1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 
             Который будто бы возсталъ, пресиливъ адъ;
       
   325          То Князь былъ Асталонъ: онъ шелъ горѣ подобенъ;
       
             Сей витязь цѣлый полкъ единъ попрать удобенъ.
       
             Отваженъ, лютъ, свирѣпъ сей врагъ Россiянъ былъ,
       
             Во браняхъ, какъ тростникъ, соперниковъ рубилъ;
       
             Пошелъ въ средину онъ покрытъ броней златою,
       
   330          И палицей народъ раздвинувъ предъ собою,
       
             Какъ гласомъ многихъ трубъ, вѣщалъ Казанцамъ онъ:
       
             Се въ помощь къ вамъ пришелъ безстрашный Асталонъ!
       
             Я слова украшать цвѣтами не умѣю,
       
             Но храбрость лишь одну и силу я имѣю.
       
   335          При сихъ словахъ съ земли онъ камень подхватилъ,
       
             Который множествомъ поднять не можно силъ,
       
             Одной рукой его поставилъ надъ главою;
       
             Кто силой одаренъ, вѣщаетъ, таковою?
       
             Повергъ онъ камень сей отъ круга далеко,
       
   340          И въ землю часть его уходитъ глубоко;
       
             Вотъ опытъ силъ моихъ, онъ рекъ, шумящъ бронями;
       
             Закроетесь моей вы грудью, не стѣнами,
       
             Готовъ я гнать одинъ Россiйскiе полки;
       
             Но требую во мзду Царицыной руки,
       
   345          Въ награду не хощу всего Казанска злата,
       
             Сумбека за труды едина мнѣ заплата;
       
             Когда не примете желанья моего,
       
             Поспѣшно выду вонъ изъ города сего:
       
             И все собранiе окинулъ страшнымъ окомъ.
       
   350                    Народъ казался быть въ молчанiи глубокомъ;
       
             Но имъ спокойства въ немъ представилась заря;
       
             Уже хотѣли всѣ признати въ немъ Царя;
       
             Какъ многихъ шумъ древесъ, такъ рѣчи слышны были,
       
             И съ Княземъ въ бракъ вступить Сумбекѣ присудили.
       
   355                    Какой погибельный Сумбекѣ приговоръ!
       
             Она потупила въ слезахъ прекрасный взоръ.
       
             Такъ плѣнникъ, чающiй прiятныя свободы,
       
             И льстящiйся прожить съ весельемъ многи годы,
       
             Со страхомъ видитъ цѣпь несомую къ нему,
       
   360          Предвозвѣщающу всегдашнiй плѣнъ ему.
      
      
       
                       Сумбека гдѣ себя Царицей почитала,
       
             Сумбека въ царствѣ томъ невольницею стала;
       
             Рабы противъ ея свободы возстаютъ,
       
             И сердца раздѣлить съ Османомъ не даютъ.
       
   365                    Томленна совѣстью, въ печали углубленна,
       
             Любезный зракъ нося въ груди Царица плѣнна,
       
             Вѣщаетъ къ подданнымъ, смущаясь и стеня:
       
             Вы въ жертву лютостямъ приносите меня!
       
             Такъ вы Царя сего, котораго любили,
       
   370          Неблагодарные! въ лицѣ моемъ забыли;
       
             Но быть моихъ рабовъ рабою не хощу,
       
             И прежде землю я и небо возмущу,
       
             Подамъ лунѣ самой и солнцу я уставы,
       
             Чѣмъ вы похитите и власть мою и правы.
       
   375          Въ лицѣ съ ея стыдомъ изображался гнѣвъ.
      
      
       
                       Таковъ является свирѣпъ и грозенъ левъ,
       
             Когда отрѣзавъ путь ему къ лѣсамъ и къ полю,
       
             Безстрашные ловцы влекутъ его въ неволю.
       
             Въ народѣ возстаетъ необычайный шумъ;
       
   380          Сумбекинъ движимъ былъ какъ будто море умъ;
       
             Любовь огни свои въ Сумбекѣ разжигаетъ,
       
             Тяжелу цѣпь она на гордость налагаетъ;
       
             Предтечу слабости стонъ тяжкiй извлекла.
       
             Сумбека страстiю смягченная рекла:
       
   385          Увы! мнѣ дорого отечество любезно,
       
             Царя назначить вамъ и мнѣ и вамъ полезно;
       
             Но паче утвердить согласiе мое,
       
             Потребна склонность мнѣ и время на сiе:…
       
             Позвольте мнѣ моей послѣдней волей льститься!
       
   390          При сихъ словахъ токъ слезъ изъ глазъ ея катится.
       
             Вѣщала, и народъ къ послушности склонить,
       
             Хотѣла не любовь, но время отмѣнить.
      
      
       
                       Но вдругъ нечтущаго ни правилъ ни законовъ,
       
             Гремящiй голосъ былъ услышанъ Асталоновъ,
       
   395          Сумбеки хитростью, вѣщалъ, ожесточенъ,
       
             Я долго не привыкъ быть въ стѣны заключенъ;
       
             Доколь рога луны въ кругъ полный не сомкнутся,
       
             Стопы мои бреговъ Казанскихъ не коснутся;
       
             Но я клянусь мечемъ, и клятву сдѣлавъ льщусь,
       
   400          Что презрѣннымъ отсель тогда не возвращусь;
       
             А естьли кто иной твою получитъ руку,
       
             Погибнетъ! палицу я ставлю вамъ въ поруку.
      
      
       
                       И палицу сiю взложивъ на рамена,
      
      
       
                       Онъ съ шумомъ уходилъ, какъ бурная волна.
       
   405                    Какъ съ корнемъ древеса, верхи съ домовъ срывая,
       
             Надъ градомъ туча вдругъ восходитъ громовая,
       
             Куда свирѣпый вихрь подняться ей претитъ,
       
             Уставя грудь Борей на градъ ее стремитъ;
       
             Подобно Асталонъ при новомъ приближеньѣ,
       
   410          Наполнилъ ужасомъ Казанцовъ вображенье,
       
             Къ паденью чаютъ зрѣть склоняющiйся градъ,
       
             Коль въ бракъ не вступитъ онъ, пришедъ въ Казань назадъ.
      
      
       
                       Сумбека, изтребить печали удрученье,
       
             Прiемлетъ на себя о бракѣ попеченье;
       
   415          Вы знаете, она Казанцамъ говоритъ,
       
             Что сердца моего боязнь не покоритъ;
       
             Угрозамъ гордаго пришельца я не внемлю;
       
             Коль нужно, возмущу и небо я и землю!
       
             Мнѣ сила полная надъ тартаромъ дана,
       
   420          Не устрашитъ меня Россiйская война.
       
             О! естьли адъ меня Казанцы не обманетъ,
       
             Земля дрожать начнетъ, и громъ предъ нами грянетъ;
       
             За слезы я мои, за ваши отомщу,
       
             Спокойтесь! вамъ Царя достойнаго сыщу.
       
   425                    Но страхъ съ полночныхъ странъ, угрозы Асталона,
       
             Сумбекины слова, ея престолъ, корона,
       
             Ввергаютъ въ бурныя сумнѣнiя народъ;
       
             Народъ колеблется, какъ вѣтромъ токи водъ.
      
      
       
                       Въ любовныхъ помыслахъ, какъ въ тмѣ ночной сокрыта,
       
   430          Сумбека свой народъ послала предъ Сеита;
       
             Моля, да будетъ онъ покровомъ въ бѣдствахъ имъ.
       
             Отправила его съ прошеньемъ рабскимъ въ Крымъ.
      
      
       
                       Царица между тѣмъ въ зелену рощу входитъ,
       
             На миртовы древа печальный взоръ возводитъ;
       
   435          Цитериныхъ она встрѣчая тамо птицъ,
       
             Лобзающихся зритъ на вѣтвяхъ голубицъ;
       
             Тамъ нѣжныхъ горлицъ зритъ во вѣки неразлучныхъ,
       
             Взаимнымъ пламенемъ любви благополучныхъ;
       
             Румяностью зарѣ подобные цвѣты,
       
   440          Какъ стѣны видимы тамъ розовы кусты;
       
             Все тамо нѣжится, вздыхаетъ, таетъ, любитъ,
       
             Тоску Сумбекину то зрѣлище сугубитъ;
       
             Казалось межъ древесъ играя съ мракомъ свѣтъ,
       
             Къ любовнымъ нѣжностямъ входящаго зоветъ;
       
   445          Но будто рокъ ея Сумбекѣ возвѣстили;
       
             Сокрылись прелести, которы взорамъ льстили;
       
             Вздыхаетъ и сдержать она не можетъ слезъ.
       
             Увидѣла она Османа межъ древесъ,
       
             Имѣлъ въ рукахъ своихъ Османъ златую лиру,
       
   450          И тихимъ голосомъ произносилъ Эмиру.
       
             Любовной пѣсни слогъ и нѣжной лиры звонъ,
       
             Извлекъ у страждущей Сумбеки тяжкiй стонъ;
       
             Пронзая вѣтви стонъ, листы привелъ въ движенье,
       
             И сладкое смутилъ въ Османѣ вображенье;
       
   455          Сумбеку нѣжности къ невѣрному влекли;
       
             Но видитъ слезный взоръ и смутный видъ вдали,
       
             Который предвѣщалъ Царицѣ участь слезну?
       
             Уже изъ града скрылъ Османъ свою любезну.
       
             Еще въ незнающей погибели такой,
       
   460          Надеждой подкрѣпленъ Сумбекинъ былъ покой.
       
             Она въ очахъ его любви искавъ, вѣщаетъ:
       
             Сумбека нѣжная вины твои прощаетъ,
       
             Забвенью предаю потоки слезъ моихъ,
       
             Которыя лились отъ строгостей твоихъ;
       
   465          Пускай надеждою пустою обольщенны,
       
             Мной будутъ всѣ Цари Ордынскiе прельщенны;
       
             Единаго тебя съ горячностью любя,
       
             И сердце и престолъ имѣю для тебя;
       
             Намѣренью препятствъ ни малыхъ не встрѣчаемъ;
       
   470          Пойдемъ передъ олтарь, и нѣжность увѣнчаемъ!
       
             Какъ будто устрашенъ упадшимъ камнемъ съ горъ,
       
             Безсовѣстный Османъ потупилъ смутный взоръ,
       
             Въ которомъ темнота казалась мрачной ночи;
       
             Достойныль прелести такiя видѣть очи!
       
   475          Мучительный въ его груди спирался стонъ;
       
             Но глазъ не возводя, сказалъ Царицѣ онъ:
       
             Я жизнь могу вкушать прiятну безъ короны,
       
             Безъ той всегдашнiя спокойствiю препоны;
       
             Изъ подданныхъ меня ты хочешь возвести
       
   480          На тронъ, основанный на мятежахъ и льсти;
       
             За щедрости твои уже народъ твой злится,
       
             Что будетъ, коль престолъ со мною раздѣлится?
       
             Моей судьбинѣ злой подвергну и тебя;
       
             Гони меня отсель, но ахъ! спасай себя!
       
   485                    Когда сiи слова изъ устъ его летѣли,
       
             Вдругъ миртовы древа по рощѣ зашумѣли;
       
             Пужливы горлицы скрывались по кустамъ,
       
             И крыльями онѣ затрепетали тамъ.
       
             Не Прогнина сестра то ястреба пужалась,
       
   490          Не туча съ градомъ то и съ громомъ приближалась,
       
             Страшнѣе молнiи къ Сумбекѣ вѣсть неслась,
       
             И стужа у нее по сердцу пролилась.
      
      
       
                       Бѣгущи дѣвы къ ней Сумбекинъ духъ смущаютъ,
       
             Эмиринъ ей побѣгъ изъ града возвѣщаютъ:
       
   495          Со множествомъ она Османовыхъ богатствъ,
       
             Подъ Княжьимъ имянемъ не видяща препятствъ,
       
             Къ Таврiйской шествiе направила границѣ.
       
             Громовый сей ударъ приноситъ смерть Царицѣ;
       
             Какъ будто зря главу Горгонину она,
       
   500          Движенiя была надолго лишена.
       
             Наполнилъ сердце мразъ, горѣлъ гдѣ прежде пламень;
       
             Преобращалася Аглавра тако въ камень;
       
             Скипѣлася у ней и застудилась кровь.
       
             О коль мучительна презрѣнная любовь!
       
   505          Трепещущiй Османъ стыдится и блѣднѣетъ;
       
             Сумбека силъ еще и плакать не имѣетъ!
       
             Но духа укротивъ тревогу своего,
       
             Се корень, вопiетъ, привѣтства твоего!
       
             Увы! не нѣжна мать тебя носила въ чревѣ;
       
   510          Ты львицею рожденъ, изверженъ адомъ въ гнѣвѣ;
       
             Не здѣшнихъ мысленныхъ ты хочешь скрыться бѣдъ,
       
             Бѣжишь ты отъ любви другой любви во слѣдъ;
       
             Но сердце я мое на все теперь отважу:
       
             Возмите, вопiетъ, измѣнника подъ стражу!
       
   515                    Какъ будто ей бѣдой сiя грозила рѣчь,
       
             Изъ глазъ ея рѣкой пустились слезы течь;
       
             Бѣжитъ въ чертогъ къ себѣ, собою не владѣя,
       
             Растрепанны власы и блѣдный видъ имѣя;
       
             За ней послѣдуютъ тоска, печаль и стонъ,
       
   520          Забвенъ любезный сынъ, забвенъ вѣнецъ и тронъ,
       
             Лежитъ поверженна къ ногамъ ея порфира,
       
             И въ мысляхъ царства нѣтъ, едина въ нихъ Эмира!
       
             Какъ львица злобствуетъ, въ груди стрѣлу имѣвъ,
       
             Сумбекинъ такъ на всѣхъ простерся первый гнѣвъ;
       
   525          Въ болѣзнь сердечная преобратилась рана;
       
             Встаетъ, велитъ отъ узъ освободить Османа;
       
             Но вспомнивъ, что уже Эмиры въ градѣ нѣтъ,
       
             О духи адскiе! въ свирѣпствѣ вопiетъ,
       
             Свое покорство мнѣ и силу вы явите,
       
   530          Измѣнницу въ ея пути остановите,
       
             Представьте вы ее на муки въ сей мнѣ часъ!…
       
             Вѣщаетъ; но ея невнятенъ аду гласъ;
       
             Тогда къ подѣйствiю надъ тартаромъ потребны,
       
             Произнесла она еще слова волшебны:
       
   535          Змiю въ котлѣ варитъ, Кавказскiй корень третъ,
       
             Дрожащею рукой извитый прутъ беретъ,
       
             И пламеннымъ главу убрусомъ обвиваетъ;
       
             Луну съ небесъ, духовъ изъ ада призываетъ;
       
             Но адскiй Князь отъ ней сокрылъ печальный зракъ;
       
   540          Сумбека видитъ вкругъ единый только мракъ,
       
             Искусствомъ чародѣйствъ черты изображенны,
       
             Теряютъ силу ихъ, или пренебреженны:
       
             Молчащiй адъ предъ ней самой наноситъ страхъ;
       
             Тоска въ ея душѣ, отчаянье въ очахъ,
       
   545          Безмѣрна грусть ея и гнѣвъ ея безмѣренъ;
       
             Вскричала: мрачный адъ! и ты мнѣ сталъ не вѣренъ!
       
             Или ты, злобы Царь! безчувственъ сталъ и нѣмъ?
       
             Нѣтъ! тартаръ не изчезъ, онъ въ сердцѣ весь моемъ!
       
             Я мщенья моего безъ дѣйства не оставлю;
       
   550          Въ любви безсильна ставъ, враждой себя прославлю!…
       
             Медея такова казалася страшна,
       
             Когда Язону мстить стремилася она.
      
      
       
                       Но око Божiе на полночь обращенно,
       
             И чернокнижiя свирѣпствомъ возмущенно,
       
   555          На сей велѣло разъ гееннѣ замолчать,
       
             Ко дверямъ приложивъ ужасную печать.
       
             Священный крестъ сiя печать изображала;
       
             Гнетомая крестомъ, геенна задрожала;
       
             Сiянiемъ своимъ небесный оный знакъ,
       
   560          Въ подземной пропасти сугубитъ вѣчный мракъ,
       
             И козни бѣдственныхъ замкнулись чарованiй;
       
             Не видно ихъ торжествъ, не видно пированiй,
       
             Въ срединѣ тартара свободы лишены,
       
             Въ оковахъ пламенныхъ лежатъ заключены.
       
   565                    Такъ басни о сынахъ Эоловыхъ толкуютъ,
       
             Которы въ сердцѣ горъ заключены бунтуютъ;
       
             Тамъ слышенъ шумъ отъ нихъ, боренiе и стонъ,
       
             Колебля гору всю, не могутъ выйти вонъ.
       
             Спокойство потерявъ сѣдящая на тронѣ,
       
   570          Сумбека страждущей подобилась Дидонѣ;
       
             Лежаща на одрѣ потоки слезъ лiетъ,
       
             Почто любила я? страдая вопiетъ.
      
      
       
                       Познавъ, что адъ молчитъ, что ей любовь не внемлетъ,
       
             Сумбека ядъ принять въ безумствѣ предпрiемлетъ,
       
   575          И хощетъ прекратить болѣзнь въ единый разъ;
       
             Но нѣкiй внутреннiй и тихiй слышитъ гласъ:
       
             Оставь, вѣщаетъ онъ, оставь печаль и злобу,
       
             Иди нещастная къ супружескому гробу;
       
             Услышишь отъ него спасительный отвѣтъ;
       
   580          Иди и упреждай Сумбека дневный свѣтъ!
      
      
       
                       Богъ чуднымъ промысломъ спасаетъ человѣка!
       
             Движенью тайному покорствуетъ Сумбека!
       
             Тоска изчезла вдругъ; воскресла твердость въ ней;
       
             Исполнить хощетъ то, что гласъ внушаетъ ей;
       
   585          На время зажила ея сердечна рана;
       
             Коль вѣрить льзя тому, забыла и Османа.
      
      
       
                       Когда покровы нощь раскинетъ надъ землей,
       
             И пахари воловъ погонятъ съ ихъ полей,
       
             Умыслила она неколебима страхомъ,
       
   590          Итти бесѣдовать за градъ съ супружнимъ прахомъ.
      
     
    
    
     
      
ПѢСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ
     
     
      
       
                       Подъ тѣнью горъ крутыхъ Казанскiй видѣнъ лѣсъ,
       
             Въ который входа нѣтъ сiянiю небесъ;
       
             На вѣтвяхъ вѣчные лежатъ густые мраки;
       
             Прохожимъ дивные являющи призраки;
       
   5          Тамъ кажется простеръ покровы томный сонъ;
       
             Трепещущи листы даютъ печальный стонъ;
       
             Зефиры нѣжные среди весны не вѣютъ,
       
             Тамъ вянутъ вкругъ цвѣты, кустарики желтѣютъ;
       
             Когда усыплетъ нощь звѣздами небеса,
       
   10          Тамъ кажутся въ огнѣ ходящи древеса;
       
             Изъ мрачныхъ нѣдръ земныхъ изходитъ бурный пламень;
       
             Кустарники дрожатъ, о камень, бьется камень;
       
             Не молкнетъ шумъ и стукъ, тамъ вѣчно страхъ не спитъ,
       
             И молнiя древа колеблетъ, жжетъ, разитъ;
       
   15          Пылаетъ гордый дубъ и тополы мастисты,
       
             Повсюду слышатся взыванiя и свисты;
       
             Источникъ со холма кремнистаго течетъ,
       
             Онъ шумомъ ужасу дубравѣ прiдаетъ;
       
             Непостижимый страхъ входящаго встрѣчаетъ:
       
   20          Лѣсъ воетъ, адъ ему стенаньемъ отвѣчаетъ.
       
             Вѣщаютъ, что духовъ въ печально царство то
       
             Безъ казни отъ Небесъ не смѣлъ вступать никто;
       
             Издревле для прохладъ природю основанъ,
       
             Но послѣ оный лѣсъ волхвами очарованъ.
       
   25          Среди дубравы сей обширно мѣсто есть,
       
             На коемъ ложное вниманiе и лесть,
       
             Надъ тлѣнной жертвою они земной утробы,
       
             Возставили Царямъ Казанскимъ горды гробы;
       
             Которыхъ грозная не отдала война,
       
   30          Тѣхъ память и безъ нихъ гробницей почтена.
      
      
       
                       О коль такая честь тщетна для человѣка!
       
             Въ сей лѣсъ печальная должна итти Сумбека;
       
             Не можетъ удержать сiю Царицу страхъ:
       
             Ей нуженъ въ крайности супружнинъ тлѣнъ и прахъ;
       
   35          Отчаянна любовь надеждѣ тщетной внемлетъ,
       
             И путь назначенный Царица предпрiемлетъ.
       
             Ужъ первый утра часъ на небѣ возсiялъ,
       
             Авроринъ блѣдный путь цвѣтами усыпалъ;
       
             Сумбека не страшась ни нощи, ни злодѣя,
       
   40          Надежду въ сердцѣ взявъ, и страстiю владѣя,
       
             Судьбу свою отдавъ на произволъ Небесъ,
       
             Отважна и бодра вступаетъ въ мрачный лѣсъ.
       
             Рабыни вѣрныя за нею въ слѣдъ текущи,
       
             Унынiе и страхъ въ сердцахъ своихъ несущи,
       
   45          Вступить во мрачный лѣсъ съ Сумбекой не могли;
       
             Трепещущи кругомъ на холмахъ возлегли.
      
      
       
                       Волшебство нѣкое, или прекрасны взоры,
       
             Вiющихся змiевъ въ подземны гонятъ норы;
       
             Сумбекинъ будто бы почувствуя приходъ,
       
   50          Умолкъ звѣриный ревъ и шумъ бурливыхъ водъ;
       
             Мечтанiя отъ ней и страхи удалились,
       
             Казалось, древеса предъ нею разступились;
       
             И вихри пламенны престали въ вѣтви дуть;
       
             Все кроется отъ ней, и все даетъ ей путь.
       
   55                    Уже въ печальную она долину входитъ,
       
             На гробы Царскiе смущенный взоръ возводитъ:
       
             Унылость у гробницъ, потокомъ слезъ лiясь,
       
             Сѣдяща зрится тамъ на гробъ облокотясь;
       
             Тоска свою главу на грудь печальну клонитъ,
       
   60          И въ томномъ шествiи повсеминутно стонетъ;
       
             Раскаянiе грудь свою разяще тамъ,
       
             Терзающе власы является очамъ;
       
             Тамъ пышность на себя съ отчаяньемъ взираетъ,
       
             И мнится каждый часъ съ Царями умираетъ;
       
   65          Къ лежащей гордости свирѣпый змiй ползетъ,
       
             И внутренну ея терзаетъ и грызетъ;
       
             Тамъ рвется узами окованна кичливость;
       
             Подъ камнями лежитъ стеня несправедливость;
       
             Всечасно видимы тамъ всѣ пороки тѣ,
       
   70          Которые Цари творили въ животѣ:
       
             Неправедна война, забвенье вѣрной службы,
       
             Презрѣнье къ сиротамъ и нарушенье дружбы;
       
             Тамъ горесть мучитъ ихъ, тоска, и зной, и хладъ.
       
             Во образѣ такомъ изображаютъ адъ,
       
   75          Въ который мстящими включенны Небесами,
       
             Порочные Цари мученье терпятъ сами….
       
             Печальный твой покровъ, о Муза! опусти;
       
             Гробницы Царскiя и жизнь ихъ возвѣсти.
      
      
       
                       Тамъ видѣнъ черный гробъ свирѣпаго Батыя,
       
   80          Которымъ вольности лишилася Россiя.
       
             Онъ полночь съ пламенемъ и западъ пробѣгалъ,
       
             Рѣками кровь точилъ и грады пожигалъ;
       
             Богемiю держалъ и Польшу подъ пятою;
       
             Сей варваръ былъ почтенъ какъ Богъ Ордой златою.
       
   85          Москва, лишенная цвѣтущей красоты!
       
             Преобратилась въ прахъ его набѣгомъ ты!
       
             Подъ пепломъ зрѣлися твои прекрасны домы;
       
             Дѣвицы были въ плѣнъ изъ стѣнъ твоихъ влекомы;
       
             Позорной смертiю кончали старцы вѣкъ;
       
   90          По улицамъ ручей невинной крови текъ;
       
             Дать сердцу твоему послѣднiе удары,
       
             Оставилъ твой злодѣй тебѣ одни пожары.
       
             Какъ бурный вихрь, прешедъ Россiю всю Батый,
       
             Коснулся и тебѣ, о Кiевъ! градъ святый:
       
   95          Господни храмы тамъ сокровищей лишились,
       
             Надолго красныя мѣста опустошились;
       
             Гдѣ крестъ Пророческiй Андреемъ водруженъ,
       
             Тамъ видъ, плачевный видъ, развалинъ положенъ;
       
             И вмѣсто пѣнiя отшельцовъ сладкогласныхъ,
       
   100          Сталъ вѣтровъ слышенъ шумъ, и ревъ звѣрей ужасныхъ.
      
      
       
                       Сiи нещастiя, погибель и бѣды,
       
             Бунтующихъ Князей родились отъ вражды,
       
             Когда за скипетры другъ съ другомъ воевали,
       
             И хищною рукой вѣнцы съ чела срывали.
       
   105          О Муза! какъ сiи напасти возглашу?
       
             Я токи слезъ лiю, когда о нихъ пишу.
       
             Сынъ всталъ противъ отца, отецъ противу сына,
       
             И славой сдѣлалась пронырливость едина;
       
             Не уважаючи въ Россiи общихъ золъ,
       
   110          Стремился похищать у брата братъ престолъ.
       
             Россiя надъ главой узрѣла вѣчны тѣни,
       
             И раздробленна вся поверглась на колѣни;
       
             Въ ней жало зависти кровавый тронъ вертѣлъ;
       
             Батый на зыблему Россiю налетѣлъ;
       
   115          Такъ юныхъ двухъ тельцовъ, гдѣ гладный волкъ встрѣчаетъ,
       
             За паству бьющихся, въ добычу получаетъ.
      
      
       
                       Толикихъ золъ Батый причиной Россамъ былъ;
       
             Онъ кровью ихъ Князей престолы ихъ омылъ:
       
             Но чтожъ осталося отъ сей причины страха?
       
   120          Единый мрачный гробъ, и горсть истлѣвша праха;
       
             Кто прежде гордостью касался Небесамъ,
       
             Того остатки вихрь разноситъ по лѣсамъ;
       
             Льстецы прибѣжища ко праху не имѣютъ;
       
             Лишь спятъ на немъ змiи, и только вѣтры вѣютъ.
       
   125                    О вы, которымъ весь пространный тѣсенъ свѣтъ,
       
             Которыхъ слава въ брань кровавую зоветъ!
       
             На прахъ, на тлѣнный прахъ Батыевъ вы взгляните,
       
             И гордости тщету съ своею соравните,
       
             Не кровью купленный прославитъ васъ вѣнецъ,
       
   130          Но славитъ васъ любовь подвластныхъ вамъ сердецъ.
      
      
       
                       Изъ твердыхъ камней тамъ составленна гробница,
       
             Подъ нею погребенъ несытый кровопiйца,
       
             Сартакъ, Батыевъ сынъ. Онъ слѣдуя отцу,
       
             Коснулся Суздальскихъ владѣтелей вѣнцу,
       
   135          И робость сѣя въ нихъ, противу общихъ правилъ,
       
             Своихъ начальниковъ по всей Россiи ставилъ.
      
      
       
                       Тамъ въ тлѣнномъ гробѣ спитъ Баркай, Батыевъ братъ,
       
             Чинившiй горести Россiи многократъ,
       
             Онъ чувствуя въ войнѣ свое изнеможенье,
       
   140          Россiянъ принуждалъ себѣ на вспоможенье;
       
             Но днесь на небесахъ носящъ вѣнецъ златый,
       
             Отважный Александръ, Князь храбрый и святый,
       
             До самой крайности ихъ власть не допуская,
       
             Татаръ не защищать, склонить умѣлъ Баркая.
       
   145                    Тамъ врановъ слышенъ крикъ, производящiй страхъ,
       
             Крылами вѣющихъ Менгу-Темировъ прахъ;
       
             Отмщается ему сiя по смерти рана,
       
             Которой онъ пресѣкъ дни храбраго Романа.
       
             Цари! мученья вамъ сулятся таковы,
       
   150          Подъ видомъ дружества гдѣ зло чините вы.
      
      
       
                       Тамъ видится Узбекъ, лишенный вѣчно свѣта;
       
             Онъ первый принялъ тму и басни Махомета;
       
             Россiю угнѣталъ сей Князь во весь свой вѣкъ,
       
             Онъ имянемъ своимъ Ордынскiй родъ нарекъ.
       
   155                    Тамъ дремлетъ блѣдный страхъ, на гробѣ возлегая,
       
             Россiйскаго врага, невѣрнаго Нагая,
       
             Который въ родственный съ Князьями вшедъ союзъ,
       
             Уважить не хотѣлъ родства священныхъ узъ,
       
             Мечемъ и пламенемъ опустошалъ Болгары;
       
   160          Днесь терпитъ въ адѣ самъ подобные удары.
      
      
       
                       Тамъ видѣнъ изъ земли твой черепъ, Занибекъ;
       
             О ты, свирѣпый Царь, и лютый человѣкъ
       
             Который гордаго принудилъ Симеона,
       
             Искать Россiйскаго твоей рукою трона.
       
   165          Сей братiевъ родныхъ для царства погубя,
       
             Усилилъ страшну власть въ Россiи и себя;
       
             Простерши въ сердце къ ней грабительныя длани,
       
             На храмы Божiи взложилъ позорны дани:
       
             Но Богъ, отъ горнихъ мѣстъ бросая смутный взоръ,
       
   170          Въ отмщенiе послалъ на Орды гладъ и моръ,
       
             И смерти Ангелъ ихъ гонящъ мечемъ суровымъ,
       
             Разсыпалъ по брегамъ при Донскимъ и Днепровымъ;
       
             Являются главы и тлѣнны кости тамъ;
       
             Мнѣ тѣни предстоятъ ходящи по холмамъ,
       
   175          Я вижу межъ древесъ стенящаго Хидира,
       
             Который кроется по смерти отъ Темира.
       
             Темиръ свирѣпый мечь простеръ въ полночный край,
       
             Но съ трона свергъ его безвремянно Мамай;
       
             Мамай какъ будто бы изъ нѣдръ изшедый земныхъ,
       
   180          Въ Россiю прилетѣлъ со тучей войскъ наемныхъ,
       
             Къ нему склонилися, измѣны не тая,
       
             Противъ Димитрiя Россiйскiе Князья;
       
             Обширныя поля ихъ войски покрывали,
       
             И рѣки цѣлыя въ походѣ выпивали.
       
   185          Такую Перскiй Царь громаду войскъ имѣлъ,
       
             Когда съ угрозами на древнихъ Грековъ шелъ;
       
             Но лавры жнутъ побѣдъ не многими полками,
       
             Сбираютъ въ брани ихъ геройскими руками.
       
             Оставилъ намъ примѣръ отважности такой,
       
   190          Ко славѣ нашихъ странъ, Димитрiй, Князь Донской;
       
             Съ Непрядвой онъ смѣшалъ Татарской крови рѣки.
       
             Мамай ушелъ въ Кафу, и тамъ погибъ на вѣки;
       
             Но вскорѣ ожививъ вражда Ордынскiй прахъ,
       
             Повергла съ пламенемъ въ предѣлы наши страхъ;
       
   195          Хотя Казань не разъ поверженна лежала,
       
             Но вновь главу поднявъ, злодѣйства умножала;
       
             Томилися отъ ихъ Россiяне Царей;
       
             Ей много золъ нанесъ послѣднiй Сафгирей.
      
      
       
                       Ялялась гордая надъ симъ Царемъ гробница.
       
   200          Едва приближилась къ ней томная Царица,
       
             Какъ будто въ оный часъ супруга лишена,
       
             На хладномъ мраморѣ поверглася она;
       
             Всѣ члены у нее дрожали, разрушались;
       
             Власы разбилися, и съ прахами смѣшались;
       
   205          Разитъ себя во грудь, горчайши слезы льетъ,