1 2 3 4 
– Сегодняшний день оказался не такой уж и плохой, Перри!
– Да ну? По мне – так хуже не бывает. Все вверх тормашками, но если и завтра…
– Ты поговорил с клиенткой?
– Да, поговорил.
– Как она?
– Плохо, Пол. Рассказала полиции все, чего не следовало. Если их припрет, они ее не пощадят – постараются навесить убийство высшей категории.
– И ничто их не остановит? Почему ты сказал «если их припрет»?
– Потому что Гамильтон Бергер предложил ей сделку – смягчить убийство до непредумышленного в обмен на заявление, что я опускал и поднимал шторку в доме Балларда для того, чтобы подать ей сигнал.
– Как это отразится на тебе?
– Статья за лжесвидетельство и тюремное заключение. Но я так просто не сдамся. Я заставлю их попрыгать на сковородке.
– Как?
– Подведу к тому, что Арлен признается, чего они от нее хотели, – снизить наказание в обмен на нужное заявление. Я выставлю Гамильтона Бергера в таком свете, что всем станет ясно – этот многими уважаемый прокурор готов посмотреть сквозь пальцы даже на первостатейное умышленное убийство, только бы засадить меня, лишив при этом адвокатского звания.
– И ты мог бы доказать?
– Я бы вытащил Бергера к свидетельской стойке, а уж тут ты меня знаешь. Если такое произойдет, я ему просто-напросто не оставлю выбора. Либо он вынужден будет признаться, либо начнет врать.
– При условии, конечно, что девушка сказала правду.
– Но подумай сам, Пол, у них на руках почти классическое заранее спланированное убийство со всеми отягчающими обстоятельствами, и если они сведут его до непредумышленного, то никакого другого подтверждения ее рассказа мне и не нужно.
– Ну ладно, Перри, а теперь послушай хорошие новости. Пари за тобой, я проиграл тебе десять долларов.
– Какие десять долларов?
– Те, что ты поставил на список номеров на листке у Сэккита, если они окажутся номерами банкнотов из числа похищенных.
Мейсон перехватил трубку в другую руку.
– Что? Что ты сейчас сказал?
– Я говорил о списке номеров.
– Откуда ты это узнал?
– Когда мне позвонил Харви Найлз, я рассказал про пленку. Про нашу пленку. Найлз готов биться об заклад, что пленка была в порядке и что фотограф испортил ее у себя в лаборатории. Случайно или нет – неизвестно, но Найлз уверен, что нет. По его словам, кто-то знал, куда мы поехали, и фотографа купили.
– А ты что думаешь?
– Не знаю, Перри. Но дело в том, что Харви вспомнил о последнем кадре на своей предыдущей пленке, помнишь? Ты держал листок в руке, он один раз щелкнул, и пленка кончилась, он стал менять кассеты и тебе уже отдал не старую пленку, а новую. Короче, вернувшись к себе в лабораторию, он эту свою пленку сразу же проявил, и все получилось. Представляешь, тридцать шесть кадров – и ни одного не испорчено? Картинки – хоть сейчас на выставку. Томас-Говард-Сэккит-Прим на пляже в компании соблазнительной Афродиты. Есть, как они обнимаются, целуются и даже то, как он ее обнял в последний раз, когда увидел, что мы приближаемся, и принял нас за полицейских. Тебе тогда показалось, что он засунул ей что-то в купальник, и ты был прав, черт подери! У Найлза это все заснято, и если увеличить как следует, то можно различить в руке Сэккита, в той, которой он обнял ее сзади, что-то белое. Он что-то определенно ей засунул. Различить нетрудно, потому что там голая спина и ничего больше. Купальник почти отсутствует – вырез от плеч и до самой… ну, ты понимаешь.
– И видно, как он что-то ей кладет?
– То-то и оно.
– И видно все номера на последнем кадре?
– Да, Перри.
– Ты их проверил?
– Само собой. И все номера, опубликованные в газете, есть в этом списке на листке Сэккита.
– Значит, листок настоящий.
– Получается, что так.
– Но как Сэккит его достал? Ничего не понимаю.
– В том-то и вопрос, Перри. Сейчас ты можешь поставить всю полицейскую службу с ног на голову, если сообщишь им, что у Сэккита был этот список.
Мейсон немного помолчал.
– Слушай, Пол, я попрошу тебя вот о чем: закажи Найлзу сделать с десяток фотографий одиннадцать на четырнадцать, а пленку пусть упакует в конверт и спрячет где-нибудь в надежном месте. И фотографии надо положить туда, где бы никто не достал. Никто, слышишь?
– Как ты думаешь их использовать? – спросил Дрейк.
– Как? Не знаю. Провалиться мне на этом месте, если знаю. Но это мой единственный козырь.
– Ну что ж, Перри, я искренне желаю, чтобы это был туз.

Глава 13

Граждан штата Калифорния на предварительном слушании дела против Арлен Дюваль представлял сам окружной прокурор Гамильтон Бергер. Он не делал никакого секрета из того, зачем находится в суде и каковы его намерения.
Обращаясь к суду, но лицом стоя к той части зала заседаний, где расположились вездесущие газетчики, он сказал:
– Уважаемый суд, господа, как вам вскоре станет ясно, дело, которое я сегодня имею честь представлять, весьма и весьма необычно. В данном деле граждане штата Калифорния выступают против подзащитного с обвинением в убийстве, но всемогущей судьбе было угодно распорядиться так, что к делу об убийстве, а вернее, к совершению непосредственно преступления, самое прямое отношение имеет поведение выступающего от имени подзащитного адвоката. Этот адвокат уже приглашался на Большой совет присяжных для того, чтобы ответить на кое-какие интересующие нас вопросы. Я не буду вдаваться в подробности, а упомяну лишь, что прямых и честных ответов мы не услышали. Я беру на себя смелость и ответственность заявить, что по мере рассмотрения дела мы ожидаем получения доказательств, которые подтвердят существование определенного условия, имеющего большое значение как для оценки правомочности действий адвоката, так и для трактования его ответов на вопросы Большого совета.
Разрешите заявить также, что до того, как это дело будет окончено, граждане штата намерены пригласить господина Перри Мейсона к свидетельской стойке и заслушать его показания в качестве свидетеля от обвинения. Мы отдаем себе отчет, что это будет враждебно настроенный свидетель. Мы знаем, что если он станет отвечать правду, то у нас может возникнуть необходимость привлечь его как сообщника. Следовательно, мы хотим быть заранее уверены, что адвокат ситуацию понимает правильно. Он, как всем нам прекрасно известно, крайне сведущ в своей области, особенно в области криминальных разбирательств, из чего вытекает, что он отлично знает свои конституционные права. Тем не менее, дабы избежать каких-либо недопониманий, мы бы хотели напомнить ему, что он может не отвечать на вопросы, если считает, что эти вопросы задаются с целью скомпрометировать его. Другими словами – он имеет право в любой момент обратиться за юридической помощью. Мы не собираемся спрашивать его о содержании бесед между ним и подзащитной, ибо беседы эти носят частный характер, но мы непременно попросим его прокомментировать некоторые детали своего поведения.
Мне трудно, но я должен сказать, как неприятно мне выдвигать подобные обвинения против члена коллегии адвокатов. Однако мне во сто крат неприятнее было бы скрывать и замалчивать факты неэтичного и противозаконного поведения кого бы то ни было и уж тем более человека, занимающегося адвокатской практикой.
Гамильтон Бергер сел.
Судья Коуди посмотрел в сторону Перри Мейсона:
– Суду, конечно, известно, что это предварительное слушание обещает стать чем-то большим, нежели просто слушание дела, и суд принимает к сведению заявление господина окружного прокурора, сделанное в твердой уверенности, что того требует правосудие. Мы не сомневаемся, что это заявление будет подтверждено свидетельскими показаниями, и ждем доказательств. В случае, если этого не произойдет, суд приступит к дальнейшей работе. А сейчас, учитывая, что эти заявления делаются публично, я испытываю необходимость предоставить слово защите. Господин Мейсон, вы будете отвечать на заявление окружного прокурора?
Перри Мейсон поднялся со стула:
– Я всего лишь хочу добавить, ваша честь, что если уж господин окружной прокурор решил развивать эту свою версию, то пусть он представит свидетелей, но если его свидетели станут давать показания, подтверждающие такую версию, в то время, когда у меня будет возможность подвергнуть их перекрестному допросу, я смогу разбить ее.
Он снова сел.
– Я принимаю вызов! – проревел Гамильтон Бергер. – Пригласите свидетеля Марвина Кинни.
Марвин Кинни вошел в зал, был приведен к присяге, назвал суду свой возраст, место жительства, сказал, что работает судебным исполнителем, и приготовился отвечать на вопросы Гамильтона Бергера.
– В среду вечером, десятого числа текущего месяца, вы должны были вручить кое-какие документы некоему Джордану Л. Балларду. Это верно?
– Да, сэр. Я получил такие документы.
– В какое время вы их получили?
– Приблизительно в девять часов вечера. Между девятью и десятью.
– И какие вам в это время были даны указания?
– Простите, – заявил Мейсон, – но я не думаю, что в этом деле следует делать какие-либо заявления в отсутствие моей подзащитной. Особенно если они ее непосредственно касаются.
– Но это имеет отношение к элементу времени, – нетерпеливо перебил его Гамильтон Бергер. – Он должен сам для себя установить в уме время.
– В таком случае я проведу, если посчитаю нужным, перекрестный допрос. Если окружной прокурор собирается использовать дело против Арлен Дюваль в качестве предлога для того, чтобы предъявить мне обвинение в лжесвидетельстве, то мне бы хотелось, чтобы он строго придерживался порядка получения улик и свидетельских показаний. То, что сейчас происходит, недопустимо, и он это знает.
– Но я всего лишь хотел получить как можно более четкую картину событий, – извиняющимся тоном сказал Гамильтон Бергер, обращаясь к судье.
– То, что сделанные здесь заявления непосредственно касаются подзащитной, не совсем так, однако я поддерживаю возражение господина Мейсона, – резко ответил тот, – защита в данном случае абсолютно права. При сложившихся обстоятельствах должен строго соблюдаться установленный порядок получения улик и свидетельских показаний.
– К тому же, ваша честь, это безответственно – заявлять, будто я стремлюсь использовать дело против Арлен Дюваль с корыстной целью доказать факт лжесвидетельства Перри Мейсона. – Голос Гамильтона Бергера задрожал от негодования. – Это вымысел!
– Нет, не вымысел, – парировал Мейсон. – Вы упомянули, что ожидаете получения доказательств? Отлично. Так знайте же, что я тоже хочу кое-что доказать. То, в частности, что сказанное мною – реальный факт.
– Уж не называете ли вы реальным фактом ваше желание представить все дело как предлог, которого я ищу, чтобы привлечь вас за лжесвидетельство? Абсурд! Нонсенс!
– Именно это я и собираюсь доказать, господин прокурор. Иначе бы зачем вам нужно было лично встречаться с подзащитной и говорить ей, что вы сможете представить убийство как непредумышленное, если она подтвердит некоторые факты, используя которые вам будет легко обвинить меня в лжесвидетельстве?
– Единственное, чего я хотел добиться от нее, это правды, – огрызнулся Гамильтон Бергер.
– Неужели? Но зачем предлагать взятку? Зачем предлагать ей свести убийство к непредумышленному?
– Потому что… нет, вам не доказать. Я не делал ей такого предложения…
– Вы это категорически отрицаете? – спросил Мейсон.
Судья протестующе постучал молотком.
– Внимание! Я не останавливал начавшуюся здесь дискуссию между сторонами, так как, ввиду серьезности выдвигаемых против Перри Мейсона обвинений, я позволил ему ответить окружному прокурору и изложить свое видение дела. Это было сделано, и, я думаю, об этом пока достаточно. Впредь же я попрошу стороны воздерживаться от личных выпадов. – Судья Коуди посмотрел сначала на одного, затем на другого законника. – И я говорю это очень серьезно. Никаких личных выпадов, ясно? Стороны адресуют свои замечания суду, и мы проведем слушание в точном соответствии с порядком получения доказательств. Хочу напомнить вам, господин окружной прокурор, что одно возражение защиты я уже поддержал. Продолжайте опрос свидетеля, он ждет.
– Благодарю, ваша честь. – Гамильтон Бергер задал Марвину Кинни следующий вопрос: – Куда вы направились, получив документ для Джордана Л. Балларда?
– Я поехал на угол Десятой улицы и Флоссман-стрит. Баллард там держал заправочную, которая работает всю ночь. Я полагал, что смогу его там застать.
– Он был там?
– Уехал незадолго до меня.
– Протестую, ваша честь, – сказал Мейсон, – слова свидетеля не отвечают на заданный вопрос, а являются его умозаключением, основанным на слухах.
– Протест поддерживается.
– Но, ваша честь, – заговорил Гамильтон Бергер, – это же обычное дело, свидетель приехал туда сразу же после того, как уехал Баллард, и заявлять так – его право.
– Откуда кто-либо может знать, что это было сразу же после того, как уехал Баллард? – спросил Мейсон у Бергера.
Судья Коуди тоже посмотрел на него:
– Я полагаю, вопрос защитника достаточно характеризует ваш ответ как неуместный. Он мог это знать, я имею в виду свидетеля, только с чьих-то слов. Протест поддержан. Мы проведем это слушание в точном и строгом соответствии с порядком получения доказательств. Продолжайте!
– Хорошо. – Гамильтон Бергер опять обратился к свидетелю Кинни: – Куда вы поехали от ночной заправочной на углу Десятой и Флоссман?
– Я поехал по домашнему адресу Джордана Л. Балларда.
– В какое время вы покинули угол Десятой и Флоссман?
– Примерно в десять пятнадцать.
– В какое время вы были у Балларда дома?
– Точно сказать не могу. По пути я заправлялся и съел гамбургер, а у Балларда был где-то около десяти сорока.
– А теперь я попрошу вас рассказать, что произошло, когда вы приехали к Балларду домой. Что вы увидели, что вы делали, что обнаружили?
– Я поставил машину и поднялся по ступенькам на крыльцо. В доме горел свет. Я начал звонить и в этот момент заметил, что дверь приоткрыта. Я позвал: «Мистер Баллард!» – но никто не ответил. Тогда я позвал еще раз. Так как по-прежнему никто не отвечал, я снова нажал звонок и слышал, как он звонит. Тогда я крикнул: «Есть кто-нибудь в доме?» – ответа опять не получил и решил войти. Я прошел на кухню и там обнаружил мистера Балларда лежащим на полу.
– Что еще вы там обнаружили?
– На сушилке над раковиной стояла пепельница, а в ней была сигарета.
– Было ли в этой сигарете что-нибудь необычное?
– Да, сэр.
– Что?
– От нее струйкой вверх шел дым.
– Давайте выясним как следует. Правильно ли я вас понял, будто вы хотите сказать суду, что сигарета еще горела?
– Да, сэр. Именно так я хотел, чтобы суд меня понял. Это мои показания под присягой. Сигарета все еще горела.
– Вы уверены?
– Да, сэр.
– Что еще можете сказать об этой сигарете?
– На ней нагорел пепел с половину или с три четверти дюйма.
– Еще что-нибудь?
– На ней была губная помада.
– Спасибо. Что еще вы там увидели?
– Я увидел на сушилке три стакана. А еще ледницу со льдом. Я также увидел там несколько ложек, бутылку шотландского виски, бутылку бурбона и бутылку «севен-ап».
– Хорошо. Вернемся к телу на полу. Что вы заметили?
– Тело лежало лицом вниз, и из-под груди вытекла лужица крови. В спине, немного влево от центра, торчал нож.
– Тело лежало лицом вниз?
– Да, сэр.
– Чье это было тело?
– Джордана Л. Балларда.
– Что вы сделали?
– Пошел к телефону и вызвал полицию.
– Перекрестный допрос. – Гамильтон Бергер кивнул Мейсону.
Мейсон спросил свидетеля:
– Та сигарета, когда вы ее увидели, все еще горела?
– Да, сэр.
– Вы при жизни знали Джордана Л. Балларда?
– Нет, сэр.
– Тогда почему вы утверждаете, что тело принадлежало Джордану Л. Балларду?
– Я узнал об этом потом.
– Когда и от кого?
– Но… мне сказали люди из полиции.
– Значит, лично вы не могли опознать убитого как Джордана Л. Балларда?
– Я знаю только то, что сказала полиция.
– Но это не мешает вам свидетельствовать о теле как о факте?
– Но это же естественно.
– То есть, иными словами, когда полиция говорит вам о чем-то, что это правда, вы принимаете это как реальный факт, не так ли?
– В общем, да, так оно и есть.
– А теперь, пожалуйста, скажите мне, говорила ли вам полиция что-либо о других фактах – о тех, о которых вы так уверенно показали суду?
– Нет, сэр.
– То есть это были вещи, которые вы видели своими собственными глазами?
– Да, сэр.
– Сигарета в пепельнице на кухне все еще горела?
– Да, сэр.
– Сколько осталось от этой сигареты?
– Дюйма полтора.
– Что вы сделали? Вы ее не затушили?
– Ни в коем случае, сэр. Я ни к чему не прикасался, я оставил ее гореть.
– Она продолжала гореть?
– Она потухла вскоре после этого.
– Откуда вы знаете?
– Потому что, когда полиция приехала, я с ними вместе пошел на кухню, и сигарета больше не горела… она погасла.
– Как она лежала?
– У пепельницы была резная ручка с канавками, и сигарета лежала на ручке в одной из канавок. По краям пепельницы, естественно, шли специальные углубления – такие маленькие выемки, но сигарета лежала не в них, а на ручке. Наверное, поэтому пепел не упал. А пепла был целый столбик – с полдюйма, если не с три четверти.
– Пепел был нетронутый, не отпал?
– Нет, сэр. Даже форму сохранил.
– А не из-за пепла ли вы подумали, что сигарета еще горит?
– Нет, сэр. Она горела на самом деде.
– Вы видели, как от нее поднимался дым?
– Видел, сэр.
– Вы видели, как светился кончик сигареты?
– Да, сэр.
– И как же он светился?
– Тусклым красным светом. Как горит любая сигарета.
– Вы ходили в гостиную?
– Да, сэр.
– Почему вы туда пошли?
– Чтобы найти телефон и вызвать полицию.
– Не заметили ли вы в гостиной чего-нибудь необычного? Чего-нибудь, что-показалось странным?
– Нет, сэр.
– Свет в гостиной горел?
– Да, сэр.
– Какой свет?
– Несколько торшеров.
– Сколько их было, не заметили?
– Точно не скажу. Два, может быть, три.
– А что за свет горел в кухне?
– Большая яркая лампочка на потолке. Прикрытая белым рефлектором.
– Лампа была большая?
– Да, сэр. Очень даже большая.
– И кухня была ярко освещена?
– Да, сэр.
– Но тогда получается, что вы не могли видеть свечение горящего кончика сигареты, не правда ли? Вы могли видеть только струйку дыма.
– Я… э-э… я подумал, понимаете ли…
– Так вы все-таки видели свечение или нет?
– Я… сейчас, когда я об этом задумался, об огромной яркой лампе на потолке и… и все-таки, мне кажется, я видел свечение.
– Раз вы видели поднимающийся струйкой дым, то подумали, что, наверное, и кончик горит, и в результате пришли к выводу, что видели и свечение, я прав?
Свидетель беспомощно обратил взор на Гамильтона Бергера.
– Мне кажется, я видел свечение.
– Несмотря на то, что горел яркий свет?
– Я точно помню, что дымок поднимался, значит, должен был быть и огонек.
– Итак, видели вы или нет горящий красный конец сигареты?
– Да, я видел его.
– И вы готовы присягнуть, что при полном верхнем освещении вы смогли разглядеть, как светилась на конце горящая сигарета?
– Мои глаза в тот момент привыкли к темноте, я вошел в помещение с малоосвещенной улицы…
– Но в такой ситуации вы были бы просто-напросто ослеплены. Свет, что называется, бил бы вам в глаза, и вы бы вообще ничего не разглядели.
– Я отчетливо видел, как от кончика сигареты вверх, извиваясь, поднималась струйка дыма.
– А свечение на конце вы видели?
– Да.
– Какого оно было цвета?
– Тускло-красного.
– Вы смогли это заметить при верхнем освещении?
– Да, я видел свечение.
– Готовы заявить под присягой?
– Да. Под присягой заявляю, что я его видел.
– Когда вы впервые заметили сигарету и увидели, что она горит, осознали ли вы в тот момент важность этого вашего наблюдения?
– Ну-у, сразу, пожалуй, нет.
– Когда вы осознали значимость этой детали?
– После прибытия на место полиции.
– Они советовали запомнить, что вы видели сигарету горящей?
– Да, сэр.
– И запомнить то, что от сигареты шел дым?
– Но о дыме я сам им сказал.
– Я понял вас. Но они просили запомнить, что вы видели дым?
– Да, сэр.
– Хорошо. Ну а свечение, о нем вы тоже им сами сказали?
– По-моему, да. Не помню точно.
– Но запомнить про свечение они просили?
– Не так чтобы прямо, но…
– Что конкретно они сказали, не помните?
Свидетель чуть помялся, потом выпалил:
– Они сказали: обязательно запомнить насчет горящей сигареты, когда я вошел в комнату, и ни при каких обстоятельствах не дать ушлому юристу при перекрестном допросе сбить себя с толку.
– Ага, и, следуя их предостережению, – произнес Мейсон, – вы намерены твердо стоять на своем и придерживаться тех показаний, что дали в их присутствии?
– Ну, в общем, так. Да, сэр.
Арлен Дюваль склонилась к Перри Мейсону.
– Это была моя сигарета, – прошептала она, – я едва ее зажгла, руки тряслись, и…
Он слегка оттолкнул девушку назад.
– Оставим это. – После чего снова повернулся к свидетелю: – У меня все.
Гамильтон Бергер помедлил секунду, раздумывая, стоит ли задавать еще вопросы, еле заметно пожал плечами и тоже сказал:
– У меня все.
– Следующий свидетель, – заявил он. – Сидней Дэйтон.
Сидней Дэйтон оказался высоким расхлябанным типом тридцати пяти – сорока лет. Он подошел к стойке и решительно произнес слова присяги.
Первые предварительные вопросы показали, что он работает в полицейском управлении в должности, именуемой «техник-эксперт криминального отдела».
– Что включают в себя ваши должностные обязанности? – спросил Гамильтон Бергер.
– Общие технические консультации, баллистическая экспертиза, токсикология, отпечатки пальцев и прочее в этом роде.
– Как давно вы занимаетесь изучением отпечатков пальцев?
– Я специализируюсь в этом чуть более двух лет.
– А теперь скажите нам, приглашали ли вас в дом Джордана Л. Балларда вечером в среду, десятого числа текущего месяца?
– Так точно, сэр.
– Какую работу вы провели по обнаружению отпечатков?
– Я нашел там три стакана и снял с них отпечатки пальцев.
– Вы каким-либо образом идентифицировали эти стаканы?
– Конечно, сэр. Они были сфотографированы так, как стояли, – рядом с кухонной раковиной, и я пометил их номерами один, два и три.
– Давайте возьмем стакан под номером два. Нашли ли вы на нем какие-нибудь отпечатки?
– Так точно, сэр, нашел.
– Вы знаете, кому они принадлежат?
– Да, сэр.
– Кому?
– Это отпечатки пальцев мистера Перри Мейсона.
– В данный момент имеете ли вы в виду мистера Перри Мейсона – практикующего адвоката, сидящего здесь в зале?
– Да, сэр.
– Как вы установили, чьи это были отпечатки?
– Я снял их, обработал, сфотографировал и сравнил с теми отпечатками пальцев Перри Мейсона, которые у нас хранились в другом деле.
– Осмотрели ли вы и подвергли ли анализу сигарету в пепельнице? Ту, чей горящий кончик лежал на резной ручке этой пепельницы?
– Да, сэр. Я это сделал.
– И что же вы обнаружили?
– На сигарете были следы губной помады.
– Что вам удалось узнать об этой помаде?
– Я подверг ее спектроскопическому анализу и пришел к выводу, что по оттенку и химическому составу губная помада на сигарете идентична губной помаде в сумочке у подзащитной.
– Говоря «у подзащитной», вы подразумеваете Арлен Дюваль – молодую женщину, сидящую рядом с Перри Мейсоном?
– Да, сэр.
– У меня все пока. Приступайте к перекрестному допросу.
Слово взял Перри Мейсон:
– Мистер Дэйтон, отвечая на вопрос о профессии, вы сказали, что работаете техником-экспертом криминального отдела. Это так?
– Так точно, сэр.
– И это является вашей работой?
– Да, сэр.
– Что делает техник-эксперт?
– Чтобы им стать, я продолжительное время изучал определенные области науки, которые часто применяются в криминологии.
– То есть таковы ваши обязанности как техника-эксперта в криминалистике?
– Да, сэр.
– Но вы служите в полиции?
– Так точно, сэр.
– И каковы ваши обязанности в должности полицейского техника-эксперта?
– Но сэр, это… это практически одно и то же.
– Что одно и то же?
– Что и обязанности техника-эксперта.
– То есть обычный техник-эксперт и техник-эксперт полицейского управления выполняют одно и то же?
– Меня наняло полицейское управление.
– А-а, полицейское управление наняло вас в качестве эксперта-свидетеля?
– Так точно, сэр. То есть нет. Я – эксперт-следователь, но не эксперт-свидетель.
– Но сейчас вы даете показания в качестве эксперта-свидетеля, разве нет?
– Да, сэр.
– Тогда что же вы имели в виду, говоря, что являетесь техником-экспертом, а не экспертом-свидетелем?
– Меня наняли как техника, а не как свидетеля.
– Вы получаете ежемесячное жалованье?
– Да, сэр.
– А платят ли вам за то время, что вы проведете за свидетельской стойкой?
– Мне платят за работу техником.
– Значит, никакой оплаты за выполнение обязанностей свидетеля вы не принимаете?
– Я не могу разделить свою зарплату.
– А сейчас ваш труд оплачивается?
– Конечно. Как часть моей работы по найму.
– Скажите, а в настоящий момент, в эту минуту, вы тоже являетесь нанятым полицией?
– Да.
– В качестве эксперта-свидетеля?
– Да.
– Итак, сейчас вы наняты как эксперт-свидетель?
– Получается, что да. Называйте, как хотите.
– Когда вы отвечали на вопрос о вашем роде занятий, то сказали, что работаете техником-экспертом криминального отдела полиции. Означает ли это, что для дачи показаний вас всегда вызывает полиция?
– Да, сэр.
– Кто еще вызывает вас для дачи показаний?
– Кто еще? Я думаю, любая из сторон могла бы это сделать.
– Сколько раз вы стояли за этой стойкой в качестве свидетеля?
– Затрудняюсь ответить. Не знаю даже, как и начать.
– Десятки раз?
– Да.
– Может быть, сотни?
– Возможно.
– А вызывались ли вы когда-нибудь защитой? Как свидетель защиты?
– Повесткой от имени защиты я не вызывался. Нет, сэр.
– То есть вы всегда давали показания для полиции, для обвиняющей стороны?
– Так точно, сэр. Это моя обязанность.
– Ну что же, спасибо. Именно на это я и хотел обратить внимание. Теперь следующее: вы сказали, что на стакане под номером два нашли отпечатки моих пальцев.
– Верно, сэр. Это так.
– Нашли ли вы отпечатки на стакане под номером три?
– Да, сэр.
– Кому они принадлежали?
– Мистеру Балларду, сэр.
– Хорошо. Следующий вопрос: пытались ли вы подвергнуть анализу содержимое различных стаканов?
– Стаканы были пусты.
– Совершенно пусты?
– Ну, в общем, да. Вернее, и да, и нет.
– Что значит и да, и нет?
– В стакане под номером три оставалось немного льда, и из него чувствовался запах виски.
– Определили ли вы, что там было, шотландское виски или американское – бурбон?
– Там было шотландское виски.
– Откуда вам стало известно?
– Я определил по запаху.
– Допустим. Что вы обнаружили в стакане под номером два?
– Ничего. Он был пуст.
– Принято. Перейдем к первому стакану, что в нем было?
– Немного льда.
– И все?
– Нет, сэр. Еще чуть-чуть жидкости.
– Что это была за жидкость?
– Не знаю.
– Вы не провели анализа?
– Нет, сэр.
– Мог ли это быть бурбон или «севен-ап»?
– Да, это мог быть бурбон или «севен-ап».
– Имелись ли на этом стакане отпечатки пальцев?
– Да, сэр.
– Чьи же?
– Несколько отпечатков принадлежали мистеру Балларду, а несколько – другому лицу, которое мы пока еще не установили. И разумеется, мистер Мейсон, я не могу знать, когда эти отпечатки были оставлены на стакане.
– Естественно. Насколько я понимаю, вы подразумеваете, что эти отпечатки пальцев могли быть оставлены на стакане и до того моего визита в дом Балларда, который, по-вашему, я нанес ему?
– Да, сэр.
– Рассуждая таким же образом, – продолжал Мейсон, – можно сказать, что вам также неизвестно, когда появились отпечатки пальцев на стакане под номером два. Другими словами, мои отпечатки пальцев могли быть оставлены на этом стакане ранее, чем на двух других, верно?
– Я… я имел в виду… я подразумевал…
– Вот видите. Вы все подразумеваете. В этом-то и проблема. А я сейчас спрашиваю – что вы знаете? Вам неизвестно, когда были оставлены эти отпечатки, правильно?
– Правильно, сэр.
– Ни одни из них?
– Да. То есть нет.
– Ладно. В леднице вы обнаружили кубики льда, так?
– Да, сэр.
– Были ли кубики льда в раковине?
– В раковине?.. Не помню.
– Вы упомянули про фотографии стаканов. Я бы хотел взглянуть на них. Они у вас с собой?
Мейсону ответил Гамильтон Бергер:
– Я планирую показать фотографии несколько позднее.
– Но этот свидетель дал показания, имеющие прямое отношение к фотографиям. Я хочу на них взглянуть.
– У меня есть одна, – сказал Дэйтон, – на ней как раз на стаканах видны номера.
– О’кей, давайте посмотрим.
Свидетель сделал знак Гамильтону Бергеру, окружной прокурор открыл «дипломат», достал оттуда одну фотографию и передал к свидетельской стойке.
– Это та самая фотография? – спросил Мейсон.
– Да, сэр. Это она.
Мейсон поднялся с места и подошел ее посмотреть.
– Снимок сделан немного сверху, – заметил он, – глядя на раковину как бы вниз.
– Так точно, сэр.
– Почему сейчас вы выбрали именно эту?
– Потому что на ней хорошо видно все, что в раковине. На других стаканы тоже видно, но они заслоняют то, что за ними. Этот ракурс, пожалуй, самый предпочтительный.
– Искали ли вы отпечатки пальцев на бутылке «севен-ап»?
– Да, сэр.
– Нашли что-нибудь?
– Отпечатки пальцев мистера Балларда.
– А других не было?
– Нет, сэр.
– На бутылках с виски?
– То же самое.
– Хорошо, – констатировал Мейсон, – а сейчас я бы хотел, чтобы вы повнимательнее присмотрелись к фотографии. Видите в раковине два маленьких светлых пятнышка? Величиной они с кончик большого пальца. Не кажется ли вам, что это два небольших кусочка льда? Видите, как от них отражается свет?
– Да. Это… это запросто может быть лед.
– Вы были там, когда делался снимок?
– Конечно, сэр.
– И вы наверняка давали указания, с какого угла снимать, чтобы и стаканы, и номерочки рядом были лучше видны?
– Да, сэр.
– А эти маленькие картонные квадратики с номерами один, два и три, вы положили их рядом с каждым стаканом непосредственно перед тем, как снимать, не так ли?
– Верно, сэр. Как раз перед этим.
– И тем не менее в раковине вы ничего не заметили?
– Нет.
– Но вы заметили, что оставался лед в стаканах под номерами один и три?
– Да, сэр.
– Но в стакане под номером два, на котором вы обнаружили мои отпечатки пальцев, льда не было?
– Да, это верно.
– Спасибо, мне все ясно. Учитывая вышесказанное, не будет ли справедливо предположить, что я побывал в доме у Балларда и мы с ним выпили, что после моего ухода он отнес мой стакан на кухню, где выбросил в раковину остатки льда из него, а потом к Балларду зашел кто-то еще, с кем они пили, и этот кто-то попросил для себя бурбон и «севен-ап», и Баллард смешал коктейль, и этот человек находился на кухне в тот момент, когда хозяин дома был убит? Не указывает ли тот факт, что в стаканах под номерами один и три оставался лед, на то, что Баллард с вновь пришедшим неизвестным выпивали уже после того, как я ушел?
– Ваша честь, я протестую, – возмутился Гамильтон Бергер, – это уже из области домыслов, это спор со свидетелем относительно последствий, вытекающих из его показаний.
– Я полагаю, ваш протест не лишен оснований, – постановил судья Коуди.
Мейсон улыбнулся:
– Но я задал этот вопрос, ваша честь, не для того, чтобы выяснить какой-либо факт.
– С какой же целью, позвольте спросить?
– Чтобы продемонстрировать предвзятость со стороны свидетеля. Посудите сами. Мы имеем дело со свидетелем-экспертом, который весьма тщательно и скрупулезно собрал и изложил все факты, нужные полиции, поскольку обвинение касается меня, но просмотрел явный и очевидный факт наличия в раковине двух небольших кусочков льда, которые могли попасть туда не иначе как в результате естественных действий Балларда после моего ухода, – он выплеснул остатки содержимого моего бокала и оставил его, чтобы помыть. Крайняя неохота со стороны свидетеля признать этот неоспоримый факт и говорит о его предвзятости.
Теперь настала очередь улыбнуться судье Коуди:
– Я понял вас. Ваша точка зрения нам ясна. Тем не менее протест поддерживается.
Мейсон вновь обратился к свидетелю:
– Вы заявили, что сигарета принадлежала Арлен Дюваль. На чем основывается это ваше заявление, на спектроскопическом анализе губной помады?
– Да, сэр.
– Сколько тюбиков губной помады, сделанной одним и тем же производителем, вы подвергли анализу, чтобы убедиться, что они отличаются друг от друга по данным спектроскопа?
– Одним и тем же производителем?
– Да.
– Но зачем?.. Я такого теста не делал. Я проверил помаду на сигарете и помаду, обнаруженную у нее в сумочке.
– Но не логично ли предположить, что любой производитель, занимающийся изготовлением губной помады, будет в основе своей использовать один и тот же физико-химический состав?
– Логично, и это, наверное, так и есть. Цвета только отличаются.
– Цвета будут различны, но химическая основа останется постоянной, так?
– Я не готов дать ответ по данному вопросу.
– К этому я и клоню. Вы приняли как само собой разумеющееся то, что помада на сигарете – это помада Арлен Дюваль. Следовательно, вы не стали проверять другие тюбики с помадой – неважно, этот же производитель или кто-то другой, и у вас не было цели установить, насколько они похожи или различны по данным спектроскопического анализа.
– Да, это так, сэр.
– Спектроскопический анализ не является количественным анализом. Он лишь позволяет определить, что в пробе имеются определенные вещества.
– Так точно, сэр.
– На стакане под номером два вы нашли мои отпечатки?
– Да, сэр.
– А не нашли ли вы на этом же стакане и отпечатков пальцев Балларда?
– Нашел, сэр, но немного!
– И вы также, наверное, обнаружили, что практически в каждой точке отпечатки Балларда накладываются на мои, показывая таким образом, что он держал этот стакан последним?
– Кое-где оно так и было. Отпечатки накладывались, признаю. Но это ничего не значит.
– Почему ничего не значит?
– Ваш стакан вам должен был подать хозяин дома. Он наливал, протягивал его вам.
– Но тогда на отпечатках пальцев Балларда вы бы должны были найти мои. Разве нет?
– Да, я согласен.
– Однако вы обнаружили, что его отпечатки наложились на мои, а не наоборот, не правда ли?
– В некоторых местах – да.
– Что, я утверждаю, могло произойти только в том случае, если бы Баллард взял стакан от меня или же подобрал там, где я его оставил перед уходом, отнес на кухню и выплеснул в раковину лед. Согласны?
– Я не могу себе позволить вдаваться в подобную дискуссию, – потупив взор, заметил Дэйтон. – Я только лишь даю показания относительно обнаруженных мною фактов.
– Хорошо, тогда следующий вопрос. Вы нашли на стакане под номером один отпечатки пальцев Балларда?
– Да, сэр.
– И еще другие, идентифицировать которые вам не удалось?
– Да, сэр.
– Давайте остановимся на этом стакане. Отпечатки Балларда накладывались ли где-либо, пусть хотя бы в одном месте, на отпечатки не установленного вами неизвестного лица?
– Но я… я не помню. Я был поглощен самими отпечатками пальцев, а не последовательностью их возникновения на данном предмете.
– У меня все, – сказал Мейсон.
В этот момент к председательствующему вкрадчиво обратился Гамильтон Бергер.
– Если позволите, еще несколько вопросов. Благодарю. Итак, – спросил он у свидетеля, – ваши данные указывают на то, что Перри Мейсон был в этом доме в течение непродолжительного промежутка времени незадолго перед убийством, верно?
– Да, сэр.
– И что Арлен Дюваль почти непосредственно перед убийством курила в этом доме сигарету?
– Минуту, ваша честь, – поднял руку Мейсон, – я протестую, ибо господин окружной прокурор подталкивает свидетеля к выводам относительно фактов, которых в показаниях нет и быть не может. Свидетелю неизвестно, что Арлен Дюваль курила сигарету. Ему неизвестно также, что эту сигарету туда положила именно она. И он не знает, когда эта сигарета была туда положена.
Гамильтон Бергер скромно склонил голову:
– Хорошо, хорошо. Я не буду вдаваться в софистику. Оставим дело так, как оно есть. Я думаю, суд поймет и разберется.
– Суд понимает ситуацию, я уверен, – сказал Мейсон. – Вам не нравится то, что вы сейчас назвали софистикой, потому что начни мы выяснять формулировки – и ваши ошибочные выводы падут под напором фактов.
– Достаточно, – остановил их судья Коуди, – никаких личных выпадов, я уже говорил об этом. У вас есть еще вопросы к свидетелю, господин окружной прокурор?
– Нет, ваша честь. Я удовлетворен. Его показания говорят сами за себя.
– Желаете продолжить перекрестный допрос? – спросил он у Мейсона.
Перри Мейсон улыбнулся:
– Нет, ваша честь. Меня вполне устраивает то, что попытка свидетеля изложить факты показала его предвзятость.
– Прекрасно! – Судья Коуди улыбнулся в ответ. – Господин Бергер, пригласите следующего свидетеля.
– Горас Манди! – выкрикнул Гамильтон Бергер.
Манди вышел с видимым нежеланием, встал к стойке и назвал свое имя, адрес, возраст и род занятий.
– Вы работаете на Детективное агентство Дрейка?
– Да, сэр.
– Десятого числа текущего месяца, то есть в прошедшую среду, вы тоже работали на него?
– Да, сэр.
– А мистер Перри Мейсон, в свою очередь, нанял агентство Дрейка, чтобы следить за Арлен Дюваль – подзащитной в этом деле, верно?
– Мне это неизвестно.
– Но вы не станете отрицать, что в Детективном агентстве Дрейка вами были получены инструкции следить за Арлен Дюваль?
– Я не знаю, что вы имеете в виду под словом «следить», – сказал Манди.
У Гамильтона Бергера кровь подступила к лицу.
– То есть как не знаете? Вы же детектив! Сколько лет вы на этой работе?
– Двадцать.
– И не знаете, что значит «следить»?
– Прошу прощения, сэр, но я не знаю, что вы подразумеваете под словом «следить».
– Я употребил слово «следить» в самом обычном смысле! – Гамильтон Бергер почти кричал.
– Тогда я бы не сказал, что меня наняли следить за Арлен Дюваль. Точнее будет сказать, что меня наняли наблюдать за ней с целью ее защиты.
– Пусть будет по-вашему, если вам так нравится. Итак, Арлен Дюваль находилась под вашим наблюдением?
– Я не выпускал ее из виду. Вернее, не выпускал из виду ее трейлер и автомобиль. Трейлер этот был в начале дня украден, и…
Бергер нетерпеливо перебил его:
– Хорошо, ладно, мне ясно, что вы враждебно настроенный свидетель. И здесь вы потому, что получили повестку. Вопрос: действительно ли в среду вечером, то есть десятого числа этого месяца, вы видели Арлен Дюваль в том месте, где проживает, точнее, проживал Джордан Л. Баллард?
– Да, сэр.
– Что она там делала?
– Я видел, как она подъехала к дому Балларда на такси, вышла и поднялась на крыльцо. На крыльце она немного постояла, вернулась к таксисту и расплатилась, а затем обошла дом сзади.
– А видели ли вы, что в то время, когда она обходила дом, Перри Мейсон подавал ей сигнал?
– Нет, сэр, этого я не видел.
Гамильтон Бергер поднял указательный палец и погрозил им в сторону свидетеля:
– Обождите-ка минуту, у меня ведь есть ваше заявление, записанное на пленку. Я лишний раз убеждаюсь, что, как свидетель, вы не расположены выяснить истину, но я все же намерен…
– Протестую, ваша честь, – возразил Мейсон, – я протестую против запугивания обвинением своего собственного свидетеля. Я против перекрестного допроса со стороны обвинения. И я протестую против всяческих угроз со стороны обвинения в адрес свидетеля с целью добиться нужных показаний.
– Но, ваша честь, – заговорил Гамильтон Бергер, – службе окружного прокурора в этом деле приходится работать в невыносимо трудных условиях. Мы вынуждены доказывать некоторые аспекты дела, обращаясь к противоположной стороне. Этот свидетель по отношению к обвинению настроен враждебно.
Судья Коуди был невозмутим:
– До сих пор он не проявил еще никакой враждебности. Все, чего он хотел, это быть точным. Мне кажется, свидетель ясно дал понять, что не видел, как Перри Мейсон сигналил Арлен Дюваль. Ваш следующий вопрос.
– Скажите, свидетель, – продолжал Гамильтон Бергер, – разве вы не заявили у меня в офисе, что в то время, как подзащитная проходила под окном, Перри Мейсон поднял и опустил роликовую шторку?
– Я выразился несколько по-другому. Я сказал, что примерно в то время, когда Арлен Дюваль огибала угол дома и направлялась к задней его части, я видел, как какой-то человек, ростом и телосложением напоминающий Перри Мейсона, прошел мимо портьеры и сначала опустил, а затем поднял роликовую штору.
– Но это произошло в тот момент, когда Арлен Дюваль обходила дом, не так ли?
– Не совсем. На сто процентов я не уверен. Это произошло примерно в то же время.
– И не вы ли говорили мне, что сейчас пришли для себя к выводу, весьма определенному выводу, что тем человеком был Перри Мейсон?
– Я сказал, что тот человек был очень похож на Перри Мейсона, но, если мне не изменяет память, мистер Бергер, я говорил, что лица его я не видел.
– Что вы видели потом? После того как Арлен Дюваль зашла за дом? Что она сделала?
– Когда тот человек, кто бы он ни был, уехал, я видел, как Арлен Дюваль подтащила ящик к кухонному окну с задней стороны дома, встала на него, подняла оконную раму и забралась внутрь.
– Что было потом?
– Через несколько минут она покинула дом.
– Через сколько, если точно?
– Минут через пять.
– А сколько времени прошло с момента, когда Перри Мейсон уехал, и до того, как она забралась в дом?
– Она забралась в дом почти сразу же после того, как тот человек, кто бы это ни был, уехал на автомобиле.
– Как она покидала дом?
– Через переднюю главную дверь.
– В какой манере она это делала?
– Она… она шла очень и очень быстро.
– Она бежала?
– Можно назвать и так. Да, это была такая быстрая походка, что фактически напоминала бег.
– В том, что это была Арлен Дюваль, вы не сомневаетесь?
– Нет, сэр.
– Приступайте к перекрестному допросу, мистер Мейсон, – сказал Гамильтон Бергер и, обращаясь к суду, добавил: – У меня имеются основания полагать, что данный свидетель подтвердит любые слова, подсказанные ему защитником. Следовательно, я бы просил уважаемый суд ни на секунду не забывать, что, хотя при перекрестном допросе и позволено по правилам судебного дознания задавать наводящие вопросы, ситуация, с которой мы имеем дело, выходит за рамки обычной. Мне бы очень хотелось, чтобы свидетель давал свои показания, а не повторял слова, вложенные в его уста защитником.
– Мы рассмотрим ваши конкретные возражения, когда будут заданы конкретные вопросы. – В тоне председательствующего звучал упрек. – Перекрестный допрос допускает наводящие вопросы.
Мейсон с улыбкой посмотрел на судью Коуди:
– У меня нет вопросов, ваша честь.
– Пригласите Джеймса Уингейта Фрейзера! – прогремел Гамильтон Бергер.
Со слов Фрейзера суд узнал о том, как ему встретился Манди и как детектив Дрейка попросил его поездить за такси. Сам лично Фрейзер не видел, как Арлен Дюваль пробралась в дом через кухонное окошко с задней стороны, но он видел, как она огибала дом, и он заметил в окне человека, личность которого определить не мог и который опустил, а затем поднял роликовую штору. По мнению Фрейзера, последнее имело место «приблизительно в то же время, когда Арлен Дюваль заходила за дом».
Далее, однако, Фрейзер показал, что он «очень хорошо» рассмотрел «человека в окне», когда тот вышел из дома, сел в машину и уехал. Фрейзер добавил, что, «насколько он может судить, этим человеком был Перри Мейсон».
Мейсон начал перекрестный допрос:
– Когда впервые вы осознали, что вышедший из дома и уехавший на автомобиле человек – Перри Мейсон?
– В тот момент, когда увидел вас.
– А когда впервые вы увидели, что тот человек в доме – это я?
– Когда вы вышли из дома.
– Позднее тем вечером я заходил к вам?
– Да, сэр.
– И я просил вас описать внешность того человека, верно?
– Верно, сэр.
– Вы его описали?
– Да, сэр.
– Спрашивал ли я вас – можете ли вы того человека узнать?
– Спрашивали, сэр.
– И вы ответили, что, приведись вам встретиться с ним опять, вы бы его узнали, не так ли?
– Да, сэр. Так, как вы говорите.
– Но в тот момент вы не сказали мне, что тем человеком был я?
– Нет, сэр.
– Почему?
– Потому что я… мне это тогда и в голову не пришло.
– Когда это пришло вам в голову?
– Сразу, как вы уехали.
– Как это произошло?
– Кто-то из моих гостей заметил: «По твоему описанию получается, что Перри Мейсон и был тем самым человеком».
– Что вы тогда ответили?
– Я тогда засмеялся.
– Вы не думали, что тот человек – это я?
– Почему же, я думал… но у меня не сложилось твердой уверенности.
– Когда же у вас сложилась такая уверенность?
– Когда начали об этом говорить. И потом – когда меня допрашивали в полиции.
– После того как с вами поговорили в полиции и сказали вам, что там был я и что на одном из стаканов в доме найдены мои отпечатки пальцев, вы вдруг внезапно осознали, что тот человек – Перри Мейсон? Отвечайте, так или нет?
– Мне кажется, это не очень хорошая формулировка.
– Сформулируйте лучше.
– Я пришел к выводу, что тем человеком были вы, после того как все обдумал.
– Вы обдумывали в присутствии полиции?
– Как сказать… ну, в общем, да.
– А немногим ранее, когда я у вас в доме в присутствии нескольких свидетелей спросил – сможете ли вы узнать того человека, вы тоже все обдумали?
– Я… я, конечно, думал об этом, но голова была занята другим.
– Вы обдумали эту идею, когда ее высказал один из гостей, не правда ли?
– Но я и впрямь думал о другом.
– Вы не отдавали отчета в том, что говорили?
– Почему же, я отдавал отчет своим словам, но в тот момент я не уделил этому особого внимания.
– Вы уделили этому вопросу должное внимание после того, как полиция сообщила вам, что я был в доме?
– Простите, мистер Мейсон, но мне опять кажется, что вы выражаетесь не совсем справедливо.
– Хорошо. Как бы выразились вы?
– Я не был положителен в своих выводах до тех пор, пока не поговорил с полицией, так будет точнее.
– Вас навели на эту мысль?
– Ну, в общем, да.
– Но вы не могли сказать наверняка, пока не поговорили с полицией?
– Да. Я, конечно, думал и раньше, до полиции, что вы похожи на того человека, вернее – он походил на вас, и я сказал вам об этом.
– У меня все, – закончил Мейсон.
Гамильтон Бергер с видом фокусника, достающего прямо в судебном зале из шляпы живого зайца, торжественно произнес:
– А сейчас, ваша честь, я хочу объявить, что мною был также вызван повесткой некто доктор Холман Б. Кандлер из Санта-Аны. Пожалуйста, бейлиф, пригласите свидетеля из соседней комнаты.
Мейсон повернулся к Арлен Дюваль:
– О чем он собирается дать показания?
– Не знаю, мистер Мейсон. Должно быть, повестку ему вручили в последнюю минуту. Он бы непременно нам сообщил, если б…
– Сообщил бы? Вы в этом уверены?
– Конечно.
– Вы ему полностью доверяете?
– Я готова поручиться за него головой.
– Возможно, сейчас как раз вы это и делаете – рискуете головой.
Судебный пристав вернулся в зал заседаний, легонько ведя под локоть доктора Кандлера.
Он объявил:
– Свидетель доктор Кандлер!
– Подойдите поближе, доктор, – сказал Бергер. – Сначала вас приведут к присяге.
Доктор Кандлер бросил в сторону Арлен Дюваль ободряющий взгляд, подошел к свидетельской стойке, где, протянув вперед правую руку, произнес слова клятвы и ответил на предварительные вопросы. Затем, глядя окружному прокурору в лицо, сказал:
– С моей стороны будет справедливо заявить уже в самом начале, что об этом деле мне неизвестно абсолютно ничего.
– Возможно, доктор, вам это только так кажется. – Вид у Гамильтона Бергера был откровенно торжествующий, и тон его от этого стал, казалось, мягче и добродушнее. – Я полагаю, что кое-что об этом деле вы все-таки знаете. Были ли вы знакомы с Колтоном П. Дювалем в то время, когда он служил в банке «Меркантайл секьюрити»?
– Да. Я был с ним знаком.
– Вы были его личным врачом?
– Да, сэр.
– И вы в качестве врача обслуживали вышеназванный банк?
– Да, сэр.
– Знали ли вы Арлен Дюваль?
– Я знаю ее с тех пор, когда она была еще маленькой девочкой.
– Сколько лет вы ее знаете?
– Последние двенадцать лет.
– В каком она была возрасте, когда вы впервые ее узнали?
– Двенадцати или тринадцати лет.
– Являются ли ваши отношения с Арлен Дюваль дружескими с тех пор, как ее отец был заключен в тюрьму?
– Именно так, сэр.
– Вы постоянно поддерживали связь с ее отцом?
– Да, сэр.
– Не вы ли составили петицию, в которой просили досрочно выпустить Колтона П. Дюваля на поруки, и собирали под ней подписи?
– Я, сэр.
– Вы собирали подписи лично?
– Некоторые лично, а некоторые подписи собрала моя медсестра мисс Трэйвис.
– Кто, вы сказали?
– Мисс Трэйвис. Роза Ракер Трэйвис, если вам нужно полное имя.
– Она собрала кое-какие подписи?
– Да, сэр.
– Но она сделала это, находясь на службе у вас, вы ей платили в это время и она действовала согласно вашим указаниям, так?
– Да, сэр.
– На протяжении последних восемнадцати месяцев вы время от времени поддерживали связь с Арлен Дюваль. Это верно?
– Да. И даже не время от времени, а часто.
– Вы встречались с ней лично, писали письма или звонили по телефону?
– Чаще по телефону. Я очень занятой человек, и если вы меня пригласили сюда для того, чтобы…
– Минуту терпения, доктор. Я хочу спросить вас: знаком ли вам почерк Арлен Дюваль?
– Да, конечно.
– А еще я прошу не забывать, что вы находитесь под присягой. Сейчас я покажу вам одну вещь, которая предположительно является дневником Арлен Дюваль, написанным от руки. Я попрошу вас внимательно взглянуть на этот дневник и сказать суду – не почерком ли Арлен Дюваль он написан.
Гамильтон Бергер с видом победителя подошел к свидетелю и протянул ему небольшую тетрадку.
Позади себя Мейсон слышал, как у Арлен Дюваль вырвался возглас негодования.
– Но он… он не посмеет! – Она с трудом могла говорить. – Этого нельзя допустить. Вы должны остановить их.
Доктор Кандлер пристально изучил несколько страниц и ровным, холодным голосом ответил:
– Да, это почерк Арлен Дюваль.
– И весь дневник написан ее почерком? – спросил Бергер.
– Но я не мог просмотреть все страницы.
– Пожалуйста, сделайте это! Читать не читайте, просто скажите мне, ее там почерк или нет.
Доктор Кандлер переворачивал страницу за страницей и неизменно кивал. Закончив и перелистнув последнюю, он сказал:
– Да, весь дневник написан ее почерком. По крайней мере, мне так кажется.
Мейсон услышал над своим ухом шепот Арлен Дюваль:
– У меня еще был фальшивый дневник, специально чтобы сбить с толку преследователей, но сейчас, судя по всему, полиция нашла настоящий. Тот, что был спрятан между полом и кожухом колеса. Не дайте, чтобы доктор Кандлер его читал, там есть некоторые вещи, узнав которые он станет не другом, а врагом.
– Итак, – продолжал Гамильтон Бергер, – обратимся к содержанию. Я бы попросил вас, доктор Кандлер, особенно внимательно изучить записи, помеченные седьмым, восьмым и девятым числами текущего месяца. Я бы хотел, чтобы вы прочитали эти записи, обращая внимание на каждое слово, на то, каким почерком оно написано. Я хочу знать, являются ли данные записи до самого последнего слова сделанными рукой подзащитной Арлен Дюваль.
– Остановите же его!.. – услышал Мейсон громкий напряженный шепот над самым ухом.
– Я протестую против этого вопроса, ваша честь, – заявил он. – Вопрос уже был задан, и на него получен ответ. Доктор уже дал показания относительно почерка на каждой странице дневника. Ему кажется – почерк принадлежит подзащитной.
Доктор Кандлер углубился в чтение дневника и, похоже, совершенно забыл обо всем происходящем.
Мейсон поднялся и приблизился к свидетельской стойке.
– Ваша честь, раз уж этот документ показан свидетелю, я тоже имею право взглянуть на него. – Он встал рядом с доктором, но тот даже не обратил на это внимания. – Пожалуйста, доктор, могу я посмотреть на него? – Он протянул руку.
– Секунду, не мешайте мне, прошу вас! Одну секунду… – Доктор Кандлер увлеченно читал.
Мейсон обратился к председательствующему:
– Я бы хотел посмотреть этот документ, ваша честь.
Его перебил Гамильтон Бергер:
– Доктор должен прочитать и изучить каждое слово. Это логично и законно.
– Но он уже дал показания, что это почерк подзащитной. Я протестую! Требование окружного прокурора незаконно. Он тянет время и всячески стремится к тому, чтобы я этот документ не увидел. Я имею право взглянуть на него и показать подзащитной. Я должен знать, что она скажет об этом документе.
– И я бы тоже хотел это знать! – едко усмехнулся Бергер.
Доктор Кандлер тем не менее читал и читал.
– Хорошо, мистер Мейсон, – сказал судья, – можете взять документ.
Доктор Кандлер не обратил на эти слова никакого внимания.
Судья Коуди требовательно опустил молоток и повысил голос:
– Доктор Кандлер!
– Да, ваша честь? – Он наконец поднял глаза.
– Я прошу вас передать предполагаемый дневник Арлен Дюваль защитнику.
Свидетель помедлил и выполнил требование судьи с явной неохотой.
Мейсон отошел на место и повернулся к Арлен Дюваль:
– Ваш почерк?
– О боже! Это он. Мне конец.
– Но в чем дело?
– Прочитайте то, что читал Кандлер. – Она указала на запись, в начале которой стояло число 7.
Мейсон начал читать.

«Только что вернулась с прогулки с Джорданом Баллардом. Гуляли долго. Он убежден в том, что знает, как готовилась и была совершена кража. Настаивает, что без участия доктора Кандлера тут не обошлось. Я в шоке, мне горько это слышать. Но Баллард говорит, что собрал множество доказательств. Доктор Кандлер официально являлся врачом, обслуживающим „Меркантайл секьюрити“. Он проводил регулярные медосмотры сотрудников, был личным врачом президента банка Эдварда Б. Марлоу. Именно медсестра Кандлера – Роза Трэйвис – дала Балларду наводку, на какую лошадь ставить, и обстряпала дело так, что Баллард поверил и рискнул сыграть. Она убедила его какими-то фактами. Более того, доктор Кандлер и его медсестра были в банке за полчаса до отправки партии денег. Баллард утверждает, что у Кандлера были все возможности, чтобы отойти и открыть один из шкафов с ящиками, где хранились погашенные чеки; он запросто мог положить эти чеки в свою сумку для инструментов. И он был единственным посторонним, если его можно так назвать, кому позволялось пользоваться той дверью. Он был единственным человеком, кому можно было, не навлекая на себя подозрений, входить и выходить из банка с сумкой в руках. Он…»

Мейсона отвлек Гамильтон Бергер.
– Я утверждаю, ваша честь, что этот дневник является моим вещественным доказательством. Я против того, чтобы защитнику и его клиенту на данном этапе дела было позволено его изучать. Как вещественное доказательство, он в деле еще официально не заявлен. Им следует лишь ознакомиться с документом и сказать, принадлежит ли почерк в дневнике подзащитной, а для этого у них времени было уже достаточно.
– Я не согласен с обвинением, – возразил Мейсон. – Мне кажется, мы имеем право прочитать данный документ до того, как он будет представлен в качестве вещественного доказательства. Может быть, нам захочется опротестовать его. Возможно, мы станем оспаривать его подлинность. И не исключено, что мы обнаружим в нем вставки, сделанные чужой рукой.
– Я думаю, требование защиты справедливо, – сказал свое слово судья Коуди. – Для пользы дела им можно позволить прочитать документ целиком, прежде чем он будет представлен в качестве вещественного доказательства.
– Но, ваша честь, – Гамильтон Бергер в отчаянии начал излагать свой последний аргумент, – в данный момент я не предлагаю этот дневник как вещественное доказательство, я всего лишь использую его с целью установить почерк подзащитной. Я спросил доктора, ее ли это почерк, и доктор ответил утвердительно. Защите в настоящий момент достаточно беглого ознакомления. Позднее, по ходу дела и обязательно до того, как он будет представлен в качестве вещественного доказательства, защита будет иметь законное право и полную возможность прочитать его весь, и либо принять без возражений, либо отклонить, объяснив, на каком основании.
Решающее слово судьи Коуди оказалось в пользу окружного прокурора:
– Возражение принято. Если вы хотите использовать его лишь для определения почерка автора записок, то защите будет дана возможность ознакомиться с ним позднее и во всех деталях.
Самолюбие Гамильтона Бергера было удовлетворено, он не скрывал чувства триумфа.
Так же неохотно, как и доктор Кандлер, Мейсон вернул дневник окружному прокурору, который сразу же закончил опрос свидетеля.
– Больше, доктор, я вас спрашивать ни о чем не буду. Я приглашу вас снова чуть позже, а теперь мне бы хотелось высказать еще одно соображение по поводу необходимости и ценности данного дневника для слушаемого дела.
– Одну минуту, мистер Бергер, – заговорил Мейсон, когда доктор Кандлер уже повернулся, чтобы покинуть место свидетеля, – я хочу провести перекрестный допрос.
– Но свидетель не сказал ничего, что могло бы дать пищу для перекрестного допроса. Он еще будет мною вызван для дачи показаний, когда я посчитаю нужным представить этот дневник в качестве вещественного доказательства.
– Но свидетель показал, что дневник написан почерком моей подзащитной.
– Что касается почерка, то о нем вопрос уже не стоит – дело решенное. Почерк принадлежит Арлен Дюваль.
– Не будьте так уверены, господин окружной прокурор.
Мейсон встал и подошел к свидетелю. Доктор Кандлер стоял неестественно прямо, на побелевшем лице его напрягся каждый мускул.
– Скажите мне, доктор, – заговорил Мейсон, – вам знаком почерк подзащитной?
– Да, мистер Мейсон.
– Сейчас я хочу вам показать фотографию одного документа и спросить: написан ли и он рукой Арлен Дюваль?
С этими словами Мейсон вытащил из внутреннего кармана увеличенный снимок листка с цифрами, который ему удалось хитростью выманить и сфотографировать на пляже при встрече с Томасом Сэккитом.
Доктор Кандлер взглянул на цифры на листке и отрицательно покачал головой. Лицо его, а Мейсон внимательно следил за ним, не выражало абсолютно никаких эмоций.
– Минуточку, – послышалось возражение Гамильтона Бергера, – я хочу заявить, что сейчас уже я имею право взглянуть на документ, который представляет противоположная сторона. Если, конечно, уважаемый суд позволит…
– Не имею ничего против. – Мейсон протянул фотографию Бергеру. – Пожалуйста, взгляните.
Гамильтон Бергер посмотрел на фотографию, и глаза его от удивления широко раскрылись. Он повернулся, быстро прошел к своему месту у стола истца. Порывшись в бумагах на столе, он взял оттуда какую-то тетрадку и стал сравнивать номера из нее с номерами на фотографии.
Мейсон в это время, тихо пройдя за ним следом, понаблюдал какое-то время, как Бергер смотрит то в тетрадку, то на фотографию, а потом, улучив момент, когда окружной прокурор отвернулся к своим записям, спокойно взял фотокарточку, так что Бергер ничего и не успел заметить. Мейсон уже почти вернулся на место, когда услышал сзади возмущенный возглас:
– Эй, погодите-ка! Верните ее, я хочу посмотреть!..
В ответ Мейсон только улыбнулся.
– Но, ваша честь, – закричал Гамильтон Бергер, – это же новый важный поворот в деле! Этот документ находится на руках у защитника незаконно. Я… я хочу с ним ознакомиться!
– У вас было достаточно времени, чтобы убедиться, каким почерком он написан, – невозмутимо ответил Мейсон, – подзащитной или же другим человеком.
– Но я требую, чтобы мне дали возможность его изучить! Я настаиваю…
Мейсон, однако, уже обращался к слегка озадаченному судье Коуди:
– Ваша честь, я предъявил этот документ и хочу, чтобы вы это учли, единственно с целью идентифицировать его автора. Следовательно, по предложенному самим же обвинителем порядку, на данном этапе слушания дела он не имеет права читать документ. Он взглянул на него, и этого вполне достаточно.
– Но, ваша честь, – умолял Гамильтон Бергер, – этот документ носит настолько секретный характер, что… то, что там написано, охранялось самым строгим образом. В разбираемом нами деле нет ничего более секретного, чем этот документ, и я требую, чтобы он был представлен.
– Он и был представлен, – рассудил судья.
– Но я требую, чтобы он был представлен в качестве вещественного доказательства.
– Разве это входит в компетенцию обвинения? – Судью Коуди это явно забавляло.
– Но его, возможно, собираются использовать как отвлекающий маневр, чтобы направить суд по ложному следу, чтобы запутать…
– Остановимся на этом, – произнес судья. – Значит, вы хотели бы видеть данный документ в качестве вещественного доказательства?
– Я… я бы хотел этого, и мне придется… Ваша честь, в этом документе приводится список номеров тех банкнотов, что были похищены. Точнее, тех из них, что были в числе пяти тысяч, приготовленных для вымогателя.
Мейсон поспешил успокоить рассерженного окружного прокурора:
– Чуть позже, когда я представлю этот документ в качестве вещественного доказательства, вы, мистер Бергер, непременно получите возможность изучить его досконально. А теперь, извините, вы сами предложили такой порядок. Вы хотели на него взглянуть, и вы это сделали.
– Но, ваша честь, – продолжал протестовать Гамильтон Бергер, – номера, приведенные в документе, настолько секретны, что даже я не смог получить полный их список. А у защиты они есть – по отношению к обвинению это несправедливо.
Как ни в чем не бывало Мейсон снова обратился к свидетелю:
– Извините, доктор, но я бы хотел задать вам несколько технических вопросов.
– К вашим услугам, сэр.
– У вас в офисе есть рентгеновский аппарат?
– Да, сэр.
– Простите, но перед этим я забыл спросить вас: вы ведь врач и вы – хирург, верно?
– Верно, сэр.
– А теперь, доктор, я бы попросил вас подойти к доске и начертить план вашего офиса. Я хочу знать, где находится рентгеновский аппарат, в какой комнате.
– Какое отношение это имеет к делу, ваша честь? – возмутился со своего места Гамильтон Бергер. – План офиса… Кому здесь нужен план его помещения?
– Простите, господин прокурор, ваш свидетель показал, что он – врач и хирург по специальности. Он показал это, отвечая на ваши вопросы. Вы также спрашивали его, и он ответил, что имеет практику в Санта-Ане. И я, – заключил Мейсон, – имею право это проверить.
Судья Коуди недоуменно нахмурился:
– Скажите, защитник, могу я получить ваше заверение, что вышеуказанные вопросы непосредственно относятся к делу и имеют какое-то значение?
– Я заверяю вас, ваша честь. И я думаю, что они могут вскрыть едва ли не наиболее значимые факторы в слушаемом деле.
– Хорошо. Не возражаю.
Доктор Кандлер подошел к доске и начертил схему помещения.
Мейсон посмотрел на нее и спросил:
– Ответьте мне, доктор, если бы двое людей сидели вот здесь – на стульях рядом с перегородкой между этими двумя комнатами, а в комнате за ней, как я сейчас вижу, стоит рентгеновский аппарат, то могло бы так случиться, что при соответствующем положении аппарата, если, разумеется, он включен, оказались бы засвеченными любые фотопленки в любом фотоаппарате, положенном вон там – у маленького столика в углу комнаты, как раз у той стены, за которой рентгеновский аппарат и расположен?
Доктор Кандлер в замешательстве смотрел на чертеж.
– Я… я не знаю. Впрочем, обождите, мне кажется – да. Лучи от рентгеновского аппарата, конечно, пробили бы эту стенку. Я так полагаю, что фотокамера, которую вы имеете в виду, не защищена никаким свинцовым экраном или чем другим и собрана из алюминиевых и пластмассовых частей, как самая обычная.
– Вы меня поняли правильно, доктор Кандлер.
– В таком случае – однозначно да. Пленка засветится.
– Вся пленка целиком?
– Конечно. Здесь же нет никакой преграды от рентгеновских лучей. Они проникают и сквозь металл, если металл не экранирован свинцом, не говоря уж о человеческом теле и костях.
– То есть если бы кто-то у вас в офисе подумал, будто у меня с собой фотокамера, а в ней – пленка, на которую заснято что-то ценное, что может быть использовано как доказательство, то этот кто-то мог бы, используя рентгеновский аппарат, мою пленку испортить?
– Да. При желании это можно сделать. Однако насчет кого-то у меня в офисе – маловероятно.
– Благодарю вас, доктор Кандлер. И еще один вопрос: вы сказали, что полное имя вашей медсестры – Роза Ракер Трэйвис, не так ли?
– Все правильно, сэр.
– Ее девичья фамилия – Ракер?
– Да, сэр.
– Она вышла замуж за человека по фамилии Трэйвис?
– Да, сэр, насколько мне известно. Но это было до того, как она начала работать у меня.
– Есть ли у нее сестра по имени Хелен? Хелен Ракер?
– Кажется, есть.
– Знаете ли вы некоего Говарда Прима?
– Нет, сэр.
– Это имя вам ничего не говорит?
– Нет, сэр.
– А Томас Сэккит? Это имя вам знакомо?
– Томас Сэккит… подождите-ка… Что-то такое припоминаю. Да, я лечил пациента по имени Томас Сэккит.
– А знаете ли вы Уильяма Эмори?
– Да, сэр, знаю.
– Мистер Эмори, если не ошибаюсь, был водителем того бронированного автомобиля, из которого неизвестные преступники совершили историческую кражу денег, принадлежащих банку «Меркантайл секьюрити»?
– Да, сэр.
– Являлся ли он одним из ваших пациентов?
– Да, сэр.
– Вы лечите его и сейчас, если обратится?
– Да, сэр.
– Спасибо, доктор. У меня все.
Председательствующий посмотрел на обвинителя:
– Еще вопросы?
– Нет вопросов, ваша честь.
– Приглашайте следующего свидетеля.
– Мой следующий свидетель – Перри Мейсон. – Гамильтон Бергер мрачно посмотрел на адвоката.
Мейсон немедленно встал, прошел на место свидетеля, поднял правую руку и повторил слова присяги.
– Прежде всего я спрашиваю вас, где вы взяли тот документ?
– Какой документ?
– Список номеров денежных банкнотов из числа пяти тысяч долларов, приготовленных для выдачи вымогателю. У вас не было абсолютно никакой возможности получить этот список.
– Но раз у меня не было абсолютно никакой возможности его получить, то само собой напрашивается вывод, что его у меня нет.
– Нет, он у вас есть. Это те самые номера, я видел.
– Откуда вам известно? Вы их проверили?
– Я проверил те номера, что имеются у меня. Этот список является настолько секретной информацией, что руководитель местного отделения ФБР отказался дать их даже мне.
– Тогда позвольте мне, господин окружной прокурор, – Мейсон был сама учтивость, – вручить вам фотоснимок номеров, которые вы не смогли получить от ФБР. Одну фотографию я попросил сделать специально для вас.
Не скрывая, да и не желая скрывать комической торжественности момента, Мейсон подошел к столу окружного прокурора и отдал ему в руки карточку размером одиннадцать на четырнадцать.
– Но вы не ответили на вопрос, – не мог успокоиться Гамильтон Бергер, – где вы это взяли?
– Этот вопрос, мистер Бергер, я отклоняю. Отклоняю на том основании, что вы требуете раскрыть сведения, не подлежащие оглашению. То, чего вы требуете, несущественно, неправообоснованно и не имеет отношения к делу. Идет слушание дела против Арлен Дюваль по обвинению ее в убийстве, а не в похищении денег, которые, как считается, украл из бронированного автомобиля «Меркантайл секьюрити» ее отец.
Сказав это, Мейсон сложил на груди руки, снисходительно улыбаясь, вернулся к свидетельской стойке и спокойно занял то же положение, что и раньше.
– Ах да, как это я мог забыть, – с ехидцей заметил Бергер, – что противостоящий мне защитник – отъявленный буквоед. Чтобы защитить себя, он готов перепроверить каждую запятую в Уголовном кодексе и будет листать его, пока не протрет дыру. Но я отступать не намерен, и суд услышит факты, которые я считаю имеющими отношение к разбираемому делу.
– Задавайте вопросы по имеющим отношение к делу фактам, и вы не услышите от меня ни единого возражения, – ответил Мейсон.
– Хорошо же, я это и сделаю! В среду, десятого числа текущего месяца, вечером, ходили ли вы домой к Джордану Л. Балларду?
– Да.
– Подходили ли вы к окну в гостиной, выходящему на улицу?
– Да.
– И вы опускали и поднимали роликовую шторку, не так ли?
– Да. Все верно.
– Что?! Сейчас вы это признаете, мистер Мейсон?
– Конечно признаю.
– Но вы же отрицали это перед Большим советом присяжных.
– Ничего подобного я не делал. Вы спросили меня тогда, опускал ли я и поднимал ли роликовую шторку, подавая этим самым сигнал подзащитной. Я ответил, что нет. Вы затем поинтересовались, что, может быть, этими своими действиями я подавал сигнал кому-то другому, на что я также ответил отрицательно.
– Но сейчас вы признаете, что опускали и поднимали ту шторку?
– Естественно. Я же этого не скрываю.
– Но вы не сообщили этого Большому совету.
– Потому что вы не спросили меня об этом.
– Я спросил вас минуту назад.
– А я и ответил.
– Как же тогда вы объясните свое поведение? Зачем вам понадобилось опускать и поднимать штору, если не сигналить кому-нибудь?
– Я обнаружил, что у меня на руках находятся одна тысячедолларовая денежная купюра и одна пятисотенная купюра, причем номер тысячедолларовой – 000151.
У Гамильтона Бергера отвисла челюсть. С открытым ртом и вытаращенными глазами он привстал и уставился на Мейсона с таким изумлением, что кое-кто из присутствующих, будучи не менее Бергера удивлен и ошеломлен ответом защитника, не смог сдержать улыбки, послышались даже смешки.
Судья Коуди немедля призвал всех к порядку.
– Продолжайте, господин окружной прокурор, – сказал он.
– Благодарю, ваша честь. Но, мистер Мейсон, когда вы предстали перед Большим советом, то показали нам два других банкнота – также достоинством в одну тысячу долларов и в пятьсот долларов. Где вы взяли эти два?
– Те, о которых вы только что упомянули, были в письме, полученном мною предположительно от Арлен Дюваль. Я так и ответил членам Большого совета присяжных.
– А откуда же у вас две другие купюры – те, о которых вы дали показания, что обнаружили их у себя на руках?
– Я нашел их в письме, пришедшем якобы от Арлен Дюваль.
– Но вы нам об этом ничего не говорили.
– Меня не спрашивали.
– Я просил вас представить нам все деньги, полученные вами от Арлен Дюваль.
– Да, я помню. И я ответил, что я не знаю, чтобы мне поступали от нее какие-либо деньги. Я ответил, что получил письмо, написанное предположительно ее рукой, в котором я обнаружил два банкнота – тысячу долларов и пятьсот долларов. Я тогда еще специально упомянул, что деньги, которые я показывал в тот момент, были мною получены в названном до этого письме. Вы не спросили меня, были ли это все деньги, которые поступили мне предположительно от Арлен Дюваль. Если вы не можете допрашивать свидетеля так, чтобы не оставлять ему возможности увильнуть от ответа, то я не вижу причины, почему бы свидетелю этого не сделать…
– Достаточно, господин защитник, – перебил его судья, – я неоднократно призывал вас воздерживаться от личных выпадов.
– Уважаемый суд, – возразил Мейсон, – это не есть выяснение личных отношений между обвинителем и защитником. В данном случае сталкиваются личности обвинителя и свидетеля. Противная сторона пожелала допросить меня как свидетеля, и я ответил как свидетель.
– Хорошо, хорошо. Принимается. Остановимся на этом. Обвинение, продолжайте допрос свидетеля. – Судья Коуди говорил как обычно – спокойно и вежливо, но в уголках его рта затаилась усмешка.
– Я никогда ничего подобного не слышал, – заявил Гамильтон Бергер.
– Естественно, нет. Чего ж вы хотели? – Комментарий Мейсона был сух и краток, но тем не менее вызвал всеобщий смех, тут же остановленный ударом судейского молотка.
– Каким образом вы получили два других банкнота в тысячу долларов и в пятьсот? Как они у вас оказались?
– Мне их доставил Пол Дрейк, который, в свою очередь, сказал, что их ему принес посыльный.
– Что вы сделали с теми деньгами?
– Пока Баллард находился на кухне, я опустил роликовую штору, засунул обе купюры под верхний ролик, после чего отпустил ее в исходное верхнее положение. Затем я снова проскользнул в комнату между портьерами, мы с Баллардом допили у кого что осталось, и я ушел.
– Вы хотите сказать нам, что, когда вы от него ушли, Баллард был жив?
– Именно это.
– Но так как Арлен Дюваль вошла в дом сразу же после того, как вы отъехали, то…
– Простите, но я вынужден перебить. Вы упускаете один существенный факт.
– Какой же?
– Вы забываете о человеке моего роста и сложения, человеке, наблюдавшем за домом и видевшем, как я опустил и поднял штору. Этот человек хотел знать, зачем я туда ходил и что я там делал, этот человек припарковал свою машину на подъездной дорожке и вошел в дом сразу же после моего отъезда, этот человек был хорошо знаком Джордану Балларду, иначе тот бы его в кухню не впустил, этот человек, наконец, пил бурбон и «севен-ап» после того, как Баллард выплеснул остатки скотча и содовой из моего стакана в кухонную раковину.
– Откуда вы знаете, что такой человек вообще существовал, мистер Мейсон? – ухмыльнулся Бергер.
– Я знаю это по той простой причине, что когда работники полицейского управления выехали на место и провели следственный эксперимент – поднимали и опускали штору и так далее, – то никаких денег они там не нашли. Нельзя, правда, исключить и другой вариант – полицейские следователи нашли деньги, присвоили их и никому ничего не сказали. Однако логичнее предположить, что в доме побывал кто-то еще.
– Но кто же этот кто-то?
– Если вас интересует информация, то я могу высказать предположение. Сравните отпечатки пальцев на стакане под номером один с отпечатками пальцев Билла Эмори – водителя того бронированного автомобиля, на котором перевозились деньги в день, когда их украли. Насколько мне известно, это человек моего роста и телосложения, и я предлагаю взять фотографию списка номеров денежных банкнотов, которые были известны полиции, и сравнить почерк, каким они написаны, с почерком Билла Эмори. Как вы вполне резонно заметили, мистер Бергер, этот список являлся одним из наиболее строго охраняемых секретов ФБР. Его охраняли так бдительно, что не дали никакой информации даже вам. Только один-единственный человек имел возможность получить копию этого списка – похититель. Обнаружив среди украденных им денег пачку связанных мелких купюр на сумму в пять тысяч долларов, а о том, что полицией приготовлена такая сумма для вымогателя, он знал, похититель правильно предположил, что это те самые меченые деньги, и списал для себя все их номера. И сделал он это с единственной целью – не истратить их самому и, следовательно, не попасться, и в то же время улучить момент и подсунуть некоторые из них в бумажник Колтону Дювалю. А позднее, когда наступит подходящее время, он планировал использовать эти деньги, чтобы сфабриковать неопровержимую улику против Арлен Дюваль.
Джордан же Баллард тем временем пошел по ложному следу, сконцентрировав все внимание на докторе Кандлере. Баллард пришел к выводу, что доктор не может быть не замешан в деле, но он не учел того факта, что медсестра доктора Кандлера – Роза Ракер Трэйвис – имела ничуть не худшую возможность шарить по карманам пациентов в то время, когда они принимали термические ванны, с тем чтобы получать дубликаты ключей и документов. Ей, надо полагать, оказалось совсем не трудно снять оттиски с ключей от того отсека бронированного автомобиля, в котором перевозились большие суммы наличности. А так как она сопровождала доктора Кандлера во время его визита в банк непосредственно перед ограблением, то у нее была отличная возможность взять погашенные чеки, и, засунув их потом в заранее изготовленную ловким фальшивомонетчиком фирменную упаковку, они совершили подмену.
В свою очередь, сестра миссис Ракер – Хелен Ракер – очень дружна с Томасом Сэккитом, известным также под именем Говарда Прима, причем последний давно уже числится в полицейской картотеке как мошенник и искусный мастер подделывать деньги. И в заключение, господин окружной прокурор, – Мейсон обращался к Бергеру почти по-дружески, – я заявляю о том, что готов в качестве свидетеля оказать вам всяческую помощь, и если у вас не хватает доказательств – спрашивайте меня, я отвечу на любые ваши вопросы.
Гамильтон Бергер начал было подниматься и что-то говорить судье, но в этот момент судья Коуди пришел окружному прокурору на выручку.
– Суд удаляется на пятнадцатиминутный перерыв! – объявил он.

Глава 14

Арлен Дюваль, Пол Дрейк, Перри Мейсон, Делла Стрит и доктор Кандлер собрались за большим столом в библиотеке Мейсона.
– Я должен принести свои извинения за то, что дневник попал в руки полиции, – сказал Мейсон. – Сейчас вы видите, что Баллард был на правильном пути, хотя ход его мыслей был не совсем верен.
– Я никогда не подозревал Розу, – смущенно заговорил доктор Кандлер, – но сейчас это очевидно. Я был официальным врачом банка, и многие его служащие обращались ко мне со своими хворями и недугами как к личному доктору. На протяжении многих лет я был приверженцем диатермии и потогонных ванн. Я считал и считаю, что кожные поры должны открываться и прочищаться, и… я во всем полагался на мою главную медсестру. Роза Трэйвис умела ухаживать за больными, хорошо проводила любые процедуры. До абсурда смешно, как легко она могла проверить содержимое их карманов, снять оттиски с ключей, а Томас Сэккит подделать печати, которыми пользовались работники банка. Когда начинаешь думать, насколько это все очевидно, удивляешься – как это никому раньше не пришло в голову.
Мейсон усмехнулся:
– Баллард неплохо задумал, но он не проработал план до конца. Он был убежден в том, что если Арлен Дюваль начнет на глазах у всех тратить наличные деньги, то преступник выдаст себя и непременно угонит трейлер, чтобы подсунуть туда компрометирующие ее купюры. А уж когда – это вопрос времени. Но в ход рассуждений Балларда вкралась ошибка – ошибка, типичная не только для новичков, но и для матерых следователей. Баллард заранее определился в том, кто виновен в пропаже денег, и собирал факты таким образом, чтобы они подтверждали придуманную им версию. Он, конечно же, обхаживал и Билла Эмори, наверняка пытаясь выудить из него информацию, но так ничего до конца и не понял. Вернее, он понял, но было уже слишком поздно – Эмори явился к нему собственной персоной.
– Почему он понял, как ты думаешь? – спросил Дрейк.
– Эмори следил за домом, в этом нет сомнений. Следил, наверное, с того момента, когда увидел, что мы с Баллардом поехали к нему домой. Он видел, как я подходил к окну, опускал и поднимал штору, и он заподозрил, что я прячу там эти самые деньги. Он знал про деньги, потому что сам это организовал.
– А как он это сделал? – поинтересовался доктор Кандлер.
– Мы знаем, что Сэккит ходил к костюмерам и брал напрокат униформу рассыльного. Хозяин костюмерной в конце концов вспомнил, что форма эта Сэккиту совсем бы не подошла. Она была маленького размера, для человека не очень высокого и с узкой талией. А для девушки была бы в самый раз. Это означает, что рассыльным вырядилась либо Роза Трэйвис, либо ее сестра.
Возможно, мы никогда не узнаем точно, во всех деталях, что именно произошло у Балларда в доме, но Эмори наверняка подъехал сразу же, как только уехал я, припарковал машину на подъездной дорожке и вошел. Примерно в это же время подоспело и такси с Арлен Дюваль, за которым детектив Дрейка следил из автомобиля Фрейзера. Баллард в это время направился в кухню, чтобы приготовить выпить. Эмори же, наблюдавший за домом до того и видевший, как я маячил в окне, не повторил, однако, ошибки Гамильтона Бергера. Он не подумал, что я подавал кому-то сигнал. Он, как я уже сказал, заподозрил, что я что-то прячу.
Итак, он проскользнул к окну, опустил штору и обнаружил там два спрятанных мною банкнота. Можете представить себе, как он был раздосадован. Скольких трудов ему стоило, вернее, им стоило всучить их мне до того, как принесут повестку duces tecum, и вот – на тебе! Не вышло. Естественно, что повестка – это тоже их рук дело. Достаточно анонимного телефонного звонка в полицию или окружному прокурору. А Баллард, должно быть, застал Эмори. Заметил, как тот вынимал деньги, и на кухне стал его расспрашивать, что и как. Эмори понял, что Баллард, подозревавший до того момента доктора Кандлера, ухватился наконец за нужную ниточку, и убил хозяина дома, чтобы спасти себя.
– А я-то думала, что трейлер украли, чтобы найти мой дневник, – сказала молчавшая до сих пор Арлен Дюваль, – но, оказывается, они и впрямь хотели спрятать там деньги, которые потом обязательно бы попали к полиции.
– И опять я наблюдаю, как вам не удалось преодолеть самое большое препятствие, подстерегающее следователя на пути к истине, – назидательным тоном произнес Мейсон, – вы слишком поспешно делаете выводы.
– Но откуда Биллу Эмори стал известен… ах да, кажется, догадываюсь… Баллард, после того как вспомнил один номер на пачке с тысячными, поделился, наверное, этим с Эмори, и тот…
– Совершенно верно, мисс Дюваль! И тот решил во что бы то ни стало подсунуть банкнот мне. Убедился, что я его послание получил, и анонимно сообщил в полицию, что, мол, неплохо бы вручить мне повестку duces tecum, с тем чтобы я предъявил все деньги, полученные от Арлен Дюваль. При этом он не забыл и про Балларда, включил его тоже и думал, что на обман это уже похоже не будет.
– Но не получилось… – Арлен Дюваль огорченно вздохнула. – Как же мне больно осознавать, что Баллард разработал этот план, я помогала ему и в течение полутора лет сидела как приманка в его капкане, а когда капкан сработал, он не может этим насладиться. Теперь я снова начну работать…
– Вы торопитесь, – остановил ее Мейсон, – не забывайте, что за возвращение денег обещана награда. Ваш отец будет освобожден, а награда представляет собой весьма кругленькую сумму. Будет у вас и автомобиль, будет и трейлер, два-три месяца вы с отцом отдохнете. Я убежден, что немного солнца ему пойдет только на пользу.
– Бедный мой папочка! – На глаза Арлен навернулись слезы. – Он писал, что в камере у него всегда очень мало света.
В библиотеку вошла Герти и принесла телеграмму:
– Адресована Арлен Дюваль, передать через Перри Мейсона.
Мейсон протянул телеграмму девушке.
Она вытерла слезы, вскрыла ее, прочитала и, радостно улыбнувшись, протянула знаменитому адвокату.
На штемпеле обратного адреса значилось: «Тюрьма Сан-Квентин».

«Слышал новость по радио тчк Так держать Арлен и мы заживем новой жизнью тчк
Твой любящий отец».
Мейсон повернулся к Делле Стрит:
– Пригласи, пожалуйста, представителей прессы и сообщи им, что я лично прослежу за тем, чтобы обещанное страховой компанией денежное вознаграждение получили Арлен Дюваль и ее отец. Это должно быть в радионовостях уже сегодня вечером. А сейчас у нас есть чем отметить такое событие, и мы это сделаем!..