1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 
Попасть и в этот альманах.      

       

 Сафо      

       

       

Счастливый юноша, ты всем меня   пленил:      

Душою гордою и пылкой и незлобной,      

И первой младости красой   женоподобной.      

       

       * * *      

       

Цветы последние милей      

Роскошных первенцев полей.      

Они унылые мечтанья      

Живее пробуждают в нас.      

Так иногда разлуки час      

Живее сладкого свиданья.      

       

       

19 октября      

       

       

Роняет лес багряный свой убор,      

Сребрит мороз увянувшее поле,      

Проглянет день как будто по неволе      

И скроется за край окружных гор.      

Пылай, камин, в моей пустынной келье;      

А ты, вино, осенней стужи друг,      

Пролей мне в грудь отрадное похмелье,      

Минутное забвенье горьких мук.      

       

Печален я: со мною друга нет,      

С кем долгую запил бы я разлуку,      

Кому бы мог пожать от сердца руку      

И пожелать веселых много лет.      

Я пью один; вотще воображенье      

Вокруг меня товарищей зовет:      

Знакомое не слышно приближенье,      

И милого душа моя не ждет.      

       

Я пью один, и на брегах Невы      

Меня друзья сегодня именуют…      

Но многие ль и там из вас пируют?      

Еще кого не досчитались вы?      

Кто изменил пленительной привычке?      

Кого от вас увлек холодный свет?      

Чей глас умолк на братской   перекличке?      

Кто не пришел? Кого меж вами нет?      

       

Он не пришел, кудрявый наш певец,      

С огнем в очах, с гитарой   сладкогласной:      

Под миртами Италии прекрасной      

Он тихо спит, и дружеский резец      

Не начертал над русскою могилой      

Слов несколько на языке родном,      

Чтоб некогда нашел привет унылый      

Сын севера, бродя в краю чужом.      

       

Сидишь ли ты в кругу своих друзей,      

Чужих небес любовник беспокойный?      

Иль снова ты проходишь тропик знойный      

И вечный лед полунощных морей?      

Счастливый путь!.. С лицейского   порога      

Ты на корабль перешагнул шутя,      

И с той поры в морях твоя дорога,      

О, волн и бурь любимое дитя!      

       

Ты сохранил в блуждающей судьбе      

Прекрасных лет первоначальны нравы:      

Лицейский шум, лицейские забавы      

Средь бурных волн мечталися тебе:      

Ты простирал из-за моря нам руку,      

Ты нас одних в младой душе носил      

И повторял: "На долгую разлуку      

Нас тайный рок, быть может,   осудил!"      

       

Друзья мои, прекрасен наш союз      

Он как душа неразделим и вечен —      

Неколебим, свободен и беспечен      

Сростался он под сенью дружных муз.      

Куда бы нас ни бросила судьбина,      

И счастие куда б ни повело,      

Всё те же мы: нам целый мир чужбина;      

Отечество нам Царское Село.      

       

Из края в край преследуем грозой,      

Запутанный в сетях судьбы суровой,      

Я с трепетом на лоно дружбы новой.      

Устав, приник ласкающей главой…      

С мольбой моей печальной и мятежной,      

С доверчивой надеждой первых лет,      

Друзьям иным душой предался нежной;      

Но горек был небратский их привет.      

       

И ныне здесь, в забытой сей глуши,      

В обители пустынных вьюг и хлада,      

Мне сладкая готовилась отрада:      

Троих из вас, друзей моей души,      

Здесь обнял я. Поэта дом опальный,      

О Пущин мой, ты первый посетил;      

Ты усладил изгнанья день печальный,      

Ты в день его Лицея превратил.      

       

Ты, Горчаков, счастливец с первых   дней,      

Хвала тебе – фортуны блеск холодный      

Не изменил души твоей свободной:      

Всё тот же ты для чести и друзей.      

Нам разный путь судьбой назначен   строгой;      

Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:      

Но невзначай проселочной дорогой      

Мы встретились и братски обнялись.      

       

Когда постиг меня судьбины гнев,      

Для всех чужой, как сирота бездомный,      

Под бурею главой поник я томной      

И ждал тебя, вещун пермесских дев,      

И ты пришел, сын лени вдохновенный,      

О Дельвиг мой: твой голос пробудил      

Сердечный жар, так долго усыпленный,      

И бодро я судьбу благословил.      

       

С младенчества дух песен в нас горел,      

И дивное волненье мы познали;      

С младенчества две музы к нам летали,      

И сладок был их лаской наш удел:      

Но я любил уже рукоплесканья,      

Ты гордый пел для муз и для души;      

Свой дар как жизнь я тратил без   вниманья,      

Ты гений свой воспитывал в тиши.      

       

Служенье муз не терпит суеты;      

Прекрасное должно быть величаво:      

Но юность нам советует лукаво,      

И шумные нас радуют мечты…      

Опомнимся – но поздно! и уныло      

Глядим назад, следов не видя там.      

Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами   было,      

Мой брат родной по музе, по судьбам?      

       

Пора, пора! душевных наших мук      

Не стоит мир; оставим заблужденья!      

Сокроем жизнь под сень уединенья!      

Я жду тебя, мой запоздалый   друг —      

Приди; огнем волшебного рассказа      

Сердечные преданья оживи;      

Поговорим о бурных днях Кавказа,      

О Шиллере, о славе, о любви.      

       

Пора и мне… пируйте, о друзья!      

Предчувствую отрадное свиданье;      

Запомните ж поэта предсказанье:      

Промчится год, и с вами снова я,      

Исполнится завет моих мечтаний;      

Промчится год, и я явлюся к вам!      

О сколько слез и сколько восклицаний,      

И сколько чаш, подъятых к небесам!      

       

И первую полней, друзья, полней!      

И всю до дна в честь нашего союза!      

Благослови, ликующая муза,      

Благослови: да здравствует Лицей!      

Наставникам, хранившим юность нашу,      

Всем честию, и мертвым и живым,      

К устам подъяв признательную чашу,      

Не помня зла, за благо воздадим.      

       

Полней, полней! и сердцем возгоря,      

Опять до дна, до капли выпивайте!      

Но за кого? о други, угадайте…      

Ура, наш царь! так! выпьем за царя.      

Он человек! им властвует мгновенье.      

Он раб молвы, сомнений и страстей;      

Простим ему неправое гоненье:      

Он взял Париж, он основал Лицей.      

       

Пируйте же, пока еще мы тут!      

Увы, наш круг час от часу редеет;      

Кто в гробе спит, кто дальный   сиротеет;      

Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;      

Невидимо склоняясь и хладея,      

Мы близимся к началу своему…      

Кому ж из нас под старость день Лицея      

Торжествовать придется одному?      

       

Несчастный друг! средь новых   поколений      

Докучный гость и лишний, и чужой,      

Он вспомнит нас и дни соединений,      

Закрыв глаза дрожащею рукой…      

Пускай же он с отрадой хоть печальной      

Тогда сей день за чашей проведет,      

Как ныне я, затворник ваш опальный,      

Его провел без горя и забот.      

       

       

       

       

В глуши, измучась жизнью постной,      

Изнемогая животом,      

Я не парю – сижу орлом      

И болен праздностью поносной.      

       

Бумаги берегу запас,      

Натугу вдохновенья чуждый,      

Хожу я редко на Парнас,      

И только за большою нуждой.      

       

Но твой затейливый навоз      

Приятно мне щекотит нос:      

Хвостова он напоминает,      

Отца зубастых голубей,      

И дух мой снова позывает      

Ко испражненью прежних дней.      

       

       * * *      

       

Брови царь нахмуря,      

Говорил: "Вчера      

Повалила буря      

Памятник Петра".      

Тот перепугался.      

«Я не знал!.. Ужель?» —      

Царь расхохотался.      

«Первый, брат, апрель!»      

       

Говорил он с горем      

Фрейлинам дворца:      

"Вешают за морем      

За два !..      

То есть разумею, —      

Вдруг примолвил он, —      

Вешают за шею,      

Но жесток закон". —      

       

       

Соловей и кукушка      

       

       

В лесах, во мраке ночи праздной      

Весны певец разнообразный      

Урчит и свищет, и гремит;      

Но бестолковая кукушка,      

Самолюбивая болтушка,      

Одно куку свое твердит,      

И эхо вслед за нею то же.      

Накуковали нам тоску!      

Хоть убежать. Избавь нас, боже,      

От элегических куку!      

       

 Движение      

       

       

Движенья нет, сказал мудрец брадатый.      

Другой смолчал и стал пред ним   ходить.      

Сильнее бы не мог он возразить;      

Хвалили все ответ замысловатый.      

Но, господа, забавный случай сей      

Другой пример на память мне приводит:      

Ведь каждый день пред нами солнце   ходит,      

Однако ж прав упрямый Галилей.      

       

       * * *      

       

Всё в жертву памяти твоей:      

И голос лиры вдохновенной,      

И слезы девы воспаленной,      

И трепет ревности моей,      

И славы блеск, и мрак изгнанья,      

И светлых мыслей красота,      

И мщенье, бурная мечта      

Ожесточенного страданья.      

       

       

Сцена из Фауста. Берег Моря. Фауст и Мефистофиль      

       

Фауст.       

       

Мне скучно, бес.      

       

Мефистофель.       

       

Что делать, Фауст?      

Таков вам положен предел,      

Его ж никто не преступает.      

Вся тварь разумная скучает:      

Иной от лени, тот от дел;      

Кто верит, кто утратил веру:      

Тот насладиться не успел,      

Тот насладился через меру,      

И всяк зевает да живет —      

И всех вас гроб, зевая, ждет.      

Зевай и ты.      

       

Фауст.       

       

Сухая шутка!      

Найди мне способ как-нибудь      

Рассеяться.      

       

Мефистофель.       

       

Доволен будь      

Ты доказательством рассудка.      

В своем альбоме запиши:      

       

       

Fastidium est quies[42] – скука      

Отдохновение души.      

Я психолог… о вот наука!..      

Скажи, когда ты не скучал?      

Подумай, поищи. Тогда ли,      

Как над Виргилием дремал,      

А розги ум твой возбуждали?      

Тогда ль, как розами венчал      

Ты благосклонных дев веселья      

И в буйстве шумном посвящал      

Им пыл вечернего похмелья?      

Тогда ль, как погрузился ты      

В великодушные мечты,      

В пучину темную науки?      

Но – помнится – тогда со скуки,      

Как арлекина, из огня      

Ты вызвал наконец меня.      

Я мелким бесом извивался,      

Развеселить тебя старался,      

Возил и к ведьмам и к духам,      

И что же? всё по пустякам. —      

       

Желал ты славы – и добился,      

Хотел влюбиться – и влюбился.      

Ты с жизни взял возможну дань,      

А был ли счастлив?      

       

Фауст.       

       

Перестань.      

Не растравляй мне язвы тайной.      

В глубоком знаньи жизни нет —      

Я проклял знаний ложный свет,      

А слава… луч ее случайный      

Неуловим. Мирская честь      

Бессмысленна, как сон… Но есть      

Прямое благо: сочетанье      

Двух душ…      

       

Мефистофель.       

       

И первое свиданье,      

Не правда ль? Но не льзя ль узнать,      

Кого изволишь поминать,      

Не Гретхен ли?      

       

Фауст.       

       

О сон чудесный!      

О пламя чистое любви!      

Там, там – где тень, где шум   древесный,      

Где сладко-звонкие струи —      

Там, на груди ее прелестной      

Покоя томную главу,      

Я счастлив был…      

       

Мефистофель.       

       

Творец небесный!      

Ты бредишь, Фауст, на яву!      

Услужливым воспоминаньем      

Себя обманываешь ты.      

Не я ль тебе своим стараньем      

Доставил чудо красоты?      

И в час полуночи глубокой      

С тобою свел ее? Тогда      

Плодами своего труда      

Я забавлялся одинокой,      

Как вы вдвоем – всё помню я.      

Когда красавица твоя      

Была в восторге, в упоенье,      

Ты беспокойною душой      

Уж погружался в размышленье      

(А доказали мы с тобой,      

Что размышленье – скуки семя).      

И знаешь ли, философ мой,      

Что думал ты в такое время,      

Когда не думает никто?      

Сказать ли?      

       

Фауст.       

       

Говори. Ну, что?      

       

Мефистофель.       

       

Ты думал: агнец мой послушный!      

Как жадно я тебя желал!      

Как хитро в деве простодушной      

Я грезы сердца возмущал! —      

Любви невольной, бескорыстной      

Невинно предалась она…      

Что ж грудь моя теперь полна      

Тоской и скукой ненавистной?..      

На жертву прихоти моей      

Гляжу, упившись наслажденьем,      

С неодолимым отвращеньем: —      

Так безрасчетный дуралей,      

Вотще решась на злое дело,      

Зарезав нищего в лесу,      

Бранит ободранное тело; —      

Так на продажную красу,      

Насытясь ею торопливо,      

Разврат косится боязливо…      

Потом из этого всего      

Одно ты вывел заключенье…      

       

Фауст.       

       

Сокройся, адское творенье!      

Беги от взора моего!      

       

Мефистофель.       

       

Изволь. Задай лишь мне задачу:      

Без дела, знаешь, от тебя      

Не смею отлучаться я —      

Я даром времени не трачу.      

       

Фауст.       

       

Что там белеет? говори.      

       

Мефистофель.       

       

Корабль испанский трехмачтовый,      

Пристать в Голландию готовый:      

На нем мерзавцев сотни три,      

Две обезьяны, бочки злата,      

Да груз богатый шоколата,      

Да модная болезнь: она      

Недавно вам подарена.      

       

Фауст.       

       

Всё утопить.      

       

Мефистофель.       

       

Сей час.      

       

       (Исчезает)        Зимний вечер      

       

       

Буря мглою небо кроет,      

Вихри снежные крутя:      

То, как зверь, она завоет,      

То заплачет, как дитя,      

То по кровле обветшалой      

Вдруг соломой зашумит,      

То, как путник запоздалый,      

К нам в окошко застучит.      

       

Наша ветхая лачужка      

И печальна, и темна.      

Что же ты, моя старушка,      

Приумолкла у окна?      

Или бури завываньем      

Ты, мой друг, утомлена,      

Или дремлешь под жужжаньем      

Своего веретена?      

       

Выпьем, добрая подружка      

Бедной юности моей,      

Выпьем с горя; где же кружка?      

Сердцу будет веселей.      

Спой мне песню, как синица      

Тихо за морем жила;      

Спой мне песню, как девица      

За водой поутру шла.      

       

Буря мглою небо кроет,      

Вихри снежные крутя;      

То, как зверь, она завоет.      

То заплачет, как дитя.      

Выпьем, добрая подружка      

Бедной юности моей,      

Выпьем с горя; где же кружка?      

Сердцу будет веселей.      

       

       * * *      

       

Вертоград моей сестры,      

Вертоград уединенный;      

Чистый ключ у ней с горы      

Не бежит запечатленный.      

У меня плоды блестят      

Наливные, золотые;      

У меня бегут, шумят      

Воды чистые, живые.      

Нард, алой и киннамон      

Благовонием богаты:      

Лишь повеет аквилон,      

И закаплют ароматы.