1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 
      
      
       
И обряд похоронного чина,
       
И нарушить обряда не сметь,
       
Чтобы смерть называлась кончина,
       
А не просто обычная смерть.
      
      
       
И нужна ли кончина поэту,
       
Торопливых друзей говорок,
       
Заглушающий выкрики света
       
От обугленных заживо строк.
      
      
       
Нумерованной, мертвой, бездомной
       
Ты лежала в мертвецкой — и вот
       
Поднимаешься в синий огромный
       
Ожидающий небосвод.
      
     
     
1966
    
    
     
      
Живопись[199]
     
     
      
       
Портрет — эго спор, диспут,
       
Не жалоба, а диалог.
       
Сраженье двух разных истин,
       
Боренье кистей и строк.
      
      
       
Потоком, где рифмы — краски,
       
Где каждый Малявин — Шопен,
       
Где страсть, не боясь огласки,
       
Разрушила чей-то плен.
      
      
       
В сравненье с любым пейзажем,
       
Где исповедь — в тишине,
       
В портрете варятся заживо,
       
На странной горят войне.
      
      
       
Портрет — это спор с героем,
       
Разгадка его лица.
       
Спор кажется нам игрою,
       
А кисть — тяжелей свинца.
      
      
       
Уже кистенем, не кистью
       
С размаха художник бьет.
       
Сраженье двух разных истин.
       
Двух судеб холодный пот.
      
      
       
В другую, чужую душу,
       
В мучительство суеты
       
Художник на час погружен,
       
В чужие чьи-то черты.
      
      
       
Кому этот час на пользу?
       
Художнику ли? Холсту?
       
Герою холста? Не бойся
       
Шагнуть в темноту, в прямоту.
      
      
       
И ночью, прогнав улыбку,
       
С холстом один на один,
       
Он ищет свою ошибку
       
И свет или след седин.
      
      
       
Портрет это или маска —
       
Не знает никто, пока
       
Свое не сказала краска
       
У выбеленного виска.
      
     
     
1967
    
    
     
      
В судьбе есть что-то от вокзала
     
     
      
       
В судьбе есть что-то от вокзала,
       
От тех времен, от тех времен —
       
И в этой ростепели талой,
       
И в спешке лиц или имен.
      
      
       
Все та же тень большого роста
       
От заколдованной сосны.
       
И кажется, вернуться очень просто
       
В былые радужные сны.
      
     
     
(1960-е)
    
    
     
      
По старому следу сегодня уеду[200]
     
     
      
       
По старому следу сегодня уеду,
       
Уеду сквозь март и февраль,
       
По старому следу, по старому следу
       
В знакомую горную даль.
      
      
       
Кончаются стежки мои снеговые,
       
Кончаются зимние сны,
       
И тают в реке, словно льдинки живые,
       
Слова в половодье весны.
      
     
     
1968
    
    
     
      
Нет, память не магнитофон[201]
     
     
      
       
Нет, память не магнитофон,
       
И не стереть на этой ленте
       
Значение и смысл и тон
       
Любого мига и момента.
      
      
       
И самый миг не будет стерт,
       
А укреплен, как путь и опыт:
       
Быть может, грозовой аккорд,
       
Быть может, только слабый шепот.
      
      
       
Услышанное сквозь слова
       
И то, что видено случайно, —
       
Все сохранила голова
       
Предвестником для новой тайны.
      
     
     
1968
    
    
     
      
Я тоже теплопоклонник[202]
     
     
      
       
Я тоже теплопоклонник
       
Огня или солнца — равно,
       
Я лезу на подоконник,
       
Распахиваю окно.
      
      
       
Знакомая даль Ярославны
       
Дорога, кривое шоссе,
       
Раскопки в периоде давнем,
       
Трава в непросохшей росе.
      
      
       
Я жду новостей, как княгиня
       
На башне когда-то ждала,
       
Земная моя героиня
       
На страже добра, а не зла.
      
      
       
Но ветром захлопнуты рамы,
       
И я наклоняюсь к огню —
       
К печурке, где отсветы драмы,
       
Ему я не изменю.
      
     
     
1968
    
    
     
      
Не шиповник, а пионы[203]
     
     
      
       
Не шиповник, а пионы,
       
Точно розы без шипов,
       
Утвердят во мне законы
       
Новых мыслей, новых слов.
      
      
       
И приносит запах смутный
       
Чьей-то жизни слабый тлен,
       
Как мгновенный, как минутный
       
И неотвратимый плен.
      
      
       
Это голос отдаленный
       
Незабытых дней, времен,
       
Стон коленопреклоненный,
       
Хорошо известный стон.
      
     
     
1968
    
    
     
      
Грозы с тяжелым градом[204]
     
     
      
       
Грозы с тяжелым градом,
       
Градом тяжелых слез.
       
Лучше, когда ты — рядом,
       
Лучше, когда — всерьез.
      
      
       
С Тютчевым в день рожденья,
       
С Тютчевым и с тобой,
       
С тенью своею, тенью
       
Нынче вступаю в бой.
      
      
       
Нынче прошу прощенья
       
В послегрозовый свет,
       
Все твои запрещенья
       
Я не нарушу, нет.
      
      
       
Дикое ослепленье
       
Солнечной правоты,
       
Мненье или сомненья —
       
Все это тоже ты.
      
     
     
1968
    
    
     
      
Три корабля и два дельфина[205]
     
     
      
       
Три корабля и два дельфина
       
На желтый остров приплывут,
       
При шторме девять с половиной
       
Отыскивая приют.
      
      
       
Они меняют дни на ночи,
       
Берут концы вместо начал.
       
И путь становится короче,
       
И приближается причал.
      
      
       
И волны, волны… Нет им меры.
       
Три корабля, три корабля,
       
Не каравеллы, а галеры
       
Плывут по курсу января.
      
      
       
И по Колумбову компасу —
       
Не то зюйд-вест, не то норд-ост —
       
Плывут Дежневские карбасы
       
Под синим светом старых звезд.
      
     
     
1968
    
    
     
      
На память черпнул я пол-океана
     
     
      
       
На память черпнул я пол-океана,
       
Храню у себя на столе,
       
Зажить не хотят эти ранние раны,
       
Забыть о подводной скале.
      
      
       
Давно б затянулись в просторе небесном,
       
В космической высоте,
       
Где резали воздух Галактики вести,
       
Дрожа на магнитном щите.
      
      
       
В простом, угловатом граненом стакане
       
Найти я границы хотел,
       
Предел бесконечного океана
       
И бездны бездонной предел.
      
      
       
И вы в разговоры о смерти не верьте,
       
Там тления нет и следа.
       
В стакане бурлит, утверждая бессмертье,
       
Живая морская вода.
      
      
       
А может быть, все это вышло из моды
       
Стаканы, приметы, цветы,
       
Игра или только игрушка природы
       
Стихи эти, я и ты…
      
     
     
1968
    
    
     
      
Усиливающийся дождь[206]
     
     
      
       
Усиливающийся дождь
       
Не нужен мне.
       
И скоро высохнет чертеж
       
Дождя в окне.
      
      
       
И осторожные штрихи
       
Его руки
       
Как неуместные стихи —
       
Черновики.
      
      
       
Все ветра вытерто рукой,
       
Стекло блестит.
       
Ложится солнце на покой
       
И долго спит.
      
     
     
1968
    
    
     
      
Усиливающийся ливень
     
     
      
       
Усиливающийся ливень
       
Не делает меня счастливым.
       
Наоборот —
       
Неразрешимейшая задача —
       
Лишая мир истоков плача,
       
Идти вперед.
      
     
     
1968
    
    
     
      
Быть может, и не глушь таежная[207]
     
     
      
       
Быть может, и не глушь таежная,
       
А склад характера, призванье
       
Зовет признания тревожные,
       
Зовет незваные названья.
      
      
       
Автобусное одиночество
       
И ненамеренность дороги —
       
Приметы для предмета зодчества,
       
Для слов, разломанных на слоги.
      
      
       
Служить на маяке механиком,
       
Подмазывая ось вселенной,
       
Следя за тем, как люди в панике
       
Ее смещают постепенно.
      
      
       
Не труд машины вычислительной,
       
Оборванный на полуфразе.
       
А всех созвездий бег стремительный
       
В еще Колумбовом экстазе.
      
      
       
Природа славится ответами
       
На все вопросы роковые —
       
Любыми грозами, кометами,
       
Увиденными впервые.
      
      
       
Далекая от телепатии,
       
Воспитанная разумно,
       
Она лишь звездочета мантия,
       
Плащ серебристо-лунный.
      
     
     
1968
    
    
     
      
Все осветилось изнутри
     
     
      
       
Все осветилось изнутри.
       
И теплой силой света
       
Лесной оранжевой зари
       
Все было здесь согрето.
      
      
       
Внезапно загорелось дно
       
Огромного оврага.
       
И было солнце зажжено,
       
Как зажжена бумага.
      
     
     
(1960-е)
    
    
     
      
В лесу листок не шелохнется[208]
     
     
      
       
В лесу листок не шелохнется —
       
Такая нынче тишина.
       
Никак природа не очнется
       
От обморока или сна.
      
      
       
Ручей сегодня так бесшумен —
       
Воды набрал он, что ли, вот,
       
И сквозь кусты до первых гумен
       
Он не струится, а течет.
      
      
       
Обняв осиновую плаху
       
И навалясь на огород,
       
Одетый в красную рубаху,
       
Стоит огромный небосвод.
      
     
     
1969
    
    
     
      
Я живу не по средствам[209]
     
     
      
       
Я живу не по средствам:
       
Трачу много души.
       
Все отцово наследство —
       
На карандаши,
      
      
       
На тетрадки, на споры,
       
На дорогу в века,
       
На высокие горы
       
И пустыни песка.
      
     
     
1969
    
    
     
      
Я одет так легко
     
     
      
       
Я одет так легко,
       
Что добраться домой невозможно,
       
Не обсохло еще молоко
       
На губах, и душа моя слишком тревожна.
      
      
       
Разве дождь — переждешь?
       
Ведь на это не хватит терпенья,
       
Разве кончится дождь —
       
Это странное пенье,
      
      
       
Пенье струй водяных, так похожих на струны,
       
Эта тонкая, звонкая нить,
       
Что умела соединить
       
И концы и кануны?
      
     
     
1969
    
    
     
      
Как на выставке Матисса
     
     
      
       
Как на выставке Матисса,
       
Я когда-нибудь умру.
       
Кто-то сердце крепко стиснет,
       
Окунет в огонь, в жару.
      
      
       
Поразит меня, как лазер,
       
Обжигающ и колюч,
       
Оборвет на полуфразе
       
Невидимка — смертный луч.
      
      
       
Я присяду у порога,
       
Острый отразив удар,
       
Понемногу, понемногу
       
Отобьюсь от смертных чар.
      
      
       
И, уняв сердцебиенье,
       
Обманув судьбу мою,
       
Одолев оцепененье,
       
Продолжать свой путь встаю.
      
     
     
1969
    
    
     
      
Как пишут хорошо: «Испещрено…»
     
     
      
       
Как пишут хорошо: «Испещрено…»
       
«Вся в пятнах крови высохшая кожа».
       
А мне и это нынче все равно.
       
Мне кажется — чем суше и чем строже,
      
      
       
Тем молчаливей. Есть ли им предел,
       
Ненужным действиям, спасительным отпискам,
       
Венчающим любой земной удел,
       
Придвинутый к судьбе так близко.
      
     
     
1969
    
    
     
      
Суеверен я иль нет — не знаю
     
     
      
       
Суеверен я иль нет — не знаю,
       
Но рубаху белую свою
       
Чистую на счастье надеваю,
       
Как перед причастьем, как в бою.
      
      
       
Асептическая осторожность —
       
Древняя примета разных стран,
       
Древняя заветная возможность
       
Уцелеть после опасных ран.
      
     
     
(1960-е)
    
    
     
      
Приглядись к губам поэта[210]
     
     
      
       
Приглядись к губам поэта,
       
Угадай стихов размер
       
И запомни: чудо это,
       
Поучительный пример, —
      
      
       
Где в прерывистом дыханье
       
Зрению доступный ритм
       
Подтверждает, что стихами
       
Жизнь о жизни говорит.
      
     
     
1969
    
    
     
      
Дорога ползет, как червяк[211]
     
     
      
       
Дорога ползет, как червяк,
       
Взбираясь на горы.
       
Магнитный зовет железняк,
       
Волнует приборы.
      
      
       
На белый появится свет
       
Лежащее где-то под спудом —
       
Тебе даже имени нет —
       
Подземное чудо.
      
     
     
1969
    
    
     
      
На небе бледно-васильковом
     
     
      
       
На небе бледно-васильковом,
       
Как облачко, висит луна,
       
И пруд морозом оцинкован
       
И стужей высушен до дна.
      
      
       
Здесь солнце держат в черном теле,
       
И так оно истощено,
       
Что даже светит еле-еле
       
И не приходит под окно.
      
      
       
Здесь — вместо детского смятенья
       
И героической тщеты —
       
Одушевленные растенья,
       
Деревья, камни и цветы…
      
     
     
(1960-е)
    
    
     
      
Волна о камни хлещет плетью
     
     
      
       
Волна о камни хлещет плетью
       
И, отбегая внутрь, назад,
       
На берег выстелется сетью,
       
Закинет невод наугад,
      
      
       
Стремясь от нового улова
       
Доставить самой глубине
       
Еще какое-нибудь слово,
       
Неслыханное на дне.
      
     
     
(1960-е)