
     
      
Когда усталыми людьми,
      
Как на работе лошадьми,
      
Не управляли плетью,
     
     
      
Когда в сырой рассветной мгле
      
Не видно было на земле
      
Двадцатого столетья.
     
     
      
Когда так много было Мекк
      
И человека человек
      
Назвать пытался братом,
     
     
      
Когда не чествовалась лесть
      
И не растаптывалась честь,
      
Не расщеплялся атом.
     
    
    III
    
     
      
То расщепленное ядро
      
Нам мира вывернет нутро
      
Гремучую природу.
     
     
      
Отяжелевшая вода,
      
Мутясь, откроет без труда
      
Значенье водорода.
     
     
      
Липучей зелени листок,
      
Прозрачный розы лепесток —
      
Они — как взрыв — в засаде.
     
     
      
И, приподняв покров земной,
      
Мир предстает передо мной
      
Артиллерийским складом.
     
     
      
Мы лишь теперь понять могли
      
Все лицемерие земли,
      
Коварство минерала.
     
     
      
И облака, и чернозем,
      
Что мы материей зовем, —
      
Все стало матерьялом
     
     
      
Убийства, крови и угроз,
      
И кажутся разряды гроз
      
Ребяческой игрушкой.
     
     
      
И на опушке в тишине
      
Нам можно сравнивать вполне
      
С любой хлопушкой пушку.
     
     
      
Мир в существе своем хранит
      
Завороженный динамит,
      
В цветах таится злоба,
     
     
      
И наша сонная сирень
      
Преодолеет сон и лень
      
И доведет до гроба.
     
     
      
И содрогнется шар земной,
      
И будет тесно под луной,
      
И задрожит сейсмолог.
     
     
      
К виску приблизит пистолет,
      
И Новый грохнется Завет
      
На землю с книжных полок.
     
    
    IV
    
     
      
В масштабе малом иногда
      
Показывала нам вода
      
Капризы половодья.
     
     
      
Сметая зданья и леса,
      
Их возносила в небеса,
      
В небесные угодья.
     
     
      
Но это были пустяки,
      
Годились только на стихи.
      
И бедный Всадник Медный,
     
     
      
Когда покинул пьедестал,
      
Внезапно сам от страха стал
      
Зеленовато-бледный.
     
     
      
Когда же нам концерт давал
      
Какой-нибудь девятый вал —
      
Подобье преисподней,
     
     
      
То только на морской волне,
      
Вдруг устремившийся к луне
      
И к милости Господней.
     
     
      
Без уваженья к сединам
      
Подчас взрывало сердце нам
      
Отвергнутой любовью.
     
     
      
Мы покупали пистолет
      
И завещали наш скелет
      
На доброе здоровье
     
     
      
В анатомический музей,
      
А для романтиков-друзей
      
На пепельницу череп.
     
     
      
И с честной горечью в крови
      
Мы умирали от любви,
      
Какой теперь не верят…
     
     
      
Но эти выпады реки
      
Бывали слабы и мелки
      
И зачастую личны.
     
     
      
Такая ж сила, как любовь,
      
Не часто проливала кровь,
      
Удержана приличьем.
     
    
    V
    
     
      
Что принимал я сорок лет
      
Лишь за черемуховый цвет,
      
За вербные початки —
     
     
      
Все нынче лезет в арсенал —
      
Вполне военный матерьял —
      
Подобие взрывчатки.
     
     
      
И это страшное сырье
      
В мое ворвалось бытие
      
В зловещей смертной маске,
     
     
      
Готово убивать и мстить,
      
Готово силой рот закрыть
      
Состарившейся сказке.
     
     
      
Но я не знаю, как мне жить,
      
И я не знаю, как мне быть:
      
Травиться иль опиться,
     
     
      
Когда ядро в любом цветке,
      
В любом точеном лепестке
      
Готово расщепиться.
     
    
    VI
    
     
      
У нас отнимут желтый клен,
      
У нас отнимут горный склон
      
И капли дождевые.
     
     
      
Мы больше не поверим им,
      
Мы с недоверием глядим.
      
Ведь мы еще живые.
     
     
      
Мы ищем в мире для себя,
      
Чему бы верили, любя,
      
И наших глаз опорой
     
     
      
Не будут лилий лепестки
      
И сжатые в руках реки
      
Задумчивые горы.
     
     
      
Но нам оставят пульс планет,
      
Мерцающий небесный свет,
      
Почти что невесомый,
     
     
      
Давленье солнца и луны,
      
Всю тяжесть звездной тишины,
      
Так хорошо знакомой.
     
     
      
Мы ощущали ярче всех
      
Значенье этих светлых вех,
      
Их странное давленье.
     
     
      
И потому для наших мук
      
Оставят только свет и звук
      
До светопреставленья
     
     
      
Ведь даже в тысячу веков
      
Нам не исчерпать всех стихов,
      
Просящихся на перья.
     
     
      
И, потеряв привычный мир,
      
Мы требуем для арф и лир
      
Особого доверья.
     
    
    VII
    
     
      
Все то, что знал любой поэт
      
Назад тому пять тысяч лет,
      
Теперь ученый-физик,
     
     
      
Едва не выбившись из сил,
      
Лабораторно воскресил,
      
Снабдил научной визой.
     
     
      
Ему медали и венки,
      
Забыты древние стихи,
      
Овидия прозренье,
     
     
      
Что удивить могло бы свет,
      
Как мог вместить его поэт
      
В одно стихотворенье.
     
     
      
И слишком страшно вспоминать,
      
Как доводилось умирать
      
Чудесным тем провидцам.
     
     
      
Их отправляли много раз
      
Кончать пророческий рассказ
      
В тюрьму или в больницу.
     
     
      
И в наши дни науке дан,
      
Подсказан гениальный план
      
Каким-нибудь Гомером.
     
     
      
И озаряют сразу, вдруг,
      
Путь положительных наук
      
Его стихи и вера,
     
     
      
Его могущество и власть,
      
Которым сроду не пропасть,
      
Навек не размельчиться,
     
     
      
Хотя бы все, что под рукой,
      
Дыша и злобой и тоской,
      
Желало б расщепиться.
     
    
    VIII
    
     
      
И раньше Божия рука
      
Карала мерзости греха,
      
Гнала из рая Еву.
     
     
      
И даже землю сплющил Бог,
      
Когда Он удержать не мог
      
Прорвавшегося гнева.
     
     
      
Быть может, у природы есть
      
Желанье с нами счеты свесть
      
В физическом явленье
     
     
      
За безнаказанность убийц,
      
За всемогущество тупиц
      
И за души растленье.
     
     
      
За всю людскую ложь, обман,
      
Природа мстить любой из стран
      
Уже давно готова.
     
     
      
За их поруганную честь
      
Готовит атомную месть,
      
Не говоря ни слова.