1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 
Всхлипывая от ужаса, он прижался спиной к стене, сердце бешено колотилось, как у кролика, запертого в норе. Когда спина Дэнни прижалась к извилистым волнистым линиям выпуклого рисунка светло-голубых шелковистых обоев, его ноги подкосились, и он, со свистом дыша, рухнул на ковер, раскинув руки по джунглям сплетенного с лианами дикого винограда.
    
Громче. Громче.
    
В коридоре был тигр, и теперь этот тигр оказался прямо за углом — назойливые, раздраженные, полные безумной ярости крики не утихали, молоток для игры в роке врезался в стены, ведь тигр этот был двуногим, это был…
    
Внезапно подавившись на вдохе воздухом, он очнулся и сел, резко выпрямившись, уставившись в темноту широко раскрытыми глазами, загораживая лицо скрещенными руками.
    
На одной что-то было. Оно ползало.
    
Осы. Три штуки.
    
Тут они ужалили; Дэнни показалось, что все жала вонзились одновременно, и тогда-то все образы распались на куски, ринувшись на мальчика темным потоком. Он завизжал в темноту; словно приклеившись к его левой руке, осы жалили снова и снова.
    
Вспыхнул свет, там стоял папа в трусах, глаза сверкали. Позади него, сонная и испуганная, стояла мама.
    
— Снимите их с меня! — верещал Дэнни.
    
— Боже, — сказал Джек. Он увидел.
    
— Джек, что с ним? Что с ним?
    
Он не ответил. Подбежав к кроватке, сгреб подушку и ударил ею по пострадавшей руке Дэнни. Еще. Еще. Венди увидела, как в воздух с жужжанием поднимаются неуклюжие силуэты насекомых.
    
— Возьми журнал! — крикнул он ей через плечо. — Убей их!
    
— Осы? — сказала она и на миг ушла в себя, практически отрешившись от окружающего в своем озарении. Потом мысли Венди смешались, знание соединилось с эмоциями. — Осы, Господи, Джек, ты же говорил…
    
— Заткнись, чтоб тебя, и бей их! — прорычал он. — Будешь ты делать, что тебе говорят?!
    
Одна оса приземлилась на столик, за которым обычно читал Дэнни. Венди схватила с рабочего стола книжку-раскраску и шмякнула по осе. Осталось отвратительное коричневое липкое пятно.
    
— Вон еще одна на занавеске, — бросил ей Джек, пробегая мимо с Дэнни на руках.
    
Он отнес мальчика в их спальню и уложил на ту половину импровизированной двуспальной кровати, где спала Венди.
    
— Полежи тут, Дэнни. Не ходи обратно, пока не позову. Понял?
    
Дэнни кивнул. Опухшее лицо было в потеках слез.
    
— Вот храбрый мальчик.
    
Джек побежал по коридору к лестнице. Сзади донеслись два хлопка раскраской, а потом жена взвизгнула от боли. Не сбавляя шага, он спустился по лестнице в темный вестибюль, прыгая через две ступеньки. Через контору Уллмана пробежал в кухню, стукнувшись бедром об угол дубового стола управляющего, но едва ли осознав это. Шлепком включив на кухне свет, он добрался до раковины у противоположной стены. В сушилке все еще лежала груда вымытых после ужина тарелок — Венди оставляла их там обтечь и высохнуть. Джек схватил с самого верха большую миску из огнеупорного стекла. На пол с грохотом упала тарелка. Не обращая на нее внимания, Джек развернулся и помчался назад через контору и вверх по лестнице. Венди стояла перед дверью Дэнни, тяжело дыша. Лицо было белым, как льняная скатерть. Потерявшие глубину глаза блестели, волосы слиплись и свисали на шею.
    
— Я их всех прикончила, — сказала она, — но одна меня укусила. Джек, ты говорил, они все подохли.
    
Она расплакалась.
    
Не отвечая, Джек прошел мимо нее и занес миску «Пирекс» над гнездом у кроватки Дэнни. Гнездо было мертво. Там ничего не было — по крайней мере снаружи. Он с размаху накрыл его миской.
    
— Все, — сказал он.
    
Они вернулись к себе в спальню.
    
— Куда она тебя тяпнула? — спросил он Венди.
    
— В… запястье.
    
— Давай посмотрим.
    
Она показала укус. Между запястьем и ладонью, прямо над кольцом складочек, была маленькая круглая дырочка. Рука вокруг нее распухла.
    
— У тебя нет аллергии на укусы? — спросил он. — Думай как следует! Если есть, то может быть и у Дэнни. Чертовы ублюдки укусили его пять или шесть раз.
    
— Нет, — ответила она уже спокойнее, — я… просто я их ненавижу, вот и все. Ненавижу.
    
Дэнни сидел в изножье кровати, держась за левую руку, и глядел на них. Побелевшие от шока глаза укоризненно смотрели на Джека.
    
— Пап, ты сказал, что всех убил. Рука… правда, больно.
    
— Давай посмотрим, док… Нет, трогать ее я не собираюсь. А то будет еще больнее. Просто протяни-ка ее.
    
Он послушался, и у Венди вырвался стон.
    
— О, Дэнни… бедная ручка!
    
Позже доктор насчитал одиннадцать укусов. Сейчас они увидели только россыпь крохотных дырочек, как будто ладонь и пальцы были присыпаны зернышками красного перца. Рука сильно опухла. Как в мультфильмах, где Кролик Багз или Утенок Дэффи только что заехали себе молотком по лапе.
    
— Венди, сходи-ка в ванную за тем аэрозолем, — велел он.
    
Она отправилась за лекарством, а Джек присел рядом с Дэнни и обнял его за плечи.
    
— Опылим руку, а потом я несколько раз сниму ее полароидом, док. Потом ты остаток ночи поспишь с нами, о’кей?
    
— Ладно, — сказал Дэнни. — А зачем ты хочешь фотографировать?
    
— Может, удастся кой-кого затаскать по судам.
    
Вернулась Венди с баллончиком аэрозоля, имевшим форму огнетушителя.
    
— Больно не будет, милый, — сказала она, снимая колпачок.
    
Дэнни протянул руку, и Венди опрыскивала ее с обеих сторон, пока та не заблестела. Он испустил глубокий дрожащий вздох.
    
— Жжет? — спросила она.
    
— Нет. Лучше.
    
— А теперь вот это. Ну-ка скушай. — Она протянула ему пять таблеток аспирина в оранжевой оболочке. Дэнни взял их и одну за другой побросал в рот.
    
— Аспирина не многовато? — спросил Джек.
    
— Это укусов многовато, — сердито фыркнула она. — Джек Торранс, отправляйтесь-ка и избавьтесь от этого гнезда. Сейчас же.
    
— Минутку.
    
Он подошел к гардеробу и из верхнего ящика достал полароид. Порывшись в глубине, отыскал несколько кубиков для вспышки.
    
— Джек, что ты делаешь? — несколько взвинченно поинтересовалась Венди.
    
— Он хочет снять мою руку, — серьезно объяснил Дэнни, — а потом мы затаскаем кой-кого по судам. Правда, пап?
    
— Правда, — угрюмо сказал Джек. Он нашел синхронизатор и подключил вспышку к камере. — Вытяни-ка руку, сын. Я рассчитываю получить по пять тысяч за укус.
    
— Что ты болтаешь? — Венди почти кричала.
    
— Вот что я тебе скажу, — сказал он. — Я сделал все по инструкции к этой проклятой дымовой шашке. Мы подадим на них в суд. Проклятая штука оказалась бракованной. Совершенно точно бракованной. Как же иначе объяснить это?
    
— А-а, — протянула она тоненьким голоском.
    
Он сделал четыре снимка и каждую вылетевшую карточку отдавал Венди, чтобы та поставила время по маленьким часикам-медальону, которые носила на шее. Дэнни, захваченный мыслью, что его покусанная рука может стоить тысячи и тысячи долларов, начал отходить от испуга и проявлял активный интерес. В руке пульсировала тупая боль, и немного болела голова.
    
Когда Джек убрал аппарат и разложил снимки на шкафу, чтобы они просохли, Венди сказала:
    
— Мы повезем его к врачу сегодня?
    
— Только если болеть будет действительно сильно, — ответил Джек. — Аллергия на осиный яд обычно проявляется за тридцать секунд.
    
— Проявляется? Что ты…
    
— Кома. Или судороги.
    
— Ох, Господи Иисусе! — Она ухватила себя за локти и сжалась. Вид у нее был бледный и измученный.
    
— Как себя чувствуешь, сын? Поспать сможешь, как по-твоему?
    
Дэнни захлопал глазами. Кошмар растаял, превратившись в подсознании мальчика в нечто неясное, неопределенное, но испуг еще не прошел.
    
— А можно спать у вас?
    
— Конечно, — сказала Венди. — Ох, милый, жалость-то какая…
    
— Все нормально, мам.
    
Она опять расплакалась, и Джек положил ей руку на плечо:
    
— Венди, клянусь, я все сделал по инструкции.
    
— Ты избавишься от него утром? Пожалуйста.
    
— Конечно.
    
Все трое забрались в постель, и Джек уже собрался было выключить лампу над кроватью, как вдруг замер и вместо этого откинул одеяло.
    
— Гнездо тоже надо сфотографировать.
    
— Только сразу возвращайся.
    
— Ладно.
    
Он подошел к шкафу, вынул камеру и последний кубик для вспышки и показал Дэнни кружок из большого и указательного пальцев. Дэнни улыбнулся и здоровой рукой проделал в ответ то же самое.
    
Что за парнишка, думал он, шагая к комнате Дэнни. Все как надо, и еще немножко.
    
Люстра все еще горела. Джек пересек комнату, и, когда взглянул на столик подле двухэтажной кровати, по коже у него пошли мурашки. Волоски на шее пытались встать дыбом, так, что закололо кожу.
    
Сквозь прозрачную миску гнездо было едва видно. Все стекло изнутри кишело осами. Трудно сказать, сколько их там было. По крайней мере пятьдесят. А может, сто.
    
Сердце в груди билось медленными толчками. Он отснял гнездо, а потом опустил аппарат, чтобы дождаться, пока осы снова расползутся. Он обтер губы ладонью. В голове снова и снова прокручивалась одна и та же мысль, ей вторил
    
(Ты вышел из себя. Ты вышел из себя. Ты вышел из себя.)
    
почти суеверный страх. Вернулись. Он убил ос, но они вернулись. Мысленно он услышал собственный крик в перепуганное, плачущее личико сына: НЕ ЗАИКАТЬСЯ!
    
Он опять обтер губы.
    
Подойдя к рабочему столику Дэнни, Джек порылся в ящиках и вернулся с большой составной картинкой-загадкой, у которой задняя стенка была из картона. Он поднес ее к ночному столику и осторожно передвинул на нее миску. Осы сердито жужжали в своей тюрьме. Потом, придавив миску так, чтоб та не соскользнула, он вышел в коридор.
    
— Идешь спать, Джек? — спросила Венди.
    
— Идешь спать, папа?
    
— Мне на минуточку надо вниз, — сказал он, заставив себя выговорить это легким тоном.
    
Как это случилось? Как, ради Бога?
    
Шашка, несомненно, была нормальной. Он видел, как, когда он дернул за кольцо, из нее повалил густой белый дым. А через два часа, поднявшись наверх, он вытряхнул через отверстие на верхушке гнезда россыпь маленьких трупиков.
    
Тогда как же? Спонтанная регенерация?
    
Безумие. Чушь в духе двадцатого века. Насекомые не воскресают, не регенерируют. Даже если бы яйца могли полностью созреть за двенадцать часов, матка откладывает их не в это время года. А в апреле или мае. Осень — время, когда осы умирают.
    
Под миской яростно жужжало живое опровержение.
    
Спустившись вниз по лестнице, он пронес их через кухню. В ее дальнем конце была дверь на улицу. Почти ничем не прикрытое тело пронизал холодный ночной ветер, ноги мигом окоченели на холодной бетонной площадке, куда в курортный сезон доставляли молоко. Джек осторожно опустил загадочное явление на землю и, когда выпрямился, взглянул на прибитый к дверям термометр. Ртуть стояла ровно на двадцати пяти. К утру холод их убьет. Он вернулся внутрь и решительно захлопнул дверь. Немного подумав, еще и запер ее.
    
Проходя обратно через кухню, Джек выключил свет. В темноте он на минутку задержался, раздумывая — хотелось глотнуть чего-нибудь покрепче. Ему вдруг показалось, что отель полон сотен приглушенных звуков: потрескивания, постанывания, потаенных вздохов ветра под карнизами, где, подобно смертоносным плодам, могут висеть другие гнезда.
    
Вернулись.
    
И вдруг Джек обнаружил, что «Оверлук» нравится ему уже не так сильно, как будто сына покусали не осы, чудом выжившие после дымовой шашки, а сам отель.
    
Последней мыслью Джека перед тем, как он поднялся наверх, к жене и сыну, было:
    
отныне ты будешь держать себя в руках. Что бы ни происходило.
    
Мысль была твердой, решительной и уверенной.
    
Шагая к ним по коридору, он обтер губы тыльной стороной руки.
   
   
    
     
17. У врача
    
    
Раздетый до трусиков, Дэнни Торранс лежал на кушетке и казался очень маленьким. Он снизу вверх смотрел на доктора («зови меня просто Билл»), который подкатывал большую черную машину. Чтоб получше рассмотреть ее, Дэнни закатил глаза.
    
— Не пугайся, малыш, — сказал Билл Эдмондс. — Это электроэнцефалограф, он больно не делает.
    
— Электро…
    
— Мы для краткости называем его ЭЭГ. Сейчас я прицеплю тебе пучок электродов к голове… нет, втыкать я их не буду, просто приклею… и перья вот в этой части прибора запишут излучение твоего мозга.
    
— Как в «Человеке, который стоил шесть миллионов?»
    
— Почти. Хочешь стать таким, как Стив Остин, когда вырастешь?
    
— Ни за что, — заявил Дэнни, когда сестра принялась прикреплять провода к крошечным пятачкам, выбритым у него на голове. — Папа говорит, что в один прекрасный день у него будет короткое замыкание и он сыграет… в ящик.
    
— Этот ящик я хорошо знаю, — добродушно сказал доктор Эдмондс. — Я и сам несколько раз побывал в нем, без шуток. ЭЭГ, Дэнни, может очень много нам рассказать.
    
— Например?
    
— Например, страдаешь ли ты эпилепсией. Это небольшая трудность, когда…
    
— Ага, я знаю, что такое эпилепсия.
    
— Правда?
    
— Угу. В моем детском садике — там, в Вермонте, — был один парень… когда я был маленьким, я ходил в садик… и она у него была. Ему не разрешали пользоваться мигалкой.
    
— А что это такое, Дэн? — Врач развернул машину. По разграфленной бумаге потянулись тонкие линии.
    
— Там на ней всякие огоньки… все разного цвета. Когда включите, они мигают, только не все, а вы должны сосчитать, сколько цветов; если нажмете правильную кнопку, мигалка может выключиться. Бренту нельзя было.
    
— Потому, что яркие вспышки иногда могут вызвать приступ эпилепсии.
    
— Значит, если бы Брент играл с мигалкой, с ним был бы припадок?
    
Эдмондс обменялся с медсестрой коротким изумленным взглядом.
    
— Выражено неизящно, но точно, Дэнни.
    
— Что?
    
— Я говорю, ты прав, только вместо «припадок» надо говорить «приступ». А то нехорошо… ладненько, а сейчас полежи тихо. Как мышка.
    
— Хорошо.
    
— Дэнни, а во время этих своих… все равно, что они такое… ты ни разу не вспомнил, что раньше видел ярко вспыхивающие лампочки?
    
— Нет.
    
— Странные шумы? Звонки? Или трель, как в дверном звонке?
    
— Не-а.
    
— А как насчет необычных запахов? Апельсины, например, или опилки? Или как будто что-то гниет?
    
— Нет, сэр.
    
— А не бывает, чтоб до того, как отключиться, тебе хотелось поплакать? Хоть вовсе не грустно?
    
— Никогда.
    
— Отлично.
    
— У меня эпилепсия, доктор Билл?
    
— Не думаю, Дэнни. Лежи-ка спокойно. Уже почти все.
    
Машина гудела и царапала по бумаге еще пять минут, а потом доктор Эдмондс ее выключил.
    
— Все, парень, — отрывисто произнес он. — Дай Салли снять с тебя электроды и иди в соседнюю комнату. Хочу немного поговорить с тобой. Ладно?
    
— О’кей.
    
— Салли, иди вперед. Дашь ему экспресс-тест до того, как он зайдет.
    
— Хорошо.
    
Эдмондс оторвал длинную бумажную ленту, которая выползла из машины, и, разглядывая ее, прошел в соседнюю комнату.
    
— Сейчас сделаем укольчик в руку, — сказала сестра, когда Дэнни натянул штаны. — Чтоб убедиться, что у тебя нет туберкулеза.
    
— Мне уже делали в садике, в прошлом году, — произнес Дэнни без особой надежды.
    
— Но это было давно, а сейчас ты уже большой мальчик, правда?
    
— Наверное, — вздохнул Дэнни, отдавая руку на заклание.
    
Натянув рубашку и ботинки, он прошел через раздвижную дверь в кабинет доктора Эдмондса. Эдмондс сидел на краю стола, в задумчивости болтая ногами.
    
— Привет, Дэнни.
    
— Привет.
    
— Ну, как наша рука? — Доктор указал на левую руку Дэнни в легкой повязке.
    
— Очень хорошо.
    
— Отлично. Я посмотрел твою электроэнцефалограмму, похоже, все в порядке. Но я собираюсь отослать ее в Денвер, своему приятелю, он зарабатывает себе на жизнь тем, что читает такие штуки. Просто хочется быть уверенным.
    
— Да, сэр.
    
— Расскажи мне про Тони, Дэн.
    
Дэнни повозил ногами.
    
— Это просто невидимый друг, — сказал он. — Я его выдумал. Чтоб было с кем водиться.
    
Эдмондс рассмеялся и положил руки Дэнни на плечи:
    
— Ну, ну, так говорят твои папа с мамой. Но ведь это дальше меня не пойдет. Я твой доктор. Скажи правду, а я обещаю не рассказывать им без твоего разрешения.
    
Дэнни обдумал это. Он взглянул на Эдмондса, а потом, сосредоточившись с небольшим усилием, попытался уловить мысли врача или хотя бы окраску его настроения. Вдруг в голове Дэнни возник странно успокаивающий образ: шкафы с документами, их дверцы одна за другой проскальзывали на место и защелкивались на замок. В центре каждой на небольшой табличке было написано: «А — В, СЕКРЕТНО», «Г — Д, СЕКРЕТНО» и так далее. Дэнни стало чуть полегче. Он осторожно сказал:
    
— Я не знаю, кто такой Тони.
    
— Он твоих лет?
    
— Нет. Ему самое маленькое одиннадцать. А может, больше. Я ни разу не видел его близко. Он, наверное, уже такой большой, что может водить машину.
    
— Видишь его издали, да?
    
— Да, сэр.
    
— И он всегда приходит прямо перед тем, как ты отключаешься?
    
— Я не отключаюсь. Я как будто ухожу с ним. А он мне всякое показывает.
    
— Какое всякое?
    
— Ну… — Дэнни немного поколебался, а потом рассказал Эдмондсу про папин чемодан с рукописью и как грузчики все-таки не потеряли его между Вермонтом и Колорадо. Все это время он стоял прямо под лестницей.
    
— И твой папа нашел его там, где сказал Тони?
    
— Да, сэр. Только Тони не сказал. Он показал.
    
— Понимаю. Дэнни, что тебе показывал Тони вчера вечером? Когда ты заперся в ванной?
    
— Не помню, — быстро сказал Дэнни.
    
— Точно ли?
    
— Да, сэр.
    
— Ты только что сказал, что заперся в ванной сам. Но ведь это не так, а? Дверь запер Тони?
    
— Нет, сэр. Тони не может запереть дверь, он же не настоящий. Он хотел, чтоб я сделал это, я и сделал. Дверь запер я.
    
— Тони всегда показывает тебе, где потерянные вещи?
    
— Нет, сэр. Иногда он показывает, что произойдет.
    
— В самом деле?
    
— Угу. Один раз Тони показал мне аттракционы и парк диких зверей в Грейт-Бэррингтоне. Тони сказал, что папа хочет съездить туда со мной в день рождения. Правда, мы поехали.
    
— Что еще он тебе показывает?
    
Дэнни нахмурился.
    
— Надписи. Он всегда показывает мне дурацкие старые надписи. Но я не умею читать и почти никогда не могу их понять.
    
— Как по-твоему, зачем Тони так делает?
    
— Не знаю. — Дэнни приободрился. — Но папа с мамой учат меня читать, правда, я очень стараюсь.
    
— Чтобы суметь прочесть надписи Тони?
    
— Нет, я правда хочу научиться. Но поэтому тоже, ага.
    
— Тебе нравится Тони, Дэнни?
    
Дэнни уставился на кафельный пол и ничего не сказал.
    
— Дэнни?
    
— Трудно сказать, — ответил Дэнни. — Раньше да. Я надеялся, что он станет приходить каждый день, потому что он всегда показывал хорошее, особенно с тех пор, как мама с папой перестали думать про РАЗВОД. — Взгляд доктора Эдмондса стал пристальнее, но Дэнни не заметил. Он упорно смотрел в пол, сосредоточившись на том, чтобы выразить свои мысли. — Но теперь Тони, как ни придет, так покажет плохое. Ужасное. Как вчера вечером в ванной. То, что он показывает… оно жалит меня, как жалили эти осы. Только оно кусает меня вот сюда. — Он серьезно нацелился пальцем в висок — малыш, неосознанно пародирующий самоубийство.
    
— А «оно» — это что, Дэнни?
    
— Не помню! — страдальчески выкрикнул Дэнни. — Если б помнил, я бы сказал. Как будто оно такое плохое, что я не помню потому, что просто не хочу помнить!
    
Я, когда просыпаюсь, могу вспомнить только ТРЕМС и все.
    
— Тремс?
    
— Да.
    
— И что же это такое, Дэнни?
    
— Не знаю.
    
— Дэнни?
    
— Да, сэр.
    
— Ты можешь заставить Тони прийти сейчас?
    
— Не знаю. Он приходит не всегда. Не знаю, хочется ли мне, чтобы он вообще теперь приходил.
    
— Попробуй, Дэнни. Я буду тут.
    
Дэнни посмотрел на Эдмондса с сомнением. Эдмондс ободряюще кивнул.
    
Дэнни тяжело вздохнул и наклонил голову:
    
— Но я не знаю, получится или нет. Раньше я никогда так не делал, если кто-то смотрел. И потом Тони приходит не всегда.
    
— Не придет, так не придет, — сказал Эдмондс. — Я просто хочу, чтобы ты попытался.
    
— Ладно.
    
Опустив неподвижный взгляд на медленно покачивающиеся кроссовки Эдмондса, Дэнни метнул свое сознание наружу, к маме и папе. Они были где-то здесь… если уж на то пошло — прямо за той стеной, где картина. В приемной, куда они зашли сначала. Сидят рядышком, но не разговаривают. Листают журналы, волнуются. За него.
    
Хмуря брови, он сосредоточился сильнее, пытаясь ощутить и понять мамины мысли. Если ее не было в комнате рядом с ним, это всегда давалось труднее. Потом он начал улавливать. Мама думала о сестре. О своей сестре. Сестра умерла. Мама думала, что главным образом из-за этого ее мама и превратилась в такую
    
(стерву?)
    
в такую старую приставалу. Оттого, что умерла мамина сестра. Она была маленькой девочкой, когда ее
    
(Сбила машина о Господи больше я ничего такого не вынесу Эйлин но что если он болен действительно болен рак воспаление оболочек спинного мозга лейкемия опухоль мозга как у сына Джона Гантера или атрофия мышц Господи
    
у детишек его возраста сколько угодно случаев лейкемии
    
радиотерапия химиотерапия это все нам не по карману но не могут же они просто дать от ворот поворот и выкинуть подыхать на улицу не могут тем более что с ним все в порядке все в порядке все в порядке в самом деле нельзя
    
позволять себе думать)
    
(Дэнни…)
    
(про Эйлин и)
    
(Дэнни-и…)
    
(ту машину)
    
(Дэнни-и…)
    
Но Тони не показался. Только голос. Он затих, и Дэнни последовал за ним во тьму: кувыркаясь, он падал в какую-то волшебную дыру между кроссовок доктора Билла, они покачивались; позади что-то громко стучало; дальше, во тьму, где беззвучно плавала ванна, из нее высовывалось что-то страшное; мимо приятного, напоминающего перезвон церковных колоколов звука; мимо часов под стеклянным колпаком.
    
Потом в эту тьму проникла одна-единственная немощная лампочка, вся в фестонах паутины. Слабый свет падал на каменный пол, сырой и неприятный на вид. Где-то, не слишком далеко, не прекращался приглушенный металлический рев. Не страшный. Сонный. Летаргический. Вот про эту штуку и забудут, подумалось Дэнни в дремотном удивлении.
    
Когда глаза привыкли к сумраку, прямо перед собой он сумел разглядеть Тони, один только силуэт. Тони куда-то смотрел, и Дэнни напряг глаза, чтобы разглядеть, куда и на что.
    
(Твой папа. Видишь папу?)
    
Конечно, он видел. Неужели Дэнни мог бы не заметить папу даже при слабом подвальном освещении? Папа стоял на полу на коленях, фонарик отбрасывал луч света на старые картонки и деревянные ящики. Картонки были старыми, заплесневелыми, некоторые развалились, вывалив на пол потоки бумажек. Газеты, книги, похожие на счета машинописные страницы. Все это папа изучал с большим интересом. А потом папа поднял взгляд и посветил фонариком в другую сторону. Луч высветил еще одну книгу, большую, перевязанную золотым шнуром. Похоже, обложка была из белой кожи. Это оказался альбом для вырезок. Дэнни вдруг очень захотелось крикнуть отцу, чтоб тот оставил альбом в покое, что некоторые книги открывать нельзя. Но папа уже пробирался к нему.
    
Ревел какой-то механизм — теперь Дэнни понял, что этот зловещий, ритмичный грохот создавал котел «Оверлука», который папа проверял по три-четыре раза на дню. Грохот становился похож на… тяжелые шаги. А запах плесени и гнилой, отсыревшей бумаги сменился каким-то другим… резким, отдающим можжевельником запахом Дряни. Запах облаком окутывал папу, который потянулся за книгой и схватил ее.
    
Где-то в темноте Тони
    
(Это бесчеловечное место превращает людей в чудовищ. Это бесчеловечное место)
    
вновь и вновь повторял что-то непонятное.
    
(превращает людей в чудовищ.)
    
Еще одно падение в темноту, теперь оно сопровождалось тяжелым, громоподобным стуком — котел тут был ни при чем, это свистел молоток, врезаясь в шелковистые обои стен, выбивая облачка известковой пыли. Дэнни беспомощно припал к сине-черным вытканным на ковре джунглям.
    
(Выходи)
    
(Это бесчеловечное место)
    
(получи что заслужил!)
    
(превращает людей в чудовищ).
    
Задохнувшись — собственное судорожное аханье эхом отдалось в голове, — Дэнни рванулся из тьмы. В чьи-то руки. Сперва он отпрянул, думая, что рожденное мраком существо из «Оверлука», существующего в мире Тони, каким-то образом последовало за ним в мир реальных вещей, а потом доктор Эдмондс сказал:
    
— Все в порядке, Дэнни. Ничего. Все отлично.
    
Дэнни узнал доктора, потом обстановку кабинета. Его начала бить дрожь, с которой он не мог справиться. Эдмондс держал его.
    
Когда реакция пошла на убыль, Эдмондс спросил:
    
— Ты говорил что-то о чудовищах, Дэнни… что?
    
— Это бесчеловечное место, — произнес мальчик утробным голосом, — Тони сказал… это бесчеловечное место… превращает… превращает… — Он потряс головой. — Не могу вспомнить.
    
— Постарайся!
    
— Не могу.
    
— Тони приходил?
    
— Да.
    
— Что он тебе показал?
    
— Темноту. Стук. Не помню.
    
— Где ты был?
    
— Отстаньте! Не помню! Отстаньте!
    
Дэнни беспомощно всхлипывал от ярости и страха. Все ушло, превратившись в похожую на слипшийся от воды бумажный комок путаницу; читать в памяти стало невозможно.
    
Эдмондс пошел к охладителю и принес ему воды в бумажном стаканчике. Дэнни выпил ее, и Эдмондс принес еще стакан.
    
— Лучше?
    
— Да.
    
— Дэнни, я не хочу доставать тебя… в смысле, надоедать тебе с этим. Но до прихода Тони тебе ничего не запомнилось?
    
— Мама, — медленно проговорил Дэнни. — Она обо мне беспокоится.
    
— На то и мамы, парень.
    
— Нет… у нее была сестра, она умерла, когда была маленькой. Эйлин. Мама думала про то, как Эйлин сбила машина, и из-за этого она беспокоится обо мне. Больше я ничего не помню.
    
Эдмондс пристально смотрел на него.
    
— Она думала об этом сейчас? Там, в приемной?
    
— Да, сэр.
    
— Дэнни, как ты это узнал?
    
— Не знаю, — тусклым голосом сказал Дэнни. — Наверное, это сияние.
    
— Что?
    
Дэнни очень медленно покачал головой.
    
— Я ужасно устал. Можно, я пойду к папе и маме? Мне больше не хочется отвечать на вопросы. Я устал. И у меня болит живот.
    
— Тебя тошнит?
    
— Нет, сэр. Просто я хочу к папе и маме.
    
— Ладненько, Дэн. — Эдмондс поднялся. — Сходи к ним на минутку, а потом пришлешь их сюда, ко мне, чтоб я смог поговорить с ними. Идет?
    
— Да, сэр.
    
— Там есть книжки, можешь посмотреть. Тебе нравятся книжки, правда?
    
— Да, сэр, — ответил Дэнни, покорный своему долгу.
    
— Ты молодчина, Дэнни.
    
Дэнни слабо улыбнулся.
    
    
— Не могу ни к чему придраться, — сказал доктор Эдмондс Торрансам. — С физиологией все в норме. Психически… мальчик смышленый, а воображение развито даже слишком. Бывает. Дети должны вырастать из своего воображения, как из пары старых ботинок. Воображение Дэнни все еще ему великовато. Проверяли его хоть раз на ай-кью[3]?
    
— Не верю я в эти коэффициенты, — сказал Джек. — Только стреноживают надежды и родителей, и учителей.
    
Доктор Эдмондс кивнул:
    
— Может быть. Но, проверь вы его, думаю, обнаружилось бы, что для своей возрастной группы он ушел очень далеко. Для мальчика, которому еще нет и шести, его словарный запас поразителен.
    
— Мы с ним не сюсюкаем, — сказал Джек с ноткой гордости.
    
— Сомневаюсь, что вам пришлось хоть раз пойти на это, чтобы быть понятым. — Эдмондс помолчал, играя ручкой. — Пока вы там сидели, он впал в транс. По моей просьбе. Все точь-в-точь по вашему описанию вчерашнего вечера в ванной. Все мышцы расслабились, тело осело, глаза закатились. Классический самогипноз. Я изумился и все еще продолжаю изумляться.
    
Торрансы подались вперед.
    
— Что случилось? — напряженно спросила Венди.
    
Эдмондс подробнейшим образом описал им транс Дэнни и фразу, которую тот пробормотал и из которой доктор сумел выудить только слова «чудовищ», «тьма» и «стук». Реакция — слезы, состояние, граничащее с истерикой, и боли в животе на нервной почве.
    
— Опять Тони, — сказал Джек.
    
— Что это значит? — спросила Венди. — Есть идеи?
    
— Несколько. Вам они могут не понравиться.
    
— Все равно, валяйте, — сказал Джек.
    
— Из того, что мне рассказал Дэнни, следует, что «невидимый приятель» действительно был приятелем, пока вы, ребята, не переехали из Новой Англии сюда. С момента переезда Тони превратился в зловещую фигуру. Приятные интерлюдии сменились кошмарами, и для вашего сына они еще страшнее оттого, что он не может вспомнить содержание кошмара. Это довольно обычное явление. Все мы помним приятные сны куда отчетливее, чем страшные. Похоже, между сознанием и подсознанием существует некая буферная зона, и обитает там черт знает какой цербер. Пропускает такой цензор совсем немногое, и зачастую то, что прошло в наше сознание, это всего лишь символ. Вот такой донельзя упрощенный Фрейд — но это довольно здорово описывает, что известно о взаимодействии сознания с самим собой.
    
— Думаете, Дэнни так сильно огорчил переезд? — спросила Венди.
    
— Возможно, если он происходил при травмирующих обстоятельствах, — отозвался Эдмондс. — Это так?
    
Венди с Джеком переглянулись.
    
— Я преподавал в школе, — медленно произнес Джек. — И потерял работу.
    
— Понятно, — сказал Эдмондс. Он решительно воткнул в подставку ручку, которую вертел в руках. — Боюсь, есть кое-что еще. Для вас это может оказаться болезненным. Ваш сын, похоже, убежден, что вы оба серьезно подумывали о разводе. Он сказал об этом вскользь, но только потому, что вы перестали думать на эту тему.
    
Джек разинул рот, а Венди отпрянула, как от удара. Кровь отхлынула от ее лица.
    
— Мы даже не заговаривали о разводе! — сказала она. — Не при Дэнни! Мы даже друг с другом-то это не обсуждали! Мы…
    
— Думаю, доктор, будет лучше, если вы поймете все до конца, — сказал Джек. — Вскоре после рождения Дэнни. Все годы учебы в колледже у меня уже была проблема со спиртным. Она стала не такой острой, когда я встретил Венди, но после рождения Дэнни вновь обострилась, причем сильнее, чем когда-либо; вдобавок сочинительство, которое я считал своим настоящим делом, тогда пошло плохо… Когда Дэнни было три с половиной, он разлил пиво на кучу бумаг, с которыми я работал… бумаг, которые я сам разбросал по комнате… и я… ну… а, черт.
    
Голос Джека прервался, но глаза остались сухими, недрогнувшими.
    
— Как же скотски это звучит, когда выговоришь вслух. Я поворачивал Дэнни, чтобы отшлепать, и сломал ему руку… три месяца спустя я бросил пить. И с тех пор в рот не брал спиртного.
    
— Понимаю, — нейтрально заметил доктор Эдмондс. — Конечно, я заметил, что рука была сломана. Ее хорошо залечили. — Он немного отодвинулся от стола и положил ногу на ногу. — Могу я быть честным? Сразу видно, что с тех пор с ним обращались во всех отношениях хорошо. Помимо укусов, на теле мальчика нет ничего, кроме нормальных для любого ребенка синяков и царапин.
    
— Конечно, — с горячностью сказала Венди. — Джек не то…
    
— Нет, Венди, — отозвался Джек. — То. Наверное, подсознательно мне действительно хотелось поступить с ним именно так. Или сделать что-нибудь похуже. — Он опять взглянул на Эдмондса. — Знаете что, доктор? Слово «развод» мы сейчас упомянули в первый раз. Алкоголизм тоже. И избиение ребенка. За пять минут — три первых раза.
    
— Не исключено, что корень проблемы в этом, — сказал Эдмондс. — Я не психиатр. Если вы хотите показать Дэнни детскому психиатру, могу рекомендовать вам хорошего специалиста. Он работает в боулдерском медицинском центре. Но в своем диагнозе я нисколько не сомневаюсь. Дэнни — умный, перспективный мальчик с хорошо развитым воображением. Не верится, чтобы война между вами огорчала его до такой степени, как вам кажется. Маленькие дети способны многое принять. Им непонятно, что такое стыд или потребность что-то скрывать.
    
Джек изучал свои ладони. Венди взяла его руку и сжала.
    
— Но он почувствовал: что-то не так. С его точки зрения, главным была не сломанная рука, а разорванная — или рвущаяся — связь между вами. Он упомянул о разводе, не о сломанной руке. Когда сестра напомнила ему про гипс, он просто отмахнулся. На него давило другое. По-моему, он сказал, что это случилось «давным-давно».
    
— Что за парнишка, — пробормотал Джек. Он стиснул челюсти, на щеках вспухли желваки. — Мы его не заслужили.
    
— Так или иначе, он ваш, — сухо заметил Эдмондс. — Во всяком случае, время от времени он удаляется в мир фантазии. В этом нет ничего необычного, так делают очень многие дети. Насколько я помню, когда я был в возрасте Дэнни, у меня самого был невидимый приятель — говорящий петух по имени Чаг-Чаг. Конечно, Чаг-Чага никто, кроме меня, не видел. У меня было два старших брата, которые частенько обставляли меня, и тогда-то Чаг-Чаг оказывался весьма кстати. Вы, конечно же, должны понимать, отчего невидимого приятеля Дэнни зовут Тони, а не Майкл, не Хэл и не Датч.
    
— Да, — сказала Венди.
    
— Вы когда-нибудь говорили с ним об этом?
    
— Нет, — ответил Джек. — А надо было?
    
— Зачем? Пусть сам поймет в свое время, дойдет своим умом. Видите ли, фантазия Дэнни куда глубже, чем те, что возникают при обычном синдроме «невидимого приятеля», но это потому, что он так сильно нуждался в Тони. Тот приходил и показывал приятное. Иногда — удивительное. Всегда только хорошее. Один раз Тони показал, где находится чемодан, который потерял папа… под лестницей. В другой раз Тони показал, что мама с папой собираются по случаю дня рождения взять его в парк аттракционов…
    
— В Грейт-Бэррингтон! — воскликнула Венди. — Но как он может знать такие вещи? Бывает, он такое заявит, что просто жуть берет. Все равно, как если бы…
    
— У него было шестое чувство? — с улыбкой спросил Эдмондс.
    
— Он родился в сорочке, — неуверенно произнесла Венди.
    
Улыбка Эдмондса перешла в добродушный хохот. Джек с Венди переглянулись, а потом тоже заулыбались, оба изумленные тем, насколько легко это у них получилось. Случайные «удачные догадки» Дэнни — еще одно, что они не очень-то обсуждали.
    
— Теперь вы еще мне скажете, что он умеет летать, — сказал Эдмондс, по-прежнему улыбаясь. — Нет, нет, нет, боюсь, что нет. Экстрасенсорных способностей тут нет, просто старая добрая восприимчивость — только в случае Дэнни она необычайно развита. Мистер Торранс, мальчик сообразил, что чемодан под лестницей, потому что вы обыскали весь остальной дом. Метод исключения, а? Так просто, что Эллери Квин над нами просто посмеялся бы. Рано или поздно вы бы и сами догадались. Что же касается парка аттракционов в Грейт-Бэррингтон, чья мысль это была изначально? А? Ваша или Дэнни?
    
— Его, конечно, — сказала Венди. — Этот парк рекламировали во всех детских утренних программах. Ему до смерти хотелось поехать. Но, видите ли, доктор, нам это было не по средствам. Так мы ему и сказали.
    
— После чего журнал для мужчин, куда я в семьдесят первом году продал рассказ, прислал чек на пятьдесят долларов, — вмешался Джек. — За перепечатку в ежегоднике, что ли. И мы решили потратить эти деньги на Дэнни.
    
Эдмондс пожал плечами:
    
— Исполнение желания плюс счастливое совпадение.
    
— Черт возьми, готов спорить, так оно и есть, — сказал Джек.
    
Эдмондс едва заметно улыбнулся:
    
— Да, еще Дэнни сам сказал мне, что показанное Тони частенько не сбывается. Видения, основанные на избыточной восприимчивости, вот и все. Дэнни подсознательно делает то, что так называемые мистики и телепаты делают вполне осознанно и цинично. Я восхищаюсь мальчиком за это. Думаю, если жизнь не заставит его втянуть антенны, он станет личностью.
    
Венди кивнула. Конечно, она и сама считала, что Дэнни станет личностью, но уж больно гладко доктор объяснял. На вкус это больше напоминало маргарин, чем масло. Эдмондс не был членом их семьи. Не при нем Дэнни отыскивал потерянные пуговицы, без него говорил, что телепрограмма, может быть, лежит под кроватью, что лучше ему надеть в садик резиновые сапоги, хотя светило солнце… а через несколько часов они, раскрыв зонт, возвращались домой под проливным дождем. Эдмондс не мог знать, как странно Дэнни умел предсказать поведение их обоих. Решив в неурочное время выпить чаю, она выходила на кухню и находила в своей чашке пакетик заварки. Вспомнив, что надо сдать книги в библиотеку, Венди обнаруживала их на столике в холле, сложенными в аккуратную стопку, поверх которой лежал ее читательский билет. Или взбредет Джеку в голову отдраить «фольксваген», глядь — а Дэнни уже на улице, приготовился наблюдать: сидит на кромке тротуара и слушает тихую музыку по своему приемнику. Вслух она сказала:
    
— Откуда же теперь эти кошмары? Почему Тони велел ему запереть дверь в ванную?
    
— Думаю, Тони пережил свою полезность, — сказал Эдмондс. — Он родился — Тони, не Дэнни, — в то время, когда вы с мужем изо всех сил пытались сохранить семью. Ваш муж слишком сильно пил. Был инцидент со сломанной рукой. Между вами царило зловещее спокойствие.
    
Зловещее спокойствие… да, как ни крути, фраза соответствовала действительности. Совместные трапезы в холодной, напряженной обстановке, когда говоришь только: «пожалуйста, передай масло» или «Дэнни, доешь морковку», или «прошу прощения». Вечера, когда Джек отсутствовал, а она лежала с сухими глазами на кушетке, пока Дэнни смотрел телевизор. Утра, когда они с Джеком осторожно кружили друг вокруг дружки, как пара разъяренных кошек, между которыми — перепуганная, дрожащая мышь. Да, фраза звучала правдоподобно,
    
(Господи, перестанут ли когда-нибудь болеть старые раны?)
    
до ужаса, страшно правдоподобно.
    
— Но положение дел изменилось, — резюмировал Эдмондс. — Вы знаете, что у детей шизоидальное поведение — вещь абсолютно обычная. Оно приемлемо, потому что мы, взрослые, все негласно сошлись на одном: дети сумасшедшие. У них есть невидимые друзья. Расстроившись, ребенок может пойти и засесть в шкафу, удалившись от мира. Они считают талисманом определенное одеяло или плюшевого мишку, или чучело тигра. Сосут большой палец. Когда взрослый видит то, чего нет на самом деле, мы считаем его созревшим для психушки. Когда ребенок заявляет, что видел у себя в спальне тролля или вампира за окном, мы лишь улыбаемся, извиняя его. У нас имеется короткая фраза, оправдывающая весь диапазон феноменов у детей…
    
— Он это перерастет, — вставил Джек.
    
Эдмондс моргнул.
    
— Мои собственные слова, — согласился он. — Да. Можно догадаться, что Дэнни находился в обстановке, благоприятной для развития полнокровного психоза. Несчастливая жизнь дома, сильно развитое воображение, невидимый друг, который для него столь реален, что чуть не стал реальным и для вас. Вместо того чтобы перерасти свою детскую шизофрению, он с тем же успехом мог «врасти» в нее.
    
— Стать аутиком? — спросила Венди. Про аутизм[4] она читала. Пугало уже само слово, в нем звучало угрожающее ненарушаемое молчание.
    
— Возможно, но не обязательно. Он может в один прекрасный день просто войти в мир Тони и не вернуться к тому, что называется «реальными вещами».
    
— Господи, — проронил Джек.
    
— Но сейчас основополагающая ситуация решительно изменилась. Мистер Торранс не пьет. Вы переехали на новое место, где условия заставили всех троих сплотиться в семейную ячейку теснее, чем когда-либо раньше. Конечно, вы сплочены сильней, чем моя собственная семья, ведь жена и дети имеют возможность видеть меня всего два-три часа в день. С моей точки зрения, ситуация для выздоровления великолепная. И, по-моему, о том, что мозг мальчика в своей основе здоров, много говорит тот факт, что он способен проводить такую резкую грань между миром Тони и настоящим. Он сказал, что вы оба больше не обдумываете развод. Настолько ли он прав, насколько мне кажется?
    
— Да, — сказала Венди, а Джек крепко сжал ее руку, почти до боли. Она тоже ответила пожатием.
    
Эдмондс кивнул:
    
— Тони ему действительно больше не нужен. Дэнни отторгает, выкидывает его из своей системы. Тони перестал поставлять приятные видения, он приносит кошмары — враждебные, неприятные, пугающие Дэнни так сильно, что он запоминает их лишь обрывками. Он сросся, соединился с Тони, находясь в сложной — отчаянной — жизненной ситуации, и Тони так легко не уйдет. Но он уходит. Ваш сын отчасти напоминает наркомана, отказавшегося от своих привычек.
    
Он поднялся, Торрансы тоже.
    
— Как я уже сказал, я не психиатр. Если до окончания вашей работы в «Оверлуке» — до следующей весны — кошмары не прекратятся, я, мистер Торранс, настойчиво рекомендовал бы вам отвести его к специалисту соответствующего профиля в Боулдере.
    
— Я так и сделаю.
    
— Ну, пойдемте, скажем ему, что можно ехать домой, — предложил Эдмондс.
    
— Хочу поблагодарить вас, — мучаясь, выговорил Джек. — Мне стало куда спокойнее, чем было долгое время.
    
— Мне тоже, — сказала Венди.
    
У дверей Эдмондс остановился и взглянул на Венди.
    
— У вас есть — или была — сестра, миссис Торранс? По имени Эйлин?
    
Венди удивленно посмотрела на него:
    
— Да, была. Ее убило возле нашего дома в Сомерсуэрте, в Нью-Хэмпшире. Ей тогда было шесть, а мне десять. Эйлин выбежала за мячиком на мостовую, и ее сбил грузовик.
    
— Дэнни знает про это?
    
— Не знаю, по-моему, нет.
    
— По его словам, вы думали о сестре в приемной.
    
— Думала, — медленно сказала Венди. — Впервые за… о, не знаю, за сколько времени.
    
— Слово «тремс» вам что-нибудь говорит?
    
Венди потрясла головой, но Джек сказал:
    
— Вчера ночью, до того как уснуть, он упоминал это слово. Тремс.
    
— А слово «сияние» для вас что-нибудь значит?
    
На сей раз головой покачали оба.
    
— Ну, мне кажется, это не важно, — сказал Эдмондс. Он отворил дверь в приемную. — Есть тут кто-нибудь по имени Дэнни Торранс, кто хотел бы уехать домой?
    
— Мам! Пап! — Дэнни поднялся из-за маленького столика — там он не спеша листал экземпляр «Где живут дикие твари», бормоча вслух знакомые слова.
    
Он подбежал к Джеку, тот подхватил его на руки. Венди взъерошила сыну волосы.
    
Эдмондс взглянул на него:
    
— А может, ты не любишь папочку с мамочкой? Тогда можешь остаться со стариной Биллом.
    
— Нет, сэр! — с чувством сказал Дэнни. Одной рукой он обхватил шею Джека, второй — шею Венди и весь светился счастьем.
    
— Вот и славно, — улыбаясь, сказал Эдмондс и посмотрел на Венди: — Если будут проблемы, звоните.
    
— Хорошо.
    
— Не думаю, чтоб вы позвонили, — заметил он с улыбкой.
   
   
    
     
18. Альбом для вырезок
    
    
Джек обнаружил альбом для вырезок первого ноября, пока жена с сыном гуляли по изрезанной колеями старой дороге, которая, начинаясь за площадкой для игры в роке, вела к заброшенной лесопилке в двух милях от отеля. Погода по-прежнему стояла хорошая, и все трое щеголяли невероятным осенним загаром.
    
Он спустился в подвал, чтобы сбросить давление в котле, как вдруг, повинуясь внезапному порыву, решил взглянуть на старые бумаги и снял с полки, где лежала схема водопровода, фонарик. Заодно Джек решил поискать подходящие местечки для крысоловок, хотя ставить их не собирался еще целый месяц. «Хочу, чтоб все крысы вернулись из отпуска», — объяснил он Венди.
    
Освещая себе дорогу фонариком, Джек прошел мимо шахты лифта (которым, по настоянию Венди, они не пользовались с тех самых пор, как переехали сюда) под низкую каменную арку. Почувствовав запах гниющей бумаги, он сморщился. За спиной с громовым «ву-ушш!» напомнил о себе котел, и Джек подскочил.
    
Беззвучно насвистывая сквозь зубы, он посветил по сторонам. Тут, внизу, оказались Анды в миниатюре: десятки набитых бумагами коробок и ящиков, почти все выцветшие, потерявшие форму от времени и сырости. Иные лопнули, вывалив на каменный пол рулоны пожелтевших бумаг, пачки газет, перевязанные бечевкой. Содержимое одних коробок напоминало гроссбухи, в других лежали стянутые резинками накладные. Вытащив одну, Джек посветил на нее фонариком.
    
     РОКИ МАУНТЭН ЭКСПРЕСС, ИНК.
     
Получатель: ОТЕЛЬ ОВЕРЛУК
     
Отправитель: УНИВЕРМАГ САЙДИ, 1210, 16-я ул.
     
Денвер, Колорадо
     
Через: Канадиэн пасифик, РР.
     
Содержимое: 400 ЯЩИКОВ ТУАЛЕТНОЙ БУМАГИ
     
ДЕЛСИ,
     
1 гросс/ящик
     
Подпись: Д Е Ф
     
Дата: 24 августа 1954 года
    
    
Улыбаясь, Джек сунул бумажку обратно в коробку.
    
Он посветил повыше, и луч фонарика вырвал из темноты свисающую с потолка, густо облепленную паутиной лампочку. Выключателя не было.
    
Джек привстал на цыпочки и попробовал ввинтить лампочку. Она слабо засветилась. Он снова взял накладную на туалетную бумагу и воспользовался ею, чтобы стереть часть паутины. Нельзя сказать, чтобы стало намного светлее.
    
Не выключая фонарик, Джек бродил среди коробок и стопок бумаги в поисках крысиных следов. Крысы тут жили, но не очень долго… может быть, несколько лет. Ему изредка попадались крысиные экскременты, рассыпающиеся от старости в прах, и несколько старых, нежилых гнезд, сделанных из огрызков бумаги.
    
Джек вытянул из одной пачки газету и взглянул на заголовки.
    
     ДЖОНСОН ОБЕЩАЕТ ДОЛЖНЫМ ОБРАЗОМ СОВЕРШИТЬ ПЕРЕХОД
    
    
     Говорят, работы, начатые Джей-Ф-К, в будущем году продвинутся
    
    
Газета оказалась «Роки Маунтэн Ньюз» от 19 декабря 1963 года. Он бросил ее обратно в пачку.
    
По мнению Джека, его очаровывало как раз то банальное ощущение хода истории, какое испытывает любой, кто просматривает свежие новости десяти— или двадцатилетней давности. Среди сложенных в пачки газет он обнаружил пробелы: с тридцать седьмого по сорок пятый, с пятьдесят седьмого по шестидесятый, с шестьдесят второго по шестьдесят третий — ни единой газеты. Джек догадался, что в эти периоды отель был закрыт, пока дурачки дрались из-за медного колечка.
    
Он не очень-то верил объяснениям Уллмана относительно прерывистой карьеры «Оверлука». Казалось бы, уже одна только живописная местность, где расположился отель, служила залогом непрерывного успеха. В американском обществе — даже когда этого общества еще не было как такового — всегда имелись сливки, и Джеку казалось, что в своих странствиях они обязательно должны были останавливаться в «Оверлуке». Даже название звучало должным образом. «Уолдорф» в мае, «Бар-Харбор Хаус» в июне и июле, «Оверлук» в августе и начале сентября, а после — Бермуды, Гавана, Рио, все равно. Стопка старых регистрационных книг только подтвердила его предположения. Нельсон Рокфеллер в пятидесятом. Генри Форд с семьей в двадцать седьмом. Джин Харлоу в тридцатом году. Кларк Гейбл с Кэрол Ломбард. В пятьдесят шестом весь верхний этаж снимал на неделю «Даррил Ф. Цанук и компания». Деньги должны были катиться по коридору в кассу, как из золотой жилы. Вероятно, управляющий был из рук вон плох.
    
Несомненно, здесь находилась сама история — и не только в газетных заголовках. Она была погребена в гроссбухах, счетах и квитанциях за обслуживание, хотя это и не бросалось в глаза. В тысяча девятьсот двадцать втором году в десять часов вечера Уоррен Дж. Гардинг заказал целого лосося и ящик пива. Но с кем он ел и пил? Была ли это партия в покер? Стратегическое совещание? Что?
    
Джек взглянул на часы и с удивлением понял, что с тех пор, как он сюда спустился, незаметно пробежало сорок пять минут. Руки он измазал чуть не до локтей, и, наверное, пахло от него скверно. Он решил пойти наверх и принять душ раньше, чем вернутся Венди и Дэнни.
    
Джек медленно шел меж бумажных гор, а в ожившем мозгу быстро, так, что делалось весело, прокручивались некоторые возможности. Такого с ним не бывало уже много лет. Ему вдруг показалось, что книга, которую он пообещал самому себе наполовину шутя, и впрямь может состояться. Может быть, это будет роман… или историческая вещь, или исторический роман — длинная книга, расходящаяся отсюда — от эпицентра взрыва — по сотням сюжетных линий.
    
Он остановился под лампочкой, машинально достал из заднего кармана платок и обтер губы. И тут увидел альбом для вырезок.
    
Слева от Джека, подобно Пизанской, возвышалась готовая вот-вот рухнуть башня из пяти коробок. Поверх нее, невесть как годами сохраняя наклонное положение, балансировал толстый альбом в белом кожаном переплете, его страницы крест-накрест обвивал золотой шнур, завязанный на переплете праздничным бантом.
    
Подгоняемый любопытством, Джек подошел и снял его. На обложке лежал толстый слой пыли. Он поднял альбом к губам, сдул взлетевшую облачком пыль и раскрыл его. При этом выпала открытка, он поймал ее на полдороге к каменному полу. На красивой кремовой бумаге было вытеснено изображение «Оверлука», во всех окнах которого горел свет. Лужайку и детскую площадку украшали льющие мягкий свет китайские фонарики. Казалось, можно шагнуть прямо туда, в отель «Оверлук», каким он был тридцать лет назад.
    
     Горас М. Дервент просит Вас
     доставить ему удовольствие
     и присутствовать на балу-маскараде
     в честь торжественного открытия
     ОТЕЛЯ «ОВЕРЛУК»
     Обед будет подан в восемь часов вечера
     Маски снимаются в полночь,
     тогда же — танцы
     29 августа 1945 г.
    
    
Обед в восемь! Маски снимаются в полночь!
    
Он просто видел все это: в столовой — богатейшие люди Америки со своими женщинами. Смокинги и сверкающие крахмальные рубашки; вечерние платья; играет оркестр; искрятся фужеры на высоких ножках. Звон бокалов, веселое хлопанье пробок шампанского. Война закончена — или почти закончена. Впереди лежит будущее — светлое и сияющее. Америка, мировой колосс, наконец поняла это и приняла.
    
А позже, в полночь, крик самого Дервента: «Маски долой! Маски долой!». Лица открываются и…
    
(И над всем воцарилась Красная Смерть!)
    
Джек нахмурился. Из какого дальнего уголка памяти это выплыло? Эдгар По, Великий Американский Писака. В последнюю очередь можно было представить, что Э. А. По оплакивает сияющий, сверкающий «Оверлук» с приглашения, которое Джек держал в руках.
    
Он вложил приглашение обратно и перевернул страницу. Вырезка из какой-то денверской газеты, дата внизу подчеркнута: 15 мая 1947 года.
    
     ШИКАРНЫЙ ГОРНЫЙ КУРОРТ ВНОВЬ ОТКРЫВАЕТСЯ БЛЕСТЯЩИМ СПИСКОМ ГОСТЕЙ
     
Дервент говорит: «Оверлук» станет
     
одним из чудес света.
     
Дэвид Фелтон,
     
художественный редактор.
     
     
За свою тридцативосьмилетнюю историю отель «Оверлук» открывался не один раз, но никогда — так блестяще и стильно, как обещает Горас Дервент, таинственный калифорнийский миллионер, нынешний владелец гостиницы.
     
Дервент, который не скрывает, что вогнал в свое новейшее предприятие более миллиона долларов (поговаривают, что цифра приближается скорее к трем миллионам), говорит, что новый «Оверлук» станет одной из известнейших достопримечательностей в мире, отелем, который вспоминают по ночам и тридцать лет спустя.
     
Когда Дервента, имеющего, по слухам, солидные заведения в Лас-Вегасе, спросили, считать ли обновление «Оверлука» за его счет знаком того, что Дервент вышел на тропу войны за легализацию игорных домов типа казино в Колорадо, самолетный, кинематографический, военный и корабельный магнат отрицал это… с улыбкой. «Открыть игорный дом в «Оверлуке» значило бы опошлить его, — сказал он, — и не думайте, что я хочу переплюнуть Вегас! Для этого там слишком много моих маркёров! Мне совершенно неинтересно влезать за кулисы политики из-за легализации игорных домов в Колорадо. Это все равно, что плевать против ветра».
     
После официального открытия заново покрашенного, оклеенного обоями и обставленного «Оверлука» (не так давно, с фактическим окончанием работ, там состоялся грандиозный и исключительно удачный праздник) номера займут блестящие гости, список которых открывает дизайнер из Чикаго Корбэт Стэни и завершает…
    
    
Обалдело улыбаясь, Джек перевернул лист. Теперь он смотрел на большую, во всю страницу, вырезку из раздела «Путешествия» нью-йоркской «Санди Таймс». Статья о самом Дервенте, лысеющем мужчине, который даже со старой газетной фотографии смотрел на вас пронзительным взглядом. Очки без оправы и будто карандашом нарисованные усики в стиле сороковых годов вовсе не делали его похожим на Эррола Флинна. Лицо оставалось лицом бухгалтера. Кем-то — или чем-то — иным его делали глаза.
    
Джек быстро просмотрел статью. Большую часть сведений он уже знал по прошлогоднему рассказу о Дервенте в «Ньюсуик». Родился в бедной семье в Сен-Поле, так и не окончил колледж. Вместо этого поступил на флот. Быстро делал карьеру, потом оставил службу из-за ожесточенных пререканий по поводу изобретенного им пропеллера нового типа. В перетягивании каната Военно-морским флотом и неизвестным молодым человеком по имени Горас Дервент дядя Сэм замолчал победителя, угадать которого не составляло труда. Но второй патент дядя Сэм уже не получил, а было этих патентов немало.
    
В конце двадцатых — начале тридцатых Дервент обратился к авиации. Он купил обанкротившуюся компанию, которая занималась опылением полей, превратил ее в авиапочту — и преуспел. Последовали новые патенты: новая конструкция крыла моноплана; бомбодержатель, использованный потом в летающих крепостях, поливавших огненным дождем Гамбург, Дрезден и Берлин; пулемет со спиртовым охлаждением; прототип сиденья-катапульты, позже примененного на реактивных самолетах Соединенных Штатов.
    
А бухгалтер, обитавший в одной оболочке с изобретателем, все время увеличивал вложения. Незначительная цепочка военных заводов в Нью-Йорке и Нью-Джерси. Пять текстильных фабрик в Новой Англии. Химические заводы на обанкротившемся, стонущем Юге. К концу Великой депрессии все его состояние заключалось лишь в горстке управляемых им предприятий, купленных по потрясающе низким ценам, продать которые можно было только еще дешевле. В какой-то момент Дервент проболтался, что, полностью ликвидировав дело, выручил бы стоимость трехлетнего «шевроле».
    
Джек вспомнил: ходили слухи, что, дабы не уйти под воду с головой, Дервент прибегнул к, мягко выражаясь, дурно пахнущим средствам. Он был замешан в незаконной торговле спиртным. Связан с проституцией в Мидвесте, с контрабандой на южном побережье, где находились его фабрики удобрений. Наконец, он связался с зарождающимся на западе игорным делом.
    
Вероятно, самое известное капиталовложение Дервента — финансирование учрежденной студии «Топ-Марк», которой не везло с тех пор, как в 1934 году Малышка Марджери Моррис, малолетняя «звезда», умерла от передозировки героина. Ей было четырнадцать. Малышке Марджери, чьим амплуа были семилетние милашки, спасавшие семьи, а также жизни собачкам, несправедливо обвиненным в убийстве кур, устроили в Голливуде грандиознейшие за всю историю «Топ-Марк» похороны. Официальная версия была такова: Малышка Марджери в бытность свою в нью-йоркском сиротском приюте подцепила «изнурительную болезнь»; правда, нашлись циники, предположившие, что студия так долго разводила эту бодягу просто потому, что знала: скоро ей конец.
    
Для руководства «Топ-Марк» Дервент нанял способного бизнесмена и яростного сексуального маньяка по имени Генри Финкель, и за два года до Пирл-Харбор студия выдала шестьдесят фильмов, пятьдесят пять из которых спланировали прямехонько в физиономию конторы Хейеса плевком в ее пуританский носище. Пять остальных были заказанными государством учебными лентами. Художественные фильмы имели огромный успех. В одном художник, чья фамилия не фигурировала в титрах, для выхода в сцене Большого бала одел героиню в лифчик без бретелек — там она скидывала с себя все, кроме, может быть, родимого пятна под ягодицами. Дервент и это изобретение сделал своей заслугой, укрепив при этом репутацию — или же дурную славу.
    
Война сделала его богатым, каковым он и оставался. Жил Дервент в Чикаго, на людях появлялся редко. Исключением были только собрания совета «Предприятий Дервента» (которыми он правил железной рукой); поговаривали, будто он — владелец «Объединенных авиалиний», Лас-Вегаса (там, как известно, он ворочал делами в четырех отелях-казино, а в доле был по крайней мере еще в шести), Лос-Анджелеса и самих Соединенных Штатов. Дервент, имеющий репутацию друга особ королевской крови, президентов и заправил преступного мира, на многих производил впечатление богатейшего в мире человека.
    
Но, подумал Джек, добиться успеха с «Оверлуком» ему оказалось не под силу. На минуту отложив альбом, он достал маленький блокнот с автоматическим карандашом, которые держал в нагрудном кармане. Коротко черкнув: «Посм. Г. Дервент, Сайдв., библ.?» — он сунул блокнот обратно и вновь взял альбом. Лицо Джека было сосредоточенным, взгляд отрешенным. Переворачивая страницы, он бесстрастно отирал губы рукой. Он бегло проглядел следующий материал, пометив про себя, что позже следует прочесть его подробнее. Газетными вырезками были заклеены многие страницы. На следующей неделе в «Оверлуке» ожидается то-то и то-то, в баре (кстати, во времена Дервента бар назывался «Красный Глаз») ожидаются такие-сякие. Среди постояльцев было полно вегасцев, а также шишек и «звезд» из «Топ-Марк».
    
Дальше — вырезка, датированная 1 февраля 1952 года.
    
     МИЛЛИОНЕР — РУКОВОДИТЕЛЬ ФИРМЫ — СОБИРАЕТСЯ ПРОДАВАТЬ ПРЕДПРИЯТИЯ В КОЛОРАДО
     
Дервент раскрывается: с калифорнийскими
     
вкладчиками достигнута договоренность насчет
     
«Оверлука» и других предприятий
     
Родни Конклин,
     
редактор отдела финансов
     
     
Вчера в кратком коммюнике из чикагской конторы известного монолита — «Предприятий Дервента» — сообщалось, что в ходе сногсшибательной игры финансовых сил, которая завершится к 1 октября 1954 года, миллионер (возможно, биллионер) Горас Дервент распродал свою собственность в штате Колорадо. Капиталовложения Дервента включают естественные месторождения газа и угля, источники гидроэлектроэнергии, а также компанию по развитию земель «Колорадо Саншайн, Инк.», которая владеет 500 000 акров колорадской земли или держит права на них.
     
Как поделился с нами Дервент во вчерашнем интервью, его самое известное предприятие в Колорадо — отель «Оверлук» — уже продано. Покупатель — группа калифорнийских вкладчиков, возглавляемая Чарлзом Грондэном, бывшим директором калифорнийской корпорации по развитию земель. В то время как сам Дервент отказывается назвать цену, информированные источники…
    
    
Он распродал все, до копеечки. Не только «Оверлук». Но каким-то образом… каким-то образом…
    
Джек обтер губы, жалея, что нельзя хлебнуть спиртного. Если б можно было выпить, дело пошло бы лучше. Он пролистал альбом дальше.
    
Калифорнийская компания открыла отель на два сезона, а потом продала его группе из Колорадо, называющейся «Горные курорты». «Горные курорты» обанкротились в 1957 году, обвиненные в коррупции, получении денег лично для себя и обмане акционеров. Через два дня после того, как президенту компании принесли повестку в суд, он застрелился.
    
Отель закрылся до конца десятилетия. Только в воскресной газете появилось одно-единственное сообщение под заголовком: БЫВШИЙ ОТЕЛЬ ЭКСТРА-КЛАССА ПРИХОДИТ В УПАДОК. Иллюстрирующие статью фотографии вызвали у Джека щемящую боль в сердце: свисающая лохмотьями краска на фасаде, вместо лужайки — лишенная растительности непристойная свалка, окна побиты бурями и камнями. Если он и впрямь напишет книгу, это войдет туда: феникс, становящийся пеплом, чтобы возродиться. Он пообещал себе, что позаботится об отеле — очень хорошо позаботится. Как будто до этого дня на самом деле не понимал всю глубину ответственности перед «Оверлуком». Все равно, как если бы Джек нес ответственность перед историей.
    
В 1961 году четверка писателей (двое — лауреаты Пулитцеровской премии) арендовала «Оверлук» и вновь открыла его в качестве школы писательского мастерства. Это продолжалось всего год. Один из слушателей напился у себя в номере на четвертом этаже, исхитрился вывалиться в окно и разбился насмерть на бетонной площадке. Газета намекала, что нельзя исключить самоубийство.
    
В каждом крупном отеле бывают скандалы, сказал Уотсон, и привидения в каждом крупном отеле имеются. Почему? Черт, люди приезжают и уезжают…
    
Ему вдруг показалось, что еще немного, и он почувствует, как «Оверлук» давит сверху своим весом — сто десять номеров для гостей, кладовки, кухня, морозильные камеры, бар, бальный зал, столовая…
    
(Женщины в комнату приходят и уходят…)
    
(…и над всем воцарилась Красная Смерть)
    
Он потер губы и снова перевернул лист. Он добрался уже до последней трети альбома, когда в первый раз сознательно задал себе вопрос: чей это альбом оставили поверх самой высокой стопки бумаг в подвале?
    
Новый заголовок. Датировано 10 апреля 1963 года.
    
     ГРУППА ИЗ ЛАС-ВЕГАСА ПОКУПАЕТ ИЗВЕСТНЫЙ ОТЕЛЬ В КОЛОРАДО ЖИВОПИСНОМУ «ОВЕРЛУКУ» ПРЕДСТОИТ СТАТЬ НОЧНЫМ «КЛЮЧ-КЛУБОМ»[5].
     
Сегодня в Лас-Вегасе Роберт Т. Леффинг, выступивший от имени группы вкладчиков, проходящей под названием «Хай Кантри Инвестментс», объявил, что «Хай Кантри» заключила соглашение на покупку небезызвестного отеля «Оверлук», расположенного высоко в Скалистых горах. Леффинг уклонился от упоминания конкретных имен вкладчиков, но сказал, что отель превратится в ночной клуб для избранных. По словам Леффинга, группа, которую он представляет, рассчитывает продать членство в клубе руководителям американских и иностранных компаний высшего эшелона.
     
Кроме того, «Хай Кантри» владеет отелями в Монтане, Вайоминге и Юте.
     
«Оверлук» приобрел мировую известность в период с 1946 по 1952 год, когда им владел неуловимый мегамиллионер Горас Дервент, который…
    
    
Газета явно не сумела выяснить — или же ее не интересовало, — кому будут выданы ключи от клуба, потому что из имен упоминалось лишь «Хай Кантри Инвестментс». Не считая цепочки магазинов, торгующих на западе Новой Англии велосипедами и запчастями под вывеской «Бизнес, Инк.», более анонимного названия фирмы Джеку слышать не приходилось.
    
Перевернув страницу, он захлопал глазами над приклеенной там вырезкой:
    
     МИЛЛИОНЕР ДЕРВЕНТ ВЕРНУЛСЯ В КОЛОРАДО С ЧЕРНОГО ХОДА?
     
Главой «Хай Кантри» оказался Чарлз Грондэн!
     
Родни Конклин,
     
редактор отдела финансов
     
     
В центре финансовой неразберихи, только сейчас начинающей выходить на свет, оказался отель «Оверлук», живописный дворец удовольствий в горной части Колорадо, некогда — личная игрушка миллионера Гораса Дервента.
     
Десятого апреля прошлого года лас-вегасская фирма «Хай Кантри Инвестментс» купила отель, чтобы превратить его в ночной «ключ-клуб» для состоятельных директоров как иностранных, так и американских компаний. Сейчас информированные источники сообщают, что возглавляет «Хай Кантри» пятидесятитрехлетний Чарлз Грондэн, который до 1959 года руководил калифорнийской «Корпорацией по развитию земель», после чего оставил свой пост, чтобы занять место исполнительного вице-президента в чикагской конторе, занимающейся внутренними делами «Предприятий Дервента».
     
Это привело к разговорам о том, что «Хай Кантри Инвестментс», возможно, управляется Дервентом, который мог приобрести «Оверлук» вторично и при определенно странных обстоятельствах.
     
Добраться до Грондэна, которому в 1960 году было предъявлено снятое впоследствии обвинение в растрате фондов, не удалось, а Горас Дервент, ревностно оберегающий свое уединение, в телефонном разговоре это никак не прокомментировал. Представитель администрации штата Дик Боуз из Гольдена призвал провести полное расследование…
    
    
Вырезка была датирована 27 июля 1964 года. Следующей оказалась колонка из воскресной газеты за сентябрь того же года. Автор — Джош Брэннигар, склочник, копавшийся в биографии Джека Андерсона. Смутно вспомнилось, что Брэннигар умер не то в шестьдесят восьмом, не то в шестьдесят девятом году.
    
     КОЛОРАДО — СВОБОДНАЯ ЗОНА ДЛЯ МАФИИ?
     
Джош Брэннигар
     
     
Не исключено, что новейшая точка отдыха и развлечений Организации подпольных королей США разместилась в примостившемся на отшибе, в самом сердце Скалистых гор, отеле «Оверлук». «Белый слон», которым с момента его первого открытия в 1910 году безуспешно управляла чуть ли не дюжина самых разных компаний и частных лиц, сейчас функционирует как надежно охраняемый «ключ-клуб», явно предназначенный для людей бизнеса. Вопрос в том, каким бизнесом занимаются члены оверлукского клуба на самом деле?
     
Некоторое представление об этом нам могут дать члены клуба, присутствовавшие там в течение недели с 16 по 23 августа. Приведенный ниже список получен от бывшего служащего «Хай Кантри Инвестментс» — компании, которая сначала считалась подставной, подчиняющейся «Предприятиям Дервента». Теперь кажется более вероятным, что заинтересованность Дервента в «Хай Кантри» (если таковая вообще имеется) не смогла перевесить интересы нескольких игорных баронов из Лас-Вегаса. Эти же самые игорные шишки в прошлом были связаны с королями преступного мира, как находившимися под подозрением, так и осужденными.
     
В течение этой солнечной августовской недели в «Оверлуке» проживали:
     
Чарлз Грондэн, президент «Хай Кантри Инвестментс». Когда в июне этого года выяснилось, что у руля «Хай Кантри» стоит он, то — значительно позже выявления этого факта — было объявлено, будто Грондэн ушел со своего поста в «Предприятиях Дервента». Увенчанный серебряной шевелюрой Грондэн, отказавшийся сообщить что-либо для нашей колонки, однажды (в 1960 г.) представал перед судом по обвинению в растрате фондов и был оправдан.
     
Чарлз «Детка Чарли» Батталья, шестидесятилетний воротила из Вегаса (заправляет делами в «Гринбэнк» и «Лакки Боунз он зэ Стрип»). Батталья — близкий личный друг Грондэна. Перечень его арестов открывается еще 1932 годом, когда Батталью судили и оправдали по делу о групповом убийстве Джека «Датчи» Моргана. Федеральные власти подозревают, что Батталья замешан в торговле наркотиками, организации проституции и наемных убийств, но за решетку Детка Чарли попадал только однажды — за неуплату налогов в 1955–1956 годах.
     
Ричард Скарн, главный держатель акций «Фан Тайм Аутомэтик Мэшинз». «Фан Тайм» делает игровые автоматы для компаний из Невады, автоматы для игры в «пинбол»[6] и музыкальные автоматы («мелоди-койн») для всей страны. Сидел за вооруженное нападение (1940), незаконное ношение оружия (1948) и сговор о налоговых махинациях (1961).
     
Питер Цайсс, обосновавшаяся в Майами шишка, скоро он отметит свое семидесятилетие. Последние пять лет Цайсс сопротивляется высылке из страны в качестве persona non grata. Обвинялся в получении и сокрытии краденого (1958), сговоре о совершении налоговых махинаций (1954). Очаровательного, представительного и любезного Питера Цайсса в кругу приближенных называют «Папа», кроме того, его судили по обвинению в убийстве и соучастии в убийстве. Известно, что Цайсс — крупный акционер скорновской «Фан Тайм», часть капитала он вращает в четырех казино Лас-Вегаса.
     
Витторио Дженелли, известный также как «Вито-Мясник», дважды судим за соучастие в групповых убийствах, одно из них — убийство топором в Бостоне главаря соперничающей группировки Фрэнка Скоффи. Дженелли двадцать три раза предъявлялись обвинения, четырнадцать раз его судили и только однажды, в 1940 году, признали виновным в мелких кражах из магазинов. Говорят, с недавних пор Дженелли стал играть не последнюю роль в западных операциях Организации, центр которой находится в Лас-Вегасе.
     
Карл «Джимми-Рикс» Прашкин, вкладчик из Сан-Франциско, имеющий репутацию бесспорного наследника власти, которой сейчас обладает Дженелли. Прашкин владеет крупными пакетами акций в «Предприятиях Дервента», «Хай Кантри Инвестментс», «Фан Тайм Аутомэтик Мэшинз» и трех вегасских казино. В Америке за Прашкиным ничего не числится, но в Мексике ему предъявлялось обвинение в махинациях с налогами, которые через три недели после начисления быстро сократились. Предположительно, Прашкин может отвечать за отмывание денег, полученных от деятельности казино в Вегасе, и перекачивание крупных сумм в легальные операции Организации на западе. В том числе, возможно, в отель «Оверлук» в Колорадо.
     
Кроме вышеупомянутых лиц, за текущий сезон в отеле также останавливались…
    
    
Статья на этом не заканчивалась, но Джек остальное просто просмотрел. Он не переставал обтирать ладонью губы. Банкир со связями в Лас-Вегасе. Люди из Нью-Йорка, которые явно не ограничивались производством одежды в Бельевом районе. Люди, по общему мнению, порочные, замешанные в ограблениях, убийствах, наркобизнесе…
    
Господи, ну и дела! И все они бывали здесь, прямо над ним, в этих пустых номерах. Наверное, трахали на четвертом этаже дорогих шлюх, пили шампанское бутылками. Заключали миллионные сделки — может статься, в том самом люксе, где останавливались президенты. Да, уж у этого отеля история была. Черт знает что за история! Чуть нервничая, Джек вытащил блокнот и сделал еще одну пометку: когда работа закончится, проверить в денверской библиотеке все эти имена. В каждом отеле имеется свое привидение? В «Оверлуке» их целое стадо. Сперва самоубийство, потом мафия, а что дальше?
    
В следующей вырезке Чарлз Грондэн сердито опровергал обвинения Брэннигара. Джек хмыкнул.
    
Вырезка на следующей странице была такой большой, что ее сложили. Развернув ее, Джек хрипло ахнул — фотография, открывшаяся ему, так и бросалась в глаза. Обои с июня 1966 поменяли, но и окно, и вид из него он отлично знал. На фото была та комната президентского люкса, что выходила на западную сторону. Следующим номером программы оказалось убийство. Стена гостиной возле двери, ведущей в спальню, была забрызгана кровью и еще чем-то, что могло быть только беловатыми кусочками мозга. Над трупом, закрытым простыней, стоял полицейский с равнодушным лицом. Потрясенный Джек пристально вгляделся в фотографию, а потом перевел взгляд на заголовок.
    
     ПЕРЕСТРЕЛКА В ОТЕЛЕ В КОЛОРАДО
     
Известный король преступного мира застрелен в горном «ключ-клубе». Еще двое погибших.
     
САЙДВИНДЕР, КОЛОРАДО (ЮПИ).
     
В сорока милях от этого сонного городка штата Колорадо, в самом сердце Скалистых гор, свела счеты мафия. Отель «Оверлук», купленный три года назад одной лас-вегасской фирмой и превращенный ею в «ключ-клуб» для элиты, стал ареной тройного убийства в перестрелке. Двое погибших были то ли компаньонами, то ли телохранителями Витторио Дженелли, известного, после участия в Бостонском убийстве двадцатилетней давности, также как «Мясник».
     
Полицию вызвал управляющий «Оверлука», Роберт Норман. По его словам, он слышал выстрелы, а некоторые постояльцы заявляли, будто видели, как двое вооруженных мужчин в натянутых на лица чулках пробежали по пожарной лестнице и уехали на желто-коричневом автомобиле последней модели с откидным верхом.
     
Перед дверью президентского люкса, в котором останавливались два президента США, полицейский Роберт Мурер обнаружил двух убитых, позднее идентифицированных как Виктор Т. Бурман и Роджер Макасси, оба из Лас-Вегаса. В номере Мурер обнаружил распростертое на полу тело Дженелли. Когда Дженелли подстрелили, он явно пытался убежать от нападающих. По словам Мурера, Дженелли был убит с близкого расстояния из оружия крупного калибра.
     
С Чарлзом Грондэном, представителем компании, владеющей «Оверлуком», связаться невозможно из-за…
    
    
Ниже кто-то приписал, сильно нажимая на шариковую ручку: Они забрали с собой его яйца. Похолодев, Джек долго не сводил глаз с этой надписи. Чей же это был альбом?