1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 
    
— Каким образом? Что она знала о поджогах кораблей?
    
— Мне это не известно. В замок проникли ниндзя. Возможно, ниндзя побывал и здесь и поджег мой корабль. В день смерти Марико-сама виделась с отцом-инспектором в замке. Думаю, она подсказала ему, как сжечь «Эразмус» — в обмен на мою жизнь. Но я не могу жить без своего корабля, господин…
    
— Вы не правы, Анджин-сан. Благодарю вас, Тсукку-сан. — Торанага отпустил его. — Я очень ценю вашу помощь. Пожалуйста, теперь вы можете отдыхать.
    
— Да, господин. Благодарю вас. — Алвито заколебался. — Я хотел бы просить извинения за адмирала. Мужчины рождены в грехе, большинство их и живут в грехе, хотя и становятся христианами.
    
— Христиане рождаются в грехе, мы — нет. Мы цивилизованные люди, которые понимают, что такое грех на самом деле, а не неграмотные крестьяне, которые не знают ничего лучшего. Тем не менее, Тсукку-сан, будь я на месте вашего адмирала, я не дал бы уйти Анджин-сану, если бы он попался мне в руки. Это было бы военное решение, правильное решение. Я думаю, он будет жить, сожалея, что не настоял, и ваш отец-инспектор — тоже.
    
— Вы хотите, чтобы я перевел и это, господин?
    
— Это — для вас. Благодарю вас за помощь. — Торанага ответил на поклон священника и приказал одному из своих людей проводить его обратно в домик для гостей, потом повернулся к Блэксорну.
    
— Анджин-сан, давайте сначала поплаваем.
    
— Простите, господин?
    
— Поплаваем! — Торанага разделся и вошел в воду. Уже светлело… За ним вошли в воду Блэксорн и телохранители. Торанага сильными гребками поплыл в море, потом повернул и поплыл вокруг остова корабля. Блэксорн все время плыл вслед за ним. Холод освежил его. Вскоре Торанага повернул к берегу. Слуги стояли с полотенцами наготове, со свежими кимоно, чаем, саке и завтраком.
    
— Поедим, Анджин-сан.
    
— Прошу прощения, я не голоден.
    
— Ешьте!
    
Блэксорн сделал несколько глотков, потом икнул:
    
— Извините.
    
— Глупо. Вы проявляете слабость. Слабость — как эти чесночники корейцы. Неприличное поведение для хатамото…
    
— Простите, господин?
    
Торанага повторил еще раз — жестко. Потом показал в сторону корабля, поняв, что теперь полностью завладел вниманием Блэксорна:
    
— Это все ерунда. Сигата га наи. Неважно. Слушайте: Анджин-сан — хатамото, верно? Не кореец. Понятно?
    
— Да, извините меня.
    
Торанага поманил телохранителя, тот протянул ему запечатанный свиток.
    
— Вот, Анджин-сан, Марико-сама перед отъездом из Эдо дала мне это. Марико-сама просила меня, если вы будете живы после Осаки — если вы останетесь живы, понимаете? — передать это вам.
    
Блэксорн взял предложенный ему свиток и, мгновение помешкав, сломал печать.
    * * *
    
— Что в этом письме, Анджин-сан? — поинтересовался Торанага.
    
Марико писала по-латыни:
    
     
«Ты. Я люблю тебя. Если ты читаешь это письмо, значит, я погибла в Осаке и, может быть, из-за меня твой корабль тоже погиб. Я могу пожертвовать этой самой ценной частью твоей жизни из-за своей веры, чтобы спасти свою церковь, но больше всего — чтобы спасти твою жизнь, которая мне дороже всего, даже интересов моего господина — Торанаги. Это может привести к необходимости выбора — ты или твой корабль. Извини, но я выбрала тебе жизнь. Этот корабль так или иначе обречен — с тобой или без тебя. Я уступаю твой корабль твоему врагу за то, чтобы ты мог жить. Этот корабль — ничто. Построй себе другой. Ты можешь это сделать — разве ты не учился строить корабли, а не только водить их? Думаю, Торанага даст тебе всех необходимых ремесленников, плотников и кузнецов, сколько понадобится, — ему нужен ты и твои корабли, — и из своих личных денег я завещаю тебе все необходимое.
     
Построй себе новый корабль и устрой себе новую жизнь, мой любимый. Захвати на следующий год Черный Корабль и живи вечно. О мой дорогой, моя христианская душа молится о том, чтобы повстречать тебя на христианском небе; моя японская хара молится, чтобы в следующей жизни я была бы кем угодно, только чтобы радовать тебя и быть с тобой, где бы ты ни был. Прости меня, но твоя жизнь — важнее всего. Я люблю тебя».
    
    
— О чем говорится в письме, Анджин-сан?
    
— Прошу прощения, господин. Марико-сама говорит, что этот корабль был не нужен. Говорит, что я должен построить новый корабль. Говорит…
    
— А! Это можно? Можно, Анджин-сан?
    
Блэксорн заметил, как заинтересовался дайме.
    
— Да. Если иметь… — Он не мог вспомнить, как по-японски будет «плотник». — Если Торанага-сама даст мне людей, умеющих строить корабли.
    
В голове его новый корабль стал обретать форму. Меньше, намного меньше, чем «Эразмус». От девяноста до ста тонн водоизмещением — это все, что он сможет сделать: никогда раньше не видел он, как строят, и не строил сам всего корабля, хотя Альбан Карадок, конечно, готовил его и в корабелы, а не только в кормчие. «Боже, воздай Альбану! — воскликнул он мысленно. — Да, девяносто тонн для начала. „Золотая лань“ Дрейка была примерно такой, а вспомнить, сколько она вынесла… Я могу взять на борт двадцать пушек, этого будет достаточно, чтобы… Боже мой, пушки!..»
    
Он обернулся, опять на остов своего корабля, увидел, что на него смотрит Торанага, смотрят все его люди, — и понял, что говорил с ними по-английски.
    
— Ах, извините, господин. Думал слишком быстро. Большие ружья — там, в море. Нужно быстро их достать!
    
Торанага поговорил со своими людьми и обратился к Блэксорну:
    
— Самураи говорят, что все с корабля перенесено в лагерь. Кое-что выловлено в море, на мелком месте, во время отлива. Теперь пойдемте в лагерь.
    
Блэксорн почувствовал облегчение.
    
— Корабль построить можно. Если будут большие ружья, можно воевать с врагами. Торанага-сама может достать порох?
    
— Да. Сколько нужно плотников? Как много плотников?
    
— Сорок плотников и кузнецов, дуб для шпангоутов — у вас здесь растет дуб? Потом, нужно железо, сталь… я сделаю, кузницу… мне потребуется мастер… — Блэксорн понял, что опять заговорил по-английски. — Извините, я напишу на бумаге. Все точно. И все обдумаю. Пожалуйста, дайте мне человека в помощь.
    
— Любых людей, любые деньги! И немедленно. Мне нужен корабль. Как можно быстрее! За какой срок мы сможем его построить?
    
— Шесть месяцев с того дня, когда заложим киль.
    
— А быстрее нельзя?
    
— Нет, прошу прощения.
    
— Позже мы еще поговорим об этом подробнее, Анджин-сан. Что еще говорит Марико-сама?
    
— Еще мало что, господин. Говорит, что оставляет мне денег, чтобы строить корабль, — своих денег. Также просит прощения за то, что… помогла моим врагам погубить корабль.
    
— Каким врагам? Каким образом?
    
— Не говорит — кто, не говорит — как, господин. Ничего определенного. Только просит прощения, — если такое случится. Марико-сама говорит — «сайонара». Надеется, ее сеппуку поможет господину Торанаге.
    
Торанага улыбнулся ему.
    
— Рад, что теперь все хорошо, Анджин-сан. Э-э-э, Марико-сама была права. Не беспокойтесь об этом! — Торанага показал на остов корабля. — Начинайте строить новый корабль! Боевой корабль! Вы понимаете?
    
— Понимаю, очень хорошо.
    
— Этот новый корабль… может этот новый корабль победить Черный Корабль?
    
— Да, конечно.
    
— Ах! Черный Корабль! На следующий год?
    
— Возможно.
    
— А как насчет команды?
    
— Простите?
    
— Команда — моряки, артиллеристы?
    
— К будущему году можно подготовить моих вассалов — сделать из них артиллеристов. Моряков не получится.
    
— Вы можете взять всех моряков в Кванто.
    
— Тогда — на следующий год. — Блэксорн улыбнулся. — На следующий год — можно. А война?
    
Торанага пожал плечами:
    
— Война, не война — все-таки попробуйте. Это ваша цель — понятно? Цель! И наша тайна. Только между мною и вами! Черный Корабль!
    
— Священники скоро разгадают нашу тайну.
    
— Может быть. Но на этот раз не будет никакой приливной волны или тайфуна, мой друг. Вы будете следить, я тоже.
    
— Да, господин.
    
— Захватите один раз Черный Корабль, потом поплывете домой. Приведете мне целый военный флот. Поняли?
    
— О, да.
    
— Если я проиграю — что ж, карма. Если нет, тогда — все, Анджин-сан. Все как вы сказали. Все: Черный Корабль, посол, договор, корабли! Поняли?
    
— Да. О да! Благодарю вас.
    
— Благодарите Марико-сама. Без нее… — Торанага тепло попрощался с ним, на этот раз как с равным, и ушел, сопровождаемый телохранителями. Вассалы Блэксорна отвесили поклоны, совершенно завороженные почестями, оказанными их хозяину.
    
Блэксорн, уже совсем в другом настроении, смотрел, как уходит Торанага. И вдруг вспомнил про еду, — вот теперь можно поесть. Слуги начинали уже убирать.
    
— Подождите. Пожалуйста, оставьте…
    
Он ел аккуратно, медленно, соблюдая хорошие манеры, его люди ссорились из-за привилегии услужить ему. В уме он перебирал все те огромные возможности, которые открыл перед ним Торанага. «Ты выиграл!» — сказал он себе, готовый плясать от радости. Но плясать, конечно, не стал, еще раз перечитал ее письмо… И еще раз отдал ей должное…
    
— Идите за мной! — приказал он своим людям и повел их к лагерю. Голова его уже было занята строительством корабля и тем, как сделать на нем орудийные порталы.
    
«Боже, помоги Торанаге выгнать Ишидо из Кванто и Изу и будь добр — благослови Марико, где бы она ни была! Пусть пушки не слишком проржавеют! Марико права: „Эразмус“ был обречен — со мной или без меня! Она вернула меня к жизни. Я могу создать новую жизнь. И новый корабль! Девяносто тонн! Мой корабль будет остроносой плавающей боевой платформой, обтекаемой, как борзая, классом лучше, чем „Эразмус“, с гордо выступающим бушпритом, под ним красивая выточенная фигурка, а лицо… лицо напоминает ее… ее раскосые глаза, высокие скулы. Мой корабль будет… Да, с этого остова я спасу еще с тонну материала! Можно использовать часть киля, несколько шпангоутов… собрать вокруг гвоздей… Оставшуюся часть киля укрепить скобами и стяжками… И все, что мне будет нужно… если у меня будет время…
    
Да, мой корабль будет похож на нее! — пообещал он себе. — Он будет аккуратный, миниатюрный — идеальный, как клинок Ёситомо… Лучший в мире! И очень опасный… На следующий год он получит приз в двадцать раз больше собственного веса, как Марико в Осаке, и вышвырнет врага из Азии! А через год или два я поплыву на нем вверх по Темзе до Лондона, с полными трюмами золота, оставив за собой семь морей…»
    
— Я назову свой корабль «Леди», — он сказал это вслух — не удержался.
   
   
    
     
Глава шестьдесят первая
    
    
Спустя двое суток Торанага проверял подпруги своего седла. Он ловко ткнул лошадь коленом в живот, мускулы у нее расслабились, и ему удалось затянуть ремень еще на две дырки. «Глупое животное! — подумал Торанага. Он презирал лошадей за их постоянные хитрости и уловки, от их неуравновешенного характера только возникают опасности. — На этот раз здесь я, Ёси Торанага-нох-Миновара, а не какой-нибудь пустоголовый младенец!» Он подождал и снова сильно ударил лошадь коленом. Та фыркнула, звякнув уздечкой, и он затянул ремни до отказа.
    
— Хорошо, господин! Очень хорошо, — одобрил его главный охотник, грубый старик, старый и обветренный, как мешалка для рассола. — Многие перестали бы подтягивать после первого раза.
    
— Потом седло бы соскочило и этот дурак свалился, а может, к обеду и сломал бы себе позвоночник.
    
Самурай засмеялся:
    
— И заслуженно, господин!
    
Вокруг конюшни суетились телохранители, сокольничие несут ястребов и соколов с колпачками на головах. Тетсу-ко — сокол-сапсан, самка, — сидела на почетном месте и рядом с ней, подчеркивая ее размеры, — единственная самка ястреба-перепелятника Кого с незакрытой головой, — ее золотистые безжалостные глаза внимательно осматривали все вокруг.
    
— Доброе утро, отец, — обратился к нему Нага, подводя свою лошадь.
    
— Доброе утро, мой сын. Где твой брат?
    
— Господин Судару ждет в лагере, отец.
    
— Хорошо. — Торанага улыбнулся юноше. Потом, чувствуя к нему особую симпатию, отвел его в сторону. — Слушай, мой сын: вместо того, чтобы ехать на охоту, напиши боевые приказы, а я подпишу их, когда вернусь сегодня вечером.
    
— О, отец! — Нага чуть не лопался от гордости — ему оказали честь формально поднять перчатку, брошенную Ишидо: собственным почерком тот изложил решение вчерашнего военного совета — армиям выдвинуться к перевалам. — Спасибо, отец, спасибо!
    
— Далее: мушкетному полку приказано на рассвете выступить в Хаконе. Еще: обоз из Эдо придет завтра после обеда. Проверить, чтобы все было готово!
    
— Да, конечно. Когда мы начнем бой?
    
— Очень скоро. Вчера вечером я получил известие; Ишидо и наследник выехали из Осаки — провести смотр войскам. Началось…
    
— Пожалуйста, простите меня, что я не могу полететь в Осаку, как Тетсу-ко, и убить его, Кийяму и Оноши — решить всю эту проблему так, чтобы не беспокоить вас.
    
— Спасибо, мой сын! — Торанага не собирался говорить ему о тех чудовищных проблемах, которые на самом деле надо решить, прежде чем эти убийства осуществятся. Он осмотрелся вокруг. Все сокольничие готовы, телохранители — тоже. Он окликнул главного охотника:
    
— Сначала я заеду в лагерь, потом мы проедем по дороге вдоль берега, на четыре ри к северу.
    
— Но загонщики уже в горах… — Главный охотник проглотил окончание своей возмущенной фразы и попытался исправиться: — Прошу меня простить… Э-э-э… я, наверное, съел что-то несвежее.
    
— Да, наверное. Может быть, вам стоит передать ваши обязанности кому-нибудь другому? Или на вашу голову действует геморрой, прошу прощения? — Если бы Торанага не использовал охоту как прикрытие, он сразу сменил бы его.
    
— Прошу прощения, господин. — Старый самурай был смущен. — Могу я спросить… э… вы собираетесь охотиться в тех местах, что выбрали вчера вечером, или, э… хотели бы поохотиться вдоль побережья?
    
— Вдоль побережья.
    
— Конечно, господин. Прошу меня простить, теперь я могу внести все изменения. — Он кинулся исполнять. Торанага проводил его взглядом. «Пора ему в отставку», — подумал он беззлобно. Потом заметил Оми: он входил на конюшню вместе с сильно хромающим молодым самураем, с глубокой свежей раной на лице — след схватки в Осаке.
    
— Ах, Оми-сан! — Торанага ответил на его приветствие. — Это тот человек?
    
— Да, господин.
    
Торанага отвел их обоих в сторону и со знанием дела допросил самурая. Он делал это из любезности к Оми: он уже говорил с этим самураем, еще в первый вечер, и пришел к твердому выводу; он и Анджин-сана спрашивал, что в письме Марико, из вежливости, — он знал во всяком случае то, что сообщил ему Анджин-сан.
    
— Пожалуйста, изложите мне все своими словами, Марико-сан, — потребовал он, перед тем как она выехала из Эдо в Осаку.
    
— Я собираюсь отдать корабль его врагам. Это правильно, господин?
    
— Нет, госпожа. — Он видел, как ее глаза наполняются слезами. — Нет. Я повторяю: вы должны сообщить все эти секреты, о которых рассказали мне, Тсукку-сану — здесь, в Эдо; потом — главному священнику и Кийяме в Осаке; скажите всем, что без корабля Анджин-сан им не опасен. Я вам предлагаю — напишите ему сейчас письмо.
    
— Тогда они уничтожат корабль.
    
— Они попытаются сделать это. Они ведь все равно об этом думают, вы не сообщите им ничего нового.
    
— Вы можете спасти его корабль, господин?
    
— Я буду охранять его четырьмя тысячами самураев.
    
— Но если им это удастся… Анджин-сан никому не нужен без своего корабля. Я буду просить, чтобы ему сохранили жизнь.
    
— Вы не должны этого делать, Марико-сан. Заверяю вас, что мне он нужен, с кораблем или без корабля. Обещаю вам. В письме напишите ему: если корабль будет уничтожен, — пожалуйста, постройте новый.
    
— Что, господин?
    
— Вы говорили мне — он это умеет. Вы уверены? Если я дам ему плотников и кузнецов?
    
— О да. О, как вы умны! Да, он много раз говорил, что учился строительству кораблей…
    
— Вы совершенно уверены, Марико-сан?
    
— Да, господин. Так вы думаете, что священники-христиане добьются своего, несмотря на четыре тысячи человек охраны?
    
— Да. Прошу прощения, но они ни за что не оставят корабль в покое или его — в живых, пока он может выйти в море. Это будет слишком большая угроза им. Этот корабль обречен — придется уступить его им. Но только вы и я знаем и должны учитывать: его единственная надежда — построить новое судно. Я единственный человек, который может помочь ему в этом. Решите для меня это дело с Осакой, и я прослежу, чтобы он построил свой корабль.
    
«Я сказал ей правду… — подумал Торанага теперь, в Иокогаме, на рассвете, среди запаха лошадей, навоза и пота… Он едва слушал теперь раненого самурая и Оми, — он тосковал о Марико. — Жизнь так печальна… Он устал от этих людей, от Осаки, от игр, которые приносят столько страданий живым… Но ставки в этих играх очень велики…»
    
— Благодарю вас, Косами. — Он дождался, когда самурай кончил свой рассказ. — Вы хорошо со всем справились. Пожалуйста, пойдемте со мной, вы оба.
    
Торанага подошел к своей кобыле и еще раз пнул ее коленом в живот. Она тихонько заржала, но подтянуть подпругу он уже не смог.
    
— Лошади еще ненадежнее, чем люди! — пробормотал он, ни к кому конкретно не обращаясь, вскочил в седло и поскакал, сопровождаемый телохранителями, Оми и Косами.
    
На плато он остановился. Все приветствовали его: Бунтаро с соколом на руке, Ябу, Хиро-Мацу и Судару.
    
— Доброе утро! — бодро ответил он и сделал знак Оми, что хочет с ним поговорить.
    
Он уже знал, что все готово, Судару послал своих людей в горы, проверить, как ведут себя загонщики. И вот теперь он заявил Судару:
    
— Благодарю тебя, мой сын, но я решил поохотиться на побережье.
    
Судару отправил гонца верхом — снимать всех с гор и перебрасывать на побережье.
    
— Извините, отец, мне следовало бы об этом подумать и приготовиться. Прошу меня простить.
    
— Да, мой сын. Так что, Хиро-Мацу, как идет подготовка?
    
Старый генерал, с неизменным мечом в руках, был зол.
    
— Думаю, все это бесчестно и не нужно. Скоро мы забудем об этом. Мы плюнем на Ишидо и без такого предательства.
    
Ябу возразил:
    
— Прошу меня извинить, но без этих ружей и нашей стратегии, Хиро-Мацу-сан, мы проиграем. Это современная война, таким способом мы имеем шанс ее выиграть, — он оглянулся на Торанагу, который еще не слезал с лошади. — Я слышал сегодня ночью, что умер Джикья.
    
— Вы уверены? — Торанага притворился удивленным. Он получил эту секретную информацию в день отъезда из Мисимы.
    
— Да, господин. Кажется, он болел. Мой источник сообщает, что он умер два дня назад. — Ябу открыто торжествовал. — Его наследник — сын, Хикодзу.
    
— Этот щенок? — презрительно процедил Бунтаро.
    
— Да, я согласен, — он ничего собой не представляет, — Ябу казался на несколько дюймов выше, чем обычно. — Господин, не открывает ли нам это путь с юга? Почему не атаковать по Такайдской дороге? После того, как сдох этот старый лис, Изу теперь безопасна, а Суруга и Тотоми беспомощны, как выброшенный на берег рассохшийся бочонок.
    
Торанага спешился. Он, казалось, задумался.
    
— А ваше мнение? — спокойно спросил он Хиро-Мацу.
    
— Если мы захватим дорогу на всем протяжении до перевала Утсунойя, все мосты и быстро возьмем Тенриу — обеспечив коммуникации надежной защитой, — то проскользнем прямо в сердце Ишидо. Запереть в горах Затаки, усилить нападение по Токайдо и обрушиться на Осаку! Мы будем тогда хозяевами положения.
    
— Если армии Ишидо поведет наследник, нас разгромят, — Судару говорил уверенно и спокойно.
    
— Не согласен, — заявил Хиро-Мацу.
    
— Я тоже, прошу прощения, — поддержал его Ябу.
    
— Но я согласен! — возразил Торанага твердо. Он еще не говорил им о возможном договоре с Затаки, о том, что тот в нужный момент предаст Ишидо. «Зачем? — думал он. — Это еще не факт. Пока. Но как мне совместить две проблемы? Мое соглашение со сводным братом отдать ему в жены Ошибу, если он нас поддержит, — это как раз факт. А что если условие Ошибы будет — чтобы я сам женился на ней? Это тонкий вопрос, — сказал он себе. — Непохоже, чтобы Ошиба предала Ишидо. Но коли так — ответ прост: мой брат подчинится неизбежному».
    
Вдруг он заметил, все взоры устремлены на него.
    
— В чем дело?
    
Все молчали. Бунтаро спросил:
    
— Что произойдет, господин, если мы выступим против знамени наследника?
    
Никто из них никогда не задавал этого вопроса напрямую, при всех и так официально.
    
— Если это произойдет, я проиграл. — Торанага был серьезен и тверд. — Я совершу сеппуку, а те, кто чтят завещание Тайко и несомненное право Яэмона наследовать звание сегуна явятся к нему и почтительно попросят у него прощения. Кто не сделает это — будет опозорен.
    
Все внимательно слушали, все молча торжественно кивнули. Торанага опять стал легок и добродушен:
    
— Однако, мы пока не на поле битвы, — давайте продолжать, как планировали. — Он обращался к Ябу. — Да, Ябу-сан, теперь возможен и южный путь наступления. Отчего умер Джикья?
    
— От болезни, господин.
    
— От болезни за пятьсот коку?
    
Ябу засмеялся, но в глубине души был взбешен, что Торанага раскрыл его тайную шпионскую сеть.
    
— Думаю, что так, господин. Вам рассказал мой брат?
    
Торанага кивнул и попросил объяснить всем остальным. Ябу это не огорчило — план был умный и сложный: Мисуно, его брат, на деньги, полученные от Анджин-сана, подобрался к помощнику повара, внедрившемуся на личную кухню Джикья…
    
— Не так уж дорого! — похвастался Ябу. — Пять сотен коку за возможность зайти с юга!
    
Хиро-Мацу жестко сказал Торанаге:
    
— Прошу меня простить, но я думаю, что это грязная история.
    
Торанага улыбнулся:
    
— Измена — оружия войны.
    
— Но не для самурая.
    
Ябу возмутился:
    
— Простите, господин Хиро-Мацу, думаю, вы не имели в виду оскорбить меня?
    
— Он не имел в виду оскорбить вас. Не так ли, Хиро-Мацу-сама? — вмешался Торанага.
    
— Нет, господин, — проворчал старый генерал. — Прошу прощения.
    
— Яды, заговоры, предательство, убийства всегда служили оружием в войнах, старина, — примирительно подвел итог Торанага. — Джикья был врагом и глупцом. Пять сотен коку за южный путь — ничто! Ябу-сама сослужил мне хорошую службу. Здесь и в Осаке.
    
— Я всегда готов верно служить вам, господин.
    
— Благодарю вас. Объясните, пожалуйста, почему вы убили капитана Самиери перед нападением ниндзя, — потребовал Торанага.
    
Выражение лица Ябу не изменилось. С ним, как всегда, меч Ёситомо, рука, как всегда свободна, на рукоятке:
    
— Кто это говорит? Кто обвиняет меня в этом, господин?
    
Торанага указал на группу коричневых в сорока шагах:
    
— Эти люди! Косами-сан, подойдите сюда, пожалуйста. Молодой самурай спешился, хромая, подошел и поклонился. Ябу пристально посмотрел на него:
    
— Кто вы, приятель?
    
— Сокура Косами, из десятого полка; назначен телохранителем госпожи Киритсубо в Осаке, господин. Вы поставили меня на пост у входа в вашу комнату — и комнату Самиери-сана — в ночь нападения ниндзя.
    
— Не помню вас. Вы осмелились сказать, что я убил Самиери?
    
Юноша заколебался. Торанага потребовал;
    
— Скажите ему!
    
Косами заговорил:
    
— У меня едва хватило времени, господин, перед тем как ниндзя на нас напали, открыть дверь и крикнуть Самиери-сану: «Тревога!» Но он не двигался, — прошу прощения, господин. — Он обратился к Торанаге, чувствуя себя неуютно под направленными на него пристальными взглядами. — Он был… он всегда так чутко спал, господин, хватало одного мгновения… Вот и все, господин.
    
— Вы вошли в комнату? Пытались растолкать его? — настаивал Ябу.
    
— Нет, господин. Ниндзя наступали так быстро, что мы отошли и контратаковали. Все было, как я сказал…
    
Ябу посмотрел на Торанагу:
    
— Самиери-сан был на посту два дня. Он был очень истощен, — мы все устали. Что это доказывает? — задал он вопрос всем.
    
— Ничего, — все еще дружелюбно согласился Торанага. — Но потом, Косами-сан, вы вернулись в комнату?
    
— Да, господин. Самиери-сан все еще лежал на футонах, как я застал его в прошлый раз, и… в комнате все было в полном порядке, совсем все, господин. А он был зарезан ножом, господин, ударом в спину. Я думал тогда — ниндзя — и ни о чем не помышлял, пока меня не допросил Оми-сан.
    
— Ах! — Ябу повернулся к племяннику, вся его внутренняя энергия сконцентрировалась на том, кто его выдал, — он прикидывал расстояние между ними. — Так вы допрашивали его?
    
— Да, господин, — ответил Оми. — Господин Торанага просил меня проверить все показания. Здесь была одна странность, о которой я должен был сообщить нашему господину.
    
— Одна странность? А есть и еще?
    
— Согласно приказам господина Торанага я опросил всех слуг, которые уцелели после нападения ниндзя, господин. Таких оказалось двое. Извините, но они оба говорят, что вы прошли через их комнату с одним самураем и вскоре вернулись один, крича: «Ниндзя!» Потом они…
    
— Они бросились на нас и убили беднягу пикой и мечом и чуть не догнали меня. Я должен был отступить, чтобы поднять тревогу, — Ябу следил за Торанагой, осторожно переставляя ноги, чтобы занять более удобную позицию для атаки. — Я уже говорил вам об этом, господин, и в разговоре, и в письменном рапорте. Что эти слуги могли иметь общего со мной?
    
— Ну, Оми-сан? — потребовал Торанага.
    
— Простите, Ябу-сама, — продолжал Оми, — но они оба видели, как вы открывали засовы на секретной двери в главной башне, и слышали, как вы говорили: «Я — Касиги Ябу». Это позволило им спрятаться от бойни.
    
Лицо Ябу ничего не выражало. Внезапно Судару бросился перед Торанагой, чтобы защитить его. В тот же миг меч Хиро-Мацу блеснул у шеи Ябу.
    
— Стойте! — приказал Торанага.
    
Меч Хиро-Мацу замер — старик изумительно контролировал свои действия. Ябу не шелохнулся. Он гордо смотрел на них, потом надменно расхохотался.
    
— Разве я грязный ронин, чтобы нападать на своего сюзерена? Я — Касиги Ябу, владыка Изу, Суруги и Тотоми. — Он прямо посмотрел на Торанагу. — В чем меня обвиняют, господин? В помощи ниндзя? Чушь! Что мне эти фантазии слуг? Они лжецы! Или этот парень, который намекает на что-то, чего я не могу опровергнуть, а он — доказать?
    
— Доказательств нет, Ябу-сама, — ответил Торанага. — Я полностью с вами согласен: доказательств нет никаких.
    
— Ябу-сама, но вы все это совершили? — спросил Хиро-Мацу.
    
— Конечно, нет!
    
Торанага ответил:
    
— А я думаю, что да. Все ваши земли конфискуются. Пожалуйста, совершите сеппуку — сегодня же. До середины дня.
    
Приговор был окончательным. Это был главный момент, к которому Ябу готовился всю свою жизнь.
    
«Карма, — подумал он. Мозг его лихорадочно работал. — Я ничего не могу поделать — приказ законен… Торанага — мой сюзерен. Они могут отрубить мне голову, или я могу умереть с достоинством… Все равно я уже покойник. Оми выдал меня… Значит, такова моя карма. Всех слуг должны были убить, это входило в план, но вот двое выжили… Это моя карма. Веди себя достойно! — приказал он себе, собирая все свое мужество. — Думай и поступай соответствующим образом».
    
— Господин, — начал он с показной смелостью, — прежде всего, я не виновен в этих преступлениях — Косами ошибается, а слуги врут. Кроме того, я лучший из боевых генералов, которые у вас есть. Я прошу оказать мне честь возглавить атаку на Токкайдо или позволить занять место в первых рядах в первой же битве — тогда моя смерть принесет вам непосредственную пользу.
    
Торанага дружелюбно сказал:
    
— Это хорошее предложение, Ябу-сан, и я от всего сердца с вами согласен, что вы лучший генерал мушкетного полка. Но, прошу прощения, я не доверяю вам. Пожалуйста, совершите сеппуку до полудня.
    
Ябу сумел подавить ослепившую его злобу и выполнить свой долг самурая и главы рода. Он собрал все свое самообладание:
    
— Я официально прощаю моего племянника Касиги Оми-сана, освобождаю его от всякой ответственности за его предательство и официально назначаю своим наследником.
    
Торанага, как и все остальные, был поражен.
    
— Очень хорошо, — похвалил он. — Я думаю, это очень мудро. Согласен.
    
— Изу — наследственный удел рода Касиги. Завещаю его Оми-сану.
    
— Изу больше не ваш, чтобы вы могли кому-то его передать. Вы — мой вассал. Изу — одна из моих провинций. Я отдам его кому захочу.
    
Ябу пожал плечами:
    
— Я хотел отдать ему, даже несмотря на то… — Он засмеялся. — Это просьба на всю жизнь…
    
— Просить — можно. В вашей просьбе отказано. Ябу-сан, все ваши последние приказы подвергаются моему утверждению. Бунтаро-сан, вы будете официальным свидетелем. Теперь, Ябу-сан, — кого вы хотите себе в помощники?
    
— Касиги Оми-сана.
    
Торанага взглянул на Оми. Тот поклонился, лицо его побледнело.
    
— Для меня это большая честь!
    
— Тогда все оговорено.
    
Хиро-Мацу уточнил:
    
— И атака на Токкаидо — тоже?
    
— Нам будет безопаснее за нашими горами. — Торанага ответил на поклоны, вскочил на лошадь и пустил ее рысью. Судару вежливо кивнул и поехал за ним. Как только Торанага и Судару отъехали достаточно далеко, Бунтаро и Хиро-Мацу расслабились, но не Оми, — нет… Каждый не сводил взгляда с меча и руки Ябу.
    
Бунтаро осведомился:
    
— Где вы хотите сделать это, Ябу-сама?
    
— Здесь, там, внизу, на берегу, или на какой-нибудь навозной куче — мне все равно! Мне не нужны церемониальные одежды! Но, Оми-сан, вы не должны наносить свой удар, пока я не сделаю два разреза.
    
— Да, господин.
    
— С вашего разрешения, Ябу-сан, я тоже буду свидетелем, — предложил Хиро-Мацу.
    
— А ваш геморрой не против?
    
Ябу точно рассчитал — генерал разозлился.
    
— Пожалуйста, пошли за мной, когда он будет готов, — обратился он к Бунтаро. Ябу сплюнул:
    
— Я уже готов. А вы?
    
Хиро-Мацу повернулся на пятках. Ябу подумал, потом вынул из-за пояса свой меч Ёситомо в ножнах.
    
— Бунтаро-сан, не окажете ли вы мне любезность? Передайте это Анджин-сану… — Он протянул ему меч, потом нахмурился. — Вообще-то, подумав, я бы просил: если вас не затруднит, пошлите за ним — я хотел бы сам его отдать.
    
— Конечно.
    
— И, пожалуйста, сходите за этим противным священником, чтобы я мог поговорить с Анджин-саном напрямую.
    
— Хорошо. Какие еще распоряжения вы желаете сделать?
    
— Только бумагу, тушь и кисточку для моего завещания и предсмертного стихотворения и пару татами — не стоит пачкать колени или становиться ими в грязь, как какой-нибудь крестьянин, — Ябу явно бравировал.
    
Бунтаро подошел к одному из самураев, которые переминались с ноги на ногу, пытаясь сдержать возбуждение. Ябу беззаботно сел со скрещенными ногами и взял в зубы травинку. Оми слонялся вокруг, стараясь не подходить ближе, чем на расстояние удара меча.
    
— Э-э-э! — завопил вдруг Ябу. — Я был так близок к успеху! — Он вытянул ноги и стал бить ими по земле в приступе злобы. — Так близок! Карма! — Он расхохотался, отхаркался и сплюнул, гордый тем, что во рту еще есть слюна. — Это на всех богов, живущих, мертвых и тех, что еще только родятся! И все же, Оми-сан, я умираю счастливым — Джикья мертв! Когда я пересеку Последнюю Реку и увижу его ожидающим там — я буду вечно плевать ему в глаза!
    
Оми, как ястреб, не спускал с него глаз:
    
— Вы оказали большую услугу господину Торанаге, господин. Теперь открыт путь вдоль берега. Вы правы, господин, а Железный Кулак и Судару не правы. Нам следует атаковать сразу — ружья помогут нам пробиться.
    
— Эта старая навозная куча! Глупец! — Ябу снова засмеялся. — Вы видели, как он надулся, когда я сказал про геморрой? Ха! Я думал, он взорвется. Самурай? Я больше самурай, чем он! Я ему покажу! Вы не должны рубить, пока я не прикажу.
    
— Можно мне почтительно поблагодарить вас за такую честь, а также за то, что вы хотели сделать меня своим наследником? Я официально заявляю вам, что честь рода Касиги в моих руках будет в безопасности.
    
— Если бы я так не думал, — не предложил бы этого, — Ябу понизил голос. — Вы правы, что выдали меня Торанаге. На вашем месте я сделал бы то же самое. Хотя все это враки… Это извиняет Торанагу. Он всегда был ревнив к моим боевым успехам, моему пониманию ружей и значения этого корабля. Это все мои идеи.
    
— Да, господин, я помню.
    
— Вы спасете наш род. Вы умны, как старая шелудивая крыса. Вы вернете обратно Изу и многое другое — это теперь очень важно — и удержите это для своих сыновей. Вы понимаете в ружьях. И в Торанаге…
    
— Клянусь, что постараюсь, господин.
    
Глаза Ябу опустились на руку Оми с мечом, отметив, как он насторожен.
    
— Вы думаете, я нападу на вас?
    
— Простите, конечно, я так не думаю, господин.
    
— Я рад, что вы настороже. Мой отец был похож на вас. Да, вы очень похожи на него.
    
Не делая резких движений, он отложил оба меча так, что больше не мог их достать. — Вот! Теперь я беззащитен. Несколько минут назад я хотел убить вас, но теперь — нет. Теперь вам не нужно меня бояться.
    
— Вас всегда надо бояться, господин.
    
Ябу опять захохотал и взял в рот еще травинку, потом отбросил ее в сторону.
    
— Послушайте, Оми-сан. Вот мои последние приказы как главы рода Касиги. Вы возьмете моего сына к себе в дом и будете обходиться с ним как он того заслуживает. Далее: найдите достойных мужей для моей жены и наложницы и как следует отблагодарите — они хорошо мне служили. О вашем отце, Мисуно: ему приказывается сразу же совершить сеппуку.
    
— Могу я потребовать, чтобы он вместо этого побрил голову и стал священником?
    
— Нет. Он слишком глуп, вы никогда не сможете доверять ему… Как осмелился он сообщить Торанаге мои секреты! И он всегда будет мешаться у вас на дороге! Что касается вашей матери… — Ябу оскалил зубы. — Я приказываю ей побрить голову и стать монахиней в одном из монастырей за пределами Изу и провести остаток дней, молясь о будущем рода Касиги. Буддийском или синтоистском. Я предпочитаю синтоистское. Вы согласны на синтоистское?
    
— Да, господин.
    
— Хорошо. Так она перестанет, — добавил Ябу со злой радостью, — отвлекать вас от дел рода Касиги своим постоянным нытьем.
    
— Это будет сделано.
    
— Хорошо. Вам я приказываю отомстить за их ложь про меня — этому Косами и этим предателям слугам. Рано или поздно, мне все равно, но вы должны это сделать — до того как умрете сами.
    
— Я выполню вашу просьбу;
    
— Есть что-нибудь еще, что я забыл?
    
Оми тщательно проверил, не подслушивают ли их.
    
— А что вы скажете о наследнике? — осторожно спросил он. — Ведь если наследник выйдет против нас на поле битвы, мы проиграем?
    
— Возьмите мушкетный полк, прорвитесь и убейте его, что бы ни говорил Торанага. Яэмон — ваша главная цель.
    
— Я тоже так думаю. Благодарю вас.
    
— Но лучше, не дожидаясь этого момента, назначить тайную цену за его голову и предложить ниндзя… или Амиде Тонга.
    
— Как с ними связаться? — В голосе Оми послышалась дрожь.
    
— Эта старая ведьма Дзеко, Мама-сан, — она знает как. Но берегитесь ее и Амидов. Не пользуйтесь часто их услугами, Оми-сан. Никогда не обижайте ее, всегда защищайте. Она знает слишком много секретов и может достать каждого даже с того света. Целый год она была тайной наложницей моего отца… Возможно даже, ее сын — мой сводный брат… Берегитесь ее — она слишком много знает…
    
— Но где взять для этого денег?
    
— Это уж ваше дело. Но достаньте. Где-нибудь, как-нибудь.
    
— Да, спасибо. Я сделаю.
    
Ябу наклонился вперед. Оми сразу же подозрительно ощетинился, чуть ли не собираясь выхватить меч из ножен. Ябу был доволен, что даже в таком беззащитном состоянии его все еще боятся.
    
— Запрячьте эту тайну подальше. И слушайте, племянник, — будьте другом Анджин-сану. Постарайтесь контролировать корабли, которые он приведет сюда однажды. Торанага не понял настоящей цены Анджин-сана, но он прав, что хочет остаться за горами. Это дает время и ему и вам. Мы выйдем с гор и отправимся в море — и Касиги должны быть там в командирах! Касиги должны выйти в море, стать его хозяевами! Я приказываю вам это!
    
— Да, о да! Доверьтесь мне. Это будет!
    
— Хорошо. Последнее. Никогда не доверяйте Торанаге.
    
Оми серьезно ответил:
    
— А я и не доверяю, господин. Никогда не доверял и никогда не буду доверять.
    
— Так! И эти грязные лжецы… не забывайте — с ними надо разделаться! И с Косами, — Ябу вздохнул, успокоившись. — Теперь извините меня — я должен написать свои предсмертные стихи…
    
Оми встал, отошел подальше на приличное расстояние, поклонился и удалился еще на двадцать шагов. Здесь сел и стал ждать.
    * * *
    
Торанага с группой охотников рысью ехал вдоль береговой дороги, огибавшей большую бухту. Справа от них море почти вплотную подступало к дороге, берег был низменный, болотистый, с обширными илистыми отмелями. В нескольких ри к северу дорога соединялась с главной веткой дороги Токайдо. В двадцати ри к северу лежало Эдо.
    
С ним была сотня самураев, десять сокольничих, каждый с птицей на перчатке. Судару, в сопровождении двадцати телохранителей, двигался в авангарде, — с ними было три птицы.
    
— Судару! — окликнул его Торанага, как будто бы это только что пришло ему в голову. — Остановись у следующей гостиницы — я не прочь позавтракать.
    
Судару махнул рукой, показывая, что понял, и поскакал вперед. К тому времени, когда подъехал Торанага, служанки уже кланялись и улыбались, хозяин со всеми своими людьми суетился вокруг гостей. Телохранители закрыли движение с севера и юга, укрепили знамя.
    
— Доброе утро, господин, пожалуйте! Что предложить вам перекусить? — Их встретил хозяин. — Благодарю вас за честь, оказанную моей бедной гостинице.
    
— Чаю, пожалуйста, и немного лапши с соевым соусом.
    
— Да, господин.
    
Еда, в тонкой миске, подана была мгновенно и приготовленная точно так, как он любил, — хозяин гостиницы был предупрежден Судару. Не церемонясь, Торанага присел на корточки на веранде и с удовольствием поглощал простое крестьянское кушанье, наблюдая за дорогой. Гости раскланялись и разошлись по своим делам, гордые тем, что останавливались в одной гостинице с таким крупным дайме. Судару обошел посты, удостоверился, что все в порядке.
    
— А где теперь загонщики? — поинтересовался он у начальника охоты.
    
— Кто на севере, кто на юге, а сюда, в горы я дополнительно направил людей. — Старый самурай, с несчастным видом, весь в поту, показал назад, вглубь материка, по направлению к Иокогаме. — Прошу простить меня, нельзя ли спросить у вас, куда собирается поехать дальше наш господин?
    
— Не имею понятия. Но не делайте сегодня больше таких ошибок.
    
— Да, господин.
    
Судару кончил свой обход и вернулся к Торанаге.
    
— Все в порядке, господин. Что еще сделать для вас?
    
— Ничего, спасибо, — Торанага покончил с лапшой и допил остатки супа. Потом сказал без всякого выражения: — Вы были правы относительно наследника.
    
— Прошу меня извинить, я боялся, что могу обидеть вас, сам того не желая.
    
— Вы были правы — так почему я должен обидеться? Когда наследник выступит против меня — что вы будете делать тогда?
    
— Выполнять ваши приказы.
    
— Пожалуйста, пришлите сюда моего секретаря и возвращайтесь с ним тоже.
    
Судару повиновался. Каванаби, секретарь — одновременно самурай и священник, всегда сопровождавший Торанагу в поездках, — быстро появился вместе со своим дорожным ящичком для бумаги, туши, печатей и кисточек для письма, который он возил с собой в корзине, привязанной к седлу.
    
— Господин?
    
— Пишите следующее: «Я, Ёси Торанага-нох-Миновара, восстанавливаю в правах моего сына, Ёси Судару-нох-Миновару, как своего наследника, с восстановлением во всех званиях и доходах».
    
Судару поклонился.
    
— Благодарю вас, отец, — голос его был тверд, но в глубине души он недоумевал — почему все это?
    
— Поклянись торжественно, что будешь выполнять все мои распоряжения, завещания и беречь мое наследство.
    
Судару повиновался. Торанага молча ждал, пока Каванаби напишет бумагу, подписал ее и заверил своей печатью — маленьким квадратным кусочком слоновой кости с выгравированным на одном конце его именем. Он прижал печать к почти высохшей красной туши, потом к концу листа рисовой бумаги. Отпечаток получился идеальным.
    
— Спасибо, Каванаби-сан, датируйте его вчерашним числом. Пока все.
    
— Прошу меня извинить, но потребуется еще пять копий, господин, чтобы ваше решение считалось окончательным: одна — для господина Судару, одна — для Совета регентов, одна — для Дома регистрации, одна — для вашего личного делопроизводства и одна — для архивов.
    
— Сделайте их сразу. И дайте мне дополнительно еще одну копию.
    
— Да, господин. — Секретарь ушел. Теперь Торанага мог взглянуть на Судару и рассмотреть его узкое, бесстрастное лицо. Когда он, умышленно внезапно сделал это объявление, на лице Судару ничего не отразилось, руки не задрожали. Ни радости, ни благодарности, ни гордости — даже ни удивления, и это огорчило его. «Но с другой стороны, — подумал Торанага, — почему тебе огорчаться? У тебя есть другие сыновья, они улыбаются, смеются, ошибаются, кричат, злятся, любят женщин… Нормальные сыновья… Этот сын пойдет за тобой, — вождь после твоей смерти, он будет держать всех Миновара в кулаке и править всей Кванту и всеми Миновара. Такой же холодный и расчетливый, как ты! Нет, не как я… — честно признался он себе. — Я могу и посмеяться, пожалеть, люблю подурачиться, спать с женщинами, кричать, танцевать, играть в шахматы и в пьесах Но… иные люди радуют меня — такие, как Нага, Кири, Чоно, Анджин-сан… Я привязан к охоте… Люблю побеждать… побеждать… побеждать… Но тебя ничто не радует, Судару, извини. Ничто… Кроме твоей жены, госпожи Дзендзико. Госпожа Дзендзико — единственная слабое звено в твоей цепочке».
    
— Господин? — окликнул его Судару.
    
— Я пытался вспомнить, когда последний раз видел тебя смеющимся.
    
— Вы хотите, чтобы я смеялся, господин?
    
Торанага покачал головой: он учил Судару быть идеальным сыном, если надо, он засмеется.
    
— Сколько тебе потребуется времени, чтобы убедиться, что Джикья действительно мертв?
    
— Перед выездом из лагеря я послал в Мисиму первоклассного голубя, на случай если бы вы еще не знали, верно это или нет, отец. Я получу ответ в течение трех дней.
    
Торанага благословил богов за то, что уже был осведомлен Касиги Мисуно о заговоре против Джикьи и за несколько дней узнал о смерти своего врага. Он снова и снова размышлял над своим планом, искал и не находил в нем изъяна… Эти колебания даже его довели до полуобморочного состояния, но он принял решение:
    
— Прикажи одиннадцатому, шестнадцатому, девяносто четвертому и девяносто пятому полкам в Мисиме приготовиться к немедленному выступлению. Через четыре дня поведешь их вниз по Токайдо.
    
— «Малиновое небо»? — Судару на этот раз все же был выведен из равновесия. — Вы атакуете?
    
— Да, я не жду, когда они атакуют меня.
    
— Так Джикья мертв?
    
— Да.
    
— Могу я предложить вам добавить еще двадцатый и двадцать третий?
    
— Нет. Десяти тысяч человек должно хватить — при внезапности нападения. Надо еще охранять границы — на случай неудачи или какого-нибудь подвоха. И сдерживать Затаки.
    
— Верно, — согласился Судару.
    
— Кто возглавит это наступление?
    
— Господин Хиро-Мацу. Это как раз для него.
    
— Почему?
    
— Прямой, простой, старый способ ведения войны, приказы совершенно четкие, отец. Он подходит для этой кампании.
    
— Но он больше не годится для роли верховного главнокомандующего?
    
— Прошу прощения, Ябу-сан был прав — ружья изменили мир. Железный Кулак сейчас уже устарел.
    
— Кто тогда?
    
— Только вы, господин. До тех пор пока битва не произойдет, я советую вам никого не допускать между вами и битвой.
    
— Я подумаю об этом. Сейчас отправляйтесь в Мисиму. Подготовите там все. Ударным силам Хиро-Мацу будет дано двадцать дней, чтобы пересечь реку Тенрю и взять под контроль дорогу Токайдо.
    
— Прошу прощения, могу я предложить сделать последним пунктом назначения для них склон Шими? И дать им тридцать дней?
    
— Нет. Если я отдам такой приказ, гребня достигнут немногие, а большинство погибнет. Мы не сможем отразить контратаку, удары врага, если наши силы будут отступать.
    
— Но вы, конечно, пошлете сразу же вслед за ними подкрепления?
    
— Наше главное наступление будет проходить через горы Затаки. Это только отвлекающий момент. — Торанага внимательно посмотрел на сына, но Судару никак не отреагировал на это заявление — не удивился, не одобрил, но и не выразил неодобрения.
    
— Ах, извините. Прошу меня простить, господин.
    
— Кто будет командовать мушкетным полком без Ябу?
    
— Касиги Оми.
    
— Почему?
    
— Он в них разбирается. Кроме того, он современный, очень смелый, умный, терпеливый — и такой же опасный, даже более опасный, чем его дядя. Я бы советовал, если вы победите, и он выживет, найти повод, чтобы предложить ему отправиться в Пустоту.
    
— Если я выиграю?
    
— Малиновое Небо всегда было последним планом. Вы говорили это сотни раз. Если мы потерпим поражение на Токайдо, Затаки вырвется на равнины. Пушки там не помогут. Это последний план. Вам никогда не нравились последние планы.
    
— А Анджин-сан? Что вы посоветуете по поводу его?
    
— Я согласен с Оми-саном и Нага-саном. Его следует изолировать. Его люди ничего собой не представляют — они эта и скоро перебьют друг друга. Они ничто. Я советую всех иностранцев или изолировать, или выкинуть из страны. Они как чума — и обращаться с ними надо так же.
    
— Тогда не будет торговли шелком…
    
— Если такова цена, то я бы заплатил. Они — чума.
    
— Но нам нужен шелк… Чтобы защищаться, мы должны знать о них, учиться тому, что они знают…
    
— Их следует ограничить в проживании одним Нагасаки, держать под надежной охраной, число их строго ограничивать. Торговать они могут только раз в год. Разве деньги не их главный мотив? Разве не это говорит Анджин-сан?
    
— Ах, так он все-таки полезен?
    
— Да, очень. Он показал нам, как мудры были эдикты об изгнании. Анджин-сан очень мудр, очень смел. Но он игрушка. Он развлекает вас, господин, как Тетсу-ко, — он полезен, но только как игрушка.
    
Торанага завершил беседу:
    
— Благодарю за высказанные вами мнения. Когда начнется наступление, вы вернетесь в Эдо и будете ждать дальнейших приказов. — Он сказал это твердо и со скрытым смыслом: Затаки все еще держал госпожу Дзендзико, сына и трех дочерей Судару заложниками в своей столице Такато. По просьбе Торанаги, Затаки дал Судару разрешение на отъезд, но только на десять дней. Судару официально дал согласие на сделку и обещал вернуться в этот срок. Затаки был известен своими глупыми понятиями о чести, мог запросто уничтожить их всех независимо от того, был ли этот договор тайным или явным. И Торанага и Судару знали: Затаки обязательно это сделает, если Судару не вернется, как обещал.
    
— Да, господин.
    
— Вы поедете в Мисиму сразу же.
    
— Тогда я сэкономлю время, если поеду этим путем. — Судару указал на перекресток впереди.
    
— Да, завтра я пришлю вам письмо.
    
Судару поклонился, подошел к своей лошади и вскоре уехал с двадцатью телохранителями.
    
Торанага поднял миску и подобрал лапшу, уже остывшую.
    
— О, господин, прошу прощения, вы желаете еще? — К нему подбежала молоденькая служанка, круглолицая, не очень хорошенькая, но живая и исполнительная, — как раз таких он любил среди служанок и своих женщин.
    
— Нет, благодарю. Как твое имя?
    
— Юки, господин.
    
— Скажи своему хозяину, что он делает хорошую лапшу, Юки.
    
— Да, господин, благодарю вас, господин, за то, что вы оказали честь нашему дому. Только дайте знак — и мы тут же сделаем все, что вам потребуется.
    
Он подмигнул ей, она засмеялась, подобрала поднос и убежала. Сдерживая нетерпение, он следил за поворотом дороги… Потом осмотрелся вокруг: гостиница в хорошем состоянии, крыта черепицей, стены чистые, везде опрятно, подметено… Вокруг двора и дальше, в окрестностях гостиницы, терпеливо дожидаются его телохранители, но главный охотник нервничает… Он решил: этот день — последний день его работы. Если всерьез отдаваться охоте, придется отправить этого человека в Эдо, с хорошей пенсией, и назначить на его место другого.
    
«Вот в чем разница между мной и Судару, — подумал он без всякой досады. — Судару не колебался бы. Судару приказал бы этому человеку тут же совершить сеппуку — это сэкономило бы ему пенсию и дальнейшие хлопоты и увеличило старательность его заместителя. Да, мой сын, я хорошо тебя знаю. Ты для меня самый главный из моих детей.
    
И еще больной вопрос — Дзендзико и ее дети… Если бы госпожа Дзендзико не была сестрой Ошибы — ее любимой и почитаемой сестрой, — я хоть и с большими сожалениями, позволил бы Затаки уничтожить их всех и спасти Судару в будущем от большого риска… А если я скоро умру? Они — его единственное слабое место… Но, к счастью, Дзендзико — сестра Ошибы и очень важная часть большой игры. Я не могу этого допустить. Надо бы, но не могу… На этот раз я должен выиграть! Не забывай, что Дзендзико ценна и по-другому: ум у нее острый, как шипы акулы, она рожает прекрасных детей и фанатично безжалостна, как и Ошиба, ко всему кроме своей семьи. С одной огромной разницей: Дзендзико в первую очередь предана мне, а Ошиба — своему сыну, наследнику Тайко.
    
Решено! До истечения десятого дня Судару должен вернуться в распоряжение Затаки! А если потянуть? Нет, это побудит Затаки сделаться еще подозрительнее, а мне меньше всего хотелось бы, чтобы он меня подозревал…
    
Ты мудро поступил, завещав власть Судару. Если будущее наступит, в его руках и руках Дзендзико оно будет надежным — при условии что они будут следовать завещанию. Назначить его главным наследником именно сейчас — это правильное решение и оно обрадует Ошибу».
    
Он уже написал Ошибе письмо, которое отправит вечером вместе с копией завещания. Да, он вытащит одну рыбью кость у нее из глотки — кость эта давно уже засунута именно для того, чтобы беспокоить ее. Хорошо сознавать, что Дзендзико — слабое звено Ошибы, — может быть, единственное… А вот какое слабое место у Дзендзико? Похоже — никакого. По крайней мере он еще не нашел, но, если оно есть, — найдет.
    
Торанага внимательно осмотрел своих соколов: они подпрыгивали, чистились, издавали какие-то звуки… в отличном состоянии, все — с колпачками на головах, кроме Кого, — ее большие желтые глаза метались из стороны в сторону… Кого, как и его самого, все интересовало…
    
«Что бы ты сказала, моя красавица, — мысленно спросил ее Торанага, — если бы я заявил тебе, что должен быть нетерпеливым и вырваться отсюда; что главный мой бросок будет вдоль Токайдо, а не через горы Затаки, как я сказал Судару? Ты, возможно, спросила бы почему… А я ответил бы, что не доверяю Затаки так же, как не могу летать. А летать я не могу совсем…»
    
Тут он заметил, что глаза Кого метнулись в сторону дороги. Он посмотрел туда — и улыбнулся, увидев паланкины и лошадей с багажом, появившихся из-за поворота.
    * * *
    
— Ну, Фудзико-сан, как вы?
    
— Хорошо, благодарю вас, господин, очень хорошо. — Она еще раз поклонилась, и он заметил, что видимо, шрамы от ожогов уже не болят, ноги слушаются как прежде, а на щеках появился приятный румянец.
    
— Могу я спросить, как Анджин-сан? — поинтересовалась она. — Я слышала, переезд из Осаки был очень тяжелым, господин.
    
— Он теперь вполне здоров.
    
— О, господин, это лучшая новость, какую вы могли мне сообщить.
    
В следующем паланкине его приветствовала с веселой улыбкой Кику.
    
— Ах, как мне приятно видеть вас, господин, я так скучала. Это тянулось так долго…
    
— Да, прошу меня извинить, я сожалею. — Он был согрет ее удивительной красотой и скопившейся в ней внутренней радостью, — это отвлекло его от нахлынувших тревог. — Очень рад видеть вас. — Тут он увидел последние носилки. — Ах, Дзеко-сан, сколько времени прошло! — заметил он довольно сухо.
    
— Благодарю вас, господин, я заново родилась, когда увидела вас своими старыми глазами. — Поклон Дзеко был безупречен, она была одета особенно тщательно — он уловил что-то розовое под ее кимоно из самого дорогого шелка. — Ах, какой вы сильный, господин, — прямо гигант среди других мужчин! — пропела она.
    
— Благодарю вас, вы тоже выглядите прекрасно. Кику захлопала в ладоши при этом обмене любезностями, и все засмеялись вместе с ней.
    
— Я распорядился, чтобы вы пока оставались здесь. — Он был полон радостью при виде Кику. — А вы, Фудзико-сан, пожалуйста, пойдемте со мной.
    
Он отвел Фудзико в сторону. Когда она напилась чаю, освежилась и они поболтали о всяких пустяках, он перешел к главному:
    
— Вы дали согласие на полгода, и я согласился на полгода. Извините, но сегодня я должен знать, не хотите ли вы изменить это соглашение.
    
Маленькое квадратное личико Фудзико сразу потеряло всякую привлекательность, как только его покинула радость. Кончиком языка она на момент прикоснулась к зубам.
    
— Как я могу изменить это соглашение, господин?
    
— Очень легко. Оно кончилось. По моему приказу.
    
— Прошу меня извинить, господин, — начала Фудзико, голос ее был сух и невыразителен. — Я не это имела в виду. Я добровольно и со всей ответственностью заключила это соглашение перед Буддой и духом моего мертвого мужа и сына. Его нельзя изменить.
    
— Я приказываю его изменить.
    
— Простите, господин, прошу меня простить, но тогда Бусидо освобождает меня от повиновения вам. Ваш контракт одинаково важен и обязателен, и любые изменения должны быть согласованы обеими сторонами на добровольной основе.
    
— Вы довольны Анджин-саном?
    
— Я его наложница. Это я должна доставлять ему удовольствие.
    
— Вы можете продолжать жить с ним, если не будет другого соглашения?
    
— Жизнь с ним очень, очень трудна, господин. Все очень официально, чрезвычайно вежливо… Все обычаи, которые делают жизнь надежной, достойной, удобной и спокойной, приходится отбрасывать или обходить. Дом его не безопасен, там нет ва, — нет гармонии для меня… Почти невозможно заставить слуг или меня понять… Но… да, я могу и дальше выполнять свои обязанности по отношению к нему.
    
— Я прошу вас прервать это соглашение с ним.
    
— Мой первый долг — это долг перед вами. На втором месте — долг перед моим мужем.
    
— Я думал, Фудзико-сан, что Анджин-сану следует жениться на вас. Тогда вы не были бы его наложницей.
    
— Самурай не может служить двум властелинам или жена — двум мужьям. Мой долг — долг перед моим мертвым мужем. Прошу меня простить, я не могу изменить соглашения.
    
— Если потерпеть, все можно изменить. Скоро Анджин-сан больше будет знать о наших обычаях, в его доме тоже появится ва. Он невероятно многому обучился, с тех пор как стал…
    
— Ох, пожалуйста, не запутывайте меня, господин. Анджин-сан — самый необычный мужчина, которого я только знала. Конечно, он самый добрый. Он оказал мне большую честь… О да, я знаю, его дом скоро станет настоящим домом, но… пожалуйста, простите меня, я должна выполнять свой долг. Мой долг — это долг по отношению к моему мужу, моему единственному мужу… — Она овладела собой. — Он должен соблюдаться, должен, господин, или… все… весь позор, все страдания и бесчестье не имели смысла? Его смерть… смерть моего ребенка… его сломанные мечи… похороны в деревне эта… Без долга перед ним разве весь наш Бусидо не становится вечной насмешкой?
    
— Сейчас вы должны ответить на один вопрос, Фудзико-сан: разве у вас нет долга по отношению ко мне, вашему сюзерену? И к нему, удивительно смелому человеку, — он становится одним из нас и вашим хозяином. И, быть может, — добавил он, решив, что догадался о причине румянца на ее лице, — ваш долг перед неродившимся ребенком… Разве все это не выше того вашего долга?
    
— Я… я не ношу его ребенка, господин.
    
— Вы уверены?
    
— Нет, не уверена.
    
— У вас задержка?
    
— Да… но только небольшая и это может быть…
    
Торанага смотрел на нее и терпеливо ждал. Ему еще много что нужно было сделать перед отъездом отсюда… Перед тем моментом, когда он пустит Тетсу-ко или Кого… Он страстно желал поскорее выбраться отсюда… Но ведь это для него одного и, стало быть, не имеет значения. Фудзико имеет значение, и он пообещал себе, что по крайней мере сегодня он сделает вид, что уже победил, у него есть время — он позволит себе быть терпеливым и решать вопросы, которые он и должен решать.
    
— Так как же?
    
— Простите, господин, нет.
    
— Ну, нет так нет, Фудзико-сан. Прошу простить меня за такой вопрос, но это было необходимо. — Торанага не рассердился и не обрадовался. Фудзико старалась вести себя достойно, и он знал, когда устраивал эту сделку с ней, что ничего изменить не удастся. Это и делает нас такими разными, — с удовлетворением подумал он. — Сделка со смертью считается священной. — Торанага церемонно поклонился Фудзико. — Я высоко ценю ваше понимание чести и чувство долга по отношению к вашему мужу, Усаги Фудзико, — заявил он, назвав ее именем, которое перестало существовать.
    
— О, благодарю вас, господин! — с достоинством ответила она на похвалу. От полноты чувств у нее хлынули слезы, — она поняла, что этот простой жест снял клеймо позора с ее бывшего мужа — единственного в ее жизни.
    
— Послушайте, Фудзико, за двадцать дней до последнего дня вы должны уехать в Эдо — что бы ни случилось со мной. Ваша смерть может произойти во время путешествия и должна выглядеть несчастным случаем.
    
— Да, да, господин.
    
— Это будет нашей тайной. Только моей и вашей.
    
— Да, господин.
    
— До этого времени вы должны оставаться хозяином его дома.
    
— Да, господин.
    
— А теперь, пожалуйста, скажите Дзеко, чтобы она зашла ко мне. Я пошлю за вами, до того как уеду. Мне нужно еще кое-что обсудить с вами.
    
— Да, господин. — Фудзико поклонилась как можно ниже. — Я благословляю вас за то, что вы освободили меня от жизни. — С этими словами она покинула Торанагу.
    
«Любопытно, — подумал Торанага, — как женщина может меняться, словно хамелеон, — то безобразная, то привлекательная, иногда даже красивая, хотя на самом деле это и не так…»
    
— Вы посылали за мной, господин?
    
— Да, Дзеко-сан. Какие у вас новости для меня?
    
— Разные, господин. — Лицо Дзеко, с прекрасно выполненным макияжем, было бесстрашно, глаза блестели. Но в глубине души она была встревожена: эта встреча не случайное совпадение — инстинкт подсказывал ей, что Торанага стал еще опаснее… — Устройство Гильдии куртизанок идет успешно, правила и основные законы разработаны и отдаются вам на утверждение. К северу от города есть прекрасный участок, который следует…
    
— Участок, который я уже выбрал, расположен ближе к берегу. Это Ёсивара.
    
Она похвалила его выбор, охнув про себя. Ёсивара, тростниковая заросль на торфянике, — болото, изобилующее мостиками… Его надо осушать, рекультивировать, прежде чем обнести забором и что-то строить…
    
— Превосходно, господин. Далее: подготовлены правила поведения и требования к гейшам, — вы можете их рассмотреть и утвердить.
    
— Прекрасно. Сделайте их покороче и изложите по пунктам. Какую надпись вы хотите поместить над воротами в Ёсиваре?
    
— «Страсти не надо сдерживать — их надо удовлетворять». Он засмеялся, она тоже улыбнулась, но не потеряла бдительности, только добавила с серьезным видом:
    
— Могу я поблагодарить вас от имени будущих поколений, господин?
    
— Я согласился не для вас и не для них, — ответил Торанага и процитировал одно из своих примечаний к завещанию: «Добродетельные мужчины во все времена запрещали публичные дома и места свиданий, но люди не добродетельны. Если вождь запрещал публичные дома или любовь, он оставался в дураках, так как вскоре появлялось еще больше напастей, они наваливались, как чума из нарывов».
    
— Как вы мудры.
    
— «Поместив все места развлечений в одном районе, мы можем следить за всеми недобродетельными мужчинами, облагать их налогами и обслуживать в одно и то же время». Вы совершенно правы, Дзеко-сан: «Страсти не надо сдерживать…» Это скоро даст свои плоды. Дальше?
    
— Кику-сан совсем поправила свое здоровье, господин. Полностью.
    
— Да, я видел. Как она восхитительна! Жаль, в Эдо летом так жарко и неприятно… Вы уверены, что она здорова?
    
— Да, о да. Но ей не хватало вас, господин. Мы поедем с вами в Мисиму?
    
— Какие еще слухи вы хотите мне сообщить?
    
— Только что Ишидо покинул Осакский замок. Регенты официально объявили вас вне закона. Что за дерзость, господин!
    
— В каком направлении они собираются меня атаковать?
    
— Я не знаю, господин. — Ответ ее был осторожен. — Но думаю, они собираются взять вас в клещи, вдоль Токайдо. Икава Хикодзу, после смерти своего отца, господина Икавы Джикья. И вдоль Косукайдо, из Синано, — господин Затаки сделал большую глупость и принял сторону господина Ишидо против вас. Я уверена — вы доживете до зрелого возраста. С вашего разрешения, я переведу все свои дела в Эдо.
    
— Конечно. Тем временем посмотрим, не сможете ли вы определить, откуда будет нанесен главный удар.
    
— Я попытаюсь, господин. Наступили ужасные времена, господин, когда брат пойдет против брата, сын — против отца.
    
Глаза Торанаги затуманились… Ему следует усилить наблюдение за Нобору, своим старшим сыном, — верен Тайко.
    
— Да, — согласился он, — ужасные времена. Времена больших перемен. Но чем-то и хорошие. Вот, например, вы, — вы теперь богаты. И ваш сын, например. Он ведь управляющий вашей фабрикой саке в Одаваре.
    
— Да, господин. — Дзеко посерела под своими румянами.
    
— Он получает большие доходы?
    
— Он, конечно, считается лучшим управляющим в Одаваре, господин.
    
— Я слышал об этом. У меня есть для него работа. Анджин-сан собирается строить новое судно. Я обеспечиваю его строителями и материалами и хочу, чтобы дела велись как можно лучше.
    
Дзеко чуть не упала от радости. Она думала, что Торанага уничтожит их всех, перед тем как пойдет на войну, или лишит ее жизни: она ведь врала ему — и об Анджин-сана и госпоже Тода, и о неудачной беременности Кику это не случайность, как со слезами сообщила она ему, а специально подстроено, по ее настоянию и при согласии Кику.
    
— О, господин, когда вы хотите видеть моего сына в Иокогаме? Он сделает так, что это будет самое дешевое судно из всех, какие когда-нибудь строили.
    
— Я вовсе не хочу, чтобы оно было дешевым. Я хочу, чтобы оно было самым лучшим — за самую справедливую цену. Он будет надсмотрщиком, отвечать ему придется перед Анджин-саном.
    
— Господин, я гарантирую вам своим будущим, своими надеждами на будущее — все будет так, как вы хотите.
    
— Если корабль будет построен должным образом, точно так, как этого хочет Анджин-сан, за шесть месяцев с первого дня строительства, — я сделаю вашего сына самураем.
    
Она отвесила низкий поклон и в первый момент лишилась дара речи.
    
— Прошу простить бедную дурочку, господин. Благодарю вас, благодарю.
    
— Он должен узнать о строительстве кораблей, все, что знает Анджин-сан, чтобы научить других, когда тот уедет.
    
— Это будет сделано.
    
— Следующее: Кику-сан. Ее таланты заслуживают лучшего будущего, чем просто быть одной из многих женщин.
    
Дзеко взглянула на него, ожидая худшего:
    
— Вы собираетесь продать ее контракт?
    
— Нет, она больше не будет куртизанкой или даже одной из ваших гейш. Ее место — в доме, как одной из немногих дам, очень немногих.
    
— Но, господин, увидев вас, даже случайно, — как может она надеяться потом на хорошую жизнь?
    
Он позволил ей сделать ему комплимент и сделал комплимент ей и Кику, потом сказал:
    
— Честно говоря, Дзеко-сан, я все больше люблю ее, но не могу позволить себе отвлекаться. Она слишком хороша для меня, чересчур хороша… Прошу меня извинить, но это будет еще одним нашим секретом.
    
— Конечно, господин, я согласна со всем, что вы говорите, — пылко заявила Дзеко, отметая все сказанное как попытку затуманить ей мозги и скрыть настоящую причину. — Если найдется человек, который будет восхищаться Кику, я умру спокойно.
    
— Но только после того, как увидите корабль Анджин-сана под всеми парусами и через шесть месяцев, — охладил он ее восторги.
    
— Да, о да! — Дзеко заработала веером — солнце уже припекало, а воздух стал вязким и душным. Ей хотелось определить, почему Торанаги так великодушен к ним обеим. Она понимала, что цена за это будет большой, очень большой. — Кику-сан будет огорчена, если ей придется покинуть ваш дом.
    
— Да, конечно. Я думаю, необходимо как-то ей компенсировать такое послушание мне, ее сюзерену. Предоставьте это мне — и не упоминайте об этом при ней.
    
— Да, господин. Когда вы хотите, чтобы мой сын приехал в Иокогаму?
    
— Я дам вам знать перед отъездом.
    
Она поклонилась и заковыляла прочь. Торанага отправился поплавать. Небо на севере было темное — он знал, что там идет сильный дождь. Заметив, что со стороны Иокогамы подъезжает небольшая группа всадников, Торанага вернулся к гостинице.
    
Оми спешился и распаковывал голову.
    
— Господин Касиги Ябу выполнил ваш приказ, господин, точно перед полуднем.
    
Голова была свежевымыта, волосы приведены в порядок и насажена на кол, укрепленный на небольшом основании — его обычно использовали для осмотра.
    
Торанага оглядел врага, как делал это десятки тысяч раз за свою жизнь. Он всегда в таких случаях думал: «Какова-то будет моя собственная голова?.. Вот ее рассматривает его враг, его победитель… Что она выражает? Ужас, боль, гнев, страх? А может, все сразу? Или вообще ничего… Хорошо бы — достоинство… На мертвом лице Ябу читалась лишь только его безумная ярость, губы раскрылись в отчаянном вызове…»
    
— Он умер хорошо?
    
— Лучше всех, кого я когда-либо видел, господин. Господин Хиро-Мацу сказал то же самое. Два разреза, потом третий — в горло. Без посторонней помощи и без звука. Вот его завещание.
    
— Вы снесли ему голову одним ударом?
    
— Да, господин. Я просил у Анджин-сана разрешения воспользоваться мечом господина Ябу.
    
— Ёситомо? Тем, что я подарил Ябу? Он отдал его Анджин-сану?
    
— Да, господин. Он разговаривал с ним через Тсукку-сана и сказал: «Анджин-сан, я дарю вам его в память о вашем прибытии в Анджиро и как благодарность за удовольствие, что подарил мне тот маленький варвар». Сначала Анджин-сан отказывался его брать, но Ябу просил его и сказал: «Никто из этих мерзавцев не заслуживает такого клинка!» Наконец Анджин-сан согласился.
    
«Любопытно, — подумал Торанага. — Я думал, Ябу отдаст клинок Оми».
    
— Каковы были его последние поручения? — поинтересовался он.
    
Оми рассказал ему все с точностью. Если бы они не были записаны в завещании, составленном в открытую, при официальном свидетеле, Бунтаро, он обошел бы их и, конечно же, придумал что-нибудь другое. «Ябу был прав! — в ярости думал он, — надо всегда помнить, что перо — длинная рука из могилы».
    
— Чтобы почтить мужество вашего дяди в смерти, я должен выполнить его предсмертные пожелания. Они все, без изменения? — испытывая его, спросил Торанага.
    
— Да, господин.
    
— Юки!