1 2 3 4 
Эти слова пробудили в капитане решимость. Он и его товарищи схватили  ружья, заткнули за пояс пистолеты и ринулись вперед.     

Один из матросов обернулся на шум шагов и, увидев в руках у своих пленников  оружие, поднял тревогу.     

Но было уже поздно: в ту самую секунду, как он закричал, грянуло два  выстрела. Стрелявшие не дали промаха: один человек был убит наповал, другой  тяжело ранен. Он, однако, вскочил на ноги и стал звать на помощь. Но тут к нему  подошел капитан.     

– Поздно! – сказал он. – Теперь уж тебя никто не спасет. Вот тебе награда  за предательство!     

С этими словами он поднял мушкет и так сильно ударил предателя прикладом  по голове, что тот замолчал навеки.     

Теперь, не считая трех человек, которые, вероятно, зашли в другую часть  леса, у нас оставалось только три противника, из которых один был легко ранен.  В это время подошли и мы с Пятницей. Враги увидели, что им не спастись, и стали  просить пощады. Капитан ответил, что он готов подарить им жизнь, если они на деле  докажут ему, что раскаиваются в своем вероломстве, и поклянутся, что помогут  ему овладеть кораблем. Они упали перед ним на колени и стали горячо уверять его  в своем чистосердечном раскаянии.     

Капитан поверил их клятвам и заявил, что охотно дарует им жизнь. Я  не возражал против этого, но потребовал, чтобы пленников связали по рукам и ногам.      

Как только переговоры закончились, я приказал Пятнице и помощнику капитана  сбегать к баркасу и снять с него парус и весла.     

Вскоре вернулись и те три матроса, которые бродили по острову. Они забрели  далеко и теперь прибежали, услыхав наши выстрелы.     

Когда они увидели, что капитан из их пленника сделался их победителем,  они даже не пытались сопротивляться и беспрекословно дали себя связать.     

Таким образом, победа осталась за нами.     

 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ     

     Схватка с пиратами     

     

Теперь, на свободе, я мог подробно рассказать капитану обо всех  своих приключениях и бедствиях и расспросить его о тех печальных событиях, вследствие  которых он потерял свой корабль.     

Я начал первый. Я рассказал ему всю историю моей жизни за последние  двадцать семь лет. Он слушал с жадным вниманием и во время моего рассказа не  раз выражал изумление перед моим трудолюбием и мужеством, давшими мне возможность  избавиться от неминуемой смерти.     

Теперь, когда он узнал все подробности моей жизни на необитаемом острове,  я пригласил его и его спутников к себе в крепость, куда мы вошли моим обычным  путем, то есть по приставной лестнице. Я предложил моим гостям обильный ужин, а  затем показал им свое домашнее хозяйство со всеми хитроумными приспособлениями,  какие были сделаны мною за долгие, долгие годы моего одиночества.     

Все, что эти люди увидели здесь, показалось им чудом. Все, что я рассказывал  им о себе, они слушали, как волшебную сказку. Но больше всего поразили их  построенные мною укрепления и то, как искусно было скрыто мое жилье в чаще  густого леса. Так как деревья растут здесь гораздо быстрее, чем в Англии, моя  рощица за двадцать лет превратилась в дремучий лес. Пробраться к моему дому  можно было только по извилистой узкой тропе, которую я оставил при посадке  деревьев.     

Я объяснил капитану, что эта крепость-главная моя резиденция, но  что, как у всех королей, у меня вдали от столицы есть летний дворец, который я тоже  изредка удостаиваю своим посещением.     

– Я, конечно, охотно покажу вам его, – сказал я, – но теперь нам предстоит  более важное дело: надо подумать о том, как отнять у врагов ваш корабль.     

– Ума не приложу, что нам делать, – сказал капитан. – На корабле осталось  еще двадцать шесть человек. Все они замешаны в бунте, то есть в таком  преступлении, за которое, по нашим законам, полагается смертная казнь. Пиратам  отлично известно, что, если они сдадутся нам, они тотчас по возвращении в  Англию будут вздернуты на виселицу. Так как им нечего терять, они будут  защищаться отчаянно. А при таких условиях нам, с нашими слабыми силами,  невозможно вступать с ними в бой.     

Я призадумался. Слова капитана казались мне вполне основательными. Нужно  было возможно скорее придумать какой-нибудь решительный план. Всякое промедление  грозило нам гибелью: с корабля могла прибыть новая шайка пиратов и перерезать  нас всех. Лучше всего было бы хитростью заманить их в ловушку и напасть на них  врасплох. Но как это сделать? Они могли с минуты на минуту пожаловать сюда.     

– Наверное, – сказал я капитану, – там, на корабле, уже стали тревожиться,  почему так долго не возвращается лодка. Скоро они пожелают узнать, что сталось  с посланными на берег матросами, и отправят к нам другую лодку. На этот раз в  лодке прибудут вооруженные люди, и тогда мы не справимся с ними.     

Капитан вполне согласился со мной.     

– Раньше всего, – продолжал я, – мы должны позаботиться о том, чтобы  разбойники не могли увести свой баркас обратно, а для этого надо сделать его  непригодным для плавания, то есть продырявить его дно.     

Мы тотчас же поспешили к баркасу. Это была большая лодка с крутыми бортами.  В баркасе оказалось много всякого добра. Мы нашли там кое-какое оружие,  пороховницу, две бутылки – одну с водкой, другую с ромом, несколько сухарей, большой  кусок сахару (фунтов пять или шесть), завернутый в парусину. Все это было мне  весьма кстати, особенно водка и сахар: ни того, ни другого я не пробовал уже  много лет.     

Сложив весь этот груз на берегу и захватив с собой весла, мачту, парус  и руль, мы пробили в дне баркаса большую дыру. Таким образом, если бы враги  оказались сильнее нас и нам не удалось бы с ними справиться, их баркас все же  остался бы в наших руках, и, сказать по правде, на это я рассчитывал больше  всего.     

Признаюсь, я не слишком верил, что нам посчастливится отнять у пиратов  корабль. "Но пусть они оставят нам баркас, – говорил я себе. – Починить  его ничего не стоит, а на таком судне я легко доберусь до Подветренных  островов. По дороге могу даже посетить моего испанца и его соотечественников,  томящихся среди дикарей".     

После того как мы общими силами втащили баркас на такое высокое место,  куда не достигает прилив, мы присели отдохнуть и посоветоваться, что же нам  делать дальше.     

Вдруг с корабля мы услышали пушечный выстрел. На корабле замахали флагом.  Это был, очевидно, призывный сигнал для баркаса.     

Немного погодя грянуло еще несколько выстрелов, флагом махали не переставая,  но все эти сигналы оставались без ответа: баркас не двигался с места. Наконец с  корабля спустили шлюпку (все это нам было отлично видно в подзорную трубу).  Шлюпка направилась к берегу, и, когда она подошла ближе, мы увидели, что в ней  не меньше десяти человек, вооруженных ружьями.     

От корабля до берега было около шести миль, так что мы могли не торопясь  рассмотреть людей, сидевших в шлюпке. Нам даже были видны их лица: течением  шлюпку отнесло немного восточнее того места, куда причалил баркас, а гребцам,  видимо, хотелось пристать именно к этому месту, и потому некоторое время им  пришлось идти вдоль берега, неподалеку от нас. Тогда-то мы и могли хорошо  рассмотреть их. Капитан узнавал каждого из них и о каждом сообщал мне свое  мнение.     

По его словам, между ними были три очень честных матроса; он был уверен,  что их втянули в бунт против их воли, при помощи угроз и насилия, но зато  боцман и все остальные – отпетые злодеи и разбойники.     

– Боюсь, что нам с ними не справиться, – прибавил капитан. – Все это  отчаянный народ, и теперь, когда они узнают, что мы еще сопротивляемся, они не  дадут нам пощады. Страшно подумать, что они сделают с нами!     

Я усмехнулся и ответил ему:     

– Почему вы говорите о страхе? Разве мы имеем право бояться? Ведь  что бы ни ожидало нас в будущем, все будет лучше нашей нынешней жизни, и, следовательно,  всякий выход из этого положения – даже смерть – мы должны считать избавлением. Вспомните  хотя бы о том, что я пережил здесь одиночество. Легко ли двадцать семь лет быть  отрезанным от мира? Неужели вы не находите, что мне стоит рискнуть жизнью ради свободы?  Нет, – продолжал я, – опасность не смущает меня. Меня смущает другое.     

– Что? – спросил он.     

– Да то, что, как вы говорите, в числе этих людей есть три или  четыре честных матроса, которых мы должны пощадить. Будь они все злодеями, я бы  ни на миг не усомнился, что имею право уничтожить их всех. А в том, что мы расправимся  с ними, я совершенно уверен, потому что всякий, кто ступит на этот остров,  окажется в нашей власти, и от нас будет зависеть, убить его или даровать ему  жизнь.     

Я говорил громким голосом, с веселым лицом. Моя уверенность в победе  передалась капитану, и мы горячо принялись за дело.     

Еще раньше, когда с корабля стали спускать шлюпку, мы позаботились о  том, чтобы запрятать наших пленников подальше. Двоих, которые казались капитану  наиболее опасными, я отправил под конвоем Пятницы и помощника капитана в  пещеру. Из этой тюрьмы было нелегко убежать; даже если бы им и удалось  каким-нибудь чудом перебраться через обе ограды, они заблудились бы в дремучем  лесу, окружающем крепость. Сюда не могли донестись голоса их сообщников, и  отсюда было невозможно увидеть, что происходит на острове. Здесь их снова  связали, но Пятница все же хорошо накормил их и зажег для них в пещере  несколько наших самодельных свечей, а помощник капитана объявил им, что, если  они будут вести себя смирно, через день или два им предоставят свободу.     

– Но, – прибавил он, – если вы вздумаете бежать, вас при первой же попытке  пристрелят без всякой пощады.     

Они обещали терпеливо переносить свое заключение и горячо  благодарили за то, что их не оставили без пищи и света.     

С четырьмя остальными пленниками обошлись не так строго. Правда, двоих  мы оставили до поры до времени связанными, так как капитан не ручался за них, но  двух других я даже принял на службу по особой рекомендации капитана. Оба они  дали мне клятву, что будут служить мне верой и правдой.     

Итак, считая этих двух матросов и капитана с двумя его товарищами, нас  было теперь семеро хорошо вооруженных людей, и я не сомневался, что мы без  труда управимся с теми десятью молодцами, которые должны были сейчас приехать.  Тем более, что среди них, по словам капитана, были честные люди, которых, как  он утверждал, нам было не трудно перетянуть на свою сторону.     

Подойдя к острову в том месте, где стоял их баркас, матросы причалили,  вышли из шлюпки и вытащили ее на берег, чему я был очень рад. Признаться, я  боялся, что они из предосторожности станут на якорь, не доходя до берега, и что  два или три матроса останутся караулить шлюпку, – ведь тогда мы не могли бы ее  захватить.     

Выйдя на берег, они прежде всего побежали к своему баркасу.     

Легко представить себе их изумление, когда они увидели, что с него убраны  все снасти, что весь груз исчез, а в днище зияет большая дыра.     

Они столпились вокруг баркаса и долго толковали друг с другом,  горячо обсуждая, как могло случиться с их лодкой такое несчастье, а потом принялись  громко кричать, созывая товарищей. Но никто не откликнулся.     

Тогда они стали в круг и по команде дали залп из всех своих ружей. Лесное  эхо подхватило их выстрел и повторило его несколько раз. Но и это ни к чему не  привело: сидевшие в пещере не могли услышать выстрела; те же, что были при нас,  хоть и слышали, но не посмели откликнуться.     

Между тем пираты, убедившись, что все их призывы остаются без отклика,  страшно перепугались и решили тотчас же вернуться к себе на корабль и сообщить  остальным, что в баркасе продырявлено дно, а люди, прибывшие на остров, убиты,  так как иначе они непременно откликнулись бы.     

Капитан, который до сих пор все еще надеялся, что нам удастся захватить  корабль, теперь окончательно упал духом.     

– Все пропало! – сказал он тоскливо. – Как только на корабле станет  известно, что матросы, прибывшие на остров, исчезли, новый капитан отдаст приказание  сниматься с якоря, и тогда прощай мой корабль!     

Но вскоре случилось событие, которое еще сильнее испугало капитана.      

Не прошло и десяти минут, как мы увидели, что отчалившая от берега шлюпка  вдруг повернула назад и снова направляется к нашему острову. Должно быть, по  пути матросы потолковали друг с другом, и у них явился какой-то новый план.     

Мы молча наблюдали за ними.     

Причалив к берегу, они оставили в шлюпке трех человек, а остальные семеро  взбежали вверх по гористому берегу и отправились в глубь острова – очевидно,  искать пропавших. Это сильно встревожило нас.     

Если нам даже удастся захватить семерых, вышедших на берег, наша победа  будет совершенно бесплодна, так как мы упустим шлюпку с тремя остальными. А те,  вернувшись на корабль, расскажут товарищам о происшедшем несчастье, и корабль  тотчас же снимется с якоря и будет потерян для нас навсегда.     

Что было делать? Нам не оставалось ничего больше, как терпеливо выжидать,  чем все это кончится. После того как семеро матросов вышли на берег, шлюпка с  тремя остальными отошла на большое расстояние от берега и стала на якорь, так  что мы лишились возможности похитить и спрятать ее.     

Те, что высадились на берег, очевидно, решили не расходиться. Они  шли плечом к плечу, взобрались на пригорок и стали подниматься на холм, под которым  находился мой дом. Нам было отлично их видно, но они видеть нас не могли. Мы  были бы очень рады, если бы они подошли к нам поближе, чтобы мы могли  выстрелить в них.     

Мы надеялись, что они направятся, по крайней мере, к  противоположному берегу острова, потому что, пока они оставались на этой его  стороне, мы не могли покинуть нашу крепость. Но, добравшись до гребня холма, откуда  открывался вид на всю северо-восточную часть острова, на его леса и долины, они  остановились и снова принялись громко кричать.     

Наконец, не дождавшись ответа и, должно быть, боясь удаляться от берега,  они уселись под деревом и стали совещаться друг с другом.     

Хорошо было бы, если бы они легли и заснули, как те, что приехали утром,  тогда мы могли бы живо расправиться с ними.     

Но они и не думали спать. Они чуяли, что на острове творится неладное,  и решили быть настороже, хоть и не знали, какая грозит им опасность и откуда  она может прийти.     

Увидев, что они совещаются, капитан высказал одно очень толковое соображение.      

– Весьма возможно, – сказал он, – что они на своем военном совете решат  еще раз подать сигнал пропавшим товарищам и все сразу выстрелят из ружей. Тут  бы нам броситься на них, тотчас же после выстрела, когда их ружья будут  разряжены. Тогда им ничего больше не останется, как сдаться, и дело обойдется  без кровопролития.     

План, по-моему, был недурен, но, для того, чтобы он удался, нам следовало  бы находиться сейчас на очень близком расстоянии от врагов. Ведь мы должны  броситься на них в ту самую минуту, когда они дадут залп. Но они расположились  так далеко от нас, что нечего было и думать о внезапном нападении на них.     

Впрочем, они и не стали стрелять.     

Мы не знали, на что решиться.     

Наконец я сказал:     

– По-моему, нам нечего делать до наступления ночи. А ночью, если эти  семеро не вернутся в лодку, мы можем незаметно пробраться к морю и приманить  какой-нибудь хитростью тех троих, что остались в лодке.     

Мы долго сидели в засаде и с нетерпением ждали, когда же пираты тронутся  с места. Нам казалось, что их совещанию не будет конца.     

Вдруг они сразу вскочили и направились прямо к морю. Должно быть, им  показалось, что оставаться на острове опасно, и они решили вернуться на корабль,  не разыскивая своих погибших товарищей.     

"Плохо наше дело! – подумал я. – Очевидно, нам придется навсегда  проститься с кораблем".     

Я сказал об этом капитану; он пришел в такое отчаяние, что чуть не лишился  чувств.     

Но тут я придумал некую военную хитрость, которую и пустил в ход. Хитрость  немудреная, но план мой удался превосходно. Подозвав к себе Пятницу и помощника  капитана, я приказал им спуститься к бухточке (той самой, через которую  когда-то Пятница переправился вплавь, когда за ним бежали людоеды), затем, обогнув  ее, свернуть за полмили к западу, подняться на пригорок и кричать что есть силы,  пока не услышат возвращающиеся к лодке матросы. Когда же матросы откликнутся, перебежать  на другое место и снова кричать и аукать и таким образом, постоянно меняя места,  заманивать врагов все дальше и дальше в глубь острова, пока они не заплутаются  в лесу, а тогда окольными путями вернуться сюда, ко мне.     

Матросы уже садились в лодку и были готовы отчалить, как вдруг со стороны  бухточки послышались громкие крики: это кричал Пятница и вместе с ним помощник  капитана.     

Чуть только пираты услышали их голоса, они сейчас же откликнулись и  со всех ног пустились бежать вдоль берега в ту сторону, откуда неслись эти крики,  но бухта преградила им путь, так как было время прилива и вода в бухте стояла  очень высоко. Тогда они окликнули оставшихся в шлюпке, чтобы те подъехали и  перевезли их на другой берег.     

Этого-то я и ожидал.     

Они перебрались через бухту и побежали дальше, прихватив с собой еще  одного человека. Таким образом, в шлюпке осталось только двое. Я видел, как они  отвели ее в самый конец бухты, поближе к земле, и привязали там к тощему  деревцу.     

Это очень обрадовало меня. Предоставив Пятнице и помощнику капитана  делать свое дело, я приказал остальному отряду следовать за мной.     

Прячась в густом и высоком кустарнике, мы обогнули бухту и внезапно  появились перед теми матросами, которые остались у берега. Один из них сидел в  шлюпке, другой лежал на берегу и дремал. Увидев нас в трех шагах от себя, он  хотел было вскочить и убежать, но стоявший впереди капитан бросился на него и ударил  его прикладом. Затем, не давая опомниться другому матросу, он крикнул ему:     

– Сдавайся – или смерть!     

Это был один из тех матросов, про которых капитан говорил, что они примкнули  к бунтовщикам не по своей охоте, а подчиняясь насилию. Матрос не только сдался  нам по первому нашему требованию, но тотчас же сам заявил о своем желании вступить  в наш отряд. Вскоре он доказал нам своими поступками, что достоин нашего  доверия.     

Тем временем Пятница с помощником капитана продолжали кричать и аукать.  Откликаясь на крики матросов, они водили их по всему острову, от холма к холму,  из рощи в рощу, пока не завели в такую дремучую глушь, откуда нельзя было выбраться  на берег до наступления ночи. Можно себе представить, как измучили и утомили  они неприятеля, если и сами воротились к нам смертельно усталые.     

Теперь нам оставалось только подкараулить пиратов, когда они будут возвращаться  к тому месту, где была оставлена шлюпка, и, ошеломив неожиданным нападением во  тьме, заставить их сдаться нам в плен.     

Они воротились не скоро. Нам пришлось прождать несколько часов, и только  тогда мы услышали, что они медленно пробираются к берегу. Шли они врозь, далеко  друг от друга. Передние кричали задним:     

– Скорее! Скорее!     

Задние отвечали:     

– Мы не можем, мы устали, мы падаем...     

Все это было нам на руку.     

Наконец они подошли к бухте. За эти несколько часов начался отлив, и  шлюпка, которая была привязана к дереву, очутилась теперь на суше.     

Невозможно описать, что сталось с пиратами, когда они увидели, что шлюпка  на мели, а люди исчезли. С громкими воплями они метались по берегу, проклиная  свою судьбу; они кричали, что их занесло на заколдованный остров, что тут  водятся либо разбойники, которые всех перережут, либо черти, которые сожрут их  живьем.     

Несколько раз принимались они кликать своих товарищей, называя их по  именам и по прозвищам, но, разумеется, не получали ответа.     

При скудном вечернем свете нам было видно, как они бегают взад и вперед,  ломая в отчаянии руки. Утомившись этой бесцельной беготней, пираты бросались в  лодку, чтобы перевести дух, но не проходило и минуты, как они выскакивали на  берег и снова бегали взад и вперед.     

Мои спутники упрашивали меня позволить им напасть на врага, как только  стемнеет. Но я не хотел проливать столько крови и решил расправиться с пиратами  более мирным путем. А главное, я знал, что враг вооружен с головы до ног, и не  хотел рисковать жизнью своих людей. Нужно было подождать, не разделятся ли неприятельские  силы на два или три отряда, а пока я приказал своему войску наступать на врага.      

Пятницу и капитана я выслал вперед. Они должны были подкрасться к пиратам  на четвереньках, чтобы стрелять в упор, если это понадобится.     

Но недолго им пришлось ползти: на них почти наткнулись, случайно отделившись  от остальных, три пирата, и в том числе боцман, который, как уже сказано, был главным  зачинщиком, а теперь вел себя как самый отъявленный трус.     

Чуть только капитан услышал голос главного виновника всех своих бед  и понял, что тот в его власти, он пришел в такое неистовство, что вскочил на ноги  и выстрелил злодею прямо в грудь. Тогда, конечно, выстрелил и Пятница. Боцман  был убит наповал, другой пират был тяжело ранен (он скончался часа через два),  третьему же удалось убежать.     

Услышав выстрелы, я тотчас двинул вперед всю свою армию, численность  которой достигала теперь восьми человек. Вот ее полный состав: я – первый фельдмаршал,  Пятница – генерал-лейтенант, затем капитан с двумя офицерами и трое рядовых – военнопленные,  которым мы доверили ружья.     

Когда мы подошли к неприятелю, было уже совсем темно, так что нельзя  было разобрать, сколько нас.     

Я подозвал к себе одного из военнопленных – того самого матроса, которого  пираты оставили в шлюпке (теперь он сражался в наших рядах), и приказал ему  окликнуть по имени его бывших товарищей.     

Прежде чем стрелять, я хотел попытаться вступить с ними в переговоры  и в случае удачи покончить дело миром.     

Моя попытка вполне удалась. Иначе, впрочем, и быть не могло: враги были  доведены до отчаяния, им только и оставалось, что сдаться.     

Итак, мой матрос закричал во все горло:     

– Том Смит! Том Смит!     

Том Смит сейчас же откликнулся:     

– Кто меня зовет? Ты, Джимми Рой?     

Он, очевидно, узнал этого матроса по голосу.     

Джимми Рой отвечал:     

– Да-да, это я! Том Смит, бросай ружье и сдавайся, а не то вы пропали!  Вас в одну минуту прикончат.     

– Да кому же сдаваться? Где они там? – крикнул опять Том Смит.     

– Здесь! – отозвался Джимми Рой. – Их пятьдесят человек, и с ними  наш капитан. Вот уже два часа, как они преследуют вас. Боцман убит. Билл Фраи ранен,  а меня взяли в плен. Если вы не сдадитесь сию же минуту, прощайтесь с жизнью – вам  не будет пощады!     

Тогда Том Смит закричал:     

– Спроси у них, будем ли мы помилованы. Если да, мы сейчас же сдадимся,  так ты им и скажи.     

– Хорошо, я скажу, – ответил Джимми Рой.     

Но тут вступил в переговоры уже сам капитан.     

– Эй, Смит! – закричал он. – Узнаешь мой голос? Так слушай: если вы  немедленно положите оружие и сдадитесь, я обещаю вам пощаду, всем, кроме Билла  Аткинса.     

– Капитан, смилуйтесь надо мной, ради Бога! – взмолился Билл Аткинс.  – Чем я хуже других? Другие так же виноваты, как и я.     

Это была чистейшая ложь, потому что Билл Аткинс, закоренелый пират и  разбойник, давно подговаривал матросов заняться морским грабежом. Он первый  бросился на капитана и связал ему руки, оскорбляя и ругая его. Поэтому капитан  сказал Биллу Аткинсу, чтобы тот сдавался без всяких условий, а там уж пусть  начальник острова решает, жить ему или умереть. (Начальник острова – это я: так  меня теперь все величали.)     

Билл Аткинс был принужден сдаться.     

 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ     

     Капитан снова становится командиром своего корабля. Робинзон  покидает остров     

     

Итак, пираты сложили оружие, смиренно умоляя о пощаде. Тот матрос, который  разговаривал с ними, и еще два человека, по моему приказанию, связали их всех,  после чего моя грозная армия в пятьдесят человек (а на самом деле их было всего  восемь, включая сюда и трех пленных) окружила связанных пиратов и завладела их  шлюпкой. Сам я, однако, не показывался им по некоторым соображениям высшей  политики.     

Капитан мог теперь объясниться начистоту со своими матросами. Он обвинял  их в измене и жестоко упрекал за вероломство.     

– Вы хотели отнять у меня мой корабль, чтобы сделаться пиратами и заняться  морским разбоем, – сказал он им. – Это подло и мерзко. Вы опозорили себя на всю  жизнь, сами вырыли себе яму и должны благодарить судьбу, если не попадете на  виселицу.     

Преступники каялись, по-видимому, от чистого сердца и молили только  об одном: чтобы им оставили жизнь.     

– Это не в моей власти, – отвечал капитан. – Теперь ваша судьба зависит  от начальника острова. Вы думали, что высадили нас на пустынный, необитаемый  берег, но вы ошиблись: на этом острове много людей и управляет ими великодушный,  благородный начальник. По своему милосердию, он помиловал вас и, вероятно,  отправит в Англию, где с вами будет поступлено по закону. Но Биллу Аткинсу  начальник приказал готовиться к смерти: завтра поутру его повесят.     

Все это капитан просто-напросто выдумал, но его выдумка произвела желаемое  действие: Аткинс упал на колени, умолял капитана ходатайствовать за него перед  начальником острова; остальные тоже начали просить, чтобы их не отправляли в  Англию.     

Видя такую покорность этих жалких людей, устрашенных угрозой смерти,  я сказал себе:     

"Вот когда пришел ко мне час избавления! Эти несчастные так  напуганы, что, конечно, исполнят всякое наше требование: стоит нам приказать, и  они помогут нам овладеть кораблем".     

И, отойдя подальше, за деревья, чтобы они не могли рассмотреть,  какая убогая наружность у грозного начальника острова, я крикнул:     

– Позвать ко мне капитана!     

Один из наших людей торжественно подошел к капитану и сказал:     

– Капитан, вас зовет начальник!     

А капитан не менее торжественно ответил:     

– Передайте его сиятельству, что я сейчас явлюсь.     

Услышав этот разговор, пираты присмирели окончательно. Они поверили,  что неподалеку от них находится сам губернатор с отрядом в пятьдесят человек.     

Когда капитан подошел ко мне, я сообщил ему, что хочу овладеть кораблем  при помощи наших пленных. Капитан был в восторге. Мы решили завтра же утром  привести этот план в исполнение.     

– Но, чтобы действовать наверняка, – сказал я, – нам следует  отделить одних пленных от других. Аткинса с двумя такими же злодеями мы посадим  в подземелье. Пусть Пятница и ваш помощник отведут их туда. А для остальных я  найду подходящее место.     

Так мы и сделали: троих отвели в пещеру, которая и в самом деле  могла сойти за довольно-таки мрачную темницу, а остальных я отправил на свою лесную  дачу, туда, где стоял мой шалаш. Высокая ограда делала ее тоже достаточно  надежной тюрьмой, тем более что узники были связаны и знали, что их судьба  зависит от их поведения.     

На другой день поутру я послал к этим матросам капитана. Он должен был  побеседовать с ними, узнать, каковы их подлинные чувства, и потом дать мне  подробный отчет о своем разговоре. Я хотел установить, насколько можно доверять  этим людям и не опасно ли будет взять их с собой на корабль.     

Капитан повел дело умно и решительно. Он напомнил матросам, в каком  плачевном положении они очутились по собственной вине, и сказал, что хотя начальник  острова теперь и помиловал их своей властью, но, когда корабль придет в Англию,  их будут судить как изменников и, несомненно, повесят.     

– Но, – прибавил он, – если вы поможете мне отобрать у пиратов мой корабль,  тогда начальник острова, принимая во внимание, что вы добровольно послужили  правому делу, постарается испросить вам прощение.     

Нетрудно догадаться, с каким восторгом приняли эти люди его предложение.      

Они упали перед капитаном на колени и клялись, что будут драться за  него до последней капли крови, что, если он исходатайствует им прощение, они  будут всю свою жизнь считать себя его неоплатными должниками, пойдут за ним  хоть на край света и будут чтить его, как родного отца.     

– Отлично, – сказал капитан, – обо всем этом я доложу начальнику острова  и, со своей стороны, буду просить, чтобы он помиловал вас.     

Затем он вернулся ко мне, отдал мне подробный отчет о своем  разговоре с матросами и прибавил, что, по его убеждению, мы можем вполне положиться  на этих людей.     

Но я был того мнения, что осторожность никогда не мешает, и поэтому  сказал капитану:     

– Вот что мы сделаем: мы возьмем пока только пятерых. Пусть не думают,  что мы нуждаемся в людях. Подите и скажите им, что хотя у нас довольно людей,  но, так и быть, мы возьмем пятерых на испытание; остальные же двое вместе с  теми тремя, что сидят в крепости (то есть в моем подземелье), будут оставлены  начальником острова в качестве заложников, и, если товарищи их, которые примут участие  в наших боях, изменят своей клятве и присяге, все пятеро заложников будут  повешены.     

Это была крайне суровая мера. Когда капитан передал пленникам мой ответ,  они поняли, что с начальником острова шутки плохи. И, конечно, им осталось  одно: принять мои условия.     

Заложники к тому же стали горячо убеждать своих освобожденных товарищей,  чтобы те не изменили капитану.     

Вот полный состав нашей армии накануне великого сражения:     

во-первых, капитан, его помощник и пассажир;     

во-вторых, двое пленных, освобожденных по ручательству капитана;     

в-третьих, еще двое – те, что сидели в моем шалаше (теперь, по настоянию  капитана, им тоже предоставили свободу);     

в-четвертых, те пятеро из второй партии, которых мы освободили позже  всех;     

итого двенадцать человек, кроме тех пятерых, которые оставались в моем  подземелье заложниками.     

Я спросил капитана, находит ли он возможным напасть на корабль с такими  малыми силами. Мне и Пятнице было невозможно отлучиться: у нас на руках  оставалось семь человек, которых мы должны были стеречь и кормить.     

Пятерым заложникам, посаженным в пещеру, я решил не давать никаких послаблений.  Два раза в день Пятница носил им еду и питье и сам кормил их, так как мы даже не  развязали им рук. Остальным же мы предоставили некоторую свободу.     

Этим двоим я решил наконец показаться. Я пришел к ним вместе с капитаном.  Он сказал им, что я – доверенное лицо начальника острова, который поручил мне  надзор за военнопленными, поэтому они не имеют права никуда отлучаться без моего  разрешения, и при первой же попытке к ослушанию их закуют в кандалы и посадят в  губернаторскую крепость.     

С этого времени я ни разу не показывался пленным в качестве начальника  острова, а всегда как его доверенное лицо, причем всякий раз упоминал о  начальнике, о гарнизоне, о пушках, о крепости.     

Теперь оставалось только приготовиться к предстоящему бою: основательно  починить обе лодки, оснастить их и назначить команду для каждой.     

Все эти хлопоты я возложил на капитана.     

Он назначил командиром шлюпки своего пассажира и дал ему четырех человек;  сам же капитан, его помощник и с ними пятеро матросов составляли экипаж  баркаса.     

Капитан утверждал (вполне справедливо), что лучше всего подойти к кораблю  в темноте, и в ближайший же вечер отчалил от берега.     

Когда около полуночи на корабле услыхали плеск весел и, по морскому  обычаю, окликнули шлюпку, капитан приказал Джимми Рою, чтобы он один подал голос,  а всем остальным велел молчать.     

Джимми Рой крикнул, что он привез всех матросов, но запоздал, потому  что пришлось долго разыскивать их, а затем стал пространно рассказывать разные  небылицы подобного рода.     

Пока он болтал таким образом, баркас и шлюпка причалили к борту.     

Капитан и его помощник первые вскочили на палубу с оружием в руках и  тотчас же сшибли с ног ударами прикладов двух пиратов, которые, ничего не подозревая,  вышли им навстречу; оказалось, что это корабельный плотник и второй помощник  капитана, перешедшие на сторону пиратов.     

Весь капитанский отряд действовал дружно и храбро. Все матросы, находившиеся  на палубе, были схвачены, после чего капитан приказал запереть люки, чтобы всех  остальных задержать внизу. Тем временем подоспели командир и матросы второй  шлюпки; они заняли ход в корабельную кухню и взяли в плен еще трех человек.     

Когда на палубе и на шканцах уже не осталось ни одного врага,  капитан приказал своему помощнику взять трех человек из команды и пойти взломать  дверь главной каюты, где при первых же звуках тревоги заперся новый капитан,  выбранный пиратами, и с ним два матроса да юнга.     

Они успели захватить с собой оружие, так что, когда помощник  капитана со своими людьми высадил дверь каюты, их встретили выстрелами. Помощнику  раздробили руку мушкетной пулей, два матроса тоже оказались ранеными, но никто  не был убит.     

Помощник капитана крикнул: "На помощь!" Не обращая  внимания на свою тяжелую рану, он ворвался в каюту с пистолетом в руке и  прострелил новому капитану голову. Тот свалился, не сказав ни слова: пуля  угодила ему в рот. После этого остальные сдались без боя, так что больше не  было пролито ни одной капли крови.     

Как только капитан стал хозяином своего корабля, он приказал произвести  семь пушечных выстрелов. Это был условный сигнал, которым он дал мне знать об  успешном окончании дела. В ожидании этого сигнала я просидел на берегу часа два  и был несказанно рад, когда услышал его.     

С успокоенным сердцем я тотчас же вернулся домой, лег и мгновенно уснул,  так как был весьма утомлен тревогами этого дня.     

Меня разбудил новый выстрел. Я вскочил и услышал, что кто-то зовет меня:      

– Начальник! Начальник!     

Я сейчас же узнал голос капитана. Он стоял над моей крепостью, на холме.  Я схватил лестницу и поднялся к нему. Он обнял меня и сказал, указывая на море:      

– Мой дорогой друг! Мой избавитель! Вот ваш корабль. Он ваш, и все,  что на нем, тоже ваше! И все мы, начиная с капитана, тоже ваши!     

Мой взгляд обратился в ту сторону, куда он указывал: корабль стоял уже  на другом месте, меньше чем в полумиле от берега.     

Оказалось, что, покончив с пиратами, мой друг капитан тотчас же приказал  сняться с якоря и, пользуясь попутным ветерком подошел к той бухте, где я  когда-то причаливал со своими плотами; затем, дождавшись прилива, он на ялике  вошел в бухту и поспешил ко мне сообщить, что его корабль находится, так  сказать, у моих дверей.     

От этой нечаянной радости я едва не лишился чувств. Ведь я воочию увидел  свою долгожданную свободу! Она была здесь, у меня в руках! К моим услугам был  большой корабль, готовый везти меня, куда я захочу.     

Я до того обрадовался, что в первое мгновенье не мог ответить капитану  ни слова и упал бы на землю, если бы он не поддержал меня.     

Заметив, что я совсем обессилел от внезапного счастья, он вытащил из  кармана склянку с каким-то лекарством, которое захватил для меня. Отхлебнув  глоток, я тихо опустился на землю. И, хотя сознание вернулось ко мне, все же я  долго не мог заговорить.     

Бедный капитан был взволнован не меньше меня. Чтобы вернуть мне мои  душевные силы, он шептал мне тысячи нежных и ласковых слов. Но грудь моя была  переполнена нахлынувшим счастьем, и я плохо понимал, что он говорит. Наконец я  заплакал от радости, и только после этого способность речи вернулась ко мне.  Тут я, в свою очередь, обнял моего нового друга и от всего сердца поздравил  его. Мы оба ликовали и радовались.     

Когда же мы немного пришли в себя, капитан сказал мне, что привез  для меня кое-какие вещи, которые, к счастью, не успели расхитить злодеи, так долго  хозяйничавшие на его корабле.     

– Мне кажется, что эти вещи будут не совсем бесполезны для вас, – сказал  капитан.     

Он крикнул своим матросам, оставшимся в лодке:     

– Эй, тащите сюда тюки, которые мы привезли для начальника острова!      

Это был поистине богатый подарок: капитан привез мне так много всевозможных  вещей, как будто я собирался остаться на острове до конца своей жизни.     

В тюках оказалось: двенадцать огромных кусков солонины, шесть окороков  ветчины, мешок гороха, около ста фунтов сухарей. Он привез мне также ящик  сахару, ящик муки, мешок лимонов и две бутылки лимонного сока.     

Но, конечно, в тысячу раз нужнее была для меня одежда. И потому я чрезвычайно  обрадовался, когда оказалось, что мой друг капитан привез мне полдюжины новых,  совершенно чистых рубах, шесть очень хороших шейных платков, две пары перчаток,  шляпу, башмаки, чулки и отличный, совсем новый костюм со своего плеча, – словом,  он одел меня с головы до ног.     

Подарок был приятный и очень полезный, но вы не можете себе представить,  какой у меня оказался неуклюжий и неотесанный вид, когда я надел на себя новый  костюм, и до чего мне было неловко и неудобно в нем первое время!     

Закончив осмотр подарков, я велел отнести их в мою крепость и начал  совещаться с капитаном, как нам поступить с нашими пленными: взять их с собою  или оставить здесь.     

– Брать их с собою очень опасно, – говорил капитан. – Это отчаянные  головорезы. Особенно ненадежны двое из них, неисправимые злодеи и разбойники.  Если бы я рискнул везти их на своем корабле, то не иначе, как в качестве  арестантов. Я заковал бы их в кандалы и отдал бы в руки судебных властей в  первой же английской колонии, в которую придется зайти.     

– В таком случае, – сказал я капитану, – нужно будет оставить их здесь.  И я берусь устроить так, что эти два разбойника станут сами упрашивать нас,  чтобы мы оставили их на острове.     

– Если вам это удастся, – буду чрезвычайно доволен.     

– Хорошо, – сказал я. – Я сейчас поговорю с ними от вашего имени.     

Затем я позвал к себе Пятницу и двух матросов-заложников (которых мы  теперь освободили, так как товарищи их сдержали данное слово) и приказал им  перевести пятерых наших пленников из пещеры в шалаш.     

Через некоторое время мы с капитаном отправились туда (я в своем новом  костюме и на этот раз уже в качестве начальника острова). Подойдя к ограде моей  дачи, я велел вывести к себе арестованных и сказал им следующее:     

– Мне известны все ваши преступления. Я знаю, что вы напали на беззащитных  пассажиров корабля и убили их. Знаю и то, что вы собирались сделаться пиратами,  чтобы грабить мирные суда. Да будет вам известно, что, по моему распоряжению,  корабль возвращен капитану. Стоит мне приказать – и вас повесят как  разбойников, пойманных на месте преступления. Поэтому, если у вас есть что  сказать в свое оправдание, говорите, потому что я намерен казнить вас как убийц  и предателей.     

Один из них ответил за всех, что им нечего сказать в свое  оправдание.     

– Но, когда мы были арестованы, капитан обещал нам пощаду, и мы смиренно  умоляем вас оказать нам великую милость – сохранить нам жизнь.     

– Право, не знаю, какую милость я могу вам оказать, – ответил я. – Я  намерен покинуть остров со всеми моими людьми: мы уезжаем на родину. Что же  касается вас, то, по словам капитана, он обязан заковать вас в кандалы и по  прибытии в Англию предать суду за измену. А суд немедленно приговорит вас к  смерти. Иного приговора и быть не может. Смерть на виселице – вот что ожидает  вас в Англии. Итак, едва ли вы будете рады, если мы возьмем вас с собой. Для  вас есть одно спасение – вы должны остаться на острове. Только при этом условии  я могу помиловать вас.     

Они с радостью согласились на мое предложение и долго благодарили меня.      

– Лучше жить в пустыне, – говорили они, – чем воротиться на родину,  где нас ожидает виселица.     

Я велел развязать их и сказал:     

– Ступайте в лес на то самое место, где вы были схвачены, и оставайтесь  там, покуда за вами не пришлют. Я прикажу оставить вам кое-какое оружие,  съестные припасы и дам необходимые указания на первое время. Вы можете отлично  прожить здесь, если будете упорно трудиться.     

После этих переговоров я воротился домой и стал готовиться к  далекому плаванию. Я, впрочем, предупредил капитана, что мне потребуется некоторый  срок для того, чтобы собраться в дорогу, и попросил его отправиться на корабль  без меня, а поутру прислать за мной шлюпку. Когда капитан отчалил, я велел  позвать к себе пленников и завел с ними серьезный разговор.     

Я вновь заявил им, что, по-моему, они поступают разумно, оставаясь  на острове, так как, если бы капитан взял их с собою на родину, их непременно повесили  бы.     

Я рассказал им подробно, как попал я на этот остров, как понемногу улучшил  свое хозяйство, как собирал виноград, как сеял рис и ячмень, как научился печь  хлеб.     

Я показал им свои укрепления, свои кладовые, свои поля и загоны – словом,  сделал все, чтобы жизнь на острове была для них не так тяжела.     

Я оставил им все свое оружие (то есть пять мушкетов, три охотничьих  ружья и три сабли), полтора бочонка пороху и дал подробные наставления, как  ходить за козами, как доить и откармливать их, чтобы они стали жирнее, как  делать масло и сыр.     

Таким образом, мне пришлось рассказать этим людям всю длинную  историю моей труженической, одинокой, томительной жизни на острове в течение двадцати  восьми лет.     

Расставаясь с ними, я обещал, что попрошу капитана оставить им еще два  бочонка пороху и семена овощей, и рассказал им, как трудно мне было без этих  семян.     

Мешок гороха, который капитан привез мне, чтобы я употреблял его в пищу,  я тоже отдал им и при этом посоветовал употребить весь горох на посев, чтобы  его стало больше.     

После этого разговора с изгнанниками я на другой же день рано утром  перебрался на корабль.     

Хотя нам очень не терпелось поднять паруса Я взял с собой на память  большую остроконечную шапку, собственноручно сшитую мною из козьего меха, зонтик  и одного из моих попугаев и пуститься в далекое плавание, все-таки мы  оставались на якоре еще целые сутки.     

На следующий день рано утром мы увидели, что к кораблю плывут два человека.  Оказалось, это двое из тех пятерых, которых мы оставили на острове.     

– Возьмите нас с собою! – кричали они. – Уж лучше повесьте нас, но  не оставляйте на острове! Там все равно убьют нас.     

В ответ на их просьбу капитан заявил им, что не может взять их без моего  разрешения. В конце концов, заставив их дать торжественную клятву, что они  исправятся и будут вести себя смирно, мы приняли их на корабль.     

Так как вскоре начался прилив, на берег была послана шлюпка с  вещами, которые я обещал поселенцам. К этим вещам капитан присоединил, по моей просьбе,  сундук, набитый всевозможной одеждой. Они приняли этот подарок с большой  признательностью.     

Нужно сказать, что, прощаясь с изгнанниками, я дал им слово, что не  забуду о них и что, если только в каком-нибудь порту мы встретим корабль, путь  которого будет лежать мимо моего острова, я попрошу капитана того корабля зайти  за ними и доставить их в родные края.     

Когда я покидал этот остров, я взял с собой на память большую остроконечную  шапку, собственноручно сшитую мною из козьего меха, зонтик и одного из моих  попугаев.     

Не забыл я взять и деньги, но они так долго лежали у меня без употребления,  что совсем потускнели. Только после основательной чистки можно было увидеть,  что они серебряные. Захватил я также и золотые монеты, найденные мною на  разбитом испанском корабле.     

Как я установил впоследствии по корабельному журналу, мой отъезд состоялся  19 декабря 1686 года. Таким образом, я прожил на острове двадцать восемь лет  два месяца и девятнадцать дней.     

Ветер был попутный. Корабль мчался на всех парусах. Мне было  радостно думать, что с каждой минутой я все ближе к родным берегам. Когда же наконец  показались в туманной дали белые скалы родины, которую я не видел столько лет,  я чуть с ума не сошел от волнения и восторга. Я то и дело подбегал к капитану и  кричал ему: "Скорее! Скорее!"     

Как только мы бросили якорь, я простился со всеми моими попутчиками  и в сопровождении верного Пятницы поспешил в тот город, где прошло мое детство.  Родителей я уже не чаял видеть в живых. Ведь даже в ту далекую пору, когда я  впервые отправлялся в чужие края, они были так слабы и стары, а с той поры  прошли десятки лет!     

Вот и наша улица, вот и старый дом, который я так безрассудно покинул.  С изумлением встретили меня обитатели этого дома, когда я, взволнованный до  слез, сообщил им, кто я такой. В первую минуту мне не поверили, но, когда  убедились, что я действительно Робинзон Крузо, меня чуть не задушили в  объятиях. Особенно обрадовались мне мои сестры и их дети – мальчики и девочки,  которые прежде никогда не видали меня. Все давно считали, что я умер, и теперь  смотрели на меня, как на чудо, словно я воскрес из могилы.     

После первых родственных приветствий все стали шумно расспрашивать,  где я пропадал столько лет, что я видел в заморских краях, какие были у меня  приключения, и кто такой Пятница, и откуда взялась у меня диковинная остроконечная  шапка, и почему у меня такие длинные волосы и такое загорелое лицо. Когда я  увидел, что их расспросам не будет конца, я усадил их всех, и взрослых и детей,  у камина и стал подробно рассказывать им то, что написано здесь, в этой книге.  Они слушали меня с большим увлечением. Рассказывал я с утра до ночи, а попугай  сидел у меня на плече и часто прерывал мою речь восклицаниями:     

– Робин, Робин, Робин Крузо! Счастливый Робин Крузо! Куда ты попал,  Робин Крузо? Куда ты попал? Где ты был?     

     

     

     

__________________