1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 
Никогда не выделяет он мышления из всей своей жизненной практики, да и самое мышление у него в эту пору очень неустойчиво, прерывисто и легко отвлекается в сторону. 
    
Длительная сосредоточенность мысли не свойственна раннему дошкольному возрасту. 
    
Часто случается, что, создав ту или иную гипотезу для объяснения непонятных явлений, ребенок через минуту уже забывает о ней и тут же импровизирует новую. 
    
В конце концов он доработается мало-помалу до более верного понимания действительности, но, конечно, нельзя ожидать, что за неправильной гипотезой сразу же последует более правильная. 
    
Он идет к истине большими зигзагами. 
    
Иногда в его уме очень мирно сожительствуют два прямо противоположные представления. Это видно хотя бы из такой изумительной фразы одной четырехлетней москвички: 
    
- Бог есть, но я в него, конечно, не верю. 
    
Бабушка внушала ей догматы православной религии, отец, напротив, вовлекал ее в безбожие, и она, желая угодить и той и другой стороне, выразила одновременно в одной крошечной фразе и веру и неверие в бога, обнаружив большую покладистость и (в данном случае!) очень малую заботу об истине: 
    
- Бог есть, но я в него, конечно, не верю. 
    
Высказывая два положения, взаимно исключающие друг друга, ребенок даже не заметил, что у него получился абсурд. 
    
- А бог знает, что мы ему не верим? 
    
Ни в социальном, ни в биологическом плане тюте истины еще не нужны ему, и оттого он так охотно играет понятиями, легко создавая для себя разнообразные фикции, и распоряжается ими то так, то иначе, как вздумается. 
    
Четырехлетняя девочка играет деревянной лошадкой, как куклой, и шепчет: 
    
- Лошадка надела хвостик и пошла гулять. 
    
Мать прерывает ее: лошадиные хвосты не привязные, их нельзя надевать и снимать. 
    
- Какая ты, мама, глупая! Ведь я же играю! 
    
Из дальнейшего выясняется, что истина о неотделимости лошадиных хвостов издавна известна девочке, но именно поэтому она может оперировать противоположным понятием, создавая воображаемую ситуацию, дабы играть со своей бесхвостой лошадкой, как с куклой, - то есть одевать, раздевать ее. 
    
Чем больше вглядываюсь, тем яснее вижу, что наши "взрослые" отношения к истине нередко бывают чужды ребенку - особенно во время игры. 
    
Какие только игры не увлекают ребенка! Среди них очень заметное место принадлежит смысловым играм, целесообразность которых вполне очевидна: ребенок как бы тренируется для будущей умственной деятельности. 
    
Одна из этих игр заключается именно в том, что ребенок, услышав два разных истолкования одного и того же факта, соглашается одновременно "верить" обоим. 
    
Очевидно, в такие минуты истина кажется ему многообразной, пластичной, допускающей неограниченное число вариантов. 
    
Здесь вполне применимо меткое английское слово halfbelief! полуверие, вера наполовину. 
    
Это полуверие имеет разные степени, и порою мне кажется, что ребенок управляет им по собственной воле. 
    
Пятилетняя Люся спросила однажды у киевского кинорежиссера Григория Прокофьевича Григорьева: 
    
- Почему трамвай бегает туда и сюда? 
    
Он ответил: 
    
- Потому что трамвай живой. 
    
- А отчего искры? 
    
- Сердится, хочет спать, а его заставляют бегать - вот он и фыркает искрами. 
    
- И неправда! - закричала Люся. - Он не живой и не сердится. 
    
- Если бы не живой, не стал бы бегать. 
    
- Нет, там такая машина, мне сам папа сказал, я знаю! 
    
Григорьев был обескуражен ее реализмом и смолк. Но через некоторое время услышал, к великому своему изумлению, как Люся поучает подругу: 
    
- А ты и не знаешь? Если бы не живой, разве бегал бы взад и вперед? Видишь - искры: трамвай сердится, хочет спать, набегался за день. 
    
Подруга слушает ее и верит ей ровно настолько, насколько это нужно для данного случая. 
    
Люся продолжает наслаждаться гипотезой о живом и очень сердитом трамвае. И хотя ей отлично известно, что такое трамвай, она не без успеха вычеркивает из своего сознания истину, мешающую ее смысловой игре. 
    
Ибо временами ребенок не столько приспособляется к истине, сколько истину приспособляет к себе ради воображаемой игровой ситуации. 
    
Моя правнучка Машенька, начиная с двухлетнего возраста, выражала свое тяготение к сказке, к фантастическим представлениям о мире при помощи словечка "как будто". 
    
Вот отрывок из дневника ее матери: 
    
"Она уже прекрасно знает, что ни животные, ни предметы не могут говорить. Однако пристает ко мне с вопросами: 
    
- Мама, а что сказала лошадь дедушке как будто? 
    
Или: 
    
- Мама, а что стул сказал как будто столу, когда его отодвинули? Он сказал: "Мне без столика скучно" как будто, а столик как будто заплакал. 
    
И если я не всегда могу сообразить, что сказал "как будто", допустим, дом грузовику, она мне подсказывает и велит повторять. 
    
- Когда мы идем за грибами, то они как будто говорят: "Давайте вылезать из земли, за нами идут". 
    
Из дальнейших записей того же дневника выясняется, что девочка чувствовала себя полной хозяйкой всех создаваемых ею иллюзий и по своему желанию могла отказаться от них, если они нарушали ее интересы. 
    
Как-то за чаем она закапризничала и заявила, что ей не хочется булки. Мать попыталась воздействовать на нее при помощи того же "как будто". 
    
- Видишь, булочка как будто просит, чтобы ты ее скушала. 
    
И услышала резонный ответ: 
    
- Булка говорить не умеет. У булки нет ротика. 
    
И такое повторялось не раз: девочка, в случае надобности, тотчас же отрекалась от всяких "как будто" и становилась трезвой реалисткой. Ибо у нее, как у всех малышей, было чисто игровое отношение к фантастике, и она верила в свои иллюзии в той мере, в какой они были нужны ей для ее познавательных игр. 
    
Точно так же относится ребенок и к сказочный вымыслам. 
    
Некий велемудрый отец, оберегая свою дочь от фантастики, сочинил для нее, так сказать, антисказку, где проводилась мысль, что бабы-яги вообще не существует в природе. 
    
- Я и без тебя знала, - ответила девочка, - что бабы-яги не бывает, а ты мне расскажи такую сказку, чтоб она была. 
    
По существу это двойственное, игровое отношение к реальности ничем не отличается от того, какое выразилось в незабываемой фразе: 
    
- Бог есть, но я в него, конечно, не верю. 
    
Процесс добывания истины нисколько не затрудняет ребенка. Многие проблемы он решает мгновенно, экспромтом, на основании случайных аналогий, иногда поражающих своей фантастичностью. 
    
Мать готовится печь пироги. Ее пятилетняя дочь сидит на подоконнике и спрашивает: 
    
- Откуда берутся звезды? 
    
Мать не успевает ответить: она занята своим тестом. Девочка следит за ее действиями и через несколько минут сообщает: 
    
- Я знаю, как делают звезды! Их делают из лишней луны. 
    
Эта внезапная мысль подсказана ей пирожками. Она увидела, как мать, изготовляя большой пирог, отрезает от раскатанного теста все "лишнее", дабы вылепить из этого "лишнего" десяток-другой пирожков[55]. 
    
Отсюда созданная детским умом параллель между пирожками и звездами, которая в ту же минуту привела его к новой теории о происхождении планет. 
   
   
    
     
III. "СТО ТЫСЯЧ ПОЧЕМУ" 
    
    
Все это так... Но этим не должно заслоняться от нас основное стремление детского разума овладеть наибольшим количеством знаний, необходимых для правильной ориентации в мире. 
    
Какой бы неустойчивой и шаткой ни казалась нам (особенно в первые годы) умственная жизнь ребенка, мы все же не должны забывать, что ребенок от двух до пяти - самое пытливое существо на земле и что большинство вопросов, с которыми он обращается к нам, вызвано насущной потребностью его неутомимого мозга возможно скорее постичь окружающее. 
    
Главное отличие человека от всех, даже высших, животных заключается в том, что животные, встречаясь с каким-нибудь жизненным фактом, никогда не спросят себя, почему этот факт существует. 
    
Вопросы "почему?", "отчего?" возникают лишь в уме у человека. 
    
"Желание узнать причины, как что делается возле нас, совершенно естественно человеку в каждый возраст, - утверждает А.И.Герцен в своих "Разговорах с детьми". - Это всякий испытал на себе. Кому не приходило в голову в ребячестве, отчего дождь идет, отчего трава растет, отчего иногда месяц бывает полный, а иногда видна одна закраинка его, отчего рыба в воде может жить, а кошка не может?.. Людям так свойственно добираться до причины всего, что делается около них, что они лучше любят выдумывать вздорную причину, когда настоящей не знают, чем оставить ее в покое и не заниматься ею. 
    
Такого любопытства - знать, что и как делается, - звери не имеют. Зверь бегает по полю, ест, коли что попадется по вкусу, но никогда не подумает, почему он бегает и отчего он может бегать, откуда взялся съестной припас, который он ест. А люди всем этим заботятся"[56]. 
    
Больше всего люди "заботятся" этим в ребячестве. С возрастом пытливость угасает, особенно у тех, кто привык думать и жить по инерции... 
    
Не то ребенок - в возрасте от двух до пяти. 
    
Вот стенографическая запись вопросов, заданных с пулеметною скоростью одним четырехлетним мальчуганом отцу в течение двух с половиной минут. 
    
- А куда летит дым? 
    
- А медведи носят брошки? 
    
- А кто качает деревья? 
    
- А можно достать такую большую газету, чтобы завернуть живого верблюда? 
    
- А осьминог из икры вылупляется или он молокососный? 
    
- А куры хожут без калош? 
    
И вот вопросы другого ребенка: 
    
- Как небо получилось? 
    
- Как солнце получилось? 
    
- Отчего луна такая ламповая? 
    
- Кто делает клопов?[57]
    
Иногда эти вопросы следуют один за другим более замедленным темпом. В неизданном дневнике Ф.Вигдоровой приводятся такие вопросы ее пятилетней дочери: 
    
"Кто такой гигант? - А гигант может поместиться в нашей комнате? - А если встанет на четвереньки? - А гиганты ходят в одежде или голые? - А что гиганты кушают? - Они добрые или нет? - А может один гигант убить всех фашистов? 
    
Все это не сразу, а порознь. Значит, голова продолжает работать, раздумывать". 
    
Машенька о радио: 
    
- А как же туда дяди и тети с музыкой влезли? 
    
И о телефоне: 
    
- Папа, когда я с тобой говорила по телефону, как же ты туда, в трубочку, забрался? 
    
Мне сообщают о трехлетнем мальчугане, который задал такой же вопрос. 
    
Его тетка, физик по образованию, тотчас же принялась объяснять ему устройство телефонного аппарата. 
    
Он внимательно слушал ее, но после всех объяснений спросил: 
    
- А как же папа оттуда вылез? 
    
- Кто сделал дырки в носу? 
    
- И почему у одних только мамов есть молоко для маленьких, а у папов нет? 
    
Гораздо реже, чем "отчего?" и "почему?", ребенок задает вопрос: "зачем?" Но все же задает его с горячим упорством. 
    
К трем годам - порою даже раньше - он проникается твердой уверенностью, что все окружающее существует не "просто так", а для какой-нибудь точно обозначенной цели, - главным образом для удовлетворения его собственных нужд и потребностей. Корова - чтобы давать ему молоко, яблоня, чтобы снабжать его яблоками, тетя Зина, чтобы по праздникам угощать его тортом. Когда же целесообразность окружающих его людей и предметов остается непонятной ему, он видит здесь нарушение строго установленных законов природы и заявляет протест: 
    
- Мама, зачем это в каждую черешню кладут косточку? Ведь косточки все равно надо выбрасывать. 
    
- Зачем снег на крыше? Ведь по крыше не катаются ни на лыжах, ни в санках! 
    
- Ну хорошо: в Зоопарке звери нужны. А зачем в лесу звери? Только лишняя трата людей и лишний испуг. 
    
Иногда вопросы "для чего?" и "зачем?" возникают у малых детей в самых неожиданных случаях. 
    
Трехлетняя Верочка от кого-то услышала, что не следует вставать с левой ноги, и решила всегда вставать с правой. Но запомнить, где левая нога, а где правая, было не так-то легко, и Вера не раз ошибалась. Эти ошибки очень огорчали ее. В конце концов она чуть не со слезами воскликнула: 
    
- И зачем это приделали левую ногу? 
    
У Чехова есть крохотный рассказ "Гриша", где собрано столько наблюдений над малым ребенком, сколько иной профессиональный психолог не сделает за всю свою жизнь. Гриша (двух лет восьми месяцев), как и всякий человек его возраста, задает себе вопросы "почему?" и "зачем?" по поводу многих предметов и лиц, причем считает их существование оправданным лишь в той мере, в какой они служат ему. Так, по его убеждению, часы в столовой нужны исключительно для того, чтобы махать маятником и звонить. Еще больше оправдано существование няни и мамы: 
    
"Они одевают Гришу, кормят и укладывают его спать, но для чего существует папа - неизвестно"[58]. 
    
С возрастом познавательные интересы ребенка все более утрачивают свою неустойчивость, и уже к пяти-шести годам он начинает серьезнейшим образом относиться к материалу своей интеллектуальной работы. 
    
Очень убедительно говорится об этом в письме, которое написала мне из города Пушкина юная мать, Нина Васильева, о своем четырехлетнем Николке: 
    
"...Он настойчиво расспрашивает меня, что такое война, что такое граница, какие народы живут за границей, кто с кем воевал и с кем дружно жил, с кем собирается воевать и что побуждает к войне тех или других и т.п. Отбою нет: так настойчиво, точно хочет заучить. 
    
Я часто отказываюсь отвечать ему, потому что не знаю, как примениться к четырехлетнему уму; он раздражается и даже начинает презирать меня за незнание. 
    
- Как устроен водопровод, паровой котел, трактор, автомобиль, электрическое освещение, что такое гроза, откуда берутся реки, как охотятся на диких зверей, на каждый вид в отдельности, отчего заводятся в утробе матери детеныши - "от пищи, что ли?" - подробно о птицах, о жителях прудов, где мы копаемся сачком, - вот его вопросы, они исходят исключительно от него самого без всякого толчка с моей стороны, и все они трактовались еще в прошлом году, когда ему было три года. 
    
Часто я отвечаю ему в духе: "Вырастешь, Саша, узнаешь", - как у Некрасова. Он серьезнейшим образом, очень продуманно говорит: 
    
- Не будешь мне отвечать, я буду глупый; а если ты не будешь отказываться мне объяснять, тогда, мама, я буду все умнее и умнее..." 
    
Не всякий ребенок способен так отчетливо и внятно мотивировать требования, которые он предъявляет ко взрослым, но всякий предъявляет их с такой же настойчивостью. 
    
Эти требования четырехлетний Сережа лаконически выразил в таком обращении к маме: 
    
- Я почемучка, а ты потомучка! 
    
И те взрослые, которые брезгливо отмахиваются от "докучных" вопросов ребенка, совершают непоправимо жестокое дело: они насильно задерживают его умственный рост, тормозят его духовное развитие. Правда, в жизни ребенка бывают периоды, когда он буквально замучивает своих бабок, отцов, матерей бесконечными "почему" и "зачем", но чего бы стоило наше уважение к ребенку, если бы мы ради личных удобств лишили его необходимейшей умственной пищи? 
    
"Есть детский возраст, - пишет Борис Житков, - это между 4-мя и 6-ю годами, когда дети неотступно, просто автоматически, кажется, на каждое слово взрослых отвечают, как маньяки, как одержимые: почему? 
    
- Птичка летает, птичка порхает! - пробует отвлечь их взрослый. 
    
Но ребенок неукоснительно спрашивает: 
    
- Почему порхает? 
    
Даже "серенький козлик" не утешает, сейчас же вопрос: 
    
- Почему серенький? 
    
Но не только "почему серенький?" - вопросы ставят родителям прямо деловые, конкретные вопросы. Тут у родителей часто не хватает сведений, а тогда чаще не хватает смелости ответить: "Не знаю. Погоди, справлюсь, скажу". 
    
Родители в таких случаях зачастую врут. 
    
Врут из двух соображений: во-первых, чтобы отстать от надоедливого "почемучки", и, во-вторых, чтобы не потерять авторитета всезнайства. Вопросы ребят самые универсальные; нужно, конечно, быть энциклопедистом, чтобы на все эти вопросы дать ответы, а зачастую и быть философом. Какая уж там энциклопедия и философия, когда трое на все голоса пристают и за юбку дергают! И родители волей-неволей брякают, что в ум взбредет. Но слово родителей - авторитет. И вот над авторитетной санкцией размышляют жадные умы. 
    
Часто ни разу в жизни не придется больше поставить этот вопрос, и, право, на всю жизнь западет это раздраженно брошенное слово, и кто знает, когда оно выплывет и окажет незримое свое действие в поступках взрослого человека... 
    
Взрослый давно забросил эти "почему": то ли устав спрашивать, то ли отчаявшись получить исчерпывающий ответ. Но ребенок, раз поверив в ум и знания взрослых, не отстает и спрашивает: 
    
- А почему глиняный? 
    
А взрослый отвечает что попало, в надежде: вырастет - сам поймет, в чем дело, когда поумнеет. А этот маленький, от которого он отмахивается авторитетной глупостью, не глупей его. Его ум еще не засорен и жадней к знанию"[59]. 
    
Но, разумеется, далеко не все родители отвечают что попало. 
    
Чувство своей социальной ответственности за правильное воспитание ребенка заставляет многих матерей и отцов усиленно заниматься самообразованием - специально для того, чтобы исподволь подготовиться к неизбежным вопросам четырехлетних мыслителей. 
    
"Надо признаться, что у меня часто не хватает знаний, чтобы ответить на ряд вопросов детей, - пишет одна мать в стенгазете детского сада. - Те элементарные сведения, которые я получила в школе в области естествознания, биологии, не всегда достаточны, наполовину забыты, а ведь вопросы ребят бывают очень разнообразны... Отвечать на эти вопросы надо, и надо ответить так, чтобы ребенок понял... И вот приходится ходить в планетарий, брать книжку "Правда о небе", браться за ботанику, зоологию..."[60]
    
Наш воспитательский долг - не только отвечать малышам на их бесконечные вопросы, но и активно пробуждать их пытливость, чтобы число этих вопросов росло. Нужно ли говорить, что из года в год, а порою из месяца в месяц эти вопросы становятся все содержательнее? 
    
Отсюда, конечно, не следует, что мы должны сразу перегружать детский мозг всей своей тяжеловесной эрудицией. "Толково ответить на вопрос ребенка, - писал Горький, - большое искусство, оно требует осторожности". Наши ответы на вопросы детей должны быть строго дозированы. Ведь дети совсем не требуют от нас, чтобы мы раскрывали перед ними всю истину - всю до конца, во всей ее сложности и глубине. Вот один из многих примеров, которые ежедневно убеждают нас в этом. 
    
- Мама, как едет трамвай? 
    
- По проводам идет ток. Мотор начинает работать, вертит колесики, трамвай едет. 
    
- Нет, не так. 
    
- А как же? 
    
- А вот как: динь, динь, динь, ж-ж-ж-ж! 
    
По наблюдениям советских педагогов, "даже дети дошкольного возраста не всегда своими вопросами стараются добиться настоящей, доподлинной причины того или другого явления, объяснение которого можно дать только в научной форме, недоступной ребенку". 
    
Детям понятны главным образом поверхностные, внешние связи между явлениями природы. Поэтому ребенок удовлетворяется иногда простой аналогией, ссылкой на пример"[61]. 
   
   
    
     
IV. ДЕТИ О РОЖДЕНИИ 
    
    
Этой особенностью детского разума мы и обязаны пользоваться всякий раз, когда ребенок задает нам вопросы, на которые невозможно ответить со всей прямотой. 
    
К числу таких вопросов принадлежит раньше всего вопрос о рождении. 
    
Наиболее пытливые дети в большинстве случаев уже на четвертом году начинают страстно размышлять о причинах своего появления на свет. Тогда же у них возникают вопросы о том, откуда вообще появляется на земле все живое, и не было, кажется, ребенка, который не создал бы своей собственной гипотезы по этому поводу. 
    
Конечно, все такие гипотезы всегда, без единого исключения, ошибочны, но каждая из них громко свидетельствует о неустанном труде его мысли. 
    
Раздумья о начале всего существующего - закономерность умственного развития ребенка. И когда ребенок спрашивает: "Кто выродил первую маму?" здесь сказывается одна из самых ранних попыток его юного мозга доискаться до первопричин материального мира. 
    
По словам современных исследователей такие вопросы совершенно естественны. "Ребенок, - говорит один из английских ученых, - видит, что на свете существуют мужчины и женщины, старики и юнцы, маленькие дети и большие, он видит, что в его родной семье то и дело появляются новые младенцы, он слышит, что то же происходит и в других семьях, и конечно, он был бы слепым и глухим и притом слабоумным, если бы у него не возникло вопроса о происхождении детей"[62]. 
    
Умелые педагоги применяют особую тактику, при помощи которой возможно, не слишком отклоняясь от истины, на первых порах удовлетворить любопытство ребенка, жаждущего проникнуть в тайны рождения человека. "А почему папа не беременный?" - спросил один малыш у воспитательницы детского сада. Она ответила ему с той осторожностью, которую рекомендовал педагогам М.Горький: "Родятся дети только у мам, а папы тоже любят своих детей, заботятся о них. Вы видели, как голуби кормили своих птенчиков: и мама и папа давали птенчикам корм. Яички в гнездышко кладет только мама, а когда мама-голубка улетает, то голубь садится на гнездо и греет яички..." "Вот в таком хорошем, вразумительном тоне дается ответ детям. И дети удовлетворяются", сообщает автор статьи[63]. 
    
Верна ли эта тактика, не знаю. Дети бывают разные, и никаких универсальных рецептов, конечно, у нас не имеется. Здесь нужен индивидуальный подход, причем все зависит от чутья педагогов, от их таланта и такта. Общих норм, равно применимых ко всякому ребенку при всех обстоятельствах, здесь нет и не может быть. Поэтому на дальнейших страницах нам надлежит ограничиться простым воспроизведением наиболее характерных фактов, показывающих, как многосторонен и жгуч интерес малолетних умов к этой - для них непосильной - проблеме. 
    
Вот, например, любопытная запись о моей правнучке Машеньке: 
    
"До четырех лет ей внушали, что детей покупают в магазине. Но в четыре года посыпались вопросы: в каком магазине? где? как? и т.д. 
    
Пришлось объяснить, что детей не покупают, а рожают. Например, мама родила Машеньку, а баба Марина - маму и т.д. "А дедушка Коля кого родил? Тети родят девочек, а дяди мальчиков?" - и была возмущена, узнав, что дяди не родят. Далее посыпалось: "Почему Сережа родился у тети Гали, а не у тебя? Не захотел быть в твоем животике? Почему? А почему Людочка родилась позже меня и теперь она меньше меня? Почему она не захотела родиться вместе со мной?" 
    
"Моя шестилетняя Туська, - пишет мне С.А.Богданович, - увидела беременную и стала смеяться: 
    
- У-у, какой живот! 
    
Я говорю ей: 
    
- Не смейся над тетей: у нее в животе ребеночек. 
    
Туська с ужасом: 
    
- Съела ребенка?!" 
    
- И мальчиков мамы родят? А для чего тогда папы? 
    
- Как я родилась, я знаю. А вот откудова вы с папой выродились? 
    
- Мама, кто меня выродил? Ты? Я так и знала. Если бы папа, я была бы с усами. 
    
И снова - на ту же тему: 
    
- Какая это библиотекарша? С усиками? 
    
- Да. 
    
- А почему она с усиками? 
    
- Не знаю. 
    
- Должно быть, ее папа выродил. 
    
- А петух может совсем-совсем-совсем забыть, что он петух, и снести яичко? 
    
- Как это - где я взялась? Ты же сама родила меня своими собственными руками. 
    
- Мам, из чего человеков делают? Что ли, из костёв? 
    
- Дядя, дядя, из большого кролика высыпались вот такие малюсенькие. Иди скорее, а то они влезут обратно, и ты их никогда не увидишь! 
    
Через много лет мне сообщили о девочке, которая, присутствуя при рождении котят, сказала понимающим голосом: 
    
- Это мышки из кошки сыплются. 
    
- Как сделался первый человек? Ведь его родить-то было некому! 
    
Вере три года. Коле пять. Они поссорились. Вера кричит: 
    
- Мама! Не роди этого гадкого Колю! 
    
Коля (злорадно): 
    
- А я уже выроженный! 
    
- Эта девочка родилась с ручками и ножками или ей их потом приделали? 
    
- Эх, мама, мама, и зачем ты родила этого гадкого Гуку! Сидел бы он лучше у тебя в животе и скучал бы там всю свою жизнь. 
    
В повести Веры Пановой "Сережа" пятилетний герой рассуждает: 
    
"Откуда берутся дети - известно: их покупают в больнице. Больница торгует детьми, одна женщина купила сразу двух. Зачем-то она взяла совершенно одинаковых - говорят, она их различает по родинке: у одного родинка на шее, у другого нет. Непонятно, зачем ей одинаковые. Купила бы лучше разных". 
    
Вообще легенда о том, что родители покупают детей, - одна из самых распространенных среди младших дошкольников. 
    
Какой-то назойливо шутливый старик сказал пятилетней Наташе об ее младшей сестре: 
    
- Подари-ка мне эту девочку! 
    
- Как же можно! - солидно возразила Наташа. - Мы за нее деньги платили. 
    
Т.К.Горышина пишет: 
    
"С извечным вопросом малолетних исследователей - откуда берутся дети, я столкнулась, когда Кате было четыре года. Относительно себя она безоговорочно приняла версию о покупке в магазине (насколько я знаю, этот современный вариант полностью вытеснил прадедовского аиста). Но уже в пять лет Катя обратилась ко мне с недоумением: 
    
- А откуда звери берут детей? Ведь у них же нет магазинов". 
    
Та же Катя: 
    
- А знаешь, как из мальчика сделать девочку? Нужно надеть на него юбку и бантики, вот и все! 
    
Отец шестилетней Светланы продал принадлежавший ему телевизор. 
    
- Вот и хорошо! - заявила Светлана. - Теперь у тебя есть деньги и ты можешь купить мне братишку. 
    
- Сколько вы заплатили, когда покупали меня в родильном доме? 
    
- Ты весил три килограмма, кажется, по семьдесят пять копеек за килограмм. 
    
- Разве детей продают по весу? Что они, сыр или колбаса? 
    
Пятилетнего Вову иногда заставляли нянчить маленькую Лену, сестру. Соседка в шутку просила его, чтобы он продал ей Лену. Он не соглашался. Но когда ему надоело быть нянькой, он сам принес ей Лену дня продажи. 
    
- У меня нет денег, - сказала соседка. 
    
- А вы возьмите в долг, под зарплату. 
    
Мать пятилетнего мальчика, вернувшись из родильного дома, громко сокрушалась о том, что у нее вместо девочки - мальчик. 
    
Слушая ее жалобы, сын посоветовал: 
    
- А если копия чека осталась, можно и обменять! 
    
Родители Тани (двух с половиной лет) обещали купить ей братишку, но не сейчас, а потом, так как денег у них было маловато. Танечка стала копить медяки и, бросая их в глиняную кошку-копилку, всякий раз нетерпеливо допытывалась, сколько еще не хватает, чтобы купить хотя бы самого дешевого Ваню. 
    
Так прошло месяцев пять. Как-то вечером родители побывали в кино. Узнав об этом, Таня расплакалась: 
    
- Не тратили бы денег на билетики, а скорее купили бы Ваню! 
    
Ира Гмызина (в г.Петропавловске) попросила у матери, чтобы та купила ей девочку Таню. 
    
- Они очень дорого стоят, - ответила мать. - Хочешь, я куплю тебе куклу? 
    
Ира отказалась. Через несколько дней радио объявило о снижении цен. 
    
- Ну, теперь, - закричала Ира, - ты можешь купить мне Таню! 
    
Испытывая жгучую ревность к новорожденной сестре, трехлетний Игорь предложил отцу: 
    
- Давай продадим Нинку обратно в роддом! Давай! 
    
Подружка сказала Люде, что ей купят сестру или брата. Люда с негодованием: 
    
- Не купят, а выродят. Детей покупали, когда было рабство, а теперь всех выраживают. 
    
Дочь ленинградского профессора М.Басова (пяти с половиною лет) сообщила ему как-то в разговоре, что котята, которые родятся у кошки, происходят, по ее убеждению, от съеденных кошкой мышат. 
    
- А маленькие дети как родятся? - спросил отец, испытуя ребенка. 
    
- Тоже у мамы в животе! Вот мама съест телятину, у нее и родится маленький ребеночек. 
    
- А если я съем телятину, у меня родится или нет? 
    
- У тебя тоже родится. У мамы дочка, у тебя сынок. 
    
"Так, - говорит профессор Басов, - ребенком, крайне неожиданно для его собеседника, а может быть, и для него самого, были разрешены сразу две проблемы - происхождение видов и проблема пола". 
    
Марина: 
    
- Нана, если дети стриженые, ты можешь узнать, это мальчик или девочка? 
    
- Нет. Если нет косичек, не могу. 
    
- А мамы, представь себе, догадываются. 
    
Лет тридцать назад, когда в Ленинграде еще существовали пролетки, шестилетний Антон, узнав, что лошади родились "из животика", без всякого удивления спросил: 
    
- Разве у извозчиков такой большой живот? 
    
- Слушай, мама: когда я родился, откуда ты узнала, что я - Юрочка? 
    
- Если бы я знала, что ты такая противная, я бы у тебя не родилася. 
    
- Мама, давай родим себе жеребенка! 
    
Пятилетний Эдик хвастает в коммунальной кухне: 
    
- Папа маме часы обещал, чтобы родила ему девочку. Дал бы часы мне, я бы ему десять штук родил бы. 
    
- В котором часу я родилась? 
    
- В половине седьмого. 
    
- Ой, ты и чаю-то попить не успела! 
    
Каким бы ограниченным ни был жизненный опыт детей, они всегда готовы противопоставить его неправдоподобным измышлениям взрослых. 
    
- Я нашла тебя в лесу под кустом, - сказала мать четырехлетней Ирине. 
    
Та возразила с великолепной иронией: 
    
- Когда мы гуляли в лесу, что-то я не видела, чтобы там дети валялись! 
    
- Мама, мне очень хочется сестренку... Ты, случайно, не хочешь родить мне сестренку? Попробуй, пожалуйста! 
    
- Я бы с удовольствием - папа не позволяет! 
    
- Ну что ж! Вот папа уедет, а мы тогда без него попробуем! 
    
Нередко встречаются дети, которые считают равно актуальными оба метода возникновения людей на земле: 
    
- Мама, ты меня купила или народила? 
    
- Народила. 
    
- Э! А Лёньку мама купила. 
    
- Папа, откуда я взялся? 
    
- Тебя купили на рынке. 
    
- Да, но прежде чем продавать, меня должен же был кто-то сделать! 
    
- Что это ты шепчешь собаке? 
    
- Я ей говорю: народи мне щеночков. А она мне отвечает: родю, родю с удовольствием. 
    
Четырехлетней Иринушке хочется иметь сестру или брата. 
    
- Анна Аркадьевна, - говорит она соседке, - вы не можете дать мне адрес, где вы покупали вашу Катеньку? 
    
- Царица обожала свою дочь, а потом у нее родилася падчерица... 
    
Угроза: 
    
- Вот уеду в Ростов, рожу ребеночка и не напишу, как зовут. 
    
- И зачем ты нам такого злого папу народила? 
    
- Мама, мама, выроди маленького. 
    
- Отстань от меня, мне некогда. 
    
- У тебя же бывает выходной день! 
    
- Мама, когда твой зонтик у тебя разродится, дан мне самый маленький зонтичек. 
    
Родители колеблются, брать ли для Наташи собаку, так как отец этой собаки - дворняга. 
    
- Мама, даю тебе честное слово, наверняка знаю, что там никакого отца и не было. 
    
- Из чего человек сделан? 
    
- Из мяса и костей. 
    
- А кто кожей все это обтягивал? 
    
- Деток мамы родят, а взрослых людей кто? 
    
Наташеньке восемь месяцев. Пятилетняя Лена говорит ей сердито: 
    
- Зачем ты в рот берешь пеленку? Вот заболеешь, умрешь, - тебя мамка второй раз рожать не будет. 
    
- Когда я родилась, папа и мама были в театре. Пришли, а я уже тут. 
    
Саша (трех с половиною лет) растет без отца. Это нисколько не огорчает его. 
    
Его спрашивают: 
    
- Где твоя мама? 
    
- На работе. 
    
- А папа? 
    
- Мы его еще не сделали. 
    
- Ладно, если ты не хочешь, чтобы я был твой сын, так роди меня обратно! (А потом ревет целый день, удрученный своей кощунственной дерзостью.) 
    
О таком же случае я через много лет прочитал в дневнике Ф.Вигдоровой: 
    
- Мама, почему у меня такая скандальная сестра? Роди ее обратно. 
    
Там же такая запись: 
    
- Мама, ну, пожалуйста, роди ребеночка или собачку, ну, прошу тебя! Знаешь, как я буду их любить. 
    
Мать. Ох, как ты мне надоел! 
    
Пятилетний Сережа. Не надо было родить! 
    
- У кого самая первая мама сисю сосала? 
    
- ...Наконец-то у девочки народилися папа и мама, и она им очень обрадовалась. 
    
Уже с давнего времени в Швеции, во Франции, в Англии, в США идет агитация за "откровенность" родителей: считают, что психике трехлетних-четырехлетних детей будет нанесен очень тяжелый ущерб, если родители не расскажут им полную правду о тайнах их зачатия и рождения. 
    
Английский педагог Бенджамин С.Грюнберг так и назвал свою книгу: "Родители и половое воспитание" ("Parents and the Sex Education"), где громит "отсталых" матерей и отцов, которые считают эту преждевременную откровенность ненужной. 
    
Четырнадцатым изданием вышла в Лондоне книжка К. де Швейниц "Как рождается ребенок", специально предназначенная для детского чтения[64]. Книжка напечатана с подзаголовком "Что каждому ребенку нужно знать", - очень завлекательная, нарядная книжка, с отличными картинками, на великолепной бумаге. В ней с большим литературным искусством рассказывается, как продолжают свой род птицы, растения, рыбы, домашние и дикие животные, а с ними заодно и человек, который таким образом ставится в один биологический ряд со всеми живыми существами. 
    
Казалось бы, чего лучше! Но можно ли назвать эту книжку правдивой? В том-то и горе, что нет. Под лозунгом "говорите ребенку правду" она говорит ему ложь. 
    
Пусть неоспорима та истина, что половой инстинкт дан живым существам исключительно для продолжения рода, но какой же влюбленный согласится считать брачные отношения с любимой только средством для производства детей! Для влюбленных их сексуальная жизнь вполне самоцельна и не преследует никаких утилитарных задач. Задача продолжения рода совершенно вытесняется в их представлении такими бурными и сложными эмоциями, какие доступны только душе человеческой. Если вы ничего не скажете ребенку об этих эмоциях, а сообщите ему лишь о технике зачатия (приравняв эту технику к той, какая наблюдается в мире животных), вы, сами того не желая, обманете его, солжете ему, ибо в вашей схеме никак не вместятся не только Наль и Дамаянти, не только Ромео и Джульетта, не только Леандр и Геро, не только Беатриче и мадам Бовари, но даже чеховская "Попрыгунья" и "Душечка", не говоря уже о "Даме с собачкой". 
    
Вся мировая литература с древнейших времен громогласно свидетельствует, что взаимное притяжение полов отнюдь не обусловлено сознательным намерением продолжить свой род. Неужели Петрарка, воспламенившись внезапной любовью к Лауре, добивался сближения с нею, чтобы стать отцом ее детей? И было ли материнство сознательной целью княжны Мери, когда она полюбила Печорина? 
    
Если отрешить сексуальные отношения от тех эмоций, которые порождаются ими в каждом человеческом сердце, и воспринять их как технический процесс, направленный исключительно к изготовлению детей, это будет понято каждым влюбленным как циническая клевета на любовь, - клевета, опровержением которой служат те мириады лирических песен и любовных стихов, которые слагаются снова и снова каждым новым поколением молодежи. В этих стихотворениях и песнях нашел воплощение тот комплекс возвышенных чувств, без которых любовь - не любовь. 
    
Скажут, что я противопоставляю точной науке - поэзию, которая, как и подобает поэзии, питается одними иллюзиями, не вникая в подлинную сущность вещей. Но ведь такие иллюзии властительны не только над поэтами. Они присущи каждому влюбленному: каждый самый заурядный, самый обыкновенный мужчина субъективно воспринимает свое влечение к женщине как нечто такое, что дорого ему само по себе. Имя этого влечения - страсть. 
    
Бьется сердце беспокойное, 
    
Затуманились глаза, 
    
Дуновенье страсти знойное 
    
Налетело как гроза. 
    
"Дуновенье страсти" - какой же воспитатель возьмется рассказывать о нем маленьким детям, которым оно чуждо, недоступно, непонятно, несвойственно. 
    
Вот почему даже в аисте меньше обмана, чем в той урезанной, искалеченной "правде", которую спешат сообщить своим детям иные слишком торопливые взрослые. 
    
Мне много раз случалось убеждаться, как хорошо забронирован ребенок от ненужных ему мыслей и сведений, которые его воспитатели навязывают ему преждевременно. 
    
"Не могу, - пишет мне одна читательница, - полностью согласиться с тем, что не следует говорить малышам о том, откуда дети берутся. Не следует раскрывать всё, но сказать, что братец или сестрица у мамы в животе, надо. Я была беременна вторым ребенком. Дочка пяти лет бурно встречала меня, когда я возвращалась с работы. Однажды такая бурная встреча причинила мне небольшую боль, и я испугалась за будущего ребенка. Я сказала дочке, чтобы она пока на меня не прыгала, потому что у меня внутри ребенок и его можно ушибить. Надо было видеть, как трогательно стала девочка заботиться о том, чтобы не сделать мне больно. Спрашивала иногда: "А скоро он будет?" На вопрос о том, как он туда попал, я сказала, что об этом узнает, когда будет постарше. И все было просто. Я думаю, что в этом вопросе надо что-то частично объяснять. Но выдумывать басню о покупке ребенка - никогда не нужно". 
    
Если же мать или отец, не считаясь с возрастными потребностями, все же попытаются сообщить ему полную и неприкрытую "истину" о зачатии, ребенок по законам своего детского мышления непременно превратит эту "истину" в материал для безоглядной фантастики. 
    
Так поступил, например, пятилетний Волик Шмидт, сын академика Отто Юльевича Шмидта, когда его мать откровенно сообщила ему подлинные и подробные сведения о происхождении детей. 
    
Он тотчас же стал импровизировать длинную повесть о своей жизни в материнской утробе: 
    
"- Там есть перегородка... между спинкой и животиком. 
    
- Какая перегородка? 
    
- Такая перегородка - с дверкой. А дверка вот такая маленькая. (Смеется.) Да-да. Я сам видел, когда у тебя в животике был. И комнатка там есть малюсенькая, в ней живет дяденька. 
    
- Какой дяденька? 
    
- Я был у него в гостях, пил у него чай. Потом я играл еще в садике. Там и садик есть маленький, и песочек в нем... И колясочка маленькая... Я там с детками играл и катался. 
    
- А откуда же детки? 
    
- Это у дяденьки породились... Много-много деток. И всё мальчики девочек там нет. И моссельпромовцы сидят... Трое их... Вот такие малюсенькие. 
    
- И ты там жил у них? 
    
- Я приходил к дяденьке в гости, а когда пришла пора родиться, я с ним попрощался за ручку и вышел у тебя из животика". 
    
Рассказ об этом маленьком Волике, населившем материнскую утробу тремя моссельпромовцами, я заимствую из неопубликованного дневника Веры Федоровны Шмидт. 
    
В том же дневнике есть другая любопытная запись: 
    
"После каждого глотка Волик останавливается и как бы прислушивается, что делается у него внутри. Потом весело улыбается и говорит мне: 
    
- Уже побежало по лестничке в животик. 
    
- Как - по лестничке? 
    
- У меня там лестничка (показывает путь от горла до желудка); все, что я кушаю, бежит потом по лестничке в животик... А потом есть еще лестничка в ручках, в ножках... Везде идет то, что я кушаю... 
    
- Это тебе кто-нибудь рассказал так? 
    
- Нет, это я сам видел. 
    
- Где же ты это видел? 
    
- А когда я был у тебя в животике, я видел, какие у тебя лестницы... значит, и у меня такие..." 
    
Вот что сделал пятилетний ребенок из эмбриологических истин, которые поторопилась сообщить ему мать. 
    
Это было давно. Но вот через двадцать лет, в октябре 1962 года, свердловский врач Г.И.Дубровская пишет мне о своем четырехлетнем Илюше, что он, после того как ему сообщили "всю правду" о зачатии и рождении детей, тотчас же стал фантазировать так: 
    
- Я ходил и искал себе маму. Заглянул в сердце к одной тете, к другой тете. Все тети злые. Нашел добрую тетю и пошел жить у нее в животе. 
    
Научная истина, к которой взрослые поспешили его приобщить, отпала от него, словно мяч от стены, потому что до поры до времени он так же не способен усвоить ее, как, скажем, Ньютоновы законы механики. 
    
Лучшим комментарием к вышеприведенным строкам дневника В.Ф.Шмидт могут служить следующие ценные мысли, высказанные А.С.Макаренко. 
    
"Больше всего, - говорит знаменитый педагог, - беспокоились о том, чтобы ребенок был как-то по-особенному разумно подготовлен к половой жизни, чтобы он не видел в ней ничего "стыдного", ничего тайного. Стремясь к этому, старались как можно раньше посвятить ребенка во все тайны половой жизни, объяснить ему тайну деторождения. Конечно, с настоящим "ужасом" показывали на тех "простаков", которые обманывали детей и рассказывали им сказки об аистах и других фиктивных виновниках деторождения. Полагали при этом, что если ребенку все разъяснить и растолковать, если в его представлении о половой любви не останется ничего стыдного, то этим будет достигнуто и правильное половое воспитание. 
    
...Нет никакой срочной надобности торопиться с открыванием "тайны деторождения", пользуясь для этого случайным вопросом ребенка. В этих вопросах не содержится еще никакого особенного полового любопытства, сокрытие тайны никаких переживаний и страданий ребенку не приносит. Если вы более или менее тактично отведете вопрос ребенка, отделаетесь шуткой или улыбкой, ребенок забудет о своем вопросе и займется чем-либо другим. Но если вы начнете с ним толковать о самых секретных подробностях в отношениях между мужчиной и женщиной, вы обязательно поддержите в нем любопытство к половой сфере, а потом поддержите и слишком рано взбудораженное воображение. То знание, которое вы ему сообщите, для него совершенно не нужно и бесполезно, но та игра воображения, которую вы у него возбудите, может положить начало половым переживаниям, для которых еще не наступило время. 
    
...Против слишком ранних обсуждений полового вопроса с детьми нужно возражать и по другим соображениям: открытое и слишком преждевременное обсуждение половых вопросов приводит ребенка к грубо рационалистическому взгляду на половую сферу, кладет начало тому цинизму, с которым иногда взрослый человек так легко делится с другими самыми сокровенными своими половыми переживаниями"[65]. 
    
Как мы видели, ребенок и сам отвергает те сведения, которые преждевременно даны ему взрослыми. Он начисто вычеркивает их из сознания как бы для того, чтобы взрослые могли убедиться, что умственная пища, которую они предлагают ему, в данном случае ему не нужна. 
    
Мать Толи Божинского сообщает мне: 
    
"Я объяснила Толе, что такое беременность. Когда родилась у меня Тиночка, я долго толковала ему, что она "вышла у меня из животика". Но однажды я рассказала ему сказку об аисте. И потом, когда спросили, откуда у нас Тиночка, он убежденно сказал: 
    
- Аист принес. 
    
О Тиночке я никогда не говорила ему, что ее принес аист". 
    
Пришли гости, и кто-то спросил про трехлетнюю Валю: 
    
- Чьи у Вали глаза? 
    
Ему ответили: 
    
- Папины. 
    
"А папа, бедный, значит, без глаз остался", - подумала Валя и тут же сочинила такую гипотезу: 
    
- Когда я еще не родилась, у папы было много глаз, и большие и маленькие; а когда мама купила меня, папа отдал мне большие глаза, а себе оставил маленькие. 
    
Замечательна легкость, с которой ребенок разрешает такие проблемы. Все это - чистейшая импровизация, сродни тем вдохновенным экспромтам, которые он произносит во время игры. Экспромты для него такая же неожиданность, как и для его собеседника. Он за минуту не знает, что скажет, но говорит уверенно и твердо, не сомневаясь в правильности своих измышлений. 
    
Эти измышления - времянки, нечто вроде рабочих гипотез. Через минуту он готов высказывать прямо противоположные мысли, ибо здесь для него зачастую своего рода смысловая игра. Даже если ему приведется случайно присутствовать при рождении каких-нибудь тварей, он и тогда готов истолковать происходящее самым фантастическим образом. 
    
В.И.Качалов рассказывал мне, что когда его сын и Митя Сулержицкий узнали, что у кошки должны родиться котята, они никак не могли догадаться, откуда эти котята появятся. 
    
Митя глянул кошке в ухо и крикнул: 
    
- Теперь уже скоро! Уже лапка видна. 
    
- Мама, правда, что люди от обезьяны произошли? 
    
- Правда. 
    
- То-то я смотрю: обезьян так мало стало. 
    
- Разве ты не знаешь, что все люди произошли от обезьяны: и я, и твоя мама. 
    
- Вы - как хотите. А моя мама - нет. 
    
Еще один "научный" разговор о происхождении человека по Дарвину. 
    
Нина Щукарева спрашивает бабку: 
    
- Бабушка, ты была раньше обезьяной? 
    
- Нет, никогда не была. 
    
- А твоя мама? 
    
- Тоже нет. 
    
- Кто же был обезьяной? Дедушка? 
    
- Бог с тобой. И дедушка не был. 
    
- Ну так, значит, моя московская бабушка. 
    
Во всякой подобной путанице виноваты, конечно, взрослые, которым не терпится обогатить ребенка сложными и многообразными сведениями, еще недоступными несозревшему разуму. 
    
Ведь ребенок не может представить себе те миллионы лет, которые потребовались для эволюционных процессов. Его представления о времени ограничены рамками его крошечного детского опыта. 
    
Поэтому, сколько бы взрослые ни старались приобщить его в полной мере к подобным научным познаниям, это всегда приведет их к неизбежному краху. Когда, например, шестилетнему Коле отец стал рассказывать об эволюции животного мира, мальчик понял его рассказ на свой лад и сообщил товарищам по детскому саду: 
    
- Я знаю: мой дедушка был обезьяной, начал работать и стал человеком. Потом он народил папу, а папа меня. 
    
Для каждого ребенка от двух до пяти жизнь всего человечества начинается в лучшем случае с дедушки. 
   
   
    
     
V. НЕНАВИСТЬ К ПЕЧАЛИ 
    
    
Прежде чем воспроизвести мои записи о том, как маленькие дети относятся к смерти, я хотел бы в виде краткого предисловия напомнить об одном замечательном качестве детской души - оптимизме. 
    
Все дети в возрасте от двух до пяти верят (и жаждут верить), что жизнь создана только для радости, для беспредельного счастья, и эта вера - одно из важнейших условий их нормального психического роста. 
    
Гигантская работа ребенка по овладению духовным наследием взрослых осуществляется только тогда, если он непоколебимо доволен всем окружающим миром. 
    
Отсюда - борьба за счастье, которую ребенок ведет даже в самые тяжелые периоды своего бытия. 
    
Пойдите хотя бы в костнотуберкулезный санаторий, где малые дети, привязанные целыми годами к кроватям, вырабатывают в себе, наперекор своей томительной жизни, столько благодатной веселости, что даже многолетние боли не причиняют им травмы, какую причинили бы взрослым. 
    
Пойдите в какой-нибудь из детских театров. Когда на героя нападают разбойники, когда баба-яга превращает его в мышь или ящерицу, юные зрители испытывают душевную боль и требуют, настойчиво требуют, чтобы неприятности, выпавшие на долю героя, прекратились возможно скорее и снова воцарилось безбрежное счастье, которое для психики ребенка является нормой. 
    
В московском театре для детей шла чудесная пьеса талантливого советского драматурга Т.Габбе "Город мастеров". Пьеса предназначена для старших ребят, но на один из спектаклей случайно попал мой пятилетний внук. С горячим увлечением глядел он на сцену и вдруг крепко-крепко закрыл себе ладонями глаза: 
    
- Больше не стану смотреть. Ты скажешь, когда начнется хорошее. 
    
Глаза у него оставались закрытыми, покуда на сцене происходило печальное действо: благородный горбун Караколь, главный герой этой пьесы, попал в западню к врагам и коварный злодей-наместник несправедливо обвинил его в краже кольца, которое сам же и дал ему. Торжество лицемерия и злобы над смелым, благородным героем было так невыносимо для пятилетнего сердца, что внук поспешил зачеркнуть, уничтожить весь этот мучительный для него эпизод. 
    
Лишь тогда отнял он руки от глаз и с прежнею жадностью начал смотреть на сцену, когда убедился, что все бедствия Караколя прошли, и тот счастлив опять. 
    
Почему вообще дети младшего возраста - вовсе не такие уж добрые принимают так близко к сердцу судьбу своих любимых персонажей, будет ли то горбун Караколь, или Буратино, или Аладдин, или Золушка, или Василиса Прекрасная? Почему они горюют и плачут, если этим персонажам приходится плохо, и чувствуют такую горячую радость, когда те становятся победоносны и счастливы? 
    
Главная причина, как мне кажется, заключается в том, что у детей есть способность отождествлять себя с каждым таким персонажем. 
    
Когда мой внучонок закрыл глаза, чтобы не видеть страданий, которые предстояло претерпеть Караколю, это, вероятно, произошло оттого, что он увидел в Караколе себя и ему стало жалко себя. И так как в волшебных сказках герои неизменно бывают бесстрашны, самоотверженны, благородны, активны и всегда, ради победы добра, борются со злыми и темными силами жизни, ребенок ощущает себя таким же участником этой борьбы за добро. Поэтому ему так мучительно видеть, как злые и темные силы хоть на мгновение вытесняют из мира добро. В такие минуты он закрывает глаза, дабы этим незамысловатым приемом обеспечить себе душевный покой. 
    
"В нашей семье, - пишет мне А.Н.Робинсон, - сохранилась старая хорошая книжка "Сказки бабушки Татьяны". Все три поколения детей на протяжении полувека (мой дядя, я и мои дети), зная заранее содержание этих сказок, всякий раз, когда кто-либо из взрослых читал им сказки или они сами смотрели картинки, упорно пропускали (или переворачивали) те страницы, где говорится о смерти петушка и о гибели серого козлика". 
    
В знаменитой сказке Льва Толстого "Три медведя" девочка заблудилась в лесу, попала к медведям в дом, сломала у них маленький стул, съела их суп: они сердились на нее и бранили ее. 
    
Вова невзлюбил эту сказку и выбросил из нее все неприятное. По его словам, история случилась не с девочкой, а с ним: это он, Вова, заблудился в лесу и попал к трем медведям. Ничего он у них не ломал, а суп хоть и съел, но сейчас же пошел на кухню и приготовил им новую порцию - вкуснее и больше. Медведи оказались предобрые: угостили его медом и яблоками, подарили ему елку с игрушками, научили стрелять из ружья. 
    
Словом, если Лев Толстой изобразит в своей сказке наряду с веселыми эпизодами грустные, четырехлетний ребенок поправит Толстого, вытравит из его сказки печальное, устранит те места, где говорится о неудачах героев, и оставит одни только удачи и радости. 
    
Но решительнее и активнее всех выразил свою жажду оптимистического отношения к миру Алик Бабенышев. 
    
"Он очень любит книги, - сообщает в письме его мать. - Особенно ему нравилась сказка о Буратино. Он всякий раз просил меня, когда я приходила с работы: 
    
- Прочти "Золотой ключик". 
    
Однажды я увидела, что из книги очень неумелой рукой вырвана страница, все зазубринки торчат. 
    
- Кто это сделал? - спросила я. 
    
- Я. 
    
- Зачем? 
    
- Чтобы он ее не обижал. 
    
Не помню сейчас, кто из героев обижает там Мальвину, но вырвана была действительно та страница, где Мальвину обижали". 
    
Александр Жаров сообщил мне такой эпизод: 
    
Внучка Оленька попросила у бабушки: 
    
- Расскажи сказку! 
    
Бабушка начала: 
    
- Дело было в лесу. Шли маленькие козлята. А навстречу им серый волк... 
    
Оля крикнула: 
    
- Не надо рассказывать! 
    
- Почему? 
    
- Козлят жалко. 
    
Впрочем, и к волку ребенок отнесется с таким же горячим сочувствием, если только из какой-нибудь сказки узнает, что волк - невинно пострадавшая жертва коварных врагов. 
    
Четырехлетний Алик Чернявский спокойно слушал сказку про злую лису и простодушного волка. Но когда он узнал, что хвост у волка примерз и что волк, убегая от врага, был вынужден оставить оторванный хвост в проруби, он очень огорчился его неудачен и дрожащим голосом спросил: 
    
- Но ведь хвост потом вырос? Правда? 
    
- Нет! - отвечали ему. - Этого никогда не бывает. 
    
- Нет, вырос! вырос! вырос! - упрямо настаивал мальчик. 
    
- Да нет же, у одних только ящериц хвосты отрастают опять, а у волков никогда. 
    
Горе Алика не имело пределов. Он так разбушевался, что его долго не могли успокоить. Он рыдал навзрыд и сквозь слезы выкрикивал: 
    
- Вырос! вырос! вырос! 
    
Глупый мышонок в маршаковской "Песне о глупом мышонке" позвал к себе в няньки кошку, и та растерзала его. Четырехлетняя Галя Григорьева вначале и слушать не хотела об этой катастрофической смерти, но после долгого раздумья сказала: 
    
- Наверное, мышка-мать рада, что кошка съела ее мышонка. 
    
- Почему же? 
    
- Да он все пищал, плакал, не давал ей спать... А теперь ей никто не мешает: спи сколько хочешь. Не надо вставать и баюкать его. Правда? Ведь ей стало лучше? Да? 
    
Так своими собственными средствами, без посторонней помощи, дети на каждом шагу создают для себя иллюзию счастья и зорко следят, чтобы она не терпела ущерба. 
    
В последнее время я получил великое множество писем, подтверждающих эти мои наблюдения целыми десятками примеров. Нина Соковнина (Москва) пишет мне о мальчике Саше (2 года 8 месяцев): 
    
"Не любит плохих концовок в сказках и исправляет их. Дед укладывает его спать и поет: 
    
Ай-дуду! ай-дуду! 
    
Потерял мужик дугу. 
    
Поискал и не нашел. 
    
Он заплакал и пошел. 
    
- Нет, не так! - возражает Саша. 
    
- А как же? 
    
- Запряг лошадь и пошел". 
    
Другой малыш, Коля Черноус, трех с половиною лет, совсем избавил эту песню от горестных строк и создал такой вариант: 
    
Ай-дуду! ай-дуду! 
    
Потерял мужик дугу. 
    
Поискал и нашел, 
    
Засмеялся и пошел. 
    
Тот же Саша слушал по радио "Колобок" и очень радовался его спасению от волка и медведя. Но потом он услышал слова: "Вот лиса "ам" - и проглотила". Саша никак не согласился с этим. 
    
- Нет, он убежал! Вот он бежит, бежит, бежит - слышишь, бабушка? 
    
Тут по радио зазвучала веселая музыка. 
    
- Ну вот, я говорил, что убежал! Вот он прибежал домой: дед и баба и Колобок схватились за руки - пляшут! 
    
И сам приплясывает и в ладоши хлопает, так что бабушке пришлось согласиться, что Колобок прибежал домой. 
    
И снова о Колобке. 
    
"Лет двух от роду, - сообщает Е.Тагер, - я, по словам моей матери, очень любила сказку о Колобке. Но слушала спокойно только до тех пор, покуда Колобку удавалось ускользать от опасных зверей. Когда же доходило дело до лисы, которая его "ам - и съела...", я поднимала страшный крик: "Не надо, не надо!" - и пускалась в слезы. Одно спасение от рева было продолжать сказку, заставляя ловкого героя последовательно встречаться со львом, слоном, верблюдом и т.д., причем все эти встречи должны были непременно кончаться торжеством Колобка. 
    
- Весь зоологический сад, бывало, переберу, пока ты уснешь! жаловалась впоследствии мать". 
    
И вот что сообщает мне из города Кропоткина Л.А.Потапова о своей внучке Леночке: 
    
"Ей было три года, я спела ей песенку про кукушку, которая потеряла детей. При словах: 
    
Потеряла детей, 
    
Скучно, бедненькой, ей, 
    
раздались громкие рыдания Леночки, и когда я через несколько дней попыталась ей спеть ту же песенку, она с ужасом зажала мне рот: 
    
- Не надо! Не надо! 
    
То же самое случилось, когда я рассказывала ей сказку "Теремок", которая кончается тем, что медведь раздавил всех зверей. 
    
В дальнейшем я уже все сказки заканчивала хорошим исходом". 
    
О таком же случае сообщает и писатель Л.Пантелеев. Когда его дочери Машеньке было без малого полтора года, он попытался прочитать ей известный стишок (переведенный с английского): 
    
Дженни туфлю потеряла, 
    
Долго плакала-искала, 
    
Мельник туфельку нашел 
    
И на мельнице смолол. 
    
Машенька так сильно "переживала" первые три строки этого стихотворения ("Бедная девочка, ножка босая, голенькая"), что отец не решился прочитать последнюю строку - о жестокости мельника. 
    
"И вот, - пишет он в своем дневнике, - вместо "мельницы" я бормочу нечто благополучное - что-то вроде: 
    
Мельник туфельку нашел, 
    
Положил ее на стол". 
    
Эта жажда радостного исхода всех человеческих дел и поступков проявляется у ребенка с особенной силон именно во время слушания сказок. 
    
Если ребенку читают ту сказку, где выступает добрый, неустрашимый, благородный герой, который сражается со злыми врагами, ребенок непременно отождествляет с этим героем себя. 
    
Всей душой сопереживая с ним каждую ситуацию сказки, он чувствует себя борцом за правду и страстно жаждет, чтобы борьба, которую ведет благородный герой, завершилась победой над коварством и злобой. Здесь великое гуманизирующее значение сказки: всякую, даже временную неудачу героя ребенок всегда переживает как свою, и таким образом сказка приучает его принимать к сердцу чужие печали и радости. 
   
   
    
     
VI. ДЕТИ О СМЕРТИ 
    
    
Восьмилетний октябренок сказал: 
    
- Аня, я десять раз смотрел "Чапаева", и все он утопает. Может быть, пойти с папой? 
    
Ему хочется думать, что гибель Чапаева - киноошибка и что эту грустную киноошибку он может исправить, добившись, чтобы Чапаев остался в живых. В понимании ребенка счастье - это норма бытия, и оттого трагический конец фильма о любимом герое показался ему противоестественным. 
    
Тем персонажам, которые милы ребенку, все на свете должно удаваться, и никоим образом нельзя допускать, чтобы они умирали, так как, повторяю, с ними он чаще всего отождествляет себя. 
    
Замечательны в этом отношении поправки, которые в разное время внесли два трехлетних мальчугуна в рассказанную им "Красную Шапочку". 
    
Один из них, Андрейка, тотчас же нарисовал иллюстрацию к сказке в виде какой-то бесформенной глыбы и объяснил окружающим: 
    
- Это камень, за ним спряталась бабушка. Волк не нашел ее и не съел. 
    
Второй мальчуган, Никита (по-домашнему - Китя), обеспечил себе такую же уверенность в полном благополучии мира, выбросив из сказки все то, что казалось ему грустным и пугающим. Правда, сказка вышла чересчур уж короткая, но зато вполне утешительная. Китя рассказал ее так: 
    
- Жила-была девочка-шапочка и пошла и открыла дверь. Все. Я больше не знаю! 
    
- А волк? 
    
- А волка не надо. Я его боюсь. 
    
"Волка не надо!" Спрашивается: может ли такой оптимист, не приемлющий ни малейших упоминаний о страхах и горестях жизни, ввести в свое сознание трагическую мысль о смерти - чьей бы то ни было, но говоря уже о собственной? 
    
Если вы вздумаете рассказать ребенку всю правду о смерти, он, из вечного детского стремления к счастью, немедленно примет все меры, чтобы заменить эту правду соответственным мифом. 
    
Вася Катанян, четырех лет, недоверчиво спросил свою мать: 
    
- Мама, все люди умирают? 
    
- Да. 
    
- А мы? 
    
- Мы тоже умрем. 
    
- Это неправда. Скажи, что ты шутишь. 
    
Он плакал так энергично и жалостно, что мать, испугавшись, стала уверять его, что она пошутила. 
    
Он успокоился сразу: 
    
- Конечно, пошутила. Я же знал. Сначала мы будем старенькие, а потом опять станем молоденькими. 
    
Таким образом, он почти насильно вернул себе необходимый ему оптимизм. 
    
А.Шаров в своей интересной статье "Языки окружающего мира" приводит следующий рассказ педагога о трехлетнем Коле: 
    
- Когда мы первый раз выезжали на дачу и воспитательница повела малышовую группу на прогулку, Коля шел позади. Потом вдруг остановился и склонился к траве. Воспитательница подошла и поторопила: "Идем, идем!" Он показал на мертвую синичку и спросил. 
    
- Почему она не летит? 
    
- Птица дохлая, - сказала воспитательница и прикрикнула: - Да иди же ты! 
    
Всю прогулку мальчик был молчалив, задумчив. Утром проснулся раньше всех. Босиком побежал к опушке леса. Синички там не оказалось. Он бегом вернулся и, дождавшись воспитательницы, задыхающимся, немыслимо счастливым голосом воскликнул: 
    
- Тетя Маша! Все-таки она улетела!.. 
    
Мальчик так и не принял смерти. Так и утвердил вечность жизни[66]. 
    
Вспоминается Егорушка из чеховской "Степи": 
    
"Вообразил он мертвыми мамашу, о.Христофора, графиню Драницкую, Соломона. Но, как он ни старался вообразить себя самого в темной могиле, вдали от дома, брошенным, беспомощным и мертвым, это не удавалось ему: лично для себя он не допускал возможности умереть и чувствовал, что никогда не умрет..." (гл. VI). 
    
Оптимизм нужен ребенку, как воздух. Казалось бы, мысли о смерти должны нанести этому оптимизму сильнейший удар. Но, как мы только что видели, ребенок чудесно забронирован от подобных скорбей. В его душевном арсенале есть достаточно средств для защиты необходимого ему оптимизма. Едва только, на исходе четвертого года, ребенок убеждается в неотвратимости смерти для всего существующего, он торопится тотчас же уверить себя, что сам он вовеки пребудет бессмертен.