1 2 3 4 5 6 7 
    
— Я понимаю, что опасность велика, и не отпустила бы их, если бы они хотели идти по улице. Но мальчики знают тропу, которая идет по лесополосе за домами по эту сторону улицы. По ней они смогут добраться до Андерсон-авеню. Там есть пустующее здание, которое раньше использовалось под склад компанией, занимающейся грузоперевозками…
    
— «Видон бразерз», — вставил Брэд.
    
— И коллектор, который под землей тянется от автостоянки до Колумбус-Броуд. Там они по крайней мере смогут найти работающий телефон и сообщить в полицию о том, что здесь творится.
    
— Кэм, а мальчики знают, что делать с револьвером?
    
Вновь спокойный взгляд, но в нем явно читался вопрос: «Так ли обязательно принимать меня за идиотку?»
    
— Два года назад они с отцом ходили на курсы безопасности. Конечно, основной упор там делался на ружья и правила поведения на охоте, но револьверы и пистолеты тоже не остались без внимания.
    
— Если Джим и Дэйв знают об этой тропе, бандитам, которые все это устроили, она, возможно, тоже известна. Вы об этом подумали? — спросил Джонни.
    
— Да. — Наконец-то в голосе Кэмми прозвучало едва заметное недовольство. — Но эти… лунатики… приезжие. Иначе и быть не может. Вы когда-нибудь раньше видели такие фургоны?
    
Возможно, и видел, подумал Джонни. Пока не могу вспомнить где, но если мне дадут время подумать…
    
— Нет, но мне кажется… — начал Брэд.
    
— Мы переехали сюда в 1982 году, когда мальчикам было по три года, — оборвала его Кэмми. — Они говорят, что об этой тропе знают только дети, потому что взрослые ею не пользуются, и они уверены насчет коллектора. Я им верю.
    
Конечно, верите, подумал Джонни, но не это главное. Значит, есть надежда, что они приведут подмогу. Однако прежде всего вы хотите, чтобы они ушли отсюда. Разумеется, хотите, и едва ли кто-нибудь бросит в вас за это камень.
    
— Джонни, — она повернулась к нему, истолковав его молчание как возражение против высказанного ею предложения, — ведь не так уж давно мальчики чуть старше возрастом сражались во Вьетнаме.
    
— Некоторые и моложе, — ответил Джонни. — Я там был и видел их. — Джонни поднялся, вытащил одной рукой револьвер из-за пояса брюк, другой — коробку с патронами из нагрудного кармана. — Я с радостью отдам и то и другое вашим мальчикам… но я хотел бы пойти с ними.
    
Кэмми глянула на животик Джонни, не такой большой, как у Джозефсона, но достаточно заметный. Она не стала спрашивать, почему он хочет идти, какой от этого будет прок. Она сформулировала вопрос иначе:
    
— Мальчики осенью играют в соккер, а весной бегают кроссы. Вы сумеете не отстать от них?
    
— Разумеется, отстану. В забеге на милю или четыреста сорок ярдов. Но не на тропе, которая проходит по лесополосе, или в коллекторе.
    
— Зачем тешить себя ложными надеждами? — резко произнесла Белинда. Обращалась она к Кэмми, а не к Джонни. — Неужели вы думаете, что мы сидели бы здесь в окружении мертвецов, рядом с пожарищем, если бы в округе работал хоть один телефон?
    
Кэмми посмотрела на нее, вновь коснулась кровяного пятна и повернулась к Джонни. За ее спиной в гостиной появилась Элли. Глаза ее были широко открыты от горя и перенесенного шока. На подбородке и губах запеклась кровь.
    
— Если мальчиков это устроит, я возражать не стану. — Кэмми предпочла не отвечать на вопрос Белинды. На данный момент дискуссия на тему «А что будет, если…» Кэмми Рид не интересовала. Потом, возможно, она приняла бы в ней участие, но не сейчас. Для себя Кэмми уже решила, что ее мальчикам делать тут нечего.
    
— Очень хорошо. — Джонни протянул ей револьвер и коробку с патронами, прежде чем пройти на кухню. Джим и Дэйв — хорошие мальчики, а это ему только на руку. Хорошие мальчики в девяти случаях из десяти делают то, чего хотят от них взрослые. На ходу Джонни коснулся фигурки, которая лежала в кармане его брюк. — Но прежде чем мы уйдем, мне нужно кое с кем поговорить. Это дело важное, не терпящее отлагательств.
    
— С кем? — спросила Кэмми.
    
Джонни поднял Эллен Карвер на руки, прижал к себе, поцеловал в щечку и обрадовался, когда ее ручонки обвились вокруг его шеи. Искренне и доверчиво.
    
— С Ральфи Карвером, — ответил Джонни и унес сестричку Ральфи на кухню.
    2
    
Как выяснилось, Том Биллингсли держал в доме оружие, но сначала он нашел одежку для Колли. Старую футболку, выдержанную в цветах «Кливлендских медведей»[44], с зашитой подмышкой, но зато пятьдесят второго размера. Все лучше, чем пробираться на лесополосе голым по пояс. Колли достаточно часто бывал там, чтобы знать о кустах ежевики и шиповника.
    
— Спасибо, — поблагодарил он Старину Дока, когда они спустились в подвал и мимо стола для пинг-понга направились в дальний угол.
    
— Ерунда. — Биллингсли поднял руку и повернул выключатель. Под потолком вспыхнули флюоресцентные лампы. — Понятия не имею, как эта футболка ко мне попала. Я всегда болел за «Бенгальцев».
    
Старина Док присел над кучей рыболовного и охотничьего снаряжения: спиннинги, сапоги, оранжевые жилеты, чем-то набитые мешки и чехлы. Один чехол он и вытащил. С четырьмя ружьями. Двумя целыми и двумя разобранными. Биллингсли достал из чехла целые.
    
Колли взял себе винтовку «ремингтон», более уместную в лесном дозоре, чем его служебный револьвер (опять же будет меньше вопросов, если ему доведется кого-то пристрелить). Эмесу досталась винтовка меньшего калибра. «Моссберг».
    
— Она под патроны двадцать второго калибра, — в голосе Биллингсли слышались извиняющиеся нотки, — но чертовски хорошая. Бьет без промаха.
    
Эмес улыбнулся, показывая, что возражений у него нет.
    
— Я думаю, мы с ней поладим. — Стив взял «мосси» из рук Старины Дока.
    
Биллингсли рассмеялся, достал из настенного шкафчика патроны, и все трое поднялись наверх.
    
Синтия подложила подушку под голову Мэриэл. Лежала раненая на полу, под фотографией Дэйзи, псины с математическими способностями. Они не решились перенести ее на диван: Биллингсли боялся, что разойдутся швы. Мэриэл еще жила, это хороший знак. Она пребывала в бессознательном состоянии, тоже неплохо, учитывая случившееся с ней. Но вот ее дыхание, резкое, отрывистое, совсем не нравилось Колли. Такое дыхание могло оборваться в любой момент.
    
Ее муж, душка Гэри, сидел на стуле в кухне, развернув его так, чтобы видеть жену. Теперь Колли разглядел ярлык на бутылке. «Мать Делукка», приторно-сладкий вишневый ликер, который использовался для приготовления тортов. Колли едва не вырвало.
    
Гэри почувствовал взгляд копа и повернулся к нему. Покрасневшие, опухшие глаза. Больной. Несчастный. Но особой жалости Колли к нему не испытывал.
    
— Пот… черт… ку. — Язык у Гэри заплетался. Он глотал то начала, то окончания слов. — Д… ей… пом…
    
Потеряла чертову руку, расшифровал Колли. Должен ей помочь. Или — да поможет ей Бог.
    
— Да. Мы собираемся сходить за помощью.
    
— Долж… уж… быть… есь! Потер… греба… руку! Жуть!
    
— Я знаю.
    
К ним присоединилась Синтия.
    
— Вы работали ветеринаром, не так ли, мистер Биллингсли?
    
Старик кивнул.
    
— Я так и думала. Вас не затруднит пройти со мной? Я хочу, чтобы вы выглянули за дверь.
    
— Вы думаете, это не опасно?
    
— Сейчас — нет. Там какая-то тварь… я бы хотела, чтобы вы взглянули на нее. — Синтия посмотрела на двух других мужчин. — Вам это тоже не повредит.
    
Через гостиную они проследовали к двери, ведущей на Тополиную улицу. На ходу Колли и Стив переглянулись. Стив пожал плечами, он не понимал, что движет Синтией. Колли же решил, что девушка хочет показать Биллингсли, как изменились дома на другой стороне улицы, хотя это не имело никакого отношения к ветеринарной практике старика.
    
— Святой Боже, — вырвалось у экс-копа, когда они подошли к двери. — Дома опять такие же, как всегда! Может, нам померещилось, что они изменились? — Колли смотрел на дом Геллеров. Десять минут назад, когда он, хиппи и продавщица выглядывали в ту же дверь, Колли мог поклясться, что этот дом превратился в гасиенду, каких хватало в Нью-Мексико и Аризоне, когда они еще не входили в состав Соединенных Штатов. Теперь же Колли видел перед собой обычный дом, обшитый алюминием.
    
— Нам ничего не померещилось, и дома не такие, как всегда, — ответил ему Стив. — Посмотрите вон туда.
    
Колли проследил за пальцем Стива и присмотрелся к дому Ридов. Современная алюминиевая обшивка вернулась, заменив бревна. Колли увидел и шифер крыши, и тарелку спутниковой антенны. Но фундамент дома остался деревянным, хотя у Ридов он был кирпичным, а окна наглухо закрывали ставни с бойницами, словно обитателям дома каждый день приходилось разбираться не только с адвентистами седьмого дня и страховыми агентами, но и с мародерами-индейцами.
    
— Ни-и-че-е-го себе, — протянул Биллингсли. Его глаза изумленно раскрылись. — Да ведь перед домом Одри Уайлер коновязь. Так ведь? Откуда она взялась?
    
— С этим разберемся позже. — Синтия обеими руками взялась за голову старика и развернула ее, словно камеру на подставке, в сторону тела Мэри Джексон.
    
— Мой Бог, — выдохнул Колли.
    
Большая птица сидела на обнаженном бедре женщины, вогнав в ее плоть желтые когти. Птица уже закусила лицом трупа и теперь занялась шеей, под подбородком. Колли неожиданно вспомнил, как Келли Эберхарт предупредила его, когда он начал целовать ее аккурат в это самое место, что засос ставить нельзя, иначе ее старик прибьет их обоих.
    
Колли машинально поднял «ремингтон» и уже прицелился, когда Стив резким движением руки опустил ствол.
    
— Не надо. Лишний шум нам ни к чему.
    
Возможно, он и прав, но… Господи, надо же как-то остановить эту тварь.
    
— Пот… ову …уку! — возвестил на кухне Гэри, словно боялся, что они об этом забудут, если он им не напомнит. Старина Док его не услышал. Он словно забыл об убийцах, фургонах, трансформирующихся домах.
    
— Господи, вы только посмотрите на это! — В голосе его слышался чуть ли не благоговейный трепет. — Я должен это сфотографировать. Да! Извините меня… Я только возьму фотоаппарат…
    
Старик уже начал поворачиваться, но Синтия схватила его за плечо:
    
— Фотоаппарат подождет, мистер Биллингсли.
    
Ее голос помог Биллингсли восстановить связь с реальностью.
    
— Да… пожалуй… но…
    
Птица повернулась, словно услышав их, и уставилась на бунгало ветеринара красными глазами. На ее розовом черепе вроде бы чернели отдельные волосики. Клюв напоминал желтый крючок.
    
— Это гриф? — обратилась к Биллингсли Синтия. — Или стервятник?
    
— Гриф? Стервятник? — недоуменно переспросил Старина Док. — Господи, конечно же, нет. Я никогда в жизни не видел такой птицы.
    
— Вы хотели сказать, не видели в Огайо, — подал голос Колли, зная, что Биллингсли хотел сказать совсем другое, но желая услышать подтверждение из уст самого ветеринара.
    
— Я хотел сказать — не видел нигде.
    
Хиппи перевел взгляд с птицы на Биллингсли, потом вновь на птицу.
    
— Что же это? Новый вид?
    
— Какой вид, прости Господи! Это же какой-то гребаный мутант, извините за грубость. — Биллингсли, широко раскрыв глаза, смотрел, как птица захлопала крыльями, чтобы удержать равновесие, перемещаясь по бедру Мэри. — Посмотрите, какое большое тело и насколько малы в сравнении с ним крылья. Да рядом с этой птицей страус — чудо аэродинамики! У меня такое ощущение, что у нее и крылья-то разной длины!
    
— И мне так показалось, — согласился с ветеринаром Колли.
    
— Как же она может летать? — изумился Старина Док. — Как она вообще может летать?
    
— Не знаю, но она летает. — Синтия указала на густой туман, отрезавший от них Гиацинтовую улицу. — Она прилетела оттуда. Я видела.
    
— Я уверен, что вы это видели, едва ли кто-то прилетел сюда на… птицемобиле, чтобы доставить к нам эту пташку. Но как она может летать, я не представляю… — Биллингсли замолчал, не отрывая глаз от птицы. — Хотя я могу понять, почему вы решили, будто это стервятник. — Колли подумал, что Док рассуждает сам с собой, но все равно слушал его внимательно. — Птица действительно похожа на стервятника. Таким мог нарисовать его ребенок.
    
— Что-что? — переспросила Синтия.
    
— Таким мог нарисовать его ребенок, — повторил Биллингсли. — Возможно, тот, кто видел еще и лысого орла.
    3
    
Когда Джонни взглянул на Ральфи Карвера, у него закололо сердце. Покинутый Джимом Ридом, который уже жил предстоящей вылазкой, Ральфи стоял между плитой и холодильником, сунув большой палец в рот. На его шортиках расплывалось большое мокрое пятно. Знакомый всем паршивец бесследно исчез. Глаза мальчика широко раскрылись, да такими и остались. Чем-то он напоминал Джонни знакомых ему наркоманов.
    
В кухне Джонни поставил Элли на пол. Она не хотела отпускать его, но в конце концов он сумел осторожно расцепить ее руки. В глазах девочки тоже стоял ужас, но они не остекленели, как у ее маленького брата. Ким и Сюзи Геллер, обнявшись, сидели на полу. Мамочку это вполне устраивает, подумал Джонни, вспомнив, как эта женщина боролась с Дэйвом Ридом за право прижать девушку к себе. Тогда Дэйв победил, но теперь перед ним стояла более высокая цель: добраться до Андерсон-авеню и, не останавливаясь, идти дальше. Двое маленьких детей, однако, после ленча стали сиротами, и успех или неудача Дэйва здесь ничего не могли изменить.
    
— Ким, — обратился к женщине Джонни, — не могли бы вы помочь…
    
— Нет. — Она даже не дала ему договорить. Спокойно оборвала. Ровным, без единой истерической нотки голосом. Лишенным всяких эмоций. Ким обнимала свою дочь, дочь обнимала ее, им хорошо вдвоем, они просто ждут, когда кончится дождь и они смогут выйти на улицу. Вроде бы эту женщину можно понять, но Джонни рассвирепел. Ким напомнила ему тех, у кого на лице отражалась скука, как только разговор заходил о СПИДе, бездомных детях или уничтожении тропических лесов. Она могла пройти мимо спящего на тротуаре бездомного, не удостоив его даже взглядом. Хорошо бы, подумал Джонни, поднять ее с пола, развернуть, а потом дать ей хорошего пинка под зад. Он знал, что не сделает этого, но сознание того, что такое желание у него возникло, грело душу.
    
— Нет, — повторил он, и ярость запульсировала у него в висках.
    
— Нет, — согласилась Ким, чуть улыбнувшись, как бы говоря: ты же отлично меня понимаешь. Потом она повернулась к Сюзи и начала поглаживать дочь по волосам.
    
— Иди сюда, дорогая. — Белинда протянула руки к Эллен. — Иди сюда, побудь с тетушкой Би. — Девочка подошла к Белинде с перекошенным от горя лицом, и та крепко прижала ее к груди.
    
Близнецы Риды наблюдали за этой сценой, но едва ли что увидели. Они стояли у двери черного хода с горящими от азарта глазами. Кэмми подошла к ним, остановилась и оглядела сыновей с ног до головы. Поначалу Джонни решил, что лицо у нее очень уж мрачное. Но потом он понял, в чем дело: Кэмми переполнял ужас, и скрыть его она смогла лишь частично.
    
— Итак, — произнесла Кэмми очень сухим, деловым голосом, — кто его возьмет?
    
Близнецы переглянулись, Джонни почувствовал, что прошел обмен информацией, мгновенный, доступный только близнецам. А может, подумал Джонни, это все выдумки. Плод разыгравшейся фантазии и перегревшихся мозгов. Им было от чего перегреться.
    
Джим протянул руку. У Кэмми задрожала верхняя губа, но лишь на мгновение. Она справилась с нервами и протянула сыну револьвер Дэвида Карвера. Дэйв взял коробку с патронами, открыл ее. Джим тем временем, повторив манипуляции Джонни, откинул барабан и посмотрел на просвет, дабы убедиться, что гнезда под патроны пусты. «Мы так осторожны, потому что понимаем потенциальные возможности этого револьвера, созданного, чтобы калечить и убивать, — думал Джонни, — но дело не только в этом. Еще мы знаем, на подсознательном уровне, что оружие — это зло. Порождение дьявола. Это чувствуют даже самые верные поклонники оружия».
    
Дэйв протянул брату патроны. Джим брал их по одному, заряжая револьвер.
    
— Действуйте так, словно с вами ваш отец, — наставляла близнецов Кэмми. — Если захочешь что-то сделать, но поймешь, что он этого бы не разрешил, не делай. Понятно?
    
— Да, мама. — Джим вернул барабан на место и держал теперь револьвер мушкой вниз, положив указательный палец на предохранительную скобу спускового крючка.
    
Командный тон матери коробил юношей. Она напомнила им офицера из давнего романа Леона Юриса[45], растолковывающего прописные истины зеленым рекрутам. Мыслями они уже были в лесополосе.
    
Кэмми повернулась к другому близнецу:
    
— Дэвид!
    
— Да, мама.
    
— Если увидите в лесу людей, незнакомцев, немедленно возвращайтесь назад. Хорошенько это запомните. Не задавайте вопросов, не слушайте их, не приближайтесь к ним.
    
— Мама, если они будут без оружия… — начал Джим.
    
— Не задавайте вопросов, не приближайтесь к ним, — повторила она тем же ровным голосом, но интонации подсказали близнецам, что дискуссия окончена.
    
— А если они увидят копов, миссис Рид? — спросил Брэд. — Полиция может решить, что лучше всего попасть на нашу улицу через лесополосу.
    
— Безопаснее всего держаться подальше. Копы, если мы на них наткнемся, будут… нервничать. Нервные копы, как известно, сначала стреляют, а потом думают. Причем стреляют зачастую в ни в чем не повинных людей. Разумеется, не по злому умыслу. Так что лучше держаться подальше и от них. Во избежание несчастных случаев.
    
— Вы идете с нами, мистер Маринвилл? — спросил Джим.
    
— Да.
    
Ни один из близнецов ничего не сказал, но Джонни понравилось облегчение, которое он увидел в их глазах.
    
Кэмми сурово глянула на Джонни, как бы спрашивая: «Вы закончили? Я могу вернуться к делу?» — а потом продолжила инструктировать сыновей:
    
— Идите к Андерсон-авеню. Если вам покажется, что там все нормально… — Она запнулась, словно осознав, что такого просто не может быть, затем продолжила: —…попросите у кого-нибудь разрешения воспользоваться телефоном и позвоните в полицию. Но если на Андерсон-авеню такая же ситуация, как здесь, если вы увидите, что хоть что-то…
    
— Не так, — вставил Джонни. Во Вьетнаме у них было много слов, обозначающих то, что она имела в виду, и, как это ни странно, все они вернулись, засветились, словно неоновые вывески в темной комнате. Еще немного, подумал он, и я повяжу себе бандану на лоб.
    
Кэмми все смотрела на своих мальчиков. Джонни оставалось лишь надеяться, что инструктаж скоро подойдет к концу. Сыновья взирали на мать с уважением (даже со страхом), но большая часть того, что она еще собиралась сказать, влетела бы у них в одно ухо, чтобы тут же вылететь из другого.
    
— Если вам не понравится то, что вы увидите на Андерсон-авеню, воспользуйтесь коллектором, о котором вы говорили. Доберитесь до Колумбус-Броуд. Оттуда позвоните в полицию. Расскажите, что тут произошло. И даже не думайте о возвращении на Тополиную улицу!
    
— Но, мама… — вскинулся Джим.
    
Кэмми подняла руку и сжала ему губы. Не причинив боли, но твердо. Джонни без труда представил себе, как она проделывала то же самое десять лет назад, только тогда ей приходилось наклоняться.
    
— «Но, мама» прибережем для другого раза. На сей раз вы послушаете маму. Доберетесь до безопасного места, позвоните в полицию и останетесь там, пока это безумие не закончится. Понятно?
    
Близнецы кивнули. Тогда Кэмми убрала руку. Джим смущенно улыбнулся («сами видите, такая уж у меня мамаша») и покраснел до ушей. Он прекрасно знал, что спорить бесполезно.
    
— И будьте осторожны, — закончила она. Что-то мелькнуло в ее глазах. Может, желание поцеловать сыновей или стремление просто побыстрее поставить точку в этом эпизоде. Мелькнуло и исчезло.
    
— Готовы, мистер Маринвилл? — спросил Дэйв, с завистью глядя на револьвер в руке брата. Джонни решил, что они не пройдут и десятка шагов по тропинке в лесополосе, как Дэйв попросит разрешения немного понести револьвер.
    
— Одну секунду, — ответил Джонни и присел на корточки перед Ральфи. Ребенок спиной вжался в стену и широко распахнутыми глазами смотрел на Джонни поверх большого пальца, который по-прежнему пребывал у него во рту. На уровне головы Ральфи запах мочи и страха едва не валил с ног.
    
Джонни достал из кармана фигурку, которую подобрал в коридоре наверху: инопланетянина с большими глазами и хоботом вместо рта, с полоской-гребнем желтых волос на лысой голове — и показал мальчику.
    
— Ральфи, что это?
    
Он уже решил, что не получит ответа, но тут Ральфи протянул руку, ту, что не прилипла ко рту, и взял фигурку. Впервые с тех пор, как загремели выстрелы, лицо его оживилось.
    
— Это майор Пайк.
    
— Правда?
    
— Да. Он канопалиец. — Слово это Ральфи произнес ясно и четко, явно этим гордясь. — То есть он с другой планеты. Но друг землян. Не то что Безлицый. — Пауза. — Иногда он сидит за штурвалом космофургона Баунти. Среди них майора Пайка не было, правда? — Слезы наполнили глаза Ральфи, и Джонни энергично замотал головой и похлопал мальчика по плечу.
    
— Майор Пайк из фильма или телепередачи? — спросил Джонни, заранее зная ответ. Наконец-то все сложилось в стройную картину, хотя, пожалуй, могло сложиться и раньше. За последние несколько лет Джонни много времени провел в школах, где взрослым приходилось сгибаться в три погибели, чтобы попить из фонтанчика с водой, часто бывал в залах библиотек, где высота стульев не превышала трех футов. Он слушал разговоры детей, но не видел их телешоу, не смотрел их кинофильмы. Интуитивно Джонни чувствовал, что такие просмотры скорее помешают его работе, чем помогут. Поэтому знал он еще далеко не все, у него по-прежнему было много вопросов, но он уже начал догадываться, откуда растут ноги этого безумия.
    
— Ральфи?
    
— Из телепередачи, — ответил Ральфи, держа майора Пайка перед собой. — Он мотокоп.
    
— А «Парус мечты»? Что это такое, Ральфи?
    
— Мистер Маринвилл, — позвал его Дэйв, — нам пора…
    
— Дай ему еще секунду, сынок, — пришел на помощь Брэд.
    
Джонни не отрывал глаз от Ральфи.
    
— «Парус мечты»?
    
— Космофургон Касси. Касси Стайлз. Я думаю, она подружка полковника Генри. Мой друг Джейсон уверяет, что это не так, у мотокопов нет подружек, но я думаю, он не прав. Откуда взялись космофургоны на Тополиной улице, мистер Маринвилл?
    
— Я этого не знаю, Ральфи. — Только он знал, пусть не наверняка, но знал.
    
— Почему они такие большие? И почему, если они хорошие, почему они застрелили моих папу и маму?
    
Ральфи выронил майора Пайка на пол и ногой отшвырнул игрушку в дальний угол. Потом он закрыл лицо руками и разрыдался. Кэмми Рид уже хотела подойти к нему, но ее опередила Эллен. Вырвавшись из рук Белинды, она подбежала к брату и обняла его.
    
— Не плачь. Не плачь, Ральфи, я о тебе позабочусь.
    
— Велика радость, — пробормотал Ральфи сквозь слезы, и Джонни пришлось зажать рукой рот, чтобы не расхохотаться во весь голос.
    
И почему, если они хорошие, почему они застрелили моих папу и маму?
    
— Пошли, парни. — Джонни встал и повернулся к близнецам Ридам. — Пора осмотреть окрестности.
    4
    
На Тополиной улице солнце покатилось к горизонту. По времени вроде бы рано, но покатилось. Оно зависло у западного края неба, как злой красный глаз, зажигая огнем лужи на мостовой и подъездных дорожках. Превращая осколки стекла в тлеющие угли. Глаза псевдостервятника сверкнули рубинами, когда он поднялся на своих крыльях, которые не могли оторвать его от земли, и полетел на лужайку Карверов. Он опустился на траву, переводя взгляд с тела Дэвида Карвера на подругу Сюзи Геллер. Вроде бы никак не мог решить, с кого начать. Так много еды, и вся в его распоряжении. Наконец он выбрал отца Эллен и Ральфа и неуклюжими прыжками приблизился к мертвому мужчине. Одна желтая птичья лапа оканчивалась пятью когтями, вторая — только двумя.
    
На другой стороне улицы, в доме Уайлеров, в запахе грязи, гамбургеров и томатного супа гремел телевизор. «Регуляторы», первая сцена в салуне.
    
— А ты у нас милашка, — говорил Рори Колхаун. В голосе его звучали похотливые нотки, означающие: «Крошка, я собираюсь съесть тебя, словно мороженое, до того, как закончится этот фильм, и мы оба знаем, что так оно и будет». — Почему бы тебе не присесть и не выпить со мной? Ты принесешь мне удачу.
    
— Я не пью со всякой швалью, — холодно ответила Карен Стил, и все приспешники Рори Колхауна, те, кто не прятался за пределами города, дружно загоготали.
    
— Что-то мы сегодня не в духе, — проворковал Рори Колхаун под гогот своей банды.
    
— Хочешь «Доритос»[46], Питер? — спросил Тэк голосом Лукаса Маккейна из телесериала «Стрелок».
    
Питер Джексон, сидящий в кресле перед телевизором, не ответил. Он широко улыбался. Тени с экрана бегали по его лицу, иногда превращая улыбку в безмолвный крик, но он улыбался, будьте уверены.
    
— Надо ему дать немного, все так, па. — Теперь Тэк имитировал голос Джонни Кроуфорда, который играл сына Лукаса. — Палочки вкусные. Берите, мистер Джексон, не отказывайтесь.
    
Мальчик зажал несколько палочек в грязной руке и помахал ими перед лицом Питера Джексона. Питер ничего не замечал. Он смотрел на телевизор, сквозь телевизор, глаза его пучились, как у глубоководной рыбы, внезапно поднятой на поверхность. И он улыбался.
    
— Вроде бы он не голоден, па.
    
— Думаю, что голоден, сынок. Голоден как волк. Ты голоден, не так ли, Пит? Ему просто надо помочь, ничего больше. Так бери эти чертовы палочки!
    
В комнате послышалось мерное гудение. По экрану, где Рори Колхаун как раз пытался поцеловать Карен Стил, побежали помехи. Она ударила его по щеке, шляпа свалилась на пол. Вот тут похотливая улыбка сползла с лица Колхауна. Никому, даже женщинам, не дано права валять его шляпу по полу.
    
Питер взял палочки, но пронес мимо распяленного в улыбке рта и начал тыкать ими в нос, превращая в труху. Часть крошек попала в ноздри. Неестественно выпученные глаза Питера не отрывались от экрана.
    
— Чуть выше, чем нужно. — Эти слова произнес голос Хосса Картрайта. Хосс был одним из любимчиков Сета до того, как в нем поселился Тэк, а теперь стал одним из любимчиков Тэка. Тут их вкусы совпадали. — Как насчет того, чтобы попробовать еще раз?
    
Рука Питера опустилась медленно, рывками, словно грузовой лифт. На этот раз палочки попали Питеру в рот, и он начал их механически жевать. Тэк улыбнулся ему ртом Сета. Демон надеялся (он был не чужд эмоций, пусть и нечеловеческих), что Питеру нравятся «Доритос», так как ничего другого в этой жизни ему уже не есть. Демон высосал из Питера немало жизненных сил, во-первых, чтобы возместить те гигантские затраты энергии, которых потребовала от него вторая половина этого дня, во-вторых, чтобы запасти энергию впрок. Подготовиться к следующему этапу.
    
Подготовиться к ночи.
    
Питер жевал и жевал, крошки «Доритос» падали на футболку, на счастливую физиономию мистера Лыбы-Улыбы на ней. Глазные яблоки Питера, которые так далеко вылезли из орбит, что, казалось, лежали на щеках, подрагивали при каждом движении челюстей. Левый глаз, похожий на выжатую виноградину, был поврежден, когда Тэк проник через него в мозг Питера и украл все нужное, но правым глазом Питер все еще видел. Видел достаточно, чтобы самостоятельно пройти оставшуюся часть пути. А потом ему больше ничего не понадобится.
    
— Питер! Эй, Питер, ты меня слышишь, старина? — Тэк теперь говорил отрывисто, с интонациями Эндрю Кейза, заведующего кафедрой, на которой работал Питер. Как всегда, имитация голоса удавалась Тэку. Конечно, с голосами героев вестернов или телесериалов дело у него обстояло лучше (сказывалась практика), но и тут получилось неплохо.
    
А голос начальства всегда творит чудеса, даже с теми, у кого временно не все в порядке с головой. Питер оторвался от телевизора, повернулся, чтобы увидеть не Сета Гейрина в мотокоповских плавках, измазанных кетчупом, а Эндрю Кейза в элегантном пиджаке.
    
— Я хочу, чтобы ты пересек улицу, старина, и вошел в лесополосу. До дома бабушки идти тебе ни к чему. Только до тропинки. Ты знаешь о тропинке, которая идет по лесополосе?
    
Питер покачал головой. Его выпирающие глазные яблоки дрожали.
    
— Не важно, ты ее найдешь. С ней трудно разминуться. Когда ты подойдешь к развилке, можешь сесть рядом со своим… другом.
    
— Моим другом, — повторил Питер без вопросительной интонации.
    
— Да, совершенно верно.
    
В действительности же Питер никогда не встречался с человеком, к которому ему предстояло присоединиться у развилки, и никогда уже не встретится, но объяснять все это Питеру не имело смысла. Во-первых, у него не осталось мозгов, чтобы понять. А во-вторых, жить ему осталось самую малость. Он умрет, как умер Херб Уайлер. Умрет, как умер мужчина с тележкой, тот самый, с кем Питеру предстояло вскорости встретиться.
    
— Мой друг, — вновь повторил Питер, уже более уверенно.
    
— Точно. — Заведующий кафедрой английского языка исчез, уступив место Джону Пэйну, пытающемуся уподобиться Гэри Куперу[47]. — Ползком ты доберешься туда вернее всего, партнер.
    
— Вниз по тропе до развилки.
    
— Именно так.
    
Питер поднялся на ноги, словно старая заводная игрушка, у которой заржавели шарниры и шестеренки. Его глазные яблоки подрагивали в серебряном отсвете телевизионного экрана.
    
— Лучше добираться туда ползком. А у развилки я могу сесть рядом с моим другом.
    
— Да, сэр, этого мы от тебя и ждем. — Это уже был похотливо-насмешливый голос Рори Колхауна. — Отличный он парень, твой приятель. Можно сказать, с него все и началось. Он запалил фитиль. А теперь трогай, партнер. Счастливого тебе пути, до новой встречи.
    
Питер миновал арку, даже не глянув единственным зрячим глазом на Одри, которая полулежала в кресле с чуть приоткрытыми глазами, пребывая то ли в трансе, то ли в коме. Дышала она медленно и равномерно. Ее ноги, длинные, красивые ноги (они, собственно, и привлекли внимание Херба, когда Одри Уайлер еще была Одри Гейрин) вытянулись поперек комнаты, и Питер чуть не споткнулся об них, шагая, как лунатик, к входной двери. Когда он открыл дверь и свет заходящего солнца упал на его лицо, застывшая улыбка стала куда больше похожа на молчаливый крик.
    
Питер уже направлялся к тротуару, залитый красным светом, пробивающимся сквозь столб дыма, который поднимался над догорающим домом Хобарта, когда в его голове зазвучал голос Рори Колхауна: «Закрывай за собой дверь, партнер, или ты родился в амбаре?»
    
Питер скривился, но вернулся и исполнил то, что ему приказали. Закрыл гладкую, целехонькую дверь, единственную дверь в квартале, которая не была пробита пулями. Затем он вновь скорчил рожу, чуть не свалился с крыльца и направился к собственному дому. Сейчас он пройдет по подъездной дорожке и окажется во дворе. Потом останется перелезть через низкий сетчатый заборчик, отделяющий двор от лесополосы. Найти тропу. Найти развилку. Сесть рядом с другом.
    
Питер переступил через распростертое тело жены, застыл, услышав дикий вой, прорезавший жаркий, дымный воздух. Ув-в, ув-в, ув-в-у-у-у… У него по коже побежали мурашки. Что делает койот в Огайо? На окраине Колум…
    
Лучше всего ползком, партнер. Шевелись, времени у тебя мало.
    
Тело пронзила резкая боль. Питер застонал. Кровь брызнула из раны в глазу и потекла по щеке.
    
Он двинулся дальше, а когда вой повторился, когда к первому койоту присоединились второй, третий, четвертый, Питер уже не отреагировал. Он думал только о тропе, развилке, друге. Тэк в последний раз проверил мозг Питера (сделал он это быстро, проверять было почти нечего) и ретировался.
    
Теперь оставались только он и женщина. Вроде бы демон знал, почему он сохраняет ей жизнь, живет же некая птичка в пасти крокодила. И бояться ей нечего, потому что она чистит крокодилу зубы. Но с другой стороны, Тэк не собирался держать при себе женщину так долго. В определенном смысле мальчик был удачным хозяином, возможно, единственным хозяином, с которым мог ужиться Тэк, однако детское тело не могло сделать то, чего так хотелось Тэку. Он мог одевать женщину как ему хочется и заставлять ее красить волосы, мог раздевать догола, заставлять щипать соски и делать многое другое, если б возникало такое желание. Но желания не возникало. Тэку хотелось совокупиться с женщиной, но сделать это он никак не мог. Впрочем, демон чувствовал, что контакт возможен, несмотря на физиологическую незрелость хозяина… но Сет по-прежнему пребывал в своем мозгу, и Сет этого не допускал. Тэк мог бы схлестнуться с мальчиком и наверняка вышел бы победителем, но он полагал, что пока лучше воздержаться от стычки. Демон после тысячелетнего заключения вырвался из черной дыры, погребенной под песками Невады, не для того, чтобы трахаться с женщиной, которая гораздо моложе Тэка, но старше тела его хозяина.
    
Тогда для чего он вырвался?
    
Ну… чтобы поразвлечься. И…
    
Смотреть телевизор, прошептал далекий голос. Смотреть телевизор, есть спагетти и творить. Строить.
    
— Ты хочешь арестовать меня, шериф? — спросил Рори Колхаун, и взгляд Тэка вернулся на экран телевизора. Возможно, в лесополосе есть кто-то еще. Он мог бы в этом убедиться, но зачем? Пусть гуляют по лесополосе, если им этого хочется. Куда они денутся? Все равно вернутся по домам. Идти-то некуда. А он пока побережет энергию. Расслабится, посмотрит кино. Потому что скоро наступит ночь.
    
— Почему бы нам просто не поговорить? — спросил Джон Пэйн, и Тэк с Сетом вновь соединились. Вестерны, а этот вестерн особенно, всегда их объединяли. Тэк наклонился вперед, не отрывая глаз от экрана, взял со стола миску со спагетти и порубленным на куски гамбургером и начал есть, не замечая, что кусочки мяса иной раз вываливаются изо рта на голую грудь, а потом падают на колени. До развязки оставалось совсем немного, и Тэк позволил себе раствориться в черно-белых образах, впитывая атмосферу насилия, наэлектризованную, как воздух перед грозой.
    
Сет Гейрин воспользовался этим, чтобы отделиться от Тэка с осторожностью Мальчика-с-пальчик, крадущегося мимо спящего великана. Сет глянул на экран и безо всякого удивления обнаружил, что «Регуляторы» ему больше не нравятся. Затем он повернулся, нашел один из тайных коридоров, которые прорыл после того, как Тэк поселился в его мозгу, и исчез в нем. Ушел в глубины собственного разума. Сначала шел, потом побежал. Он понимал этот мир ничуть не больше того, что окружал его, но мир этот был у него единственный.
    
     «РЕГУЛЯТОРЫ», отрывок из сценария Крейга Гудица и Квентина Вулрича:
    
    
     
ЭКСТЕРЬЕР. ГЛАВНАЯ УЛИЦА, ДЕНЬ.
     
     
ШЕРИФ СТРИТЕР наблюдает, как его ПОМОЩНИК ЛЕЙН рывком поднимает КЭНДИ на ноги. Позади них здание, в котором расположена китайская прачечная Лушана. Несколько китайцев, сгрудившихся в двери, также наблюдают за происходящим.
     
      
       
КЭНДИ.
       
Чего таращитесь, чинки?
      
     
     
На этот раз они не уходят.
     
      
       
КИТАЕЦ-РАБОЧИЙ.
       
На тебя! Твоя одесда нусдается в стийке, мосес мне повеить.
      
     
     
Другие КИТАЙЦЫ смеются. Даже СТРИТЕР улыбается. КЭНДИ совершенно ошарашен. Он до сих пор не может поверить, что СТРИТЕР избил его среди бела дня, что эти чинки смеются над ним, не может поверить, что такое могло с ним произойти.
     
      
       
СТРИТЕР.
       
Принимайтесь за работу, парни, нечего торчать у двери.
      
     
     
КИТАЙЦЫ уходят, но тут же появляются в окнах.
     
      
       
СТРИТЕР (Лейну).
       
Убедись, что шляпа при нем, Джош. Негоже нам отправлять его в тюрьму без шляпы.
      
     
     
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЦЕНЫ.
     
     
Улыбаясь, ЛЕЙН поднимает с земли широкополую шляпу КЭНДИ, которая свалилась с головы бандита, когда СТРИТЕР перебросил его через бревно коновязи. Улыбка становится еще шире, когда ЛЕЙН нахлобучивает шляпу на голову побежденного врага. Поднимается облако пыли.
     
      
       
ЛЕЙН.
       
Пошли, капитан. Я приготовил тебе самую лучшую палатку во всем лагере. Сам в этом убедишься.
      
     
     
Он толкает КЭНДИ в сторону тюрьмы. ШЕРИФ СТРИТЕР с усмешкой наблюдает за ними и поначалу не видит, как раскрываются двери салуна «Леди Дэй» и на тротуар выходит МАЙОР МЕРДОК. Впервые привычная улыбка сползает с лица МАЙОРА.
     
      
       
МЕРДОК.
       
Вы думаете, шериф, что решите все свои проблемы, посадив Кэнди в тюрьму?
      
     
     
СТРИТЕР поворачивается к нему. МАЙОР откидывает полу запыленного камзола, высвобождая рукоятку армейского «кольта».
     
      
       
СТРИТЕР (с улыбкой).
       
Возможно, я только что арестовал первого призрака. А где прячутся остальные регуляторы? В Десатойя-каньоне? В Скейт-Роке? Может, скажете?
      
     
     
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЦЕНЫ.
     
      
       
МАЙОР МЕРДОК.
       
Да вы сошли с ума!
      
     
     
      
       
СТРИТЕР.
       
Неужели? Ну, с этим мы еще разберемся. Я готов предположить, что сегодня ночью призраки по городу разъезжать не будут, потому что капитан Кэнделл не сможет снабдить их простынями.
      
     
     
По-прежнему улыбаясь, СТРИТЕР поворачивается к тюрьме.
     
      
       
МЕРДОК.
       
Допустим, я скажу вам, что регуляторы гораздо ближе, чем Десатойя-каньон или Скейт-Рок? Допустим, я скажу, что они затаились у самой окраины города, дожидаясь первого выстрела? Как тебе это понравится, чертов янки?
      
     
     
      
       
СТРИТЕР.
       
Думаю, очень даже понравится.
      
     
     
Он смотрит вверх, всовывает два пальца в рот и свистит.
     
     
ЭКСТЕРЬЕР. КРЫШИ ДОМОВ ГЛАВНОЙ УЛИЦЫ.
     
     
Из-за каждой трубы, вывески, ложного фасада начинают появляться ЛЮДИ. Ранее перепуганные горожане, теперь суровые мужчины, все с ружьями.
     
Они и на китайской прачечной Лушана, и на окружной лавке Оула, и на продуктовом магазине Уоррелла, и даже на похоронном бюро Крейвена. Среди них мы видим ПРЕПОДОБНОГО ЙОМЕНА и АДВОКАТА БРЭДЛИ. ЙОМЕН, не считающий более регуляторов сверхъестественными существами, призванными наказать город за его грехи, поднимает руку, приветствуя шерифа.
     
     
ВНОВЬ ГЛАВНАЯ УЛИЦА, СТРИТЕР И МЕРДОК.
     
     
СТРИТЕР салютует ЙОМЕНУ, потом поворачивается к МЕРДОКУ, на лице которого написаны ярость и замешательство. Опасная комбинация!
     
      
       
СТРИТЕР.
       
Что ж, приводите их в город, если вам того хочется.
      
     
     
Лицо МЕРДОКА каменеет. Он опускает руку, пока та не зависает над рукояткой «кольта». Никто из них не видит ЛАУРУ, вышедшую следом за МЕРДОКОМ из салуна. На ней сверкающее платье. В руке «дерринджер»[48].
     
      
       
МЕРДОК.
       
Ты хочешь арестовать меня, шериф?
      
     
     
      
       
СТРИТЕР.
       
Почему бы нам просто не поговорить? Все обсудить?
      
     
     
Но он знает, что уже поздно, они с МЕРДОКОМ зашли слишком далеко. Поэтому и рука СТРИТЕРА зависает над рукояткой его револьвера.
     
      
       
МЕРДОК.
       
Время для разговоров прошло, шериф.
      
     
     
      
       
СТРИТЕР.
       
Тогда пусть будет по-вашему.
      
     
     
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЦЕНЫ.
     
      
       
МЕРДОК.
       
Ты мог бы отойти в сторону, тогда мы обойдемся без лишних жертв.
      
     
     
      
       
СТРИТЕР.
       
В здешних местах так не делается. Мы… (Замечает Лауру.)
      
     
     
      
       
СТРИТЕР.
       
Лаура, нет!
      
     
     
Он отвлекся только на секунду, но МЕРДОКУ этого оказалось достаточно, чтобы выхватить револьвер. ЛАУРА бросается между ними, наставляя «дерринджер» на МЕРДОКА. Она нажимает на спусковой крючок. Сухой щелчок. Осечка! Долю секунды спустя МЕРДОК стреляет из армейского «кольта», и пуля, предназначенная СТРИТЕРУ, попадает в ЛАУРУ. Она валится на землю.
     
     
ЭКСТЕРЬЕР. КРЫШИ.
     
     
Горожане поднимают ружья, готовые открыть огонь.
     
     
ВНОВЬ ГЛАВНАЯ УЛИЦА ПЕРЕД САЛУНОМ.
     
     
МЕРДОК видит, что сейчас произойдет, и ныряет в относительную безопасность салуна «Леди Дэй». СТРИТЕР бросается за ним, пару раз стреляет, потом возвращается к ЛАУРЕ и опускается рядом с ней на колени.
     
     
ВНОВЬ КРЫШИ.
     
     
ФЛИП МОРАН, трактирщик, нажимает на спусковой крючок. Еще два выстрела, к счастью, только два.
     
     
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЦЕНЫ.
     
     
ГЛАВНАЯ УЛИЦА ПЕРЕД САЛУНОМ.
     
     
Пуля отлетает от одной дверцы, выбивая щепки.
     
      
       
СТРИТЕР.
       
Не стреляйте, он сбежал!
      
     
     
КРЫШИ ДОМОВ.
     
     
Мужчины опускают ружья. На лице Флипа Морана читается стыд за собственную торопливость.
     
     
СТРИТЕР И ЛАУРА КРУПНЫМ ПЛАНОМ.
     
     
Железная броня ШЕРИФА временно пробита. Он смотрит на УМИРАЮЩУЮ ТАНЦОВЩИЦУ и понимает, что любит ее.
     
      
       
СТРИТЕР.
       
Лаура!
      
     
     
      
       
ЛАУРА (кашляя).
       
Осечка… ты всегда говорил… никогда не доверяй… маленьким пистолетам..
      
     
     
Она заходится в кашле.
     
      
       
СТРИТЕР.
       
Ничего не говори. Я пошлю Джо Прудума за док…
      
     
     
      
       
ЛАУРА (кашляя).
       
Слишком… слишком поздно. Просто обними меня.
      
     
     
СТРИТЕР подчиняется. ЛАУРА смотрит на него.
     
     
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЦЕНЫ.
     
      
       
ЛАУРА.
       
Шериф!.. Ты плачешь?
      
     
     
ЭКСТЕРЬЕР. ЧЕРНЫЙ ХОД САЛУНА «ЛЕДИ ДЭЙ».
     
     
Выскакивает МЕРДОК. Сержант МАТИС все еще там, с лошадьми.
     
      
       
СЕРЖАНТ.
       
Что случилось? Я слышал стрельбу.
      
     
     
      
       
МЕРДОК (вскакивая на лошадь).
       
Не важно. Пора ехать за парнями.
      
     
     
      
       
СЕРЖАНТ.
       
Вы думаете…
      
     
     
Внезапно безумие МЕРДОКА прорывается наружу. Глаза сверкают, зубы обнажаются в зверином оскале. Это улыбка загнанного в угол животного.
     
      
       
МЕРДОК.
       
Мы сотрем этот город с лица земли!
      
     
     
Они разворачивают лошадей и скачут туда, где их ожидают остальные регуляторы.
    
   
   
    
     
Глава 9
    
    1
    
Стиву и Колли перелезать через заборчик в дальнем конце двора Старины Дока не пришлось. Там имелась калитка, которой они и воспользовались, предварительно освободив ее от вьюна. До того как попасть на тропу, они лишь дважды нарушили тишину. Первый раз заговорил Стив. Посмотрев на разлапистые, с густой кроной деревья, с листьев которых обильно капала вода, он спросил:
    
— Это тополя?
    
Колли, который как раз в этот момент обходил шипастый куст, оглянулся:
    
— Что?
    
— Эти деревья называются тополями? Мы же на Тополиной улице, вот я и подумал, что это тополя.
    
— Понятно. — Колли с сомнением оглядел деревья, перебросил «ремингтон» из правой руки в левую и вытер со лба пот. Что-то в лесополосе жарковато. — Не знаю. Может, тополя, а может, сосны или чертовы эвкалипты. Честно скажу, в ботанике я не силен. Вот это вот береза, — он указал на деревце с тонким стволом, — а больше я ничего не знаю.
    
Колли повернулся и двинулся дальше.
    
Пять минут спустя, когда Стив уже начал сомневаться, а есть ли в лесополосе тропа. Колли остановился, повернулся, уставился на что-то за спиной Стива. Тот, естественно, не мог не обернуться: хотелось знать, куда смотрит Колли. Но он не увидел ничего, кроме зелени. Ни дома Старины Дока, ни дома Джексонов. Разве что крошечную красную точку. Стив решил, что это верхушка трубы дома Карверов. Они словно оказались в сотне миль от ближайшего человеческого поселения. От этой мысли по спине Стива пробежал холодок.
    
— В чем дело? — поинтересовался он, думая, что коп сейчас спросит, почему они не слышат шума проносящихся по трассе автомобилей, криков детей и музыки из открытого окна какого-нибудь дома. Почему вообще так тихо. Но услышал другое:
    
— Темнеет.
    
— Не может быть. Сейчас только… — Стив посмотрел на часы, но они остановились. Наверное, села батарейка. Стив ни разу не менял ее с тех пор, как сестра подарила ему эти часы на Рождество пару лет назад. Почему только они остановились в самом начале пятого, сразу после того, как он прибыл на эту «чудесную» улицу?
    
— Сколько?
    
— Точно сказать не могу, часы остановились, но сейчас примерно половина шестого, максимум шесть часов. А может, и меньше. Не зря же говорят, будто в кризисной ситуации кажется, что время идет быстрее.
    
— Я не знаю, кто это говорит, — ответил Колли, — но посмотри на небо. Какого оно цвета?
    
Стив посмотрел и понял, что коп знает, о чем говорит. Свет пробивался сквозь облака кроваво-красными пиками. Красный закат — к жаркому дню, подумал Стив, и внезапно все случившееся навалилось на него, смяло и раздавило. Он поднял руки, закрыл ими глаза, шваркнув себя при этом прикладом по голове, чувствуя, что его мочевой пузырь сейчас даст течь и он надует в штаны. Но на это, впрочем, ему было совершенно наплевать. Его качнуло вперед, потом бросило назад. Откуда-то издалека до него донесся голос Колли Энтрегьяна, спрашивающий, что с ним. Невероятным усилием воли Стив заставил себя ответить, что он в полном порядке, оторвать руки от глаз и вновь посмотреть в этот дьявольский красный свет.
    
— Позволь задать тебе личный вопрос. — Стив не узнавал свой голос. — Ты боишься?
    
— Очень. — Коп-здоровяк смахнул со лба пот. Действительно, в лесополосе было очень жарко, и, несмотря на капающую с листьев воду, Стиву показалось, что жара эта очень сухая, а не влажная, какой она должна быть в залитом дождем лесу. И запахи. Тоже сухие. Какие-то египетские. — Но не будем терять надежду. Думаю, я вижу тропу.
    
И точно, меньше чем через минуту они вышли на нее, и Стив с тихой радостью находил на тропе все больше свидетельств того, что использовали ее особи хорошо известной ему породы: пакетик от картофельных чипсов, обертка от набора фотографий бейсболистов, пара батареек для плейера, вырезанные на стволе дерева инициалы.
    
Но кое-что его, мягко говоря, не порадовало. По другую сторону тропы он заметил густо-зеленое растение с торчащими во все стороны отростками, потом еще два таких же растения. Они напоминали многоруких полицейских.
    
— Святое дерьмо, ты это видишь? — спросил Стив.
    
Колли кивнул:
    
— Похоже на кактусы. Но они какие-то странные.
    
Точно, подумал Стив, только не странные, а упрощенные. Словно женщины, какими их рисовал Пикассо, когда увлекался кубизмом. Эта упрощенность чем-то напоминала птицу с разными крыльями.
    
Как говорил Старина Док, эта птица только похожа на стервятника, словно ее рисовал ребенок.
    
В голове Стива начала оформляться некая идея. Отрывочные сведения постепенно складывались в общую картину. Фургоны, совсем как в детском субботнем мультсериале. Птица. Теперь эти кактусы, словно нарисованные первоклассником.
    
Колли подошел к ближайшему растению и осторожно протянул к нему руку.
    
— Не надо, ты с ума сошел? — крикнул Стив.
    
Колли проигнорировал предупреждение. Его палец еще больше сблизился с кактусом. Потом…
    
— Ой! Твою мать!
    
Стив аж подпрыгнул. А Колли отдернул руку и уставился на свой палец, словно мальчишка — на новую царапину. Потом он повернулся к Стиву и показал ему руку с аккуратной капелькой крови на подушечке указательного пальца.
    
— Они действительно колючие. Во всяком случае, этот.
    
— Естественно. А если он ядовитый?
    
Колли пожал плечами, как бы говоря, что после драки кулаками не машут, и двинулся по тропе. На юг, к Гиацинтовой улице. Красно-оранжевый солнечный свет падал сквозь листву справа, так что заблудиться они никак не могли. Шагали они вниз по склону. С восточной стороны тропы бесформенные кактусы встречались им все чаще. Кое-где числом они превосходили деревья. Кусты редели, и не без причины: менялась почва, она становилась более серой, песчаной, напоминая…
    
Едкий пот заливал Стиву глаза. Он смахивал его рукой. Как жарко, какой резкий красный свет. У него засосало под ложечкой.
    
— Смотри, — показал вперед Колли. В двадцати ярдах от них еще одна кактусовая роща охраняла развилку. Перед кактусами валялась перевернутая тележка, в каких развозят товары. В умирающем свете металлические прутья бортов казались кроваво-красными, словно залитыми кровью.
    
Колли побежал к развилке. Стив поспешил за ним, не желая оставаться в одиночестве. Едва Колли добежал до тележки, как воздух наполнил странный, жутковатый вой: «У-в-в-о-о-о! У-в-в-о-о-о! Ув-ув-в-в-о-o-o!» Короткая пауза, и вновь вой, с разных сторон, все более громкий, отчего кожа Стива покрылась мурашками. Здесь, в кустах, мог прятаться кто угодно. А уж с наступлением темноты Стиву совсем не хотелось встречаться с призраками или с разным зверьем.
    
— Господи! — вырвалось у Колли.
    
Стив подумал, что это восклицание относится к койотам, воющим где-то к востоку, там, где должны были стоять дома, магазины и закусочные «Макбургер», но коп смотрел не на восток, а вниз. Стив опустил глаза и увидел мужчину, сидящего рядом с перевернутой тележкой. Наколотого спиной на шипы кактуса, словно оставленного на развилке для того, чтобы они его нашли.
    
Ув-ув-у о-о-o-o-o…
    
Инстинктивно Стив протянул руку, нащупал пальцы копа. Колли тут же крепко сжал его руку.
    
— Черт, я же видел этого парня, — прошептал коп.
    
— С чего ты так решил?
    
— Его одежда. Тележка. Этим летом он два или три раза появлялся на нашей улице. Если б я увидел его снова, то предупредил бы, что делать ему тут нечего. Возможно, вреда от него никакого, но…
    
— Но что? — Стиву приходилось бродяжничать, и он не видел в этом ничего ужасного. — Что плохого мог сделать этот парень? Стибрить у кого-то дорогую картину? Или выцыганить у Содерсона стакан спиртного?
    
Колли пожал плечами.
    
Он все смотрел на мужчину, пришпиленного к кактусу. Брюки цвета хаки в заплатах, футболка, еще более старая, чем та, что Биллингсли нашел для Колли, и к тому же грязная, кроссовки, перетянутые изоляционной лентой. Одежда бродяги. И вещи, вывалившиеся из тележки, говорили о том же: пара старых сандалий, кусок веревки, кукла Барби, синий пиджак с вышитой на спине надписью «БУКИ ЛЕЙНЗ», ополовиненная бутылка вина, портативный радиоприемник, каких уже лет десять не изготавливали. Пластмассовый корпус склеен эпоксидкой. Около дюжины пластиковых мешков, аккуратно сложенных и перевязанных бечевкой.
    
Мертвый бродяга посреди лесополосы. Но как он умер! Его глаза вывалились из орбит и свисали на щеки на усохших оптических нервах. Глазные яблоки лопнули и съежились, словно сила, которая вышибла их из орбит, еще и раздавила их. Кровь из носа запеклась на губах и тронутой сединой щетине на подбородке. Кровь, однако, не залила бродяге рот, о чем Стив мог только пожалеть. Потому что этот рот застыл в широченной глупой улыбке. Уголки рта бродяги поднялись чуть ли не до мочек ушей. Некая сила загнала его в кактусовые заросли и убила, вывалив глаза на щеки. И эта же сила оставила его улыбающимся во весь рот.
    
Колли сжимал руку Стива все сильнее. У него даже заныли пальцы.
    
— Может, отпустишь? — взмолился Стив. — А не то…
    
Он посмотрел вдоль тропы, уходящей от развилки на восток, той тропы, что могла привести их на Андерсон-авеню, где они попытались бы найти подмогу. Десять ярдов, и растительность резко обрывалась, выводя тропу в ночную пустыню. Стивен даже не подумал о том, что такой пустыни просто быть не может в Огайо. Не подумал потому, что перед ним открылся ландшафт, которого он не видел никогда в жизни, даже в кошмарном сне.
    
Широкая равнина уходила к горам, вершины которых более всего напоминали зубья пилы. Однотонные, без расселин, без выступов. Черные горы, нарисованные ребенком.
    
Сама тропа не исчезала, а расширялась, превращаясь в дорогу, какие бывают в рисованных мультфильмах. Слева от нее валялась наполовину ушедшая в песок телега. За телегой виднелась низина, где уже царствовала ночь. Справа стоял столб с прибитой к нему доской. Черные буквы выцвели, но Стив прочитал надпись:
    
     
В ПОНДЕРОЗУ
    
    
На столбе красовался коровий череп, такой же бесформенный, как и кактус. Сама дорога чем-то напомнила Стиву афиши фильма «Близкие контакты третьего вида». В небе над горами уже сияли невероятно крупные звезды. Они не мерцали, а мигали, как рождественская гирлянда. Вновь поднялся вой, на этот раз выли не три или четыре койота, а целая стая. Койотов Стив не увидел. Только белесая пустыня, зеленые пятна кактусов, дорога, телега, низина и нарисованные горы на горизонте.
    
— Что это такое? — прошептал Колли.
    
Прежде чем Стив успел ответить, что это фантазия какого-то ребенка, из низины послышалось низкое рычание. Словно (Стиву, во всяком случае, так показалось) заработал мощный двигатель речного катера. Потом в тени вспыхнули два зеленых глаза. Стив отступил на шаг, во рту у него пересохло. Он поднял «моссберг» к плечу, но руки его не слушались, да и винтовка скорее напоминала игрушку. Глаза (они плавали в темноте, словно глаза в темной комнате из мультфильма) размерами не уступали футбольному мячу, и Стиву не хотелось даже думать о том, какому животному они могли принадлежать.
    
— Сумеем мы его убить? — обратился он к Колли. — Если оно бросится на нас, как ты дума…
    
— Оглянись! — оборвал его Колли. — Посмотри, что происходит!
    
Стив посмотрел. Зеленый мир отступал от них, а пустыня наступала. Трава под ногами сначала бледнела, словно что-то высасывало из нее хлорофилл, потом исчезала. Затем из черной земли уходила влага, она выцветала и крошилась гранулами. Бусинками. Почва замещалась мириадами бусинок. Справа деревья трансформировались на глазах. Стволы зеленели и обрастали шипами. Ветви сливались воедино, превращаясь в отростки кактусов.
    
— Знаешь, по-моему, нам пора сматываться отсюда, — прошептал Колли.
    
Стив не ответил: вместо языка заговорили ноги. Мгновение спустя они уже бежали по тропе к тому месту, где вышли на нее. Поначалу Стив думал только о том, как бы уберечь глаза от ветвей и не пробежать мимо пары батареек, лежащих там, где им следовало поворачивать к дому Биллингсли. А потом он вновь услышал рычание, и мысли о таких пустяках канули в небытие. Рычание приближалось. Тварь из низины, тварь, которой принадлежали эти огромные зеленые глаза, следовала за ними. Черт, она преследовала их. И догоняла.
    2
    
Питер Джексон медленно повернулся на звук выстрела. Он понял (насколько был еще способен понимать), что стоит в углу двора и смотрит (насколько он еще мог куда-то смотреть) на столик. На столике лежали книги и журналы, многие с розовыми закладками. Питер работал над статьей «Джеймс Дики и новая южная реальность», полагая, что она должна поднять высокую волну в тихом академическом пруду. После публикации этой статьи он ожидал приглашения в дискуссионные клубы других колледжей. Причем с оплатой всех расходов (конечно, в разумных пределах). Как он об этом мечтал! И какими далекими и никчемными казались ему теперь эти мечты. Как этот выстрел в лесу и последовавший за ним крик. Как рычание… словно тигр удрал из зоопарка и спрятался в лесополосе. Мелко все это, ничтожно. Потому что главное сейчас…
    
— Найти моего друга, — сказал себе Питер. — Добраться до развилки и сесть рядом с моим другом. Лучше всего… добираться туда ползком.
    
Питер пересек двор по диагонали, по пути задев столик бедром. Несколько книг и журнал «Поэзия Джорджии» свалились со столика и упали на землю, но Питер даже не посмотрел в их сторону. Его слабеющий взгляд не отрывался от зеленой лесополосы, окаймляющей с востока Тополиную улицу. А «новая южная готика» Питера уже нисколько не интересовала.
    3
    
Когда это произошло, Джэн говорила не о Рэе Соумсе. Она вопрошала, почему Бог создал мир, в котором тебя должны целовать и лапать мужчины с грязными коленками, которые моют голову четыре раза в месяц. А то и реже. Разумеется, она имела в виду Рэя, только опускала имя.
    
И впервые с тех пор, как Одри нашла здесь убежище, она почувствовала, как ее разбирает злость, свидетельствующая о том, что нежная дружба начинает давать трещины. Одри больше не желала выслушивать бесконечные рассуждения Джэн об ее отношениях с Соумсом.
    
Одри стояла у входа в беседку, смотрела на луг, вслушивалась в жужжание пчел и гадала, а что она здесь, собственно, делает. Люди нуждались в ее помощи, люди, которых она знала, более того, питала к ним симпатию. Часть ее, та, которая умела убеждать, твердила, что не стоит о них и думать, поскольку этих людей отделяют от нее четыреста миль и четырнадцать лет, только Одри понимала: это ложь. Убедительная, но ложь. Вот луг этот — иллюзия. Луга этого в реальности не существует.
    
Но я должна побыть здесь, подумала она. Должна.
    
Возможно, но обсасывание любви-ненависти, испытываемой Джэн к Соумсу, внезапно до смерти ей наскучило. Одри ужасно хотелось развернуться на каблуках и бросить: «Слушай, не пора ли тебе перестать скулить и бросить его? Ты молода, красива, у тебя прекрасная фигура. Я уверена, ты найдешь мужчину с чистыми волосами и вымытыми частями тела, к которым ты неравнодушна».
    
Если б она сказала такое Джэн, ее бы точно унесло отсюда, как унесло из райского сада Адама и Еву, когда они слопали яблоко, которое не следовало трогать. Однако ее исчезновение не меняло главного. А если она сможет промолчать и позволит Джэн стрекотать и дальше, на что она переключится? В сто пятидесятый раз скажет, что, хотя Пол — самый красивый из «Битлз», она могла бы переспать только с Джоном? Словно группа «Битлз» не распалась, а Джона не убили.
    
Но прежде чем Одри успела что-то сказать или сделать, новый звук вторгся в уютный мир весеннего луга, где тишину нарушали лишь жужжание пчел, стрекотание кузнечиков в траве да говорок двух молодых женщин. Дребезжащий звук, похожий на звон колокольчика, с помощью которого в стародавние времена учительница созывала детей в классы после перемены.
    
Одри повернулась, поскольку больше не слышала голоса Джэн. Но удивляться тут было нечего: Джэн исчезла. А на дощатом столике, изрезанном инициалами с датами, восходящими чуть ли не к первой мировой войне, звонил телефон Тэка.
    
Звонил в первый раз.
    
Одри медленно подошла к столику (хватило трех шажков) и с гулко бьющимся сердцем посмотрела на телефон. Часть ее требовала, чтобы она не брала трубку, потому что звонок этот мог означать только одно: демон, поселившийся в теле Сета, нашел ее. Но что ей оставалось делать?
    
Беги, холодно предложил голос, возможно, голос ее собственного демона. Беги из этого мира, Одри. Вниз по холму, распугивая бабочек, через каменную стену, к дороге на другой стороне. Она ведет в Нью-Полтц, эта дорога, и не важно, что тебе придется шагать весь день и ты натрешь мозоли на ногах. Нью-Полтц — студенческий городок, и где-нибудь на Главной улице тебе встретится витрина с табличкой «ТРЕБУЕТСЯ ОФИЦИАНТКА». Оттуда ты и сможешь начать свой путь наверх. Беги. Ты молода, тебе чуть больше двадцати, здоровье у тебя крепкое, ты привлекательна, этот кошмар даже не начинался.
    
Одри не могла этого сделать… или могла? В конце концов, все это иллюзия. Убежище, существующее только в ее сознании.
    
Звонок, звонок, звонок.
    
Звонки были тихие, но требовательные. «Сними трубку, — словно говорили они. — Сними трубку, Одри. Сними трубку, партнер. Мы должны скакать в Пондерозу, только на этот раз ты назад не вернешься».
    
Звонок, звонок, звонок.
    
Одри наклонилась над столиком, положив руки по обе стороны телефонного аппарата. Она почувствовала под ладонями сухое дерево, ощутила подушечками пальцев вырезанные инициалы и поняла, что если она поранит кожу в этом мире, то вернется в другой мир с царапиной. Потому что этот мир тоже был реальностью, и она знала, кто его создал. Сет подарил ей это убежище, теперь в этом отпали последние сомнения. Он сотворил этот мир из ее лучших воспоминаний, заветных желаний, сладких снов. Здесь Одри могла укрыться, когда подступало безумие. А если иллюзия начала расползаться, как истертый ковер, то вины Сета в этом не было.
    
И она не могла оставить его одного. Не могла!
    
Одри схватила трубку. Маленькую, игрушечную, но Одри не обратила на это никакого внимания.
    
— Не смей его мучить! — прокричала она. — Не смей его мучить, чудовище! Если ты должен кого-то мучить, возьмись…
    
— Тетя Одри! — Это, несомненно, был голос Сета, но он изменился. Ни заикания, ни поиска нужного слова, ни глотания звуков. Однако голос был испуганный, на грани паники. — Тетя Одри, слушай меня!
    
— Я слушаю! Говори!
    
— Возвращайся назад! Сейчас ты можешь уйти из дома! Можешь убежать! Тэк в лесу… но космофургоны скоро появятся вновь! Ты должна убежать до их приезда!
    
— А как же ты?
    
— Со мной ничего не случится, — ответил телефон-голос, и Одри показалось, что она уловила в нем фальшь. Во всяком случае, неуверенность. — Ты должна добраться до остальных. Но прежде чем ты уйдешь…
    
Она внимательно выслушала все, что от нее хотел Сет, и с трудом подавила желание рассмеяться: как же она не подумала об этом раньше? Это же так просто! Но…
    
— А ты сможешь спрятаться от Тэка? — спросила она.
    
— Да. Но тебе надо спешить!
    
— Что нам делать? Даже если я доберусь до остальных, что мы можем…
    
— Сейчас объяснять нет времени. Ты должна довериться мне, тетя Одри! Возвращайся сейчас же и верь мне! Возвращайся! ВОЗВРАЩАЙСЯ!
    
Последнее слово он прокричал так громко, что Одри оторвала трубку от уха и отступила назад. При этом она потеряла ориентацию, упала и ударилась головой об пол. Ковер ослабил удар, но из глаз все равно посыпались искры. Одри села, вдыхая запах гамбургеров и затхлости, какой бывает в доме, больше года не знавшем настоящей уборки. Она посмотрела на кресло, с которого свалилась, потом на телефонную трубку, зажатую в руке. Должно быть, трубку она сдернула с телефонного аппарата на столе в тот самый момент, когда хватала телефон Тэка во сне.
    
Только это был не сон, не галлюцинация.
    
Одри поднесла трубку к уху (черную, обычного размера), послушала. Разумеется, никаких гудков. Электричество в доме было, в единственном доме из всего квартала, иначе Тэк не смог бы смотреть телевизор, но с телефоном он разобрался.
    
Одри посмотрела на арку, ведущую в «берлогу», зная, что она там увидит: Сет в трансе. Так отсутствует. Услышала крики, выстрел на другой стороне улицы, окончательно поняла, что сейчас Тэк занят своими делами и она, возможно, сумеет удрать, только медлить с этим нельзя. Но если она доберется до остальных, если расскажет все, что знает, если они ей поверят, что они сделают, чтобы вырваться из этого капкана? Что они должны сделать с Сетом, чтобы избавиться от Тэка?
    
Сет велел мне уходить, подумала Одри. Лучше мне ему довериться. Но сначала…
    
Сначала надо сделать то, о чем он просил. Сущий пустячок… но многое может измениться. Возможно, изменится все, если ей повезет. Одри поспешила на кухню, игнорируя крики и голоса на другой стороне улицы. Она приняла решение и теперь очень спешила выполнить порученное до того, как Тэк вновь обратит на нее свое внимание.
    
До того, как пошлет сюда полковника Генри и его друзей.
    4
    
Если что-то идет наперекосяк, то происходит это с пугающей внезапностью. Потом Джонни снова и снова спрашивал себя, какова его доля вины в том, что случилось, но так и не смог прийти к однозначному ответу. Конечно, внимание его рассеивалось, но произошло это до того, как грянул гром.
    
Он шел следом за близнецами Ридами, пробирающимися к тропе, и думал о своем, потому что мальчики продвигались очень уж медленно, стараясь не задевать листьев и не наступать на сучья. Никто из троицы не подозревал, что в лесополосе они не одни. Когда Джонни и близнецы вошли в нее, Колли и Стив уже достигли тропы и направились к развилке.
    
Мыслями Джонни вернулся к тому давнему появлению Билла Харриса на Тополиной улице, которое произошло в 1990 году. Билл поначалу удивлялся переезду Джонни в такую глушь, а потом, видя, что тот поселился там осознанно, спросил о причинах. И Джонни Маринвилл, который теперь писал исключительно о приключениях кота-детектива, ответил: «Причина в том, что я еще не хочу умирать, а это означает, что пора становиться своим персональным редактором. Или, если угодно, создать второй вариант Джонни Маринвилла. И я могу это сделать. Во-первых, есть желание, что важно, во-вторых, средства, что необходимо. Ты можешь сказать, будто это всего лишь вторая версия уже сделанного мною. Я переписываю свою жизнь. Леплю ее заново».
    
А ведь это Терри, первая жена Джонни, подкинула ему эту идею, подсказала, что́ может стать его последним шансом, хотя Биллу он об этом не сказал. Билл даже не знал, что через пятнадцать лет общения исключительно через адвокатов Джонни и Тереза Маринвилл наладили личный контакт, иногда посылали друг другу письма, но большей частью разговаривали по телефону. Частота их общения возросла с 1988 года, когда Джонни окончательно завязал с выпивкой и наркотиками, во всяком случае, он надеялся, что окончательно. Однако душевного покоя Джонни так и не обрел, что-то ему мешало, давило на него, и весной 1989 года он говорил бывшей жене, которую однажды чуть не проткнул столовым ножом, что его трезвая жизнь лишена смысла. У него нет даже замысла нового романа. Огонь потух, и по утрам он просыпается не только без похмелья, но и без желания сесть за стол и загнать на бумагу те мысли, что роятся у него в голове. С этим, похоже, покончено. И он готов смириться со своей участью. Не давало покоя другое. Старая жизнь, частью которой были его романы, что-то нашептывала ему из углов и из старенькой пишущей машинки, когда Джонни ее включал. «Я та, кем ты был, — тихонько жужжала машинка, — и кем всегда будешь. Я даже не образ и не твое второе «я», а генный код, сидящий в тебе с самого рождения. Убеги хоть на край света и сними номер в последнем отеле в конце самого дальнего коридора, но я буду ждать тебя на столе, когда ты откроешь дверь, я буду жужжать, как всегда жужжала по утрам, когда ты поднимался после тяжелого похмелья, около твоих записей будет стоять банка пива, а в верхнем ящике комода будет лежать понюшка кокаина. Потому что и в конце ты должен оставаться самим собой».
    
— Ты должен написать детскую книжку, — ворвалась в его монолог Терри.
    
— Какую детскую книжку? Я никогда…
    
— Разве ты не помнишь Пэта, детектива Китти-Кэта?
    
Джонни потребовалась минута, но он вспомнил.
    
— Терри, эту маленькую историю я сочинил для твоего паршивца-племянника, потому что подумал, что у твоей сестры случится нервный срыв, если он не угомо…
    
— Однако она тебе понравилась, раз ты не поленился ее записать?
    
— Я не помню, — ответил Джонни, хотя, конечно, помнил.
    
— Ты знаешь, что записал, и где-то она у тебя лежит, так как ты никогда ничего не выбрасываешь. Я знаю, что ты ее где-нибудь хранишь. В какой-нибудь потайной коробочке, возможно, с блеснами для рыбалки.
    
— Потому что это хорошие блесны, и я не хочу, чтобы их украли, — механически ответил Джонни, думая о том, где же может быть эта маленькая, на восемь или девять машинописных страниц, история. В «Библиотеке Маринвилла» в Фордхэмском университете? Возможно. В доме в Коннектикуте, который когда-то он делил с Терри, где теперь жила Терри и откуда, собственно, она с ним и разговаривала? Тоже возможно. В данный момент его отделяло от этого дома всего десять миль.
    
— Ты должен найти эту историю, — гнула свое Терри. — История-то получилась. Ты написал ее в то время, когда даже не знал, сколько в тебе было хорошего. — Пауза. — Ты слушаешь?
    
— Да.
    
— Я всегда знаю, когда говорю то, что тебе не нравится. Только тогда ты и замолкаешь. Надуваешься.
    
— Я не надуваюсь.
    
— Надуваешься, надуваешься. — А потом Терри произнесла самую важную фразу. Напоминание о той глупой истории, которую Джонни написал для ее отвратительного племяша, воплотилось в двадцати миллионах долларов, которые принесли ему тысячи и тысячи книг о приключениях Пэта, но эта фраза значила куда больше, чем баксы или книги. Как тогда, так и теперь. Вроде бы говорила Терри вполне буднично, но слова эти поразили Джонни в самое сердце, словно предсказание дельфийской пророчицы.
    
— Тебе надо вернуться назад, — произнесла женщина, когда-то Терри Маринвилл, а теперь Терри Олви.
    
— Что? — переспросил Джонни, вновь обретя дар речи. Он не хотел, чтобы Терри поняла, как потрясли его эти четыре слова. Не хотел, чтобы она знала, какую сохранила над ним власть, несмотря на прошедшие годы. — Что ты хотела этим сказать?
    
— Надо вернуться в то время, когда тебе было хорошо. Очень хорошо. Я помню того парня. Нормального парня. Не совершенного, но нормального.
    
— Нельзя вернуться назад, к себе домой, Терри. Ты, должно быть, болела в ту неделю, когда Томаса Вулфа вернули в американскую литературу, и не знаешь, что из этого вышло.
    
— Слушай, давай обойдемся без банальностей. Для таких игр мы слишком давно знаем друг друга. Ты родился в Коннектикуте, вырос в Коннектикуте, стал знаменитым в Коннектикуте, спился в Коннектикуте. Тебе не надо возвращаться к себе домой, тебе надо уехать из дома.
    
— Тогда это не возвращение в прошлое, а географическая пилюля, как называем твое лекарство мы, «Анонимные алкоголики». И оно не помогает.
    
— Тебе надо вернуться в прошлое духом, а не плотью, — ответила Терри, терпеливо, словно объясняя ребенку очевидные истины. — Да и твоему телу нужна новая территория для прогулок. Опять же, ты больше не пьешь. И не балуешься наркотиками. — Короткая пауза. — Или я ошибаюсь?
    
— Нет. Ну, может, только героином.
    
— Ха-ха.
    
— И куда мне, по-твоему, следует уехать?
    
— В то место, которое может прийти тебе в голову в последнюю очередь. Акрон или Афганистан, особой разницы нет.
    
Этот звонок озолотил Терри, потому что доходы от Китти-Кэта Джонни поделил с ней пополам, цент на цент. И этот звонок привел его сюда. Не в Акрон, а в Уэнтуорт, процветающий пригород административного центра Огайо. Место, где он никогда не бывал. Нашел его Джонни просто, закрыв глаза и ткнув пальцем в настенную карту Соединенных Штатов. И хотя все вышло, как и предсказывала Терри, Билл Харрис все же пришел в ужас. А вот нынче лирическое времяпрепровождение обернулось…
    
Глубоко задумавшись, Джонни наткнулся на спину Джима Рида. Парни остановились у самой тропы. Джим поднял револьвер и направил его на юг. Лицо его побледнело.
    
— Что… — начал Джонни, но Дэйв Рид прикрыл ему рот рукой.
    5
    
Раздался выстрел, потом крик. Это словно послужило сигналом, потому что тут же Мэриэл Содерсон открыла глаза, выгнула спину, с губ ее сорвался долгий, протяжный стон, она задрожала всем телом, а ноги ее забарабанили по полу.
    
— Док! — крикнула Синтия, бросившись к Мэриэл. — Док!
    
Гэри подскочил первым. Он вывалился из кухни, благоухая сладким запахом шерри, и наверняка угодил бы коленом в живот жены, если бы Синтия не оттолкнула его.
    
— Сто сучилось? — спросил Гэри. — Сто с оей еной?
    
Голова Мэриэл моталась из стороны в сторону. Она ударилась об стену. Фотография Дэйзи, гения математики, сорвалась с гвоздя и упала на грудь Мэриэл. К счастью, стекло не разбилось. Синтия схватила фотографию и отшвырнула в сторону. При этом она увидела, что повязка на культе краснеет на глазах: швы, если не все, то некоторые, разошлись.
    
— Док! — взвизгнула Синтия.