1 2 3 4 
золотой,  как  мед.   И  от  этого  тоже  я  был счастлив. С чего бы мне

грустить?..

     - Ты должен сдержать слово,  - мягко сказал Маленький принц,  снова

садясь рядом со мною.

     - Какое слово?

     - Помнишь, ты  обещал... намордник для  моего барашка...   Я ведь в

ответе за тот цветок.

     Я достал из кармана свои рисунки.  Маленький принц поглядел на  них

и засмеялся:

     - Баобабы у тебя похожи на капусту...

     А я-то так гордился своими баобабами!

     - А у лисицы твоей уши... точно рога! И какие длинные!

     И он опять засмеялся.

     - Ты несправедлив,  дружок.  Я  ведь никогда и  не умел рисовать  -

разве только удавов снаружи и изнутри.

     - Ну ничего, - успокоил он меня. - Дети и так поймут.

     И я нарисовал  намордник для барашка.   Я отдал рисунок  Маленькому

принцу, и сердце у меня сжалось.

     - Ты что-то задумал и не говоришь мне...

     Но он не ответил.

     - Знаешь, - сказал он, -  завтра исполнится год, как я попал  к вам

на Землю...

     И умолк. Потом прибавил:

     - Я упал совсем близко отсюда...

     И покраснел.

     И опять, бог весть почему, тяжело стало у меня на душе.

     Все-таки я спросил:

     - Значит, неделю  назад, в то  утро, когда мы  познакомились, ты не

случайно бродил тут совсем один, за тысячу миль от человеческого  жилья?

Ты возвращался к тому месту, где тогда упал?

     Маленький принц покраснел еще сильнее.

     А я прибавил нерешительно:

     - Может быть, это потому, что исполняется год?..

     И снова он покраснел.   Он не  ответил ни  на один  мой вопрос, но

ведь когда краснеешь, это значит "да", не так ли?

     - Мне страшно... - со вздохом начал я.

     Но он сказал:

     - Пора  тебе приниматься  за работу.  Иди к  своей машине.   Я буду

ждать тебя здесь. Возвращайся завтра вечером...

     Однако мне не стало спокойнее.  Я вспомнил о Лисе. Когда даешь себя

приручить, потом случается и плакать.

 

 

 XXVI    

 

 

     Неподалеку  от  колодца  сохранились  развалины  древней   каменной

стены.   На другой  вечер, покончив  с работой,  я вернулся  туда и  еще

издали увидел, что Маленький принц  сидит на краю стены, свесив  ноги. И

услышал его голос:

     - Разве ты не помнишь? - говорил он. - Это было совсем не здесь.

     Наверно, кто-то ему отвечал, потому что он возразил:

     - Ну да, это было ровно год назад, день в день, но только в  другом

месте...

     Я зашагал быстрей. Но нигде у  стены я больше никого не видел  и не

слышал.  А между тем Маленький принц снова ответил кому-то:

     -  Ну, конечно.   Ты  найдешь  мои  следы  на  песке.  И тогда жди.

Сегодня ночью я туда приду.

     До стены оставалось двадцать метров, а я все еще ничего не видел.

     После недолгого молчания Маленький принц спросил:

     - А у тебя хороший яд?  Ты не заставишь меня долго мучиться?

     Я остановился, и сердце мое сжалось, но я все еще не понимал.

     -  Теперь  уходи,  -  сказал  Маленький  принц.  - Я хочу спрыгнуть

вниз.

     Тогда я опустил глаза, да так и подскочил! У подножья стены, подняв

голову к Маленькому принцу,  свернулась желтая змейка,  из тех, чей укус

убивает в полминуты.  Нащупывая в кармане револьвер,  я бегом бросился к

ней,  но  при  звуке  шагов  змейка  тихо  заструилась по песку,  словно

умирающий ручеек,  и  с  еле  слышным  металлически  звоном  неторопливо

скрылась меж камней.

 

 

     Я подбежал   к  стене  как  раз  вовремя,  чтобы  подхватить  моего

Маленького принца. Он был белее снега.

     - Что это тебе вздумалось, малыш!  - воскликнул я.  - Чего ради  ты

заводишь разговоры со змеями?

     Я  развязал  его  неизменный  золотой  шарф.   Смочил  ему  виски и

заставил  выпить  воды.  Но я не  смел  больше  ни о чем спрашивать.  Он

серьезно посмотрел  на меня  и обвил  мою шею  руками.   Я услышал,  как

бьется его сердце, словно у подстреленной птицы. Он сказал:

     - Я рад, что ты нашел, в чем там была беда с твоей машиной.  Теперь

ты можешь вернуться домой...

     - Откуда ты знаешь?!

     Я как раз собирался сказать  ему, что, вопреки всем ожиданиям,  мне

удалось исправить самолет!

     Он не ответил, он только сказал:

     - И я тоже сегодня вернусь домой.

     Потом прибавил печально:

     - Это гораздо дальше... и гораздо труднее...

     Все было  как-то  странно.  Я  крепко  обнимал  его,  точно  малого

ребенка, и,  однако,  мне казалось, будто он ускользает, проваливается в

бездну, и я не в силах его удержать...

     Он задумчиво смотрел куда-то вдаль.

     -  У  меня   останется  твой  барашек.   И  ящик  для   барашка.  И

намордник...

     И он печально улыбнулся.

     Я долго ждал. Он словно бы приходил в себя.

     - Ты напугался, малыш...

     Ну еще бы не напугаться! Но он тихонько засмеялся:

     - Сегодня вечером мне будет куда страшнее...

     И снова меня оледенило  предчувствие  непоправимой  беды.  Неужели,

неужели я никогда больше не услышу, как он смеется? Этот смех для меня -

точно родник в пустыне.

     - Малыш, я хочу еще послушать, как ты смеешься...

     Но он сказал:

     - Сегодня ночью исполнится год.  Моя звезда станет как раз над  тем

местом, где я упал год назад...

     - Послушай, малыш, ведь все это  - и змея, и свиданье со  звездой -

просто дурной сон, правда?

     Но он не ответил.

     - Самое главное - то, чего не увидишь глазами... - сказал он.

     - Да, конечно...

     - Это как с цветком.  Если любишь  цветок,  что  растет  где-то  на

далекой звезде, хорошо ночью глядеть в небо. Все звезды расцветают.

     - Да, конечно...

     - Это  как  с  водой.  Когда ты дал мне напиться,  та вода была как

музыка, а все из-за ворота и веревки... Помнишь? Она была очень хорошая.

     - Да, конечно...

     - Ночью ты посмотришь на звезды.  Моя звезда очень маленькая, я  не

могу ее тебе показать.  Так лучше. Она будет  для тебя просто -  одна из

звезд.   И  ты  полюбишь  смотреть  на  звезды...  Все  они  станут тебе

друзьями.  И потом, я тебе кое-что подарю...

     И он засмеялся.

     - Ах, малыш, малыш, как я люблю, когда ты смеешься!

     - Вот это и есть мой подарок... это будет, как с водой...

     - Как так?

     - У каждого человека свои звезды.  Одним - тем,  кто странствует, -

они указывают путь.  Для других это просто маленькие огоньки. Для ученых

они - как задача, которую надо решить. Для моего дельца они - золото. Но

для  всех  этих  людей  звезды - немые.  А у тебя будут совсем особенные

звезды...

 

 

     - Как так?

     - Ты посмотришь ночью на небо,  а ведь там будет такая звезда,  где

я живу, где я смеюсь, - и  ты услышишь, что все звезды смеются.   У тебя

будут звезды, которые умеют смеяться!

     И он сам засмеялся.

     -  И  когда  ты  утешишься  (в  конце концов всегда утешаешься), ты

будешь рад, что знал меня когда-то.  Ты всегда будешь мне другом.   Тебе

захочется посмеяться со мною.   Иной раз ты вот  так распахнешь окно,  и

тебе будет приятно... И твои друзья станут удивляться, что ты  смеешься,

глядя на  небо. А  ты им  скажешь: "Да,  да, я  всегда смеюсь,  глядя на

звезды!" И они подумают,  что ты сошел с  ума. Вот какую злую  шутку я с

тобой сыграю.

     И он опять засмеялся.

     -  Как  будто  вместо  звезд  я  подарил  тебе целую кучу смеющихся

бубенцов...

     Он опять засмеялся. Потом снова стал серьезен:

     - Знаешь... сегодня ночью... лучше не приходи.

     - Я тебя не оставлю.

     - Тебе покажется, что мне  больно... покажется даже, что я  умираю.

Так уж оно бывает. Не приходи, не надо.

     - Я тебя не оставлю.

     Но он был чем-то озабочен.

     - Видишь ли... это еще из-за  змеи.  Вдруг она тебя ужалит...  Змеи

ведь злые.  Кого-нибудь ужалить для них удовольствие.

     - Я тебя не оставлю.

     Он вдруг успокоился:

     - Правда, на двоих у нее не хватит яда...

     В эту ночь я не заметил, как он ушел. Он ускользнул неслышно. Когда

я наконец нагнал его, он шел быстрым, решительным шагом.

     - А, это ты... - сказал он только.

     И взял меня за руку. Но что-то его тревожило.

     - Напрасно ты  идешь со мной.  Тебе будет больно  на меня смотреть.

Тебе покажется, будто я умираю, но это неправда...

     Я молчал.

     - Видишь  ли... это  очень далеко.   Мое тело  слишком тяжелое. Мне

его не унести.

     Я молчал.

     - Но это  все равно, что  сбросить старую оболочку.  Тут нет ничего

печального...

     Я молчал.

     Он немного пал духом.  Но все-таки сделал еще одно усилие:

     - Знаешь, будет очень славно. Я  тоже стану смотреть на звезды.   И

все звезды  будут точно  старые колодцы  со скрипучим  воротом. И каждая

даст мне напиться...

     Я молчал.

     - Подумай, как забавно! У тебя будет пятьсот миллионов бубенцов,  а

у меня - пятьсот миллионов родников...

 

 

     И тут он тоже замолчал, потому что заплакал...

     - Вот мы и пришли. Дай мне сделать еще шаг одному.

     И он сел на песок, потому что ему стало страшно.

     Потом он сказал:

     - Знаешь... моя роза... я за нее  в ответе. А она такая слабая!   И

такая простодушная.  У нее только и есть что четыре жалких шипа,  больше

ей нечем защищаться от мира...

     Я тоже сел, потому что у меня подкосились ноги.  Он сказал:

     - Ну... вот и все...

     Помедлил еще минуту и встал. И сделал один только шаг.  А я не  мог

шевельнуться.

     Точно желтая молния  мелькнула у его  ног.  Мгновение  он оставался

недвижим.  Не  вскрикнул.  Потом  упал  -  медленно, как  падает дерево.

Медленно и неслышно, ведь песок приглушает все звуки.

 

 

 

 XXVII    

 

 

     И вот  прошло уже  шесть лет...  Я еще  ни разу  никому об  этом не

рассказывал.  Когда  я вернулся, товарищи  рады были вновь  увидеть меня

живым и невредимым. Грустно мне было, но я говорил им:

     - Это я просто устал...

     И все же понемногу я утешился.   То есть... Не совсем.  Но я  знаю,

он возвратился  на свою  планетку, ведь,  когда рассвело,  я не нашел на

песке его  тела.   Не такое  уж оно  было тяжелое.   А по  ночам я люблю

слушать звезды.  Словно пятьсот миллионов бубенцов...

     Но вот что поразительно. Когда  я рисовал намордник для барашка,  я

забыл про ремешок!  Маленький принц не сможет надеть его на барашка.   И

я спрашиваю  себя: что-то  делается там,  на его  планете? Вдруг барашек

съел розу?

     Иногда я говорю себе:  "Нет, конечно, нет!  Маленький принц на ночь

всегда  накрывает   розу  стеклянным   колпаком,  и он очень  следит  за

барашком..." Тогда я счастлив. И все звезды тихонько смеются.

     А иногда я говорю себе:  "Бываешь же порой рассеянным...  тогда все

может случиться! Вдруг он как-нибудь вечером забыл про стеклянный колпак

или барашек ночью втихомолку выбрался на волю..." И  тогда  все  бубенцы

плачут...

     Все это загадочно и  непостижимо. Вам, кто тоже  полюбил Маленького

принца,  как  и  мне,  это  совсем,  совсем  не  все  равно:   весь  мир

становится  для  нас  иным  оттого,  что  где-то  в  безвестном   уголке

вселенной  барашек,  которого  мы  никогда  не  видели, быть может, съел

не знакомую нам розу.

     Взгляните на  небо.  И  спросите себя:  "Жива ли та роза или ее уже

нет? Вдруг барашек ее съел?" И вы увидите: все станет по-другому...

     И никогда ни один взрослый не поймет, как это важно!

 

 

 

 

               Это, по-моему,   самое   красивое   и   самое

          печальное место на свете.  Этот же уголок  пустыни

          нарисован и на предыдущей странице, но я нарисовал

          еще раз,  чтобы вы получше его  разглядели.  Здесь

          Маленький принц впервые появился на Земле, а потом

          исчез.  Всмотритесь внимательней, чтобы непременно

          узнать это место,  если когда-нибудь вы попадете в

          Африку,  в  пустыню.   Если   вам   случится   тут

          проезжать,  заклинаю  вас,  не спешите,  помедлите

          немного под этой звездой!  И если к  вам  подойдет

          маленький  мальчик  с  золотыми волосами,  если он

          будет звонко смеяться и ничего не ответит на  ваши

          вопросы,  вы,  уж  конечно,  догадаетесь,  кто  он

          такой.  Тогда - очень прошу  вас!  -  не  забудьте

          утешить меня в моей печали, скорей

                    напишите мне, что он вернулся...

 

                                                  Леону Верту.