1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 
    
— Не может быть! — воскликнула я. — Купили? У ККБ?
    
— Сперли, — сказал Шекки. — Пролезли в «Буэнависту» через заднюю стену — мы это сто раз делали. Какабэшники ходили через парадную дверь, а на нас не обратили никакого внимания.
    
— В одном окне в погребе прутья расшатались — мы всегда лазили через то окно и устраивали пьянки на лестнице, — сказал Кроз.
    
— Они сложили мешки со шмалью в погреб, — сказал Шекки. — Должно быть, собрали всю, которая росла. С одного запаха можно было заторчать.
    
— Покажи, — сказала Аманда.
    
Шекки развернул тряпку: там были сухие резаные листья.
    
Я знала, что думает Аманда о наркотиках: человек теряет контроль над собой, а это рискованно, потому что другие люди получают над ним преимущество. Кроме того, если перестараться, можно вообще лишиться мозгов, как Фило Туман, и тогда о контроле можно совсем забыть. И еще курить можно только с теми, кому доверяешь. Значит ли это, что Аманда доверяет Шекки и Крозу?
    
— А ты сама пробовала? — шепотом спросила я у Аманды.
    
— Нет еще, — шепнула Аманда в ответ.
    
Зачем мы шептались? Мы стояли так близко, что Шекки и Кроз все равно все слышали.
    
— Тогда я не хочу, — сказала я.
    
— Но я с ними обменялась! — воскликнула Аманда. Она говорила с большим напором. — Я столько менялась!
    
— Я пробовал этот яд, — сказал Шекки. Слово «яд» он постарался выговорить очень взрослым и крутым голосом. — Полный умат.
    
— Я тоже. Как будто летаешь! — сказал Кроз. — Как птица, бля!
    
Шекки уже скрутил из листьев косяк, поджег, вдохнул дым.
    
У меня на попе оказалась чья-то рука. Я не знала чья. Рука лезла вверх, стараясь пробраться под цельнокроеное вертоградарское платье. Я хотела сказать «не надо», но промолчала.
    
— Ну попробуй, — сказал Шекки.
    
Он взял меня за подбородок, прижался губами к моим губам и вдул в меня полный рот дыма. Я закашлялась, он повторил, и у меня вдруг ужасно закружилась голова. Потом я увидела четкий, ослепительно яркий образ кролика, которого мы съели несколько дней назад. Он смотрел на меня мертвыми глазами, только они были оранжевые.
    
— Куда столько! — сказала Аманда. — Она же не привыкла!
    
Тут меня замутило, а потом стошнило. Наверное, попало на всех сразу. О нет, подумала я. Что за идиотка. Я не знаю, сколько времени прошло, потому что время было как резина — оно растягивалось, как длинная-длинная эластичная веревка или огромный кусок жвачки. Потом оно схлопнулось в крохотный черный квадратик, и я отключилась.
    
    
Когда я очнулась, оказалось, что я сижу, прислонившись спиной к разбитому фонтану в торговом центре. Голова еще кружилась, но меня не тошнило: скорее было похоже, как будто я плаваю в воздухе. Все казалось очень далеким и прозрачным. Может быть, можно просунуть руку сквозь цемент, подумала я. Может быть, все как кружево — состоит из крохотных частиц, а между ними Бог, как объяснял Адам Первый. Может быть, я сделана из дыма.
    
Окно ближайшего магазина было похоже на коробку со светлячками, на живые блестки. Там шел какой-то праздник, доносилась музыка. Звенящая, странная. Бал бабочек: они, должно быть, танцуют на тоненьких членистых ножках. Я подумала: если только удастся встать, я тоже смогу потанцевать.
    
Аманда обняла меня.
    
— Все в порядке, — сказала она. — С тобой ничего не случилось.
    
Шекки и Кроз еще не ушли и, судя по голосам, были недовольны. Во всяком случае, Кроз был недоволен, а Шекки колбасило почти так же, как меня.
    
— Так когда ты расплатишься? — спросил Кроз.
    
— Ничего ведь не вышло, — ответила Аманда. — Так что никогда.
    
— Уговор был не такой, — сказал Кроз. — Уговор был: мы приносим шмаль. Мы ее принесли. Так что вы нам должны.
    
— Уговор был, что у Рен поднимется настроение, — сказала Аманда. — Но ничего не вышло. Вопрос снят.
    
— Ничего подобного, — заявил Кроз. — Вы нам должны. Расплачивайтесь.
    
— Попробуй заставь, — сказала она.
    
В голосе зазвучала опасная нотка — так Аманда говорила с плебратвой, когда та подходила слишком близко.
    
— Ничего, — проговорил Шекки. — Неважно.
    
Кажется, он не сильно переживал.
    
— Вы нам должны два траха, — не отставал Кроз. — Каждая по одному. Мы страшно рисковали, нас могли убить!
    
— Отстань от нее, — проговорил Шекки. — Аманда, я хочу потрогать твои волосы. От тебя пахнет конфетами.
    
Его все еще не отпустило.
    
— Отвали, — сказала Аманда.
    
Наверное, они отвалили, потому что в следующий раз, когда я оглянулась вокруг, их уже не было.
    
К тому времени я уже почти пришла в себя.
    
— Аманда, я не могу поверить, что ты с ними обменялась.
    
Я хотела добавить «ради меня», но боялась заплакать.
    
— Прости, что ничего не вышло, — сказала она. — Я только хотела, чтобы у тебя поднялось настроение.
    
— Мне действительно лучше, — сказала я. — Легче.
    
Это была правда — частично потому, что я выблевала довольно много воды, но еще и из-за Аманды. Я знала, что она раньше так менялась — на еду, когда голодала после техасского урагана, но она рассказывала, что ей это никогда не нравилось и она это делала не ради удовольствия, так что сейчас она больше уже не меняется, потому что не нужно. И на этот раз не обязательно было, но она поменялась. Я не знала, что она меня так любит.
    
— Теперь у них на тебя зуб, — сказала я. — Они с тобой сквитаются.
    
Правда, мне казалось, что это совсем неважно, потому что я все еще «летала».
    
— Ничего страшного, — сказала Аманда. — Я с ними разберусь.
   
  
  
   
    
День Крота
   
   
   
    
     
День Крота
     
Год двенадцатый
    
    
    
    О ЖИЗНИ ПОД ЗЕМЛЕЙ
    Говорит Адам Первый
    
Дорогие друзья, дорогие собратья-млекопитающие, дорогие собратья-создания!
    
Я не буду указывать пальцем, ибо не знаю, на кого указывать; но, как мы только что видели, злобные слухи сеют смятение. Неосторожное слово подобно окурку сигареты, брошенному в мусорный контейнер: оно тлеет, внезапно вспыхивает, и пожар охватывает целый квартал. Впредь следите за своими словами.
    
Определенные дружеские связи неизбежно провоцируют неуместные замечания. Но мы не шимпанзе; наши самки не кусают самок-соперниц, наши самцы не прыгают на самок и не колотят их ветвями. Во всяком случае, обычно. Жизнь любой пары трудна и подвержена искушениям, но в наших силах — не добавлять трудностей и не интерпретировать эти искушения превратно.
    
Среди нас больше нет Бэрта, бывшего Адама Тринадцатого, его жены Ивоны и маленькой Бернис. Простим же то, что нуждается в прощении, и окутаем их Светом в своих сердцах.
    
Но жизнь продолжается. Мы обнаружили здание бывшей автомастерской, которое можно превратить в уютное жилье. Нужно только осуществить проект по переселению Крыс. Я уверен, что Крысы авторемонтной мастерской «Бенц» будут счастливы в кондоминиуме «Буэнависта», когда осознают, какие возможности для пропитания он предоставляет.
    
К сожалению, грибные плантации «Буэнависты» для нас потеряны, но вы будете рады узнать, что Пилар сохранила грибницы всех столь ценимых нами видов, и мы заложим новые грибные плантации в погребе «Велнесс-клиники», пока не найдется более сырое помещение.
    
    
Сегодня мы празднуем День Крота, праздник подземной жизни. День Крота — детский праздник, и наши дети потрудились на славу, украшая сад «Райский утес». Кроты с коготками из зубьев расчески, Нематоды из прозрачных пластиковых пакетов, Земляные черви из набитых тряпками эластичных чулок и веревочек, Навозные жуки — все это свидетельствует о дарованных нам Богом творческих силах, которые даже бесполезное, выброшенное могут спасти из бездны бессмысленности.
    
Мы часто забываем о мельчайших созданиях, обитающих меж нами; но без них мы и сами не могли бы существовать, ибо каждый из нас — подлинный Вертоград невидимых жизненных форм. Что бы мы делали без Микрофлоры, населяющей наш кишечный тракт, без Бактерий, защищающих нас от враждебного вторжения? Мы кишим множеством существ, друзья мои, — мириадами живых тварей, что ползают у нас под ногами и, смею добавить, также и под ногтями.
    
Это правда, что иногда нас заселяют нанобиоформы, без которых мы предпочли бы обойтись, — чесоточные клещи, анкилостомы, лобковые вши, острицы и зудни, не говоря уже о злотворных бактериях и вирусах. Но мы должны видеть в них крохотных Ангелов Господних, делающих Его непостижимую работу своим неповторимым способом, ибо эти создания также находятся в Его Вечном Разуме и сияют Вечным Светом, составляя часть полифонической симфонии Творения.
    
Подумайте также о тех, кто трудится ради Него в Земле! О Земляных червях, Нематодах и Муравьях. Если бы они не возделывали неустанно землю, она затвердела бы, уподобясь цементу, и все живое в ней погибло бы. Подумайте об антибиотических свойствах Опарышей и различных видов Плесени, о меде, который делают наши Пчелы, а также о паутине Пауков, столь полезной для остановки крови при ранениях. На каждый недуг у Господа в великой Аптеке Природы найдется лекарство!
    
Трудами Жуков-могильщиков и гнилостных Бактерий наши плотские обители распадаются и возвращаются к первозданным элементам, чтобы обогатить жизнь других Созданий. Как заблуждались наши предки, когда сохраняли тела — бальзамировали, украшали, сохраняли в мавзолеях. Как ужасно, когда оболочку Души превращают в кощунственный фетиш! И в конечном итоге какой это эгоизм! Разве мы не обязаны по справедливости отплатить за дары жизни, преподнеся собственное тело в дар, когда придет время?
    
А теперь присоединимся к хору «Бутоны и почки» и споем традиционный детский гимн Дня Крота.
   
   
    
     
Мы славим малого Крота
    
    
    
    
     
      
Мы славим малого Крота:
      
Подземный пилигрим
      
Пути копает тут и там,
      
И Черви вместе с ним.
     
     
      
В подземном мире равен свет
      
Кромешной тьме снаружи.
      
Но так любой Червяк живет,
      
И значит, так и нужно.
     
     
      
Подземной пахоты пора
      
Дарует жизнь растеньям —
      
А если б не было Крота,
      
Настало б запустенье.
     
     
      
Навозник резво катит шар
      
Из всяческих отбросов —
      
Ему в работе не мешай,
      
Он труженик серьезный.
     
     
      
Мы малым Тварям воздадим
      
По их большим деяньям —
      
Не зря Господь их сотворил
      
Для жизни рядом с нами.
     
     Из «Книги гимнов вертоградаря».
     Перевод Д. Никоновой
    
   
   
    
     
31
     
Тоби. День Крота
     
Год двадцать пятый
    
    
Адам Первый говорил: «Пока ярится потоп — считайте дни. Наблюдайте восходы Солнца и перемены Луны, ибо для всего есть свое время. В Медитациях не уходите слишком далеко вглубь себя, чтобы не войти в Безвременное прежде времени. Будучи „под паром“, не опускайтесь на глубины, откуда уже не сможете подняться, иначе придет Ночь, в которой вы уже не отличите одного часа от другого, и Надежда будет утрачена».
    
    
Для счета дней Тоби служат старые блокноты с логотипом «НоваТы». Сверху каждой розовой странички нарисованы два глаза с длинными ресницами — один подмигивает — и сложенные губки, как след губной помады от поцелуя. Эти глаза и улыбающиеся рты приятны Тоби: ей кажется, что она не одна. Начиная страницу, Тоби пишет печатными буквами название праздника или имя святого по календарю вертоградарей. Она до сих пор помнит святцы наизусть: святой Э. Ф. Шумахер, святая Джейн Джейкобс, святая Сигридюр Гюдльфосская, святой Уэйн Грейди от Грифов; святой Джеймс Лавлок, блаженный Гаутама Будда, святая Бриджет Стачбери от Кофе, выращенного в тени, святой Линней от Ботанической классификации, День Крокодиловых, святой Стивен Джей Гульд от Юрских сланцев, святой Гильберто Сильва от Летучих мышей. И все прочие.
    
Под названиями дней она пишет про огород: что посадила, что собрала, какая фаза луны, какие насекомые навещают посадки.
    
Сейчас она пишет: «День Крота. Год двадцать пятый. Постирать. Луна в ущербе». День Крота приходится на Неделю святого Юэлла. Годовщина неприятных событий.
    
    
Два дня назад — в День святого Орландо Гарридо от Ящериц — Тоби сделала запись, не относящуюся к огороду. «Галлюцинация?» — написала она. Сейчас она раздумывает над этой записью. Тогда ей действительно показалось, что это галлюцинация.
    
Это было после ежедневной грозы. Тоби на крыше проверяла трубы, идущие от бочонка с дождевой водой, — единственный кран, которым она пользовалась внизу, засорился. Тоби нашла, в чем дело — оказалось, в трубе застряла дохлая мышь, — и уже собиралась спускаться, но тут послышался странный звук. Похожий на пение, но такого пения Тоби в жизни не слыхала.
    
Она взяла бинокль и принялась оглядывать окрестности. Сначала ничего не было видно, но потом в дальнем конце территории показалась странная процессия. Кажется, она состояла исключительно из голых людей, хотя один человек, который шел впереди, был в одежде, в какой-то красной шляпе и — возможно ли это? — в солнечных очках. За ним шли мужчины, женщины и дети с кожей самых разнообразных цветов. Подкрутив фокус бинокля, Тоби разглядела, что кое у кого из голых синие животы.
    
Потому она и решила, что это, должно быть, галлюцинация: из-за синего цвета. И еще из-за хрустального, потустороннего звука их голосов. Фигуры она видела лишь несколько секунд. Только что были и вот уже растворились, как дым. Должно быть, они зашли за деревья, направляясь по тропе.
    
Тоби ничего не могла с собой поделать — сердце у нее запрыгало от радости. Ей захотелось сбежать по лестнице, выбежать на улицу, догнать их. Но это слишком хорошо, чтобы быть правдой… столько людей сразу. И еще таких здоровых на вид. Не может быть, что они настоящие. Если Тоби поддастся на этот мираж, песню сирены, и пойдет в лес, где рыщут свиньи, она будет не первым человеком на свете, который погиб оттого, что принял оптимистические фантазии за действительность.
    
Как говорил Адам Первый, мозг, столкнувшись со слишком большим количеством пустоты, начинает изобретать. Одиночество создает собеседников, как жажда творит воду. Стольких моряков погубило стремление к островам, которые оказались миражами.
    
Она берет карандаш и зачеркивает вопросительный знак. Теперь запись гласит: «Галлюцинация». Ясно. Четко. Никаких сомнений.
    
    
Тоби кладет карандаш, берет ручку от щетки, бинокль и карабин и тащится вверх по лестнице, на крышу, чтобы обозреть свои владения. Сегодня все тихо. В окрестностях ничего не видно — ни крупных животных, ни голых синих певцов.
   
   
    
     
32
    
    
Сколько лет прошло с того Дня Крота, последнего, когда Пилар еще была жива? Кажется, это был двенадцатый год.
    
Накануне случилась катастрофа — арестовали Бэрта. Когда какабэшники увели его, а Ивона и Бернис ушли с пустыря, Адам Первый созвал всех вертоградарей на экстренное собрание в саду на крыше. Он сообщил им новости, и эти новости повергли их в состояние шока. Им было чудовищно больно и стыдно. Как это Бэрт умудрился растить марихуану в «Буэнависте» и никто его не заподозрил?
    
Конечно, из-за доверчивости, думает Тоби. Вертоградари не верили никому из Греховного мира, но своим они доверяли. А теперь они влились в обширные ряды искренне верующих, которые в один прекрасный день обнаруживают, что священник сбежал с церковной кассой, по дороге растлив десяток мальчиков-хористов. Бэрт хотя бы мальчиков не тронул — во всяком случае, насколько было известно вертоградарям. Среди детей ходили слухи — всякие гадости, как дети обычно рассказывают, — но не про мальчиков. Бэрт интересовался только девочками и ограничивался хватанием за подмышки.
    
Единственный из вертоградарей, кого новости не привели в удивление и ужас, был Фило Туман. Правда, он вообще ничему не удивлялся и не ужасался. Он только сказал: «Хотел бы я попробовать той шмали, так ли уж она хороша».
    
Адам Первый призвал добровольцев приютить у себя жильцов «Буэнависты», внезапно оставшихся без крова. Адам Первый сказал, что они не могут туда вернуться, потому что «Буэнависта» теперь кишит людьми из ККБ, и все вещи, которые там остались, можно считать потерянными.
    
— Если бы дом горел, вы не побежали бы туда ради спасения нескольких безделушек, — сказал он. — Так Господь испытывает нас на непривязанность к царству бесполезных иллюзий.
    
Вертоградарям не полагалось расстраиваться из-за потери вещей: все свои материальные ценности они восторгали из мусорных контейнеров и со свалок, так что теоретически всегда могли восторгнуть новые. Тем не менее кто-то оплакивал хрустальный бокал, а кто-то поднял необъяснимый шум из-за сломанной вафельницы, что была дорога как память.
    
Затем Адам Первый попросил всех присутствующих не говорить о Бэрте и «Буэнависте», а особенно о ККБ.
    
— Возможно, что враги нас подслушивают, — сказал он.
    
Он это все чаще повторял в последнее время; Тоби иногда задумывалась, не параноик ли он.
    
— Нуэла, Тоби, — сказал он, пока все остальные уходили, — можно вас на минуту?
    
Зебу же он сказал:
    
— Ты бы не мог пойти туда и проверить? Хотя, скорее всего, мы ничего не можем сделать.
    
— Ни хрена не можем, — жизнерадостно отозвался Зеб. — Но я гляну.
    
— Оденься как житель плебсвилля, — сказал Адам Первый.
    
Зеб кивнул.
    
— Да, в солнцебайкерское.
    
Он пошел к пожарной лестнице.
    
— Нуэла, дорогая, — сказал Адам Первый, — ты не могла бы пролить свет? На то, что сказала Ивона относительно тебя и Бэрта?
    
Нуэла зашмыгала носом.
    
— Понятия не имею, — сказала она. — Это такая гадкая ложь! Так неуважительно! Так больно! Как она могла такое подумать про меня и… и Адама Тринадцатого?
    
«Подумать-то совсем нетрудно, особенно глядя на то, как ты трешься о чужие брюки», — мысленно заметила Тоби. Нуэла флиртовала со всеми существами мужского пола. Но ведь Ивона была «под паром» во время этого флирта. Тогда что могло возбудить ее подозрения?
    
— Никто из нас этому не верит, дорогая, — сказал Адам Первый. — Должно быть, Ивоне нашептал какой-нибудь сплетник… может быть, даже агент-провокатор, засланный врагами, чтобы посеять меж нами раздор. Я спрошу привратников «Буэнависты», не было ли у Ивоны в последние дни необычных гостей. А теперь, Нуэла, милая, осуши слезы и ступай в швейную. Нашим братьям и сестрам, оставшимся без крова, понадобится множество швейных изделий — например, одеял, а я знаю, что ты всегда рада помочь.
    
— Спасибо! — благодарно воскликнула Нуэла.
    
Она бросила ему взгляд, который говорил: «Только ты меня понимаешь!», и поспешила к пожарной лестнице.
    
— Тоби, дорогая, загляни в свое сердце — не готова ли ты взять на себя обязанности Бэрта? — спросил Адам Первый, как только Нуэла ушла. — «Ботанику садовых растений», «Съедобные сорняки». Мы, конечно, сделаем тебя Евой. Я давно уже намеревался, но Пилар так ценила твою помощь, и мне кажется, ты с радостью выполняла эту работу. Я не хотел отбирать тебя у Пилар.
    
Тоби подумала.
    
— Это большая честь, — наконец сказала она. — Но я не могу ее принять. Стать полноправной Евой… это будет лицемерие с моей стороны.
    
Как она ни старалась, ей так и не удалось повторить момент просветления, которого она достигла в первый день у вертоградарей. Она пробовала пребывание в затворе, неделю уединения, всенощные бдения, принимала все положенные грибы и эликсиры, но никакие особые откровения ее не посещали. Видения были, да, но бессмысленные. Может, конечно, у них и был какой-то смысл, но Тоби не удалось его разгадать.
    
— Лицемерие? — спросил Адам Первый, морща лоб. — Это почему?
    
Тоби очень тщательно выбрала слова: она не хотела его обидеть.
    
— Я не уверена, что полностью принимаю все учение вертоградарей.
    
Это было очень мягко сказано: на самом деле она почти ни во что из их учения не верила.
    
— В некоторых религиях вера предшествует деянию, — сказал Адам Первый. — А в нашей деяние предшествует вере. Ты ведешь себя так, как если бы верила. «Как если бы» — эти три слова для нас очень важны. Продолжай жить в соответствии с ними, и вера придет к тебе в свое время.
    
— На одной надежде жить тяжело, — сказала Тоби. — Само собой разумеется, что Ева должна быть…
    
Адам Первый вздохнул.
    
— Не следует слишком многого ожидать от веры, — сказал он. — Человеческое разумение несовершенно, и мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно.[13] Любая религия — тень Бога. Но тень Бога — это еще не Бог.
    
— Я не хочу подавать плохой пример, — возразила Тоби. — Дети чувствуют фальшь — они увидят, что я только притворяюсь. Это может повредить делу.
    
— Твои сомнения лишь подтверждают мою правоту, — сказал Адам Первый. — Они доказывают, какой ты надежный человек. На каждое «нет» найдется свое «да»! Ты сделаешь для меня одну вещь?
    
— Какую? — подозрительно спросила Тоби.
    
Она не хотела брать на себя обязанности Евы и тем самым отрезать себе пути к отступлению. Она хотела быть свободной, если вдруг понадобится бежать.
    
Я просто отбывала время, подумала она. Пользовалась их добротой. Фальшивка.
    
— Помолись о вразумлении, — сказал Адам Первый. — На всенощном бдении. Молись о том, чтобы Господь ниспослал тебе силу противостоять страхам и сомнениям. Я уверен, что ты получишь положительный ответ. У тебя есть дар, который нельзя расточать просто так. Мы все с радостью примем тебя как Еву, я тебя уверяю.
    
— Ну хорошо, — сказала Тоби. — Это я могу.
    
А еще на каждое «да» найдется свое «нет», подумала она.
    
    
Препараты для бдений и прочие вещества, которые у вертоградарей отвечали за путешествия вне тела, хранились у Пилар. Тоби несколько дней не видела Пилар из-за ее болезни — по-видимому, кишечного гриппа. Но Адам Первый ничего не сказал про болезнь, и Тоби предположила, что Пилар уже выздоровела. Грипп редко длится больше недели.
    
Тоби дошла до крохотного закутка Пилар, расположенного в глубинах здания. Пилар полулежала на тюфяке, подложив под спину подушки. Рядом на полу в консервной банке мерцала восковая свеча. Воздух был спертый, и пахло рвотой. Но тазик, стоящий возле Пилар, был пуст и чист.
    
— Тоби, милая, — сказала Пилар. — Сядь со мной.
    
Крохотное личико сильнее обычного походило на грецкий орех, несмотря на бледность — или подобие бледности, какое бывает при смуглой коже. Сероватый цвет. Грязный.
    
— Тебе лучше? — спросила Тоби, взяв в обе ладони жилистую лапку Пилар.
    
— О да. Гораздо лучше, — сказала Пилар, светло улыбаясь. Голос был слабый.
    
— Что это было?
    
— Съела что-то, — ответила Пилар. — Ну так чем я могу тебе помочь?
    
— Я хотела тебя проведать, — ответила Тоби и с удивлением поняла, что это правда.
    
Пилар была такой изможденной, хрупкой. Тоби ощутила собственный страх: что, если Пилар — которая казалась вечной, которая, несомненно, была всегда, во всяком случае с незапамятных времен, как валун или древний пень, — что, если она вдруг исчезнет?
    
— Спасибо, мне очень приятно, — сказала Пилар. Она сжала руку Тоби.
    
— И еще Адам Первый попросил меня стать Евой.
    
— Ты, конечно, отказалась? — улыбаясь, спросила Пилар.
    
— Точно, — ответила Тоби. Пилар всегда отгадывала ее мысли. — Но он хочет, чтобы я провела всенощное бдение. Помолилась о вразумлении свыше.
    
— Это будет лучше всего. Ты знаешь, где я держу все, что нужно для всенощного бдения. Коричневый флакон, — сказала она; Тоби приподняла связанную из резинок и бечевок занавеску, отделяющую полки со снадобьями. — Коричневый, справа. Только пять капель и две из фиолетового.
    
— А я уже пробовала этот вариант? — спросила Тоби.
    
— Именно этот — нет. На этом ты обязательно получишь какой-нибудь ответ. Он работает без ошибки. Природа никогда не подведет. Ты же знаешь.
    
Тоби ничего подобного не знала. Она отмерила капли в одну из надбитых чашек Пилар и поставила флаконы на место.
    
— Тебе точно лучше? — спросила она.
    
— Со мной все в порядке, — ответила Пилар. — В данный момент. А данный момент — единственный отрезок времени, в котором человек может быть в порядке. Беги, дорогая, и желаю тебе приятного бдения. Сегодня луна в ущербе. Повеселись как следует!
    
Иногда, раздавая снадобья для наркотических трипов, Пилар выражалась совсем как оператор детской карусели в парке аттракционов.
    
    
В качестве площадки для всенощного бдения Тоби выбрала помидорную секцию сада на крыше. Она поставила там знак «Место всенощного бдения», согласно принятым правилам; бдящие иногда куда-нибудь убредали, и для розысков полезно было знать, где они, по идее, должны были находиться.
    
В последнее время Адам Первый начал ставить часовых на всех этажах у выходов на лестницу. Значит, подумала Тоби, я не смогу спуститься по лестнице так, чтобы меня никто не заметил. Разве что с крыши свалюсь.
    
Она дождалась сумерек и приняла капли в смеси соков бузины и малины: снадобья Пилар для бдений всегда имели вкус мульчи. Затем Тоби села в позу для медитации рядом с большим помидорным кустом, который в лунном свете походил на обросшую листьями танцовщицу, изогнутую в затейливой позе, или на гротескное насекомое.
    
Скоро куст засветился и начал крутить ветками, а помидоры — пульсировать, как маленькие сердца. Поблизости кричали кузнечики, словно апостолы, получившие дар языков: «кваркит-кваркит, иккит-иккит, аркит-аркит…»
    
Гимнастика для нервной системы, подумала Тоби. И закрыла глаза.
    
«Почему я не могу уверовать?» — спросила она у темноты.
    
За закрытыми веками она увидела животное. Оно было золотистое, с кроткими зелеными глазами и собачьими зубами, вместо меха покрытое курчавым руном. Животное открыло рот, но ничего не сказало. Только зевнуло.
    
Оно уставилось на Тоби. Тоби уставилась на него.
    
— Ты — результат тщательно подобранной комбинации растительных токсинов, — сообщила она ему. И уснула.
   
   
    
     
33
    
    
Наутро Адам Первый зашел спросить о результатах бдения.
    
— Ну как, ты получила ответ? — спросил он у Тоби.
    
— Я видела животное, — сказала она.
    
Адам Первый пришел в восторг.
    
— Какой замечательный успех! Что за животное? Что оно тебе сказало?
    
Но не успела Тоби ответить, как он посмотрел ей за спину.
    
— К нам вестник.
    
У Тоби мутилось в голове после бдения, и она решила, что Адам Первый имеет в виду какого-нибудь ангела, навеянного грибами, или растительный призрак, но это был всего лишь Зеб, запыхавшийся после подъема по пожарной лестнице. Он был все еще в одежде плебсвилля: черный искожаный жилет, засаленные джинсы, потертые ботинки солнцебайкера. Вид у него был как с похмелья.
    
— Ты что, всю ночь не спал? — спросила Тоби.
    
— Ты тоже, судя по твоему виду. Устроят мне дома нахлобучку — Люцерна терпеть не может, когда я работаю по ночам.
    
Впрочем, с виду было не похоже, что его это сильно расстраивает.
    
Зеб обратился к Адаму Первому:
    
— Ты хочешь созвать общее собрание или сначала узнать плохие новости?
    
— Сначала новости, — сказал Адам Первый. — Возможно, их придется подправить перед распространением. — Он кивнул на Тоби: — Она паниковать не будет.
    
— Ладно, — сказал Зеб. — Вот вам новости.
    
Он сказал, что получил информацию из неофициальных источников: в поисках истины ему пришлось пожертвовать собой и целый вечер смотреть на пляски девиц в «Хвосте-чешуе», где в свободное время околачиваются какабэшники. Он сказал, что не хотел подбираться к ним слишком близко — он с ними вроде как раньше сталкивался и не хотел, чтобы они его узнали, несмотря на частично измененную внешность. Но он знал кое-кого из девушек и расспросил их на предмет слухов.
    
— Ты им заплатил? — спросил Адам Первый.
    
— Бесплатных пирожных не бывает, — ответил Зеб. — Но я не переплатил.
    
Оказалось, что Бэрт растил коноплю в «Буэнависте». Все как обычно: пустующие квартиры, окна затемнены, электричество уворовано. Прожекторы полного спектра, автоматические поливальные системы, все по последнему слову техники. Но это была не обычная шмаль и даже не супершмаль с Западного побережья: это был совершенно космический сплайс с генами пейота, псилоцибином и даже капелькой айяуаски — они старались использовать только положительные свойства айяуаски, хотя и не смогли полностью убрать ту часть, от которой потом выворачивает наизнанку. Из тех, кто попробовал эту дрянь, куча народу готова пойти на убийство, чтобы ее еще раз попробовать. Ее пока мало, так что на рынке она идет по запредельным ценам.
    
Естественно, всем руководила ККБ. Сплайс разработали в лабораториях «Здравайзера», а конечный товар какабэшники продавали оптом. Они заправляли этим, как и всей остальной нелегальщиной, через плебмафию. Они решили, что очень забавно будет использовать в качестве марионетки одного из Адамов, да еще растить шмаль в здании, управляемом вертоградарями. Они прилично платили Бэрту, но он решил торговать налево. И это сходило ему с рук, пока кто-то не настучал на него в ККБ. Анонимно. Звонок проследили до мобилки, выброшенной в мусорник. Следов ДНК на нем не было. Голос был женский. Очень сердитый.
    
Ивона, подумала Тоби. Интересно, где она раздобыла телефон? По слухам, она увезла Бернис на Западное побережье на деньги, которые заплатила ей ККБ.
    
— Где он теперь? — спросил Адам Первый. — Адам Тринадцатый. Бывший Адам Тринадцатый. Он еще жив?
    
— Не могу сказать, — ответил Зеб. — Данных нет.
    
— Будем молиться, — сказал Адам Первый. — Он про нас все расскажет.
    
— Если он с ними работал, то и так уже все рассказал.
    
— А он знал про образцы тканей Пилар? — спросил Адам Первый. — Про наш контакт в «Здравайзере»? Про нашего юного курьера с банкой меда?
    
— Нет, — ответил Зеб. — То было строго между мной, тобой и Пилар. Мы не обсуждали это на совете.
    
— К счастью, — сказал Адам Первый.
    
— Будем надеяться на несчастный случай. С охотничьим ножом, — сказал Зеб. — Ты ничего не слышала, — обратился он к Тоби.
    
— Не страшись! — сказал Адам Первый. — Тоби теперь поистине одна из нас. Она будет Евой.
    
— Я же не получила ответа! — запротестовала Тоби.
    
Зевающее животное, прямо скажем, не самое убедительное из видений.
    
Адам Первый благосклонно улыбнулся.
    
— Ты примешь правильное решение, — сказал он.
    
    
Остаток дня Тоби провела за составлением букета запахов, неотразимо привлекательного для крыс. Эту смесь должны были выложить цепочкой от автомастерской «Бенц» до кондоминиума «Буэнависта». Нужно было ненасильственно переселить крыс из одного здания в другое: вертоградари не считали возможным лишать крова собратьев-тварей, не предложив им эквивалентного жилья.
    
Тоби взяла обрезки мяса из тех, что Пилар держала для опарышей, немного меда, немного арахисового масла (за которым пришлось посылать Аманду в супермаркет). Немного вонючего сыру; остатки прокисшего пива, чтобы смесь стала жидкой. Когда смесь была готова, Тоби послала за Шеклтоном и Крозье и выдала им инструкции.
    
— Ух, как воняет, — сказал Шеклтон, восхищенно принюхиваясь.
    
— Выдержите? — спросила Тоби. — Если нет, то…
    
— Мы все сделаем, — сказал Крозье, расправляя плечи.
    
— Можно, я тоже пойду? — пропищал маленький Оутс, который притащился за братьями.
    
— Без сопливых скользко! Нам таких не надо, — ответил Крозье.
    
— Будьте осторожны, — сказала Тоби. — Мы не хотим потом найти вас на пустыре. Без почек.
    
— Я знаю, что делаю, — гордо сказал Шеклтон. — Зеб нам поможет. Мы оделись как плебратва — видишь?
    
Он распахнул вертоградарскую рубашку: под ней была надета черная футболка с надписью: «СМЕРТЬ — ЛУЧШИЙ СПОСОБ ПОХУДЕТЬ!» Под надписью красовался серебряный череп с костями.
    
— Эти какабэшники тупые, — ухмыльнулся Крозье. На нем тоже была футболка «УЛЫБНИСЬ, ЕСЛИ ХОЧЕШЬ МЕНЯ!». — Мы запросто пройдем мимо них!
    
— Ничего я не сопливый, — буркнул Оутс и пнул Крозье в щиколотку.
    
Крозье отвесил ему подзатыльник.
    
— Мы невидимы для их радара, — сказал Шеклтон. — Они нас даже не заметят.
    
— Свиноед! — закричал Оутс.
    
— Оутс, ну-ка прекрати ругаться, — сказала Тоби. — Можешь пойти со мной и помочь мне кормить червей. А вы отправляйтесь. Вот вам бутылка. Не проливайте ее внутри «Бенца», особенно на деревянные вещи, иначе людям придется долго жить с этим запахом.
    
Она добавила, обращаясь к Шеклтону:
    
— Мы на вас очень надеемся.
    
Мальчикам в этом возрасте полезно внушать, что они делают мужскую работу, главное — чтобы не увлекались.
    
— Пока, сопля, — сказал Крозье.
    
— А ты вонючка, — ответил Оутс.
   
   
    
     
34
    
    
Наутро Тоби вела урок в «Велнесс-клинике»: «Лекарственные растения», для детей 12–15 лет. Дети прозвали этот предмет «Бешеные травки», но это было всяко лучше, чем придуманные ими прозвища для уроков по обращению с фиолет-биолетом («Какашки-бумажки») и сооружения компостных куч («Гнилушки-вонючки»).
    
— Ива, — произнесла она. — Анальгетик. А-наль-ге-тик. Запишите на досках.
    
Заскрипели мелки. Пожалуй, слишком сильно заскрипели.
    
— Крозье, прекрати, — сказала Тоби, не оборачиваясь.
    
Крозье всегда нарочно скрипел мелком. Кажется, кто-то шепнул: «Сухая ведьма»?
    
— Шеклтон, я все слышу, — сказала Тоби; класс сегодня взбудоражен: еще не успокоились после истории с Ивоной. — Анальгетик. Кто знает, что это значит?
    
— Болеутоляющее, — сказала Аманда.
    
— Правильно.
    
Аманда всегда подозрительно хорошо вела себя на уроках, а сегодня — еще лучше обычного. Она была хитра. Слишком хорошие уроки получила в Греховном мире. Но Адам Первый утверждал, что пребывание у вертоградарей чрезвычайно благотворно для Аманды, и кто скажет, что Аманда не перевоспитывается? Тем не менее печально, что Аманда втянула Рен в свои чересчур привлекательные сети. Рен слишком поддается влиянию — она всю жизнь так и будет у кого-нибудь под каблуком.
    
— Какую часть растения ивы мы используем для изготовления болеутоляющих средств? — продолжала Тоби.
    
— Листья? — спросила Рен.
    
Слишком старается угодить, да и ответ неправильный. Похоже, Рен еще больше обычного не в своей тарелке. Должно быть, переживает потерю Бернис или чувствует себя виноватой: она так безжалостно отпихнула Бернис в сторону, когда появилась Аманда. Они думают, что мы их не видим. Не знаем, что они замышляют. Думают, что мы не видим их взаимного презрения, взаимной жестокости, интриг.
    
В дверь просунулась голова Нуэлы:
    
— Тоби, дорогая, можно тебя на два слова?
    
Голос Нуэлы звучал заунывно. Тоби вышла в коридор.
    
— Что случилось? — спросила она.
    
— Тебе нужно прямо сейчас идти к Пилар, — сказала Нуэла. — Она выбрала свой час.
    
У Тоби сжалось сердце. Значит, Пилар ей солгала. Нет, не солгала: просто сказала не всю правду. Она действительно что-то съела, но не случайно. Нуэла сжала предплечье Тоби, выражая глубочайшее сочувствие. «Убери от меня свои потные лапы, — подумала Тоби. — Я же не мужик».
    
— Ты можешь пока заменить меня в классе? Мы проходим иву.
    
— Конечно, дорогая, — сказала Нуэла. — Я разучу с ними «Ивушку плакучую».
    
Нуэла очень любила эту слащавую песенку: она сочинила ее для малышей. Тоби представила себе, как старшие дети будут закатывать глаза. Но Нуэла все равно почти ничего не знает о растениях, так что пускай поют: хотя бы время заполнят.
    
Тоби поспешила прочь, слыша за спиной голос Нуэлы:
    
— Тоби ушла, ей нужно исполнить свой милосердный долг; давайте поможем ей и споем песню про «Ивушку плакучую»!
    
Ее сильное, чуть фальшивое контральто взмыло над вялыми голосами детей:
    
     
      
Ивушка ты, ивушка плакучая моя,
      
Забери ты, ивушка, боль всю у меня…
     
    
    
Ад — это вечность, заполненная стишатами Нуэлы, подумала Тоби. И вообще, плакучая ива — не болеутоляющее. Белая ива, salix alba, которая содержит салициловую кислоту, — вот что утоляет боль.
    
    
Пилар лежала на кровати у себя в закутке, и восковая свеча все так же горела на полу в жестяной плошке. Пилар протянула к Тоби худую смуглую руку.
    
— Тоби, милая, — сказала она. — Спасибо, что пришла. Я хотела тебя видеть.
    
— Ты все сделала сама! — воскликнула Тоби. — И мне не сказала!
    
Она так расстроилась, что даже разозлилась.
    
— Я не хотела, чтобы ты напрасно беспокоилась, — сказала Пилар. Ее голос упал до шепота. — Я хотела, чтобы ты приятно провела бдение. А теперь сядь со мной и расскажи, что ты видела вчера ночью.
    
— Животное, — ответила Тоби. — Вроде льва, но не лев.
    
— Хорошо, — шепнула Пилар. — Это добрый знак. Тебе пошлют сильную помощь, когда ты будешь в ней нуждаться. Я рада, что это был не слизняк.
    
Она едва слышно хихикнула и сразу же поморщилась от боли.
    
— Почему? — спросила Тоби. — Почему ты это сделала?
    
— Я узнала диагноз, — ответила Пилар. — Рак. Обширные метастазы. Так что лучше уйти сейчас, пока я еще соображаю, что делаю. Зачем тянуть?
    
— Какой диагноз? — спросила Тоби.
    
— Я послала образцы тканей. Катуро взял биопсию. Мы спрятали образцы в банке с медом и контрабандой протащили в диагностические лаборатории в «Здравайзере» — по чужим документам, конечно.
    
— Кто протащил? Зеб?
    
Пилар улыбнулась, словно вспомнила шутку, известную ей одной.
    
— Друг, — ответила она. — У нас много друзей.
    
— Мы можем отвезти тебя в больницу, — сказала Тоби. — Я уверена, что Адам Первый разрешит…
    
— Никакого отступничества. Ты же знаешь, что мы думаем о больницах. С тем же успехом вы можете бросить меня в помойку. В любом случае от того, что я приняла, противоядия нет. Передай мне, пожалуйста, вон тот стакан, синий.
    
— Погоди! — воскликнула Тоби.
    
Как потянуть время? Как сделать, чтобы Пилар осталась с ней?
    
— Это всего лишь вода с капелькой ивы и мака, — шепнула Пилар. — Приглушает боль, но сохраняет разум. Я хочу быть в сознании, пока можно. Я еще немного протяну.
    
Тоби смотрела, как Пилар пьет.
    
— Еще одну подушку, — попросила Пилар.
    
Тоби передала ей набитый мякиной мешок из кучи таких же в изножье кровати.
    
— Ты была мне семьей, — сказала она. — Больше, чем все остальные.
    
Ей было трудно говорить, но она не позволит себе плакать.
    
— И ты мне, — просто ответила Пилар. — Помни про Арарат в «Буэнависте». Поддерживай его.
    
Тоби решила не говорить ей, что Арарат в «Буэнависте» для них потерян из-за Бэрта. Зачем зря расстраивать? Тоби подсунула подушку за спину Пилар; ее тело оказалось на удивление тяжелым.
    
— Что ты приняла? — спросила Тоби. У нее перехватило горло.
    
— Я тебя хорошо выучила, — сказала Пилар. Вокруг глаз у нее разбежались морщинки, словно она улыбалась, словно вся эта история была розыгрышем. — Попробуй угадать. Симптомы: судороги и рвота. Затем наступает период, когда состояние пациента вроде бы улучшается. На самом деле в это время медленно разрушается печень. Противоядия нет.
    
— Что-то из мухоморов, — сказала Тоби.
    
— Умница, — шепнула Пилар. — Это был «Ангел Смерти», друг в час нужды.
    
— Но это же так больно.
    
— Не беспокойся, — ответила Пилар. — На это у нас всегда есть экстракт мака. Он в красной бутылочке, вон там. Я скажу когда. А теперь слушай меня внимательно. Это мое завещание. Как мы говорим, у савана карманов нет — все земные пожитки умирающий должен оставить живым, и знания в том числе. Я хочу, чтобы ты приняла все, что здесь собрано, — все мои материалы. Это хорошая коллекция, и в ней заключена огромная сила. Охраняй ее хорошо и используй достойно. Я тебе доверяю. Кое с какими из этих бутылочек ты знакома. Я составила список остальных на бумаге, ты должна его выучить наизусть, а затем уничтожить. Список в зеленом кувшине, вон в том. Ты обещаешь?
    
— Да. Обещаю.
    
— Обещания, данные умирающим, у нас священны, — сказала Пилар. — Тебе это известно. Не плачь. Посмотри на меня. Я не печалюсь.
    
Тоби знала теорию: Пилар верила, что вливается в великую матрицу Жизни по своей собственной воле и что это — причина для радости.
    
«Но как же я? — подумала Тоби. — Я останусь одна». Словно вернулось то время, когда умерла мать, а потом отец. Сколько еще раз ей придется пройти через это и заново осиротеть? «Не ной!» — сердито одернула она сама себя.
    
— Я хочу, чтобы ты стала Евой Шестой, — сказала Пилар. — Вместо меня. Больше ни у кого нет такого дара и нужных знаний. Сделаешь? Для меня. Обещаешь?
    
Тоби пообещала. Что еще она могла сказать?
    
— Хорошо, — шепнула Пилар на выдохе. — А теперь, думаю, пришло время для мака. Вон тот красный флакон. Пожелай мне удачного путешествия.
    
— Спасибо за все, чему ты меня научила, — сказала Тоби. Я этого не вынесу, подумала она. Я ее убиваю. Нет, я помогаю ей умирать. Я выполняю ее желание.
    
Она смотрела, как Пилар пьет.
    
— Спасибо, что училась у меня, — сказала Пилар. — Теперь я засну. Не забудь сказать пчелам.
    
    
Тоби сидела рядом, пока Пилар не перестала дышать. Потом натянула край покрывала на спокойное лицо и задула свечу. Это ей показалось, или свеча вспыхнула в момент смерти, словно ветерок подул? Это Дух, сказал бы Адам Первый. Энергия, которую невозможно ни постичь, ни измерить. Неизмеримый дух Пилар. Его больше нет.
    
Но если Дух ни с какой стороны не материален, он не может повлиять на пламя свечи. Так ведь?
    
«Я скоро стану такой же чокнутой, как все остальные, — подумала Тоби. — Съеду с катушек. Начну с цветами разговаривать. Или с улитками, как Нуэла».
    
Но она пошла сказать пчелам. Идиотизм, конечно; но ведь она обещала. Она помнила, что мысленно произнести послание недостаточно: слова надо сказать вслух. Пилар говорила, что пчелы — вестники меж тем миром и этим. Между живыми и мертвыми. Они переносят Слово, ставшее воздухом.
    
Тоби покрыла голову — Пилар утверждала, что таков обычай, — и встала перед ульями сада на крыше. Пчелы кружились, как обычно, прилетали и улетали, приносили на лапках груз пыльцы, лавировали, выписывая восьмерки, — танец, указывающий дорогу. Из ульев доносилось гудение — это рабочие пчелы махали крылышками, вентилируя улей, охлаждая его, подавая свежий воздух в коридоры и соты. Одна пчела все равно что все пчелы, говорила Пилар, и что хорошо для улья — то хорошо для пчелы.
    
Несколько пчел, золотых и пушистых, закружились вокруг Тоби. Три пчелы сели ей налицо, пробуя его на вкус.
    
— Пчелы, — сказала она, — я принесла вам весть. Скажите своей царице.
    
Слушают ли они? Может быть. Они шебуршились на краях дорожек от высохших слез. Ученый-энтомолог сказал бы, что пчелы любят соль.
    
— Пилар умерла, — сказала Тоби. — Она шлет вам привет и благодарность за многолетнюю дружбу. Когда придет ваше время последовать за ней туда, куда она ушла, она вас там встретит.
    
Этим словам научила ее Пилар. Тоби чувствовала себя полной идиоткой, произнося их вслух.
    
— А до тех пор я буду вашей новой Евой Шестой.
    
Никто не слушал. Хотя если бы кто и подслушал — здесь, на крыше, — он не счел бы это странным. А вот там, внизу, на уровне земли, Тоби записали бы в сумасшедшие — из тех, кто блуждает по улицам и громко беседует с пустотой.
    
    
Пилар всегда приносила пчелам новости по утрам. Должна ли Тоби делать то же самое? Да, конечно. Это одна из обязанностей Евы Шестой. Пилар говорила: если не рассказывать пчелам, что происходит, они обидятся, отроятся и улетят в другое место. Или умрут.
    
Пчелы на лице Тоби замерли в нерешительности: может быть, чувствовали, что она дрожит. Но раз они не жалят, значит, умеют отличить горе от страха. Через несколько секунд они поднялись в воздух и улетели, смешались с кружащим над ульями большинством.
   
   
    
     
35
    
    
Тоби пришла в себя, привела лицо в порядок и пошла сообщать новость Адаму Первому.
    
— Пилар умерла, — сказала она. — Она сама распорядилась.
    
— Да, дорогая, я знаю, — ответил он. — Мы с ней это обсудили. Она воспользовалась «Ангелом Смерти», а потом маком?
    
Тоби кивнула.
    
— Но… это деликатное дело, и я надеюсь на твою скромность… Пилар считала, что широкие массы вертоградарей не должны знать всю правду. Уйти в последнее путешествие по собственной воле — это выбор, морально доступный лишь зрелым людям и, нужно добавить, только смертельно больным, как Пилар; не следует, чтобы о такой возможности знали все, особенно молодежь — молодые люди впечатлительны и склонны к черной меланхолии и ложной героике. Надеюсь, ты как следует распорядилась флаконами Пилар? Нельзя допускать несчастных случаев.
    
— Да, — ответила Тоби. И подумала: нужно сообразить шкаф. Железный. С замком.
    
— Теперь ты — Ева Шестая, — просиял Адам Первый. — Она тебя так любила и уважала.
    
— Я надеюсь не посрамить ее память, — ответила Тоби.
    
Так эти двое загнали ее в ловушку. Что она могла сказать? Она обнаружила, что шагнула в ритуал, словно всунула ноги в каменные башмаки.
    
    
Адам Первый созвал общее собрание вертоградарей и произнес лживую речь.
    
— К несчастью, — начал он, — наша Пилар — Ева Шестая — сегодня трагически скончалась в результате ошибочной идентификации вида. У нее за плечами было много лет безупречной работы, но, возможно, таким способом Господь призвал ее к Себе ради исполнения Своего замысла. Хочу напомнить вам о необходимости тщательного изучения грибов и о том, что при сборе дикорастущих грибов следует ограничиваться хорошо известными видами — сморчками, навозниками и дождевиками: такими, которых ни с чем не спутаешь… При жизни Пилар чрезвычайно обогатила и расширила нашу коллекцию разнообразных грибов, добавив к ней ряд дикорастущих. Некоторые из этих грибов помогают при бдениях, но, прошу вас, принимайте их только после консультации со знающими людьми и обращайте внимание на форму шляпок и колец! Мы не хотим повторений несчастного случая.
    
Тоби разозлилась: как он смеет обвинять Пилар в незнании грибов? Она никогда не сделала бы такой ошибки; старым вертоградарям это известно. Но может быть, это лишь манера речи, как самоубийство иногда называют «смертью от несчастного случая».
    
— Я счастлив объявить, — продолжал Адам Первый, — что наша уважаемая Тоби согласилась занять место Евы Шестой. Таково было желание Пилар, и я уверен, вы все согласитесь, что это наиболее достойная кандидатура. Я сам полностью полагаюсь на Тоби в… во многом. Среди ее великих даров — не только обширные познания, но и здравый смысл, твердость в испытаниях, доброе сердце. Поэтому выбор Пилар пал на нее.
    
Люди сдержанно заулыбались и закивали Тоби.
    
— Наша незабвенная Пилар выразила желание, чтобы ее предали компосту в Парке Наследия, — продолжал Адам Первый. — Она сама предусмотрительно выбрала куст, который будет посажен сверху, — прекрасный образец бузины, — так что со временем мы можем рассчитывать на некоторые дивиденды при сборе дикорастущих благ. Как вы все знаете, незаконное компостирование — это большой риск, так как за него положены штрафы: в Греховном мире считается, что даже сама смерть должна регламентироваться, а главное — оплачиваться. Но мы осмотрительно подготовимся к этому мероприятию и выполним его с разумной предосторожностью. А пока те, кто хочет проститься с Пилар, могут посетить ее комнату. Если вы желаете принести ей цветы, я хотел бы обратить ваше внимание на настурции, ибо они сейчас изобилуют. Пожалуйста, не срывайте цветы чеснока, мы сохраняем их для получения семян.
    
Кое-кто из вертоградарей пролил слезу, а дети ревели не стесняясь — Пилар многие любили. Затем все разошлись. Некоторые на ходу улыбались Тоби, чтобы показать, что они рады ее повышению. Сама Тоби никуда не ушла, потому что Адам Первый держал ее за руку.
    
— Тоби, дорогая, прости меня, — сказал он, когда остальные ушли. — Прости за отступление от истины. Иногда мне приходится говорить вещи, которые не совсем правдивы. Но это для общего блага.
    
    
Тоби и Зеба отрядили выбрать место для компостирования Пилар и заранее выкопать яму. Время не ждет, сказал Адам Первый; вертоградари не верили в замораживание тел, а погода стояла жаркая. Так что, если не закомпостировать Пилар как можно скорее, она сама займется этим, причем быстрее, чем того хотелось.
    
У Зеба нашлись два комплекта спецодежды работников Парка Наследия — зеленые комбинезоны и рубашки с белым логотипом парка. Тоби и Зеб переоделись и отправились в путь, побросав лопаты, грабли, кирку и вилы в кузов грузовика. Тоби и не знала, что у вертоградарей есть грузовик. Оказалось, что есть и что он стоит в зоомагазине в Отстойнике. В неработающем зоомагазине — Зеб сказал, что в Отстойнике мало спроса на такой товар, потому что, если там завести кошку, она, скорее всего, окажется на сковородке у соседей.
    
Еще он сказал, что вертоградари разрисовывают грузовик по необходимости. Сейчас на нем красовался безукоризненно подделанный логотип Парка Наследия.
    
— У нас есть несколько бывших художников-графиков, — пояснил он. — Впрочем, у нас каждого бывшего по паре.
    
Они проехали через Сточную Яму, гудками распугивая плебратву и отгоняя тех, кто пытался насильственно помыть им окна.
    
— Ты раньше этим занимался? — спросила Тоби.
    
— «Этим» в смысле нелегальными похоронами престарелых дам в общественных парках? Нет. До сих пор при мне ни одна Ева не умирала. Но все бывает в первый раз.
    
— Насколько это опасно? — спросила Тоби.
    
— Заодно и узнаем. Конечно, проще было бы бросить ее на пустыре, чтобы черные мусорщики подобрали, но тогда она может попасть в секрет-бургер. Животный белок нынче дорог. Или ее продадут сборщикам сырья для мусорнефти, они всё берут. Мы ее от этого спасаем: старушка Пилар ненавидела нефть, такая уж у нее была религия.
    
— А у тебя другая?
    
Зеб фыркнул.
    
— Я оставляю тонкости вероучения Адаму Первому. А сам использую то, что мне нужно, чтобы сделать то, что нужно. Давай-ка возьмем по благочашке.
    
— Кофе из «Благочашки»? Генно-модифицированный, выращенный на солнце, опрысканный ядами? Ради нее убивают птиц, разоряют крестьян! Это же все знают!
    
— Мы с тобой внедрились, — объяснил Зеб. — Значит, должны действовать согласно легенде!
    
Он подмигнул ей, перегнулся через ее сиденье и открыл пассажирскую дверь.
    
— В кои-то веки получи от жизни удовольствие. Я уверен, ты была просто супердетка, пока вертоградари до тебя не добрались.
    
Была, подумала Тоби. Ключевое слово — «была». Но все равно приятно — ей уже много лет не говорили гендерно окрашенных комплиментов.
    
В «Благочашку» Тоби ходила давным-давно, еще в эпоху «Секрет-бургера», когда получалось урвать обеденный перерыв. Казалось, что с тех пор прошла целая жизнь. Тоби заказала благокапучино. Она уже забыла, как это вкусно. Она пила мелкими глоточками — кто знает, сколько лет пройдет, пока представится еще один случай. Если вообще представится.
    
— Пора, — сказал Зеб, не успела она толком допить. — Нам еще яму копать. Надень кепку и засунь волосы под нее, так ходят парковые работницы.
    
— Эй, парковая сучка, — сказали за спиной. — Покажи свой кустик!
    
Тоби боялась оглянуться. Но Бланко уже снова был в больболе, согласно уличным слухам, которые передал ей Адам Первый.
    
Зеб уловил ее страх.
    
— Если к тебе будут приставать, я их тресну киркой по башке.
    
Они вернулись в грузовик и снова принялись пробираться по улицам плебсвилля. Наконец они оказались у северных ворот Парка Наследия. Зеб помахал поддельным пропуском, и привратники открыли ворота. Парк был официальной пешеходной зоной, так что, кроме их грузовика, машин вокруг не было.
    
Зеб ехал медленно, минуя жителей плебсвилля, которые целыми семьями сидели за столами для пикника, врубив барбекюшницы на полную мощь. Вокруг пили, шумели и затевали драки стаи плебратвы. Камень ударил в грузовик и отскочил: парковые рабочие не носили оружия, и плебратва об этом знала. Зеб сказал, что по временам они нападают на рабочих, иногда со смертельным исходом. В деревьях есть что-то такое, отчего люди съезжают с катушек.
    
— Где природа, там и уроды, — сказал Зеб.
    
Они нашли хорошее место — на открытом пространстве, где бузине хватит солнца и где не слишком много корней, так что копать будет легко. Зеб принялся работать киркой, разбивая почву; Тоби выгребала ее совковой лопатой. Они поставили табличку: «Подарок парку от корпорации „Здравайзер“».
    
— Если кто-нибудь спросит, у меня есть разрешение. Прямо вот тут, в кармане, — сказал Зеб. — И обошлось не так чтоб дорого.
    
Выкопав достаточно глубокую яму, они собрали инструменты и уехали. Табличка осталась на месте.
    
    
Компостирование Пилар состоялось в тот же день, после обеда. Пилар доехала до места в кузове грузовика, в мешке с надписью «мульча». Вместе с ней приехали куст бузины и пятигаллоновый бак с водой. Хор «Бутоны и почки» во главе с Нуэлой и Адамом Первым прошествовал через парк. Их путь пролегал мимо места захоронения, так что все, кто оказался поблизости, смотрели на них, а не на Зеба и Тоби с бузиной. Хор во всю глотку орал гимн Дня Крота. Когда они дошли до последнего куплета, Шеклтон и Крозье, переодетые — то есть в футболках плебратвы, — принялись дразнить их, стоя на дорожке. Крозье запустил в хор бутылкой, «Бутоны и почки» завопили, нарушили строй и помчались за ним. Вся плебратва с интересом уставилась на погоню, надеясь, что она приведет к телесным повреждениям. Зеб ловко опустил Пилар, все в том же мешке, в могилу и аккуратно расположил сверху корни бузинного куста. Тоби засыпала все это землей и утоптала; потом они вылили туда воду.
    
— Не грусти так заметно, — сказал Зеб. — У тебя должен быть такой вид, как будто это работа.
    
При всем этом присутствовал еще один свидетель — высокий темноволосый мальчик. Спектакль «Бутонов и почек» его не отвлек — он стоял, прислонившись к дереву, словно ему было все равно. На нем была черная футболка с надписью: «Печень — зло, которое должно быть наказано».
    
— Ты, случайно, не знаешь, кто этот мальчик? — спросила Тоби.
    
Футболка смотрелась на нем как-то неуместно. На настоящем парне из плебратвы она сидела бы лучше.
    
Зеб посмотрел на мальчика.
    
— Вон тот? А что?
    
— Он нами интересуется.
    
«Неужели ККБ? — подумала она. — Вряд ли. Несомненно, слишком молод».
    
— Не пялься на него, — сказал Зеб. — Он знал Пилар. Я сообщил ему, что мы тут будем.
   
   
    
     
36
    
    
Адам Первый утверждал, что падение человека многогранно в своих проявлениях. Древние предки, приматы, спустились с деревьев и таким образом опустились до земли; затем отпали от вегетарианства и впали в мясоядение. Затем отпали от инстинкта и впали в разум, а затем в технологию; от простых сигналов — к сложной грамматике; от неимения огня — к огню, а от него к оружию; от сезонного спаривания к постоянному сексуальному зуду. Затем они перестали радостно жить моментом и погрузились в беспокойное созерцание исчезнувшего прошлого и неосязаемого будущего.
    
Падение было растянуто во времени, но его траектория неизменно вела все ниже. Когда тебя втягивает в колодец познания, у тебя нет иного выхода, как падать, узнавая все больше и больше, но не становясь ничуточки счастливее. Так было и с Тоби, как только она стала Евой. Она чувствовала, как звание Евы Шестой просачивается в нее, разъедает, стачивает грани того, чем она когда-то была. Даже не власяница, а рубаха из крапивы. Как Тоби позволила так себя спеленать?
    
Правда, она теперь знала больше. И, как всегда бывает, стоит что-то узнать, и ты уже не представляешь, как можно было не знать этого раньше. Как выступление фокусника: знаешь, что фокус проделали прямо вот тут, у тебя на глазах, но ты в это время смотрел куда-то в другую сторону.
    
    
Вот хотя бы: оказалось, что у Адамов и Ев был лэптоп. Тоби пришла в ужас, когда узнала: разве это не нарушает коренные заповеди вертоградарей? Но Адам Первый ее успокоил: они выходят в Сеть, только приняв все меры предосторожности, используют лэптоп в основном для хранения важнейших данных о Греховном мире и скрывают этот опасный предмет от широких масс вертоградарей — особенно детей. Тем не менее лэптоп у них был.
    
— Он у нас все равно что коллекция порнушки в Ватикане, — сказал Зеб. — В надежных руках.
    
Лэптоп держали в потайном отсеке в комнатке за уксусными бочками. В этой же комнатке два раза в месяц заседали Адамы и Евы. В комнатку вела дверь, но пока Тоби еще не связала себя званием Евы, ей говорили, что за дверью всего лишь чулан для хранения бутылок. Там действительно были полки для бутылок, но они целиком отъезжали в сторону и открывали настоящую дверь потайной комнаты. Обе двери держали запертыми; ключи были только у Адамов и Ев. Теперь и у Тоби.
    
Она должна была раньше догадаться, что Адамы и Евы где-то встречаются. Они явно двигались и говорили единодушно, причем без всяких телефонов и компьютеров — значит, должны были вырабатывать групповые решения, встречаясь лицом к лицу. Наверное, Тоби решила, что они обмениваются информацией биохимически, как деревья. Но нет, ничего похожего на разговоры растений: они садились вокруг стола, как любой другой совет, и принимались с боем отстаивать свои позиции как в богословских, так и в практических вопросах, безжалостно, как средневековые монахи. Как и у монахов, у вертоградарей многое было поставлено на карту. Тоби это беспокоило, потому что корпорации не терпели сопротивления, а вертоградари были против коммерческой деятельности вообще, и это вполне тянуло на сопротивление. Тоби вовсе не укуталась в кокон не от мира сего, не влезла в шкуру пугливой овцы, как она когда-то боялась. Наоборот: оказалось, что она соприкасается с силой — настоящей, разрушительной.
    
Ибо, как выяснилось, вертоградари — уже не крохотный местный культ. Их влияние росло; ареал их обитания не ограничивался садом «Райский утес» и парочкой зданий по соседству. У них были отделения в других плебсвиллях и даже в других городах. Еще у них были конспиративные ячейки сочувствующих в Греховном мире, внедренные на всех уровнях, даже внутри корпораций. Адам Первый сказал, что от этих сочувствующих идет ценнейшая информация: с ее помощью вертоградарям удавалось следить за намерениями и действиями своих врагов, по крайней мере частично.
    
Эти ячейки назывались «трюфелями», потому что они таились в глубине, потому что они были редкими и ценными, потому что невозможно было заранее предсказать, где появится очередная ячейка, и еще потому, что для их поиска использовали свиней и собак. Адам Первый торопливо пояснил, что вертоградари не имеют ничего против настоящих Свиней и Собак, а лишь возражают против их порабощения силами тьмы.
    
    
Арест Бэрта сильно напугал Адамов и Ев, хотя они умудрялись не показывать этого основной массе вертоградарей. Кое-кто думал, что ККБ предложит Бэрту извечную продажу души — предательство в обмен на жизнь. Но Зеб мрачно сказал, что ККБ не нуждается в сделках — стоит им начать «Испытание на разрыв», и человек уже сам готов рассказать все, что угодно. Кто знает, сколько лживых обвинений выжали из Бэрта вместе с кровью, дерьмом и рвотой?
    
Так что Адамы и Евы ежеминутно ждали налета ККБ на «Райский утес». Они составили планы экстренной эвакуации и оповестили ячейки-«трюфеля», которые могли их спрятать. Но тут Бэрта нашли на пустыре за клубом «Хвост-чешуя» со следами заморозки и без жизненно важных органов.
    
— Хотели сработать под мафию, — сказал Зеб на собрании совета в комнате за уксусной. — Но получилось не ахти. Мафия бы по нему еще не так прошлась. Отделала бы под орех.
    
Нуэла сказала, что это нетактично со стороны Зеба — так говорить. Зеб объяснил, что выразился иронически. Марушка-повитуха, которая обычно молчала, сказала, что ценность иронии несколько преувеличена. Зеб заявил, что вертоградарям как раз не помешало бы побольше ценить иронию. Ребекка, ставшая новой, весьма влиятельной Евой — Евой Одиннадцатой, ответственной за «комбинации питательных веществ», сказала, что всем не помешало бы взяться за ум и прикусить языки. Адам Первый сказал, что дом, разделившийся сам в себе, не устоит.
    
Затем развернулись оживленные дебаты относительно того, как поступить с телом Бэрта. Ребекка сказала, что Бэрт был Адамом; он заслуживает нелегального компостирования в Парке Наследия, как любой другой Адам или Ева. Так будет справедливо. Фило Туман — в комнате совета он был значительно менее отуманен, чем за ее пределами, — сказал, что это слишком опасно: что, если ККБ подкинуло труп как приманку и смотрит, кто за ним придет? Стюарт Шуруп возразил: ККБ уже знает, что Бэрт — вертоградарь, так что никакой новой информации она не получит. Зеб сказал, что, может быть, ККБ подкинула Бэрта в качестве намека, чтобы плебмафии не думали играть налево и старались искоренять независимых одиночек и двурушников-халявщиков.
    
Что ж, сказала Нуэла, если бедного Бэрта нельзя закомпостировать, можно хотя бы пойти к нему ночью и бросить на тело горсть земли, символически: она сама после этого будет чувствовать себя гораздо лучше духовно. Муги сказал, что Бэрт был мясоядный свиноед и предатель, и он, Муги, вообще не понимает, о чем идет речь. Адам Первый попросил присутствующих устроить минуту молчания и мысленно окутать Бэрта Светом в своих сердцах, но Зеб сказал: мы уже намотали на Бэрта столько света, что он, должно быть, пылает, как террорист-смертник на кухне фастфуда. Нуэла обвинила Зеба в бездушном легкомыслии. Адам Первый попросил всех помедитировать ночью, и тогда, возможно, решение придет к ним через озарение свыше. Фило сказал, что он тогда, пожалуй, «дунет пяточку».
    
Но наутро Бэрта уже не было на пустыре: Зеб сообщил, что его спозаранку забрали на сырье для мусорнефти, и сейчас он, без сомнения, крутит мотор в ситивэне какого-нибудь служащего корпорации. Тоби спросила, откуда Зеб знает, и он, ухмыляясь, объяснил, что у него связи в бандах плебратвы, которая, если ей заплатить, будет следить за кем угодно.
    
Адам Первый произнес речь перед общим собранием вертоградарей. Он описал судьбу Бэрта и назвал его жертвой, соблазненной духом меркантильного стяжательства и заслуживающей скорее жалости, чем осуждения. Затем он попросил присутствующих удвоить бдительность и сообщать о любых излишне любопытных туристах, а особенно — о всякой необычной деятельности.
    
Но ни о какой необычной деятельности никто не сообщал. Прошло несколько месяцев, потом еще несколько. Повседневные работы по хозяйству и занятия в школе продолжались как обычно, дни святых и праздники шли своим чередом. Тоби занялась макраме, надеясь, что это излечит ее от праздного мечтания и бесплодных желаний и поможет сосредоточиться на «здесь и сейчас». Пчелы плодились и приумножались, и Тоби каждое утро приносила им новости. Из темноты родилась луна, округлилась, истаяла. Родилось несколько младенцев, на огород напали блестящие зеленые жуки, к вертоградарям пришли новые адепты. Пески времени — зыбучие пески, говорил Адам Первый. В них столько всего исчезает без следа. И это дар свыше, когда таким способом уходят ненужные страхи.
   
  
  
   
    
Праздник Апрельской рыбы
   
   
   
    
     
Праздник Апрельской рыбы
     
Год четырнадцатый
    
    
    
    О ДУРАЧЕСТВЕ, ЛЕЖАЩЕМ В ОСНОВЕ ВСЕХ РЕЛИГИЙ
    Говорит Адам Первый
    
Дорогие друзья, дорогие собратья-создания, собратья-смертные!
    
Как весело мы встретили апрельский праздник Рыбы в нашем саду на крыше «Райский утес»! Рыбы-фонари этого года, двойники светящихся Рыб, украшающих океанские глубины, получились лучше, чем когда-либо, а пирожки в форме рыб выглядят чрезвычайно соблазнительно! За эти изумительные лакомства надо поблагодарить Ребекку и двух ее старательных помощниц, Аманду и Рен.
    
Наши дети любят этот праздник, так как сегодня им позволено смеяться над старшими, в разумных пределах конечно: и мы, взрослые, приветствуем этот смех, ибо он напоминает нам о нашем собственном детстве. Никогда не вредно вспомнить то детское ощущение беспомощности и зависимости от силы, знаний и мудрости взрослых, которые нас берегли и охраняли. Будем же учить наших детей терпимости, любви, доброте, не забудем установить разумные пределы и оставим также место для радостного смеха. Так как Бог есть средоточие всевозможного добра, в Нем есть и способность к игре — этим даром Он поделился не только с нами, но и с другими Созданиями, чему свидетельством трюки Ворон, игры Белок, прыжки резвящихся Котят.
    
    
В День Апрельской рыбы, в праздник, ведущий свое происхождение из Франции, мы разыгрываем друг друга, вешая бумажную рыбу — или, в нашем случае, рыбу из переработанной ткани — на спину другому человеку, а затем восклицая: «Апрельская рыба!» Или, как изначально говорили по-французски, «Poisson d’Avril!». В англоязычных странах этот день известен как День дурака. Но я не сомневаюсь, что День Апрельской рыбы первоначально был христианским праздником, ведь образ Рыбы первые христиане использовали как тайный знак своей веры во времена гонений.
    
Рыба — весьма уместный символ, ибо Иисус первыми призвал к себе в апостолы двух рыбаков. Несомненно, для того, чтобы сохранить популяцию Рыб. Он повелел им стать ловцами человеков, вместо того чтобы быть ловцами Рыб, и таким образом нейтрализовал двух человек, уничтожавших Рыб! Мы знаем, что Иисус заботился о Птицах, Зверях и Растениях; об этом, вне всяких сомнений, свидетельствуют Его упоминания о птицах небесных, о наседке, собирающей птенцов под крылья, об агнцах и лилиях; но Он понимал, что большая часть Божьего Сада находится под водой, и ее также нужно возделывать. Святой Франциск Ассизский проповедовал Рыбам, не догадываясь, что они говорят непосредственно с Богом. Но все же он оказал им должное почтение. Сколь пророческим выглядит это деяние ныне, когда мировые океаны опустошены!
    
И пусть кто-то, превозносясь над другим Видом, утверждает, что мы, Люди, умнее Рыб, и сим клеймит Апрельскую рыбу как немую и несмысленную. Но жизнь в Духе всегда кажется бессмысленной тем, кто ее не разделяет; так примем же и будем с радостью носить ярлык Божьих дурачков, ибо в сравнении с Богом мы все глупы, сколь бы мудрыми ни мнили себя. Быть Апрельской рыбой — значит смиренно принять собственную глупость и радостно признать абсурдность — с точки зрения материалиста — всех провозглашаемых нами духовных истин.
    
    
А теперь прошу вас присоединиться ко мне в медитации, посвященной нашим собратьям — Рыбам.
    
Господь наш. Создатель бескрайнего Моря с его бесчисленными Созданиями! Созерцающий жителей Твоего подводного Сада, в коем зародилась жизнь! Да не исчезнет больше с Земли никакая жизнь через посредство человека. Окажи любовь и подай помощь Морским Тварям, терпящим бедствия и великие страдания, кои пришли к ним через потепление морской воды, и через траление морского дна сетями и крюками, и через убийство всех, кто в нем, от жителей мелей до жителей глубин, вплоть до гигантского Спрута; воспомяни же Твоих Китов, что Ты на пятый день сотворил играть в нем;[14] и особую помощь подай Акулам, сему непонятому и много преследуемому виду.
    
Мы помним в сердцах своих Великую мертвую зону в Мексиканском заливе; и Великую мертвую зону в озере Эри; и Великую мертвую зону в Черном море; и Большую Ньюфаундлендскую банку, где некогда изобиловала Треска; и Большой Барьерный риф, ныне умирающий, белеющий смертной белизной и крошащийся на куски.
    
Да оживут они снова; да воссияет на них Любовь и восстановит их; да будет нам даровано прощение за убийство океанов; и за нашу глупость, если это неправильная, губительная глупость и самоуверенность. И помоги нам снова принять во всем смирении наше родство с Рыбами, кои видятся нам немыми и неразумными; ибо пред очами Твоими мы все немы и неразумны.
    
Воспоем же.
   
   
    
     
О, как мы, Господи, глупы
    
    
    
    
     
      
О, как мы, Господи, глупы,
      
Злобны, недальновидны,
      
Как на метания толпы
      
Тебе смотреть обидно.
     
     
      
Мы забываем, что лишь Ты
      
Есть вся Любовь земная,
      
И Небо сгустком пустоты
      
В Унынии считаем.
     
     
      
Мы час Рожденья своего
      
Во Гневе проклинаем:
      
Нас Бог забыл? — И мы его
      
За сказку посчитаем.
     
     
      
Прости нам глупые слова.
      
Что выскажем в запале —
      
Да, мы глупы и без Тебя
      
Мы выживем едва ли.
     
     
      
Мы без Тебя слабы, малы.
      
Во все невзгоды наши
      
Должны лишь возвышать хвалы —
      
По вере нам воздашь Ты.
     
     
      
И вот в апрельский первый день,
      
Как дети — простодушны.
      
Отринем Жадность, Зависть, Лень,
      
Тебе откроем души.
     
     
      
Открой, Господь, нам дивный Мир,
      
Где чудесам нет меры.
      
Пусть мы ничтожны и малы —
      
Ты научи нас верить.
     
     Из «Книги гимнов вертоградаря».
     Перевод Д. Никоновой
    
   
   
    
     
37
     
Рен
     
Год двадцать пятый
    
    
Должно быть, я задремала — сидя в «липкой зоне», всегда устаешь, — потому что мне приснилась Аманда. Она шла ко мне, одетая в хаки, по большому полю, заросшему сухой травой и усеянному белыми костями. Над головой у нее летали грифы. Но она увидела, что снится мне, улыбнулась и помахала рукой, и я проснулась.
    
Было еще слишком рано, чтобы по правде спать, поэтому я сделала себе педикюр. Старлетт предпочитает «когти» на основе паутины, но я никогда такое не делаю, потому что Мордис сказал, что это будет отвал башки, все равно как зайчонок с огромными колючками. Поэтому я только покрываю ногти пастельным лаком. Когда у тебя на ногах блестящие, как новенькие, пальчики, то и сама чувствуешь себя новенькой и блестящей; если вдруг кто захочет их пососать, они должны быть этого достойны. Пока лак высыхал, я переключилась на камеру-интерком в нашей со Старлетт комнате. Я посмотрела на свои вещи — тумбочку, робо-собачку, костюмы на вешалках, — и мне стало легче. Мне ужасно не терпелось вернуться в нормальную жизнь. Конечно, такую жизнь трудно назвать нормальной. Но я к ней привыкла.