1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 
Мычат, визжат, а тянутся!    

«Да будет вам, проклятые!    

Не разольешь водой!»    

     

В канаве бабы ссорятся,    

Одна кричит: «Домой идти    

Тошнее, чем на каторгу!»    

Другая: – Врешь, в моем дому    

Похуже твоего!    

Мне старший зять ребро сломал,    

Середний зять клубок украл,    

Клубок плевок, да дело в том –    

Полтинник был замотан в нем,    

А младший зять все нож берет,    

Того гляди убьет, убьет!..    

     

«Ну полно, полно, миленький!    

Ну, не сердись! – за валиком    

Неподалеку слышится. –    

Я ничего… пойдем!»    

Такая ночь бедовая!    

Направо ли, налево ли    

С дороги поглядишь:    

Идут дружненько парочки,    

Не к той ли роще правятся?    

Та роща манит всякого,    

В той роще голосистые    

Соловушки поют…    

     

Дорога многолюдная    

Что позже – безобразнее:    

Все чаще попадаются    

Избитые, ползущие,    

Лежащие пластом.    

Без ругани, как водится,    

Словечко не промолвится,    

Шальная, непотребная,    

Слышней всего она!    

У кабаков смятение,    

Подводы перепутались,    

Испуганные лошади    

Без седоков бегут;    

Тут плачут дети малые.    

Тоскуют жены, матери:    

Легко ли из питейного    

Дозваться мужиков?..    

     

У столбика дорожного    

Знакомый голос слышится,    

Подходят наши странники    

И видят: Веретенников    

(Что башмачки козловые    

Вавиле подарил)    

Беседует с крестьянами.    

Крестьяне открываются    

Миляге по душе:    

Похвалит Павел песенку –    

Пять раз споют, записывай!    

Понравится пословица –    

Пословицу пиши!    

Позаписав достаточно,    

Сказал им Веретенников:    

«Умны крестьяне русские,    

Одно нехорошо,    

Что пьют до одурения,    

Во рвы, в канавы валятся –    

Обидно поглядеть!»    

     

Крестьяне речь ту слушали,    

Поддакивали барину.    

Павлуша что-то в книжечку    

Хотел уже писать.    

Да выискался пьяненький    

Мужик, – он против барина    

На животе лежал,    

В глаза ему поглядывал,    

Помалчивал – да вдруг    

Как вскочит! Прямо к барину –    

Хвать карандаш из рук!    

– Постой, башка порожняя!    

Шальных вестей, бессовестных    

Про нас не разноси!    

Чему ты позавидовал!    

Что веселится бедная    

Крестьянская душа?    

     

Пьем много мы по времени,    

А больше мы работаем.    

Нас пьяных много видится,    

А больше трезвых нас.    

По деревням ты хаживал?    

Возьмем ведерко с водкою,    

     

Пойдем-ка по избам:    

В одной, в другой навалятся,    

А в третьей не притронутся –    

У нас на семью пьющую    

Непьющая семья!    

Не пьют, а также маются,    

Уж лучше б пили, глупые,    

Да совесть такова…    

Чудно смотреть, как ввалится    

В такую избу трезвую    

Мужицкая беда, –    

И не глядел бы!.. Видывал    

В страду деревни русские?    

В питейном, что ль, народ?    

У нас поля обширные,    

А не гораздо щедрые,    

Скажи-ка, чьей рукой    

С весны они оденутся,    

А осенью разденутся?    

Встречал ты мужика    

После работы вечером?    

На пожне гору добрую    

Поставил, съел с горошину:    

«Эй! богатырь! соломинкой    

Сшибу, посторонись!»    

     

Сладка еда крестьянская,    

Весь век пила железная    

Жует, а есть не ест!    

Да брюхо-то не зеркало,    

Мы на еду не плачемся…    

Работаешь один,    

А чуть работа кончена,    

Гляди, стоят три дольщика:    

Бог, царь и господин!    

А есть еще губитель-тать [48]    

Четвертый, злей татарина,    

Так тот и не поделится,    

Все слопает один!    

У нас пристал третьеводни    

Такой же барин плохонькой,    

Как ты, из-под Москвы.    

Записывает песенки,    

Скажи ему пословицу,    

Загадку загани.    

А был другой – допытывал,    

На сколько в день сработаешь,    

По малу ли, по многу ли    

Кусков пихаешь в рот?    

Иной угодья меряет,    

Иной в селенье жителей    

По пальцам перечтет,    

А вот не сосчитали же,    

По скольку в лето каждое    

Пожар пускает на ветер    

Крестьянского труда?..    

     

Нет меры хмелю русскому.    

А горе наше меряли?    

Работе мера есть?    

Вино валит крестьянина,    

А горе не валит его?    

Работа не валит?    

Мужик беды не меряет,    

Со всякою справляется,    

Какая ни приди.    

Мужик, трудясь, не думает,    

Что силы надорвет.    

Так неужли над чаркою    

Задуматься, что с лишнего    

В канаву угодишь?    

А что глядеть зазорно вам,    

Как пьяные валяются,    

Так погляди поди,    

Как из болота волоком    

Крестьяне сено мокрое,    

Скосивши, волокут:    

Где не пробраться лошади,    

Где и без ноши пешему    

Опасно перейти,    

Там рать-орда крестьянская    

По кочам [49], по зажоринам [50]    

Ползком ползет с плетюхами [51] –    

Трещит крестьянский пуп!    

     

Под солнышком без шапочек,    

В поту, в грязи по макушку,    

Осокою изрезаны,    

Болотным гадом-мошкою    

Изъеденные в кровь, –    

Небось мы тут красивее?    

     

Жалеть – жалей умеючи,    

На мерочку господскую    

Крестьянина не мерь!    

Не белоручки нежные,    

А люди мы великие    

В работе и в гульбе!..    

     

У каждого крестьянина    

Душа что туча черная –    

Гневна, грозна, – и надо бы    

Громам греметь оттудова,    

Кровавым лить дождям,    

А все вином кончается.    

Пошла по жилам чарочка –    

И рассмеялась добрая    

Крестьянская душа!    

Не горевать тут надобно,    

Гляди кругом – возрадуйся!    

Ай парни, ай молодушки,    

Умеют погулять!    

Повымахали косточки,    

Повымотали душеньку,    

А удаль молодецкую    

Про случай сберегли!..    

     

Мужик стоял на валике,    

Притопывал лаптишками    

И, помолчав минуточку,    

Прибавил громким голосом,    

Любуясь на веселую,    

Ревущую толпу:    

– Эй! царство ты мужицкое,    

Бесшапочное, пьяное,    

Шуми – вольней шуми!.. –    

     

«Как звать тебя, старинушка?»    

     

– А что? запишешь в книжечку?    

Пожалуй, нужды нет!    

Пиши: «В деревне Басове    

Яким Нагой живет,    

Он до смерти работает,    

До полусмерти пьет!..»    

     

Крестьяне рассмеялися    

И рассказали барину,    

Каков мужик Яким.    

Яким, старик убогонький,    

Живал когда-то в Питере,    

Да угодил в тюрьму:    

С купцом тягаться вздумалось!    

Как липочка ободранный,    

Вернулся он на родину    

И за соху взялся.    

С тех пор лет тридцать жарится    

На полосе под солнышком,    

Под бороной спасается    

От частого дождя,    

Живет – с сохою возится,    

А смерть придет Якимушке –    

Как ком земли отвалится,    

Что на сохе присох…    

     

С ним случай был: картиночек    

Он сыну накупил,    

Развешал их по стеночкам    

И сам не меньше мальчика    

Любил на них глядеть.    

Пришла немилость божия,    

Деревня загорелася –    

А было у Якимушки    

За целый век накоплено    

Целковых тридцать пять.    

Скорей бы взять целковые,    

А он сперва картиночки    

Стал со стены срывать;    

Жена его тем временем    

С иконами возилася,    

А тут изба и рухнула –    

Так оплошал Яким!    

Слились в комок целковики,    

За тот комок дают ему    

Одиннадцать рублей…    

«Ой брат Яким! недешево    

Картинки обошлись!    

Зато и в избу новую    

     

Повесил их небось?»    

– Повесил – есть и новые, –    

Сказал Яким – и смолк.    

     

Вгляделся барин в пахаря:    

Грудь впалая; как вдавленный    

Живот; у глаз, у рта    

Излучины, как трещины    

На высохшей земле;    

И сам на землю-матушку    

Похож он: шея бурая,    

Как пласт, сохой отрезанный,    

Кирпичное лицо,    

Рука – кора древесная,    

А волосы – песок.    

     

Крестьяне, как заметили,    

Что не обидны барину    

Якимовы слова,    

И сами согласилися    

С Якимом: – Слово верное:    

Нам подобает пить!    

Пьем – значит, силу чувствуем!    

Придет печаль великая,    

Как перестанем пить!..    

Работа не свалила бы,    

Беда не одолела бы,    

Нас хмель не одолит!    

Не так ли?    

«Да, бог милостив!»    

– Ну, выпей с нами чарочку!    

     

Достали водки, выпили.    

Якиму Веретенников    

Два шкалика поднес.    

     

– Ай барин! не прогневался,    

Разумная головушка!    

(Сказал ему Яким.)    

Разумной-то головушке    

Как не понять крестьянина?    

А свиньи ходят по́ земи –    

Не видят неба век!..    

     

Вдруг песня хором грянула    

Удалая, согласная:    

Десятка три молодчиков,    

Хмельненьки, а не валятся,    

Идут рядком, поют,    

Поют про Волгу-матушку,    

Про удаль молодецкую,    

Про девичью красу.    

Притихла вся дороженька,    

Одна та песня складная    

Широко, вольно катится,    

Как рожь под ветром стелется,    

По сердцу по крестьянскому    

Идет огнем-тоской!..    

     

Под песню ту удалую    

Раздумалась, расплакалась    

Молодушка одна:    

«Мой век – что день без солнышка,    

Мой век – что ночь без месяца,    

А я, млада-младешенька,    

Что борзый конь на привязи,    

Что ласточка без крыл!    

Мой старый муж, ревнивый муж,    

Напился пьян, храпом храпит,    

Меня, младу-младешеньку,    

И сонный сторожит!»    

Так плакалась молодушка    

Да с возу вдруг и спрыгнула!    

«Куда?» – кричит ревнивый муж,    

Привстал – и бабу за косу,    

Как редьку за вихор!    

     

Ой! ночка, ночка пьяная!    

Не светлая, а звездная,    

Не жаркая, а с ласковым    

Весенним ветерком!    

И нашим добрым молодцам    

Ты даром не прошла!    

Сгрустнулось им по женушкам,    

Оно и правда: с женушкой    

Теперь бы веселей!    

Иван кричит: «Я спать хочу»,    

А Марьюшка: – И я с тобой! –    

Иван кричит: «Постель узка»,    

А Марьюшка: – Уляжемся! –    

Иван кричит: «Ой, холодно»,    

А Марьюшка: – Угреемся! –    

Как вспомнили ту песенку,    

Без слова – согласилися    

Ларец свой попытать.    

     

Одна, зачем Бог ведает,    

Меж полем и дорогою    

Густая липа выросла.    

Под ней присели странники    

И осторожно молвили:    

«Эй! скатерть самобраная,    

Попотчуй мужиков!»    

     

И скатерть развернулася,    

Откудова ни взялися    

Две дюжие руки:    

Ведро вина поставили,    

Горой наклали хлебушка    

И спрятались опять.    

Крестьяне подкрепилися.    

Роман за караульного    

Остался у ведра,    

А прочие вмешалися    

В толпу – искать счастливого:    

Им крепко захотелося    

Скорей попасть домой…    

     

 ГЛАВА IV. СЧАСТЛИВЫЕ    

     

     

В толпе горластой, праздничной    

Похаживали странники,    

Прокликивали клич:    

«Эй! нет ли где счастливого?    

Явись! Коли окажется,    

Что счастливо живешь,    

У нас ведро готовое:    

Пей даром сколько вздумаешь –    

На славу угостим!..»    

Таким речам неслыханным    

Смеялись люди трезвые,    

А пьяные да умные    

Чуть не плевали в бороду    

Ретивым крикунам.    

Однако и охотников    

Хлебнуть вина бесплатного    

Достаточно нашлось.    

Когда вернулись странники    

Под липу, клич прокликавши,    

Их обступил народ.    

     

Пришел дьячок уволенный,    

Тощой, как спичка серная,    

И лясы распустил,    

Что счастие не в пажитях [52],    

Не в соболях, не в золоте,    

Не в дорогих камнях.    

«А в чем же?»    

– В благодушестве [53]!    

Пределы есть владениям    

Господ, вельмож, царей земных,    

А мудрого владение –    

Весь вертоград Христов [54]!    

Коль обогреет солнышко    

Да пропущу косушечку,    

Так вот и счастлив я! –    

«А где возьмешь косушечку?»    

– Да вы же дать сулилися…    

     

«Проваливай! шалишь!..»    

     

Пришла старуха старая,    

Рябая, одноглазая,    

И объявила, кланяясь,    

Что счастлива она:    

Что у нее по осени    

Родилось реп до тысячи    

На небольшой гряде.    

– Такая репа крупная,    

Такая репа вкусная,    

А вся гряда – сажени три,    

А впоперечь – аршин [55]! –    

Над бабой посмеялися,    

А водки капли не дали:    

«Ты дома выпей, старая,    

Той репой закуси!»    

     

Пришел солдат с медалями,    

Чуть жив, а выпить хочется:    

– Я счастлив! – говорит.    

«Ну, открывай, старинушка,    

В чем счастие солдатское?    

Да не таись, смотри!»    

– А в том, во-первых, счастие,    

Что в двадцати сражениях    

Я был, а не убит!    

А во-вторых, важней того,    

Я и во время мирное    

Ходил ни сыт ни голоден,    

А смерти не дался!    

А в-третьих – за провинности,    

Великие и малые,    

Нещадно бит я палками,    

А хоть пощупай – жив!    

     

«На! выпивай, служивенький!    

С тобой и спорить нечего:    

Ты счастлив – слова нет!»    

     

Пришел с тяжелым молотом    

Каменотес-олончанин [56],    

Плечистый, молодой:    

– И я живу – не жалуюсь, –    

Сказал он, – с женкой, с  матушкой    

Не знаем мы нужды!    

     

«Да в чем же ваше счастие?»    

     

– А вот гляди (и молотом,    

Как перышком, махнул):    

Коли проснусь до солнышка    

Да разогнусь о полночи,    

Так гору сокрушу!    

Случалось, не похвастаю,    

Щебенки наколачивать    

В день на пять серебром!    

     

Пахом приподнял «счастие»    

И, крякнувши порядочно,    

Работнику поднес:    

«Ну, веско! а не будет ли    

Носиться с этим счастием    

Под старость тяжело?..»    

     

– Смотри, не хвастай силою, –    

Сказал мужик с одышкою,    

Расслабленный, худой