1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 
Свод небес зелено-бледный,      

Скука, холод и гранит —      

Всё же мне вас жаль немножко,      

Потому что здесь порой      

Ходит маленькая ножка,      

Вьется локон золотой.      

       

       

      

       

       * * *      

       

Если в жизни поднебесной      

Существует дух прелестный,      

То тебе подобен он;      

Я скажу тебе резон:      

Невозможно!      

       

       * * *      

       

Amour, exil —[48]      

       

Какая гиль!      

       

       * * *      

       

Не смею вам стихи Баркова      

Благопристойно перевесть,      

И даже имени такого      

Не смею громко произнесть!      

       

       * * *      

       

Когда, стройна и светлоока,       

Передо мной стоит она…       

Я мыслю: "в день Ильи-пророка      

Она была разведена!"      

       

       * * *      

       

Вези, вези, не жалей,      

Со мной ехать веселей.      

       

—      

       

Мне изюм      

Нейдет на ум,      

Цуккерброд      

Не лезет в рот,      

Пастила нехороша      

Без тебя, моя душа.      

       

       

       

       

Усердно помолившись богу,      

Лицею прокричав ура,       

Прощайте, братцы: мне в дорогу,      

А вам в постель уже пора.      

       

       * * *      

       

Уродился я, бедный недоносок,      

С глупых лет брожу я сиротою;      

Недорослем меня бедного женили;      

Новая семья не полюбила;      

Сударыня жена не приласкала.      

       

       * * *      

       

В прохладе сладостной фонтанов      

И стен, обрызганных кругом,      

Поэт бывало тешил ханов      

Стихов гремучим жемчугом.      

       

На нити праздного веселья      

Низал он хитрою       

Прозрачной лести ожерелья      

И четки мудрости златой.      

       

[Любили] Крым сыны Саади,      

Порой восточный [краснобай]      

Здесь развивал [свои] тетради      

И удивлял Бахчисарай.      

       

Его рассказы [расстилались],      

Как эриванские ковры,      

[И ими] ярко [украшались]      

Гиреев ханские [пиры].      

       

Но ни один волшебник [милый],      

Владетель умственных даров,      

Не вымышлял с такою силой,      

Так хитро сказок и стихов,      

       

Как прозорливый  [крылатый]      

Поэт той чудной стороны,      

Где мужи грозны и косматы,      

А жены гуриям равны.      

       

 Клеопатра      

       

       

Чертог сиял. Гремели хором      

Певцы при звуке флейт и лир.      

Царица голосом и взором      

Свой пышный оживляла пир;      

Сердца неслись к ее престолу,      

Но вдруг над чашей золотой      

Она задумалась и долу      

Поникла дивною главой…      

       

И пышный пир как будто дремлет:      

Безмолвны гости. Хор молчит.      

Но вновь она чело подъемлет      

И с видом ясным говорит:      

– В моей любви для вас   блаженство.      

Блаженство можно вам купить…      

Внемлите ж мне: могу равенство      

Меж нами я восстановить.      

Кто к торгу страстному приступит?      

Свою любовь я продаю;      

Скажите: кто меж вами купит      

Ценою жизни ночь мою? —      

       

Рекла – и ужас всех объемлет,      

И страстью дрогнули сердца.      

Она смущенный ропот внемлет      

С холодной дерзостью лица,      

И взор презрительный обводит      

Кругом поклонников своих…      

Вдруг из толпы один выходит,      

Вослед за ним и два других.      

Смела их поступь; ясны очи;      

Навстречу им она встает;      

Свершилось: куплены три ночи,      

И ложе смерти их зовет.      

       

—      

       

Благословенные жрецами,      

Теперь из урны роковой      

Пред неподвижными гостями      

Выходят жребии чредой.      

И первый – Флавий, воин смелый,      

В дружинах римских поседелый;      

Снести не мог он от жены      

Высокомерного презренья;      

Он принял вызов наслажденья,      

Как принимал во дни войны      

Он вызов ярого сраженья.      

За ним Критон, младой мудрец,      

Рожденный в рощах Эпикура,      

Критон, поклонник и певец      

Харит, Киприды и Амура.      

Любезный сердцу и очам,      

Как вешний цвет едва развитый,      

Последний имени векам      

Не передал. Его ланиты      

Пух первый нежно отенял;      

Восторг в очах его сиял;      

Страстей неопытная сила      

Кипела в сердце молодом…      

И грустный взор остановила      

Царица гордая на нем.      

       

—      

       

– Клянусь, о матерь наслаждений,      

Тебе неслыханно служу,      

На ложе страстных искушений      

Простой наемницей всхожу.      

Внемли же, мощная Киприда,      

И вы, подземные цари,      

О боги грозного Аида,      

Клянусь – до утренней зари      

Моих властителей желанья      

Я сладострастно утомлю      

И всеми тайнами лобзанья      

И дивной негой утолю.      

Но только утренней порфирой      

Аврора вечная блеснет,      

Клянусь – под смертною секирой      

Глава счастливцев отпадет.      

       

—      

       

И вот уже сокрылся день.      

Восходит месяц златорогий.      

Александрийские чертоги      

Покрыла сладостная тень.      

Фонтаны бьют, горят лампады,      

Курится легкий фимиам,      

И сладострастные прохлады      

Земным готовятся богам.      

В роскошном сумрачном покое,      

Средь обольстительных чудес,      

Под сенью пурпурных завес,      

Блистает ложе золотое.      

       

 Анчар.[49]      

       

       

В пустыне чахлой и скупой,      

На почве, зноем раскаленной,      

Анчар, как грозный часовой,      

Стоит – один во всей вселенной.      

       

Природа жаждущих степей      

Его в день гнева породила,      

И зелень мертвую ветвей      

И корни ядом напоила.      

       

Яд каплет сквозь его кору,      

К полудню растопясь от зною,      

И застывает ввечеру      

Густой прозрачною смолою.      

       

К нему и птица не летит      

И тигр нейдет – лишь вихорь черный      

На древо смерти набежит      

И мчится прочь уже тлетворный.      

       

И если туча оросит,      

Блуждая, лист его дремучий,      

С его ветвей уж ядовит      

Стекает дождь в песок горючий.      

       

Но человека человек      

Послал к анчару властным взглядом,      

И тот послушно в путь потек      

И к утру возвратился с ядом.      

       

Принес он смертную смолу      

Да ветвь с увядшими листами,      

И пот по бледному челу      

Струился хладными ручьями;      

       

Принес – и ослабел и лег      

Под сводом шалаша на лыки,      

И умер бедный раб у ног      

Непобедимого владыки.      

       

А князь тем ядом напитал      

Свои послушливые стрелы,      

И с ними гибель разослал      

К соседям в чуждые пределы.      

       

       

Ответ Катенину      

       

       

Напрасно, пламенный поэт,      

Свой чудный кубок мне подносишь      

И выпить за здоровье просишь:      

Не пью, любезный мой сосед!       

Товарищ милый, но лукавый,      

Твой кубок полон не вином,      

Но упоительной отравой:      

Он заманит меня потом      

Тебе во след опять за славой.      

Не так ли опытный гусар,      

Вербуя рекрута, подносит      

Ему веселый Вакха дар,      

Пока воинственный угар      

Его на месте не подкосит?      

Я сам служивый – мне домой      

Пора убраться на покой.      

Останься ты в строях Парнасса;      

Пред делом кубок наливай      

И лавр Корнеля или Тасса      

Один с похмелья пожинай.      

       

 Ответ А. И. Готовцевой      

       

       

И недоверчиво и жадно      

Смотрю я на твои цветы.      

Кто, строгий стоик, примет хладно      

Привет харит и красоты?      

Горжуся им – но и робею;      

Твой недосказанный упрек      

Я разгадать вполне не смею.      

Твой гнев ужели я навлек?      

О сколько б мук себе готовил      

Красавиц ветреный зоил,      

Когда б предательски злословил      

Сей пол, которому служил!      

Любви безумством и волненьем      

Наказан был бы он; а ты      

Была всегда б опроверженьем      

Его печальной клеветы.      

       

       

Цветок      

       

       

Цветок засохший, безуханный,      

Забытый в книге вижу я;      

И вот уже мечтою странной      

Душа наполнилась моя:      

       

Где цвел? когда? какой весною?      

И долго ль цвел? и сорван кем,      

Чужой, знакомой ли рукою?      

И положен сюда зачем?      

       

На память нежного ль свиданья,      

Или разлуки роковой,      

Иль одинокого гулянья      

В тиши полей, в тени лесной?      

       

И жив ли тот, и та жива ли?      

И нынче где их уголок?      

Или уже они увяли,      

Как сей неведомый цветок?      

       

       * * *      

       

Брадатый староста Авдей      

С поклоном барыне своей      

Заместо красного яичка      

Поднес ученого скворца.      

Известно вам: такая птичка      

Умней иного мудреца.      

Скворец, [надувшись] величаво,      

Вздыхал о царствии небес      

И приговаривал картаво:      

«Хр в   Хр в!»      

       

       * * *      

       

За Netty[50]      

сердцем я летаю      

В Твери, в Москве —      

И      

R и О[51]      

       

позабываю      

Для      

N и W.[52]      

       

       * * *      

       

Как быстро в поле, вкруг открытом,      

Подкован вновь, мой конь бежит!      

Как звонко под его копытом      

Земля промерзлая звучит!      

Полезен русскому здоровью      

Наш укрепительный мороз:      

Ланиты, ярче вешних роз,      

Играют холодом и кровью.      

       

Печальны лес и дол завялый,      

Проглянет день – и уж темно,      

И, будто путник запоздалый,      

Стучится буря к нам в окно…      

       

 Поэт и толпа      

       

Procul este, profani.[53]      

       

       

Поэт по лире вдохновенной      

Рукой рассеянной бряцал.      

Он пел – а хладный и надменный      

Кругом народ непосвященный      

Ему бессмысленно внимал.      

       

И толковала чернь тупая:      

"Зачем так звучно он поет?      

Напрасно ухо поражая,      

К какой он цели нас ведет?      

О чем бренчит? чему нас учит?      

Зачем сердца волнует, мучит,      

Как своенравный чародей?      

Как ветер песнь его свободна,      

Зато как ветер и бесплодна:      

Какая польза нам от ней?"      

       

Поэт.       

       

Молчи, бессмысленный народ.      

Поденщик, раб нужды, забот!      

Несносен мне твой ропот дерзкой,      

Ты червь земли, не сын небес;      

Тебе бы пользы всё – на вес      

Кумир ты ценишь Бельведерской.      

Ты пользы, пользы в нем не зришь.      

Но мрамор сей ведь бог!.. так что же?      

Печной горшок тебе дороже:      

Ты пищу в нем себе варишь.      

       

Чернь.       

       

Нет, если ты небес избранник,      

Свой дар, божественный посланник,      

Во благо нам употребляй:      

Сердца собратьев исправляй.      

Мы малодушны, мы коварны,      

Бесстыдны, злы, неблагодарны;      

Мы сердцем хладные скопцы,      

Клеветники, рабы, глупцы;      

Гнездятся клубом в нас пороки.      

Ты можешь, ближнего любя,      

Давать нам смелые уроки,      

А мы послушаем тебя.      

       

Поэт.       

       

Подите прочь – какое дело      

Поэту мирному до вас!      

В разврате каменейте смело,      

Не оживит вас лиры глас!      

Душе противны вы как гробы.      

Для вашей глупости и злобы      

Имели вы до сей поры      

Бичи, темницы, топоры; —      

Довольно с вас, рабов безумных!      

Во градах ваших с улиц шумных      

Сметают сор, – полезный труд!      

Но, позабыв свое служенье,      

Алтарь и жертвоприношенье,      

Жрецы ль у вас метлу берут?      

Не для житейского волненья,      

Не для корысти, не для битв,      

Мы рождены для вдохновенья,      

Для звуков сладких и молитв.      

       

       * * *       «Каков я прежде был, таков и ныне я…»      

       

Tel j'étais autrefois et tel je suis encor.[54]      

       

       

Каков я прежде был, таков и ныне я:      

Беспечный, влюбчивый. Вы знаете,   друзья,      

Могу ль на красоту взирать без   умиленья,      

Без робкой нежности и тайного   волненья.      

Уж мало ли любовь играла в жизни   мной?      

Уж мало ль бился я, как ястреб   молодой,      

В обманчивых сетях, раскинутых   Кипридой,      

А не исправленный стократною обидой,      

Я новым идолам несу мои мольбы……      

       

       * * *      

       

Лищин околел – отечеству   беда!      

Князь Сергий жив еще – утешьтесь,   го.      

       

       * * *      

       

Покойник, автор сухощавый,      

Писал для денег, пил из славы.      

       

       

 Стихотворения 1829 г      

       

E. H. Ушаковой      

       

       

Вы избалованы природой;      

Она пристрастна к вам была,      

И наша вечная хвала      

Вам кажется докучной одой.      

Вы сами знаете давно,      

Что вас любить немудрено,      

Что нежным взором вы Армида,      

Что легким станом вы Сильфида,      

Что ваши алые уста,      

Как гармоническая роза…      

И наши рифмы, наша проза      

Пред вами шум и суета.      

Но красоты воспоминанье      

Нам сердце трогает тайком —      

И строк небрежных начертанье      

Вношу смиренно в ваш альбом.      

Авось на память поневоле      

Придет вам тот, кто вас певал      

В те дни, как Пресненское поле      

Еще забор не заграждал.      

       

       

       

       

Когда помилует нас бог,      

Когда не буду я повешен,      

То буду я у ваших ног,      

В тени украинских черешен.      

       

       * * *      

       

Подъезжая под Ижоры,      

Я взглянул на небеса      

И воспомнил ваши взоры,      

Ваши синие глаза.      

Хоть я грустно очарован      

Вашей девственной красой,      

Хоть вампиром именован      

Я в губернии Тверской,      

Но колен моих пред вами