1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 
     
      
Как в фехтовании — удар
     
     
      
       
Как в фехтовании — удар
       
И защитительная маска, —
       
Остужен вдохновенья пар,
       
Коварна ранняя огласка.
      
      
       
Как в фехтовании — порыв
       
К ненайденному совершенству, —
       
Всех чувств благословенный взрыв,
       
Разрядки нервное блаженство.
      
     
     
(1960-е)
    
    
     
      
Ведь в этом беспокойном лете
     
     
      
       
Ведь в этом беспокойном лете
       
Естественности нет.
       
Хотел бы верить я примете,
       
Но — нет примет.
      
      
       
Союз с бессмертием непрочен,
       
Роль нелегка.
       
Рука дрожит и шаг неточен,
       
Дрожит рука.
      
     
     
(1960-е)
    
    
     
      
Вечерний холодок
     
     
      
       
Вечерний холодок,
       
Грачей ленивый ропот —
       
Стихающий поток
       
Дневных забот и хлопот.
      
      
       
Я вижу, как во сне,
       
Бесшумное движенье,
       
На каменной стене
       
Влюбленных отраженье.
      
      
       
Невеста и жених,
       
Они идут как дети,
       
Как будто кроме них
       
Нет ничего на свете.
      
     
     
(1960-е)
    
    
     
      
Летом работаю, летом
     
     
      
       
Летом работаю, летом,
       
Как в золотом забое,
       
Летом хватает света
       
И над моей судьбою.
      
      
       
Летом перья позвонче,
       
Мускулы поживее,
       
Все, что хочу окончить,
       
В летний рассвет виднее.
      
      
       
Кажется бесконечным
       
День — много больше суток!
       
Временное — вечным,
       
И — никаких прибауток.
      
     
     
1970
    
    
     
      
Не чеканка — литье
     
     
      
       
Не чеканка — литье
       
Этой медной монеты,
       
Осень царство свое
       
Откупила у лета.
       
По дешевке кусты
       
Распродав на опушке,
       
Нам сухие листы
       
Набивает в подушки.
       
И, крошась как песок,
       
На бульвар вытекает,
       
Пылью вьется у ног
       
И ничем не блистает.
       
Все сдувают ветра
       
На манер завещанья,
       
Наступает пора
       
Перемен и прощанья.
      
     
     
1970
    
    
     
      
Мир отразился где-то в зеркалах
     
     
      
       
Мир отразился где-то в зеркалах
       
Мильон зеркал темно-зеленых листьев
       
Уходит вдаль, и мира легкий шаг —
       
Единственная из полезных истин.
      
      
       
Уносят образ мира тополя
       
Как лучшее, бесценное изделье.
       
В пространство, в бездну пущена земля
       
С неоспоримой, мне понятной целью.
      
      
       
И на листве — на ветровом стекле
       
Летящей в бесконечное природы,
       
Моя земля скрывается во мгле,
       
Доступная Познанью небосвода.
      
     
     
1970
    
    
     
      
Воспоминание о ликбезе
     
     
      
       
Он — черно-белый, мой букварь,
       
Букварь моей судьбы:
       
«Рабы — не мы. Мы — не рабы» —
       
Вот весь его словарь.
      
      
       
Не мягкий ход полутонов:
       
«Уа, уа, уа», —
       
А обновления основ
       
Железные слова.
      
      
       
Я сам, мальчишка-педагог,
       
Сижу среди старух,
       
Старухам поднимаю дух,
       
Хоть не пророк, не Бог.
      
      
       
Я повторяю, я учу,
       
Кричу, шепчу, ворчу,
       
По книге кулаком стучу,
       
Во тьме свечой свечу.
      
      
       
Я занимаюсь — сутки прочь!
       
Не ангел, не святой,
       
Хочу хоть чем-нибудь помочь
       
В сраженье с темнотой.
      
      
       
Я ликвидатор вечной тьмы,
       
В моих руках — букварь:
       
«Мы — не рабы. Рабы — не мы».
       
Букварь и сам — фонарь.
      
      
       
Сраженье с «чрез», и «из», и «без»,
       
Рассеянных окрест,
       
И называется «ликбез»,
       
Где Маша кашу ест.
      
      
       
И тихо слушает весь класс
       
Мне важный самому
       
Знакомый горестный рассказ
       
«Герасим и Муму».
      
      
       
Я проверяю свой урок
       
И ставлю балл судьбе,
       
Двухбалльною системой мог
       
Отметку дать себе.
      
      
       
Себе я ставлю «уд.» и «плюс»
       
Хотя бы потому,
       
Что силой вдохновенья муз
       
Разрушу эту тьму.
      
      
       
Людей из вековой тюрьмы
       
Веду лучом к лучу
       
«Мы — не рабы. Рабы — не мы» —
       
Вот все, что я хочу.
      
     
     
1970
    
    
     
      
Моя мать была дикарка
     
     
      
       
Моя мать была дикарка,
       
Фантазерка и кухарка.
      
      
       
Каждый, кто к ней приближался,
       
Маме ангелом казался.
      
      
       
И, живя во время оно,
       
Говорить по телефону
      
      
       
Моя мама не умела:
       
Задыхалась и робела.
      
      
       
Моя мать была кухарка,
       
Чародейка и знахарка.
      
      
       
Доброй силе ворожила,
       
Ворожила доброй силе.
      
      
       
Как Христос, я вымыл ноги
       
Маме — пыльные с дороги, —
      
      
       
Застеснялась моя мама —
       
Не была героем драмы.
      
      
       
И, проехавши полмира,
       
За порог своей квартиры
      
      
       
Моя мама не шагала —
       
Ложь людей ее пугала.
      
      
       
Мамин мир был очень узкий,
       
Очень узкий, очень русский.
      
      
       
Но, сгибаясь постепенно,
       
Крышу рухнувшей вселенной
      
      
       
Удержать сумела мама
       
Очень прямо, очень прямо.
      
      
       
И в наряде похоронном
       
Мама в гроб легла Самсоном, —
      
      
       
Выше всех казалась мама,
       
Спину выпрямив упрямо,
      
      
       
Позвоночник свой расправя,
       
Суету земле оставя.
      
      
       
Ей обязан я стихами,
       
Их крутыми берегами,
      
      
       
Разверзающейся бездной,
       
Звездной бездной, мукой крестной.
      
      
       
Моя мать была дикарка,
       
Фантазерка и кухарка.
      
     
     
1970
    
    
     
      
Прачки
     
     
      
       
Девять прачек на том берегу
       
Замахали беззвучно валками,
       
И понять я никак не могу,
       
Что у прачек случилось с руками.
      
      
       
Девять прачек полощут белье.
       
Состязание света и звука
       
В мое детство, в мое бытие
       
Ворвалось как большая наука.
      
      
       
Это я там стоял, ошалев
       
От внезапной догадки-прозренья,
       
И навек отделил я напев
       
От заметного миру движенья.
      
     
     
1970
    
    
     
      
И мне на плече не сдержать
     
     
      
       
И мне на плече не сдержать
       
Немыслимый груз поражений.
       
Как ты, я люблю уезжать
       
И не люблю возвращений.
      
     
     
1970
    
    
     
      
Три снежинки, три снежинки в вышине
     
     
      
       
Три снежинки, три снежинки в вышине —
       
Вот и все, что прикоснулось бы ко мне,
      
      
       
По закону тяжести небесной и земной
       
Медленно раскачиваясь надо мной,
      
      
       
Если б кончился сегодняшний мой путь,
       
Мог бы я снежинками блеснуть.
      
     
     
1970
    
    
     
      
Хранитель языка
     
     
      
       
Хранитель языка —
       
Отнюдь не небожитель,
       
И каждая строка
       
Нуждается в защите.
      
      
       
Нуждается в тепле
       
И в меховой одежде,
       
В некрашеном столе
       
И пламенной надежде.
      
      
       
Притом добро тепла
       
Тепла добра важнее.
       
В борьбе добра и зла
       
Наш аргумент сильнее.
      
     
     
1971
    
    
     
      
Острием моей дощечки
     
     
      
       
Острием моей дощечки
       
Я писал пред светом печки,
       
Пред единственным светцом,
      
      
       
Я заглаживал ошибки
       
Той же досточкой негибкой,
       
Но зато тупым концом.
      
     
     
(1971–1973)
    
    
     
      
Пусть лежит на столе
     
     
      
       
Пусть лежит на столе,
       
Недоступная переводу,
       
Не желая звучать на чужом языке,
       
В холод речи чужой оступаться, как в воду,
       
Чуть не в каждой душевной строке.
      
      
       
Тайны речи твоей пусть никто не раскроет,
       
Мастерство! Колдовство! Волшебство!
       
Пусть героя скорей под горою зароют:
       
Естество превратят в вещество.
      
      
       
Не по признаку эсхатологии
       
Всевозможнейших Страшных Судов —
       
Пусть уходит ручьем по забытой дороге:
       
Как ручей, без речей и цветов.
      
      
       
Пусть изучат узор человеческой ткани,
       
Попадающей под микроскоп,
       
Где дыханье тритон сохраняет веками
       
Средь глубоких ущелий и троп.
      
     
     
1972
    
    
     
      
Как Бетховен, цветными мелками
     
     
      
       
Как Бетховен, цветными мелками
       
Набиваю карман по утрам,
       
Оглушенными бурей стихами
       
Исповедуюсь истово сам.
      
      
       
И в моей разговорной тетради
       
Место есть для немногих страниц,
       
Там, где чуда поэзии ради
       
Ждут явленья людей, а не птиц.
      
      
       
Я пойму тебя по намеку,
       
По обмолвке на стертой строке,
       
Я твой замысел вижу глубокий
       
По упорству в дрожащей руке.
      
      
       
Дошепчи, доскажи, мой товарищ,
       
Допиши, что хотел, до конца
       
Черным углем таежных пожарищ
       
При лучине любого светца.
      
      
       
Чтоб, отбросив гусиные перья,
       
Обнажить свою высшую суть
       
И в открытые двери доверья
       
Осторожно, но твердо шагнуть.
      
      
       
Как Бетховен, цветными мелками
       
Набиваю карман по утрам.
       
Раскаленными угольками
       
Они светятся по ночам.
      
     
     
1972
    
    
     
      
Уступаю дорогу цветам
     
     
      
       
Уступаю дорогу цветам,
       
Что шагают за мной по пятам,
      
      
       
Настигают в любом краю,
       
В преисподней или в раю.
      
      
       
Пусть цветы защищают меня
       
От превратностей каждого дня.
      
      
       
Как растительный тонкий покров,
       
Состоящий из мхов и цветов,
      
      
       
Как растительный тонкий покров,
       
Я к ответу за землю готов.
      
      
       
И цветов разукрашенный щит
       
Мне надежней любых защит
      
      
       
В светлом царстве растений, где я —
       
Тоже чей-то отряд и семья.
      
      
       
На полях у цветов полевых
       
Замечанья оставил мой стих.
      
     
     
1972
    
    
     
      
Стихи — это боль и защита от боли
     
     
      
Л. Т
     
     
.
     
      
       
Стихи — это боль и защита от боли,
       
И — если возможно! — игра.
       
Бубенчики пляшут зимой в чистом поле,
       
На кончике пляшут пера.
      
      
       
Стихи — это боль и целительный пластырь,
       
Каким утишается боль,
       
Каким утешает мгновенно лекарство —
       
Его чудодейственна роль.
      
      
       
Стихи — это боль, это скорая помощь,
       
Чужие, свои — все равно,
       
Аптекарь шагает от дома до дома,
       
Под каждое ходит окно.
      
      
       
Стихи — это тот дополнительный градус
       
Любых человечьих страстей,
       
Каким накаляется проза на радость
       
Хранителей детских затей.
      
      
       
Рецептом ли модным, рецептом старинным
       
Фармакологических книг,
       
Стихи — как таблетка нитроглицерина,
       
Положенная под язык.
      
      
       
Среди всевозможных разрывов и бедствий
       
С облаткой дежурит поэт.
       
Стихи — это просто подручное средство,
       
Индивидуальный пакет.
      
     
     
1973
    
    
     
      
Я не люблю читать стихи
     
     
      
       
Я не люблю читать стихи,
       
Но не поэтому,
       
Что слишком много чепухи
       
Дано поэтами.
      
      
       
Я просто время берегу
       
Для их писания,
       
Когда бегу по берегу
       
Самопознания
      
     
     
1973
    
    
     
      
Я поставил цель простую
     
     
      
       
Я поставил цель простую:
       
Шелестеть как листопад,
       
Пусть частично вхолостую,
       
Наугад и невпопад.
      
      
       
Я такой задался целью:
       
Беспрерывно шелестеть,
       
Шелестеть льдяной метелью,
       
Ледяные песни петь.
      
      
       
Я пустился в путь бумажный,
       
Шелестя как листопад,
       
Осторожный и отважный,
       
Заменяя людям сад.
      
      
       
И словарик ударений
       
Под рукой моей всегда.
       
Не для словоговорений
       
Шелестит моя вода.
      
     
     
(1970-е)
    
    
     
      
Топор
     
     
      
       
Орудие добра и зла,
       
Топор — древнее, чем пила,
       
И не прошла еще пора
       
Для тайной силы топора.
      
      
       
Кладется на ночь на порог,
       
Чтоб жизнь хозяина берег,
       
Чтоб отогнал топор врага,
       
Пока свирепствует пурга.
      
      
       
Но если им срубили гроб
       
Для жителя якутских троп,
       
Оленьих трактов, лайд, озер,
       
В куски ломаем мы топор —
       
Даем нечистому отпор.
      
     
     
1973