1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 
– Чем  бы вы отплатили ему? – спросил мустангер с явным волнением.    

– Я  полюбила бы его, – быстро ответила Луиза.    

– Если  это так, – прошептал Морис, наклонившись к Луизе, – то я отдал бы полжизни, чтобы  увидеть вас в руках индейцев, и еще полжизни за то, чтобы спасти вас от них.    

– Это  правда, Морис Джеральд? Не шутите со мной. Ведь я же не ребенок. Скажите правду.  Вы действительно думаете то, что говорите?    

– Да,  это правда. Клянусь вам!    

И это  признание наполнило счастьем сердце Луизы.    

 Глава XXVIII

  ЗАПРЕТНАЯ РАДОСТЬ    

     

С тех  пор как в Техасе появились колонисты-европейцы, отношения с индейцами стали самой  животрепещущей темой, волновавшей техасское общество.    

Шли ли  индейцы, законные хозяева страны, открытой войной на колонистов или же был  период затишья, все равно о них говорили. В первом случае толковали о нависшей  опасности, во втором – обсуждался вопрос, надолго ли краснокожие вожди решили  сложить свои томагавки[34].    

Эта тема  обсуждалась везде и всюду – за завтраком, обедом или ужином. В гасиенде ли  плантатора или же в лачуге охотника слова «медведь», «пума», «пекари»[35]  произносились реже и с значительно меньшим страхом, чем слово «индеец».  Индейцами в Техасе пугали детей; рассказы об индейцах тревожили сон не только  детей, но и родителей. Даже высокие каменные стены Каса-дель-Корво не избавили  обитателей гасиенды от этих переживаний. Семья Пойндекстеров разделяла страх американских  бледнолицых перед краснокожими.    

Полученное  официальное сообщение из форта подтвердило реальность этой опасности. Это  известие пришло две недели спустя после пикника.    

Рано  утром, когда семья плантатора еще сидела за завтраком, верховой из форта передал  Пойндекстеру какой-то пакет.    

– Неприятные  новости! – воскликнул Пойндекстер, быстро пробежав глазами бумагу – Поскольку в  этом убежден сам майор, значит не приходится сомневаться.    

– Неприятная  новость, папа? – спросила дочь, сильно покраснев.    

И тут же  подумала про себя: «Что же это майор мог написать? Я встретила его вчера в роще.  Он видел меня с… Может ли это быть? Боже, если только отец узнает!..»    

– «Племя  команчей на военной тропе» – так пишет майор, – сказал Пойндекстер.    

– И  это все? – спросила Луиза с облегчением, как будто в этом известии не было  ничего устрашающего. – Ты напугал нас. Я думала, что извещают о чем-нибудь  более страшном.    

– Более  страшном? Что за глупости ты болтаешь, дитя мое! В Техасе нет ничего страшнее  команчей. Это самая большая опасность.    

Луиза  больше не возражала, хотя она была другого мнения.    

Кольхаун  спросил:    

– Уверен  ли майор, что индейцы пошли на нас войной? Что он пишет, дядя?    

– Пишет,  что раньше он этим слухам не придавал особого значения. Вчера же ночью в форт  явился Дикая Кошка – вождь семинолов – с несколькими представителями этого  племени. Они сообщили, что по всему Техасу команчи выставили в своих становищах  крашеные столбы, что уже целый месяц эти дикари пляшут танец войны, что  некоторые из них уже двинулись в поход и что их можно ждать каждую минуту в  окрестностях сеттльмента.    

– Дикая  Кошка? – спросила Луиза. – Разве этому изменнику можно доверять? Он, наверно,  такой же враг колонистов, как и своего народа.    

– Ты  права, дочь моя. Майор в этом письме дает ему точно такую же характеристику. Он  советует быть осторожными с этим двуличным негодяем, который, конечно, перейдет  на сторону команчей, как только это ему покажется удобным. Ну что ж, – сказал  плантатор, откладывая в сторону бумагу и продолжая пить кофе с вафлями, – будем  надеяться, что, выйдя на военную тропу, команчи отступят перед зубчатыми  стенами Каса-дель-Корво и не посмеют тронуть нашу гасиенду.    

В это  время на пороге столовой, где все сидели за завтраком, появился негр. На его  лице сияла широкая улыбка.    

– Что  тебе надо, Плуто? – спросил его хозяин.    

– Я  не к вам, мистер Вудли. Я только хотел сказать мисс Луизе, что лошадь оседлана.  Крапчатому не нравится стоять на камнях во дворе, он рвется на мягкую траву  прерии.    

– Ты  едешь кататься, Луиза? – спросил плантатор с явным неудовольствием.    

– Да,  отец. Я хотела проехаться.    

– Ты  не должна этого делать.    

– Почему?    

– Я  не хочу, чтобы ты ездила одна. Это неприлично.    

– Почему  же, папа? Ведь я часто ездила одна.    

– Да,  к сожалению, слишком часто.    

Последнее  замечание заставило девушку слегка покраснеть. Но что означало оно, Луиза все  же не совсем поняла.    

– Если  ты против этого, папа, я не поеду. Но неужели же ты решил держать меня взаперти  в этом доме? Вам, мужчинам, хорошо – вы все уезжаете на работу. Интересную же  ты для меня решил устроить жизнь в этом милом Техасе!    

– Ты  меня не так поняла, Луиза. Я вовсе не против того, чтобы ты ездила кататься.  Катайся, сколько твоей душе угодно, но пусть тебя кто-нибудь сопровождает.  Выезжай с Генри или с Кассием. Но я не хочу, чтобы ты ездила одна. Для этого у  меня имеются свои основания.    

– Основания?  Какие?    

Этот  вопрос невольно сорвался у Луизы. Потом она пожалела, что не сдержалась, и с беспокойством  ждала ответа.    

Ответ  немного успокоил ее.    

– Какие  основания, ты хочешь знать? Не забывай, что Техас – не Луизиана, где девушка  может ехать спокойно, куда ей заблагорассудится. Здесь, в Техасе, опасность на  каждом шагу. Возьми хотя бы индейцев…    

– Индейцев  бояться мне нечего. Я никогда не удаляюсь от гасиенды дальше чем на пять миль.    

– Пять  миль! – воскликнул капитан саркастически. – Это то же самое, что отъехать на  пятьдесят миль. Ты с таким же успехом можешь встретить индейцев на расстоянии  ста шагов от ворот дома, как и на расстоянии ста миль. Когда они на военной  тропе, их можно ждать в любом месте и в любое время. По-моему, дядя Вудли прав:  с твоей стороны крайне неосторожно ездить одной.    

– Ты  так думаешь? – с иронией спросила креолка, повернувшись к двоюродному брату. –  Скажи мне только, пожалуйста, в чем будет заключаться твоя помощь, если я  действительно встречу команчей? Хотя я вообще в этом сильно сомневаюсь… Хороша  будет картина: нас двое среди воинственного племени раскрашенных дикарей!  Ха-ха! В опасности очутишься ты, а не я. Я не сомневаюсь, что я-то ускачу и  оставлю тебя для расправы. Страшная опасность на расстоянии пяти миль от дома!  Поищи-ка в Техасе всадника, который мог бы догнать меня на моей милой Лу́не!  Вряд ли это тебе удастся, Каш!    

– Замолчи,  Луиза! – строго сказал Пойндекстер. – Мне не нравится, когда ты так разговариваешь…  Не обращай на нее внимания, Кассий. И помимо индейцев здесь много всякого сброда.  Запомни, что я запрещаю тебе ездить одной, как ты это делала раньше.    

– Пусть  будет по-твоему, папа, – ответила Луиза, вставая из-за стола. – Конечно, я должна  подчиниться тебе. Но знай, что я рискую потерять здоровье, сидя без движения…  Иди, Плуто, обратилась она к негру, который все еще стоял в дверях и улыбался. –  Пусти Лу́ну в кораль, на пастбище – куда хочешь. Пусть она бежит в свою прерию,  если это ей нравится. Она мне больше не нужна.    

С этими  словами девушка вышла из комнаты.    

«Что  отец мог узнать? Может быть, это только его подозрения? Кто мог ему рассказать?  Знает ли он о нашей встрече?»    

 Глава XXIX

  ЭЛЬ-КОЙОТ У СЕБЯ ДОМА    

     

Кольхаун  встал из-за стола почти так же внезапно, как и Луиза. Минуя на этот раз свою  комнату, он вышел из дому.    

Все еще  страдая от ран, но уже значительно окрепнув после болезни, он мог ходить около  дома.    

Но на  этот раз он отправился дальше. Под влиянием ли происшедшего разговора, а может  быть, в связи с полученным известием, он вдруг почувствовал в себе достаточно  сил, чтобы на костылях пройти вверх по реке и дальше, по направлению к форту.    

Пройдя  значительное расстояние по совершенно выжженному солнцем пустырю, простиравшемуся  далеко за гасиендой, он подошел к низким зарослям акаций, прикатившихся под тенью  других, более высоких деревьев.    

В самой  гуще зелени стояла сплетенная из прутьев и обмазанная глиной хижина – хакале,  типичное жилище юго-западного Техаса.    

Это было  обиталище Мигуэля Диаза, мексиканца-мустангера. Оно вполне соответствовало  своему хозяину, жестокому полудикарю, недаром заслужившему прозвище  «Эль-Койот».    

Далеко  не всегда этого волка можно было найти в его берлоге – хакале Мигуэля Диаза, пожалуй,  не заслуживало лучшего названия. Это было лишь случайное место его ночлегов.  Только изредка, после удачной охоты, он мог позволить себе пожить немного около  сеттльмента, пользуясь доступными там «развлечениями»; остальное время Диаз  проводил в прерии.    

Кольхауну  повезло: он застал хозяина в хижине, правда в нетрезвом виде. Это, впрочем,  было его обычное состояние.    

– Алло,  сеньор! – закричал Эль-Койот, увидев в дверях гостя. – Какими судьбами? Вот уж  не ожидал видеть вас здесь! Берите стул. Вот он стоит. Стул! Xa-xa-xa!    

Его  хохот был вызван видом того предмета, который он назвал стулом. Это был просто  череп мустанга, исполнявший роль стула.    

Примитивный  стол из горбылей юкки, такая же примитивная кровать из тростника – вот и вся  обстановка этого убогого жилища.    

Утомленный  длительной прогулкой, Кольхаун воспользовался приглашением хозяина и уселся на  черепе. Не теряя времени, он сразу приступил к делу.    

– Сеньор  Диаз, – сказал он, – я пришел сюда для…    

– Сеньор  американо, – воскликнул полупьяный охотник, – к чему лишние разговоры! Caramba![36]Я прекрасно  знаю, для чего вы сюда пришли! Вы хотите, чтобы я пришиб этого дьявола  ирландца!    

– Так!    

– Так  вот, я уже обещал вам, что сделаю это для вас при первом удобном случае за  пятьсот монет. Мигуэль Диаз всегда исполняет свои обещания. Но время еще не  пришло, и удобного случая еще не было. Caray![37]  Чтобы как следует убить человека, для этого требуется искусство. Даже в прериях  нельзя убить без того, чтобы не напали на след. А если нападут, то для меня это  не шутка. Вы забываете, сеньор, что я мексиканец. Если бы я был американцем,  как вы, то легко мог бы его укокошить. Сказал бы, что это была ссора, и вышел  бы сухим из воды. Но у нас, мексиканцев, это иначе. У нас, когда из человека  выпускают кровь, это называется убийством. И после этого вы, американцы, в  вашем глупом суде, с двенадцатью «честными» судьями, постановите: «Повесить!» Я  ненавижу ирландца так же, как и вы, но попадать впросак не собираюсь. Я должен  выждать, чтобы подвернулся удобный случай.    

– Сейчас  как раз подходящий момент, – поспешил заявить Кольхаун. – Вы сказали, что вы  легко смогли бы это сделать, если бы только началась возня с индейцами.    

– Конечно,  я это говорил, и если бы это было так, то…    

– Значит,  вы еще не знаете новостей?    

– Каких  новостей?    

– Да  ведь команчи на военной тропе!    

– Caramba!  – воскликнул Эль-Койот, вскакивая со своей тростниковой кровати. – Святая дева!  Неужели это правда, сеньор?    

– Истинная  правда. Эта весть только что получена в форте. Я имею достоверные сведения от  самого коменданта.    

– В  таком случае… – ответил мексиканец в раздумье, – в таком случае, дон Морисио может  умереть. Команчи могут убить его. Ха-ха-ха!    

– Вы  уверены в этом?    

– Я  был бы больше уверен, если бы за его череп заплатили тысячу долларов вместо пятисот.    

– Он  стоит этого.    

– Какой  суммы?    

– Тысячи  долларов.    

– Вы  обещаете?    

– Да,  я обещаю.    

– Тогда  команчи снимут с него скальп, сеньор капитан. Вы можете возвращаться в Каса-дель-Корво  и спокойно спать. Будьте уверены, что как только представится случай, ваш враг  останется без волос. Вы понимаете меня?    

– Да,  конечно.    

– А  теперь готовьте тысячу монет.    

– Они  ждут вас.    

– Сагау!  Я их живо заработаю!.. Прощайте, прощайте!.. Святейшая дева! – воскликнул мексиканец,  как только его посетитель скрылся. – Вот повезло! Получить тысячу долларов за  то, чтобы укокошить человека, которого я все равно хотел убить! Команчи на  военной тропе! Если так, то я должен приготовить свой костюм для этого  маскарада. Он уже давно валяется у меня без дела, все эти долгие годы перемирия  с индейцами.    

 Глава XXX

  ВОЗДУШНАЯ ПОЧТА    

     

Луиза  Пойндекстер, увлекаясь разными видами спорта, занималась также и стрельбой из  лука. Она прекрасно владела этим оружием. Обращаться с луком она научилась у  индейцев племени гума еще на Миссисипи.    

С тех  пор как она переехала в Техас, у нее не было еще случая поупражняться в этом искусстве.  Ее красивый лук из апельсинового дерева и оперенные стрелы лежали без дела в  шкафу.    

Но  пришел момент, когда они понадобились. Это было вскоре после сцены,  разыгравшейся за завтраком, когда отец запретил ей выезжать одной верхом на  лошади.    

Она  беспрекословно подчинилась этому приказанию, больше того – она не только не выезжала  одна, но и вообще отказалась от прогулок верхом, хотя бы и в сопровождении  своих братьев.    

Крапчатый  мустанг совсем застоялся в конюшне.    

Но Луиза  не забыла своей любимицы и, несмотря на то что не ездила на ней, часто навещала  Лу́ну и следила за тем, чтобы ее хорошо кормили.    

Отказавшись  от верховой езды, Луиза занялась стрельбой из лука. Этому спорту она посвящала  теперь почти все свое время. Ее излюбленным местом для этого был берег Леоны –  там, где росли старые орешники, тутовые деревья и кедры.    

Здесь  она была совсем одна, и никто не мешал ей, а в последнее время она больше чем когда-либо  искала уединения. Отец даже в минуту самого сурового настроения не мог отказать  дочери в этом невинном развлечении. Он был спокоен за нее: высокие стены  Каса-дель-Корво и глубокие воды Леоны были ее надежной защитой. Плантатор не  только не возражал против этих уединенных прогулок, но, наоборот, приветствовал  их. Подозрения, которые у него было возникли – и не без основания, – быстро  рассеялись.    

В конце  концов ведь все это могло быть лишь обычной сплетней. Злые языки должны всегда  болтать. На этот раз, повидимому, он был избран их жертвой. Очень вероятно, что  встреча его дочери с Морисом-мустангером была простой случайностью. Ведь могли  же они неожиданно встретиться в роще? И едва ли Луизе удобно было пройти мимо  человека, который дважды спас ей жизнь. В этом, может быть, и не было ничего,  кроме простой признательности.    

То, что  она так легко подчинилась запрету, подтверждало это предположение. Ведь обычно  ее волю не так-то легко сломить, особенно если это идет вразрез с ее заветными  желаниями. Вудли Пойндекстер прекрасно знал всю призрачность своей власти над  дочерью. Неудивительно, что отец был доволен поведением девушки. Невинная игра  с луком и стрелами, от которой могли пострадать только птички в саду, радовала  его сердце.    

Но  пятидесятилетний отец прекрасной Луизы, видно, забыл свою молодость. Не в  птичек посылала свои стрелы Луиза. Ее охота заключалась в другом: она  привязывала клочок бумаги к наконечнику стрелы, посылаемой в заросли акаций на  противоположном берегу реки. А через некоторое время ее же стрела, только  посланная другим луком, возвращалась к ней, тоже с клочком бумаги, но только другим.    

Любовь  смеется над препятствиями.    

Лишенные  возможности встречаться, Морис и Луиза установили связь при помощи этой  «воздушной почты».    

 Глава XXXI

  УДАЧНАЯ ПЕРЕПРАВА    

     

Переписка  тянулась недолго. Влюбленные искали встречи… Любовь, вспыхнувшая в сердцах  Луизы и Мориса, не останавливалась перед препятствиями.    

Пути к  свиданию вскоре были найдены.    

Уже  дважды влюбленные встречались в ночной тиши старого сада. Дважды они обменялись  любовными клятвами при мерцающем свете звезд. Было назначено и третье свидание.    

А гордый  плантатор оставался в сладком неведении. Мог ли он подумать, что единственная  дочь, его гордость, так жестоко обманет его! Он давно лелеял мысль, что  поправит дела, выдав свою красавицу-дочь за богатого и знатного человека. Мог  ли он представить, что она, забыв о правилах своего общества, встречалась по  ночам с простым охотником за лошадьми!    

Конечно,  у него не было теперь и тени подозрения. Ему бы это показалось слишком неправдоподобным,  слишком чудовищным. Он был доволен, что Луиза безропотно покорилась его требованию  и прекратила прогулки верхом. Впрочем, его немного беспокоила такая необычная  для нее покорность. Он иногда даже жалел о своем запрещении.    

     

* * *    

     

Была  лунная ночь. Только на юге бывают такие ночи. Серебристый диск месяца плавно скользил  по сапфировому небу. В прозрачном воздухе могучими контурами вырисовывались горы.  Неподвижно замерла листва деревьев, словно прислушиваясь к ночным голосам  зверей, птиц и насекомых. В такую ночь трудно спать влюбленному.    

Было уже  около полуночи, когда всадник выехал из ворот гостиницы Обердофера. Он поехал  по дороге, которая спускалась к низовьям Леоны, и скоро скрылся с глаз  запоздалых путников, торопившихся в сеттльмент.    

Это была  та дорога, которая шла мимо гасиенды Каса-дель-Корво по противоположному берегу  Леоны. Доехав до рощи акаций, всадник соскочил с лошади и привязал ее к дереву.  Затем он снял с луки седла длинную веревку, сплетенную из конского волоса,  свернул ее кольцом и, надев на руку, тихо двинулся в сторону гасиенды.    

Прежде  чем выйти из-под прикрытия густой тени деревьев, он внимательно взглянул на  небо и на ярко светившую луну.    

«Нет  смысла ждать здесь, пока эта красавица скроется, – подумал он с озабоченным  видом. – Повидимому, она решила царить здесь до утра».    

Потом он  стал измерять глазами открытое место, отделявшее его от берега реки. Гасиенда  Каса-дель-Корво была расположена как раз напротив, на противоположном берегу.    

«Что,  если сейчас кто-нибудь там бродит? Вряд ли это возможно в такой поздний час. Разве  только если кому не спится от темных мыслей. Ба! Да ведь там есть такой  человек! Если только он бодрствует, то наверняка заметит меня. Но что же  делать? На небе нет ни облачка. Луна зайдет не скоро. Луиза ждет меня. Я должен  рискнуть. Итак, вперед!»    

С этими  словами он быстрыми и осторожными шагами стал продвигаться по открытому месту  по направлению к реке и скоро подошел к обрывистому берегу Леоны.    

Не  задерживаясь здесь, он ловко спустился по извилистой тропинке обрыва и очутился  у самой реки.    

Как раз  напротив, у другого берега, стояла маленькая лодка под тенью огромного тополя.    

Некоторое  время человек как бы измерял глазами ширину реки и одновременно внимательно  всматривался в заросли на противоположном берегу.    

Убедившись,  что там никого нет, он взял свое лассо и ловким движением перекинул через всю  ширину реки. Петля опустилась на носовой выступ лодки. Затянув петлю, он  перетащил лодку к себе; на дне ее лежали весла.    

Переправившись  и привязав лодку, ночной гость Каса-дель-Корво стал в тени тополя. Вряд ли  нужно объяснять, что это был Морис-мустангер.    

 Глава XXXII

  СВЕТ И ТЕНЬ    

     

Недолго  пришлось Морису ждать под тополем. В тот самый момент, когда он прыгнул в  лодку, в гасиенде Каса-дель-Корво открылось окно со стороны сада. При свете  луны можно было видеть маленькую белую руку, придерживавшую открытую раму окна.    

Несколько  минут спустя Луиза Пойндекстер уже спускалась по каменной лестнице в сад.    

На  секунду она остановилась прислушиваясь. Всплески весел? Не почудилось ли ей  это? Цикады наполняли воздух своим неугомонным стрекотаньем, и легко можно было  ошибиться. Назначенный час свидания настал, и у нее больше не хватало терпения  ждать.    

Неслышной  поступью Луиза спустилась по каменной лестнице, проскользнула в сад, тихонько  пробралась через кустарники, минуя мраморные статуи, и наконец очутилась под  тополем. Здесь ее встретили ласковые объятия мустангера.    

     

* * *    

     

– Завтра  ночью мы опять встретимся, дорогой?    

– Если  бы я только мог, я бы сказал тебе: да, завтра, и послезавтра, и каждый день,  моя любимая!    

    

– Но  почему же нет? Почему ты не можешь этого сказать?    

– Завтра  на рассвете я должен уехать на Аламо.    

– Вот  как! Разве это тебе так необходимо?    

Этот  вопрос прозвучал невольным упреком. Каждый раз, когда она слышала упоминание об  уединенной хижине на Аламо, в ней просыпалось какое-то неприятное чувство.  Почему? Она и сама не знала.    

– У  меня есть серьезные для этого основания.    

– Серьезные  основания? Разве тебя кто-нибудь будет ждать там?    

– Мой  приятель Фелим – и больше никто. Надеюсь, что с ним ничего не произошло. Я отослал  его туда дней десять назад, еще до того, как пошли эти слухи об индейцах.    

– Только  Фелим и больше никто? Ты говоришь правду, Морис? Милый, только не обманывай  меня! Только он, ты сказал?    

– Почему  ты спрашиваешь меня об этом, Луиза?    

– Я  не могу тебе сказать, почему. Я бы умерла от стыда, если бы призналась в том,  что мне иногда приходит в голову.    

– Не  бойся, скажи мне все, что ты думаешь. Я бы не мог ничего скрыть от тебя. Ну  скажи же, радость моя!    

– Ты  этого хочешь, Морис?    

– Конечно,  хочу. Я прекрасно знаю, что могу разрешить все твои недоумения. Ясно, что если  кто-нибудь узнает о наших отношениях, то начнутся неприятные для тебя  разговоры. Поэтому я считаю необходимым уехать на Аламо.    

– Для  того чтобы там остаться?    

– Всего  лишь на один или два дня. Только для того, чтобы собрать свои вещи и сказать последнее  прости своей жизни в прерии.    

– Вот  как?    

– Ты,  кажется, недовольна?    

– Нет!  Только озадачена. Я не могу понять тебя. И, вероятно, мне это никогда не  удастся.    

– Но  ведь все очень просто. Я принял одно важное решение и знаю, что ты простишь  меня, узнав об этом.    

– Простить  тебя, Морис? За что?    

– За  то, что я не открыл тебе моей тайны. Я не тот, за кого ты меня принимаешь.    

– Я  знаю только одно: что ты благородный, красивый, смелый, а остальное мне  безразлично. О Морис! Если бы ты только знал, как ты дорог мне и как я люблю  тебя!    

– Голубка  моя, мы горим с тобой одной любовью, «и, оберегая наше счастье, мы должны  решиться на разлуку.    

– На  разлуку?    

– Да,  любимая, мы расстанемся ненадолго.    

– На  сколько?    

– На  столько, сколько понадобится пароходу для того, чтобы пересечь Атлантический океан  туда и обратно.    

– Целая  вечность! Но почему же?    

– Видишь  ли, я должен съездить на родину, в Ирландию. Всего лишь двадцать часов назад я  получил оттуда важное для меня сообщение. По возвращении я докажу твоему  гордому отцу, что бедный мустангер, который завоевал сердце его дочери…  Завоевал ли я его, Луиза?    

– Ты  сам это прекрасно знаешь. Любовь захватила все мои мысли, чувства и желания!    

Снова  объятия. Снова любовные клятвы, нежные поцелуи.    

И не  заметили они, как вдруг притихло стрекотанье цикад, замолкли крики пересмешника  и полуночник стал парить выше в лунном воздухе. Раздались чьи-то шаги по  усыпанной гравием дорожке.    

Они не  видели темной фигуры, которая скользила среди цветов, то прячась за статуей, то  пробираясь через кустарник. Они не видели, как эта черная тень притаилась за  стволом дерева, и не знали, что Кассий Кольхаун ловил каждое движение, каждое  слово их любовных клятв.    

 Глава XXXIII

  МУЧИТЕЛЬНАЯ ПРАВДА    

     

Пустая  случайность помогла Кольхауну обнаружить мучительную для него правду.    

Была  полночь, когда капитан поднялся на крышу гасиенды и спокойно курил там сигару.  В этот момент у него, повидимому, не было особенного повода для беспокойства.  Раны, нанесенные ему мустангером, уже зажили; правда, воспоминания о поражении  все еще мучили его, но горечь этих воспоминаний за последнее время несколько  сглаживалась мыслью о скорой мести.    

Кассий  Кольхаун, так же как и отец Луизы, чувствовал большое удовлетворение от того,  что Луиза отказалась от своих далеких прогулок верхом, – он-то и был  инициатором этого запрета. Так же как и отец Луизы, он не подозревал, чем было  вызвано увлечение Луизы новым спортом – стрельбой из лука, и смотрел на это как  на невинную забаву.    

Он даже  стал льстить себя надеждой, что, в конце концов, равнодушие к нему Луизы могло  быть лишь притворством с ее стороны. За последнее время она была менее резка в  обращении с ним. И он уже готов был усомниться в своих ревнивых предположениях.    

Итак, он  спокойно курил сигару, повернувшись в сторону реки. Появление всадника на дороге  почти не удивило его. Для него было понятно желание человека путешествовать  ночью, пользуясь прохладой, вместо того чтобы томиться в дороге под знойными  лучами солнца.    

При  лунном свете он не узнал всадника, да особенно в него и не всматривался. Он  просто машинально следил за ним взглядом. Только когда всадник въехал в рощу,  Кольхауну показалось это странным.    

«Что это  может означать? – подумал он. – Сошел с лошади и направляется сюда, к изгибу  реки. Спустился с обрыва. Повидимому, с местом он хорошо знаком… Что ему надо?  Неужели же он думает пробраться в сад? Но как? Вплавь? Не вор ли это?»    

Это была  первая догадка, которая пришла ему в голову, но он тут же почувствовал необоснованность  этого предположения.    

«Всплески  весел… Он перетянул лодку и переправляется на ней. Что же, наконец, ему понадобилось  здесь?»    

Кольхаун  уже решил было потихоньку спуститься вниз, разбудить мужчин и пойти всем вместе  на облаву. Он уже собрался идти, когда другой звук, долетевший до него, изменил  его решение. Послышался скрип не то двери, не то открываемого окна. Звук  раздался внизу, почти под тем местом, где он стоял.    

Капитан  перегнулся через перила и посмотрел вниз, чтобы узнать, в чем дело. И вдруг  смертельная бледность покрыла его лицо: окно было открыто в комнате кузины. А  сама Луиза, вся в белом, стояла на лестнице, ведущей в сад.    

Кольхаун  сразу понял, что ее появление как-то связано с приближением человека в лодке.  Он понял также, что переправлялся не кто иной, как Морис-мустангер.    

Ошеломленный,  стоял Кольхаун, не в силах двинуться с места. Только после того, как белая  фигура исчезла и в саду послышались голоса, у него созрел новый план.    

Он  решил, что сейчас будить никого не надо: он один должен стать свидетелем позора  Луизы. И Кассий Кольхаун поспешил по ее следам, дрожа от негодования.    

Он  слышал их клятвы, их любовные признания, решение мустангера уехать завтра на рассвете,  его обещание скоро вернуться. Он был свидетелем их страстных объятий.    

И тут у  него загорелось желание вонзить нож в своего соперника и повергнуть его безжизненным  к ногам возлюбленной. Но он не решился на это. Не оттого ли, что при свете луны  он заметил, как блестел за поясом мустангера шестизарядный револьвер Кольта?    

Капитан  поспешил удалиться, оставив влюбленных наедине.    

 Глава XXXIV

  «РЫЦАРСКИЕ» ПОБУЖДЕНИЯ    

     

Куда же  отправился Кассий Кольхаун?    

Конечно,  не в свою комнату. Разве мог человек, терзаемый такими муками, спать?    

Он пошел  в комнату своего двоюродного брата, Генри Пойндекстера.    

Он  направился прямо туда, даже не теряя времени на то, чтобы захватить свечу.  Свеча, впрочем, и не была нужна – лучи лунного света достаточно хорошо освещали  комнату. Можно было различить ее незатейливую обстановку: умывальник, небольшой  столик, пару стульев и кровать с пологом из кисеи – для защиты от надоедливых  москитов.    

Кольхаун  приподнял кисею и стал будить беззаботно спавшего юношу.    

– Проснись,  Генри, проснись! – произнес Кольхаун, сильно тряся за плечи спящего.    

– О-а!  Это ты, Каш? Что такое? Надеюсь, не индейцы?    

– Хуже,  гораздо хуже! Скорее! Вставай и смотри. Скорее, а то будет поздно! Вставай и посмотри  на позор нашей семьи. Скорее же, иначе имя Пойндекстеров будет посмешищем для  всего Техаса!    

После  такого предупреждения, конечно, никому из членов семьи Пойндекстеров не захотелось  бы спать. Юноша моментально вскочил на ноги и с недоумением смотрел на кузена.    

– Не  теряй времени на то, чтобы одеваться, – заявил взволнованный капитан. – Скорее!  Прошу тебя, скорее!    

Незатейливый  костюм, который юный Генри обычно носил, через несколько секунд уже был на нем.  Юноша поспешил за капитаном в сад.    

– В  чем дело, Кассий? – спросил он, когда Кольхаун знаками дал ему понять, что  нужно остановиться. – Скажи же мне, что все это означает?    

– Смотри  сам. Стань поближе ко мне. Смотри через этот просвет между деревьями, в том  направлении, где всегда стоит твоя лодка. Видишь ли ты что-нибудь там?    

– Кто-то  в белом. Как будто женское платье… Это женщина.    

– Ты  прав, это женщина. Кто же она, как тебе кажется?    

– Я  не знаю. А ты знаешь, Кассий, кто это?    

– Рядом  с ней другая фигура, в темном.    

– А  это как будто мужчина… Да, это мужчина.    

– А  кто он, как ты думаешь?    

– Как  же я могу знать, Каш? А ты знаешь?    

– Да,  я знаю. Этот мужчина – Морис-мустангер.    

– А  женщина?    

– Это  Луиза, твоя сестра, в его объятиях.    

Юноша  бросился вперед.    

– Стой!  – сказал Кольхаун, схватив его. – Ты забываешь, что ты не вооружен, а у мустангера  есть оружие. Это я знаю. Возьми вот это и это, – продолжал он, передавая ему  свой нож и револьвер. – Я хотел сам пустить их в ход, но подумал, что лучше  будет, если это сделаешь ты как брат и защитник своей сестры. Вперед, Генри!  Только смотри не попади в нее. Подкрадись тихонько, предупреждать не надо.  Стреляй ему в живот. А если все шесть пуль не прикончат его, тогда заколи  ножом. Я буду стоять невдалеке и приду к тебе на помощь. Беги!    

Генри  Пойндекстер не нуждался в этих подлых наставлениях. Он бросился спасать честь  своей сестры.    

– Низкий  негодяй! – закричал он. – Луиза, отойди в сторону и дай мне убить его! Отойди,  сестра, отойди, я тебе говорю!    

Вместо  того чтобы вынуть револьвер и защищаться, Морис-мустангер пробовал лишь  освободиться из объятий девушки, боясь за нее, но она сильнее прижималась к  нему.    

Выстрелить  в мустангера значило для Генри рисковать жизнью сестры. Генри остановился и не  спустил курка.    

Это промедление  спасло их всех. Оставив мустангера, Луиза схватила за руки брата. Она знала,  что Мориса нечего было бояться, нужно было только остановить брата.    

– Беги,  беги! – закричала она мустангеру, стараясь удержать негодующего брата. – Генри  введен в заблуждение, я все объясню ему сама. Скорее, Морис, скорее спасайся!    

– Генри  Пойндекстер, – сказал молодой ирландец, уже готовый выполнить дружеский совет, –  вы напрасно считаете меня негодяем. Дайте срок, и если я окажусь недостойным  уважения и любви вашей сестры, тогда вы можете убить меня у всех на глазах, как  трусливого койота. А пока прощайте.    

Желание  Генри освободиться из рук сестры постепенно ослабевало: речь мустангера его  успокоила. Сопротивление становилось все слабее и слабее, и в момент, когда  Морис бросился вплавь через реку, руки юноши опустились.    

– Брат,  ты ошибся в нем. Уверяю тебя, ты не знаешь его! – воскликнула Луиза. – О Генри,  если бы ты только знал, какой это прекрасный человек! Он никогда не даст меня в  обиду и тем более не обидит меня сам. Я не могу не любить его, и мне все равно,  кем бы он ни был.    

– Луиза,  скажи мне правду. Говори со мной так, как будто бы ты говорила сама с собой. Из  того, что я видел здесь, я понял, что ты любишь этого человека. Скажи мне  правду: был ли он действительно порядочным человеком? Не злоупотребил ли он  твоей доверчивостью?    

– Нет!  Нет! Нет! Клянусь тебе! Генри, зачем ты так незаслуженно оскорбил его?    

– Я  оскорбил его?    

– Да,  ты это сделал, Генри, грубо, несправедливо.    

– Я  готов извиниться перед ним. Я догоню его и попрошу у него прощенья за свою несдержанность.  Если ты только говоришь правду, сестра, я должен это сделать. Ты ведь знаешь,  что он мне понравился с первого же раза. А теперь, Луиза, иди к себе и засни. Я  поспешу к гостинице и, может быть, еще застану его там. Я не найду себе покоя,  пока не исправлю своей ошибки.    

Когда  брат с сестрой вошли в дом, вслед за ними показалась и третья фигура, до этого  момента скрывавшаяся в кустах. Это был Кассий Кольхаун. Он тоже думал о  мустангере.    

 Глава XXXV

  НЕГОСТЕПРИИМНЫЙ ХОЗЯИН    

     

«Жалкий  трус! Дурак! Сам я тоже дурак, что обольстился такой надеждой. Я должен был  предвидеть, что она сумеет уговорить этого щенка и даст возможность улизнуть  негодяю. Я мог бы сам из-за дерева уложить его насмерть, не рискуя ровно ничем.  Дядя Вудли только поблагодарил бы меня за это. Все в сеттльменте оправдали бы  мой поступок. Низкий обольститель! Презренный торгаш! Кто бы мог возражать  против справедливой расправы с ним? Когда теперь, чорт возьми, подвернется еще  такой случай?»    

Так  размышлял капитан, возвращаясь в гасиенду и следуя на некотором расстоянии за Луизой  и Генри.    

– Интересно,  – бормотал он про себя, входя во двор, – действительно ли собирается этот  желторотый глупец извиниться перед человеком, который одурачил его сестру? Да,  он, по-видимому, взялся за это всерьез, иначе чем объяснить эту суматоху в  конюшне?.. Не собирается ли он вывести свою лошадь?    

Дверь  конюшни, как это было принято в мексиканских поместьях, выходила на мощеный  двор.    

Она была  полуоткрыта; но через минуту кто-то толкнул ее изнутри и широко открыл.    

На  пороге появился человек в плаще, свободно ниспадавшем с плеч, и в панаме. Он  вел оседланную лошадь.    

Кольхаун  узнал своего двоюродного брата и его гнедого коня.    

– Дурак!  Ты выпустил его! – злобно пробормотал капитан, когда юноша приблизился к нему. –  Верни мне нож и револьвер. Эти игрушки не для твоих нежных ручек. Ответь же  мне: почему ты не сделал так, как я тебе сказал? Почему ты разыграл такого  дурака?    

– Да,  я действительно разыграл дурака, – спокойно сказал молодой плантатор. – Я это  знаю. Я грубо и незаслуженно оскорбил порядочного человека.    

– Оскорбил  порядочного человека! Ха-ха-ха! Клянусь, ты сошел с ума!    

– Я  был бы безумцем, если бы последовал твоему совету, Кассий. К счастью, я этого  не сделал. Как бы там ни было, я немедленно еду просить у него прощания.    

– Куда  ты едешь?    

– Вдогонку  за Морисом-мустангером, чтобы извиниться перед ним за свой некрасивый поступок.    

– Некрасивый  поступок! Ха-ха-ха! Ты, конечно, шутишь?    

– Нет.  Я говорю совершенно серьезно. Если ты поедешь вместе со мной, ты это сам увидишь.    

– Тогда  я еще раз скажу, что ты действительно сумасшедший. И не только сумасшедший, а  просто идиот!    

– Ты  не очень вежлив, Кассий!    

С этими  словами юноша пришпорил коня и быстро поскакал.    

Кольхаун  стоял не двигаясь, пока лошадь не скрылась из виду. Потом решительным шагом он  направился к дому и быстро прошел через веранду в свою комнату. Вскоре он вышел  оттуда в каком-то старом плаще, прошел в конюшню и вывел оттуда за уздечку  своего коня, уже оседланного.    

Он  провел коня по мощенному камнем двору совершенно бесшумно, как будто бы крал  его. Затем вскочил в седло и быстро отъехал от гасиенды.    

Милю или  две он ехал следом за Генри Пойндекстером, но, повидимому, не с тем, чтобы  догнать юношу, так как Генри уже успел уехать далеко. Кольхаун не торопился.    

На  полпути к форту Кольхаун остановил лошадь и, окинув внимательным взглядом близлежащую  рощу, круто свернул на боковую тропу и поехал по направлению к реке.    

«Возможность  еще осталась, и неплохая, но только дороже той, которую я упустил. Это мне  будет стоить тысячу долларов. Ну что же? Мне надо наконец отделаться от этого  негодяя-ирландца. Рано утром, по его словам, если это только не ложь, он будет  на пути к своей хижине. Когда это, интересно знать? Для обитателя прерий, кажется,  встать на рассвете – это уже поздно. Ничего. У нас еще хватит времени, Койот  успеет опередить Мориса. Его хибарка, наверно, недалеко отсюда. Мексиканцы  должны знать это место или, во всяком случае, дорогу, которая ведет туда. А  этого уже достаточно. Пусть же в хижине ждут хозяина. Только вряд ли дождутся:  ведь по дороге могут повстречаться индейцы».    

Размышляя  таким образом, капитан подъехал к хижине мустангера-мексиканца.    

Дверь  была открыта настежь. Изнутри доносился храп спящего человека.    

Периодически  этот храп прерывался то короткими интервалами тишины, то звуками, подобными  хрюканью свиньи, то нечленораздельными восклицаниями: «Caramba! Тысяча чертей!  Иисус! Святая Мария!»    

Кольхаун  остановился на пороге и прислушался.    

– Эта  скотина вдребезги пьян! – сказал он громко.    

– Алло,  сеньор! – воскликнул хозяин хакале, приведенный в полусознательное состояние  звуком человеческого голоса. – Кому такая честь? Нет, не то! Я счастлив видеть  вас – я, Мигуэль Диаз, Эль-Койот, как меня называют. Ха-ха-ха! Койот! Ба, а как  вас зовут? Ваше имя, сеньор? Тысяча чертей! Кто вы такой?    

Приподнявшись  на тростниковой кровати, Эль-Койот некоторое время оставался в сидячем положении,  блуждающим взглядом всматриваясь в нежданного гостя, прервавшего его пьяные  сновидения.    

Потом,  издавая нечленораздельные звуки, Койот снова растянулся на кровати и захрапел.    

– Вот  и еще одна возможность потеряна! – злобно прошипел Кольхаун, поворачиваясь,  чтобы выйти. – Проклятье! Всю ночь мне не везет! Пройдет по крайней мере три  часа, пока эта свинья протрезвится. Целых три часа! Тогда будет слишком поздно,  слишком поздно…    

С этими  словами Кольхаун взял своего коня за уздечку, как будто в нерешимости, куда же  ему направиться.    

– Нет  никакого смысла здесь оставаться. Уже будет светать, когда он придет в себя. С  таким же успехом я могу вернуться домой и ждать там или же…    

Своего  решения он не высказал вслух. Но каково бы оно ни было, его колебания кончились.    

Отвязав  своего коня, Кольхаун вскочил в седло и поехал в направлении, противоположном  той дороге, которая его привела в хакале Эль-Койота.    

 Глава XXXVI

  ТРОЕ НА ОДНОМ ПУТИ    

     

Никто не  станет отрицать, что путешествие по устланной мягкой травой прерии является  одним из лучших удовольствий на свете.    

Друг,  который скачет бок о бок с вами, восхищенный, как и вы, красотами и величием природы,  сделает для вас это путешествие незабываемым на много-много лет.    

Итак, вы  направляетесь в прерию, и стоит выехать за черту сеттльмента и свернуть в сторону  от большой дороги, обозначенной следами пяти-шести лошадей, и вы будете ехать  часами, неделями, месяцами, а может быть, и целый год, не повстречавшись ни с  одним человеком.    

Только  тот, кто сам путешествовал по огромной равнине Техаса, может действительно  оценить всю необъятность его прерий. Даже океан не создает впечатления такого  бесконечного пространства. Двигаясь по океану, вы не замечаете признаков того,  что продвигаетесь вперед. Обширная лазорево-синяя поверхность с опрокинутым над  ней куполом, тоже лазоревым, но только на несколько тонов светлее, все время  остается вокруг вас и над вами, и вы не видите перемен. Вам начинает казаться,  что вы просто стоите в центре огромного свода и у вас нет возможности  воспринять целиком всю грандиозность необъятного водного простора.    

Иное  дело – прерия. Островки леса, холмы, деревья, горные хребты, скалы, точно вехи,  сменяют друг друга и говорят вам о том, что вы преодолеваете необъятное  пространство.    

Путешественник  по прерии, и особенно по прерии юго-западного Техаса, редко рискует любоваться  ее дикой прелестью в одиночестве; здесь ездят обычно вдвоем, но чаще группами в  десять или двадцать человек – иначе ездить опасно.    

Только в  редких случаях вы можете встретить здесь путешественника-одиночку.    

Так,  например, в ту самую ночь, когда разыгралась драма около Каса-дель-Корво, три  всадника поодиночке переехали равнину, простирающуюся к юго-западу от берегов  Леоны.    

В то  самое время, когда Кольхаун отъезжал от хакале мексиканца-мустангера, можно  было видеть, как первый из этих путешественников пробирался по окраине  сеттльмента. Свой путь он держал в направлении реки Нуэсес или одного из ее  притоков.    

Пожалуй,  лишним будет добавлять, что он был верхом на лошади, так как по Техасу никто не  ходит пешком, за исключением тех, кто остается в пределах города или плантаций.    

Всадник  сидел на прекрасном коне. Сильные и эластичные движения животного говорили о  том, что оно без напряжения может выдержать очень длительное путешествие.    

Седок  был одет так, как обычно одет любой из техасских всадников, собирающийся проехать  один-другой десяток миль. Серапэ, небрежно наброшенное на плечи,  предназначалось для защиты от ночной сырости. Но так как воздух в ту ночь был  совсем сухой, то возможно, что он действительно собрался в далекий путь, тем  более что в том направлении, куда ехал всадник, не было ни одного сеттльмента  поблизости.    

Несмотря  на это, он совсем не спешил, словно ему было безразлично, когда он достигнет  цели своего путешествия.    

Поглощенный  своими мыслями или, быть может, воспоминаниями, он как будто не обращал никакого  внимания на окружающий его внешний мир.    

Конь был  предоставлен самому себе, поводья свободно спускались по его шее, но он не  останавливался, а шел уверенным шагом, словно по знакомой тропе.    

Так ехал  невозмутимый путешественник, пока не исчез в туманной дали, едва освещенный  месяцем.    

Почти в  тот самый момент, когда скрылся первый всадник, на окраине сеттльмента появился  второй, ехавший по той же дороге.    

Судя по  его одежде, он, вероятно, тоже отправлялся в дальний путь. На нем был темный  широкий плащ, плотно облегающий спереди и свободными складками ниспадающий  сзади.    

В  отличие от первого, этот всадник явно куда-то торопился и все время подгонял  своего коня кнутом и шпорами. Казалось, что он хотел кого-то догнать.    

Возможно,  что он догонял всадника, который проехал впереди. Время от времени он наклонялся  вперед и внимательно смотрел вдаль.    

Через  некоторое время второй всадник тоже исчез, и как раз в том же месте, где  скрылся из виду его предшественник. Так показалось бы тому, кто наблюдал бы за  ним из пределов форта или сеттльмента.    

И по  какой-то странной преемственности, если таковая только была, как раз в тот  момент, когда скрылся второй всадник, на окраине сеттльмента показался третий и  взял то же направление, что и два первых всадника. Как и они, он был одет так,  словно собрался в далекий путь. На нем был красный плащ, совершенно скрывавший  его фигуру. Из-под широкой полы виднелось короткое ружье, прикрепленное к седлу.    

Как и  первый всадник, он совсем не спешил, а ехал медленно, настолько медленно, что  его перегнал бы любой путешественник. Но в то же время он проявлял большое  беспокойство, и в этом отношении он был похож на всадника, который ехал  непосредственно впереди него.    

Однако  была и большая разница в поведении этих двух людей. В то время как второй всадник,  весь устремившись вперед, казалось, догонял кого-то, третий всадник, наоборот,  все время оборачивался назад, как будто прислушиваясь, не догоняет ли его  кто-нибудь. Иногда он делал полуоборот в седле, иногда поворачивал коня и все  время внимательно всматривался в следы, по которым ехал.    

Вскоре и  этот всадник скрылся вдали, не догнав никого и не будучи сам настигнутым.    

Разделенные  почти одинаковым расстоянием, все три всадника двигались по прерии, не видя  друг друга. И никто не мог бы сразу охватить взглядом всех троих, разве только  сова, наблюдавшая с верхушки высокого дерева, или же козодой, охотящийся в  небесах за ночными мотыльками.    

     

* * *    

     

Час  спустя на расстоянии десяти миль от форта Индж взаимное положение трех путешественников  значительно изменилось.    

Первый  всадник только что подъехал к длинной просеке, врезавшейся наподобие аллеи в  гущу лесных зарослей. Заросли эти простирались направо и налево насколько мог  охватить взор. Просеку можно было бы сравнить с широким проливом. Ее зеленая  поверхность обрамлялась более темной зеленью деревьев, точно поверхность воды,  граничащая с берегом. Она была освещена луной только наполовину. Дальше же  просека круто сворачивала в темную тень, падающую от деревьев.    

Прежде  чем въехать в эту просеку, первый из трех всадников сдержал своего коня и секунду  или две всматривался. Его внимание всецело было обращено вперед; назад он не  оборачивался.    

Но он  недолго оставался в таком положении. Повидимому, впереди не было ничего, что  могло бы помешать ему продолжать путь в этом направлении. Он пришпорил коня и  поехал вперед.    

Как раз  в этот момент его заметил второй всадник, ехавший за ним по той же дороге; теперь  он был от него на расстоянии полумили.    

Увидев  всадника впереди себя, человек в темном плаще слегка вскрикнул. Еще сильнее  пришпорив коня, он тоже въехал в просеку. Но первый всадник уже исчез среди  темных теней на повороте просеки.    

Без  колебаний второй всадник последовал за ним.    

Третий  всадник подъехал к этому же месту, но только через более продолжительный промежуток  времени, чем второй. Он не въехал в просеку, как два других всадника, а  повернул в сторону, к опушке зарослей, и скрылся в них. Здесь он привязал свою  лошадь и через заросли вышел на просеку.    

Попрежнему  он продолжал оглядываться назад, как будто бы то, что делалось сзади, интересовало  его гораздо более того, что было впереди. Он подошел к затененному месту  просеки и скрылся в темноте, как и два других всадника.    

Неугомонный  хор ночных голосов, дважды прерванный звуком лошадиных копыт и один раз шумом  человеческих шагов, продолжал звучать в ночном воздухе тропических зарослей.    

И вдруг  раздался выстрел.    

Вой  степного волка, мяуканье тигровой кошки, даже рычанье ягуара – все замолкло при  этом звуке.    

Но не  последовало ни стонов раненого человека, ни рева подстреленного животного, и ягуар  снова начал пугать обитателей леса своим хриплым рычаньем. А его друзья и враги  – птицы, звери, насекомые, пресмыкающиеся, – не обращая внимания на рычанье  хищника, снова затянули свой оглушительный концерт.    

 Глава XXXVII

  ЧЕЛОВЕК ПРОПАЛ    

     

Колокол  Каса-дель-Корво уже дважды прозвонил, созывая людей к завтраку.    

Невольники,  работавшие вблизи гасиенды, расположились на траве и не без удовольствия  принялись за еду.    

Семья  плантатора, собравшись в столовой, уже готова была сесть за стол, но оказалось,  что не все еще в сборе: одного члена семьи не хватало – не было Генри.    

Сначала  этому не придали никакого значения, и все ждали, что он вот-вот появится в столовой.  Но несколько минут прошло, а Генри все не появлялся. Плантатор выразил свое  удивление по этому поводу, не зная, чем объяснить отсутствие сына.    

На  юго-западе Америки принято, чтобы к утреннему завтраку вся семья собиралась одновременно  к определенному часу. Поэтому удивление плантатора было вполне естественно.    

– Где  же это мальчик пропадает? – спросил отец уже в четвертый раз.    

Ни  Кольхаун, ни Луиза ничего не ответили.    

С тех  пор как Кольхаун вошел в комнату, он сохранял полное молчание. Его глаза в это  утро не поднимались на Луизу.    

Он  сильно нервничал, сидя за столом, и один или два раза при входе слуги даже  вздрогнул. Не оставалось сомнений, что капитан был чем-то сильно взволнован.    

– Очень  странно, что Генри, нет за столом, – чуть ли не в десятый раз повторил  плантатор. – Неужели он все еще спит? Нет, нет, Генри никогда так поздно не  встает. Но если он даже куда-нибудь ушел, то должен же он слышать рожок, если  не слыхал колокола. Может быть, он в своей комнате?.. Плуто!    

– Я  здесь, мистер Вудли!    

На Плуто  вместе с обязанностями кучера были возложены также обязанности прислуживающего  за столом лакея.    

– Пойди  в спальню Генри и, если он там, скажи ему, что мы уже кончаем завтракать.    

– Его  там нет, мистер Вудли.    

    

– Ты  разве был у него в комнате?    

– Да…  то есть я хотел сказать – нет. Я не был у него в комнате, но я был в конюшне –  хотел накормить его лошадь. Лошади его я там не нашел, и седла нет, и уздечки  нет, и массы Генри нет. Он выехал, наверно, уже давно.    

– Ты  в этом уверен? – спросил плантатор, серьезно взволнованный этим сообщением.    

– Конечно,  уверен, мистер Вудли. Там, в конюшне, стоит только одна лошадь массы Кольхауна.  Крапчатая бегает в загоне. А лошади массы Генри нет.    

– Это  еще не означает, что мастера Генри нет в его комнате. Иди сейчас же и посмотри.    

– Я  иду туда сию же минуту, мистер, но вы увидите, что Плуто говорит правду.  Молодого господина там нет. Я знаю, что мастер Генри там, где его лошадь.    

– Ничего  не могу понять, – сказал плантатор, когда Плуто вышел из комнаты. – Генри уехал  из дому, да еще ночью. Куда же он поехал? Я не могу себе представить, чтобы он  мог к кому-нибудь поехать в такое позднее время. Надеюсь, не в таверну…    

– О  нет, он, конечно, туда не поедет, – вмешался Кольхаун, как будто бы не меньше  озадаченный, чем сам плантатор.    

Капитан  ни слова не сказал о сцене, разыгравшейся в саду.    

«Надо  надеяться, что Кассий ничего об этом не знает, – подумала Луиза. – Если так, то  это должно остаться тайной между мной и братом. Мне кажется, мы сговоримся с  Генри. Но почему же его нет до сих пор? Я просидела всю ночь, ожидая его. Он,  наверно, догнал Мориса, и они помирились. Я надеюсь, что это так».    

В этот  момент в дверях показался Плуто. Вид у него был настолько мрачный, что его можно  было бы и не спрашивать.    

– Ну  что же, – закричал плантатор, не дожидаясь доклада слуги, – там он?    

– Нет,  мистер Вудли, – ответил негр тоном, который обнаруживал большое волнение. – Его  там нет, массы Генри нет. Но, но… – Плуто колебался. Плуто должен сказать  что-то… Его лошадь там.    

– Его  лошадь там? Надеюсь, не в его комнате?    

– Нет,  сэр. Но она и не в конюшне. Она около ворот.    

– Его  лошадь у ворот? Но почему же ты этим опечален?    

– Потому  что, мистер Вудли, потому что… лошадь эта массы Генри… потому что животное…    

– Ну,  говори же, черномазый, как следует! Что «потому что»? Надеюсь, что у лошади голова  цела? Или у нее, может быть, хвоста не хватает?    

– О,  мистер Вудли, ваш негр не этого боится! Пусть бы лошадь потеряла и голову и  хвост. Плуто боится, что она потеряла своего всадника.    

– Что?  Лошадь сбросила Генри? Чепуха, Плуто! Невозможно, чтобы лошадь сбросила такого  наездника, как мой сын. Невозможно!    

– Я  и не говорю, что она его сбросила. О дорогой господин, я больше ничего не  скажу. Выйдите сами к воротам и посмотрите.    

Голос и  жесты Плуто становились все более тревожными.    

Все с  большой поспешностью направились к воротам гасиенды. Негр их сопровождал.    

То, что  им пришлось увидеть, могло возбудить лишь самые мрачные предположения. Один из  негров-невольников стоял, держа за уздечку оседланную лошадь. Животное было  совсем мокрым от ночной росы. Лошадь била копытом, храпела и вся была обрызгана  и замазана чем-то темнее росы, темнее ее гнедой шерсти. Весь корпус, ноги,  седло – все было в темных пятнах запекшейся крови.    

Откуда  примчалась лошадь?    

Из  прерии. Негр поймал ее на равнине. Она инстинктивно направлялась к гасиенде.  Поводья волочились у нее между ног.    

Кому она  принадлежала? Этого вопроса никто не задал. Все присутствовавшие знали, что это  была лошадь Генри Пойндекстера.    

Никто не  спросил, чьей кровью была запачкана лошадь. Отец, сестра и двоюродный брат не  сомневались в том, что темные пятна, на которые они смотрели растерянным  взглядом, были пятнами крови Генри Пойндекстера.    

 Глава XXXVIII

  НА ПОИСКИ    

     

Обезумевший  отец вскочил в окровавленное седло и поскакал прямо к форту. Кольхаун на своей  лошади последовал за ним.    

Весть о  совершенном преступлении скоро облетела всю округу. Всадники разнесли ее вверх  и вниз по реке, к самым отдаленным плантациям сеттльмента.    

Индейцы  уже вышли на разбой – Генри Пойндекстер был их первой жертвой. Генри Пойндекстер,  этот тихий и кроткий юноша! У него не было ни одного врага во всем Техасе. Кто  же еще, кроме команчей, мог пролить эту невинную кровь?    

В толпе  всадников, собравшихся на площади форта Индж, никто не сомневался, что это  преступление совершили команчи. Вопрос был только в том – как, где и когда?    

Кровавые  пятка виднелись по преимуществу на правом боку лошади. Они были чем-то  размазаны – скорее всего, телом всадника, когда он падал безжизненным на землю.  Его либо застрелили, либо закололи копьем.    

Некоторые  из присутствующих довольно уверенно определяли даже время, когда совершено было  преступление. По их догадкам, кровь была пролита не больше десяти часов назад.  Был уже полдень – значит, убийство было совершено в два часа ночи.    

Третий  вопрос был, повидимому, самый сложный.    

Где было  совершено преступление? Где искать труп? И где искать преступников?    

Вот  вопросы, которые обсуждались на совещании военных и штатских обитателей сеттльмента,  спешно созванном в форту Индж под председательством командира форта. Убитый  горем отец стоял безмолвно в стороне.    

Где же  искать преступников и место преступления?    

Кочевья  команчей находились на западе. Но это было слишком неопределенно, так как  площадь этих кочевий измерялась сотнями миль.    

Ехать  наугад было бы просто неразумно.    

Кроме  того, индейцы находились теперь на военной тропе, а в таком случае возможно,  что они появятся и с востока. Еще более вероятно, что они пустятся на  какую-нибудь стратегическую хитрость.    

Предложение  разделиться на небольшие отдельные группы и выехать по разным направлениям не  встретило одобрения, и майор его отклонил.    

Индейцев  могла быть целая тысяча, а против них можно было выслать лишь десятую часть  этого количества. Налицо было пятьдесят драгун, и такое же количество всадников  можно было набрать среди мирных жителей сеттльмента.    

Необходимо  было держаться всем вместе, чтобы не оказаться в слишком ничтожном меньшинстве.    

Довод  казался основательным. Даже Пойндекстер и его племянник присоединились к этому  мнению, авторитетно поддержанному самим майором.    

Итак,  было решено, что на розыски поедет одна сплоченная группа.    

Но в  каком же направлении ехать?    

Рассудительный  капитан пехоты предложил расспросить об этом тех, кто последними виделись с  Генри Пойндекстером.    

Кто же  последним виделся с Генри Пойндекстером? Без сомнения, его отец и двоюродный  брат.    

Плантатор  в последний раз видел сына за ужином и предполагал, что он после этого пошел  спать.    

Ответ  Кольхауна не был столь точен. Он беседовал со своим кузеном после ужина, и  потом юноша, повидимому, пошел спать.    

Почему  Кольхаун скрыл то, что действительно произошло? Почему он умолчал о свидании в  саду, которому был свидетелем?    

Как бы  то ни было, но правда была скрыта.    

Но тут  совершенно неожиданно дело получило новое освещение. Хозяин гостиницы,  Обердофер, не дожидаясь приглашения, сам пришел на это экстренное совещание.  Пробравшись через толпу, он объявил, что хочет дать некоторые показания. У него  есть сведения, которые, вероятно, помогут ответить на вопрос, когда в последний  раз видели Генри Пойндекстера и в каком направлении он выехал.    

На  ломаном английском языке немец рассказал следующее.    

Морис-мустангер,  остававшийся в его гостинице с момента дуэли с капитаном Кольхауном, в эту ночь  куда-то уехал. То же самое он делал и в течение нескольких предыдущих ночей.  Вернулся он обратно очень поздно. Гостиница была открыта, так как там кутила  молодежь. Мустангер попросил подать ему счет, чего он давно уже не делал, и, к  удивлению хозяина, уплатил по счету все до последнего пенни.    

Где он  достал эти деньги, никому не известно, и почему он так поспешно уехал, тоже неясно.  Обердофер знал только, что Морис Джеральд, покидая его гостиницу, захватил с  собой все свое снаряжение, которое он обычно брал только тогда, когда  отправлялся на охоту за дикими мустангами.    

Двадцать  минут спустя после того, как уехал мустангер, в двери постучался Генри Пойндекстер.  Он хотел видеть Мориса Джеральда. Когда ему сказали, что тот уехал, он спросил,  когда и в каком направлении отправился мустангер. Получив соответствующие  сведения, молодой Пойндекстер быстро поскакал в указанном ему направлении, как  бы намереваясь догнать Мориса Джеральда.    

Хотя в  полученном сообщении и были некоторые неясности, все же эти сведения были взяты  за основу для розысков. Если исчезнувший человек уехал вместе с  Морисом-мустангером или же вслед за ним, то, значит, его надо искать на той же  дороге, по которой должен был бы ехать мустангер.    

– Где  дом Мориса-мустангера? – спросили немца.    

Никто  точно этого не знал. Некоторые предполагали, что это, должно быть, где-нибудь в  верховьях реки Нуэсес, на притоке Аламо.    

Итак,  чтобы найти следы пропавшего Генри или его труп, решено было двинуться в сторону  Аламо: быть может, там найдут и труп самого Мориса-мустангера. И тогда надо  будет отомстить за зверское убийство.    

 Глава XXXIX

  ЛУЖА КРОВИ    

     

Группа,  отправившаяся на поиски, подвигалась с чрезвычайной осторожностью. К этому были  серьезные основания: индейцы были на военной тропе.    

Вперед  были высланы разведчики и профессионалы-следопыты, на обязанности которых  лежало находить следы и разгадывать их значение.    

В  окрестностях Леоны не было найдено никаких следов.    

На  расстоянии десяти миль от форта равнину пересекали лесные заросли, которые тянулись  далеко, уходя на северо-запад и юго-восток. Это техасские джунгли, обвитые  лианами и почти непроходимые для человека и лошади.    

Через  эти заросли, как раз против форта, шла прямая просека, по которой была  проложена тропа. Это наиболее короткий путь к верховьям Нуэсес. Окаймленная  правильными рядами деревьев, просека производила впечатление настоящей аллеи.  Была ли это случайная «игра природы» или же аллея была искусственно насажена  рукой человека? Быть может, это была старая военная тропа команчей, проложенная  во время их воинственных походов на Тамолипу, Коагуилу и Новую Леону.    

Следопыты  знали, что аллея эта вела к Аламо, и поэтому вся экспедиция решила двинуться  именно по этой просеке.    

    

Вскоре  один из следопытов остановился у опушки зарослей, как будто собираясь что-то  сказать.    

– В  чем дело? – спросил майор, подъехав к нему. – Следы?    

– О  да, майор, и много следов. Посмотрите сюда! Вы видите?    

– Следы  лошади!    

– Двух  лошадей, – сказал следопыт, снисходительно поправляя майора.    

– Правильно.    

– Дальше  идут как будто бы четыре следа, но они все оставлены этими же двумя лошадьми.  Они идут сперва вверх по этой просеке и затем возвращаются назад.    

– Хорошо,  друг мой Спенглер. Что же ты по этому поводу думаешь?    

– Многое  еще остается загадочным, – ответил Спенглер, который служил в военном лагере  разведчиком, – но все же мне ясно, что совершено убийство.    

– Какие  у тебя доказательства? Разве ты нашел труп?    

– Нет,  трупа я еще не нашел.    

– Что  же тогда?    

– Кровь.  Большая лужа крови, точно ее выпустили из жил бизона. Идите и посмотрите сами.  Но, – добавил он, – если вы хотите, чтобы я как следует разобрался в следах,  распорядитесь, чтобы все другие оставались на местах.    

– Хорошо,  пусть будет по-твоему, – ответил майор. Затем, обращаясь к членам экспедиции,  майор сказал:    

– Я  прошу всех остаться на несколько минут на своих местах. Мой следопыт должен сейчас  произвести одно расследование, которое требует, чтобы весь участок был в его  распоряжении.    

Требование  майора было беспрекословно выполнено даже теми, кто не находился в непосредственном  подчинении ему.    

Проехав  шагов пятьдесят, Спенглер остановился.    

– Видите  это? – сказал он, указывая на землю.    

– Я  был бы слепым, если бы не видел, – ответил майор. – Лужа крови, как ты сказал,  настолько велика, что можно подумать, будто зарезали бизона. Если же эта кровь  вытекла из вен человека, то я утверждаю, что его уже нет в живых.    

– Умер,  – сказал следопыт. – Умер прежде, чем эта кровь потемнела.    

– Как  ты думаешь, Спенглер, чья это кровь?    

– Это  кровь того самого человека, которого мы сейчас разыскиваем: сына старика-плантатора.  Я поэтому и не хотел, чтобы он шел сюда.    

– Мне  кажется, что от него не надо скрывать правду. Все равно он узнает ее со  временем.    

– Это  правильно, майор. Но мне кажется, что нам сначала надо выяснить обстоятельства,  при которых это убийство было совершено. В этом я никак не могу разобраться.    

– Как  не можешь разобраться? Дело ясное. Он убит индейцами. Его убили команчи.    

– Ничего  подобного, – ответил следопыт уверенно.    

– Почему  ты это говоришь, Спенглер?    

– Если  бы здесь были индейцы, то мы нашли бы следы не двух, а сорока лошадей.    

– Это,  конечно, верно. Сомнительно, чтобы команчи рискнули нападать в одиночку.    

– Ни  один из команчей и вообще никто из индейцев не совершал этого убийства. На просеке  видны следы только двух лошадей. Как вы видите, это следы подкованных копыт.  Команчи не ездят на подкованных лошадях. На обеих лошадях были бледнолицые  всадники, а не краснокожие. Один ряд следов сделан мустангом, другой – американской  лошадью. На пути к западу мустанг шел впереди. На обратном пути американская  лошадь впереди, а мустанг за ней. На каком расстоянии один всадник следовал за  другим, трудно установить. Наверно, это станет понятнее, если мы отправимся к  тому месту, где оба они повернули назад. Это должно быть недалеко.    

– Хорошо,  идем туда, – сказал майор. – Я сейчас распоряжусь, чтобы все оставались на  своих местах.    

Отдав  распоряжение, майор последовал за следопытом.    

Следы  тянулись еще на протяжении почти пятисот шагов. Предположение следопыта, что в  направлении к западу впереди шел мустанг, а на обратном пути он следовал за  американской лошадью, подтвердилось. Следопыт остановился.    

Дальше  этого места следы не шли; здесь обе лошади повернули и пошли обратно.    

Следопыт  сошел с лошади и стал внимательно изучать этот участок земли.    

– Они  здесь были вместе, – сказал он через несколько минут, продолжая разглядывать землю.  – И довольно долго. Но оба оставались в седлах. Они дружески беседовали – это  тоже видно. Все это еще больше запутывает дело.    

– Если  ты говоришь правду, Спенглер, то ты настоящий колдун. Скажи, пожалуйста, как ты  узнал все это?    

– По  следам, майор, по следам. Это довольно просто. Я вижу, что следы местами  находят друг на друга. По-видимому, всадники были близко друг к другу, но  лошадям не стоялось, и они топтались на месте. Всадники оставались здесь  довольно долго – успели выкурить по целой сигаре. Вот здесь и окурки. Вы видите,  сигары выкурены до конца.    

Следопыт  наклонился, поднял окурок сигары и передал его майору.    

– По  этому-то признаку, – продолжал следопыт, – я и заключил, что оба всадника, кто  бы они ни были, не могли быть враждебно настроены друг к другу. Люди обычно  курят вместе не для того, чтобы через минуту перерезать друг другу глотку.  Ссора могла произойти только после того, как они кончили курить. То, чего она  была, в этом для меня нет сомнения. Я совершенно убежден, что один из них  прикончил другого. Кто из них это сделал, пожалуй, довольно ясно. Бедный старик  Пойндекстер, он никогда больше не увидит своего сына в живых!    

– Все  это очень загадочно, – заметил майор.    

– Да,  чорт возьми!    

– Но  труп – где же он может быть?    

– Вот  это и путает меня больше всего. Если бы это были индейцы, то меня бы нисколько  не удивило, что труп пропал. Они могли унести его с собой. Но здесь нет никаких  признаков индейцев. Поверьте мне, майор, что один из этих двух всадников  укокошил другого. Но что он сделал с трупом, это для меня загадка.    

– Чрезвычайно  странно! – воскликнул майор. – Чрезвычайно загадочно!    

– Возможно,  что мы еще сможем разгадать эту тайну, – продолжал Спенглер. – Для этого надо  найти следы лошадей после того, как они покинули место, где было совершено  преступление. Может быть, и удастся что-нибудь узнать. Здесь же нам больше  нечего делать! Как вы думаете, нужно об этом сообщить ему?    

– Мистеру  Пойндекстеру, ты хочешь сказать?    

– Да.    

– Ты  убежден, что убит именно его сын?    

– О  нет! Я в этом далеко не убежден. Я только убежден в том, что старик Пойндекстер  приехал сюда на одной из двух лошадей, которые были свидетелями преступления. Я  сравнивал следы. Если только молодой Пойндекстер сидел именно на этой лошади,  то я боюсь, что мало надежды увидеть его живым. Мне не нравится, что спутник  ехал позади него.    

– Спенглер,  есть ли у тебя какие-нибудь подозрения, кто был убийцей?    

– Понятия  не имею. Если бы не рассказ старика Обердофера, я никогда бы не подумал о  Морисе-мустангере. Правда, это след подкованного мустанга, но я не могу  ручаться, что это именно его мустанг. Конечно, этого не может быть. Молодой  ирландец не из тех вздорных людей, которые могут убить из-за пустяка. Но мне  кажется, что он из тех, кто мог это сделать с холодным расчетом.    

– Я  думаю, ты прав.    

– Так  вот, если молодой Пойндекстер был убит и убит Морисом Джеральдом, то между  ними, наверно, произошла честная борьба, и сын плантатора оказался побежденным.  Вот как я это понимаю. Что же касается исчезновения трупа и количества пролитой  крови, то это мне совершенно непонятно. Необходимо пойти дальше по следам.  Может быть, можно будет прийти к какому-нибудь разумному заключению. Следует ли  сказать старику о том, что я думаю?    

– Нет,  пожалуй, не стоит этого делать. Он уже достаточно много знает. Может быть, ему  легче будет постепенно прийти к этой ужасной правде. Не говори ему ничего о  том, что мы видели. Ты займись изучением следов, а я постараюсь отвести всех от  этого места.    

– Хорошо,  майор, – сказал следопыт. – Мне кажется, я догадываюсь, откуда должен начинаться  обратный след. Дайте мне десять минут на это дело, а потом подойдите ко мне по  моему сигналу.    

Сказав  это, Спенглер поехал обратно к тому месту, где была кровь. Там он опять внимательно  всматривался в следы, а потом повернул в боковую просеку.    

В  условленное время раздался его резкий свист. По звуку можно было судить, что  следопыт отошел почти на целую милю в сторону и совсем не в том направлении,  где находилась лужа крови.    

Майор  отдал распоряжение двигаться. Он ехал впереди со стариком Пойндекстером и еще с  несколькими людьми из местной знати. Но предводитель отряда никого не посвятил  в жуткие и загадочные открытия следопыта.    

 Глава XL

  МЕЧЕНАЯ ПУЛЯ    

     

Экспедиция  отправилась не по просеке, а через лесные заросли. Этот путь был выбран майором  с тем, чтобы избавить старика от мучений при виде пролитой крови. Крови его  сына, как предполагал майор.    

Отряд  пробирался сейчас по такой узкой тропе, что два всадника едва могли ехать  рядом; местами тропа расширялась, затем опять суживалась.    

Однообразие  этой поездки было скрашено небольшим происшествием.    

На одну  из полянок, расположенную на пути отряда, из чащи зарослей выскочил ягуар –  животное, редкое по своей красоте даже для тропических джунглей. Природа  причудливо расписала его желтую шкуру черным ажурным узором каких-то розеток,  кружков, пятен, капризно сочетающихся друг с другом. Огромная пестрая кошка,  гибкая, сильная, эластичным прыжком выскочившая на лужайку, не могла не  остановить на себе внимания всадников, несмотря на всю серьезность задачи  экспедиции.    

Соблазн  для охотников оказался слишком велик, и двое спустили курки.    

Это были  Кассий Кольхаун и один молодой плантатор, ехавший рядом с ним.    

Одна  пуля попала в цель и уложила на месте красавца джунглей.    

Кому из  двух принадлежала, честь удачного выстрела? Оба, и Кольхаун и молодой плантатор,  приписывали ее себе.    

– Я  вам докажу, – уверенно заявил капитан, слезая с лошади. Он достал свой нож и,  обратившись к присутствующим, сказал: – Если эта пуля моя, то на ней будут мои  инициалы – «К. К. К.». Мои пули сделаны по специальному заказу, и я всегда могу  узнать убитую мною дичь.    

Торжествующий  вид, с которым Кольхаун держал извлеченную пулю, свидетельствовал о том, что он  сказал правду. Самые любопытные подошли посмотреть: пуля действительно была  помечена инициалами капитана.    

Вскоре  после этого путешественники подъехали к месту, где ждал следопыт, и направились  по новым следам.    

Это уже  не был след двух подкованных лошадей. Следопыт разглядел лишь след одной  лошади, и притом настолько мало заметный, что местами никто, кроме него самого,  не мог его рассмотреть.    

След  этот шел через заросли, время от времени выводил на полянки и наконец, описав  круг, привел на открытое место, несколько дальше к западу.    

Спенглер  продолжал быстро ехать по этому следу. Отряд двигался за ним. Спенглер знал,  что это был след того самого мустанга, отпечатки копыт которого он видел под  тополем, там, где валялись два окурка дружески выкуренных сигар, где следы  тонули в луже крови.    

В тот  короткий промежуток времени, когда следопыт оставался один, он изучил также и  след американской лошади. Он понял, что этот след приведет обратно в прерию, по  которой они ехали сюда, и затем, вероятно, к сеттльменту на Леоне.    

Но не в  нем была разгадка кровавой драмы; след мустанга, казалось, обещал гораздо больше;  очень вероятно, что он мог привести к разгадке этой кровавой тайны, быть может  даже к разбойничьему логову убийцы.    

Но этот  след озадачил его не меньше, чем переплетающиеся следы под тополем.    

Он не  шел прямо, как это обычно бывает, если животное движется вперед, направляемое к  какой-то определенной цели.    

След то  извивался зигзагами, то описывал небольшой круг, то шел прямо, потом опять  кружил. Создавалось впечатление, что мустанг либо не имел всадника, либо  всадник заснул, сидя в седле.    

Мог ли  это быть след лошади, на которой скакал преступник, скрывавшийся после только  что совершенного убийства?    

Спенглер  этого не думал. И вообще он уже не знал, что думать. Он был озадачен больше чем  когда-либо. И в этом он признался майору.    

Экспедиция  двигалась дальше. У всех ее участников было тяжелое чувство гнетущей неопределенности.  Но неожиданно это чувство перешло в глубокий ужас.    

Что бы  вы подумали, если бы вдруг перед вашими глазами появился человек, невозмутимо  сидящий верхом на лошади, похожий, на первый взгляд, на всякого другого  всадника, едущего по прерии, и представьте себе, что, всмотревшись в него  повнимательней, вы бы вдруг обнаружили, что у всадника… не хватает головы. Было  бы, конечно, странным, если бы такое открытие не привело вас в ужас.