1 2 3 4 5 
В течение какого-то времени все шли в том же порядке: дамы —  впереди, мужчины — в нескольких шагах сзади. Но после того как им пришлось  спуститься к воде, чтобы взглянуть на какое-то занятное водяное растение,  произошла некоторая перестановка. Миссис Гардинер, утомленная долгой прогулкой,  почувствовала, что рука племянницы служит ей недостаточной опорой, и предпочла  опереться на руку мужа. Мистер Дарси занял ее место рядом с Элизабет, и они двинулись  дальше. После некоторого молчания Элизабет заговорила первая. Ей хотелось  объяснить, насколько она была уверена в его отсутствии, когда решилась посетить  Пемберли. Поэтому она высказала свое удивление его неожиданным приездом.    

— Ваша домоправительница, — прибавила она, —  утверждала с уверенностью, что вы не приедете раньше завтрашнего утра, и то же  самое нам сказали перед выездом из Бейкуэлла. Сегодня вас здесь не ждали.    

Дарси подтвердил, что приехал в самом деле неожиданно, и  объяснил это необходимостью встретиться с управляющим до прибытия своих друзей.    

— Они приедут завтра утром, — продолжал он. —  И вы найдете среди них старых знакомых — мистера Бингли и его сестер.    

Элизабет ответила легким кивком. Мысли ее мгновенно  перенеслись к тому времени, когда имя Бингли было произнесено между ними в  последний раз. И, насколько она могла судить по выражению лица мистера Дарси,  он думал о том же.    

— Среди них будет еще одна особа, — продолжал он  после некоторой паузы, — которая самым искренним образом хотела бы с вами  познакомиться. Позволите ли вы мне, — или я прошу слишком многого, —  представить вам, пользуясь вашим визитом в Лэмтон, мою сестру?    

Такая просьба не могла не вызвать ее удивления. Было трудно  понять, чем она ее заслужила. Однако было ясно, что мисс Дарси могла захотеть с  ней познакомиться только под влиянием брата. Так или иначе Элизабет не видела в  этом ничего дурного. И ей было радостно сознавать, что он не думает о ней  плохо, несмотря на нанесенную ему обиду.    

Теперь они шли молча, каждый глубоко погруженный в свои  мысли. Состояние Элизабет нельзя было назвать приятным — об этом не могло быть  и речи. Но она была польщена и тронута. Желание познакомить ее с мисс Дарси казалось  особенно тонким комплиментом. Вскоре они намного опередили своих спутников.  Когда они подошли к экипажу, мистер и миссис Гардинер отстали от них почти на  четверть мили.    

Дарси пригласил ее войти в дом, но она ответила, что не  чувствует усталости, и оба остались стоять на лужайке. В подобных,  располагающих к беседе обстоятельствах молчать было особенно неловко. Ей  хотелось начать разговор, но любая возможная тема казалась запретной. Наконец,  вспомнив, что в данный момент она является путешественницей, Элизабет упомянула  о Мэтлоке и Давдейле, и они с большим увлечением начали обсуждать красоты  Дербишира. Однако время и ее тетушка подвигались настолько медленно, что к  концу этого tete-a-tete ей уже почти ничего не могло прийти в голову для  поддержания разговора.    

Когда Гардинеры наконец приблизились, он пригласил всех  зайти в дом, чтобы немного закусить. Приглашение, однако, было отклонено, и они  расстались самым любезным образом. Мистер Дарси помог обеим дамам сесть в  экипаж, и, когда лошади тронулись, Элизабет увидела, как он медленно пошел по  направлению к дому.    

Мистер и миссис Гардинер не преминули высказать свои  впечатления. Оба заявили, что мистер Дарси намного превзошел их ожидания.    

— Он превосходно себя держит: по-настоящему учтиво и  скромно, — сказал мистер Гардинер.    

— Конечно, в нем есть некоторая величавость, но она  скорее относится к его внешности и нисколько его не портит, — заметила  миссис Гардинер. — И я готова согласиться с его домоправительницей, что,  хотя некоторые люди и считают его гордецом, сама я этого совсем не почувствовала.    

— Особенно меня удивило его гостеприимство. По  отношению к нам он был не просто вежливым, но, я бы сказал, подчеркнуто  внимательным. А ведь для подобного внимания у него не было никакого повода: его  знакомство с Элизабет было самым поверхностным.    

— Разумеется, Лиззи, он уступает Уикхему, —  добавила тетушка. — Вернее, у него не такая привлекательная внешность,  хотя он совсем недурен. Но почему ты нам описала его таким чудовищем?    

Элизабет оправдывалась как могла: она говорила, что он  понравился ей гораздо больше, когда они встретились в Кенте, и что еще никогда  он не казался ей столь приятным человеком, каким предстал перед ними в это  утро.    

— Возможно, он несколько взбалмошен, — заметил  мистер Гардинер. — Этим вашим великим людям свойственна такая особенность.  А потому я не собираюсь воспользоваться приглашением насчет рыбной ловли. Не то  вдруг у него переменится настроение и мне придется убираться восвояси.    

Элизабет видела, что они совершенно не разобрались в его  характере, но не сказала ни слова.    

— Посмотрев на него, — продолжала миссис  Гардинер, — я бы никогда не подумала, что он способен обойтись с  кем-нибудь так жестоко, как обошелся с бедным Уикхемом. Он вовсе не кажется  злодеем, напротив, когда он разговаривает, у него около рта видны такие добрые  складки. В его внешности чувствуется какое-то достоинство, с которым никак не  вяжется представление о жестокости. А как горячо расхваливала его характер  почтенная женщина, показывавшая нам дом! Я иногда еле удерживала улыбку. Должно  быть, он щедрый хозяин и в глазах прислуги благодаря этому выглядит  добродетельным во всех отношениях.    

Элизабет почувствовала необходимость как-то оправдать его  обращение с Уикхемом. И, соблюдая предельную осторожность, она объяснила им,  что, по полученным от его родных сведениям, отношения Дарси с этим молодым  человеком могли быть истолкованы совсем по-другому. Характер первого оказывался  при этом не столь испорченным, а второго — не столь безупречным, как им  представлялось в Хартфордшире. В подтверждение она изложила подробности связывавшей  их злосчастной истории, не сказав, от кого она о ней узнала, но заверив, что на  достоверность полученных ею сведений можно положиться.    

Миссис Гардинер была поражена и опечалена. Но так как в это  время они уже въехали в городок, в котором она провела свою юность, ее слишком  часто стали отвлекать от разговора приятные воспоминания. То и дело показывая  мужу памятные для нее места, она уже была не в состоянии думать о чем-то  другом. И, несмотря на усталость от утренней прогулки, они сразу после обеда  снова покинули гостиницу, чтобы навестить старых друзей, с которыми так приятно  было провести вечер после многолетней разлуки.    

События дня слишком взволновали Элизабет, чтобы она могла  уделить много внимания новым знакомствам. И на протяжении вечера она была  поглощена своими мыслями, удивляясь дружескому тону мистера Дарси, а еще больше  — его намерению познакомить с ней свою сестру.    

 ГЛАВА II    

     

Элизабет полагала, что мистер Дарси и его сестра навестят их  на следующий день после приезда мисс Дарси. И она решила в первую половину  этого дня не отлучаться надолго из гостиницы. Но ее расчет оказался неверным —  визит состоялся в то же утро, когда мисс Дарси прибыла в Пемберли. Совершив  прогулку по окрестностям вместе со своими новыми друзьями, Гардинеры и Элизабет  вернулись в гостиницу, чтобы переодеться и затем пообедать в той же компании,  когда их внимание привлек шум экипажа, и они увидели в окно мужчину и молодую  девушку, приближавшихся в открытой коляске. Элизабет сразу узнала ливреи,  сообразила, кто находится в экипаже, и повергла дядюшку и тетушку в немалое  изумление известием об ожидающей их чести. Гардинеры были в самом деле  ошеломлены. А смущенный вид племянницы, так же, как и сообщенная ею новость,  вместе со всеми событиями предыдущего дня, заставили их по-новому взглянуть на  все обстоятельства. И хотя прежде подобное предположение не могло бы у них даже  возникнуть, в этот момент им стало ясно, что столь большое внимание со стороны  таких особ не может объясняться иначе, как склонностью мистера Дарси к  Элизабет. Пока эта только что зародившаяся догадка укрепилась в их сознании,  смятение племянницы возросло еще больше. Она сама поражалась своей нервозности.  Кроме других поводов для беспокойства, ее особенно тревожило, как бы мистер  Дарси под действием своего увлечения не слишком перехвалил ее своей сестре. И,  больше обычного горя желанием встретить гостей возможно приветливее, она  справедливо опасалась, что всякая способность казаться приветливой может на  этот раз ей изменить. Не желая быть замеченной с улицы, она отошла от окна и  постаралась успокоиться, прохаживаясь по комнате. Однако несколько брошенных на  нее недоумевающих взглядов тетушки и дядюшки привели ее чувства в еще большее  расстройство.    

Мисс Дарси и ее брат вошли в комнату, и вызывавшее столько  страхов знакомство наконец состоялось. Элизабет с изумлением обнаружила, что ее  новая подруга смущена нисколько не меньше ее самой. За время своего пребывания  в Лэмтоне она уже не раз слышала о чрезмерной гордости мисс Дарси. Однако  несколько минут наблюдений убедили Элизабет в том, что эта молодая особа была  просто чрезмерно застенчивой. Элизабет с трудом удавалось заставить ее произнести  какое-нибудь слово, кроме едва слышных односложных ответов.    

Мисс Дарси была высокого роста, намного выше Элизабет.  Несмотря на свои шестнадцать лет, она уже вполне сформировалась и казалась  женственной и мягкой. У нее были не такие правильные, как у ее брата, черты  лица, но ее внешность и манеры свидетельствовали об уме, доброте и деликатности.  Ожидавшая найти в ней такого же проницательного и неуязвимого наблюдателя  человеческих нравов, как мистер Дарси, Элизабет с удовольствием отметила про  себя, насколько брат и сестра были непохожи друг на друга.    

Прошло короткое время после их появления, когда мистер Дарси  сказал, что ее также собирается навестить мистер Бингли. И едва она успела  выразить по этому поводу свое удовольствие и приготовиться к встрече нового  гостя, как на лестнице послышались быстрые шаги и через минуту он вошел в  комнату. Гнев Элизабет против молодого человека давно прошел. Но если бы в ней  и сохранилась малейшая доля этого гнева, она сразу бы исчезла при виде его  непритворной радости от их встречи. Бингли горячо расспрашивал о здоровье ее  родных, никого, правда, не называя по имени. При этом он держался и  разговаривал с добродушием и сердечностью, которые отличали его при встречах в  Хартфордшире.    

У Гардинеров Бингли вызвал не меньший интерес, чем у  Элизабет, — им давно хотелось его увидеть. И они смотрели на пришедших во  все глаза. Недавно возникшее подозрение относительно склонности мистера Дарси к  их племяннице побуждало их к внимательному, хотя и осторожному наблюдению за  ними обоими. И это наблюдение вскоре убедило их, что, по крайней мере, у  молодого человека сердце задето вполне серьезно. Чувства девицы еще оставляли  некоторое сомнение, но восторженное преклонение перед ней ее кавалера казалось  бесспорным.    

Элизабет, в свою очередь, была чрезвычайно занята. Ей нужно  было разобраться в мыслях гостей, привести в порядок свои собственные и  постараться быть приятной присутствующим. И хотя больше всего она тревожилась о  последнем, здесь успех ей был  обеспечен особенно надежно благодаря  расположению всех, кому она старалась понравиться. Бингли проявил полную готовность,  Джорджиана — искреннее желание, а Дарси — самое твердое намерение вынести о ней  благоприятное суждение.    

При виде Бингли мысли Элизабет, естественно, обратились к  Джейн. И она жаждала узнать, думает ли он о том же. Иногда ей казалось, что, по  сравнению с прежними временами, он стал менее разговорчивым, и раз или два ей  почудилось, будто он искал некое сходство в ее чертах. Но если все это и могло  оставаться лишь плодом ее фантазии, она не могла ошибиться в оценке его  отношения к мисс Дарси, которую ей когда-то описали как соперницу Джейн. С  обеих сторон она не подметила ни одного взгляда, который бы говорил об их  особом взаимном расположении. Нельзя было заметить ничего, что подтвердило бы  надежды мисс Бингли, и вскоре она почувствовала себя совершенно спокойной по  этому поводу. А две или три черточки в его поведении, замеченные ею прежде, чем  они расстались, подсказали ее склонному к такому выводу воображению, что Бингли  вспоминает о ее сестре не без нежности и охотно заговорил бы о ней, если бы у  него хватило на это духа. Когда все остальные были увлечены беседой, Бингли с  оттенком искренней грусти сказал:    

— Сколько времени утекло с тех пор, как я имел  удовольствие с вами встречаться! — И прежде, чем она успела ответить,  добавил: — Больше восьми месяцев! Ведь мы не виделись с двадцать шестого ноября  — с того самого вечера, когда мы танцевали в Незерфилде!    

Элизабет с радостью отметила про себя, как точно запомнил он  эту дату. А немного погодя он улучил минуту и незаметно для других спросил, все  ли ее сестры находятся в Лонгборне. Ни этот вопрос, ни предыдущее замечание  сами по себе не содержали слишком многого, но им придавали значение лицо и  манеры говорившего.    

Ей редко удавалось взглянуть в сторону мистера Дарси. Но  каждый раз, когда она могла бросить на него взор, она видела на его лице самое  приветливое выражение. Во всем, что он говорил, ни в малейшей степени не  чувствовалось высокомерия или заносчивости по отношению к его собеседникам. Это  доказывало, что замеченное ею вчера улучшение его манер, даже если оно и было  кратковременным, по крайней мере, длится более одного дня. Наблюдая за тем, как  он стремится расположить к себе и заслужить доброе мнение людей, всякое общение  с которыми несколько месяцев тому назад считал бы для себя унизительным, видя,  как он любезен не только по отношению к ней самой, но и к той самой ее родне, о  которой рассуждал с таким откровенным презрением, и, вспоминая их резкий  разговор в Хансфорде, она отмечала в нем столь значительную, столь бросающуюся  в глаза перемену, что чуть ли не выказывала открыто свое изумление. Даже в  обществе своих дорогих друзей в Незерфилде или высокопоставленных родственников  в Розингсе он еще никогда не был столь исполнен желания быть приятным своим  собеседникам, не был так свободен от надменности и замкнутости. И это при том,  что ему здесь вовсе не из-за чего было стараться, а самое знакомство с людьми,  которым он сейчас уделял внимание, могло навлечь на него одни только упреки и  насмешки со стороны незерфилдских и розингских дам!    

Гости пробыли у них около получаса. Перед уходом мистер  Дарси напомнил сестре, что они собирались пригласить мистера и миссис Гардинер  и мисс Беннет на обед в Пемберли, прежде чем они покинут эти места. С некоторой  неловкостью, объяснявшейся тем, что она еще не привыкла к роли хозяйки дома,  мисс Дарси от души поддержала своего брата. Миссис Гардинер бросила взгляд на  Элизабет, желая узнать, насколько ее племянница, к которой главным образом  относилось приглашение, готова его принять. Но Элизабет в этот момент  отвернулась. Такое нарочитое безразличие свидетельствовало скорее о ее  смущении, нежели о том, что она хочет от приглашения уклониться. Поэтому, видя,  что ее муж, который был в восторге от нового знакомства, смотрит на него  благосклонно, она взяла на себя смелость условиться, что они приедут в Пемберли  послезавтра.    

Возможность еще раз встретиться с мисс Беннет, а также  подольше побеседовать с ней о хартфордширских друзьях была принята Бингли с  большой радостью. В представлении довольной этим Элизабет это означало, что он  надеется поговорить с ней о Джейн. Последнее обстоятельство, как и некоторые  другие, позволило ей после ухода гостей считать, что она провела истекшие  полчаса не так уж плохо, хотя в их присутствии она едва ли испытывала  удовольствие. Стремясь остаться одна и опасаясь расспросов и намеков со стороны  дядюшки и тетушки, она пробыла с ними ровно столько, сколько требовалось, чтобы  выслушать их доброжелательный отзыв о мистере Бингли, и убежала переодеваться.    

Однако любопытство Гардинеров ей вовсе не угрожало. В их  намерения не входило принуждать ее к откровенности. Было ясно, что их  племянница гораздо ближе знакома с мистером Дарси, чем они могли предполагать.  Нельзя было сомневаться, что он в нее серьезно влюблен. Но чем больше им  хотелось узнать, тем меньше видели они оправданий для расспросов.    

О мистере Дарси следовало теперь думать благоприятно. И в  той мере, в какой позволяло их знакомство, они в самом деле не замечали за ним  никаких недостатков. Их не могла не тронуть его любезность. И если бы, оценивая  его характер, они могли, не считаясь с прочими мнениями, основываться только на  собственных чувствах или на отзыве его домоправительницы, в составленном ими  образе хартфордширское общество едва ли смогло бы узнать своего прежнего  знакомца. Им хотелось верить миссис Рейнолдс. И они легко пришли к заключению,  что свидетельство домоправительницы, знавшей своего патрона с четырехлетнего  возраста и внушавшей достаточное доверие, отнюдь не стоило отвергать с излишней  поспешностью. Сведения, которыми располагали их лэмтонские друзья, ничем  существенным этого свидетельства не опровергали. Мистера Дарси могли упрекнуть  только в гордости. Возможно, что гордость и в самом деле была ему свойственна.  Но даже если бы это было не так, жители небольшого городка, в котором владелец  поместья не имел близких друзей, вполне могли приписать ему этот недостаток.  Вместе с тем его характеризовали как человека щедрого, оказывающего широкую  помощь нуждающимся.    

В отношении Уикхема путешественникам вскоре стало известно,  что он пользовался здесь незавидной репутацией. И если истинную причину разлада  Уикхема с сыном его покровителя истолковывали вкривь и вкось, все же не  подлежало сомнению, что, покидая Дербишир, молодой человек оставил уйму долгов,  которые позже были уплачены мистером Дарси.    

Что касается Элизабет, то в этот вечер ее мысли были еще  больше сосредоточены на Пемберли, чем в предыдущий. И хотя вечер тянулся, как  ей казалось, весьма медленно, его все же не хватило на то, чтобы она успела  определить свое отношение к одному из обитателей этого поместья. Более двух  часов Элизабет не могла заснуть, стараясь привести свои мысли в порядок. Она  явно не относилась к нему с ненавистью. Нет, ненависть исчезла несколько  месяцев тому назад. И почти столько же времени она стыдилась того, что когда-то  испытывала к нему предубеждение, которое принимала за ненависть. Невольно  возникшее уважение к Дарси, вызванное признанием его положительных качеств,  больше не противоречило ее чувствам. И оно приобрело более теплый оттенок  благодаря его поведению в эти два дня, представившему его характер в еще более  выгодном свете. Но громче всех голосов, громче уважения и одобрения в пользу  Дарси в ее душе говорил еще один голос, к которому нельзя было не прислушаться.  Это была благодарность. Благодарность не только за его прежнее чувство, но и за  то, что он еще продолжал ее так сильно любить, простив ей злобные и  несправедливые упреки, которые она высказала, отвергая его предложение. Дарси,  который, по ее убеждению, должен был отвернуться от нее, как от лютого врага,  постарался при — этой случайной встрече сделать все возможное, чтобы сохранить  их знакомство. Не позволяя себе подчеркивать свою склонность и избегая в  поведении всякой вычурности, он стремился заслужить доброе мнение о себе ее  родных и сблизить ее со своей — сестрой. Подобная перемена в столь самолюбивом  человеке вызывала не только удивление, но и чувство признательности, ибо она  могла объясняться только любовью, горячей любовью. И эта любовь пробуждала в  Элизабет ощущение пока неясное, ждущее своего развития, однако отнюдь не неприятное.  Она уважала и ценила этого человека, была ему благодарна, искренне желала ему  счастья. И ей только важно было понять, хочет ли она сама, чтобы его судьба  оказалась связанной с ее собственной, и будет ли она способствовать их общему  счастью, если, используя имеющуюся у нее, как ей подсказывала интуиция, власть,  заставит его вновь просить ее руки.    

Между теткой и племянницей в тот же вечер было условлено,  что исключительное внимание, которое оказала им мисс Дарси, навестив их в самое  утро своего приезда в Пемберли, заслуживает, пусть даже не равной, ответной  любезности. Было решено поэтому нанести ей визит в первой половине следующего  дня. Итак, им предстояло туда поехать. Элизабет это было приятно, хотя едва ли  она сама могла бы себе объяснить, чему же, собственно говоря, она радуется.    

Мистер Гардинер покинул их вскоре после завтрака.  Повторенное накануне приглашение половить в Пемберли рыбу требовало, чтобы он  встретился там с некоторыми людьми, ожидавшими его около полудня.    

 ГЛАВА III    

     

Хорошо зная, что неприязнь к ней мисс Бингли вызвана  ревностью, Элизабет понимала, что эта особа будет в высшей степени  раздосадована ее появлением в Пемберли. Было поэтому любопытно узнать, сможет  ли она вести себя достаточно учтиво при возобновлении их знакомства.    

По прибытии их пригласили в гостиную, выходившую окнами на  север, в которой было приятно провести время в жаркие летние часы. Из окон  открывался живописный вид на возвышавшиеся невдалеке лесистые холмы, а также  прилегавшую к дому зеленую лужайку, на которой росли великолепные дубы и  испанские каштаны.    

В этой комнате они были приняты мисс Дарси, находившейся в  обществе миссис Хёрст, мисс Бингли и дамы, вместе с которой она жила в Лондоне.  Джорджиана встретила их очень любезно. Однако вследствие ее застенчивости и  боязни совершить какой-нибудь промах, в поведении Джорджианы чувствовалась  скованность, которую люди, смотревшие на нее снизу вверх, легко могли приписать  замкнутости и гордости. Миссис Гардинер и ее племянница поняли ее состояние и  испытывали к ней сочувствие.    

Миссис Хёрст и мисс Бингли приветствовали их только легкими  поклонами. Когда все уселись, воцарилось обычное в таких случаях молчание. Его  нарушила миссис Энсли, обходительная, приятного вида женщина, которая своей  попыткой завязать беседу доказала, что она умеет себя вести лучше остальных  обитательниц этого дома. В разговоре между нею и миссис Гардинер изредка  участвовала и Элизабет. А выражение лица мисс Дарси свидетельствовало, что ей  бы очень хотелось собраться с духом и тоже к нему присоединиться. И в минуты,  когда она меньше всего боялась, что ее кто-нибудь услышит, она и в самом деле  вставляла короткие фразы.    

Элизабет вскоре заметила, что мисс Бингли пристально за ней  наблюдает, особенно следя за каждым ее словом, обращенным к мисс Дарси.  Несмотря на это, она все же постаралась бы побеседовать с Джорджианой, если бы  сидела к ней поближе. Однако, будучи поглощена собственными мыслями, она была  довольна, что ей не приходится много разговаривать. С каждой минутой можно было  ждать появления мужчин. Ей хотелось и вместе с тем не хотелось, чтобы в их  числе оказался хозяин дома, причем едва ли она могла бы определить, какое из  двух желаний было сильнее. После того как они просидели так около пятнадцати  минут, в течение которых Элизабет ни разу не слышала голоса мисс Бингли,  последняя прервала ее размышления, осведомившись у нее о здоровье ее родных.  Элизабет ответила столь же кратко и сдержанно, и мисс Бингли замолчала.    

Некоторое разнообразие внесло появление слуги с холодным  мясом, печеньем и превосходнейшими фруктами, такими разнообразными в эту пору  года. Случилось это, правда, после того, как миссис Энсли сумела  многозначительными взглядами и улыбками напомнить молодой хозяйке о ее  обязанностях. Теперь для компании нашлось общее занятие, ибо, если не все могли  между собой разговаривать, есть был способен каждый. И живописные пирамиды  персиков, винограда и слив вскоре привлекли всех к столу.    

Подобное времяпрепровождение давало Элизабет полную  возможность разобраться, хочется ли ей, чтобы к их обществу присоединился  мистер Дарси. И за минуту до его появления ей казалось, что она решила этот  вопрос утвердительно. Тем не менее, когда он вошел, она сразу склонилась к  противоположному выводу.    

Мистер Дарси провел некоторое время в обществе мистера  Гардинера, который вместе с двумя-тремя местными жителями ловил рыбу. Услышав  от него, что его жена и племянница хотели нанести утренний визит Джорджиане,  Дарси поспешил домой.    

Как только он появился, Элизабет вполне здраво рассудила,  что ей следует держаться при нем свободно и непринужденно. Учитывая вызванное  ими всеобщее подозрение и неусыпный надзор за каждым его шагом, решение это  было безусловно правильным, хоть и не легко выполнимым. Но ничье любопытство не  обнаруживалось так явно, как любопытство, написанное на лице мисс Бингли, хотя  она и таяла от улыбок каждый раз, когда заговаривала с Дарси или Элизабет. Ибо  ревность не лишила ее надежд и она ничуть не ослабила своего внимания к  владельцу Пемберли. Мисс Дарси после его прихода старалась вступать в разговор  несколько чаще, и Элизабет заметила явное стремление ее брата поближе  познакомить ее с Джорджианой и содействовать их попыткам завязать беседу. Это  не ускользнуло и от внимания мисс Бингли, которая со свойственной раздраженному  человеку неосмотрительностью воспользовалась первым же случаем, чтобы  насмешливо-любезным тоном спросить:    

— Кстати, мисс Элиза, правда ли, что ***ширский полк в  самом деле покинул Меритон? Для вашей семьи это было, наверно, подлинной  трагедией!    

В присутствии Дарси она не смела произнести фамилию Уикхем.  Но Элизабет сразу поняла, что она намекала на него, и разнообразные  воспоминания, связанные с этим именем, причинили ей некоторую досаду. Готовая  дать отпор злостному выпаду, она тем не менее ответила на вопрос с достаточным  безразличием. Невольно брошенный ею при этом взгляд позволил ей заметить, с  каким вниманием посмотрел на нее покрасневший мистер Дарси и в каком смущении  находилась не смевшая поднять глаза Джорджиана. Если бы мисс Бингли знала,  какую боль она причиняет этим намеком своей любимой подруге, она, безусловно,  остереглась бы его высказать. Но она хотела только уязвить Элизабет, намекнув  ей о человеке, к которому она, по ее мнению, была неравнодушна. Рассчитывая  вывести гостью из равновесия напоминанием о связанном с этим полком  легкомысленном и глупом поведении ее родных, она надеялась повредить Элизабет в  глазах Дарси. О готовившемся побеге мисс Дарси она не имела понятия — об этом  не знал никто, кроме Элизабет. От семьи Бингли это происшествие скрывалось  особенно тщательно из-за тех самых намерений мистера Дарси, которые заподозрила  у него Элизабет и при осуществлении которых родня Бингли могла стать родней  Джорджианы. У Дарси в самом деле когда-то существовал подобный план, и, не  объясняя этим планом стремление разлучить Бингли и Джейн, можно было допустить,  что он все же усилил его живой интерес к благополучию друга.    

Умение Элизабет владеть собой вскоре рассеяло его  беспокойство. И, так как раздосадованная и разочарованная мисс Бингли не  посмела напомнить об Уикхеме более прямым образом, Джорджиана со временем также  пришла в себя, хотя и не настолько, чтобы снова принять участие в беседе.  Мистер Дарси, с которым она боялась встретиться взглядом, едва ли заметил ее  переживания.    

А повод, который должен был по замыслу мисс Бингли  оттолкнуть его от Элизабет, по-видимому, напротив, заставил его думать о ней  еще более благосклонно.    

Вскоре после упомянутых вопроса и ответа гости уехали. И,  пока мистер Дарси провожал их до экипажа, Кэролайн изливала свои чувства,  обсуждая внешность, поведение и платье Элизабет Беннет. Джорджиана, однако, к  ней не присоединилась. Рекомендации брата было достаточно, чтобы обеспечить  любому человеку ее расположение. Его суждение не могло быть ошибочным, а он  отзывался об Элизабет с такой теплотой, что Джорджиана не могла не находить ее  красивой и милой. Когда он вернулся в гостиную, мисс Бингли не удержалась от  того, чтобы не повторить некоторые свои замечания по адресу Элизабет, которые  она только что высказывала его сестре.    

— Как плохо выглядела сегодня Элиза Беннет, не правда  ли, мистер Дарси? — воскликнула Кэролайн. — Я в жизни не видела,  чтобы кто-нибудь так изменился за полгода! Она ужасно погрубела и подурнела! Мы  с Луизой считаем, что, попадись она где-нибудь нам на улице, мы бы ее просто не  узнали!    

Хотя эти рассуждения отнюдь не понравились мистеру Дарси, он  ограничился лишь сдержанным ответом, сказав, что не заметил в лице Элизабет  никаких перемен, кроме загара — естественного следствия путешествия в летнюю  пору.    

— Что касается меня, — добавила мисс Бингли, —  я, признаюсь, никогда не замечала в ней ничего привлекательного. Лицо у нее  слишком узкое, кожа темная, а черты самые невзрачные. Ну какой у нее нос? Ни  лепки, ни выразительности. Губы терпимые, но такие заурядные. А в ее глазах —  кто-то однажды даже назвал их очаровательными? — я никогда не находила  ничего особенного. Их едкий, пронизывающий взгляд вызывает у меня отвращение.  Во всем ее облике столько простонародного самодовольства, с которым невозможно  примириться!    

Так как мисс Бингли знала, что Элизабет нравится мистеру  Дарси, она могла бы сообразить, что высказывания подобного рода едва ли откроют  ей кратчайший путь к его сердцу. Но рассерженные люди не всегда руководствуются  здравым смыслом. И выражение досады на его лице было единственным следствием ее  маневров. Тем не менее Дарси хранил молчание. Стремясь вызвать его на разговор,  она продолжала:    

— Помнится, когда мы впервые встретились с ней в  Хартфордшире, всех нас крайне удивило, что она прослыла красоткой. Мне  врезались в память слова, сказанные вами после того, как Беннеты обедали у нас  в Незерфилде: «Это она-то красотка? Я бы скорее назвал ее мамашу душой  общества!» Впоследствии, правда, ей, кажется, удалось снискать ваше  расположение — одно время вы даже находили ее хорошенькой.    

— О да, — выйдя из себя, ответил Дарси. — Это  было в самом начале нашего знакомства. Но прошло уже много месяцев, как я стал  видеть в ней одну из самых прелестных женщин, которых мне приходилось  встречать.    

С этими словами он вышел, предоставив мисс Бингли  удовольствоваться вырванным признанием, которое ранило только ее одну.    

На обратном пути миссис Гардинер и Элизабет обсудили все  подробности визита, не коснувшись только того, что интересовало обеих на самом  деле. Они затронули внешность и поведение всех присутствовавших, кроме  человека, который больше всего привлекал их внимание, — говорили о его  сестре, его друзьях, его доме, его угощении — обо всем, кроме него самого. А  между тем Элизабет очень хотелось услышать мнение своей тетки о мистере Дарси,  а та была бы крайне обрадована, если бы ее племянница решилась о нем упомянуть.    

 ГЛАВА IV    

     

Элизабет почувствовала сильное разочарование, не найдя по  приезде в Лэмтон письма от Джейн. То же повторилось на второй и третий день их  пребывания в этом городке. Но на утро четвертого дня ее огорчениям пришел  конец, и сестра ее была полностью оправдана. Для Элизабет одновременно пришли  два письма, из которых одно имело штемпель, свидетельствовавший, что его  послали по неверной дороге. Этому не следовало удивляться, так как почерк Джейн  на конверте был чрезвычайно неразборчив.    

Письма были принесены как раз тогда, когда Гардинеры приглашали  ее на прогулку. Теперь они решили пойти вдвоем, предоставив ей возможность  насладиться чтением в одиночестве. Прежде всего следовало прочесть  заблудившееся письмо, отправленное еще пять дней тому назад. Начало его  состояло из обычных сведений о визитах, небольших вечеринках и тому подобных  новостях провинциальной жизни. Вторая половина, датированная следующим днем,  касалась значительно более важного события и была написана с явной  поспешностью. В ней заключалось следующее сообщение:    

     

«Начало этого письма уже было написано, дорогая Лиззи, когда  случилось неожиданное и очень серьезное происшествие. Но мне не хотелось бы  тебя пугать, — пожалуйста, не волнуйся, — мы все здоровы. Новость,  которую я должна тебе сообщить, касается бедной Лидии. Письмо с нарочным,  прибывшим из Лондона от полковника Форстера вчера в полночь, когда все уже укладывались  спать, известило нас, что Лидия уехала в Шотландию вместе с одним из офицеров —  короче говоря, с Уикхемом! Представь себе наше изумление. Впрочем, для Китти эта  новость не была столь неожиданной. Я очень, очень огорчена. Такой  неблагоразумный брак для обоих! Но я надеюсь на лучшее — быть может, об этом  молодом человеке судят неправильно. В его безрассудство и легкомыслие я готова  поверить. Но теперешний его поступок (и нам следует этому радоваться!) отнюдь  не порочит его сердца. По крайней мере, в его выборе нет расчета — он же знает,  что отец не может дать за ней ровно ничего. Бедная мама просто в отчаянии. Папа  держится несколько лучше. Как хорошо мы сделали, скрыв от них то, что нам про  него рассказывали! Мы и сами должны об этом теперь забыть. Предполагается, что  они выехали в субботу около полуночи, но их отсутствие заметили только вчера в  восемь часов утра. Нарочный был послан немедленно. Лиззи, дорогая, они должны  были проехать всего в десяти милях от нашего дома! Судя по письму, мы надеемся,  что полковник Форстер скоро будет здесь. Лидия оставила несколько строк его  жене, сообщив ей об их намерении. Больше писать не могу — бедная мама не в  состоянии долго оставаться одна. Боюсь, тебе трудно будет во всем разобраться —  я даже сама не знаю, что написала».    

     

Не оставляя времени для раздумий и едва отдавая себе отчет в  своих чувствах, Элизабет, закончив это письмо, сразу схватила второе и,  распечатав его с крайним нетерпением, прочла следующие строки (письмо было  написано на другой день после предыдущего):    

     

«К этому моменту, дорогая сестра, ты уже должна была  получить мое написанное наспех вчерашнее сообщение. Хотелось бы, чтобы новое  письмо оказалось более вразумительным. Но, хотя сейчас я уже не столь стеснена  во времени, в моей голове такой сумбур, что я не могу быть уверена, все ли в  нем будет понятно. Лиззи, миленькая, я даже не знаю, как мне об этом написать,  но у меня для тебя плохие вести, и я должна сообщить их тебе как можно скорее.  Как бы ни был неразумен брак между мистером Уикхемом и нашей бедной Лидией, мы  теперь больше всего хотели бы убедиться, что он состоялся. Ибо имеется слишком  много оснований подозревать, что они вовсе не уехали в Шотландию. Вчера к нам  прибыл полковник Форстер, который покинул Брайтон накануне, через несколько  часов после отъезда нарочного. Из короткого письма Лидии к мисс Ф., казалось  бы, следовало, что они отправились в Гретна-Грин[32]. Однако мистер Денни  выразил кому-то свое убеждение, что У. совсем туда и не собирался и вообще не  думал жениться на Лидии. Это передали полковнику Ф., который, тут же подняв  тревогу, помчался из Б., с тем чтобы разузнать, каким путем они ехали. Он легко  проследил их путь до Клэпхема, но потом след потерялся, так как, прибыв туда,  они сошли с почтовой кареты, везшей их от Эпсома[33], и наняли извозчика.  Дальше известно только, что они продолжали свой путь по лондонской дороге.  Просто не знаю, что и подумать. Наведя всевозможные справки по эту сторону  Лондона, полковник Ф. прибыл в Хартфордшир, настойчиво продолжая расспросы у  каждого шлагбаума и в гостиницах Барнета и Хэтфилда[34], но так ничего и не  добился, — беглецов, которых он разыскивал, никто не видел. Глубоко  опечаленный, он прибыл в Лонгборн и поделился с нами своими опасениями. Это  делает честь его сердцу. Мне так искренне жаль его и миссис Ф., — их  решительно не в чем упрекнуть. Мы все, дорогая Лиззи, в очень большом  расстройстве. Мама и папа боятся самого худшего, но я не могу подумать об У.  так плохо. У них могло быть множество причин для того, чтобы предпочесть  первоначальному плану тайную женитьбу в Лондоне. И даже если допустить, что недостойный  замысел в отношении девушки из порядочной семьи мог возникнуть у молодого человека,  можно ли думать, что она сама потеряла голову в такой степени? Просто  невероятно! К моему огорчению, полковник Ф. не очень склонен верить в то, что  они обвенчались. Когда я поделилась с ним своими надеждами, он покачал головой и  высказал сомнение в том, что У. человек, на которого можно положиться. Бедная  мама теперь в самом деле больна и не выходит из комнаты. Ей стало бы легче,  если бы она взяла себя в руки, но этого трудно ожидать. Что касается папы, то  мне еще не приходилось видеть его таким удрученным. На бедную Китти сердятся за  то, что она скрыла привязанность Лидии. Но поскольку ей сообщили об этом  доверительно, могла ли она поступить по-другому? Я искренне рада, дорогая  Лиззи, что тебе не пришлось присутствовать при этих ужасных сценах. Но сейчас,  когда первое потрясение уже прошло, должна ли я признаться, насколько я жажду  твоего возвращения? Однако я не так уж эгоистична, чтобы настаивать, если это  окажется затруднительным. Adieu. Я снова взялась за перо, чтобы обратиться с  просьбой, от которой двумя строчками выше обещала воздержаться. Но  обстоятельства таковы, что я вынуждена умолять всех вас приехать как можно  скорее. Я настолько хорошо знаю наших дорогих дядю и тетю, чтобы не бояться  сказать им об этом, причем к дяде у меня есть и особая просьба. Папа сию минуту  уезжает с полковником Форстером в Лондон, чтобы попытаться там найти Лидию.  Каким образом он собирается это сделать, мне решительно неизвестно. Но его  угнетенное душевное состояние не позволит ему предпринять достаточно осторожные  и разумные действия, а полковник Форстер обязан завтра вечером вернуться в  Брайтон. В таком крайнем положении дядины советы и помощь могли бы оказаться  спасительными. Он сразу поймет мои переживания, и я полагаюсь на его  отзывчивость».    

     

— Но где же, где же мне найти дядю?! — вскочив с  места, воскликнула Элизабет, как только дочитала письмо.    

Ей хотелось немедленно, не теряя драгоценных минут,  броситься за мистером Гардинером. Но когда она добежала до порога, дверь  распахнулась и слуга пропустил в комнату мистера Дарси. Увидев, как она  побледнела и как стремительно кинулась ему навстречу, он растерялся. И прежде  чем он привел мысли в порядок, чтобы что-то сказать, Элизабет, в сознании  которой решительно все было заслонено судьбой Лидии, поспешно проговорила:    

— Извините меня, я вынуждена вас покинуть. Мне сейчас  же надо найти мистера Гардинера по неотложному делу. Нельзя терять ни секунды.    

— Боже мой, что случилось? — вскричал он скорее  участливо, нежели сообразуясь с правилами приличия. Однако, тут же взяв себя в  руки, добавил: — Конечно, я не смею вас задерживать. Но разрешите отыскать  мистера и миссис Гардинер мне или кому-нибудь из слуг. Вам может стать дурно,  вы не в состоянии сами пойти на поиски.    

Элизабет хотела было настоять на своем, но, почувствовав  слабость в ногах, поняла, что едва ли способна догнать Гардинеров. Поэтому,  снова позвав слугу, она, с трудом выговаривая от волнения слова, поручила ему  разыскать хозяина и хозяйку и попросить их немедленно вернуться в гостиницу.    

Когда слуга вышел, Элизабет, будучи не в силах стоять на  ногах, опустилась в кресло. При этом вид у нее был такой больной, что Дарси  счел невозможным ее покинуть и не мог удержаться от выражения участия и заботы:    

— Может быть, позвать горничную? Вам надо выпить  чего-нибудь подкрепляющего. Стакан вина, например, — позвольте, я вам  налью? Вам очень нездоровится!    

— Нет, нет, благодарю вас, — ответила она, стараясь  сдержать свое волнение. — Со мной ничего не случилось. Я совершенно  здорова. Меня лишь расстроило только что полученное злосчастное известие из  Лонгборна.    

При этом она разразилась рыданиями и в течение нескольких  минут была не в силах что-нибудь сказать. Дарси в растерянности мог только  пробормотать невразумительные слова сочувствия и молча смотрел на нее с  жалостью. В конце концов она снова заговорила:    

— Я только что получила письмо от Джейн с огорчительной  новостью. Она станет известна всем. Моя младшая сестра покинула друзей —  сбежала, — оказалась во власти мистера… мистера Уикхема. Они вместе уехали  из Брайтона. Вы достаточно знаете этого человека, чтобы понимать, что это  означает. У нее нет ни денег, ни связей, — ровно ничего, чем она могла бы  его удержать, — она погибла.    

Дарси оцепенел от изумления.    

— Страшно подумать, — продолжала она еще более  взволнованно, — ведь мне это было так просто предупредить. Я, которая так  хорошо знала, что он собой представляет! Достаточно было рассказать моим близким  совсем немного из того, что мне стало известно. Этого бы не случилось, если бы  все знали, что он за человек. Но теперь уже ничего, ничего нельзя поделать!    

— Какой ужас! — воскликнул Дарси. — Я, в  самом деле, глубоко огорчен. Но уверены ли вы, что все произошло так, как вы  рассказываете? Достоверно ли это известие?    

— Увы, да! Они выехали вдвоем из Брайтона в ночь под  воскресенье. Их путь удалось проследить до самого Лондона, но дальше он  затерялся. То, что они не поехали в Шотландию, — очевидно.    

— Но что же предпринято? Пытались ли ее хоть как-то  вернуть?    

— Отец выехал в Лондон. Джейн просит в письме, чтобы  дядя поспешил ему на помощь. Через полчаса мы, наверно, будем в пути. Но ничего  не получится. Я хорошо понимаю, что теперь уже ничего не получится. Разве на  такого человека можно воздействовать? Каким образом удастся их хотя бы найти? Я  ни на что не надеюсь. Все просто ужасно!    

Дарси молча наклонил голову, выражая согласие.    

— А ведь мне на него открыли глаза! Если бы я тогда  знала, что я могла,  нет, что я была обязана  предпринять! Но я  не понимала — боялась зайти слишком далеко. Страшная, непоправимая ошибка!    

Дарси ничего не ответил. Возможно, что, прохаживаясь по  комнате, погруженный в печальные размышления, он даже не слышал ее слов. На лбу  его прорезались глубокие морщины, он был мрачен. Элизабет вскоре обратила на  него внимание и сейчас же все поняла. Ее власть над ним кончилась. Все должно  было кончиться при таком семейном позоре, при столь явном свидетельстве  глубочайшего бесчестия. Ей нечему было удивляться, не в чем его упрекнуть. Но  мысль о том, что ему удалось преодолеть свое чувство, ничуть не облегчила ее  душевной муки, не ослабила ее горя. Напротив, она как будто явилась тем  толчком, который был необходим, чтобы раскрыть ей глаза на собственное сердце.  И еще никогда она не сознавала с такой отчетливостью, насколько сильно она  могла бы его полюбить, как именно сейчас, в ту самую минуту, когда ни о какой  любви между ними больше не могло быть и речи.    

И все же, хотя мысли о самой себе и промелькнули в ее  сознании, они не могли завладеть им надолго. Унижение, горе, которые всем  причинила Лидия, быстро оттеснили все другие переживания. Уткнувшись лицом в  платок, Элизабет вскоре забыла обо всем остальном. И только после нескольких  минут молчания она вновь стала воспринимать окружающее, прислушавшись к голосу  своего собеседника, в словах которого одновременно с участием ощущалось и  некоторое замешательство.    

— Вы, должно быть, давно ждете моего ухода. Мне нечем  оправдать свою медлительность, разве лишь искренним, хоть и бесплодным  сочувствием. Боже, если бы только я мог что-то сделать или высказать для  смягчения вашего горя! Но для чего надоедать вам пустыми пожеланиями, как будто  добиваясь благодарности?.. Боюсь, это печальное событие лишит мою сестру удовольствия  видеть вас сегодня в Пемберли?    

— О да! Будьте добры извиниться за нас перед мисс  Дарси. Скажите ей, что срочное дело потребовало нашего немедленного  возвращения. Скрывайте от нее ужасную правду, пока будет возможно. Я понимаю,  это продлится недолго.    

Он с готовностью обещал блюсти тайну, еще раз выразил ей  сочувствие, понадеялся, что все обернется не так плохо, как можно было пока  ожидать, и, попросив передать поклон ее родным, удалился, бросив на нее  прощальный пристальный взгляд.    

Когда он вышел, у Элизабет мелькнула мысль, что они вряд ли  когда-нибудь встретятся с той сердечностью, которая отличала их встречи в  Дербишире. И, оглянувшись назад на все их знакомство, полное перемен и  противоречий, она вздохнула по поводу изменчивости душевных стремлений, которые  сейчас были направлены на то, чтобы это знакомство сохранить, а еще недавно —  на то, чтобы как можно скорее с ним покончить.    

Если уважение и признательность — подходящая почва для  сердечной привязанности, то перемена чувств Элизабет не должна казаться  невероятной или фальшивой. Но если, напротив, склонность, возникающую на такой  основе, считать надуманной или неестественной — в противоположность увлечению,  которое якобы так часто рождается с первого взгляда, еще до первых слов,  сказанных друг другу будущими влюбленными, — то перемену чувств Элизабет  можно оправдать только тем, что у нее уже был небольшой опыт романтической  привязанности к Уикхему и что бесславный конец этой привязанности мог  подсказать ей иной, менее трогательный путь поисков друга сердца. Как бы то ни  было, разлука с Дарси навела ее на грустные размышления. И когда ей пришло в  голову, что эта разлука является одним из первых печальных последствий позора  ее сестры, боль в ее душе, вызванная поступком Лидии, обострилась еще сильнее.  После второго письма Джейн она ни на миг не допускала мысли, что Уикхем может  жениться на Лидии. Никто, кроме Джейн, не стал бы, по ее мнению, утешать себя  подобной надеждой. Ход событий выглядел достаточно ясным. До тех пор пока она  знала содержание лишь первого письма, она недоумевала, как это Уикхем вздумал  жениться на девушке, за которой не получал ни гроша. Ей казалось непостижимым,  что Лидии удалось привязать его к себе. Но теперь все стало на свои места. Для  приключения подобного рода она была достаточно привлекательной. И хотя Элизабет  не предполагала, что ее сестра сознательно решилась на побег, не имея в виду  замужества, ей не трудно было поверить, что ни добродетель, ни здравый смысл не  помешают Лидии стать легкой жертвой своего соблазнителя.    

Пока полк стоял в Хартфордшире, Элизабет не замечала, чтобы  Лидия проявляла к Уикхему особую склонность. Но она отлично знала, что сестре  достаточно самого небольшого поощрения, чтобы броситься на шею кому угодно. Ее  избранниками бывали то один, то другой офицер, по мере того как оказанное ей  каждым из них внимание поднимало его в ее глазах. Привязанности ее непрерывно  менялись, но сердце никогда не оставалось свободным. И этой девчонке было  оказано доверие и позволено жить без необходимого присмотра! О, как болезненно  отзывалась теперь эта мысль в ее душе!    

Она жаждала скорее вернуться домой, чтобы самой все слышать  и видеть, во всем принимать участие и делить с Джейн все заботы, обрушившиеся  теперь в их расстроенном доме на нее одну, так как мистер Беннет отсутствовал,  а мать была не способна вести хозяйство и сама нуждалась в постоянном уходе.  Уверенная, что для Лидии ничего уже нельзя сделать, она все же придавала  огромное значение вмешательству мистера Гардинера. Поэтому до тех пор, пока он  не вошел в комнату, она жестоко страдала от нетерпения. Мистер и миссис  Гардинер поспешно вернулись, встревоженные сообщением слуги о внезапной болезни  племянницы. Заверив их в том, что она чувствует себя вполне здоровой, Элизабет  тотчас же сообщила им причину поднятой ею тревоги, прочитав оба письма вслух и  с особым волнением подчеркнув приписку в конце второго письма. Хотя Лидия  никогда не была любимицей Гардинеров, их не могло не опечалить полученное известие.  Событие наносило ущерб не только ей одной, но решительно всей семье. Поэтому  после первых возгласов удивления и негодования мистер Гардинер выразил полную  готовность оказать посильную помощь. И хотя Элизабет и не ожидала от него  другого ответа, она все же поблагодарила его со слезами на глазах. Охваченные  единым порывом, они тотчас же условились обо всем, что касалось поездки. Они  должны были отправиться как можно скорее.    

— Но что же нам делать с Пемберли! — воскликнула  миссис Гардинер. — Джон сказал нам, что мистер Дарси был здесь, когда ты  его послала за нами. Это правда?    

— Да. И я предупредила его, что мы к ним не сможем  приехать. Об этом можно не беспокоиться.    

— Можно не беспокоиться? — повторила миссис  Гардинер, когда Элизабет убежала к себе собирать вещи. — Неужели отношения  между ними позволили ей все ему рассказать? Как бы хотелось мне узнать правду!    

Желание это было несбыточным. Оно в лучшем случае могло  занять ее ум во время суматошных сборов к отъезду. Если бы Элизабет могла себе  позволить быть праздной, она из-за перенесенного удара, несомненно, испытывала  бы полное изнеможение. Но ей, как и ее тетке, нужно было еще покончить со  множеством дел, в том числе написать друзьям в Лэмтоне, сообщив выдуманную  причину внезапного отъезда. Уже через час, однако, все было готово. Мистер  Гардинер тем временем заплатил по счету в гостинице, и они могли отправляться.  После всех огорчений, пережитых в это утро, и гораздо раньше, чем она  предполагала, Элизабет наконец сидела в экипаже, мчавшемся по дороге в  Лонгборн.    

 ГЛАВА V    

     

— Я снова все хорошо обдумал, — обратился к  Элизабет мистер Гардинер, когда они выехали из городка, — и, рассудив как  следует, пожалуй, готов согласиться с Джейн. Мне кажется неправдоподобным,  чтобы офицер мог позволить себе столь гнусный поступок в отношении девушки,  отнюдь не беззащитной и одинокой, гостившей к тому же в семье его полкового  командира. Поэтому я склонен надеяться на лучшее. Не мог же Уикхем полагать,  что за нее не вступятся ее друзья? И мог ли он надеяться остаться в полку после  того, как нанес такое оскорбление полковнику Форстеру? Соблазн был несоразмерен  с риском.    

— Вам в самом деле так кажется? — с проблеском  надежды спросила Элизабет.    

— Честное слово, — сказала миссис Гардинер, —  я тоже начинаю склоняться к такому мнению. Слишком это противоречило бы порядочности,  чувству чести и его собственной выгоде, чтобы считать Уикхема виновным в  подобном поступке. Я не могу о нем думать там плохо. И неужели, Лиззи, он  настолько упал в твоих глазах, что ты сама считаешь его на это способным?    

— Что касается пренебрежения собственной выгодой —  пожалуй, нет. Но всем другим он, по-моему, вполне может пренебречь. Хотелось  бы, конечно, чтобы вы были правы! Но, увы, я не смею на это надеяться. В  противном случае как объяснить, что они не поехали в Шотландию?    

— Прежде всего, — ответил мистер Гардинер, —  еще не доказано, что они туда не поехали.    

— Да, но их пересадка с почтовой кареты на извозчика  кажется весьма подозрительной. К тому же они не оставили никаких следов на  барнетской дороге.    

— Ну что ж, будем считать, что они в Лондоне. Помимо  других причин, они могли заехать туда хотя бы ради того, чтобы избавиться от  преследования. У них, должно быть, не слишком много денег. Поэтому разве они не  могли подумать о возможности более дешевого, хотя и не столь скорого  бракосочетания в городе?    

— Но зачем же такая скрытность? Почему они боятся, что  их найдут? Для чего тайная женитьба? Нет, нет, мне в это не верится. Его  ближайший приятель, судя по письму Джейн, убежден, что он даже не собирался на  ней жениться. Уикхем не женится на бесприданнице. Такой роскоши он себе не  позволит. И что мог он найти в Лидии? Чем она прельстила его, кроме молодости,  здоровья и беспечного нрава, чтобы он пожертвовал ради нее возможностью  поправить с помощью женитьбы свои дела? Мне трудно судить, насколько его должна  была сдерживать боязнь опозорить военный мундир, ибо я не знаю, к каким это  приводит последствиям. Но что касается вашего второго довода, то он не кажется  мне убедительным. У Лидии нет братьев, которые могли бы за нее заступиться. А  поведение мистера Беннета, его невозмутимость и равнодушие к семейным делам  вполне позволяли Уикхему считать, что с его стороны следует ожидать наименьшего  вмешательства, какое только возможно в подобном случае.    

— Но разве, по-твоему, Лидия могла забыть все, кроме  своего увлечения, и согласиться на совместную жизнь, даже не став его законной  женой?    

— Можно подозревать, — и это ужаснее всего, —  ответила Элизабет с глазами, полными слез, — что взгляды сестры на  добродетель и мораль отличаются от общепринятых. Мне трудно выразить мою мысль.  Может быть, я к ней несправедлива. Но она еще так молода. Ее никогда не учили  думать о серьезных вещах. А последние полгода, — нет, уже год, — она  не занята ничем, кроме развлечений и суеты. Ей разрешалось жить праздно и  легкомысленно и усваивать любые вздорные взгляды, которые она подхватывала где  угодно. С тех пор как ***ширский полк расположился в Меритоне, у нее в голове  только любовь, ухаживания и офицеры. Раздумывая и болтая об этом, она делала  все возможное, чтобы развить в себе наибольшую, — как бы это получше выразиться, —  восприимчивость, которая у нее и без того далеко не вялая от природы. А зная  умение Уикхема очаровывать своей внешностью и обращением, мы все понимаем,  насколько ему легко вскружить женщине голову.    

— Да, но ведь Джейн, — заметила ее тетка, —  не считает Уикхема настолько плохим человеком, чтобы он был способен соблазнить  Лидию.    

— О ком Джейн когда-нибудь думала плохо? И найдется ли  человек, как бы скверно он себя ни зарекомендовал в прошлом, которого она сочла  бы способным соблазнить женщину, не получив доказательств его преступления? Но  Джейн знает не хуже меня, что представляет собой Уикхем на самом деле. Нам  обеим известно, что он негодяй в полном смысле этого слова. Что у него нет ни  чести, ни совести. Что его лживость и неискренность не уступают его  вкрадчивости.    

— И все это тебе на самом деле известно? —  воскликнула миссис Гардинер с вновь пробудившимся любопытством по поводу ее  осведомленности.    

— Да, я в этом совершенно уверена, — покраснев,  сказала Элизабет. — Я уже как-то вам говорила, как низко он поступил по  отношению к мистеру Дарси. И вы сами слышали в Лонгборне, что он рассказывал о  человеке, проявившем по отношению к нему столько великодушия и терпимости. Но  до меня дошли и другие сведения, которых я не вправе… нет, о которых пока что  не стоит рассказывать. Клевета, возводимая им на семейство Дарси, не имеет  предела. Из того, что он рассказывал мне о мисс Дарси, я представляла ее себе  высокомерной, замкнутой и неприятной особой. А ему было известно, что она вовсе  не такая. Он должен был знать, что она именно та приветливая и непосредственная  девушка, какой мы увидели ее при нашей встрече.    

— Но неужели все это ускользнуло от Лидии? Могла ли она  совсем не знать того, что Джейн и тебе известно во всех подробностях?    

— Увы, да! Именно это и терзает меня сильнее всего. До  моего визита в Кент, где я близко познакомилась с мистером Дарси и его  родственником, полковником Фицуильямом, я сама ничего не знала. А домой я  вернулась перед тем, как ***ширский полк должен был покинуть Меритон. Мы не  сочли нужным опровергать перед его уходом сложившееся в наших краях хорошее  мнение об Уикхеме. А потому ни я, ни Джейн, которая услышала обо всем от меня,  ничего никому не рассказали. Даже когда было решено, что Лидия поедет с миссис  Форстер, я не подумала о необходимости раскрыть ей глаза. Мне не приходило в  голову, что он способен ее обмануть. А того, что произошло, можете мне  поверить, я даже и вообразить не могла.    

— Значит, когда они уезжали в Брайтон, у тебя не было  причин считать, что они друг к другу неравнодушны?    

— Ни малейших. Я не могу припомнить хоть каких-нибудь  знаков взаимной симпатии. А вы ведь знаете, если бы что-нибудь можно было  заметить, в нашей семье этого бы не проглядели. Когда он поступил в полк, она и  впрямь готова была в него влюбиться. Впрочем, тогда мы все были на это  способны. Любая девчонка в Меритоне или его окрестностях в течение первых двух  месяцев была без ума от Уикхема. Но он совершенно не замечал Лидии. И после  нескольких недель безумного увлечения она мало-помалу выбросила его из головы,  и ее избранниками снова стали другие офицеры, которые уделяли ей больше  внимания.    

     

Разговоры на эту интересную тему, естественно, не добавляли  чего-нибудь нового к их страхам, надеждам и предположениям. Однако на всем пути  они почти не прекращались. Элизабет была не способна сосредоточиться на чем-то  другом. Она жестоко страдала от сознания допущенной ею ошибки и не находила ни  минуты забвения или покоя.    

Путешественники двигались с предельной скоростью и, проведя  ночь в дороге, прибыли в Лонгборн на следующий день к обеду. Мысль, что Джейн  не придется долго ждать их приезда, была для Элизабет в пути единственным  утешением.    

При въезде в усадьбу они заметили на крыльце маленьких  Гардинеров, привлеченных видом кареты. Когда карета подъехала, лица детей  озарились восторгом, — дети выразили его даже своими фигурками,  посредством всевозможных скачков и ужимок, — который явился приятным  прологом встречи с домашним очагом.    

Элизабет выпрыгнула из кареты и, перецеловав детей, ринулась  в холл, где ее встретила Джейн, которая бегом спустилась из комнаты матери. У  обеих глаза были полны слез. Сестры горячо обнялись, и младшая сразу спросила у  старшей, получены ли какие-нибудь известия о беглецах.    

— Еще нет, — ответила Джейн. — Но теперь,  когда наш дорогой дядя приехал, я надеюсь, все будет хорошо.    

— Папа в Лондоне?    

— Да, он уехал во вторник, как я тебе сообщала.    

— От него есть письма?    

— Пока только одно. В среду он прислал несколько строк.  Сообщил, что прибыл благополучно и сделал распоряжения, о которых я его  просила. В конце говорилось, что, пока не появится что-нибудь заслуживающее  упоминания, он писать не станет.    

— А мама? Как она? Как вы все?    

— Кажется, маме немного лучше. У нее ужасно расстроены  нервы. Она наверху у себя и будет счастлива всех увидеть. Пока что она не  выходит дальше гардеробной комнаты. А Мэри и Китти, слава богу, здоровы.    

— Ну, а как себя чувствуешь ты? — воскликнула  Элизабет. — Ты побледнела. Сколько же тебе, бедняжке, за это время  пришлось пережить!    

Джейн, однако, уверила ее, что чувствует себя вполне хорошо.  Разговор сестер, продолжавшийся, пока Гардинеры были заняты детьми, был прерван  приходом всего их семейства. Джейн по очереди обнялась с дядюшкой и тетушкой,  встречая и благодаря их с улыбкой и со слезами на глазах.    

Когда все собрались в гостиной, вопросы, заданные Элизабет,  были, разумеется, повторены Гардинерами, и вскоре оказалось, что Джейн не может  сообщить почти ничего нового. Тем не менее она продолжала питать свойственные  ее сердцу радужные надежды. Она по-прежнему верила, что все кончится  благополучно и что в любой день можно ждать письма от Лидии или от отца с  объяснением действий беглецов и, быть может, известием об их бракосочетании.    

Миссис Беннет, в чью комнату они перешли после нескольких  минут разговора в гостиной, встретила их так, как они и ожидали: слезами и  жалобами на свою горькую участь, бранью по поводу мерзкого поступка Уикхема,  причитаниями о собственных муках и упреками в адрес решительно всех, кроме  единственной особы, которая своей неразумной терпимостью больше всего потакала  легкомыслию дочери.    

— Если бы я смогла настоять, чтобы все мы поехали в  Брайтон, — сказала она, — ничего бы не случилось. О бедной Лидии  некому было позаботиться. Разве Форстеры не должны были все время держать ее у  себя на глазах? Они допустили, поверьте, вопиющую небрежность, если не  что-нибудь худшее! Моя девочка не была бы на такое способна, если бы за ней  присматривали. Мне всегда казалось, что им нельзя ее поручать. Но со мной, как  обычно, не посчитались. Бедное, родное мое дитя! А теперь нас покинул мистер  Беннет, и я знаю, он будет драться с Уикхемом, как только с ним встретится, и  его убьют, и что тогда с нами со всеми станет? Коллинзы вышвырнут нас, прежде  чем он остынет в гробу! И если ты, братец, над нами не сжалишься, я не знаю,  куда мы денемся.    

Все в один голос отвергли столь мрачные предположения, и  после исчерпывающих заверений в своей привязанности к сестре и ко всему ее  семейству мистер Гардинер обещал на следующий же день уехать в Лондон и помочь  мистеру Беннету во всем, что он предпримет для спасения Лидии.    

— Мы. не должны предаваться бесплодному унынию, —  добавил он. — И хотя следует подготовиться к худшему, пока что такой исход  нельзя считать неизбежным. Еще не прошло недели с тех пор, как они сбежали из  Брайтона. Через несколько дней мы о них услышим. И до тех пор, пока мы не  узнаем, что он на ней не женился и не собирается жениться, не следует впадать в  отчаяние. Как только я попаду в Лондон, я поеду к брату, перевезу его к себе на  Грейсчёрч-стрит, и мы хорошенько обдумаем все, что можем с ним предпринять.    

— Ах, дорогой братец, — воскликнула миссис  Беннет, — это как раз то, чего бы мне хотелось больше всего. Пожалуйста,  разыщите их там в городе, где бы они ни запропастились, и, если они еще не  поженились, устройте так, чтобы они были женаты. И пусть они не откладывают  этого из-за свадебных нарядов. Скажите Лидии, что, когда она окажется замужем,  у нее будет достаточно денег, чтобы купить любое платье. А самое важное —  спасите мистера Беннета от дуэли. Расскажите ему, в каком я ужасном состоянии,  что я буквально схожу с ума от страха и что у меня бывают судороги во всем теле  и спазмы в боку, и такие жестокие головные боли и сердцебиение, от которых нет  покоя ни днем, ни ночью. И передайте моей дорогой Лидии, чтобы она не отдавала  шить платье, не повидавшись со мной, так как она не знает, в каком магазине его  лучше заказывать. Ах, какой вы добрый! Я уверена, вы не забудете моей просьбы!    

Мистер Гардинер обещал сделать все от него зависящее и вместе  с тем посоветовал ей проявлять большую умеренность в своих надеждах и в своих  опасениях.    

Проговорив с ней таким образом до обеда, родные ее покинули,  предоставив ей изливать свои чувства перед домоправительницей, которая  ухаживала за миссис Беннет в отсутствие дочерей.    

Мистер Гардинер и его жена были уверены, что у нее не было  настоящего повода для подобного затворничества, однако не пытались ее  отговаривать, зная, насколько ей недостает благоразумия, чтобы сдерживаться в  разговоре за столом в присутствии прислуги. Поэтому они предпочитали, чтобы все  заботы и тревоги высказывались ею лишь одному постороннему человеку,  пользующемуся притом наибольшим доверием.    

В столовой они вскоре увидели Мэри и Китти, которые были  слишком заняты у себя в комнатах, чтобы выйти к ним раньше. Одна оторвалась от  своих книг, а другая — от туалетного столика. Физиономии обеих казались,  впрочем, вполне беззаботными. Обе девицы почти не изменились, если не считать  того, что утрата любимой сестры, а быть может упреки, вызванные ее участием в  происшествии, сделали Китти еще более раздражительной. Что касается Мэри, то  она достаточно владела собой, чтобы, усевшись за столом рядом с Элизабет, почти  сразу же прошептать ей с меланхолическим видом:    

— Что за печальное известие! Как много оно вызовет  толков! Но мы должны устоять перед натиском зла и окропить наши сердечные раны  бальзамом сестринского участия.    

Видя, что Элизабет не собирается ей отвечать, она добавила:    

— Из печального случая с Лидией мы все же можем извлечь  полезные уроки. Они заключаются в том, что утрата женщиной добродетели  непоправима; что ее репутация тем более хрупка, чем более она безупречна; и что  женщина никогда не может быть чрезмерно осторожной в своем отношении к  недостойным представителям другого пола.    

Элизабет удивленно подняла на нее глаза, но, чувствуя себя  слишком подавленной, промолчала. И Мэри продолжала тешить свою душу столь же  своевременными моральными прописями.    

Под вечер две старшие мисс Беннет могли провести полчаса  вдвоем. Элизабет сразу воспользовалась этой возможностью, чтобы задать Джейн  множество вопросов, на которые ее сестра отвечала с большой охотой. После  обоюдных сожалений по поводу ужасных последствий случившегося, которые Элизабет  полагала почти неотвратимыми, а Джейн — весьма вероятными, первая продолжала:    

— Но ты должна рассказать мне то, о чем я пока не имею  ни малейшего представления. Как отнесся ко всему папа? Что рассказал полковник  Форстер? Не было ли у Форстеров подозрений до того, как Лидия и Уикхем  совершили побег? Ведь их повсюду должны были видеть вместе.    

— Полковник Форстер подтвердил, что догадывался об их  взаимной склонности, особенно со стороны Лидии. Но он не замечал ничего, что  могло бы вызвать тревогу. Его было очень жалко, — по-моему, это  необыкновенно добрый и отзывчивый человек. Он собирался побывать у нас, чтобы  выразить свое огорчение, даже до того, как заподозрил, что они не поехали в  Шотландию. А когда это подозрение возникло, он приехал немедленно.    

— А Денни в самом деле уверен, что Уикхем на ней не  женится? Он знал о готовившемся побеге? Полковник видел самого Денни?    

— Да. Но при этом разговоре мистер Денни отрицал, что  ему было заранее известно о побеге, и не сказал, что он об этом думает сам. Он  больше не утверждал, что они не собираются пожениться, и это позволяет  надеяться, что его перед тем неправильно поняли.    

— А до приезда полковника вам даже не приходило в  голову, что они не поженятся?    

— Разве мы могли об этом подумать? Сама я немного  тревожилась — будет ли Лидия счастлива с Уикхемом. Я же знала, что его  поведение не всегда было безукоризненным. А папа и мама ничего не подозревали и  понимали только, насколько этот брак неблагоразумен. И вдруг Китти, которая,  естественно, гордилась своей осведомленностью, призналась, что в последнем  письме Лидия предупредила ее о своем намерении. Оказывается, ей было известно,  что они уже несколько недель любят друг друга.    

— Но это началось после отъезда в Брайтон?    

— Думаю, что да.    

— А полковник Форстер, по-твоему, очень плохого мнения  об Уикхеме? Понял он, что тот собой представляет?    

— Признаюсь, он отзывался об Уикхеме не так лестно, как  прежде. Он считает его невоздержанным и расточительным. А после печального  происшествия стали говорить, что Уикхем наделал в Меритоне много долгов.  Надеюсь, это окажется неправдой.    

— Джейн, милая, если бы мы меньше скрывали, если бы мы  рассказали то, что нам было о нем известно, ничего бы не случилось.    

— Может быть, это было бы лучше, — ответила  Джейн. — Но разоблачать прежние ошибки человека, не зная о его чувствах в  настоящее время, кажется мне несправедливым. У нас были добрые намерения.    

— А что рассказал полковник Форстер о содержании письма  Лидии к его жене?    

— Он захватил его с собой, чтобы показать нам. Джейн  вынула письмо из памятной книжки и протянула его Элизабет. Вот что в нем  говорилось:    

     

«Моя дорогая Харриет, ты будешь хохотать до упаду, когда  узнаешь, куда я уехала, и я сама помираю со смеху, воображая, как ты утром  удивишься, когда тебе скажут, что я пропала. Я еду в Гретна-Грин, и если бы ты  не догадалась, с кем именно, я считала бы тебя просто дурочкой, так как на  свете существует только один человек, которого я люблю, и этот человек — ангел.  Я никогда не была бы без него счастлива, так что не печалься о моем бегстве. Ты  можешь не сообщать в Лонгборн о моем отъезде, если тебе это неприятно. Ведь  тогда они еще больше удивятся, получив от меня письмо с подписью „Лидия Уикхем“.  Вот будет потеха! Мне так смешно, что я еле вывожу буквы. Пожалуйста, принеси  мои извинения Пратту за то, что я не выполнила обещания танцевать с ним сегодня  вечером. Скажи ему, что он безусловно меня простит, когда обо всем узнает, и  обещай, что я с большим удовольствием буду танцевать с ним на первом же балу,  на котором мы встретимся. За платьями я пришлю, как только попаду в Лонгборн.  Но я бы хотела, чтобы Салли зашила шов, который распоролся на моем вышитом  муслиновом платье, прежде чем его запакуют.    

Прощай. Привет полковнику Форстеру. Надеюсь, вы выпьете за  наше счастливое путешествие.    

Преданная тебе подруга     

Лидия Беннет».     

     

— Беспечная, беспечная Лидия! — воскликнула  Элизабет, дочитав до конца. — И этим письмом она сообщает о таком событии  в своей жизни?! Но из него, по крайней мере, следует, что сама она относилась к  цели поездки серьезно. К чему бы он ни склонил ее позже, она не думала о  бесчестье. Бедный отец! Как тяжело ему было это пережить!    

— Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь был так  потрясен. В течение десяти минут он не мог произнести ни слова. А маме сразу  стало плохо, и все в доме пошло вверх дном.    

— Джейн, милая, — спросила Элизабет, —  осталась ли в доме хоть одна служанка, которая не узнала бы в тот же день всех  подробностей этой скандальной истории?    

— Как тебе сказать? Надеюсь, что да. Но в ту минуту  очень трудно было владеть собой. Мама была в истерике, и, хотя я всячески ей  старалась помочь, боюсь, я не сделала всего, что могла. Я была в таком ужасе,  думая, чем это кончится, что стала совершенно беспомощной.    

— Ты сделала больше, чем могла. У тебя нездоровый вид.  Если бы я была здесь, мне пришлось бы заботиться о тебе.    

— Мэри и Китти были очень добры. И я уверена, они  разделили бы со мной все заботы. Но я считала, что это может им повредить.  Китти такая хрупкая и так легко возбуждается, а Мэри настолько погружена в свои  занятия, что было бы грешно лишить их отдыха. Во вторник, после папиного  отъезда, в Лонгборн приезжала тетушка Филипс. Она была так добра, что пробыла  со мной до четверга и очень нам всем помогла. Леди Лукас тоже была очень  великодушна. В среду она приходила выразить свое сочувствие и сказала, что она  и ее дочери готовы оказать нам всяческую поддержку.    

— Лучше бы она сидела у себя дома! — воскликнула  Элизабет. — Быть может, у нее были добрейшие намерения. Но при такой беде,  как наша, чем меньше видишь соседей, тем лучше. Помощь здесь невозможна, а  сочувствие — непереносимо. Пускай же они радуются нашим несчастьям подальше от  нас.    

Она спросила сестру, что отец собирался предпринять для  розыска.    

— Мне кажется, — ответила Джейн, — он хотел  отправиться в Эпсом — место, где они последний раз меняли лошадей, попробовать  выяснить что-нибудь у кучеров. Главная его цель — узнать номер извозчика,  который вез их из Клэпхема. Этот извозчик приехал с кем-то из Лондона. Папа  считал, что такой случай, при котором дама и господин пересаживаются из одного  экипажа в другой, не мог остаться незамеченным, и он собирался навести справки  в Клэпхеме. Если ему посчастливится узнать, у какого дома извозчик перед тем  высадил своих седоков, он хотел зайти в этот дом. Там ему, быть может, удастся  узнать номер и место стоянки извозчика. Не знаю, что он еще собирался сделать.  Он так торопился уехать и был так сильно расстроен, что я с трудом смогла  добиться у него даже этого.    

 ГЛАВА VI    

     

Все были уверены, что на следующее утро будет получено  письмо от мистера Беннета, однако почта пришла и не принесла от него ни  строчки. Члены его семьи хорошо знали, насколько он при обычных обстоятельствах  небрежен в своей переписке, но рассчитывали, что сейчас он все же сделает над  собой усилие. Приходилось думать, что он не может сообщить ничего хорошего, но  даже об этом они рады были бы знать наверняка. Мистер Гардинер, который немного  задержался в ожидании письма, уехал сразу же по прибытии почты.    

С его отъездом они могли хотя бы надеяться, что их будут  держать в курсе происходящих событий. Прощаясь, мистер Гардинер обещал как  можно скорее уговорить мистера Беннета вернуться в Лонгборн. Тем самым он  успокоил свою сестру, которая видела в этом для мужа единственное спасение от  гибели на дуэли.    

Миссис Гардинер, считая, что племянницам может оказаться  полезным ее присутствие, решила провести с детьми в Хартфордшире еще несколько  дней. Она помогала им в уходе за миссис Беннет, и им было очень приятно побыть  с ней в часы досуга. Другая тетка также проводила у них немало времени, желая,  по ее словам, их развеселить и ободрить. Но так как у нее всегда были припасены  свежие новости о расточительности и непорядочности Уикхема, она редко оставляла  их менее удрученными, чем они чувствовали себя перед ее приходом.    

Весь Меритон старался теперь всячески очернить человека,  который еще три месяца тому назад казался ему чуть ли не ангелом. Стало  известно, что он задолжал решительно во всех лавках. Объявленный бесчестным  соблазнителем, он стал притчей во языцех по всей округе. Все считали его самым  испорченным человеком на свете и наперебой клялись, что никогда не были введены  в заблуждение его внешней привлекательностью. И хотя Элизабет не верила и  половине всех этих толков, они доказывали, насколько справедливой была тревога  за доброе имя ее сестры. Даже Джейн, которая доверяла слухам еще меньше, почти  потеряла надежду на благоприятный исход дела, тем более что, если бы, как ей  хотелось верить, они все же бежали в Шотландию, от беглецов уже должны были  прийти какие-то вести.    

Мистер Гардинер покинул Лонгборн в воскресенье. Во вторник  его жена получила от него письмо, в котором говорилось, что он отыскал брата  сразу же по прибытии и уговорил его переехать на Грейсчёрч-стрит. До его  приезда мистер Беннет побывал в Эпсоме и Клэпхеме, однако ему не удалось там  узнать ничего существенного. Теперь он решил справиться во всех крупных  гостиницах города, считая вполне вероятным, что, прибыв в Лондон, беглецы не  сразу поселились на частной квартире. Сам мистер Гардинер не рассчитывал на  успех этих поисков, но, так как его брат был ими всецело поглощен, он по мере  сил старался ему помогать. Далее он сообщал, что мистер Беннет в настоящее  время совершенно не склонен покинуть Лондон, и обещал вскоре написать снова. В  конце находился следующий постскриптум:    

     

«Я попросил полковника Форстера, чтобы он, по возможности,  выяснил у друзей молодого человека в полку, есть ли у Уикхема родственники или  знакомые, которые могли бы знать, в какой части Лондона он скрывается. Если  кого-нибудь удастся найти, это даст в наши руки важную нить для дальнейших  поисков. Пока у нас нет ничего, чем бы мы могли руководствоваться. Полковник  Форстер, я уверен, сделает все от него зависящее, чтобы выполнить нашу просьбу.  Но позднее мне пришла в голову мысль, что Лиззи, быть может, лучше, чем  кто-либо другой, знает имена его родственников, у которых он мог бы  остановиться».    

     

Элизабет легко поняла, как могло возникнуть подобное  предположение. Однако она не располагала сведениями в этом роде и считала  комплимент незаслуженным. Ей не приходилось слышать ни о каких родственниках  Уикхема, кроме его отца и матери, которые скончались много лет тому назад.  Можно было, однако, допустить, что кто-нибудь из его приятелей по ***ширскому  полку знает больше. И хотя она верила в это мало, обращение к полковнику  Форстеру позволяло на что-то надеяться.    

Все дни были теперь наполнены различными тревогами. Но  самыми беспокойными были минуты ожидания почты. Прибытие писем стало важнейшим  событием каждого дня. Только из них можно было узнать о хорошем или плохом  повороте событий. И каждый новый день мог принести наконец важные вести.    

Однако прежде чем до них опять дошли известия от мистера  Гардинера, было получено послание совсем иного рода, адресованное мистеру  Беннету. Оно было написано мистером Коллинзом. Мистер Беннет оставил  распоряжение вскрывать всю приходящую на его имя корреспонденцию, и письмо было  прочитано Джейн. Вместе с ней письмо кузена прочла и Элизабет, которой были  хорошо знакомы особенности его стиля. В письме говорилось:    

     

«Дорогой сэр, принимая во внимание наше с Вами родство и  занимаемое мною положение в обществе, я счел своим долгом выразить свое  соболезнование по поводу печального события, о котором мы узнали только вчера,  получив письмо из Хартфордшира. Поверьте, дорогой сэр, мы с миссис Коллинз  вполне искренне сочувствуем Вам и всей Вашей высокочтимой семье в постигшем Вас  горе, которое должно быть особенно глубоким, поскольку его причину невозможно исцелить  временем. Со своей стороны, я не пожалею доводов, которые могли бы как-то  смягчить для Вас столь серьезное несчастье или принести утешение при подобных,  тягостных для Вашего родительского сердца обстоятельствах. Кончина Вашей дочери  могла бы в сравнении с ними казаться благом. И — тем печальнее — скорбь о  случившемся еще усугубляется в данном случае из-за того, что, как я узнал от  моей дорогой Шарлотты, безнравственность Вашей дочери в какой-то мере  объясняется излишней терпимостью, допущенной при ее воспитании. К утешению ее  родителей, я все же склонен предполагать в ней природные дурные наклонности,  без которых она не могла бы совершить столь тяжкого проступка в столь юные  годы. Однако, как бы там ни было, Вы заслуживаете глубочайшего участия. Кроме  миссис Коллинз, его разделяют со мной также леди Кэтрин и мисс де Бёр, коих я  уже уведомил о злосчастном событии. И они присоединяются к моему опасению, что  ложный шаг одной из Ваших дочерей может нанести непоправимый ущерб благополучию  ее сестер. Ибо, как соизволила выразиться леди Кэтрин, едва ли кто-нибудь  захочет теперь породниться с Вашей семьей. Это соображение побуждает меня с  особым удовольствием вспомнить о некотором происшествии в ноябре прошлого года.  Если бы дело тогда приняло иной оборот, я должен был бы сейчас делить наравне с  Вами все Ваше горе и весь позор. Позвольте же, дорогой сэр, пожелать Вам  утешения в той мере, в какой это возможно, и посоветовать навеки отторгнуть от  себя недостойную дочь, предоставив ей самой пожинать плоды своего порочного поведения.    

Остаюсь, дорогой сэр, и т.д. и т.д.».     

     

Мистер Гардинер не писал ничего, пока не получил ответа от  полковника Форстера. Ответ этот оказался неблагоприятным. Стало известно, что у  Уикхема нет ни одного родственника, с которым он поддерживал бы общение, и что  у него вообще не осталось близкой родни. В прежние времена он имел довольно  много знакомых, однако после вступления в полк он, по-видимому, не сохранил с  ними дружеских связей. Поэтому нельзя было назвать ни одного человека, который  мог бы рассказать об Уикхеме что-нибудь новое. Кроме того, что он прятался от  родных Лидии, он, как оказалось, должен был скрываться еще и по другой причине.  Огромные карточные долги вконец расстроили его денежные дела. По мнению  полковника Форстера, для покрытия его долгов в Брайтоне потребовалось бы более  тысячи фунтов. Заметную часть этой суммы он задолжал торговцам в городке,  однако долги чести составляли львиную долю. Мистер Гардинер не пытался скрыть  эти подробности от своих родственников в Лонгборне. С ужасом выслушав это  сообщение, Джейн воскликнула:    

— Картежник! Вот уж совсем не ожидала. Мне даже в  голову это не приходило!    

Мистер Гардинер добавлял, что уже на следующий день, то есть  в субботу, они могут ждать возвращения мистера Беннета. Расстроенный неудачей  предпринятых им попыток, мистер Беннет уступил настойчивым уговорам шурина  вернуться домой, поручив ему принимать необходимые меры сообразно с  обстоятельствами. Когда об этом узнала миссис Беннет, она, вопреки предположениям  дочерей, вовсе не выразила того удовлетворения, которого можно было ожидать,  зная ее беспокойство за жизнь мужа.    

— Как! — воскликнула она. — Бросить там  бедную Лидию? Он не покинет Лондон, пока их не найдет! Кто же будет стреляться  с Уикхемом и заставит его на ней жениться?    

Миссис Гардинер хотела уже вернуться вместе с детьми к себе  домой, и, так как на следующий день ждали приезда мистера Беннета, она могла  теперь уехать. Поэтому она воспользовалась посланным из Лонгборна экипажем, на  котором затем возвратился его хозяин.    

Она покинула Лонгборн, так и не разрешив загадку отношений  между Элизабет и ее дербиширским другом, над которой ломала голову с самого  отъезда из Лэмтона. Элизабет никогда первая не называла его имени. Не было и  письма, которое, как казалось миссис Гардинер, он мог послать им вдогонку. Со  времени их возвращения на имя племянницы не приходило ничего, что могло быть  отправлено из Пемберли.    

Печальные семейные обстоятельства вполне оправдывали упадок  духа у Элизабет, — искать каких-либо других причин для его объяснения было  незачем. Между тем сама Элизабет, достаточно разобравшись к этому времени в  своих чувствах, отлично понимала, что ей было бы легче перенести позор Лидии,  не будь она знакома с мистером Дарси. По ее мнению, в этом случае количество  бессонных ночей сократилось бы для нее по меньшей мере наполовину.    

Мистер Беннет по возвращении в Лонгборн был полон  свойственного ему философического спокойствия. Он разговаривал не больше, чем  обычно, и вовсе не упоминал обстоятельства, из-за которого ездил в Лондон, так  что дочери долго не решались с ним об этом заговорить. Молчание наконец  нарушила Элизабет, осмелившаяся затронуть запретную тему за послеобеденным  чаем. Выраженное ею сочувствие по поводу всего, что ему пришлось пережить,  мистер Беннет встретил словами:    

— Не будем об этом вспоминать. Кому же за это  расплачиваться, как не мне? Все, что случилось, — дело моих рук, и я за  все в ответе.    

— Вы не должны слишком строго себя судить, —  сказала Элизабет.    

— Твой совет приходится очень кстати. Снисхождение к  собственной персоне свойственно человеческой природе. Нет, Лиззи, дай мне хоть  раз в жизни почувствовать всю глубину своей вины. Не бойся, это меня не сломит.  Подобное чувство проходит довольно быстро.    

— Вы думаете, они в Лондоне?    

— Конечно. Где же еще они могли бы так хорошо спрятаться?    

— Лидия ведь всегда мечтала попасть в Лондон! —  вставила Китти.    

— Значит, она добилась, чего хотела, — сухо  ответил отец. — Возможно, ее пребывание там продлится довольно долго.    

После короткой паузы он добавил:    

— Лиззи, я на тебя не в обиде за сделанное тобой в мае  столь оправдавшееся предостережение, ведь оно, учитывая обстоятельства,  свидетельствует в пользу здравого смысла.    

Разговор был прерван появлением Джейн, которая пришла  приготовить чай для миссис Беннет.    

— Что за великолепное представление! — воскликнул  мистер Беннет. — Оно придает горю вашей матери такой благородный оттенок.  С завтрашнего дня я последую ее примеру: засяду в ночном колпаке и халате в  библиотеке и постараюсь причинять вам как можно больше хлопот. Или, быть может,  мне подождать, пока от нас сбежит Китти?    

— Я никуда не собираюсь сбегать, — ответила Китти  с раздражением. — Если я когда-нибудь попаду в Брайтон, ничего подобного  со мной не случится.    

— Ты попадешь в Брайтон? Я и за пятьдесят фунтов не  отпущу тебя даже до Ист-Бёрна. Нет, Китти, наконец-то я научился осторожности.  И тебе это придется почувствовать. Ни один офицер больше не переступит порога  моего дома — и носа не сунет в нашу деревню. И никаких больше танцев — если  только тебе не вздумается танцевать с одной из сестер. Я не позволю тебе выходить  из дома, пока ты не докажешь, что способна заниматься чем-то разумным хоть  десять минут в течение суток.    

Китти, принявшая эти слова всерьез, горько расплакалась.    

— Ну, так и быть, — сказал мистер Беннет, —  можешь не огорчаться. Если на протяжении десяти лет ты будешь паинькой, к концу  срока я непременно свожу тебя на какое-нибудь обозрение[35].    

 ГЛАВА VII    

     

Спустя два дня после возвращения мистера Беннета, когда  Джейн и Элизабет гуляли позади дома среди зарослей кустарника, они увидели  приближавшуюся к ним домоправительницу. Подумав, что она идет за ними, чтобы  позвать их к миссис Беннет, они пошли ей навстречу. Но вместо того чтобы  передать какое-нибудь поручение матери, она сказала, обращаясь к Джейн:    

— Прошу прощения, сударыня, что помешала вашему  разговору. Я подумала, что из Лондона пришли, быть может, добрые вести, и мне  захотелось узнать, в чем они заключаются.    

— Что вы имеете в виду, Хилл? Из Лондона не было  никаких писем.    

— Как, сударыня, — с большим удивлением  воскликнула миссис Хилл, — вы не знаете, что к хозяину прибыл нарочный от  мистера Гардинера? Прошло не менее получаса с тех пор, как он передал пакет  мистеру Беннету.    

Желая поскорее узнать о новостях, сестры без лишних слов  бросились к дому. Пробежав холл, они заглянули сперва в комнату для завтрака,  потом в библиотеку и, не найдя отца там, были уже готовы искать его наверху, в  комнате матери, когда встретившийся им дворецкий сказал:    

— Если вы, сударыни, ищете хозяина, то попробуйте  догнать его около рощи — он только что пошел в том направлении.    

Пользуясь этим указанием, они снова миновали холл и побежали  прямо через газон догонять отца, который решительным шагом направлялся к группе  деревьев на краю усадьбы.    

Более полная и менее привыкшая к бегу старшая сестра вскоре  отстала, тогда как запыхавшаяся младшая, догнав отца, с нетерпением забросала  его вопросами:    

— Ах, папа, что там такое? Есть новости? Что-нибудь от  дяди Гардинера?    

— Да, он прислал письмо с нарочным.    

— Что же он пишет? Хорошее или плохое?    

— Разве мы можем ожидать хороших вестей? — сказал  отец, вынимая из кармана письмо. — Впрочем, тебе, быть может, интересно  его прочесть.    

Элизабет нетерпеливо выхватила письмо, как раз в ту минуту,  когда их догнала Джейн.    

— Прочти-ка вслух, — попросил мистер Беннет, —  я сам едва ли в нем разобрался как следует.    

     

«Грейсчёрч-стрит, понедельник, 2 августа.     

Дорогой брат, наконец-то могу сообщить некоторые сведения о  моей племяннице, которые, я надеюсь, должны Вас несколько успокоить. Вскоре  после Вашего отъезда в субботу мне удалось выяснить, в какой части Лондона они  скрываются. О подробностях расскажу Вам при встрече. Достаточно знать, что они  обнаружены и что я видел обоих…»    

     

— Ну вот, теперь мы убедились, что все вышло, как я и  предполагала, — перебила Джейн, — они поженились!    

Элизабет продолжила чтение.    

     

— «Я видел обоих. Они не поженились, и никаких приготовлений  к свадьбе я не заметил. Однако, если Вы согласитесь с предложениями, которые я  осмелился сделать от Вашего имени, я надеюсь, что свадьба произойдет достаточно  быстро. Все, что от Вас требуется, — это письменно подтвердить ее пятую  долю в пяти тысячах фунтов, остающихся Вашим детям после смерти родителей, а  также ежегодную выплату ей ста фунтов, пока Вы живы. После всего, что  случилось, я без колебаний согласился с этими условиями, пользуясь привилегией  быть Вашим доверенным лицом. Это письмо я посылаю с нарочным, так как Ваш ответ  должен быть получен как можно скорее. Вышесказанное позволит Вам понять, что  положение мистера Уикхема вовсе не столь безнадежно, как представляется многим.  В этом смысле все были введены в заблуждение, и я счастлив сообщить, что даже  после выплаты всех долгов у него сохранится небольшая сумма, которую он сможет  отложить на имя моей племянницы в добавление к ее собственным средствам. Если,  как я рассчитываю, Вы подтвердите мои полномочия действовать от Вашего имени во  всем этом деле, я незамедлительно поручу Хагерстону подготовить соответствующий  контракт. Вам совершенно не нужно снова приезжать в Лондон, поэтому спокойно  оставайтесь в Лонгборне, полагаясь на мои старания и заботы. Пришлите ответ как  можно скорее и будьте добры выразиться достаточно определенно. Мы здесь решили —  и я рассчитываю на Ваше одобрение, — что племянница должна отправиться в  церковь из нашего дома. К нам она переберется сегодня. Я напишу Вам еще раз,  как только будут уточнены некоторые подробности.    

Ваш и т.д.     

Эдв. Гардинер».     

     

— Может ли это быть? — сложив письмо, проговорила  Элизабет. — Неужели он на ней женится?    

— Значит, Уикхем вовсе не такой негодяй, каким мы себе  его представляли! — воскликнула Джейн. — Папа, милый, поздравляю Вас!    

— Вы уже ответили на письмо? — спросила Элизабет.    

— Еще нет. Но это следует сделать поскорее.    

Элизабет принялась горячо уговаривать отца не откладывать  дела ни на минуту.    

— Папа, пожалуйста, — взмолилась она, —  возвращайтесь и напишите дяде тотчас же. Вы только подумайте, как опасно при  таких обстоятельствах малейшее промедление!    

— Может быть, мне написать письмо от вашего  имени, — предложила Джейн, — если вам неприятно сделать это самому?    

— Разумеется, неприятно, — ответил он. — Но,  увы, письмо должно быть написано.    

С этими словами они зашагали обратно к дому.    

— Я бы хотела спросить об одном, — сказала  Элизабет. — Вы примете предложенные условия?    

— Приму ли я условия? Да мне просто стыдно за него  оттого, что он так мало потребовал.    

— И она должна стать его женой! Даже при том, что он такой   человек!    

— Да, да, стать его женой. Теперь уже ничего не  поделаешь. Но мне бы хотелось понять две вещи. Во-первых, сколько денег ему  посулил ваш дядюшка, а во-вторых, каким образом я смогу эти деньги ему вернуть?    

— Деньги? — воскликнула Джейн. — Дядюшке? Что  вы имеете в виду?    

— А то, что ни один человек в здравом уме не женился бы  на Лидии ради какой-то сотни фунтов в год при моей жизни и пятидесяти, когда я  умру.    

— В самом деле, — сказала Элизабет, — это не  приходило мне раньше в голову. Будут выплачены долги, да еще что-то останется!  Без дядюшки тут, конечно, не обошлось. Какой он у нас добрый и щедрый! Но как  бы это его не разорило! Небольшая сумма тут бы не помогла.    

— Никоим образом, — согласился отец. — Уикхем  был бы дураком, женись он на ней меньше чем за десять тысяч. Мне бы не хотелось  думать о нем так плохо сразу после того, как мы с ним породнимся.    

— Десять тысяч? Силы небесные! Но разве мы могли бы  вернуть даже половину такой суммы?    

Мистер Беннет ничего не ответил, и каждый из них,  погруженный в собственные думы, не сказал ни слова, пока они не подошли к дому.  Отец прошел прямо в библиотеку, чтобы написать письмо, а дочери направились в  комнату для завтрака.    

— Неужели они в самом деле поженятся? —  воскликнула Элизабет. — Просто не верится! И этому  мы еще должны  радоваться! Поженятся без малейшей надежды на семейное счастье и несмотря на  все пороки ее будущего мужа, — вот в чем теперь ее спасенье! Ах, Лидия,  Лидия!    

— Я утешаю себя мыслью, — сказала Джейн, —  что он не женился бы на Лидии, если бы не питал к ней настоящего чувства. И  хотя наш добрый дядя чем-то ему помог, мне не верится, что речь могла идти о  десяти тысячах или даже о чем-то к этому близком. У Гардинеров есть дети и,  может быть, будут еще. Разве дядя вправе отнимать у них даже половину подобной  суммы?    

— Если бы мы знали его долги, — сказала  Элизабет, — да еще выяснили, сколько денег, согласно брачному контракту,  он отложит на имя сестры, мы могли бы точно определить, что ему посулил дядя. У  самого Уикхема нет за душой и шестипенсовика. Нам никогда не удастся расплатиться  с дядей и тетей. То, что они решились принять Лидию под свой кров, окружить ее  заботой и защитить своим добрым именем, является с их стороны такой жертвой,  которая заслуживает многих лет благодарности. Сейчас она уже должна быть у них!  Если даже такое их великодушие по-настоящему ее не растрогает, она вообще не  заслуживает счастья. Как она смогла посмотреть тетушке в глаза!    

— Надо постараться не вспоминать обо всем, что  натворили Уикхем и Лидия, — сказала Джейн. — Так хочется поверить в  их будущее благополучие! Его согласие на брак с ней — залог того, что он  начинает исправляться. Взаимная привязанность сделает их менее легкомысленными,  и они, я надеюсь, заживут разумно и счастливо, а их прежнее поведение  мало-помалу будет забыто.    

— Их поведение было таким, — ответила  Элизабет, — что ни мне, ни тебе и никому другому о нем не забыть. Об этом  и говорить нечего.    

Здесь обе они вспомнили, что их мать едва ли что-нибудь  знает о полученном письме, и зашли в библиотеку спросить у отца, не хочет ли  он, чтобы она о нем узнала. Отец еще продолжал писать. Не поднимая головы, он  равнодушно ответил:    

— Это ваше дело.    

— А можно взять письмо, чтобы прочесть его маме?    

— Берите что хотите и оставьте меня в покое.    

Элизабет схватила письмо с письменного стола, и они побежали  наверх. У миссис Беннет оказались в это время Мэри и Китти, поэтому достаточно  было одного сообщения. После нескольких слов о приходе хороших вестей письмо  было прочтено вслух. Миссис Беннет едва смогла совладать со своими чувствами.  Как только Джейн дошла до надежд мистера Гардинера на предстоящую свадьбу, на  ее лице выразился необыкновенный восторг, и каждая следующая фраза увеличивала  ее ликование. Теперь она пришла в такое же возбуждение от счастья, в каком пребывала  прежде из-за тревог и огорчений. Ей было достаточно знать, что ее дочь выходит  замуж. Забота о благополучии дочери, так же, как сожаление о ее легкомысленном  поступке, совершенно не приходили ей в голову.    

— Лидия, девочка моя! — восклицала миссис  Беннет. — Как это чудесно! Она будет замужем! Я скоро ее увижу! Выйдет  замуж в шестнадцать лет! Добрый, хороший братец! Я была убеждена, что так  кончится, — он должен был все устроить! Если бы вы знали, как мне хочется  ее видеть! И душеньку Уикхема тоже! Но как же быть с туалетами? Что же делать  со свадебным платьем? Надо сейчас же написать сестре Гардинер. Лиззи,  голубушка, сбегай вниз к папе и разузнай у него, сколько он на это может дать  денег. Ах, нет, постой! Я лучше схожу к нему сама. Китти, позвони, чтобы пришла  Хилл. Я сию же минуту оденусь. Лидия, милочка моя! Вот будет праздник, когда  она к нам приедет!    

Старшая дочь попыталась было остановить ее восторженные  излияния, напомнив матери, сколь многим они обязаны мистеру Гардинеру.    

— Все кончилось хорошо, — добавила она, —  только благодаря его доброте. По-видимому, он помог мистеру Уикхему  значительной суммой.    

— Ну что ж, это вполне естественно! — ответила  миссис Беннет. — Кому же и позаботиться о ней, как не родному дяде? Если  бы у него не было семьи, его деньги достались бы мне и девочкам. Не считая  подарков, мы от него впервые что-то получим. Но я так рада, так рада! Еще немного  — и у меня будет замужняя дочь!.. Миссис Уикхем! Как это прекрасно звучит. А  ведь всего только в июне ей исполнилось шестнадцать! Джейн, голубушка, я так  разволновалась, что, наверно, не смогу ничего написать. О деньгах мы поговорим  с папой позже. Но платье нужно заказать сию же минуту.    

И она начала подробно обсуждать достоинства муслина, кисеи и  батиста и хотела уже отправить обширный заказ, когда Джейн с некоторым трудом  объяснила ей необходимость повременить с этим до того, как будет получено  согласие мистера Беннета. Один день задержки, как объяснила Джейн, не имел  большого значения, и благодаря превосходному расположению духа миссис Беннет  оказалась на этот раз более сговорчивой, чем обычно. В ее голове возникали все  новые планы.    

— Как только я оденусь, — заявила она, — я  тут же поеду в Меритон, чтобы сообщить о наших новостях сестре Филипс. А на  обратном пути можно будет навестить еще Лукасов и миссис Лонг. Китти, беги вниз  и прикажи заложить карету. Воздух, я уверена, будет мне очень полезен. Девочки,  что вы хотите, чтобы я для вас сделала в Меритоне? А вот наконец и Хилл. Хилл,  дорогая, вы слышали, какие у нас чудесные новости? Мисс Лидия выходит замуж! И  вам всем подадут чашу с пуншем, чтобы вы как следует повеселились по случаю ее  свадьбы.    

Миссис Хилл, разумеется, пришла в восторг, и Элизабет вместе  с другими выслушала ее поздравления. После этого, утомленная суетой, она ушла к  себе в комнату, чтобы обо всем спокойно подумать.    

Положение Лидии было достаточно плачевным. Однако следовало  радоваться, что она не попала в худшую беду. И Элизабет этому радовалась.  Заглядывая в будущее, нельзя было ждать для Лидии ни семейного счастья, ни  обеспеченности. Но, вспоминая, чего только два часа назад все они так боялись,  Элизабет не могла не оценить преимуществ такого исхода дела.    

 ГЛАВА VIII    

     

Мистер Беннет уже давно собирался начать что-то откладывать  от своих доходов. При этом он мог бы постепенно скопить некоторую сумму и  обеспечить будущее своих дочерей, а также и жены на случай, если бы ей довелось  его пережить. И сейчас он с особой остротой почувствовал, насколько разумной  была бы такая экономия. Если бы прежде он подобным образом исполнил свой долг,  Лидия не была бы теперь обязана своему дяде выкупом доброго имени и чести. И  тогда приобретение в качестве супруга самого дрянного молодого человека во всем  королевстве было бы обставлено вполне подобающим образом.    

То, что такое сомнительное счастье будет целиком оплачено из  средств шурина, серьезно огорчало мистера Беннета, поэтому он решил выяснить  израсходованную сумму и при первой же возможности вернуть долг. Когда мистер  Беннет женился, он предполагал, что можно не стремиться к экономии, так как  подразумевалось, что у супругов должен родиться наследник. Став  совершеннолетним, сын закрепил бы имение за семьей, обеспечив будущее вдовы и  младших детей. Но, одна за другой, на свет появились пять дочерей, а сына все  не было. Миссис Беннет сохраняла уверенность в предстоящем рождении наследника  еще в течение многих лет после того, как родилась Лидия. В конце концов от  надежд пришлось отказаться, однако копить деньги было уже поздно. Миссис Беннет  не была бережлива по натуре, и только нежелание ее мужа влезать в долги не  позволяло им расходовать средств больше, чем они получали от своего имения.    

Свадебным контрактом за миссис Беннет и ее потомством было  закреплено пять тысяч фунтов. Распределение денег между детьми зависело от решения  родителей. Такое решение предстояло сейчас принять, по крайней мере,  относительно Лидии. И у мистера Беннета не возникало колебаний по поводу  условий, предложенных мистером Гардинером. Выразив самым любезным, хотя и  кратким, образом свою признательность шурину за его доброту, он далее одобрил  предпринятые мистером Гардинером шаги, а также подтвердил свое согласие  выполнить взятые от его имени обязательства. Раньше ему не пришло бы в голову,  что он может выдать дочь за Уикхема — даже если бы сам Уикхем захотел на ней  жениться — при столь незначительных затратах. Учитывая стоимость содержания  Лидии, ее карманные расходы и частые денежные подарки, которые дочка получала  от матери, при ежегодной выплате супругам ста фунтов он терял в год не больше  десяти.    

То, что все это потребовало так мало усилий с его стороны,  было не менее приятным сюрпризом. Сейчас он хотел бы, по возможности,  избавиться от дальнейших хлопот. После первого порыва негодования, побудившего  его пуститься на розыски дочери, он, естественно, вернулся к своей прежней  невозмутимости. Письмо было написано весьма быстро, — мистер Беннет долго  раздумывал, прежде чем что-нибудь предпринять, но, взявшись за дело, сразу же  доводил его до конца. В заключительной части письма выражалось желание узнать,  чем он еще обязан своему шурину. На Лидию он сердился так сильно, что от  всякого обращения к дочери решил воздержаться.    

Хорошие вести тотчас же разнеслись по дому и с невероятной  быстротой распространились по всей округе. Конечно, толки о мисс Лидии приобрели  бы значительно больший интерес, если бы ее воротили в Меритон или, еще того  лучше, сослали на какую-нибудь отдаленную ферму. Однако по поводу ее замужества  тоже можно было всласть посудачить. И пожелания счастья, не сходившие с уст  злорадных кумушек городка, почти не утратили с переменой обстоятельств своей  выразительности, так как брак с человеком, подобным Уикхему, говоря по совести,  никак не мог оказаться счастливым.    

Миссис Беннет в течение двух недель ни разу не выходила в  столовую. Но этот счастливый день ознаменовался тем, что она наконец в  наилучшем расположении духа возглавила стол. Стыд за Лидию ни малейшим образом  не омрачил ее торжества. Мечта о свадьбе какой-нибудь из дочерей, ставшая ее  навязчивой идеей с тех пор, как Джейн минуло шестнадцать лет, близилась к осуществлению.  Ее мысли и разговоры вертелись только вокруг принадлежностей для свадебной церемонии,  образчиков тонкого муслина, новых экипажей и новой прислуги. С необыкновенной  энергией она принялась подыскивать какой-нибудь близко расположенный дом,  который ее дочь могла бы занять после свадьбы. И, ничего не зная и даже не  задумываясь о средствах, которыми будет располагать молодая пара, она отвергла  немало домов, считая их неподходящими по своему расположению или размерам.    

— Мог бы подойти, пожалуй, Хэй-парк, — рассуждала  она, — вздумай Голдинги из него выехать. Или большой дом в Стоуке, если бы  только гостиная в нем была чуть-чуть побольше. Что же касается Эшуорта, то до  него слишком далеко — я не перенесу, если нас будет разделять целых десять  миль. А в Палвис Лодже совершенно невозможный верхний этаж!    

Ее муж не мешал ей болтать подобным образом, пока в комнате  находилась прислуга. Однако как только посторонние удалились, он обратился к  ней со словами:    

— Прежде чем вы, миссис Беннет, арендуете для вашей  дочери и ее мужа одно из этих прекрасных имений или даже сразу все вместе, я бы  хотел, чтобы между нами существовала ясная договоренность вот по какому  вопросу. В один дом в нашей местности они никогда не будут допущены. Я отнюдь  не собираюсь поощрять их легкомыслие, принимая их у себя в Лонгборне.    

Это заявление вызвало бурю протестов, но мистер Беннет  оставался непоколебимым. И через некоторое время миссис Беннет в пылу спора  обнаружила, к своему изумлению и ужасу, что ее супруг не собирается потратить  ни одной гинеи на покупку свадебных туалетов. Он заявил, что Лидии не следует  рассчитывать ни на какие знаки внимания с его стороны. Миссис Беннет это казалось  непостижимым. Подобная необузданность родительского гнева, из-за которой их  дочь должна была потерять все, ради чего, собственно говоря, стоило выходить  замуж, превосходила границы ее разумения. Недостаток свадебных туалетов казался  ей гораздо более позорным обстоятельством, нежели бегство Лидии и ее совместная  жизнь с Уикхемом в течение двух недель, перед свадьбой.    

     

Элизабет теперь горько раскаивалась, что в расстройстве  чувств высказала мистеру Дарси свои опасения за судьбу Лидии. Поскольку ее  бегство в скором времени должно было благополучно завершиться замужеством,  можно было надеяться скрыть это происшествие от всех, кто не присутствовал  тогда в Брайтоне.    

Она не боялась, что он расскажет об этой истории  посторонним. Едва ли она знала другого человека, чья сдержанность заслуживала  бы большего доверия. Но ей было особенно больно, что именно ему стало известно  об их семейном позоре. Дело было не в том, что от этого страдали какие-то ее  собственные интересы. При всех обстоятельствах между ними лежала теперь непреодолимая  пропасть. Даже если бы Лидия вышла замуж, как подобает порядочной девушке,  нельзя было предположить, чтобы мистер Дарси породнился с семьей, ко всем  недостаткам которой добавлялась еще родственная близость с человеком, столь  заслуживающим его презрения. Мысль о подобном родстве должна была, разумеется,  привести его в ужас. Стремление мистера Дарси заслужить ее благосклонность,  столь бросавшееся в глаза в Дербишире, не могло, по здравом размышлении,  устоять перед подобным ударом. Она была подавлена, удручена, переживала утрату  сама не зная чего. Его привязанность к ней стала ей вдруг особенно дорога — как  раз тогда, когда уже нельзя было рассчитывать, что она сохранится. Элизабет  хотелось знать о его жизни, хотя теперь трудно было предположить, что до нее  будут доходить о нем какие-то сведения. И уверенность в том, что она могла бы  прожить рука об руку с Дарси счастливую жизнь, пришла к ней тогда, когда у нее  не осталось почти никакой надежды еще раз с ним встретиться.    

«Как было бы польщено самолюбие Дарси, — нередко  приходило ей в голову, — если бы он узнал, что его предложение, столь  гордо отвергнутое ею всего лишь четыре месяца тому назад, было бы сейчас с  радостью и благодарностью принято!» Она не сомневалась в его великодушии,  которым он превосходил всех представителей своего пола. Но, будучи смертным,  даже он не мог бы удержаться от сознания своего торжества.    

Лишь теперь стала она понимать, что он был как раз тем  человеком, который больше всего подходил ей по своему нраву и склонностям.  Свойства его ума и характера, хотя и отличные от ее собственных, отвечали всем  ее требованиям. Союз между ними был бы благотворен для обоих. Легкость и  жизнерадостность ее натуры придали бы больше мягкости его суждениям и манерам.  А сама она стала бы более глубоким человеком благодаря его обширным знаниям, здравому  смыслу и развитому уму.    

Увы, столь счастливому браку, который показал бы  восхищенному человечеству, что собой представляет истинное супружеское счастье,  было не суждено состояться! Вместо этого в семействе Беннетов вскоре должен был  быть заключен брак иного рода, в котором всякая возможность супружеского  счастья была заранее исключена.    

Она не могла даже представить, каким образом Уикхем и Лидия  обеспечат себе сколько-нибудь приличное и независимое существование. Но зато  она отлично понимала, как мало подлинного счастья ждет супружескую чету,  соединившуюся под влиянием страстей, которые оказались более сильными, чем  чувство ответственности и долга.    

     

Мистер Беннет вскоре получил из Лондона новое письмо.  Отвечая на лестный отзыв о предпринятых им шагах, мистер Гардинер писал, что он  всегда готов услужить каждому члену их семьи, и просил больше никогда не  касаться этого предмета. Главным поводом для письма явилась необходимость  сообщить Беннетам, что мистер Уикхем решил покинуть милицию.    

     

«…Я настаивал на этом с тех пор, как была достигнута  договоренность об их браке, — добавлялось в письме. — И вы, наверно,  со мной согласитесь, что уход из полка настолько же в его интересах, как и в  интересах моей племянницы. Мистер Уикхем намерен вступить в регулярную армию. И  среди его прежних друзей нашелся человек, который хочет и располагает  возможностью ему в этом помочь. Ему обещают чин прапорщика в полку генерала  ***, расквартированном на севере. Такая удаленность от здешних мест  представляется мне большим преимуществом. Он дал слово хорошо там себя вести, и  я надеюсь, что в новом окружении, по отношению к которому им придется соблюдать  известную сдержанность, они проявят большее благоразумие. Я написал полковнику  Форстеру, как складываются наши дела, и просил его успокоить различных кредиторов  мистера Уикхема в Брайтоне и его окрестностях, сказав им, что все его долги  вскоре будут погашены и что всю ответственность я беру на себя. Быть может, Вы  не сочтете за труд заверить подобным же образом его кредиторов в Меритоне,  список которых я составлю для Вас, основываясь на сведениях, полученных от  молодого человека. Он передал нам перечень всех своих долгов. Надеюсь, по  крайней мере, что он нас не обманывает. Хагерстону отданы распоряжения, и в течение  недели со всеми делами будет покончено. После этого они отправятся в его полк,  если только не будут приглашены в Лонгборн. По мнению миссис Гардинер, нашей  племяннице очень бы хотелось Вас повидать, прежде чем она уедет на север. Она  пребывает в добром здравии и просит почтительнейше напомнить о себе Вам и ее  матери.    

Ваш и т.д.    

Э. Гардинер».     

     

Мистер Беннет и его дочки не хуже, чем мистер Гардинер,  понимали все преимущества того, что Уикхем покинет свой прежний полк. Но миссис  Беннет обрадовалась этому гораздо меньше. Она еще не потеряла надежды, что  Лидия будет жить где-нибудь в Хартфордшире. Поэтому предполагаемое переселение  дочери на север, как раз в то время, когда ее постоянное присутствие могло  доставить матери наибольшее удовольствие, вызвало у нее жестокое разочарование.  Вдобавок мать огорчало, что Лидия будет вынуждена расстаться с полком, в  котором решительно все с ней знакомы и она имеет столько поклонников.    

— Она так обожает миссис Форстер, — говорила  миссис Беннет, — что разлучить их просто грешно! И там есть еще несколько  молодых людей, от которых она без ума. Офицеры в полку генерала *** могут  оказаться вовсе не столь приятными кавалерами. Просьба Лидии, — если  только можно было говорить о какой-то просьбе, — чтобы ей позволили  повидаться с родными, прежде чем она отправится на север, была  мистером  Беннетом вначале решительно отвергнута. Однако, щадя чувства и доброе имя  сестры, Джейн и Элизабет, прибегая к ласке и убеждению, принялись настойчиво  уговаривать отца, чтобы Лидии с мужем было позволено после свадьбы приехать в  Лонгборн. В конце концов они добились того, что мистер Беннет стал смотреть на  веши их глазами и поступил так, как им хотелось. И, к своему удовольствию,  миссис Беннет узнала, что, прежде чем Уикхемы уедут в изгнание на север, она  сможет показаться со своей замужней дочерью в местном обществе. Мистер Беннет  написал шурину о своем согласии на их приезд. Было решено, что молодые выедут в  Лонгборн сразу по окончании свадебной церемонии. Элизабет, однако, удивилась,  что план этот был принят Уикхемом. И если бы она считалась только с  собственными чувствами, она сделала бы все, чтобы избежать этой встречи.    

 ГЛАВА IX    

     

Джейн и Элизабет пережили в день свадьбы сестры, пожалуй,  больше, чем сама новобрачная. Посланный за молодыми экипаж должен был их  встретить у *** и вернуться к обеду. Этой минуты обе старшие мисс Беннет ждали  с огромным беспокойством. Особенно сильно волновалась Джейн, приписывавшая  Лидии чувства, которые владели бы ею самой, будь она виновницей всех событий.  Мысль о том, что должна была вытерпеть ее бедная сестра, приводила ее в отчаяние.    

Наконец они прибыли. Вся семья собралась встретить их в  комнате для завтрака. Когда экипаж остановился у подъезда, лицо миссис Беннет  расплылось в улыбке, ее муж казался непроницаемо серьезным, а дочери трепетали  от волнения и чувства неловкости.    

Голос Лидии раздался из холла, дверь распахнулась, и она  ворвалась в комнату. Мать бросилась к ней с распростертыми объятиями,  приветствуя ее в полнейшем восторге. Затем она с нежной улыбкой протянула руку  вошедшему следом Уикхему и так весело пожелала обоим счастья, как будто ей и в  голову не приходило сомневаться в их светлом будущем.    

Мистер Беннет, к которому они затем подошли, встретил их  совсем не так сердечно. Лицо его приобрело, пожалуй, еще более суровое выражение,  и он почти не раскрыл рта. Легкомысленная беспечность молодой четы в самом деле  могла только еще больше его рассердить. Элизабет пришла от нее в крайнее  негодование, и даже Джейн была возмущена. Лидия по-прежнему оставалась Лидией —  бесцеремонной, нескромной, шумной, неугомонной и бестактной. Переходя от одной  сестры к другой, она каждую заставила принести ей свои поздравления. В конце  концов, когда все наконец расселись по местам, она с жадностью обвела глазами  комнату, обратила внимание на некоторые новшества в обстановке и со смехом  заметила, что с тех пор, как она в последний раз здесь находилась, прошло не  такое уж короткое время.    

Уикхем тоже не испытывал ни малейшего замешательства. Всегда  отличавшие его приятные манеры, его улыбки и непринужденность, с которой он  заявил о своих родственных правах, могли бы привлечь к нему сердца всех членов  семьи, если бы только он женился, как принято, и всем собравшимся не был  известен его подлинный характер. Элизабет раньше не пришло бы в голову, до чего  могла дойти его самоуверенность. И, сидя в этой комнате, она дала себе зарок в  будущем никогда не верить в существование предела бесстыдства для бесстыдного  человека. Ее то и дело бросало в краску. Краснела и Джейн. Но у тех двоих, кто  заставлял их краснеть, цвет лица совершенно не менялся.    

Разговор завязался без малейшего затруднения. Новобрачная не  могла вдоволь наговориться со своей матерью. Уикхем, которому посчастливилось  сидеть рядом с Элизабет, принялся расспрашивать ее о своих прежних  хартфордширских знакомых с таким беспечным видом, с каким она была не в  состоянии отвечать на его вопросы. Казалось, у этой парочки не было ничего, что  хоть сколько-нибудь могло омрачить их воспоминания. Ничто в прошлом не вызывало  сожалений. И Лидия старалась навести разговор на те самые темы, затронуть  которые ее сестры не решились бы ни за какие блага на свете.    

— Подумать только, — воскликнула она, — ведь  я уехала целых три месяца назад! А мне, честное слово, чудится, что пролетело  каких-нибудь две недели. Однако за это время произошла уйма всяких событий.  Боже правый, когда я уезжала отсюда, мне и в голову не могло прийти, что я  вернусь сюда замужней дамой. Впрочем, мне все же казалось, что это было бы  очень забавно.    

При этих словах отец поднял на нее глаза, Джейн  почувствовала себя неловко, а Элизабет бросила на Лидию выразительный взгляд.  Однако та продолжала болтать с присущей ей способностью не видеть и не слышать  ничего, что она предпочитала оставлять без внимания.    

— Кстати, мама, все ли здесь знают о моем замужестве? Я  ужасно боялась, что эта новость еще недостаточно широко разнеслась. Поэтому,  когда мы обгоняли шарабан Уильяма Голдинга, я нарочно устроила так, чтобы ему  все стало ясно. Я опустила стекло с его стороны и стянула перчатку. И положила  руку на раму, чтобы он увидел на ней кольцо. А потом стала ему кланяться,  улыбаться и всякое такое.    

Элизабет была не в состоянии больше выносить эту болтовню.  Вскочив с места, она выбежала из комнаты и не возвращалась, пока не услышала,  что все через холл перешли в столовую. Она вошла туда как раз вовремя, чтобы  увидеть, как Лидия торжественно направилась к месту за столом по правую руку от  миссис Беннет и произнесла, обращаясь к старшей сестре:    

— Ах, Джейн, мне теперь полагается занять твое место, а  тебе — сесть подальше. Ведь я уже замужем.    

Трудно было ожидать, что у Лидии со временем появится хоть  капля скромности, которой она всегда была полностью лишена. Напротив, ее  бесцеремонность и самодовольство возросли еще больше. Ей не терпелось повидать  миссис Филипс, Лукасов и прочих соседей и услышать, как все они будут называть  ее «миссис Уикхем». А пока что, сразу после обеда, она побежала похвастаться  замужеством и показать обручальное кольцо двум служанкам и миссис Хилл.    

— Ну, а как вам, маменька, нравится мой супруг? —  спросила она, когда они снова собрались в комнате для завтрака. — Не  правда ли, это душка? Сестрицы мне, верно, ужасно завидуют. Я была бы в  восторге, если бы им хоть вполовину так повезло. Всем им надо отправиться в Брайтон.  Вот место, где добывают мужей! Так жаль, маменька, что мы не смогли туда  выехать всей семьей!    

— Еще бы! Будь моя воля, мы были бы там все вместе. Но,  Лидия, милочка моя, мне все же не совсем понравилось, как ты оттуда уехала.  Разве это было необходимо?    

— Боже мой, ну конечно! Что ж тут такого? В этом и  заключалась вся прелесть! Надо, чтобы ты, и папа, и все сестрицы непременно нас  невестили. Мы проживем в Ньюкасле всю зиму, и я не сомневаюсь, что там будут  устраиваться балы. Можете на меня положиться, у всех у них будут отличные  кавалеры.    

— Мне бы этого хотелось больше всего на свете! —  сказала миссис Беннет.    

— А когда будете возвращаться, вы можете одну или двух  сестер оставить у нас. Будьте спокойны, до исхода зимы я им подыщу женихов.    

— Я очень благодарна за мою долю твоих забот, —  сказала Элизабет. — Но твой способ выхода замуж мне как-то не по душе.    

Молодожены должны были прожить с ними только десять дней.  Перед отъездом из Лондона мистер Уикхем получил назначение в полк, куда ему  надлежало прибыть спустя две недели. Краткостью их пребывания в Лонгборне не  был опечален никто, кроме миссис Беннет. И почти все дни у мамаши и дочки  уходили на визиты к соседям и весьма частые приемы гостей в собственном доме.  Постоянное присутствие посторонних, позволявшее избежать встреч в семейном  кругу, было одинаково удобно тем, кто о чем-то задумывался, и тем, кто ни о чем  задумываться не желал.    

Отношение Уикхема к жене оказалось именно таким, как  Элизабет ожидала. Его нельзя было даже сравнить с привязанностью, которую  испытывала к своему мужу Лидия. Первый же взгляд на них подтвердил  предположение, что побег вызван скорее ее чувствами, нежели его. И Элизабет не  могла бы объяснить, как Уикхем, не будучи сильно увлечен Лидией, вообще решился  на этот шаг, если бы не знала о расстройстве в его денежных делах, из-за  которого он должен был покинуть Брайтон. При таких обстоятельствах Уикхем  отнюдь не был тем человеком, который мог устоять перед соблазном захватить  кого-то с собой.    

Лидия была от него без ума. Она пользовалась любым поводом,  чтобы назвать его своим «дорогим Уикхемом». Он не имел себе равных. Все на  свете ему удавалось лучше всего. И она нисколько не сомневалась, что ни один  стрелок в стране не сможет больше его настрелять птиц первого сентября[36].    

Как-то раз, вскоре после приезда, сидя утром в обществе двух  старших сестер, Лидия сказала, обращаясь к Элизабет:    

— А ведь ты еще не знаешь, как мы поженились. Когда я  говорила про это маме и сестрам, ты куда-то исчезла. Рассказать тебе, как все  происходило?    

— Пожалуй, не стоит, — ответила Элизабет. —  Чем меньше мы будем вспоминать об этих вещах, тем лучше.    

— Фу, какая ты странная! Я тебе непременно расскажу все  по порядку. Нас поженили в церкви святого Климента — дом, где жил Уикхем,  находится в этом приходе. Всем полагалось собраться к одиннадцати. Я должна  была ехать с дядей и тетей, а остальные — встретить нас перед церковью. Когда  наконец наступил понедельник, я безумно волновалась — все чудилось, словно  что-то случится, свадьбу отложат и я останусь ни с чем. А тут еще, пока я  одевалась, эти тетушкины разговоры и поучения. Будто она проповедь читает!  Правда, до меня доходило не больше одного слова из десяти. Ты сама понимаешь, я  могла думать только о моем дорогом Уикхеме: до смерти хотелось угадать —  наденет ли он синий мундир?    

Так вот, в десять, как всегда, мы уселись за завтрак. Мне  казалось, он никогда не кончится. Дядюшка и тетушка, должна тебе, кстати,  признаться, обращались со мной, пока я у них жила, из рук вон плохо. Поверишь  ли, за две недели я ни разу не выбралась из дому. Ни одного визита, развлечения  или чего-то еще! В Лондоне, правда, было довольно пусто, но ведь Малый театр[37]  оставался открытым. И можешь себе представить, когда подали наконец карету,  дядю как раз вызвал по делу этот ужасный мистер Стоун. Ты ведь знаешь, когда  они сойдутся вдвоем, конца не дождешься. Я была в отчаянии, просто не знала,  что делать, — дядя должен был быть моим посаженым отцом, а если бы мы  опоздали, в этот день нас бы не поженили. К счастью, через десять минут дядя  освободился, и мы поехали. Потом-то я сообразила: если бы он и задержался,  ничего можно было не откладывать, потому что его вполне мог заменить мистер  Дарси.    

— Мистер Дарси? — повторила Элизабет в крайнем  изумлении.    

— Ну конечно. Он должен был прийти с моим дорогим  Уикхемом. Ах, боже мой, я забыла! Об этом же нельзя говорить! С меня взяли  честное слово. Что скажет Уикхем? Это же тайна!    

— Если это тайна, — сказала Джейн, — то не  говори больше ни слова. Можешь быть уверена, я не стану ее у тебя выпытывать.    

— О, конечно, — согласилась Элизабет, сгорая от  любопытства. — Мы не зададим тебе никаких вопросов.    

— Спасибо, девочки, — сказала Лидия. — Если  бы вы вздумали меня расспрашивать, я бы все выболтала. И мой дорогой Уикхем  страшно бы на меня разозлился.    

Чтобы избавить себя от столь сильного соблазна, Элизабет  сочла за лучшее немедленно удалиться.    

Но оставаться в неведении было совершенно невыносимо. Во  всяком случае, она не в силах была удержаться от попытки разузнать хоть  какие-то подробности. Мистер Дарси присутствовал на свадьбе ее сестры! Это была  как раз та обстановка и те люди, с которыми у него не было ничего общего и  которые не могли вызывать у него ни малейшего интереса. Предположения о том,  что бы это могло означать, самые смелые и причудливые, не выходили у нее из  головы. Но ни одно из них не казалось ей правдоподобным. Те, которые были для  нее наиболее лестными и выставляли его поведение в особенно благородном свете,  казались ей наиболее невероятными. Она не могла больше выносить такую  неопределенность. И, схватив листок бумаги, она тут же написала несколько слов  миссис Гардинер, умоляя ее объяснить оброненную Лидией фразу, если только это  совместимо с предполагаемой тайной.    

     

«Вы легко можете себе представить, — :  писала  она, — насколько мне любопытно узнать, каким образом человек, ни с кем из  нас не связанный и почти чужой для нашей семьи, мог оказаться среди вас в  подобную минуту. Ради бога, напишите сразу и объясните мне все, если только по  каким-нибудь бесспорным причинам это не должно быть, как думает Лидия, от меня  скрыто. В последнем случае мне придется навсегда остаться в мучительном  неведении».    

«Впрочем, как бы не так, — добавила она про себя,  заканчивая письмо. — И если, любезная моя тетушка, вы не раскроете правды  по-хорошему, я, чтобы ее выведать, буду вынуждена прибегнуть к хитростям и  уловкам».    

     

Деликатность и особое чувство такта не позволили Джейн  поговорить с Элизабет о словах, случайно брошенных Лидией. Элизабет была этому  рада. До того, как выяснится, сможет ли она получить разъяснения от тетушки,  она предпочитала обходиться без поверенного.    

 ГЛАВА Х    

     

К радости Элизабет, ответное письмо пришло без промедления.  Едва получив его, она поспешила в небольшую рощу, где ее меньше всего могли  потревожить, и уселась на одной из скамеек, предвкушая несколько счастливых  минут. В самом деле, письмо было настолько обширным, что не могло заключать в  себе просто отказ удовлетворить ее любопытство.    

     

«Грейсчёрч-стрит, 6 сентября     

Дорогая племянница, только что получила твое письмо.  Предвидя, что не смогу сжать до нескольких строк то, что мне необходимо тебе  сообщить, я решила пожертвовать для ответа целым утром. Признаюсь, твое обращение  застигло меня врасплох. Я не ожидала ничего подобного. Пожалуйста, не думай,  что оно сколько-нибудь меня рассердило, — просто я никак не предполагала,  что ты можешь задать мне такой вопрос. Если ты предпочитаешь меня не понимать,  прости мою бестактность. Твой дядя удивлен не меньше моего, — только  уверенность, что ты причастна ко всем происходившим событиям, позволила ему  сделать то, что он сделал. Но если ты и правда ничего не знаешь и ни к чему не  имела отношения, мне следует выразиться яснее. В тот самый день, когда я  вернулась домой из Лонгборна, твоему дяде нанес визит неожиданный посетитель.  Придя к нам, мистер Дарси провел с дядей наедине несколько часов. Их разговор к  моему приезду уже закончился, так что мне совсем не пришлось страдать от любопытства,  которое тебя, видимо, подвергло столь длительному испытанию. Целью его прихода  было сообщить мистеру Гардинеру, что ему удалось обнаружить местопребывание  твоей сестры и мистера Уикхема. Он также смог повидаться и поговорить с обоими:  с Лидией один, а с Уикхемом — несколько раз. Насколько я поняла, он покинул  Дербишир на следующий же день после нашего отъезда оттуда и прибыл в Лондон,  чтобы выследить беглецов. Свой поступок он объясняет тем, что это, дескать,  из-за него низость Уикхема не подверглась разоблачению, которое предостерегло  бы достойных молодых леди от опасности им увлечься и довериться подобному  человеку. Великодушно считая причиной всего происшедшего свою ложную гордость,  он признает, что прежде находил ниже своего достоинства раскрыть перед миром  обстоятельства, которые относились, казалось бы, к нему одному. Люди должны  были знать, с кем им приходится иметь дело. Поэтому мистер Дарси счел своим  долгом вмешаться и попытался исправить зло, причиненное при его  попустительстве. Если он руководствовался также и другими побуждениями, я не  считаю, что это можно поставить ему в упрек. Он провел в городе несколько дней,  прежде чем ему удалось разыскать беглецов. Но в его розысках ему могли помочь  некоторые не известные нам обстоятельства. И сознание этого своего преимущества  было еще одной причиной, побудившей его отправиться вслед за нами. Существует  некая дама по имени миссис Янг, служившая прежде гувернанткой при мисс Дарси и  отстраненная от этой должности за какой-то проступок, о котором мистер Дарси  предпочел умолчать. С тех пор она добывает средства к существованию, сдавая  меблированные комнаты в большом доме, приобретенном ею на Эдвард-стрит. Как  было известно мистеру Дарси, дама эта близко знакома с Уикхемом. Поэтому тотчас  по приезде в город мистер Дарси отправился за сведениями к миссис Янг. Он смог  добиться от нее того, что ему было нужно, только два или три дня спустя.  По-видимому, она не соглашалась без внушительного подкупа пренебречь оказанным  ей доверием, так как на самом деле прекрасно знала о местонахождении ее  приятеля. Уикхем и вправду сразу по прибытии в Лондон явился прямо к ней и  здесь бы и остался, если бы только у нее была для него свободная комната. В  конце концов наш добрый друг все же вырвал у этой особы требовавшиеся ему  сведения. Выяснилось, что они остановились на *** стрит. Он повидал Уикхема и  после этого добился свидания с Лидией. По его словам, при этой встрече он  прежде всего хотел убедить ее отказаться от своего позорного положения и  вернуться к родным, как только они будут готовы ее принять. При этом он  предложил ей возможное содействие. Лидия, однако, была полна решимости остаться  там, где находилась. Ей не было никакого дела до родственников, она не желала  от них никакой помощи и даже слышать не хотела о том, чтобы расстаться с  Уикхемом. Она была уверена, что рано или поздно они поженятся, и вовсе не  придавала сколько-нибудь серьезного значения тому, когда именно это произойдет.  При таком ее взгляде на вещи он рассудил, что не остается другого выхода, как  договориться об их бракосочетании и всячески ускорить это событие. Из первой  беседы с Уикхемом он понял, что женитьба вовсе не входила в намерения молодого  человека, который признался, что весьма обременительные долги чести вынудили  его покинуть полк, и не постеснялся свалить все злосчастные обстоятельства  побега Лидии на ее легкомыслие. Он собирался уйти в отставку и имел весьма  туманное представление о своем будущем. Предполагалось, что он куда-нибудь  уедет, хотя отнюдь не было известно, куда именно. Вместе с тем было ясно, что у  него нет никаких средств к существованию. Мистер Дарси поинтересовался  причинами, из-за которых он сразу не женился на твоей сестре. Хотя мистера  Беннета нельзя считать очень богатым человеком, он все же мог бы в какой-то  мере оказаться ему полезным и эта женитьба отразилась бы выгодно на его  положении. Но ответ Уикхема на этот вопрос свидетельствовал, что молодой  человек лелеял надежду поправить свои дела основательно с помощью женитьбы в  новых местах. При таких обстоятельствах ему, однако, трудно было устоять против  соблазнительного предложения, которое могло его выручить сразу. Они встретились  не один раз — столько всего необходимо было обсудить. Уикхем, разумеется,  запросил больше того, на что мог рассчитывать, но в конце концов ограничился  разумными требованиями. Как только между ними была достигнута договоренность,  мистер Дарси тотчас же поспешил ознакомить с положением дел твоего дядю и зашел  на Грейсчёрч-стрит вечером накануне моего приезда. Однако ему не удалось  застать мистера Гардинера. А из ответов прислуги он узнал, что твой отец все  еще находится здесь, но должен уехать на следующее утро. Считая, что с ним ему  будет не столь легко объясниться, как с мистером Гардинером, он охотно отложил  свой визит до отъезда мистера Беннета в Лонгборн. Он не назвал своего имени, и  до следующего дня было известно только, что некий господин наведывался к дяде  по делу. В субботу он явился опять. Твоего отца уже не было[38], дядя находился  дома, и, как сказано было выше, между ними произошел весьма продолжительный  разговор. В воскресенье они встретились снова, и тогда мне тоже довелось его  повидать. Но обо всем договориться они смогли только в понедельник, после чего  в Лонгборн немедленно был отправлен нарочный. Наш гость оказался очень упрямым человеком.  Думаю, Лиззи, что истинным недостатком его характера в конце концов является  именно упрямство. В разное время ему приписывались различные пороки. Но этот  порок присущ ему на самом деле. Все, что еще предстояло сделать, должно было  быть сделано только им самим, хоть я убеждена (говорю вовсе не для того, чтобы  заслужить благодарность, и поэтому, пожалуйста, ни слова об этом), что твой  дядя охотно бы взялся за дело сам. Они спорили между собой по этому поводу  гораздо больше, чем того стоили девица и молодой человек, к которым эти споры  относились. Но в конце концов дяде пришлось уступить, и, вместо того чтобы  оказаться полезным своей племяннице, он, вопреки своему желанию, вынужден был  только изобразить благодетеля, не будучи им на самом деле. И я искренне  убеждена, что полученное от тебя сегодня утром письмо весьма его обрадовало,  так как потребовало разъяснений, которые избавляют его от не принадлежавших ему  лавров и отдают их лицу, заслуживающему их на самом деле. Но, милая Лиззи, все  это не должно пойти дальше тебя и, в крайнем случае, дальше Джейн. Ты, я думаю,  достаточно хорошо знаешь, что было сделано для жениха и невесты. Следовало  выплатить его долги на общую сумму, наверно, далеко перевалившую за тысячу  фунтов. Другая тысяча, вместе с ее собственной, была положена на имя Лидии. А  для него был куплен патент. Причину, по которой все это взял на себя мистер  Дарси, я уже назвала тебе раньше. Только по его вине, из-за его бездействия и  недостаточной дальновидности характер Уикхема выступал в столь ложном свете и  он мог пользоваться всеобщим вниманием и расположением. Быть может, в этом и  содержится крупица истины. Однако, несмотря на прекрасные рассуждения, ты, моя  дорогая Лиззи, можешь быть абсолютно уверена, что дядя ни за что бы с ними не  согласился, не будь он убежден в особой заинтересованности мистера Дарси в этом  деле. Когда все вопросы были разрешены, мистер Дарси вернулся к своим друзьям,  еще остававшимся в Пемберли. Но при этом было условлено, что он снова прибудет  в Лондон в день бракосочетания, с тем чтобы полностью закончить денежные дела.  Думаю, я рассказала теперь решительно все. Это сообщение, как я поняла из  твоего письма, должно тебя сильно удивить. Надеюсь все же, оно не вызовет  твоего неудовольствия. Лидия переселилась к нам, и Уикхем получил постоянный  доступ в наш дом. Он был точно таким же, каким я его знала в Хартфордшире. Но я  ни за что не стала бы говорить тебе о своем недовольстве поведением в нашем  доме невесты, если бы не поняла из письма, написанного Джейн в последнюю среду,  что она ведет себя в Лонгборне точно так же, как и у нас, и потому это мое  сообщение не может причинить тебе новой боли. Много раз я заводила с ней  разговор, пытаясь самым серьезным образом объяснить ей непорядочность ее  поведения и зло, которое она причинила своей семье.    

Я была бы рада, если бы что-нибудь все же было ею усвоено,  так как она явно старалась не слышать моих слов. Иногда я выходила из себя. Но  тогда я вспоминала своих дорогих Элизабет и Джейн и ради них старалась  набраться терпения. Мистер Дарси вернулся точно в назначенное время и, как тебе  известно от Лидии, присутствовал при церковном обряде. Он пообедал у нас на  следующий день и должен был снова покинуть Лондон в среду или в четверг.  Надеюсь, дорогая Лиззи, ты не очень рассердишься, если я воспользуюсь поводом и  признаюсь тебе (чего я никак не решалась сделать до этих пор), насколько он мне  понравился. Его обращение с нами было во всех отношениях таким же милым, как  тогда, когда мы находились в Дербишире. Его взгляды и здравый смысл кажутся мне  безукоризненными. Если ему чего-то и недостает, так это некоторой живости  характера, которую в нем могла бы воспитать спутница жизни, при условии, что он  сделает удачный выбор. Он показался мне человеком скрытным — едва ли хоть раз  он упомянул о тебе. Но ведь скрытность теперь принята. Ради Бога, прости мне  мои, быть может, преждевременные намеки. И, по крайней мере, не рассердись на  меня настолько, чтобы в будущем закрыть передо мной двери в П. Я не почувствую  себя вполне счастливой до тех пор, пока не осмотрю весь парк целиком. Думаю,  для этого отлично подошел бы низенький фаэтон с парой хорошеньких пони. Но я не  могу больше писать — уже полчаса назад мне следовало заняться детьми.    

Искренне преданная тебе    

М. Гардинер».     

     

Содержание этого письма вызвало в душе Элизабет целую бурю  переживаний, радостных и мучительных, — трудно было даже определить, какие  из них преобладали. Прежние смутные и неопределенные догадки, вызванные  неясностью роли Дарси в подготовке бракосочетания ее сестры, над которыми она даже  не смела задумываться — они предполагали проявление такого необыкновенного  великодушия и вместе с тем накладывали на нее столь серьезные обязательства, —  подтвердились, притом в самой полной мере! Он намеренно отправился искать их в  Лондон, готовый ко всем неприятностям и унижениям, связанным с подобными  розысками! Снизошел до роли просителя перед женщиной, которую презирал и  ненавидел! Был вынужден видеть (притом не один раз), уговаривать и, наконец,  подкупить человека, которого всегда избегал, — даже самое имя которого  выводило его из себя! И все это делалось для девчонки, которую он не мог ни  уважать, ни ценить? Сердце подсказывало Элизабет, что он поступал так ради нее.  Но подобное предположение сразу оказывалось несостоятельным, когда она думала о  том, что даже при всей своей самонадеянности она не может рассчитывать на его  привязанность к той, которая однажды ответила ему отказом, — пусть даже  ему удалось бы преодолеть в себе естественное отвращение при одной мысли о  необходимости породниться с Уикхемом. Свояк Уикхема! Всякое чувство гордости  должно было восстать против такого родства. Разумеется, он сделал очень много.  Ей было совестно даже представить себе сколько. Но ведь он предложил объяснение  своего вмешательства, в которое можно было поверить без особой натяжки.  Казалось вполне разумным, что он испытывал чувство вины. Он был щедр и имел  возможность проявить это качество. И хотя его прежнюю склонность к ней она не  могла считать главным его побуждением, остатки этого чувства могли все же способствовать  его стараниям в деле, от которого столь сильно зависело ее душевное  спокойствие. Как тяжело, как мучительно было сознавать, сколь многим обязаны  они были человеку, с которым им никогда не удастся расплатиться. Спасение  Лидии, ее имени и чести — все это было делом его рук. О, как горько  раскаивалась она теперь в каждой своей недоброй мысли об этом человеке, в  каждой обращенной к нему вызывающей фразе! Себя она чувствовала униженной. Но  она была горда за него, горда тем, что он превзошел самого себя в проявлении  великодушия и благородства. Она снова и снова перечитывала в письме отзыв о нем  миссис Гардинер. Едва ли он был полным, но он был ей по-настоящему дорог. Она  даже испытывала некоторую радость, смешанную с сожалением, думая об уверенности  Гардинеров в том, что она связана с мистером Дарси доверием и взаимной  привязанностью.    

Ее заставил оторваться от раздумий и встать со скамьи шум  шагов. И, прежде чем она углубилась в соседнюю аллею, ее догнал Уикхем.    

— Боюсь, сестрица, я не вовремя прервал вашу одинокую  прогулку, — сказал он, подходя.    

— Вы в самом деле ее прервали, — ответила она с  улыбкой. — Но отсюда вовсе не следует, что это произошло не вовремя.    

— Если бы это было так, меня бы это очень огорчило. Мы  ведь всегда были добрыми друзьями, а теперь стали еще лучшими, не правда ли?    

— Да, разумеется. Кто-нибудь еще вышел прогуляться?    

— Не знаю. Лидия с матерью поехали в Меритон. Итак,  сестрица, как я понял из слов дяди и тети, вы все-таки навестили Пемберли.    

Она ответила утвердительно.    

— Я почти вам завидую. И все же мне это, наверно, было  бы слишком тяжело, — в противном случае я вполне мог бы туда заехать по  пути в Ньюкасл. Вы, должно быть, повидали старую экономку? Бедная Рейнолдс, она  меня так любила! Конечно, вам она обо мне ничего не сказала.    

— О нет, кое-что было сказано.    

— Что же именно?    

— Что вы поступили в армию и, кажется, не вполне хорошо  себя там зарекомендовали. На большом расстоянии, вы знаете, многое бывает  искажено.    

— В самом деле, — произнес он, кусая губы.    

Элизабет надеялась, что ей удалось заставить его замолчать.  Но вскоре он заговорил опять:    

— Я был удивлен, увидев недавно в Лондоне Дарси. Мы  встретились с ним несколько раз. Интересно, чем он там занимается?    

— Может быть, он готовится к свадьбе с мисс де  Бёр? — спросила Элизабет. — В такое время года его могло привести в  город только что-нибудь из ряда вон выходящее.    

— Несомненно. Пришлось ли вам повидать его во время  вашего пребывания в Лэмтоне? Из слов Гардинеров мне показалось, что вы  встретились?    

— О да, и он познакомил нас со своей сестрой.    

— Она вам понравилась?    

— Конечно, и даже очень.    

— Я в самом деле слышал, что за два года она стала  намного лучше. Когда я ее видел в последний раз, она больших надежд не внушала.  Рад, что она вам пришлась по душе. Хотелось бы надеяться, что с ней и дальше  все пойдет хорошо.    

— О, я в этом вполне уверена. Ведь самые опасные годы  для нее позади, не так ли?    

— Вы проезжали деревню Кимтон?    

— Не припомню такого названия.    

— Я спросил про нее потому, что это тот самый приход,  на который я мог рассчитывать. Дивное место! Отличный пасторский домик! Это так  бы мне сейчас подошло.    

— И вы стали бы произносить проповеди?    

— О, с величайшим наслаждением! Они сделались бы частью  моего существования; привыкнув, я бы с ними легко справлялся. Нехорошо жаловаться,  но иногда все же думаешь — насколько это было бы славно! Спокойствие и  уединение — вот, по-моему, настоящее счастье. Увы, этому не бывать. Вам Дарси  об этом ничего не рассказывал, когда вы гостили в Кенте?    

— От человека не менее осведомленного я слышала, что  приход был оставлен за вами только условно. Окончательное решение возлагалось  на теперешнего владельца.    

— Гм, вот как! Да, это в какой-то степени верно. Я  даже, помнится, что-то вам об этом сказал, когда мы впервые разговорились.    

— Я слышала также, что в былое время произнесение  проповедей не выглядело для вас столь приятным занятием, каким оно  представляется вам сейчас. И что тогда вы решительно и навсегда отказались от  прихода, получив соответствующую компенсацию.    

— Ах так?! Это, впрочем, тоже не лишено оснований. Вы  можете вспомнить, что и об этом я говорил вам при нашем первом знакомстве.    

Они уже находились у самого входа в дом, так как Элизабет  шла быстро, с тем чтобы поскорее от него отделаться. Щадя сестру и не желая  ради нее с ним ссориться, она только ответила ему с веселой улыбкой:    

— Послушайте, мистер Уикхем, мы с вами теперь, как вы  знаете, брат и сестра. Не будем вспоминать прошлое. В будущем, я надеюсь, мы  обо всем станем судить одинаково.    

Она протянула Уикхему руку, которую тот, не зная, куда  отвести глаза, весьма галантно поцеловал, и они вошли в дом.    

 ГЛАВА XI    

     

Мистер Уикхем был в такой степени удовлетворен этой беседой,  что больше никогда не затруднял себя попытками растрогать дорогую сестрицу  Элизабет жалобами на свою горькую участь. И она с радостью убедилась в том, что  ей удалось высказать все необходимое, чтобы заставить его замолчать.    

Вскоре наступил день отъезда его и Лидии, и миссис Беннет не  оставалось ничего другого, как примириться с предстоящей разлукой, которая,  по-видимому, должна была продлиться не менее года, так как ее муж и слышать не  хотел о поездке в Ньюкасл.    

— Лидия, дорогая моя, — воскликнула она, —  когда-то теперь доведется нам снова встретиться!    

— Боже мой, откуда я знаю? Быть может, не раньше чем  через два или даже три года.    

— Пиши мне, любовь моя, как можно чаще.    

— Уж как сумею. Вы знаете, у замужних женщин остается  немного времени для писем. Пусть мне побольше пишут сестры. Им-то ведь делать  нечего.    

Мистер Уикхем простился с родными гораздо сердечнее. Он  расточал улыбки, очаровывал всех и произнес массу приятных слов.    

— Это самый отличный малый из виденных мной на моем  веку, — заметил мистер Беннет, как только они уехали. — Ухмыляется,  хихикает и со всеми заигрывает! Я необыкновенно им горд. Думается, даже сам сэр  Уильям Лукас не смог бы породить более достойного зятя.    

Отъезд дочери на несколько дней выбил миссис Беннет из  колеи.    

— Мне часто приходит в голову, — говорила  она, — что на свете нет ничего хуже разлуки с родным человеком. Как пусто  становится, когда его уже нет рядом!    

— Вот к чему приводит, сударыня, замужество  дочки, — заметила Элизабет. — Тем больше удовлетворения вы должны  находить в том, что остальные ваши дочери остаются в девицах.    

— Ничего подобного! Лидия покинула нас сейчас не из-за  своего замужества, а лишь потому, что полк Уикхема находится бог знает как  далеко. Если бы он был поближе, она бы так быстро не уехала.    

Отчаяние, в которое миссис Беннет была ввергнута этим  событием, мало-помалу, однако, потеряло свою остроту, и она стала питать новые  надежды благодаря одному недавно распространившемуся известию. Экономка в Незерфилде  получила распоряжение приготовить дом к приезду хозяина, прибывающего через  день или два, чтобы в течение нескольких недель поохотиться в здешних местах.  Миссис Беннет пришла в крайнее беспокойство. Она то и дело поглядывала на  Джейн, улыбалась и качала головой.    

— Так, так, сестрица, — новость сообщила ей миссис  Филипс, — значит, мистер Бингли все-таки возвращается? Ну что ж, тем  лучше. Хотя меня это мало трогает. Он ведь для нас, как тебе известно, никто, и  мне вовсе не хотелось его снова увидеть. Все же его появление в Незерфилде,  если он вздумал туда возвратиться, — дело похвальное. Кто знает, что может  случиться? Впрочем, нас это не касается, мы же условились никогда об этом не  вспоминать. Ты уверена, что он приезжает?    

— Можешь на меня положиться, — отвечала ее  сестра. — Миссис Николс была вечером в Меритоне. Я как увидела, что она  идет мимо, сразу выбежала, чтобы все разузнать. Она сама говорит, что все это  чистая правда. Он приезжает не позже четверга, может быть даже в среду. По  словам миссис Николс, она заходила к мяснику, чтобы заказать мяса к среде. К  счастью, у него нашлось три пары уток, которым самое время свернуть головы и  отправить на кухню.    

Известие о приезде Бингли не могло не вызвать краску на лице  у мисс Беннет. Уже много месяцев прошло с тех пор, как она в последний раз  произнесла его имя в разговоре с Элизабет. Но теперь, как только они остались  вдвоем, она сказала:    

— Я заметила, как ты на меня взглянула, когда тетя  сообщила нам последнюю новость. Наверно, я показалась расстроенной. Но не  считай, пожалуйста, что это было связано с какими-нибудь глупостями. Просто я  на минуту смутилась, так как понимала, что все обратят на меня внимание. Эта  новость не вызвала в моей душе ни боли, ни радости. Приятно, что он приезжает  один, — благодаря этому мы почти не будем встречаться. Не то чтобы я  опасалась за себя, но я боюсь всяких намеков.    

Элизабет не знала, что и подумать. Если бы она не  встретилась с ним в Дербишире, она считала бы, что он мог приехать ради того, о  чем было объявлено во всеуслышание. Но там ей показалось, что он любит Джейн  по-прежнему. И она терялась в догадках, стараясь понять, приезжает ли он с  разрешения друга или осмелился действовать по своему усмотрению.    

«И все же это ужасно, — думала она иногда. —  Несчастный молодой человек не смеет поселиться в законно нанятом доме, не  вызвав подобных сплетен. По мне — пусть он живет, как ему вздумается».    

Хотя Джейн говорила, что известие о приезде Бингли ничуть ее  не тревожит, и даже верила в это сама, Элизабет все же ясно замечала ее волнение.  В каждом ее поступке обнаруживались взвинченность, нервозность, столь  несвойственные ей в обычное время.    

Тема, подвергнутая горячему семейному обсуждению около года  тому назад, вновь стала предметом разговора между родителями.    

— Дорогой мой, как только мистер Бингли приедет, —  сказала миссис Беннет, — вам, разумеется, нужно будет его навестить!    

— Ну нет, увольте. В прошлом году вы меня убедили,  обещав, что за это он женится на нашей дочке. Но, как видите, все кончилось  ничем. На эту удочку я больше не попадусь.    

Жена попыталась объяснить ему, что по случаю приезда мистера  Бингли все соседи должны оказать ему должное внимание.    

— Терпеть не могу этикета! — возразил муж. —  Если Бингли нуждается в нашем обществе — пусть сам и заботится о встрече. Он  знает, где мы живем. Я слишком дорожу временем, чтобы бегать к соседям по  случаю каждого их отъезда или приезда.    

— Ну что ж, насколько я понимаю, вы поступите  непростительно грубо. Но это все же ни в коем случае не помешает мне пригласить  его к нам на обед. На днях у нас обедают Голдинги и миссис Лонг. Вместе с нами  за столом будет тринадцать человек, — для него как раз останется место.    

Принятый план помог ей смириться с недостаточной учтивостью  мужа. И все же ей было тяжело сознавать, что из-за его отказа соседи смогут  встретиться с мистером Бингли раньше, чем они.    

— Я вообще начинаю жалеть о его возвращении, —  сказала Джейн сестре. — Оно могло бы меня не затрагивать, — ведь я и  впрямь могу с ним встретиться как ни в чем не бывало. Но я не переношу  связанных с этим беспрестанных разговоров. У нашей матери самые добрые  намерения. Но она не представляет себе, — этого не может представить  никто, — как мучат меня ее слова. Я буду счастлива, когда он снова уедет.    

— Мне бы хотелось тебя утешить, — ответила  Элизабет. — Но я не могу. Пойми, дорогая. Я не могу даже пожелать тебе  набраться терпения, — то, что в таких случаях обычно советуют, —  столько ты вытерпела.    

Мистер Бингли приехал. С помощью слуг миссис Беннет узнала  об этом незамедлительно, благодаря чему не был упущен ни один час возможных  волнений и беспокойств. И она высчитывала, через сколько дней будет прилично  пригласить его на задуманный обед, не надеясь увидеть его до этого. Но уже на  третье утро после его прибытия к Хартфордшир она заметила из окна спальни, как  он въехал на прилегающую к дому лужайку и поскакал к подъезду.    

На радостях она сейчас же подозвала к окну дочерей. Джейн не  захотела покинуть места за столом. Но Элизабет, чтобы ублажить мать, подошла,  посмотрела на двор, увидела рядом с Бингли мистера Дарси и села рядом со  старшей сестрой.    

— С ним какой-то джентльмен, маменька, — сказала  Китти. — Кто бы это мог быть?    

— Какой-нибудь его знакомый, моя дорогая, — откуда  мне знать.    

— Ой! — крикнула Китти. — Кажется, это тот  самый джентльмен, который всюду бывал с ним раньше. Мистер, ну как же его  зовут, — такой высокий и гордый?..    

— Боже праведный! Мистер Дарси! Конечно, он, клянусь  чем угодно. Что ж, мы рады приветствовать всякого друга мистера Бингли. Но не  будь они друзьями, я бы сказала, что прихожу в ярость от одного его вида.    

Джейн бросила на Элизабет взгляд, полный недоумения и  сочувствия. Она почти ничего не знала о том, что произошло в Дербишире. Поэтому  она представила себе смущение сестры, которая едва ли не впервые увидела этого  человека после получения от него столь памятного письма. Обеим сестрам было  очень не по себе. Обеих переполняли собственные переживания и взаимное  сочувствие. Поэтому они не расслышали болтовни матери о ее неприязни к мистеру  Дарси и решимости обращаться с ним учтиво только ради его дружбы с мистером  Бингли. Но у Элизабет был повод для беспокойства, совершенно неизвестный  сестре, которой она так и не осмелилась показать письмо миссис Гардинер и  рассказать, как изменилось ее отношение к Дарси. Для Джейн это был просто человек,  на предложение которого ее сестра ответила отказом и достоинства которого  недооценила. Но Элизабет знала гораздо больше. Она видела в нем друга, который  облагодетельствовал их семью и к которому она питала чувство если не столь же  нежное, то, по крайней мере, не менее оправданное и заслуженное, чем чувство  Джейн к Бингли. Его приезд, появление в Незерфилде и в Лонгборне, его явное  стремление снова с ней встретиться — все это удивляло ее почти в той же  степени, в какой она была удивлена переменой его поведения при первой их  встрече в Дербишире.    

Румянец, сошедший перед тем с ее щек, вспыхнул на них еще  ярче, и радостная улыбка озарила ее лицо, когда она подумала, как долго  остаются неизменными его привязанность и стремление завоевать ее сердце. Но она  не хотела себя зря обнадеживать.    

«Посмотрим прежде, как он станет себя вести, — сказала  она себе. — Помечтать мы еще успеем».    

Она сидела, углубившись в работу, стараясь совладать с  душевным смятением и не смея поднять глаза. Услышав приближающиеся к двери шаги,  она с любопытством взглянула на сидевшую рядом сестру. Джейн была немного  бледна, но держалась спокойнее, чем ожидала Элизабет. При появлении гостей она  слегка покраснела. И все же она встретила их непринужденно, и в ее полном  достоинства поведении не замечалось ни тени обиды или преувеличенной приветливости.    

Элизабет сказала каждому из друзей ровно столько, сколько  требовали приличия, и снова взялась за шитье. Только раз осмелилась она бросить  взгляд на Дарси. Как обычно, он казался серьезным, и она подумала, что сейчас  он больше похож на Дарси, которого она видела прежде в Хартфордшире, чем на  того, которого узнала в Пемберли. Но, быть может, находясь рядом с ее матерью,  он не мог вести себя так, как в присутствии ее дяди и тети? Такое  предположение, сколь оно ни было огорчительным, казалось правдоподобным.    

На Бингли она тоже успела взглянуть лишь мельком, заметив  при этом, что он выглядит счастливым и смущенным. Миссис Беннет встретила его с  такой чрезмерной любезностью, что старшим дочкам стало неловко, в особенности  из-за контраста между этим приемом и церемонным приветствием, которым она  удостоила его друга.    

Это различие особенно болезненно переживала Элизабет,  знавшая, что миссис Беннет была обязана мистеру Дарси спасением от бесчестия  любимой дочери.    

Дарси справился у Элизабет о здоровье мистера и миссис  Гардинер, смутив ее настолько, что она едва смогла ответить, и затем не  проронил почти ни одного слова. Они сидели довольно далеко друг от друга, и его  молчание, возможно, объяснялось именно этим. Но в Дербишире все было  по-другому. Там, если он не мог разговаривать с ней, он беседовал с ее  друзьями. Здесь же в течение многих минут его голоса вовсе не было слышно. И  когда, одолеваемая любопытством, она время от времени бросала на него беглые  взгляды, она замечала, что он одинаково часто смотрел на нее и на Джейн, а еще  чаще — просто опускал глаза. Его озабоченность и меньшая, в сравнении с  предыдущей встречей, готовность быть ей приятным объяснялись достаточно просто.  Она была разочарована и жестоко за это на себя злилась.    

«Разве я могла ждать иного? — спрашивала она  себя. — И все же почему он пришел?»    

Ей не хотелось разговаривать с кем-нибудь другим, и у нее не  хватало духу обратиться к нему. Справившись о здоровье его сестры, она больше  ничего не могла придумать.    

— Как давно вы уехали, мистер Бингли! — заметила  миссис Беннет.    

Мистер Бингли с готовностью согласился.    

— Я уже начала побаиваться, что вы и вовсе не  вернетесь. Поговаривали, будто к Михайлову дню вы откажетесь от аренды.  Надеюсь, этого не случится? Как много за ваше отсутствие изменилось! Мисс Лукас  вышла замуж и теперь живет своим домом. И одна из моих дочерей — тоже. Надеюсь,  вы слышали — вы могли об этом прочесть в газетах. Я знаю, об этом сообщалось в «Курьере»  и в «Таймсе». Хотя, конечно, не так, как следовало бы. Сказано всего лишь: «На  днях Джордж Уикхем, эсквайр — на мисс Лидии Беннет». И ни словечка об ее отце,  из каких она мест, — ровно ничего. Это дело рук моего братца Гардинера.  Просто понять не могу, как его угораздило так оскандалиться. Вы читали?    

Бингли ответил утвердительно и воспользовался случаем  принести свои поздравления. Элизабет не смела поднять глаза, а потому не знала,  как при этом выглядел мистер Дарси.    

— В самом деле приятно, когда дочка удачно выходит  замуж, — продолжала миссис Беннет. — И вместе с тем было жестоко  отрывать ее от меня. Они уехали далеко на север, в Ньюкасл. И, увы, будут жить  в тех местах бог знает сколько. Там квартирует его полк. Вы ведь, надеюсь,  знаете, — он ушел из ***ширского и поступил в регулярную армию. Слава  богу, у него есть настоящие друзья. Хоть и не так много, как он заслуживает.    

Элизабет, понимавшая, что это говорилось в пику мистеру  Дарси, почувствовала себя до такой степени униженной, что едва могла усидеть на  месте. Но именно эти слова наполнили ее душу недостававшей ей прежде решимостью  и заставили ее вступить в разговор. Она спросила у Бингли, надолго ли он  поселился в Незерфилде, и узнала, что он надеется провести здесь несколько  недель.    

— Когда вы перестреляете всю дичь у себя, — вмешалась  ее мамаша, — пожалуйста, мистер Бингли, приезжайте к нам. Вы сможете  сколько угодно охотиться в имении мистера Беннета. Поверьте, он будет счастлив  доставить вам это удовольствие и постарается приберечь для вас лучшие выводки.    

Неумеренная и назойливая угодливость матери еще сильнее  смутила Элизабет. Она была убеждена, что если бы сейчас ожили вновь  прошлогодние надежды, то все очень скоро опять завершилось бы досадным  разочарованием. И ей казалось, что мука, которую в эти минуты испытывали она и  Джейн, не могла быть возмещена даже годами блаженства.    

«Самое большое мое желание, — говорила она себе, —  никогда больше не видеть этих людей. Своим обществом они не доставляют той  радости, ради которой стоило бы переносить такие страдания. Пусть же ни тот, ни  другой не попадаются мне на пути!»    

Мука, которая не могла быть возмещена годами блаженства,  показалась ей все же менее тяжкой, когда она заметила, как сильно обаяние Джейн  действует на чувства ее прежнего поклонника. Сразу по приходе он разговаривал с  ней немного. Но с каждой минутой его внимание к ней росло. Она казалась ему  такой же красивой, как в прошлом году. Такой же милой и такой же естественной,  но, пожалуй, несколько более молчаливой. Джейн всячески заботилась, чтобы в ней  не было заметно никаких перемен, и считала, что разговаривает столько же,  сколько раньше. Но ее мысль работала так напряженно, что нередко она сама не  замечала своей задумчивости.    

Когда молодые люди собрались уходить, миссис Беннет,  продолжая изо всех сил ухаживать за Бингли, воспользовалась случаем, чтобы  пригласить их в один из ближайших дней пообедать в Лонгборне.    

— Ведь вы, мистер Бингли, мой должник, — добавила  она. — Помните, когда вы уезжали в город прошлой зимой, вы обещали по  возвращении приехать к нам на обед. Как видите, я этого не забыла. Признаюсь, я  была сильно разочарована, когда вы не вернулись в Хартфордшир, чтобы исполнить  свое обещание.    

Эти слова вызвали у Бингли некоторое замешательство, и в  ответ он пробормотал что-то о задержавших его делах. Следом за тем они уехали.    

Миссис Беннет очень хотелось пригласить их к обеду в тот же  день. Но хотя в Лонгборне всегда был отличный стол, она решила, что  потребуется, по крайней мере, удвоить количество блюд, чтобы угодить человеку,  с которым она связывала столь большие надежды, а также удовлетворить аппетит и  тщеславие его друга, располагавшего десятью тысячами годового дохода.    

 ГЛАВА XII    

     

Как только они ушли, Элизабет, чтобы немного успокоить свое  волнение, отправилась на прогулку. Ей хотелось без помех поразмыслить над  событиями дня, особенно сильно ранившими ее чувства. Больше всего ее удивляло и  мучило поведение мистера Дарси.    

«Зачем он пришел, — недоумевала она, — если  собирался все время просидеть молча, сохраняя на лице это безразличное  выражение?»    

Ей не удавалось найти объяснение, которое могло бы хоть  сколько-нибудь ее порадовать.    

«Еще совсем недавно, в Лондоне, он мог быть приветливым и  любезным с дядей и тетей. Почему же он не был таким же со мной? Если он со мной  чувствует себя неловко, зачем ему было сюда приходить? Если ему больше нет до  меня дела, откуда такая замкнутость? Как он меня изводит, этот человек! Не  стану о нем больше никогда думать».    

Какое-то время ей пришлось поневоле сдерживать свое  обещание, так как ее догнала Джейн, счастливый вид которой показывал, что  утренний визит доставил ей гораздо больше удовольствия, чем ее сестре.    

— Теперь, — сказала она, — когда первая  встреча уже позади, у меня на душе стало спокойно. Я уверилась в своих силах, и  его приход больше меня не смутит. Мне даже приятно, что он будет обедать у нас  во вторник. При этом все смогут убедиться, что между нами нет ничего, кроме  обычного знакомства.    

— Да, да, разумеется, самого обычного, — с улыбкой  ответила Элизабет. — Ах, Джейн, Джейн, будь осторожна!    

— Лиззи, дорогая, неужели ты считаешь меня такой  слабой, что сколько-нибудь за меня опасаешься?    

— Я считаю, что тебе следует опасаться, как бы он не  влюбился в тебя еще сильнее.    

     

До вторника молодых людей не видели. И за эти дни в душе  миссис Беннет возродились самые счастливые надежды, основанные на радостном  виде и любезности мистера Бингли в течение его получасового визита.    

Во вторник в Лонгборне собралось большое общество. Двое  гостей, которых ждали с особенным нетерпением, как подобает истинным любителям  спорта, явились ровно в назначенное время. Когда все направились в столовую,  Элизабет с интересом стала наблюдать, займет ли Бингли принадлежавшее ему прежде  место около Джейн. Ее предусмотрительная мамаша, волнуемая той же мыслью, не  стала усаживать его подле себя. Войдя в комнату, Бингли остановился в некоторой  нерешительности. Но Джейн как бы ненароком взглянула по сторонам, как бы  ненароком улыбнулась, — и все было решено. Он уселся с ней рядом.    

Элизабет с торжеством посмотрела на его друга. Тот отнесся к  происшедшему с благородной невозмутимостью. И она могла бы подумать, что Бингли  испросил у него разрешения на счастье, если бы не заметила брошенного им на  мистера Дарси взгляда, выражавшего шутливое беспокойство.    

То, как он вел себя во время обеда по отношению к Джейн,  явно доказывало, насколько он ею увлечен. И хотя, по сравнению с прежними  встречами, он соблюдал большую осторожность, было ясно, что он и Джейн, если им  только не помешают, обретут блаженство в ближайшем будущем. Не осмеливаясь  предвосхищать события, Элизабет испытывала удовольствие, наблюдая за поведением  Бингли. И это было единственной отрадой, которая отчасти скрашивала ее  невеселое настроение. Мистер Дарси сидел рядом с миссис Беннет, удаленный от  Элизабет, насколько это было возможно за одним столом. И Элизабет прекрасно  понимала, как мало удовольствия каждый из них испытывает от такого соседства и  как это должно отражаться на их поведении. Она не могла на таком расстоянии  слышать их слов. Но она хорошо видела, как редко они обращались друг к другу и  в какой мере эти обращения были сухими и сдержанными. Нелюбезность матери  заставила Элизабет еще острее почувствовать, сколь многим они ему обязаны. И  иногда она готова была пожертвовать чем угодно ради возможности сказать ему,  что хоть кто-то в их семье знает и по-настоящему ценит все доброе, что было им  для них сделано.    

Она надеялась, что в течение вечера какой-нибудь случай  сведет их вместе и этот визит не закончится без ее разговора с мистером Дарси,  более обстоятельного, нежели обмен несколькими церемонными приветствиями при  встрече. Встревоженная и взволнованная, она сидела в гостиной до прихода мужчин  с таким усталым и отсутствующим видом, что могла показаться невежливой. Их  появления она ждала с тем чувством, как будто от этой минуты целиком зависело —  принесет ли ей сегодняшний вечер хоть какую-то радость.    

«Если он не подойдет и на этот раз, — говорила она  себе, — я буду знать, что он потерян для меня навсегда».    

Мужчины вошли. И судя по виду мистера Дарси, он был склонен  ответить ее надеждам. Но увы! Дамы так тесно окружили столик, за которым Джейн  разливала чай, а Элизабет — кофе, что поблизости не оказалось ни одного места,  где бы он мог присесть. А когда молодые люди оказались неподалеку, одна из  девиц прижалась к Элизабет, прошептав:    

— Я не желаю, чтобы мужчины нас разлучили! Ведь никто  из них нам не нужен, не правда ли?    

Дарси отошел в другой конец комнаты. Она проводила его  взглядом, завидуя каждому человеку, с которым он вступал в разговор, и боясь,  что у нее не хватит терпения угостить кофе всех присутствующих. И вдруг ее  возмутила собственная наивность.    

«Человек, которому я отказала! Как глупо с моей стороны  думать, что он мог снова в меня влюбиться! Разве найдется представитель  сильного пола, у которого хватило бы кротости сделать второе предложение?  Большего унижения им, наверно, трудно себе представить!»    

Ей, однако, стало немного легче, когда он попросил ее налить  ему вторую чашку кофе. Воспользовавшись случаем, она спросила:    

— Ваша сестра все еще живет в Пемберли?    

— Да, она пробудет там до Рождества.    

— И с ней никто не остался? Неужели ее покинули все  друзья?    

— Миссис Энсли еще там. Другие леди три недели назад  уехали в Скарборо[39].    

Больше она не нашла что сказать. Но если бы ему хотелось  поддержать разговор, он мог бы придумать какую-нибудь тему сам. Тем не менее он  молча постоял около нее несколько минут и, только когда одна из девиц начала  что-то опять нашептывать Элизабет на ухо, отошел в сторону.    

Чайная посуда была убрана, карточные столы — раскрыты. Дамы  поднялись, и Элизабет надеялась, что он вскоре окажется рядом. Однако и на этот  раз ее постигло разочарование: она увидела, как его перехватила миссис Беннет,  охотясь на игроков в вист, и усадила против себя. Больше уже она не ждала от  вечера ничего. Они должны были просидеть в разных концах комнаты до самого  ухода гостей, и теперь ей оставалось только надеяться, что, обращая свой взор  слишком часто к ее столику, он окажется таким же незадачливым игроком, как она  сама.    

Миссис Беннет намеревалась удержать мистера Бингли и его  друга еще и на ужин. Однако, на ее беду, его экипаж был подан первым, и она не  смогла найти способа помешать их отъезду.    

— Ну-с, девочки, — сказала она, когда все наконец  разъехались, — что вы скажете о сегодняшнем вечере? Все прошло самым  отличным образом. Вы заметили, как красиво был убран стол? Оленина совсем не  пережарилась — все говорили, что еще не видывали такого сочного окорока. А  разве можно было сравнить суп с тем, что мы неделю назад ели у Лукасов? Даже мистер  Дарси подтвердил, что куропатки приготовлены превосходно. А он-то, наверно,  держит по меньшей мере двух или трех французских поваров. Джейн, милочка, ты  еще никогда не выглядела такой красавицей. Миссис Лонг тоже это находит — она  прямо так и сказала, отвечая на мой вопрос. И что же, ты думаешь, она при этом  добавила? «Ах, миссис Беннет, суждено ей жить в Незерфилде!» Да, да, да, так и  сказала! Она такая душка, миссис Лонг, — кто с ней может сравниться? А  какие у нее воспитанные племянницы, хоть, правда, и некрасивые. Я просто их  обожаю!    

Миссис Беннет, короче говоря, находилась в великолепном  расположении духа. Она достаточно насмотрелась, как мистер Бингли вел себя по  отношению к Джейн, чтобы вполне увериться, что в конце концов он все же станет  ее мужем. А поскольку, находясь в хорошем настроении, она ждала, что счастливые  события развернутся с умопомрачительной быстротой, она была серьезно  разочарована, когда на следующее утро он не явился просить руки ее дочери.    

— Какой это был чудесный день! — сказала Джейн,  обращаясь к сестре. — И как удачно подобралось все общество — все так  подходили друг к другу. Надеюсь, мы и дальше будем встречаться.    

Элизабет улыбнулась.    

— Почему ты улыбаешься, Лиззи? Тебе не в чем меня  подозревать. Мне это неприятно. Поверь мне, я теперь вполне научилась извлекать  удовольствие из беседы с ним просто как с приятным и разумным молодым человеком,  не испытывая при этом никаких других чувств. И я убедилась, что у него не было  ни малейшего желания завоевать мое сердце. Это только могло показаться, потому  что, в отличие от других людей, он одарен удивительным обаянием и стремлением  радовать всех окружающих.    

— Ты поступаешь очень жестоко, — отвечала ее  сестра. — Не позволяя мне улыбаться, ты вместе с тем каждую минуту даешь  мне для этого повод.    

— Иной раз бывает удивительно трудно сделать так, чтобы  тебе поверили!