1 2 3 4 5 6 7 
   
– Тэд, послушай. Машина не заводится. Нужно подождать, пока мотор остынет. Я думаю, потом он поедет. Мы скоро уедем.
   
«Ох, зачем я сразу заехала во двор?»
   
Она подумала о доме у подножия холма, заросшем жимолостью. Там должны быть люди. Она же видела машины.
   
«Люди!»
   
Она снова надавила гудок. Три коротких гудка, три длинных, снова три коротких, единственный сигнал азбуки Морзе, знакомый ей со времен герлскаутов. Ее должны услышать. Даже если не поймут, они должны посмотреть, кто это гудит во дворе у Джо Кэмбера.
   
Где же пес? Она не видела его. Но нет сомнения, что он не ушел далеко.
   
– Все будет хорошо, – повторила она Тэду. – Только подожди немного.
   * * *
   
Студия «Зрячий образ» в Кембридже размещалась в грязном кирпичном здании. На четвертом этаже находился офис, на пятом – две студии, а на шестом и последнем – смотровой зал на шестнадцать мест.
   
Этим вечером, в понедельник Вик Трентон и Роджер Брикстон сидели в третьем ряду, сняв от жары куртки и распустив галстуки. Они просмотрели каждый ролик Профессора Вкусных Каш по пять раз. Всего их было двадцать, из этого количества три – со злосчастной «Красной клубникой».
   
Последний ролик закончился полчаса назад, и механик, пожелав им спокойной ночи, ушел показывать кино в другое место. Через пятнадцать минут к его пожеланиям присоединил свои президент студии Роб Мартин, добавив, что если он им понадобится, его двери всегда открыты для них. Но вид у него был мрачный.
   
Не без оснований. Роб потерял ногу во Вьетнаме и открыл студию в конце 1970-го на страховку. С тех пор она дышала на ладан, подбирая крохи со стола более удачливых и хватких собратьев. Вик с Роджером и имели с ним дело из-за того, что сами действовали таким же образом.
   
В последний год студия, можно сказать, процветала – и тоже в немалой степени из-за заказов Шарпа. Но после истории с «Клубникой» двое клиентов отозвали заказы, и, если «Эд Уоркс» потеряет заказы Шарпа, «Зрячему образу» тоже придется несладко.
   
Они сидели и молча курили еще минут пять, когда Роджер сказал:
   
– Меня тошнит. Как вижу этого типа за столом, говорящего: «Ну что ж, все в порядке» и жрущего кашу, так начинает тошнить. Еле вытерпел все эти ролики.
   
Он вмял окурок в пепельницу, вделанную в ручку кресла. Выглядел он, и правда, неважно; лицо приобрело желтоватый оттенок.
   
– Мне и правда показалось, – сказал он, закуривая новую сигарету, – что он фальшивит. Не то, чтобы нарочно, но… понимаешь, это как Джимми Картер, который говорит: «Я никогда не солгу вам». Неудивительно, что все эти юмористы так за него ухватились. Теперь он кажется мне таким лицемером…
   
– У меня идея, – сказал Вик тихо.
   
– Да, ты что-то говорил в самолете. – Роджер без особой надежды смотрел на него. – Выкладывай.
   
– Я думаю, нужно сделать еще один сюжет с Профессором. Надо попробовать уговорить старика. Не сына. Только самого Шарпа.
   
– Ну, и что он будет рекламировать на этот раз? Крысиный яд или «Эйджент Орэндж»?
   
– Да брось ты. Никто никого не травил.
   
Роджер саркастически усмехнулся.
   
– Иногда мне кажется, что ты не знаешь, что такое реклама. Это как таскать волка за хвост. Чуть отпустишь, и он повернется и сожрет тебя.
   
– Роджер…
   
– Ведь мы живем в стране, где становится сенсацией, если «Биг Мак» весит на десять грамм меньше при контрольном завесе. Какой-то калифорнийский журнальчик вдруг заявляет, что «пинто» слишком легко ломается, и компания «Форд Моторс» писает в штаны.
   
– Не надо про «пинто». У моей жены он все время барахлит.
   
– …И я говорю, что выпускать сейчас Профессора на экран – все равно, что Никсону опять баллотироваться в президенты. Он скомпрометирован, Вик, пойми это – он прервался, глядя на Вика. Тот сохранял невозмутимый вид. – Что ты от него хочешь?
   
– Чтобы он сказал, что сожалеет.
   
Роджер обалдело посмотрел на него. Потом откинул голову и рассмеялся.
   
– Сожалеет! Вот здорово! Это и есть твоя гениальная идея?
   
– Погоди, Родж. Дай мне объяснить. Это не то, что ты думаешь.
   
– Нет. Именно то. Говори, что хочешь, но я не могу поверить, что ты это…
   
– Серьезно. Вполне серьезно. Ты ведь учился. Какова основа любой рекламы? Зачем она вообще нужна?
   
– Основа любой рекламы – заставить людей поверить, что им нужно то-то и то-то.
   
– Ага. Совершенно верно.
   
– Ну и что ты хочешь сказать? Что они поверят Профессору или Никсону, если те пообещают…
   
– Никсон, Никсон! – воскликнул Вик, сам удивившийся своему раздражению. – Ты употребил это сравнение уже раз двести и не видишь, что оно тут совершенно не причем! Никсон был старый жулик, утверждавший, что он честный человек. А профессор утверждал, что с «Клубникой» все в порядке, и не знал, что это не так. Не знал, понимаешь? Поэтому он должен показаться на глаза американцам и объяснить им это. Объяснить, что виноваты изготовители пищевой краски. Что компания «Шарп» здесь не при чем. Он должен сказать это. И сказать, что он сожалеет, что люди напуганы, хотя никто не пострадал. Роджер пожал плечами.
   
– Что ж, может, в этом и есть смысл. Но ни старик, ни сам на это не согласится. Они хотят поскорее закопать Про…
   
– Да, да! – крикнул Вик так, что Роджер вздрогнул. Он вскочил и принялся нервно ходить взад-вперед по проходу. – Конечно, и они правы: его надо закопать. Но это не должно быть тайное погребение! Как будто мы стремимся что-то скрыть, какую-то холеру!
   
Он склонился к Роджеру, едва не касаясь его лица.
   
– Нам нужно заставить их понять, что Профессора можно закопать только средь бела дня. И только пригласив посетителей со всей страны.
   
Роджер улыбнулся. Увидев эту улыбку, сменившую прежнее сердито-недоверчивое выражение, Вик был так рад, что даже забыл про Донну и то, что между ними произошло за последние дни. Работа захватила его, и только потом он удивился, как он мог в тот момент испытывать такое торжество.
   
– В конце концов, все это не раз говорил сам Шарп, – продолжал он. – Но если это скажет Профессор…
   
– Совсем другой эффект, – пробормотал Роджер.
   
– Конечно! Старый прием. Сейчас над ним смеются, но если он выступит с публичным покаянием, публика будет растрогана. Как генерал Макартур. «Старые солдаты не умирают».
   
– Макартур, – тихо повторил Роджер. – Что ж, если удастся…
   
– Нужно добиться, чтобы удалось. Это как в танке – нужно переть прямо вперед и стоять на своем.
   
Они просидели там еще около часа, и когда они возвращались в отель, потные и уставшие, уже совсем стемнело.
   
– Мама, мы поедем домой? – спросил Тэд.
   
– Поедем, сынок. Скоро.
   
Она посмотрела на ключи, торчащие в зажигании. В связке было еще три ключа: от дома, от гаража, и от багажника «пинто». На кольце болтался кожаный брелок с выжженным на нем грибом. Она купила этот брелок в апреле в бриджтонском Универмаге. Тогда, в апреле, она боялась каких-то призраков, не зная, что реальный страх – это когда тебя с ребенком хочет сожрать бешеный пес.
   
Она дотронулась до кожаного кружка и отдернула руку.
   
Она боялась попробовать.
   
Было четверть восьмого. Солнце светило еще ярко, хотя тень «пинто» уже дотянулась почти до двери гаража. Она не знала, что в это время ее муж и его компаньон смотрят рекламные ролики в Кембридже, и что никто не услышал ее сигналов СОС. В книгах, которые она читала, такого никогда не случалось.
   
В доме у подножия холма должны были услышать звук. Или они нам все пьяны? Или владельцы этих двух машин уехали куда-то на третьей? Все может быть. Она попыталась разглядеть дом, но его скрывал отрог холма.
   
Она снова нажала на гудок. Недолго: она боялась, что сядет аккумулятор. Она еще надеялась, что «пинто» заведется. На что же ей надеяться кроме этого?
   
«Но ты же боишься попытаться, правда?»
   
Она снова потянулась к ключам, когда пес показался снова. Раньше он лежал напротив «пинто», теперь прошел в направлении сарая, нагнув голову и волоча хвост. Он шатался, как пьяный. Не глядя в их сторону, он вошел в сарай и исчез из виду.
   
Она снова протянула руку к ключам.
   
– Мама, мы поедем?
   
– Погоди, дорогой.
   
Она поглядела налево. До двери в дом было шагов восемь. В школе она бегала лучше всех одноклассников и до сих пор регулярно тренировалась. Можно было добежать до дома. Там есть телефон. Один звонок шерифу Баннерману, и весь этот ужас кончится. С другой стороны, можно попробовать еще раз завести машину… но это может привлечь внимание пса. Она мало что знала о бешенстве, но помнила, что бешеные животные чрезвычайно чувствительны к звукам.
   
– Мама?
   
– Тсс, Тэд!
   
Восемь шагов. Не больше.
   
Если даже Куджо следит за ней, она знала – была уверена, – что успеет добежать. Да, телефон. И еще… У такого, как Джо Кэмбер, в доме должно быть ружье. Или даже целая стойка. Вот было бы приятно разнести башку этому чертову псу!
   
Восемь шагов.
   
А что, если дверь заперта?
   
«Рискнуть или нет?»
   
Сердце ее гулко стучало в груди, пока она думала. Если бы она была одна, она бы не колебалась. Но если дверь окажется запертой, успеет ли она добежать до машины? А если не успеет, что будет с Тэдом? Что если он увидит, как двухсотфунтовый пес терзает его мать, разрывает ее на куски у него на глазах?..
   
Нет. Здесь они хотя бы в безопасности.
   
«Попытайся завести мотор!»
   
Она потянулась к ключам, но часть ее рассудка тут же возразила, что нужно подождать еще, пока двигатель окончательно остынет…
   
Окончательно? Они и так тут уже три часа!
   
Она повернула ключи.
   
Мотор дважды всхлипнул – и с ревом завелся.
   
– Слава Богу! – воскликнула она.
   
– Мама? – недоверчиво спросил Тэд. – Мы поедем?
   
– Поедем, – сказала она мрачно, включая трансмиссию. Куджо выглянул из сарая и встал там, ожидая. – Чертов пес! – крикнула она победно. Нажала на газ. «Пинто» проехал фута два и застыл.
   
– Не-е-ет! – закричала она, снова увидев идиотские красные огни. Куджо сделал два шага вперед и стоял теперь там, внимательно следя за происходящим.
   
Донна выключила зажигание и включила опять. На этот раз машина вообще не завелась. Она изо всех сил жала на педаль и, забыв про Тэда, ругалась последними словами. Куджо все еще смотрел на них.
   
Потом он лег у подъезда, словно успокоившись на их счет. Она возненавидела его за это еще больше.
   
– Мама… ну, мама.
   
Откуда-то издалека. Это неважно. Важен сейчас только этот чертов маленький автомобиль. Он должен завестись. Она заведет его простой… силой… воли!
   
Неизвестно, сколько времени она просидела за рулем яростно давя на газ. Каждый раз мотор всхлипывал, но все короче и короче, потом замолчал.
   
Она посадила аккумулятор.
   
Все.
   
Она очнулась, как после обморока. Вдруг вспомнился гастроэнтерит, который она подхватила в колледже – когда, казалось, все ее внутренности вздымаются и падают вниз, и главное – успеть добежать до туалета. В тот момент у нее было ощущение, что какой-то невидимый маляр раскрасил мир заново. Вот и сейчас все цвета показались ей необычайно яркими.
   
Тэд сидел, прижавшись к креслу, засунув палец в рот и схватившись другой рукой за карман, где лежали Слова от Монстров.
   
– Тэд, – позвала она. – Что с тобой?
   
– Мама, как ты? – прошептал он.
   
– Нормально. Ничего. По крайней мере, ему нас не достать. Мы скоро поедем. Потерпи.
   
– Я боялся, что ты сошла с ума.
   
Она наклонилась к нему и крепко обняла. Волосы его пахли потом и шампунем «Не плачь». Она вспомнила о бутылке этого шампуня, стоящей на второй полке в шкафчике в ванной. Это казалось теперь таким далеким! Увидит ли она еще их ванную?
   
– Да нет, дорогой, что ты.
   
Тэд прижался к ней.
   
– Он ведь не достанет нас?
   
– Нет.
   
– Он не… он не съест нас?
   
– Нет.
   
– Я его ненавижу, – сказал он горячо. – Хочу, чтоб сдох.
   
– Я тоже.
   
Она выглянула в окно. Солнце уже почти село. При мысли об этом она испытала суеверный страх, вспомнив о том, как в детстве боялась темноты.
   
Пес наблюдал за ними. Он бешеный, в этом она уже не сомневалась. Его безумные, бессмысленные глаза смотрели прямо на нее.
   
«Это тебе кажется. Просто собака, хоть и бешеная. И так все плохо, а ты еще воображаешь невесть что».
   
Так она говорила себе. Чуть позже она сказала себе, что глаза у Куджо, как у некоторых старых портретов – куда бы ты ни пошел, кажется, что они следят за тобой.
   
Но пес и правда смотрел на нее. И… и в его взгляде она различала что-то знакомое.
   
Она попыталась отогнать эту мысль, но поздно.
   
«Ты ведь его уже видела. Наутро после первого из ночных кошмаров Тэда, когда ты увидела в шкафу одеяла и его мишку сверху, тебе в первое мгновение показалось, что оттуда глядит кто-то с красными глазами, и это был он, это был Куджо, Тэд оказался прав, только монстр не в его шкафу… он здесь…»
   
(прекрати)
   
«…ждал, когда мы…»
   
(Донна, прекрати это! )
   
Она посмотрела на пса, и ей показалось, что она поняла, о чем он думает. Простые мысли, повторяющиеся снова и снова в его безумном мозгу:
   
«Убей Женщину. Убей Мальчика. Убей Женщину. Убей…»
   
«Прекрати, – оборвала она эти мысли. – Это никакое не привидение из шкафа. Это просто бешеный пес. Скоро ты решишь, что он послан тебе Богом в наказание за…»
   
Куджо внезапно встал и снова исчез в сарае.
   
Она хрипло засмеялась.
   
– Мама? – насторожился Тэд.
   
– Ничего, ничего.
   
Она посмотрела в черную пасть гаража, потом на дверь дома. Заперта? Незаперта? Заперта? Она представила себе монету, крутящуюся в воздухе. Орел? Или решка?
   * * *
   
Солнце село, от него осталась только бледная полоса у горизонта, не толще белой полосы посередине дороги. Скоро и ее не будет. В высокой траве запели сверчки.
   
Куджо так и не вышел из сарая. «Спит? – думала она. – Или ест?»
   
Тут она вспомнила про еду, порылась между сиденьями и извлекла его корзинку и свою коричневую сумку. Термос вывалился, вероятно, когда машина начала дергаться. Она полезла за ним, разбудив уже уснувшего Тэда.
   
– Мама? Что ты…
   
– Хочу достать еду, – сказала она. – Термос упал.
   
– А-а, – он снова откинулся на кресло и сунул палец в рот.
   
Она осторожно потрясла термос и услышала звон разбитого стекла. Жалко.
   
– Тэд, хочешь кушать?
   
– Я спать хочу, – ответил он сонным голосом, не вынимая пальца изо рта.
   
Она решила, что трогать его не стоит. Сон был его оружием – может быть, единственным, – и по времени ему уже пора спать. Конечно, дома он бы обязательно выпил перед сном стакан молока с печеньем… и почистил зубы… и попросил бы рассказать сказку…
   
Она почувствовала слезы, подступающие к глазам, и попыталась прогнать эти мысли. Открыла термос и налила себе молока. Взяла ягоду инжира. После первого куска она вдруг поняла, что страшно проголодалась, поэтому она съела еще три ягоды, четыре или пять оливок и запила это молоком. Потом посмотрела в сторону сарая.
   
Там появилась черная тень. Куджо.
   
«Он следит за нами».
   
Нет, она не верила в это. Как и в то, что она видела образ Куджо в шкафу у своего сына. Не верила… Кроме какой-то ее части. Эта часть таилась в ее подсознании.
   
Она поглядела в зеркальце обзора на дорогу. Ее не было видно, но она знала, что дорога там, и что по ней никто не проедет. Когда они были здесь в прошлый раз втроем на «ягуаре» Вика, они еще смеялись над этим, и Вик рассказал, что не так давно эта дорога вела к городской свалке Касл-Рока, но теперь ее перенесли в другое, более отдаленное место, и дорога оканчивалась знаком, извещающим: «Проезда нет. Свалка закрыта». Кроме Кэмберов, тут никто не жил.
   
Донна не могла представить, чтобы кому-нибудь взбрело в голову проехаться на старую свалку.
   
Особенно ночью.
   
Белая полоса на горизонте померкла, и стало темно. Луны на небе не было.
   
Невероятно, но и ей захотелось спать. Может, сон был и ее единственным оружием? Что еще оставалось делать? Пес никуда не ушел (по крайней мере, она так думала). Мотору нужно остыть. Потом она попробует снова. Так почему бы не поспать?
   
«Бандероль на почтовом ящике. От Дж. Уитни».
   
Почему она вдруг подумала об этом? Что в этом такого? Она сунула пластиковую тарелку с оливками и кусочками огурца назад в корзинку и задумалась. От посылки ее ум скоро перешел к другой мысли, показавшейся необычайно яркой и бесспорной ее засыпающему рассудку.
   
Кэмберы уехали к родственникам в другой город. Может быть, в Кеннебанк или в Огасту. На семейный праздник.
   
Она представила большой сбор на зеленой лужайке. За громадным столом сидело не менее пяти десятков людей. В сторонке дымилась жаровня с барбекю. Сидящие передавали друг другу жареную кукурузу и домашние бобы, салаты, тарелки с барбекю (у Донны заныло в желудке). Стол был накрыт домотканой скатертью. Во главе его восседала благообразная седая дама… Уже во сне Донна без всякого удивления увидела, что это ее мать.
   
Там были и Кэмберы, но во сне они оказались вовсе не Кэмберами. Джо Кэмбер был одет в рабочий комбинезон Вика, а Черити – в зеленое шелковое платье Донны.
   
И их сын был точь-в-точь таким как Тэд, когда он пойдет в пятый класс…
   
– Мама?
   
Картина поплыла, начиная рваться на куски. Она попыталась удержать ее, ведь это была счастливая семья, какой у нее никогда не было… и не будет в их с Виком тщательно запрограммированной жизни, с их единственным, тоже запрограммированным, ребенком. С внезапной тоской она подумала, как она не осознавала этого раньше.
   
– Мама?
   
Картина померкла. Ну и Бог с ней. Осталась только уверенность – Кэмберы уехали на семейный праздник и скоро вернутся, довольные и сытые после барбекю. И все будет в порядке. Джо Кэмбер с лицом Вика обо всем позаботится. Бог не оставит их.
   
– Мама!
   
Она очнулась и очень удивилась, увидев, что не лежит в своей постели, а сидит за рулем «пинто»… но тут же все вспомнила. Образы Родственников, собравшихся за праздничным столом, исчезли, и через пятнадцать минут она уже ничего не помнила из своего сна.
   
– А? Что?
   
Внезапно в доме Кэмберов зазвонил телефон. Пес вскочил – громадная, бесформенная тень на фоне сарая.
   
– Мама, я хочу в туалет.
   
Куджо заревел. Это был не лай, а именно рев. Внезапно он кинулся на дверь и изо всех сил ударился об нее, сотрясая косяк.
   
«Нет, подумала она, – нет, ну пожалуйста, не надо…»
   
– Мама, я хочу пи…
   
Пес вцепился в доски двери. Она слышала хруст дерева.
   
Телефон прозвонил шесть раз. Восемь. Десять. Потом замолчал.
   
Она поняла, что все это время сдерживала дыхание и выпустила воздух одним шумным выдохом.
   
Куджо стоял возле двери, поставив передние лапы на ступеньки. Он зарычал – кошмарный, низкий звук. После этого обернулся и посмотрел на «пинто». Не увидев ничего подозрительного, он снова ушел в тень, за пределы видимости.
   
Тэд настойчиво дергал ее за рукав.
   
– Ма, я хочу писать!
   
Она беспомощно посмотрела на него.
   * * *
   
Бретт Кэмбер положил трубку. Никто не отвечает. Похоже, его нет дома. Черити кивнула, не слишком удивившись. Она была рада, что Джим разрешил им звонить не из гостиной, а из его кабинета. В гостиной было слишком много источников шума: широкоэкранный «Панасоник» с видеоприставкой и системой «Атари» для видеоигр и прелестный старый проигрыватель типа «Вурлицер».
   
– Сидит у Гари, наверное, – предположил Бретт.
   
– Ага, – согласилась она, вспомнив взгляды, которыми обменялась с Джо, когда заключала с ним сделку, приведшую их с сыном сюда. Ей не хотелось, чтобы Бретт звонил к Гари – она очень сомневалась, что ему там ответят. Она подозревала, что два старых пса, обнявшись, воют в данный момент на луну.
   
– Как ты думаешь, ма, Куджо в порядке?
   
– Ну, я думаю, папа что-нибудь сделает, если он не в порядке, – она и правда так думала. – Почему бы тебе не позвонить ему утром? Уже пора спать. Скоро десять. У нас был тяжелый день.
   
– А я не устал.
   
– Все равно мы ехали слишком долго. Сейчас дам тебе зубную щетку и полотенце. Помнишь, где туалет?
   
– Конечно. А ты тоже пойдешь спать, ма?
   
– Чуть позже. Посижу немного с Холли. Нам о многом нужно поговорить.
   
– А она похожа на тебя. Ты знаешь?
   
Холли с удивлением посмотрела на него.
   
– Ну, немного.
   
– И этот малыш, Джимми. Как он меня стукнул, – Бретт хихикнул, вспомнив.
   
– Тебе не было больно?
   
– Не, – Бретт смотрел на кабинет Джима-старшего: пишущая машинка на столе, ксерокс, следы скоросшивателей, расставленных по алфавиту. В его взгляде была какая-то холодная оценка, которой она не понимала. – Что ты. Он еще маленький. Он ведь мой кузен?
   
– Да.
   
– Близкий родственник, – казалось, его это позабавило.
   
– Бретт, тебе понравились дядя Джим и тетя Холли?
   
– Она – да, а про него еще не могу сказать. Проигрыватель у него хороший. Только… – он покачал головой с неудовольствием.
   
– Что такое?
   
– Он так гордится, – сказал Бретт. – Как малыш игрушкой, понимаешь? Этим проигрывателем.
   
– Ну, он совсем недавно его купил, – сказала Черити. У нее стали зарождаться подозрения. Что Джо наговорил мальчику, когда отводил его в сторону перед отъездом?
   
– Холли сказала, что Джим с детских лет мечтал о нем. Именно о таком проигрывателе. Люди… дорогой, люди покупают разные вещи, чтобы доказать себе, что они преуспели в жизни. Так мне кажется. И часто это то, что они не могли купить, когда были бедными.
   
– А дядя Джим был бедным?
   
– Не знаю, – призналась она. – Но сейчас они не бедствуют.
   
– Я только хотел сказать, что он не знает, что с ним делать. Понимаешь, он купил его и нанял людей, чтобы привезти его сюда, и чтобы наладить, и теперь говорит, что это его, но я… не знаю, что-то тут не так.
   
– Хочешь сказать, что он не сделал его своими руками? – Хотя ее подозрения значительно возросли, голос оставался спокойным.
   
– Вот! Точно! Он его купил, и теперь это для него – как кредитная карта или…
   
– Он говорит, что это очень сложная конструкция.
   
– А папа сделал бы такую сам, – сказал Бретт как бы само собой разумеющееся, и Черити услышала, как где-то далеко внезапно захлопнулась дверь – не в доме, а у нее в сердце.
   
– Бретт, – сказала она, – не все люди могут заниматься ремонтом, как твой папа.
   
– Да, я знаю. Но дядя Джим не может сказать, что это его, только потому, что у него есть кредитная карта. Это не правильно.
   
Она внезапно разозлилась. Ей захотелось схватить его за плечи и трясти; заорать во весь голос, пока он не поймет правоту. Эти деньги Джим получил не за красивые глаза. Пока его любимый папа паял и клепал, прикладываясь между делом к бутылке, Джим Брукс учился на юриста, лез из кожи вон, чтобы получить диплом.
   
– Иди спать, – спокойно сказала она. – А то, что ты думаешь про дядю Джима, пусть останется между нами. Но… попытайся понять его, Бретт. Не суди так сразу.
   
Они прошли через гостиную в кухню, где Холли приготовила какао для них. Джим-младший и крошка Гретхен уже спали.
   
– Ты дозвонилась? – спросила Холли.
   
– Нет. Похоже, он сидит у своего друга. Завтра еще попробуем.
   
– Хочешь какао, Бретт?
   
– Да, спасибо.
   
Черити наблюдала, как он садится за стол. Он положил на стол локоть и быстро отдернул, вспомнив, что это невежливо. Сердце ее наполнилось любовью, и страх как будто отошел.
   
«Время, – подумала она. – Время и перспективы. Дать ему это. Иначе ты потеряешь его».
   
Но сколько у них времени? Всего неделя, и он вернется назад, под влияние Джо. И когда она села напротив и тоже попросила налить ей какао, в уме у нее снова возникла мысль о возможном разводе.
   * * *
   
В ее сне пришел Вик.
   
Он просто подошел к «пинто» и распахнул дверцу. На нем был его лучший костюм, серая тройка (она всегда говорила, что в ней он похож на Джерри Форда, только с волосами). «Выходите, – сказал он, слегка улыбнувшись. – Пора домой, пока не настало время вампиров».
   
Она попыталась предупредить его, сказать, что пес бешеный, но не могла найти слов. И внезапно из темноты вышел Куджо с опущенной головой, рычащий.
   
«Осторожно! – попыталась она крикнуть. – Он убьет тебя!» – но крик ее был беззвучен.
   
Но прежде, чем Куджо успел бросился на Вика, тот повернулся и ткнул в него пальцем. И тут же шерсть Куджо опала, как сухие листья. Его красные глаза выпали из глазниц и, как бусины, покатились по гравию. Нос разбился о землю, как черное стекло. Через миг возле гаража осталась только гора опавшей шерсти.
   
«Не бойся, – сказал Вик во сне. – Не беспокойся насчет этого старого пса, это всего-навсего куча шерсти. Ты еще не получала почту? Вот это важно. А пес – ерунда. Так ведь? Почта…
   
Его голос исчез в длинном-длинном туннеле отражаясь эхом. Внезапно голос стал уже не сном, а памятью о сне – она проснулась, и щеки ее были в слезах. Во сне она плакала. Она посмотрела на часы. Четверть второго. Оглянувшись на Тэда, она увидела, что он спокойно спит, так и не вынув палец изо рта.
   
«Почта – вот это важно».
   
И внезапно она осознала важность лежащей на почтовом ящике бандероли. Вчера, в понедельник, приносили почту. Сегодня был вторник, и почту должны принести снова.
   
Слезы облегчения стали скатываться по ее еще не высохшим щекам. Она еле удержалась, чтобы не разбудить Тэда и сказать ему, что все будет нормально, потому что не позже двух – или даже раньше, если отделение недалеко, – этот кошмар закончится.
   
Почтальон должен приехать, даже если почты для Кэмберов нет – вот в чем вся прелесть. Это его работа. Он приедет сюда, на свой конечный пункт, и сегодня его встретят здесь слезами, как спасителя.
   
Она увидела корзину Тэда и вспомнила, что там еще есть еда. Она хотела сберечь ее на случай… Ну, на всякий случай. Теперь в этом не было необходимости, хотя Тэд наверняка проголодается, когда проснется. Она съела остатки огурца. Тэд его все равно не любит. Странный завтрак для него, подумала она, улыбнувшись. Инжир, оливки и «Слим Джим».
   
Доедая кусочки огурца, она подумала, что во всей этой истории есть ряд пугающих совпадений. Вик уехал на десять дней – раз. Вик вчера позвонил рано – два. Если бы он позвонил позже, он бы наверняка забеспокоился. И три – Кэмберов не оказалось дома. Всех троих. Остался только пес. Очень мило с их стороны. Они…
   
Внезапная страшная догадка пронзила ее. Что, если они все трое лежат в сарае? Она попыталась отогнать вставший перед глазами образ, но он возвращался во всей своей неумолимости. Три тела, лежащих рядом, как куклы, пыль рядом с ними пропитана кровью, невидящие глаза устремлены к потолку, одежда разорвана.
   
(прекрати)
   
Может быть, первым он схватил мальчика. Остальные были на кухне, услышали крики, выбежали…
   
(прекрати немедленно! )
   
…но мальчик был уже мертв, пес перегрыз ему горло, и когда они в ужасе замерли, он подкрался к ним в полутьме и…
   
(да нет, мужчина должен был успеть схватить ружье и продырявить ему башку, и потом, где машина? У них же была машина).
   
Тогда почему никто не приходит покормить пса? Если они все уехали, то должны были кого-нибудь попросить.
   
В этой мысли крылась пугающая логика. Почему никто не приходит? Когда вы уезжаете куда-нибудь…
   
Тут пес снова вышел из сарая.
   
«Вот и ответ, – появилась новая спасительная мысль. – Раз никто его не кормит, ему придется самому поискать себе еду».
   
Но с другой стороны, может, пес и не захочет есть. А может, мать с сыном действительно уехали на семейный праздник, а Джо Кэмбер просто валяется где-нибудь пьяный. Все может быть.
   
«Может, он ел что-нибудь в сарае? И что он там ел?»
   
Она отправила в рот последний кусочек огурца и почувствовала боль в желудке. Они оставили псу поесть прежде, чем уехали. Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться.
   
Но перед ней все еще стояла картина пропитанной кровью пыли в сарае.
   
«Хватит. Думай уж лучше о почте. Думай о будущем. Думай о спасении».
   
За окном раздался тихий скрежет.
   
Она не хотела смотреть туда, но голова поворачивалась словно под действием чьей-то невидимой руки. Она услышала хруст связок шеи. Там был Куджо, и он смотрел на нее. Его морда находилась от нее не более, чем в шести дюймах. Их разделяло только стекло.
   
Куджо усмехался.
   
Она почувствовала, как в ее легких зарождается крик, когда опять подумала, что может прочесть его мысли.
   
«Я до вас доберусь, крошки мои. Думай про почтальона, сколько хочешь. Я и его убью, как убил всех троих Кэмберов, как убью тебя и твоего сына. Можешь думать, о чем угодно. Можешь…»
   
Крик рвался наружу, словно был живым существом, а она в это время вспомнила: Тэд хотел писать, и она подняла его вверх и чуть приоткрыла окно, дюйма на четыре, и он сделал это туда, а она смотрела, не идет ли пес; потом она уснула, потом ей представились мертвецы в сарае, потом…
   
Пес усмехался ей; его звали Куджо, и его укус означал смерть.
   
Крик рвался наружу.
   
(Но Тэд спит).
   
Она изо всех сил стиснула челюсти. Наконец сердце забилось чуть поспокойнее, и крик угас. Она улыбнулась псу и показала ему оба средних пальца на руках, поднеся их к стеклу, чуть затуманенному его дыханием.
   
– Скотина, – прошептала она.
   
Пес повернулся и пошел к сараю. Она снова подумала о том, что он там делает (и что он там ест) и решительно закрыла эту тему.
   
Но спать больше не хотелось, хотя до рассвета еще было очень далеко. Она присела, твердя себе, что это глупо, что пес не может быть каким-то ужасным призраком, вырвавшимся из шкафа Тэда.
   * * *
   
Вик подскочил на кровати в полной темноте, чувствуя, как дыхание со свистом выходит из пересохшего горла. Сердце в его груди билось, как молот, и он в первую минуту даже подумал, что упал с кровати.
   
Он открыл глаза и увидел окно, тумбочку, лампу.
   
(Это отель «Риц-Карлтон» в Бостоне, штат Массачусетс).
   
Он расслабился, удивляясь, как он мог так растеряться. Из-за чего? Ах да, ему приснился кошмар.
   
Кошмар! Такого он не мог припомнить даже в детстве. Он взглянул на будильник, стоящий на тумбочке. Без двадцати два. Роджер на другой кровати повернулся и лежал теперь на спине, сбросив простыню.
   
Вик спустил ноги с кровати, тихо прошел в ванную и прикрыл дверь. На полочке лежали сигареты Роджера, и он взял одну. Это было ему необходимо. Потом сел на унитаз и закурил, стряхивая пепел в раковину.
   
Опасный сон, сказала бы Донна, и он в самом деле мог быть опасным. Ведь он лег спать в пол-одиннадцатого в лучшем расположении духа, чем был всю последнюю неделю. Вернувшись в отель, они с Роджером просидели полчаса в баре, обсуждая его идею, а потом Роджер порылся в бумажнике и извлек оттуда телефон Янси Харрингтона. Так звали актера, игравшего роль Профессора вкусных каш.
   
– Надо еще спросить, согласится ли он на это, – сказал Роджер, набирая номер. Вик тоже не знал, согласится ли Харрингтон. Он был очень подавлен всем происшедшим.
   
Но их ожидал приятный сюрприз. Харрингтон сразу же согласился. Он понимал, что с Профессором покончено, но, как и Вик, считал, что ему нужно оправдаться перед публикой.
   
– Вот тип, – сказал Роджер восхищенно, вешая трубку.
   
– Не многим героям рекламы удается попрощаться со своими зрителями. Держу пари, он готов примчаться в Бостон за свой счет.
   
Поэтому Вик лег спать довольным и заснул почти сразу. И ему приснился сон, что он стоит возле шкафа в комнате Тэда и говорит, что там ничего нет, потом открывает шкаф, и видит, что игрушки и вещи Тэда исчезли оттуда. Вместо них там вдруг вырос лес – старые ели и сосны с могучими стволами. Пол шкафа был усыпан шишками и хвоей. Он смел их, чтобы увидеть доски, но внизу была темная, влажная земля.
   
Он вошел в шкаф, и дверца захлопнулась за ним. Но света было достаточно. Он отыскал тропу и пошел по ней, увидев вдруг, что на спине у него рюкзак, а на боку – походная фляжка. Семь лет назад, еще до «Эд Уоркс», они как-то ездили в отпуск в Аппалачи, и там было точно так же. Тогда они чудесно провели время, а потом поехали на побережье. Он, Донна, Роджер и Элсия.
   
Первая часть сна была довольно приятной. Потом он вышел на поляну и увидел… но тут сон начал путаться, как это обычно бывает.
   
С одной стороны поляны возвышалась громадная горная цепь, в которой зияла пещера – нет, для пещеры она была недостаточно глубока. Скорее, ниша, углубление в скале. Там прятались Донна и Тэд. Прятались от какого-то монстра, пытающегося добраться до них и сожрать.
   
Это походило на сцену из «Кинг-Конга», но монстр во сне не был гигантской обезьяной. Это был… дракон? Нет, не похоже. Не дракон, не динозавр, не тролль. Он не мог понять. Но он пытался добраться до Донны с Тэдом и терпеливо ждал, как кот у мышиной норки.
   
Он побежал к ним, но никак не мог приблизиться к пещере. Он слышал, как Донна зовет на помощь, но когда он кричал в ответ, казалось, что она не слышит его. Услышал его Тэд.
   
«Папа! – кричал он отчаянным голосом, наполнившим Вика страхом. – Они не действуют! Слова от Монстров не действуют! Папа, ты меня обманул! Ты соврал!»
   
Он побежал еще быстрее, но безрезультатно. И когда он поглядел на подножие скалы, он увидел там груду высохших костей и белых, оскаленных черепов, поросших зеленым мхом.
   
Тут он проснулся.
   
Но что же это был за Монстр?
   
Он не помнил. Сон уже стирался в памяти, как это тоже всегда бывает. Он кинул сигарету в унитаз и включил воду в раковине, смывая пепел.
   
Он помочился, выключил свет и вернулся в постель. Лежа там, он поглядел на телефон и ощутил внезапное, почти иррациональное желание позвонить домой. Иррациональное? Было без десяти два. Он не просто ее разбудит, но еще и перепугает. Нельзя так доверять снам; любой это скажет. Когда твое дело и твой брак под угрозой, может привидеться что угодно.
   
«Только бы услышать ее голос и узнать, что все в порядке…»
   
Он отвернулся от телефона и закрыл глаза.
   
«Позвоню утром. Сразу после завтрака».
   
Эта мысль принесла облегчение, и он заснул. На этот раз сны ему не снились или, по крайней мере, не запомнились. И когда будильник утром поднял его, он забыл уже сон про монстра на поляне и только смутно помнил, что ночью вставал. Домой он так и не позвонил.
   * * *
   
Черити Кэмбер проснулась в пять и тоже пережила минутную растерянность – желтые обои вместо дерева, зеленые занавески в цветочек вместо белых ситцевых, узкая кровать вместо их широкой двуспальной. Где она?
   
Потом она вспомнила и испытала приятное облегчение. Она целый день проведет с сестрой, вспоминая прежние времена. И Холли сводит ее посмотреть магазины.
   
Она проснулась часа на полтора раньше обычного и часа на два раньше, чем принято в этом доме. Но мать говорила, что человек всегда плохо спит первые две ночи в незнакомой постели, и это была правда.
   
Пока она лежала, в окружающей тишине стали выделяться маленькие звуки. Она услышала скрип половицы. Шум первого утреннего поезда «Вестпорт-Гринич-Нью-Йорк». Шаги по мостовой за окном.
   
Снова скрипнула половица.
   
Это не просто так. Это шаги.
   
Черити села на кровати, отбросив покрывало. Шаги медленно спускались. Они были мягкими: босиком или в носках. Это Бретт. Она узнала его. Когда долго живешь с человеком, начинаешь различать звук его шагов.
   
Она встала и подошла к двери. Ее комната выходила в коридор, и она успела заметить только его голову, исчезающую внизу.
   
Когда она дошла до лестницы, Бретт уже скрылся за дверью, ведущей в кухню. Она открыла было рот, чтобы позвать его… Но они были в чужом доме. Она быстро спустилась по лестнице, стараясь не шуметь. Бретт стоял на кухне в одних голубых пижамных штанах, белые тесемочки которых болтались у пола. Она видела его в профиль в мягком утреннем свете. Бретт искал что-то среди шкафов и полок. Она, хоть и была испугана, невольно залюбовалась им – его стройным телом, изгибами мышц, чистыми линиями ног. «Какой он у меня красивый», – подумала она. Черити до конца своих дней не забыла того, как она стояла на кухне и любовалась своим сыном. Он казался ей совершенством.
   
Она видела, что он не проснулся. Он и раньше ходил во сне, между четырьмя и восемью годами. Ее это беспокоило, и она обратилась к доктору Грешэму (не говоря об этом Джо). Она не боялась, что Бретт лишится рассудка – он был совершенно нормальный мальчик, – но опасалась, что в таком состоянии он может упасть и сломать себе что-нибудь. Доктор сказал, что этого не может быть.
   
– Мы мало знаем о снохождении, – говорил он ей, – но нам известно, что оно гораздо чаще встречается у детей, чем у взрослых. Связь тела и сознания растет с годами, и большинство специалистов, миссис Кэмбер, думают, что снохождение – просто безобидный симптом временной нестыковки между этими двумя.
   
Он доказывал, что сомнамбулизм Бретта достигнет пика, потом ослабнет и, наконец, совсем исчезнет. Ее это не совсем удовлетворило, и через неделю она привела к доктору самого Бретта. Ему тогда исполнилось шесть лет. Грешэм признал его совершенно здоровым ребенком. Последнее из его ночных хождений случилось уже два года назад.
   
И вот снова.
   
Бретт один за другим открывал шкафы, заглядывая в каждый. Глаза его были широко раскрыты, и ей показалось вдруг, что он видит совсем не то, что у него перед глазами.
   
Она испытала давний, бессильный страх, который уже почти забыла: страх родителей, когда их маленькие дети заболевают чем-нибудь опасным и трудноизлечимым. «Где он сейчас? – подумала она. – Что он видит? И почему это опять началось, после двух лет? Неужели из-за отъезда из дома?»
   
Он открыл последний шкаф и достал розовый соусник. Поставил на стол. Взял что-то из воздуха и высыпал в соусник. Ее руки покрылись гусиной кожей. Это была процедура, которую он проделывал каждый день. Он кормил Куджо.
   
Она шагнула к нему и остановилась. Конечно, она не верила в сказки о том, что если неожиданно разбудить лунатика, сознание может покинуть его тело, и результатом станут безумие или смерть – но здравый смысл подсказывал ей, что все равно ничего хорошего из этого не выйдет. Если его сейчас разбудить, это повлечет за собой слезы или даже истерику.
   
Поэтому она никогда не будила Бретта во время его ночных хождений, не стала делать этого и сейчас. Одной из причин был здравый смысл, другой – ее неосознанный страх, которого она сама не могла понять. Что такого страшного в хождении Бретта во сне? Это было естественно, как и то, что он беспокоится о Куджо.
   
Он отошел от стола, держа соусник, и внезапно на его лице отразилась сложная пантомима тревоги и печали. Потом он произнес слова, выговаривая их как спящие, почти неразборчиво. И хотя это были самые обычные слова, но Черити они испугали больше чем все предыдущее. Она дотронулась рукой до тела. Кожа там была совсем холодной.
   
– Куджо больше не голоден, – сказал Бретт. Теперь он прижимал соусник к груди. – Не голоден.
   
Он выпрямился, и по лицу его скатилась единственная слеза. Потом он поставил соусник на стол и пошел к двери. Глаза его были открыты, но он не видел мать. На пути он остановился, обернулся назад и произнес:
   
– Ищи в траве, – кому-то невидимому.
   
Потом снова пошел к ней. Она стояла неподвижно, все еще прижимая ладонь к горлу. Он прошел мимо, поднялся по лестнице и скрылся.
   
Она повернулась, чтобы идти за ним, и вспомнила про соусник. Он стоял на столе, как лаконичный натюрморт. Она взяла его обеими руками – руки дрожали, – и убрала назад в шкаф. Потом постояла еще немного, слушая тяжелый стук своего сердца, и пошла за ним.
   
Она заглянула в дверь его комнаты, когда он уже лег. Он натянул простыню и повернулся на бок – его обычная поза во сне.
   
Внизу кто-то закашлялся, напомнив ей, что они в чужом доме. Она почувствовала, что уже скучает, и в эту минуту мысли о разводе показались ей совершенно нереальными, как детские фантазии.
   
Но почему пантомима кормления Куджо так ее испугала? «Куджо больше не голоден».
   
Она вернулась к себе и лежала в постели, пока не взошло солнце. За завтраком Бретт казался таким же, как всегда. Он не вспоминал про Куджо и не стал звонить домой. Поразмыслив, Черити решила забыть про это.
   * * *
   
Становилось жарко.
   
Донна чуть приоткрыла свое окно – насколько осмелилась, – и перегнулась через Тэда, чтобы сделать то же с его окном. Тот она заметила желтоватый листок бумаги у него на коленях.
   
– Что это, Тэд?
   
Он посмотрел на нее. Глаза у него покраснели.
   
– Слова от Монстров.
   
– Дай посмотреть.
   
Он протянул ей листок. Лицо его казалось выжидающим, и она на миг испытала ревность. Она заботилась о нем, о его жизни, а он надеется на этот фокус-покус, который придумал его дорогой папочка. Тут же это чувство сменилось болью и злостью на себя. Кто, как не она, втравила его в это дело? Если бы она оставила его с няней…
   
– Я вчера положил их в карман, – сказал он, – когда мы уезжали. Мама, Монстр съест нас?
   
– Это не Монстр, Тэд, это всего-навсего собака, и, конечно же, он нас не съест. Говорю, скоро придет почтальон, и мы поедем домой. «И я говорила, что машина заведется, и что кто-нибудь приедет, что Кэмберы скоро вернутся…»
   
– А ты отдашь мне их?
   
В какой-то момент ей хотелось разорвать листок на мелкие кусочки и выкинуть их в окно, но она вовремя одумалась. Она отдала его Тэду и обеими руками вцепилась себе в волосы, испуганная и разозленная. Что это с ней? Почему она хочет, чтобы все было еще хуже? Что это?
   
Было жарко – чересчур жарко, чтобы думать. Пот заливал ей лицо, и она видела, что и Тэд сильно вспотел. Его волосы прилипли к черепу непонятными клочьями и казались темнее, чем на самом деле. «Надо бы вымыть ему голову», – подумала она рассеянно и опять вспомнила про шампунь «Не плачь», стоящий в полной безопасности на полке в шкафу и ждущий, когда кто-нибудь придет и выльет его в ладонь.
   
(не распускайся)
   
Нет, конечно. Нет никаких поводов распускаться. Все идет нормально, так ведь? Пса не видно. Уже больше часа. И почтальон. Уже почти десять. Почтальон скоро приедет.
   
Приедет и покончит с этим. Ничего что у них осталось только четверть термоса молока, и что утром ей захотелось в туалет, и она была вынуждена воспользоваться для этой цели маленьким термосом Тэда, и теперь в машине пахло мочой. Она швырнула термос в окно, слыша, как он разбился о гравий. Потом она заплакала.
   
Но все это неважно. Главное, что почтальон скоро приедет… может быть, он уже в пути в своей маленькой бело-синей машине. Уже скоро. Она отвезет Тэда домой, и они поднимутся наверх и будут мыться и отдыхать, но сперва она достанет с полки шампунь и вымоет волосы, сначала Тэду, а потом и себе.
   
Тэд опять читал написанное на листке, беззвучно шевеля губами. Конечно, он не читал; читать он научится года через два («если мы выберемся отсюда», – подсказал предательский голос); просто повторял на память. Почтальон. Где этот чертов почтальон?
   
– Мама, может быть, машина заведется?
   
– Дорогой, я боюсь пробовать. Аккумулятор сел.
   
– Но мы же все равно здесь сидим, – капризно сказал он. – Что с того, сел он или нет, раз мы здесь сидим! Попробуй!
   
– Не приказывай мне, а то получишь по попе!
   
Он отстранился, услышав ее сердитый окрик, и она снова обругала себя. Он устал… кто в этом виноват? И он был прав. Это и вызвало у нее гнев. Но он не понимал, что единственная причина, по которой она не хочет заводить машину – это боязнь привлечь внимание пса.
   
Она безнадежно повернула ключ в зажигании. Мотор медленно, протестующе, зафыркал, но искра не проходила. Она выключила зажигание и нажала гудок. Он сипло прохрипел, но этот звук уже вряд ли кто-нибудь мог услышать, даже из того дома у подножия холма.
   
– Ну вот, – сказала она свирепо. – Доволен? Вот и все.
   
Тэд заплакал. Это началось, как в раннем детстве: рот скривился, слезы покатились по щекам еще до того, как раздались первые всхлипывания. Она обняла его, попросила прощения, говорила, что ей тоже плохо, что скоро приедет почтальон, и они поедут домой, думая при этом:
   
«Вся в мать. Она тоже в случае беды всегда старалась разделить ее с близкими. Яблочко от яблони. Может, и Тэд, когда подрастет…»
   
– Мама, почему так жарко?
   
– Эффект отражения, – машинально ответила она. Теперь она думала о том, что проходит последний экзамен на материнство – или на взрослость. Сколько они здесь? Часов пятнадцать, самое большее. И она уже совершенно выдохлась.
   
– А можно мне попить «Доктора Пеппера», когда мы приедем домой? – слова от Монстров, смятые и промокшие от пота, лежали у него на коленях.
   
– Все, что захочешь, – сказала она и крепко обняла его. Его тело казалось одеревеневшим. «Зачем я кричала на него?» – подумала она горестно».
   
Но она исправится. Вот только приедет почтальон, и она обязательно исправится.
   
– А я думаю, что мо… что собака нас съест, – сказал Тэд.
   
Она промолчала. Куджо нигде не было. Даже звук мотора не привлек его. Может, он спит? Может он уже умирает? Вот было бы хорошо… особенно если бы он умирал медленно. В муках. Она снова посмотрела на дверь. Она заперта. Теперь это было ясно. Когда люди уезжают, они запирают дверь. Было бы глупо пытаться ее открыть, особенно зная, что скоро приедет почтальон. «Представь, что это на самом деле», – всегда говорил Вик. Представь, что на самом деле пес жив и ждет в сарае, когда ты соберешься вылезти.
   
Уже было почти одиннадцать. Она еще час назад заметила что-то, лежащее в траве за окном Тэда. После пятнадцати минут изучения она поняла, что это старая бейсбольная бита с рукояткой, обмотанной изолентой.
   
Вскоре после этого из сарая опять показался Куджо, слепо таращась на солнце своими красными, воспаленными глазами.
   * * *
   
Приторный голос Джерри Гарсиа из чьего-то транзистора плыл по коридору, отражаясь от его стенок, как будто звучал в длинной стальной трубе. В это утро он умывался и брился в грязном общественном туалете, среди луж блевотины и засохших пятен крови.
   
«Иди куда хочешь, сладкая моя, – пел Джерри Гарсиа, – но не говори им, что знаешь меня».
   
Стив Кемп стоял у окна своей комнаты на пятом этаже портлендской гостиницы, глядя вниз и думая о Донне Трентон, о том, как он развлекался с ней, и что потом случилось. А что случилось? Что за чушь?
   
У него зверски болела голова. Лучше бы он поехал в Айдахо. Чего ради он торчит здесь? Он не знал. Этим утром он посмотрел на себя в грязное зеркало в туалете и подумал, что стареет. Вернувшись в номер, заметил на полу таракана. Кругом дрянь.
   
«Она поперла меня не потому, что я стар, – бессвязно думал он. – Я вовсе не стар. Она просто получила от меня, что хотела, эта сука. У нее чесалось в одном месте. Я ей прописал лекарство. Интересно, как любящему супругу мое скромное послание? Что он сделал с ней?»
   
И получил или он его вообще?
   
Стив затушил сигарету об шкаф. Да, это интересный вопрос. Ответ на него может дать ответы и на другие. И прогнать это гнусное чувство, не покидавшее его с тех пор, как ему так постыдно указали на дверь.
   
Внезапно он понял, что нужно делать, и сердце его забилось в предвкушении. Он сунул руку в карман, нащупал мелочь и вышел. Было без двадцати двенадцать, и почтальон, на которого так надеялась Донна, уже сворачивал на Кленовую дорогу.
   * * *
   
Вик, Роджер и Роб Мартин провели утро в студии и вышли оттуда только к обеду. После гамбургеров и большого количества пива Вик внезапно осознал, что он пьян. Обычно он не выпивал больше одного коктейля или стакана белого вина; он наблюдал, как многие из его коллег по рекламе шлялись по питейным заведениям на Мэдисон-авеню, рассказывая первым встречным о сюжетах, которые они никогда уже не сделают… или, если напивались сильнее, о романах, которых никогда уже не напишут.
   
Его охватывало странное чувство: полупобедное, полутревожное. Роб встретил их идею последней рекламы Профессора с энтузиазмом… но не хотел ничего делать без одобрения старика Шарпа и его сына.
   
Теперь они втроем сидели за угловым столиком ресторана над остатками своих гамбургеров, загромоздившими стол пивными бутылками и переполненной пепельницей. Вик вспомнил день, когда они с Роджером сидели в «Желтой подлодке» в Портленде, обсуждали предстоящую поездку. На волне ностальгии он вспомнил про Донну и Тэда и подумал, что они сейчас делают. «Надо позвонить им вечером» – подумал он. – Если я еще буду достаточно трезвым».
   
– Ну и что теперь? – спросил Роб. – Останетесь тут или полетите в Нью-Йорк? Можем сходить на бейсбол, – Вик поглядел на Роджера, но тот лишь пожал плечами.
   
– В Нью-Йорк. Спасибо, Роб, но нам сейчас не надо бейсбола. Нужно еще много согласовывать, но я думаю, все в конце концов согласятся с моей идеей.
   
– Ну, не заносись, – сказал Роб. – Еще много вопросов.
   
– Вот и нужно их разрешить, – сказал Роджер. – Я думаю, на маркетинг нам хватит дня.
   
– Может понадобится и два, – заметил Вик. – Во всяком случае нужно иметь запас времени.
   
– А что потом?
   
– А потом мы позвоним старику и попросим с ним встречи. Я думаю, мы полетим в Кливленд прямо из Нью-Йорка. «Волшебное таинственное путешествие».
   
– Ага, «увидеть Кливленд и умереть», – мрачно подхватил Роджер. – Мне не терпится увидеть этого старого пердуна.
   
– Не забудь про молодого, – усмехнулся Вик.
   
– Как можно! Джентльмены, я предлагаю еще по маленькой.
   
Роб взглянул на часы.
   
– Знаете, мне…
   
– Ну, еще по одной.
   
– Ладно, – вздохнул Роб.
   
Почтальон Джордж Мира сошел со ступенек почты в Касл-Роке и пукнул. Сегодня он пукал особенно часто, но это его мало волновало.
   
Причем, это не зависело от того, что он ел. Вечером они с женой ели тосты с селедочным маслом – он пукал. Утром бананы – он опять пукал. Днем, в «Пьяном тигре» он съел два чизбургера с майонезом – и снова пукал.
   
Он отыскал симптомы в «Домашней медицинской энциклопедии», солидном двенадцатитомном издании, которое его жена приобретала по тому в год в Сауз-Пэрисе. То, что Джордж Мира прочитал в статье «Газы избыточные», его не очень обрадовало. Там говорилось, что это может быть симптомом гастрита или даже язвы. Он уже хотел сходить к доктору Квентину, но скорее всего тот скажет ему, что он стареет и оттого пердит.
   
Джордж тяжело пережил смерть старой Эвви Чалмерс – тяжелее, чем он думал раньше, – и с тех пор не любил думать о старости. Он предпочитал думать о предстоящем уходе на пенсию, когда они будут тихо-мирно жить вместе с Кэти. Не нужно будет вставать в полседьмого, таскать мешки с почтой и слушать назидания Майкла Фурнье, почтмейстера. Не нужно мерзнуть зимой и изнывать от жары, доставляя почту дачникам в их коттеджи. Вместо этого он сам будет ездить куда-нибудь… а лучше всего отдыхать. Мысль о причинах его пуканья врывалась в эти приятные мысли, как ракета с неполадками в управлении.
   
Он повернул свой бело-синий автомобиль на дорогу №3, морщась от солнечных бликов, играющих на стекле. Лето, как Тетя Эвви и предсказывала, было невероятно жарким. Он слышал сонные рулады сверчков в высокой траве и опять представил, как будет слушать их в своем дворе, выйдя на пенсию.
   
Он заехал к Милликенам, бросив в ящик рекламный бюллетень и счет за электричество. В этот, день всем приходили счета, но он думал, что в управлении вряд ли дождутся денег от Милликенов. Эти Милликены – типичная «белая дрянь», как и Гэри Педье выше по дороге. Да и Джо Кэмбер немногим лучше.
   
Джон Милликен возился на заднем дворе, ремонтируя что-то вроде бороны. Джордж помахал ему, и Милликен лениво махнул в ответ.
   
– Вот вам, мистер получатель пособия, – подумал злорадно Джордж Мира. Он поднял ногу и снова пукнул. Черт, хорошо, что он не в компании.
   
Он доехал до гари Педье и сунул в его ящик такие же рекламу и счет. Потом он развернул машину: Джо Кэмбер звонил на почту и просил придержать его корреспонденцию на несколько дней. Фурнье сказал, что понедельничную почту уже отправили.
   
– Ладно, – сказал Джо. – Сегодня я еще смогу ее забрать.
   
Когда Джордж клал почту в ящик Гэри Педье, он заметил, что почта Гэри за понедельник – письмо с просьбой о пожертвовании из общества сельских школ и «Популярная механика» – все еще там. Посмотрев на дом, он увидел рядом с ним старый «Крайслер» Гэри и «Форд» Джо Кэмбера.
   
– Вот они где, – пробормотал он. – Два придурка развлекаются.
   
Он поднял ногу и еще раз пукнул.
   
Джордж Мира решил, что они уехали куда-нибудь пьянствовать, скорее всего на грузовике Джо. Ему не пришло в голову, что в этом случае они воспользовались бы более удобным транспортом. Не заметил он ни следов крови на крыльце, ни большой дыры во входной двери.
   
– Развлекаются, – повторил он. – Хорошо хоть, Джо предупредил насчет почты.
   
Он поехал назад к Касл-Року, то и дело поднимая ногу и пуская в дело свой гудок.
   * * *
   
Стив Кемп заехал в магазин за чизбургерами. Потом сел в свой фургон и стал есть, поглядывая на Брайтон-авеню.
   
До этого он позвонил в офис любящего супруга. Он сказал, что его зовут Адам Своллоу. Можно ли поговорить с мистером Трентоном? Во рту у него пересохло от возбуждения. Когда Трентон возьмет трубку, он расскажет ему много интересного. Где у его жены родинки, и на что они похожи. Как она кусала его до крови, когда кончала. Что она говорила ему про него, любящего супруга.
   
Но все получилось не так. Секретарша сказала: «Простите, но ни мистера Трентона, ни мистера Брикстона сейчас нет. Они вернутся только на следующей неделе, не раньше. Если я могу вам помочь…» Голос ее выражал участие. Она действительно хотела ему помочь… А потом смотать поскорее с работы, пока боссы не вернулись. Беги танцуй, детка, пока подошвы не задымятся.
   
Он поблагодарил ее и сказал, что перезвонит после. Теперь он ел чизбургеры и думал, что делать дальше. «Будто ты не знаешь», – прошептал внутренний голос.
   
Он завел мотор и поехал в Касл-Рок. Доев чизбургер, он был уже в Норз-Уиндеме. Бумажку он бросил на пол, где уютно расположились пластмассовые стаканчики, коробки «Биг Маков», пустые бутылки и прочий мусор. Он не любил сорить, так как считал себя экологистом.
   * * *
   
Стив добрался до дома Трентонов к полчетвертому. Он осторожно проехал мимо дома, не замедляя скорости, и припарковал фургон на соседней улице. Назад он пошел пешком.
   
Подъезд был пуст, и его охватило разочарование. Он, конечно, не думал, что она ему что-то позволит, но весь путь от Вестбрука до Касл-Рока он провел в возбуждении, которое теперь мгновенно улетучилось.
   
Она уехала.
   
Нет; машина уехала. Это ведь не одно и то же. Стив огляделся.
   
«Мы видим, леди и джентльмены, прелестный загородный дом в летний день, детишки в саду, жены смотрят телевизор – «Любовь к жизни» или «В поисках завтрашнего дня». Любящие мужья трудятся на благо семьи».
   
Двое маленьких детей в одних трусах прыгали по тротуару, изрисованному мелом. В окошко выглянула лысеющая старуха с чайником и что-то сказала детям. В общем, ничего не происходило. Улица млела от жары.
   
Стив решительно направился к подъезду. Сперва он заглянул в маленький одноместный гараж. Там было пусто. Ни «пинто» ни «ягуара».
   
Стив поднялся по ступенькам на крыльцо. Осторожно толкнул дверь. Не заперто. Он вошел внутрь тихо, не постучавшись.
   
Его сердце тяжело стучало, и этот звук казался ему оглушительным в молчании дома.
   
– Эй! Кто-нибудь дома? – голос его был радостным и чистосердечным, словно он пришел навестить лучших друзей после долгой разлуки.
   
– Э-эй! – он вошел в холл.
   
Конечно, никого нет. Пустой дом, где все на месте, кроме хозяев, всегда пугает. Кажется, что он наблюдает за вами.
   
– Эй! Есть тут кто-нибудь? – В последний раз. «Надо оставить ей что-нибудь на память». Он вошел в комнату и осмотрелся. Рукава его рубашки были закатаны, подмышки взмокли от пота. Теперь можно было припомнить все. Как ему хотелось ее убить, когда она обзывала его сукиным сыном. Как ему хотелось ее убить, когда она заставила его почувствовать себя старым и жалким. Конечно, письмо частично успокоило его, но этого было мало.
   
Справа от него на стеклянных полках стояли декоративные горшки. Повернувшись, он внезапным пинком обрушил нижнюю полку. Все сооружение рухнуло, разбивая стекло, керамику, фарфоровые фигурки кошек и пастушков и всю эту буржуазную дрянь. Он радостно ухмыльнулся, потом прошелся по осколкам, тщательно растаптывая их в порошок. Он снял со стены семейное фото, с любопытством поглядел на улыбающееся лицо Вика Трентона (он обнимал Донну за талию, а Тэд сидел у него на коленях) и швырнул фото на пол, с размаху ударив каблуком по стеклу.
   
Он оглянулся, тяжело дыша, как после пробежки. Внезапно он набросился на ни в чем не повинные вещи, словно это они причинили ему боль, требующую отмщения. Он повалил кресло Вика, перевернул диван, который рухнул на кофейный столик, переломив его пополам. Он сбросил с полок книги, проклиная дурной вкус людей, которые их покупали и читали. Он перевернул полку с журналами, поднял ее и швырнул в зеркало, разбив его. Куски зеркала со звоном посыпались на пол. Теперь он сопел, как бык. Щеки его сделались почти пурпурными.
   
Он прошел через кухню в маленькую столовую. Прежде всего он повалил обеденный стол – свадебный подарок родителей Донны. С него посыпались набор для специй, ваза из-под цветов, стеклянная пивная кружка Вика. Керамические солонки и перечницы взрывались, как маленькие бомбы. От злобы он вновь испытал возбуждение. Он думал о том, что его найдут и накажут. Он был охвачен стихией разрушения.
   
Он вытащил из-под раковины ящик и выкинул оттуда кастрюли и сковородки. Они гремели, но не разбивались. Тогда он принялся один за другим открывать кухонные шкафы и швырять на пол посуду. Сперва это были тарелки, потом настала очередь стаканов. Среди них он обнаружил набор из восьми рюмочек для вина, который хранился у Донны с двенадцати лет. Его он растоптал с особенным наслаждением.
   
Потом салатница. Большое сервировочное блюдо. Плейер фирмы «Сейрс», разбившийся с громким треском. Стив Кемп танцевал на всем этом, чувствуя, как твердый, как камень, член распирает ему штаны. Вена у него на лбу пульсировала. В углу он отыскал коробку со спиртным, и аккуратно открывая бутылки одну за одной, швырял их об шкафы. Скоро белые дверцы украсились причудливыми узорами джина, виски «Джек Дэниелс», «Амаретто» (рождественский подарок от Роджера и Элсии Брикстонов). Осколки стекла причудливо искрились в легком свете, падающем в окошко над раковиной.
   
Стив ворвался в комнату для стирки, выволок оттуда пачки стирального порошка, отбеливатель в большой синей бутылке, «Лестойл» и «Том Джоб» и щедро разлил и рассыпал все это по полу.
   
Он высыпал содержимое последней пачки и заметил на стене записку Донны:
   
«Мы с Тэдом уехали в гараж Джо Кэмбера. Скоро вернемся».
   
Это напомнило ему о реальности. Он был здесь уже полчаса, а может и больше. В своей ярости он не замечал времени, а теперь пора было оставлять поле боя. Но сначала он оставит им маленький подарок.
   
Он стер с доски запись и написал большими квадратными буквами:
   
«Это тебе, дорогая».
   
Потом поднялся бегом по лестнице и вошел в спальню. Теперь он каждую секунду ждал, что зазвонит звонок, и кто-нибудь (какая-нибудь ее подруга) просунет голову в дверь, как он сам, и спросит: «Эй, кто-нибудь дома?»
   
Но это лишь прибавило ему возбуждения. Он расстегнул ремень, спустил штаны и извлек свой член, окруженный порослью рыжеватых волос. Все произошло быстро; он был слишком возбужден. Два-три резких движения рукой, и он содрогнулся в оргазме. Сперма вылилась на покрывало.
   
Он поддернул джинсы, застегнул молнию (едва не прищемив головку члена – вот было бы смешно! ). Он еще мог наткнуться на кого-нибудь по дороге, и этому «кому-то» могли чрезвычайно не понравиться его багровое лицо и выпученные глаза.
   
Он попытался собраться и успокоиться. Хм, поднятый им шум мог разбудить мертвого. Зачем только он бил эти горшки? О чем он думал?
   
Соседи могли услышать.
   
Но во дворе никого не было. Ничто не нарушало сонного покоя. Прямо перед ним возвышался забор, отделявший собственность Трентонов от соседского участка. Справа открывался вид на город, раскинувшийся у подножия холма. Стив мог видеть пересечение дороги №117 и Хай-стрит и Городской совет, возвышающийся рядом. Он стоял посреди двора, пытаясь прийти в норму.
   
Дыхание понемногу замедлялось, краска отлила от лба и щек.
   
«А что, если она подъедет прямо сейчас?»
   
Это прогнало все вернувшееся было спокойствие. Он оставил свою визитную карточку. Если она позвонит в полицию, ему будет худо; но он не думал, что она решится на такое. Он мог рассказать там слишком много всего. «Сексуальная жизнь американской домохозяйки, как она есть». Хотя это было бы безумием. Лучше поскорее убраться отсюда. Может, как-нибудь потом он и позвонит ей. Спросит, как ей понравилась его работа. Можно будет повеселиться.
   
Он вышел на улицу и быстрым шагом направился к своему фургону. Никто не обращал на него внимания. Он влез в фургон, выехал на дорогу №117 и поехал в направлении Портленда. Там он уплатил пошлину и покатил на юг. Гнев прошел, и в голову начали приходить здравые мысли – что он сделал, и придется ли за это отвечать. Он совсем разорил дом. Почему?
   
Он стал думать. Как школьник, кропотливо выводящий рисунок, стирая лишнее ластиком, он выстраивал картину случившегося и перестраивал ее, пока она окончательно не обрела в его сознании приемлемую для него форму.
   
Доехав до дороги №495, он повернул на запад, к молчаливым равнинам Айдахо, куда уехал в свое время и Папа Хемингуэй, когда состарился и смертельно устал. Он чувствовал подъем, который ощущал всякий раз, когда рвал старые связи и уезжал в другое место. В такие моменты он чувствовал себя почти что новорожденным, владеющим величайшей в мире свободой – свободой менять свою жизнь.
   
Переночевать он остановился в маленьком городке под названием Твиненхэм. Уснул он легко. Он убедил себя, что разорение дома Трентонов – не мщение, но акт революционной анархии, направленный против пары буржуазных свиней, готовых подчиняться любым фашистам, лишь бы те позволили им наслаждаться своим мещанским раем. Это был почти героический поступок, его способ сказать «власть народу», что он говорил во всех своих стихах.
   
Засыпая, он подумал, что первым делом решила Донна, когда вернулась домой с ребенком. Эта мысль заставила его уснуть с улыбкой на губах.
   
В полчетвертого Донна поняла, что почтальон сегодня не приедет.
   
Она сидела, обняв одной рукой полусонного Тэда. Его губы распухли от жары, лицо покраснело. Осталось еще немного молока, и скоро она напоит им Тэда. Солнце в последние три часа пекло невыносимо. Даже с приоткрытыми окнами температура в машине была не меньше 100. Так бывает, если надолго оставить машину на солнце, но в нормальных условиях можно открыть окна, включить вентиляцию, и ехать. «Ехать», – какое сладкое слово!
   
Она облизала губы.
   
На короткое время она открывала окна, но боялась оставить их так. Она могла получить солнечный удар. Жара пугала ее, в первую очередь, из-за Тэда, но еще больше она боялась, что в окне вдруг снова появится собачья морда, пускающая слюну и глядящая на нее красными глазами.
   
В последний раз она открывала окно, когда Куджо уходил в сарай. Но теперь он вернулся. Он сидел у сарая, опустив голову, и смотрел на «пинто». Пыль у его лап была влажной от слюны. То и дело он рычал и хватал зубами воздух, будто ему что-то мерещилось.
   
«Ну, когда же он сдохнет?»
   
Донна рассуждала рационально. Она не верила в Монстров из шкафа; она верила в реальные, осязаемые вещи. Ничего иррационального в бешенстве сенбернара не было; просто больной пес, укушенный лисой или скунсом. Он вовсе не был божьим мщением ей, этаким Моби-Диком, четвероногим роком.
   
Но… она уже совсем решила попытаться добежать до крыльца, когда он вышел из сарая. Тэд. Нужно подумать о нем. Нельзя больше выжидать. Он уже стал говорить бессвязно, а глаза его смотрели на нее зачарованно, как у боксера, получившего серию ударов, и ждущего только последнего, чтобы рухнуть на ринг. Все это пугало ее и напоминало, что испытанию подвергаются ее материнские чувства. Тэд не мог ждать. Но он же и удерживал ее в машине, потому что она боялась оставить его одного.
   
Пока Куджо не вернулся, она собиралась с духом, чтобы открыть дверь, снова и снова проигрывая в уме свои возможные действия. Она сняла рубашку и теперь сидела за рулем в своем белом лифчике. Когда она побежит, то обернет рубашкой руку. Плохая защита, но лучше, чем ничего. Она может разбить стекло и зайти в дом. Даже если внутренняя дверь заперта, она как-нибудь проникнет туда. Как-нибудь.
   
Но Куджо вернулся и расстроил все ее планы.
   
«Ничего. Он еще уйдет. Как делал раньше». «Но уйдет ли? – спрашивала она себя. – Все слишком удачно складывается. Кэмберы уехали и, как примерные граждане, сказали, чтобы им не завозили почту; Вик тоже уехал и вряд ли позвонит до завтра. И если он позвонит рано, то решит, что мы отправились к Марио или в «Тэст Фриз» за мороженым. А потом он не будет звонить, чтобы не будить час. Предупредительный Вик. Да, все очень удачно. Как тот пес Харона в Мифах. Только зовет его Куджо. Проводник в Царство Мертвых».
   
«Уходи, – мысленно приказала она псу. – Уходи в сарай, сволочь».
   
Куджо не двигался с места.
   
Она облизала губы, распухшие не меньше, чем у Тэда.
   
– Как ты, Тэдди? – она осторожно убрала его волосы со лба.
   
– Тсс, – бессвязно пробормотал Тэд. – Утки. Она потрясла его.
   
– Тэд? Какие утки? Ты слышишь меня?
   
Он открыл глаза и огляделся, маленький мальчик, испуганный и смертельно уставший.
   
– Мама? Мы поедем домой? Мне жарко…
   
– Поедем, – пообещала она.
   
– Когда, мама? Когда? – он беспомощно заплакал.
   
«Ox, Тэд, береги влагу, – подумала она. – Она может тебе понадобиться». Дурацкие мысли. Но не так ли? Маленький мальчик, умирающий от обезвоживания организма (прекрати, он же не умирает! ) в семи милях от города.
   
Но так и было. И не старайся с этим спорить, дорогая. Если хочешь, верь, что этот пес судьба, или Божеское наказание, или даже реинкарнация Элвиса Пресли. Это не меняет дела. В этой ситуации, когда речь идет о жизни и смерти, нужно думать о другом.
   
– Ну когда, мама? – он смотрел на нее заплаканными глазами.
   
– Скоро, – сказала она мрачно. – Очень скоро. Она прижала его к себе и посмотрела в его окно. Ее глаза снова заметили предмет, лежащий в траве, старую бейсбольную биту.
   
«Хотела бы я разбить этой штукой его башку».
   
В доме зазвонил телефон.
   
Она вскинула голову, мгновенно наполнившись безумной надеждой.
   
– Это нам, мама? Нам звонят?
   
Она не отвечала. Она не знала, кто это. Но при удаче – должна же им когда-нибудь улыбнуться удача? – этот звонящий должен заинтересоваться, почему телефон у Кэмберов так долго не отвечает.
   
Куджо поднял голову, напоминая в этот момент пса с граммофонной марки «Хиз Мастерс Войс». Он, шатаясь, поднялся и направился к дому.
   
– Может, он хочет ответить на звонок? – предположил Тэд. – Он…
   
С ужасающей быстротой пес изменил направление и помчался к машине. Неуклюжесть его в мгновение ока исчезла, словно он притворялся раньше. Он рычал и утробно лаял. Красные глаза горели. Он ударился о машину и отскочил – расширенными глазами Донна увидела вмятину на дверце. «Он должен расшибиться, – в исступлении подумала она, – разбить свою проклятую башку, должен, ДОЛЖЕН…»
   
Куджо мотал головой. Из его носа текла кровь. Глаза казались изумленными. Телефон в доме зазвонил опять. Пес повернулся туда, но неожиданно опять кинулся на машину, ударившись о стекло прямо напротив лица Донны с глухим стуком. На стекло брызнула кровь, и по нему пробежала длинная извилистая трещина. Тэд завизжал и закрыл лицо руками.
   
Пес кинулся снова. Слюна брызгала из его окровавленной пасти. Она могла видеть его зубы, тяжелые и желтые, как слоновая кость. Когти царапали стекло. Его глаза глядели прямо на нее: тупые, дикие глаза, но в них она видела какое-то знание. Знание чего-то страшного, о чем она боялась даже думать.
   
– Уходи! – закричала она.
   
Куджо еще раз ударился о стекло на ее стороне. Еще раз. Еще. Дверь вдавилась внутри. Каждый удар двухсотфунтовой туши сотрясал маленький автомобильчик, и каждый раз она слышала тот же тяжелый стон и изо всех сил надеялась, что он расшибется или, по крайней мере, потеряет сознание. И каждый раз он отходил и снова бросался вперед. Его морда превратилась в кровавую маску, искаженную слепой яростью.
   
Она взглянула на Тэда и увидела, что он в шоке свернулся в комок на сиденье, зажав руками лицо.
   
«Может, это и к лучшему».
   
Телефон в доме замолчал. Куджо, готовящийся к очередному броску, застал на месте. Донна затаила дыхание. Пауза показалась ей бесконечной. Куджо сел, задрал свой изувеченный нос к небу и завыл – дикий и тоскливый звук, от которого ее пробрала дрожь. В этот момент она была почти уверена – она знала, – что это не просто собака.
   
Наконец, Куджо медленно отошел от машины. Она надеялась, что он ляжет там – она не видела больше его хвоста. Но она ждала. Куджо не появлялся.
   
Она склонилась к Тэду и стала приводить его в чувство.
   * * *
   
Когда Бретт, наконец, повесил трубку, Черити взяла его за руку и повела в кафе Кэлдора. Там за столом их ждала Холли, попивая коктейль.
   
– Ну, что там? – осведомилась она.
   
– Ничего. Он просто беспокоится за пса. Правда, Бретт?
   
Бретт с несчастным видом кивнул.
   
– Иди вперед, если хочешь, – предложила Черити. – Мы догоним.
   
– Ладно. Я жду внизу.
   
Холли допила свой коктейль и вышла, весьма привлекательная в своем бордовом платье и пробковых сандалиях, такая привлекательная, какой Черити не стать уже никогда. Холли отвезла их в Бриджпорт, угостила чудесным обедом – по карте Обеденного клуба, – и после этого они ходили по магазинам. Но Бретт в самом деле беспокоился о Куджо. Черити сама чувствовала себя неважно; стояла жара, и ей передалось беспокойство сына. Наконец, она согласилась, чтобы он позвонил домой из автомата… но результат оказался именно таким, какого она боялась.
   
Подошла официантка. Черити заказала кофе, молоко и два пирожных.
   
– Бретт, – сказал она, – когда я сказала отцу о нашей поездке, он был против…
   
– Да, я знаю.
   
– …а потом передумал. И я подумала, что он увидел в этом шанс… шанс самому немного отдохнуть. Иногда мужчинам нужен такой отдых, нужно чем-нибудь заняться…
   
– Вроде охоты?
   
(И пьянства, и блядства, и еще Бог знает чего).
   
– Ну да.
   
– И кино, – сказал Бретт, принимаясь за пирожное.
   
– Может быть. Во всяком случае, твой отец мог уехать на пару дней в Бостон…
   
– О, я не думаю, – убежденно заявил Бретт. – У него много работы. Он так говорил.
   
– Может, ее оказалось не так много, – сказала она, стараясь говорить без горечи. – Я думаю, что он так и сделал, поэтому и не берет трубку. Пей молоко, Бретт. Оно полезное.
   
Он отпил половину стакана и стер появившиеся белые усы.
   
– Может быть. Он мог и Гэри с собой взять. Он ведь любит Гэри.
   
– Да, мог взять и Гэри, – она говорила, словно впервые слышала эту идею, но на самом деле уже звонила Гэри утром, пока Бретт играл во дворе с Джимом-младшим. Никто не брал трубку. Она и не сомневалась, что они укатили вместе. – Не ешь слишком много пирожного.
   
Он откусил кусок и положил пирожное на тарелку.
   
– Ма, я думаю, что Куджо все таки заболел. Он выглядел больным вчера утром. Серьезно.
   
– Бретт…
   
– Это правда, мама. Ты ведь его не видела. Он выглядел… ну, нехорошо.
   
– Если бы ты узнал, что с Куджо все в порядке, ты бы успокоился?
   
Бретт кивнул.
   
– Тогда мы позвоним вечером Альве Торнтону. Попросим его сходить и посмотреть. Я даже думаю, что отец уже попросил его кормить Куджо, когда уезжал.
   
– Ты правда так думаешь?
   
– Конечно, – Альва или не Альва; друзей у Джо не было, кроме Гэри, но попросить кого-нибудь он вполне мог.
   
Лицо Бретта прояснилось, как по волшебству. Словно она вытянула правильный ответ, только и способный его утешить. Но ее это скорее расстроило. Что она скажет ему, когда позвонит Альве, и он скажет, что не видел Джо с весны? Во всяком случае, она не верила, что Джо уехал, не позаботившись о Куджо. На него это не похоже.