1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 
И музыка лица,
       
Послушных мышц движенье
       
То маска подлеца,
       
То страсти выраженье.
      
      
       
Актер поднимет бровь
       
Испытанным приемом,
       
Изобразит любовь
       
Или разлуку с домом.
      
      
       
Сложней во много раз
       
Лицом любой прохожий,
       
Не передать рассказ
       
Его подвижной кожи.
      
      
       
Случайное лицо,
       
Где всё — полунамеком…
       
Морщинное кольцо,
       
Не замкнутое током…
      
      
       
Понятны лесть и месть,
       
Холопство и надменность,
       
Но силы нет прочесть
       
Лица обыкновенность.
      
     
     
1958
    
    
     
      
Пушкинский вальс для школьников[138]
     
     
      
       
Зачем он очарован
       
Натальей Гончаровой?
       
Зачем ему так дорог высший свет?
      
      
       
Ему бы в секунданты
       
Шекспира или Данта —
       
Дантеса отвели бы пистолет.
      
      
       
Зачем ясна погода
       
Романовым в угоду?
       
Зачем не поднимается метель?
      
      
       
Метели бы летели
       
Препятствовать дуэли,
       
Любую загораживая цель.
      
      
       
Зачем мелки масштабы,
       
Зачем так люди слабы?
       
Зачем здесь не явился Аполлон?
      
      
       
Потребовал поэта
       
К священной жертве света, —
       
Не он сейчас потребовал, не он…
      
     
     
1958
    
    
     
      
Стеклодувы
     
     
      
       
Неуспокоенная лава
       
Текла, как будто солнце жгло,
       
И был песок вконец расплавлен
       
И превращен жарой в стекло.
      
      
       
Вся масса стынет постепенно,
       
Она до дна раскалена,
       
И ярко вспыхивает пена,
       
И загорается волна.
      
      
       
И чайка прикоснулась клювом
       
К зеленой выгнутой волне,
       
И чайка стала стеклодувом,
       
Подручной оказалась мне.
      
      
       
В который раз мы верим чуду
       
И рады выдать за свое
       
И груды облачной посуды,
       
И неба синее литье.
      
     
     
1958
    
    
     
      
Басня про алмаз[139]
     
     
      
       
Простой блистающий алмаз
       
Был мерой твердости для нас.
      
      
       
Ведь нет кислот и щелочей,
       
Какие гасят блеск лучей.
      
      
       
Но может измениться он,
       
Когда он будет накален.
      
      
       
И в безвоздушной духоте,
       
В мильонолетней темноте
      
      
       
Алмаз изменит внешний вид,
       
Алмаз расплющится в графит.
      
      
       
И вот алмазная душа
       
Горда судьбой карандаша.
      
      
       
И записать готов алмаз
       
Стихотворенье и рассказ.
      
     
     
1958
    
    
     
      
Огниво[140]
     
     
      
       
Как спичкой чиркают о камень,
       
Как бьют кресалом о кремень,
       
Так волны высекают пламя
       
И тушат пламя Целый день.
      
      
       
Но приближается минута,
       
Отчетливая, как плакат, —
       
Подносят тучу вместо трута,
       
И загорается закат.
      
     
     
1958
    
    
     
      
Покамест нет дороги льдинам[141]
     
     
      
       
Покамест нет дороги льдинам
       
И тол не разорвал затор,
       
Поселок пахнет нафталином
       
И изморозь приходит с гор.
      
      
       
В привычный час ложится иней,
       
И тает он в привычный час,
       
И небосвод индиго-синий
       
Неутомимо давит нас.
      
      
       
И слышен тонкий запах тленья,
       
Весенний наступает час,
       
И прошлогодние растенья
       
Являются в последний раз.
      
     
     
1958
    
    
     
      
Стихи — это стигматы[142]
     
     
      
       
Стихи — это стигматы,
       
Чужих страданий след,
       
Свидетельство расплаты
       
За всех людей, поэт.
      
      
       
Искать спасенья будут
       
Или поверят в рай,
       
Простят или забудут…
       
А ты — не забывай.
      
      
       
Ты должен вечно видеть
       
Чужих страданий свет,
       
Любить и ненавидеть
       
За всех людей, поэт.
      
     
     
1959
    
    
     
      
Вечерняя звезда[143]
     
     
      
       
Овраг наполнится угаром
       
И гнилью теплой и сухой.
       
В лесу запахнет скипидаром,
       
Как в живописной мастерской.
      
      
       
У яблонь запах громче грома.
       
Взошла вечерняя звезда.
       
И ветер вьется возле дома,
       
Не убегая никуда.
      
     
     
1959
    
    
     
      
Гарибальди в Лондоне[144]
     
     (Речь на завтраке у лорд-мэра)
     
      
       
Благодарю, благодарю за честь…
       
Прошу прощения — я должен сесть.
      
      
       
Нога болит от раны пулевой,
       
И каждый мускул будто неживой…
      
      
       
Я выслушал приветственную речь
       
И вижу ваш подарок: это — меч!
      
      
       
Подарком этим я немало удивлен:
       
Ведь я не Цезарь, не Наполеон.
      
      
       
Я не люблю военных ремесло —
       
Профессию, рождающую зло.
      
      
       
Простой крестьянин, а не генерал,
       
За дом родной я нынче воевал.
      
      
       
Бандиты ворвались в отцовский дом,
       
И я судил их собственным судом, —
      
      
       
Снял со стены охотничье ружье,
       
Чтоб счастье жизни защитить свое…
      
      
       
Был в перестрелке, кажется, убит
       
Ворвавшийся в отцовский дом бандит.
      
      
       
Я не считал моих побед и бед
       
На протяженьи многих тяжких лет…
      
      
       
Рубаха красная, надетая на мне,
       
Не знак пожара, не призыв к войне.
      
      
       
Ведь в этот алый цвет всегда одет
       
Крестьянской жизни трудовой рассвет.
      
      
       
Прошу прощенья, дамы, господа,
       
Я не солдат, я человек труда.
      
      
       
Вся жизнь моя — прямой тому пример.
       
Здоровье ваше, господин лорд-мэр!
      
     
     
1959
    
    
     
      
Устье ручья[145]
     
     
      
       
Безвестный ручей,
       
Безымянный, ненужный,
       
Для наших ночей
       
Недостаточно южный,
      
      
       
Где чаек полет
       
И полярное лею,
       
Светящийся лед
       
Изумрудного цвета.
      
      
       
Забытый зимой
       
В недоступном ущелье,
       
Зимою самой
       
На моем новоселье,
      
      
       
Где прямо вперед
       
Через лед трехметровый
       
Летит водомет,
       
От заката багровый.
      
      
       
И, темной теки
       
Замедляя теченье,
       
Бегут пузырьки
       
Огневого свеченья!
      
     
     
1959
    
    
     
      
Бирюза и жемчуг[146]
     
     
      
       
Смешаю вместе уксус и слюду,
       
Чтоб минерал скорее умирал,
       
И точат слезы камень-бирюзу,
       
И умирает синий минерал.
      
      
       
А жемчуг задыхается во тьме,
       
Теряет краски, цену и судьбу,
       
И не под силу жить ему в тюрьме,
       
Лежать живым в повапленном гробу.
      
      
       
Он жив — на пальце, вделанный в кольцо,
       
И полон человечьей теплоты,
       
Он сохраняет светлое лицо,
       
Он сохраняет жизнь свою — как ты.
      
     
     
1959
    
    
     
      
Кипрей[147]
     
     
      
       
Там был пожар, там был огонь и дым.
       
Умерший лес остался молодым.
      
      
       
Ища следы исчезнувших зверей,
       
В лиловый пепел вцепится кипрей
      
      
       
И знаки жизни, что под цвет огня,
       
Раскинет у обугленного пня —
      
      
       
И воскресит таежную траву,
       
Зверей, и птиц, и шумную листву.
      
     
     
1959
    
    
     
      
Горная минута[148]
     
     
      
       
Так тихо, что пейзаж
       
Как будто нарисован —
       
Пастельный карандаш,
       
Перекричавший слово.
      
      
       
Беспечный человек,
       
Дивлюсь такому чуду,
       
Топчу нагорный снег,
       
Как битую посуду.
      
      
       
Здесь даже речки речь
       
Уму непостижима,
       
Туман свисает с плеч —
       
Накидка пилигрима.
      
      
       
Все яростно цветет
       
И яростно стареет,
       
Деревья ищут брод,
       
Спешат домой быстрее.
      
      
       
Спустились под откос
       
Беззвучно и пугливо.
       
А ястреб врос в утес,
       
В закраину обрыва…
      
     
     
1959
    
    
     
      
Нитроглицерин[149]
     
     
      
       
Я пью его в мельчайших дозах,
       
На сахар капаю раствор,
       
А он способен бросить в воздух
       
Любую из ближайших гор.
      
      
       
Он, растворенный в желатине
       
И превращенный в динамит,
       
В далекой золотой долине,
       
Взрывая скалы, загремит.
      
      
       
И содрогнулся шнур бикфордов,
       
Сработал капсюля запал,
       
И он разламывает твердый,
       
Несокрушимый минерал.
      
      
       
Сердечной боли он — причина,
       
И он один лекарство мне —
       
Так разъяснила медицина
       
В холодной горной стороне.
      
     
     
1959
    
    
     
      
Он тащит солнце на плече
     
     
      
       
Он тащит солнце на плече
       
Дорогой пыльной.
       
И пыль качается в луче
       
Бессильно.
       
И, вытирая потный лоб,
       
Дойдя до дома,
       
Он сбросит солнце, точно сноп
       
Соломы.
      
     
     
(Конец 1950-х)
    
    
     
      
Мятый плюш, томленый бархат
     
     
      
       
Мятый плюш, томленый бархат
       
Догорающей листвы,
       
Воронье устало каркать
       
На окраине Москвы.
      
      
       
В океане новостройки
       
Утопает старый дом,
       
Он еще держался стойко,
       
Битый градом и дождем.
      
      
       
И, заткнув сиренью уши,
       
Потеряв ушной протез,
       
Слышит дом все хуже, хуже
       
И не ждет уже чудес.
      
     
     
1959
    
    
     
      
На память
     
     
      
       
Как лихорадки жар сухой,
       
Судьба еще жива,
       
Ночной горячечной строкой
       
Бегут мои слова.
      
      
       
И, может быть, дойдет до вас
       
Ее глухой размер,
       
Как пульс, прерывистый рассказ,
       
Химера из химер.
      
     
     
1959
    
    
     
      
Юго-запад[150]
     
     
      
       
Подъемный кран, как самоходка,
       
На гусеничном ходу
       
По окнам бьет прямой наводкой
       
И тихо кружится на льду.
      
      
       
Вполне военная картина,
       
Когда прожекторным огнем.
       
Как в штурмовую ночь Берлина,
       
Подсвечивают каждый дом.
      
      
       
Но этот бой — не разрушенье,
       
Не взрыв, а рост — и вширь и вверх,
       
Победоносное сраженье,
       
Где автогена фейерверк,
      
      
       
Где торопливое дыханье
       
Грузовиков и тягачей
       
И газосварки полыханье
       
Средь обесцвеченных ночей.
      
      
       
Где кислородные баллоны
       
Нужны как воздух для людей,
       
Крепящих арки и балконы
       
Сквозь хаос новых площадей.
      
      
       
Здесь каждый дом — как в магазине:
       
Новехонький со всех сторон,
       
И автошин шуршит резина,
       
И пахнет пихтою гудрон.
      
     
     
1959
    
    
     
      
Первый снег
     
     
      
       
Слякоть нынче схвачена морозом,
       
Как створоженное молоко.
       
Снег подобен падающим звездам,
       
И дышать по-зимнему легко.
      
      
       
Каждый звук отчетливый и громкий,
       
Слишком звонкий нынче на пруду.
       
Воробей на заберега кромке
       
Оступается на скользком льду.
      
      
       
Первые снежинки еле-еле
       
Все же долетают до земли.
       
Завтрашние белые метели
       
К нам еще добраться не могли.
      
     
     
1959
    
    
     
      
Золотой, пурпурный и лиловый[151]
     
     
      
       
Золотой, пурпурный и лиловый,
       
Серый, синий свет,
       
Вот оно, кощунственное слово,
       
И спасенья нет.
      
      
       
Вот она — в кровавых клочьях дыма,
       
В ядовитой мгле.
       
Будущая Хиросима
       
Встала на земле.
      
      
       
Как глазурь — зеленый крик ожога,
       
Сплавленный в стекло.
       
Вот она, зловещая дорога,
       
Мировое зло.
      
      
       
Девушке слепой огонь пожара
       
Обжигает взор.
       
…О судьбе всего земного шара
       
Начат разговор.
      
     
     
1959
    
    
     
      
Да, рукопись моя невелика[152]
     
     
      
       
Да, рукопись моя невелика, —
       
Родник, а не ручей и не река.
       
Подземный ключ не сдвинет валунов,
       
Не потрясет береговых основ.
      
      
       
И может течь, а может и не течь
       
Негромкая, прерывистая речь…
       
Но, впрочем, строчки — это не вода,
       
А глубоко залегшая руда.
      
      
       
Любой любитель, тайный рудовед,
       
По этой книжке мой отыщет след,
       
Нащупает под ржавым плитняком
       
Старательным старательским скребком.
      
     
     
1959
    
    
     
      
Не спеши увеличить запас[153]
     
     
      
       
Не спеши увеличить запас
       
Занесенных в тетрадь впечатлений,