1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 
     
      
       
Я иду, отражаясь в глазах москвичей,
       
Без ненужного шума, без лишних речей.
      
      
       
Я иду — и о взгляд загорается взгляд,
       
Магнетической силы мгновенный разряд.
      
      
       
Память гроз, отгремевших не очень давно,
       
Заглянула прохожим в зрачок, как в окно.
      
      
       
Вдоль асфальта мои повторяет слова
       
Победившая камень живая трава.
      
      
       
Ей в граните, в гудроне привычно расти —
       
Камень сопок ложился у ней на пути.
      
      
       
И навек вдохновила траву на труды
       
Непомерная сила земли и воды,
      
      
       
Вся чувствительность тропки таежной, где след
       
Иногда остается на тысячу лет.
      
     
     
1964
    
    
     
      
Осенний воздух чист[186]
     
     
      
       
Осенний воздух чист,
       
Шумна грачей ночевка,
       
Любой летящий лист
       
Тревожен, как листовка
      
      
       
С печатного станка,
       
Станка самой природы,
       
Падение листка
       
Чуть-чуть не с небосвода.
      
      
       
Прохожий без труда
       
Прочтет в одно мгновенье,
       
Запомнит навсегда
       
Такое сообщенье.
      
      
       
Подержит на ветру
       
Скрещенье тонких линий,
       
И рано поутру
       
На листья ляжет иней.
      
     
     
1964
    
    
     
      
Он чувствует событья кожей[187]
     
     
      
       
Он чувствует событья кожей.
       
Что цвет и вкус?
       
На озарение похожа
       
Подсказка муз.
      
      
       
Его пространство безвоздушно,
       
Должна уметь
       
Одной природе быть послушной
       
Пластинки медь.
      
      
       
Сожмется, точно анероид
       
В деленьях шкал,
       
Свои усилия утроит,
       
Ловя сигнал.
      
      
       
И передаст на самописцы
       
Земной секрет,
       
Оставит почерком провидца
       
Глубокий след.
      
     
     
1964
    
    
     
      
От кухни и передней[188]
     
     
      
Б. Пастернаку
     
     
      
       
От кухни и передней
       
По самый горизонт
       
Идет ремонт последний,
       
Последний мой ремонт.
      
      
       
Не будет в жизни боле
       
Строительных контор,
       
Починки старой боли,
       
Крепления опор.
      
      
       
Моя архитектура
       
От шкуры до нутра
       
Во власти штукатура,
       
Под игом маляра.
      
      
       
И плотничьи заплаты
       
На рубище певца —
       
Свидетельство расплаты
       
С судьбою до конца.
      
      
       
От кухни и передней
       
По самый горизонт
       
Идет ремонт последний,
       
Последний мой ремонт.
      
     
     
1964
    
    
     
      
Выщербленная лира[189]
     
     
      
       
Выщербленная лира,
       
Кошачья колыбель, —
       
Это моя квартира,
       
Шиллеровская щель.
      
      
       
Здесь нашу честь и место
       
В мире людей и зверей
       
Обороняем вместе
       
С черною кошкой моей.
      
      
       
Кошке — фанерный ящик,
       
Мне — колченогий стол.
       
Кровью стихов настоящих
       
Густо обрызган пол.
      
      
       
Кошка по имени Муха
       
Точит карандаши,
       
Вся — напряженье слуха
       
В темной квартирной тиши.
      
     
     
1964
    
    
     
      
Таруса[190]
     
     
      
       
Карьер известняка
       
Районного значенья,
       
И светлая река
       
Старинного теченья.
      
      
       
Здесь тени, чье родство
       
С природой, хлебом, верой
       
Живое существо,
       
А вовсе не химера.
      
      
       
Не кладбище стихов,
       
А кладезь животворный,
       
И — мимо берегов —
       
Поток реки упорный.
      
      
       
Хранилище стиха
       
Предания и долга,
       
В поэзии Ока
       
Значительней, чем Волга.
      
      
       
Карьер известняка
       
Районного значенья,
       
И светлая река
       
Старинного теченья.
      
     
     
1964
    
    
     
      
Я — северянин. Я ценю тепло[191]
     
     
      
       
Я — северянин. Я ценю тепло,
       
Я различаю — где добро, где зло.
       
Мне нужен мир, где всюду есть дома,
       
Где белым снегом вымыта зима.
      
      
       
Мне нужен клен с опавшею листвой
       
И крыша над моею головой.
       
Я — северянин, зимний человек,
       
Я каждый день ищу себе ночлег.
      
     
     
1964
    
    
     
      
Вчера я кончил эту книжку[192]
     
     
      
       
Вчера я кончил эту книжку
       
Вчерне
       
Осадка в ней немного лишку
       
На дне.
      
      
       
В подножье строк или палаток
       
Гранит.
       
Нерастворимый тот остаток
       
Хранит.
      
      
       
Стиха невозмутима мера —
       
Она
       
Для гончара и для Гомера
       
Одна.
      
     
     
1964
    
    
     
      
Я не искал людские тайны[193]
     
     
      
       
Я не искал людские тайны,
       
Как следопыт.
       
Но мир изменчивый, случайный
       
Мной не забыт.
      
      
       
Тепло людского излученья
       
В лесной глуши,
       
Земные донные теченья
       
Живой души.
      
      
       
И слишком многое другое,
       
О чем нет слов,
       
Вставало грозное, нагое
       
Из всех углов…
      
     
     
1964
    
    
     
      
Рассказано людям немного[194]
     
     
      
       
Рассказано людям немного,
       
Чтоб грозная память моя
       
Не слишком пугала тревогой
       
Дороги житья и бытья.
      
      
       
И я поступил не случайно,
       
Скрывая людские грехи,
       
Фигурами умолчанья
       
Мои переполнив стихи.
      
      
       
Достаточно ясен для мудрых
       
Лирический зимний рассказ
       
О тех перламутровых утрах,
       
О снеге без всяких прикрас.
      
      
       
Но память моя в исступленье,
       
Но память вольна и сильна,
       
Способна спасти от забвенья
       
Сокровища с самого дна.
      
     
     
1965
    
    
     
      
Не линия и не рисунок
     
     
      
       
Не линия и не рисунок,
       
А только цвет
       
Расскажет про лиловый сумрак,
       
Вечерний свет.
      
      
       
И вот художника картины
       
Со стен квартир
       
Звучали как пароль единый
       
На целый мир.
      
      
       
И слепок каменной химеры
       
Дрожал в руке,
       
Чтоб утвердился камень веры
       
В моей строке.
      
     
     
1965
    
    
     
      
Нерест[195]
     
     
      
Н. Столяровой
     
     
      
       
Закон это иль ересь,
       
Ненужная морям,
       
Лососей ход на нерест
       
Средь океанских ям.
      
      
       
Плывут без карт и лоций
       
И по морскому дну
       
Ползут, чтоб побороться
       
За право быть в плену.
      
      
       
И в тесное ущелье
       
Ворваться, чтоб сгореть —
       
С единственною целью:
       
Цвести — и умереть.
      
      
       
Плывут не на забаву,
       
Плывут не на игру,
       
Они имеют право
       
В ручье метать икру.
      
      
       
И оплодотворенья
       
Немой великий миг
       
Войдет в стихотворенье,
       
Как боль, как стон и крик.
      
      
       
У нерестилищ рыбьих,
       
Стремясь в родной ручей,
       
Плывут, чтобы погибнуть
       
На родине своей.
      
      
       
И трупы рыб уснувших
       
Видны в воде ручья —
       
Последний раз блеснувши,
       
Мертвеет чешуя.
      
      
       
Их здесь волна качала
       
И утопила здесь,
       
Но высшее начало
       
В поступках рыбьих есть.
      
      
       
И мимо трупов в русло
       
Плывут живых ряды
       
На нерест судеб русских,
       
На зов судьбы — беды.
      
      
       
И люди их не судят —
       
Над чудом нет судей, —
       
Трагедий рыбьих судеб,
       
Неясных для людей.
      
      
       
Кипит в ручье рожденья
       
Лососей серебро,
       
Как гимн благодаренья,
       
Прославивший добро.
      
     
     
1965
    
    
     
      
Кета родится в донных стойлах[196]
     
     
      
       
Кета родится в донных стойлах
       
Незамерзающей реки,
       
Зеленых водорослей войлок
       
Окутывает родники.
      
      
       
Дается лососевой рыбе
       
В свою вернуться колыбель.
       
Здесь все в единстве: жизнь и гибель,
       
Рожденье, брачная постель.
      
      
       
И подвиг жизни — как сраженье:
       
Окончив брачную игру,
       
Кета умрет в изнеможенье,
       
На камень выметав икру.
      
      
       
И не в морской воде, а в пресной
       
Животворящий кислород
       
Дает дышать на дне чудесно
       
И судьбы двигает вперед.
      
     
     
1965
    
    
     
      
Я ищу не героев, а тех
     
     
      
       
Я ищу не героев, а тех,
       
Кто смелее и тверже меня,
       
Кто не ждет ни указок, ни вех
       
На дорогах туманного дня.
      
      
       
Кто испытан, как я — на разрыв
       
Каждой мышцей и нервом своим,
       
Кто не шнур динамитный, а взрыв,
       
По шнуру проползающий дым.
      
      
       
Средь деревьев, людей и зверей,
       
На земле, на пути к небесам,
       
Мне не надо поводырей,
       
Все, что знаю, я знаю сам.
      
      
       
Я мальчишеской пробою стал
       
Мерить жизнь и людей — как ножи:
       
Тот уступит, чей мягче металл, —
       
Дай свой нож! Покажи. Подержи.
      
      
       
Не пророков и не вождей,
       
Не служителей бога огня,
       
Я ищу настоящих людей,
       
Кто смелее и тверже меня.
      
     
     
1965
    
    
     
      
Как гимнаст свое упражнение[197]
     
     
      
       
Как гимнаст свое упражнение,
       
Повторяю свой будущий день,
       
Все слова свои, все движения,
       
Прогоняю боязнь и лень.
      
      
       
И готовые к бою мускулы
       
Каждой связки или узла
       
Наполняются смутной музыкой
       
Поединка добра и зла.
      
      
       
Даже голос не громче шепота
       
В этот утренний важный миг,
       
Вывод жизни, крупица опыта.
       
Что почерпнута не из книг.
      
     
     
1965
    
    
     
      
Я не лекарственные травы
     
     
      
       
Я не лекарственные травы
       
В столе храню,
       
Их трогаю не для забавы
       
Сто раз на дню.
      
      
       
Я сохраняю амулеты
       
В черте Москвы,
       
Народной магии предметы —
       
Клочки травы.
      
      
       
В свой дальний путь, в свой путь недетский
       
Я взял в Москву —
       
Как тот царевич половецкий,
       
Емшан-траву, —
      
      
       
Я ветку стланика с собою
       
Привез сюда,
       
Чтоб управлять своей судьбою
       
Из царства льда.
      
     
     
1965
    
    
     
      
Пусть свинцовый дождь столетья[198]
     
     
      
       
Пусть свинцовый дождь столетья,
       
Как начало всех начал,
       
Ледяной жестокой плетью
       
Нас колотит по плечам.
      
      
       
И гроза идет над нами,
       
Раскрывая небо нам,
       
Растревоженное снами
       
И доверенное снам.
      
      
       
И черты стихотворенья,
       
Слепок жестов, очерк поз,
       
Словно отзвуки движенья
       
Проходящих в мире гроз.
      
     
     
1966
    
    
     
      
Не покончу с собой
     
     
      
       
Не покончу с собой —
       
Превращусь в невидимку:
       
И чтоб выиграть бой,
       
Стану призрачной дымкой.
      
      
       
Я врага разыщу
       
Средь земного предела,
       
Подкрадусь, отомщу,
       
Завершу свое дело.
      
      
       
Это вера из вер —
       
Та дикарская вера,
       
Катехизис пещер
       
И путей Агасфера.
      
     
     
1966
    
    
     
      
Любви случайное явленье
     
     
      
       
Любви случайное явленье
       
Смиренно чудом назови
       
И не бросай слова презренья
       
Вслед улетающей любви.
      
     
     
1966
    
    
     
      
Взад-вперед ходят ангелы в белом
     
     
      
       
Взад-вперед ходят ангелы в белом
       
С неземным выражением глаз,
       
Труп еще называется телом —
       
В лексиконе, доступном для нас.
      
      
       
И чистилища рефрижератор,
       
Подготовивший трупы в полет,
       
Петербургский ли это театр,
       
Навсегда замурованный в лед.
      
      
       
Распахнут подземелье столетья,
       
Остановится время-пора
       
Лифтом морга, как шахтною клетью,
       
Дать добычу судьбы — на гора.
      
      
       
Нумерованной, грузной, бездомной
       
Ты лежала в мертвецкой — и вот
       
Поднимаешься в синий огромный
       
Ожидающий небосвод.
      
      
       
Вот последнее снаряженье:
       
Мятый ситцевый старый халат,
       
Чтоб ее не стеснились движенья
       
В час прибытия в рай или в ад.