1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 
Наступило мертвое молчание — всех охватил ужас при мысли об этом и о возможных последствиях…
    
— Прошу меня простить, но… какой же тогда выход? — Ошиба ждала ответа от всех этих мужчин.
    
— Война! — решительно произнес Кийяма. — Мы мобилизуемся сегодня — тайком! Мы ждем, пока визит будет отложен, — первый сигнал, что Торанага плетет интриги против самого Высочайшего. В тот же день мы выступаем на Кванто — прямо во время сезона дождей.
    
Внезапно начал дрожать пол. Первый, слабый толчок, всего несколько мгновений — и застонали все балки… Толчки продолжались, все сильнее, сильнее… Трещина в каменной стене поползла вверх… Поднялась пыль, стропила и брусья затрещали, с крыши посыпалась черепица…
    
Ошиба чувствовала слабость и тошноту… Быть может, ее карма — быть похороненной под камнями?.. Она встала, согнувшись, на дрожащем полу, и ждала… Как и все в замке, в городе, на кораблях в гавани, ждала, когда обрушится удар. Но нет, дрожание прекратилось… Жизнь возобновляется! Радость жизни овладела ими снова, их смех эхом отозвался по всему замку… На этот раз — в это время, в этот час, в этот день — гибель их миновала…
    
— Сигата га наи… — Ишидо все еще дрожал.
    
— О, все кончилось. — Радость обрушилась на Ошибу.
    
— Давайте проголосуем, — почти дружески предложил Ишидо, счастливый, что жив. — Я голосую за войну!
    
— И я!
    
— И я!
    
— И я!
    
— И я!
    * * *
    
Придя в сознание, Блэксорн услышал, что Марико мертва, узнал, как она умерла и почему… Он лежал на футонах, охраняемый серыми, над ним нависал бревенчатый потолок. Вдруг в глаза ударил ослепительный солнечный свет, — тишина показалась зловещей. Первый из больших страхов покинул его.
    
— Я вижу!
    
Доктор улыбнулся и что-то сказал, но Блэксорн его не услышал… Он попробовал встать, но почувствовал такую боль, что сразу ослеп, в ушах зашумело… Во рту все еще стоял кислый вкус пороха, все тело ломило от боли… На мгновение он снова потерял сознание, потом почувствовал, как чьи-то заботливые руки поднимают ему голову, подносят ко рту чашку… горько-сладкий травяной настой с привкусом жасмина устранил неприятное ощущение пороха во рту… Блэксорн заставил себя открыть глаза. Доктор опять что-то сказал, и опять он не услышал… Снова навалился ужас, но он отогнал его… Он вспомнил взрыв, увидел ее мертвой и как он, не имея на то права, давал ей перед смертью отпущение грехов… Усилием воли Блэксорн заставил себя переключиться на другой взрыв — когда он был выброшен за борт, а Альбану Карадоку оторвало ноги… Точно такой же стоял звон в ушах, та же боль и глухота… слух вернулся только через несколько дней…
    
«Не стоит тревожиться, — успокоил он себя. — Пока еще рано…» Блэксорн заметил тень от солнца и обратил внимание на характер освещения. «Раннее утро… — догадался он. — Слава Богу, зрение не пострадало…» Губы у доктора шевелились, но сквозь звон в ушах Блэксорну не пробивалось ни единого слова. Он осторожно ощупал лицо, рот, челюсти… Боли не чувствовалось, ран не было… Проверил шею, руки, грудь… Все в порядке… Заставил руки опуститься ниже, под набедренную повязку, — о счастье: жив, не изуродован! А ведь могло случиться то же, что с бедным Альбаном Карадоком… Мгновение он лежал, собираясь с силами, с ужасной головной болью… Потом ощупал ступни, голени… Целы! Тогда он осторожно положил руки на уши и надавил, приоткрыл рот, сглотнул и слегка зевнул, пытаясь прочистить уши, но боль только увеличилась. «Потерпи дня полтора! — приказал он себе. — И в десять раз больше — если потребуется! И потом — пока не перестанешь бояться! Вот доктор, он меня все ощупывает, губы его шевелятся…»
    
— Прошу прощения, но я не слышу, — спокойно сказал Блэксорн, — только собственные слова раздавались у него в голове.
    
Доктор кивнул и продолжал что-то говорить. Теперь Блэксорну удалось разобрать по губам: «Я вас понял. Пожалуйста, постарайтесь сейчас уснуть». Но Блэксорн знал, что спать ему не следует, — он должен составить план. Ему надо встать и поехать из Осаки в Нагасаки — набирать там артиллеристов и моряков, чтобы захватить Черный Корабль. Думать больше не о чем, вспоминать нечего… Больше нет причин играть в самурая или вообще в японца… Теперь он освободился, все долги и друзья исчезли — она погибла…
    
Снова он поднял голову — и снова почувствовал ослепляющую боль. Справился с ней, сел… Комната кружилась… Смутно вспомнился сон: он снова в Анджиро, землетрясение, земля качается… Он бросается в трещину — спасти Торанагу и ее, Марико, прежде чем земля проглотит их. Он все еще чувствует холодную липкую влажность, ощущает запах смерти, струящийся из трещины… А огромный, чудовищный Торанага, до сих пор смеется в его снах…
    
Блэксорн заставил глаза видеть, комната перестала вращаться, тошнота почти прошла…
    
— Ча, дозо, — попросил он, снова почувствовав во рту запах пороха.
    
Чьи-то руки помогли ему напиться… Он вытянул свои руки, и ему помогли встать… Один он бы упал… Тело Блэксорна представляло собой один большой ушиб… Но теперь он удостоверился, что ничего не сломано, нет сильных внутренних повреждений — разве что уши… Отдых, массаж и время вылечат его… Ему повезло, опять повезло — ни слепота, ни уродство не грозят ему, он будет жить! Серые помогли ему снова сесть, потом лечь… Он лежал, казалось, так недолго… а солнце за это время успело передвинуться на целых девяносто градусов. «Интересно… — подумал он, измерив высоту тени и не поняв, что проспал столько времени. — Я мог бы поклясться, что только что рассвело… Глаза сыграли со мной злую шутку. Ведь уже почти полдень…» Он опять вспомнил Альбана Карадока и снова ощупал себя… Кто-то дотронулся до него, Блэксорн поднял глаза: смотрящий на него сверху вниз, что-то говорит…
    
— Извините, — медленно начал Блэксорн. — Я не слышу вас, Ябу-сан, но скоро это пройдет. Уши повреждены, понимаете меня?
    
Он увидел: Ябу кивнул, нахмурился, поговорил с доктором, знаками объяснил ему, что скоро вернется — пусть Блэксорн пока отдыхает, — и вышел.
    
— Ванну, пожалуйста, и массаж, — попросил Блэксорн. Его подняли и повели… Он то спал, то с наслаждением барахтался в воде, пока теплые заботливые пальцы прощупывали все его тело, втирали благовонные масла… И все это время обдумывал, что ему делать дальше… Потом опять уснул. Пока он спал, пришли серые, подняли его и перенесли в дальние помещения главной башни замка. Он так и не проснулся, одурманенный усталостью и лекарствами…
    
— Теперь он будет безопасности, госпожа, — сказал Ишидо.
    
— От Кийямы?
    
— От всех христиан, — Ишидо сделал знак охране быть особенно бдительной и вышел из комнаты в прихожую, потом в сад, освещенный солнцем.
    
— Ачико была убита потому же? За то, что она христианка?
    
Ишидо отдал приказ убить Ачико в надежде, что ее дед, Кийяма, убьет Блэксорна.
    
— Не имею представления, — был его ответ.
    
— Они держатся вместе, как пчелы в рою. Как можно исповедовать такую нелепую религию?
    
— Скоро их всех выгонят.
    
— Каким образом, господин генерал? Как вы добьетесь этого — ведь очень многое зависит от их доброй воли?
    
— Обещаниями — пока не покончим с Торанагой. Потом один за другим они будут уничтожены. Мы будем разделять и властвовать… Разве не так делал Торанага, не так поступал господин Тайко? Кийяме нужен Кванто. Ради Кванто он будет делать все, что ни прикажу. Оноши? Кто знает, чего хочет этот сумасшедший… Кроме как плюнуть перед смертью на головы Торанаги и Кийямы.
    
— А если Кийяма узнает о вашем обещании Оноши — отдать ему все земли Кийямы? А если вы сдержите свое обещание Затаки, а не ему?
    
— Ложь, госпожа, распространяется врагами. — Ишидо значительно посмотрел на нее. — Оноши хочет голову Кийямы. Кийяма хочет Кванто. То же самое хочет и Затаки.
    
— А вы, господин генерал? Что вы хотите?
    
— Прежде всего — чтобы наследник уверенно дожил до пятнадцати лет, а потом стал править государством. Надежно обезопасить вас на это время. Больше ничего.
    
— Ничего?
    
— Нет, госпожа.
    
«Лжец», — подумала Ошиба. Сорвав две ароматные цветущие ветки, она понюхала их и протянула одну Ишидо.
    
— Приятный запах, правда?
    
— Очень милый. — Ишидо принял ветку. — Благодарю вас.
    
— Красивые похороны получились у Ёдоко-сама. Вас следует поздравить, генерал.
    
— Я очень сожалею, что она умерла. — Ишидо проявил отменную вежливость. — Ее советы были всегда так ценны.
    
Они прошлись еще немного.
    
— Все уже уехали? Киритсубо, госпожа Сазуко и ее сын? — поинтересовалась Ошиба.
    
— Нет, они уезжают завтра. После похорон госпожи Тода. Многие уедут завтра, и это плохо.
    
— Простите, но какое это имеет значение? Теперь, когда мы все согласились с тем, что Торанага-сама здесь не появится?
    
— Я так думаю. Но это неважно, пока мы удерживаем Осакский замок. Нам нужно запастись терпением, госпожа, как предложил господин Кийяма. Будем ждать, пока не придет тот день. Тогда мы выступим.
    
— Зачем ждать? Разве мы не можем выступить сейчас?
    
— Потребуется время, чтобы собрать наших заложников.
    
— Сколько человек можно выставить против Торанаги?
    
— Триста тысяч. По крайней мере в три раза больше, чем у него.
    
— А мой гарнизон?
    
— Я оставлю в замке восемьдесят тысяч отборных солдат. Еще пятьдесят тысяч будут оборонять перевалы.
    
— А Затаки?
    
— Он предаст Торанагу. В конце концов он изменит ему.
    
— Вам не кажется любопытным, что господин Судару, моя сестра и все дети гостят у Токато?
    
— Нет. Конечно, Затаки делает вид, что ведет какие-то секретные дела со своим сводным братом. Но это только уловка, ничего более. Он предаст его.
    
— У него та же гнилая кровь, что и у всего этого рода. — В голосе ее слышалось отвращение. — Но я буду очень огорчена, если с моей сестрой и ее детьми что-нибудь случится.
    
— Я уверен, госпожа, — с ними ничего не произойдет.
    
— Если Затаки готов был убить собственную мать… Вы уверены, что он не предаст вас?
    
— Не предаст. В конечном счете — нет. Он ненавидит Торанагу сильнее, чем меня, почитает вас и больше всего на свете жаждет Кванто. — Ишидо улыбнулся, озирая возвышающиеся над ними этажи главной башни. — Пока замок у нас в руках и можно отдать ему Кванто — бояться нечего.
    
— Сегодня утром я испугалась… — Она поднесла к лицу ветку, быть может, наслаждение запахом поможет ей похоронить страх, все еще напоминающий о себе. — Я хотела сбежать, но потом вспомнила предсказателя…
    
— Ах, этого! Я о нем и забыл. — Ишидо удивился. Этот предсказатель, посол из Китая, напророчил всего… Тайко умрет в своей постели, оставив после себя здорового сына… Торанага умрет от меча в расцвете сил… Ишидо умрет очень старым, будучи самым знаменитым генералом в стране и твердо стоя на земле… Госпожа Ошиба кончит свои дни в Осакском замке, окруженная самыми благородными людьми империи. — Совсем забыл… Торанага как раз средних лет…
    
Ошиба почувствовала его пристальный взгляд… Бедра ее повлажнели при мысли о настоящем мужчине… он лежит на ней… входит в нее… обнимает… берет ее… впрыскивает в нее новую жизнь… Законный ребенок, не как тогда… Не забыть, как она в ужасе гадала, на кого он будет походить.
    
«Как ты глупа, Ошиба! — твердила она себе, пока они ходили по тенистым, благоухающим тропинкам. — Отбрось свои глупые кошмары — все, что так пугали тебя! Ты должна думать о мужчине!» Внезапно ей представилось: Торанага, а не Ишидо здесь, рядом с ней… Торанага — хозяин Осакского замка, сокровищ Тайко… Торанага — защитник наследника и главный генерал армий запада… Торанага, а не Ишидо! Тогда и проблем бы не возникло! Вместе они владели бы государством… А вот сегодня, сейчас, она поманила бы его в постель или на эту прелестную полянку… А завтра или через день они бы поженились… Но вот сейчас… что бы там ни случилось в будущем, сейчас она обладала бы мужчиной, а он — ею и наступил бы мир… Она поднесла цветущую ветку к лицу, вдыхая сладкий, глубокий аромат… «Брось свои мечтания, Ошиба! Будь реалисткой — как Тайко… или Торанага…»
    
— Что вы собираетесь делать с Анджин-саном? — вдруг спросила она.
    
Ишидо засмеялся.
    
— Сохранить его. Возможно, позволить ему захватить Черный Корабль… Или использовать его, чтобы припугнуть Кийяму или Оноши, если потребуется… Они оба ненавидят его. Он — меч у их глоток… и у их грязной церкви.
    
— В этой шахматной игре, наследника с Торанагой, как вы сможете судить о том, чего стоит Анджин-сан, господин генерал? Заложник? Рыцарь, может быть?
    
— Ах, госпожа, в великой игре он только заложник. Но в игре наследника против христиан — крепость, целая крепость… Даже две.
    
— Вы не думаете, что эти игры пересекаются?
    
— Они взаимосвязаны. Но великую игру будут вести дайме против дайме, самурай — против самурая, меч — против меча. Конечно, в обеих играх вы — королева.
    
— Нет, господин генерал, прошу меня извинить, но не королева, — запротестовала она. Потом, чтобы почувствовать себя увереннее, переменила тему разговора: — Ходит слух, что Анджин-сан и Марико-сан были в любовной связи.
    
— Да-да, я тоже слышал. Вы хотите знать правду об этом?
    
Ошиба покачала головой:
    
— Невероятно…
    
Ишидо внимательно наблюдал за ней:
    
— Вы думаете, стоит опозорить ее? Сейчас? И вместе с ней — Бунтаро-сана?
    
— О, я вовсе ничего не имела в виду, господин генерал, ничего подобного! Просто женская глупость. Только, как сказал сегодня утром господин Кийяма, слезы лета… Печально…
    
— Я предпочел ваши стихи, госпожа. Обещаю вам, что слезы прольют те, кто на стороне Торанаги.
    
— Что касается Бунтаро-сана… В главной битве ни он, ни господин Хиро-Мацу участвовать не будут…
    
— Это точно?
    
— Нет, господин генерал, не точно, но вполне возможно.
    
— Вы что-нибудь можете сделать?
    
— Ничего, кроме как обратиться к ним с просьбой поддержать наследника — ко всем генералам Торанаги, — когда будет принято решение о битве.
    
— Решение уже принято: обхват с севера и с юга и потом бросок на Одавару.
    
— Но ведь еще не окончательно… Пока армии не стали друг против друга… Простите, а вы уверены, что это правильно — чтобы наследник вел войско?
    
— Армии поведу я, но наследник должен присутствовать. Тогда Торанага не сможет победить. Даже Торанага никогда не сможет атаковать знамя наследника.
    
— Не будет ли для наследника безопаснее остаться здесь — из-за тайных убийц… этих, из Амиды… Мы не можем рисковать его жизнью. У Торанаги длинные руки…
    
— Но не настолько длинные. И личное знамя наследника делает наши действия законными, а Торанаги — незаконными. Я знаю Торанагу. В конце концов, он уважает закон. Одно это приведет к тому, что его голова окажется на пике. Он мертв, госпожа! Как только он погибнет, я уничтожу христианскую церковь — всех их! Тогда вы и наследник будете в безопасности.
    
Ошиба медленно подняла на него глаза — в них сказанное обещание:
    
— Я буду молиться за вас — и за ваше благополучное возвращение…
    
Ему сжало грудь, — он так долго ждал этого.
    
— Благодарю вас, госпожа, благодарю. — Он понял ее. — Я вас не подведу.
    
Она поклонилась и пошла по саду. «Что за дерзость! — стучало у нее в висках. — Как будто я взяла в мужья крестьянина! Теперь мне следует отказаться от Торанаги?..»
    * * *
    
Дель Аква стоял на коленях перед молитвенником, — землетрясение не повредило алтаря, он уцелел среди обломков маленькой часовни, хотя большая часть крыши и часть одной из стен обрушились. Нетронутым осталось и окно с изумительными цветными стеклами и резная фигура Мадонны — гордость отца-инспектора.
    
Через сломанные балки просвечивало полуденное солнце. В саду рабочие убирали камни, что-то ремонтировали, и кроме их болтовни дель Аква слышал крики чаек с берега, ощущал запах ветра, соленый и дымный, напоенный водорослями и приправленный глиной… Это напомнило ему родной дом, большой и уютный, в его поместье в пригороде Неаполя: запахи моря, аромат лимонов и апельсинов, дух свежего, теплого хлеба, и помидоров, и чеснока, и жарящейся на углях аббаччио, до него как будто доносились голоса его матери, братьев, сестер и их детей — счастливых, радостных, греющихся под солнцем…
    
— О Мадонна, отпусти меня домой! — молился он. — Я слишком долго отсутствовал… Без дома и без Ватикана… Мадонна, сними с меня эту ношу! Прости меня, но я до смерти устал от японцев и Ишидо, от убийств, от сырой рыбы… от Торанаги, Кийямы, липовых христиан и от попыток сохранить твою церковь… Дай мне силы!
    
И защити нас от испанских епископов. Испанцы не понимают Японию и японцев. Они погубят все то, что мы начали в честь тебя. И прости твою слугу госпожу Марию, и возьми ее под свою опеку. Проследи за ней! — Он слышал — кто-то вошел в неф. Кончив молиться, он встал и повернулся.
    
— Прошу простить, что помешал, Ваше Святейшество. — Это был отец Солди. — Вы просили предупредить вас тотчас же. Пришла срочная шифровка от отца Алвито. Из Мисимы. Голубь только что прилетел.
    
— И?..
    
— Он только сообщает, что сегодня увидит Торанагу. Прошлой ночью не удалось, потому что Торанага не был в Мисиме, но он собирается вернуться сегодня в полдень. Письмо датировано сегодняшним днем, отправлено на рассвете.
    
Дель Аква пытался скрыть разочарование, он посмотрел на облака, на море, надеясь успокоиться. Сообщения о нападении ниндзя и о смерти Марико были отправлены Алвито на рассвете, для надежности послали с двумя голубями.
    
— Новости от нас туда уже поступили, — добавил Солди.
    
— Да-да, надеюсь, что это так.
    
Дель Аква направился из часовни к себе в кабинет. Солди, маленькому, похожему на птичку, пришлось прилагать много усилий, чтобы приноровиться к крупным шагам отца-инспектора.
    
— Есть еще важные дела, Ваше Святейшество. Наши информаторы сообщают, что сегодня, сразу после рассвета, регенты решили начать войну.
    
Дель Аква остановился:
    
— Войну?
    
— Видимо, они поняли, что Торанага или император никогда не появятся в Осаке. Поэтому они собираются объединенными силами выступить против Кванто.
    
— Это точно?
    
— Да, Ваше Святейшество. Это война. Кийяма послал через брата Михаила сообщение, его подтверждает и другой наш источник информации. Михаил только что вернулся из замка. Голосование было анонимным.
    
— Когда?
    
— В момент, когда они поймут, что император сюда не приедет.
    
— Эта война никогда не прекратится. Боже, смилуйся над нами! И благослови Марико, — по крайней мере Кийяма и Оноши были предупреждены о вероломстве Торанаги.
    
— А что Оноши, Ваше Святейшество? Насчет его измены по отношению к Кийяме?
    
— У меня нет доказательств, Солди. Что-то непонятно. Не могу я поверить, что Оноши пошел на это.
    
— Но если это так, Ваше Святейшество?
    
— Именно сейчас это невозможно, даже если он и намерен так поступить. Они слишком нужны друг другу.
    
— Ну да, пока не потребуется делить наследство Торанаги…
    
— Вы не должны напоминать мне о том, как они не любят друг друга, или о том, как далеко они могут зайти, — Бог простит их обоих. — Он пошел дальше.
    
Солди подскочил к нему.
    
— Можно послать эту информацию отцу Алвито?
    
— Нет. Пока нет. Сначала я должен решить, что делать. Торанага узнает об этом достаточно скоро из своих источников. Бог возьмет эту землю на свое попечение и сжалится над всеми нами.
    
Солди открыл для отца-инспектора дверь.
    
— Еще известие: Совет официально отказался выдать нам тело госпожи Марии. Она будет погребена завтра, со всеми почестями, мы не приглашены.
    
— Этого следовало ожидать. Но это прекрасно, что они хотят почтить ее память таким образом. Пошлите одного из наших людей принести часть ее праха — это они разрешат. Прах ее будет захоронен в освященной земле в Нагасаки. — Он автоматически поправил икону и сел за стол. — Я произнесу прощальную проповедь — настоящий реквием, со всеми почестями и церемониями, какие мы только сумеем совершить, — когда ее останки будут официально преданы земле. Она будет похоронена на территории собора как самая почитаемая дочь церкви. Распорядитесь об украшениях, наймите лучших художников, каллиграфов — все должно быть самое лучшее.
    
— Да, Ваше Святейшество.
    
— Ее мужество и преданность нашим святыням окажут огромное влияние на паству. Очень важно почтить ее, Солди.
    
— А внучка Кийямы, господин? Власти отдадут нам ее тело, он настаивал.
    
— Надо сразу отправить ее останки в Нагасаки. Я посоветуюсь с Кийямой о том, как он хочет устроить ее похороны.
    
— Вы проведете службу. Ваше Святейшество?
    
— Да, если меня выпустят отсюда.
    
— Господин Кийяма будет очень рад такой чести.
    
— Да, но мы должны проследить, чтобы служба по ней не отвлекла от похорон госпожи Марии. Мария очень, очень важна в политическом отношении.
    
— Конечно, Ваше Святейшество. Я это хорошо понимаю.
    
Дель Аква внимательно посмотрел на своего секретаря.
    
— Почему вы не доверяете Оноши?
    
— Простите, Ваше Святейшество, — может быть, потому, что он прокаженный и пугает меня. Простите…
    
— Всем должно быть стыдно перед ним, Солди, он не виноват в своей болезни. У нас нет доказательств заговора.
    
— Все остальное, о чем нам сообщала эта дама, оказалось правдой. Почему бы и здесь…
    
— У нас нет доказательств, только предположения.
    
— Да, предположения.
    
Дель Аква передвинул стеклянный графин, любуясь игрой преломленных лучей.
    
— Когда я молился — я чувствовал запах цветущих апельсиновых деревьев, свежего хлеба… Так захотелось домой…
    
Солди вздохнул:
    
— Я мечтаю об аббаччио, Ваше Святейшество, и пиццайоле, о бутылке «Лакрима-Кристи» и… Боже, прости меня, голодного из голодных! Скоро мы сможем вернуться домой, Ваше Святейшество. На следующий год. К тому времени здесь все успокоится.
    
— К следующему году ничего здесь не успокоится. На нас обрушится война… Она много-много навредит нам: и церкви, и нашей вере…
    
— Нет, Ваше Святейшество, Кюсю будет христианским, кто бы ни выиграл. — Солди своей уверенностью желал подбодрить отца-инспектора. На этом островке еще наступят хорошие времена для нашей веры. Дел и на Кюсю более чем достаточно, Ваше Святейшество. Обратить в нашу веру три миллиона душ, направлять полмиллиона верующих… А еще Нагасаки, и торговля… Они же должны как-то торговать. Ишидо и Торанага будут разрываться на куски. Но какое это имеет значение? Оба они против христианства, оба язычники и душегубы!
    
— Да… К сожалению, то, что происходит в Осаке и в Эдо, имеет значение и для Кюсю. Что делать, что делать? — Дель Аква старался прогнать грустные мысли. — Что с англичанином, где он теперь?
    
— Все еще под охраной в главной башне замка.
    
— Оставьте меня пока одного, мне надо подумать. Решить, что делать. Окончательно. Церковь в большой опасности. — Дель Аква выглянул из окна во двор: к входу приближался монах Перес. Солди подошел к дверям перехватить монаха. — Нет, я поговорю с ним сейчас.
    
— Ах, Ваше Святейшество, доброе утро, — начал монах, машинально оправляя рясу. — Вы хотели меня видеть?
    
— Да, Солди, сходите, пожалуйста, за письмом.
    
— Я слышал, ваша часовня разрушена, — заметил монах.
    
— Повреждена. Садитесь, пожалуйста. — Дель Аква сел у стола, на свой стул с высокой спинкой, монах расположился напротив. — Никто не пострадал, слава Богу. Через несколько дней она будет как новая. А что с вашей миссией?
    
— Не тронута. — Монах не скрывал своего торжества. — Вокруг нас после землетрясения столько пожаров и человеческих жертв… Но мы невредимы… Бог не оставляет нас. — Тут он таинственно добавил: — Я слышал, прошлой ночью в замке язычники перебили друг друга.
    
— Да, это так. В схватке была убита одна из наших знатных прихожанок, госпожа Мария.
    
— Ах да, мне тоже поступило сообщение. «Пожалуйста, убейте его, Ёсинака», — сказала госпожа Мария. Так началась эта кровавая баня. Я слышал, она даже сама пыталась убить нескольких человек, перед тем как совершила самоубийство.
    
Дель Аква вспыхнул:
    
— Вы ничего не понимаете в японцах после стольких лет жизни здесь! Вы даже едва говорите на их языке!
    
— Я понимаю, что такое ересь, глупость, убийство и вмешательство в политические дела. А на этом языческом наречье я говорю, и неплохо. И многое понимаю в этих язычниках.
    
— Но не в хороших манерах!
    
— Слово Божье этого не требует. Это Слово… Я даже понимаю в адюльтере. Что вы думаете об адюльтере и проститутках, Ваше Святейшество?
    
Открылась дверь, Солди предложил дель Акве письмо от папы и вышел. Отец-инспектор передал письмо монаху, торжествовавшему победу.
    
— Это от Его Святейшества. Прибыло вчера со специальным посланцем из Макао.
    
Монах стал читать папский ордер. Всем священникам всех религиозных орденов предписывалось, с формального разрешения короля Испании, посещать Японию только через Лиссабон, Гоа и Макао. Под страхом немедленной смертной казни запрещалось всем отправляться в Японию из Манилы. Последним пунктом всем священникам кроме иезуитов официально предлагалось сразу же выехать из Японии в Манилу, откуда они могли, если так желало их начальство, вернуться в Японию, но только через Лиссабон, Гоа и Макао. Монах Перес изучил печать, подпись, дату, перечитал ордер еще раз, очень внимательно… Потом язвительно усмехнулся почти бросил на стол.
    
— Я этому не верю!
    
— Это ордер Его Святейшества…
    
— Еще одна ересь против собратьев Бога, против нас или всех других монахов нищенствующего ордена, которые несут слово Божье язычникам. Нам навсегда закрывают Японию! Португальцы, кое-кем подстрекаемые, будут увиливать от ответа и никогда не дадут нам пропусков или виз. Если это письмо подлинное, оно только доказывает то, что мы говорим уже многие годы: иезуиты могут победить даже папу римского!
    
Дель Аква сдержал свой гнев.
    
— Вам приказано уехать! Или вы будете казнены.
    
— Угрозы иезуитов бессмысленны, Ваше Святейшество. Вы не говорите языком Бога, никогда не говорили и никогда не сможете. Вы не солдаты Христа! Вы служите папе, Ваше Святейшество, — человеку. Вы политики, люди земли, люди с корыстными интересами, — вашими языческими шелками, землями, властью, богатствами и влиянием… Господь наш Иисус Христос пришел на землю в обличье простого человека, он чесался и ходил босиком, от него плохо пахло. Я никогда не уеду, и братья мои тоже!
    
Дель Аква впервые был так резок:
    
— Вы уедете из Японии!
    
— Перед Богом клянусь — не уеду! Но здесь я в последний раз. Если захотите меня видеть, пожалуйте в нашу святую миссию — приходите: ухаживайте за бедными, больными, отверженными, как это делал Иисус Христос! Мойте им ноги, как это делал Он и спасете вашу душу, пока еще не поздно!
    
— Вам приказано под страхом смертной казни немедленно покинуть Японию!
    
— Послушайте, Ваше Святейшество, меня пока не казнили и вряд ли когда-нибудь казнят. Конечно, я приму этот документ, если он не устарел. Он же датирован шестнадцатым декабря тысяча пятьсот девяносто восьмого года — почти два года назад. Это нужно проверить, он слишком важен, чтобы принимать его так просто, — а это займет четыре года как минимум.
    
— Конечно, он не устарел!
    
— Вы не правы. Бог мне судья, я верю, что это так. Через несколько недель, самое большее через несколько месяцев у нас наконец будет архиепископ Японии. Испанский епископ! Письма, которые я получаю из Манилы, говорят, что королевское постановление ожидается с ближайшей почтой.
    
— Невозможно! Это территория Португалии и наша провинция!
    
— Была — Португалии. Была — иезуитов. Но теперь все изменилось. С помощью наших братьев и Божьего напутствия король Испании победил вашего генерала в Риме!
    
— Это вздор! Ложь и слухи! Ради своей бессмертной души подчинитесь распоряжениям наместника Христа!
    
— Я подчинюсь. Я напишу ему сегодня же, обещаю вам. Тем временем мы ждем испанского епископа, вице-короля Испании и нового капитана Черного Корабля — тоже испанца! Это оговорено в королевском указе. И у нас есть друзья на высоких постах, и они, наконец, пересилили иезуитов, раз и навсегда! Я иду с Богом, Ваше Святейшество, прощайте. — Монах Перес встал, открыл дверь и вышел.
    
В комнате перед кабинетом дель Аквы Солди проводил монаха взглядом и поспешил войти. Напуганный цветом лица дель Аквы, он налил немного бренди из графина.
    
— Ваше Святейшество?
    
Дель Аква покачал головой и снова невидящим взглядом уставился в пространство… За последний год от делегатов ко двору Филиппа Испанского в Мадриде доходили тревожные новости о растущем влиянии врагов общества.
    
— Это неправда, Ваше Святейшество, испанцы не смогут прийти сюда! Это неправда!
    
— Это может быть правдой, очень даже легко! Слишком легко! — Дель Аква прикоснулся к папскому ордену. — Этот папа может умереть, наш глава ордена может умереть… даже король Испании… Тем временем… — Он встал во весь свой рост. — Тем временем мы должны готовиться к худшему и делать что можем. Пошлите сразу же брата Михаила, чтобы он привел сюда Кийяму.
    
— Да, Ваше Святейшество. Но Кийяма никогда здесь не бывал. Вряд ли он захочет прийти сюда теперь…
    
— Скажите Михаилу — пусть говорит все что угодно, но он должен привести сюда Кийяму до захода солнца! Потом немедленно отправьте Мартину новости о войне, чтобы он тут же передал их Торанаге. Вы сообщите ему о деталях, но я тоже хочу отправить с ним личное сообщение. Еще: пошлите кого-нибудь — нужно, чтобы сюда пришел Феррьера.
    
— Да, Ваше Святейшество. Но что касается Кийямы, Михаил, конечно, не сможет…
    
— Скажите Михаилу — пусть прикажет ему прийти сюда! Именем Господа Бога, если потребуется! Мы — солдаты Христа, мы собираемся воевать — воевать за нашего Бога! Поторопитесь!
   
   
    
     
Глава пятьдесят девятая
    
    
— Анджин-сан? — Сквозь сон Блэксорн услышал имя. Оно донеслось до него издалека, отзываясь в вечности.
    
— Хай? — ответил он. Затем он услышал, как его имя повторили еще несколько раз. Кто-то прикоснулся к нему рукой… Он открыл глаза. В предрассветной тьме все вокруг постепенно обретало четкие очертания. Сознание вернулось к нему, удалось сесть… Перед кроватью на коленях сидел доктор, рядом стояли Киритсубо и госпожа Ошиба, глядя на него сверху вниз. Серые вокруг заполняли всю комнату. Масляные лампы бросали теплый свет. Доктор заговорил с ним… В ушах все еще стоял звон, голос доносился очень слабо, но ошибки теперь быть не могло — он снова мог слышать… Непроизвольно он поднес руки к ушам, прижал их… В голове сразу же взорвалась боль, посыпались искры и цветные огоньки, началась бешеная пульсация…
    
— Простите… — пробормотал он, дожидаясь, когда утихнет боль, отчаянно приказывая, чтобы она утихла. — Извините, уши болят… Но я теперь слышу — вы понимаете, доктор-сан? Я теперь слышу — немного… Простите, что вы говорите? — Он следил за губами доктора, стараясь разобрать слова.
    
— Госпожа Ошиба и Киритсубо-сан хотят знать, как вы себя чувствуете.
    
— Ах! — Блэксорн посмотрел на них. Теперь он заметил, что они одеты по всем правилам: Киритсубо вся в белом, только зеленый шарф на голове. Кимоно Ошибы темно-зеленое без рисунка и украшений, на ней еще большой платок из тонкой белой ткани.
    
— Лучше, благодарю вас… — На душе у него при виде одежд белого цвета стало тревожно. По освещению снаружи он понял, что время подходит к рассвету, а не к сумеркам. — Доктор-сан, скажите, пожалуйста, я что, спал целый день и целую ночь?
    
— Да Анджин-сан. День и ночь. Ложитесь, прошу вас. — Доктор взял Блэксорна за кисть своими длинными пальцами и сжал их, щупая пульс, — кончиками пальцев он пробовал девять ударов: три на поверхности, три в середине и три в глубине, как учила с незапамятных времен китайская медицина.
    
Все в комнате ждали его решения. Доктор удовлетворенно кивнул.
    
— Кажется, все хорошо, Анджин-сан. Тяжелых повреждений нет, вы меня понимаете? Сильные головные боли, да? — Он подробно объяснил все госпоже Ошибе и Киритсубо.
    
— Анджин-сан, — обратилась к нему госпожа Ошиба. — Сегодня похороны Марико-сама. Вы поняли — похороны?
    
— Да, госпожа.
    
— Хорошо. Сразу после того, как рассветет. Вы имеете право пойти, если хотите. Вы понимаете?
    
— Да… Думаю, что да… Если можно, я бы пошел.
    
— Очень хорошо. — Ошиба поговорила с доктором, попросила его еще лучше следить за состоянием больного. Потом, вежливо поклонившись Киритсубо, улыбнулась Блэксорну и вышла.
    
Киритсубо подождала, пока она уйдет.
    
— Как вы, Анджин-сан? Как себя чувствуете?
    
— Голова болит, госпожа… Прошу меня извинить…
    
— Простите меня, я только хотела поблагодарить вас. Вы меня понимаете?
    
— Это долг… Я только выполнял свой долг… Не повезло… Марико-сан погибла…
    
Кири почтительно поклонилась ему.
    
— Нет, повезло… Ох, нет, не повезло… Благодарю вас, Анджин-сан. За нее… за себя… за всех… Мы еще с вами поговорим. Благодарю вас. — Она вышла.
    
Блэксорн собрался с силами и встал на ноги. Боль в голове была так чудовищна, что вызвала желание закричать… Он сжал губы в тонкую линию… В груди ломило, желудок бурлил… Но через некоторое время желудок пришел в норму, тошнота прошла… Правда, во рту остался противный привкус… Он направился вперед, подошел к окну, взялся за подоконник, стараясь перебороть тошноту, подождал, прошелся туда-сюда… Головная боль и тошнота не проходили.
    
— Все нормально, спасибо… — Он с облегчением снова сел.
    
— Вот выпейте это — вам станет лучше. Установите хара. — У доктора была добрая улыбка. Блэксорн выпил и задержал дыхание, — запах был как у древнего птичьего помета и заплесневелых водорослей, смешанных с гниющими листьями, в жаркий летний день, вкус был еще хуже.
    
— Пейте. Сразу станет лучше, а пока прошу меня извинить.
    
Блэксорн снова сжался, но заставил себя сделать глоток.
    
— Скоро станет лучше, извините.
    
Пришли женщины-служанки, причесали его, уложили волосы, парикмахер побрил. На руки и лицо положили горячие полотенца. После всего этого он почувствовал себя намного лучше. Другие слуги помогли ему одеться в обычное кимоно и крылатую накидку. Принесли новый короткий меч в ножнах.
    
— Подарок, господин. Подарок от Киритсубо-сама, — объяснила служанка.
    
Блэксорн принял меч и засунул за пояс вместе с боевым мечом, тем самым, который подарил ему Торанага, — рукоятка была расщеплена и чуть не сломана — он ведь бил ею о засов. Он вспомнил, как Марико стояла спиной к двери… Потом ничего не мог вспомнить до того момента, как он стоял над ней на коленях и смотрел, как она умирала… И снова провал — вот до этого момента…
    
— Простите, мы в главной башне? — спросил он капитана серых.
    
— Да, Анджин-сан. — Капитан с почтением поклонился, короткий и толстый, как обезьяна, и, пожалуй, не менее опасный.
    
— Почему я здесь?
    
Капитан улыбнулся и вежливо перевел дыхание.
    
— Так приказал господин генерал.
    
— Но почему — здесь?
    
Самурай повторил, словно попугай:
    
— Так приказал господин генерал. Извините, вы меня понимаете?
    
— Да, благодарю вас, — устало ответил Блэксорн. Когда он наконец был готов, то почувствовал себя ужасно. Зеленый чай немного помог ему, потом слабость снова навалилась и его все-таки вырвало в блюдо, которое подставила служанка… Грудь и голова при каждом спазме пронзались горячими красными иголками…
    
— Извините, — терпеливо предложил доктор, — вот, пожалуйста, выпейте…
    
Он выпил еще этого варева, но оно не помогло. К этому времени рассвет уже разлился по всему небу. Слуги сделали ему знак и помогли выйти из большой комнаты. Охрана шла впереди, остальные — сзади. Так они спустились по лестнице и вышли во двор, где их ждали носилки с новой охраной. Он с удовольствием вошел в паланкин. По приказу капитана серых носильщики подняли паланкин, и, сопровождаемые охраной, они присоединились к процессии из паланкинов, пеших самураев и дам, тянущейся по лабиринту улиц замка к выходу. Все были одеты в самое лучшее. Некоторые женщины — в кимоно темных цветов, с белыми шарфами на голове, другие — во всем белом, только шарфы цветные.
    
Блэксорн отдавал себе отчет в том, что за ним наблюдают. Он сделал вид, что не замечает этого, пытался выпрямить спину и придать лицу равнодушное выражение, молясь, чтобы его не настигла снова та же слабость и он не опозорился, но боли все усиливались…
    
Кортеж петлял между укреплениями крепости, вдоль тысяч самураев, вытянувшихся молчаливыми рядами… Никого не окликали, не требовали документов. Похоронная процессия проходила один пост за другим, не останавливаясь у опускных решеток и рвов с водой. Когда миновали ворота и, оказались за основными укреплениями, Блэксорн вдруг заметил, что серые стали более бдительными, внимательно изучали всех, оказавшихся поблизости, старались держаться к нему вплотную. Он немного успокоился, — вспомнил, что бросается в глаза. Наконец процессия пересекла открытый участок, прошла по мосту и поднялась к назначенному месту — на площадке, недалеко от берега реки. Площадка имела размеры триста на пятьсот шагов. В центре — яма в виде квадрата, со стороной пятнадцать шагов и глубиной пять, заполненная дровами. Над ямой устроена высокая крыша из циновок, покрытых белым шелком, кругом — стены из белых холстов, висящих на бамбуковых шестах; стены указывали точно на восток, север, запад и юг; в середине каждой стены — маленькие деревянные ворота.
    
— Ворота для того, чтобы душа могла проходить в них при полете на небо, — объяснила ему Марико в Хаконе.
    
— Давай лучше поплаваем или поговорим о чем-нибудь более веселом.
    
— Вот и дай мне закончить — это как раз очень весело. Наши похороны очень важны для нас, так что вам следует все знать о них, Анджин-сан.
    
— Да, Марико. Но почему ворот четыре? Почему не одни?
    
— У души должен быть выбор. Это мудро. О, мы очень мудры… Я говорила тебе сегодня, что я люблю тебя? — вдруг спросила она. — Мы очень мудрая нация и позволяем душе иметь выбор — большинство душ выбирают южные ворота, Анджин-сан. Это важные ворота, — там ставят столы со свежими гранатами и другими фруктами, редисом и другими овощами и связками рисовой рассады, если это происходит в соответствующий сезон. И всегда миску свежеприготовленного риса, Анджин-сан, — это самое важное. Видите ли, душа, может быть, захочет поесть, перед тем как отправиться в путь…
    
— Что касается меня, положите жареного фазана или…
    
— Извините, ничего мясного, даже ничего рыбного… Мы серьезно относимся к таким вещам, Анджин-сан. На столе также должна быть маленькая жаровня с тлеющими углями из ценных пород деревьев и благовонные снадобья, дающие такой приятный запах…
    
Блэксорн почувствовал, как глаза его наполняются слезами.
    
— Я хочу, чтобы мои похороны были на рассвете — искренне призналась она. — Я больше всего люблю рассвет… Ну и если бы это было можно, то осенью…
    
«Бедняжка, — подумал он. — Ты давно знала, что осени уже никогда не будет».
    
Его паланкин остановился на почетном месте — в переднем ряду, близко от центра, так близко, что видны были брызги воды на цветах. Все было так, как она говорила. Вокруг — сотни паланкинов, площадь заполнена тысячей самураев с женщинами, пришедшими пешком. Все стоят молча, без единого движения. Он узнал Ишидо и рядом с ним — Ошибу. На него никто не обращал внимания. Все сидели в своих роскошных паланкинах и смотрели на белые холщовые стены, колышущиеся от легкого ветерка… Кийяма сидел рядом с Ошибой, Затаки — около них, вместе с Ито. Закрытый паланкин Оноши — там же. Все окружены несколькими рядами охраны. На самураях Кийямы — кресты, у Оноши — тоже.
    
Блэксорн оглянулся: а где же Ябу? Он нашел его. Не было и коричневых… Вообще ни одного дружеского лица… Вдруг он заметил: Кийяма, с каменным выражением лица, внимательно на него смотрит. Блэксорн невольно порадовался, что с ним охрана… Тем не менее он сделал легкий поклон… Каменный взгляд Кийямы не изменился, на поклон он не ответил и тут же отвернулся. Блэксорну стало легче дышать…
    
Воздух разорвали звуки барабанов, колокольчиков и удары металла о металл — не в лад, очень резко. Все глаза обратились к самому большому крытому паланкину, который держали восемь синтоистских священников. В нем восседал высокий священник, похожий на изваяние Будды. Впереди и позади от его носилок еще несколько священников били в металлические барабаны… Вот к носилкам подходит целая процессия — сотни две буддийских священников в оранжевых одеждах и столько же, нет даже больше одетых в белое синтоистских священников. Вот наконец несут и носилки с телом Марико — богато убранные всем белым, с крышей… Она одета тоже во все белое, устроена в сидячем положении, со слегка наклоненной вперед головой… На лице безукоризненный макияж, волосы тщательно уложены… Носильщики — десятеро коричневых. Перед носилками два священника раскидывают мелкие лепестки бумажных роз, которые тут же подхватываются и разносятся ветром, — символ эфемерности жизни. Позади два священника несут две пики древками вперед: указание на то, что покойная — самурай и ее верность долгу так же сильна, как крепость стальных лезвий. За ними — четыре священника с незажженными факелами. Сарудзи, ее сын, идет следом, лицо его того же белого цвета, что и кимоно… Далее — Киритсубо и госпожа Сазуко, все в белом, распущенные волосы повязаны кисейными платками. Волосы младшей спускаются до груди, у Кирутсубо — еще ниже. За ними — небольшой промежуток, а дальше идут самураи Торанаги — те, что остались… Среди коричневых — раненые, многие хромают…
    
Блэксорн видел только ее: казалось, она просто молится — смерть не оставила на ней никаких отметин. Он держался прямо, зная, что вся эта церемония, с Ишидо и Ошибой в качестве главных свидетелей, устроена в честь нее… Но это не облегчало его боли.
    
Более часа высокий священник распевал какие-то заклинания, барабаны били не переставая. Потом внезапно наступила тишина. Сарудзи вышел вперед, взял незажженный факел и подошел к каждым из ворот — восточным, северным, западным и южным, — чтобы убедиться, что они свободны. Блэксорн видел, что мальчик весь дрожит… Вот он возвращается к носилкам, глаза потуплены… Поднимает белую веревку, привязанную к носилкам, и ведет носильщиков через южные ворота… Носилки аккуратно ставят на дрова. Еще одно заклинание — и Сарудзи пропитанным маслом факелом дотрагивается до углей в жаровне… Факел вспыхивает… Мальчик колеблется, потом возвращается один через южные ворота и бросает факел в подготовленный погребальный костер… Пропитанные маслом дрова сразу же загораются и скоро превращаются в ревущую топку… Пламя достигает десяти футов в высоту… Жар оттесняет Сарудзи назад, он идет за благовониями и подбрасывает их в огонь… Сухое как трут дерево взрывается, огонь охватывает полотняные стены… Теперь вся площадь ямы — ревущая, неугасимая огненная масса — корчится и трещит… Обрушиваются подпорки крыши… По рядам зрителей проносится вздох… Вперед выходят священники и подбрасывают еще дров в погребальный костер — пламя поднимается еще выше, дым накатывает волнами… Теперь остаются только ворота, — Блэксорн видит, что их опаляет жаром… Вот и их окутывает пламя…
    
В этот момент Ишидо, главный свидетель, вышел из паланкина и прошел вперед, подложив согласно ритуалу еще дров и благовоний в костер. Он церемонно поклонился, снова сел в свой паланкин, носильщики по его приказу подняли носилки и понесли в замок. За ним последовала Ошиба и стали расходиться все остальные.
    
Сарудзи в последний раз поклонился языкам пламени, повернулся, подошел к Блэксорну, встал перед ним и поклонился.
    
— Благодарю вас, Анджин-сан, — произнес он и ушел вместе с Кири и госпожой Сазуко.
    
— Все кончено, Анджин-сан. — Капитан серых ухмылялся. — Ками теперь в безопасности. Мы идем в замок.
    
— Подождите, прошу вас.
    
— Извините, нам приказано… — Капитан встревожился, остальные охранники подошли поближе.
    
— Прошу вас, подождите.
    
Не обращая внимания на их беспокойство, Блэксорн вышел из паланкина, чуть не ослепнув от боли… Самураи разошлись вокруг, охраняя его. Он подошел к столу, взял несколько кусочков камфарного дерева и бросил в огонь… Сквозь завесу пламени ничего не было видно…
    
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа! — пробормотал он, незаметно перекрестил ее, повернулся и пошел прочь от костра…
    * * *
    
Когда Блэксорн проснулся, ему было намного лучше, но он чувствовал себя опустошенным, в висках все еще пульсировала тупая боль, болел лоб.
    
— Как себя чувствуете, Анджин-сан? — Доктор сверкнул белозубой улыбкой. Голос его был едва слышен. — Вы долго спали.
    
Блэксорн приподнялся на локте и посмотрел сонными глазами на тень от солнца. «Наверное, уже пять часов пополудни, — подумал он. — Я спал больше шести часов».
    
— Простите, я проспал целый день?
    
Доктор улыбнулся.
    
— Вчера весь день, ночь и большую часть сегодня. Вы меня понимаете?
    
— Понимаю, конечно. — Блэксорн откинулся назад, заметив, как блестит от пота его кожа. «Хорошо… — подумал он, — это самое лучшее… Когда спишь — не думаешь, что у тебя там цело, что — нет… Ни о чем не думаешь…»
    
Его постель, из мягких стеганых одеял, с трех сторон была огорожена инкрустированными слоновой костью и красиво расписанными картинами природы и морскими пейзажами передвижными ширмами. В окна напротив проникает солнечный свет, жужжат насекомые, комната большая, уютная, спокойная… С улицы доносятся обычные звуки мирной жизни замка, — он различал стук неподкованных конских копыт, звон уздечек… Слабый бриз доносит запах дыма… «Не знаю, хотел бы я, чтобы меня сожгли, — подумал он. — Но постой, а разве лучше, если тебя положат в ящик, зароют, а потом к тебе заберутся червяки… Стоп! — приказал он себе, чувствуя, как его тянет вниз по спирали. — Беспокоиться не о чем! Карма есть карма, когда ты мертв, — ты мертв и что дальше — тебе неизвестно… А когда тонешь, вода заполняет тебя всего, тело распухает, крабы… Стоп!»
    
— Выпейте, пожалуйста. — Доктор опять предложил ему своего отвратительного варева. Он промолчал, но опустил чашку.
    
— Чаю, пожалуйста.
    
Служанка, круглолицая женщина средних лет, с морщинами вокруг глаз и застывшей равнодушной улыбкой, налила зеленого чая, он поблагодарил. После трех чашек во рту стало легче.
    
— Пожалуйста, Анджин-сан, расскажите, как у вас с ушами.
    
— Все так же. Слышу как будто издалека… все на расстоянии, понимаете? Как с большого расстояния…
    
— Понятно. Покушаете, Анджин-сан?
    
Маленький поднос был уставлен рисом, супом и жаренной на углях рыбой. Он мучился спазмами в желудке, но вспомнил, что не ел по-настоящему целых два дня… Сел и заставил себя съесть немного риса и выпить рыбного супа. Желудок успокоился, Блэксорн поел еще и постепенно покончил со всем, пользуясь палочками как продолжением своих пальцев, без всяких усилий.
    
— Спасибо. Оказывается, я был очень голоден.
    
Доктор выложил на стол около постели холщовую сумку с травами.
    
— Делайте чай из трав, Анджин-сан. Раз в день, пока все не пройдет. Понятно?
    
— Да, спасибо.
    
— Я считал за честь лечить вас. — Старик сделал знак служанке, та унесла пустой поднос. Он поклонился и вышел за ней в ту же дверь. Блэксорн остался один. Он удобно лежал на спине, на футонах… Сил как будто прибавилось.
    
— Просто я был голоден, — произнес он вслух. На нем была только набедренная повязка. Его обычная одежда валялась кучей там, где он ее оставил, — это его удивило, — хотя чистое коричневое кимоно вот оно, рядом с мечами. Блэксорн решил: дам себе спокойно полежать… Внезапно он почувствовал в комнате чужого… С трудом сел, потом встал на колени и поглядел на ширмы, но, прежде чем он успел что-либо сообразить, уже стоял на ногах… Голова раскалывалась от боли — такое внезапное движение… На него смотрел иезуит-японец с тонзурой на голове… Монах неподвижно стоял на коленях у главного входа, в руке распятие и четки…
    
— Кто ты? — спросил он, превозмогая боль.
    
— Я брат Михаил, сеньор. — Угольно-черные глаза были неподвижны. Блэксорн отошел от ширмы и встал около мечей.
    
— Что ты хочешь от меня?
    
— Меня послали узнать, как вы себя чувствуете, — спокойно отвечал Михаил на хорошем португальском, хотя и с сильным акцентом.
    
— Кто?
    
— Господин Кийяма.
    
Блэксорн внезапно понял, что они остались одни:
    
— Где моя охрана?
    
— С вами никого не было, сеньор.
    
— У меня была охрана! Двадцать серых! Где мои серые?
    
— Когда я пришел, здесь никого не было, сеньор, извините меня. Вы там спокойно спали. — Михаил с серьезным видом показал за дверь. — Может быть, вам следует спросить этих самураев?
    
Блэксорн поднял меч:
    
— Пожалуйста, отойдите от двери.
    
— У меня нет оружия, Анджин-сан.
    
— Все равно, не подходите ко мне. Священники действуют мне на нервы.
    
Михаил послушно встал и отошел с тем же невозмутимым спокойствием. За дверью, у балюстрады лестничной площадки, прохлаждались двое самураев.
    
— Добрый день, — вежливо приветствовал их Блэксорн, Они были ему незнакомы. Никто из них не поклонился.
    
— Добрый день, Анджин-сан, — ответил один.
    
— Простите, а где моя охрана?
    
— Вся охрана была снята в час зайца, сегодня утром. Вы поняли, что значит «час зайца»? Мы не ваша охрана, Анджин-сан. Здесь наш обычный пост.
    
Блэксорн почувствовал, как по спине у него заструился холодный пот:
    
— По чьему приказу убрана охрана?
    
Оба самурая захохотали. Тот, что повыше, сказал:
    
— Здесь, в главной башне замка, Анджин-сан, приказы отдает только господин генерал или госпожа Ошиба. Как вы сейчас себя чувствуете?
    
— Лучше, благодарю вас.
    
Высокий самурай что-то прокричал в холл. Через несколько минут из комнаты появился офицер с четырьмя самураями. Он был молод и строг. Увидев Блэксорна, он оживился, глаза у него вспыхнули:
    
— Ах, Анджин-сан. Как вы себя чувствуете?
    
— Лучше, благодарю вас. Прошу меня простить, но где моя охрана?
    
— Мне приказано сказать вам, когда вы проснетесь, что вы должны вернуться на ваш корабль. Вот ваш пропуск. — Капитан вынул из рукава листок бумаги и передал его Блэксорну, потом презрительно показал на Михаила: — Этот вас проводит.
    
Блэксорн пытался заставить свою голову работать, мозг его вопил об опасности:
    
— Да, благодарю вас, но сначала, пожалуйста, дайте мне возможность повидать господина Ишидо. Это очень важно.
    
— Простите, но вам приказано вернуться на корабль, как только вы проснетесь. Вы меня поняли?
    
— Да. Прошу меня извинить, но мне очень важно повидать господина Ишидо. Пожалуйста, скажите вашему начальству. Сейчас. Я должен перед уходом повидать господина Ишидо. Прошу прощения, но это очень важно.
    
Самурай почесал оспинки на подбородке.
    
— Я спрошу. Пока можете одеться.
    
К большому облегчению Блэксорна, он ушел. Остались четверо самураев. Блэксорн вернулся к себе и быстро оделся. Самураи наблюдали за ним. Священник ждал в коридоре.
    
«Будь терпелив, — сказал он себе. — Не думай и не беспокойся. Это ошибка. Ничего не изменилось. У тебя еще есть все твои прежние привилегии».
    
Он засунул за пояс мечи и выпил оставшийся чай. Потом посмотрел на пропуск: печать, подписи — все на месте. Нет, это ошибка. Чистое кимоно уже удобно облегало его.
    
— Послушайте, Анджин-сан, — сказал один из самураев. — Я слышал, вы убили пятерых ниндзя. Это очень хорошо.
    
— Прошу прощения, но только двоих, от силы троих. — Блэксорн покачал головой из стороны в сторону, пытаясь облегчить боль и гул в висках.
    
— Я слышал, там было пятьдесят семь мертвых ниндзя и сто шестнадцать коричневых. Это правда?
    
— Не знаю. Прошу прощения.
    
В комнату вернулся капитан.
    
— Вам приказано идти на корабль, Анджин-сан. Вас проводит этот священник.
    
— Да. Спасибо. Но сначала я, извините, должен повидать госпожу Ошибу. Это очень, очень важно. Пожалуйста, попросите вашего начальника.
    
Капитан повернулся к Михаилу и заговорил гортанно и очень быстро. Михаил поклонился все так же невозмутимо и перевел Блэксорну:
    
— Извините, сеньор. Он говорит, его начальник спросит своего начальника, но вы тем временем должны немедленно уйти и пойти со мной на галеру.
    
— Има! — добавил капитан для большей важности. Блэксорн понял, что он уже покойник. Он услышал свои слова:
    
— Благодарю вас, капитан. Скажите, пожалуйста, где моя охрана?
    
— У вас больше нет никакой охраны.
    
— Пожалуйста, пошлите на мой корабль. Пожалуйста, приведите сюда моих вассалов…
    
— Вам приказано немедленно отправиться на корабль! Поняли? — Это прозвучало весьма невежливо и бесповоротно. — Идите на корабль! — добавил капитан с кривой улыбкой, дожидаясь, пока Блэксорн поклонится первым.
    
Блэксорн заметил это, и все превратилось в какой-то ночной кошмар, все замедлилось и затуманилось… Отчаянно затошнило… надо бы утереть пот и поклониться… Но капитан вряд ли ответит ему поклоном или сделает это невежливо, не как равный с равным… Тогда он будет опозорен перед всеми. Ему стало ясно, что он выдан и продан своему врагу — христианину, что Кийяма, Ишидо и священники были частью этого предательства и, какова бы ни была причина, цена, — он бессилен… Он может только утереть пот, поклониться и уйти… От него ждали именно этого…
    
Вдруг он почувствовал рядом с собой Марико, вспомнил ее ужас, и все, что она имела в виду, и все, что она сделала и должна была сделать, и все, чему она его научила… Он с силой сжал сломанную рукоятку меча и вызывающе отставил ногу… Что ж, судьба его решена, карма определена… Если он должен умереть, он предпочел бы достойно умереть сейчас, а не потом…
    
— Я — Джон Блэксорн, Анджин-сан, — гордо произнес он. Это решительное заявление придало ему незнакомую уверенность и неожиданную жесткость. — Командир корабля господина Торанаги. Всего корабля. Самурай и хатамото. А вы кто?
    
Капитан вспыхнул:
    
— Сайго Масакатсу из Кати, капитан гарнизона господина Ишидо.
    
— Я — хатамото. А вы — хатамото? — Тон Блэксорна был еще более груб. Он не воспринял и не осознал имени своего противника, только видел его с поразительной, нереальной четкостью — каждую пору на лице, каждый торчащий волосок, каждое пятнышко в окраске неприязненных коричневых глаз, каждую жилу на запястье руки, сжимающей рукоятку меча…
    
— Нет, не хатамото.
    
— Вы самурай или ронин? — Последнее слово выскочило само собой и хлестнуло. Блэксорн почувствовал, что за ним кто-то стоит, но это его не испугало. Он только следил за капитаном, ожидая внезапного смертоносного удара, который потребует всей его харагеи, всей его внутренней энергии, чтобы вернуть удар с той же ослепляющей силой. Обоюдная почетная смерть покончит и с ним, и его врагом.
    
К своему удивлению, он увидел, что выражение глаз капитана изменилось, — он вдруг как-то съежился… и поклонился, низко и почтительно, так и оставшись в наклоненном положении.
    
— Пожалуйста… пожалуйста, простите мои плохие манеры. Я был ронином, но господин генерал дал мне второй шанс. Пожалуйста, извините меня за мои плохие манеры, Анджин-сан. — Голос его прерывался, ему было стыдно.
    
Невероятно! Блэксорн все еще был готов к схватке, ожидал смерти, а не победы. Он взглянул на других самураев. Они все как один поклонились и стояли, как их капитан, признавая победу за Блэксорном.
    
Спустя мгновение Блэксорн с усилием поклонился, но не как равный. Они продолжали кланяться, пока он не отвернулся и не пошел по коридору. Михаил шел за ним. Они спустились по главной лестнице, прошли через крыльцо во двор. Теперь он не чувствовал боли, только сильный жар. Серые смотрели ему вслед. Группа самураев провожала его и Михаила до первого контрольного поста, держась за пределами досягаемости меча. Один из самураев торопливо побежал вперед.
    
У следующего поста офицер поклонился вежливо, как равный, и он поклонился в ответ. Пропуск был проверен очень дотошно, но корректно. Еще один эскорт провел их до нового поста, где все повторилось. Там был самый первый ров с водой, потом — еще один. Их никто не останавливал. Вряд ли кто из самураев вообще обратил на них внимание. Постепенно Блэксорн почувствовал, что его голова почти не болит, пот высох… Он расслабил пальцы на рукоятке меча, остановился у фонтана, бьющего из стены, напился и сполоснул голову. Сопровождающие его самураи остановились и вежливо подождали, а Блэксорн все это время соображал, почему он потерял благорасположение и защиту Ишидо и госпожи Ошибы. «Ничего же не изменилось!» — в отчаянии думал он. Потом поднял глаза и увидел, что Михаил внимательно смотрит на него.
    
— Что ты хочешь?
    
— Ничего, сеньор, — вежливо ответил Михаил. Потом широко улыбнулся — улыбка у него была очень теплая. — Ах, сеньор, вы доставили мне большое удовольствие, заставив этого ублюдка с плохими манерами напиться собственной мочой! Это было очень приятно видеть! Ты, — добавил он по-латыни. — Я благодарю тебя.
    
— Я ничего не сделал для вас, — возразил Блэксорн на португальском, не желая разговаривать на латыни.
    
— Все равно — дай вам Бог счастья, сеньор. Знайте, что пути Господни неисповедимы. Вы оказали услугу всем людям. Этот ронин был опозорен, и он заслужил это. Нельзя нарушать Бусидо.
    
— Вы тоже самурай?
    
— Да, сеньор, мне оказали эту честь. Мой отец — кузен господина Кийямы, мой род из провинции Хизен на Кюсю. Как вы догадались, что он был ронином?
    
Блэксорн пробовал вспомнить.
    
— Я не уверен… Может быть, потому, что он сказал — он из Кага, а это далеко… Марико — госпожа Тода — говорила, что Кага далеко на севере. Не знаю… я даже не помню, что я говорил.
    
К ним вернулся сопровождающий их офицер:
    
— Прошу прощения, Анджин-сан, этот парень не надоел вам?
    
— Нет-нет, благодарю вас. — Блэксорн тронулся дальше. Пропуск проверили еще раз, очень любезно, и они прошли дальше.
    
Солнце к этому времени уже снижалось, до захода все еще оставалось несколько часов, потоки нагретого воздуха закручивали аккуратные пылевые спирали. Они прошли несколько конюшен: все лошади были выведены наружу, пики, шпоры, седла уже приготовлены для немедленного отъезда; самураи ухаживали за лошадьми, чистили снаряжение. Блэксорна удивило, что их так много.
    
— Сколько же здесь лошадей, капитан? — поинтересовался он.
    
— Тысячи, Анджин-сан. Десять, двадцать, тридцать тысяч — здесь и по всему замку.
    
Когда они пересекли предпоследний ров с водой, Блэксорн поманил к себе Михаила.
    
— Вы поведете меня на галеру?
    
— Да. Именно это мне и приказано сделать, сеньор.
    
— И больше никуда?
    
— Нет, сеньор.
    
— А кто приказал?
    
— Господин Кийяма. И отец-инспектор, сеньор.
    
— Ах, этот! Я предпочитаю, чтобы меня звали Анджин-саном, а не сеньором, отец.
    
— Прошу меня извинить, Анджин-сан, но я не отец. Меня не посвящали в священники.
    
— А когда посвятят?
    
— В свое время, — уверенно ответил Михаил.
    
— А где Ябу-сан?
    
— Прошу прощения, но я не знаю.
    
— Вы должны просто отвести меня на мой корабль, и больше никуда?
    
— Да, Анджин-сан.
    
— И тогда я буду свободен? Свободен идти туда, куда захочу?
    
— Меня просили узнать, как вы себя чувствуете, потом проводить вас на корабль, и больше ничего. Я только посланец, провожатый.
    
— Богом клянетесь?
    
— Я только провожатый, Анджин-сан.
    
— Где вы так хорошо научились говорить по-португальски? И по-латыни?
    
— Я был одним из четверых… четверых крещеных японцев, посланных в Рим отцом-инспектором. Мне было тринадцать, Ураге-нох-Тадамаса — двенадцать.
    
— А! Теперь я вспомнил! Урага-сан говорил мне, что вы были среди них. Вы были другом Ураги-сана. Вы знаете, что он погиб?
    
— Да, я очень огорчился, когда узнал об этом.
    
— Это сделали христиане.
    
— Это сделали убийцы, Анджин-сан. Убийцы. Не беспокойтесь, их будут судить.
    
Через мгновение Блэксорн спросил:
    
— Как вам понравился Рим?
    
— Я ненавидел его. Мы все ненавидели… Все в нем… Эту еду, грязь… безобразный вид… Они там все эта — невероятно! У нас заняло восемь лет, чтобы добраться туда и вернуться обратно, и как я был благодарен Мадонне, когда наконец вернулся домой.
    
— А церковь? Святые отцы?
    
— Отвратительны. Многие из них отвратительны. Меня просто потрясли их нравы: любовницы, жадность, пышность, лицемерие, невоспитанность… У них две морали — одна для паствы, другая для пастырей. Все это было нам ненавистно… И все-таки я нашел Бога в некоторых из них, Анджин-сан. Так странно… Я нашел правду — в соборах и крыльях аркад… среди священников. — Михаил бесхитростно посмотрел на него — он был переполнен нежностью. — Правда, редко, Анджин-сан, очень редко я находил такие проблески. Но я нашел истину и Бога и знаю, что христианство — это путь к вечной жизни… прошу меня простить, католическое христианство.
    
— Вы видели аутодафе… инквизицию… Суды, казни ведьм?
    
— Я видел много ужасных вещей. Очень мало мудрых людей — большинство грешники… Самые дьявольские дела совершаются именем Бога. Но не Богом! Этот мир — юдоль слез и только подготовка к миру вечному. — Он молился про себя некоторое время, потом, набравшись силы в молитве, поднял глаза. — Даже среди еретиков могут быть хорошие люди.
    
— Возможно… — Блэксорну начинал нравиться этот человек.
    
Последний ров с водой, последние ворота — главные южные ворота, последний пункт проверки документов — и вот ему отдали бумаги. Михаил прошел под последней опускной решеткой, за ним — Блэксорн. Около замка ждали сто самураев, люди Кийямы. Он увидел распятия… Настроены они явно враждебно. Он остановился. Михаил продолжал идти. Офицер сделал знак Блэксорну выйти из ворот, он повиновался. Самураи сомкнулись за ним и вокруг него, зажав его в середине. Носильщики и торговцы на дороге расступились в стороны и кланялись, не поднимая головы, пока они не проходили. Некоторые с торжественным видом поднимали кресты, и Михаил благословлял их. Они спустились пологим склоном позади похоронной площадки — яма уже не дымилась, — пересекли мост, вошли в город и направились в сторону моря. Среди пешеходов, идущих из города, попадались серые и просто самураи; они неблагожелательно посматривали на Михаила и наверняка задирали бы его, если бы с ним не было столько самураев Кийямы.
    
Блэксорн шел за Михаилом. Он не боялся, хотя и не прочь был бы сбежать от них всех. Но бежать ему здесь некуда, спрятаться негде, — во всяком случае, на земле. Его единственное спасение — попасть на борт «Эразмуса», пробиться в море — с полной командой, провизией и вооружением.
    
— Что случилось на галере, брат?
    
— Я не знаю, Анджин-сан.
    * * *
    
И вот они оказались на улицах города, выходящих к морю. Михаил завернул за угол и вышел на открытый рыбный рынок. Хорошенькие служаночки, толстые бабы, старые дамы, юноши, взрослые мужчины и дети, покупатели и продавцы — все они сначала глазели на него, потом начинали поспешно кланяться. Блэксорн шел за самураями мимо палаток, корзин, бамбуковых лотков: всевозможная рыба — пильчатые и обыкновенные креветки, омары, лангусты, — аккуратно разложенная, иногда плавающая в специальной посуде, еще сохраняла свежесть моря. «В Лондоне, — подумал он, — никогда не бывает так чисто… Ни среди тех, кто продает, ни среди того, что продается». Потом с одной стороны он увидел ряд палаток с едой, в каждой — маленькая жаровня: он сразу уловил запах печеного лангуста…
    
— Боже мой! — не раздумывая, он свернул в эту сторону. Самураи сразу же преградили ему путь.
    
— Гомен насаи, киндзиру, — заявил один из них.
    
— Ие! — резко ответил Блэксорн. — Ватаси табетай дес! Нех? Ватаси Анджин-сан! Нех? Я проголодался! Я, Анджин-сан!
    
Блэксорн начал протискиваться среди них. Старший из офицеров поспешил его остановить. Михаил быстренько вернулся к ним и стал успокаивающе объяснять что-то, попросил разрешения, и оно было неохотно дано.
    
— Пожалуйста, Анджин-сан, офицер говорит, что вы можете поесть, если вам хочется. Что бы вы хотели?
    
— Вот это, пожалуйста. — Блэксорн указал на гигантских креветок, обезглавленных и расколотых вдоль, — мясо было бело-розовым, панцирь вскрыт с большим искусством. — Вот этого. — Он не мог оторвать от них глаз. — Пожалуйста, скажите офицеру, что я не ел почти два дня и внезапно проголодался. Простите.
    
Продавец, старый человек с тремя зубами и обветренной кожей, в одной набедренной повязке, надулся от гордости, что выбрали его палатку, выложил на поднос пять лучших креветок с аккуратными палочками для еды, а остальные поставил подогреваться.
    
— Дозо, Анджин-сан!
    
— Домо. — Блэксорн почувствовал, как у него заныл желудок. Его мутило. Новыми деревянными палочками для еды он взял одну креветку, опустил в соус и с удовольствием съел. Ощущения изумительные…
    
— Брат Михаил? — предложил он, протягивая тарелку. Михаил взял одну, но только ради приличия. Офицер отказался, хотя и поблагодарил.
    
Блэксорн расправился со своей тарелкой и взял еще две. Он мог бы съесть и еще пару, но решил воздержаться — из приличия и потому, что не хотел перенапрягать желудок.
    
— Домо. — Он возвратил тарелку с обязательной вежливой отрыжкой. — Бими дес! Превосходно!
    
Старый продавец просиял и поклонился, все продавцы вокруг тоже поклонились, и тут Блэксорн, к своему ужасу, понял, что у него нет денег. Он покраснел.
    
— В чем дело? — поинтересовался Михаил.
    
— Я… э-э-э… у меня нет с собой денег или чего-нибудь, что можно отдать этому человеку. Вы не могли бы одолжить мне немного, пожалуйста?
    
— У меня нет денег, Анджин-сан. Мы не носим денег.
    
Наступило неловкое молчание. Продавец ухмылялся, терпеливо ожидая денег. Михаил смущенно обратился к офицеру, но просьбу изложил спокойно. Офицер был взбешен поведением Блэксорна и что-то резко сказал одному из своих людей. Тот вышел вперед и красивым жестом протянул деньги. Михаил многословно поблагодарил и, красный, вспотевший, повел их дальше. Блэксорн подошел к Михаилу:
    
— Извините, что так получилось, но это… со мной этого никогда не было! Я первый раз покупал здесь что-нибудь для себя! У меня никогда не было денег, как ни странно это звучит, и я никогда не думал… Я никогда не пользовался здесь деньгами…
    
— Пожалуйста, забудьте об этом, Анджин-сан. Ничего страшного.
    
— Прошу вас, скажите офицеру, что я расплачусь с ним, когда попаду на корабль.
    
Михаил выполнил его просьбу. Некоторое время они шли молча, Блэксорн пытался на ходу определить направление. В конце улицы виднелся морской берег, спокойное и тихое под лучами солнца море. Тут он понял, куда они идут, и показал налево, на широкую улицу, которая шла с востока на запад:
    
— Давайте пойдем этой дорогой!
    
— Здесь быстрее, Анджин-сан.
    
— Да, но этим путем мы будем проходить через миссию иезуитов и мимо португальского корабля — лорчи. Я предпочел бы сделать круг и обойти длинным путем.
    
— Мне сказали идти здесь.
    
— Давайте пойдем другой дорогой. — Блэксорн остановился. Офицер спросил, в чем дело, Михаил объяснил. Офицер махнул рукой в ту сторону, куда предлагал пойти Михаил.
    
Блэксорн взвесил все последствия своего отказа: его заставят, или свяжут и понесут, или поволокут… Нет уж, лучше уступить… Он пожал плечами и зашагал… Они вышли на широкую дорогу, что вилась вдоль берега. На расстоянии в половину ри отсюда — иезуитская пристань со складами, в ста шагах дальше можно разглядеть португальский корабль. За ним, еще в ста шагах, стоит его галера. До нее еще слишком далеко и разобрать, есть ли кто на палубе, невозможно. Блэксорн поднял камушек и бросил его в море.
    
— Давайте немного пройдемся по берегу.
    
— Конечно, Анджин-сан. — Михаил сошел с дороги на песок. Блэксорн зашел в море на мелкое место, наслаждаясь его прохладой и звуками слабого прибоя.
    
— Славно здесь, на море, в это время…
    
— Ах, Анджин-сан! — Дружелюбие Михаила, казалось, прорвалось внезапно. — Много раз, прости меня. Мадонна, мне хотелось быть не священником, а просто сыном своего отца, одним из сыновей…
    
— Почему?
    
— Увести бы вас тайком, вас и ваше странное судно, в Иокогаму, в Хизен, нашу большую гавань в Сасебо. Вот там я попросил бы вас поменяться со мной — показать мне и нашим морским капитанам, как плавают по морю ваши суда, какими путями вы плаваете… В свою очередь, я предложил бы вам лучших учителей в королевстве, знатоков Бусидо, тя-но-ю, харагей, ки, медитации сасен, аранжировки цветов… всех тех особых, уникальных знаний, которыми мы обладаем.
    
— Вот это по мне. Почему бы нам этим не заняться?
    
— Сегодня — невозможно. Но вы уже многому и за столь короткое время научились… Марико-сама была прекрасным учителем. Вы достойный самурай! И вы обладаете качеством, которое так редко здесь, — непредсказуемостью. Им обладал Тайко, оно присуще также Торанаге. Видите ли, обычно мы очень предсказуемые люди.
    
— Вы?
    
— Да.
    
— Тогда подскажите, как мне избежать ловушки, в которую я попал.
    
— Простите, Анджин-сан, но это не так, — возразил Михаил.
    
— Я не верю в это. Как вы узнали, что мой корабль в Иокогаме?
    
— Это все знают.
    
— Да?
    
— О вас знают почти все — и как вы защищали господина Торанагу и госпожу Марию, госпожу Тода, — об этом хорошо известно. И все вас уважают.
    
— Я ничему этому не верю, — Блэксорн подобрал еще один плоский камушек и бросил его так, что он полетел, подпрыгивая, над водой.
    
Они продолжали идти, Блэксорн мурлыкал матросскую песню… Этот Михаил ему симпатичен… Они обошли волнолом, вставший на их пути, и снова оказались на дороге. Склады иезуитов и миссия высоко выдавались над ними на фоне краснеющего неба. Он увидел братьев в оранжевых одеждах, охраняющих арочные каменные ворота, и почувствовал их враждебность, но его это не трогало. Вот голова снова начала болеть — это хуже… Как Блэксорн и рассчитывал, Михаил сразу направился к воротам миссии. Он приготовился к тому, что им придется избить его до бессознательного состояния, прежде чем он войдет внутрь, и они заставят его сдать оружие.
    
— Вы только проводите меня на галеру?
    
— Да, Анджин-сан. — К его удивлению, Михаил сделал ему знак остановиться у ворот. — Ничего не изменилось. Мне сказали известить отца-инспектора, когда мы будем проходить здесь. Простите меня, но вам придется немного подождать.
    
Остановленный стражей, Блэксорн смотрел, как Михаил вошел в ворота. Он ждал, что миссия окажется концом его путешествия: сначала инквизиция и суд, потом пытки и передадут его в руки адмирала… Блэксорн посмотрел на лорчу в ста шагах от него: Феррьера и Родригес — на корме, вооруженные до зубов, моряки, тоже с оружием, толпятся на нижней палубе. За кораблем дорога к пристани изгибается, видно его галеру… У планшира стоят люди, — ему показалось, что он видит Ябу и Винка… На борту — несколько женщин… Кто это? Вокруг галеры — серые, много серых…
    
На лорче артиллеристы слоняются около двух небольших пушек, направленных в сторону берега, — они уже зарядили и нацелили эти пушки. Он узнал огромную тушу Пезаро, боцмана, спускающегося по сходням с группой моряков, посмотрел, куда они идут, и кровь застыла у него в жилах… На утоптанной площадке в дальнем конце пристани был установлен высокий столб, вокруг основания столба навалена целая куча дров…
    
— А, кормчий! Ну, как у вас дела? — Это дель Аква вышел из ворот — он кажется особенно высоким рядом с Михаилом. На этот раз отец-инспектор в рясе иезуита. «Такой рост и роскошная серо-белая борода придают ему вид библейского патриарха, инквизитора до мозга костей… внешне такого доброго…» — подумал Блэксорн. Он посмотрел в его карие глаза, — странно, что у кого-то есть такие глаза… Еще более странно, что в этих глазах, кажется, мелькнуло сочувствие… Но ни жалости, ни сострадания тут не будет — это ясно. Да он и не ждет ничего такого…
    
— А, отец-инспектор! — Блэксорн приветствовал его, — креветки сразу колом встали у него в желудке.
    
— Может быть, пройдемся?
    
— Почему бы и нет?
    
«Ну, значит, допрос будет вестись на борту, — подумал Блэксорн, отчаянно жалея, что с ним нет пистолетов. — Вам следовало бы умереть первым. Ваше Святейшество…»
    
— Оставайтесь здесь, Михаил, — предложил дель Аква. Он посмотрел в сторону португальского фрегата, лицо его окаменело.
    
Блэксорн заколебался. Михаил и самураи смотрели на него со странным выражением.
    
— Сайонара, Анджин-сан, — произнес Михаил. — Идите с Богом!
    
Блэксорн коротко кивнул и тронулся вперед между самураями, каждую секунду ожидая, что на него нападут, отнимут мечи… Но его беспрепятственно пропустили. Тогда он остановился и оглянулся с бешено бьющимся сердцем… В какой-то момент появилось искушение вытащить меч и атаковать первым… Но тогда нет никакой возможность спастись — они не станут сражаться с ним… У многих пики, так что им ничего не стоит схватить и обезоружить его, а потом связать и отнести… «Я не пойду связанным», — пообещал он себе. Единственный путь для него — вперед, а там его мечи беспомощны против пушек. Он мог бы напасть и на пушки, но ему только перебьют ноги и свяжут…
    
— Капитан Блэксорн, пойдемте? — окликнул дель Аква.
    
— Да, сейчас… Подождите минутку, пожалуйста. — Блэксорн сделал знак Михаилу. — Послушайте, брат, спускаясь к берегу, вы сказали, что я был достойный самурай…
    
— Да, Анджин-сан, я это сказал.
    
— Тогда я прошу вас об одолжении, как самурай. — Он был спокоен, но настойчив.
    
— О каком одолжении, Анджин-сан?
    
— Умереть как самурай.
    
— Ваша смерть не в моей власти. Она в руках Бога, Анджин-сан.
    
— Да, но я прошу вас об одолжении. — Блэксорн махнул рукой в сторону столба. — Это нечестно! Это подло!
    
В недоумении Михаил посмотрел в сторону лорчи. Потом впервые увидел столб.
    
— Боже мой…
    
— Капитан Блэксорн, пойдемте, пожалуйста, — позвал его дель Аква.
    
Блэксорн попросил, еще более настойчиво:
    
— Объясните офицеру. У него здесь достаточно самураев, чтобы он мог настоять на этом. Объясните ему. Вы были в Европе. Вы знаете, как это там происходит. Я ведь немногого прошу, правда? Пожалуйста, я же самурай! Один из них может быть мне помощником.
    
— Я… я спрошу. — Михаил вернулся к офицеру и стал переговариваться с ним негромко, но настойчиво.
    
Блэксорн сконцентрировал свое внимание на корабле — ему пришлось немного пройти вперед. Дель Аква ждал его. Впереди Блэксорн увидел Феррьеру, с гордым видом спускающегося с полуюта на главную палубу, — за поясом пистолеты, на боку рапира. Родригес следит за ним, держа правую руку на длинноствольном дуэльном пистолете. Пезаро и десять других моряков уже стояли на пристани, опираясь на мушкеты с примкнутыми штыками. Тень от столба передвинулась и теперь тянулась в его сторону.
    
— О, Боже! Мне бы пару пистолетов и десяток моряков с одной пушкой… — подумал он, глядя, как неотвратимо сокращается расстояние. — О Боже, не дай мне пережить такой позор!..
    
— Добрый вечер, Ваше Святейшество. — Феррьера не спускал глаз с Блэксорна. — А, вот и англичанин…
    
— Добрый вечер, адмирал. — Дель Аква сердито посмотрел на столб. — Это ваша идея?
    
— Да, Ваше Святейшество.
    
— Возвращайтесь на борт своего корабля!
    
— Это военное мероприятие.
    
— Отправляйтесь на борт!
    
— Нет! Пезаро! — Пезаро со своей командой тут же выступил вперед и направился к Блэксорну. Феррьера выхватил пистолет. — Ну, англичанин, вот мы и встретились снова…
    
— Меня это как раз меньше всего радует, — Блэксорн вытащил меч. Он неловко держал его двумя руками, сломанная рукоятка царапала руку.
    
— Сегодня ты будешь радоваться в аду! — хрипло проворчал Феррьера.
    
— Если у вас есть хоть капля мужества, вы будете сражаться со мной — один на один. Но вы не мужчина, — вы трус, испанский трус и кастрат!
    
— Разоружить его! — приказал Феррьера.
    
Тут же вперед вышли десять матросов, наставив штыки на уровне груди. Блэксорн попробовал отступить назад, но он был уже окружен, байонеты нацелились ему в ноги. Блэксорн замахнулся на нападающего мечом, но в это время его атаковали сзади… Дель Аква вышел из себя:
    
— Опустите ружья! Именем Бога, — я приказываю вам опустить ружья!
    
Моряки остановились в замешательстве… Все мушкеты были направлены на Блэксорна… Он беспомощно стоял на берегу бухты, высоко подняв меч.
    
— Отойдите, все отойдите! — приказал дель Аква. — Назад! Богом заклинаю, отойдите! Люди вы или звери?
    
Феррьера заявил:
    
— Мне нужен этот человек!
    
— Я уже говорил вам, чтобы вы не смели его трогать! Ни вчера, ни сегодня! Вы слышите? Боже, дай мне терпение! Прикажите вашим людям подняться на борт!
    
— Я приказываю вам повернуться и уйти!