1 2 3 4 
– Проиграл!!      

– В   шахматы?      

– А   то во что же? Все свои личные деньги, да еще ваших малую толику прихватил, что   вы давеча дали на покупку чемоданов! Уехали мы, чтоб его нечистый взял!!      

– Проиграл?!   Кому?      

– Кому   же, как не этому дьявольскому Куколке! Видали вы такого мерзавца?! Ясные   детские глазки, серебристый, как у девчонки, голосок, а сам форменный бандит с   большой дороги.      

«Я,   видите ли, дилетант (совсем непохоже передразнил Кузя), мне с вами, с маэстро,   куда ж тягаться!.. Я давно не играл…» Не играл ты давно? Чтоб на том свете   черти твоим черепом так давно не играли!! Показал он мне старушку в кадушке! Я   ему свои гамбитики да дебюты пешки, а он… черт его знает, как парирует… Гляжу –   ан королеве моей деваться и некуда! А на четвертой партии такой гамбит показал,   что уж не знаю, как его и назвать… Гамбит Чертовой Куклы, что ли?! Меценат!   Дадите свеженьких денег на чемоданы? Если нет, так выгоняйте уж сразу! Чтоб не   мучиться.      

По   странному совпадению клевреты стали слетаться «на огонек» – один за другим.      

Вторым   влетел Мотылек:      

– А   я к вам на огонек… Куколки не было?      

– Нет,   этой Чертовой Куклы не было, – мрачно пробурчал Кузя.      

– Почему   Чертовой? – живо обернулся Мотылек. – Ты тоже, значит, все узнал?!      

– Кое-что   узнал… Мотылек завизжал:      

– Ну,   как вам это понравится!! Когда я нынче прочел, что издательство «Альбатрос»   купило его книгу – лучшее издательство! – я чуть не упал на улице под   копыта лошадей!! Болваны! Они моим заметкам поверили! Старушки в кадушках на   подушках заскачут теперь по всей России!      

Подумайте!   Я собрал том стихов – ожерелье чистейшего жемчуга, – и это «ожерелье» валяется   у меня в столе, мертвое, неподвижное, будто оно из свинцовых пуль, а этот   болотный пузырь со своими «Зовами утра» выскочил и – пожалуйте!! Ну, пусть же   книжонка его выйдет – хохот, треск и скандалище пойдет на всю Россию!! О, дурачье!   О, трижды идиоты!!      

– Кто   трижды идиоты? – спросил Новакович, входя без стука и поймав на лету   последнюю энергичную фразу.      

– Пожалуй,   что и мы. А ты из нас первый. Черт тебя наддал притащить тогда эту чертову   Куколку! Сколько я из-за него крови испортил!! Сидит он теперь на моем   секретарском месте и небось смеется, подлец, в кулак. Ведь не будь его, меня бы   снова, может быть, позвали в «Вершины» секретарствовать!      

– Не   будь его – я бы сегодня не проиграл кроме своих денег еще и Меценатовых чемоданов, –   меланхолически добавил Кузя.      

Новакович   поглядел на Кузю с любопытством:      

– Неужели   Куколке проиграл? В шахматы? Однако! Да, вот что, Меценат… Я сейчас от Великолепной!   Отпуск вам милостиво разрешен. Да-с, да-с, да-с… вы не можете, Меценат, объяснить   мне одной дьявольщины: каким образом в будуар Принцессы попала Яблонька?! Вот   кусочек ее спас. В клочья разорвана.      

– Так   это… Яблонька?! – ахнул Меценат, и тут же в душе вздохнул Меценат, и,   забыв о собственных переживаниях, уныло пробормотал Меценат: – Бедный Телохранитель!      

– Что   вы там бормочете?      

– Это   я стараюсь догадаться, в чем дело! Действительно, за каким чертом попала   карточка Яблоньки к моей жене? Да еще разорванная. Уж не приревновала ли меня   Принцесса к Яблоньке?..      

– Иначе   я и не могу объяснить, – угрюмо пожал плечами Новакович. – Хотя вы   ведь никакого повода не давали. А? Меценат?      

– Ни   малейшего.      

– На   обороте ничего не написано? – спросил Мотылек.      

– Ах,   я даже не посмотрел! Вот тут… Гм!.. Странно: «Моя не…» Дальше оторвано. Удивительная   загадка!      

– Почему   ж ты не спросил у Принцессы?!      

– Поди-ка   спроси! Истерика у нее, у вашей Принцессы! Дураком меня назвала и   выгнала, – с досадой сказал Новакович.      

Мотылек   сморщил лицо:      

– Мы   с Принцессой почти сошлись во взглядах: она назвала тебя дураком, когда ты   выходил от нее, я – когда ты входил к нам.      

– Да   почему же именно я дурак? Я от Куколки не потерпел урона, как ты с Кузей! Мы с   Меценатом остались неуязвимы! Правда, Меценат?      

Меценат,   не отвечая, отошел в угол, уткнулся в него и, кажется, засмеялся… По крайней мере,   плечи у него дрожали, как у смеющегося.      

– Да, –   искоса поглядывая на странно смеющегося Мецената, покровительственно говорил   Новакович. – Ты сам, Мотылек, виноват в отношении Куколки. Заварил эту   кашу с газетной рекламой, да и не знаешь, как ее теперь расхлебать. Как   неопытный спирит, вызвать призрак – вызвал, а как теперь его спровадить обратно   – и не знаешь. Теперь уж машина завертелась без тебя! Не читали интервью с   Куколкой в «Вечерней Звезде»? Это уж помимо вас кто-то постарался. И где   родился, и как родился, и почему родился, и все такое…      

– Да   ведь лопнет же все это! – завопил Мотылек. – Не может не лопнуть!   Ведь если выйдет книжка – старушку в избушке никуда не спрятать. Черным по   белому! А стоит только этой дурацкой старушке выглянуть из избушки, как все   полетит к черту!      

– Стучала   я, стучала, – сказала, входя, Яблонька, – а вы так тут кричите, хоть   из пушек пали. «Здравствуйте, разбойнички», – как говорит няня. А Куколки   еще нет?..      

– И   вы насчет Куколки? – горько усмехнулся Новакович.      

– Да…   он мне сказал, что сейчас придет. Чего это вы все носики повесили?      

Яблонька   была по-прежнему ласкова и тепла, как солнечный луч, но наблюдательный Меценат   заметил, что в ее ясных глазах мелькало какое-то легкое и милое смущение.      

– Куколка,   Куколку, Куколкой, о Куколке, – продекламировал Кузя.      

В дверь   постучали.      

– А!   Вот и Куколка. Комплект полный!      

– Друзья! –   с порога закричал Куколка. – Я так счастлив, так счастлив и за себя и за   вас, Мотылек!! Вы снова можете занять ваше секретарское место!!      

– Что   такое? – с тайной радостью спросил Мотылек. – И вас так же «ушли» из   редакции, как меня?      

– Наоборот!   Все складывается наилучшим образом. Помните, я вам говорил, что редактор   переходит в ежедневную газету? И знаете, кого издатель пригласил на   освободившееся место редактора? Меня! Премилейший человек. И подумать только,   что всем этим я обязан вам!      

– А   правда ли, – спросил Кузя вместо Мотылька, который при последних словах   Куколки странно хрюкнул, завалился за спинку дивана и затих, – правда ли,   что «Альбатрос» издает вашу книгу?..      

– Да, –   сияя прекрасными светлыми глазами, радостно подтвердил Куколка. – Можете поздравить.   Да у меня с собой, впрочем, и корректурные листы.      

– Где?! –   взвился из-за дивана, как пружина, Мотылек. – Покажите!!      

– Да   вот они. Я уже и корректуру продержал.      

Мотылек   лихорадочно, дрожащими руками рылся в длинных полосах бумаги и, странно дрожа,   допрашивал:      

– А   старушка где? Старушка есть? А? Есть? Старушка в избушке? Где она? Куда вы ее   тут засунули?..      

– Я   совершенно не понимаю, – искренно удивился Куколка, – почему вам так   исключительно нравятся эти стихи? Я их сюда и не включал.      

Мотылек   подскочил к Куколке и принялся трясти его за плечи:      

– Как   не включили? Почему нет?! Ведь вы же написали эти стихи или не вы?!      

– Я-то   я… Но, спросите, когда? Это старый грех. Мне тогда было лет шестнадцать. Когда   Новакович попросил меня прочесть в кафе тогда при первом знакомстве все мои   стихи, я и стал читать их в хронологическом порядке. А он вдруг на этой самой   несовершенной «старушке» неожиданно пришел в восторг, схватил меня за руку и   потащил к Меценату. Да… дом Мецената принес мне счастье, друзья! Но, впрочем,   дело и не в литературных успехах. Гм! Теперь вы будете, господа, приятно   поражены…      

Куколка   обвел всех восторженным взором…      

– В   доме Мецената я нашел самое большое счастье на земле. Позвольте, друзья,   представить вам мою невесту!! Чего вы так краснеете, Яблонька? Через месяц наша   свадьба, и мы едем во Флоренцию – буду там с вашего благословения новую вещь   для «Альбатроса» писать. Роман в трех частях. Уже заказан.      

Все   окаменели. А Кузя подобрался бочком к комку странных морщин, под которыми с   большим трудом можно было разглядеть черты Мотылька, и дружески шепнул ему:      

– Подойди   же, поздравь, дружище. А то неловко. У тебя лицо, как старый кисет, из которого   вытрясли весь табак!      

Потом   подобрался к закрывшему лицо рукой, будто ослепленному Новаковичу и доброжелательно   толкнул его в бок:      

– Не   горюй, чего там. Мало ли хороших женщин? Я, брат, недавно познакомился с одной   – ну точь-в-точь как моя незабвенная вдова, которую вы так неделикатно назвали   «затрапезной», – хочешь, познакомлю?.. Так и быть, забирай ее себе. А я   другую для себя пошарю.      

Яблонька   скорбно и виновато поглядела на Новаковича и вдруг заторопилась:      

– Ох,   ведь нам уже ехать нужно! Мы на минутку забежали. Вале еще нужно корректуру в   типографию отвезти. Валя, поедем! До свидания, разбойнички.      

Меценат   и клевреты снова остались одни в большой мрачной комнате, окутанной тишиной.      

Неслышными   шагами вошла Анна Матвеевна и остановилась у притолоки, пригорюнившись:      

– Ага!   Вся гоп-компания в сборе… Чего это у вас темно так? Сидите, сычи какие словно,   нахохлились. Небось коньячище опять хлестать будете, разбойники?! Сюда подать   на ковре али по-христиански – в столовую?      

Кузя   подмигнул Меценату на Мотылька и Новаковича, совсем затушеванных сумерками, и,   неслышно подойдя к нему, шепнул:      

– Это,   пожалуй, лучший выход из положения. А? Меценат? Коньяк!      

Меценат   вдруг подпрыгнул на диване и выпрямился – старый, дряхлеющий, но все еще мощный   лев.      

– Ну,   ребята, нечего нюнить!! Гляди весело!! Ходи козырем! Выпьем нынче, чтоб звон пошел,   а завтра айда к берегам старой матушки Волги – целой разбойничьей ватагой…   Айда! На широкие речные просторы, на светлые струи, куда Стенька Разин швырял   женщин, как котят! Туда им, впрочем, и дорога!      

– Аминь! –   восторженно закричал Кузя. – Долой Петербург, да здравствуют Жигули! Кальвия!   Почествуйте волжскую вольницу!! «Что ж вы, черти, приуныли… Эй ты, Филька, шут!   пляши!! Грянем, братцы, удалую – за помин ее души!»      

       

 заключение      

       

О,   могущественное Время! Будь ты трижды благословенно. Ты лучший врач и лучшее лекарство,   потому что никакие препараты медицинской кухни не затягивают, не закрывают так   благотворно глубоких открытых ран, как ты, вечно текущее, седое, мудрое!      

Читатель!   Если ты через год заглянул бы в – уже так хорошо тебе знакомую – темную гостиную   Мецената – ты тихо улыбнулся бы, увидев, что все на своем месте:      

Меценат   в одном углу, одетый в белый полотняный балахон, лепит новый бюст Мотылька,   важно восседающего на высоком стуле, в другом углу возится со штангой,   выбрасывая кверху свои могучие, будто веревками – мускулами опутанные руки   Новакович; в глубоком кресле мирно покоится, поедая апельсин, Кузя…      

А у   дверей стоит Кальвия Криспинилла и в тысячу первый раз кротко бормочет:      

– Опять   ты, разбойник, шкурки на ковер бросаешь?! Управы на тебя нет, на мытаря!..      

       

Zoopot,   1923 г.