1 2 3 4 5 
– Эй,  ворон, спускайся пониже! Мне с тобой поговорить надо.    

Ворон  слетел на нижнюю ветку и уставился на Нильса. И Нильс во все глаза смотрел на ворона.  Это был Фумле-Друмле, атаман шайки с Разбойничьей горы.    

С кем с  кем, а с Фумле-Друмле Нильсу меньше всего хотелось повстречаться. Он еще хорошо  помнил его твердый клюв и острые когти.    

– Здор-рово,  пр-риятель! – закаркал ворон. – Вот ты где бродишь! А вчера гуси весь  вечер-р-р кр-ружили над лесом. Вер-рно, тебя искали.    

Нильс  обрадовался.    

– А  сейчас они где? – спросил он.    

– Что  я им, стор-р-рож? – сказал Фумле-Друмле. – Др-р-рыхнут где-нибудь на  болоте. А мне на болоте нечего делать. У меня от сырости кости болят.    

– Ладно,  хватит болтать! – прикрикнул на ворона медведь. – Помоги Нильсу  отыскать стаю. Не то – не будь я медведем – и тебе, и всему твоему вороньему  роду плохо придется.    

Фумле-Друмле  слетел на землю.    

– Можешь  меня не пугать, – сказал он медведю. – Мы с Нильсом старые друзья-приятели.  Ну, как, отправились в путь?    

– А  ты не потащишь меня к своей шайке? – с опаской спросил Нильс.    

– Да  я с ней давно рассорился, – ответил ворон. – С того самого дня, как  ты гостил на Разбойничьей горе. Они ведь тогда все монетки растащили, мне ни  одной не оставили.    

– Хочешь,  я тебе дам? – спросил Нильс. – Ту самую, что ты подарил.    

– Дай,  дай, дай! – закричал ворон и закружился над Нильсом.    

Нильс  вытащил из кармана свою серебряную монетку.    

Эту  монетку он хотел отдать Деревянному, но Бронзовый ему помешал.    

Эта  монетка могла бы спасти подводный город, если бы Нильс ее не уронил.    

Так  пусть она теперь порадует хоть Фумле-Друмле!    

А  Фумле-Друмле и верно обрадовался.    

Он  выхватил монетку из рук Нильса и, шумно хлопая крыльями, исчез в густых ветках  дерева.    

«Удрал», –  подумал Нильс.    

Но  Фумле-Друмле уже стоял перед ним. Монетки в клюве не было. Спрятал, должно  быть, в дупле.    

– В  дор-р-огу! В дор-р-р-огу! – закаркал Фумле-Друмле. Нильс попрощался с медведями  и подошел к ворону.    

– Только  не вздумай нести меня в клюве! Я привык верхом.    

– Вер-р-рхом  так вер-р-рхом, – каркнул ворон. Нильс уселся на шею Фумле-Друмле, и они  полетели.    

     3    

     

Дикие  гуси в самом деле кружили весь вечер над лесом. Они высматривали и звали своего  маленького друга, но Нильс не откликался. Только когда совсем стемнело, Акка Кебнекайсе  со всей стаей опустилась на землю.    

Заночевать  гуси решили на краю болота за лесом.    

Сколько  возни всегда бывало, пока гуси улягутся. И поесть надо, и поговорить хочется.    

А  сегодня даже самые лучшие водоросли застревали в горле. И не до разговоров  было. У всех одно на уме – где-то наш Нильс? Какая беда с ним стряслась?    

Акка  Кебнекайсе и Мартин заснули позже всех. Старая гусыня подсела к Мартину и,  тихонько похлопав его крылом по крылу, сказала:    

– Он  многому научился за это время. Ничего дурною с ним не должно случиться. Спи, завтра  опять полетим на поиски.    

Но  искать Нильса не пришлось.    

Как  только солнце разбудило гусей и они открыли глаза, поднялся такой радостный  гогот, что все лягушки в болоте переполошились.    

Да и как  было гусям не радоваться! Нильс – целый и невредимый – лежал на своем месте,  рядом с Мартином, и спал как ни в чем не бывало.    

 Глава XII. В ПЛЕНУ    

     

     1    

     

Путь  близился к концу. В последний раз ночевали гуси как бездомные бродяги. Завтра  они уже не будут спать где придется, они построят себе крепкие теплые гнезда и  заживут по-семейному.    

Первой в  стае всегда просыпалась Акка Кебнекайсе. Но в этот день первым проснулся Мартин.    

Он  постучал клювом по своему крылу, под которым, свернувшись калачиком, спал  Нильс, и крикнул:    

– Эй  ты, лежебока! Вставай!    

Нильс  вынырнул из-под крыла Мартина и вместе с ним обошел всех гусей.    

Мартин  легонько подталкивал по очереди каждого гуся, а Нильс кричал:    

– Просыпайся!  Просыпайся! Пора лететь. В Лапландии выспишься.    

Очень уж  и Мартину и Нильсу не терпелось поскорее увидеть эту самую Лапландию.    

Через  полчаса вся стая двинулась в путь.    

То и  дело гусей догоняли другие птичьи стаи. Все окликали гусей, приветствовали,  приглашали к себе на новоселье.    

– Как  здоровье почтенной Акки Кебнекайсе? – кричали утки.    

– Где  вы остановитесь? Мы остановимся у Зеленого мыса! – кричали кулики.    

– Покажите  нам мальчика, который спас медвежье семейство! – щебетали чижи.    

– Он  летит на белом гусе! – ответила Акка Кебнекайсе. И Мартин на лету гордо  выгибал шею, – ведь на него и на Нильса сейчас все смотрели.    

– Маленький  Нильс! Где ты? Где ты? – тараторили ласточки. – Белка Сирле просила  передать тебе привет!    

– Я  здесь! Вот я! – кричал в ответ Нильс и махал рукой ласточкам.    

Ему было  очень приятно, что все о нем спрашивают. Он развеселился и даже запел песню:    

– Гусиная  страна,    

Ты  издали видна!    

Привет  тебе, Лапландия,    

Гусиная  страна!    

Несет  меня в Лапландию    

Домашний  белый гусь,    

И скоро  я в Лапландии    

На землю  опущусь!    

Лаплан-Лаплан-Лапландия,    

Ты  издали видна!    

Да здравствует  Лапландия,    

Гусиная  страна!    

Он пел  во все горло, раскачиваясь из стороны в сторону, и болтал ногами. И вдруг один  башмачок соскочил у него с ноги.    

– Мартин,  Мартин, стой! – закричал Нильс. – У меня башмачок слетел!    

– Вот  уж это совсем не дело! – заворчал Мартин. – Теперь пока спустимся да  пока разыщем твой башмачок, сколько времени даром пройдет! Ну да что с тобой  поделаешь!.. Акка Кебнекайсе! Акка Кебнекайсе! – крикнул он.    

– Что  случилось? – спросила гусыня.    

– Мы  потеряли башмачок, – сказал Мартин.    

– Башмачок  нужно найти, – сказал Акка Кебнекайсе. – Только мы полетим вперед, а  уж вы нас догоняйте. Запомните хорошенько: лететь надо прямо на север, никуда  не сворачивая. Мы всегда останавливаемся у подножия Серых скал, возле Круглого  озера.    

– Да  мы вас живо догоним! Но все-таки вы не очень торопитесь, – сказал Мартин.    

Потом он  обернулся к Нильсу и скомандовал:    

– Ну,  теперь держись крепче! И они полетели вниз.    

     2    

     

Башмачок  они нашли сразу. Он лежал на лесной тропинке, в пяти шагах от того места, где  Мартин спустился, и как будто ждал своего хозяина. Но не успел Нильс спрыгнуть  с Мартина, как в лесу послышались человеческие голоса и на тропинку выбежали  мальчик и девочка.    

– Гляди-ка,  Матс! Что это такое? – закричала девочка. Она нагнулась и подняла башмачок  Нильса.    

– Вот  так штука! Самый настоящий башмачок, совсем как у нас с тобой. Только нам он даже  на нос не налезет.    

Матс  повертел башмачок в руках и вдруг громко рассмеялся.    

– Послушай-ка,  Ооса! А что, если этот башмачок нашему котенку примерить? Может, ему подойдет?  Ооса захлопала в ладоши.    

– Ну,  конечно, подойдет! А потом мы еще три таких сделаем. И будет у нас кот в сапогах.    

Ооса  побежала по тропинке. За Оосой побежал Матс, а за Матсом Мартин с Нильсом.    

Тропинка  вела прямо к домику лесничего. На крыльце, свернувшись клубком, дремал котенок.    

Ооса  уселась на корточки и посадила котенка к себе на колени, а мальчик стал засовывать  его лапу в башмачок. Но котенок не хотел обуваться: он царапался, пищал и так  отчаянно отмахивался всеми четырьмя лапами и даже хвостом, что в конце концов  выбил башмачок из рук Матса.    

Тут как  раз подоспел Мартин. Он подцепил башмачок клювом и пустился наутек.    

Но было  уже поздно.    

В два  прыжка Матс подскочил к Мартину и схватил его за крыло.    

– Мама,  мама, – закричал он, – наша Марта вернулась!    

– Да  я не Марта! Пустите меня, я Мартин! – кричал несчастный пленник, отбиваясь  и крыльями и клювом. Все напрасно – никто его не понимал.    

– Нет,  шалишь, теперь тебе не уйти, – приговаривал Матс и, точно клещами, сжимал  его крыло. – Хватит, нагулялась. Мама! Да мама, иди же скорее! –  снова закричал он.    

На его  крик из дому вышла краснощекая женщина.    

Увидев  Мартина, она очень обрадовалась.    

– Я  так и знала, что Марта вернется, – говорила она, подбегая к гусю. –  Что ей одной в лесу делать?.. Ой, да ведь это не Марта – это чей-то чужой  гусак! – вскрикнула женщина. – Откуда он взялся? Тут и деревни  поблизости нет. Ну, да все равно, раз Марта убежала, пусть хоть этот у нас  останется.    

Она  хотела было взять Мартина и отнести в птичник, но не тут-то было! Мартин рвался  у нее из рук, бил ее крыльями, клевал и щипал до крови.    

– Вот  дикарь! – сказала хозяйка. – Нет, такого в птичник пускать нельзя. Он  у меня всех кур покалечит. Что же с ним делать? Зарезать, что ли?    

Она  быстро скинула передник и набросила на Мартина. Как ни бился Мартин, как ни  рвался, ничего не помогало – он только еще больше запутывался в переднике.    

Так его,  спеленатого, и понесла хозяйка в дом.    

     3    

     

Нильс в  это время стоял, притаившись за деревом. Он все видел, все слышал и от горя и досады  готов был заплакать.    

Никогда  еще он не жалел так горько, что гном заколдовал его. Будь он настоящим человеком,  пусть бы попробовал кто-нибудь тронуть Мартина!    

А  теперь, прямо у него на глазах, Мартина, его лучшего друга, потащили в кухню,  чтобы зарезать и зажарить на обед. Неужели же Нильс так и будет стоять сложа  руки и смотреть?    

Нет, он  спасет Мартина! Спасет во что бы то ни стало!    

Нильс  решительно двинулся к дому.    

По  дороге он все-таки поднял и надел свой башмачок, валявшийся в траве.    

Самое  трудное было попасть в дом. Крыльцо было высокое, целых семь ступенек!    

Точно  акробат, подтягивался Нильс на руках со ступеньки на ступеньку, пока не добрался  до верха.    

Дверь,  на его счастье, была открыта, и Нильс незаметно проскользнул на кухню.    

У окна  на большом столе лежал Мартин. Лапы и крылья у него были связаны так крепко,  что он не мог шевельнуться.    

Возле  очага возилась женщина. Засучив рукава, она терла мочалкой большой чугунок.  Точно такой чугунок был и у матери Нильса – она всегда жарила в нем кур и  гусей.    

Вымыв чугунок,  женщина поставила его сушиться, а сама принялась разводить огонь в очаге.    

– Опять  хворосту не хватит! – проворчала она и, подойдя к окошку, громко крикнула:    

– Матс!  Ооса! Никто не отозвался.    

– Вот  бездельники! Целый день бегают без толку, не могут даже хворосту набрать! –  И, хлопнув дверью, она вышла во двор.    

А Нильсу  только того и надо было.    

– Мартин,  ты жив? – спросил он, подбегая к столу.    

– Пока  что жив, – уныло ответил Мартин.    

– Ну,  потерпи еще минуточку, сейчас я тебя освобожу. Нильс обхватил руками и ногами  ножку стола и быстро полез вверх.    

– Скорее,  Нильс, а то она сейчас вернется, – торопил его Мартин.    

Но  Нильса не надо было торопить. Вскочив на стол, он выхватил из кармана свой ножичек  и, как пилой, стал перепиливать веревки.    

Ножичек  так и мелькал у него в руке. Взад-вперед! Взад-вперед! Взад-вперед!    

Вот уже  крылья на свободе. Мартин осторожно пошевелил ими.    

– Кажется,  целы, не поломаны, – сказал он. А Нильс уже пилил веревки на лапах. Веревки  были новые, жесткие, а ножичек совсем затупился.    

– Скорей,  скорей, она идет! – крикнул вдруг Мартин.    

– Ой,  не успеть! – прошептал Нильс.    

Ножичек  его стал горячим, пальцы онемели и распухли, но он все пилил и пилил. Вот веревка  уже расползается под ножом… Еще минута – и Мартин спасен.    

Но тут  скрипнула дверь, и в комнату вошла хозяйка с огромной охапкой хворосту.    

– Натягивай  веревку! – успел крикнуть Нильс. Мартин изо всех сил дернул лапами, и  веревка лопнула.    

– Ах  разбойник! Да как же это он ухитрился? – воскликнула хозяйка.    

Она  швырнула хворост на пол и подскочила к столу. Но Мартин вывернулся прямо у нее  из-под рук.    

И  началась погоня.    

Мартин –  к двери, а хозяйка его ухватом от двери. Мартин – на шкаф, а хозяйка его со  шкафа метлой. Мартин – на посудную полку, а хозяйка как прихлопнет его решетом –  одни только лапы на свободе остались.    

– Фу,  совсем загонял! – сказала хозяйка и рукавом отерла пот со лба.    

Потом  она сгребла Мартина за лапы и, опрокинув вниз головой, опять потащила к столу.    

Одной  рукой она крепко придавила гуся, а другой скручивала ему лапы веревкой.    

И вдруг  что-то острое вонзилось ей в палец. Хозяйка вскрикнула и отдернула руку.    

– Ой,  что это? – прошептала она. Из-за большой деревянной солонки на столе выглядывал  крошечный человечек и грозил ей ножичком, – Ой, что это? – опять  прошептала она.    

Пока  хозяйка охала и ахала, Мартин не терял времени даром. Он вскочил, отряхнулся и,  схватив Нильса за шиворот, вылетел в окно.    

– Ну  и дела! – сказала хозяйка, когда они скрылись за верхушками деревьев.    

Она  тяжело вздохнула и стала подбирать хворост, разбросанный по полу.    

 Глава XIII. ГУСИНАЯ  СТРАНА    

     

     1    

     

Мартин с  Нильсом летели прямо на север, как им велела Акка Кебнекайсе. Хотя они и  одержали победу в сражении с хозяйкой, но победа эта досталась им нелегко.  Все-таки хозяйка здорово потрепала Мартина. Крылья у него были помяты, на одну  лапу он хромал, бок, по которому проехалась метла, сильно болел.    

Мартин  летел медленно, неровно, совсем как в первый день их путешествия    

– то  будто нырнет, то взметнется вверх, то завалится на правый бок, то на левый.  Нильс едва держался у него на спине. Его так и бросало из стороны в сторону,  словно они опять попали в бурю.    

– Знаешь  что, Мартин, – сказал Нильс, – надо бы тебе передохнуть. Спускайся  вниз! Вон, кстати, и полянка хорошая. Пощиплешь свежей травки, наберешься сил,  а там и снова в путь.    

Долго  уговаривать Мартина не пришлось. Ему и самому приглянулась эта полянка. Да и  торопиться теперь было нечего – стаю им все равно не догнать, а доберутся они  до Лапландии на час раньше или на час позже – это уж не важно.    

И они  опустились на полянку.    

Каждый  занялся своим делом: Мартин щипал свежую молодую травку, а Нильс разыскивал  старые орехи.    

Он  медленно брел по опушке леса от дерева к дереву, обшаривая каждый клочок земли,  как вдруг услышал какой-то шорох и потрескивание.    

Рядом в  кустарнике кто-то прятался.    

Нильс  остановился.    

Шорох  затих.    

Нильс  стоял не дыша и не двигаясь.    

И вот  наконец один куст зашевелился. Среди веток мелькнули белые перья. Кто-то громко  загоготал.    

– Мартин!  Что ты тут делаешь? Зачем ты сюда залез? – удивился Нильс.    

Но в  ответ ему раздалось только шипенье, и из куста чуть-чуть высунулась чья-то чужая  гусиная голова.    

– Да  это вовсе не Мартин! – воскликнул Нильс. – Кто же это может быть? Уж  не та ли гусыня, из-за которой чуть не зарезали Мартина?    

– Ах,  вот как, они хотели меня зарезать?.. Хорошо, что я убежала, – проговорил  гусиный голос, и белая голова снова высунулась из куста.    

– Значит,  вы Марта? – спросил Нильс. – Очень рад познакомиться. – Нильс  поклонился гусыне. – Мы только что от ваших хозяев. Едва ноги унесли.    

– А  сам-то ты кто? – недоверчиво спросила гусыня. – И на человека не  похож, и на гуся не похож. Постой-ка, постой! Уж не тот ли ты Нильс, о котором  тут в лесу такие чудеса рассказывают!    

– Так  и вы слышали обо мне? – обрадовался Нильс. – Выходит, мы с вами  знакомы. А Мартина вы еще не видели? Он здесь, на полянке. Пойдемте к нему. Он,  наверное, очень вам обрадуется. Знаете, он тоже домашний гусь и тоже убежал из  дому. Только моя мама ни за что бы его не зарезала…    

Мартин и  вправду очень обрадовался. Он даже забыл о своих ранах и, увидев гусыню, сразу  стал прихорашиваться: пригладил клювом перышки, расправил крылья, выпятил  грудь.    

– Очень,  очень рад вас видеть, – сказал Мартин кланяясь. – Вы прекрасно  сделали, что убежали от ваших хозяев. Это очень грубые люди. Но все-таки вам,  наверное, страшно жить в лесу одной? В лесу так много врагов, вас всякий может  обидеть.    

– Ах,  я и сама не знаю, что мне делать, – жалобно заговорила гусыня. – У  меня нет ни минутки покоя. Нынешней ночью куница чуть не оборвала мне крыло. А  вчера муравьи до крови искусали. Но все равно я ни за что не вернусь домой! Ни  за что! Хозяйский сынок только и делает, что дразнит меня. А хозяйская дочка  никогда вовремя не накормит и не напоит. – И гусыня горько заплакала.    

Нильсу  стало не по себе: он вспомнил, что и Мартину когда-то приходилось от него несладко.    

Может, и  Мартин вспомнил об этом, но из деликатности не подал виду. А Марте он сказал:    

– Не  надо плакать! Мы с Нильсом сейчас что-нибудь придумаем.    

– Я  уже придумал! – крикнул Нильс. – Она полетит с нами.    

– Ну  да, конечно же, она полетит с нами, – обрадовался Мартин. Ему очень понравилось  предложение Нильса. – Правда, Марта, вы полетите с нами?    

– Ах,  это было бы очень хорошо, – сказала Марта, – но я ведь почти не умею  летать. Нас, домашних гусей, никто этому не учит.    

– Ничего,  вы сами научитесь, – сказал Мартин. – Поверьте мне, это не так уж  трудно. Надо только твердо помнить, что летать высоко легче, чем летать низко,  а летать быстро легче, чем летать медленно. Вот и вся наука. Я-то теперь хорошо  это знаю! Ну, а если по правилам не выйдет, можно и без правил – потихонечку,  полегонечку, над самым леском. Чуть что, сразу опустимся па землю и отдохнем.    

– Что  ж, если вы так любезны, я с удовольствием разделю вашу компанию,    

– сказала  гусыня. – Должна вам признаться, что, пока я жила тут одна, я немного  научилась летать. Вот посмотрите.    

И Марта  побежала по лужайке, взмахивая на ходу крыльями. Потом вдруг подпрыгнула и  полетела.    

– Прекрасно!  Прекрасно! Вы отлично летаете! – воскликнул Мартин. – Нильс, садись  скорее!    

Нильс  вскочил ему на спину, и они тронулись в путь.    

Марта  оказалась очень способной ученицей. Она все время летела вровень с Мартином, ничуточки  от него не отставая.    

Зато  Мартин никогда еще не летал так медленно. Он еле шевелил крыльями и то и дело  устраивал привал.    

Нильс  даже испугался. Он наклонился к самому уху гуся и зашептал:    

– Что  с тобой, Мартин? Уж не заболел ли ты?    

– Тише,  тише, – тоже шепотом ответил Нильсу Мартин и покосился на Марту. –  Как ты не понимаешь! Ведь она в первый раз летит. Забыл, каково мне приходилось  поначалу-то!    

Так они  и летели в пол-лета. Хорошо еще, что никто их не видел. Все птичьи стаи давно  пролетели мимо.    

     2    

     

Каждый  раз, когда Нильс смотрел вниз, ему казалось, что вся земля путешествует вместе  с ним.    

Медленно  тянулись поля и луга.    

Бежали  реки – то спокойно разливаясь по долинам, то шумно перепрыгивая через каменистые  пороги.    

Деревья,  упираясь корнями в землю, взбирались по горам до самых вершин, а потом сбегали  по склонам – где врассыпную, где густой толпой.    

А солнце  оглядывало всю землю и всех подбадривало:    

– Вперед!  Вперед! Веселее!    

Но чем  дальше Нильс летел на север, тем меньше становилось у него спутников. Первыми  попрощались с Нильсом вишневые и яблоневые деревца. Они кивали ему вслед,  наклоняя головы в пышных белоснежных шапках, как будто хотели сказать: «Дальше  нам нельзя! Ты думаешь, это снег на наших ветках? Нет, это цветы. Мы боимся,  что их прихватит утренним морозом и они облетят раньше времени. Тогда не будет  осенью ни вишен, ни яблок. Нет, нет, дальше нам нельзя!»    

Потом  отстали пашни. С ними остановились на месте и села. Ведь в селах живут крестьяне.  Куда же им уйти от полей, на которых они взращивают хлеб!    

Зеленые  луга, где паслись коровы и лошади, нехотя свернули в сторону, уступая дорогу  топким мшистым болотам.    

А куда  подевались леса? Еще недавно Нильс летел над такими густыми чащами, что за верхушками  деревьев и земли не было видно.    

Но  сейчас деревья будто рассорились. Растут вразброд, каждое само по себе. Буков  давно и в помине нет.    

Вот и  дуб остановился, точно задумался, – идти ли дальше.    

– Шагай,  шагай! – крикнул ему сверху Нильс. – Чего ты боишься?    

Дуб  качнулся вперед, опять задумался, да так и застыл на месте.    

– Ну  и стой себе, если ты такой упрямый! – рассердился Нильс. – Вон  березки и сосны храбрее тебя!    

Но  березы и сосны тоже испугались севера. Они скрючились и пригнулись к самой  земле, будто хотели спрятаться от холода.    

А солнце  катилось по небу и не уставало светить.    

– Не  понимаю, – сказал Мартин, – летим, летим, а вечер все никак не наступит.  До чего же спать хочется!    

– И  мне спать хочется! – сказала Марта. – Глаза слипаются.    

– Да  и я бы не прочь вздремнуть, – сказал Нильс. – Смотри-смотри, Мартин,  вон аисты на болоте спят. Тут, в Лапландии, все по-другому. Может, здесь вместо  луны всю ночь солнце светит? Давай и мы привал устроим.    

Так они  и сделали.    

     3    

     

На  следующий день Нильс, Мартин и Марта увидели Серые скалы, возвышавшиеся над  Круглым озером.    

– Ура! –  закричал Нильс. – Прилетели! Бросай якорь, Мартин!    

Они  опустились на берег, поросший густым камышом.    

– Ну  что, Мартин? Рад? – говорил Нильс. – Нравится тебе? Смотри, тут и  трава не простая, а лапландская, и камыш, наверное, лапландский, и вода в озере  лапландская!    

– Да,  да, все прямо замечательно, – говорил Мартин, а сам даже не глядел ни на  что.    

По  правде сказать, его сейчас совсем не интересовало, лапландская тут трава или какая-нибудь  другая.    

Мартин  был чем-то озабочен.    

– Послушай,  Нильс, – тихонько сказал он, – как же нам быть с Мартой? Акка Кебнекайсе,  конечно, хорошая птица, но очень уж строгая. Ведь она может Марту и не принять  в стаю.    

– Принять-то  примет… – сказал Нильс. – Только знаешь что, давай сделаем так: Марту пока  здесь оставим и явимся одни. Выберем подходящую минуту и во всем признаемся Акке.  А уж потом за Мартой слетаем.    

Они  спрятали Марту в камышах, натаскали ей про запас водорослей, а сами пошли искать  свою стаю.    

Медленно  пробирались они по берегу, заглядывая за каждый кустик молодого ивняка, за  каждую кочку.    

Всюду  кипела работа – переселенцы устраивались на новых квартирах. Кто тащил в клюве  веточку, кто охапку травы, кто клочок мха. У некоторых гнезда были уже готовы,  и соседи с завистью поглядывали на счастливых хозяев, которые отдыхали в новых  домах.    

Но все  это были чужие гуси. Никого из своих Нильс и Мартин не находили.    

– Не  знаете ли вы, где остановилась Акка Кебнекайсе? – спрашивали они каждого  встречного.    

– Как  не знать! Она к самым скалам полетела. Устроилась под старым орлиным гнездом, –  отвечали им.    

Наконец  они увидели высокую скалу и над ней гнездо – точно огромная корзина, оно прилепилось  к каменному склону.    

– Ну,  кажется, пришли, – сказал Нильс.    

И верно,  навстречу им уже бежали и летели друзья. Гуси обступили Мартина и Нильса тесным  кольцом и радостно гоготали:    

– Наконец-то!  Прилетели!    

– Где  это вы пропадали?    

– Вы  что, летать разучились? – кричали им со всех сторон.    

– Акка!  Акка Кебнекайсе! Встречай гостей! Акка не торопясь подошла к ним.    

– Нашли  башмачок? – спросила она.    

– Башмачок-то  нашли, – весело сказал Нильс и притопнул каблучком. – Пока искали,  чуть головы не потеряли. Зато вместе с башмачком мы нашли Мартину невесту.    

– Вот  это хорошо, – кивнула Акка. – Я и сама уж подумала, что надо его  женить, а то ему одному скучно будет. Он ведь гусь молодой. Ну, где же ваша  невеста?    

– А  она тут, недалеко. Я мигом слетаю за ней, – обрадовался Мартин и полетел  за Мартой.    

     4    

     

Через  несколько дней у подножия Серых скал вырос целый гусиный город.    

Мартин с  Мартой тоже обзавелись собственным домом. Первый раз в жизни пришлось им жить  своим хозяйством. Сперва это было не очень-то легко. Ведь что там ни говори, а  домашние гуси избалованный народ. Привыкли жить, ни о чем не думая, – дом  для них всегда готов, обед каждый день в корыте подают. Только и дела – ешь да  гуляй! А тут и жилье надо самим строить и о пропитании самим заботиться.    

Но  все-таки домашние гуси – это гуси, и Мартин с Мартой отлично зажили в новом  доме.    

Нильсу  тоже поначалу пришлось трудно. Гуси, конечно, позаботились о нем    

– всей  стаей смастерили для него теплое, красивое гнездо. Но Нильс не захотел в нем  жить – как-никак он человек, а не птица, и ему нужна крыша над головой.    

Нильс  решил построить себе настоящий дом.    

Прежде  всего на ровном месте он начертил четырехугольник – вот начало дома и заложено.  После этого Нильс стал вбивать по углам длинные колышки. Он садился на клюв  Мартина, и Мартин, вытянув шею, поднимал его как можно выше. Нильс устанавливал  колышек в самый угол и камнем вколачивал в землю.    

Теперь  оставалось выстроить стены. Мартину и тут нашлась работа. Он подносил в клюве  палочки-бревнышки, укладывал их друг на друга, а Нильс связывал их травой.  Потом ножичком вырезал в стене дверь и окошко и взялся за самое главное – за  крышу.    

Крышу он  сплел из тоненьких гибких веточек, как в деревне плетут корзины. Она и получилась,  как корзина: вся просвечивала.    

– Ничего,  светлее будет, – утешал себя Нильс.    

Когда  дом был готов, Нильс пригласил к себе в гости Акку Кебнекайсе. Внутрь она,  конечно, войти не могла – через дверь пролезала только ее голова. Но зато она  хорошенько осмотрела все снаружи.    

– Дом-то  хорош, – сказала Акка, – а вот крыша ненадежная: и от солнца под  такой крышей не спрячешься, и от дождя не укроешься. Ну, да этому горю помочь  можно. Сейчас мастеров тебе пришлю.    

И она  куда-то полетела.    

Вернулась  она с целой стаей ласточек. Ласточки закружились, захлопотали над домом: они  улетали, прилетали и без устали стучали клювами по крыше и стенам. Не прошло и  часа, как дом был со всех сторон облеплен толстым слоем глины.    

– Лучше  всяких штукатуров работают! – весело закричал Нильс. – Молодцы,  ласточки!    

Так  понемногу все и устроились.    

А скоро  появились новые заботы: в каждом доме запищали птенцы.    

Только в  гнезде у Акки Кебнекайсе было по-прежнему тихо. Но хотя сама она и не вывела ни  одного птенца, хлопот у нее было хоть отбавляй. С утра до вечера она летала от  гнезда к гнезду и показывала неопытным родителям, как надо кормить птенцов, как  учить их ходить, плавать и нырять.    

У  Мартина и Марты было пятеро длинноногих гусят. Родители долго думали, как бы  назвать своих первенцев, да все не могли выбрать подходящих имен. Все имена  казались недостойными их красавцев.    

То имя  было слишком короткое, то слишком длинное, то слишком простое, то слишком  мудреное, то нравилось Мартину, но не нравилось Марте, то нравилось Марте, но  не нравилось Мартину.    

Так,  наверное, они и проспорили бы все лето, если б в дело не вмешался Нильс. Он  сразу придумал имена всем пяти гусятам.    

Имена  были не длинные, не короткие и очень красивые. Вот какие: Юкси, Какси, Кольме,  Нелье, Вийси. По-русски это значит: Первый, Второй, Третий, Четвертый, Пятый. И  хотя все гусята увидели свет в один час, Юкси то и дело напоминал своим  братьям, что он первый вылупился из яйца, и требовал, чтобы все его слушались.    

Но  братья и сестры не хотели его слушаться, и в гнезде Мартина не прекращались споры  и раздоры.    

«Весь в  отца, – думал Нильс, глядя на Юкси. – Тот тоже вечно скандалил на  птичьем дворе, никому проходу не давал. А зато теперь какой хороший гусь…»    

Раз  десять в день Мартин и Марта призывали Нильса на семейный суд, и он разбирал  все споры, наказывал виновных, утешал обиженных.    

Нильс  был строгим судьей, и все-таки гусята очень его любили. Да и немудрено: он  гулял с ними, учил их прыгать через палочку, водил с ними хороводы. Как же было  его не любить!    

 Глава XIV. ПРИЕМЫШ    

     

     1    

     

Был  теплый ясный день. К полудню солнце стало припекать, а в Лапландии даже летом  это бывает нечасто.    

В тот  день Мартин и Марта решили дать своим гусятам первый урок плавания.    

На озере  они боялись учить их – как бы не случилось какой беды! Да и сами гусята, даже  храбрый Юкси, ни за что не хотели лезть в холодную озерную воду.    

К  счастью, накануне прошел сильный дождь, и лужи еще не высохли. А в лужах вода и  теплая и неглубокая. И вот на семейном совете было решено поучить гусят плавать  сначала в луже. Их выстроили парами, а Юкси, как самый старший, шел впереди.    

Около  большой лужи все остановились. Марта вошла в воду, а Мартин с берега подталкивал  к ней гусят.    

– Смелей!  Смелей! – покрикивал он на птенцов. – Смотрите на свою мать и подражайте  ей во всем.    

Но  гусята топтались у самого края лужи, а дальше не шли.    

– Вы  опозорите всю нашу семью! – кричала па них Марта. – Сейчас же идите в  воду!    

И она в  сердцах ударила крыльями по луже.    

Гусята  по-прежнему топтались на месте.    

Тогда  Мартин подхватил Юкси клювом и поставил его прямо посреди лужи. Юкси сразу по  самую макушку ушел в воду. Он запищал, забарахтался, отчаянно забил крылышками,  заработал лапками и.., поплыл.    

Через  минуту он уже отлично держался на воде и с гордым видом посматривал на своих нерешительных  братьев и сестер.    

Это было  так обидно, что братья и сестры сразу же полезли в воду и заработали лапками  ничуть не хуже Юкси. Сначала они старались держаться поближе к берегу, а потом  осмелели и тоже поплыли на самую середину лужи.    

Вслед за  гусями и Нильс решил было выкупаться. Но в это время какая-то широкая тень  накрыла лужу. Нильс поднял голову. Прямо над ними, распластав огромные крылья,  парил орел.    

– Скорей  на берег! Спасайте птенцов! – закричал Нильс Мартину и Марте, а сам помчался  искать Акку.    

– Прячьтесь! –  кричал он по дороге. – Спасайтесь! Берегитесь!    

Встревоженные  гуси выглядывали из гнезд, но, увидев в небе орла, только отмахивались от  Нильса.    

– Да  что вы, ослепли все, что ли? – надрывался Нильс. – Где Акка  Кебнекайсе?    

– Я  тут. Что ты кричишь, Нильс? – услышал он спокойный голос Акки, и голова ее  высунулась из камыша. – Чего ты пугаешь гусей?    

– Да  разве вы не видите? Орел!    

– Ну,  конечно, вижу. Вот он уже спускается.    

Нильс,  вытаращив глаза, смотрел на Акку. Он ничего не понимал.    

Орел  приближается к стае, и все преспокойно сидят, будто это не орел, а ласточка какая-нибудь!    

Чуть не  сбив Нильса с ног широкими сильными крыльями, орел сел у самого гнезда Акки  Кебнекайсе.    

– Привет  друзьям! – весело сказал он и щелкнул своим страшным клювом.    

Гуси  высыпали из гнезд и приветливо закивали орлу. А старая Акка Кебнекайсе вышла  ему навстречу и сказала:    

– Здравствуй,  здравствуй, Горго. Ну, как живешь? Рассказывай про свои подвиги!    

– Да  уж лучше мне о своих подвигах не рассказывать, – ответил Горго. – Ты  меня не очень-то за них похвалишь!    

Нильс  стоял в стороне, смотрел, слушал и не верил ни своим глазам, ни своим ушам.    

«Что за  чудеса! – думал он. – Кажется, этот Горго даже побаивается Акки.  Будто Акка – орел, а он – обыкновенный гусь».    

И Нильс  подошел поближе, чтобы получше разглядеть этого удивительного орла.    

Горго  тоже уставился на Нильса.    

– А  это что за зверь? – спросил он Акку. – Не человечьей ли он породы?    

– Это  Нильс, – сказала Акка. – Он действительно человечьей породы, но  все-таки наш лучший друг.    

– Друзья  Акки – мои друзья, – торжественно сказал орел Горго и слегка наклонил голову.    

Потом он  снова повернулся к старой гусыне.    

– Надеюсь,  вас тут без меня никто не обижает? – спросил Горго. – Вы только дайте  знак, и я со всяким расправлюсь!    

– Ну,  ну, не зазнавайся, – сказала Акка и легонько стукнула орла клювом по  голове.    

– А  что, разве не так? Разве смеет кто-нибудь из птичьего народа перечить мне?  Что-то я таких не знаю. Пожалуй, только ты! – И орел ласково похлопал  своим огромным крылом по крылу гусыни. – А теперь мне пора, – сказал  он, бросив орлиный взгляд на солнце. – Мои птенцы до хрипоты накричатся,  если я запоздаю с обедом. Они ведь все в меня!    

– Ну,  спасибо, что навестил, – сказала Акка. – Я тебе всегда рада.    

– До  скорого свидания! – крикнул орел.    

Он  взмахнул крыльями, и ветер зашумел над гусиной толпой.    

Нильс  долго стоял, задрав голову, и глядел на исчезавшего в небе орла.    

Вдруг из  густых камышей раздался робкий голос Мартина.    

– Что,  улетел? – шепотом спросил он, вылезая на берег.    

– Улетел,  улетел, не бойся, его и не видно уже! – сказал Нильс.    

Мартин повернулся  назад и закричал:    

– Марта,  дети, вылезайте! Он улетел! Из густых зарослей выглянула встревоженная Марта.  Марта осмотрелась кругом, потом поглядела на небо и только тогда вышла из камышей.  Крылья ее были широко растопырены, и под ними жались перепуганные гусята.    

– Неужели  это был настоящий орел? – спросила Марта.    

– Самый  настоящий, – сказал Нильс. – И страшный какой. Кончиком клюва заденет  – так насмерть зашибет. А поговоришь с ним немножко – даже и не скажешь, что  это орел. С нашей Аккой, как с родной матерью, разговаривает.    

– А  как же ему иначе со мной разговаривать? – сказала Акка. – Я ему вроде  матери и прихожусь.    

Тут уж  Нильс совсем разинул рот от удивления.    

– Ну  да, Горго – мой приемный сын, – сказала Акка. – Идите-ка поближе, я  вам сейчас все расскажу. И Акка рассказала им удивительную историю.    

     2    

     

Несколько  лет тому назад старое пустое гнездо на Серой скале не было пустым. В нем жили  орел с орлицей.    

Все гуси  и утки, прилетавшие на лето в Лапландию, устраивались подальше от этой страшной  скалы. Только Акка Кебнекайсе каждый год приводила сюда свою стаю.    

Акка не  зря выбрала это место. Орлы были опасные соседи, но и надежные сторожа. Ни один  хищник не смел приблизиться к Серым скалам с тех пор, как там поселились орлы.  Стая Акки Кебнекайсе могла не бояться ни ястребов, ни коршунов, ни кречетов,  зато ей приходилось остерегаться самих сторожей.    

Как  только орлы просыпались, они вылетали на охоту. Но еще раньше, чем просыпались  орлы, просыпалась Акка. Спрятавшись в камышах, она смотрела, куда направят орлы  свой полет.    

Если  орлы скрывались за вершинами скал, стая могла спокойно плескаться в озере и  ловить водяных пауков. Если же орлы кружились над долиной, все отсиживались в  своих гнездах.    

В  полдень Акка снова выходила на разведку – в этот час орлы возвращались с охоты.  Даже издали по их полету Акка угадывала, удачный или неудачный был у них день.    

– Берегитесь! –  кричала она своей стае, когда орлы возвращались с пустыми когтями.    

– Опасность  миновала! – кричала она, видя, что орлы тащат в когтях крупную добычу.    

Но вот  однажды орлы, вылетев рано поутру, в свой обычный час не вернулись в гнездо.    

Акка  долго сидела в своем убежище, высматривая в небе орлов, но так и не дождалась  их возвращения.    

На  следующее утро Акка вышла на разведку еще раньше, чем всегда. Уже солнце поднялось  высоко в небе, но орлы не показывались.    

«Верно,  они вчера так и не вернулись в гнездо», – подумала Акка.    

Она не  видела их и в полдень на скалистой площадке, где орлы всегда делили принесенную  добычу.    

На  третий день все было по-прежнему. Орлы не вылетали из гнезда и не возвращались  в него.    

Тогда  Акка поняла, что какая-то беда стряслась с орлами, и сама полетела к скале.    

Еще  издали она услышала злой и жалобный крик, доносившийся из орлиного гнезда.    

В  гнезде, посреди обглоданных костей, старая Акка увидела неуклюжего,  безобразного птенца. Он был покрыт редким пухом, на маленьких беспомощных  крыльях торчком стояли прямые жесткие перышки, а острый, загнутый книзу клюв,  был совсем уже как у взрослого орла.    

– Я  есть хочу, есть хочу! – кричал он и широко разевал клюв.    

Оглядевшись  кругом, не подстерегают ли ее где-нибудь за уступом орлы, Акка села на край  гнезда.    

– Наконец-то!  Хоть кто-то явился! – закричал птенец, увидев Акку. – Что ты  принесла? Давай скорей, я есть хочу! Акка очень рассердилась.    

– Я  еще к тебе в няньки не нанималась! – прикрикнула она на птенца. – Где  твои отец с матерью?    

– Откуда  я знаю! – запищал птенец. – Они уже два дня не возвращаются. Ну, чего  ты сидишь тут? Ты что, не слышишь? Я есть хочу! Есть! Есть! Дай мне скорее  есть!    

Акке  стало жалко птенца. Все-таки сирота – ни отца, ни матери. И она отправилась искать  ему корм.    

Она  выловила в озере большую форель и принесла ее птенцу. Увидев, что гусыня что-то  тащит, орленок вытянул шею, и Акка бросила ему свою добычу прямо в раскрытый  клюв.    

Но  орленок сразу выплюнул рыбу.    

– Уж  не думаешь ли ты, что я буду есть такую гадость? Сейчас же принеси мне куропатку  или зайца, слышишь? – зашипел он и защелкал клювом, точно хотел растерзать  Акку на части.    

Акка  строго посмотрела на него, клюнула его раз, другой и, когда орленок притих, сказала:    

– Запомни  хорошенько: возиться с тобой никто не будет. Твои отец и мать, наверное,  погибли, и, если ты не хочешь умереть с голоду, ты должен есть то, что тебе  дают.    

Потом  она разыскала на дне гнезда форель, которую выплюнул орленок, и опять положила  ее перед ним.    

– Ешь! –  приказала она.    

Орленок  злобно посмотрел на Акку, но рыбу съел. С этого дня поутру, в полдень и вечером  Акка летала к орлиному гнезду и кормила своего питомца. Она носила ему рыбу, лягушек,  червяков, и орленок покорно все ел. Так дело и шло до тех пор, пока Акка не  начала линять. Последний раз она с трудом добралась до орлиного гнезда, теряя  по дороге перья.    

– Слушай, –  сказала она орленку, – больше я к тебе прилетать не могу. Перенести тебя  вниз на своей спине я тоже не могу. Ты должен сам спуститься в долину, иначе ты  умрешь с голоду. Не скрою – этот первый полет может стоить тебе жизни. До земли  далеко, а ты еще не умеешь летать.    

Но  орленок был не робкого десятка. Он вскарабкался на край гнезда, посмотрел вниз –  так ли далеко до этой самой земли – и смело прыгнул.    

Акка с  тревогой следила за ним. Своих детей у нее давно уже не было, и этот чужой  птенец стал ей дорог, словно родной сын.    

К  счастью, все обошлось благополучно. Сначала орленок несколько раз перевернулся  в воздухе, но ветер помог ему – раскрыл его крылья, и орленок, целый и  невредимый, сел на землю.    

Все лето  орленок прожил в долине вместе с гусятами и очень с ними подружился. Он думал,  что он тоже гусенок, и ни в чем не хотел отставать от своих товарищей. Гусята  шли на озеро – и он с ними. Гусята в воду – и он в воду. Но гусята, бойко  работая лапами, легко и быстро доплывали до середины озера. А орленок, как ни  старался, как ни бил когтями по воде, сразу захлебывался и тут же, у самого  берега, шел ко дну.    

Не раз  Акка вытаскивала своего питомца из озера полузадохшегося и долго трясла его,  пока он снова не начинал дышать.    

– Почему  я не могу плавать, как другие? – спрашивал орленок.    

– Пока  ты лежал в своем гнезде, у тебя выросли слитком длинные когти, – отвечала  ему Акка. – Но не горюй, из тебя все-таки выйдет хорошая птица.    

Зато,  когда для гусят пришло время учиться летать, никто из них не мог угнаться за  Горго. Горго летал выше всех, быстрее всех, дальше всех.    

Скоро  даже просторная долина стала для него слишком тесной, и он пропадал целыми  днями где-то за озером и за горами. Каждый раз он возвращался злой и  озабоченный.    

– Почему  куропатки и козлята убегают и прячутся, когда моя тень падает на землю? –  спрашивал он Акку.    

– Пока  ты лежал в своем гнезде, у тебя выросли слишком большие крылья,    

– отвечала  Акка. – Но не горюй, из тебя все-таки выйдет хорошая птица.    

– А  почему я ем рыбу и лягушек, а другие гусята щиплют траву и клюют жуков? –  спрашивал он Акку.    

– Потому  что я не могла приносить тебе другого корма, пока ты жил на своей скале, –  отвечала ему Акка. – Но не горюй, из тебя все-таки выйдет хорошая птица.    

Осенью,  когда гуси двинулись в далекий путь на юг, Горго полетел с ними. Но он никак не  мог научиться держать строй во время полета. То и дело он улетал далеко вперед,  потом снова возвращался и кружился над стаей.    

Другие  птицы, увидев орла среди диких гусей, поднимали тревожный крик и круто сворачивали  в сторону.    

– Почему  они боятся меня? – спрашивал Горго. – Разве я не такой же гусь, как  вы?    

Однажды  они пролетали над крестьянским двором, на котором куры и петухи мирно рылись в  мусорной куче.    

– Орел!  Орел! – закукарекал петух. И тотчас же все куры бросились врассыпную. На  этот раз Горго не стерпел.    

«Дурачье! –  подумал он. – Они не умеют даже отличить дикого гуся от орла. Ну ладно же,  я проучу их!» И, сложив крылья, он камнем упал на землю.    

– Я  покажу тебе, какой я орел! – кричал он, разбрасывая сено, под которым  спрятался петух. – Ты запомнишь, какой я орел! – кричал он и бил  петуха клювом.    

Вечером  на привале, когда все гуси уже заснули, Акка долго сидела в раздумье.    

Она  понимала, что пришло время расстаться с орлом. Она сама вскормила его, воспитала,  и ей было жалко отпускать его. Но ничего не поделаешь, он должен знать, что он  орел, и должен жить, как подобает орлам.    

Акка  встала и пошла разыскивать своего питомца, мирно спавшего среди гусей…    

В ту же  ночь перед рассветом Горго покинул стаю.    

Но  каждый год, когда гуси возвращались в Лапландию, Горго прилетал в долину у Серых  скал.    

Это был  могучий и смелый орел. Даже родичи побаивались его и никогда не вступали с ним  в спор. Лесные птицы пугали его именем непослушных птенцов. Горные козлы трепетали,  как трусливые зайчата, завидев его тень. Он никого не щадил, он бил свою добычу  без промаха. Но за всю свою жизнь он ни разу не охотился у Серых скал и не  тронул даже кончиком когтей ни одного дикого гуся.    

 Глава XV. ТАЙНА СОВ    

     

     1    

     

Дни  протекали за днями мирно и тихо. Каждый день был похож на другой как две капли  воды.    

На озере  возле Серых скал вырос настоящий птичий город. Со всех сторон его защищали от  чужих глаз горы. Никакой зверь сюда не заглядывал, а про людей и говорить нечего.  Да и откуда здесь взяться людям? Что им тут делать среди болот и камней?    

– Неужели  же во всей Лапландии нет ни одного человека? – говорил Нильс Мартину.    

– Нет,  и хорошо, что нет, – отвечал Мартин. – Ты уж меня прости, а нам,  гусям, неплохо отдохнуть от людей.    

Но Нильс  был с ним не согласен. По правде сказать, ему иногда хотелось отдохнуть от  гусей, как он их ни любил.    

– А  вон там, за горами, – не унимался Нильс, – неужели тоже только птицы  живут?    

Старая  Акка услышала этот разговор и подошла к Нильсу.    

– Хочешь  сам увидеть, что там за горами? – сказала Акка, – Я и то уж думала –  ну что ты, как нянька, сидишь целыми днями с гусятами? Хочешь, полетим завтра?  Надо тебе посмотреть нашу Лапландию.    

На  другой день Нильс проснулся раньше раннего. Даже Акка еще спала. А уж она-то  поднималась первая во всей стае. Нильс не решился разбудить гусыню. Он принялся  расхаживать взад-вперед около спящей Акки. Ходит как будто тихо, а нет-нет и  наступит, словно невзначай, на сучок. Ну, гусыня и проснулась.    

– Что,  не терпится тебе? – сказала она. – Я и сама рада размять крылья.    

И  все-таки Акка сначала обошла для порядка все гнезда, убедилась, что ничего  худого ни с кем за ночь не случилось, и только тогда решилась покинуть свою  стаю.    

Гряда за  грядой перед Нильсом открывались горы. Горы как будто выталкивали друг друга,  каждая хотела подняться повыше, поближе к солнцу и звездам.    

На самых  высоких вершинах лежал снег. Снег был белый-белый, он блестел и искрился на  солнце, а в ущельях, куда солнечные лучи не могли заглянуть, снег казался  голубым, как небо.    

Глядя на  эти вершины, Нильс вспомнил сказку про одноглазого тролля. Вот какая была эта  сказка.    

Жил  когда-то в лесу одноглазый тролль.    

Задумал  он построить себе дом – такой же, как у людей.    

И  построил. Дом вышел отличный. От стены до стены – верста, от пола до потолка –  три версты. Одно только плохо – печки в доме нет. Верно, тролль не разглядел  своим одним глазом, что люди у себя в домах складывают печи.    

Зима по  лесу гуляет. А тролль сидит в своем доме и дрожит от холода.    

– Никуда  этот дом не годится! – рассердился тролль, – Надо новый строить.  Только теперь я буду умнее. Построю дом поближе к солнцу – пусть оно меня  греет.    

И тролль  принялся за работу. Он собирал повсюду камни и громоздил их друг на друга.    

Скоро  гора из камней поднялась чуть не до самых туч.    

– Вот  теперь, пожалуй, хватит! – сказал тролль. – Теперь я построю себе дом  на вершине этой горы. Буду жить у самого солнца под боком. Уж рядом с солнцем  не замерзну!    

И тролль  полез на гору.    

Только  что такое?! Чем выше он лезет, тем холоднее становится.    

Добрался  до вершины.    

«Ну, –  думает, – отсюда до солнца рукой подать!»    

А у  самого от холода зуб на зуб не попадает.    

Тролль  этот был упрямый: если уж ему в голову что западет – ничем не выбьешь. Решил на  горе построить дом – и построил.    

Солнце  как будто близко, а холод все равно до костей пробирает.    

Так этот  глупый тролль и замерз.    

«И  почему это? – думал Нильс, поеживаясь от холодного воздуха. – Наверху  ведь в самом деле ближе к солнцу, а холоднее?»    

В это  время Акка, словно подслушав его мысли, начала спускаться вниз.    

Горы под  ними расступились, и теперь они летели над долиной Долину разрезала узенькая ленточка  реки.    

А что  это за странные холмики на берегу? Круглые, остроконечные… И дым из них поднимается!    

Дым!  Значит, здесь живут люди! Ну, конечно, в Лапландии живут лопари. И холмы – это  вовсе не холмы, а дома, Их делают так: вбивают в землю несколько жердей, а  потом обтягивают оленьими шкурами. И называются такие дома чумами.    

Нильс  знал об этом по рассказам школьного учителя. А теперь он все видит собственными  глазами!    

Вот  между чумами бродят какие-то животные. На головах у них торчат рога. Да это же  олени! Целое стадо лапландских домашних оленей!    

У  крайнего чума горел костер. Девочка-лопарка что-то пекла на раскаленных камнях.    

На  девочке были надеты меховые штаны и длинная рубаха, тоже меховая. Нильс догадался,  что это не мальчик, а девочка, только потому, что две длинные черные косички  все время падали вперед, когда она наклонялась. А девочка их все отбрасывала на  спину, чтобы они не попали в огонь.    

Вдруг  Акка Кебнекайсе повела головой направо, налево и, когда убедилась, что рядом с  девочкой никого нет, опустилась совсем низко. Нильс даже почувствовал жар от  костра и запах горячего теста. Акка сделала над девочкой один круг, другой…    

Девочка  подняла голову и с удивлением посмотрела на гусыню. Должно быть, она подумала:  «Что за странная птица! Кажется, ей что-то от меня надо…» А гусыня взлетела повыше  и опять закружилась над маленькой лопаркой.    

Тогда  девочка засмеялась, схватила с камня горячую лепешку и протянула ее птице. Акка  подцепила лепешку клювом и быстро улетела прочь.    

Нильс  еле успел крикнуть девочке: «Спасибо!» Он ведь сразу догадался, для кого это  Акка Кебнекайсе выпрашивала угощение.    

В  небольшой ложбине старая гусыня и Нильс отлично позавтракали. Акка щипала  редкую траву, пробивавшуюся из-под камней, а Нильс ел лепешку. Настоящую  лепешку из настоящей муки, свежую, еще горячую! Ему казалось, что ничего  вкуснее не бывает на свете. И он старался как можно дольше растянуть ото  удовольствие.    

На  Круглое озеро возле Серых скал они вернулись только под вечер.    

     2    

     

Лето  подходило к концу. Гусята подрастали и радовали родительские сердца. Если и  бывали когда-нибудь ссоры в стае Акки Кебнекайсе, то, пожалуй, только из-за  того, чьи дети лучше.    

Особенно  гордились своим потомством Мартин и Марта.    

Нильс  тоже находил, что их дети самые красивые. Белые, как снег на горах, без единого  пятнышка, и только клювы и лапы красные, как брусника.    

Крылья у  гусят уже немного окрепли, и Мартин каждое утро учил гусят летать. Сначала гусята  чуть-чуть поднимались над землей – взмахнут разок-другой крылышками и опять  опустятся на траву. Потом они начали взлетать все выше и выше и держались в  воздухе все дольше и дольше.    

Училась  летать и Марта. Она принималась за уроки вечером, когда гусята уже спали –  нельзя же было показывать детям, что она, мать большого семейства, тоже едва  умеет летать.    

Мартин  заставлял Марту круто поворачиваться на лету, взмахивать крыльями вровень с его  крыльями, подниматься в воздух не с разбегу, а прямо с места. Словом, учил ее  всему, чему сам научился у диких гусей за долгий путь от Вестменхега до  Лапландии. И Марта старалась изо всех сил. Ведь близилось то время, когда стая  Акки Кебнекайсе должна будет покинуть Лапландию и пуститься в обратную дорогу.    

А то,  что это время не за горами, было видно по всему. Как-то раз Мартин пришел к  Нильсу. Он просунул голову в дверь его домика и заговорил.    

– Не  понимаю, – сказал он, – до каких это пор Акка Кебнекайсе собирается  держать нас в Лапландии? Зима на носу, а она и думать ни о чем не думает.  Скорей бы домой! Гусят бы всем показать – и родичам, и курам, и коровам. Марту  бы со всеми познакомить! Уж она-то всему птичнику по душе придется! Еще бы,  ведь такая красавица!    

Нильс  тоже подумал: «Верно говорит Мартин. Пора бы нам домой! Как отец с матерью обрадуются,  когда я вместо одного гуся целый выводок приведу. Они, конечно, решили, что мы  давно погибли – и я и Мартин. И вдруг – нате вам! – открывается дверь, и  входят друг за дружкой: сперва Юкси, за Юкси – Какси, за Какси – Кольме, за  Кольме – Нелье, за Нелье – Вийси, за Вийси – Мартин с Мартой, а за ними я…  „Здравствуйте, дорогие родители! Принимайте гостей!..“ Что тут начнется! Отец с  матерью даже заплачут от радости. Все соседи сбегутся, все мальчишки! „Где же  ты пропадал целое лето?“ – спросят. А я скажу: „На гусе в Лапландию летал…“    

Но тут  Нильс вспомнил, что он теперь совсем не похож на прежнего Нильса. Мать и отец,  может, и не узнают его…    

Соседские  мальчишки засмеют, задразнят, станут за ним с сачком гоняться, как он сам гонялся  за гномом.    

«Нет,  лучше уж не возвращаться, пока не сделаюсь настоящим человеком, – подумал  Нильс. – Только когда это еще будет! И что это за тайна, о которой  говорили совы?»    

Но  Мартину он сказал:    

– А  не будет ли нам дома скучно? Каждый день одно и то же. Дом да двор, двор да  дом! Знаешь что, отправимся-ка мы лучше с дикими гусями за море.    

– Что  ты! Что ты! – испугался Мартин.    

Ведь он  все-таки был домашним гусем. Теперь, когда Мартин доказал стае Акки Кебнекайсе,  что он ничуть не хуже диких гусей, ему хотелось только одного – спокойной жизни  в родном птичнике. Хватит с него всяких приключений! Он сыт ими по горло!    

– Что  ты! Что ты! – повторил Мартин. – А я думал, тебе тоже хочется домой.  Нильс не выдержал.    

– Конечно,  хочется! – крикнул он. – Да что об этом толковать! Тебе-то хорошо.  Вон ты какой большой стал, мне на тебя сейчас даже влезать трудно. А я  ничуточки не вырос. Ну посуди сам: как я такой отцу и матери на глаза покажусь?  Возвращайся один домой, а я останусь с гусями. Акка меня теперь не прогонит.    

– Ну  нет, я без тебя домой не вернусь, – сказал Мартин. – Это уж последнее  дело – бросать товарища в беде. – Мартин задумался на минутку. –  Слушай-ка, Нильс, ты бы поговорил с Аккой. Наверное, она поможет тебе,  что-нибудь придумает. Она ведь все на свете умеет. Вот даже орла и то  приручила.    

– Правда! –  обрадовался Нильс. – Пойду-ка я посоветуюсь с Аккой.    

На  следующий день Нильс пошел к гнезду старой гусыни.    

– Здравствуй,  Акка, – сказал он. – Мне надо поговорить с тобой.    

– Говори, –  сказала она, – я тебя слушаю. Нильс помолчал.    

– Понимаешь,  Акка, – сказал он наконец, – я ведь не всегда был таким. Я был настоящим  мальчиком, а гном взял и заколдовал меня…    

Акка  Кебнекайсе совсем не удивилась.    

– Да,  я об этом догадывалась, – сказала она. – Что же теперь делать?    

– Вот  я и хотел спросить тебя – что же теперь мне делать? Ты самая умная из всех  птиц, ты, верно, знаешь, как мне снова стать человеком. А если ты не знаешь,  спроси, пожалуйста, у сов, тебе-то они скажут.    

– А  почему ты думаешь, что совы знают? – спросила Акка.    

– Я  слышал, как они шептались и говорили, что это страшная тайна. Еще когда мы были  в Глиммингенском замке, слышал. Только потом они заговорили так тихо, что я ни  слова не разобрал. Может, ты тоже знаешь эту тайну?    

– Нет,  я не знаю этой тайны, – сказала Акка. – Спросить у сов? Так ведь они  мне не расскажут. Я с ними не очень-то/ дружна, с этими кумушками… Но постой!  Дай мне три дня сроку, может быть, я тебе помогу.    

     3    

     

Три дня  Нильс не спал, не ел, не пил и все ждал, когда наконец Акка позовет его и он  узнает, как освободиться от колдовских чар.    

«Если  Акка сама взялась за это, так уж дело верное, – думал Нильс. – Она  зря обещать не будет!»    

Он  видел, как на следующий день после их разговора Акка улетела куда-то и вернулась  только поздно вечером.    

Никто из  стаи не знал, куда и зачем она летала – она никому не сказала об этом, и никто  не смел ее спросить.    

И Нильс  не спрашивал ее ни о чем. Правда, он старался почаще попадаться ей на глаза и  придумывал разные поводы, чтобы лишний раз пройти мимо ее гнезда, но Акка как  будто не замечала его. А если и заговаривала с ним, то все о каких-нибудь  пустяках.    

«Может,  не вышло у нее ничего, – думал Нильс, – потому она и молчит? Так уж  лучше бы сразу сказала, начистоту».    

На  второй день все было по-прежнему. Акка точно забыла про Нильса.    

Никогда  еще дни не тянулись для Нильса так медленно. Чтобы как-нибудь убить время,  Нильс решил починить крышу на своем домике, но, чуть только принялся строгать  прутики, сразу порезал себе палец. Попробовал покрепче привязать пуговицу,  болтавшуюся на ниточке, а вместо того оторвал ее совсем. Пошел собирать свежую  траву себе для подстилки, да на обратном пути столько раз падал, что всю траву  растерял.    

За какое  бы дело он ни брался, ничего у него не клеилось, все валилось из рук. А тут еще  гусята пристают, бегают за ним по пятам.    

Нильс  спрятался было от них в своем домике, но гусята и здесь нашли его. Они поминутно  прибегали к нему и, просунув головы в дверь, звали то на озеро, то на болото за  ягодами.    

– Не  хочу, идите сами, – говорил Нильс.    

Так он и  сидел один в своем домике.    

Прошел  день, прошла ночь и еще день прошел.    

Акка его  не звала.    

На  третий день к вечеру Нильс совсем загрустил. Вот уже все сроки миновали, а  старая Акка даже не вспомнила о нем. И, уткнувшись лицом в свою травяную  подушку, Нильс горько заплакал. Он громко всхлипывал, тяжело вздыхал, и от  этого ему становилось так жалко себя, что слезы в три ручья лились у него из  глаз. Подушка его давно промокла, лицо распухло, глаза болели, а он все плакал  и плакал, пока не заснул.    

И вдруг  кто-то загоготал над самым его ухом, затеребил его, затормошил, затряс. Нильс  вскочил на ноги, Мартин, просунув голову в домик Нильса, громко кричал:    

– Скорей!  Иди скорей! Тебя Акка зовет…    

     4    

     

Акка  сидела в своем гнезде, а рядом с ней на кочке сидел орел.    

«Он-то  здесь зачем?» – удивился Нильс и растерянно посмотрел на Акку.    

– Иди,  иди, – сказала Акка. – Мы тебя как раз ждем. Потом она повернулась к  орлу и чуть-чуть наклонила голову.    

– Теперь  рассказывай, Горго.    

– Все  в порядке. Был я в Глиммингенском замке, познакомился с вашими совами, – весело  заговорил орел.    

«Ага!  Так, значит, Акка посылала его к совам!» – подумал Нильс и насторожился.    

– Ну  и далеко живут ваши приятельницы! Я уж думал, не поспею к сроку вернуться. Даже  домой не залетал – прямо сюда со свежими новостями. Да и с совушками этими было  немало возни. Прилетел, а они, видите ли, спят… Все у них шиворот-навыворот,  все не как у птиц. Другие ночью мирно спят, а эти за день-то выспятся  хорошенько, а ночью по лесу рыщут. Сразу видно – воровская порода…    

– Но  ты их все-таки разбудил? – робко спросил Нильс.    

– А  как же! Стану я с ними церемониться! Я как погладил клювом одну, так и другая  сова проснулась. Хлопают обе глазищами, охают, ахают, ухают. Сослепу да  спросонок ничего понять не могут. Они и так не больно-то понятливы, а тут,  видно, последний ум у них отшибло. «Безобразие! – кричат.    

– Кто  смеет тревожить наш сон?» Ну, я им показал, кто смеет. Они теперь надолго запомнят.    

– Зачем  же ты с ними так! – с укором сказал Нильс. – Они, наверное,  рассердились, теперь у них ничего не выведать.