1 2 3 4 5 6 
Ради сердечных дел придумывают план, как обмануть родителей; ведя хитрые речи, заставляют гадателя расхваливать жениха
Родители поверили Нэнхун и теперь, как только заходила речь о замужестве, непременно спрашивали карточку с возрастом жениха[251]. За короткое время этих карточек скопилось несколько десятков. И вот в доме появился ворожей Чжан Железная Пасть, чтобы с помощью гадания выбрать подходящего жениха. Ворожей взял одну карточку с данными жениха, сравнил ее с карточкой невесты и обнаружил, что жених и невеста в чем-то друг другу не подходят. За несколько раз ворожей просмотрел все карточки, но ни одной подходящей не нашел.
					
— Странно! — воскликнул отец Вэй. — Выходит, моей дочери суждено оставаться без мужа! Прошу вас, почтеннейший, взгляните внимательней! Если звезда жениха хоть в чем-то совпадет с созвездием жены[252] и они не столкнутся друг с другом, если не возникнут препятствия и не предстоят мученья, я сей же час дам согласие на брак.
					
— Дело вовсе не в том, что судьба жениха не совпадает с судьбой вашей дочери, — сказал гадатель. — Главное, что в них нет следов горя, поскольку эти мужчины не были женаты. В этом случае было бы крайне легкомысленно соглашаться на брак. По всей видимости, надобно гадать снова. Ведь когда-нибудь восемь знаков непременно сойдутся, как бы ни противодействовали злые силы.
					
— Разве плохо, что в жизни избранников нет следов горя, — вскричал Вэй, — и они никому не приносили страданий?
					
— Скажу вам откровенно, только вы на меня не обижайтесь, восемь знаков вашей дочери лишь наполовину отмечены звездою мужа. Это значит, что супружество ее как бы неполное и является продолжением его прошлой супружеской нити. Если выдать вашу дочь за человека, у которого еще не было жены, брачный союз с вашей дочерью может разрушиться. Вскоре после того, как она войдет в дом мужа, случится беда, а может быть, один из супругов отойдет в мир иной. Продолжение супружеской нити может оказаться благополучным, однако и здесь есть заминка. Дело в том, что вашей дочери никак нельзя в одиночку орудовать совком и метлою, иначе говоря, в доме непременно должна быть вторая жена. Лишь тогда мир и покой обеспечены до седых волос. Если же она будет в доме одна, согласие с мужниной звездой окажется половинчатым, а значит, все судьбы будут нарушены и жизнь может внезапно оборваться даже в двадцатилетнем возрасте, если даже и предопределено долголетие. Я сказал вам все от чистого сердца, вряд ли другой будет с вами так откровенен.
					
Волосы у старого Вэя встали дыбом от страха, он ни слова не произнес, проводил ворожея до порога и пошел к жене посоветоваться, как быть.
					
— Ворожей говорил о продолжении супружеской нити, — сказал он жене. — Значит, дочь наша должна выйти за вдовца. Но согласится ли молодая девушка стать женой пусть не совсем старика, но человека пожилого?
					
— Может, и не согласится, но, выйдя замуж за молодого, который еще не был женат, она не обретет ни покоя, ни счастья и брак ее может разрушиться. Именно так сказал ворожей. Я сама слышала. Вспомни Пэя! Как будто обо всем с ним договорились. И что же? Неожиданно все переменилось! Мы во всем винили их семью, а может быть, все было предопределено судьбой.
					
— Что же получается? Что Пэй самый подходящий жених? Недавно овдовел, да и лет ему немного. Ведь он засылал к нам сватов, а мы отказали. Вот досада!
					
— Что было, то прошло. Но если он узнает, что мы теперь по-другому решили, может, опять зашлет сватов?
					
— Верно! А что, если мне с ним поговорить, намекнуть? Глядишь, снова посватается! Что ты на это скажешь?
					
В этот момент появилась Нэнхун. Муж удалился, сделав знак жене, чтобы та поговорила со служанкой.
					
— Ты умница, Нэнхун, — сказала жена, — посоветуй, как быть, согласиться или нет?
					
— Выходить замуж за врага? — в гневе вскричала Нэнхун, переменившись в лице. — Будто нет никого другого! По мне, лучше выйти за сорокалетнего, чем за этого гадкого Пэя. По крайней мере, хоть не обидно! Пожалуйста, не говорите ничего дочери, не то просто убьете ее! Нет, надо найти жениха молодого, пусть даже моложе вашей дочери. Если же не найдется подходящий, попросим гадателя еще раз хорошенько изучить восемь знаков этого проклятого Пэя! И если они действительно сулят счастье, придется смириться и дать согласие на брак. Но ведь гадатель может предсказать Пэю остаться на всю жизнь несчастным сюцаем, тогда лучше подыскать госпоже другого мужа.
					
— Правильно, девочка! — согласилась старая госпожа и пошла советоваться с мужем. — Надо переговорить со сватами, — сказала она, — пусть найдут молодого вдовца, не старше двадцати лет, и принесут его гороскоп. Только без обмана. Ведь бывает, что вместо молодого подсунут старикашку — судьбы подходят, значит, все в порядке! А потом выясняется, что соглашаться на свадьбу нельзя! И вот еще что... Пусть сделают так, чтобы об этом узнали в доме Пэев. Может быть, и от них мы получим карточку с восемью знаками жениха!
					
Вэй сделал все, как велела супруга. Не прошло и нескольких дней, как сваты принесли целую кипу карточек. Свыше двух десятков.
					
— Среди этих женихов нет моложе двадцати лет, — сказали сваты. — Некоторым за двадцать, а то и за тридцать! Решайте сами, подходят они или нет!
					
На вопрос хозяина, где карточка Пая, один из сватов ответил:
					
— После вашего отказа Пэй потерял всякую надежду на женитьбу, а потому не стал давать нам свою карточку. К тому же, говорят, у него нет отбоя от невест и он, конечно, надеется урвать кус получше да пожирнее. Вряд ли он станет ворошить прошлое. Мы попросили дать нам знаки рождения, а он ответил, что несколько лет назад уже посылал свою карточку, где было ясно сказано, что он старше вашей дочери на три года, но родился в том же месяце и в тот же день, что и она, только часы рожденья будто бы не совпадают. Пэй родился между часом «у» и «вэй», а девица — между часом «шэнь» и «вэй»[253]. Пусть, мол, запомнят!
					
Старый Вэй рассказал об этом жене.
					
— Все верно! — промолвила жена. — Он старше нашей дочки ровно на три года, только родился раньше на час. Позови ворожея, пусть посоветует, как быть!
					
Чтобы гадатель не заподозрил родителей в предвзятости, Вэй написал восемь знаков Пэя на отдельном листке, хорошенько их запомнил и сунул между остальными. Пусть, мол, ворожей сам выбирает. Железная Пасть принялся гадать. Вытянул один листок — не подходит! Взял второй, третий... Дошла очередь до Пэя.
					
— Эти знаки мне хорошо знакомы! — вскричал ворожей. — Я на них несколько раз гадал.
					
— Кому же вы гадали? — поинтересовался Вэй. — Не договорился ли он с кем-нибудь еще? Прошу вас, взгляните со вниманием на его знаки. Сулят ли они удачу?
					
— Его карточку просили многие, все больше люди именитые, богатые. Я им сказал, что по одному гороскопу всей жизни не предскажешь. Одно могу твердо сказать, что никакими путами он не связан и в течение двадцати лет непременно воспарит к облакам! Возвысится над простыми чиновниками. В семьях, которые на него загадывали, девицы разные. У одних судьба схожа с его судьбой, у других — нет. Но никто, понятно, не хотел упускать такого выгодного жениха. Даже те, у кого гороскопы не сходились, твердили: главное, чтобы знаки не предсказывали кончину, ну, а разные мелкие неприятности не в счет. В общем, этого Пэя зазывали во многие дома, но всякий раз, видимо, что-то мешало. Любопытно, почему он снова прислал вам свои знаки?
					
— Почтенный наставник, вы сказали сущую правду. Многие знатные семьи не прочь были с ним породниться, я тоже об этом знаю. Но, уверенный в своем высоком предназначении, он, вероятно, не захотел брать в жены кого попало. Вот почему и тянул с этим делом до сего дня. Не скрою от вас, этот Пэй был в свое время помолвлен с моей дочкой. Но он нарушил свой договор, в погоне за богатством отверг нас, бедняков. Словом, взял в жены другую девицу. Прошло не то два, не то три года, и супруга его скончалась. Тогда он снова заслал к нам сватов. Но я не мог простить ему вероломство и отказал. В прошлый раз вы как будто сказали о продолжении супружеской нити, о том, что дочери моей суждено выйти за вдовца. Тогда я вспомнил о Пэе и по памяти написал его знаки.
					
— Ах, вот оно что! А я удивился, с какой, думаю, стати он станет посылать вам свою карточку, если у него так много других предложений?
					
— По вашему мнению, его знаки сулят удачу? А что, гороскоп моей дочки совпадает с его гороскопом? Будут они счастливы в браке?
					
— Судьба вашей дочери полностью совпадает с его судьбой! Выйдя замуж за Пэя, она станет богатой и знатной. Правда, есть одна сложность. Слишком много желающих заполучить хорошего жениха. Дойдет ли черед до вашей дочки? Пожалуй, я еще раз взгляну на гороскоп вашей дочери. Что ее ждет? Какой будет у нее семейная жизнь? — Ворожей положил перед собой карточку со знаками девицы и стал внимательно их разглядывать. — Поздравляю! — Он рассмеялся. — Поздравляю! Этот брак предрешен заранее, и тянуть никак нельзя. Счастливая звезда озарила своим светом красную птицу луань. Но через три дня звезда покинет свою небесную обитель и удачу может сменить невезенье!
					
После ухода гадателя супруги Вэй пришли в такое волнение, что разом забыли о прошлых обидах. Решено было искать сватов, чтобы уладили свадебное дело. Девушке велено было принарядиться, дабы звезда благополучия, посетившая их, задержалась еще на несколько дней. Лишь одна Нэнхун оставалась спокойной.
					
— К вам пришло счастье, госпожа, смотрите не упустите его! — сказала она девице. — Что и говорить, гороскоп дело важное, но не мешает жениху и невесте хоть разок встретиться. Понравится невеста, можно засылать сватов. А не поглядят они друг на друга, и может случиться, что прекрасная, словно цветок, нежная, как нефрит, красавица попадет в руки уроду. О каком же счастье тогда говорить?
					
— Может быть, у него совсем другие намерения и он не то что на свадьбу, даже на встречу не согласится!
					
— Успокойтесь, госпожа! Есть у меня один план. Как вам известно, муж тетушки Юй служит в училище и знает всех местных сюцаев. Он-то и устроит вам встречу. Мы спрячемся в доме тетушки Юй, а муж ее пригласит молодого человека к себе, будто бы для важного разговора. И пока они будут беседовать, мы тайком рассмотрим его.
					
— Пригласить его тетушке Юй, пожалуй, не составит труда, а вот нам с тобой к ней идти неудобно. Впрочем, ты как служанка в любое время можешь сбегать к соседям. Не то что я, хозяйская дочь. Мне не положено выходить за ворота! Придется тебе идти одной, а потом все мне расскажешь!
					
— Понятное дело, уж я для вас постараюсь, — согласилась Нэнхун. — Только вот в чем загвоздка... Мне он может понравиться, а вам нет. И тогда вы на меня рассердитесь!
					
— Глаз у тебя острый, и разбираешься ты во всем не хуже меня. Так что можешь спокойно идти!
					
Уважаемый читатель! Ты уже знаешь, что Нэнхун однажды видела Пэя и отдала должное его красоте. Сейчас дело было почти слажено, оставалось лишь заслать сватов. Хитроумная служанка вела себя так, будто все это ее нисколько не касается. У нее был свой план. Молодой Пэй, как мы знаем, изъявил желание взять ее второй женой, но никакой бумаги пока не прислал. Ведь всем известно, что господа не очень-то любят устраивать свадьбы своих прислужниц! Что, если Пэй забудет о своих обещаниях и Нэнхун останется в его доме простой служанкой? Эти мысли не давали покоя девушке. Она решила воспользоваться тем, что пойдет к тетушке Юй одна и там обо всем договорится с Пэем. Такой возможности упускать нельзя. Объяснив хозяевам, что дело не терпит отлагательств, она получила разрешение пойти к тетушке Юй. Теперь осталось договориться с самой тетушкой и приступить к осуществлению своего плана. Все это походило на театральное действо. Пока мы еще не знаем, удалось ли Нэнхун опередить госпожу и договориться о своих личных делах. Итак, любители театра, хорошенько протрите глаза, дабы лучше разглядеть театральное действо из круга «Беззвучных пьес»[254].
				
				
					
						
ГЛАВА ПЯТАЯ
					
Жених обещает сдержать свое слово; он хочет действовать наверняка
Тетушка Юй пообещала Нэнхун устроить свидание с Пэем, но при этом сказала:
					
— Сухой хворост быстро загорается. Если вы перекинетесь ласковыми словами или тайком пожмете друг другу ручки, это еще ладно. А ведь может случиться, что воспылаете страстью и займетесь непотребными делами, забыв про стыд. Так вот, запомни, я этого не потерплю.
					
Тетушка Пэй и ее муж приняли все меры, чтобы молодые люди не смогли как-то их перехитрить. Между тем у служанки ничего подобного и в мыслях не было. Никаких любовных желаний. Она была холодна как лед и при встрече с Пэем повела себя словно суровый наставник, даже не улыбнулась ни разу. Когда молодой человек хотел сделать третий поклон, чтобы выразить свою благодарность, девушка строго сказала:
					
— Мужчине положено сделать один-два поклона — не больше. Третий поклон ничего не стоит. Надеюсь, сударь, вы знаете, кому обязаны удачей и не забыли того, что я просила тетушку Юй вам передать?
					
— Как можно! Ваши слова для меня все равно что строгий приказ! Я твержу их с утра до вечера!
					
— Значит, можете сейчас повторить? Что же, сделайте одолжение. Но если хоть раз ошибетесь, я сочту ваши обещания лживыми, а чувства ко мне неискренними! В этом случае договор о свадьбе будет немедленно расторгнут.
					
Молодому человеку стало не по себе. «Неужели она пришла нарочно, чтобы мне досадить?» — подумал он и стал вспоминать, что сказала ему тетушка Юй. Он повторил все в точности, не пропустив ни одного слова.
					
— Вот теперь я верю, что одна половинка вашего сердца принадлежит мне. Ну, а вторая? Может быть, ее терзают сомнения и вы переменитесь сразу же, как только я приду в ваш дом? В общем, нам следует обо всем с вами договориться, как бы заключить соглашение с тремя условиями. Не устроит вас что-то, скажите прямо, чтобы потом не раскаиваться!
					
Пэй спросил, что девушка имеет в виду.
					
— Как только я поселюсь у вас, все в доме должны забыть имя Нэнхун и называть меня «второй госпожой». За нарушение этого условия (если такое случится) вы будете бить себя по губам. Ваши слуги отчитают вас и вынесут суровое порицание. Это первое мое условие. Теперь второе. Вы, как я поняла, принадлежите к кругу «ветротекучих», а они частенько позволяют себе всякие вольности, например, «крадут ароматы и воруют нефрит»[255]. Так вот, вы должны прекратить всякие связи с певичками. При нарушении этого условия я прерву с вами всякие отношения. Вы уже совершили поклоны передо мной, и кланяться другим я не позволю, только высоким особам, если вы получите чиновный пост. А станете кланяться кому попало, подвергнетесь наказанию — прикажу бить вас палками по ногам. Исключение составит моя госпожа — ей можете кланяться. И, наконец, третье условие. Возможно, вы получите степень цзюйжэня или цзиньши, а потом станете начальником ведомства или советником дворцового кабинета. Но даже тогда вы не должны мечтать о новой жене. Все это пустое. Если же вы вдруг пожелаете завести наложницу, будете в наказание биться головой о стену, пока не появится кровь. Если же ни я, ни моя госпожа не сможем продлить ваш род, вы, когда вам исполнится сорок, возьмете
					
202
					
себе служанку, которая родит вам сына. Служанку, а не наложницу, помните это!
					
От столь суровых речей Пэй впал в уныние, но стоило ему взглянуть на девушку, как он сразу повеселел, до того была она хороша. А как сметлива! С ее умом можно было вернуть на путь истинный любого заблудшего. И если даже она достанется ему одна, без госпожи, то никогда не надоест, до самой смерти! Вряд ли ему встретится еще такая же очаровательная девушка. Пэй обещал выполнить все три условия.
					
— Вот и прекрасно! Вы согласились и теперь уже не вправе идти на попятную! — вмешалась в разговор тетушка Юй и обратилась к Нэнхун: — Уверена, что вее у вас будет в порядке!
					
— Может, и так, только слова есть слова, — промолвила девушка. — Однажды господин Пэй уже совершил ошибку и потом раскаялся. Как бы и сейчас не стал сожалеть. Нет, дело можно считать решенным, лишь когда он напишет бумагу и поставит на ней свою подпись. Еще там должны стоять имена двух поручителей — ваше, тетушка Юй, и вашего мужа. Это на тот случай, если меж нами начнутся нелады.
					
— И то верно! — согласилась тетушка, достала кисть, камень для растирания туши и цветную бумагу.
					
— Извольте написать! — обратилась она к Пэю. Пэй послушно взял кисть и принялся писать.
					
«Я, Пэй Юань, человек, изъявляющий свое согласие, настоящим заявляю. Однажды, будучи неискренним в чувствах, я совершил ошибку, поддавшись уговорам сватов. Я отверг девицу, с коей был помолвлен, и тем самым вызвал досужие толки. Однако та женщина, которая незаконно захватила место жены, вскоре скончалась, и я, дождавшись положенного срока, решил восстановить прежнюю связь. Несколько раз я засылал к ней сватов, дабы восстановить прежний союз, однако встречал суровый отказ родителей. К счастью, некая дева, — ее я называю своей второй женой, — придумала план, столь необычный, как скажем, восход солнца на западе, а не на востоке. Сделала она это, дабы поселить радость в женских покоях. Все расстояния как бы сократились, препоны рухнули, открыв путь к счастливому единению. Нынче я готов сделать все, чтобы отблагодарить ее за содеянное и выразить свою признательность, даже рассечь свою печень. Готов пожаловать этой девице титул и землю, сделать ее своей второй женой. И если в будущем она волею судьбы останется одна в моем доме, никогда я не назову ее наложницей. С древних времен всем известно, что государь Шунь из рода Юй горячо любил обеих своих жен и не прельщался другими красавицами. Если у ног моих лежит драгоценность, вправе ли я ею пренебречь, как уже сделал однажды? Я принял поставленные мне три условия, зная, что за нарушение хотя бы одного из них подвергнусь наказанию. Когда четыре добродетели противоречат даже мельчайшему злу, это говорит о том, что у человека нет корысти. Обещаю до конца дней своих не нарушать данной мною клятвы, если же нарушу ее, пусть постигнет меня суровая кара!»
					
Нэнхун пробежала бумагу глазами, похвалила молодого человека за изысканный слог, однако сказала, что первая фраза, заимствованная из книги «Весны и осени»[256], где говорится о «выправлении имен»[257], не согласуется с тем, что идет ниже, и предложила к слову «человек» прибавить две черточки, дабы получилось слово «муж» — «муж, изъявляющий согласие».
					
Супруги Юй поставили свои подписи, и девушка спрятала бумагу.
					
— Все ваши приказания я исполню, моя госпожа, но есть одна сложность, — проговорил Пэй. — У себя в доме я всем велю не называть вас вашим теперешним именем, но как быть с вашей госпожой — ведь ей не прикажешь. Она может обидеться, что я величаю вас второй госпожой. Что тогда делать? Тут уж моей вины не будет.
					
— Не тревожьтесь, это я беру на себя, — отвечала Нэнхун. — Она сама меня об этом попросит. А я еще поломаюсь, прежде чем согласиться. Пусть хорошенько попросит. Несколько раз.
					
Нэнхун стала прощаться, ни жестом, ни взглядом не выказав желания остаться с Пэем наедине. Вернувшись домой, девушка пошла к хозяевам и при молодой госпоже принялась расхваливать жениха.
					
— Заполучить такого зятя — большая радость! Неудивительно, что все за ним гоняются! Я так полагаю, что надо не мешкая засылать сватов. Какие-то неудобства, конечно, могут возникнуть, но внакладе мы не останемся.
					
Обрадованный хозяин отправился за сватами, а хозяйка обратилась к Нэнхун с такими словами:
					
— Давно хотела тебя спросить, да все как-то не получалось. А сейчас откладывать больше нельзя. Чуть ли не каждый день к нам приходят сваты из чиновных семей, хотят взять тебя в наложницы. До сих пор мы считали, что тебе лучше оставаться при молодой госпоже. Но сейчас свадьба дочери как будто сладилась, и надо решать, что делать с тобой. Согласна ты пойти в наложницы?
					
— Ни за что! — вскричала Нэнхун. — Я хоть и не знатного рода, а есть у меня свои мечты. Не желаю я быть наложницей, да и женой пойду не за всякого. Подождем, может, и для меня сыщется подходящий жених. Скажу без хвастовства, что с моими скромными способностями я могу войти женой в любой приличный дом, а не к какому-то там бедняку-бедолаге. Если не верите, сами в этом убедитесь.
					
— Может быть, ты согласна служить твоей госпоже в доме у ее мужа?
					
— Пусть решает сама госпожа! Если она не боится всяких досужих толков на сей счет, я готова за ней последовать. Поживу там немного, присмотрюсь. Постараюсь быть им полезной. Если же госпожа захочет жить с мужем одна и я окажусь лишней, то тихонько, без шума, уйду. Только есть одно обстоятельство, которое меня волнует...
					
В этот момент вошла девица Вэй и, услышав слова служанки, с тревогой спросила, что Нэнхун имеет в виду.
					
— Помните, что сказал ворожей Чжан? Гороскоп молодой госпожи только наполовину сходится с гороскопом мужа, поэтому рядом с госпожой непременно должен находиться кто-нибудь из близких ей людей. Иначе в последующие несколько дней случится беда, жизнь госпожи окажется под угрозой. Словом, как только госпожа придет в дом мужа, ему придется тотчас же взять наложницу. И тут могут начаться всякие неприятности, зависть, ревность, разумеется, не по вине госпожи. Пойдут ссоры, размолвки. А наша госпожа такая добрая, безответная. Сколько лет я ей прислуживала и ни разу не сказала дурного слова. Всегда старалась развеять ее грусть, утешить. А там? Кто успокоит ее там в минуты печали? Вот я и думаю, как бы не заболела она, наша голубушка. Такая она слабая, хрупкая!
					
Лицо служанки приняло скорбное выражение. Казалось, она вот-вот заплачет. Обе женщины зарыдали. Нэнхун больше не сказала ни слова и к этой теме не возвращалась.
					
 
					
Тем временем старый Вэй послал к Пэю сватов, однако родители юноши в первый раз отказали, разумеется умышленно, и согласились только на третий раз. Выл уже выбран счастливый день для встречи невесты, и вдруг...
					
Слова Нэнхун растревожили девушку и ее родителей. Мысль о том, что супружеская звезда повернулась к дочке лишь одной половиной, не давала им ни минуты покоя. Нэнхун любит свою госпожу, болеет за нее душой, госпожа жить без нее не может. Разлучить их нельзя, это ясно. Итак, они подождут дней пять после того, как девица Вэй войдет в дом мужа, и тогда уже решат, что делать. И тут вдруг Нэнхун им сказала:
					
— У вас я простая служанка, и здесь все ясно и просто. Другое дело в чужом доме. Там я буду служанкой только для своей госпожи, остальные же пусть не зовут меня Нэнхун — служанкой. Ведь со временем меня может взять в жены какой-нибудь почтенный человек. Словом, я хочу, чтобы госпожа оказывала мне уважение. Само собой, меня не понесут в таком паланкине, как госпожу, но как служанка я в чужой дом не поеду. При моем паланкине должны быть два лишних носильщика, как это бывает, когда несут кого-то из родни. Иначе я ни за что не поеду.
					
Девушка говорила так горячо, что опровергнуть ее было решительно невозможно, и мать и дочь согласились.
					
Наступил наконец счастливый день, когда паланкины с невестами появились у ворот дома, где жил Пэй. Кончились положенные поклоны родителям, были выпиты свадебные кубки, и все пошло своим чередом. Во многих церемониях, как принято, на первом месте находилась девица Вэй. Что же до дел любовных, где, как говорится, склоняются к изумрудному и припадают к алому, она по причине своего из лишнего целомудрия уступила первое место Нэнхун. Вы спросите, почему? Извольте, я объясню. Пэй, как мы знаем, денно и нощно мечтал поскорее возлечь с Нэнхун на ложе, а потому загодя устроил опочивальню. Он сказал девушке, что в день свадьбы, дабы она не тосковала в одиночестве, в соседней с опочивальней комнате будет находиться его мать. У Пэя был свой план. Он хотел провести время с молодой женой лишь до полуночи, а в третью стражу[258] под каким-нибудь предлогом удалиться к Нэнхун. Но Вэй оказалась на редкость несговорчивой. Ни за что не хотела раньше положенного времени снять одежды и возлечь на ложе, как ни упрашивал ее муж. Пэй, не испытавший никаких радостей в первом супружестве, сейчас напоминал голодного кречета, приметившего спящую курочку, или обжору кота, узревшего лакомый кусок. После уродины такая красавица! Ведь он и мечтать о ней не смел. Словом, он весь дрожал от страсти. Но ничего не поделаешь, пришлось ему сдержать свой пыл, пока не наступит долгожданный момент. Не получилось с курочкой, может, повезет с уточкой! Они обе аппетитны. В общем, он решил вначале приняться за легкое дело, а уж потом приступить к трудному. Итак, не дождавшись третьей стражи, он отправился к Нэнхун.
					
Увидев Пэя, Нэнхун сразу смекнула, что госпожа ее в чем-то оплошала. Нет, уж она-то не отпустит от себя мужа. Раз он пришел раньше времени, значит, так надо. Нэнхун было принялась его ласково уговаривать вернуться к первой жене, но, чтобы он и впрямь не ушел, на всякий случай произнесла строку из «Книги песен»: «Ороси дождем мое поле, уступи моим сокровенным желаниям!» Но и этого ей показалось мало, и она прочла еще одну строку, теперь уже из «Четверокнижия»: «Коль пришел — успокой».
					
Пылая страстью, муж, конечно, не упустил счастливого мгновения. Он молча взял девицу за руки и повлек к ложу. Нэнхун не сопротивлялась и позволила снять с себя одежды. Они легли под одеяло уточек-неразлучниц[259] и свершили то, о чем мечтали.
					
Нэнхун сказала Пэю, что по-прежнему относится к своей госпоже с большим почтением, как подчиненный к важному чиновнику, и только ради нее исполнила первая свой супружеский долг. Нэнхун и не подозревала, как пострадает из-за этого чрезмерного почтения. В погоне за призрачным счастьем некоторые забывают, какие оно сулит беды. Примером тому может служить Нэнхун.
				
				
					
						
ГЛАВА ШЕСТАЯ
					
Хитроумный замысел вызывает сомнения, сновиденье становится явью. Отбросив коварство, являют чистосердечность, вред оборачивается пользой
Позабавившись с Нэнхун, молодой муж отправился к Вэй. Оба вели себя чинно, как и положено жениху и невесте с древних времен, дожидаясь той минуты, когда, выполнив все положенные ритуалы, они смогут помериться силами на супружеском ложе. Они просидели до третьей стражи, и обоим стало невмоготу. И тогда правила уступили место желаниям. Счастливо улыбаясь, они направились к ложу и после нескольких схваток, обнявшись, сладко уснули.
					
Занялся рассвет. Вдруг молодой муж огласил комнату громким плачем. Жена, которую он продолжал сжимать в объятиях, ничего не понимая, окликнула его раз, другой. Наконец он очнулся и в смятении произнес:
					
— Какой страшный сон!
					
Жена спросила его о причине испуга, но муж ничего не ответил. К этому времени уже почти рассвело, и они поднялись с постели.
					
Пэй удалился, а жена позвала Нэнхун, и, когда служанка причесала ее, они сели рядышком, разговаривая. В комнату вошла девочка-служанка.
					
— Госпожа, вы, кажется, видели дурной сон? — спросила она. — Расскажите!
					
— Какой сон? — воскликнула Вэй. — Я почти всю ночь не спала.
					
— Тогда почему, едва рассвело, хозяин послал за ворожеем? — не унималась девочка.
					
— Ах да, вспомнила, — проговорила Вэй. — Это ему приснился дурной сон, и он проснулся весь в слезах. Я спросила, что случилось, но он ничего не объяснил. Значит, он послал за ворожеем? Ворожей уже здесь?
					
— Пока нет, но скоро появится, — ответила девочка.
					
— Когда придет, скажите об этом мне. Хочу послушать гаданье. Интересно, что так расстроило мужа?
					
Служанка ушла, а через четверть часа появилась снова.
					
— Ворожей пришел, но хозяин заперся с ним у себя в комнате, видно, не хочет, чтобы слышали их разговор. Про сон как будто еще речи не было. Если госпожа желает что-то узнать, надо идти сейчас же.
					
Новобрачной три дня не полагалось покидать опочивальню. Но, одолеваемая любопытством, Вэй пренебрегла строгими правилами и вместе с Нэнхун поспешила в залу для гостей.
					
Оказалось, что муж видел во сне чудище весьма свирепого вида, которое ворвалось в дом, заковало молодую жену в железа и куда-то поволокло. Супруг пытался его остановить (как раз в это время, погруженный в сон, он держал жену в объятьях) и закричал: «— Зачем ты отобрал ее у меня? Она дана мне на весь срок жизни, а этот срок только начался!» — «Она дана тебе только на половину срока, значит, ты муж только наполовину. Твоя первая жена, которая сейчас в преисподней, послала нас за ее душой!» — И чудище потащило женщину к двери. — «Оставь ее, возьми лучше меня!» — взмолился Пэй.
					
Тут чудище взмахнуло мечом и рассекло Пэя пополам. В этот момент его разбудила жена. Да, сон поистине страшный. Любого храбреца может повергнуть в трепет. И хуже всего то, что он приснился именно в брачную ночь. Значит, сон вещий. Поэтому-то Пэй и послал за ворожеем.
					
Рассказав ворожею, что привиделось ему ночью, Пэй сказал:
					
— Скажите, почтенный, когда ждать несчастья? Ведь неспроста мне такое приснилось.
					
— Неспроста, — ответил гадатель. — Но беду можно наполовину отвратить, ибо чудище произнесло слово «половина». Это значит, что рядом с вашей супругой непременно должна находиться еще одна женщина. В этом суть вещего сна. Чудище сказало, что вы супруг только наполовину, а потому рассекло вас пополам. Это означает, что половину своего естества вы отдаете взамен на супругу, которая остается с вами. Ваш сон мне совершенно ясен.
					
— Но у меня превосходная жена! — воскликнул Пэй. — С какой стати мне брать еще одну и отдавать ей часть своей любви? Ни за что не стану этого делать, как бы вы меня ни уговаривали.
					
— В таком случае ваша супруга погибнет из-за вашей чрезмерной любви. Именно поэтому вам и следует взять в дом еще одну женщину. Если не верите мне, пригласите другого гадателя. Он еще раз проверит гороскоп вашей супруги и разъяснит вам числа ее жизни. Может, он знает еще какой-нибудь способ помочь ей. Сопоставьте тогда его предназначения с моими. Все очень просто!
					
— Пожалуй, я так и сделаю! — Пэй заплатил ворожею и проводил его до дверей.
					
Молодая госпожа и Нэнхун, никем не замеченные, вернулись в покои, обе напуганные и расстроенные.
					
— Этот ворожей сказал все то же самое, что в свое время гадатель Чжан, — проговорила Вэй. — Какой смысл звать еще одного ворожея и снова проверять гороскоп? И так ясно, что супружеская звезда обращена ко мне лишь одной своей стороной. Никакой ошибки тут быть не может. Предложу-ка я ему взять в дом еще одну женщину. Так я смогу избежать гибели и заодно явить свою доброту к мужу. По крайней мере, он будет благодарен мне за совет.
					
— Так-то оно так, только надо все хорошенько обдумать! — проговорила Нэнхун. — Наложница может оказаться на редкость упрямой и вздорной.
					
Вэй на это ничего не сказала, хотя сильно встревожилась.
					
Есть древнее изречение, которое как нельзя лучше подходит к нашей истории. «Стихии Инь и Ян[260] ушей не имеют, но стоит о них лишь упомянуть, они тут как тут».
					
Иначе говоря, их не надо вспоминать, так же как связанные с ними радости и печали. Если кто-то их упомянул ненароком, не следует на них всякий раз ссылаться, ибо радость и печаль рождаются в душе человека. Потому-то любой неосторожный шаг, даже жест может вызвать подозрительность и злобу.
					
Но вернемся к молодой женщине, едва вышедшей замуж, но уже одолеваемой грустными мыслями. К старым предсказаниям добавились новые, еще более тревожные. Робкая по природе Вэй, понятно, боялась духов, особенно ночью. Весьма кстати вспомнить сейчас поговорку: «О чем думаешь днем, непременно приснится ночью».
					
Надобно вам знать, что всю эту историю с вещим сном подстроили Пэй и Нэнхун, когда встретились ночью. Пэй научил ее, что сказать госпоже, а на следующий день велел одной из служанок рассказать госпоже о приходе ворожея и проводить ее туда, где они будут беседовать. Ловко, не правда ли? Придуманный сон вызвал в душе новобрачной смятение, услышанный разговор открыл перед ней картины одну кошмарнее другой. Несчастной мерещились чудища и первая жена Пэя, которая ждала ее в преисподней. От всех этих страхов Вэй заболела и как-то сказала, что скоро умрет.
					
— Не могу я так больше! — пожаловалась она Нэнхун. — Мне надо потолковать с тобой по весьма важному делу, попросить твоей помощи. Не знаю, согласишься ли ты?
					
— Ах, госпожа, хотя вы стоите выше меня, но чувствуем мы одинаково. Скажите, в чем дело, и я все для вас устрою!
					
— Тебе хочется замуж, а мне хочется найти подружку для мужа. Почему бы нам не объединить наши желания? И тогда все решилось бы наилучшим образом. В общем, я предлагаю тебе стать подругой моего мужа. Не вижу в этом ничего плохого.
					
— Это невозможно, госпожа! — с притворным волнением вскричала Нэнхун. — Я прожила с вами почти полжизни, но всегда мечтала о собственном счастье. Ведь наложницей я могла стать давно. Господин — человек богатый и без труда найдет себе подходящую женщину.
					
— Мы много лет прожили вместе и характером схожи. Зачем же мне делить любовь к мужу с какой-то чужой женщиной? Если ты родишь ребенка, он будет для меня все равно что мой собственный. Кроме того, с приходом в дом чужой женщины начнутся обиды и ссоры, ты сама так сказала. Прошу тебя, не отказывайся во имя нашей давней дружбы!
					
Вэй так горячо уговаривала служанку, что та в конце концов согласилась, но тут поставила госпоже несколько условий, которые были беспрекословно приняты. Об этом тотчас сообщили Пэю, заранее осведомленному обо всем. По наущению Нэнхун он стал для вида отказываться, всячески хитрил, как когда-то Ван Ман[261] или Цао Мань[262], нашел кучу отговорок. Как говорится: «Никак не хотел занять почетное место, пока его не облекут в желтый халат»[263].
					
После разговора с супругом Вэй рассказала об этой новости родителям, чем очень их обрадовала. Родители собрали еще одно приданое и вскоре выбрали день для второй свадьбы.
					
Мы знаем, что во время первой встречи с Пэем Нэнхун была очень покладистой. Но после свадьбы вдруг проявила строптивость, будто невеста в первую брачную ночь. Она позволила мужу расстегнуть пояс и снять с нее одежды лишь после первой стражи. Хотите узнать, почему? А потому что словно бы возвращала госпоже долг. Как и в первый раз, она велела мужу сначала идти к Вэй, а получив отказ, возвратиться обратно.
					
Теперь расскажем о молодой жене. Ей удалось избежать беды, и все тревоги ее разом исчезли. Теперь она хорошо ела и сладко спала, злые сны ее больше не донимали. Прошло некоторое время, и обе женщины стали заметно полнеть, а спустя несколько лун разрешились сыновьями, к великой радости всех родных.
					
Впоследствии Пэй много раз занимал высокие места на экзаменах, стал начальником уезда, а затем получил пост в столице. Обещание, данное Нэнхун, он сдержал, до конца жизни не изменял ей и других женщин в дом не брал. Став второй женой Пэя, Нэнхун, пожалуй, обманула хозяйку, но была к ней неизменно добра и во всем ее слушалась. Как говорится: «Почитала, как строгого отца, любила, как добрую мать». Она ни разу больше не обманула свою бывшую госпожу и во всем угождала, старалась не досаждать и служила ей, как верный вассал господину.
					
В нашем мире живут люди, наделенные талантом Цао и Мана, совершающие деяния подобно И и Чжоу[264]. Важно, однако, проверить, каковыми стали люди в последние годы своей жизни.
				
			
			
				
					
БАШНЯ ДЕСЯТИ СВАДЕБНЫХ КУБКОВ
				
				
					
						
					
				
				
					
						
ГЛАВА ПЕРВАЯ
					
Хмельной небожитель делает надпись, дабы показать, что он не глуп; ловкий муж окончательно устраивает заключенный с трудностями брачный союз
В одном стихотворении, написанном на мотив «Луна над Западной рекой», говорится:
					
						
							
Грустит одинокая, в горьких слезах
							
Глядит на свои украшенья.
							
Грустит одинокий, вздыхает в тоске,
							
Следя за неясной тенью.
							
Навряд ли верная Мэн Гуан
							
Лян Хуна[265] в горах повстречает,
							
Пока их грядущий брачный союз
							
Ничто еще не предвещает.
							
Лишь в долгой разлуке оценит муж
							
Супруги высокие свойства,
							
Утехи же лишние в нем породят
							
Досаду и беспокойство.
							
Если не брызнет живительный дождь —
							
Иссохшей землю оставит,
							
Разве крестьянин его благодать
							
Молитвой жаркой восславит?
						
					
					
В нашем мире человек обычно стремится сделать любое дело как можно быстрее, хотя торопиться не следует. С особым рвением желают поскорей добиться богатства и славы или устроить брачный союз, полагая сии события наиболее важными. Молодые люди считают, что родителям следует прежде разбогатеть, а потом уже производить на свет детей, должность они желают получить, еще не приступая к учению. Они торопятся устроить свой брак и непременно желают найти для себя самую красивую жену или самого умного мужа. Если вспыхнула в груди страсть, надобно соединиться немедленно, к чему ждать свадебную церемонию! Но поступать подобным образом не следует. В качестве примера здесь можно привести истории Тао Чжугуна[266] и Цзян Тайгуна[267]. Первый, как известно, разбогател, когда покинул свой служебный пост и поселился возле озера. Второй получил высокую должность у трона уже совсем седым и беззубым. А в молодые годы один из них отверг богатства, а второй — чиновную должность. Вы спросите, почему они так поступили? Потому что в ту пору звезда богатства и служебной карьеры не сулила им счастья. Тот, что разбогател, тут же разорился бы. Получивший высокую должность запутался бы в служебных делах. Словом, оба пошли бы на дно, будто связанные по рукам и ногам. Если человеку суждены богатство и слава, они непременно придут, какие бы преграды ни возникали. Большой пожар не потушишь, наводнение не остановишь.
					
Вам, конечно, известно, что Лян Хун был глуповатым и слабовольным, а его будущая жена Мэн Гуан — умной и волевой. Неудивительно поэтому, что не все у них шло гладко, и они смогли соединиться лишь в преклонном возрасте, составив прекрасную пару, послужившую для многих поколений образцом супружеского согласия и великой любви. Недаром существует поговорка о супругах, подносивших друг другу пищу на уровне бровей. Да, именно так должен поступать истинно добродетельный человек, хотя в ожидании счастливого дня он вынужден подвергнуть свое сердце испытаниям. Зато сколь пышно расцветает его чувство, когда в один прекрасный момент исполняются его сокровенные желания! Увы! Как правило, мужчины и женщины стараются устроить свой брак пораньше и попроще. Редко встретишь людей, которые приходят к обоюдному согласию исподволь, медленно и трудно. Но еще в древности существовало такое изречение: «Легко достижимое ценности не имеет». Воистину так! Эти слова можно отнести не только к устройству брачных дел.
					
Все вышесказанное было вступлением, а теперь перейдем к повествованию.
					
Во времена династии Мин, в годы Юнлэ — Вечной Радости — в уезде Юнцзя области Вэньчжоу в провинции Чжэцзян жил некий земледелец по фамилии Го, по прозванию Цзючи, что значит Винный Дурень — человек неученый, надобно сказать, глуповатый. Напившись, он начинал хвастаться, что может вызвать бессмертных и те исполнят любую его просьбу, помогут решить любое дело. Но что самое удивительное, не умея толком держать кисть, он, захмелев, вдруг обретал поразительную способность к письму. Иероглифы, выходившие из-под его кисти, были красивее, чем в каллиграфических прописях. Вероятно, все это происходило оттого, что вызывал он небожителей отнюдь не обычных, а лишь тех, имена которых встречаются в прописях Чуньхуа[268], словом, знаменитых покровителей каллиграфического искусства. Жители тамошних мест, если у них случалось затруднение, шли к Винному Дурню гадать и ставили ему несколько чайников доброго вина. Одни приходили, чтобы узнать, как избежать беды и суждено ли им счастье; другие завели себе книжицы — «грамоты бессмертных» — и в них записывали изречения небожителей; третьи хотели узнать имя знаменитого небожителя или получить изречение какого-нибудь праведного мужа, дабы как можно удачнее составить парную или одинарную надпись в связи с переездом или постройкой нового дома. Любопытно, что все написанное Винным Дурнем в точности, совпадало с желаниями человека, его дальнейшей судьбой. К одному приходила радость, к другому — горе, счастье, беда. Поначалу все думали, что его предсказания — пьяная болтовня, но по мере того, как они сбывались, все вокруг в один голос заговорили об его удивительном даре.
					
В те времена жил некий сюцай по фамилии Яо, по имени Цзянь, второе имя сюцая было Цзыгу. Еще совсем юным сумел он приблизиться к «пруду ученостей» и вскоре прославился своим недюжинным талантом. Отец юноши, чиновник уездной казны, был человеком довольно богатым, а потому касательно сына строил далеко идущие планы. К примеру, он желал, чтобы отпрыск его женился только на девице из знатной семьи, да еще на красавице. И вот, когда юноше исполнилось восемнадцать, он был помолвлен с девицей из семьи Ту, самой красивой во всем Вэньчжоу. После обмена положенными дарами семья Яо начала строить дом-башню для молодоженов, из трех ярусов. Когда башня была готова, хозяин решил украсить вход большой вывеской. По этому случаю в доме устроили застолье и пригласили Винного Дурня. Пускай, мол, попросит духов придумать счастливую надпись и напишет ее как можно красивее.
					
Едва появившись на пороге, Винный Дурень потребовал большую чару вина. Без вина, мол, и пальцем не шевельну.
					
— Велите слугам принести мне выпить, да поживей! Дух может появиться с минуты на минуту! — заявил он.
					
Хозяева решили, что божество уже вошло в человека и сейчас требует «увлажнения кисти». Отец и сын поднесли гостю вино. Осушив несколько десятков чарок, Го захмелел и без лишних разговоров принялся писать, орудуя кистью, как метелкой для удаления пыли. На доске появились три крупных иероглифа: «Башня Десяти кубков», а рядом шесть помельче: «Праведный муж Девяти дней писал хмельной».
					
За столом сидели несколько человек, с которыми молодой Яо вместе учился. Они сразу же догадались, что «девять дней» — «сюй»[269] — входит в имя небожителя Чжан Сюя[270], который нынче, вероятно, почтил их своим присутствием. Кто-то из гостей заметил:
					
— Вместо слова «кубок» здесь более уместно «пейзаж». С верхнего яруса этого просторного здания открываются дивные виды. Потому башню следовало бы назвать «Башня Десяти пейзажей». Кубки здесь совершенно не к месту.
					
— А может быть, «десять» появилось по ошибке, вместо ходкого выражения «соединенные кубки»? — бросил кто-то из гостей. — Известно, когда человек во хмелю, он часто совершает промахи. И тут небожители ничем не отличаются от простых смертных. Они тоже любят пропустить лишнюю чарку. Именно так, наверно, случилось сейчас. Дух, по всей видимости, не смог отказать настойчивому хозяину, и вот результат — перепутал иероглифы! Впрочем, почему бы нам не спросить об этом у самого духа?
					
Отец и сын, склонившись в низком поклоне, обратились к духу с почтительной просьбой.
					
— Слова «десять кубков» как-то не вяжутся со смыслом происходящего. Может быть, случилась ошибка? О великий дух, найди ее, исправь!
					
Винный Дурень поднял кисть, и на бумаге появилось четыре стихотворных строки:
					
						
							
«Десять кубков — вовсе не ошибка,
							
Нечего таить в душе сомненье.
							
Ждать недолго — скоро ясным станет
							
Вам хмельного духа откровенье».
						
					
					
— В стихе таится глубокий смысл, который не под силу разгадать простому смертному, — промолвил кто-то.
					
— Поздравляем! Поздравляем! — послышались возгласы, сопровождавшиеся низкими поклонами в сторону Яо и его отца. — Видимо, молодому господину, кроме главной супруги, положено иметь еще девять наложниц. Поэтому он должен десять раз поднять брачную чару. Вот почему появилось такое странное название «Башня Десяти кубков». Это великая радость. Нет сомнения, молодой господин получит высокую должность, а его родитель — титул «почтенный старец». Великолепное предсказание!
					
Откровенно говоря, отец Яо да и он сам давно мечтали о высоких постах и почетных титулах, но никогда не говорили об этом, то ли из-за некоторой робости, то ли из-за излишней скромности. Но каждый про себя думал: «Вещие сны непременно сбываются». В этот вечер гости выпили не одну чашу по случаю будущей свадьбы и разошлись по домам.
					
Но вот наступил счастливый день, когда молодая жена появилась в доме Яо. Муж откинул кисейное покрывало и увидел прелестную девушку. Без сомнения, она вполне заслуженно считалась первой красавицей Вэньчжоу. Ее воспели в стихах:
					
						
							
Дуга бровей — словно юный месяц,
							
На нежных щечках рдеет заря,
							
Волосы — как благодатная тучка,
							
А кожа — как первый снег октября.
							
Гибок чудесный стан... Разве можно
							
Не изумиться такой красоте?
							
Прелестная — образ ее так и хочешь
							
Нарисовать на тончайшем листе.
							
Легка и красива, свежа и стыдлива,
							
Превыше она похвалы любой,
							
И строчки стихов о деве прекрасной
							
В груди рождаются сами собой.
							
Опустишь глаза: две трубки изящных
							
Увидишь для лучших писчих кистей —
							
Так ножки стройны, а ступни молодые
							
Лотосов двух золотых[271] нежней.
							
Чудесные ручки — как из нефрита,
							
Настолько их кожа нежна и светла,
							
А может, искуснейший мастер их сделал
							
Из самого тонкого в мире стекла?
							
Правда! Пройди по всей Поднебесной —
							
Нигде не найдешь красоты такой.
							
Точно! Святой эта дева подобна,
							
Освобожденной от персти земной.
						
					
					
Молодой Яо едва не помешался от счастья. Сейчас он мечтал лишь об одном: чтобы как можно скорее закончилось пиршество и за расшитым пологом он предался бы любовным утехам с молодой женой. «Верно, и ее одолевает желание!»— думал он. Увы! Гости, как нарочно, шли нескончаемым потоком, и ему приходилось поднимать чару за чарой. Пиршество кончилось лишь после третьей стражи, и Яо поспешил в покои новобрачных. Едва переступив порог «узорных покоев», он повлек жену к ложу и, хотя говорил с нею ласково, при этом явил грубую силу обитателя темных лесов или нрав юного таланта, облаченного в зеленое платье[272]. Он снял с девы одежду, но в момент, когда птицы фэн и луань должны были опрокинуться навзничь, произошло непредвиденное. Радость новобрачного мгновенно сменилась ужасом. Вы спросите, что произошло? Прежде чем ответить на ваш вопрос, мы приведем стих, написанный на мотив «Желтая иволга», дабы изобразить чувства героев в тот злополучный момент. Прочитайте, и вы все сразу поймете.
					
						
							
Дело дивное — самое сладкое дело
							
В эту первую ночь новобрачных ждет.
							
Храбрый путник в ущелье Ведьм устремился,
							
Но никак не найдет, где туда проход.
							
Ищет, ищет повсюду — увы, понапрасну!
							
Не поймет, как ему к облакам подойти.
							
Впереди — два утеса, меж ними теснина,
							
Где ж Нефритово русло? Никак не найти...
							
Чтоб в него попасть, пять мужей бы надо,
							
Не проникнуть туда жениху одному:
							
Нет прохода в этих горах чудесных —
							
В этом теле желанном... Но почему?
						
					
					
Итак, охваченный любовным пылом, молодой муж устремился к жене, но тут обнаружил, что дева неземной красоты все равно что бесчувственный камень. Иногда говорят: «Среди скал нет для путника врат, нет даже щели, куда он мог бы проникнуть». Муж пошарил рукой, но, увы, того, что искал, не нашел.
					
— Красавица, и с этаким изъяном! — воскликнул он в крайнем изумлении.
					
— Такой уж я уродилась! Сама не пойму отчего!
					
Яо горестно вздохнул, отвернулся и надолго умолк.
					
— Я понимаю, как вы огорчены, — проговорила жена. — Такой молодой — и, на беду свою, взял в жены этакую уродину. Не иначе как это воздаяние за прошлые прегрешения! Встреча со мной — для вас роковая ошибка, но вам придется смириться. Об одном вас прошу, не выбрасывайте меня, будто негодную вещь, оставьте при себе, как собаку, которая сторожит дом. Возьмите себе другую жену или наложницу, которые принесут вам детей. Но умоляю, не гоните меня, дабы позор не пал на моих родителей и на вашу семью.
					
Яо повернулся к жене:
					
— Я думал, такая красавица... И вдруг на тебе — ни на что не годишься! Но прогонять тебя как-то неловко, да и жалко. Ладно, оставайся! Будешь как та лошадь, на которую можно только смотреть, а садиться нельзя. Но каково будет мне? Лакомый кусок, можно сказать, у самого рта, а отведать нельзя. Как такое стерпеть?
					
— Не только вам тяжело! Я ведь тоже вас полюбила. А какой от этого прок? Как говорится: видит еду, а в животе урчит. Счастье рядом, а не попользуешься. Так недолго и умереть от расстройства!
					
Жена всхлипнула.
					
Она говорила так искренне, что сердце мужа исполнилось жалости и любви. Он обнял молодую женщину и стал утешать. Как известно, всякое утешение обычно имеет свой путь, если не прямой, то окольный. Но для этого следует приоткрыть какие-нибудь врата и освободить место для гостя, хотя и не очень подходящее для светлой стихии Ян. Ночь для Яо, конечно, прошла не так, как ему хотелось, но с кое-какой пользой.
					
Наутро Яо Цзыгу, не таясь, поведал обо всем родителям. Те не на шутку перепугались. Столь горестное событие могло пагубно сказаться на здоровье сына. Они посоветовали ему отправиться в горы с друзьями, немного развлечься, а сами позвали сватов, дабы строго взыскать с них за учиненный обман, и пригрозили судом.
					
Надобно сказать, что отец молодой жены был человеком мелким и лживым. Услышав о суде, он насмерть перепугался и не показывал носа из дому.
					
— У этого проходимца три дочери, — сказал отец Яо, — кроме нашей, злосчастной, есть еще две, к тому же незамужние. Скажите, чтобы прислал одну взамен этой, и дело с концом. А заупрямится, я в суд на него подам. Разорю его, пущу по миру!
					
Надо заметить, что мошенник Ту заранее предвидел такой оборот дела, но был уверен, что, поскольку пользуется большой властью в ямыне, никто не осмелится пойти против него. Поэтому обеих своих дочерей он спрятал дома и на всякий случай придумал план отступления. Если жених, прельщенный красотой дочки, от нее не откажется, значит, все в порядке. А поднимет шум, пускай забирает себе еще одну из оставшихся двух. Словом, когда явились сваты, он принял все их условия и даже предложил им выбрать любую из двух дочерей, главное, чтобы пришлась жениху по вкусу, тогда прекратятся всякие разговоры.
					
Отец юноши решил взять меньшую, старшая уже была перезрелой, а меньшая — на год моложе самой невесты. Как только заключили брачный договор, родитель, не дожидаясь возвращения сына, позвал молодую сноху и, отругав ее, велел возвращаться к родителям, загодя вызвав паланкин. Женщина, заливаясь слезами, сказала, что хотела бы дождаться мужа, чтобы с ним попрощаться, но родители Яо этому воспротивились, не разрешив ей остаться ни дня. Уезжай, мол, сей же час, и все тут. Ах, что за жалость!
					
Прекрасная, как цветок или яшма, красавица оказалась никому не нужной. В древности говорили: «Трижды изгнан из деревни[273], пятикратно удален из волости». А ведь женщина не нарушила ни одной из Семи заповедей[274]! Провинилась в одном, в сущей безделице: не имела какой-то мелочи под своими одеждами. Мужей, склонных наслаждаться ароматом и любоваться нефритом, тех, что стремятся поскорее удовлетворить свою страсть, увы, прельщает обычно лишь красота.
				
				
					
						
ГЛАВА ВТОРАЯ
					
Сандаловый муж[275], величественный и прекрасный, вдруг являет жестокость: измученная страданиями каменная дева вдруг лишается первозданной преграды
Рассказывают, что от ворот дома Яо отъехал один паланкин, но вскоре появился другой. Сделано это было втайне, дабы сберечь честь обеих семей и всего рода. Меньшая сестра ничуть не походила на старшую, хотя обе рождены были от одной матери. Жена Яо была на редкость хороша собой, сестра же ее облик имела весьма безобразный и грубый. «Одно утешение, — думали родители Яо, — у нее хоть тело нормальное. Не может быть, чтобы в одной семье родились сразу два каменных идола!»
					
Яо Цзыгу вернулся домой под вечер. С дороги он крепко выпил и тут же уснул мертвым сном. Вторая жена, не зная, что делать, прилегла рядом, не снимая одежды. Посреди ночи муж проснулся. Он уже протрезвел немного и сейчас был готов на любой подвиг. Совлекши одежды с «каменной девы», — Яо нисколько не сомневался, что рядом лежит именно она, — он решил приласкать ее, как и в первый раз. Но когда жена повернулась к нему, рука его неожиданно нащупала то, что повергло его в изумление и вызвало радость. Ведь совсем недавно ничего не было, и вдруг появилось! Винные пары еще не совсем улетучились из головы Яо. Страсть полностью им овладела, и он не слишком задумывался над причиной происшедшего чуда, как некогда Чуский князь Сян-ван, который испытал безмерную радость от победы в ночной битве с врагом, толком не зная, наяву это было или пригрезилось. Но вот тучи рассеялись, дождь кончился, теперь он мог спокойно спросить подругу, каким образом в первозданном хаосе могла появиться прямая дорога. Жена объяснила причину. Значит, жену подменили! Интересно, какова собой его новая супруга? Но свечи погасли и разглядеть что-либо в кромешной тьме было невозможно. Он провел рукой по ее телу — кожа была грубой, шершавой. Забрезжил рассвет, и Яо разглядел новую жену. Ну и уродина! Даже смотреть противно.
					
— Твоя старшая сестра хотя и с изъяном, зато красивая, — проговорил Яо. — Пускай жила бы со мной, я стал бы любоваться ее лицом, как прекрасной картиной. А детей другая нарожала бы. А что мне делать теперь? Красавицу прогнали, подсунули чудище. Нелепость какая-то вышла: там не попользовался, здесь не полюбовался! Экая досада!
					
Во всем он винил своих родителей и при случае устраивал им скандалы.
					
Через несколько дней муж почувствовал, что от молодой жены дурно пахнет. Оказалось, что она мочится во сне. Вероятно, этот изъян тоже был карой небес, как и изъян его первой жены. Вначале вторая жена тщательно это скрывала, не жалея мускусных эссенций и благовоний. Но постепенно зловоние заполнило весь дом и терпеть стало невмоготу. Как-то среди ночи Яо Цзыгу почудилось, будто он находится на крохотном островке, а вокруг бушуют волны и подступают к самому ложу, поднимаясь все выше и выше, как при наводнении. Объятый страхом, молодой Яо вдруг ощутил резкий запах, понял, откуда он исходит, скатился с ложа и с воплем побежал к родителям.
					
— Немедленно гоните ее прочь! — вскричал он с обидой и болью. — Верните мне мою первую жену!
					
Едва рассвело, родители, вне себя от злости, позвали сватов.
					
— Надо было обговорить все заранее! — промолвил один из сватов. — Ту, что вы каменной зовете, многие хотели бы взять в жены, да только она была уже просватана в вашу семью. А что получилось? Через день-другой после свадьбы вы ее прогнали прочь. К слову говоря, старшая сестра похожа на вашу сноху как две капли воды, так нет же, вы предпочли меньшую, за молоденькой погнались! Право, не знаю, удастся ли нам что-нибудь сделать.
					
— Как же быть? — встревожился отец Яо. — Как говорится: «Ковырнул мотыгой раз, ковырнул другой, а там все равно земля!» Этот Ту опять совершил обман, значит, должен принять все мои условия! А станет юлить, я подам в суд! Или еще что-нибудь придумаю. Пусть тогда на себя пеняет!
					
Делать нечего, сваты снова отправились в дом Ту. Отец невесты заупрямился.
					
— Никаких обменов! Обменяют, а потом снова откажутся! Ни за что!
					
Сваты стали его урезонивать.
					
— Почему же откажутся? Ведь, как известно, любое дело решается с третьего раза!
					
После долгих уговоров Ту наконец согласился.
					
Родители Яо, зная, что сын их мечтает лишь о своей «каменной деве» и никого больше знать не желает, не стали ему и говорить о третьей сестре, тем более что она была точной копией его первой жены. Когда сын догадается, что ее подменили, будет поздно. Впрочем, он вряд ли станет расстраиваться, скорее обрадуется. И в самом деле. Все произошло так, как предполагали родители.
					
Яо Цзыгу, уверенный, что к нему вернулась первая жена, действительно обрадовался, да и жена вела себя с ним, как с давним другом. Словом, молодой Яо вначале ничего не заметил. Но вот настала пора расстегнуть пояс и освободиться от одежд. Рука мужа устремилась туда, где расстилалась первозданная равнина, и опять наткнулся на неожиданность.
					
— Что с тобой произошло? — Изумление и страх звучали в голосе Яо.
					
Жена рассказала ему всю правду, и муж возликовал. Они прижались друг к другу, как птицы луань и фэн, и свершили то, что почитают высшим наслаждением в жизни. Надо вам знать, что третья жена, ласковая и нежная, обладала к тому же еще великолепным телом, ничуть не уступая в этом своей «каменной» сестре, зато в отличие от нее имела весьма ценное качество. Счастливые, они лежали в объятьях друг друга. Муж ощущал ее стан, гибкий и тонкий, словно ива. Новая жена была много лучше первой. А это великолепное лоно, обладателем которого он сейчас стал! Ничего общего с тем, что было у второй жены! Муж не испытывал ни малейших преград — он двигался с легкостью экипажа, который катится по проторенной дороге.
					
«С возрастом, — думал он, — все органы человеческого тела как бы раздаются вширь».
					
Бедняга! Он и не подозревал, что нынешняя его жена давно утратила свою девичью чистоту. Как говорится: «Бутон раскрылся до времени, заслон из диких трав упал». Уже миновало пять лун с того дня, как во чреве ее стал зреть плод ветротекучего легкомыслия, а когда перевалило на шестую луну, живот жены заметно округлился. Скрывать грех было невозможно.
					
Первым это увидел супруг, а вскоре и все остальные, в том числе и соседи в округе. Яо считались семейством весьма добропорядочным, и пищи для пересудов никогда не давали. Что же делать сейчас? Оставить греховодницу в доме? Тогда до самой смерти не оберешься сплетен! И вот Яо с отцом решили в третий раз отказать, но уже не тайно, а открыто, чтобы все знали. Только так можно было смыть позор с порядочной семьи! Составили бумагу с отказом, посадили третью девицу в паланкин и отправили в родительский дом, после чего снова стали думать о женитьбе.
					
Увы! Брачные дела у молодого Яо складывались на редкость несчастливо. Новая жена оказалась сущей негодницей — видно, была послана ему в наказание за прошлые грехи; следующую он взял на редкость зловредную; затем — уродину, после нее — строптивую и к тому же бестолковую. Одна из них сразу заболела и вскоре умерла. Те же, что были отмечены звездой долголетия, больше чем полгода в доме не задерживались. Можно бы рассказать об этом подробно, да стоит ли. Заметим лишь, что среди всех этих женщин только одна отличалась приятной наружностью и умом: наложница некоего богача, чья супруга, приревновав ее к мужу, всеми правдами и неправдами выжила ее из дома. В день свадьбы Яо, когда молодые, соединив брачные чарки, направились к ложу, к дому вдруг подъехал богач со сватами. Он требовал женщину обратно и даже предлагал выкуп. Оказалось, после того, как красавица покинула дом, богач разругался с женой. От тоски он не находил себе места. После настойчивых уговоров супруга его наконец разрешила наложнице вернуться, однако велела ей не попадаться на глаза. Словом, богач пришел, чтобы забрать женщину с собой. Он пригрозил Яо, в случае если тот откажет, затеять судебную тяжбу и в жалобе написать, что Яо, используя свои связи в ямыне, захватил хитростью и обманом чужую жену. Пришлось Яо взять деньги и вернуть женщину богачу. Снова осечка! Супруг, как говорится, уже готов был расстегнуть пояс и предаться удовольствиям, но жену увели из-под самого носа. Пламя страсти сжигало его — хоть ложись и умирай!
					
Так случилось, что всего за три года наш герой девять раз побывал женихом, а мужем так и не стал. В чем же причина? Яо и его родители терялись в догадках. Наконец пришли к выводу, что все дело в башне. Видимо, при строительстве кто-то спрятал в нее какую-то пакость. Они решили сломать башню и построить новую.
					
У молодого Яо был дядя по материнской линии, которого звали Го Тунгу, что значит Последователь Древности. Много лет служил он в одном ямыне вместе с отцом Яо, и тот решил посоветоваться с многоопытным родственником.
					
— Вы разве забыли, кто придумал название «Башня Десяти кубков»? Святой небожитель! А его слова рано или поздно сбываются. Из десяти кубков племянник испил только девять. Остался еще один! Молодой человек возьмет еще одну жену и с ней будет жить в полном согласии. Ничего плохого больше не случится!
					
Отец и сын Яо словно прозрели.
					
— На сей раз надо искать невесту в чужом уезде, в нашем, как оказалось, хорошей не найдешь, — промолвил отец.
					
— Скоро я должен ехать в другую провинцию по служебным делам, — произнес дядя. — Пусть племянник едет вместе со мной. Окрестности Сиху, как известно, славятся своими красавицами. Быть может, там он найдет себе женщину по душе.
					
— Увы! Ехать мне сейчас никак невозможно, на носу экзамены, — сказал молодой Яо. — Вот-вот прибудет экзаменатор. Дядюшка, вы сами справитесь с этой задачей. У вас наметанный глаз! Какая приглянется — привезите, и я охотно возьму ее в жены.
					
— Что же, можно и так! — согласился Го.
					
Отец и сын быстро приготовили свадебные дары — украшения и наряды — и отдали их Го.
					
Дядя уехал, а молодой человек стал с нетерпением ждать, когда тот привезет ему жену-красавицу. Правда, удрученный сплошным невезением, Яо не очень-то надеялся, что будущая супруга будет сочетать в себе красоту, таланты и добродетель. Он согласился бы сейчас на самую обычную женщину, лишь бы все у нее было на месте и чтобы не зрел в ее чреве плод неизвестного происхождения. И, уж конечно, чтобы она по ночам не увлажняла супружеского ложа. Хоть бы несколько лет прожить в покое и радости!
					
И вот от Го неожиданно пришло известие, что он наконец-то нашел для племянника жену. Редкостная красавица — второй такой не сыщешь во всей Поднебесной. Молодой человек едва не помешался от радости. Наступил день, когда лодка с молодой небожительницей пристала к ближнему берегу. Молодые, как положено, совершили поклоны родителям, а потом, соединив брачные кубки, отправились в свои покои. Жених снял с жены кисейное покрывало. О, чудо! Перед ним была его первая жена — «каменная дева»!
					
А случилось все так. Из-за странного изъяна от девушки все отказывались. У нее сменилось чуть ли не два десятка мужей. В конце концов ей пришлось переехать в Ханчжоу, где ее и увидел Го. Очевидно, в день свадьбы почтенный родственник невесту не разглядел и сейчас, разумеется, не узнал. А поскольку была она настоящей красавицей, дядя и привез ее племяннику в жены. Ему и в голову не приходило, что у красавицы под одеждой. Не снохач же он какой-нибудь, чтобы «разгребать пепел»[276]!
					
Ну, а что было делать молодому Яо: ликовать или предаваться горю? С первой женой, конечно, они успели сродниться, и ему было приятно ее видеть, но радость встречи тотчас сменилась унынием, когда он вспомнил, какой у жены изъян. Одно лишь название — жена, а проку никакого!
					
Отец и сын Яо вместе с дядюшкой ломали голову над сложной задачей.
					
— Ясно, что пьяный небожитель ошибся в расчетах. Его слова не сбылись! Десятой женой оказалась все та же увечная, и сыну придется искать одиннадцатую. Будет искать до седых волос, пока не найдет. Оказалось, что слова «десять кубков» ничего не значат, следовательно, придумал их не святой, а самый настоящий мошенник.
					
Судили-рядили, но так и не смогли ничего придумать. Ночью, превозмогая тоску, Яо все же зашел в опочивальню жены и заключил ее в объятия. С дым днем страсть супругов друг к другу росла, и оба мучились от неутоленного желания. Особенно супруга. Ну что за жизнь! Уж лучше смерть. Но тут произошло неожиданное. Огонь, сжигавший женскую плоть изнутри, однажды собрался в одном месте, кровь сгустилась и кожа вздулась. Через несколько дней волдырь лопнул и образовалась рана.
					
Однажды ночью супруг ненароком коснулся раны и — о чудо! — испытал неземное блаженство. Жена решила, что лучше умереть от боли, чем от любовного томления, и уступила натиску мужа. Нефритовый пест был острым, как волшебное лезвие. Недавняя беда обратилась счастьем. Так оно и бывает, что в минуты страданий неожиданно рождается радость, от которой человек порой может потерять рассудок.
					
Боясь, что рано или поздно их радостям наступит конец, рана затянется и все будет, как прежде, великие силы Инь и Ян снова разъединятся, супруги непрестанно предавались любовным утехам, моля небо, чтобы рана подольше не заживала.
					
Небо, видно, услышало их мольбу, а может быть, судьба их была предопределена свыше. Рана так и не затянулась. Вы спросите, почему так случилось? А вот почему. На жизненном пути женщины стояли разные препоны и суждены ей были разные мученья. Всемогущий спрятал ее прелести под тяжелым покровом, не дав им явиться наружу. Словом, все легкое он отправил внутрь, а плотное вывел наружу. Но нынче звезда злосчастия улетела прочь, отчего и появился волдырь. В один прекрасный момент человеческая плоть явила то, что в мире людей ценится дороже любой драгоценности. Ведь то, что достается с трудом, ценнее во сто крат того, что приходит по первому желанию.
					
Кто знает, может быть, нашим героям суждено было соединиться лишь после многих испытаний. Вначале казалось, что их души сгорели и обратились в пепел, но, к счастью, их чувства не омертвели. Наверное, потому молодые люди и соединились.
					
Рассказанная история весьма поучительна. Из нее следует, что подобные события в Поднебесной должны происходить без всякой торопливости, лучше позднее, чем раньше. Счастья надо добиваться, а не получать его с легкостью. Пожалуй, именно поэтому в древности женились в тридцать лет, а замуж выходили лишь в двадцать. Происходило это не случайно. Тот, кому все легко достается, достоин жалости, ибо ничто не способно его обрадовать. Он не может ощутить прелесть мелодий циня и сэ, воспринять их как подлинное счастье жизни, которое можно лишь уподобить парению в небесах!
				
			
			
				
					
БАШНЯ ВОЗВРАТИВШЕГОСЯ ЖУРАВЛЯ
				
				
					
						
					
				
				
					
						
ГЛАВА ПЕРВАЯ
					
Вернулся к жизни спокойной и тихой, дабы вскоре получить ученую степень; отверг нравы «ветротекучих», отказавшись от любовных утех
						
							
								
Течет, течет Небесная Река
								
И отделяет полосой-границей
								
Восточный брег, где пряха вечно ждет,
								
От западного[277], где пастух томится,
								
Он тучи рвет, она туман прядет,
								
И, друг на друга глядя вечерами,
								
Хотят они стать деревом одним,
								
Мечтают радостно сплестись ветвями.
								
Сороки выстроили длинный мост[278],
								
И повлекли повозку два дракона.
								
Вот ветер ветки кассии качнул —
								
Осенняя затрепетала крона.
								
Челнок свой ткацкий бросила она,
								
Достала яшмовые украшенья.
								
Мечтают оба, чтоб скорей настал
								
Миг встречи, миг любви и утешенья.
								
Нежны, прекрасны оба, как всегда,
								
Любовным чувством их душа согрета,
								
Но вслед за счастьем вновь приходит грусть:
								
Петух небесный кличет час рассвета.
								
И, к ширме прислонясь, скорбит она,
								
Слетают с уст слова ее печали:
								
«Продлись, счастливый миг!
								
Еще лучи c востока нам пока не заблистали.
								
Ах, как не хочется так скоро мне
								
На брег другой обратно возвращаться,
								
Грустит и мой любимый, верный друг, —
								
Тоскливо и ему со мной прощаться.
								
Ведь должен целый год теперь пройти,
								
Пока свиданье вновь нас ожидает!
								
Увы, разлука горестна, как смерть, —
								
В толпе чужих любимый исчезает.
								
Румянец с юных щек уходит без следа —
								
Не возвратится больше никогда!»
							
						
Эти строки, сочиненные в древней манере, принадлежат поэту, жившему в эпоху Юань. Он воспел юношу и девушку, связанных меж собой неразрывными узами, как Пастух и Ткачиха. На эту тему написано много стихов, но в них обычно рассказывается о разлуке и печали, а приведенные строки проникнуты радостью осознания истинного смысла жизни, что вполне соответствует содержанию истории, которую мы хотим нынче вам рассказать. Пусть же эти строки послужат своего рода зачином к главному повествованию.
					
Известно, что одно из самых тяжелых испытаний в жизни — разлука с близким человеком. Почему же мы упомянули о какой-то «радости», если в разлуке нет ничего приятного? В самом деле, ни разлука, ни расставание особой радости с собой не несут. Но попробуем глубже вникнуть в тайный смысл этих слов, представить себе муки, испытываемые людьми, которые не могут вовремя расстаться друг с другом. И тогда мы поймем, что жить на краю земли в одиночестве порой гораздо лучше, чем с кем-нибудь под одной крышей, а холодная постель часто приносит истинное счастье. Следует помнить, что грешник, попавший в восемнадцатый круг ада[279], неизменно испытывает зависть к тому, кто находится в предшествующем круге. Будда, живущий на Тридцать втором небе[280], мечтает попасть на Тридцать третье. Так уж повелось!
					
Не столь давно одному богатому человеку пришлось, покинув свой дом, отправиться в другие места. По пути он остановился в какой-то гостинице. Стояло удушливо-жаркое лето. В воздухе носились тучи комаров, их гудение напоминало отдаленные раскаты грома. Богач лежал под пологом, с тоской вслушивался в комариное пенье и невольно вспоминал, как дома девочка-служанка веером отгоняла прочь надоедливых насекомых. Ему даже показалось, что он уже не слышит этих отвратительных звуков... И взяла богача досада, стало ему обидно.
					
Рядом с богачом оказался бедняк, у которого не было не только полога над головой, но даже тонкого одеяла. Проснувшись посреди ночи от комариного укуса, он вскочил с постели и принялся скакать возле занавешенного ложа богача, стараясь отогнать прочь насекомых. Богачу стало его жаль. Однако, судя по виду, трудно было представить себе, что бедняк так уж сильно страдает. Наоборот, с его уст то и дело слетали возгласы радости, словно он в этот момент испытывал блаженство. Богач, понятно, очень этому удивился и спросил:
					
— Чему ты радуешься? Ведь какие терпишь мученья!
					
— Верно, поначалу я и в самом деле очень досадовал, но потом в голову пришла мысль, которая меня сильно обрадовала.
					
Богач поинтересовался, что за мысль.
					
— Я подумал об узниках, которые сейчас томятся в темнице. Сидят они в своих клетках, ни рукой, ни ногой не могут пошевельнуть. Комары их нещадно жалят — до самого мяса. А я? Чем я плохо живу? Я свободен, куда хочу — еду. Пусть тело мое терпит какие-то неудобства, зато душа блаженствует. Подумал я об этом и сразу же успокоился.
					
От этих слов богач даже вспотел. Он подумал, сколь неразумно здесь, на чужбине, лежа под пологом, вспоминать об удовольствиях домашней жизни.
					
Хорошо бы почаще так думать людям, которые испытывают временные невзгоды. Если неблагоприятные обстоятельства считать благоприятными, а жестокие муки — райским блаженством, если под желто-плодным древом хуанлянь[281] с упоением играть на цине и радоваться жизни в глухом проулке, никогда не состаришься, не поседеешь, горести и беды пройдут стороной.
					
Стих, который мы привели выше, как раз и говорит о том, что разлука куда лучше кончины. Но в последующем рассказе, который можно сравнить с «вольной» историей, я поведаю совсем о другом — о том, что смерть порой лучше разлуки. Это перекликается с фразой, которую мы находим в «Четверокнижии»: «Коль суждены несчастья, их не избежать».
					
Во времена династии Сун, в годы Чжэнхэ — Мирного Правления[282] — жил в Бяньцзине[283] некий Дуань Пу (еще его звали Дуань Юйчи) — отпрыск старинного рода. Еще в младенческом возрасте он отличался светлым умом, отчего его нередко называли отроком, отмеченным божественным даром. В девять лет он приобщился к наукам[284], то есть стал сюцаем и носил это звание десять лет, вплоть до той поры, когда ему исполнилось девятнадцать. Интересно, что за все это время он ни разу не сдавал экзамены на последующие ученые звания, чем немало удивлял всех, кто знал его близко. Когда его спрашивали об этом, он отвечал:
					
— Если смолоду преуспеть на ученой стезе, можно на всю жизнь остаться несчастным. Представьте себе человека малоопытного, неспособного преодолевать трудности, но получившего ученую степень. Он непременно станет упрямым и бестолковым, все будет делать плохо и грубо. Поэтому рано или поздно он совершит промах и опозорится перед двором, а то и перед всем светом. Но что еще хуже, он может загубить свою жизнь, погнавшись за почетом и славой. В общем, добром он не кончит! А потому лучше побыть несколько лет сюцаем и набраться знаний, чем торопиться сдать экзамены на звание цзиньши. Подобная задержка сторицей окупится. Вот отчего я постигаю науки спокойно, без излишней суетливости.
					
Заметим, что молодой человек проявлял выдержку не только в своей ученой карьере, но и в брачных делах, не задумываясь о том, что каждый новый год может принести ему наследника. Он говорил шутливо:
					
— Какой из меня отец? Я сам еще дитя!
					
Надобно вам знать, что отца и мать он потерял еще в детстве, а потому не мог до конца выполнить своего сыновнего долга. Забота, которой его окружали друзья, его весьма тяготила. Поэтому, наверное, он до сих пор так и не выбрал себе приемных родителей[285], хотя ему уже минуло двадцать. В общем, юноша привык жить свободно, в свое удовольствие, пользуясь каждой минутой радости и не вспоминая о злосчастном конце, который ждет человека. Прожил день, и прекрасно! К чему думать о будущем?
					
Среди его друзей по ученью был некий Юй Цзычан (его второе имя Тинъянь), человек несомненно талантливый и нравом весьма схожий с Дуанем. Юй еще прохладнее относился к ученой карьере, нисколько не думая о каких-то выгодах в будущем. «Лучше день быть сюцаем, чем год чиновником, — говорил он. — Гораздо приятней обметать метелочкой пыль с книг и возжигать благовония, чем погрязнуть в казенных бумагах или хлестать плетью провинившихся. Добиваться чиновной должности нелепо и бесполезно!» В одном лишь они не сходились. Юй в отличие от Дуаня относился к супружеству серьезно и со вниманием.
					
— В нашей жизни, — говаривал он, — самое высшее из всех чувств — любовь, разделенная на супружеском ложе. Об остальных можно и не вспоминать. Эту любовь порой черпаешь и в знаменитом ученье[286]. Она не похожа на обычную привязанность или привычку и потому незабываема. От множества правил и запретов наши чувства увяли, из них исчезла последняя капля жизни. Вот почему древние мудрецы, которые разверзли Небо и воздвигли полюса мудрости, указали людям путь достижения этой истины, опираясь на учение о нравственных законах, чтобы тем самым избавить их от косности и закисания. Если бы из Трех правил исключить то, которое касается взаимоотношения супругов, что проку было бы в двух других, касающихся взаимоотношения государя и вассала или отца с сыном? Если исключить это правило из Пяти моральных установлений[287], что стало бы с сыновней почтительностью, дружбой, верностью, добротой? Уверен, что супружеские чувства суть важнейшая часть пяти заповедей, а потому брачные дела следует свершать не только как можно лучше, но и как можно раньше.
					
Известно, что миловидную наложницу найти гораздо легче, чем добрую супругу, но уж если ты ее нашел, значит, ты добился высшего счастья в жизни, о чем говорится в нашем знаменитом учении. Бывает, что жена для тебя недостаточно красива, и ты торопишься найти хорошенькую наложницу. Желание это — весьма пустое и лишь на первый взгляд кажется соответствующим Учению. Имея подобные убеждения, молодой Юй думал о выборе будущей супруги весьма серьезно. Но, как известно, дело это далеко не простое. Как добиться, чтобы женитьба свершилась быстро и оказалась удачной? Поиски жены требуют времени, а торопливость ни к чему путному не приведет. Мысли о женитьбе возникли у Юя в юном возрасте, когда еще не делают прически. Не покидали они его и тогда, когда он надел шелковую шляпу. И все же он до сих пор, как и Дуань, оставался холостым. Словом, взгляды на женитьбу у друзей были разные, а результат один. Стоит ли в таком случае сетовать на Небо и суетиться, искать сватов, чтобы в конце концов испытать горькое разочарование? Право же, гораздо спокойней лет пять или шесть лежать под «холодным одеялом»[288], упиваясь чистой радостью одиночества, и блюсти честь и достоинство.
					
Однажды император Хуэйцзун издал указ о приглашении ко двору мудрых людей. Все как один ученые-сюцаи должны были приехать в столицу на дворцовые испытания. Тех же, кто уклонится от высокого приглашения, ждало суровое наказание. Вы спросите, почему двор проявил подобную строгость? Дело в том, что династия Сун в ту пору день ото дня чахла, в то время как государство Цзинь с каждым годом становилось все сильней и могущественней, и вместе с Ляо и Ся[289] с трех сторон угрожало сунскому трону. Несколько раз в году возникала опасность вторжения. В подобных условиях важно было поскорей заполнить свободные вакансии — к этому времени одни чиновники умерли, другие попали в беду. Ученые мужи в большинстве своем совсем забыли о долге перед отечеством и отказывались от чиновной службы, считая ее делом ненадежным, даже опасным. Вот почему и вышел высочайший указ «изгнать отшельников с гор».
					
Оба друга, вопреки своим убеждениям, но понуждаемые обстоятельствами, отправились на экзамены в столицу. Уверенные, что чиновная карьера лишь исковеркает их жизненные планы, они написали свои сочинения крайне небрежно — только бы отделаться от экзаменаторов. Надо заметить, что искусство сочинительства можно уподобить шахматному таланту или способности виновозлияния. Человек неопытный, стремящийся «возвыситься» в этом деле, ни за что не добьется успеха, и, наоборот, человек опытный никогда не опустится ниже уровня, которого ему удалось достичь. Одним словом, когда вывесили экзаменационные щиты, к немалому удивлению друзей, оказалось, что оба они заняли высшие места, причем имя Дуань Юйчу стояло перед именем Юй Цзычана.
					
Ничто в жизни не случается само по себе, все связано единой цепью причин и следствий. Юй Цзычан, как мы помним, до получения степени повсюду искал красавицу жену, достойную себе пару, но так и не нашел. Видно, Сиши и Ван Цян, наделенные красотой самим Небом, не родятся дважды. Чтобы стать счастливцем и обладать ими, следовало появиться на свет несколькими столетиями раньше. Но стоило юноше прославиться, как сразу же появились и Ван Цян, и Сиши. Если бы не удача, быть может, счастливая судьба обошла бы его стороной!
					
Жил в ту пору некий шэньши по фамилии Гуань, который в свое время занимал пост шанбао — Держателя печати. В доме этого почтенного человека росли две девушки: его родная дочь Вэйчжу, что значит Жемчужина в оправе, и племянница Жаоцуй — Лазурная, на год моложе Жемчужины. Девушка давно лишилась родителей и сейчас жила под опекой дяди, ожидая, когда он выберет ей подходящего жениха. Обе девушки были настоящими красавицами. Но одинаковой прелести не бывает. Жаоцуй намного превосходила Вэйчжу. В столице по этому поводу сложили такое четверостишие:
					
						
							
Голубая жемчужина очень красива,
							
хорошо подержать ее на ладони,
							
Но кристалл лазурита — бо́льшая редкость,
							
и по праву в злато его оправим.
							
Как известно издавна, двум владыкам
							
невозможно править страной одною,
							
И поэтому мы лазурит восславим,
							
а жемчужину в стороне оставим.
						
					
					
Любопытно, почему вдруг появились эти стихи?
					
Надобно вам знать, что как раз в это время Хуэйцзун издал указ об отборе известных красавиц в государевы наложницы. Разумеется, девы из семей простолюдинов в их число не попали. Государев евнух, отвечавший за исполнение высочайшего указа, сказал государю:
					
— Ваше величество! Из сотен и тысяч избранниц лишь двух можно назвать подлинными красавицами, остальные, как говорится, товар никудышный!
					
— А которая из двух красивей? — поинтересовался владыка.
					
Евнух назвал Жаоцуй. Слух об этом разнесся по столице, и люди сложили стих в честь будущей наложницы государя.
					
Итак, Жаоцуй должна была войти в государев дворец. Но тут нежданно-негаданно к столице подступили войска Ляо. Они держали город в осаде целых два месяца, пока не подоспела помощь из других мест. Когда осада кончилась, один судебный чиновник, человек, к слову сказать, весьма смелый в своих суждениях, подал государю доклад, в котором писал: «В годину тяжелых бедствий, которые выпали на долю нашего отечества, необходимо явить решимость, смыть позор и восстановить честь страны. Потому сейчас было бы весьма кстати отпустить из дворца жен и наложниц, дабы наш государь снискал славу властителя, способного приблизить к себе мудрых людей и презреть любострастие. Не следует верить злым наветам придворных скопцов и поручать им отбор дев по своему усмотрению. Подобными действиями не заставишь врага отступить от наших границ».
					
Прочитав доклад, государь скрепя сердце издал указ, согласно которому девы, попавшие в список государевых наложниц, могли сами выбрать себе женихов. Таким образом, обе красавицы избежали государевой повинности. В этот самый момент почтенный Гуань и услышал о двух юношах, успешно сдавших экзамены. Оба были холосты, талантливы и к тому же прекрасны, как драгоценный нефрит. Гуань послал к ним свата — своего домашнего наставника.
					
Юй Цзычана новость очень обрадовала. Он только не знал, которая из двух девушек предназначена ему. Раньше он мечтал о Вэйчжу — Жемчужине, а сейчас не прочь был получить Жаоцуй — Лазурную. Правда, как-то неудобно стремиться к собственной выгоде в ущерб другу. Известно, что Небо иногда исполняет желания людей. Случилось так и на сей раз. Мы знаем, что на экзаменах Юй уступил Дуань Юйчу. К этому следует добавить, что Жаоцуй была на год моложе Вэйчжу. Поэтому шэньши Гуань, хорошенько взвесив все обстоятельства, решил родную дочь отдать за Дуаня, а племянницу — за Юя. Но что значит в нашей жизни возраст или место на экзаменах? Они все равно что румяна или украшения!
					
Юй Цзычан, само собой, разгадал намерения почтенного Гуаня. Юй занял на экзаменах место пониже, поэтому его женят на красавице Лазури. Так на деле его беда, как часто это бывает, обернулась счастьем. Займи юноша место повыше, вряд ли исполнились бы его желания.
					
Дуаня между тем занимало совсем другое. Он всегда считал, что избыток желаний и планов может лишь нарушить естественное развитие человека. И вдруг новость — за него отдают вторую красавицу Поднебесной. Что значит для жалкого ученого мужа подобная женитьба? Она лишь разрушит радость будущей жизни! Но отказаться нельзя, ибо сватает наставник самого Держателя печати. Какие тут могут быть возражения?!
					
Между тем, Держатель печати дал согласие лишь на помолвку, а не на свадьбу. По его планам свадьбу следовало устроить лишь после дворцовых экзаменов и распределения чиновных должностей. Вот тогда обе девушки и станут настоящими госпожами. Однако на дворцовых экзаменах все произошло не так, как на столичных. Юй Цзычан оказался в конце второй группы экзаменующихся, а Дуань стал первым в третьей группе. Разница как будто совсем незначительная, но при получении должностей в столице или в провинции это играло важную роль. К тому же вакансии в провинции очень отличались от прежних. Хороших должностей почти не предлагали, направляли в места захолустные, даже опасные. Кому-кому, а Гуаню все это было хорошо известно. Вот почему он из корыстных побуждений внезапно изменил свои планы относительно замужества дочери и племянницы. О своих намерениях он поначалу никому не сообщил, а дождался дня свадьбы, и тогда сватам велено было передать, что женихам нечего беспокоиться — невесты остаются прежними. Однако Гуань не учел, что место человека на экзаменационном щите порой определяет и обитателей брачных покоев, а от блеска свадебных свечей порой зависит место, полученное на экзаменах. Все в мире взаимосвязано, и в этом строгом порядке не должно быть никакой путаницы. Вот почему один из героев нашей истории (он, как известно, отличался весьма достойным поведением), получил первую красавицу Поднебесной и, хотя не добился полного осуществления своих замыслов, в то же время ничего не потерял. Из этого явствует, что все явления в Поднебесной имеют свою закономерность, а потому не следует внезапно изменять первоначальные намерения.
					
Чем кончилось дело со свадьбой обеих пар и поладили ли супруги между собой, нам пока неизвестно. Давайте отдохнем и послушаем продолжение нашей истории в следующей главе.
				
				
					
						
ГЛАВА ВТОРАЯ
					
Государь проявляет ревность к своим вассалам; в женских покоях приходит конец любовным утехам на супружеском ложе
Юй Цзычан, мечтавший о красавице Жаоцуй, довольствовался Вэйчжу. В первое время после свадьбы он испытал большое разочарование, однако постепенно примирился со своей судьбой и успокоился. Супруги стали жить в полном согласии. Как мы знаем, Жемчужина несколько уступала в красоте Лазури, но была по-своему прелестна и вполне могла считаться непревзойденной красавицей, если не сравнивать ее с Лазурью. Обаянием же своим и богатством души она даже превосходила Лазурь. Юй Цзычан хорошо это понимал.
					
Есть поговорка, которая будет здесь весьма к месту: «Своим сочинением старайся завоевать не Поднебесную, а экзаменатора». Вспомнив эти мудрые слова, давайте продолжим наш рассказ.
					
Надобно вам сказать, что Юй Цзычан отличался некоторым легкомыслием и был подобен порыву ветра или потоку воды. Юноша всерьез полагал, что его достойны лишь такие красавицы, как Чжао Фэйянь — Летающая Ласточка[290] или Ян Юйхуань — Нефритовое Колечко[291]. Вэйчжу, к его великой радости, ничуть не уступала этим красавицам древности. И понятно, что в душе Юй благодарил тестя, который устроил этот добрый союз, сообразуясь не столько с разумом, сколько с родительским чувством. Итак, молодые супруги жили в любви и согласии и поклялись друг другу никогда не разлучаться, как две рыбы камбалы[292]. Кстати заметим, что муж обещал жене не брать в дом вторую жену или наложницу.
					
А теперь вернемся к Дуань Юйчану. Вскоре после свадьбы он убедился, что Жаоцуй столь же добра, сколь и красива. В ней было много высших достоинств, как у жен древности, и эта мысль наполняла сердце Дуаня радостью. И все же женские чары не в пример другу вызывали у него беспокойство.
					
«Красавица жена — все равно что редкая драгоценность, которой обладают по счастливой случайности, — говорил он себе. — Ведь ее может взять какой-нибудь друг — попользуется и вернет мне, или же сластолюбивый монарх — позабавится и отдаст прежнему владельцу. А мне каково будет? Посмею ли я, обладая такой драгоценностью, возвыситься над особой самого государя? Еще в древности говорили: «Вины как будто за тобой нет, но ты прячешь за пазухой яшму»[293]. Словом, бед не избежать: разорят семью, истребят род, а то случится что-нибудь и похуже».
					
В минуты веселья Дуаня вдруг охватывала тоска, смех его умолкал, лицо становилось грустным. Даже во время игры в тучку и дождик его не покидали тревожные мысли. Лежавшая рядом красавица жена казалась совсем чужой, способной замарать его имя и обесчестить. Жаоцуй, конечно, не догадывалась об истинной причине таких перемен в настроении мужа и все приписывала неудаче, постигшей его на экзаменах. Поста в столице получить не удастся, придется ехать в дальние и опасные края, вот почему муж и страдает, как некогда человек из Ци. Жаоцуй старалась как могла утешить мужа, уверяя, что от судьбы не уйдешь.
					
— Небо помогает достойным! — говорила Жаоцуй мужу.
					
Дуань отвечал:
					
— Жизнь и смерть предопределены судьбой, богатство и знатность — Небом. Если получу должность в окраинных землях, где на каждом шагу подстерегает опасность, значит, так назначено мне судьбой. Умереть за отечество, когда оно в опасности, — долг подданного. Другое тревожит: ко мне, жалкому книжнику, пришли сразу три счастья. А Творец всего сущего предостерегает от излишеств и избытка, которые ведут к бедам, явным и скрытым.
					
Жена спросила, какие три счастья он имеет в виду.
					
— Первое счастье — мои таланты, которыми я наделен с детства, не зря прозвали меня «божественным отроком». Второе счастье — успех на экзаменах, а также почет и слава, ему сопутствующие. И, наконец, третье счастье — удачная женитьба. Многие мои друзья, люди весьма благородные, мечтают об этом счастье, но обрести его не могут. Есть такие стихи: «Во время странствий я вдруг забрел в селенье Тонкого Очарования и там увидел реку, по которой плыли утки-неразлучницы». Но увы! Каждое счастье, если оно к тому же в избытке, может разрушить жизнь и породить беды. А у меня сразу три счастья. Потому ждет меня большое несчастье! Что посоветует мне моя госпожа, если со мною что-то случится?
					
— Не так все страшно, как вам кажется, — проговорила супруга. — Впрочем, чрезмерное счастье действительно ни к чему, а что касается бед, то надо подумать, как их избежать. Если вы об этом уже размышляли, значит, знаете, что надобно делать. Скажите об этом мне, мой господин.
					
— Надо жить по принципу: «Пользуясь счастьем, довольствуйся бедностью». На мой взгляд, из десяти тысяч способов избежать беды — это единственно правильный. Впрочем, я, может быть, ошибаюсь.
					
— Объясните, как понимать ваши слова?
					
— А вот как. Живя в богатстве, не предавайся распутству. Попав в беду, не ропщи. Не гонись за богатством, довольствуйся бедностью. Мысль о возможных трудностях вынуждает закалять тело и душу, дабы можно было преодолеть эти трудности. Поэтому одежда не должна быть слишком красивой, дом — чересчур роскошным, еда и питье — сверх меры обильными. Словом, человек, что бы он ни делал, должен как бы оставлять немного свободного пространства, и тогда его ждет счастье грядущей жизни. Свои плотские желания надо сдерживать, в противном случае не сможешь преодолеть трудностей. Думаю, мысль проста и понять ее не трудно. Не следует предаваться чрезмерному веселью, а также утехам на ложе любви. Если судьбой тебе отпущено радостей на десять долей, возьми всего семь, от трех откажись — прибереги их на случай разлуки. Мудрость, которую я открыл тебе, исполнена сокровенного смысла, но, увы, не всем дано ее понять. Супруги эту мудрость не должны забывать, особенно в наше мятежное время. На сей счет есть хорошая поговорка: «У любящих супругов любовь никогда не бывает полной». И еще говорят: «Сверх меры не радуйся, обретя друга; сверх меры не печалься, если придется с ним разлучиться». Можно прожить чуть ли не весь век, и вдруг наступит разлука. И заметь, тем труднее ее пережить, чем сильнее и крепче была любовь. Чем больше было радости, тем больше будет печали. В общем, пользоваться счастьем надо с умом. В любовных утехах следует избегать излишеств, дабы не исчезла радость и не появилась печаль. Не следует причинять человеку боль, обижать его, чтобы потом не раскаиваться. Кто поступает именно так, может прожить в добром согласии целый век.
					
Выслушав мужа, Жаоцуй словно прозрела. Она спросила его, когда может появиться вакансия на должность. Возможно, все же наступит счастливый день, когда наконец они поселятся в спокойном месте и проживут там всю жизнь.
					
— Ты ведь знаешь, что я всего лишь жалкий книжник, которому судьба незаслуженно послала три бесценных дара. Из-за них мне пришлось бы пережить беды даже в мирные дни, а о нынешней смутной поре и говорить не приходится! Так стоит ли мечтать о счастливой случайности?!
					
В глазах жены блеснули слезы.
					
— Не печалься, моя госпожа! — воскликнул супруг. — Лучше вспомним еще раз слова: «Довольствуйся бедностью»! Надо научиться пренебрегать удовольствиями до того, как на тебя обрушились беды, но, уж если беды обрушились, надо их стойко переносить. Как только получу должность, сразу же возьму тебя к себе, что бы ни случилось. Я должен знать, что ты спокойна и тебе ничто не грозит. В этом мое счастье. В жизни супругов, как известно, бывают разлуки. Лишь по своему неразумению люди считают, что самую тяжкую разлуку несет с собой смерть. Разлучаться живым во сто крат тяжелее. Умереть вместо в минуту опасности куда лучше, чем страдать от разлуки. Это великая радость! Но Творцу всего сущего она неугодна.
					
— Разлука — тяжкое испытание, но она преходяща. Объясните же мне, почему разлука хуже смерти?
					
— Изволь! Что такое разлука? Это, к примеру, когда муж оказался на одном краю света, а жена — на другом. Они мечтают соединиться, но, увы, им не суждено. А теперь подумай о вечной разлуке, когда одному из супругов суждено умереть. Это значит, что Небо отказало супругам в соединении, а Земля наложила запрет на их встречи. Есть поговорка: «Вдовство при живом муже тяжелее, чем при мертвом». Ведь разлученные супруги страдают оттого, что хотят дожить до встречи. В мечтах о свидании они днем забывают о красивой одежде и вкусной пище, словно о чем-то ненужном, а ночью, мучимые жаждой любовных утех, с отвращением смотрят на парчовое одеяло, словно на покрывало, утыканное иглами. Этим несчастным день кажется годом. Вот почему они раньше срока дряхлеют. Случается, что муж еще не покинул родных мест, а супруга уже думает о возвращении. Или в дальних краях муж оказался в опасности, но остался жив, а дома его уже похоронили. И вот, чтобы люди не мучились, пожалуй, лучше смерть одного из супругов. Тогда вдова спокойно проживет в одиночестве, мирясь со своей судьбой. Кстати, именно так поступает перед кончиной монах. Он больше не думает о суетном мире, а, сидя на камышовой подстилке, устремляет взор в блаженные дали. И это доставляет ему столько же радости, сколько удовольствия мирской жизни. Поэтому лучше, когда людей разлучает смерть, а не жизнь. Бывает, что супруги еще задолго до того, как появиться на свет[294], поклялись умереть вместе. И действительно, в определенный момент они вместе кончают дни своей жизни. Без слов прощания, без печали, без единой слезинки. По-моему, такая разлука прекрасна! Она подобна вознесению к небесным эмпиреям. Но чтобы заслужить ее, надобно в течение многих десятков веков совершенствовать свой дух. Вот что я думаю. Если мы окажемся вместе в опасных краях, если случится с нами беда, мы добровольно примем смерть вместе с нашими детьми. И тогда о нас скажут, что верноподданный муж и его целомудренная жена жили вместе и вместе скончались. Для нас это будет великой, ни с чем не сравнимой радостью. Говорят: «Пион погиб[295], сделался духом, но по-прежнему остался сластолюбив». Возможно, это и справедливо, но лишь когда речь идет о человеческих чувствах, а не о правилах и установлениях.
					
Жена прониклась уважением к словам супруга о верности и долге, и ее душа, до сей поры напоенная ароматом орхидей, устремилась к высоким добродетелям. Женщину больше не страшили грядущие опасности, она спокойно ждала их и больше всего мечтала услышать весть о назначении мужа в новые места, которые, возможно, станут для них благословенной землей.
					
Счастливая весть пришла через несколько месяцев. Вопреки ожиданиям, муж получил должность в столице. Несколько десятков вновь назначенных цзиньши второго разряда не хватило, чтобы заполнить вакансии, и двор выбрал лучших мужей из третьей группы. Юй Цзычан получил назначение в ведомство податей, а Дуань — в ведомство работ. Вскоре в доме появился государев гонец, который подтвердил весть о назначении. Жаоцуй ликовала, однако муж ей сказал:
					
— Не забывай поговорки: «Старик с границы нашел свою лошадь[296], но неизвестно, счастье это или горе». Радоваться пока рано! Лучше вспомни, что я говорил тебе о предостережениях Творца всего сущего. Я не хочу, чтобы наша разлука кончилась смертью одного из нас. Помни это!
					
Жена не приняла слов мужа всерьез, считая его тревоги напрасными.
					
Однажды в доме появился второй гонец, а вместе с ним пришла и беда. Как мы помним, император Хуэйцзун в свое время внял справедливым речам верноподданного чиновника и отменил отбор государевых невест, однако скоро пожалел об этом и вернулся к прежнему. По этому поводу в столице появилась песенка:
					
						
							
Городские врата закрылись —
							
Дороги лжи распахнулись.
							
Городские врата открылись —
							
Людские уста замкнулись.
						
					
					
Одним словом, государь оказался неискренним в своем решении. Врата дворца открылись лишь для того, чтобы успокоить людей, когда же гнев поутих, владыка решил взяться за старое. Он не желал упускать первую красавицу Поднебесной и мечтал заполучить в придачу вторую. Но произошла осечка! Его подданный, как видно, не захотел стать государевым родственником и отдал обеих красавиц в жены молодым ученым, сдавшим недавно экзамены при дворе. Эта новость немало огорчила государя. Мысль о том, что красавицы уплыли из рук, его раздосадовала. Император призвал дворцового чиновника и сказал:
					
— Жалкие, ничтожные людишки посмели жениться на девах, чья красота достойна лишь государя. А посему повелеваю определить их на посты в отдаленные провинции и поскорей отправить туда, притом не на три года, как обычно, а на пять лет. Пусть терзаются, как Волопас в разлуке с Ткачихой, которых разделил Млечный Путь. Такова кара за их проступок! Пусть знают, как самочинно присваивать государевых жен! Кара будет определена соответственно тяжести преступления. Муж той, что зовется Жаоцуй, пусть служит больше на несколько лет!
					
— Ваше величество, как раз наступила пора отправлять послов в государство Цзинь, дабы вести переговоры о ежегодной дани. Эта задача, как известно, лежит на податном ведомстве и ведомстве работ. Вот пускай они оба и едут!
					
— Нет! Это дело слишком простое! К тому же страна Цзинь находится совсем близко.
					
— Ваше величество, дань, как вы знаете, взимается золотом и шелками, причем размеры ее весьма велики. Вдобавок цзиньцы могут обложить нас дополнительным побором, так что с этой задачей справиться совсем нелегко. На выплату дани золотом понадобится по меньшей мере два или три года, на выплату шелком — еще больше. Лет десять назад наш чиновник повез шелк и до сих пор не вернулся. Полагаю, что сие назначение вполне соответствует их проступкам.
					
Итак, Юй и Дуань должны были везти в страну Цзинь один — золото, другой — шелк. Так одним указом государь превратил две пары уточек-неразлучниц в сорокопутов и ласточек[297].
					
О том, какие препятствия возникли на пути молодых мужей, нам расскажет следующая глава.
				
				
					
						
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
					
Смерть лучше разлуки, поэтому они спокойно готовились к смерти; вернувшись из дальних краев, он собирался продлить нить супружества, но это была пустая затея
Дань государству Цзинь стали выплачивать со времен Сунского государя Шэньцзуна[298], который был вынужден смириться с презренным обычаем, дабы оградить страну от набегов воинственного соседа. Каждый год увозили в Цзинь огромные суммы на содержание цзиньских солдат и фураж для их боевых коней. «Годовая подать», как вначале называлась дань, с каждым годом росла и в годы правления государя Хуэйцзуна[299] достигла миллиона монет серебром. Со временем люди Срединной империи придумали, как из этой подати извлечь выгоду для себя. Известно, что на юго-востоке шелк и холстина отменного качества и весьма дешевы по цене. На юге их можно купить за полцены, а на севере продать втридорога. Таким образом, товары, которые обходились сунцам в миллион монет, в государстве Цзинь стоили не меньше полутора миллионов.
					
Поначалу привозимую дань сопровождал один лишь чиновник. Когда же серебро заменили тканями, возникла необходимость в повозках, за которыми одному человеку было не углядеть. Поэтому дань стали возить два человека — один отвечал за серебро, второй — за товар. Однако тут могли возникнуть разные неожиданности. Скажем, серебро оказывалось низкого качества или тканей было меньше, чем надо. Сопровожатому, понятно, приходилось держать ответ за все. В общем, тот, кто собрал дань, должен был ее и отправить, чтобы вина за разные неполадки не пала на другого.
					
Цзиньцы вначале не могли вникнуть в хитрости торгового дела. Они брали шелка без всяких проволочек, при этом сунский чиновник получал даже кое-какую прибыль. К примеру, втайне от двора он умудрялся сбывать за высокую цену плохо отбеленную холстину или тронутый пятнами шелк. Сбыв казенный товар, чиновник без труда отчитывался перед троном за выгодную сделку. Так было много раз, пока люди из Цзинь не узнали способ проверки товара, используемый жителями Срединной империи. Холстину поначалу следует хорошенько промыть, а шелк очистить от пятен, после чего товар поштучно положить на весы и, тщательно его осмотрев, взвесить. Если будет его на цянь или фэнь меньше, значит, сопровожатый должен возместить недостачу. Такое возмещение серебром стало обычным делом. Сопровожатый чиновник платил деньги, независимо от того, хороший товар или плохой. При этом чиновника нередко обвиняли в лихоимстве, обмане и оскорблении цзиньского двора и предъявляли соответствующую бумагу. В нее вписывали разные оскорбительные замечания и требования. Поскольку чиновник не мог возместить убытки, он оставался в Цзинь заложником, часто на много лет. В этом и заключалась главная трудность со-провожатого, который отвечал за шелк.
					
Выплата дани серебром имела свои секреты. Так, цзиньцы считали, что большие весы, на которых взвешивалось серебро, часто показывают неправильный вес, а потому требовали доплаты. Как известно, цзиньцы были большими мастерами на хитрые уловки. Если чиновник соглашался на доплату, не особенно торгуясь, значит, мог дать и больше, ибо был человеком состоятельным. И тут шли в ход разные хитроумные способы. Неудивительно, что посланцу сунского двора, будь он богач или бедняк, нередко суждено было прожить в Цзинь несколько лет, а то и умереть на чужбине. Из десятка уехавших в Цзинь на родину возвращались всего двое или трое.
					
Итак, друзья повиновались строгому приказу государя. Один отправился закупать шелк, второй — собирать серебро. Выполнив часть дела, они вернулись домой и, простившись с родными, уехали в чужие края.
					
Юй Цзычан, как мы знаем, очень любил свою жену, потому расставание с ней было для него сущим мучением. Перед отъездом Юй разом истратил все деньги, которые предназначались ему на жизнь вплоть до возвращения домой. «Дорог каждый миг! — рассуждал он. — Поручение, конечно, трудное, но, возможно, мне поможет тесть, заплатит цзиньцам вместо меня требуемую сумму. При его богатстве вряд ли он поскупится на подобную мелочь. Он вышлет мне деньги месяца через три, в крайнем случае — через полгода, и мы снова соединимся с женой». Юй Цзычан не желал уподобляться другу, который собирался прожить заложником на чужбине по меньшей мере лет десять.
					
Жаоцуй в это время собирала мужа в дорогу, сложила одежду, обувь и все, что могло понадобиться ему в ближайшие несколько лет.
					
— Из-за своих крохотных ножек, согнутых словно лук, я не смогу к вам приехать, поэтому решила дать вам с собой теплых вещей лет на десять вперед. Так некогда поступала Мэн Цзяннюй и Су Хуэйнян. Наденете какую-нибудь вещь и вспомните обо мне. Каждый стежок здесь окроплен моей кровью — когда я шила, не раз уколола палец. И если вы будете меня вспоминать, значит, старанья мои не пропали даром.
					
На глазах у женщины блеснули слезы. Горе ее не знало границ.
					
— Я ценю искренность твоих чувств. Только напрасно ты стараешься. Я уезжаю не на короткое время, а, скорее всего, навсегда. Нет у меня денег, чтобы платить такую огромную неустойку. Видно, мне суждено умереть на чужбине. Зачем же мне брать с собой все эти вещи? Вполне достаточно пары обуви да халата. Может быть, я не сразу умру и придется мне несколько лет терпеть голод и холод. Но все равно, эти роскошные одеяния не нужны несчастному чиновнику, который словно преступник живет на чужбине. Вот ты упомянула Мэн Цзяннюй[300] и Су Хуэйнян[301]. Первая, как известно, послала мужу одежды, а вторая выткала парчу. Но ведь мужья их находились не у инородцев-врагов, а в дальних краях отчизны. Допустим, я возьму с собой эти вещи, носить мне их не придется — цзиньцы отнимут. Так что спрячь их лучше в ларь и храни дома. Может, и сгодятся когда-нибудь.
					
— Если вы не надеетесь вернуться, зачем мне хранить эти вещи? Чтобы валялись без пользы?
					
Дуань ничего не ответил, лишь тяжело вздохнул. Жену продолжали терзать тайные думы, и она поделилась ими с мужем.
					
— Вспомни «Книгу песен», — промолвил муж. — В ней есть такие печальные строки: «Умер он, и кто-то другой вошел в дом». Если мне суждено погибнуть, здесь, может быть, станет жить кто-то другой и будет носить эту одежду. Таким образом, ты сэкономишь и деньги, и свой труд. К тому же сделаешь кому-то приятное. Разве плохо?
					
Все, что до этого говорил муж, шло от самого сердца, сейчас же слова его были холодны, словно ледышки.
					
— У вас в груди не сердце, а камень или железок — гневно произнесла жена. — Я все делала от души, кровь свою отдавала по каплям, а от вас вместо сочувствия слышу сущий вздор! Вы считаете себя образцом верности, почему же другие не могут считать себя образцом добропорядочности? Нет, я не стану хранить вашу одежду, лучше сожгу ее. Чтобы не донимали вас пустые сомнения!
					
Сказав так, она швырнула одежду на пол и обложила хворостом, как это обычно делают, когда сжигают платье умершего. Пламя охватило великолепные одеяния из парчи и шелка, и через четверть часа от них остался пепел. Дуань хотел было остановить жену, но раздумал, видимо решив, что не стоит оставлять свои вещи кому-то чужому.
					
— Бывает ведь на свете настоящая любовь, — со слезами промолвила жена. — Расстаются на год-полтора, а муж утешает жену, успокаивает. У нас же расставание превратилось в сущую пытку. Вы мне слова доброго не сказали, только обижаете. Какой прок от такого супружества?
					
— Видно, другие жены в свое время постигли самосовершенствование, а потому им достались хорошие мужья. В их семье царит благополучие, даже смерть не в силах их разлучить. Ты же в прошлых своих воплощениях, очевидно, не занималась совершенствованием, потому возникли преграды, и тебе достался супруг не только бессердечный, но и неудачливый. Да, судьба у тебя и в самом деле несчастливая: ни малейшего проблеска впереди, ничего, кроме смерти. Если бы не произошло никаких изменений и ты вышла бы замуж за того, за кого должна была выйти, тебе, пожалуй, не пришлось бы выслушивать столь безжалостные речи. В общем, дело даже не во мне, а в той перемене, которая произошла в тот раз. Но кто знает, может быть, с моею кончиной исполнятся сокровенные желания моей души и обе девы Э Хуан или Нюй Ин[302] окажутся вместе... Да, совсем забыл про указ об отборе государевых невест. Пока о нем ничего не слышно, ворота дворца открыты для государевых жен. Но в любой момент государь может потребовать тебя во дворец. Верно? Все это мои предположения, но я не могу не тревожиться, тем более что покидаю родину. Впрочем, не принимай мои слова близко к сердцу. Вспомни старую поговорку: «Жизнь и смерть во власти судьбы; богатство и знатность — во власти Неба!», и еще: «Каждый глоток, каждый кусок предопределен заранее!» Если тебе суждено нарушить свое обещание и выйти замуж снова, значит, так тому и быть. Красную нить, как говорят, завяжут новым узлом. Пусть мои слова послужат тебе хоть небольшим утешением. Если же ты решила хранить верность моей памяти и сохранить свое доброе имя, мои слова могут показаться тебе чересчур резкими — не принимай их близко к сердцу! К тому же кто знает, может быть, все случится совсем не так. Я думаю одно, а Небу будет угодно совсем иное, а что именно, людям знать не дано!
					
С этими словами муж принялся собирать свой незамысловатый скарб. Он взял с собой лишь несколько старых, поношенных вещей — и больше ничего. На доме, где они жили, появилась надпись: «Башня Возвратившегося журавля». Сделав ее, Дуань имел в виду историю Дин Линвэя[303], который некогда прилетел в родные края журавлем. Дуань, видно, предчувствовал, что домой не вернется.
					
Юй Цзычан, прощаясь с женой, долго, не отрываясь, смотрел на нее, потом вскочил на коня и несколько раз обернулся, стараясь запечатлеть ее облик в памяти, словно изображение богини Гуаньинь[304], которой возносят молитвы. Дуань простился с женой лишь скромным поклоном, на его челе не отразилось ни боли, ни волнения, хотя он слышал плач и стенания.
					
Путники, как говорится, ели на ветру, спали на берегу, путь их освещали луна и звезды. И вот наконец они прибыли в Цзинь. Цзиньские чиновники, проверив товар, сочли, как обычно, что его слишком мало, а качеством он слишком плох, и потребовали доплату. Дуань сказал:
					
— Я простой книжник, государева жалованья еще не получал, поскольку сдал на ученую степень совсем недавно. С мирян ничего не беру. Дома у меня лишь голые стены. Вы просите тысячи, а у меня за душой нет лишнего ляна. Товар я привез хороший, после мытья он не утратил ни цвета, ни качества. Какие бы козни вы ни строили, денег я вам дать не смогу. Единственное, что есть у меня, это жизнь. Берите ее!
					
Цзиньцам такие речи не понравились, они жестоко обошлись с Дуанем, всячески его унижали и оскорбляли, затем отступились на время, но потребовали, чтобы он написал домой письмо и попросил прислать денег. Пусть продадут что-нибудь и пришлют.
					
Дуань, если вы помните, придерживался в жизни одного мудрого правила: «Довольствуйся бедностью». К нему он впоследствии добавил еще один мудрый завет: «Если у тебя горестей на пять частей, благодари, что не на семь. Если у тебя бед на семь частей, благодари, что не на десять». Думал он и о том, что страданья в этом мире все же легче мучений в темном царстве. Пусть тебя бьют плетью и палкой, пусть жестоко терзают, все же остается какой-то путь отступления — а вот из загробного царства никуда не уйдешь, хотя терпеть муки больше не будет сил. «После смерти, — думал он, — я вряд ли буду ощущать боль. Что мне ножи и пилы или котел с кипящей водой. И все же страшно подумать, что тебя ждут вечные муки. До последнего вздоха я буду торчать в преисподней, откуда спасения нет. А пытать меня и жестоко терзать будут не люди, а грозные демоны-лоча, от которых не вырваться. Известно, что мертвые, как бы они ни страдали, никогда не возвращаются в мир людей, а живые, не в силах стерпеть преступлений в нашем мире, ищут спасение в обители мрака». И еще он подумал, что пытки, которым он подвергается, причиняют такую же боль, как нарыв или язва. Недуг нарушил чистоту крови, а потому организм попал в полосу темных страданий. Но как только покажется кровь или выступит гной, боль сразу утихнет. Эта мысль помогла Дуаню спокойно переносить боль, которую ему причиняли колодки.
					
 
					
А теперь расскажем о Юй Цзычане. Тесть обещал внести за него выкуп, как только это понадобится, и Юй направо и налево раздавал взятки чиновникам цзиньского двора. А потому в отличие от Дуаня он не испытывал ни мучений, ни унижений. Инородцы щедро угощали его вином и яствами. Кое-что с его богатого стола порой перепадало и родственнику, которому помощи ждать было неоткуда. Не прошло и пяти месяцев, как Юй полностью расплатился с цзиньцами и в один прекрасный день, простившись с Дуанем, отправился на родину.
					
В ту пору при сунском дворе существовал такой порядок. Каждый сановник, отъезжавший послом в чужие края, когда возвращался в родные пределы, обязан был, не заезжая домой, немедля ехать в столицу, дабы отчитаться перед государем, и лишь после этого мог возвратиться к семье. Юй Цзычан приехал в столицу в час «сы», когда аудиенция у государя еще не кончилась. Он надеялся, что, доложив о поездке, тотчас же отправится домой, куда он рвался всем сердцем. Недаром поговорка гласит: «Муж, вернувшийся издалека, похлестче молодого жениха». Словом, Юй мечтал о любовных утехах с женой еще больше, чем в день свадьбы.
					
Как раз в это время во дворце шли жаркие споры о том, следует ли Сунской стране в союзе с Цзинь идти войной на Ляо. Разговор затянулся. Он начался в час «чэнь» и продолжался несколько часов. Наконец государь принял окончательное решение и тут же удалился в свои покои. Он сильно устал, и подданные не смели его беспокоить, хотя речь шла о неотложных ратных делах. Тем более можно было обождать с делом о выплате дани.
					
Юй Цзычан маялся на чужбине полгода, но, как видно, звезда бедствий еще не покинула его небосвода. Возвращаться домой он, понятно, не смел и остался в столице, заночевав в казенной гостинице. Известно, что долгие месяцы иногда пролетают быстрей, чем одна ночь. Здесь уместно вспомнить стихи, сочиненные в эпоху Тан:
					
						
							
Водяные часы в дворцовых покоях
							
       будто целое море вместить сумели:
							
Бесконечно, медлительно падают капли,
							
       а предвестья рассвета еще далеки,
							
Да и медная чаша часов песочных
							
       сыплет струйку тонкую еле-еле,
							
Потому-то, наверно, так тянется долго
							
       эта ночь одиночества и тоски.
						
					
					
Вэйчжу, конечно, знала, что муж сейчас находится при дворе, и мечтала лишь об одном — чтобы он поскорее вернулся домой. Счастливая от предстоящей встречи, словно к ней должна была с неба спуститься звезда, она окропила благовониями парчовое одеяло, отгладила шелковое покрывало и с нетерпением ждала минуты, когда сможет рассказать мужу о перенесенных в разлуке страданиях. Солнце взошло и закатилось, взошла луна, а супруг все не возвращался. Всю ночь Вэйчжу расхаживала по крыльцу и едва не стерла свои ножки-лотосы. Миновала ночь, снова наступил день. Вэйчжу поднялась на башню и вдруг увидела на дороге сановника, ехавшего в окружении большой группы всадников, державших стяги и боевые секиры. «Видно, кто-то из важных военных чинов едет по своим делам!» — подумала женщина. Кавалькада внезапно свернула к их усадьбе и остановилась у ворот. Тут только жена разглядела важного гостя — то был ее муж Юй Цзычан. С легкостью ветра она устремилась вниз. Лицо светилось от счастья. Оно и понятно. Как иссушенная засухой земля ждет благодатную влагу, так и молодожены жаждут попасть в свадебные покои, освещенные цветными свечами. Но стоило ей взглянуть на лицо мужа, как радость мгновенно сменилась печалью, а на глаза навернулись слезы. Она спросила его, что случилось, но он ничего не ответил, только из уст его вырвался стон.
					
А случилось вот что. Отчитавшись перед государем, Юй Цзычан тут же был назначен инспектором по снабжению войск провиантом. Ехать в армию предписывалось незамедлительно, поскольку в ратных делах, как известно, нельзя терять ни минуты. Домой муж заехал ненадолго, тайно от государя. Вы спросите, почему Юю надо было ехать незамедлительно?
					
А вот почему. Еще до возвращения Юя ко двору государство Цзинь направило сунскому государю послание, предложив совместно выступить против Ляо. Сунский двор пребывал в нерешительности, потому страна Цзинь направила ему ультиматум: «Не думая о возможных последствиях, вы нарушили договор о борьбе против общего врага. Не видя от вас поддержки, мы вынуждены направить войска, обращенные против Ляо, против вашей страны. Если хотите сохранить прежний договор, вам следует изменить свои планы». Это послание повергло государя Хуэйцзуна в трепет. Весь день при дворе шел спор и государь не покидал залы аудиенций.
					
Если бы Юй приехал на день позже, инспектором в армию назначили бы другого. Но Юй Цзычан — этот обидчик государя — появился как нельзя кстати. Его приезд положил конец сомнениям Хуэйцзуна. Государь немедленно определил срок выступления войск в поход, назначил полководца и генералов. Лишь один пост оставался свободным — инспектор по провианту. Чтобы найти подходящего человека, требовалось время. И вдруг явился Юй Цзычан — этот жалкий книжник, дерзнувший жениться на государевой невесте. Быстро же он вернулся, значит, по-прежнему любит свою красавицу и не желает от нее отступиться! Что же, сейчас можно на нем отыграться!
					
Император сказал Юй Цзычану, что свое поручение он выполнил отменно, не потеряв ни одного лишнего дня. Значит, он дельный чиновник, способный выполнить любое поручение, что особенно важно, когда речь идет о ратном подвиге. Сейчас он получит новое, очень важное поручение, встречу с женой придется отложить.
					
Когда Вэйчжу узнала о печальной новости, из глаз ее потекли слезы, как два ручейка, которые питают своими водами поток в Трех Ущельях. Она схватила мужа за рукав, пытаясь что-то сказать. Военные чины, сопровождающие мужа, закричали:
					
— Сейчас не время для чувств. Вот-вот начнется война. У нас у всех есть жены, и каждому хотелось бы побыть дома. Но если кто-то задержится хоть на минуту, войско выступит в поход лишь через несколько месяцев. Кроме того, о вашей задержке сразу же узнает двор, тогда всем нам не поздоровится!
					
Юй Цзычан надеялся хоть немного пожить дома. Увы! Радость встречи сменилась болью разлуки. Точь-в-точь как в пьесе с печальным концом. Прощаясь, он вдруг вспомнил о письме Дуаня и попросил жену передать его Жаоцуй.
					
Молодая женщина очень обрадовалась. Раз муж написал письмо, значит, раскаялся и переменил свои взгляды. Жаоцуй повеселела. А Дуань и в самом деле досадовал на себя за резкие слова, сказанные жене на прощанье. Жаоцуй вскрыла конверт и извлекла из него листок бумаги с семисложным стихом[305].
					
						
							
«Стих-перевертыш с парчи расшитой[306]
							
Вещает о думах жены прекрасной,
							
Что чувства любви давно пережиты,
							
Не нужно грустить-сожалеть напрасно.
							
Тучка и дождик, радости жизни,
							
Вскоре окончились — их сменили
							
Гнев и досада и боль укоризны,
							
Злые сомненья мой дух омрачили».
						
					
					
Увы! Прочитав эти строки, Жаоцуй поняла, что ошиблась, — муж нисколько не изменил своих мыслей — каким был бесчувственным, таким и остался. Да, вместо сердца у него камень. Что ж, тогда надо позабыть о радостях взаимной любви и оставаться верной и достойной супругой. Ведь неизвестно, когда они встретятся, так стоит ли проявлять излишние чувства? Лучше подумать о том, как жить дальше, заняться, к примеру, рукоделием, заработать немного денег. И потом щедро их тратить. Прошел год, а женщину было не узнать, она даже пополнела. Куда девалась прежняя Лазурь, которая целыми днями тосковала по любимому, вздыхала, стенала, обращая мольбы к Небу. Она больше не чахла в разлуке, не напоминала засохшую ветку. Скорее нежную и ароматную яшму.
					
 
					
Но вернемся к Юй Цзычану. Целыми днями он не слезал с седла. Жизнь его проходила в лишениях и мытарствах. Есть поговорка: «Юный муж на реках и озерах быстро старится». Это о молодом торговце, который вынужден подолгу жить в далеких краях. Что же тогда говорить о тех, кому приходилось нести военную службу, ходить походом на иноземцев-врагов и встречаться со стальным клинком? Конечно, бывали и у Юя минуты радости, и все же он быстро старился. Нет, не следует подражать молодым людям, которые, презрев службу, мечтают лишь об удовольствиях жизни. Они не в силах расстаться с красавицей женой даже на мгновенье, ну а жена, дабы покорить сердце мужа, старается всячески ему угодить. Понятно, что при разлуке у обоих, как говорится, улетает душа и разрывается сердце, стоит им вспомнить о беседах у изголовья и ласках на супружеском ложе. Не прошло и трех лет, а Юй изменился до неузнаваемости, борода поседела, и он стал похож на дряхлого старца. Да, доведись ему вернуться домой, вряд ли кто-нибудь признал бы в нем прежнего прекрасного юношу, каким он совсем недавно был. Впрочем, он почти позабыл о доме. Злая судьба гнала его вперед, он жил то на почтовых станциях, а то и под открытым небом. Военный поход длился не год и не два. Войска переходили с места на место, захватывая город за городом. Наконец была одержана полная победа над врагом.
					
Возвращение войска совпало с очередным сроком выплаты дани государству Цзинь. В это время при сунском дворе служил один сановник, знавший о том, что государь не очень-то жалует Юй Цзычана из-за его красивой жены. Сановник был уверен, что стоит Юй Цзычану приехать в столицу, как государь постарается тотчас же услать его подальше. И вот, чтобы угодить государю, вельможа подал доклад на высочайшее имя, в котором писал: «Юй Цзычан в свое время явил усердие в отправлении дани и быстро выполнил государев приказ. К тому же с государством Цзинь он вел дела долгое время, а потому инородцы хорошо знают его привычки и нрав. Посему предлагаю повысить его в чине и отдать под его начало выплату дани, других же чиновников, ведающих перевозкой серебра и шелка, переместить на другие посты. Так двор сможет сократить расходы и устранить злоупотребления на границе. Сия мера пойдет на пользу и народу, и государю».
					
Доклад чиновника совпал с намерениями самого Хуэйцзуна. В тот же день он велел одному из служащих чиновного ведомства издать указ о пожаловании Юю чина шилана[307] ведомства податей и назначении его на должность главного инспектора по сбору ежегодной дани. В указе говорилось: «Получив государев наказ, возвращаться ко двору не следует, а немедля ехать на границу и приступить к делу. Как только дело будет сделано, воспоследует награда и повышение в чине». Государев указ, который Юй прочитал в «Столичном вестнике»[308], поверг его в отчаяние. Как говорится, три души его вошли в Землю, семь душ взлетели на Небо. Он готов был наложить на себя руки. Но, по счастью, от этого опрометчивого шага его спас один человек, приславший ему послание. Из следующей главы мы узнаем, кто отправил Юю послание, что в нем было написано и почему оно пришло весьма кстати.
				
				
					
						
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
					
В жизни, двух женщин расцвет и дряхление будто поменялись местами; прежние супруги стали женихом и невестой
Вам, конечно, хочется поскорее узнать, кто прислал письмо и что в нем было написано. Так вот, прислал его свояк Юя и его собрат по экзаменам — Дуань, который, сам терпя лишения и невзгоды, нашел возможность выразить Юю свое сочувствие. Он опасался, что родственник, находясь в плену заблуждений, попадет в беду, а когда поймет свою ошибку, раскаиваться будет поздно. Дуань надеялся, что его слова помогут Юю излечиться от недуга. Как раз в этот момент в Цзинь пришла весть о разгроме Ляо. Дуань понимал, что Юй, связанный с семьей крепкими узами, устремится домой к жене, подобно стреле, выпущенной из лука. Однако на родине его ждет новая разлука, которая приведет к еще более печальному исходу. Дуань советовал другу подать начальству бумагу, в которой заявить, что он внезапно заболел, а самому повременить год-полтора, все спокойно обдумать и взвесить и принять наиболее подходящее решение. Так получилось, что государев приказ в «Столичном вестнике» был напечатан в тот день, когда Юй получил письмо от Дуаня.
					
Юй Цзычан внимательно прочел послание. Каждое слово в нем было мудрым, будто слово провидца. Сам Дуань отказался возвращаться домой и добровольно терпел лишения, на то были у него веские основания. И действительно, это принесло в будущем свои плоды. Как жаль, что он, Юй Цзычан, в свое время не послушался друга. Может быть, ему удалось бы избежать многих невзгод. Итак, он тут же сочинил бумагу и отправил начальству, но бумага пришла уже после приказа о его новом назначении, где говорилось, что Юй должен явить усердие и рвение, исполняя высочайший указ.
					
Юй Цзычану ничего не оставалось, как смириться. Он поселился в одном пограничном местечке и стал ждать прибытия дани, чтобы сразу же ехать в государство Цзинь. Надобно сказать, что приезд Юя очень обрадовал цзиньцев, потому что они ждали от него еще большей щедрости. Прежде Юй ведал только серебром, а сейчас еще и шелками. Значит, с него можно урвать вдвое больше. И приемщики дани лезли из кожи вон, устраивая для гостя пиры и делая подношения. С их уст не сходили льстивые восклицания, вроде «почтенный господин Юй» или «господин шилан». Только теперь все было по-другому. Прежде Юй отвечал лишь за дань серебром и платить за угощения ему приходилось сравнительно немного. К тому же ему помогал тесть, а потому Юй расходовал средства весьма свободно. Сейчас он отвечал еще и за шелк, и, понятно, средств ему не хватало. А тесть между тем, увидев, что деньги, посланные зятю, назад не вернулись, решил, что траты эти бессмысленные, что же до сослуживцев Юя, то они, ссылаясь на бедность, отказались выкладывать деньги. Таким образом, Юй Цзычан, если бы даже, как говорится, умел превращать вещи в чистое золото, все равно не смог бы покрыть все расходы. Оставалось одно — последовать совету Дуаня. Будь что будет! Надо, как говорится, укрепить свой хребет, задубить кожу лица[309]. Однако цзиньцы поступили с ним по-иному, нежели с Дуанем. На него обрушились испытания до того суровые, что даже вообразить трудно.
					
От Дуаня же цзиньцы в конце концов отступились, видя, что он способен выдержать любые невзгоды. Они давно поняли, что за его счет им не поживиться, и махнули на него рукой. Поэтому Дуань мог сейчас делать все, что ему заблагорассудится — гулять с друзьями в горах или любоваться окрестными видами. Особых лишений он не испытывал, наоборот, жил вольготно. Возможно, цзиньцы отпустили бы его домой, если бы он попросил, но он не спешил возвращаться. Неужели пустынный край, где он сейчас жил, стал для него «Персиковым источником», куда в свое время люди скрывались от Циньского двора?
					
Юй Цзычан, который, казалось, был больше не в силах страдать, почувствовал облегчение, как только последовал совету друга. А цзиньцы, видя, что вот уже два года Юй не получает из дома денег и, судя по всему, разорился, оставили его в покое.
					
Надобно сказать, что за годы жизни на чужбине Дуань и Юй очень сблизились. Они во всем помогали друг другу, деля горечи и печали. Как-то раз Юй Цзычан сказал:
					
— Брат мой, во всех твоих поступках я вижу мудрость. В одном лишь ты неправ. Я имею в виду твой разговор с женой перед отъездом. Вряд ли в отношениях между супругами уместна такая холодность.
					
— Напротив, я проявил излишнюю чувствительность, что не к лицу мужчине. — Дуань рассмеялся. — Нет, мой друг, ты не так все понял. Это вовсе не холодность!
					
— Ты сказал ей, что она выйдет замуж вторично, из-за чего, собственно, она и сожгла твое платье. При прощанье на лице твоем не было следов печали, одна суровость. Разве это не бессердечие? А ты еще толкуешь о какой-то чувствительности!
					
— Ты простодушен и слишком любишь свою жену. Неудивительно, что все эти годы тебе пришлось мучиться. Но вот что тебе следует помнить. Молодая женщина не любит грустить, ибо привыкла к радостям жизни. Она спокойно относится к вдовству, лишь когда муж ее умирает и мечтать о нем бессмысленно. Если же обречь ее на вдовство при живом муже, она в конце концов умирает от тоски. Мы жили с женой душа в душу и расстались, увы, не по своей воле. И если бы в день расставанья я проявил излишнюю чувствительность, оставшись одна, она мечтала бы о прежних супружеских утехах. А ведь подобные воспоминания все равно что ядовитое зелье, способное отправить человека к Желтым источникам раньше положенного срока. И тогда, пусть даже я вернулся бы на родину, нам не довелось бы больше насладиться супружеским счастьем. Вот почему я был так суров при прощанье. Чтобы жена потом вспоминала об этом без радости и легче переносила разлуку. Древние говорили: «Сначала подведи человека к смертельной черте, а потом возроди к жизни». Именно так поступил и я. Неужели ты этого не понял? Ведь образованный человек!
					
— Может быть, ты и прав! — проговорил Юй. — Но учти, женщина подобна ивовому цвету и воде. Понять ее порой невозможно. Ты, видно, считаешь свою жену исключением. Но представь, что она могла послушать тебя и сделать то, чего сама никогда не сделала бы. Что тогда?
					
— Надо знать, кому советуешь. За годы нашей совместной жизни я убедился, что жена моя женщина вполне достойная и заслуживает доверия. Она чтит нормы поведения и никогда не позволит себе их нарушить. Вот почему я поступил именно так, а не иначе. Окажись на ее месте другая, вряд ли я сделал бы этот рискованный шаг.
					
— И все же перед отъездом тебе следовало быть с ней поласковее, как-то утешить ее, даже если ты не надеялся вернуться живым. Зачем, к примеру, ты повесил на башне похоронную надпись? Неужели ты и в самом деле не надеешься вернуться к семье? Или хочешь, словно Дин Линвэй, вернуться домой журавлем?
					
— И эта надпись, и моя суровость с женой имеют один и тот же смысл. Надпись на башне говорит о вечной разлуке. А я и хотел, чтобы жена забыла о прежних радостях и жила спокойно, отринув пустые надежды на встречу, не считая дни до моего возвращения, не убивая себя печалью. Каждый супруг, очутившийся в нашем положении, должен последовать моему примеру. И не только супруг, но и любой человек, собравшийся в чужие края, дабы приобрести там имя и славу. Если уезжаешь на год, скажи, что уезжаешь на два. Если уезжаешь всего на месяц, вообще не говори, когда вернешься. Ведь дальняя дорога сопряжена с разными превратностями. Поэтому лучше приехать неожиданно, чем невольно нарушить обещание и тем самым заставить близких тревожиться. Любящий супруг должен поступать именно так. Тогда супружеская любовь сохранится до старости и печаль не оставит следа на лице жены. Мой друг, ты мне не веришь. Что же, тогда возвращайся домой. И когда посмотришь на наших жен и сравнишь их, сразу поймешь, кто из нас прав.
					
Слова Дуаня не рассеяли сомнений Юя.
					
— Твои рассуждения мудры, но жестоки. Окажись я на месте твоей супруги, возможно, я бы их понял, но следовать им, пожалуй, не смог бы.
					
Шли годы, летели дни, а друзья по-прежнему томились на чужбине. Восемь раз сменились звезды на небе, столько же раз выпал иней на земле. При дворе Сунов уже дважды изменялся календарь государева правления, и у власти сейчас стоял государь Циньцзун[310]. Как раз в это время страна Цзинь пошла разбойным походом против государства Сунов и нанесла ему жестокое поражение на севере. Цзиньцы ворвались в сунскую столицу[311], захватили в плен государей Циньцзуна и Хуэйцзуна и увезли. Юй и Дуань, увидев своих владык в неволе, не могли сдержать слез. Во время церемонии, положенной при встрече государя и подчиненных, Хуэйцзун поинтересовался именами подданных. Оказалось, это те люди, которых он в свое время преследовал. Государя охватило чувство раскаяния. Если бы не указ о наборе государевых невест, несчастным вассалам не пришлось бы восемь долгих лет жить в разлуке со своими женами, как Пастух и Ткачиха, которых разделила Серебряная Река[312].
					
 
					
Рассказывают, что люди Цзинь еще задолго до пленения двух сунских владык обратили свои взоры на благородный нефрит, шелка и прекрасных дев. Словом, их гораздо больше интересовали богатства, чем события, происходившие на Срединной равнине. Они давно поняли, что с Юя и Дуаня ничего не возьмешь, но держали друзей у себя, как куриную кость, которую и съесть нельзя, и выбросить жалко. После победы отношение цзиньцев к жителям Сун изменилось. Они были убеждены, что в Сунской стране не осталось настоящих людей. Потому стоит лишь протянуть руку, и они завладеют всей Срединной равниной, прекрасной, словно узорная парча. А посему не лучше ли изменить политику и стать немного уступчивей? И вот цзиньский двор отпустил на родину сунских послов, в свое время прибывших в Цзинь с данью. Все равно проку от них никакого, нет за душой ни гроша. И цзиньцы решили показать свое великодушие.
					
Оба сунских владыки, находившиеся в цзиньском плену, повелели своим подданным возвращаться на родину, но те воспротивились.