1 2 3 4 5 6 7 8 
1-го  октября. Сдержали  слово. Отличное утро. Хлопоты по хозяйству. Рассердился на Игнатьева за банк.  Василий Ермилович* приехал. После обеда писал письма. Она придворным тетушкам  не хочет писать – все чует. С студентами и с народом распростился*.    

15  октября. Все это  время я занимаюсь теми делами, которые называются практическими, только. Но мне  становится тяжела эта праздность. Я себя не могу уважать. И потому собой не доволен  и не ясен в отношениях с другими. Журнал решил кончить, школы тоже – кажется.  Мне все досадно и на мою жизнь, и даже на нее. Необходимо работать…    

19  декабря. Еще  месяц счастья. Дурное только Стелловский, моя ошибка в отношении его. Теперь  период спокойствия в отношении моего чувства к ней. Я пристально работаю и,  кажется, пустяки. Кончил «Казаков» первую часть.    

Черты  теперешней жизни – полнота, отсутствие мечтаний, надежд, самосознания, зато  страх, раскаяние в эгоизме. Студенты уезжают, и мне их жалко. У тетеньки  сделалось новое старческое выражение, которое трогает меня.    

22  декабря. Странное  состояние сна, как говорит жена, однако энергии много – не курю. Студенты  сердятся за то, что должны и виноваты передо мной. А мне жалко этого элемента  вне всех условий.    

27  декабря. [Москва.]  Мы в Москве. Как всегда, я отдал дань нездоровьем и дурным расположением. Я  очень был недоволен ей, сравнивал ее с другими, чуть не раскаивался, но знал,  что это временно, и выжидал, и прошло. Было объяснение за куклу, ей хотелось  пощеголять своей простотой ко мне. Теперь мы пережили. Были в театре, ничего не  вышло и ей. Отца боюсь. Любовь Александровна мила. В Таню все  вглядываюсь. Литераторов, кроме Фета, не видал и не увижу.    

30  декабря. Пропасть  мыслей, так и хочется писать. Я вырос ужасно большой. Не завидую ли я? Как  не сделаться старым. Глупый вечер у Берсов. Лаборд* Таня – чувственность.  Соня трогает боязнью. Одно различие [?] мне больно. Я всегда буду ее любить.    

 1863    

     

3  января. [Москва.]  Только нынче стала немного отпускать зубная боль. Она говорит о ревности:  уважать надо, – уверенность, что это фразы, а все боишься и боишься.  Эпический род мне становится один естественен. Присутствие Поливанова неприятно  мне: надо его перенести наилучше. Мы одиноки в Москве, надо сделать авансы; а  вдруг будет горе и хуже, а теперь так хорошо. Она целовала меня, пока я писал.  Я чувствовал, что было не шутя, оглянулся – она плачет. Татьяна надоедает. Меня  удивляет, как мне никого не нужно, и одиночество поражает меня, но не стесняет;  а ей все кажется, что даром проходит время.    

5  января. Счастье  семейное поглощает меня всего, а ничего не делать нельзя. За мной стоит журнал.  Часто мне приходит в голову, что счастье и все особенные черты его уходят, а  никто его не знает и не будет знать, а такого не было и не будет ни у кого, и я  сознаю его. «Поликушка» мне не нравится. Я читал его у Берсов.    

Люблю я  ее, когда ночью или утром я проснусь и вижу – она смотрит на меня и любит. И  никто – главное, я – не мешаю ей любить, как она знает, по-своему. Люблю я,  когда она сидит близко ко мне, и мы знаем, что любим друг друга, как можем, и  она скажет: Левочка, – и остановится, – отчего трубы в камине  проведены прямо, или лошади не умирают долго и т. п. Люблю, когда мы долго  одни и я говорю: что нам делать? Соня, что нам делать? Она смеется. Люблю, когда  она рассердится на меня и вдруг, в мгновенье ока, у ней и мысль и слово иногда  резкое: оставь, скучно; через минуту она уже робко улыбается мне. Люблю я,  когда она меня не видит и не знает, и я ее люблю по-своему. Люблю, когда она  девочка в желтом платье и выставит нижнюю челюсть и язык, люблю, когда я вижу  ее голову, закинутую назад, и серьезное и испуганное, и детское, и страстное  лицо, люблю, когда…    

8  января. С утра  платье. Она вызывала меня на то, чтоб сказать против, я и был против, я сказал –  слезы, пошлые объяснения. Саша Кузминский милый юноша, а ему плохо слишком слабо,  молодо, и в среде искушений. Мы замазали кое-как. Я всегда собой недоволен в  этих случаях, особенно поцелуями, это ложная замазка.    

[…] За обедом  замазка соскочила, слезы, истерика. Лучший признак, что я люблю ее, я не  сердился, мне было тяжело, ужасно тяжело и грустно. Я уехал, чтобы забыть и  развлечься. Аксаков тот же самодовольный герой честности и красноречивого ума.  Глупенький чахоточный Раевский. Дома мне с ней тяжело. Верно, незаметно много  накипела на душе; я чувствую, что ей тяжело, но мне еще тяжелее, и я ничего не  могу сказать ей – да и нечего Я просто холоден и с жаром хватаюсь за всякое  дело. Она меня разлюбит. Я почти уверен в этом. Одно, что меня может спасти,  ежели она не полюбит никого другого, и я не буду виноват в этом. Она говорит: я  добр. Я не люблю этого слышать, она за это-то и разлюбит меня. […]    

1863.  15 января. Москва.  Новый дневник: а нового ничего нет. Я все тот же. Так же недоволен часто собой  и так же твердо верю в себя и жду от себя… Еще бы я не был счастлив! Все  условия счастия совпали для меня. Одного часто мне недостает (все это  время) – сознания, что я сделал все, что должен был, для того,  чтобы вполне наслаждаться тем, что мне дано, и отдать другим, всему, своим  трудом за то, что они мне дали.    

Встал  поздно, мы дружны. Последний раздор оставил маленькие следы (незаметные) или  может быть – время. Каждый такой раздор, как ни ничтожен, есть надрез – любви.  Минутное чувство увлечения, досады, самолюбия, гордости – пройдет, а хоть  маленький надрез останется навсегда и в лучшем, что есть на свете, в любви. Я  это буду знать и беречь наше счастье, и ты это знаешь. Поправлял корректуры.    

Таня с  Сашей увлекли к Тулинову. […] За обедом весело. Мама. Таня – прелесть наивности  эгоизма и чутья. Как она отнимет у Любови Александровны чай или повалит ее.  Люблю и не боюсь. […]    

23  января. Правду  сказал мне кто-то, что я дурно делаю, пропуская время писать. Давно я не помню  в себе такого сильного желания и спокойно самоуверенного желания писать.  Сюжетов нет, то есть никакой не просится особо, но заблужденье или нет,  кажется, что всякий сумел бы сделать. Тип профессора-западника, взявшего себе  усидчивой    

работой  в молодости диплом на умственную праздность и глупость, с разных сторон  приходит мне; в противоположность человеку, до зрелости удержавшему в себе  смелость мысли и нераздельность мысли, чувства и дела*. Еще положение: любви  мужа, строгой к себе, все поглощающей, сделавшейся делом всей жизни, в  столкновении с увлечением вальса, блеска, тщеславия и поэзии минуты. «Поленька  Сакс»* и, пожалуй, нынешняя драма: «Грех да беда»*. Я никогда не испытывал  более сильного и ни одной фальшивой нотой не нарушенного впечатления. Поправлял  «Казаков» – страшно слабо. Верно, публика поэтому будет довольна. Была лихорадка,  все праздность, и все тягощусь ею. С женой самые лучшие отношения. Приливы и отливы  не удивляют и не пугают меня. Изредка и нынче все страх, что она молода и  многого не понимает и не любит во мне и что много в себе она задушает для меня  и все эти жертвы инстинктивно заносит мне на счет. Нынче день деятельности, был  у тетеньки и Горчаковых (Элен славная), у Фета (и он с женой). Главная перемена  во мне за это время, что я начинаю любить слегка людей. Прежде всё или ничего,  а теперь настоящее место любви занято, и отношения проще, В театре знакомые.  Мне радостно, она всем нравится.    

25  января. Утро.    

Вчера  была ссора будто бы из-за большой комнаты, в сущности, оттого, что мы переж…, и  оттого, что мы оба праздны. Прежде я думал и теперь, женатый, еще больше  убеждаюсь, что в жизни, во всех отношениях людских, основа всему работа – драма  чувства, а рассуждение, мысль не только не руководит чувством и делом, а  подделывается под чувство. Даже обстоятельства не руководят чувствами, а  чувство руководит обстоятельствами, то есть дает выбор из тысячи фактов…    

8  февраля. [Ясная  Поляна.] Мы в Ясной. Исленьев и Сережа помешали, а все-таки мне так хорошо,  так хорошо, я так ее люблю. Хозяйство и дела журнала хороши. Студенты только  тяготят неестественностью отношений и невольной завистью, в которой я их не  упрекаю. Как мне все ясно теперь. Это было увлеченье молодости – фарсерство  почти, которое я не могу продолжать, выросши большой. Все она. Она не знает и  не поймет, как она преобразовывает меня, без сравненья больше, чем я ее. Только  не сознательно. Сознательно и я и она бессильны.    

Дорогой  мне пришло в голову, что открытие законов в науке есть только открытие нового  способа воззрения, при котором то, что прежде было неправильным, кажется  правильным и последовательным, вследствие которого (нового воззрения) другие  стороны становятся темнее. Мне понятно, что железо холодно, шуба тепла, солнце  всходит, заходит, тело умрет, душа бессмертна. С новой же точки зрения я должен  забыть про шубы и железо и не понимать, что такое шуба и железо, а видеть  атомы, отталкивающие и притягивающие, так расположенные, что они делаются  хорошими и дурными проводниками чего-то такого, называемого тепло, или  забыть, что солнце все-таки всходит и заходит, и заря, и облака, и вообразить  себе, что земля ходит и я с нею. (Многое я объясню на известном пути таким  воззрением, но воззрение это не истина, оно односторонне.) В химии еще более.  Или я забудь, что во мне душа и тело, а помни, что во мне тело с нервами. Для  медицины – успех, для психологии – напротив.    

23  февраля. Отослал  свою статью* – хороша, хотя и небрежна. Начал писать*. Не то. Перебирал бумаги –  рой мыслей и возвращение или попытка возвращенья к лиризму. Он хорош. Не могу писать  – кажется – без заданной мысли и увлеченья. «Misérables»* – сильно. […]    

1  марта. Пироговский  поп тихим голосом говорит: мы ее распетрушили, Сергей Николаевич. Сережа  говорит: еду за границу. Теперь игры нет, а может, и выиграю. Прокофий  дворовый говорит: кабы мы были люди натуральные. […] Мы недавно  почувствовали, что страшно наше счастье. Смерть, и все кончено. Неужели  кончено? Бог. Мы молились. Мне хотелось чувствовать, что счастье это не случай,  а Мое.    

3-го  марта. Два раза  чуть не ссорились по вечерам. Но чуть. Нынче ей скучно, тесно. Безумный ищет  бури – молодой, а не безумный. А я боюсь этого настроения больше всего на  свете. Я целый день был погружен в хозяйство. «Мерин»* не пишется – фальшиво. А  изменить не умею. Все, все, что делают люди, – делают по требованиям всей  природы. А ум только подделывает под каждый поступок свои мнимые причины,  которые для одного человека называет – убеждения – вера и для народов (в  истории) называет идеи. Это одна из самых старых и вредных ошибок. Шахматная  игра ума идет независимо от жизни, а жизнь от нее. Единственное влияние есть  только склад, который от такого упражнения получает натура. Воспитывать  можно только физически. Математика есть физическое воспитание. Так  называемое самоотвержение, добродетель есть только удовлетворение одной  болезненно развитой склонности. Идеал есть гармония. Одно искусство чувствует  это. И только то настоящее, которое берет себе девизом: нет в мире виноватых.  Кто счастлив, тот прав! Человек самоотверженный слепее и жесточе других. В «Мерине»  все нейдет, кроме сцены с кучером сеченым и бега.    

24  марта. Я ее все  больше и больше люблю. Нынче 7-й месяц, и я испытываю давно не испытанное  сначала чувство уничтожения перед ней. Она так невозможно чиста и хороша и  цельна для меня. В эти минуты я чувствую, что я не владею ею, несмотря на то,  что она вся отдается мне. Я не владею ею потому, что не смею, не чувствую себя  достойным. Я нервно раздражен и потому не вполне счастлив. Что-то мучает  меня. Ревность к тому человеку, который вполне стоил бы ее. Я не стою.    

1  апреля. Я нынче  сел у тетеньки, она спала. Стал вспоминать бывший разговор с Сердобольским,  совсем другая пасха нынешнего года, свои скучные хозяйственные соображения; и  мне на себя стало гадко. Я эгоист распущенный. А я счастлив. Тут и надо  работать над собой. И немного нужно, чтоб закрепить это счастье: 1) порядок, 2)  деятельность, 3) решительность, 4) постоянство, 5) желание и делание добра  всякому. Буду в этих отношениях следить за собой.    

2  июня. Все это  время было тяжелое для меня время физического и оттого ли, или самого собой,  нравственного тяжелого и безнадежного сна. Я думал и то, что нет у меня сильных  интереса или страсти (как не быть? отчего не быть?). Я думал, и что стареюсь, и  что умираю, думал, что страшно, что я не люблю. Я ужасался над собой, что  интересы мои – деньги или пошлое благосостояние. Это было периодическое  засыпание. Я проснулся, мне кажется. Люблю ее, и будущее, и себя, и свою жизнь.  Ничего не сделаешь против сложившегося. В чем кажется слабость, в том может  быть источник силы. Читаю Гете, и роятся мысли.    

18  июня. Где я, тот  я, которого я сам любил и знал, который выйдет иногда наружу весь и меня самого  радует и пугает. Я маленький и ничтожный. И я такой с тех пор, как женился на  женщине, которую люблю. Все писанное в этой книжке почти вранье – фальшь.  Мысль, что она и тут читает из-за плеча, уменьшает и портит мою правду. Нынче  ее видимое удовольствие болтать и обратить на себя внимание Эрленвейна и  безумная ночь вдруг подняли меня на старую высоту правды и силы. Стоит это  прочесть и сказать: да, знаю – ревность, и еще успокоить меня и еще что-нибудь  сделать, чтобы успокоить меня, чтобы скинуть меня опять во всю, с юности  ненавистную, пошлость жизни. А я живу в ней девять месяцев. Ужасно. Я игрок и  пьяница. Я в запое хозяйства погубил невозвратимые девять месяцев, которые  могли бы быть лучшими, а которые я сделал чуть ли не из худших в жизни. Чего  мне надо? жить счастливо – то есть быть любимым ею и собою, а я ненавижу себя  за это время. Сколько раз я писал: нынче кончено. Теперь не пишу. Боже мой,  помоги мне. Дай мне жить всегда в этом сознании тебя и своей силы. Безумная  ночь. Я тебя ищу, чем бы обидеть невольно. Это скверно и пройдет, но не  сердись, я не могу не не любить тебя.    

Должен  приписать, для нее – она будет читать – для нее я пишу не то, что не правда, но  выбирая из многого то, что для себя одного я не стал бы писать. То, что ей  может другой человек, и самый ничтожный, быть приятен – понятно для меня и не  должно казаться несправедливым для меня, как ни невыносимо, потому что я за эти  девять месяцев самый ничтожный, слабый, бессмысленный и пошлый человек.    

Нынче  луна подняла меня кверху, но как, этого никто не знает. Недаром я думал нынче,  что такой же закон тяготенья, как материи к земле, существует для того, что мы  называем духом, к духовному солнцу. Пчела летает только на солнце. Матка  работает и оплодотворяет в темноте, и совокупляется и играет (то, что мы зовем  праздностью) на солнце. Завтра пишу.    

Опять в  третий раз сажусь писать. Ужасно, страшно, бессмысленно связывать свое счастье  с матерьяльными условиями – жена, дети, здоровье, богатство. Юродивый прав.  Могут быть жена, дети, здоровье и др., но не в том. Господи, помилуй и помоги  мне.    

5  августа. Я пишу  теперь не для себя одного, как прежде, не для нас двух, как недавно, а для  него*. 27 июня, ночью, мы оба были особенно взволнованы. У нее болел живот, она  металась, мы думали только, что это последствия ягод. Утром ей стало хуже, в 5  часов мы проснулись, еще с вечера решившись мне ехать навстречу к нашим. Она  была разгорячена, в халате, и вскрикивала, потом проходило, и она улыбалась и  говорила: ничего. Я послал за Анной, больше для того, чтобы сделать, что можно,  но не верил. Я был взволнован и спокоен, занят мелочами, как бывает перед  сражением или в минуту близкой смерти. Мне досадно было на себя, что я мало  чувствую. Мне хотелось ехать в Тулу и все сделать поаккуратнее.    

Мы ехали  с Таней и Сашей*, нам было неестественно. Я был спокоен и не позволял себе  этого. В Туле мне странно было, что Копылов хочет, как всегда, говорить о  политике, аптекари запечатывают коробочки. Мы поехали с Марьей Ивановной  (акушерка Сережи). Дома подъехали, никого нет. Тетенька, которая сначала не  хотела, чтобы я ехал, и боялась, вышла ко мне расстроенная, оживленная,  испуганная, с добрыми глазами. Ну что? – Как ты мил, mon cher[74], что  приехал! Были схватки. Я вошел. Милая, как она была серьезно, честно,  трогательно и сильно хороша. Она была в халате, распахнутом, кофточка с  прошивками, черные волосы спутаны, – разгоряченное, шероховато-красное  лицо, горящие большие глаза, она ходила, посмотрела на меня. Привез? Да. Что?  Ужасно сильные схватки. Анны Петровны нет, тут Аксинья. Она просто, спокойно  поцеловала меня. Пока копошились, с ней сделалась еще. Она схватилась за меня.  Как и утром, я целовал ее, но она про меня не думала, и серьезное, строгое было  в ней. Марья Ивановна ушла с ней в спальню и вышла, роды начались, сказала она  тихо торжественно и с скрываемой радостью, какая бывает у бенефицианта, когда  занавес поднялся. Она все ходила, она хлопотала около шкапов, приготавливала  себе, приседала, и глаза все горели спокойно и торжественно. Было еще несколько  схваток, и всякий раз я держал ее и чувствовал, как тело ее дрожало,  вытягивалось и ужималось; и впечатление ее тела на меня было совсем, совсем  другое, чем прежде и до [и] во время замужества. В промежутках я бегал,  хлопотал уставлять диван, на котором я родился, в ее комнату и др., и во мне  было все то же чувство равнодушия, укоризны за него и раздражения. Все хотелось  поскорей, побольше и получше обдумать и сделать. Ее положили, она сама  придумывала… (Я не докончил этого и не могу писать дальше о настоящем мучительном.)    

Ее  характер портится с каждым днем, я узнаю в ней и Поленьку* и Машеньку* с  ворчаньем и озлобленными колокольчиками. Правда, что это бывает в то время, как  ей хуже; но несправедливость и спокойный эгоизм пугают и мучают меня. Она же  слыхала от кого-то и затвердила, что мужья не любят больных жен, и вследствие  этого успокоилась в своей правоте. Или она никогда не любила меня, а  обманывалась. Я пересмотрел ее дневник – затаенная злоба на меня дышит из-под  слов нежности. В жизни часто то же. Если это так и все это с ее стороны ошибка –  то это ужасно. Отдать все – не холостую кутежную жизнь у Дюссо и метресок, как  другие женившиеся, а всю поэзию любви, мысли и деятельности народной променять  на поэзию семейного очага, эгоизма ко всему, кроме к своей семье, и на место  всего получить заботы кабака, детской присыпки, варенья, с ворчаньем и без  всего, что освещает семейную жизнь, без любви и семейного тихого и гордого  счастья. А только порывы нежности, поцелуев и т. д. Мне ужасно тяжело, я  еще не верю, но тогда бы я не болен, не расстроен был целый день – напротив.    

С утра я  прихожу счастливый, веселый, и вижу графиню, которая гневается и которой  девка Душка расчесывает волосики, и мне представляется Машенька в ее  дурное время, и все падает, и я, как ошпаренный, боюсь всего и вижу, что  только там, где я один, мне хорошо и поэтично. Мне дают поцелуи, по привычке  нежные, и начинается придиранье к Душке, к тетеньке, к Тане, ко мне, ко всем, и  я не могу переносить этого спокойно, потому что все это не просто дурно, но  ужасно, в сравнении с тем, что я желаю. Я не знаю, чего бы я не сделал для  нашего счастия, а сумеют обмельчить, опакостить отношения так, что я как будто  жалею дать лошадь или персик. Объяснять нечего. Нечего объяснять… А малейший  проблеск понимания и чувства, и я опять весь счастлив и верю, что она понимает  вещи, как и я. Верится тому, чего сильно желаешь. И я доволен тем, что только  меня мучают. И та же черта, как у Машеньки, какой-то болезненной и капризной  самоуверенности и покорности своей мнимой несчастной судьбе.    

Уже час  ночи, я не могу спать, еще меньше идти спать в ее комнату с тем чувством, которое  давит меня, а она постонет, когда ее слышат, а теперь спокойно храпит.  Проснется и в полной уверенности, что я несправедлив и что она несчастная  жертва моих переменчивых фантазий, – кормить, ходить за ребенком*. Даже  родитель того же мнения. Я не дал ей читать своего дневника, но не пишу всего.  Ужаснее всего то, что я должен молчать и будировать*, как я ни ненавижу и ни  презираю такого состояния. Говорить с ней теперь нельзя, а может быть, еще все  бы объяснилось. Нет, она не любила и не любит меня. Мне это мало жалко теперь,  но за что было меня так больно обманывать.    

6  октября. Все это  прошло и все неправда. Я ею счастлив: но я собой недоволен страшно. Я качусь,  качусь под гору смерти и едва чувствую в себе силы остановиться. А я не хочу  смерти, я хочу и люблю бессмертие. Выбирать незачем. Выбор давно сделан.  Литература – искусство, педагогика и семья. Непоследовательность, робость,  лень, слабость, вот мои враги.    

[1863,  3… 16 августа.]* Соня, прости меня, я теперь только знаю, что я виноват и  как я виноват! Бывают дни, когда живешь как будто не нашей волей, а  подчиняешься какому-то внешнему непреодолимому закону. Такой я был эти дни  насчет тебя. И кто же [1 неразобр.] я. А я думал всегда, что у меня  много недостатков и есть одна десятая часть чувства и великодушия. Я был горд и  жесток и к кому же? – К одному существу, которое дало мне лучшее счастье  жизни и которое одно любит меня. Соня, я знаю, что это не забывается и не  прощается; но я больше тебя знаю и понимаю всю подлость свою. Соня, голубчик, я  виноват, но я гадок [1 неразобр.], во мне есть отличный человек, который  иногда спит. Ты его люби и не укоряй, Соня.    

 1864    

     

16  сентября. [Ясная  Поляна.] Скоро год, как я не писал в эту книгу. И год хороший. Отношения  наши с Соней утвердились, упрочились. Мы любим, то есть дороже друг для друга  всех других людей на свете, и мы ясно смотрим друг на друга. Нет тайн, и ни за  что не совестно. Я начал с тех пор роман*, написал листов десять печатных, но  теперь нахожусь в периоде поправления и переделывания. Мучительно.  Педагогические интересы ушли далеко. Сын очень мало близок мне. На днях  вспомнил начатый материнский дневник о Соне, и надо его дописать для детей*.    

К роману    

1) Любит  мучить того, кого любит – все теребит.    

2) Отец  с сыном ненавидят друг друга. В глазах неловко*.    

     

1865    

     

1865  года, марта 7-го.  [Ясная Поляна.] Здоровье ни то ни се. Третий день держусь не спуская и  не натягивая слишком воли. Пишу, переделываю*. Все ясно, но количество  предстоящей работы ужасает. Хорошо определить будущую работу. Тогда, ввиду  предстоящих сильных вещей, не настаиваешь и не переделываешь мелочей до  бесконечности. Соня была больна. Сережа очень болен, кашляет. Я его начинаю  очень любить. Совсем новое чувство. Хозяйство хорошо.    

9  марта. Оба дня  писал, поправлял. Нынче не мог после чая. С Соней мы холодны что-то. Я жду  спокойно, что пройдет. «Фауст» Гете читал. Поэзия мысли и поэзия, имеющая  предметом то, что не может выразить никакое другое искусство. А мы перебиваем,  отрывая от действительности живописи, психологии т. д.    

17  марта. Был в  Туле. На похоронах у Сережи*. Даже для печали человек должен иметь проложенные  рельсы, по которым идти, – вой, панихида и т. д. Вчера увидел в снегу  на непродавленном следе человека продавленный след собаки. Зачем у ней точка  опоры мала? Чтоб она съела зайцев не всех, а ровно сколько нужно. Это  премудрость бога; но это не премудрость, не ум. Это инстинкт божества. Этот  инстинкт есть в нас. А ум наш есть способность отклоняться от инстинкта и  соображать эти отклонения. С страшной ясностью, силой и наслаждением пришли мне  эти мысли. Нынче был у Пашковых. Дети больны, и Соня тоже. Дня четыре не писал.  Нынче писал. Раз рассердился на немца и долго не мог простить. Читаю Mémoire  Ragus’a. Очень мне полезно*.    

19  марта. Я  зачитался историей Наполеона и Александра. Сейчас меня облаком радости и  сознания возможности сделать великую вещь охватила мысль написать  психологическую историю романа Александра и Наполеона. Вся подлость, вся фраза,  все безумие, все противоречие людей, их окружавших, и их самих*. Наполеон, как  человек, путается и готов отречься 18 брюмера перед собранием. De nos jours les  peuples sont trop éclairés pour produire quelque chose de grand[75]. Александр Македонский  называл себя сыном Юпитера, ему верили. Вся египетская экспедиция – французское  тщеславное злодейство. Ложь всех bulletins[76],  сознательная. Пресбургский мир escamoté[77].  На Аркольском мосту упал в лужу, вместо знамя. Плохой ездок. В итальянской  войне увозит картины, статуи. Любит ездить по полю битвы. Трупы и раненые –  радость. Брак с Жозефиной – успех в свете. Три раза поправлял реляцию сраженья  Риволи – все лгал. Еще человек первое время и сильный своей односторонностью –  потом нерешителен – чтоб было! а как? Вы простые люди, а я вижу в небесах мою  звезду. Он не интересен, а толпы, окружающие его и на которые он действует.  Сначала односторонность и beau jeu[78]  в сравнении с Маратами и Барасами, потом ощупью – самонадеянность и счастье, и  потом сумасшествие – faire entrer dans son lit la fille des Césars[79]. Полное  сумасшествие, расслабление и ничтожество на св. Элене. Ложь и величие потому  только, что велик объем, а мало стало поприще, и стало ничтожество. И позорная  смерть!    

Александр,  умный, милый, чувствительный, ищущий с высоты величия объема, ищущий высоты  человеческой. Отрекающийся от престола и дающий одобрение, не мешающий убийству  Павла (не может быть). Планы возрождения Европы. Аустерлиц, слезы, раненые.  Нарышкина изменяет. Сперанский, освобождение крестьян. Тильзит – одурманение  величием. Эрфурт. Промежуток до 12 года не знаю. Величие человека, колебания.  Победа, торжество, величие, grandeur, пугающие его самого, и отыскивания  величия человека – души. Путаница во внешнем, а в душе ясность. А солдатская  косточка – маневры, строгости. Путаница наружная, прояснение в душе. Смерть.  Ежели убийство, то лучше всего.    

Надо  написать свой роман и работать для этого.    

20  марта. Погода  чудная. Здоров. Ездил в Тулу верхом. Крупные мысли! План истории Наполеона и  Александра не ослабел. Поэма, героем которой был бы по праву человек, около которого  все группируется, и герой – этот человек. Читал – Marmont’a. В. А. Перовского  плен*. Даву – казнить*. Критика Маркова – плохо*. Дорожит мыслью и сердится.  Сам-то ты что сделаешь? А силы, силы страшные! Языков сказал, что объясняю речи  – длинно, – правда. Короче, короче.    

21  марта. Погода  чудная. Соня больна. Я досадую, что она слаба в боли. Сережа мучает меня  болезнью. Хозяйство скотное веселит и хорошо. Ragus’a все читаю с отметками.  Вечером писал сцену моста* – плохо.    

23  марта 1865. Погода  чудная. […] Писал вечером мало, но порядочно. Могу. А то все это время мысли  нового, более важного, и недовольство старым. Надо непременно каждый день писать  не столько для успеха работы, сколько для того, чтобы не выходить из колеи.  Больше пропускать. Завтра попробую характеристику Билибина.    

24 марта. Сережа у нас. Писал немного  Билибина. Вчера был в Туле. Коли б были бог поэзии и искренности, кому бы  досталось царство небесное – Константину или Владимиру Черкасскому. Одна из  главных струн писанья – контраст поэзию чувствующего и нет.    

19  сентября 1865. [Никольское-Вяземское  *.] Я неспокоен. Я не знаю, болен ли я и от болезни не могу думать правильно и  работать, или я распустился так, что не могу работать. Ежели бы я мог правильно  трудиться, как бы я мог быть счастлив. […]    

20  сентября. Утро  не мог писать. Спал дурно. Гулял немного. Все то же лихорадочное состояние.  Читал Mérimée «Chronique de Charles IX». Странная его умственная связь с  Пушкиным. Очень умен и чуток, а таланта нет. Написал письмо Владимиру  Федоровичу и тетеньке. Вечером обдумывал и немного переправлял. Под конец даже  охотно.    

23  сентября. [Черемошня.]  Лежал целый день. Ванна оживила. Читал «Consuélo»*. Что за превратная дичь с  фразами науки, философии, искусства и морали. Пирог с затхлым тестом и на  гнилом масле с трюфелями, стерлядями и ананасами.    

24  сентября. Лучше.  Читал свое. Их не занимает. Но мне показалось настолько недурно, что не стоит  переделывать. Nicolas надо придать любовь к жизни и страх смерти на мосту. А Андрею  воспоминания сраженья в Брюнне.    

26  сентября. [Ясная  Поляна.] Я стал делать гимнастику. Мне очень хорошо, вернулись с Соней  домой. Мы так счастливы вдвоем, как, верно, счастливы один из миллиона людей.    

По  случаю ученья милой Маши думал много о своих педагогических началах. Я  обязан написать все, что знаю об этом деле.    

29  сентября. Здоровье  нехорошо – утин. Написал Сереже и Дьяковым. Целый день писал «Сраженье»* –  плохо. Нейдет – не то. Читал Тролопа*. Коли бы не diffuseness[80], хорошо.    

30  сентября. Рано  поехал на порошу, приятно убил зайца. Написал Андрею Евстафьевичу. Читал  Тролопа хорошо. Есть поэзия романиста: 1) в интересе сочетания событий –  Braddon, мои «Казаки», будущее; 2) в картине нравов, построенных на  историческом событии, – «Одиссея», «Илиада», «1805 год»; 3) в красоте и  веселости положений – «Пиквик» – «Отъезжее поле», и 4) в характерах людей –  «Гамлет» – мои будущие; Аполлон Григорьев – распущенность, Чичерин – тупой ум,  Сухотин – ограниченность успеха, Николенька – лень и Столыпин, Ланской, Строганов  – честность тупоумия.    

1  октября. Все  делаю гимнастику, записываю дни и не пишу. Ездил на охоту – ничего. Поэзия  труда и успеха нигде и никем не тронута. Читаю «Bertrams» – славно.    

2  октября. Здоровье  хорошо. Ездил напрасно на охоту. Писал. Но я отчаиваюсь в себе. Тролоп убивает  меня своим мастерством. Утешаюсь, что у него свое, а у меня свое. Знать свое –  или, скорее, что не мое, вот главное искусство. Надо мне работать, как  пианист.    

3  октября. Вчера и  нынче поработал с напряжением, хотя бесплодно, и уже нынче у меня болит печень  и мрачно на душе. Это меня отчаивает. Надо ограничивать свою volupté[81]читанья с  мечтами. Эти силы употреблять на писанье, переменяя с физической работой.  Опять ездил вокруг своих лесов, и ничего. Кончил Тролопа. Условного слишком  много.    

8  октября. [Покровское.]  В дороге. Машенька очень мила и дети.    

9  октября. У нее.  Писал «Отъезжее поле». Выходит неожиданно.    

12  октября. [Ясная  Поляна.] Поехали и приехали в Ясную. Приятно, но смутный страх заботы.    

15  октября. Желчь,  злился на охотника. Охота скверная. Две главы совсем обдумал. Брыков и Долохов  не выходят. Мало работаю. С Соней вчера – объяснение. Ни к чему – она беременна.    

16  октября. Убил  двух беляков. Читал Гизо-Вит доказательства религии и написал первую статейку  по мысли, данной мне Montaigne*.    

17  октября. До  обеда на неудачной охоте. Писать не хотелось очень. A se battre les flancs[82] ни за что не  хочу. Для Долохова видел на охоте местность, и ясно.    

20  октября. Я  истощаю силы охотой. Перечитывал, переправлял. Идет дело. Долохова сцену  набросал. С Соней очень дружны.    

21  октября. То же,  что вчера. К вечеру обдумывал Долохова. Читал Диккенса. Белла – Таня*.    

1  Noябpя. Та же  строгая гигиена. Совершенно здоров, как бываю редко. Писал довольно много.  Окончательно отделал Билибина и доволен. Читаю Maistr’a*.    

Мысль о  свободной отдаче власти.    

2  Noябpя. […]  Дописал Билибина. Исленевы уехали. С наслаждением перечитал «Казаков» и «Ясную  Поляну».    

5  Nоября. Зубная  боль. Та же диета. По утрам язык. Писал по-новому – так, чтобы не переделывать.  Думаю о комедии. Вообще надо попробовать новое без переделок. Ужинал, кажется,  напрасно.    

8, 9  Noябpя. Слабее  диета вчера. Нынче опять строго. Здоровье – особенно головы, хорошо. Вчера  избыток и сила мысли. Написал предшествующее сражению и уяснил все будущее.  Нынче взял важное решение не печатать до окончания всего романа.    

10,  11, 12 [ноября].  Пишу, здоровье хорошо, и не наблюдаю. Кончаю 3-ю часть. Многое уясняется  хорошо. Убил в ½ часа двух зайцев.    

1865 г.  Августа 13-го. Ясная Поляна  *. Всемирно-народная задача России состоит в том, чтобы внести в мир идею  общественного устройства без поземельной собственности.    

«La  propriété c’est le vol»[83]  останется больше истиной, чем истина английской конституции, до тех пор, пока  будет существовать род людской. Это истина абсолютная, но есть и вытекающие  из нее истины относительные – приложения. Первая из этих относительных истин  есть воззрение русского народа на собственность. Русский народ отрицает  собственность самую прочную, самую независимую от труда, и собственность, более  всякой другой стесняющую право приобретения собственности другими людьми,  собственность поземельную. Эта истина не есть мечта – она факт – выразившийся в  общинах крестьян, в общинах казаков. Эту истину понимает одинаково  ученый русский и мужик – который говорит: пусть запишут нас в казаки и земля будет  вольная. Эта идея имеет будущность. Русская революция только на ней может быть  основана. Русская революция не будет против царя и деспотизма, а против  поземельной собственности. Она скажет: с меня, с человека, бери и дери, что  хочешь, а землю оставь всю нам. Самодержавие не мешает, а способствует этому  порядку вещей. – (Все это видел во сне 13 августа.)    

28  августа 1865 г.  *    

Ребенок  блажит и плачет. Ему спать хочется, или есть, или нездоровится. (То же самое с  большими; только на ребенке виднее.) Самое дурное средство сказать ему: ты не в  духе – молчи. То же самое и с большим. Большому не надо ни противоречить, ни  сказать ему: не верь себе: ты не в духе. Надо пытаться вывести его из этого  состояния и потом сказать: ты был не в духе и не прав. Этому приему с большими научила  меня няня и мать. Они, так поступая с ребенком, успевают. В ребенке все в  меньшем размере и потому нам понятнее, а отношение сил то же. Так же чувство  дурного расположения духа сильнее рассудка. Я не в духе; мне это скажут. Я еще  хуже.    

Люди  кажутся друг другу глупы преимущественно оттого, что они хотят казаться умнее.  Как часто, долго два сходящиеся человека ломаются друг перед другом, полагая  друг для друга делать уступки, и противны один другому, до тех пор, пока третий  или случай не выведет их, какими они есть; и тогда как оба рады, узнавая  разряженных, новых для себя и тех же людей.    

Есть по  обращению два сорта людей: одни – с тобою очевидно такие же, какие они со всеми.  Приятны они или нет, это дело вкуса, но они не опасны; другие боятся тебя оскорбить,  огорчить, обеспокоить или даже обласкать. Они говорят без увлеченья, очень  внимательны к тебе, часто льстят. Эти люди большей частью приятны. Бойся их. С  этими людьми происходят самые необыкновенные превращения и большей частью  превращения в противоположности – из учтивого делается грубый, из льстивого –  оскорбительный, из доброго – злой.    

Вся  премудрость людей заключается не в мысли – еще менее в деле, – а в слове.  Человек может быть совершенно прав только тогда, когда он говорит исключительно  о себе. Искусство публичных речей, парламентских и судебных – в особенности,  английских, – состоит в этом приеме. Они не говорят: обман есть  преступление, или принудительное образование вредно и т. п., а они  говорят: на мои глаза или по понятию наших отцов – обман есть  преступление, – или: ежели принудительное образование есть зло, то…  и т. д. Они, выражая свою мысль, облекают ее в форму факта или  предположения, для того чтобы побеждать возражения. В общем же, когда слышишь и  читаешь их речи, замечаешь, что у них две цели: одна – выразить свою мысль, другая  – говорить так, чтобы никто не мог дать мне démenti[84]. Вторая цель большей  частью преобладает. Так что очень часто вся речь наполнена только оговорками и  заборчиками, ограждающими оратора от нарекания в том, что он сказал неправду.    

И как  певец или скрипач, который будет бояться фальшивой ноты, никогда не произведет  в слушателях поэтического волнения, так писатель или оратор не даст новой мысли  и чувства, когда он будет бояться недоказанного и неоговоренного положения.    

То,  известное каждому чувство, испытываемое в сновидении, чувство сознания бессилия  и вместе сознания возможности силы, когда во сне хочешь бежать или ударить, и  ноги подгибаются, и бьется бессильно и мягко, – это чувство пленеиности  (как я лучше не умею назвать его), это чувство ни на мгновение не оставляет и  наяву лучших из нас. В самые сильные, счастливые и поэтические минуты, в минуты  счастливой, удовлетворенной любви, еще сильнее чувствуется, как недостает  чего-то многого, и как подкашиваются и не бегут мои ноги и мягки и не цепки мои  удары.    

Совершенное  возможно в воображении, как вечное движение возможно без трения и тяготения.  Самое увлечение красотой и истиной мешает осуществлению красоты и истины.    

Человек  живет двумя сторонами: воображением и на другой стороне – деятельностью всех  своих других способностей.    

Человек,  который жил бы только деятельно, не знал бы, что хорошо и что дурно (мужики);  человек, который жил бы одним воображением, – слишком хорошо знал бы, что  хорошо и что дурно, но не имел бы ни силы, ни уменья сделать то, что хорошо, и  удержаться от того, что дурно.    

Чем  мудрее люди, тем они слабее. Чем глупее, тем тверже.    

Хочешь  узнать очень близко человека – снять с него ореол, который тебе видится над  ним, посмотри на ноготь большого пальца его руки – плоть. А у Кесаря был  большой ноготь.    

Мы судим  животных с точки зрения ума. «Заяц умен, что делает сметки». Он нерешителен.  Заяц судил бы нас с точки зрения трусости: «Человек выдумал железные дороги,  чтобы скорее бежать».    

 1870    

     

1870.  2 февраля. [Ясная  Поляна.]* Я слышу критиков: «Катанье на святках, атака Багратиона, охота,  обед, пляска – это хорошо; но его историческая теория, философия – плохо, ни  вкуса, ни радости»*.    

Один  повар готовил обед. Нечистоты, кости, кровь он бросал и выливал на двор. Собаки  стояли у двери кухни и бросались на то, что бросал повар. Когда он убил курицу,  теленка и выбросил кровь и кишки, когда он бросил кости, собаки были довольны и  говорили: он хорошо готовил обед. Он хороший повар. Но когда повар стал чистить  яйца, каштаны, артишоки и выбрасывать скорлупу на двор, собаки бросились,  понюхали и отвернули носы и сказали: прежде он хорошо готовил обед, а теперь  испортился, он дурной повар. Но повар продолжал готовить обед, и обед съели те,  для которых он был приготовлен.    

Сколько  бы ни говорили о том, что в драме должно преобладать действие над разговором,  для того, чтобы драма не была балет, нужно, чтобы лица высказывали себя речами.    

Тот же,  кто хорошо говорит, плохо действует, и потому выразить самому себе герою словами  нельзя. Чем больше он будет говорить, тем меньше ему будут верить. Если же  будут говорить другие, а не он, то и внимание будет устремлено на них, а не на  него.    

Комедия –  герой смешного – возможен, но трагедия, при психологическом развитии нашего  времени, страшно трудна. Оттого только в учебниках можно говорить об  «Ифигении», «Эгмонте»*, «Генрихе IV», «Кориолане»* и т. д. Но ни читать,  ни давать их нет возможности. Оттого бездарные подражатели могут подражать  подражанию (слабому) Пушкина, «Борису Годунову». Оттого белый стих, о котором  останется несомненной истиной то, что на будущего себя сказал Пушкин:    

     

Послушай,  дедушка, мне всякий раз,    

Когда  взгляну на этот замок Ретлер,    

Приходит  в голову, что если это проза,    

Да  и дурная*.    

     

Взятие  Корсуни Владимира – эпопея.    

Меншиков  женит Петра II на дочери, его изгнание и смерть – драма.    

3  февраля. 1870. Система,  философская система, кроме ошибок мышления, несет в себе ошибки системы.    

В какую  форму ни укладывай свои мысли, для того, кто действительно поймет их, мысли эти  будут выражением только нового миросозерцания философа.    

Для  того, чтобы сказать понятно то, что имеешь сказать, говори искренно, а чтобы  говорить искренно, говори так, как мысль приходила тебе.    

Даже у  больших мыслителей, оставивших системы, читатель, для того чтобы ассимилировать  себе существенное писателя, с трудом разрывает систему и разорванные куски,  относя их к человеку, берет себе.    

Таков  Платон, Декарт, Спиноза, Кант. Шопенгауэр говорит, что его система есть круг  (он говорит свод), чтобы понять который надо пройти его несколько раз.    

У слабых  мыслителей, Гегель, Cousin, разорвав систему, приходишь в непосредственное  сношение с пустым человеком, от которого нечего взять.    

Толпа же  любит систему. Толпа хочет поймать всю истину, и так как не может понять ее, то  охотно верит.    

Гете  говорит: истина противна, заблуждение привлекательно, потому что истина представляет  нас самим себе ограниченными, а заблуждение всемогущими*. Кроме того, истина  противна, потому что она отрывочна, непонятна, а заблуждение – связно и  последовательно.    

Русская  драматическая литература имеет два образца одного из многих и многих родов  драмы: одного, самого мелкого, слабого рода, сатирического, «Горе от ума» и  «Ревизор». Остальное огромное поле – не сатиры, но поэзии – еще не тронуто.    

1870,  14 февраля. Одним  из лучших образцов того, каким образом очевидные для нас причины людских  действий (для них самих кажущихся таковыми) не суть причины, ибо не совпадают с  последствиями, а имеют другие причины, совпадающие с последствиями, есть мода.  Причина вечной перемены одежды для людей есть желание богатейших отличаться от  беднейших. Но ясно, что цель бессмысленна, ибо отличий много, кроме моды, и  цель не достигается, ибо тотчас все переменяют. Но цель, не видная для  действующих, достигается: брошенные платья одевают все бедное население  Лондона, Парижа – больших городов. И это не случайно, очевидно из того, что  там, где большое скопление народа, пролетариат, там и быстрые перемены мод,  отдающие неизношенные материи дешево бедным. И где меньше пролетариата, там медленнее  движение мод, где больше, там быстрее.    

4  апреля. Читаю  историю Соловьева. Все, по истории этой, было безобразие в допетровской России:  жестокость, грабеж, правеж, грубость, глупость, неуменье ничего сделать. Правительство  стало исправлять. И правительство это такое же безобразное до нашего времени.  Читаешь эту историю и невольно приходишь к заключению, что рядом безобразий  совершилась история России.    

Но как  же так ряд безобразий произвели великое, единое государство?    

Уж это  одно доказывает, что не правительство производило историю.    

Но кроме  того, читая о том, как грабили, правили, воевали, разоряли (только об этом и  речь в истории), невольно приходишь к вопросу: что грабили и разоряли? А от  этого вопроса к другому: кто производил то, что разоряли? Кто и как кормил  хлебом весь этот народ? Кто делал парчи, сукна, платья, камки, в которых  щеголяли цари и бояре? Кто ловил черных лисиц и соболей, которыми дарили  послов, кто добывал золото и железо, кто выводил лошадей, быков, баранов, кто  строил дома, дворцы, церкви, кто перевозил товары? Кто воспитывал и рожал этих  людей единого корня? Кто блюл святыню религиозную, поэзию народную, кто сделал,  что Богдан Хмельницкий передался России, а не Турции и Польше?    

Народ  живет, и в числе отправлений народной жизни есть необходимость людей разоряющих,  грабящих, роскошествующих и куражащихся. И это правители – несчастные,  долженствующие отречься от всего человеческого.    

5  апреля. История  хочет описать жизнь народа – миллионов людей. Но тот, кто не только сам  описывал даже жизнь одного человека, но хотя бы понял период жизни не только  народа, но человека, из описания, тот знает, как много для этого нужно. Нужно  знание всех подробностей жизни, нужно искусство – дар художественности,  нужна любовь. Кроме того, при величайшем искусстве нужно много и много  написать, чтобы вполне мы поняли одного человека. Как же в 400-х печатных  листах (самое многотомное историческое сочинение) описать жизнь 20 миллионов  людей в продолжение 1000 лет, т. е. 20 000 000×1000? Не придется буквы на  описание года жизни человека.    

Но и это  не вся еще беда.    

Искусства  нет и не нужно, говорят, нужна наука.    

Не  только подробностей всех о человеке нет, но из миллионов людей об одном есть несколько  недостоверных строчек, и то противуречивых.    

Любви  нет и не нужно, говорят. Напротив, нужно доказывать прогресс, что прежде все было  хуже.    

Как же  тут быть? А надо писать историю. Такие истории писали и пишут, а такие истории  называются: наука.    

Как же  тут быть?!    

Остается  одно: в необъятной, неизмеримой скале явлений прошедшей жизни не останавливаться  ни на чем, а от тех редких, на необъятном пространстве отстоящих друг от друга  памятниках – вехах протягивать искусственным, ничего не выражающим языком  воздушные, воображаемые линии, не прерывающиеся и на вехах.    

На это  дело тоже нужно искусство. Но искусство это состоит только во внешнем: в употреблении  бесцветного языка и в сглаживании тех различий, которые существуют между живыми  памятниками и своими вымыслами. Надо уничтожить живость редких памятников,  доведя их до безличности своих предположений. Чтобы все было ровно и гладко, и  чтобы никто не заметил, что под этой гладью ничего нет.    

Что  делать истории?    

Быть  добросовестной.    

Браться  описывать то, что она может описать, и то, что она знает – знает посредством искусства.  Ибо история, долженствующая говорить необъятное, есть высшее искусство.    

Как  всякое искусство, первым условием истории должна быть ясность, простота, утвердительность,  а не предположительность. Но зато история-искусство не имеет той связанности  и невыполнимой цели, которую имеет история-наука. История-искусство, как  и всякое искусство, идет не вширь, а вглубь, и предмет ее может быть описание  жизни всей Европы и описание месяца жизни одного мужика в XVI веке.    

 1871    

     

1871.  26 ноября *.  Есть литература литературы – когда предмет литературы есть не сама жизнь, а  литература жизни, и литература литературы 999/1000 всего пишущегося. Есть  политика политики – когда предмет политики не есть государство, а прежняя  современная политика, 999/1000 всей деятельности палат. Есть поэзия поэзии, и в  музыке, и в живописи, и ваянии, и в письме, – когда предмет поэзии есть не  жизнь, а прежняя поэзия, 999/1000 всего творящегося. Есть наука науки – когда  предмет не есть жизнь, а прежние положения науки – Линней, Кювье, Дарвин. Есть  или нет видов? Есть или нет понятия справедливости? Есть или нет тяготения?  Есть философия философии, когда предмет не мысль, а системы. Первое легко и  безгранично, второе трудно и редко.    

Естественные  науки – это стремление найти общее в жизни внешнего мира с жизнью человека.  Человек родится из оплодотворенного яйца. Давай отыскивать яйцо в полипе и  оплодотворение в папоротнике.    

     

1873    

     

1873,  Noябpя 5. [Ясная  Поляна.] Художник звука, линий, цвета, слова, даже мысли в страшном  положении, когда не верит в значительность выражения своей мысли. От чего это зависит?  Не любовь к мысли. Любовь тревожна. А эта вера спокойная. И она бывает и не  бывает у меня. Отчего это? Тайна.    

Nоября  6. Еду на  порошу. Я смолоду стал преждевременно анализировать все и немилостиво  разрушать. Я часто боялся, думал – у меня ничего не останется целого; но вот я  стареюсь, а у меня целого и невредимого много, больше, чем у других людей.  Орудие ли анализа у меня было крепко, или выбор верен, но уже давно я более не  разрушаю; а целыми остались у меня непоколеблены – любовь к одной женщине, дети  и всякое отношение к ним, наука, искусство – настоящие, без соображений  величия, а с соображением настоящности наивного, охоты – к деревне, порою к севру*…и  все? Это ужасно много. У моих сверстников, веривших во все, когда я все  разрушал, нет и 1/100 ТОГО.    

Montaigne.  La pointe à la sauce[85]*.    

Nоября  17. Разговор о  земстве с Свербеевым. Администрация чувствует, что власть одна [?], а троицын  день – березки.    

Читал  Верна*. Движение без тяготенья немыслимо. Движенье есть тепло. Тепло без тяготенья  немыслимо. […]    

28  декабря. Если  человек думает, что его жизнь есть только преходящее явление – звук лиры  Платона*, то это происходит оттого, что жизнь всех других людей представляется  ему только звуком лиры, но если он любим или любит, значение своей жизни станет  для него глубже.    

     

1878    

     

1878,  17 апреля. [Ясная  Поляна.] После 13 лет* хочу продолжать свой дневник. Вчера был у заутрени  (пасха). Утром читал записки Веневитинова*. Ходил гулять с Василием Ивановичем.  Говорили о его деле*. Вечером все с детьми на тягу в Заказ. Читал Болотова*.  Дневник Бочарова. Кажется, все ясно для начала. Нынче встал в 10, читал,  сбирался писать, но – насморк и слабость духовная и физическая. Вышел гулять,  но холодно, – вернулся. Соня говорила с Лизаветой Александровной* и рада,  что сделала ей пользу. Катают яйца. Стану писать письма.    

5  мая. Вчера не  помог старушке телятинской. Празднословил с Василием Ивановичем. Тщеславился  мыслью и горячился с Соней. Нынче сердился на Алексея* и старосту, за то, что  дурно окопали яблони. Читал утром записки Фон-Визиной*. Преданность богу –  правда и опасно.    

22  мая. Пережил  важные и тяжелые мысли и чувства вследствие разговора с Василием Ивановичем о  Сереже. […] Все мерзости моей юности ужасом и болью раскаяния жгли мне сердце.  Долго мучился. Ездил в Тулу с Сережей и говорил с ним. Стал вставать рано и  пытаюсь писать, но нейдет. Нейдет оттого больше, что нездоровилось. Но кажется,  что я полон по края, и добром. Окончил Болотова. Читал Парфения*. Раскол  наводит меня сильнее и сильнее на важность мысли о том, что признак истинности  церкви есть единство ее (всеобщее единство), но что единство это не может быть  достигнуто тем, что я, А или В, обратит всех других к своему взгляду  на веру (так делалось до сих пор, и все расколы, папство, лютеранство и  др. – плод этого), но только тем, что каждый, встречаясь с несогласными,  откидывая в себе все причины несогласия, отыскивает в другом те основы, в  которых они согласны. Осьмиконечный или четырехконечный крест, и пресуществление  вина или воспоминание, разве не то же ли самое.    

Был у  обедни в воскресенье. Подо все в службе я могу подвести объяснение, меня удовлетворяющее.  Но многая лета и одоление на врагов есть кощунство. Христианин должен молиться  за врагов, а не против их.    

Читал  Евангелие. Везде Христос говорит, что все временное ложно, одно вечное, то есть  настоящее. «Птицы небесные…» и др. И на религию смотреть исторически есть  разрушение религии.    

Дети:  Илья и Таня рассказывали секреты, влюблены. Как страшны, скверны и милы.    

Начал  писать «свою жизнь» *.    

1  июня. Летние  гости: Машенька, Варенька, Таня, Свербеевы, Исленьев, Иславин, Бобринский,  Урусов, все это кипит и расстраивает. Кроме того, Андрюша болен. Строю избу в  Чепыже*. Все время это не брал пера в руки. Правда, письма написал. Читаю  Парфения.    

3  июня. Был  Бобринский. Измучил меня своими разговорами о религии, о Слове. Его страсть  говорить! Самообольщение удивительное. Для меня он важен был тем, что на нем с  ужасной очевидностью ясно заблуждение основания веры на слове, на одном слове.  Вчера писал довольно много в маленькую книжку, сам не знаю зачем? – о  вере.    

 1879    

     

28  октября 1879 *.    

Есть  люди мира, тяжелые, без крыл. Они внизу возятся. Есть из них сильные –  Наполеоны пробивают страшные следы между людьми, делают сумятицы в людях, но  всё по земле. Есть люди, равномерно отращивающие себе крылья и медленно  поднимающиеся и взлетающие. Монахи. Есть легкие люди, воскрыленные,  поднимающиеся слегка от тесноты и опять спускающиеся – хорошие идеалисты. Есть  с большими, сильными крыльями, для похоти спускающиеся в толпу и ломающие  крылья. Таков я. Потом бьется с сломанным крылом, вспорхнет сильно и упадет.  Заживут крылья, воспарит высоко. […]    

     Язык*    

     

Не  исполняется приказанье, надо письмо подновить.    

Побирушка,  помирушка.    

Железные  дороги какие леса потушили.    

Я не  уйду. Нечто за ноги выволокут.    

Посыкнулись было купцы вновь отстроить, да  не выстроили.    

От  приседания хвоста глаза смутились.    

Всяк  живот смерти боится.    

Цвет  темно-зеленый – крапивный.    

Из  пеленок вывалялся.    

Лазоревый  – яхонт. Лазоревый не ярко-зеленый ли?    

«Произвел сына в грамоту». Мы смеемся  сами, взяв у народа слово «произвел» и неточно употребляя его в смысле произвели  в генералы.    

Народ заворашивается.  Завируха.    

Похлебствоеал тому-то.    

По  угодникам шел.    

Белужина, – земля. Вязковатый.    

Земля  матушка.    

Обесхлебели,  обезлошадели в конец.    

В  дуростях спускать  не обык.    

Особист.    

Бомбы  садить.    

За  тепло, за лето успею  кончить.    

Еще мне  за сердце щепа влезла.    

У  татарина два коня, третья душа.    

Однодворец  замужичел.    

Москва  обсадилась козаками.    

Вечную  не кликнул.    

По пояс  в грязи лежит, а говорит – не брызжи. Свое справляй.    

Трое  союзников одной державы (о мосте).    

Живот  радуется.    

Оборка будет.    

Чужой  чужим и пахнет.    

Приплывная  колода.    

Чернозем, ног не выволочешь, облепит.    

У  глажены монастыри.    

Старинушка!    

Посягнул  на дело.    

Кнутом  стегануть.    

Стрельбы  две или три.    

Господь  ходил по земле, так он нами не требовал.    

Кремняет.    

Нога  назад отдает.    

Вперед  не чухайся.    

Народ  мляв.    

Тармасит.    

Тес  колоний толщиной 9 вершков. Не узнаешь, что комель, что макуша.    

На руку  скор. Сабачут.    

Почерябали  бороной.    

Язык помягче  – пока не стар.    

Закис – овес.    

Овес  косматый – за горой.    

Денег –  куб. сажень.    

Лопаточка  – скована.    

[…]  Привитает чужников.    

С покрепочкой.    

Отбросился  от дома, дом упадает.    

Без каши  внучек ни на час.    

К дому  не рачит.    

Распутная  – всё по дворам.    

Сяду  перед ней на конник, не станет ли прощенья просить, – нет.    

К дому не  рачит.    

Это его раденье.    

Вызволяет  мужичков.    

Федор  Алексеевич просит маму перекрестить.    

Обнимает  мать мальчик.    

Обыкли,  приобыкли.    

Идучи за  солому цепляется.    

К тому  делу приличился.    

За косы,  за ноги выволоку.    

Выбили из дома вон.    

По нем  наровить. Чинит понаровку.    

Жесток, а стал мякнуть.    

Плоть играет.  4 года отстала.    

Изба запустовала.    

Душу  отвесть нечем.    

Коровенки  нету.    

Обрящи  бог виноватого, оправдай бог правого.    

Ах ты, ахроян!    

Мулявишь,  мулявишь, зубов  нет.    

Перевоз.  Добору нет.    

Авось  бог даст, я отдохну.    

Ногу пересадило.    

Стрельцы  лоском лежали.    

Холостую  не обратаешь. А  то взять с задницей с одной.    

Улуча  время. Не в  Иванову версту.    

Способ к  чему-нибудь.    

Припало  жениться.    

Однова  дыхнуть.    

Заведни разве переделаешь.    

Щунял.    

     Грамматика*    

     

Грамматика.  1) Предлоги приставные к глаголам, под них подводи глаголы.    

1) на,  2) при, 3) за, 4) у, 5) с, 6) под, 7) от,  8) раз, 9) об, 10) вз, 11) до, 12) в, 13)  из, 14) вы, 15) пере, 16) про, 17) по, 18)  о. Вести подходит под всё.    

2) Однова,  двою, трою и т. д.    

3) А  есть бывает высока, то лестницу подставляю.    

А высоко  бывало было, подставлял лестницу.    

А буде  высоко, подставлю лестницу.    

А есть  бывает спит, то не бужу.    

А спит  (бывало), я не будил.    

– А  будет спит, я не разбужу.    

[…] 4)  Хорошо ты делаешь. Много ты смыслишь. Большой твой капитал. Велика свинье  честь. Нужно тебе было. Обратный смысл, как только эпитет первым словом.    

5) Быть  было в тебе ножу. Пропасть тебе как червю. Пропадать мне пришло. Пропасть  было. Пропадать было. Пить до дна, не видать добра. Пить умереть.  Особое время условное, будущее.    

6) Купивши  ружье, рассмотрев, бросил.    

Рассмотревши,  купив, не бросил.    

Бросивши,  не купив, не рассмотрел.    

Севши, задремав, заснул.    

Купивши  (давнопрошедшее), купив (прошедшее), покупая (настоящее).    

Взявшись  за гуж да поплевав в пясть [1 неразобр.] затягивает. (Деепричастие  настоящее без дополнения.)    

7) А  что он на меня клеплет, ей (вместо то) облыжно.    

8) А  идти навстречу, спину знобит. (Если время не известное.)    

А  дожидаться их отъезду, не опоздать бы.    

А  сделать грех, навеки на сердце ляжет.    

[…] 9)  Много (у меня) хожено, видено, сижено, граблено, выпито. Plusquamperfectum.    

А  заехано, обвенчано, нагрешено-то.    

10) Ноне  – даве – ходя, живя – часом. Нонче, давеча, ходячи, живучи…    

11) И  велел ехать с осторожкой, и ты-де чист приедешь.    

     Обороты    

     

1) Письмом  подновить приказ.    

2) Не  выйду, нешто за ноги выволокут.    

3) Чугунки  да пароходы какие леса потушили. Разбои потушили.    

4) От  приседания хвоста глаза смутились.    

5) Крапивный  цвет – темно-зеленый.    

6) Из  пеленок вывалялся.    

7) Лазоревый  яхонт.    

8) Произведи  сына в дело.    

9) По  угодникам шел от Пензы до Киева.    

10) Обесхлебел,  обезлошадел, обезлесел, обессилил, обездомил ты меня, себя.    

11) Я  к седлу привык, приобык. Я ученью навык. Я спать обык после  обеда, приобык или отвык. Я с женою свыкся. Баловаться повык?    

12) Садит  в город бомбы. Ногу пересадило. Кол засадил. Засади тебя. Москва  отсадилась казаками.    

13) За  лето, за день успею кончить. Летом, днем сделаю. По лету приезжал. В  лето всего успеешь.    

14) Однодворец  замужичел.    

15) По  родителю кликнула вечную.    

16) В  мосту трое союзников одной державы.    

17) Живот  радуется, болит.    

18) На  руку ерзок был.    

19) С  покрепочкой, с окоротой, с задержкой, с опаской.    

20) Старинушко.  Хозяинушко.    

21) Ты  хочешь вперед попнуться, а нога сама назад отдает.    

22) Коровенки  нет – нечем и душу отвесть. Хлеб приелся.    

23) Придет  зима, отдохнем. Думали, помрет, а отдох. Пыл отдох.    

24) Девку  не обратаешь. Он обротал его и насел.    

25) Она  ему не верста. Не в Иванову версту. Кого сверстал. Никого себе в версту  не ставит. Безмерный человек.    

26) Улуча  время, час, вошел.    

27) Способа  не найду. От него способа не жди.    

28) Припало  жениться, учиться, уйти богу молиться.    

29) Лаял  матерно. Облаял меня ни за что. Взлаивает по-собачьи.    

30) Отбросишься  от дома, дом упадает.    

31) А  она (он) не по дворам.    

32) Выволокут  за ноги, за косы.    

33) Выбивают  из дома вона. Сбился с ног. Добивают до шпенту. Отбивается от  рук. С похвей сбились.    

34) У  бабы купил за 10 к. спичечницу. Совсем с повалом.    

35) Брат  в отделе. В откладах дело проходит. Как цены на овес? Торгом.    

36) Надо  окороту дать (останову).    

37) Полсема  аршина – 6½.    

38) Надо  опаску иметь. Тут опаска нужна. Без обсылки не узнаешь. Мне без  посылки нельзя.    

39) Астраханцам  голову отсекли, и тебе того ж хочется.    

40) Нам  и вода (сидни) (хлеб)… в честь.    

41) Ты  у меня по лестнице головой все ступеньки сочтешь.    

42) Бей  теперь во! Ты намерялся вчерась.    

43) Давно  ли ты от кнута да от плахи.    

44) Какой  ты князь. Я твоих родных в холопях найду.    

45) Насилу  цел уволокся. Только выволокся в Москву.    

46) У  тебя пьяная искра в лице, в глазах. От соплей ус мокрый.    

47) Оходы  вырежу. Налив бельмы, об угол ударишься. Ты бы своего отца за бороду поймал.  Пойди к брату, он гостинцы с тобой поделит.    

48) Добр  подьячий, а язык высуня пишет. Зашод сзади, по голове ударя, язык бы пришиб.    

49) Бахарь  такой, что заслушаешься.    

50) Притча  – случай. Со мной всякие притчи бывали.    

51) Лихо.  Бойся лихого человека. Лихо – зло неисправимое.    

52) Человек  нравный. Лошадь с норовом. Не по нраву. К его нраву не подладишь (не примеряешься)  (применишься) (привесишься). Нрав – то, что нравится и не нравится. Уже, чем характер,  то, что остается от характера, – обычай, чтобы выразить характер – нрав и  обычай. Вполне характер – склад.    

53) Смышлен  – intelligent – умен, разумен. Он не смышлен, да умен. Вымышленник. Он смыслит.    

54) Ловкой,  хлесткой, устрый, шустрый, стремой. Проворный.    

55) Склонен  к пьянству. Падок до денег, лаком до женского полу. Лих, добр до    

56) Напрасно  на меня наносишь покор.    

57) На  нем порока, покора нет.    

58) . От лени окоростовел.    

59) Опился.  Спился. Допился. Испился. Запил. Подпил. Перепил. Опили его. Распил ее.    

60) Пришедши,  доложась пойду.    

61) Животом,  грудью, головой скорблю.    

62) Ко  псу приравнял.    

63) Исступила  (ума). Выступила из ума. Отступила ума. Исступленье.    

64) Нате  разделите по себе жемчуг.    

65) Умей  затевать, умей и распутывать.    

66) Мы  тебя отсюда опростаем (выпростаем).    

67) С  давних лет повелось.    

68) Всех  воевод повывел. Дураков не выведешь.    

69) Ходит  около дела.    

70) Дорогу  перенял.    

71) Каяться.  Не закаивался. Пора покаяться. Перед смертью вспокаялся. На своего глядя  накаешься. Докаялся до того, что еду в грех ставил.    

72) Стигнуть.  Пристигла святая. Застигла погода. Настигла зайца. Состигает зайца.    

73) Ступать.  Ступаться. Наступил на него. Приступил к делу, к человеку. Не знает, как  приступиться. Он его заступил. Заступил его место. За него заступился. Уступай  жене. Соступил с своей чести. Подступился к ней с лестью. Расступилась земля.  Исступил ума (выступил). Проступился раз, одного прости, другой проступится.  Отступился обступился.    

74) Всё  из купли – покупное.    

75) У  бар бояр спесь на сердце нарастает. До свадьбы зарастет. Земля урастает.  Срослись. Доросли, что женить. Михайло порос.    

76) Поститься.  Напостился вволю. Запостился вот 2-й год совсем. Отпостился уж я. Допостился до  того, что как тряпка. Испостился в нитку.    

77) Метать.  Наметывает горшки. Заметывал мережки. Подметки.    

78) Пора  тут – там.    

79) Проварили  бабу.    

80) Литься.  Налил бельма. Налился. Прилило счастье. Залило водой. Улило совсем. Водой  разлились. Залился слезами.    

81) Никого  не щити. Ощитил постель. Защитил себе дом. Ищитился так, что его не найдешь.    

82) С  глушинкой, слепинкой, дуринкой.    

83) Невразумительно,  непонятно, путано говорит.    

84) Вечор,  заутро. Вчерась. Завтра наране… Позавтра. Завчера. Позавчера.    

85) Катыши  – крутячки, шарики.    

86) Худобы  (дурна) худого не было. Худость моя – мое недостоинство.    

87) Прилика  к нему. На него улики. Его облика такая. Разлика есть. По чем различить.    

88) Нагульный  скот. Загульная баба. Прогульные дни.    

89) Силою,  умом, деньгами легонек.    

90) Свежина.  Свежа сердцем.    

91) Манка  (Марья). Мосяга (Моисей). Исачка (Исай). Ивашка. Симонка. Орька. Орютка.  Оринка. Пелагейка. Васильюшко. Николаюшко. Иванушко. Пелагеюшка. Софьюшка.  Татьянушка. Янко. Якуш. Яшка. Яша. Лукаш.    

92) Объявилось  на виду у…    

93) Он  по отцу-матери, по хлебе-соли кроет.    

94) Он  его лошадью поклепал.    

95) Блюдясь  опалы. Блюдись греха, грязи. Покору от людей не ублюдешься. Наблюди без меня  коня. Ублюди лошадь. Поблюди с хорошим кобелем. Поблюлся Ивана. Приблюди к  дому.    

96) Поставить  с очей на очи.    

97) Сигать.  Руки не досягают. Посягнул на дело.    

98) Принес  вину, просьбу. Повинился в чем-нибудь.    

99) Молчит  во всем. Он ей молчит.    

100) Добр,  лих, до чего…    

101) Невдолге,  вскоре.    

102) Затеять  не умеет. Затеял на кого…    

103) Ехать.  Заехал в ухо. Наехал след и съехал. Изъехал до конца. Переехал путь.    

104) Наутро.  Заутро. Поутру, с утра, под утро.    

     Слова    

     

1) Поликушко!  будешь ужинать? Матушка, побирушке щей поставить ли? – Даром.    

2) Посыкнулся  было купец вновь отстроить.    

3) Народ  заворошился. Заваруха.    

4) А  не похлебствуй он куму, неправде его давно было оказаться.    

5) Земля  белужина.    

6) Земля  вязковатая.    

7) Из  себя особист.    

8) Молодость  не без глупости, старость не без дурости.    

9) Оборка  скотины летось была, да и по весне опять.    

10) Собачуга  был управляющий.    

11) Почерябать  бороной, очерябать стеклом руку.    

12) За  горбом поле. На горбу пашня, полоса.    

13) Привитает  чужников.    

14) Монастыри  углажены. Изуглажены.    

15) Посягнуть  на дело. На какое ты дело посягаешь?    

16) Я  и не высок, да кремняст.    

17) Ты  и не чухайся (суйся).    

18) Нынче  народ стал мляв.    

19) Слышу,  что-то в коробке тормосит.    

20) Все  примерли, и изба запустовала.    

21) И  видать, что мужик ахреян.    

22) Без  зубов сухой хлеб мулявишь, мулявишь.    

23) К  перевозу додору нет.    

24) Стрельцы  лоском лежали. В лоск положили. Лоском уложили.    

25) Злыдни  все не переделаешь. Из злыдней не выдерешься.    

26) Батюшка  пощунял, да и все.    

27) К  дому не рачит.    

28) Это  его раченье.    

29) Вызволь  меня из беды.    

30) Личить.  Он к тому делу приличился. В том деле уличился.    

31) Он  жесток для мужика. Он мягок для, до нас.    

32) Плоть  играет. Плоть отстала играть.    

33) Тростить.  Бревно, воду стростить, веревку, бревно в канат затростить, к канату пристрастить,  натроститъ. Две веревки перетростить, подтростить к ней еще.    

34) Наровит  по ком-нибудь. Или: ты ему понарови. Понарови, пока он доходит, к нему  принарови. Понаровку ему дай, сделай. Снаровку знает.    

35) Никак  не объегоришь рубленую пуньку.    

36) Одолен,  плакун-трапа.    

37) Полоник.  Полоничком снял.    

38) Барина  пластали. Умрет неравно. Станут пластать.    

39) Принесут  попам блинков, а ребята поповы околузывают.    

40) Дума,  думка – воображение.    

41) У  нас лугами, водой, лесом скудно. Дает рука, не оскудеет. Паскудная  девчонка все бегает. Прокудливей кошки. Прокудит.    

42) У  часов бой с перечасьем. Вперебой идет лошадь. Перететивье.    

43) Опрясла  забора. Колокольня в опрясел.    

44) Колокол  в подголос. Подъездок. Подручный.    

45) Ознаменка  – рисованье.    

46) Чулан  – спальня.    

47) Клин  – треугольник.    

48) Мишень  – плоскость.    

49) Подызголовье  – большая подушка. У него на постели 2 подызголовья да подушка.    

50) Гривна  и цена и вес. В гривну воску. На гривну воску.    

51) Прокладки  и пронизки в четках.    

52) Женщина  пригожая – гожая, угожая. В лесу угодье.    

53) Небылишные,  позорные слова.    

54) Не  царевич, а псаревич – псарев внук.    

55) В  уме заплелся. Душа займется.    

56) Чего  приспеешь своей душе, то тебе и будет на том свете.    

57) А  лучится ехать мимо, заезжай. Как прилунится. И случило, он с ним  в лавке.    

58) Бахмат.  Аргамак, маштак.    

59) Он  и стар, а все борзится.    

60) От  убоя (ушиба) лежит, лечится.    

61) Страдник  ты, мужик пахатный.    

62) Оходы  – кишки, внутренности. Оходы собакам.    

63) Бедро.  Стегно, голень, лодыга (козанок) (бабка), плюсня.    

64) Плечи,  мышки (мышцы), локти, лытки, олокотни (цевки), запястье. Пясть (кисть).    

65) Неключимый  раб. Пять лет исключим лежал. Неключима баба.    

66) Черная  немочь, недуг. Недужится. Неможется.    

67) Я  те ослопом.    

68) Ни  шкни. Шикать. Шикнуть. Пошикнуть.    

69) Не  своим изволом (изволением) (произволением) делаю, враг наущает.    

70) Знаю  свою худость. Моя худость при мне, и твоя доброта перед тобой.    

71) Оглашенство,  оглашенный.    

72) Дурна  бы не делали. Дурном не заслужишь.    

73) Кляпом  закляпал рот (пушку) цепь. Раскляпать.    

74) Вымыслы.  Выдумки.    

75) Стрельба,  бой в притин. Тин, полтина.    

76) Одобрили  двоих. Облиховали одного.    

77) Шатость  стала в народе.    

78) В  молодости. В глупости не волен, а за дурость не хвалят.    

79) На  своих проторях.    

80) Охулки,  помешки, сморжки, порухи, оплошки, промашки, затяжки… не делай.    

81) Сосуд  проутинился, изутинился. Утини дом.    

82) А  ты не костыляй, как заяц.    

83) Шаркнул  кольцами по пруту. Кура шаркает. Так его шаркнул, что с ног долой. Шаркнул  рогачом.    

84) Разметки,  выметки не было.    

85) Обморухом  остался. Заморух.    

86) Я  потазаю, а бить не бью.    

87) Зависть  к дому. Завистен работать.    

88) Благочесливый,  склонный, поклонный, уклонный, приклонный – радушный.    

89) Простота  (щедрость) хуже воровства. Простина (отсутствие лжи). За простину бог любит.    

90) У  мясников топор тупик тяжеле. Обиднай топор шире. Секач уже.    

91) Стяговец  – на чем стяги вешают.    

92) Пяло  – на чем распяливают.    

93) Бескишочный?    

94) Мадеет.  Измадел совсем.    

95) Почему  красава и одежа лучше, чем красавица и одежда? Потому что одежонка и красавушка,  а одеждинка и красавинька – нельзя.    

96) Ичетыти  червлены.    

97) Прохлада  (прохолодь, прозелень). Прохладная жизнь, прохлажаться. Удовольствия тоже есть  прохладушка, но нет удовольствица.    

98) Слетва  новь. Новые новины, primeurs.    

99) Игрицы.  Песенницы.    

100) Испынять  – taquiner.    

101) Вихлянье  спин. Идет, спиной вихляет.    

102) Печка  дрочит. Дроченое детище.    

103) Даве  – ноне – ина-че.