1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 
К [красной девке] [в гости] скачет.      

       

       * * *      

       

Блажен в златом кругу вельмож      

Пиит, внимаемый царями.      

Владея смехом и слезами,      

Приправя горькой правдой ложь,      

Он вкус притупленный щекотит      

И к славе спесь бояр охотит,      

Он украшает их пиры,      

И внемлет умные хвалы.      

Меж тем, за тяжкими дверями,      

Теснясь у черного крыльца,      

Народ, [гоняемый] слугами,      

Поодаль слушает певца.      

       

       * * *      

       

В роще карийской, любезной ловцам,   таится пещера,      

Стройные сосны кругом склонились   ветвями, и тенью      

Вход ее заслонен на воле бродящим в   извивах      

Плющем, любовником скал и расселин. С   камня на камень      

Звонкой струится дугой, пещерное дно   затопляет      

Резвый ручей. Он, пробив глубокое   русло, виется      

Вдаль по роще густой, веселя ее   сладким журчаньем.      

       

       * * *      

       

Сводня грустно за столом      

Карты разлагает.      

Смотрят барышни кругом,      

Сводня им гадает:      

"Три девятки, туз червей      

И король бубновый —      

Спор, досада от речей      

И при том обновы…      

       

А по картам – ждать гостей      

Надобно сегодня".      

Вдруг стучатся у дверей;      

Барышни и сводня      

Встали, отодвинув стол,      

Все толкнули ,      

Шепчут: "Катя, кто пришел?      

Посмотри хоть в щелку".      

       

Что? Хороший человек…      

Сводня с ним знакома,      

Он с б целый век,      

Он у них, как дома.      

[Б] в кухню [руки мыть]      

Кинулись прыжками,      

[Обуваться, пукли взбить],      

Прыскаться духами.      

       

Гостя сводня между тем      

Ласково встречает,      

Просит лечь его совсем.      

Он же вопрошает:      

"Что, как торг идет у вас?      

Барышей довольно?"      

Сводня за щеку взялась      

И вздохнула больно:      

       

"Хоть бывало худо мне,      

Но такого горя      

Не видала и во сне,      

Хоть бежать за море.      

Верите ль, с Петрова дня      

Ровно до субботы      

Все девицы у меня      

Были без работы.      

       

Четверых гостей, гляжу,      

Бог мне посылает.      

Я б им вывожу,      

Каждый выбирает.      

Занимаются всю ночь,      

Кончили, и что же?      

Не платя, пошли все прочь,      

Господи, мой боже!"      

       

Гость ей: "Право мне вас жаль.      

Здравствуй, друг Анета,      

[Что за шляпка!], что за шаль,      

Подойди, Жанета.      

А, Луиза, – поцалуй,      

Выбрать, так обидишь;      

Так на всех и ,      

Только вас увидишь".      

       

"Что же, – сводня   говорит, —      

Хочете ль Жанету?      

В деле так у ней горит.      

Иль возьмете эту?"      

Бедной сводни гость в ответ:      

"Нет, не беспокойтесь,      

Мне охоты что-то нет,      

Девушки, не бойтесь".      

       

Он ушел – всё [стихло] вдруг,      

Сводня приуныла,      

Дремлют девушки вокруг,      

Свечка      

Сводня карты вновь берет,      

Молча вновь гадает,      

Но никто, никто нейдет —      

Сводня засыпает.      

       

 19 Октября 1827      

       

       

Бог помочь вам, друзья мои,      

В заботах жизни, царской службы,      

И на пирах разгульной дружбы,      

И в сладких таинствах любви!      

       

Бог помочь вам, друзья мои,      

И в бурях, и в житейском горе,      

В краю чужом, в пустынном море,      

И в мрачных пропастях земли!      

       

       

Рефутация г-на Беранжера      

       

       

Ты помнишь ли, ах, ваше благородье,      

Мусье француз, г капитан,      

Как помнятся у нас в простонародьи      

Над нехристем победы россиян?      

Хоть это нам не составляет много,      

Не из иных мы прочих, так сказать;      

Но встарь мы вас наказывали строго,      

Ты помнишь ли, скажи, ?      

       

Ты помнишь ли, как за горы Суворов      

Перешагнув, напал на вас врасплох?      

Как наш старик трепал вас, живодеров,      

И вас давил на ноготке, как блох?      

Хоть это нам не составляет много,      

Не из иных мы прочих, так сказать;      

Но встарь мы вас наказывали строго,      

Ты помнишь ли, скажи, ?      

       

Ты помнишь ли, как всю пригнал Европу      

На нас одних ваш Бонапарт-буян?      

Французов видели тогда мы многих   ,      

Да и твою, г капитан!      

Хоть это нам не составляет много,      

Не из иных мы прочих, так сказать;      

Но встарь мы вас наказывали строго,      

Ты помнишь ли, скажи, ?      

       

Ты помнишь ли, как царь ваш от угара      

Вдруг одурел, как бубен гол и лыс,      

Как на огне московского пожара      

Вы жарили московских наших крыс?      

Хоть это нам не составляет много,      

Не из иных мы прочих, так сказать;      

Но встарь мы вас наказывали строго,      

Ты помнишь ли, скажи, ?      

       

Ты помнишь ли, фальшивый песнопевец,      

Ты, наш мороз среди родных снегов      

И батарей задорный подогревец,      

Солдатской штык и петлю казаков?      

Хоть это нам не составляет много,      

Не из иных мы прочих, так сказать;      

Но встарь мы вас наказывали строго,      

Ты помнишь ли, скажи, ?      

       

Ты помнишь ли, как были мы в Париже,      

Где наш казак иль полковой наш поп      

Морочил вас, к винцу подсев поближе,      

И ваших жен похваливал да ?      

Хоть это нам не составляет много,      

Не из иных мы прочих, так сказать;      

Но встарь мы вас наказывали строго,      

Ты помнишь ли, скажи, ?      

       

 Талисман      

       

       

Там, где море вечно плещет      

На пустынные скалы,      

Где луна теплее блещет      

В сладкий час вечерней мглы,      

Где, в гаремах наслаждаясь,      

Дни проводит мусульман,      

Там волшебница, ласкаясь,      

Мне вручила талисман.      

       

И, ласкаясь, говорила:      

"Сохрани мой талисман:      

В нем таинственная сила!      

Он тебе любовью дан.      

От недуга, от могилы,      

В бурю, в грозный ураган,      

Головы твоей, мой милый,      

Не спасет мой талисман.      

       

И богатствами Востока      

Он тебя не одарит,      

И поклонников пророка      

Он тебе не покорит;      

И тебя на лоно друга,      

От печальных чуждых стран,      

В край родной на север с юга      

Не умчит мой талисман…      

       

Но когда коварны очи      

Очаруют вдруг тебя,      

Иль уста во мраке ночи      

Поцалуют не любя —      

Милый друг! от преступленья,      

От сердечных новых ран,      

От измены, от забвенья      

Сохранит мой талисман!"      

       

       

      

       

       

О ты, который сочетал      

С глубоким чувством вкус толь верный,      

И точный ум, и [слог примерный],      

[О, ты, который] избежал      

[Сентиментальности] манерной      

[И в самый легкой мадригал      

Умел]      

       

       * * *      

       

Я знаю край: там на брега      

Уединенно море плещет;      

Безоблачно там солнце блещет      

На опаленные луга;      

Дубрав не видно – степь нагая      

Над морем стелется одна.      

       

       

 Стихотворения 1828 г      

       

Друзьям      

       

       

Нет, я не льстец, когда царю      

Хвалу свободную слагаю:      

Я смело чувства выражаю,      

Языком сердца говорю.      

       

Его я просто полюбил:      

Он бодро, честно правит нами;      

Россию вдруг он оживил      

Войной, надеждами, трудами.      

       

О нет, хоть юность в нем кипит,      

Но не жесток в нем дух державный:      

Тому, кого карает явно,      

Он втайне милости творит.      

       

Текла в изгнаньи жизнь моя,      

Влачил я с милыми разлуку,      

Но он мне царственную руку      

Простер – и с вами снова я.      

       

Во мне почтил он вдохновенье,      

       

Освободил он мысль мою,      

И я ль, в сердечном умиленьи,      

Ему хвалы не воспою?      

       

Я льстец! Нет, братья, льстец лукав:      

Он горе на царя накличет,      

Он из его державных прав      

Одну лишь милость ограничит.      

       

Он скажет: презирай народ,      

Глуши природы голос нежный,      

Он скажет: просвещенья плод —      

Разврат и некий дух мятежный!      

       

Беда стране, где раб и льстец      

Одни приближены к престолу,      

А небом избранный певец      

Молчит, потупя очи долу.      

       

       

Послание к Великопольскому, сочинителю «Сатиры на игроков»      

       

       

Так элегическую лиру      

Ты променял, наш моралист,      

На благочинную сатиру?      

Хвалю поэта – дельно миру!      

Ему полезен розги свист. —      

Мне жалок очень твой Арист:      

С каким усердьем он молился      

И как несчастливо играл!      

Вот молодежь: погорячился,      

Продулся весь и так пропал!      

Дамон твой человек ужасный.      

Забудь его опасный дом,      

Где впрочем, сознаюся в том,      

Мой друг, ты вел себя прекрасно:      

Ты никому там не мешал,      

Ариста нежно утешал,      

Давал полезные советы      

И ни рубля не проиграл.      

Люблю: вот каковы поэты!      

А то, уча безумный свет,      

Порой грешит и проповедник.      

Послушай, Персиев наследник,      

Рассказ мой:      

Некто мой сосед,      

В томленьях благородной жажды,      

Хлебнув кастальских вод бокал,      

На игроков, как ты, однажды      

Сатиру злую написал      

И другу с жаром прочитал.      

Ему в ответ его приятель      

Взял карты, молча стасовал,      

Дал снять, и нравственный писатель      

Всю ночь, увы! понтировал.      

Тебе знаком ли сей проказник?      

Но встреча с ним была б мне праздник:      

Я с ним готов всю ночь не спать      

И до полдневного сиянья      

Читать моральные посланья      

И проигрыш его писать.      

       

       * * *      

       

Сто лет минуло, как тевтон      

В крови неверных окупался;      

Страной полночной правил он.      

Уже прусак в оковы вдался,      

Или сокрылся, и в Литву      

Понес изгнанную главу.      

       

Между враждебными брегами      

Струился Немен; – на одном      

Еще над древними стенами      

Сияли башни, и кругом      

Шумели рощи вековые,      

Духов пристанища святые.      

Символ германца – на другом      

Крест веры, в небо возносящий      

Свои объятия грозящи,      

Казалось, свыше захватить      

Хотел всю область Палемона      

И племя чуждого закона      

К своей подошве привлачить.      

       

С медвежей кожей на плечах,      

В косматой рысьей шапке, с пуком      

Каленых стрел и с верным луком,      

Литовцы юные, в толпах,      

Со стороны одной бродили      

И зорко недруга следили.      

С другой, покрытый шишаком,      

В броне закованный, верхом,      

На страже немец, за врагами      

Недвижно следуя глазами,      

Пищаль, с молитвой, заряжал.      

       

Всяк переправу охранял.      

Ток Немена гостеприимный,      

Свидетель их вражды взаимной,      

Стал прагом вечности для них;      

Сношений дружных глас утих,      

И всяк, переступивший воды,      

Лишен был жизни иль свободы.      

Лишь хмель литовских берегов,      

Немецкой тополью плененный,      

Через реку, меж тростников,      

Переправлялся дерзновенный,      

Брегов противных достигал      

И друга нежно обнимал.      

Лишь соловьи дубрав и гор      

По старине вражды не знали      

И в остров, общий с давних пор,      

Друг к другу в гости прилетали.      

       

 Эпитафия младенцу.       

       

       

В сиянии и в радостном покое,      

У трона вечного творца,      

С улыбкой он глядит в изгнание   земное,      

Благословляет мать и молит за отца.      

       

       * * *             

«Кто знает край, где небо блещет…»      

       

Kennst du das Land…      

Wilh. Meist.[46]      

       

       

По клюкву, по клюкву,      

По ягоду, по клюкву…      

       

Кто знает край, где небо блещет      

Неизъяснимой синевой,      

Где море теплою волной      

Вокруг развалин тихо плещет;      

Где вечный лавр и кипарис      

На воле гордо разраслись;      

Где пел Торквато величавый;      

Где и теперь во мгле ночной      

Адриатической волной      

Повторены его октавы;      

Где Рафаэль живописал;      

Где в наши дни резец Кановы      

Послушный мрамор оживлял,      

И Байрон, мученик суровый,      

Страдал, любил и проклинал?      

       

—      

—      

       

Волшебный край, волшебный край,      

Страна высоких вдохновений,      

 зрит твой древний   рай,      

Твои пророческие сени.      

       

На берегу роскошных вод      

Порою карнавальных оргий      

Кругом ее кипит народ;      

Ее приветствуют восторги.      

Людмила северной красой,      

Всё вместе – томной и живой,      

Сынов Авзонии пленяет      

И поневоле увлекает      

Их пестры волны за собой.      

       

На рай полуденной природы,      

На блеск небес, на ясны воды,      

На чудеса немых искусств      

В стесненьи вдохновенных чувств      

Людмила светлый взор возводит,      

Дивясь и радуясь душой,      

И ничего перед собой      

Себя прекрасней не находит.      

Стоит ли с важностью очей      

Пред флорентийскою Кипридой,      

Их две… и мрамор перед ней      

Страдает, кажется, обидой.      

Мечты возвышенной полна,      

В молчаньи смотрит ли она      

На образ нежный Форнарины,      

Или Мадоны молодой,      

Она задумчивой красой      

Очаровательней картины…      

       

Скажите мне: какой певец,      

Горя восторгом умиленным,      

Чья кисть, чей пламенный резец      

Предаст потомкам изумленным      

Ее небесные черты?      

Где ты, ваятель безымянный      

Богини вечной красоты?      

И ты, Харитою венчанный,      

Ты, вдохновенный Рафаэль?      

Забудь еврейку молодую,      

Младенца-бога колыбель,      

Постигни прелесть неземную,      

Постигни радость в небесах,      

Пиши Марию нам другую,      

С другим младенцем на руках.      

       

 В. С. Филимонову при получении поэмы его «Дурацкий Колпак.»      

       

       

Вам Музы, милые старушки,      

Колпак связали в добрый час.      

И, прицепив к нему гремушки,      

Сам Феб надел его на вас.      

Хотелось в том же мне уборе      

Пред вами нынче щегольнуть      

И в откровенном разговоре,      

Как вы, на многое взглянуть;      

Но старый мой колпак изношен,      

Хоть и любил его поэт;      

Он поневоле мной заброшен;      

Не в моде нынче красный цвет.      

Итак, в знак мирного привета,      

Снимая шляпу, бью челом,      

Узнав философа-поэта      

Под осторожным колпаком.      

       

       * * *      

       

[Увы! Язык любви болтливый,      

Язык неполный  и простой,      

Своею прозой нерадивой      

Тебе докучен, ангел мой.      

Но сладок уху милой девы      

Честолюбивый Аполлон.