1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 
    
     
О! дар небес благословенный,
     
Источник всех великих дел,
     
О вольность, вольность, дар бесценный,
     
Позволь, чтоб раб тебя воспел.
     
Исполни сердце твоим жаром,
     
В нем сильных мышц твоих ударом
     
Во свет рабства тьму претвори,
     
Да Брут и Телль еще проснутся,
     
Седяй во власти да смятутся
     
От гласа твоего цари.
    
    
2
    
     
Я в свет исшел, и ты со мною;
     
На мышцах нет твоих заклеп;
     
Свободною могу рукою
     
Прияти данный в пищу хлеб.
     
Стопы несу, где мне приятно;
     
Тому внимаю, что понятно;
     
Вещаю то, что мыслю я;
     
Любить могу и быть любимым;
     
Творю добро, могу быть чтимым;
     
Закон мой – воля есть моя.
    
    
3
    
     
Но что ж претит моей свободе?
     
Желаньям зрю везде предел;
     
Возникла обща власть в народе,
     
Соборный всех властей удел.
     
Ей общество во всем послушно,
     
Повсюду с ней единодушно;
     
Для пользы общей нет препон;
     
Во власти всех своей зрю долю,
     
Свою творю, творя всех волю, –
     
Вот что есть в обществе закон.
    
    
4
    
     
В средине злачныя долины,
     
Среди тягченных жатвой нив,
     
Где нежны процветают крины,
     
Средь мирных под сеньми олив,
     
Паросска мармора белее,
     
Яснейша дня лучей светлее,
     
Стоит прозрачный всюду храм;
     
Там жертва лжива не курится,
     
Там надпись пламенная зрится:
     
«Конец невинности бедам».
    
    
5
    
     
Оливной ветвию венчанно,
     
На твердом камени седяй,
     
Безжалостно и хладнонравно,
     
Глухое божество судяй.
     
Белее снега во хламиде,
     
И в неизменном всегда виде,
     
Зерцало, меч, весы пред ним.
     
Тут истина стрежет десную,
     
Тут правосудие ошую, –
     
Се храм Закона ясно зрим.
    
    
6
    
     
Возводит строгие зеницы,
     
Льет радость, трепет вкруг себя,
     
Равно на все взирает лицы,
     
Ни ненавидя, ни любя.
     
Он лести чужд, лицеприятства,
     
Породы, знатности, богатства,
     
Гнушаясь жертвенныя тли;
     
Родства не знает, ни приязни;
     
Равно делит и мзду и казни;
     
Он образ божий на земли.
    
    
7
    
     
И се чудовище ужасно,
     
Как гидра, сто имея глав,
     
Умильно и в слезах всечасно,
     
Но полны челюсти отрав,
     
Земные власти попирает,
     
Главою неба досязает,
     
Его отчизна там, – гласит;
     
Призра́ки, тьму повсюду сеет,
     
Обманывать и льстить умеет
     
И слепо верить всем велит.
    
    
8
    
     
Покрывши разум темнотою
     
И всюду вея ползкий яд,
     
Троякою обнес стеною
     
Чувствительность природы чад,
     
Повлек в ярмо порабощенья,
     
Облек их в бро́ню заблужденья,
     
Бояться истины велел.
     
«Закон се божий», – царь вещает;
     
«Обман святый, – мудрец взывает, –
     
Народ давить что ты обрел».
    
    
9
    
     
Сей был, и есть, и будет вечный
     
Источник лют рабства оков:
     
От зол всех жизни скоротечной
     
Пребудет смерть един покров.
     
Всесильный боже, благ податель,
     
Естественных ты благ создатель,
     
Закон свой в сердце основал;
     
Возможно ль, ты чтоб изменился,
     
Чтоб ты, бог сил, столь уподлился,
     
Чужим чтоб гласом нам вещал?
    
    
10
    
     
Воззрим мы в области обширны,
     
Где тусклый трон стоит рабства.
     
Градские власти там все мирны,
     
В царе зря образ божества.
     
Власть царска веру охраняет,
     
Власть царску вера утверждает;
     
Союзно общество гнетут:
     
Одна сковать рассудок тщится,
     
Другая волю стерть стремится,
     
На пользу общую, – рекут.
    
    
11
    
     
Покоя рабского под сенью
     
Плодов златых не возрастет;
     
Где всё ума претит стремленью,
     
Великость там не прозябет.
     
Там нивы запустеют тучны,
     
Коса и серп там неспоручны,
     
В сохе уснет ленивый вол,
     
Блестящий меч померкнет славы,
     
Минервин храм стал обветшавый,
     
Коварства сеть простерлась в дол.
    
    
12
    
     
Чело надменное вознесши,
     
Схватив железный скипетр, царь,
     
На громном троне властно севши,
     
В народе зрит лишь подлу тварь.
     
Живот и смерть в руке имея:
     
«По воле, – рек, – щажу злодея;
     
Я властию могу дарить;
     
Где я смеюсь, там всё смеется;
     
Нахмурюсь грозно – всё смятется;
     
Живешь тогда, велю коль жить».
    
    
13
    
     
И мы внимаем хладнокровно,
     
Как крови нашей алчный гад,
     
Ругаяся всегда бесспорно,
     
В веселы дни нам сеет яд.
     
Вокруг престола все надменна
     
Стоят колена преклоненна.
     
Но мститель, трепещи, грядет.
     
Он молвит, вольность прорекая, –
     
И се молва от край до края,
     
Глася свободу, протечет.
    
    
14
    
     
Возникнет рать повсюду бранна,
     
Надежда всех вооружит;
     
В крови мучителя венчанна
     
Омыть свой стыд уж всяк спешит.
     
Меч остр, я зрю, везде сверкает,
     
В различных видах смерть летает,
     
Над гордою главой паря.
     
Ликуйте, склепанны народы;
     
Се право мщенное природы
     
На плаху возвело царя!
    
    
15
    
     
И нощи се завесу лживой
     
Со треском мощно разодрав,
     
Кичливой власти и строптивой
     
Огромный истукан поправ,
     
Сковав сторучна исполина,
     
Влечет его как гражданина
     
К престолу, где народ воссел.
     
«Преступник власти, мною данной!
     
Вещай, злодей, мною венчанный,
     
Против меня восстать как смел?
    
    
16
    
     
Тебя облек я во порфиру
     
Равенство в обществе блюсти,
     
Вдовицу призирать и сиру,
     
От бед невинность чтоб спасти,
     
Отцом ей быть чадолюбивым,
     
Но мстителем непримиримым
     
Пороку, лже и клевете;
     
Заслуги честью награждати,
     
Устройством зло предупреждати,
     
Хранити нравы в чистоте.
    
    
17
    
     
Покрыл я море кораблями,
     
Устроил пристань в берегах,
     
Дабы сокровища торгами
     
Текли с избытком в городах;
     
Златая жатва чтоб бесслезна
     
Была оратаю полезна;
     
Он мог вещать бы за сохой:
     
„Бразды своей я не наемник,
     
На пажитях своих не пленник,
     
Я благоденствую тобой“.
    
    
18
    
     
Своих кровей я без пощады
     
Гремящую воздвигнул рать;
     
Я медны изваял громады,
     
Злодеев внешних чтоб карать;
     
Тебе велел повиноваться,
     
С тобою к славе устремляться;
     
Для пользы всех мне можно всё;
     
Земные недра раздираю,
     
Металл блестящий извлекаю
     
На украшение твое.
    
    
19
    
     
Но ты, забыв мне клятву данну,
     
Забыв, что я избрал тебя
     
Себе в утеху быть венчанну,
     
Возмнил, что ты господь, не я.
     
Мечом мои расторг уставы,
     
Безгласными поверг все правы,
     
Стыдиться истине велел;
     
Расчистил мерзостям дорогу,
     
Взывать стал не ко мне, но к богу,
     
А мной гнушаться восхотел.
    
    
20
    
     
Кровавым потом доставая
     
Плод, кой я в пищу насадил,
     
С тобою крохи разделяя,
     
Своей натуги не щадил.
     
Тебе сокровищей всех мало!
     
На что ж, скажи, их недостало,
     
Что рубище с меня сорвал?
     
Дарить любимца, полна лести,
     
Жену, чуждающуся чести!
     
Иль злато богом ты признал?
    
    
21
    
     
В отличность знак изобретенный
     
Ты начал наглости дарить;
     
В злодея меч мой изощренный
     
Ты стал невинности сулить.
     
Сгружденные полки в защиту
     
На брань ведешь ли знамениту
     
За человечество карать?
     
В кровавых борешься долинах,
     
Дабы, упившися, в Афинах:
     
„Ирой!“ – зевав, могли сказать.
    
    
22
    
     
Злодей, злодеев всех лютейший,
     
Превзыде зло твою главу,
     
Преступник, изо всех первейший,
     
Предстань, на суд тебя зову!
     
Злодействы все скопил в едино,
     
Да ни едина прейдет мимо
     
Тебя из казней, супостат.
     
В меня дерзнул острить ты жало.
     
Единой смерти за то мало,
     
Умри! умри же ты стократ!»
    
    
23
    
     
Великий муж, коварства полный,
     
Ханжа, и льстец, и святотать,
     
Един ты в свет столь благотворный
     
Пример великий мог подать.
     
Я чту, Кромве́ль, в тебе злодея,
     
Что, власть в руке своей имея,
     
Ты твердь свободы сокрушил;
     
Но научил ты в род и роды,
     
Как могут мстить себя народы:
     
Ты Карла на суде казнил.
    
    
24
    
     
Ниспал призра́к, и мглу густую
     
Светильник истины попрал;
     
Личину, что зовут святую,
     
Рассудок с пагубы сорвал.
     
Уж бог не зрится в чуждом виде,
     
Не мстит уж он своей обиде,
     
Но в действе распростерт своем;
     
Не спасшему от бед нас мнимых, –
     
Отцу предвечному всех зримых
     
Победную мы песнь поем.
    
    
25
    
     
Внезапу вихри восшумели,
     
Прервав спокойство тихих вод, –
     
Свободы гласы так взгремели,
     
На вече весь течет народ,
     
Престол чугунный разрушает,
     
Самсон как древле сотрясает
     
Исполненный коварств чертог;
     
Законом строит твердь природы;
     
Велик, велик ты, дух свободы,
     
Зиждителей, как сам есть бог!
    
    
26
    
     
Сломив опор духовной власти
     
И твердой мщения рукой
     
Владычество расторг на части,
     
Что лжей воздвигнуто святой;
     
Венец трегубый затмевая
     
И жезл священный преломляя,
     
Проклятий молний утушил;
     
Смеяся мнимого прощенья,
     
Подъял луч Лютер просвещенья,
     
С землею небо помирил.
    
    
27
    
     
Как сый всегда в начале века
     
На вся простерту мочь явил,
     
Себе подобна человека
     
Создати с миром положил,
     
Пространства из пустыней мрачных
     
Исторг – и твердых и прозрачных
     
Первейши семена всех тел;
     
Разруша, древню смесь спокоил;
     
Стихиями он всё устроил
     
И солнцу жизнь давать велел.
    
    
28
    
     
И дал превыспренно стремленье
     
Скривленному рассудку лжей;
     
Внезапу мощно потрясенье
     
Поверх земли уж зрится всей;
     
В неведомы страны отважно
     
Летит Колумб чрез поле влажно;
     
Но чудо Галилей творит:
     
Возмог, протекши пустотою,
     
Зиждительной своей рукою
     
Светило дневно утвердить.
    
    
29
    
     
Так дух свободы, разоряя
     
Вознесшейся неволи гнет,
     
В градах и селах пролетая,
     
К величию он всех зовет,
     
Живит, родит и созидает,
     
Препоны на пути не знает,
     
Вождаем мужеством в стезях;
     
Нетрепетно с ним разум мыслит
     
И слово собственностью числит,
     
Невежства что развеет прах.
    
    
30
    
     
Под древом, зноем упоенный,
     
Господне стадо пастырь пас;
     
Вдруг, новым светом озаренный,
     
Вспряну́в, свободы слышит глас;
     
На стадо зверь, он видит, мчится,
     
На бой с ним ревностно стремится;
     
Нечуждый вождь брежет свое, –
     
О стаде сердце не радело,
     
Как чуждо было, не жалело;
     
Но ныне, ныне ты мое.
    
    
31
    
     
Господню волю исполняя,
     
До встока солнца на полях
     
Скупую ниву раздирая,
     
Волы томились на браздах;
     
Как мачеха к чуждоутробным
     
Исходит с видом всегда злобным,
     
Рабам так нива мзду дает.
     
Но дух свободы ниву греет,
     
Бесслезно поле вмиг тучнеет:
     
Себе всяк сеет, себе жнет.
    
    
32
    
     
Исполнив круг дневной работы,
     
Свободный муж домой спешит;
     
Невинно сердце, без заботы,
     
В объятиях супружних спит;
     
Не господа рукой надменна
     
Ему для казни подаренна,
     
Невинных жертв чтоб размножал, –
     
Любовию вождаем нежной,
     
На сердце брак воздвиг надежный,
     
Помощницу себе избрал.
    
    
33
    
     
Он любит, и любим он ею;
     
Труды – веселье, пот – роса,
     
Что жизненностию своею
     
Плодит луга, поля, леса;
     
Вершин блаженства достигают;
     
Горячность их плодом стягчают
     
Всещедры боги к простоте.
     
Безбедны до́йдут до кончины,
     
Не зная алчной десятины,
     
Птенцов что корчит в наготе.
    
    
34
    
     
Воззри на беспредельно поле,
     
Где стерша зверство рать стоит:
     
Не скот тут согнан поневоле,
     
Не жребий мужество дарит,
     
Не груда правильно стремится, –
     
Вождем тут воин каждый зрится,
     
Кончины славной ищет он.
     
О воин непоколебимый,
     
Ты есть и был непобедимый,
     
Твой вождь – свобода, Вашингтон.
    
    
35
    
     
Двулична бога храм закрылся,
     
Свирепство всяк с себя сложил,
     
Се бог торжеств меж нас явился
     
И в рог веселий вострубил.
     
Стекаются тут громки лики,
     
Не видят грозного владыки,
     
Закон веселью кой дает,
     
Свободы зрится тут держава, –
     
Награда тут – едина слава,
     
Во храм бессмертья что ведет.
    
    
36
    
     
Сплетясь веселым хороводом,
     
Различности надменность сняв,
     
Се паки под лазурным сводом
     
Естественный встает устав;
     
Погрязла в тине властна скверность,
     
Едина личная отменность
     
Венец возможет восхитить;
     
Но не пристрастию державну,
     
Опы́тностью лишь старцу славну
     
Его довлеет подарить.
    
    
37
    
     
Венец, Пиндару возложенный,
     
Художества соткан рукой;
     
Венец, наукой соплетенный,
     
Носим Невтоновой главой.
     
Таков, себе всегда мечтая,
     
На крыльях разума взлетая,
     
Дух бодр и тверд возможет вся,
     
Миров до края вознесется
     
И славой новой облечется:
     
Предмет его суть мы, не я.
    
    
38
    
     
Но страсти, изощряя злобу,
     
Враждебный пламенник трясут,
     
Кинжал вонзить себе в утробу
     
Народы пагубно влекут;
     
Отца на сына воздвигают,
     
Союзы брачны раздирают,
     
В сердца граждан лиют боязнь;
     
Рождается несытна власти
     
Алчба, зиждущая напасти,
     
Что обществу устроит казнь.
    
    
39
    
     
Крутяся вихрем громоносным,
     
Обвившись облаком густым,
     
Светилом озарясь поносным,
     
Сияньем яд прикрыт святым.
     
Разя, прельщая, угрожая,
     
Иль казнь, иль мзду ниспосылая –
     
Се меч, се злато: избирай –
     
И, сев на камени ехидны,
     
Лестей облек в взор миловидный,
     
Шлет молнию из края в край.
    
    
40
    
     
Так Марий, Сулла, возмутивши
     
Спокойство шаткое римлян,
     
В сердцах пороки возродивши,
     
В наемну рать вместил граждан,
     
Ругаяся всем, что есть свято,
     
И то, что не было отнято,
     
У римлян откупить возмог;
     
Весы златые мзды позорной,
     
Предательству, убивству сродной,
     
Воздвиг нечестья средь чертог.
    
    
41
    
     
И се, скончав граждански брани
     
И свет коварством обольстив,
     
На небо простирая длани,
     
Тревожну вольность усыпив,
     
Чугунный скиптр обвил цветами;
     
Народы мнили – правят сами,
     
Но Август выю их давил;
     
Прикрыл хоть зверство добротою,
     
Вождаем мягкою душою, –
     
Но царь когда бесстрастен был!
    
    
42
    
     
Сей был и есть закон природы,
     
Неизменимый никогда,
     
Ему подвластны все народы,
     
Незримо правит он всегда;
     
Мучительство, стряся пределы,
     
Отравы полны свои стрелы
     
В себя, не ведая, вонзит;