1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 
            2. «Целому  морю — нужно все небо…»    

        

    Целому морю — нужно все небо,    

    Целому сердцу — нужен весь Бог.    

        

    27 апреля 1920    

       

            3. «Пахнуло  Англией — и морем…»    

        

         «то — вопреки всему — Англия…»    

        

    Пахнýло Англией — и морем —    

    И доблестью. — Суров и статен.    

    — Так, связываясь с новым горем,    

    Смеюсь, как юнга на канате    

        

    Смеется в час великой бури,    

    Наедине с господним гневом,    

    В блаженной, обезьяньей дури    

    Пляша над пенящимся зевом.    

        

    Упорны эти руки, — прочен    

    Канат, — привык к морской метели!    

    И сердце доблестно, — а впрочем,    

    Не всем же умирать в постели!    

        

    И вот, весь холод тьмы беззвездной    

    Вдохнув — на самой мачте — с краю —    

    Над разверзающейся бездной    

    — Смеясь! — ресницы опускаю…    

        

    27 апреля 1920    

               4. «Времени  у нас часок…»    

        

    Времени у нас часок.    

    Дальше — вечность друг без друга!    

    А в песочнице — песок —    

    Утечет!    

        

    Что меня к тебе влечет —    

    Вовсе не твоя заслуга!    

    Просто страх, что роза щек —    

    Отцветет.    

        

    Ты на солнечных часах    

    Монастырских — вызнал время?    

    На небесных на весах —    

    Взвесил — час?    

        

    Для созвездий и для нас —    

    Тот же час — один — над всеми.    

    Не хочу, чтобы зачах —    

    Этот час!    

        

    Только маленький часок    

    Я у Вечности украла.    

    Только час — на………    

    Всю любовь.    

        

    Мой весь грех, моя — вся кара.    

    И обоих нас — укроет —    

    Песок.    

       

            5. «Да,  друг невиданный, неслыханный…»    

             «я в темноте ничего не чувствую:    

     что рука — что доска…»    

        

    Да, друг невиданный, неслыханный    

    С тобой. — Фонарик потуши!    

    Я знаю все ходы и выходы    

    В тюремной крепости души.    

        

    Вся стража — розами увенчана:    

    Слепая, шалая толпа!    

    — Всех ослепила — ибо женщина,    

    Все вижу — ибо я слепа.    

        

    Закрой глаза и не оспаривай    

    Руки в руке. — Упал засов. —    

    Нет — то не туча и не зарево!    

    То конь мой, ждущий седоков!    

        

    Мужайся: я твой щит и мужество!    

    Я — страсть твоя, как в оны дни!    

    А если голова закружится,    

    На небо звездное взгляни!    

               6. «Мой  путь не лежит мимо дому — твоего…»    

             — «А впрочем, Вы ведь никогда не ходите мимо моего  дому…»    

        

    Мой путь не лежит мимо дому — твоего.    

    Мой путь не лежит мимо дому — ничьего.    

        

    А все же с пути сбиваюсь,    

    (Особо весной!)    

    А все же по людям маюсь,    

    Как пес под луной.    

        

    Желанная всюду гостья!    

    Всем спать не даю!    

    Я с дедом играю в кости,    

    А с внуком — пою.    

        

    Ко мне не ревнуют жены:    

    Я — голос и взгляд.    

    И мне не один влюбленный    

    Не вывел палат.    

        

    Смешно от щедрот незваных    

    Мне ваших, купцы!    

    Сама воздвигаю зá ночь —    

    Мосты и дворцы.    

        

    (А что говорю, не слушай!    

    Все мелет — бабье!)    

    Сама поутру разрушу    

    Творенье свое.    

        

    Хоромы — как сноп соломы — ничего!    

    Мой путь не лежит мимо дому — твоего.    

        

    27 апреля 1920    

               7. «Глаза  участливой соседки…»    

        

    Глаза участливой соседки    

    И ровные шаги старушьи.    

    В руках, свисающих как ветки —    

    Божественное равнодушье.    

        

    А юноша греметь с трибуны    

    Устал. — Все молнии иссякли.—    

    Лишь изредка на лоб мой юный    

    Слова — тяжелые, как капли.    

        

    Луна как рубище льняное    

    Вдоль членов, кажущихся дымом.    

    — Как хорошо мне под луною —    

    С нелюбящим и нелюбимым.    

        

    29 апреля 1920    

       

            8. «Нет,  легче жизнь отдать, чем час…»    

             «День — для работы, вечер — для беседы, а ночью  нужно спать».    

        

    Нет, легче жизнь отдать, чем час    

    Сего блаженного тумана!    

    Ты мне велишь — единственный приказ! —    

    И засыпать и просыпаться — рано.    

        

    Пожалуй, что и снов нельзя    

    Мне видеть, как глаза закрою.    

    Не проще ли тогда — глаза    

    Закрыть мне собственной рукою?    

        

    Но я боюсь, что все ж не будут спать    

    Глаза в гробу — мертвецким сном законным.    

    Оставь меня. И отпусти опять:    

    Совенка — в ночь, бессонную — к бессонным.    

        

    14 мая 1920    

               9. «В мешок  и в воду — подвиг доблестный…»    

        

    В мешок и в воду — подвиг доблестный!    

    Любить немножко — грех большой.    

    Ты, ласковый с малейшим волосом,    

    Неласковый с моей душой.    

        

    Червонным куполом прельщаются    

    И вороны, и голубки.    

    Кудрям — все прихоти прощаются,    

    Как гиацинту—завитки.    

        

    Грех над церковкой златоглавою    

    Кружить — и не молиться в ней.    

    Под этой шапкою кудрявою    

    Не хочешь ты души моей!    

        

    Вникая в прядки золотистые,    

    Не слышишь жалобы смешной:    

    О, если б ты — вот так же истово    

    Клонился над моей душой!    

        

    14 мая 1920    

       

            10. «На  бренность бедную мою…»    

        

    На бренность бедную мою    

    Взираешь, слов не расточая.    

    Ты — каменный, а я пою,    

    Ты — памятник, а я летаю.    

        

    Я знаю, что нежнейший май    

    Пред оком Вечности — ничтожен.    

    Но птица я — и не пеняй,    

    Что легкий мне закон положен.    

        

    16 мая 1920    

               11. «Когда  отталкивают в грудь…»    

        

    Когда отталкивают в грудь,    

    Ты на ноги надейся — встанут!    

    Стучись опять к кому-нибудь,    

    Чтоб снова вечер был обманут.    

        

    ……….. с канатной вышины    

    Швыряй им жемчуга и розы.    

    …… друзьям твоим нужны —    

    Стихи, а не простые слезы.    

        

    16 мая 1920    

       

            12.  «Сказавший всем страстям: прости…»    

        

    Сказавший всем страстям: прости —    

    Прости и ты.    

    Обиды наглоталась всласть.    

    Как хлещущий библейский стих,    

    Читаю я в глазах твоих:    

    «Дурная страсть!»    

        

    В руках, тебе несущих есть,    

    Читаешь — лесть.    

    И смех мой — ревность всех сердец! —    

    Как прокаженных бубенец —    

    Гремит тебе.    

        

    И по тому, как в руки вдруг    

    Кирку берешь — чтоб рук    

    Не взять (не те же ли цветы?),    

    Так ясно мне — до тьмы в очах! —    

    Что не было в твоих стадах    

    Черней — овцы.    

        

    Есть остров — благостью Отца, —    

    Где мне не надо бубенца,    

    Где черный пух —    

    Вдоль каждой изгороди. — Да. —    

    Есть в мире — черные стада.    

    Другой пастух.    

        

    17 мая 1920    

               13. «Да,  вздохов обо мне — край непочатый…»    

        

    Да, вздохов обо мне — край непочатый!    

    А может быть — мне легче быть проклятой!    

    А может быть — цыганские заплаты —    

    Смиренные — мои    

        

    Не меньше, чем несмешанное злато,    

    Чем белизной пылающие латы    

    Пред ликом судии.    

        

    Долг плясуна — не дрогнуть вдоль каната,    

    Долг плясуна — забыть, что знал когда-то —    

    Иное вещество,    

        

    Чем воздух — под ногой своей крылатой!    

    Оставь его. Он — как и ты — глашатай    

    Господа своего.    

        

    17 мая 1920    

       

            14. «Суда  поспешно не чини…»    

        

    Суда поспешно не чини:    

    Непрочен суд земной!    

    И голубиной — не черни    

    Галчонка — белизной.    

        

    А впрочем — что ж, коли не лень!    

    Но всех перелюбя,    

    Быть может, я в тот черный день    

    Очнусь — белей тебя!    

        

    17 мая 1920    

               15. «Так из  дому, гонимая тоской…»    

             «Я не хочу — не могу — и не умею Вас обидеть…»    

        

    Так из дому, гонимая тоской,    

    — Тобой! — всей женской памятью, всей жаждой,    

    Всей страстью — позабыть! — Как вал морской,    

    Ношусь вдоль всех штыков, мешков и граждан.    

        

    О вспененный высокий вал морской    

    Вдоль каменной советской Поварской!    

        

    Над дремлющей борзой склонюсь — и вдруг —    

    Твои глаза! — Все руки по иконам —    

    Твои! — О, если бы ты был без глаз, без рук,    

    Чтоб мне не помнить их, не помнить их, не помнить!    

        

    И, приступом, как резвая волна,    

    Беру головоломные дома.    

        

    Всех перецеловала чередом.    

    Вишу в окне. — Москва в кругу просторном.    

    Ведь любит вся Москва меня! — А вот твой дом…    

    Смеюсь, смеюсь, смеюсь с зажатым горлом.    

        

    И пятилетний, прожевав пшено:    

    — «Без Вас нам скучно, а с тобой смешно»…    

        

    Так, оплетенная венком детей,    

    Сквозь сон — слова: «Боюсь, под корень рубит —    

    Поляк… Ну что? — Ну как? — Нет новостей?»    

    — «Нет, — впрочем, есть: что он меня не любит!»    

        

    И, репликою мужа изумив,    

    Иду к жене — внимать, как друг ревнив.    

        

    Стихи — цветы — (И кто их не дает    

    Мне за стихи?) В руках — целая вьюга!    

    Тень на домах ползет. — Вперед! Вперед!    

    Чтоб по людскому цирковому кругу    

        

    Дурную память загонять в конец, —    

    Чтоб только не очнуться, наконец!    

        

    Так от тебя, как от самой Чумы,    

    Вдоль всей Москвы —……. длинноногой    

    Кружить, кружить, кружить до самой тьмы —    

    Чтоб, наконец, у своего порога    

        

    Остановиться, дух переводя…    

    — И в дом войти, чтоб вновь найти — тебя!    

        

    17 — 19 мая 1920    

               16.  «Восхищенной и восхищённой…»    

        

    Восхищенной и восхищённой,    

    Сны видящей средь бела дня,    

    Все спящей видели меня,    

    Никто меня не видел сонной.    

        

    И оттого, что целый день    

    Сны проплывают пред глазами,    

    Уж ночью мне ложиться — лень.    

    И вот, тоскующая тень,    

    Стою над спящими друзьями.    

        

    17 — 19 мая 1920    

       

            17.  «Пригвождена к позорному столбу…»    

        

    Пригвождена к позорному столбу    

    Славянской совести старинной,    

    С змеею в сердце и с клеймом на лбу,    

    Я утверждаю, что — невинна.    

        

    Я утверждаю, что во мне покой    

    Причастницы перед причастьем.    

    Что не моя вина, что я с рукой    

    По площадям стою — за счастьем.    

        

    Пересмотрите все мое добро,    

    Скажите — или я ослепла?    

    Где золото мое? Где серебро?    

    В моей руке — лишь горстка пепла!    

        

    И это все, что лестью и мольбой    

    Я выпросила у счастливых.    

    И это все, что я возьму с собой    

    В край целований молчаливых.    

               18.  «Пригвождена к позорному столбу…»    

        

    Пригвождена к позорному столбу,    

    Я все ж скажу, что я тебя люблю.    

        

    Что ни одна до самых недр — мать    

    Так на ребенка своего не взглянет.    

    Что за тебя, который делом занят,    

    Не умереть хочу, а умирать.    

    Ты не поймешь, — малы мои слова! —    

    Как мало мне позорного столба!    

        

    Что если б знамя мне доверил полк,    

    И вдруг бы ты предстал перед глазами —    

    С другим в руке — окаменев как столб,    

    Моя рука бы выпустила знамя…    

    И эту честь последнюю поправ,    

    Прениже ног твоих, прениже трав.    

        

    Твоей рукой к позорному столбу    

    Пригвождена — березкой на лугу    

        

    Сей столб встает мне, и не рокот толп —    

    То голуби воркуют утром рано…    

    И все уже отдав, сей черный столб    

    Я не отдам — за красный нимб Руана!    

       

            19. «Ты  этого хотел. — Так. — Аллилуйя…»    

        

    Ты этого хотел. — Так. — Аллилуйя.    

    Я руку, бьющую меня, целую.    

        

    В грудь оттолкнувшую — к груди тяну,    

    Чтоб, удивясь, прослушал — тишину.    

        

    И чтоб потом, с улыбкой равнодушной:    

    — Мое дитя становится послушным!    

        

    Не первый день, а многие века    

    Уже тяну тебя к груди, рука    

        

    Монашеская — хладная до жара! —    

    Рука — о Элоиза! — Абеляра.    

        

    В гром кафедральный — дабы насмерть бить! —    

    Ты, белой молнией взлетевший бич!    

        

    19 мая 1920, Канун Вознесения    

               20. «Сей  рукой, о коей мореходы…»    

        

    Сей рукой, о коей мореходы    

    Протрубили нá сто солнц окрест,    

    Сей рукой, в ночах ковавшей — оды,    

    Как неграмотная ставлю — крест.    

        

    Если ж мало, — наперед согласна!    

    Обе их на плаху, чтоб в ночи    

    Хлынувшим — веселым валом красным    

    Затопить чернильные ручьи!    

        

    20 мая 1920    

       

            21. «И не  спасут ни стансы, ни созвездья…»    

        

    И не спасут ни стансы, ни созвездья.    

    А это называется — возмездье    

    За то, что каждый раз,    

        

    Стан разгибая над строкой упорной,    

    Искала я над лбом своим просторным    

    Звезд только, а не глаз.    

        

    Что самодержцем Вас признав на веру,    

    — Ах, ни единый миг, прекрасный Эрос,    

    Без Вас мне не был пуст!    

        

    Что по ночам, в торжественных туманах,    

    Искала я у нежных уст румяных —    

    Рифм только, а не уст.    

        

    Возмездие за то, что злейшим судьям    

    Была — как снег, что здесь, под левой грудью —    

    Вечный апофеоз!    

        

    Что с глазу нá глаз с молодым Востоком    

    Искала я на лбу своем высоком    

    Зорь только, а не роз!    

        

    20 мая 1920    

               22. «Не так  уж подло и не так уж просто…»    

        

    Не так уж подло и не так уж просто,    

    Как хочется тебе, чтоб крепче спать.    

    Теперь иди. С высокого помоста    

    Кивну тебе опять.    

        

    И, удивленно подымая брови,    

    Увидишь ты, что зря меня чернил:    

    Что я писала — чернотою крови,    

    Не пурпуром чернил.    

       

            23. «Кто  создан из камня, кто создан из глины…»    

        

    Кто создан из камня, кто создан из глины, —    

    А я серебрюсь и сверкаю!    

    Мне дело — измена, мне имя — Марина,    

    Я — бренная пена морская.    

        

    Кто создан из глины, кто создан из плоти —    

    Тем гроб и надгробные плиты…    

    — В купели морской крещена — и в полете    

    Своем — непрестанно разбита!    

        

    Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети    

    Пробьется мое своеволье.    

    Меня — видишь кудри беспутные эти? —    

    Земною не сделаешь солью.    

        

    Дробясь о гранитные ваши колена,    

    Я с каждой волной — воскресаю!    

    Да здравствует пена — веселая пена —    

    Высокая пена морская!    

        

    23 мая 1920    

               24.  «Возьмите всё, мне ничего не надо…»    

        

    Возьмите всё, мне ничего не надо.    

    И вывезите в……………………..    

    Как за решетку розового сада    

    Когда-то Бог — своей рукою — ту.    

        

    Возьмите все, чего не покупала:    

    Вот…..………., и…… и тетрадь.    

    Я все равно — с такой горы упала,    

    Что никогда мне жизни не собрать!    

        

    Да, в этот час мне жаль, что так бесславно    

    Я прожила, в таком глубоком сне, —