1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 
Где много больше ясности
       
И много меньше хлеба.
      
      
       
Их взлет как треск материи,
       
Что тянут до отказа,
       
Заостренными перьями
       
Распарывают сразу.
      
      
       
И будто ткань узорная,
       
Висящая на звездах,
       
Тот, крыльями разорванный,
       
Затрепетавший воздух.
      
     
     
1957
    
    
     
      
Я сегодня очень рад
     
     
      
       
Я сегодня очень рад,
       
Что со мной и свет, и чад,
       
И тепло костра.
      
      
       
И махорочный дымок
       
Проползает между строк,
       
Вьется у пера.
      
      
       
По бревну течет смола,
       
И душиста и бела,
       
Будто мир в цвету!
      
      
       
И растущий куст огня
       
Пышет жаром на меня,
       
И лицо в поту.
      
      
       
Пальцы вымажу смолой,
       
Хвойной скользкою иглой
       
Вычерчу узор.
      
      
       
Снег. Огонь. Костлявый лес.
       
Звездный краешек небес
       
Над зубцами гор.
      
     
     
1957
    
    
     
      
Этот дождик городской
     
     
      
       
Этот дождик городской,
       
Низенький и грязный,
       
О карниз стучит рукой,
       
Бормоча несвязно.
      
      
       
Загрохочет, будто гром,
       
И по водостокам
       
Обтекает каждый дом
       
Мусорным потоком.
      
      
       
Дождь — природный хлебороб,
       
А совсем не дворник —
       
Ищет ландышевых троп
       
Среди улиц черных.
      
      
       
Отойти б на полверсты
       
От застав столицы,
       
Распрямить, шутя, цветы
       
Алой медуницы…
      
      
       
Мне бы тоже вслед за ним
       
Пробежать по гумнам —
       
За высоким, за прямым
       
И вполне бесшумным.
      
     
     
1957
    
    
     
      
Радуга[114]
     
     
      
       
Радужное коромысло,
       
Семицветный самоцвет,
       
На плече горы повисло —
       
И дождя на свете нет.
      
      
       
День решительно и бодро
       
Опустил к подножью гор
       
Расплескавшиеся ведра
       
Переполненных озер.
      
      
       
И забыла вся округа,
       
Как сады шуршат травой,
       
Как звенит дождя кольчуга,
       
Панцирь неба грозовой.
      
     
     
1957
    
    
     
      
Речные отраженья[115]
     
     
      
       
Похожая на рыбу,
       
Плывущая река
       
О каменные глыбы
       
Уродует бока.
      
      
       
Светящееся тело
       
Чешуйчатой волны
       
Кольчугой заблестело
       
От действия луны.
      
      
       
Простейшие сравненья,
       
Которым нет числа,
       
Сейчас в стихотворенье
       
Мне полночь привела.
      
      
       
Имеют ли значенье
       
Вселенной огоньки
       
Для скорости теченья
       
И уровня реки?
      
      
       
Что было так мгновенно
       
Водой отражено,
       
Воистину забвенно
       
И кануло на дно.
      
      
       
Навряд ли отраженье
       
Какой-нибудь звезды
       
Влияет на движенье
       
Катящейся воды.
      
     
     
1957
    
    
     
      
Весна в Москве[116]
     
     
      
       
Он входит в столицу с опаской —
       
Простой деревенский маляр,
       
Ведро малахитовой краски
       
Приносит на темный бульвар.
      
      
       
Он машет огромною кистью,
       
Он походя пачкает сад,
       
И светлые капельки листьев
       
На черных деревьях вися г.
      
      
       
Он красит единственным цветом.
       
Палитры его простота
       
Сверкает поярче, чем летом,
       
И все подавляет цвета.
      
      
       
И саду не справиться с чудом,
       
Какому подобия нет
       
Гигантским сплошным изумрудом
       
Он снова родится на свет.
      
      
       
Бродячий маляр беззаботен,
       
Не знает, что тысячи раз
       
Запишут на грунте полотен
       
Его простодушный рассказ.
      
      
       
И гений завистливым взглядом
       
Следит за мазней маляра —
       
Дешевым весенним обрядом
       
Любого земного двора.
      
      
       
Глаза он потупит стыдливо,
       
И примет задумчивый вид,
       
И хочет назвать примитивом,
       
И совесть ему не велит.
      
      
       
И видно по силе тревожной
       
Вполне безыскусственных чар,
       
Какой он великий художник —
       
Неграмотный этот маляр.
      
     
     
1957
    
    
     
      
Шесть часов утра
     
     
      
       
Мне кажется: овес примят
       
Руками длинной тени
       
От разломавшей палисад
       
Разросшейся сирени.
      
      
       
Я выверить хочу часы
       
По розовому свету
       
Тяжелой радужной росы
       
На листьях бересклета,
      
      
       
По задымившейся земле
       
В обочинах овражин,
       
По светоносной легкой мгле,
       
Приподнятой на сажень.
      
      
       
Я выверить хочу часы
       
По яростному свисту
       
Отбитой заново косы
       
В осоке серебристой,
      
      
       
По хриплой брани пастуха,
       
Продрогшего в тумане,
       
По клокотанию стиха
       
В трепещущей гортани.
      
     
     
1957
    
    
     
      
Московские липы[117]
     
     
      
       
Вспотело светило дневное,
       
И нефтью пропахли дворы,
       
И город качается в зное,
       
Лиловый от банной жары.
      
      
       
И бьется у каждого дома
       
Метельный летающий пух,
       
Блистающий и невесомый,
       
Неуловимый на слух.
      
      
       
Он химикам лезет в пробирки,
       
И снегом заносит цеха,
       
И виснет под куполом цирка,
       
И липнет на строки стиха.
      
      
       
Как бабочек туча, как птицы
       
Каких-то неведомых стран,
       
Летит над асфальтом столицы
       
Бесшумный горячий туман.
      
      
       
И в запах бензина и пота,
       
В дурманы углекислоты,
       
В испарину жаркой работы
       
Врывается запах мечты.
      
      
       
Не каждый ли в городе встречный
       
Вдыхает его глубоко,
       
И это не запах аптечный,
       
И дышится людям легко.
      
      
       
Он им удлиняет прогулки,
       
Он водит их взад и вперед
       
Ночами в пустом переулке
       
И за сердце чем-то берет.
      
      
       
Им головы кружит веселый
       
Медовый его аромат,
       
И кажется — люди, как пчелы,
       
На темном бульваре жужжат.
      
      
       
Как будто слетелись за медом,
       
Чтоб в соты домов унести
       
Хоть капельку летней природы,
       
Попавшейся им на пути.
      
     
     
1957
    
    
     
      
Зима[118]
     
     
      
       
Все — заново! Все — заново!
       
Густой морозный пар
       
Оберткой целлофановой
       
Окутал наш бульвар.
      
      
       
Стоят в мохнатом инее
       
Косматые мосты,
       
И белой паутиною
       
Окутаны кусты.
      
      
       
Покрыто пылью звездною
       
Стекло избы любой,
       
Гравюрами морозными,
       
Редчайшею резьбой.
      
      
       
Деревья, что наряжены
       
В блестящую фольгу,
       
Торчат из черной скважины
       
На новеньком снегу.
      
      
       
И каждому прохожему,
       
И вам, и даже мне
       
Пробить тропу положено
       
По снежной целине.
      
      
       
И льдины, точно лилии,
       
Застыли на воде,
       
И звезды в изобилии,
       
Какого нет нигде.
      
     
     
1957
    
    
     
      
Птица спит, и птице снится[119]
     
     
      
       
Птица спит, и птице снится
       
Дальний, дальний перелет,
       
И темница, и светлица,
       
И холодный лед.
      
      
       
И зарницы-озорницы
       
Пробегают взад-вперед,
       
Будто перьями жар-птицы
       
Устилают небосвод.
      
      
       
Быстро гаснут эти перья —
       
И чернеет сразу мрак,
       
Знаю, знаю, что доверье
       
В русской сказке — не пустяк.
      
     
     
1957
    
    
     
      
Притча о вписанном круге
     
     
      
       
Я двигаюсь нынче по дугам,
       
Я сделался вписанным кругом.
      
      
       
Давно я утратил невольно
       
Свой облик прямоугольный.
      
      
       
И мне самому непонятно,
       
Что был я когда-то квадратным.
      
      
       
Я сыздетства был угловатым,
       
Во всем и за всех виноватым.
      
      
       
Углы мои — с детства прямые —
       
Я нес на дороги живые.
      
      
       
Мне было известно заране:
       
О камень стираются грани.
      
      
       
Скривился отчетливый угол,
       
И линия сделалась кругом,
      
      
       
Чтоб легче по жизни катиться,
       
А главное — не ушибиться.
      
      
       
Искавший ответа у молний,
       
Я стал осторожно безмолвным.
      
      
       
Всего я касался лишь краем
       
И стал чересчур обтекаем
      
      
       
В сравнении с бывшим собратом,
       
С другим неуклюжим квадратом.
      
      
       
Легко пифагорово время
       
Решило мою теорему.
      
      
       
Решило и доказало,
       
Со мной не стесняясь нимало.
      
      
       
Модели начерчены вьюгой,
       
Полярным магическим кругом:
      
      
       
Былого квадрата ненужность
       
Легко превратилась в окружность.
      
     
     
1957
    
    
     
      
Кристаллы[120]
     
     
      
       
Стекло обледенело,
       
Блестит резная запись,
       
В ночной метели белой
       
Скитается анапест.
      
      
       
Летят снежинки-строфы,
       
Где ямбы и хореи,
       
Как блестки катастрофы
       
Разгрома в эмпирее.
      
      
       
Их четкое строенье
       
Еще с времен Гомера —
       
Точь-в-точь стихотворенье
       
Старинного размера,
      
      
       
Един закон сцепленья,
       
Симметрии вселенной,
       
Сложенья и деленья
       
И четкости отменной.
      
      
       
Снег падает устало,
       
Снежинки давят плечи,
       
Стихи — это кристаллы,
       
Кристаллы нашей речи.
      
     
     
1958
    
    
     
      
Ледоход[121]
     
     
      
       
Не гусиным — лебединым
       
Напишу письмо пером,
       
Пусть бежит к тебе по льдинам
       
В половодье напролом.
      
      
       
Напишу — и брошу в воду
       
Лебединое перо —
       
По ночному ледоходу
       
Засияет серебро.
      
      
       
И в такую холодину
       
Разобрать не сможешь ты,
       
Лебедь это или льдина
       
Приплывет из темноты.
      
      
       
Приплывет перо на скалы,
       
Ледяное как звезда,
       
Никогда ты не слыхала
       
Лебединой песни льда.
      
      
       
Никогда ты не слыхала
       
Лебединой песни льда,
       
В час, когда ночные скалы
       
Бьет весенняя вода.
      
     
     
1958
    
    
     
      
Вот солнце в лесной глухомани[122]
     
     
      
       
Вот солнце в лесной глухомани
       
Течет в ледяное окно.
       
И кажется — сыплют в тумане
       
С небес золотое пшено.
      
      
       
В лесу, возле каждой тропинки,
       
На жестком и рыхлом снегу
       
Рассыпаны эти крупинки,
       
И я их собрать не могу.
      
     
     
1958
    
    
     
      
Тропа[123]
     
     
      
       
Тропа узка? Не спорю.
       
Извилиста? Зато
       
Она выходит к морю,
       
На горное плато.
      
      
       
Натыканы цветочки
       
Нездешней красоты
       
В пружинящие кочки,
       
В железные кусты.
      
      
       
Чрезмерно сыровата,
       
По мнению людей,
       
Набухла мокрой ватой
       
От слез или дождей.
      
      
       
Чего уж старомодней
       
Одежда ей дана,
       
Листвою прошлогодней
       
Засыпана она.
      
      
       
И хвои толстым слоем
       
Заглушены шаги,
       
И дышит все покоем,
       
Распадками тайги.
      
      
       
Вся выстланная мхами,
       
Безмолвие храня,
       
Тропа живет стихами
       
Со мной и для меня.
      
     
     
1958
    
    
     
      
Взад-вперед между кручами
     
     
      
       
Взад-вперед между кручами
       
Ходит ветер колючий,
       
Раздвигая летучие
       
Темно-желтые тучи.
      
      
       
А над ними высокое
       
Небо львиного цвета,
       
Гром, по-волжскому окая,
       
Пробирается где-то.
      
      
       
Знаки молнии розовой,
       
Как связиста петлицы,
       
Небо, полное грозами,
       
Хочет ливнем пролиться.
      
     
     
1958
    
    
     
      
Черский[124]
     
     
      
       
Голый лес насквозь просвечен
       
Светом цвета янтаря,
       
Искалечен, изувечен
       
Жестким солнцем января.
      
      
       
Там деревьям надо виться
       
И на каменном полу
       
Подниматься и ложиться,