1 2 3 4 5 6 7 8 9 
   
   
Гильденстерн
   
– Ты что, оглох?
   
   
Розенкранц
   
– Как ты сказал?
   
   
Гильденстерн (увещевающе).
   
– Не сейчас...
   
   
Розенкранц
   
– Не вопрос. Очко!
   
   
Гильденстерн (кричит).
   
– Не сейчас! (Пауза.) Если у меня и были какие сомнения, верней, надежды, то теперь – кончено. Что вообще может быть у нас общего, кроме этой ситуации? (Они расходятся и садятся.) Может, он выйдет оттуда?
   
   
Розенкранц
   
– Нужно сматываться?
   
   
Гильденстерн
   
– Почему?
   
   
Пауза.
   
   
Розенкранц (оживляется, щелкает пальцами).
   
– О! Ты имел в виду, ты будешь им, а я должен задавать вопросы!
   
   
Гильденстерн (сухо).
   
– Превосходно.
   
   
Розенкранц
   
– Ты сбил меня с панталыку.
   
   
Гильденстерн
   
– Похоже на то.
   
   
Розенкранц
   
– Как мне начать?
   
   
Гильденстерн
   
– Обратись ко мне.
   
Они становятся лицом друг к другу.
   
   
Розенкранц
   
– Мой досточтимый лорд!
   
   
Гильденстерн
   
– Мой милый Розенкранц!
   
   
Пауза.
   
   
Розенкранц
   
– А я в таком случае должен стать тобой?
   
   
Гильденстерн
   
– Конечно нет. Впрочем, если хочешь. Продолжай.
   
   
Розенкранц
   
– Вопрос – ответ.
   
   
Гильденстерн
   
– Да.
   
   
Розенкранц
   
– Ага. Мой досточтимый лорд!
   
   
Гильденстерн
   
– Да, мой друг!
   
   
Розенкранц
   
– Как поживаете?
   
   
Гильденстерн
   
– Помешался.
   
   
Розенкранц
   
– Действительно? Каким образом?
   
   
Гильденстерн
   
– Я изменился.
   
   
Розенкранц
   
– Внутри или снаружи?
   
   
Гильденстерн
   
– И – и.
   
   
Розенкранц
   
– Понятно. (Пауза.) Не так уж ново.
   
   
Гильденстерн
   
– Переходи к деталям. Копни. Разнюхай подоплеку.
   
   
Розенкранц
   
– Итак – итак, ваш дядюшка – король Дании.
   
   
Гильденстерн
   
– А до него – отец.
   
   
Розенкранц
   
– Его отец до него?
   
   
Гильденстерн
   
– Нет, мой отец.
   
   
Розенкранц
   
– То есть как же это?..
   
   
Гильденстерн
   
– Невольно задаешься вопросом...
   
   
Розенкранц
   
– Позвольте мне напрямик. Ваш отец был королем. Вы – единственный сын. Ваш отец умирает. Вы – совершеннолетний. Ваш дядюшка становится королем.
   
   
Гильденстерн
   
– Точно.
   
   
Розенкранц
   
– Необычно.
   
   
Гильденстерн
   
– Более чем.
   
   
Розенкранц
   
– Именно. Где вы были в это время?
   
   
Гильденстерн
   
– В Германии.
   
   
Розенкранц
   
– Значит – узурпация?
   
   
Гильденстерн
   
– Он просочился.
   
   
Розенкранц
   
– Это напоминает...
   
   
Гильденстерн
   
– Естественно.
   
   
Розенкранц
   
– Не хотелось бы быть неделикатным, но...
   
   
Гильденстерн
   
– Это общеизвестно.
   
   
Розенкранц
   
– Брак вашей матушки...
   
   
Гильденстерн
   
– Он просочился.
   
   
Шаги.
   
   
Розенкранц (потупясь).
   
– Его тело было еще теплым.
   
   
Гильденстерн
   
– Ее тоже.
   
   
Розенкранц
   
– Необычайно.
   
   
Гильденстерн
   
– Непочтенно.
   
   
Розенкранц
   
– Поспешно.
   
   
Гильденстерн
   
– Подозрительно.
   
   
Розенкранц
   
– Заставляет задуматься.
   
   
Гильденстерн
   
– Не думайте, что я не задумывался.
   
   
Розенкранц
   
– И это с братом мужа.
   
   
Гильденстерн
   
– Близкий родственник.
   
   
Розенкранц
   
– Она пошла к нему – -
   
   
Гильденстерн
   
– Слишком близкий.
   
   
Розенкранц
   
– За утешением.
   
   
Гильденстерн
   
– Скверная история.
   
   
Розенкранц
   
– Похоже.
   
   
Гильденстерн
   
– Кровосмешение и адюльтер.
   
   
Розенкранц
   
– Вы так далеко заходите?
   
   
Гильденстерн
   
– Я? Никогда.
   
   
Розенкранц
   
– Подведем итоги. Ваш отец, которого вы любите, умирает. Вы наследник престола. Вы возвращаетесь, чтоб увидеть, что его тело еще не остыло, а младший брат уже забрался на его трон и в его простыни. Оскорбляя физические и нравственные законы. Одновременно. Но почему вы все-таки ведете себя столь странным образом?
   
   
Гильденстерн
   
– Понятия не имею. (Пауза.) Впрочем, вся эта история известна каждой собаке. И все же за нами послали. И мы прибыли.
   
   
Розенкранц (насторожившись, прислушивается).
   
– Слушай! Кажется, музыка,
   
   
Гильденстерн
   
– И мы здесь.
   
   
Розенкранц
   
– Точно оркестр – кажется, я слышу оркестр.
   
   
Гильденстерн
   
– Розенкранц...
   
   
Розенкранц (автоматически, весь поглощенный звуками музыки).
   
– Что?
   
   
Пауза, звуки умолкают.
   
   
Гильденстерн (с гримасой). 
   
– Гильденстерн...
   
   
Розенкранц (раздраженно).
   
– Что?
   
   
Гильденстерн
   
– Неужто для тебя и в самом деле нет разницы?
   
   
Розенкранц (оборачиваясь, тупо).
   
– А?
   
   
Пауза.
   
   
Гильденстерн
   
– Сходи посмотри – он еще там?
   
   
Розенкранц
   
– Кто?
   
   
Гильденстерн (жест за кулисы).
   
– Там.
   
Розенкранц направляется в глубь сцены, к кулисе; смотрит, потом возвращается и докладывает.
   
   
Розенкранц
   
– Так точно.
   
   
Гильденстерн
   
– Что он поделывает?
   
Розенкранц повторяет всю процедуру.
   
   
Розенкранц
   
– Разговаривает.
   
   
Гильденстерн
   
– Сам с собой?
   
Розенкранц снова собирается пойти, но Гильденстерн его удерживает.
   
– Он что, один?
   
   
Розенкранц
   
– Нет.
   
   
Гильденстерн
   
– Значит, не сам с собой, так?
   
   
Розенкранц
   
– Так, но сам... Кажется, он идет сюда. (Трусливо.) Может, смоемся?
   
   
Гильденстерн
   
– Куда? Теперь не имеем права.
   
   
Входит, пятясь спиной к зрителям, Гамлет, сопровождаемый Полонием. Разговаривая, они приближаются к авансцене. Розенкранц и Гильденстерн занимают два противоположных угла на просцениуме.
   
   
Гамлет
   
– ...потому что и сами вы, сударь мой, были бы так же стары, как я, если бы могли, подобно раку, идти задом вперед.
   
   
Полоний (в сторону).
   
– Хоть это и безумие, но в нем есть последовательность. Не хотите ли уйти с этого воздуха, принц?
   
   
Гамлет
   
– В могилу.
   
   
Полоний
   
– Действительно, это значило бы уйти из этого воздуха.
   
   
Гамлет идет в глубину сцены; Полоний в это время что-то бормочет, потом громко произносит:
   
– Высокочтимый принц, я вас смиреннейше покину.
   
   
Гамлет
   
– Нет ничего, сударь, с чем бы я охотнее расстался; разве что с моею жизнью, разве что с моею жизнью, разве что с моею жизнью.
   
   
Полоний (пересекает сцену).
   
– Желаю здравствовать, мой принц. (К Розенкранцу.) Вам надо принца Гамлета? Он здесь.
   
   
Розенкранц
   
– Благослови вас Бог, сэр.
   
   
Полоний уходит.
   
   
Гильденстерн (окликает Гамлета в глубине сцены).
   
– Мой досточтимый принц!
   
   
Розенкранц
   
– Мой дражайший принц.
   
   
Гамлет останавливается в глубине сцены, оборачивается к ним.
   
   
Гамлет
   
– Мои милейшие друзья! Как поживаешь, Гильденстерн? 
   
   
(Идет к авансцене с рукой, протянутой к Розенкранцу, Гильденстерн кланяется. Гамлет поправляет себя.) 
   
   
Ах, Розенкранц!
   
   
   
Они смеются добродушно над ошибкой; все встречаются в середине сцены и, повернувшись спиной к залу, уходят в глубину; Гамлет в середине, он обнимает их за плечи.
   
   
– Ребята, как вы живы оба?
   
   
Затемнение.
  
  
   
    
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
   
   
После поднятия занавеса Гамлет, Розенкранц и Гильденстерн продолжают беседовать, как в предыдущей сцене. Разговор, который они ведут, поначалу невнятен; первая реплика, которую можно разобрать, – конец короткого монолога Гамлета: см. Шекспир. «Гамлет», акт II, сцена 2.
   
   
Гамлет
   
– Проклятье, в этом есть нечто сверхъестественное, если бы только философия могла до этого докопаться.
   
   
Трубы актеров.
   
   
Гильденстерн
   
– Вот и актеры.
   
   
Гамлет
   
– С приездом в Эльсинор вас, господа. Итак, ваши руки. (Берет их за руки.) Этикеты условности – придатки равнодушья. Обменяемся их знаками, чтоб после встречи с актерами вам не показалось, будто я более любезен с ними, чем с вами. Итак, с приездом. (Собираясь уходить.) Но мой дядя-папочка и тетя-матушка ошибаются.
   
   
Гильденстерн
   
– Насчет чего, милорд?
   
   
Гамлет
   
– Я безумен только в норд-норд-вест; при южном ветре я еще отличу сокола от цапли.
   
   
Входит Полоний; Гильденстерн в этот момент отворачивается.
   
   
Полоний
   
– Рад вас видеть, господа.
   
   
Гамлет (к Розенкранцу).
   
– Слушайте, Гильденстерн, и ты (к Гильденстерну), Розенкранц, – на каждое ухо по слушателю. Старый младенец, которого вы здесь видите, еще не избавился от пеленок... 
   
   
(Берет Розенкранца под руку и увлекает его, разговаривая, в глубь сцены.)
   
   
   
Полоний
   
– Милорд, у меня для вас есть новости.
   
   
Гамлет (отпуская Розенкранца и подражая.)
   
– Милорд, у меня для вас есть новости. Когда Росций был актером в Риме...
   
   
Розенкранц выходит на авансцену и приближается к Гильденстерну.
   
   
Полоний (следуя по пятам за Гамлетом).
   
– Милорд, актеры уже прибыли.
   
   
Гамлет
   
– Ужжжже, ужжжже.
   
   
Гамлет и Полоний уходят.
   
   
Розенкранц и Гильденстерн размышляют. Никто не хочет заговорить первым.
   
   
Гильденстерн
   
– Хм.
   
   
Розенкранц
   
– Да?
   
   
Гильденстерн
   
– Что?
   
   
Розенкранц
   
– Мне показалось, ты...
   
   
Гильденстерн
   
– Нет.
   
   
Розенкранц
   
– А.
   
   
Пауза.
   
   
Гильденстерн
   
– Я думаю, можно сказать, что мы кой-чего достигли.
   
   
Розенкранц
   
– Ты так думаешь?
   
   
Гильденстерн
   
– Я думаю, так можно сказать.
   
   
Розенкранц
   
– Я думаю, можно сказать, что он нас одурачил.
   
   
Гильденстерн
   
– Не следовало так напрягаться.
   
   
Розенкранц
   
– «Вопрос и ответ. Старый добрый способ». Вертел нами как хотел.
   
   
Гильденстерн
   
– Раз или два он нас, возможно, поймал, но я думаю, прогресс есть.
   
   
Розенкранц (просто).
   
– Он нас уделал.
   
   
Гильденстерн
   
– С небольшим перевесом.
   
   
Розенкранц (со злостью).
   
– Двадцать семь – три, и ты считаешь, с небольшим перевесом?! Он нас уделал. Начисто.
   
   
Гильденстерн
   
– Да? А наши увертки!
   
   
Розенкранц
   
– О, великолепно, великолепно! «За вами посылали?» – говорит. «Вообще-то посылали, милорд, но...» – я не знал, куда деваться.
   
   
Гильденстерн
   
– Он задал целых шесть риторических.
   
   
Розенкранц
   
– О да, прекрасная игра. В течение десяти минут он выпулил двадцать семь вопросов и ответил на три. Я все ждал, когда же ты припрешь его к стенке. «Когда же он начнет его припирать?» – спрашивал я себя.
   
   
Гильденстерн
   
– И два повтора.
   
   
Розенкранц
   
– И ни одного стоящего вопроса у нас.
   
   
Гильденстерн
   
– Но мы все же установили симптомы, не так ли?
   
   
Розенкранц
   
– Половина сказанного им означала что-то другое, а другая половина вовсе ничего не означала.
   
   
Гильденстерн
   
– Мучительное честолюбие – комплекс уязвленности, вот мой диагноз.
   
   
Розенкранц
   
– Шесть риторических, два повтора, остается девятнадцать, из которых мы ответили на пятнадцать. А что получили взамен? Что он подавлен! Что Дания – тюрьма и он предпочел бы жить в ореховой скорлупе. Честолюбие и нежелание мириться с фактами. А единственный прямой вопрос, который мог привести к чему-нибудь стоящему, привел всего лишь к этому ослепительному откровению, что он может отличить сокола от цапли.
   
   
Пауза.
   
   
Гильденстерн
   
– Если ветер южный.
   
   
Розенкранц
   
– И погода хорошая.
   
   
Гильденстерн
   
– А если нет, то не может.
   
   
Розенкранц
   
– Дитя природы. (Слюнит палец и поднимает его, стоя лицом к залу.) А сейчас южный?
   
   
Гильденстерн (глядя в зал).
   
– Непохоже. Почему ты так думаешь?
   
   
Розенкранц
   
– Я не сказал, что так думаю. Что до меня, то, может, и северный.
   
   
Гильденстерн
   
– Не думаю.
   
   
Розенкранц
   
– Ну, знаешь... становишься догматиком.
   
   
Гильденстерн
   
– Постой минуту – мы прибыли, грубо говоря, с юга. Если верить нашей, грубо говоря, карте.
   
   
Розенкранц
   
– Верно. Но вот с какой именно стороны? (Неуверенно озирается.) Грубо говоря.
   
   
Гильденстерн (откашливаясь).
   
– Утром солнце бывает на востоке. Это, я думаю, можно принять.
   
   
Розенкранц
   
– Что, сейчас утро?
   
   
Гильденстерн
   
– Если это так и солнце находится там (справа от него, стоящего лицом к залу), то тут (перед собой) был бы север. С другой стороны, если сейчас не утро и солнце село там (слева), то тут (неуверенно) был бы... тоже север. (Ободряясь.) С другой стороны, если мы пришли оттуда (в зал) и сейчас утро, солнце вставало бы там (слева), и если оно действительно село там и еще утро, то тогда мы должны были прийти оттуда (показывает назад), и если тут (слева) юг, а солнце село там (в зал), тогда сейчас полдень. Между тем, если все это не так...
   
   
Розенкранц
   
– Почему бы тебе просто не сходить и посмотреть?
   
   
Гильденстерн
   
– Прагматизм?! Это все, что ты можешь предложить? Ты, видно, не понимаешь, в какой мы ситуации. Здесь на компас надеяться не приходится, понял? (Пауза.) И вообще тут на севере, ничего не знаешь наверняка – всегда так темно...
   
   
Розенкранц
   
– Я просто считал, что положение солнца, если его видно, может приблизительно подсказать, который час, и наоборот, что часы, если они идут, могут приблизительно подсказать, где юг. Я забыл, что ты пытаешься установить.
   
   
Гильденстерн
   
– Я пытаюсь установить направление ветра.
   
   
Розенкранц
   
– Но никакого ветра нет. Просто сквозняк.
   
   
Гильденстерн
   
– В таком случае – откуда. Найдем источник, и это поможет приблизительно ориентироваться, с какой стороны пришли. Что даст приблизительную идею, где юг. Для дальнейших поисков.
   
   
Розенкранц
   
– Из-под пола дует. (Он разглядывает пол.) Не может же это быть югом, а?
   
   
Гильденстерн
   
– Да, это не направление. Слушай, лизни палец на ноге и помахай немного.
   
   
Розенкранц (прикидывая расстояние от рта до ступни).
   
– Знаешь, лучше ты лизни.
   
   
Пауза.
   
   
Гильденстерн
   
– Ладно, бросим это.
   
   
Розенкранц
   
– Или я лизну тебе, хочешь?
   
   
Гильденстерн
   
– Нет, спасибо.
   
   
Розенкранц
   
– Могу даже покачать тебе ногу.
   
   
Гильденстерн (хватая Розенкранца за грудь.)
   
– Что, черт возьми, с тобой творится?
   
   
Розенкранц
   
– Просто думал помочь по-дружески.
   
   
Гильденстерн (успокоившись).
   
– Ладно; должен же кто-нибудь прийти. Только на это остается рассчитывать. В конце концов.
   
   
Большая пауза.
   
   
Розенкранц
   
– Если только они там друг друга не передавили. Крикни. Или свистни. Чтобы они почувствовали. Чтобы заинтересовались.
   
   
Гильденстерн
   
– А-а, колеса завертелись, и теперь у них своя скорость. На которую мы... обречены. Каждый оборот – порождение предыдущего. В чем – суть движения. Попытайся мы вращаться самостийно, вся телега полетит к черту. Это, по крайней мере, утешение. Потому что если б случайно – чисто случайно – обнаружить – или даже только предположить, что наша – э-э-э – импульсивность тоже только часть ихнего порядка, – тогда лучше покончить с собой. (Садится.) Один китаеза, из династии Тан, – по мнению некоторых, большой философ, – ему однажды приснилось, что он – бабочка, и с этой минуты он уже никогда не был полностью уверен, что он не бабочка, которой снится, что она китайский философ... Двойное ощущение безопасности. Можно позавидовать.
   
   
Длинная пауза. Розенкранц вскакивает с места и пристально вглядывается в глубину партера.
   
   
Розенкранц
   
– Горит!
   
   
Гильденстерн (срываясь с места).
   
– Где?!
   
   
Розенкранц
   
– Нигде. Просто хотел показать, что значит злоупотреблять свободой слова. Чтоб убедиться, что она существует. (Смотрит в зал, потом с отвращением отворачивается и идет в глубину сцены, потом снова возвращается, снова смотрит в зал.) Ни души. Чтоб они все сгорели. Вместе с ботинками. (Вынимает монету, подбрасывает, ловит, смотрит на нее, кладет в карман.)
   
   
Гильденстерн
   
– Что?
   
   
Розенкранц
   
– Что – что?
   
   
Гильденстерн
   
– Орел или решка?
   
   
Розенкранц
   
– Не обратил внимания.
   
   
Гильденстерн
   
– Неправда.
   
   
Розенкранц
   
– Да? Неужели? (Вынимает монету, разглядывает.) Верно – это мне что-то напоминает.
   
   
Гильденстерн
   
– А что именно, а?
   
   
Розенкранц
   
– То, о чем и вспоминать неохота.
   
   
Гильденстерн
   
– Что сжигаем мосты, по которым сюда мчимся, не имея других доказательств своего движения, кроме воспоминаний о запахе дыма и предположения, что он вызывал слезы.
   
   
Розенкранц подходит к нему с улыбкой, зажав большим и указательным пальцами монету; он накрывает монету ладонью, потом убирает обе руки за спину; потом протягивает Гильденстерну оба кулака, Гильденстерн изучает их, потом хлопает по левому. Розенкранц разжимает ладонь: она пуста.
   
   
Розенкранц
   
– Нет.