1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 
Отправиться  нам надо в Орлеан,    

Где  школяра, быть может, мы найдем,    

Что с  лунными жилищами знаком    

И сведущ  в магии. Он, безусловно,    

Избавит  брата от тоски любовной.    

Уверен  я, что может волшебство    

Утесы  эти, все до одного,    

От  зрения людского отвести    

И все  преграды кораблям смести.    

Коль  берег будет чистым год-другой,    

То брат  от мук своих найдет покой.    

Придется  ей исполнить свой обет    

Иль срам  принять, – пути другого нет».    

Что  много говорить, – к постели брата    

Он  поспешил, надеждою объятый,    

И тот,  послушавши его рассказ,    

Вскочил  с постели и решил тотчас    

Отправиться  в далекий Орлеан    

Искать  лекарство от любовных ран.    

Когда  пред городом они уж были, -    

До стен  осталось меньше трети мили, -    

Школяр  им повстречался средних лет.    

К ним  по-латыни обратив привет,    

Он вдруг  сказал: «Я знаю, господа,    

Причину,  вас приведшую сюда».    

И тут же  им на месте показал,    

Что и  беду их и надежды знал.    

Бретонец  про товарищей спросил,    

С  которыми когда-то он дружил,    

И тот  сказал, что все уже в могиле;    

Бретонца  эти вести огорчили.    

С коня Аврелий  слез, и все втроем    

К  всеведущему орлеанцу в дом    

Отправились,  где этот чудодей    

Их  принял, как любимейших друзей.    

Все в  преизбытке там они имели;    

Дивился  этой роскоши Аврелий.    

Пред тем  как ужин подан был на стол,    

Хозяин  пред глазами их возвел    

Чудесный  парк, где под зеленой сенью    

Паслись  рогатые стада оленьи;    

От псов  охотничьих и острых стрел    

Немало  полегло оленьих тел.    

Когда же  дичь убитую убрали,    

На  берегу прелестном – там, подале, -    

Затравлен  кречетами аист был.    

Потом  турнир им зрение пленил.    

И наконец,  всем зрелищам на смену,    

На луг  волшебник вывел Доригену    

Танцующей  с Аврелием. И вдруг    

В ладони  хлопнул он, и все вокруг    

Вмиг  побледнело и совсем пропало,    

Всей  роскоши как будто не бывало.    

Меж тем  они не покидали дом    

И точно  так же и теперь втроем    

Сидели,  как и прежде, в кабинете,    

Покуда  зрелища сменялись эти.    

Хозяин  пажу своему сказал:    

«А как  же с ужином? Я приказал    

Его  подать уж час тому назад.    

Час  целый эти господа сидят    

Со мною  тут за письменным столом.    

Когда ж  мы к ужину их поведем?»    

«Когда  угодно вам, – ответил паж, -    

Все  подано, приказ исполнен ваш».    

«Пойдемте  же, – воскликнул он любезно, -    

Влюбленным  людям отдохнуть полезно».    

Когда  убрали со стола приборы,    

Тотчас  пошли о мзде переговоры    

За то,  чтоб маг гряду бретонских скал    

От устья  Сены до Гаронны снял.    

Он  дорожился, ссылкою на бога,    

Что  тысячу за это взять немного;    

За  тысячу и то охоты нет.    

Аврелий  радостно ему в ответ    

Сказал:  «Что тысяча? Весь шар земной,    

Будь он  моим, – клянусь вам головой, -    

Охотно  отдал бы тотчас же я.    

Готова  сделка. Вот рука моя    

В том,  что я честно оплачу ваш труд.    

Но вы  нас не задерживайте тут,    

На  родину нам надо поскорей».    

«С зарею  в путь», – ответил чародей.    

Аврелий,  приготовившись в поход,    

Проспал  спокойно ночь всю напролет.    

Усталость  вместе с милою надеждой    

Ему  смыкали до рассвета вежды.    

Свет на  востоке лишь успел блеснуть,    

Тотчас в  Бретань направили свой путь    

Аврелий  с чародеем, по ночам    

Привалы  делая то там, то сям.    

Из книг  я вычитал, что шли они    

В  морозные рождественские дни.    

Бог Феб,  который летнею порой    

Сверкал  на небе чашей золотой,    

Стал  ныне стар и головой поник;    

Светился,  как латунь, увядший лик.    

Стоял он  низко в знаке Козерога, [239]    

И наземь  посылал лучей немного.    

Дождями  смыло зелень всю долой,    

И Янус,  бог с двойною бородой,    

Близ  очага из рога тянет хмель,    

Закусывая  ветчиной. «Ноэль!» [240]  -    

Веселый  по округе клич идет.    

Аврелий  уваженье и почет    

Оказывал  волшебнику все время    

И умолял  с него мучений бремя    

Скорее  снять, иль он себя убьет.    

И  жалостью такой проникся тот,    

Что день  и ночь спешил, как только мог,    

Своих  искусных чар приблизить срок -    

Путем  отвода глаз иль наважденья    

(Астрологические  выраженья    

Мне  незнакомы) сделать поскорей,    

Чтоб  всем казалось, в том числе и ей,    

Что  убрана прибрежная гряда    

Бретонских  скал иль, может быть, вода    

Ее своей  покрыла пеленой.    

В конце  концов он выбрал час такой,    

Когда,  решил он, применить возможно    

Все  изощренье мудрости безбожной.    

Исправленных  таблиц толедских том, [241]    

Как и  всегда, был и теперь при нем.    

Там,  расположены в столбцы, стояли    

Года, их  суммы, корни и так дале;    

Затем  пропорции к его услугам    

Там были  вычислены к центрам, дугам,    

Чтоб  сразу уравненья составлять.    

Чрез  восемь сфер умел он рассчитать,    

Как  далеко Альнат удалена    

От  головы подвижного Овна,    

В  девятой расположенного сфере, -    

Искусен  в этом был он в высшей мере.    

Путем  пропорций все дома луны    

По  первому им были найдены;    

Потом  разведал он луны восход,    

В каком  квадрате то произойдет,    

И вот  узнал он, как свою задачу    

Так  выполнить, чтобы иметь удачу.    

Ему  отлично были ведь знакомы    

Все  колдовства ухватки и приемы,    

Что были  приняты у басурман.    

И вот  однажды, в ход пустив обман,    

Он  сделал так, что вдруг весь берег стал    

Как  будто бы очищенным от скал.    

Надежду  потеряв себе помочь,    

В  мучениях Аврелий день и ночь    

Все  ждал, когда же совершится чудо!    

И вот,  когда он увидал, что груда    

Унылых скал  исчезла вдруг из глаз,    

Он,  низко пред волшебником склонясь,    

Воскликнул:  «Вас и чудную богиню    

Любви  благодарю за благостыню.    

Своею  жизнью я обязан вам».    

И с  этими словами прямо в храм    

Направился,  чтоб свидеться с любимой.    

Там к  госпоже своей неумолимой    

Он со  смятенной подошел душой    

И с  речью обратился к ней такой:    

«Сударыня,  я чту вас так высоко    

И вас  люблю так нежно и глубоко,    

Что  огорчить вас – мука для меня.    

Когда б  не страсть, которой болен я,    

Которая  мне душу отравила,    

Пред  вами я молчал бы до могилы,    

Чтоб не  погибнуть, должен я стонать.    

Мне без  вины доколе же страдать?    

Пусть  жалости ко мне у вас и нет,    

Но  вспомните про данный мне обет.    

Не  обрекайте вы меня на ад,    

Единственно  в любви я виноват.    

Вы  помните, как мне сказали раз, -    

Я ничего  потребовать от вас    

Не смею,  милости лишь вашей жду, -    

Вы мне  сказали, помните, в саду,    

Что  разделить любовь мою готовы,    

И в этом  честное мне дали слово.    

Хоть  этого достоин я едва ли, -    

Свидетель  бог, тогда вы так сказали.    

Я вам  клянусь: мне ваша честь важней,    

Чем исцеление  души моей.    

Сударыня, –  исполнен ваш приказ, -    

Проверить  это приглашаю вас.    

Мою  судьбу я в руки вам отдам, -    

Жив или  мертв, вас буду ждать я там.    

От вас  теперь зависит жребий мой,    

Но нет  скалы там больше ни одной».    

Из храма  вышел он. Меж тем она,    

Вдруг  сделавшись бледнее полотна,    

Подумала:  «Не приходила мне    

Гень  мысли о подобной западне;    

Считала  я, что не было и нет    

Таких  чудес, пока стоит наш свет.    

Нарушен  этим ведь природы ход».    

И  горестно домой она бредет,    

От  страха голову неся едва.    

Так день  проплакала она иль два,    

Упасть  все время в обморок готова,    

Но не  сказала никому ни слова    

О том,  что приключилось, – Арвираг    

В  отъезде был. Наедине же так,    

Уставивши  в пространство взор усталый,    

Она свои  мученья изливала:    

«Увы, о  рок, в ужасные тиски    

Меня ты  взял. Мне от твоей руки    

Спасенья  где искать? Ах, знаю я:    

Смерть  иль позор отныне ждут меня.    

Меж них  должна я выбрать. Но клянусь:    

Я лучше  с милой жизнью разлучусь,    

Чем тело  дам свое на оскверненье    

Иль  соглашусь на клятвопреступленье.    

Пусть  будет смертью рок преодолен.    

Немало  благородных дев и жен    

Себя  ударом умерщвляли смелым,    

Чтоб  согрешить не довелось им телом.    

Примеров  много от седых времен. [242]    

Когда в  Афинах был убит Фидон    

В  покоях, где шумело празднество,    

Тираны  злые дочерей его    

Велели  привести совсем нагими,    

Чтоб  любострастно насладиться ими.    

В крови  отца плясать несчастных дев    

Заставили, –  срази их божий гнев!    

Но те,  страшась бесчестье перенесть,    

Свою  девичью охраняя честь,    

В пруд  бросились и утонули там.    

Об этом  книги сообщают нам.    

Пытались  и мессенцы пятьдесят    

Спартанских  дев схватить и на разврат    

Обречь  тела их чистые, – с собой    

Тогда  покончили все до одной,    

Предпочитая  раннюю кончину    

Покорству  перед похотью мужчины,    

И  сохранили девственность свою.    

Пред  страхом смерти я ль не устою?    

А что о  Стимфалиде говорит    

Преданье?  В ночь, когда отец убит    

Был по  приказу гнусного тирана,    

Она  спастись бежала в храм Дианы;    

Прильнувши  к образу богини, так    

В него  впилась, что оторвать никак    

Ее от  образа не в силах были.    

Так  бедную на месте и убили.    

Коль  защищались девушки с такой    

Отвагою  от похоти мужской,    

Тем  более замужняя жена    

Смерть  оскверненью предпочесть должна.    

Примеров  тьма-, супруга Газдрубала,    

Когда  про взятье города узнала,    

В костер  метнула всех своих детей    

И смерть  прияла от руки своей.    

Милее  вечное ей было тленье,    

Чем  жадных римских рук прикосновенье.    

А разве  не покончила с собой    

Лукреция,  позор смывая свой?    

Ту  плоть, что осквернить дерзнул Тарквиний,    

Она  отважно обрекла кончине.    

Семь дев  милетских тоже смерть избрали,    

Чтоб  галлы, что на город их напали,    

Девичью  их не осквернили честь.    

Примеров  мужества не перечесть,    

Которые  тут можно привести.    

Когда  убит был Абрадат, прости    

Последнее  жена ему сказала    

И с  кровью мужниной свою смешала,    

Шепнувши:  «Верная тебе жена,    

Никем не  буду я осквернена».    

Примеры  множить надо ли? Когда    

Столь  многие в цветущие года    

Предпочитали  жизнь свою пресечь,    

Чем  плоть на поругание обречь,    

Прикончить  жизнь свою и я должна.    

Коль не  могу супругу быть верна,    

Себя  убью я, как во время оно,    

Бежа  позора, дочь Демотиона    

Себя  убила. Грустен, о Седаз,    

Про  бедных дочерей твоих рассказ.    

При  случае таком же все они    

Свои  пресекли молодые дни.    

А  девушка-фиванка, смерть которой,    

Прията  ею из-за Никанора,    

Бедняжку  от бесчестия спасла?    

И та,  другая, что на смерть пошла    

Затем,  что честь ее была распята    

На ложе  македонского солдата?    

Супруга  Никерата, ты себя    

Убила  тоже, честь свою любя.    

Любимой  девушке Алкивиада    

Смерть  добровольная была отрадой,    

Чтоб не  видать, как, бездыханный, он    

Лежит, в  святой земле не схоронен.    

Альцеста,  Пенелопа! Нам не надо    

Вам  славу петь, – вас знает вся Эллада.    

Когда  под Троей пал Протесилай,    

С собой  покончила, в загробный край    

За ним  решив уйти, Лаодамия.    

Так  поступили многие другие.    

Брут  Порцией так нежно был любим,    

Что в  гроб она сошла бок о бок с ним.    

Все  знают Артемизию, – она    

Повсюду  в варварских краях славна.    

Царица  Тейта чистотой своей    

Пример  для верных жен вселенной всей».    

Так  Доригена день, другой стонала    

И мысль  о смерти без конца ласкала.    

На  третью ночь вернулся Арвираг;    

Заметив,  что она печальна так,    

Ее  спросил он, в чем тому причина,    

И воплем  прорвалась ее кручина:    

«Будь  проклят моего рожденья час!    

Я так и  так – о горе! – поклялась».    

И  рассказала мужу то, о чем    

Слыхали  вы. Итак, вперед пойдем.    

С  улыбкой ласковой и ясной так    

Жену  спросил прекрасный Арвираг:    

«Все,  Доригена рассказали вы?»    

«Да,  Арвираг, но этого, увы,    

Достаточно!»  Тогда сказал он ей:    

«Не  плачьте! Утро ночи мудреней.    

Быть  может, недалек счастливый час;    

Но слову  верной быть прошу я вас.    

Клянусь  творцом! За вас, моя любовь,    

Скорей  пролью я всю до капли кровь,    

Чем допущу,  чтобы покрыло тенью    

Вам  светлый образ клятвопреступленье.    

Быть  верным слову – высший нам закон»,    

И вдруг,  заплакав, так продолжил он:    

«Под  страхом смерти запрещаю вам    

Кому б  то ни было, хотя б друзьям,    

Об этой  сообщать беде. А я    

Жить  попытаюсь, боль в душе тая.    

Еще  одно: пускай не выдаст вас    

Ни  складка губ, ни выраженье глаз».    

Затем  служанку с пажем он позвал.    

«Супругу  отведите, – им сказал, -    

Туда,  куда она укажет вам».    

И те,  покорствуя его словам,    

Пошли, –  куда, не ведая нимало,    

Им  госпожа ни слова не сказала.    

И вот  Аврелий молодой, тот самый,    

Который  так пленен был этой дамой,    

Ее  случайно встретил на пути,    

Когда по  людной улице пройти    

Она в  условленный спешила сад.    

Он шел  туда же. Уж с утра свой взгляд    

Не  отрывал он от ее окна    

И все  следил, не выйдет ли она.    

Случайностью  была ль их встреча эта    

Иль  рок, – но, радостно слова привета    

К ней  обратив, спросил Аврелий так:    

«Куда вы  направляете свой шаг?»    

Она  ответила, как бы в бреду:    

«По  приказанью мужа в сад иду,    

Чтоб  выполнить – о горе! – свой обет».    

Аврелий,  услыхав ее ответ,    

Был  изумлен, и чувство состраданья    

В нем  вызвали она, ее стенанья    

И муж  ее, достойный Арвираг,    

Жену  пославший в сад, – столь ярый враг    

Он был  измене клятвенному слову.    

И вот  Аврелий, – выхода иного    

Найти не  в силах, кроме одного, -    

Решил от  вожделенья своего    

Отречься,  чтобы рыцарский закон    

Поступком  подлым не был оскорблен.    

Он  обратился к Доригене так:    

«Сударыня,  я вижу: каждый шаг,    

Что  делаете вы, для вас постыл    

И  столько благородства проявил    

Ваш муж,  которому страшней укор    

Жене во лжи,  чем собственный позор,    

Что я  готов страдать всю жизнь до гроба,    

Чтоб  только вы в согласье жили оба.    

Все  обязательства, что я от вас    

В какой  бы ни было год, день и час    

Доселе  получил, – вам, дорогая    

Сударыня,  я ныне возвращаю.    

О вашем  обещании клянусь    

Навек  забыть и с этим удалюсь    

Из вашей  жизни. Я жены честней    

И лучше  в жизни не знавал своей.    

О, если  бы все жены поступали    

Подобно  вам и слово бы держали!    

Тогда бы  повод для красивых дел,    

Достойных  рыцаря, и паж имел».    

К его  ногам она в слезах упала,    

Потом  пошла домой и рассказала    

Все  мужу, что сказал Аврелий ей.    

Я  затрудняюсь описать, ей-ей,    

Как  счастлив Арвираг был. Что же дале    

Скажу  про них? Как прежде, продолжали    

В  согласии взаимном жить они;    

Блаженно,  радостно текли их дни.    

В их  браке места не было ни гневу,    

Ни  ревности, – ее, как королеву,    

Он чтил,  она была ему верна.    

Все этим  сказано про них сполна.    

Аврелий,  потерявший деньги даром,    

Жизнь  предавал свою проклятьям ярым:    

«Зачем  философу в недобрый час    

Я  столько фунтов уплатить зараз    

Пообещал?  Продать я принужден    

И  вотчину. Увы, я разорен,    

И  предстоит мне, край покинув свой,    

Чтоб не  срамить родню, пойти с сумой.    

Коль не  удастся мне добиться льгот.    

Рассрочить  попытаюсь я расчет.    

Философ  согласится, может быть,    

Свой  гонорар частями получить.    

Я,  благодарность чувствуя глубоко,    

В годах  не пропущу ни разу срока».    

Он к  сундуку пошел, давясь от слез,    

И золото  философу отнес -    

Всей  суммы половину, остальное    

Рассрочить  попросив. К нему с такою    

Он  обратился речью: «Господин,    

Людей  спросите, – скажут, как один,    

Что никогда  не нарушал я слова.    

Как мне  ни трудно, выхода иного    

Нет для  меня, как долг отдать вам свой,    

Хотя бы  я по миру пошел с сумой.    

Но если  года на три долг рассрочен    

Мне  будет под залог, – меня вы очень    

Обяжете,  иначе – не таю -    

Я должен  вотчину продать свою».    

Философ,  обратив спокойный взор    

К  Аврелию, спросил: «Наш договор    

Не  выполнил я разве?» Тот в ответ:    

«Он  выполнен отлично, спора нет».    

«Добился  ты своей заветной цели?»    

«О нет!»  – вздохнувши, прошептал Аврелий.    

«Да  почему же? Право, не пойму».    

Тогда Аврелий  рассказал ему    

Подробно  все, что вам уже известно    

И  повторять как будто неуместно.    

Он  рассказал, что Арвираг скорей    

Готов  был мучиться остаток дней,    

Чем  допустить, чтобы жена измену    

Свершила  клятве, и про Доригену    

Он  рассказал, что мужу изменить    

Ей было  хуже, чем себя убить.    

Она не  знала об отводе глаз    

И по  неведенью лишь поклялась.    

«Так  жаль их стало мне, что я от мужа    

Ее  приняв, нетронутой к нему же    

Тотчас  послал, велев идти домой,    

И это –  все; рассказ окончен мой».    

Философ  так ответил: «Милый брат,    

Поступки  ваши громко говорят    

О  благородстве. Рыцарь он, ты – паж.    

Но упаси  отец небесный наш,    

Чтоб муж  науки не был в состоянье    

Вступить  в подобное соревнованье.    

Свой  долг считай отпущенным, Аврелий.    

Мы  словно бы не виделись доселе    

И в  первый раз встречаемся с тобой, -    

Я от  тебя полушки ни одной    

Взять не  хочу за весь мой сложный труд. С меня довольно, что оплачен тут Мой стол. Прощай!»  И после этих слов    

Он на  коня вскочил и был таков.    

Вам,  господа, вопрос один задам:    

Скажите,  самым благородным вам    

Кто показался?  Повесть же моя    

Пришла к  концу, поставил точку я.    

     Здесь кончается рассказ  Франклина    

 Второй рассказ монахини    

     

    

     

Пестунья  всех грехов – ее народ    

То  называет Праздностью, то Ленью -    

Всех  смертных к адовым вратам ведет;    

Лишь тот  окажет ей сопротивленье,    

Кто в  силах ей противоставить Рвенье.    

И к  этому стремиться мы должны,    

Чтоб  избежать засады сатаны.    

     

Опутать  нас он может постоянно    

Бесчисленными  тысячами пут;    

Предайся  праздности – и окаянный    

Уж  подстерег тебя, он тут как тут.    

Тебя за  ворот он – жесток и лют -    

Хватает,  и дрожат твои колени.    

Не  предавайся ж праздности и лени.    

     

Хоть нас  угрозы смерти не страшат,    

Однако  разум говорит нам ясно,    

Что  праздностью рождается разврат,    

Всех  мерзостей источник преопасный.    

Кто  власти подчинен ее ужасной,    

Весь  день лишь есть, и пить, и спать готов,    

И  пожирать плоды чужих трудов.    

     

Чтоб  оградить себя от этой власти,    

Которая  нас к гибели ведет,    

Решил я  житие твое и страсти    

Пересказать,  дав близкий перевод.    

Речь о  тебе, Цецилия, идет,    

Святая  мученица, что к могиле    

Пришла с  венком из дивных роз и лилий.