1 2 3 4 5 6 7 8 9 
— Это я, — сказал он. — Я — Атрейо.
   
Дрожь пробежала по истощенному телу оборотня. Она повторялась, становясь всё сильнее и сильнее. Потом из его глотки вырвался звук, похожий на хриплый кашель, он усиливался, стал греметь и возвысился до рева, эхом отразившегося от стен всех домов. Оборотень смеялся!
   
Ничего более ужасного Атрейо не доводилось слышать ни прежде, ни потом.
   
А потом вдруг всё оборвалось. Гморк умер.
   
Атрейо долго стоял, не двигаясь. Наконец он приблизился к мертвому оборотню — он и сам не знал, почему, склонился над его головой и коснулся рукой его взъерошенной черной шерсти. И в тот же миг быстрее всякой мысли зубы Гморка щелкнули и вцепились в ногу Атрейо. И после смерти зло было сильно в нём.
   
Атрейо отчаянно пытался разжать его челюсти. Всё напрасно. Огромные зубы, будто стальные винты, впились в его тело. Атрейо упал рядом с трупом оборотня на грязную землю.
   
И шаг за шагом, неудержимо и бесшумно подступало Ничто со всех сторон от высокой черной стены, окружающей Город Призраков.
  
  
   
    
X. Полет к Башне Слоновой Кости
   
   
В тот самый миг, когда Атрейо вошел сквозь мрачные ворота в Город Призраков и начал своё странствие по кривым улочкам, которое завершилось роковым образом на грязном заднем дворе, белому Дракону Счастья Фалькору было суждено сделать удивительное открытие.
   
Он неутомимо продолжал искать своего маленького господина и друга, поднявшись очень высоко в небо и сквозь облака и клочья тумана оглядывая окрестности. Вокруг простиралось только море, которое медленно успокаивалось после страшного шторма, взбаламутившего его до дна. И вдруг Фалькор увидел вдали что-то непонятное. Это был как будто золотой луч света, который гас и вспыхивал в равные промежутки времени. И этот луч, казалось, был направлен прямо на него, Фалькора. Он рванулся в ту сторону и когда повис над местом, где вспыхивал луч, обнаружил, что этот мигающий световой сигнал исходит из самой глубины, может быть, даже со дна моря.
   
Драконы Счастья — как уже говорилось — создания из воздуха и огня. Водная стихия для них не только чужда, но и опасна. В воде они могут просто угаснуть, как пламя, если до этого не задохнутся, потому что беспрерывно дышат всем телом — всеми ста тысячами перламутровых чешуек. Питаются они тоже воздухом и теплом одновременно, а другая пища им не требуется. Но без воздуха и тепла им долго не прожить.
   
Фалькор не знал, что ему делать. Он ведь даже не представлял, что это за странное мерцание там, в толще воды, и имеет ли оно вообще какое-нибудь отношение к Атрейо. Но долго раздумывать он не стал. Он взлетел как можно выше, потом развернулся головой вниз, плотно прижал лапы к туловищу, напрягся, и, прямой словно штык, бросился в бездну. С сильным всплеском, взметнувшим в воздух громадный фонтан воды, он погрузился в море. Поначалу от удара он чуть не потерял сознание, но потом заставил себя открыть свои красные, как рубины, глаза. Теперь он видел сияние почти прямо перед собой, на глубине примерно двойной длины собственного тела. Вода обтекала Фалькора, и на нём появились пузырьки воздуха, словно жемчужинки, какие бывают в кастрюле с водой перед тем, как она закипит. В то же время Дракон почувствовал, как охлаждается и становится всё слабее. Из последних сил он постарался нырнуть поглубже — и увидел источник света прямо перед собой. Это был АУРИН, Блеск! К счастью, Амулет повис на цепочке, зацепившись за ветку коралла, торчащую со стены скалистого ущелья, иначе утонул бы в бездонной пучине.
   
Фалькор схватил АУРИН, отцепил его и повесил себе на шею, чтобы не уронить, потому что чувствовал, что вот-вот потеряет сознание.
   
Когда он пришел в себя, то поначалу не мог ничего понять: к его изумлению, он снова летел по воздуху над морем. Летел в определенном направлении и с очень большой скоростью — куда быстрее, чем позволили бы ему оставшиеся у него силы. Он попробовал лететь немного тише, но обнаружил, что тело больше ему не повинуется. Другая, куда более могучая воля завладела его телом, и она его направляла. И эта воля исходила от АУРИНА, который висел у него на шее.
   
Был уже вечер, когда Фалькор наконец увидел вдалеке берег. Разглядеть прибрежный ландшафт он не смог — казалось, он тонул в тумане. Приблизившись, Фалькор заметил, что большая часть земли уже поглощена Ничто, и от этого болели глаза, потому что возникало чувство, что слепнешь.
   
Будь на то воля Фалькора, он, скорее всего, тут же повернул бы назад. Но таинственная сила Драгоценности заставляла его лететь прямо. И вскоре он узнал почему: посреди этого бескрайнего Ничто обнаружился островок, который ещё держался, островок из домов с островерхими крышами и косыми башнями. Фалькор догадывался, кого он там найдет, и теперь его направляла к цели не только могучая воля, исходящая от Амулета, но и его собственная.
   
В узком заднем дворе, где Атрейо лежал рядом с мертвым оборотнем, было уже почти темно. Серый сумрачный свет, сочившийся в колодец двора, едва позволял отличить светлое тело мальчика от черной шкуры чудовища. И чем темнее становилось, тем больше они сливались в единое целое.
   
Атрейо уже давно оставил все попытки освободиться из стальных тисков волчьих челюстей. Он был в полусознательном состоянии и вновь видел перед собой пурпурного буйвола в Травяном Море, которого так и не убил. Временами он звал других детей, своих товарищей по охоте — все они, наверно, уже стали настоящими охотниками. Но никто не откликался. Только огромный неподвижный буйвол стоял и смотрел прямо на него. Атрейо звал Артакса, своего конька. Но он не прибежал, и не было нигде слышно его звонкого ржания. Он звал Девочку Императрицу, но тщетно. Он бы не смог ей ничего сказать. Он не стал охотником, он не был больше её посланцем, он был никто. Атрейо сдался.
   
Но тут он почувствовал ещё и другое: Ничто! Видимо, оно было уже очень близко. Атрейо вновь ощутил эту ужасающую тягу, похожую на головокружение. Он приподнялся и со стоном дёрнул ногу. Зубы не отпустили её.
   
И на этот раз, к счастью. Если бы челюсти Гморка не удержали его на месте, Фалькор прилетел бы слишком поздно.
   
Вдруг в небе над собой Атрейо услышал бронзовый голос Дракона Счастья.
   
— Атрейо! Ты здесь? Атрейо!
   
— Фалькор! — Атрейо сложил руки рупором и закричал вверх:
   
— Я здесь. Фалькор! Фалькор! Помоги мне! Я здесь!
   
Он всё кричал и кричал.
   
Потом он увидел белое извивающееся тело Фалькора. Словно живая молния, рассёк он кусочек угасающего неба вверху — сначала очень далеко, потом гораздо ближе. Атрейо кричал и кричал, а Дракон Счастья отвечал ему своим гулким, как бронзовый колокол, голосом. Наконец тот, кто был вверху, высмотрел того, кто лежал внизу на земле и казался не больше маленького жучка, притулившегося в темной ямке.
   
Фалькор попытался приземлиться, но двор был узким, а ночь уже почти что наступила, и Дракон, снижаясь, задел островерхий фронтон здания. С ужасающим грохотом рухнули балки, подпиравшие крышу. Фалькор почувствовал резкую боль — острый конек вонзился в его тело и нанес ему глубокую рану. Обычной элегантной посадки не получилось — Дракон упал во двор, свалившись в грязь рядом с Атрейо и мертвым Гморком.
   
Он отряхнулся, чихнул, как собака, вышедшая из воды, и сказал:
   
— Наконец-то! Вот где ты пропадаешь! Хорошо ещё, что я вовремя прилетел.
   
Атрейо ничего не сказал. Только обхватил руками шею Фалькора и уткнулся лицом в его серебристо-белую гриву.
   
— Давай, садись ко мне на спину! Нам нельзя терять время!
   
Атрейо лишь покачал головой. И только тогда Фалькор увидел, что нога Атрейо зажата челюстями оборотня.
   
— С этим мы сейчас справимся, — проговорил Дракон, вращая рубиновыми глазами, — не волнуйся!
   
Он ухватился обеими лапами и постарался разжать челюсти Гморка. Но клыки не сдвинулись ни на миллиметр.
   
Фалькор сопел и пыхтел от напряжения, но ничего не получалось. И ему не удалось бы освободить своего маленького друга, если бы не счастливый случай. Но Драконам Счастья всегда улыбается счастье, а заодно и тем, к кому они расположены.
   
Когда Фалькор, окончательно обессилев, нагнулся над головой Гморка, чтобы разглядеть в темноте, что ещё можно сделать, Амулет Девочки Императрицы, висевший на цепочке на шее Фалькора, коснулся лба мертвого оборотня. И в тот же миг челюсть раскрылась, освободив ногу Атрейо.
   
— Эй! — воскликнул Фалькор. — Ты это видел?
   
Атрейо не отвечал.
   
— Что случилось? — спросил Фалькор. — Где ты, Атрейо?
   
Он ощупью искал в темноте своего друга, но тот исчез. И пока он пытался разглядеть что-нибудь сквозь ночной мрак своими рдеющими красными глазами, он и сам почувствовал то, что унесло от него Атрейо, едва тот освободился: приближающееся Ничто. Но АУРИН защищал Фалькора от его притяжения.
   
Напрасно сопротивлялся Атрейо. Ничто было сильнее его собственной маленькой воли. Он отбивался, упирался руками и ногами, но его руки и ноги повиновались теперь не ему, а другому, непреодолимому влечению. Лишь несколько шагов отделяли его от окончательной гибели.
   
И в этот миг над ним промчался Фалькор, словно вьющаяся белая молния, схватил его за длинные иссиня-черные волосы, рванул вверх и умчался с ним далеко в ночное темное небо.
   
   
Часы на башне пробили девять.
   
   
Ни Фалькор, ни Атрейо не могли потом сказать, сколько длился этот полет в непроглядной тьме, вправду ли это была всего лишь одна ночь. Быть может, для них прекратился бег времени, и они неподвижно висели в беспредельном мраке. Эта ночь была самой долгой в жизни не только Атрейо, но и Фалькора, который был гораздо, гораздо старше.
   
Но даже самая долгая и темная ночь когда-нибудь проходит. И когда забрезжил бледный рассвет, далеко на горизонте они увидели Башню Слоновой Кости.
   
Здесь, пожалуй, придется ненадолго прерваться, чтобы объяснить особенность фантазийской географии. Моря и страны, горы и русла рек в Фантазии не имеют четких границ, как в человеческом мире. Поэтому карту Фантазии нарисовать было бы невозможно. Там никогда нельзя точно определить, какая страна с какой граничит. Даже стороны света там меняются в зависимости от того, в какой местности находишься. Лето и зима, день и ночь чередуются в каждой области по своим собственным законам. Можно выйти из раскаленной солнцем пустыни прямо в арктические снежные просторы. В том мире нет измеримого внешнего расстояния, и слова «близко» или «далеко» имеют другой смысл. Всё зависит от душевного состояния и желания того, кто отправляется в путь. Поскольку Фантазия безгранична, её центр может быть повсюду — или лучше сказать, он отовсюду одинаково близок и далёк — смотря по тому, кто хочет до него дойти. И этот внутренний центр Фантазии — Башня Слоновой Кости.
   
Атрейо с удивлением обнаружил, что сидит верхом на Драконе Счастья, хотя совершенно не мог вспомнить, как тут оказался. Он помнил только, как Фалькор схватил его за волосы и унёс ввысь. Дрожа от холода, Атрейо натянул на себя бьющийся на ветру плащ. И тут он заметил, что все цвета на плаще исчезли, он стал серым. Такими же стали кожа и волосы Атрейо. В прибывающем свете утра он увидел, что и с Фалькором дело обстоит не лучше. Дракон походил на серую полосу тумана и стал уже почти таким же нереальным. Оба они побывали слишком близко к Ничто.
   
— Атрейо, мой маленький господин, — тихо сказал Дракон, — твоя рана очень болит?
   
— Нет, — ответил Атрейо, — я не чувствую боли.
   
— У тебя жар?
   
— Нет, Фалькор, не думаю. А почему ты спрашиваешь?
   
— Я чувствую, как ты дрожишь, — ответил Дракон. — А что на свете может заставить Атрейо дрожать?
   
Атрейо помолчал, а потом ответил:
   
— Мы скоро долетим. И тогда мне придется сказать Девочке Императрице, что спасения больше нет. Из всего, что я должен был сделать, это самое тяжелое.
   
— Да, — сказал Фалькор ещё тише, — это правда.
   
Они молча полетели дальше — к Башне Слоновой Кости.
   
Некоторое время спустя Дракон спросил снова:
   
— Ты её когда-нибудь видел, Атрейо?
   
— Кого?
   
— Девочку Императрицу — или, вернее, Златоглазую Повелительницу Желаний. Ибо, когда стоишь перед ней, ты должен обращаться к ней так.
   
— Нет, я её никогда не видел.
   
— А я видел. Это было очень давно. Твой прадедушка был тогда ещё ребенком. И я был ещё юным Прыг-скок-по-облакам, у которого в голове одни глупости. Однажды ночью я пытался достать с неба луну, которая светила там, вверху, большая и круглая. Я же говорю, у меня в голове ещё не было никаких понятий. Когда я, разочарованный, стал спускаться вниз на землю, то пронесся совсем рядом с Башней Слоновой Кости. В ту ночь Павильон Магнолии широко раскрыл свои лепестки, и в его середине я увидел сидящую Девочку Императрицу. Она бросила на меня взгляд, один-единственный короткий взгляд, но… не знаю, как тебе сказать — с той ночи я стал другим.
   
— А как она выглядит?
   
— Как маленькая девочка. Но она намного старше самых старых существ Фантазии. Точнее, у неё нет возраста.
   
— Но ведь она смертельно больна, — сказал Атрейо. — Мне надо будет осторожно её подготовить к концу всех надежд?
   
Фалькор покачал головой.
   
— Нет, она тут же разгадает любую попытку её успокоить. Ты должен сказать ей правду.
   
— Даже если она из-за этого умрет? — спросил Атрейо.
   
— Не думаю, что это случится, — сказал Фалькор.
   
— Я знаю, ведь ты Дракон Счастья.
   
И снова они долго летели молча. Наконец, они заговорили в третий раз. На этот раз тишину нарушил Атрейо:
   
— Я хочу ещё что-то тебя спросить, Фалькор.
   
— Спрашивай!
   
— Кто она?
   
— Что ты имеешь в виду?
   
— АУРИН имеет власть над всеми существами в Фантазии: и над созданиями света, и над созданиями тьмы. Он имеет власть и над тобой и мной. И всё же Девочка Императрица никогда не пользуется властью. Её как будто нет, и всё же она во всём. Она как мы?
   
— Нет, — сказал Фалькор, — она не как мы. Она не создание Фантазии. Мы все существуем, потому что существует она. Но её природа другая.
   
— Тогда она… — Атрейо не решался задать свой вопрос, — тогда она как бы человеческое дитя?
   
— Нет, — сказал Фалькор, — она не такая, как человеческие дети.
   
— Так кто же она? — повторил Атрейо.
   
После долгого молчания Фалькор ответил.
   
— Никто в Фантазии не знает этого, никто и не может этого знать. Это глубочайшая тайна нашего мира. Я слышал, как один мудрец говорил, что тот, кто поймет это до конца, погасит свою собственную жизнь. Не знаю, что он имел в виду. А больше мне нечего тебе сказать.
   
— А теперь, — сказал Атрейо, — погаснет и её жизнь, и жизнь всех нас, хотя мы так и не поняли её тайну.
   
На этот раз Фалькор промолчал, но на его львиной морде играла улыбка, словно он хотел сказать: этого не случится.
   
С этой минуты они больше не разговаривали.
   
Немного погодя они уже перелетали внешнее кольцо «Лабиринта», той равнины с клумбами, кустарником и переплетенными дорожками, которая широким кругом опоясывала Башню Слоновой Кости. К своему ужасу, они увидели, что и здесь уже хозяйничает Ничто. Правда, это были пока что небольшие участки, пронизывающие «Лабиринт», но они встречались повсеместно. Пёстрые клумбы и цветущий кустарник рядом с этими участками стали серыми и высохли. Маленькие изящные деревца тянули свои голые согнутые ветки вверх к Дракону и его всаднику, словно моля о помощи. Некогда зеленые и яркие, лужайки стали блеклыми, и от них подымался слабый запах гнили и плесени. Яркую окраску сохранили только разбухшие гигантские грибы да уродливые растения кричаще ядовитого цвета, ранее считавшиеся порождением безумия и испорченности. Так последняя жизнь, которая оставалась в Фантазии, судорожно и бессильно сопротивлялась окончательному уничтожению, окружившему её и разъедавшему со всех сторон. Но в центре ещё сияла чудесной белизной нетронутая разрушением, безупречная Башня Слоновой Кости.
   
Фалькор не стал приземляться на нижнюю террасу, предусмотренную для летающих посланцев. Он почувствовал, что ни ему, ни Атрейо не хватит сил подняться оттуда по длинной спиралевидной главной улице, ведущей на вершину Башни. И ещё ему показалось, что в этом случае можно вообще пренебречь всеми предписаниями и правилами этикета. Он решился на вынужденную посадку. Промчавшись над крытыми балконами из слоновой кости, над мостами и балюстрадами, он в последний момент нашел самый высокий участок главной улицы, там, где она примыкала к дворцу, рухнул вниз, скользнул вперед, несколько раз повернулся, и, наконец, остановился хвостом вперед.
   
Атрейо, крепко державшийся обеими руками за шею Фалькора, выпрямился и осмотрелся по сторонам. Он ожидал, что его как-нибудь встретят, или, по крайней мере, обступят дворцовые стражи, которые будут его спрашивать, кто он, и что ему здесь нужно — но нигде никого не было видно. Сияюще-белый дворец, казалось, вымер.
   
«Они все сбежали! — пронеслось у него в голове. — Они оставили Девочку Императрицу одну. Или она уже…»
   
— Атрейо, — шепнул Фалькор, — ты должен вернуть ей Драгоценность.
   
Дракон снял золотую цепочку с шеи. Она выскользнула и упала на землю.
   
Атрейо спрыгнул со спины Фалькора — и упал навзничь. Он забыл про свою рану. Не вставая, он дотянулся до Амулета и надел его. Потом с трудом поднялся, опираясь на Дракона.
   
— Фалькор, — сказал он, — куда мне идти?
   
Но Дракон Счастья не отвечал. Он лежал, словно мертвый.
   
Главная улица кончалась у высокой белой окружной стены перед изумительными резными воротами, которые стояли распахнутыми.
   
Атрейо доковылял до них, оперся о портал и увидел за воротами широкую сияюще-белую лестницу, которая, казалось, доходила до самого неба. Он начал подниматься по ступеням. Иногда он останавливался, чтобы собраться с силами. На белой лестнице оставались капли крови.
   
Наконец он забрался наверх и увидел перед собой длинную галерею. Атрейо двинулся дальше, хватаясь за колонны. Потом он прошел через двор, где было множество фонтанов и каскадных прудов, но Атрейо уже ничего не видел по сторонам. Словно во сне, он пробирался вперед. И вот оказался у вторых ворот, которые были меньше, чем первые. За ними ему снова пришлось взбираться по очень высокой, но на этот раз узкой лестнице, после чего он очутился в саду, где всё: деревья, цветы, животные — было вырезано из слоновой кости. Он прополз на четвереньках по нескольким горбатым мосткам без перил, которые вели к третьим воротам, самым маленьким из всех. На животе он пролез дальше, а потом, медленно подняв голову, увидел блестящий как зеркало конус из слоновой кости, на вершине которого ослепительно сиял белый Павильон Магнолии. К нему не было ни дороги, ни лестницы.
   
Атрейо уронил голову на руки.
   
Никто из тех, кто был или ещё будет в этом Павильоне, не сможет сказать, как он преодолел последний отрезок пути. Это должно быть даровано.
   
Вдруг Атрейо увидел, что стоит перед воротами, ведущими в Павильон. Он вошел — и оказался лицом к лицу с Златоглазой Повелительницей Желаний. Она сидела, обложенная горой подушек, на мягком круглом сидении в сердцевине бутона и смотрела на него. Она казалась бесконечно нежной и драгоценной. Насколько она больна, Атрейо увидел по её бледному лицу, которое было почти что прозрачным. Её миндалевидные глаза отливали темным золотом. В них не было ни тревоги, ни беспокойства. Она улыбалась. Её маленькая тоненькая фигурка была облачена в широкое шелковое одеяние такой сияющей белизны, что даже лепестки магнолии рядом с ней казались темными. Она выглядела как неописуемо красивая маленькая девочка не старше десяти лет, но её гладкие длинные волосы, ниспадавшие по плечам и спине на сидение, были белы, как снег.
   
   
Бастиан испугался.
   
В этот миг с ним случилось такое, чего он ещё не переживал никогда.
   
До сих пор он мог совершенно ясно представить себе всё, что рассказывалось в Бесконечной Истории. Конечно, при чтении этой книги иногда происходили странные вещи, этого нельзя отрицать, но как-то их, наверно, можно было объяснить. Он представлял себе, как Атрейо летит верхом на Драконе Счастья, и Лабиринт, и Башню Слоновой Кости так чётко, как это только возможно. Но до сих пор это были всего лишь его собственные представления.
   
А когда он дошел до места, где речь пошла о Девочке Императрице, то на долю секунды, не дольше вспышки молнии, он увидел её лицо. И не только в мыслях, а своими глазами! Это не было его воображением — Бастиан был в этом совершенно уверен. Он даже разглядел подробности, которых в описании вообще не было, например, её брови, изогнутые, словно две искусно нарисованные тушью дуги над золотистыми глазами. Или то, что у неё были диковинные, удлиненные ушные мочки. Или особый наклон её головы на тонкой шее. Бастиан твердо знал, что в жизни своей не видел ничего прекраснее этого лица. А ещё в тот миг он знал, как её зовут: Лунита. У него не было ни малейшего сомнения, что это её имя.
   
И Лунита посмотрела на него — на него, Бастиана Бальтазара Букса!
   
Она посмотрела на него с таким выражением, которое он не смог бы передать словами. Может, и она была удивлена? Была ли в её взгляде просьба? Или тоска? Или… да что же?
   
Он пытался вызвать в памяти выражение глаз Луниты, но больше ему этого не удавалось.
   
Лишь одно он знал наверняка: этот взгляд, встретившись с его собственным, скользнул прямо ему в сердце. Он и сейчас ощущал его раскаленный путь. И он чувствовал, что взгляд этот теперь в его сердце светится, будто таинственное сокровище. И причиняет странную, чудесную боль.
   
Даже если бы Бастиан захотел, он бы не смог укрыться от того, что с ним случилось. Да он и не хотел, о, нет! Наоборот, ни за что на свете он не отдал бы это сокровище. Он хотел только одного: читать дальше, чтобы снова оказаться у Луниты, чтобы снова её увидеть.
   
Он и не подозревал, что тем самым обрекает себя на необычайные, опаснейшие приключения. Но даже если бы он это знал, он всё равно не захлопнул бы книгу и не отложил бы её в сторону, чтобы никогда больше к ней не прикоснуться. Перелистывая страницы дрожащими пальцами, он нашел место, где остановился, и продолжил читать.
   
Башенные часы пробили десять.
  
  
   
    
XI. Девочка Императрица
   
   
Не в силах произнести ни слова, Атрейо стоял и глядел на Девочку Императрицу. Он не знал, с чего начать, не знал, как ему себя вести. Он часто старался представить себе этот момент, подбирал для него слова, но все они вдруг исчезли из его головы.
   
Наконец она улыбнулась ему и сказала голосом, который звучал тихо и нежно, как голос пташки, поющей во сне:
   
— Ты вернулся с Великого Поиска, Атрейо.
   
— Да, — произнес Атрейо и опустил голову.
   
— Серым стал твой красивый плащ, — продолжила она мгновение спустя, — серыми твои волосы, а твоя кожа — как камень. Но сейчас всё будет так, как раньше, и даже ещё красивей. Вот увидишь.
   
Атрейо молчал, словно ему завязали рот. Он только едва заметно покачал головой. Потом нежный голос сказал:
   
— Ты выполнил моё задание…
   
Атрейо не знал, были ли эти слова вопросом. Он не смел поднять глаза, боясь увидеть это по выражению её лица. Медленно поднес он руку к цепочке с золотым Амулетом и снял его с шеи. На вытянутой руке он подал его Девочке Императрице, всё ещё глядя себе под ноги. Он попытался было опуститься на одно колено, как это делают посланцы в сказаниях и песнях, которые он слышал в шатрах у себя на родине, но раненая нога подвела, и он упал к стопам Девочки Императрицы да так и остался лежать ничком, уткнувшись лицом в пол. Она наклонилась, подняла АУРИН и, перебирая цепочку своими белыми пальцами, сказала:
   
— Ты хорошо провёл свой Поиск. Я очень довольна тобой.
   
— Нет! — исступленно воскликнул Атрейо. — Всё было зря. Спасения нет.
   
Наступило долгое молчание. Атрейо заслонил лицо руками, и по его телу пробежала дрожь. Он боялся, что сейчас с её уст сорвется крик отчаяния и скорби, быть может, горький упрек. Или с ней случится вспышка гнева. Он и сам не знал, чего ждет — но уж точно не того, что услышал: она смеялась. Смеялась тихо и радостно. Мысли Атрейо спутались, и на миг он подумал, что она сошла с ума. Но это не был смех сумасшедшей. Потом она сказала:
   
— Но ты же привел его с собой.
   
Атрейо поднял голову.
   
— Кого?
   
— Нашего спасителя.
   
Он вопросительно посмотрел ей в глаза и не прочел там ничего, кроме ясности и радости. Она опять засмеялась.
   
— Ты выполнил своё задание. Я благодарю тебя за всё, что ты совершил и что вытерпел.
   
Он покачал головой.
   
— Златоглазая Повелительница Желаний, — запинаясь, начал он, впервые употребляя официальное обращение, которое ему подсказал Фалькор, — я… нет, я в самом деле не понимаю, что ты имеешь в виду.
   
— Это видно по тебе, — сказала она, — но понимаешь ты это сейчас или нет, свою работу ты довёл до конца. А это ведь главное, не так ли?
   
Атрейо молчал, не зная, о чём и спросить. Он уставился на Девочку Императрицу с открытым ртом.
   
— Я его видела, — продолжала она, — и он тоже на меня посмотрел.
   
— Когда это было?
   
— Только что, когда ты вошёл. Ты привёл его с собой.
   
Атрейо невольно оглянулся.
   
— Где же он? Я никого тут больше не вижу — только я и ты.
   
— О, есть ещё многое, чего ты не видишь, — ответила она, — но можешь мне поверить. Он ещё не в нашем мире. Но наши миры уже так близки, что мы могли видеть друг друга, потому что перегородка, которая пока разделяет нас, стала на миг прозрачной. Скоро он будет у нас и назовет меня моим новым именем, которое может дать мне только он. Тогда я выздоровею и Фантазия тоже.
   
Пока Девочка Императрица говорила, Атрейо с трудом поднялся на ноги. Он посмотрел на неё — она сидела на своем высоком мягком ложе. Голос его звучал хрипло, когда он спросил:
   
— Выходит, ты уже давно знала ту весть, которую я должен был тебе принести? То, что мне поведала Древняя Морла в Болотах Печали, и то, что открыл мне таинственный голос Уюлалы у Южного Оракула, всё это ты уже знаешь?
   
— Да, — сказала она, — и я знала это ещё до того, как послала тебя на Великий Поиск.
   
У Атрейо пересохло в горле.
   
— Тогда почему, — произнес он наконец, — почему ты меня послала? Чего ты ждала от меня?
   
— Ничего, кроме того, что ты сделал, — ответила она.
   
— Что я сделал… — медленно повторил Атрейо. Его брови гневно сдвинулись. — Если так, то всё было напрасно. Не нужно было тебе посылать меня на Великий Поиск. Я слышал, что твои решения подчас непонятны нашему брату. И всё же после всего, что я пережил, мне трудно смириться с тем, что ты просто сыграла со мной шутку.
   
Глаза Девочки Императрицы стали очень серьезными.
   
— Я не позволила бы себе шутить с тобой, Атрейо, — сказала она, — и я прекрасно знаю, чем тебе обязана. Всё, что ты должен был испытать, было необходимо. Я отправила тебя на Великий Поиск не ради той вести, которую ты хотел мне принести, а потому, что это был единственный способ позвать нашего спасителя. Ведь он принимал участие во всём, что тебе довелось пережить, и он прошел вместе с тобой дальний путь. Ты слышал его испуганный крик, когда разговаривал с Играмуль над Глубокой Пропастью. И ты видел его образ, когда стоял перед Воротами Волшебного Зеркала. Ты вошел в его отражение и взял его с собой, и он последовал за тобой, потому что увидел себя твоими глазами. Он и сейчас слышит каждое наше слово. И знает, что мы говорим о нём, ждем его и надеемся на него. И, быть может, он теперь понимает, что все беды, которые ты, Атрейо, терпел, были из-за него, что вся Фантазия его зовет!
   
Атрейо всё ещё мрачно смотрел прямо перед собой, но гневные морщины на его лбу стали постепенно разглаживаться.
   
— Откуда ты всё это знаешь? — спросил он наконец. — Про крик у Глубокой Пропасти и про отражение в Волшебном Зеркале… Или и это всё было предопределено тобою?
   
Девочка Императрица подняла АУРИН, и, надевая его себе на шею, ответила:
   
— Разве ты не носил всё время Блеск? Разве ты не знал, что благодаря ему я всегда была с тобой?
   
— Не всё время, — возразил Атрейо, — я его терял.
   
— Да, — сказала она, — тогда ты и в самом деле был один. Расскажи мне, что тогда случилось!
   
Атрейо поведал то, что ему пришлось пережить.
   
— Теперь я знаю, почему ты стал серым, — сказала Девочка Императрица. — Ты слишком близко подошел к Ничто.
   
— Но правда ли то, что сказал мне Гморк, оборотень, про уничтоженных созданий Фантазии — что они становятся ложью в мире человеческих детей?
   
— Да, это правда, — сказала Девочка Императрица, и её золотые глаза потемнели, — вся ложь была когда-то созданиями Фантазии, они из одного материала. Они стали неузнаваемы и потеряли свою истинную сущность. И всё же Гморк сказал тебе только половину правды — другого и нельзя было ожидать от двуличного существа. Есть два пути, чтобы преодолеть границу между Фантазией и миром людей — истинный и ложный. Когда созданий Фантазии таким ужасным способом вырывают на ту сторону — это ложный путь. А истинный — это когда человеческие дети сами приходят в наш мир. Все, кто побывал у нас, узнали что-то такое, что они могли узнать только здесь, и в свой мир они вернулись уже изменёнными. Они прозрели, увидев нас в нашем истинном облике. И потому смогли смотреть и на свой собственный мир и своих ближних другими глазами. В том, что прежде казалось им унылой повседневностью, они вдруг обнаружили чудеса и тайны. Вот почему они охотно приходили к нам в Фантазию. И чем более богатым и цветущим становился наш мир, тем меньше лжи появлялось в их мире, тем он был совершеннее. Так же, как наши миры разрушают друг друга, они могли бы друг друга исцелять.
   
Подумав, Атрейо спросил:
   
— А как это началось?
   
— Бедствие, прошедшее по обоим мирам, — ответила Девочка Императрица, — имело двойное происхождение. Теперь всё извратилось, став своею противоположностью: то, что делало зрячим, ослепляет, а то, что могло создать новое, ведет к уничтожению. Спасение — в человеческих детях. Должен прийти один, один-единственный, и дать мне новое имя. И он придёт.
   
Атрейо молчал.
   
— Теперь ты понимаешь, Атрейо, — спросила Девочка Императрица, — почему я должна была так много поручить тебе? Только история, полная приключений, чудес и опасностей могла привести нашего спасителя ко мне. И это была твоя история.
   
Атрейо сидел, погруженный в глубокие раздумья. Наконец он кивнул.
   
— Теперь я понимаю, Златоглазая Повелительница Желаний. Благодарю тебя за то, что ты выбрала меня. Прости мне мой гнев.
   
— Ты не мог всего этого знать, — кротко сказала она, — и это тоже было необходимо.
   
Атрейо кивнул снова, и, помолчав, сказал:
   
— Но я очень устал.
   
— Ты сделал всё, что требовалось. Хочешь отдохнуть?
   
— Ещё нет. Сперва я хотел бы пережить счастливый конец моей истории. Если всё так, как ты сказала, и если я выполнил моё задание, то почему тогда спаситель ещё не тут? Чего ещё он ждет?
   
— Да, — тихо промолвила Девочка Императрица, — чего же он ждет?
   
   
Бастиан почувствовал, что от волнения у него вспотели ладони.
   
— Я же не могу, — сказал он, — я даже не знаю, что мне нужно сделать. А может и имя, которое мне пришло на ум, совсем не то.
   
   
— Можно тебя ещё спросить? — начал Атрейо.
   
Она улыбнулась и кивнула.
   
— Почему ты выздоровеешь, только когда получишь новое имя?
   
— Только верное имя придает всем существам и вещам реальность, — сказала Девочка Императрица. — Неверное имя делает всё нереальным. От этого и происходит ложь.
   
— Может быть, спаситель ещё не знает правильного имени, которое он должен тебе дать.
   
— Нет, — ответила она, — он знает его.
   
И они вновь замолчали.
   
   
— Да, — сказал Бастиан, — я его знаю. Я узнал его, как только тебя увидел. Но я не знаю, что мне надо делать.
   
   
Атрейо посмотрел на Девочку Императрицу.
   
— Может быть, он хочет прийти, просто не знает, как это сделать?
   
— Ему ничего не надо делать, — ответила она, — только назвать меня моим новым именем, которое знает только он. Этого будет достаточно.
   
   
Сердце Бастиана бешено забилось. Может, просто попробовать? А если не получится? А вдруг он ошибается? А если они говорят вовсе не о нём, а совсем о другом спасителе? Откуда ему знать, что они действительно имеют в виду его?
   
   
— Неужели, — снова заговорил Атрейо, — он всё ещё не понимает, что речь идет о нём, а не о ком-то другом?
   
— Нет, — сказала Девочка Императрица, — он не может быть таким глупым. Ведь он получил уже столько знаков.
   
   
— Я попробую! — сказал Бастиан. Но слова застыли у него на губах. Что, если и в самом деле получится? Тогда он каким-то образом окажется в Фантазии. Но как? Может быть, ему придется выдержать какое-нибудь превращение. В кого он превратится? Может, будет больно или он лишится сознания? И вообще, хочет ли он в Фантазию? Он хотел к Атрейо и Девочке Императрице, но он вовсе не хотел ко всем этим чудищам, которых там кишмя кишит.
   
   
— Может быть, — предположил Атрейо, — ему не хватает мужества?
   
— Мужества? — переспросила Девочка Императрица. — Разве нужно мужество, чтобы произнести моё имя?
   
— Тогда, — сказал Атрейо, — я знаю только одну причину, которая может его удерживать.
   
— Какую?
   
Атрейо не сразу решился ответить.
   
— Он просто не хочет. Он не заботится ни о тебе, ни о Фантазии. Мы ему безразличны.
   
Девочка Императрица посмотрела на Атрейо с удивлением.
   
   
— Нет! Нет! — вскричал Бастиан. — Вы не должны так думать! Это совсем не так! Ну пожалуйста, пожалуйста, не думайте так обо мне! Вы меня слышите? Атрейо, это не так!
   
   
— Он обещал мне прийти, — сказала Девочка Императрица, — я прочла это в его глазах.
   
   
— Да, верно, — крикнул Бастиан, — я сейчас приду, мне нужно только ещё раз всё хорошенько обдумать. Это не так просто.
   
   
Атрейо опустил голову, и они снова долго ждали молча. Но спаситель не появлялся. И не было ни малейшего признака, что он появится.
   
   
Бастиан представил, как это будет, если он вдруг возникнет перед ними — толстый, с кривыми ногами и бледным лицом. Он прямо видел разочарование на лице Девочки Императрицы, когда она обратится к нему:
   
«А тебе что тут надо?»
   
Атрейо, может быть, даже засмеется.
   
Представив всё это, Бастиан покраснел от стыда. Конечно, они ждут героя, принца или кого-нибудь ещё в этом роде. Ему нельзя показываться. Это совершенно невозможно. Он бы стерпел что угодно, только не это!
   
   
Когда Девочка Императрица подняла наконец глаза, выражение её лица изменилось. Атрейо чуть не испугался величия и строгости её взгляда. И он знал, где видел такое выражение до этого: у сфинксов!
   
— У меня осталось ещё одно средство, — сказала она, — но я использую его с неохотой. Я бы не хотела, чтобы он принуждал меня к этому.
   
— Какое средство? — шепотом спросил Атрейо.
   
— Знает он это или нет, но он уже принадлежит Бесконечной истории. Теперь он не может, не должен возвращаться. Он дал мне обещание и должен его выполнить. Но одной мне с этим не справиться.
   
— Кто во всей Фантазии, — воскликнул Атрейо, — осилит то, чего не можешь ты?
   
— Только одно существо, — ответила она, — и то, если захочет. Старик с Блуждающей Горы.
   
Атрейо посмотрел на Девочку Императрицу в крайнем изумлении.
   
— Старик с Блуждающей Горы? — повторил он, останавливаясь на каждом слове. — Ты хочешь сказать, что он существует?
   
— А ты в этом сомневаешься?
   
— Старые люди у меня на родине рассказывают о нём совсем маленьким детям, когда они плохо себя ведут или не слушаются. Они говорят, что он записывает в свою книгу всё, что выполняешь и от чего отказываешься, даже то, о чём думаешь и что чувствуешь, и что это остается там навсегда в виде прекрасной или отвратительной истории, смотря по обстоятельствам. Когда я сам был маленьким, я в это тоже верил, но потом решил, что всё это бабьи сказки — пугать детей.
   
— Кто знает, — улыбаясь, молвила Девочка Императрица, — что скрывается за бабьими сказками.
   
— Ты что, с ним знакома? — допытывался Атрейо. — Ты его видела?
   
Она покачала головой.
   
— Если я его найду, мы встретимся в первый раз.
   
— А ещё наши старики рассказывают, — продолжил Атрейо, — что никогда не знаешь, где именно находится его Гора, что он появляется всегда совершенно неожиданно то тут, то там, и встретить его можно только случайно или по велению судьбы.
   
— Да, — ответила Девочка Императрица, — Старика с Блуждающей Горы искать нельзя. Его можно только найти.
   
— Даже тебе? — спросил Атрейо.
   
— Даже мне.
   
— А если ты его не найдешь?
   
— Если он есть, то я его найду, — сказала она, таинственно улыбаясь, — а если я его найду, то он будет.
   
Атрейо не понял ответа. И нерешительно спросил:
   
— Он — как ты?
   
— Он как я, — ответила она, — потому что он во всём моя противоположность.
   
Атрейо понял, что таким способом от неё ничего не узнает. К тому же, его беспокоила другая мысль:
   
— Ты смертельно больна, Златоглазая Повелительница Желаний, — сказал он почти строго, — и одной тебе далеко не уйти. Как я вижу, все твои слуги и подданные бросили тебя. Фалькор и я будем рады сопровождать тебя куда угодно, хотя, по правде сказать, я не знаю, хватит ли у Фалькора сил. И ещё моя нога… ну, ты же сама видела, ноги меня уже не держат…
   
— Спасибо, Атрейо, — возразила она, — спасибо тебе за твою храбрость и верность. Но у меня и в мыслях не было взять вас с собой. Старика с Блуждающей Горы можно найти только одному. И Фалькор уже не там, где ты его оставил. Сейчас он находится в таком месте, где все его раны вылечатся и все его силы вернутся к нему. И ты тоже, Атрейо, скоро там будешь.
   
Её пальцы играли АУРИНОМ.
   
— Что это за место?
   
— Тебе этого пока не надо знать. Тебя доставят туда во сне. Настанет день, когда ты узнаешь, где был.
   
— Но как я могу спать, — вскричал Атрейо, от волнения забыв всякую манеру обращения, — когда знаю, что каждую минуту ты можешь умереть!
   
Девочка Императрица снова тихо рассмеялась.
   
— Я не так уж всеми покинута, как ты думаешь. Я уже говорила тебе, что ты многого не видишь. Меня окружают семь Сил, которые принадлежать мне так же, как тебе принадлежит твоя память, или твоё мужество, или твои мысли. Ты их не видишь и не слышишь, но вот сейчас они все при мне. Три из них я хочу оставить с тобой и Фалькором, чтобы они о вас заботились. Четыре я возьму с собой, они будут меня сопровождать. Ну а ты, Атрейо, можешь спокойно спать.
   
При этих словах вся усталость, накопленная Атрейо во время Великого Поиска, вдруг упала на него, словно темная вуаль. Но это была не тяжелая, как камень, усталость изнеможения, а спокойная и безмятежная потребность во сне. Он хотел ещё так о многом расспросить Златоглазую Повелительницу Желаний, но своими словами она будто остановила все желания в его сердце, оставив одно-единственное, неодолимое желание спать. Глаза его закрылись, и он, не опускаясь, сидя, как был, провалился в темноту.
   
   
Башенные часы пробили одиннадцать.
   
   
Словно издалека Атрейо услышал ещё, как Девочка Императрица своим тихим, нежным голосом отдала распоряжение, а потом почувствовал, как его бережно поднимают и уносят могучие руки.
   
Долгое время вокруг была только темнота и тепло. Много, много позднее он ощутил в полусне, как восхитительная влага коснулась его пересохших, потрескавшихся губ, а затем потекла ему в горло. Вокруг себя он неясно видел что-то вроде пещерных стен, которые, казалось, были из чистого золота. И он заметил, что рядом лежит белый Дракон Счастья. А потом он увидел или, скорее, догадался, что в середине пещеры бьет источник, а вокруг этого источника лежат две змеи, кусающие друг друга в хвост — одна светлая, другая темная…
   
Но тут невидимая рука провела по его глазам — это было несказанно хорошо, и Атрейо снова погрузился в глубокий сон без сновидений.
   
В тот час Девочка Императрица покинула Башню Слоновой Кости. Она лежала на мягких шелковых подушках в стеклянном паланкине, который несли четверо её невидимых слуг — казалось, будто этот паланкин медленно парит в воздухе.
   
Они пересекли Лабиринт, вернее, то, что от него осталось, и часто им приходилось идти в обход, потому что многие дорожки теперь упирались в Ничто.
   
Когда, наконец, они добрались до внешней границы равнины и покинули Лабиринт, невидимые носильщики прервали своё движение. Видимо, они ждали приказа.
   
Девочка Императрица приподнялась на подушках и бросила взгляд назад, на Башню Слоновой Кости.
   
— Идите дальше! Просто идите дальше — куда угодно! — сказала она, вновь опустившись на подушки. Порыв ветра взметнул её белоснежные волосы. Густые и длинные, они развевались за стеклянным паланкином, словно знамя.
  
  
   
    
XII. Старик с Блуждающей Горы
   
   
По отвесным, испещренным расщелинами склонам громыхали лавины, вьюги бушевали среди закованных в лёд вершин скалистых гребней, завывая, кружили в пещерах и ущельях и вновь неслись над просторами ледников. В том краю это была вполне обычная погода, ведь Горы Судьбы считались самыми большими в Фантазии, а их главная вершина буквально достигала небес.
   
В этот край вечных льдов не решались подниматься даже самые отважные горовосходители. Вернее, удачное восхождение произошло в такие невообразимо давние времена, что о нём никто уже не знал. Таков был один из непостижимых законов, которых в фантазийской Империи достаточно. Горы Судьбы могут быть преодолены только после того, как будет полностью забыт предыдущий покоритель высот, которому это удалось, и о нём не останется свидетельств ни из камня, ни из железа. Поэтому каждый, кто совершал восхождение, всегда был первым.
   
Здесь, вверху, не могло выжить ни одно живое существо, кроме нескольких исполинских снеговиков, если их вообще можно считать живыми — ведь передвигались они невероятно медленно: на один шаг у них уходили годы, а на небольшую прогулку — века. Ясно, что общаться они могли только с себе подобными, и о наличии остального фантастического мира даже не подозревали. Они считали себя единственными живыми существами во вселенной.
   
Тем растеряннее уставились они теперь на крошечную точку внизу, которая поднималась к вершине по извилистым тропкам, по едва доступным откосам, блистающим льдом отвесным скалам и по острым, как нож, гребням, через глубокие ущелья и трещины.
   
Это был стеклянный паланкин, в котором лежала Девочка Императрица, несомая своими четырьмя невидимыми Силами. Паланкин почти сливался с окружающим пейзажем — стекло казалось прозрачным льдом, а белое одеяние и волосы Девочки Императрицы были едва отличимы от снега.
   
Она была в пути уже давно, много дней и ночей. В дождь и в зной, в полной темноте и при лунном свете несли четыре Силы её паланкин всё дальше и дальше, как она и приказала, куда глаза глядят. Для неё не было разницы между тем, что терпимо, и тем, что непереносимо, точно так же, как раньше в своей Империи она одинаково ценила тьму и свет, прекрасное и ужасное. Она была готова ко всему, ведь Старик с Блуждающей Горы мог быть повсюду и нигде.
   
И, тем не менее, её четыре невидимых Силы выбирали дорогу не совсем уж произвольно. Всё чаще Ничто, поглотившее уже целые страны, оставляло им для прохода одну-единственную тропинку. Иногда это был мост, пещера или ворота, сквозь которые они едва успевали проскользнуть, а порою Силы несли паланкин со смертельно больной прямо по поверхности озера или морского залива, ведь для этих носильщиков не было разницы между плотным и жидким.
   
И вот, наконец, они поднялись в мир обледенелых вершин Гор Судьбы и продолжали подниматься всё выше, безудержно и неустанно. И пока Девочка Императрица не давала нового приказа, Силы несли её всё выше и выше. А она лежала на подушках, закрыв глаза, и не двигалась. Лежала уже давно. Последнее, что она произнесла, был приказ «идите куда угодно» во время расставания с Башней Слоновой Кости.
   
Теперь паланкин двигался через глубокое ущелье в узком разломе между двумя горными кручами — разлом этот был ненамного шире самого паланкина. Дно ущелья было засыпано метровым слоем рыхлого снега, но невидимые носильщики не проваливались и даже не оставляли следов. В глубине этой расселины было очень темно — лишь узкая полоска дневного света виднелась в высоте. Дорога медленно шла вверх, и чем выше поднимался паланкин, тем ближе придвигалась полоска света. Потом почти внезапно скалы расступились и открыли взгляду широкое сверкающе-белое пространство. Это было самое высокое место, ибо вершина Гор Судьбы — не пик, как у большинства других гор, а плато, обширное, словно целая страна.
   
Но сейчас посреди этой равнины вдруг возникла небольшая гора странного вида. Она была довольно узкой и вытянутой, подобно Башне Слоновой Кости, но сияла голубым светом и состояла из множества зубцов причудливой формы, которые тянулись к небу, словно огромные перевернутые сосульки. Примерно на половине высоты этой горы на трех таких зубцах стояло Яйцо величиной с дом.
   
Яйцо окружали большие голубые сосульки, которые возвышались, будто трубы гигантского органа, образовывая собою вершину горы. В Большом Яйце было круглое отверстие, похожее на дверь или окно. Вдруг в этом отверстии показалось лицо — оно смотрело в сторону паланкина.
   
Девочка Императрица подняла веки, как только почувствовала этот взгляд и встретилась с ним глазами.
   
— Стоп! — сказала она тихо.
   
Невидимые Силы остановились.
   
Девочка Императрица поднялась.
   
— Это он, — продолжила она. — Последнюю часть пути к нему я должна пройти сама. Ждите меня здесь, что бы ни случилось.
   
Лицо в круглом отверстии Яйца исчезло.
   
Девочка Императрица вышла из паланкина и отправилась в путь по снежной равнине. Это был нелегкий путь, ведь она шла босиком, а снег покрылся ледяной коркой. При каждом шаге, пробивая её, она ранила об твердый, словно стекло, наст свои нежные ножки. Ледяной ветер трепал её белые волосы и одежду.
   
Наконец она добралась до синей горы и остановилась перед её скользкими сосульками.
   
Из круглого темного отверстия Большого Яйца стала спускаться длинная лестница, куда более длинная, чем вообще могла бы там поместиться. Когда она коснулась подножия синей горы, Девочка Императрица ухватилась за неё рукой и увидела, что эта стремянка составлена из переплетенных букв, а каждая перекладина была строчкой. Девочка Императрица стала подниматься вверх и, преодолевая ступеньку за ступенькой, читала слова:
   
    
     
ВЕРНИСЬ ВЕРНИСЬ УЙДИ УЙДИ
     
НИГДЕ И НИКОГДА СО МНОЮ ТЫ ДА БУДЕТ ТАК ВСТРЕЧАТЬСЯ НЕ ДОЛЖНА
     
Я ЛИШЬ ТЕБЕ ТЕБЕ ОДНОЙ
     
ПУТЬ ПРЕГРАЖДАЮ ЭТОТ
     
ВЕРНИСЬ ОБРАТНО ЖЕ ВЕРНИСЬ ПОСЛУШАЙСЯ СОВЕТА
     
КОГДА НА ВСТРЕЧУ К СТАРИКУ КО МНЕ ПРИДЕШЬ ТЫ НАКОНЕЦ
     
СЛУЧИТСЯ ТО ЧЕГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ
     
НАЧАЛО СВОЙ НАЙДЁТ КОНЕЦ
     
ВЕРНИСЬ ВЕРНИСЬ ТЫ ВВЕРХ НЕ ПОДНИМАЙСЯ
     
И НЕСУСВЕТНОЙ ПУТАНИЦЫ ТЫ НЕ ДОБИВАЙСЯ
    
   
   
Она остановилась, чтобы собраться с силами, и посмотрела вверх. Надо было подниматься очень высоко. Пока что она не прошла и половины.
   
— Старик с Блуждающей Горы, — сказала она громко, — если бы ты не хотел, чтобы мы встретились, ты бы не писал мне эту лестницу. Следуя твоему запрету, я приду к тебе.
   
И она стала подниматься выше.
   
    
     
ТВОРЕНИЯ ТВОИ ДА И САМУ ТЕБЯ
     
Я ЛЕТОПИСЕЦ СОХРАНЯЮ У СЕБЯ
     
И МЁРТВОЙ БУКВОЙ НЕИЗМЕННО
     
СТАНОВИТСЯ ВСЁ БЫВШЕЕ ОДУШЕВЛЕННО
     
СЕЙЧАС СТРЕМИШЬСЯ ТЫ КО МНЕ
     
И ЭТО ПРИВЕДЕТ К БЕДЕ
     
ВСЁ ТО ЧТО НАЧАТО ТОБОЮ ТУТ ЖЕ ПРЕКРАТИТСЯ
     
ТЫ НИКОГДА НЕ БУДЕШЬ СТАРОЮ ДИТЯ ИМПЕРАТРИЦА
     
Я СТАР И НИКОГДА КАК ТЫ Я ЮНЫМ НЕ БЫВАЛ
     
ЧТО ПРОБУЖДАЛА ТЫ В ПОКОЙ Я ОТПУСКАЛ
     
ЖИЗНИ ЛИЦЕЗРЕТЬ НЕЛЬЗЯ
     
В СМЕРТИ САМОЮ СЕБЯ
    
   
   
Ей вновь пришлось остановиться, чтобы перевести дух. Она была теперь уже очень высоко, и лесенка раскачивалась, словно ветка, в порывах снежной бури. Девочка Императрица крепко хваталась за ледяные буквы-ступеньки и вот, наконец, приступила к последнему отрезку лестницы.
   
    
     
НЕ СЛЫШИШЬ ТЫ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ
     
ЧТО ЛЕСТНИЦА ТЕБЕ ТВЕРДИТ ПРИ ВОСХОЖДЕНИИ
     
И ВСЁ-ТАКИ ГОТОВА СДЕЛАТЬ ТО
     
ЧТО И В ПРОСТРАНСТВЕ И ВО ВРЕМЕНИ ЗАПРЕЩЕНО
     
ТЕБЯ УДЕРЖИВАТЬ Я НЕ МОГУ
     
НУ ЧТО Ж ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ КО СТАРИКУ
    
   
   
Преодолев последние ступеньки, Девочка Императрица тихо вздохнула и оглядела себя. Её широкое белое одеяние было изорвано в клочья — они остались висеть на многочисленных перекладинах, завитушках и шипах буквенной лестницы. Для неё не было неожиданностью, что буквы так враждебны к ней. Это было взаимно.
   
Прямо перед собой она видела Яйцо с круглым отверстием, в которое уходила стремянка. Она шагнула внутрь. В тот же миг отверстие за ней захлопнулось. Не шевелясь, она стояла в темноте и ждала, что же произойдет. Однако долгое время не происходило ничего.
   
— Я здесь, — тихо сказала Девочка Императрица в темноту. Её голос отозвался эхом, будто в большом пустом зале — или это был другой, куда более низкий голос, который отвечал ей теми же словами?
   
Мало-помалу она различила в темноте слабое красноватое свечение. Оно исходило от раскрытой книги, которая висела в воздухе посреди этой яйцевидной комнаты. Книга была наклонена, так что Девочка Императрица увидела её переплет. Он был из шелка медно-красного цвета, и, как и на Драгоценности, которую Девочка Императрица носила на шее, на нём были видны две змеи: вцепившись друг другу в хвост, они образовывали овал. А в этом овале стояло заглавие:
   
    Бесконечная История
   
   
Мысли Бастиана спутались. Это же та самая книга, которую он читал! Он ещё раз поглядел на неё. Да, без сомнения, книгу, о которой идет речь, он держит в руках. Но как же она могла оказаться в себе самой?
   
   
Девочка Императрица подошла поближе и тогда увидела с другой стороны парящей в воздухе книги лицо человека, подсвеченное снизу голубоватым светом раскрытых страниц. Это сияние шло от сине-зеленых букв.
   
Лицо человека казалось корой старого дерева — настолько оно было изборождено морщинами. У него была длинная седая борода, а глаза сидели в глазницах так глубоко, что их и вовсе не было видно. Он был одет в синюю монашескую рясу с капюшоном, накинутым на голову, и держал в руке карандаш, которым писал в книге. Он так и не поднял глаз.
   
Девочка Императрица долго стояла молча и смотрела на него. Собственно то, чем он занимался, даже не было письмом, его карандаш просто скользил по пустой странице, а буквы и слова составлялись сами по себе, будто возникая из пустоты. Девочка Императрица прочла, что там было написано, и это оказалось то, что происходило в этот момент: «Девочка Императрица прочла, что там было написано…»
   
— Ты записываешь всё, что происходит, — сказала она.
   
— Всё, что я записываю, происходит, — был ответ.
   
И снова это был тот низкий глухой голос, который она поначалу приняла за эхо своего собственного.
   
Странно, но Старик с Блуждающей Горы при этом даже рта не раскрыл. Он записал её и свои слова, и она услышала их так, как будто вспомнила, что он их только что произнёс.
   
— Ты и я, — спросила она, — и вся Фантазия — всё записано в этой книге?
   
Он написал, и в то же время она услышала ответ:
   
— Не так. Эта книга и есть вся Фантазия, и ты, и я.
   
— А где эта книга?
   
— В книге, — записал он ответ.
   
— Значит, это всего лишь видимость и отражение? — спросила она.
   
И он написал, а она услышала:
   
— Что показывает зеркало, в котором отражается зеркало? Знаешь ли ты это, Златоглазая Повелительница Желаний?
   
Некоторое время Девочка Императрица молчала, и Старик тут же записал, что она молчит.
   
Потом она тихо сказала:
   
— Мне нужна твоя помощь.
   
— Я знаю, — ответил и записал он.
   
— Да, — промолвила она, — пожалуй, так и должно быть. Ты — память Фантазии и знаешь всё, что происходило вплоть до этого момента. Но не можешь ли ты перелистать свою книгу вперёд и посмотреть, что случится?
   
— Пустые страницы! — был ответ. — Я могу только оглядываться на то, что произошло. Я мог читать это, пока я это писал. И я это знаю, потому что прочел. А писал это, потому что это произошло. Так Бесконечная история пишет сама себя моей рукой.
   
— Так ты не знаешь, почему я к тебе пришла?
   
— Нет, — услышала она его глухой голос в то время, как он писал, — и я бы хотел, чтобы ты не приходила. У меня всё становится окончательным и неизменным — и ты тоже, Златоглазая Повелительница Желаний. Это Яйцо — твоя могила и твой гроб. Ты вошла в память Фантазии. И как же ты собралась уходить отсюда?
   
— Всякое яйцо, — ответила она, — начало новой жизни.
   
— Верно, — написал и произнес Старик, — но только если треснет его скорлупа.
   
— Ты можешь раскрыть её, — воскликнула Девочка Императрица, — ты же меня впустил.
   
Старик покачал головой и записал это.
   
— Этого ты добилась своей силой. Но больше у тебя её нет, поскольку ты здесь. Мы заперты навеки. Воистину, ты не должна была приходить! Это конец Бесконечной истории.
   
Девочка Императрица улыбнулась — казалось, она ничуть не встревожена.
   
— Ты и я, — сказала она, — не можем больше сделать ничего. Но есть кое-кто, кто может.
   
— Создать новое начало, — написал Старик, — может только человеческий ребенок.
   
— Да, — подтвердила она, — человеческий ребенок.
   
Старик с Блуждающей Горы медленно поднял глаза и впервые посмотрел на Девочку Императрицу. Этот взгляд был как будто брошен с другого конца вселенной — из такой дали он шел, из такой темноты. Но она выдержала этот взгляд и не отвела своих золотых глаз. Это было похоже на безмолвный неподвижный поединок. В конце концов Старик снова склонился над своей книгой и написал:
   
— Соблюдай границу, которую и ты должна соблюдать!
   
— Я хотела бы, — ответила она, — но тот, о ком я говорю и кого жду, уже давно её перешёл. Он читает эту книгу, в которой ты пишешь, и слышит каждое наше слово. Так что он с нами.
   
— Верно, — услышала она голос Старика, пока тот писал, — и он уже безвозвратно принадлежит Бесконечной истории, потому что это его собственная история.
   
— Расскажи её мне! — приказала Девочка Императрица. — Ты, поскольку ты память Фантазии, расскажи мне её с самого начала и слово в слово, так, как ты её записал!
   
Пишущая рука Старика начала дрожать.
   
— Если я сделаю это, мне придется начать всё заново. А что я пишу, случается вновь.
   
— Пусть будет так! — сказала Девочка Императрица.
   
   
Бастиану стало как-то не по себе. Что она собирается сделать? Что-то такое, что связано с ним. Но если даже у Старика с Блуждающей Горы задрожали руки…
   
   
Старик писал и говорил:
   
— Когда Бесконечная история в самой себе несёт себя,
   
То мир, что в этой книге, погибает зря.
   
А Девочка Императрица отвечала:
   
— Но если к нам герой примкнет,
   
Жизнь новая взойдет.
   
Сейчас ему нужно решиться!
   
— Воистину, ты ужасна, — сказал и записал Старик, — это означает конец без конца. Мы вступим в круг вечного возвращения. Оттуда нет исхода.
   
— Для нас нет, — ответила она, и её голос больше не был нежным, он был твердым и чистым, как алмаз, — но и для него нет — разве только он спасёт нас всех.
   
— Ты в самом деле хочешь отдать всё в руки человеческого ребенка?
   
— Я хочу этого.
   
А потом она тихо добавила:
   
— Или ты знаешь другой выход?
   
Долгое время стояла тишина, пока глухой голос Старика не проговорил:
   
— Нет.
   
Он стоял, низко склонившись над книгой, в которой записывал. Его лицо, закрытое капюшоном, уже нельзя было разглядеть.
   
— Тогда делай то, о чём я тебя просила!
   
Старик с Блуждающей Горы подчинился воле Девочки Императрицы и начал рассказывать Бесконечную историю сначала. В этот момент сияние, исходившее от страниц книги, поменяло цвет. Оно стало красноватым, как буквы, которые теперь появлялись под карандашом Старика. Его монашеская ряса и капюшон тоже были теперь медно-красного цвета. И пока он писал, звучал его низкий голос.
   
   
Бастиан тоже слышал его совершенно отчетливо.
   
И всё же первые слова, сказанные Стариком, были непонятны. Они звучали примерно так: «Таиравкитна реднаерок дарнок лрак ниязох».
   
«Странно, — подумал Бастиан, — почему Старик вдруг заговорил на другом языке? Может быть, это магическая формула?»
   
Голос Старика продолжал звучать, и Бастиан невольно прислушался.
   
    
«Эту надпись можно было прочитать на стеклянной двери маленькой книжной лавочки, но, разумеется, только если смотреть на улицу из глубины полутемного помещения.
    
Снаружи было серое промозглое ноябрьское утро и дождь лил как из ведра. Капли сбегали по изгибам букв, по стеклу, и сквозь него ничего не было видно, кроме пятнистой от сырости стены дома на противоположной стороне улицы».
   
   
«Эта история мне незнакома, — подумал Бастиан несколько разочарованно, — её вообще нет в той книге, которую я читал. Ну да, теперь ясно, что я всё это время ошибался. А я уж было поверил, что Старик начнёт рассказывать Бесконечную историю с самого начала».
   
    
«Вдруг дверь распахнулась, да так порывисто, что маленькая гроздь желтых медных колокольчиков, висевшая над нею, яростно затрезвонила и долго не могла успокоиться.
    
Переполох этот вызвал маленький толстый мальчик лет десяти или одиннадцати. Мокрая прядь темно-каштановых волос падала ему на глаза, с промокшего насквозь пальто стекали капли. На плече у него была школьная сумка. Мальчик был немного бледен, дышал прерывисто, и, хотя до этой минуты, видно, очень спешил, теперь застыл как вкопанный в дверном проеме»…
   
   
Пока Бастиан это читал и одновременно слышал глухой голос Старика с Блуждающей Горы, у него гудело в ушах и рябило в глазах.
   
То, что здесь рассказывалось, была его собственная история! И она была в Бесконечной истории. Он, Бастиан, оказался действующим лицом этой книги, а до сих пор он считал себя только её читателем! И кто знает, может, прямо сейчас про него читает другой читатель, который тоже считает себя только читателем — и так до бесконечности!
   
Бастиана охватил страх. Он вдруг почувствовал, что задыхается. Ему казалось, что он заперт в невидимой тюрьме. Ему захотелось остановиться, не читать дальше.
   
   
Но глубокий голос Старика с Блуждающей Горы продолжал рассказывать,
   
   
и Бастиан не мог ничего с этим поделать. Он затыкал уши, но это не помогало, потому что голос звучал внутри него. И хотя он давно уже знал, что это не так, он ещё цеплялся за мысль, что это совпадение с его собственной историей, может быть, было всего лишь невероятной случайностью,
   
   
но глубокий голос продолжал неумолимо
   
   
и теперь он отчетливо слышал, как голос сказал:
   
   
«— А манеры каковы, — раздалось бормотание за его спиной. — Мог бы хотя бы представиться.
   
— Меня зовут Бастиан, — сказал мальчик. — Бастиан Бальтазар Букс».
   
   
В этот момент Бастиан сделал весьма важное открытие: можно быть убежденным, что ты чего-то желаешь — причем годами — пока знаешь, что желание неосуществимо. Но когда вдруг появляется возможность осуществить эту сокровенную мечту, начинаешь желать только одного: никогда этого не желать.
   
Так, во всяком случае, случилось с Бастианом.
   
Теперь, когда всё стало неотвратимо серьезным, ему больше всего хотелось куда-нибудь убежать. Но «куда-нибудь» больше не было. И потому он сделал то, что, конечно же, было совершенно бесполезно: он просто прикинулся мертвым, словно жук, который лежит на спине. Он хотел сделать вид, что его нет, замереть и сделаться как можно меньше.
   
   
Старик с Блуждающей Горы продолжал рассказывать и одновременно заново писать, как Бастиан украл книгу, как забрался на чердак школы и начал там читать. И снова Атрейо начал свой Поиск, пришел к Древней Морле, нашел Фалькора в сети Играмуль, висевшей над Глубоким Ущельем, там, где он услышал испуганный крик Бастиана. Снова его вылечила старая Ургл и наставил Энгивук. Он прошел через Трое Волшебных Ворот и вошел в отражение Бастиана, и говорил с Уюлалой. А потом явились Ветры Великаны, и Город Призраков, и Гморк, и спасение Атрейо и возвращение в Башню Слоновой Кости. При этом происходило всё то, что пережил Бастиан — как он зажег свечи и как увидел Девочку Императрицу, и она напрасно ждала, что он придёт. И снова она отправилась на поиски Старика с Блуждающей Горы, снова поднималась по лестнице из букв и входила в Яйцо, и вновь слово в слово повторился весь разговор, который они вели, кончившийся тем, что Старик с Блуждающей Горы стал рассказывать и писать Бесконечную историю.
   
И тут всё началось сначала — без всяких изменений — и снова всё кончалось встречей Девочки Императрицы со Стариком с Блуждающей Горы, который вновь писал Бесконечную историю и начинал рассказывать…
   
   
… и это повторялось бы до скончания веков, потому что совершенно невозможно измениться чему-то в ходе вещей. Только он один, Бастиан, мог вмешаться. И он должен это сделать, если не хочет сам остаться в этом замкнутом круге. Ему казалось, что история повторилась уже тысячу раз, нет, как будто не было ни до, ни после, а всё было одновременно. Теперь он понял, почему дрожали руки Старика. Круг вечного возвращения был концом без конца!
   
Бастиан не замечал, как по лицу его текут слёзы. Вдруг почти бессознательно он вскричал:
   
— Лунита! Я иду!
   
В тот же миг произошло множество событий.
   
   
Скорлупа Большого Яйца с ужасающей силой разлетелась на кусочки, раздались глухие отдаленные раскаты грома. Потом издалека примчался штормовой ветер, рванув страницы в книге, которую Бастиан держал на коленях, и те бешено затрепетали. Ветер растрепал его волосы, дул в лицо, ему перехватило дыхание, пламя свечей в семисвечнике плясало и клонилось набок, и тут второй, ещё более сильный порыв ветра налетел на книгу и погасил огонь. Башенные часы пробили двенадцать раз.
  
  
   
    
XIII. Перелин, Ночной Лес
   
   
— Лунита, я иду! — ещё раз тихо повторил Бастиан в темноте. Он чувствовал, как от этого имени исходит неописуемо сладостная, упоительная сила, наполняющая его целиком. И он произнес ещё несколько раз, просто так:
   
— Лунита! Лунита! Я иду, Лунита! Я уже здесь.
   
Но где он?
   
Не видно было ни зги, но теперь его окружал не зябкий мрак чердака, он был погружен в бархатную теплую темноту, в которой чувствовал себя защищенным и счастливым.
   
Страх и тревога отступили от него. Он вспомнил о них как о чём-то давно прошедшем. Ему было так легко и радостно на душе, что он даже тихонько рассмеялся.
   
— Лунита, где я? — спросил он.
   
Он больше не ощущал тяжести своего тела. Он пощупал руками вокруг себя и понял, что парит в воздухе. Тут не было ни матов, ни твердого пола.
   
Это было чудесное, никогда раньше не испытанное им чувство — чувство отдалённости и безграничной свободы. Ничто из того, что прежде его обременяло и стесняло, не могло его настичь.
   
Может, он летит где-то в космосе? Но в космосе же есть звезды, а он не видел ничего похожего на них. Его окружала только бархатная тьма, и ему было так хорошо, так хорошо, как не бывало ещё в жизни. Может, он умер?
   
— Лунита, где ты?
   
И тут он услышал голос, нежный, как птичье пение, и голос отвечал ему, а может быть, уже много раз отвечал и раньше, но оставался незамеченным. Он слышал его совсем близко, но с какой стороны он доносился, нельзя было сказать.
   
— Я здесь, мой Бастиан.
   
— Лунита, это ты?
   
Она как-то по-особенному, певуче рассмеялась.
   
— А кем же ещё я могу быть. Ты ведь только что дал мне это прекрасное имя. Спасибо тебе за это. Добро пожаловать, мой спаситель и мой герой.
   
— Где мы, Лунита?
   
— Я у тебя, а ты у меня.
   
Разговор этот был как во сне, но Бастиан твёрдо знал, что не спит.
   
— Лунита, — прошептал он, — это что, конец?
   
— Нет, — ответила она, — это начало.
   
— Где Фантазия, Лунита? Где все остальные? Где Атрейо и Фалькор? Неужели всё исчезло? А Старик с Блуждающей Горы и его книга? Их больше нет?
   
— Фантазия возродится из твоих желаний, мой Бастиан. Я превращу их в действительность.
   
— Из моих желаний? — удивленно повторил Бастиан.
   
— Ты же знаешь, — услышал он нежный голос, — что меня называют Повелительницей Желаний. Чего ты желаешь?
   
Бастиан подумал, а потом осторожно спросил:
   
— А сколько желаний я могу загадать?
   
— Столько, сколько хочешь — чем больше, тем лучше, мой Бастиан. Тем богаче и многообразнее будет Фантазия.
   
Бастиан был удивлен и потрясен. Но как раз потому, что он внезапно увидел бесконечность возможностей, на ум вообще не приходило ни одного желания.
   
— Я не знаю, — сказал он наконец.
   
Некоторое время было тихо, а потом он услышал её нежный голос:
   
— Это плохо.
   
— Почему?
   
— Потому что тогда Фантазии больше не будет.
   
Бастиан в замешательстве молчал. Его чувству безграничной свободы мешало знание того, что всё зависит от него.
   
— Почему так темно, Лунита? — спросил он.
   
— Вначале всегда темно, мой Бастиан.
   
— Мне хотелось бы ещё раз тебя увидеть, Лунита, знаешь, как в тот миг, когда ты на меня взглянула.
   
Он снова услышал тихий, певучий смех.
   
— Почему ты смеешься?
   
— Потому что радуюсь.
   
— Чему?
   
— Ты только что сказал своё первое желание.
   
— И ты его исполнишь?
   
— Да, протяни свою руку!
   
Он сделал это и почувствовал, как она положила что-то ему на ладонь. Оно было крошечным, но странно тяжелым. От него шел холод, и на ощупь оно казалось твердым и неживым.
   
— Что это, Лунита?
   
— Песчинка, — ответила она. — Это всё, что осталось от моего бескрайнего мира. Дарю её тебе.
   
— Спасибо, — сказал Бастиан удивленно. Он и вправду не знал, что ему делать с этим даром. Если бы это было хотя бы что-то живое!
   
Пока он размышлял, что же от него ждет Лунита, он вдруг почувствовал в своей ладошке легкое щекотание. Он внимательно вгляделся.
   
— Смотри-ка, Лунита! — прошептал он. — Она теплеет и светится! А теперь — видишь — из неё вьется крошечное пламя. Нет, да это же росток! Лунита, это же не песчинка! Это же светящееся зернышко, оно прорастает!
   
— Прекрасно, мой Бастиан! — услышал он в ответ. — Вот видишь, тебе это совсем не трудно.
   
От крохотной точки у Бастиана на ладони теперь исходило едва заметное сияние, которое быстро усиливалось, озаряя в бархатной тьме два таких разных детских лица, склоненных над этим чудом.
   
Бастиан медленно отвел руку, и светящаяся точка осталась висеть между ними в воздухе, словно маленькая звездочка.
   
Росток увеличивался очень быстро, прямо на глазах. Он расправил листья и стебли, выпустил бутоны, которые распустились в чудесные, мерцающие разными оттенками, фосфоресцирующие цветы. И тут же созревали маленькие плоды, которые, став спелыми, взрывались, будто миниатюрные ракеты, рассыпая вокруг себя новые семена искристым пестрым дождем.
   
Из новых семян снова вырастали растения, но уже другой формы, напоминая листья папоротников или маленьких пальм, круглые кактусы, хвощи и узловатые деревца. Все они мерцали и светились разными цветами. Вскоре бархатная тьма, окружавшая Бастиана и Луниту, заполнилась сверху, снизу и со всех сторон распускающимися, буйно разраставшимися и светящимися растениями. Пылающий многоцветьем красок шар, новый сверкающий мир парил в Нигде, рос и рос, и в его сокровенной глубине сидели Бастиан и Лунита, держась за руки, и, в изумлении широко раскрыв глаза, глядели на это чудесное зрелище.
   
Казалось, растения могут без конца обретать новые формы и оттенки. Распускались всё более крупные бутоны, раскрывались всё более пышные зонтики. И весь этот рост совершался в полной тишине.
   
Немного погодя некоторые растения становились высотой с подсолнух, а другие — даже с фруктовое дерево. На них красовались опахала и кисти длинных, смарагдово-зеленых листьев или соцветий, полных, будто павлиньи хвосты, глазков всех цветов радуги.
   
Другие растения напоминали пагоды из раскрытых друг над другом фиолетовых шелковых зонтиков. Были и толстые стволы, переплетенные, словно косички. Из-за их прозрачности казалось, что они из розового стекла, подсвеченного изнутри. Встречались соцветия, чьи большие гроздья были похожи на голубые и желтые праздничные фонарики. Тысячи тысяч маленьких астр обрушились вниз серебристыми водопадами, ниспадали темно-золотые завесы колокольчиков с длинными пучками тычинок. Всё пышнее и гуще разрастались эти светящиеся ночные растения, мало-помалу переплетаясь друг с другом в великолепный покров из мягкого света.
   
— Ты должен дать ему имя! — прошептала Лунита.
   
Бастиан кивнул.
   
— Перелин, Ночной Лес, — сказал он.
   
Он поглядел Девочке Императрице в глаза — и тут с ним снова случилось то, что было, когда они встретились взглядами в первый раз. Он сидел как зачарованный, смотрел на неё и не мог отвести глаз. В тот первый раз он видел её смертельно больной, а сейчас она была намного, намного прекраснее. Её разорванное одеяние стало опять как новое, и на безупречной белизны шелке и её длинных волосах играли разноцветные блики мягкого света. Его желание было исполнено.
   
— Лунита, — пролепетал Бастиан в оцепенении, — ты теперь выздоровела?
   
Она улыбнулась.
   
— Разве ты не видишь, мой Бастиан?
   
— Я хотел бы, чтобы всё навеки осталось так, как сейчас, — сказал он.
   
— Мгновение вечно, — ответила она.
   
Бастиан молчал. Он не понял её ответа, но сейчас ему было не до размышлений. Он желал только одного: сидеть рядом и глядеть на неё.
   
Вокруг них, в чаще буйно разраставшихся растений из света, постепенно образовалась ажурная решетка, пестрая паутина, которая укрыла их, словно большой круглый шатер из волшебных ковров. Бастиан не обращал внимания на то, что происходит снаружи этого шатра. Он не знал, что Перелин разрастался всё дальше и дальше, и каждое растение становилось всё выше и выше. Вокруг до сих пор шел дождь из искрящихся семян, из которых появлялись новые ростки.
   
Бастиан был погружен в созерцание Луниты.
   
Он бы не смог сказать, много прошло времени или мало, когда Лунита рукой закрыла ему глаза.
   
— Почему ты заставил меня так долго ждать? — услышал он её вопрос. — Почему ты вынудил меня идти к Старику с Блуждающей Горы? Почему ты не пришел, когда я звала?
   
Бастиан сглотнул.
   
— Это потому что… — с трудом произнес он, — я думал… это было… да что угодно, может, и страх… но на самом деле мне было перед тобой стыдно, Лунита.
   
Она сняла руку с его лица и в удивлении посмотрела на него.
   
— Стыдно? Но отчего же?