1 2 3 4 5 6 
– Тогда   не будем вздыхать и жаловаться: это нам не поможет, а за три дня мы успеем   что-нибудь придумать. Теперь же будем смотреть в оба.      

За   ужином воды было отмерено каждому очень немного, зато в грог пришлось влить побольше   водки; но ее надо было остерегаться: она не столько освежала, сколько вызывала   жажду.      

«Виктория»   провела ночь в огромной котловине, находящейся всего на восьмистах футах над   уровнем моря. Это обстоятельство пробудило в докторе некоторую недежду; тут ему   вспомнились гипотезы географов относительно того, что в центре Африки есть   огромное водное пространство. Но даже если действительно такое озеро и   существует, то до него нужно добраться, а в воздухе, увы, продолжала царить   полнейшая тишина.      

После   тихой ночи с ее великолепным богатством звезд наступил такой же тихий, без малейшего   ветерка, день. С самого раннего утра солнце стало палить нестерпимо, и   температура поднялась страшно высоко. Уже в пять часов утра доктор дал сигнал к   отправлению, но в тяжелом, как свинец, воздухе «Виктория» долго еще оставалась   неподвижной. Фергюссон мог бы избежать этой палящей жары, поднявшись в верхние   слои воздуха, но для этого пришлось бы израсходовать довольно много воды, что   было теперь совершенно немыслимым. Доктор ограничился тем, что держался на   высоте ста футов, и легкий, едва заметный ветерок потихоньку нес их к западу.      

Завтрак   состоял из небольшого количества мясных консервов и пеммикана. До полудня «Виктория»   едва пролетела несколько миль.      

– Что   же делать? Мы не можем двигаться быстрее, – заметил доктор, – ведь не   мы же командуем ветром, а он нами.      

– Да,   дорогой Самуэль, как бы теперь нам пригодился двигатель!      

– Без   сомнения, Дик, если бы только для него не требовалось воды. В противном же   случае наше положение было бы нисколько не лучше. Да вообще до сих пор, к   сожалению, не изобретен еще двигатель для воздушного шара. Воздухоплавание   находится пока в том самом положении, в каком пребывало судоходство до   изобретения парового двигателя. Ведь потребовалось же целых шесть тысяч лет для   изобретения пароходных колес с лопастями и архимедовым винтом. Так что и нам,   аэронавтам, ждать, видно, придется еще немало.      

– Проклятая   жара! – воскликнул Джо, утирая пот со лба.      

– Будь   только у нас вода, эта жара даже оказала бы нам услугу, – заметил   Фергюссон. – Она ведь расширяет водород, и потому горелка не нуждалась бы   в таком сильном пламени. Но, правда, будь у нас достаточное количество воды,   нам не надо было бы так дрожать над нею. Ах, проклятый дикарь, из-за него мы   лишились целого ящика драгоценной жидкости!      

– Ты   же не жалеешь о том, что сделал, Самуэль?      

– Нет,   Дик. Разве можно жалеть о том, что мы избавили этого несчастного от ужасной   смерти. Но, что говорить, те сто фунтов воды, которые нам пришлось выбросить,   были бы нам теперь очень кстати. Это верных двенадцать-тринадцать дней пути, а   за такое время мы, конечно, перебрались бы через Сахару.      

– Но   сделали ли мы хоть полпути? – спросил Джо.      

– По   расстоянию – да, но по времени, если ветер не усилится, далеко не сделали   половины нашего путешествия. Ветер же, к несчастью, все слабеет.      

– Ну,   сэр, нам нельзя жаловаться, – вмешался Джо, – до сих пор мы удачно   выходили из затруднений, и как бы там ни было, а отчаиваться я не могу. Воду мы   непременно найдем, поверьте моему слову.      

Между   тем местность с каждой милей все понижалась и понижалась. Отроги золотоносных   гор понемногу совсем исчезали; это были как бы последние взлеты истощившей свои   силы природы. Вместо мощных деревьев, росших на востоке, здесь попадалась, да и   то кое-где, жалкая трава; несколько полосок чахлой зелени с трудом боролись   против надвигавшихся песков. Громадные скалы, скатившиеся с отдаленных вершин,   превращались при падении сначала в острые осколки, потом в песок и, наконец, в   мельчайшую пыль.      

– Вот   это именно та Африка, Джо, какой ты представлял ее себе, – начал   доктор, – и я ведь был прав, когда говорил тебе: «Подожди!»      

– Да   что ж, сэр, – отозвался Джо, – оно же и понятно: жара и песок. Было   бы глупо ждать чего-нибудь другого от такой страны. Я, по правде сказать, не   особенно доверял вашим африканским лесам и полям, – смеясь, добавил   он. – Действительно, это была бы бессмыслица: стоило ли в самом деле   забираться в такую даль, чтобы опять увидеть английскую деревню. Признаться, я   только теперь чувствую, что нахожусь в Африке, и ничего не имею против того,   чтобы немного испробовать ее на себе.      

Под   вечер Фергюссон убедился, что в этот знойный день они едва пролетели двадцать   миль. Когда солнце скрылось за резко очерченным горизонтом, над нашими   путниками нависла душная тьма…      

Следующий   день был четверг, 1 мая. Дни шли один за другим с отчаянной монотонностью.   Каждое утро совершенно походило на предыдущее; в сегодняшний полдень, так же   как и вчера, изливались на землю отвесные палящие лучи. Также спускалась на   землю ночь, хранившая в своем темном ложе запас жары, наследие дня. Едва-едва   заметный ветерок напоминал дыхание умирающего и, казалось, каждую минуту был   готов совсем замереть.      

      

В этом   тяжелом положении Фергюссон не падал духом. Как человек закаленный, он сохранял   спокойствие и хладнокровие. С подзорной трубой в руках он пытливо всматривался   в горизонт. Уходили последние холмы, исчезали всякие следы растительности. Пред   ним простиралась необъятная пустыня Сахара…      

Хотя он   и не показывал этого, но взятая им на себя ответственность не могла не угнетать   его. Ведь это он увлек сюда – пользуясь силою дружбы или долга своих друзей.   Дика и Джо. Хорошо ли поступил он? Надо ли ему было идти запретными путями?   Пытаться переступить границы возможного? Может быть, бог оставил за более   отдаленным будущим право исследовать этот неблагодарный континент?      

Все эти   мысли, как бывает в часы уныния, мелькали, обгоняя одна другую, в голове доктора,   и невольная ассоциация идей увлекала его по ту сторону логики и разума.   Размышляя о том, чего не надо было делать, он задал себе вопрос, а что же надо   делать сейчас? Может быть, следует вернуться обратно? Нет ли в верхних слоях   атмосферы течений, которые понесли бы их в места менее пустынные? Ведь   пройденный путь он знает, а о том, что ждет их впереди, не имеет никакого представления.   И вот, мучимый угрызениями совести, Фергюссон решил откровенно поговорить со   своими товарищами. Он ясно обрисовал им положение вещей, указал, что сделано и   что оставалось еще сделать. В крайнем случае можно вернуться или по крайней   мере предпринять такую попытку. Он просил их в свою очередь высказаться.      

– У   меня нет другого мнения, кроме мнения моего доктора, – ответил Джо. –   То, что он может вытерпеть, могу и я, и даже больше. Куда он направится, туда и   я.      

– А   ты что скажешь, Кеннеди?      

– Я,   дорогой мой Самуэль, не из тех, которые приходят в отчаяние. Никто лучше меня   не знал, каковы могут быть опасности подобного путешествия, но раз ты шел на   эти опасности, я перестал думать о них. Душой и телом я весь в твоем   распоряжении. По-моему, при данном положении вещей мы твердо должны идти до   конца. И ведь, кстати говоря, опасностей при отступлении будет не меньше. Итак,   вперед! Смело можешь положиться на нас обоих!      

– Благодарю   вас, дорогие друзья, – ответил глубоко тронутый Фергюссон. – Я знал,   что вы оба мне преданы, но всетаки мне нужны были вот эти ваши ободряющие   слова. Ещё раз великое вам спасибо! И всё трое горячо подали друг другу руки.      

– Теперь   выслушайте меня, – сказал Фергюссон. – По моим вычислениям, мы   находимся не дальше трехсот миль от Гвинейского залива. Пустыня, стало быть, не   может тянуться бесконечно, раз это побережье населено и обследовано довольно   далеко вглубь страны. Если понадобится, мы направимся туда, и мало   вероятно,.чтобы мы по пути не встретили какого-нибудь оазиса или колодца, где   смогли бы возобновить наш запас воды. Но вот чего нам не хватает, так это   ветра, а без него наша «Виктория» будет неподвижно висеть в воздухе.      

– Покоримся   же своей участи и будем выжидать, – сказал охотник.      

В   продолжение всего этого бесконечного дня каждый из трех воздухоплавателей   тщетно всматривался в пространство, но, увы, не было ничего, что могло бы   пробудить, хоть какуюнибудь надежду. При заходе солнца земля, совсем перестала   двигаться под ними. Горизонтальные солнечные лучи огненными полосами протянулись   по необъятной равнине. Это была настоящая пустыня…      

Путники   за этот день не пролетели и пятнадцати миль, потратив при этом, как и накануне,   сто тридцать пять кубических футов газа на питание горелки и две пинты воды (из   имеющихся восьми), для утоления страшной жажды. Ночь прошла спокойно, слишком   спокойно. Доктор ни на минуту не сомкнул глаз…      

 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ      

       Немного   философии. – Туча на горизонте. – В тумане. – Неожиданный   воздушный шар. – Сигналы. – Вид «Виктории». – Пальмы. –   Следы каравана. – Колодец в пустыне.      

       

На   следующий день то же ясное, без единого облачка небо, та же полнейшая неподвижность   воздуха. «Виктория» поднялось на высоту пятисот футов, и ее медленно несло к   западу.      

– Вот   мы и в самом сердце пустыни Сахары, – проговорил Фергюссон. – Какие   безбрежные пески, что за удивительное зрелище! Странно распоряжается природа…   Спрашивается: почему на одной и той же широте, под теми же самыми лучами   солнца, в непосредственной близости, существуют чрезмерно роскошная   растительность и такое полнейшее бесплодие?      

– Причины,   дорогой Самуэль, мало интересуют меня, – возразил Дик, – гораздо   более меня заботят факты. Самое главное то, что в природе именно так обычно и   происходит.      

– Надо   ведь немного и пофилософствовать, дорогой Дик. Это никому не вредит.      

– Пофилософствуем,   я не прочь, времени у нас достаточно. Ведь мы еле-еле движемся. Ветер боится   дуть, он спит…      

– Это   будет продолжаться недолго, – сказал Джо. – Мне кажется, что на   востоке виднеется полоса туч.      

– Джо   прав, – ответил доктор.      

– Да,   но дождемся ли мы в самом деле тучи с хорошим дождем и хорошим ветром, который   будет хлестать нам в лицо? – спросил Кеннеди.      

– Посмотрим,   Дик, посмотрим.      

– А   ведь сегодня пятница, сэр. От пягницы я не жду хорошего.      

– Ну,   что ж, надеюсь, что сегодня тебе придется отказаться от своих суеверий.      

– Хотелось   бы. Уф! – сказал Джо, вытирая лицо, – жара хороша, в особенности   зимой; но на что она сдалась нам летом?      

– Ты   не боишься действия солнечного тепла на наш шар? – спросил Кеннеди у   доктора.      

– Нет.   Гуттаперча, которой пропитана тафта, выносит гораздо более высокую температуру.   Во время испытаний она выносила температуру в сто пятьдесят восемь градусов. И   оболочка ничуть от этого не пострадала,      

– Туча!   Настоящая туча! – закричал вдруг Джо, острое зрение которого совершенно не   нуждалось ни в каких подзорных трубах.      

Действительно,   над восточной стороной горизонта поднималась густая пелена; глубокая, как будто   взбитая, она казалась скоплением маленьких тучек, не сливавшихся друг с другом   и сохранявших свою первоначальную форму, из чего доктор вывел заключение, что в   том месте не было никакого движения воздуха.      

Эта   компактная масса, появившись в восемь часов утра, только в одиннадцать   надвинулась на солнце, и оно исчезло за ней, как за густой завесой. Горизонт же   в это время совершенно прояснился.      

– Это   изолированная туча, на которую нам не следует особенно рассчитывать, –   проговорил доктор. – Обрати внимание, Дик, форма ее совершенно такая же,   как была и утром.      

– Совершенно   верно, Самуэль, и ждать от нее дождя или ветра не приходится.      

– К   несчастью, по-видимому, это так, ибо туча держится на очень большой высоте.      

– А   что, Самуэль, как ты думаешь, если б нам направиться самим к этой туче, раз она   не желает пролиться над нами дождем?      

– Кажется,   что особенной пользы от этого не будет, – ответил доктор. – Придется   ведь израсходовать лишний газ и, следовательно, большое количество воды. Но в   нашем положении ничем нельзя пренебрегать. Давайте поднимемся.      

Фергюссон   пустил в змеевик самое сильное пламя горелки, температура сильно поднялась, и   вскоре под влиянием расширившегося газа «Виктория» пошла вверх. На высоте около   тысячи пятисот футов аэронавты вошли в тучу, окружившую их густым туманом, и   «Виктория» перестала подниматься. Здесь не чувствовалось никакого ветерка и   даже было мало влаги, что видно было по слегка лишь отсыревшим вещам в корзине,   «Виктория», купаясь в тумане, как будто стала двигаться быстрее, но это был   единственный результат их подъема.      

Фергюссон   с грустью убедился в том, как мало было выиграно этим маневром, когда вдруг   услышал крик Джо, полный бесконечного удивления:      

– Ах,   что это такое?      

– В   чем дело, Джо?      

– Ах,   сэр! Ах, мистер Кеннеди! Как это удивительно!      

– Да   что такое?      

– Представьте   себе, мы здесь не одни. Тут какие-то интриганы. Наверное, они хотят украсть   наше изобретение.      

– С   ума он сходит, что ли? – проговорил Кеннеди.      

Джо   замер, словно превратясь в статую, изображавшую величайшее изумление.      

– Неужели   жгучее солнце могло так подействовать на мозг этого бедного малого? – отозвался   доктор, оборачиваясь к Джо. – Да скажешь ли ты…      

– Вот   взгляните сами, сэр! – возбужденно проговорил Джо, указывая пальцем в   пространство.      

– Клянусь   святым Патриком! – в свою очередь закричал и Кеннеди. – В самом деле,   что-то невероятное! Самуэль! Самуэль! Смотри же! Смотри!      

– Вижу, –   спокойно ответил доктор.      

– Подумай,   еще один воздушный шар, и на нем такие же, как мы, путники, – волнуясь,   проговорил шотландец.      

И   действительно, в каких-нибудь двухстах футах парил другой воздушный шар со   своей корзиной и пассажирами, причем двигался он по тому же самому направлению,   как и «Виктория».      

– Ну,   что же, – сказал доктор, – нам ничего больше не остается, как подать   ему сигнал. Кеннеди, возьми наш национальный флаг и вывесь его.      

Казалось,   что пассажирам соседнего шара в этот миг пришла в голову та же самая мысль, ибо   чья-то рука тем же жестом в точности воспроизвела салют таким же флагом.      

      

– Что   бы это могло значить? – с удивлением пробормотал охотник.      

– Да   не обезьяны ли это? – закричал Джо. – Посмотрите, они ведь нас   передразнивают.      

– А   это значит, – смеясь, пояснил Фергюссон, – что ты сам, дорогой мой   Дик, отвечаешь на свои же сигналы. Я хочу сказать, что там, во второй корзине,   мы видим себя самих и что тот шар – это наша собственная «Виктория», и только.      

– Ну,   уж извините, сэр, этому я никогда не поверю, – заявил Джо.      

– Милый   мой, ты сам можешь в этом убедиться. Встань-ка на борт и помаши руками.      

Джо   тотчас исполнил приказание, и в то же мгновение все его жесты были точно повторены.      

– Это   не что иное, как мираж, – продолжал доктор, – простое оптическое   явление, происходящее вследствие разницы в плотности воздуха. Вот и все.      

– До   чего удивительно! – все повторял Джо. Он никакие мог поверить объяснениям   доктора и продолжал производить свои эксперименты, размахивая руками.      

– Какая   в самом деле любопытная вещь! – заметил Кеннеди. – А занятно видеть   нашу славную «Викторию»! Знаете, выглядит она внушительно и держится очень   величественно.      

– Как   вы там ни объясняйте все это, – вмешался Джо, – но все-таки тут есть   что-то необыкновенное.      

Вскоре   отражение «Виктории» стало мало-помалу бледнеть. Туча поднялась выше, покинув   воздушный шар, который теперь и не порывался следовать за ней. Через   какой-нибудь час от нее не осталось и следа.      

Ветер   едва чувствовался; казалось, что он еще более ослабел. Доктор, потеряв надежду   двигаться вперед, стал спускаться к земле.      

Путешественники,   временно отвлеченные от своих грустных дум любопытным явлением, теперь к тому   же истомленные палящим зноем, снова впали в подавленное состояние духа. Но   вдруг около четырех часов Джо заявил, будто среди необозримых песков что-то   возвышается, и вскоре он ясно уж различил две пальмы, росшие неподалеку друг от   друга.      

– Пальмы! –   воскликнул Фергюссон. Тогда там должен быть источник или колодец.      

Он   схватил подзорную трубу и, убедившись в том, что глаза Джо не ввели его в   заблуждение, с восторгом стал повторять:      

– Наконец-то!   Вода! Вода! Мы спасены, ведь как ни медленно мы подвигаемся, но все же не стоим   на месте и когданибудь да доберемся до этих благословенных пальм!      

– А   пока, как вы думаете, сэр, не выпить ли нам нашей водички? – предложил   Джо. – Жара ведь в самом деле невыносимая.      

– Давайте   выпьем, мой милый.      

Никто не   заставил себя просить. Была выпита целая пянта, после чего воды осталось всего-навсего   три с половиной пинты.      

– Ах,   от нее оживаешь! – воскликнул Джо. – До чего вкусна эта вода! Никогда   пиво Перкинса не доставляло мне такого удовольствия.      

– Вот   хорошая сторона лишений, – заметил доктор.      

– Она   не так уж хороша, – сказал охотник. – Я согласен никогда не   испытывать наслаждения от питья воды, лишь бы только всегда иметь ее в   изобилии.      

В шесть   часов вечера «Виктория» уже парила над пальмами. Этц были два жалких, высохших   дерева, какие-то призраки деревьев без листвы, скорее мертвые, чем живые.   Фергюссон. с ужасом взглянул на них.      

Под   деревьями виднелись потрескавшиеся от зноя камни колодца. Кругом не было ни малейших   признаков влаги. Сердце Самуэля болезненно сжалось, и он уже собирался   поделиться своими опасениями с товарищами, как послышались их восклицания.      

Насколько   хватал глаз, к западу тянулась длинная полоса скелетов. Отдельные кости валялись   вокруг колодца. Видимо, какой-то караван заходил сюда, оставив на своем пути   все эти груды костей. Должно быть, более слабые путники один за другим падали в   песках, а более сильные, дойдя до этого столь желанного источника, погибали   вокруг него ужасной смертью.      

Путники,   побледнев, смотрели друг на друга.      

– Не   стоит опускаться, – промолвил Кеннеди, – лучше уйти подальше от этого   отвратительного зрелища. Ясно, что здесь не найти ни капли воды.      

– Нет,   Дик! – возразил Фергюссон. – Для очистки совести мы обязаны в этом   убедиться. Да к тому же лучше нам провести ночь здесь, чем в каком-либо другом   месте. А в это время мы исследуем колодец до самого дна. В нем ведь когда-то,   несомненно, был источник – быть может, какие-нибудь следы его и сохранились   еще.      

«Виктория»   опустилась на землю. Джо и Кеннеди, предварительно насыпав в корзину песку, по   весу равнявшегося их собственному, бросились к колодцу и спустились на его дно   по лестнице, почти совершенно развалившейся. Здесь они убедились, что источник   иссяк, по-видимому, уж много лет назад. Они стали рыть сухой рыхлый песок, но,   увы, в нем не было и следа влаги. Наконец, они поднялись из колодца, потные,   осунувшиеся, запыленные, удрученные, в полним отчаянии.      

Фергюссон   понял, что все поиски их оказались тщетными. Для него, впрочем, это не было   неожиданностью, и он молчал. Доктор почувствовал, что отныне ему надо быть и   мужественным и энергичным за всех троих.      

Джо   принес с собой из колодца затвердевшие обрывки бурдюка и с силой кинул их на валяющиеся   кругом кости.      

За   ужином никто не проронил ни единого слова, да и ели с отвращением.      

А между   тем ведь они еще и не знали настоящих мук жажды. Лишь мысль о том, что ждет их   впереди, приводила путников в такое уныние.      

 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ      

       Сто тринадцать   градусов. – Размышления доктора. – Безнадежные поиски. – Горелка   гаснет. – Сто двадцать два градуса. – Пустыня Сахара. – Ночная   прогулка. – Одиночество. – Обморок. – Проект Джо. – День   отсрочки.      

       

Накануне   «Виктория» не пролетела и десяти миль, а между тем, для того чтобы держаться в   воздухе, было истрачено сто шестьдесят два кубических фута газа. Утром   Фергюссон дал сигнал к отправлению.      

– Горелка   будет действовать еще в течение шести часов, – объявил он. – Если за   это время мы не найдем какого-нибудь источника или колодца, одному богу   известно, что с нами будет.      

– Что-то   сегодня утром слабоват ветер, сэр, – проговорил Джо. – Но, быть   может, он еще задует, – прибавил он, заметя на лице доктора печаль,   которую тот тщетно пытался скрыть.      

Напрасные   надежды! В воздухе стоял тот штиль, который порой надолго приковывает к одному   месту суда в тропических морях. Жара делалась невыносимой. Термометр в тени,   под тентом, показывал сто тринадцать градусов.      

Джо и   Кеннеди, растянувшись рядом, пытались если не спать, то хоть забыться. Вынужденное   бездействие делало положение еще более тяжким, как всегда, когда человек не   может отвлечься от своих мыслей работой. Но сейчас они не могли делать   наблюдения, не могли ничего предпринять. Оставалось подчиниться   обстоятельствам, не будучи в силах улучшить их.      

Муки   жажды стали чувствоваться очень сильно. Водка не только не облегчала их, но делала   еще более жгучими, оправдывая свое название «тигрового молока», данное ей   африканскими жителями. Оставалось всего-навсего около двух пинт тепловатой   воды. Все три путника с жадностью смотрели на эти столь драгоценные капли, но   ни один из них не решался даже омочить в них губы. Что такое две пинты воды в пустыне?      

Доктор   Фергюссон, погруженный в свои думы, спрашивал себя, благоразумно ли он поступил.   Не лучше ли было, вместо того чтобы напрасно держаться в воздухе, эту самую   воду, потраченную на добывание водорода, сохранить для питья? Правда, они   продвинулись немного, но что в сущности от этого вы играли? Не все ли равно,   здесь или на шестьдесят миль позади, раз воды нет? Если бы в конце концов поднялся   ветер, да еще восточный, то, пожалуй, там, позади, он был бы даже сильнее, чем   здесь. Но надежда побуждала Фергюссона двигаться вперед. И вот из-за этого без   всякой пользы израсходовано два галлона драгоценной воды, которой хватило бы на   целых девять дней стоянки в пустыне. И каких только перемен не могло произойти   за эти дни!      

«А   затем, – думал доктор, – может быть, при подъеме было бы лучше   выбросить балласт для того; чтобы сохранить воду. Но тогда при спуске пришлось   бы пожертвовать газом. А можно ли это делать, раз газ является как бы кровью   „Виктории“, ее жизнью?..» Эти мысли неслись бесконечной вереницей; опустив   голову, Фергюссон сидел без движения целыми часами.      

– Ну,   надо еще сделать последнее усилие, – сказал он себе часов в десять   утра. – Надо еще раз попытаться найти воздушное течение, которое могло бы   понести нас. Рискнем последним!      

И в то   время как его товарищи дремали, он довел до высокой температуры газ в оболочке   шара, и «Виктория», увеличившись в объеме, поднялась прямо вверх под лучами   полуденного солнца. Доктор тщетно искал на различных высотах, начиная от ста   футов до пяти тысяч, хотя бы самого слабого воздушного течения – полнейшая тишина   царила везде, до самых верхних границ атмосферы.      

Наконец,   вода, дававшая водород, иссякла, и горелка погасла. Бунзеновская батарея перестала   действовать, и «Виктория», съежившись, мало-помалу опустилась на песок в том   месте, где еще сохранился след от ее корзины.      

Наступил   полдень. По вычислениям оказалось, что они находятся на 19° 35' широты, приблизительно   в пятистах милях от озера Чад и более чем в четырехстах милях от Западного побережья   Африки.      

Когда   корзина «Виктории» коснулась земли, Дик и Джо очнулись от сроего тяжкого забытья.      

– Мы   останавливаемся? – спросил шотландец.      

– Да,   приходится, – ответил Фергюссон. Его товарищи прекрасно поняли, что он   хотел этим сказать. Местность, все время понижавшаяся, была здесь на уровне   моря, поэтому шар сохранял полное равновесие и неподвижность.      

Вес   пассажиров был возмещен песком, и они сошли на землю. Погруженные в свои мысли,   они за несколько часов не обменялось друг с другом ни словом. Джо занялся   приготовлением ужина, состоявшего из сухарей и пеммикана, но все трое едва   притронулись к еде. Глоток горячей воды завершил эту печальную трапезу. Ночью   никто не нес вахты, но никто и не сомкнул глаз. Духота была невыносимая.   Оставалось всего полпннты воды. Доктор приберегал ее на крайний случай, и было   решено не трогать ее до последней возможности.      

– Я   задыхаюсь! – крикнул вскоре Джо. – Как будто стало еще жарче. Ну, и   не удивительно, – прибавил он, взглянув на термометр, – ведь целых   сто сорок градусов.      

– А   песок жжет так, словно он только что из печки, – отозвался охотник. –   И ни единого облачка на этом раскаленном небе! – Просто с ума сойти можно!      

– Не   будем отчаиваться, – проговорил Фергюссон. – Под этими широтами после   такой сильной жары неизбежно проносятся бури, и налетают они с невероятной   быстротой. Несмотря на эту угнетающую нас ясность неба, огромные перемены могут   произойти в какой-нибудь час.      

– Да   помилуй, Самуэль, были бы хоть какие-нибудь признаки этого! – возразил   Кеннеди.      

– Ну,   что же, – отозвался доктор, – мне и кажется, что барометр чуть-чуть   понижается.      

– Ах,   Самуэль! Да услышит тебя небо! А то ведь мы прикованы к земле, как птица с поломанными   крыльями.      

– С   той только разницей, дорогой Дик, что наши-то крылья в целости, и я надеюсь еще   ими попользоваться.      

– Ах,   ветра бы нам, ветра! – воскликнул Джо. – Пусть бы он донес нас до   ручейка, до колодца: нам больше ничего и не надо! Ведь съестных припасов у нас   достаточно, и с водой мы могли бы, не печалясь, выжидать хотя бы и месяц. Но   жажда – это жестокая вещь.      

Действительно,   изнурительная жажда пустыни, находящейся все время перед глазами, действовала   самым подавляющим образом. Взору совершенно не на чем было остановиться: не   только холмика, но даже камня не было видно кругом. Эти безбрежные, ровные   пески вызывали отвращение и доводили до болезненного состояния, носящего   название «болезнь пустыни». Невозмутимая голубизна неба и желтизна бесконечнйх   песков в конце кондов наводили ужас. Казалось, сам знойный воздух дрожит над   раскаленной добела печью. Эта спокойная беспредельность приводила в отчаяние,   уже не верилось, что она может смениться чем-либо другим: ведь беспредельность   сродни вечности.      

Наши   несчастные путники, лишенные в эту невыносимую жару воды, начали испытывать приступы   галлюцинаций, глаза их широко раскрылись и стали мутными.      

С   наступлением ночи Фергюссон решил быстрой ходьбой побороть это опасное   состояние. Он намерен был походить несколько часов по песчаной равнине не в   поисках чего-либо, а просто ради самого движения.      

– Пойдемте   со мной, – уговаривал он своих спутников. – Поверьте мне, это принесет   вам пользу.      

– Для   меня это невозможно, – ответил Кеннеди, – я не в силах сделать и   шага.      

– А   я предпочитаю все-таки спать, – заявил Джо.      

– Но   сон и неподвижность могут быть гибельны для вас, друзья мои. Надо бороться с апатией.   Ну, идемте же!      

      

Но уговорить   их доктору так и не удалось, и он отправился один. Ночь была звездная, прозрачная,   Фергюссон ослабел, и вначале идти было тяжело – он отвык ходить. Но вскоре   доктор почувствовал, что движение действует на него благотворно. Он прошел на   запад несколько миль, и бодрость уже начала было возвращаться к нему, как вдруг   у него закружилась голова. Ему показалось, что под его ногами раскрылась   пропасть, колени подгибались, безбрежная пустыня наводила ужас. Фергюссон   казался себе математической точкой, центром бесконечной окружности, то есть   ничем. «Виктории» в ночной тьме совсем не было видно… И вот Фергюссона, этого   отважного, невозмутимого путешественника, охватил непреодолимый страх. Он хотел   было идти назад, но не мог; стал кричать, – на его крик не отзывалось,   даже эхо, и голос его затерялся в пространстве, как камень, упавший в бездонную   пропасть. Один среди бесконечной пустыни, Фергюссон опустился на песок и   потерял сознание…      

В   полночь Фергюссон очнулся на руках своего верного Джо. Встревоженный продолжительным   отсутствием доктора, Джо бросился разыскивать его по следам, ясно   отпечатавшимся на песке, и нашел его в обмороке.      

– Что   с вами случилось, сэр? – с тревогой спросил он, видя, что доктор приходит   в себя.      

– Ничего,   милый Джо. Минутная слабость, вот и все.      

– Конечно,   сэр, это пустяки, но все-таки поднимайтесь, обопритесь на меня и идемте к «Виктории».      

Доктор,   опираясь на руку Джо, пошел обратно по оттиснутым на песке следам.      

– Как   хотите, сэр, а это неосторожно с вашей стороны. Нельзя так рисковать, –   начал Джо. – Вас, пожалуй, могли и ограбить, – прибавил он   шутя. – Но давайте поговорим серьезно.      

– Говори,   я тебя слушаю.      

– Нам   непременно надо что-нибудь придумать. Мы можем протянуть всего каких-нибудь несколько   дней, а там, если не подует ветер, мы погибли.      

Доктор   ничего не ответил.      

– Надо,   чтобы кто-нибудь пожертвовал собой для общей пользы, – продолжал   Джо. – И проще всего будет, чтобы это сделал я.      

– Что   ты хочешь сказать? У тебя есть какой-нибудь план?      

– План   мой очень прост: я забираю с собой часть съестных припасов и иду прямо вперед,   пока куда-нибудь не дойду, что должно же когда-нибудь случиться. Если же в это   время подует благоприятный ветер, вы полетите, не дожидаясь меня. А если я   дойду до какого-нибудь селения, то с помощью нескольких арабских слов, которые   вы мне напишете на бумажке, сумею заставить себя понять, и тут или смогу   доставить вам помощь, или уже придется пожертвовать собственной шкурой. Как вы   находите мой план?      

– Он   безумен, Джо, но я вижу в нем твою честную смелую душу. Это невозможно, и ты не   покинешь нас.      

– Но   надо же, сэр, в конце концов попытаться что-нибудь сделать. Вам же это   нисколько не может повредить, так как, повторяю, дожидаться меня не надо, а у   меня, возможно, чтонибудь да и выйдет.      

– Нет,   Джо, нет! Мы не расстанемся, это еще прибавило бы нам горя. Нам суждено было   попасть в такое положение и, может быть, суждено выйти из него. Итак, покоримся   судьбе и будем ждать…      

– Пусть   будет по-вашему, сэр, но предупреждаю: я даю вам день и больше ждать не буду. Сегодня   воскресенье, или, вернее, понедельник, ведь уже час утра… Так вот, если во   вторник мы не двинемся, я отправлюсь, – и решил я это окончательно. Доктор   ничего не ответил. Вскоре они подошли к «Виктории» и улеглись в корзине рядом с   Кеннеди. Тот не проронил ни слова, хотя и не спал.      

 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ      

       Ужасающий   эной. – Галлюцинации. – Последние капли воды. – Ночь   отчаяния. – Попытка самоубийства. – Самум. – Оазис. – Лев и   львица.      

       

Проснувшись   на следующее утро, доктор, первым делом бросил взгляд на барометр. Ртутный   столбик почти не понизился. – Ничего нового, ничего, – пробормотал   он. Фергюссон вышел из корзины и стал смотреть во все стороны: от же зной, та   же ясность неба, та же неумолимая неподвижность воздуха.      

– Неужели   нет ни малейшей надежды?! – воскликнул он. Джо не отозвался, он весь ушел   в свои мысли. Кеннеди поднялся совсем больным. Его возбужденное состояние не   могло не вызывать беспокойства. Он ужасно страдал от жажды и с трудом двигал   распухшим языком и губами.      

Оставалось   еще несколько капель воды. Каждый знал об этом, каждый думал об этих каплях, и   каждого тянуло к ним, но никто не решался сделать первый шаг.      

Эти три   товарища, эти три друга бросали один на другого дикие взгляды, – они были   охвачены животной алчностью. Особенно сильно она проявлялась у Кеннеди. Его   могучий организм раньше других изнемог от невыносимых лишений. Весь день он был   в каком-то бредовом состоянии: ходил взад и вперед, что-то хрипло выкрикивал,   кусая себе кулаки, был близок к тому, чтобы вскрыть себе вены и напиться собственной   кровью.      

– «Страна   жажды»! – кричал он. – Нет, вернее будет назвать тебя «страной   отчаяния»!      

Потом он   впал в состояние полного изнеможения: слышалось только свистящее дыхание, с   шумом вырывавшееся из его запекшихся губ.      

Под   вечер первые приступы безумия охватили и Джо. Бесконечная масса песков вдруг показалась   ему громадным прудом с чистой, прозрачной водой. Не раз несчастный бросался на   раскаленную землю, чтобы напиться. Поднимался он со ртом, полным песка, и   злобно кричал:      

– Проклятие!   Вода-то соленая!      

После   одного из таких приступов безумия Джо, видя, что Фергюссон и Кеннеди лежат без   движения, поддался непреодолимому желанию выпить последние, оставленные про   запас капли воды. Не в силах справиться с собой, он подполз на коленях к   корзине и, пожирая безумными глазами бутылку с водой, схватил ее и впился в нее   губами. В этот миг рядом с ним раздались раздирающие душу крики:      

– Пить!   Пить!      

Кеннеди   подползал к нему. Несчастный охотник был жалок, он на коленях, плача, молил   Джо, который со слезами протянул ему бутылку, и Кеннеди выпил все, что было в   ней, все до последней капли.      

– Спасибо, –   пробормотал он, но Джо не слышал: он свалился на песок рядом с шотландцем.      

Как   прошла эта ужасная ночь – неизвестно. Утром несчастные стали чувствовать, как   под огненными потоками солнца тела их мало-помалу совсем высыхают. Когда Джо   хотел подняться, ему это не удалось. Он был уже не в силах осуществить свой   план.      

Джо   оглянулся вокруг. Доктор мрачно сидел в корзине; он скрестил на груди руки и   уставился бессмысленными глазами в одну точку. У Кеннеди вид был страшный: он   мотал головой из стороны в сторону, как дикий зверь в клетке. Вдруг глаза   охотника остановились на карабине, приклад которого торчал из-за борта корзины.      

– Ах! –   вскричал он, поднимаясь с нечеловеческими усилиями, и вне себя, как безумный,   бросился к карабину, схватил его и приставил дуло к своему рту.      

– Сэр!   Сэр! – с криком кинулся к нему Джо.      

– Оставь   меня! Убирайся! – хрипел шотландец. Между ними завязалась ожесточенная   борьба.      

– Пошел   вон, или я тебя убью! – задыхаясь, повторял Кеннеди.      

Джо изо   всех сил вцепился в него. Они боролись с минуту; Фергюссон, казалось, даже не   замечал их. Во время этой жестокой схватки карабин внезапно выстрелил. Услышав   этот звук, доктор поднялся во весь рост; он был похож на призрак. Вдруг глаза   его ожили, он протянул к горизонту руку и нечеловеческим голосом закричал:      

– Там!   Там! Вон там!      

В его   крике и жесте было столько энергии, что Джо и Кеннеди тотчас же перестали бороться   и оба посмотрели на Фергюссона.      

Необъятная   равнина волновалась, словно разъяренное в бурю море. Волны песка бушевали, а с   юго-востока, вращаясь с неимоверной быстротой, надвигался колоссальный песчаный   столб. В эту минуту солнце скрылось за темной тучей, длиннейшая тень от которой   доходила до самой «Виктории». Мельчайшие песчинки неслись с легкостью водяных   брызг, и все это бушующее море песка надвигалось на них. Надежда и энергия   засветились в глазах Фергюссона.      

– Самум! –   крикнул он,      

– Самум! –   повторил Джо, не понимая хорошенько, что это значит.      

– Тем   лучше, – закричал Кеннеди с бешеным отчаянием. – Тем лучше! Мы   погибнем!      

– Тем   лучше, – повторил Фергюссон, – но потому, что мы будем спасены.      

И он   быстро начал выбрасывать из корзины песок, служивший балластом.      

В конце   концов его товарищи поняли, в чем дело; они стали помогать ему выбрасывать   песок, а затем заняли свои места в корзине.      

– Теперь,   Джо, вышвырни-ка фунтов пятьдесят твоей руды, – скомандовал доктор.      

Джо не   колеблясь сделал это, и все же его кольнула мгновенная боль сожаления. «Виктория»   стала подниматься.      

– Как   своевременно! – воскликнул доктор.      

Самум   действительно приближался с быстротой молнии. Еще немного – и «Виктория» была   бы раздавлена, изорвана в клочки, уничтожена. Колоссальный смерч уже настигал   ее и осыпал градом песка.      

– Еще   выбрасывай балласт! – крикнул доктор.      

– Есть, –   отозвался Джо, кидая на землю огромный кусок кварца.      

«Виктория»   быстро поднялась над проносящимся смерчем и, подхваченная могучим воздушным течением,   полетела с неимоверной быстротой над пенящимся морем песка. Самуэль, Дик и Джо   молчали. Освеженные бурным вихрем, они с надеждой смотрели вперед…      

В три   часа самум прекратился. Песок, оседая, образовал бесчисленные холмики. В небе   снова воцарилась полнейшая тишина. «Виктория» остановилась. Путешественники   увидели впереди зеленый остров, поднимавшийся из океана песков, – оазис.      

– Вода!   Там вода! – закричал доктор. В тот же миг он открыл верхний клапан,   выпустил часть водорода, и «Виктория» тихонько спустилась в двухстах шагах от   оазиса.      

За   четыре часа воздухоплаватели покрыли расстояние в двести сорок миль. Корзину   загрузили, и Кеннеди в сопровождении Джо соскочил на землю.      

– Берите   особой ружья! – крикнул Фергюссон. – Да смотрите, будьте осторожнее.      

Дик   бросился за своим карабином, а Джо схватил одно из ружей. Быстро понеслись они   к деревьям и мигом очутились под зеленой кущей, сулившей обилие драгоценной   влаги. В своем возбужденном состоянии они не обратили внимания на видневшиеся   там и сям свежие следы.      

Вдруг в   шагах двадцати от них послышалось рычание.      

– Это   лев, – проговорил Джо.      

– Тем   лучше! – воскликнул ожесточенный охотник. – Будем драться. О, силы   найдутся, если нужно только драться.      

– Поосторожнее,   мистер Дик, поосторожнее. Помните, что от жизни одного из нас зависит жизнь   всех.      

Но   Кеннеди пропустил эти слова мимо ушей, он уже мчался вперед, держа в руках заряженный   карабин, мчался с пылающим взором, страшный в своей отваге.      

Под   одной из пальм стоял огромный лев с черной гривой, готовый каждую минуту броситься   на свою жертву. Заметив охотника, лев сделал страшный прыжок, но, прежде чем он   коснулся земли, пуля поразила его прямо в сердце. Он упал мертвый.      

– Ура!   ура! – закричал Джо.      

Кеннеди   кинулся к колодцу, сбежал по влажным ступенькам, припал к источнику и жадно   стал пить свежую, холодную воду. Джо последовал его примеру, и некоторое время   ничего не было слышно, кроме бульканья и прищелкиванья языком – звуков,   испускаемых животными, когда они утоляют свою жажду.      

– Будем   благоразумны, мистер Дик, – тяжело дыша, проговорил Джо, – как бы мы   не перехватили через край.      

Но Дик,   ничего не отвечая, окунал в воду голову и руки и все продолжал пить; он словно   опьянел.      

– А   мистер Фергюссон… – начал Джо.      

Имя это   мгновенно привело в себя Кеннеди. Он сейчас же наполнил водой принесенную с   собой бутылку и бросился вверх по лестнице. Но каково же было его изумление,   когда он увидел, что какое-то огромное темное тело закрывает выход из колодца.   Оба они, Кеннеди и идущий за ним Джо, подались назад.      

– Да   мы заперты! – закричал Джо.      

– Просто   невероятно, что бы могло это значить? Не успел Дик договорить эти слова, как   ужасное рычание показало им, с каким новым страшным врагом им придется иметь   дело.      

– Еще   лев! – закричал Джо.      

– Нет,   не лев, это львица. Ах, проклятая тварь! Подожди же! – крикнул охотник,   снова поспешно заряжая свой карабин. Он выстрелил, и животное исчезло…      

– Вперед! –   скомандовал Кеннеди.      

– Нет,   мистер Дик, не надо пока выходить. Вы ведь эту самую львицу не убили наповал, а   то бы она свалилась сюда Теперь она, видно, ждет, чтобы наброситься на первого,   кто покажется, и тогда уж ему капут.      

– Но   как же быть? Надо же выйти. Да и Самуэль нас ждет.      

– Надо   нам завлечь сюда этого зверя, – ответил Джо. – Возьмите мое ружье, а   мне дайте ваш карабин.      

– Что   ты задумал?      

– Вот   увидите.      

      

Джо   сбросил свою полотняную куртку, надел ее на ствол карабина и в виде приманки выставил   в отверстие колодца. Разъяренная львица накинулась на куртку, а Кеннеди сейчас   же выстрелил и раздробил ей плечо. Львица, рыча, покатилась по лестнице,   опрокинув Джо, которому уже казалось, что в него вонзаются огромные львиные   когти… но вдруг раздался новый выстрел, и в отверстии колодца появился Фергюссон   с еще дымящимся в руках ружьем.      

Джо   быстро поднялся, перескочил через труп львицы и, взбежав по лестнице, подал доктору   бутылку, полную воды. Поднести эту бутылку к губам и наполовину опорожнить ее   было для Фергюссона делом одного мгновения. И три путешественника от всего   сердца возблагодарили провидение, таким чудесным образом спасшее их.      

 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ      

       Прекрасный   вечер. – Стряпня Джо. – О сыром мясе. – Случай с Джемсом   Брюсом. – Бивуак. – Мечты Джо. – Барометр падает. –   Барометр снова поднимается. – Приготовления к отлету. – Ураган.      

       

После   сытного обеда, запитого немалым количеством чая и грога, наши путешественники   провели чудесный вечер под свежей зеленой листвой мимоз.      

Кеннеди   во всех направлениях обошел маленький оазис, осмотрев, кажется, все его кусты.   Несомненно, они трое были единственными живыми существами в этом земном раю.   Растянувшись на своих постелях и забыв о перенесенных муках, они провели спокойную   ночь.      

На   следующий день, 7 мая, солнце сияло во всем своем блеске, но жгучие лучи его не   могли проникать сквозь густую листву. Съестные припасы еще имелись у   путешественников в достаточном количестве, и доктор решил дожидаться в оазисе   благоприятного ветра.      

Джо   вынул из корзины «Виктории» свою походную кухню и с увлечением занялся всевозможными   кулинарными приготовлениями, тратя при этом воду с беспечной расточительностью.      

– Какая   удивительная смена горестей и радостей! – воскликнул Кеннеди:– После таких   лишений – изобилие! После нищеты – роскошь! А я-то! Как был я близок к   сумасшествию!      

– Да,   дорогой мой Дик, – заговорил доктор, – если бы не Джо, тебя не было   бы с нами и ты уже не мог бы философствовать о непостоянстве всего земного.      

– Спасибо,   дорогой друг! – воскликнул Дик, протянув руку Джо.      

– Не   за что, – ответил тот. – Когда-нибудь сочтемся. Впрочем, уж лучше бы   такого случая не представлялось.      

– А   все-таки люди жалки, – заметил доктор. – Падать духом из-за такого   пустяка!      

– Вы   хотите сказать, сэр, что обходиться без воды – это пустяк? – спросил   Джо. – Но, видно, эта самая вода уж очень необходима для жизни.      

– Несомненно,   Джо: люди могут переносить голод дольше, чем жажду.      

– Верю.   Да, кроме того, ведь голодный человек может есть все, что ему попадется под руку,   даже себе подобного, хоть, должно быть, от такой закуски его долго будет   мутить.      

– По-видимому,   дикари на этот счет не очень разборчивы, – вставил. Кеннеди.      

– Но   на то они и дикари, привыкшие есть сырое мясо. Вот уж, можно сказать, мерзкий   обычай!      

– Да,   это так отвратительно, что никто не хотел верить первым путешественникам по Африке,   когда они рассказывали, что туземные племена питаются сырым мясом, и вот тогда   с Джемсом Брюсом произошел странный случай.      

– Расскажите,   сэр. У нас есть время слушать, – сказал Джо, с наслаждением растянувшись   на влажной траве.      

– Охотно.   Джемс Брюс был шотландец из графства Стерлинг. Он тоже искал истоки Нила и с   тысяча семьсот шестьдесят восьмого по тысяча семьсот семьдесят второй год   путешествовал по Абиссинии. Он проник вглубь страны до озера Тана и затем   вернулся в Англию. Описание своего путешествия Брюс опубликовал только в тысяча   семьсот девяностом году. К его рассказам отнеслись недоверчиво – вероятно, и   наши будутвстречены с таким же недоверием. Быт племен, населяющих Абиссинию,   так резко отличался от английского, что повествование Брюса было принято за   пустые россказни. Между прочим, автор утверждал, что население Абиссинии ест   мясо в сыром виде. Эта подробность возмутила всех. Говорили, что автор имеет полную   возможность врать сколько душе угодно, – ведь никто его проверить не   может. Брюс был очень храбр и очень вспыльчив. Недоверие к его словам выводило   его из себя. Однажды какой-то шотландец стал шутить в его присутствии, в одной   из эдинбургских гостиных, насчет «домыслов» путешественника, уверяющего, что в   Абиссинии едят сырое мясо. В заключение он решительно заявил, что такой обычай   – нечто невероятное и невозможное. Брюс, не говоря ни слова, вышел и через   некоторое время вернулся с сырым бифштексом, посыпанным солью и перцем   по-африкански. «Сударь, – сказал он шотландцу, – усомнившись в   существовании обычая, который я описываю, вы нанесли мне оскорбление. Считая   этот обычай невозможным, вы ошиблись. И чтобы доказать это всем, вы скушаете   этот бифштекс в сыром виде или ответите мне за ваши слова». Шотландец испугался   – и подчинился. Надо было видеть его гримасы! Когда он съел бифштекс, Джемс   Брюс заметил: «Допустим, что я рассказал небылицу, но по крайней мере вы не   станете утверждать, будто она невозможна».      

– Молодец   Брюс, – сказал Джо. – Если шотландец заболел несварением желудка,   поделом ему. И если кто-нибудь, когда мы вернемся в Англию, усомнится в наших   рассказах…      

– Что   же ты тогда сделаешь, Джо?      

– Я   заставлю его съесть кусок нашей «Виктории» без соли и без перца.      

      

Все   посмеялись изобретательнрсти Джо.      

День   прошел в приятных разговорах. Вместе с силами возвращалась надежда, а с нею мужество.   Пережитое изглаживалось из памяти и уступало место мыслям о будущем с благодетельной   быстротой.      

Джо   заявил, что хотел бы никогда не расставаться с этим волшебным уголком. Это было   именно то царство, о котором он всегда мечтал. И чувствует он себя здесь совсем   как дома. По его просьбе доктор определил местонахождение оазиса, и Джо с   пресерьезным видом занес в свою дорожную записную книжку: 15° 43' восточной   долготы и 8° 32' северной широты.      

Что   касается Кеннеди, то он жалел только об одном – что не может поохотиться в этом   маленьком лесу. По его мнению, здесь положительно недоставало диких зверей.      

– Но   ты что-то уж очень забывчив, дорогой мой Дик, – возразил доктор. – А   этот лев, а львица?      

– Ну,   что там! – проговорил Джо с обычным презрением истого охотника к убитому   зверю. – А кстати, знаете, присутствие в здешнем оазисе этой пары львов,   пожалуй, может свидетельствовать о близости плодородных мест.      

– Твое   предположение не очень веско, – заметил доктор – Эти звери, гонимые   голодом и жаждой, часто пробегают очень большие расстояния. И в следующую ночь   нам нужно быть настороже и даже разложить несколько костров.      

– В   такую-то жару? – воскликнул Джо. – Разумеется, если это необходимо,   сэр, то, конечно, будет сделано; но мне, признаться, жалко сжигать этот   чудесный лесок, давший нам столько хорошего.      

– Да,   надо быть как можно осторожнее, чтобы не спалить его, – сказал доктор, –   пусть и другие воспользуются когда-нибудь этим приютом среди пустыни.      

– Уж   мы позаботимся об этом, сэр. А вы думаете, что этот оазис известен кому-нибудь?      

– Конечно,   это место стоянки караванов, идущих в Центральную Африку, и наверно могу сказать,   что встреча с ними тебе, Джо, была бы не очень по сердцу.      

– Да   разве здесь также встречаются эти ужасные ньям-ньям?      

– Без   сомнения. Ведь это название общее для всего туземного населения, и, живя в   одном и том же климате, эти родственные племена, конечно, усвоили одинаковые   нравы и обычаи.      

– Тьфу! –   вырвалось у Джо. – Впрочем, – заявил он, – в конце концов это   понятно. Если бы у дикарей были вкусы джентльменов, то в чем же была бы тогда   разница между теми и другими? Уж эти ньям-ньям не заставили бы себя просить:   они с наслаждением съели бы сырой бифштекс, да и самого шотландца в придачу.      

После   этих рассуждений Джо отправился раскладывать костры, стараясь делать их как   можно меньше. К счастью, эта предосторожность оказалась излишней, и все трое   поочередно прекрасно выспались.      

На   следующий день погода ничуть не изменилась-упорно держался штиль. Полная неподвижность   «Виктории» говорила об отсутствии даже самого легкого ветерка.      

Фергюссон   снова начал было беспокоиться. «Если так будет и дальше, пожалуй, может не хватить   съестных припасов, – думал он. – Неужели, избежав смерти от жажды, мы   погибнем от голода?»      

Но   вскоре он воспрянул духом, заметив, что барометр стал сильно падать, – это   был явный признак перемены погоды в ближайшее время. И он решил не откладывая   заняться всеми необходимыми для полета приготовлениями, чтобы при благопри   ятных условиях немедленно подняться на воздух. Ящик для воды, питавший горелку,   и ящик для питьевой воды – оба были наполнены доверху.      

Затем   Фергюссон занялся уравновешиванием шара, и Джо снова пришлось пожертвовать порядочной   частью своего сокровища. Однако вместе с силами к нему вернулись его корыстные   помыслы, и он не сразу исполнил приказ доктора. Но тот объяснил ему, что   «Виктория» не в состоянии поднять лишнего груза и, значит, надо выбирать между   водой и золотом. Джо, наконец, перестал колебаться и выбросил из корзины на   песок значительное количество драгоценной руды.      

– Ну,   пусть же это золото достанется тем, кто явится сюда после нас, – промолвил   Джо. – Вот, думаю, удивятся-то, найдя богатство в таком месте!      

– А   что, если какой-нибудь ученый-исследователь наткнется здесь на эти   камни? – сказал Кеннеди.      

– Нет   никакого сомнения, дорогой Дик, что он будет очень поражен и не замедлит напечатать   об этом целые фолианты, – отозвался доктор. – Мы же в один прекрасный   день можем услышать о чудесных залежах золотоносного кварца, найденных среди   песков Африки.      

– И   подумайте, все это будет делом рук Джо, – заметил Кеннеди.      

Мысль,   что он загадает загадку какому-нибудь ученому, утешила Джо, и он даже улыбнулся.      

Весь   остальной день доктор тщетно ждал перемены погоды. Температура повысилась и,   если бы не густая тень оазиса, была бы совершенно невыносимой. Термометр   показывал 149ш. Это была наивысшая температура, отмеченная до сих пор   Фергюссоном. Воздух казался огненным.      

Вечером   Джо опять разложил для безопасности костры, и во время вахт доктора и Кеннеди   не произошло ничего нового. Но около трех часов утра, когда дежурил Джо,   температура внезапно понизилась, небо заволокло тучами, стало темно.      

– Вставайте!   Вставайте! – крикнул Джо своим товарищам. – Поднимается ветер!      

– Наконец-то! –   воскликнул доктор, глядя на небо. – Буря приближается! Скорее на «Викторию»!      

Действительно,   нельзя было терять ни минуты. Под натиском урагана «Виктория» совсем пригнулась   к земле, и ее корзина волочилась по песку. Если бы случайно из нее вывалилась   часть балласта, шар могло бы совсем унести. Быстроногий Джо помчался к корзине   и ухватился за нее. В это время самый шар почти лег на землю, рискуя изорвать   свою оболочку.      

Доктор   занял свое обычное место, зажег горелку и приказал сбросить лишний балласт.      

      

Путники   в последний раз взглянули на гнувшиеся до земли под напором бури деревья, оазиса   и, подхваченные на высоте двухсот футов восточным течением, скрылись в ночном   мраке.      

 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ      

       Появление   растительности. – Фантастическая идея французского писателя. –   Чудесная страна. – Царство Адамауа. – Соединение исследований Спика и   Бертона с исследованиями Барта. – Горы Атлантика. – Река   Бенуэ. – Город Йола. – Гора Бажеле. – Гора Мендиф.      

       

Путешественники   неслись чрезвычайно быстро. Да они и жаждали покинуть Сахару, едва не ставшую   для них роковой.      

Около   четверти десятого утра они стали замечать кое-где траву, пробивавшуюся сквозь   песок. Эта трава говорила им, как некогда Христофору Колумбу, о близости земли;   зеленые ростки боязливо выглядывали из-за камешков, которые скоро сменились   скалами в этом океане песка. На горизонте появились волнистые очертания еще не   высоких холмов. Их силуэты расплывались в тумане. Тягостное однообразие пустыни   стало исчезать.      

Доктор с   восторгом приветствовал этот новый край и готов был, как моряк на вахте, крикнуть:   «Земля! Земля!»      

Через   час перед глазами путешественников стала проноситься местность, еще очень   дикая, но уже не такая плоская и оголенная; на сером небе даже вырисовывались   очертания деревьев.      

– Что   же – значит, мы уже в более или менее цивилизованной стране? – спросил   охотник.      

– В   цивилизованной! – воскликнул Джо. – Да что вы, мистер Дик.   Взгляните-ка, ведь совсем еще не видно людей.      

– Но   при той быстроте, с которой несется наша «Виктория», мы скоро их увидим, –   заметил Фергюссон.      

– А   скажите, мистер Самуэль, мы все еще летим над страной негров?      

– Да,   Джо, и будем лететь над ней, пока не доберемся до арабов.      

– До   арабов, сэр? Настоящих арабов с верблюдами?      

– Нет,   без верблюдов: эти животные здесь редки, вернее сказать, – почти   неизвестны. Встретить их можно только поднявшись на несколько градусов к   северу.      

– Жаль!      

– А   почему, Джо?      

– Да   потому, что при противном ветре можно было бы ими пользоваться.      

– Каким   же образом?      

– Мне,   сэр, сейчас пришла в голову вот какая мысль: что, если впрячь в нашу «Викторию»   этих самых верблюдов и заставить их тащить нас? Что вы на это скажете?      

– Бедный   мой Джо, знаешь, твоя идея не нова. Ее уже использовал один остроумный   французский писатель, Мери, – правда, в романе. Герои этого романа   впрягают в свой шар верблюдов, которые и тащат его. Вдруг, откуда ни возьмись,   появляется лев. Он пожирает верблюдов, проглатывает канат и, попав таким   образом в плен, принужден сам тащить шар. Сам видишь, насколькб все это   фантастично и как мало тут общего с нашим способом передвижения.      

Джо   несколько сконфузился, узнав, что его блестящая идея была уже предвосхищена; он   стал ломать себе голову над тем, какой же дикий зверь мог бы в свою очередь   сожрать льва. Ни до чего не додумавшись, он снова принялся разглядывать   проносившуюся под ними местность. Он увидел средней величины озеро. Его   обступали холмы, которые еще нельзя было назвать горами. Между этими холмами   извивалось много плодородных долин с непроходимой чащей разнообразнейших де   ревьев; над ними господствовал элаис, листья которого в длину достигают   пятнадцати футов, а ствол усеян острыми шипами; бомбакс отдавал пролетавшему   мимо ветру тонкий пух своих семян, сильный аромат пандануса, этой арабской   «кенды», наполнял благоуханием воздух и доходил даже до той зоны, где проходила   «Виктория»; дынное дерево с дланевидными листьями, суданский орешник, баобаб,   банановое дерево дополняли эту роскошную флору тропических стран.      

– Что   за чудесный край! – воскликнул доктор.      

– А   вот уже появились животные, – объявил Джо, – значит, здесь недалекой   люди.      

– Ах,   какие великолепные слоны! – закричал Кеннеди. – Нельзя ли мне   поохотиться немного?      

– Ну,   скажи на милость, Дик, как же при таком сильнейшем воздушном течении нам можно   остановиться? Нет, дорогой мой, тебе придется испытать муки Тантала. Потом   наверстаешь упущенное.      

      

И в   самом деле, было от чего разыграться воображению охотника! У Дика сердце колотилось   в груди и пальцы невольно сжимали ствол карабина.      

Фауна   этого края не уступала его флоре. Дикие быки утопали в густой, высокой траве, откуда   лх едва было видно. Слоны огромного роста, серые, черные, желтые, ураганом   проносились по лесу, все ломая, уничтожая и опустошая на своем пути. По   лесистым склонам холмов шумели водопады, стремили свои воды потоки. В них шумно   купались гиппопотамы, а по берегам валялись, выставляя свое круглое вымя, полное   молока, рыбовидные ламантины до двадцати футов длиной. Это был редкостный   зверинец в грандиозной оранжерее, где бесчисленное множество разнообразных   птиц, порхая среди тропической растительности, переливалось тысячами цветов.      

По этому   сказочному богатству природы доктор догадался, что они несутся над царством Адамауа.      

– Мы   идем по следам современных открытий, – сказал он. – Я продолжаю путь,   прерванный другими путешественниками; счастливая судьба привела нас сюда.   Друзья мои, мы сможем связать труды капитанов Бёртона и Спика с исследованиями   доктора Барта; мы покинули англичан, чтобы встретиться с гамбуржцем, и скоро мы   достигнем границы, до которой дошел этот отважный ученый.      

– Мне   кажется, – сказал Кеннеди, – что между землями, которые описаны этими   двумя учеными, лежит обширное пространство, судя по пути, нами проделанному.      

– Его   величину нетрудно вычислить. Возьми карту и взгляни на долготу южной оконечности   озера Укереве, достигнутой Спиком.      

– Она   находится примерно на тридцать седьмом градусе.      

– А   как расположен город Йода, над которым мы пролетим сегодня вечером? Это как раз   та точка, до которой дошел Барт.      

– Приблизительно   на двенадцатом градусе.      

– Значит,   разница составляет двадцать пять градусов; в каждом шестьдесят миль, то есть   всего тысяча пятьсот миль.      

– Недурная   прогулка, – вставил Джо, – для людей, которые идут пешком.      

– Однако   она будет сделана. Ливингстон и Моффат идут вглубь континента; озеро Ньяса, которое   они открыли, лежит не очень далеко от озера Танганьика, открытого Бёртоном; к   концу столетия эти огромные пространства будут, конечно, исследованы. –   Доктор прибавил, взглянув на компас:– Как жаль, что ветер уносит нас к западу;   я хотел бы подняться к северу.      

После   двенадцатичасового перелета «Виктория» была у границы Судана. Первые туземцы,   которых увидели путешественники, были арабы племени шуа, кочующие здесь со   своими стадами. Огромные вершины гор Атлантика возвышались на горизонте. На эти   горы, предполагаемая вышина которых была около двух тысяч шестисот метров, не   ступала еще нога европейца. По их западному склону устремляются в океан все   реки этой части Африки. Горы Атлантика – это местные Лунные горы.      

Наконец,   перед глазами наших воздухоплавателей появилась настоящая большая река, и по   огромным человеческим муравейникам, расположившимся вдоль ее берегов, доктор   признал в ней один из крупных притоков Нигера – Бенуэ, тот самый, который   туземцы называют «источником вод».      

– Знаете,   друзья мои, – сказал доктор, – эта река станет когда-нибудь   естественным путем сообщения с внутренним Суданом. Однажды пароход «Плеяда» под   командой одного из наших отважных капитанов уже поднялся по ней до города йода.   Вы видите, что мы уже находимся в разведанной Стране.      

Множество   невольников работало в поле над посевами сорго, составляющим главную их пищу. Вытаращив   глаза, они с удивлением смотрели на проносившуюся метеором «Викторию».      

      

Вечером   доктор решил сделать привал в сорока милях от города йода. Вдали поднимались   две остроконечные вершины горы Мендиф. Фергюссон приказал сбросить якоря, и шар   зацепился за верхушку высокого дерева. Но порывистый ветер раскачивал   «Викторию» так сильно, что порой она ложилась почти горизонтально, и положение   пассажиров становилось очень опасным.      

Фергюссон   во всю ночь не сомкнул глаз. Не раз он был близок к тому, чтобы перерубить   якорные канаты и уйти от бури. Наконец, она утихла, и раскачивание «Виктории»   перестало быть опасным.      

На   следующий день дул менее сильный ветер, но, к сожалению, он уносил «Викторию» в   сторону от йола. Фергюссону очень хотелось видеть этот город, недавно   перестроенный фулахами, но надо было мириться с тем, что приходилось   подниматься к северу и даже несколько к северо-востоку.      

Кеннеди   предложил сделать остановку в этом крае, столь богатом дичью. Джо также высказался   за то, что хорошо было бы запастись свежим мясом. Но дикие нравы и враждебное отношение   туземцев, давших несколько выстрелов из ружей по «Виктории», принудили доктора   продолжать путь. Как раз в это время они пролетали над краем, где царили резня   и пожары, где султаны вели между собой бесконечные войны, ставя на карту свои   государства.      

Внизу   проносились многочисленные густонаселенные деревни с длинными хижинами. Вокруг   них простирались богатые, обширные пастбища, пестреющие лиловыми цветами. Хижины,   походившие на большие ульи, прятались за частоколами, Кеннеди несколько раз   заметил, что суровые склоны холмов напоминают ему шотландский горный пейзаж.      

Вопреки   всем усилиям доктора «Викторию» несло прямо на северо-восток, к горе Мендиф, в   то время еще скрывавшейся за тучами. Гора эта отделяет бассейн реки Нигера от   бассейна озера Чад.      

Вскоре   показалась гора Бажеле, к склонам которой прилепились, словно дети к груди матери,   целых восемнадцать селений, – великолепное зрелище для глаз, которое можно   было охватить в целом. В лощинах зеленели поля риса и земляного ореха.      

В три   часа «Виктория» была у горы Мендиф. Миновать ее оказалось невозможным, надо   было пролететь через нее. Фергюссон, доведя температуру газа до ста градусов,   увеличил подъемную силу шара почти на тысячу шестьсот фунтов и благодаря этому   поднялся выше восьми тысяч футов. Ни разу еще во время своего полета «Виктория»   не достигала такой высоты, и температура здесь до того понизилась, что доктор и   его товарищи принуждены были закутаться в одеяла. Фергюссон поспешил   спуститься, ибо оболочка «Виктории» была так натянута, что каждую минуту могла   лопнуть.      

Как ни   торопился доктор, аэронавты все-таки разглядели, что гора эта вулканического   происхождения и что кратеры ее давным-давно потухших вулканов успели уже   обратиться в глубочайшие пропасти.      

Огромные   массы птичьего помета образовали на склоне горы Мендиф подобие известковых   скал, и их, пожалуй, хватило бы на удобрение полей всей Англии.      

В пять   часов дня «Виктория», защищенная от южного ветра горой, тихонько пронеслась у   ее склонов и остановилась на большой лужайке, вдали от всякого жилья. Как   только корзина шара коснулась земли и были предприняты все нужные меры для ее   укрепления, Кеннеди, схватив свой карабин, умчался по отлогой долине. Вскоре он   возвратился с полдюжиной диких уток и еще с какой-то птицей вроде кулика. Джо   постарался как можно лучше их приготовить. Обед удался на славу, а ночь прошла   в полном спокойствии.      

 ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ      

       Мосфея. –   Шейх. – Денхем, Клаппертон, Оудней, Фогель. – Столица Логгум – Туль –   Кернак. – Штиль. – Логгумский правитель и его двор. –   Нападение. – Голуби-поджигатели.      

       

На   следующий день воздухоплаватели снова продолжали свой отважный полет. Они теперь   верили в «Викторию», как моряк верит в свое судно. Она ведь с честью выдержала   все испытания: и ураганы, и тропический зной, и подъемы среди страшных   опасностей, и еще, пожалуй, более рискованные спуски. А управлял своим шаром   Фергюссон, можно сказать, мастерски. Вот почему, не зная хорошенько, где будет   конечный пункт их путешествия, доктор уже больше не боялся за его исход.   Конечно, в этой стране дикарей и фанатиков необходимо было принимать особые меры   предосторожности, и он не переставал убеждать своих друзей быть всегда начеку.      

Ветер   медленно нес их к северу, и около девяти часов утра показался большой город Мосфея,   раскинувшийся на плоскогорье среди двух высоких гор. Он занимал неприступную   позицию. К нему вела только одна узкая дорога, извивавшаяся среди лесов и   болот.      

Как раз   в этот момент в город въезжал шейх. Его сопровождал конный эскорт в разноцветных   одеждах. Впереди шли трубачи и скороходы, очищавшие дорогу от ветвей.      

Доктор,   желая поближе поглядеть на туземцев, начал снижаться. По мере того как шар,   приближаясь, стал увеличиваться, арабы приходили все в больший ужас, и скоро   все они удрали быстротой, на которую только были способны их собственные ноги и   ноги их коней. Один лишь шейх не двинулся с места. Он взял в руки свой длинный   мушкет, зарядил его и с гордым видом стал ждать.      

Доктор   снизился приблизительно на высоту ста пятидесяти футов и громко на арабском   языке приветствовал шейха. Услышав эти слова, несшиеся с небес, шейх сошел с   коня и распростерся в дорожной пыли. Фергюссон, как ни старался, ничего не мог   сделать: шейх не смел подняться.      

– Оно   и понятно, – сказал доктор, – если при первом появлении здесь   европейцев в них видели какую-то породу сверхчеловеков, то уж нас они подавно   не могли не принять за сверхъестественные существа.      

И когда   шейх станет рассказывать о встрече с нами, его арабская фантазия разыграется и   он, конечно, распишет это происшествие как только сможет. Представьте себе,   какие удивительные легенды создадутся когда-нибудь о нас с вами!      

– А   жаль, – сказал охотник. – Было бы, пожалуй, лучше, если бы они видели   в нас простых людей. Тогда они высоко оценили бы могущество европейской   цивилизации.      

– Согласен,   Дик, но тут уж ничего не поделаешь. Как бы ты ни объяснял ученым этой страны   механизм аэростата, они ничего не поняли бы и все равно заподозрили бы тут вмешательство   сверхъестественных сил.      

– Сэр, –   спросил Джо, – вы говорили о первых европейцах, исследовавших эту страну.   Кто они были, разрешите вас спросить?      

– Мы,   мой милый, находимся как раз на пути исследовалий майора Денхема; в Мосфейе он   был принят султаном Мандара. Он покинул Борну и сопровождал шейха в экспедиции   против феллатахов; он присутствовал при штурме города, который храбро защищался   с помощью арабских стрел, снабженных пулями, и обратил в бегство войско шейха;   все это послужило лишь предлогом для убийств, грабежей, набегов. Майора   ограбили, раздели донага, и, если бы не лошадь, под брюхом которой он спрятался   и на которой затем бешеным галопом умчался от победителей, он никогда бы не   вернулся в Куку, столицу Борну.      

– А   кто же он, этот майор Денхем?      

– Неустрашимый   англичанин, руководивший с тысяча восемьсот двадцать второго до тысяча восемьсот   двадцать четвертого года экспедицией в Борну. Его спутниками были капитан   Клаппертон и доктор Оудней. Они покинули Триполи в марте, достигли Мурзука,   столицы Феццана, по пути, который впоследствии проделал доктор Барт,   возвращаясь в Европу, и шестнадцатого февраля тысяча восемьсот двадцать   третьего года прибыли в Куку, расположенную возле озера Чад. Денхем изучал   Борну, Мандара и восточные берега озера, а капитан Клаппертон и доктор Оудней   пятнадцатого декабря тысяча восемьсот двадцать третьего года отделились от него   и углубились в Судан до Сокото. Оудней умер от переутомления и изнурения в   городе Мурмур.      

– Значит,   в этой части Африки, – спросил Кеннеди, – науке принесены большие   жертвы?      

– О,   это роковая страна! Мы сейчас летим прямо к стране Багирми, через которую   Фогель прошел в тысяча восемьсот пятьдесят шестом году, чтобы проникнуть в   Вадаи, где он исчез. Этот совсем еще молодой человек, двадцати трех лет, был   послан на помощь экспедиции доктора Барта; они встретились первого декабря   тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года; Фогель занялся изучением страны. В   тысяча восемьсот пятьдесят шестом году он сообщал в своих последних письмах о   намерении разведать страну Вадаи, куда не проник еще ни один европеец.   Повидимому, он достиг столицы Вара, где его, по одним сведениям, взяли в плен,   а по другим – убили за то, что он пытался взойти на священную гору,   находившуюся в окрестностях города. Но не всегда следует верить слухам о смерти   исследователей-путешественников – это освобождает от необходимости искать их.   Сколько раз, например, из официальных источников сообщалось о смерти доктора   Барта, что вызывало у него законное раздражение. Вполне возможно, что вадайский   султан держит Фогеля в плену в надежде на выкуп. Барон Нейманс отправился в Вадаи,   но умер в Каире в тысяча восемьсот пятьдесят пятом году. Мы теперь знаем, что   Хейглин пустился по следам Фогеля вместе с экспедицией, посланной из Лейпцига.   Таким образом, мы вскоре узнаем о судьбе, постигшей этого молодого и интересного   исследователя[24].      

      

Вскоре   Мосфея скрылась за горизонтом. Перед глазами аэронавтов уже проносилась Мандара,   этот на редкость плодородный край, со своими лесами из акаций, с лугами,   усеянными красными цветами, с полями индиго и хлопчатника. Шумно мчала свои   бурные воды река Шари; в восьмидесяти милях отсюда она впадала в озеро Чад.   Доктор проследил ее течение по карте Барта.      

– Вы   видите, – сказал он, – что работы этого ученого отличаются   необычайной точностью; мы приближаемся к области Логгум и, может быть, к ее   столице, городу Кернак. Здесь погиб бедный Туль, которому не было еще двадцати   двух лет. Это молодой англичанин, лейтенант семидесятого полка, который всего   лишь несколько недель как присоединился к майору Денхему в Африке и немного   спустя погиб. О, эту огромную страну можно с полным правом назвать кладбищем   европейцев.      

Несколько   лодок, длиной футов в пятьдесят, плыли вниз по течению реки Шари. «Виктория»,   парившая на высоте тысячи футов, почему-то мало привлекала внимание туземцев. Довольно   сильный до этого ветер стал спадать.      

– Неужели   мы опять попадем в полный штиль? – проговорил доктор.      

– Ну,   теперь, сэр, во всяком случае нам нечего бояться ни недостатка воды, ни   пустыни, – заметил Джо.      

– Но   зато здешнее население будет, пожалуй, еще пострашнее, – заметил доктор.      

Уже   после отъезда доктора были получены письма из Эль-Обейда, от Мунцингера, нового   руководителя экспедиции: сожалению, в этих письмах окончательно подтверждалось   известно о смерти Фогеля.      

– Вот   что-то похожее на город, – заявил Джо.      

– Это   Кернак, – отозвался Фергюссон. – Как ни слаб ветер, но он несет нас   туда. При желании можно было бы снять с города точный план.      

– А   нельзя ли будет нам снизиться? – спросил Кеннеди.      

– Ничего   не может быть легче, Дик. Мы как раз над самым городом. Подожди, я сейчас   прикручу горелку, и мы станем спускаться.      

Через   каких-нибудь полчаса «Виктория» неподвижно повисла в двухстах футах от земли.      

– Вот   мы и совсем близко от Кернака, – сказал доктор, – не дальше, чем был   бы от Лондона человек, взобравшийся на купол собора святого Павла. Теперь мы   можем хорошо осмотреть город.      

– Но   что это за стук несется со всех сторон, словно колотят деревянными молотками?      

Джо стал   внимательно всматриваться и убедился, что весь этот шум производят ткачи, работающие   под открытым небом над полотнами, натянутыми на большие бревна.      

Теперь   Кернак, столицу Логгума, видно было как на ладони. Он представлял собой настоящий   город, с правильной линией домов и довольно широкими улицами. Посреди большой   площади виднелся рынок невольников, где толпилось много покупателей. Мандарские   женщины с их крошечными ножками и ручками были в большом спросе и выгодно   продавались.      

Появление   «Виктории» произвело здесь такое же впечатление, какое оно уже не раз производило   и раньше: сначала раздались крики, все пришли в неописуемое удивление и ужас, затем   были брошены все работы, и воцарилась полная тишина. Путешественники,   неподвижно держась в воздухе, с величайшим интересом рассматривали многолюдный   город. Потом они спустились еще ниже и остановились всего в каких-нибудь   двадцати метрах от земли.      

Тут   появился из своего дома шейх, правитель Логгума, с зеленым знаменем. Его сопровождали   музыканты, трубившие во всю мочь в буйволовые рога. Вокруг повелителя стала собираться   толпа. Фергюссон хотел было говорить с ним, но из этого ничего не вышло.      

Жители   Логгума с их высокими лбами, курчавыми волосами и почти орлиными носами производили   впечатление людей гордых и смышленых. Но появление «Виктории» привело их в   большое смятение. Во все стороны были разосланы верховые гонцы. Вскоре стало   совершенно очевидно, что стягиваются войска, чтобы сра зиться с необыкновенным   врагом. Напрасно Джо махал платками всевозможных цветов – он ничего этим не   достиг.      

Между   тем шейх, окруженный своим двором, показал знаком, что он желает говорить, и   произнес речь, из которой Фергюссон не понял ни единого слова. Это была смесь   языков арабского с багирми. Однако благодаря интернациональному языку жестов   доктору вскоре стало ясно, что шейх настойчиво требует их немедленного   удаления. Доктор и сам рад был бы убраться, но, к несчастью, из-за полного   штиля это было невозможно. Неподвижность «Виктории», видимо, выводила из себя   шейха, и его придворные начали орать, надеясь этим заставить чудовище   исчезнуть.      

Они были   прекурьезны, эти придворные, каждый в пяти или шести пестрых рубахах и с огромными   животами, часто накладными. Доктор очень удивил товарищей, сказав им, что эти   многочисленные рубахи и животы были одним из способов угодить своему султану.   Тучность означала здесь важность. Все эти толстяки кричали и жестикулировали,   но особенно выделялся среди них один, должно быть, судя по его толщине, премьерминистр.   Толпа присоединяла свой вой к крикам придворных; их жестам все подражали, как   обезьяны, так что десять тысяч рук воспроизводили одно и то же движение.      

Когда   все эти меры сочтены были недостаточными, начали применять более грозные. Выстроили   в боевом порядке солдат, вооруженных луками и стрелами; но тут «Виктория»   начала округляться, спокойно поднялась и оказалась недосягаемой для их стрел.   Шейх схватил мушкет и прицелился в шар. Но зорко следивший за ним Кеннеди   опередил его и, выстрелив из своего карабина, раздробил мушкет в его руках.      

Этот   неожиданный выстрел вызвал страшный переполох. Все мгновенно разбежались по   своим хижинам, и город точно вымер.      

Наступила   ночь. Ветер совсем спал. Надо было примириться с необходимостью оставаться на   высоте трехсот футов от земли. Внизу была кромешная тьма, ни единого огонька.   Тишина стояла мертвая. Доктор удвоил бдительность, ведь очень может быть, что в   этой тишине таится западня.      

И как   оказался прав Фергюссон, будучи настороже! Около полуночи весь город словно запылал.   В воздухе переплетались сотни огненные линий.      

– Вот   странная вещь! – проговорил доктор.      

– Господи   помилуй нас, этот огонь как будто поднимается и приближается к нам, –   сказал Кеннеди.      

И в   самом деле. Среди страшных криков и мушкетных выстрелов вся эта масса огня поднималась   к «Виктории». Джо приготовился сбрасывать балласт. Фергюссон очень скоро сообразил,   в чем дело.      

Тысячи   голубей, к хвостам которых прикрепили горящее вещество, были пущены на «Викторию».   Перепуганные птицы разлетелись, описывая в воздухе огненные зигзаги. Кеннеди   стал палить из всех имеющихся ружей в огненную стаю, но что мог он поделать   против бесчисленного множества врагов! Голуби уже кружились вокруг «Виктории»,   и шар, отражая огни, сам казался заключенным в огненную сетку.      

Доктор,   не задумываясь, сбросил кусок кварца, и шар моментально поднялся выше стаи огненных   птиц. Еще часа два видно было, как они там и сям кружились в воздухе, но   мало-помалу. число их все уменьшалось, и, наконец, огоньки совсем исчезли.      

– Теперь   мы можем спокойно заснуть, – объявил доктор.      

– А   знаете, совсем недурно придумано для дикарей, – проговорил Джо.      

– Они   нередко пускают в ход таких голубей, которые поджигают в деревнях соломенные крыши, –   заметил доктор, – но на этот раз наша «летающая деревня» поднялась выше   пернатых поджигателей.      

– Вижу,   что воздушному шару не страшны никакие враги, – заявил Кеннеди.      

– Нет,   ошибаешься, – возразил доктор.      

– Какие   же?      

– Да   неосторожные малые в его же корзине. Так вот, друзья мои, будемте начеку всегда   и везде.      

      

       

 ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ      

       Отлет среди   ночи. – Беседа. – Охотничий инстинкт Кеннеди. – Меры   предосторожности. – Течение реки Шари. – Озеро Чад. – Свойства   его воды. – Гиппопотам. – Выстрел впустую.      

       

Стоя на   вахте, Джо около трех часов ночи заметил, что город под ним стал, наконец, удаляться, –   «Виктория» тронулась в путь. Кеннеди и доктор проснулись.      

Фергюссон   взглянул на компас и с удовольствием убедился, что ветер несет их к северо-северо-западу.      

– Нам   везет, – проговорил он. – Все нам удается. Еще сегодня мы увидим   озеро Чад.      

– А   большое оно? – поинтересовался Кеннеди.      

– Довольно   большое, дорогой Дик. В самых длинных и широких своих местах оно тянется миль   на сто двадцать.      

– Полет   над водным пространством внесет некоторое разнообразие.      

– На   однообразие мы вообще жаловаться не можем, да к тому же все протекает при   наилучших условиях.      

– Что   верно, то верно, Самуэль. Ведь, не считая отсутствия воды в пустыне, мы как   будто не подвергались другим серьезным опасностям.      

– Во   всяком случае, «Виктория» все время вела себя как нельзя лучше. Сегодня у нас   двенадцатое мая, а вылетели мы восемнадцатого апреля. Итого, в пути мы двадцать   пять дней. Еще деньков десять – и мы закончим наш полет.      

– Где   же именно?      

– Вот   этого я сказать тебе не могу. Да и не все ли это равно?      

– Ты   прав. Доверимся провидению, пусть оно направляет нас и хранит, как хранило до   сих пор. Разве сейчас мы похожи на людей, пронесшихся через самую губительную   страну на свете?      

– Видишь,   мы были в силах лететь, и мы полетели!      

– Да   здравствуют воздушные путешествия! – крикнул Джо. – После двадцати   пяти дней полета мы вполне здоровы, сыты и хорошо, даже, быть может, чрезмерно   хорошо, отдохнули. Мои ноги, например, попросту онемели, и я ничего не имел бы   против того, чтобы размять их, пройдя миль тридцать.      

– Это   удовольствие ты уж доставишь себе в Лондоне, – сказал доктор. – Мы   выехали втроем, как Денхем, Клаппертон и Овервег, как Барт, Ричардсон и Фогель,   и оказались более счастливыми, чем наши предшественники; мы все еще вместе –   все трое. И нам очень важно не разделяться. Если бы один из нас вдруг очутился   где-нибудь вдали от «Виктории» в минуту внезапной опасности, когда ей было бы   необходимо подняться, – кто знает, быть может, мы никогда больше и не   встретились бы. Вот почему, откровенно говоря, я не особенно люблю, когда   Кеннеди отправляется на охоту.      

– Но   все-таки, дорогой Самуэль, ты разрешишь мне еще заняться моим любимым делом?   Недурно ведь было бы пополнить наши запасы. Кроме того, вспомни: когда ты звал   меня с собой, ты ведь соблазнял меня чудесной охотой. А я что-то мало отличился   на этом поприще, не в пример Андерсону и Кёммингу.      

– Дорогой   Дик, или память тебе изменяет, или ты из скромности просто умалчиваешь о своих   подвигах, но мне кажется, что, не говоря уже о мелкой дичи, у тебя на совести   жизнь антилопы, слона и пары львов.      

– Что   все это значит, друг мои, для охотника, у которого под дулом ружья проносятся,   кажется, все существующие на свете животные!.. Погляди-ка, погляди! Вон там   целое стадо жирафов!      

– Так   это жирафы? – воскликнул Джо. – Но они не больше моего кулака.      

– Это   потому, что мы на высоте тысячи футов, а вблизи ты убедился бы, что они раза в   три повыше тебя.      

– А   что ты скажешь, Самуэль, об этом стаде газелей, – продолжал   Кеннеди, – или о тех страусах?.. Они мчатся как ветер.      

– По-вашему,   эти птицы – страусы? – опять удивился Джо. – Но это куры, настоящие куры.      

– Послушай,   Самуэль, нельзя ли было бы как-нибудь к ним приблизиться?      

– Приблизиться,   конечно, можно. Дик, но спуститься-то на землю нам нельзя. А тогда, скажи на милость,   какой толк убивать зверей, которыми невозможно воспользоваться? Еще будь это   лев, тигр, гиена, я, пожалуй, понял бы тебя – все-таки одним свирепым зверем на   свете стало бы меньше, – но таких мирных животных, как газель или   антилопа, право, не стоит убивать исключительно для удовлетворения охотничьих   инстинктов. Вообще же, друг мой, мы теперь будем держаться на высоте футов ста   от земли, и если тебе попадется на глаза какойнибудь хищный зверь, – что   же? Всади ему пулю в сердце, ты лишь доставишь нам удовольствие.      

«Виктория»   мало-помалу снизилась, но все еще держалась на порядочном расстоянии от –   земли. Ведь в этом диком густонаселенном крае всегда можно было ждать   непредвиденных опасностей.      

Путешественники   летели теперь над рекой Шари. Очаровательные берега ее прятались в густых зарослях   деревьев всевозможных оттенков. Лианы и другие вьющиеся растения сплетались, образуя   яркую гамму красок. Крокодилы лежали на солнце или ныряли в воду с легкостью   ящериц. Играя, они выбрасывались на многочисленные, разбросанные по реке,   зеленые островки. Так шар пронесся над цветущей областью Маффатаи.      

Около   девяти часов утра доктор Фергюссон и его друзья достигли, наконец, южного берега   озера Чад. Так вот оно, это Каспийское море Африки, самое существование   которого так долго считалось басней, до чьих берегов добрались только   экспедиции Денхема и Барта!      

      

Доктор   попробовал набросать теперешние контуры озера, уже сильно отличавшиеся от занесенных   на карту в 1847 году. Постоянную карту этого озера получить невозможно. Дело в   том, что берега озера покрыты почти непроходимыми болотами – в них едва не   погиб Барт, – и болота эти, заросшие тростником и папирусом в пятнадцать   футов вышиной, время от времени затопляются водами озера. Даже местные города,   расположенные на берегу, часто затопляются, как случилось в 1856 году с городом   Нгорну; гиппопотамы и аллигаторы ныряют теперь в тех самых местах, где недавно   еще возвышались дома жителей Борну.      

Ослепительные   лучи солнца лились на неподвижные воды озера, смыкавшиеся на севере с горизонтом.      

Доктор пожелал   попробовать воду – она долгое время считалась соленой. Снизиться над озером можно   было без всякой опаски, и «Виктория» как птица пронеслась всего в пяти футах от   его поверхности. Джо на веревке спустил в воду бутылку и вытащил ее наполовину   наполненной. Вода оказалась щелочной и поэтому малопригодной для питья.      

В то   время как доктор заносил в записную книжку заметки о взятой в озере воде, рядом   с ним раздался выстрел. Это Кеннеди, не удержавшись, выпалил в чудовищного   гиппопотама, показавшегося из воды. Но как видно пуля не задела его, а лишь   заставила убраться.      

– Лучше   было бы его загарпунить, – заметил Джо.      

– Чем   это?      

– Да   нашим якорем – это был бы подходящий крючок для такого чудовища.      

– И   правда, Джо осенила блестящая мысль… – начал Дик.      

– Которую   я вас очень прошу не приводить в исполнение, – перебил его   Фергюссон. – Это чудовище не замедлило бы утащить нас туда, куда мы совсем   не стремимся попасть.      

– Особенно   теперь, когда нам известны свойства воды из озера Чад, – вставил   Джо. – А кстати, мистер Фергюссон, что, это самое чудовище можно   употреблять в пищу?      

– Это,   Джо, ведь млекопитающее из породы толстокожих. Говорят, его мясо превосходно и   служит даже предметом оживленной торговли у прибрежных жителей, – ответил   доктор.      

– О,   тогда я жалею, что мистер Дик промахнулся! – воскликнул Джо.      

– Дело   в том, что пуля Дика вообще не могла его поразить, – это животное можно   ранить лишь в брюхо или между ребер. Вот если местность на севере озера   покажется мне подходящей, мы сделаем там привал. Тогда Кеннеди очутится в   настоящем зверинце и наверстает все, что он упустил.      

– Ну   и прекрасно, – воскликнул Джо. – Пусть мистер Дик непременно   поохотится на гиппопотамов. Мне так хотелось бы отведать мяса этого   земноводного! А то как-то даже чудно: забраться в самый центр Африки и питаться   куропатками да вальдшнепами, точно мы в Англии.      

 ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ      

       Столица   Борну. – Острова племени биддиома. – Кондоры. – Беспокойство   доктора. – Принятые им меры предосторожности. – Нападение в   воздухе. – Оболочка шара прорвана. – Падение. – Великая   самоотверженность Джо. – Северный берег озера Чад.      

       

Над   озером Чад «Виктория» попала в воздушное течение, которое понесло ее к западу.   Облака умеряли зной, и от водной поверхности также веяло легкой прохладой. Но   около часа дня «Виктория», пролетев по диагонали через озеро, снова понеслась   над сушей и прошла семь-восемь миль.      

      

Доктор   сначала был не особенно доволен, но когда показалась знаменитая столица царства   Борну – Кука, он перестал сожалеть о том, что ветер занес их сюда. В течение   нескольких минут Фергюссон мог рассматривать этот город, опоясанный стенами из   белой глины. Среди множества арабских домов-кубиков тяжело поднимались довольно   топорные мечети. Во дворах домов и на площадях росли пальмы и каучуковые   деревья, увенчанные огромными, больше ста футов в диаметре, куполами зелени.   Джо заметил, что эти гигантские зонтики соответствуют силе солнечных лучей, и   из этого сделал весьма лестные для провидения выводы.      

Столица   состояла в сущности из двух отдельных городов, между которыми тянулся широчайший,   в триста туазов, бульвар, в эту минуту запруженный пешеходами и всадниками. По   одну сторону этого бульвара раскинулся со своими высокими светлыми домами город   богачей, по другую – жались низенькие с коническими крышами хижины, в которых   влачили жалкое существование бедняки; в Куке нет ни торговли, ни   промышленности, которые давали бы заработок населению. Кеннеди нашел, что Кука   несколько напоминает Эдинбург этим делением на два резко отличающихся друг от   друга города – с тою разницей, что она расположена в долине.      

Но   путешественники едва успели рассмотреть открывшуюся перед ними панораму. Воздушные   течения здесь отличаются большим непостоянством, и противный ветер вдруг подхватил   «Викторию» и снова понес ее к озеру Чад.      

Они   пролетели миль сорок, и перед глазами Фергюссона и его товарищей развернулась   новая картина: эта часть озера была усеяна множеством островов, населенных   людьми племени биддиома – кровожадными и страшными пиратами, которых соседние   племена боялись не менее, чем боятся в Сахаре туарегов.      

Эти   дикари только было приготовились бесстрашно встретить «Викторию» стрелами и   камнями, как она уже пронеслась над ними, словно гигантский жук.      

В это   время Джо, пристально всматривавшийся в горизонт, сказал Кеннеди:      

– Ей-ей,   мистер Дик, вон там есть что-то для вас интересное: ведь вы, кажется, никогда   не перестаете мечтать об охоте?      

– А   что там такое?      

– И,   знаете, на этот раз доктор вам ни слова не скажет.      

– В   чем же дело, Джо?      

– Вон   видите там целую стаю большущих птиц. Они движутся к нам.      

– Птицы? –   вскрикнул Фергюссон, хватая подзорную трубу.      

– Да,   я их вижу, – отозвался Кеннеди, – их по крайней мере дюжина.      

– Четырнадцать,   если хотите знать, мистер Дик, – поправил Джо.      

– Дай   бог, чтобы птицы эти Сказались какой-нибудь зловредной породой. Добросердный Самуэль   не стал бы противиться моим выстрелам, – проговорил охотник.      

– Одно   лишь скажу, – заметил Фергюссон, – очень бы я хотел, чтобы эти самые   птицы были как можно дальше от нас.      

– Неужели   вы боитесь этих пернатых, сэр? – с удивлением спросил Джо.      

– Ведь   это кондоры, да еще крупнейшие, и если только они вздумают напасть на нас…      

– Ну,   что же, Самуэль, будем защищаться! – перебил его Дик. – У нас для   этого имеется целый арсенал. Не думаю, чтобы эти птицы были так уж страшны.      

– Как   знать! – отозвался доктор.      

Через   десять минут стая приблизилась на ружейный выстрел. Четырнадцать кондоров   оглашали воздух хриплыми криками. Казалось, «Виктория» скорее приводила их в   ярость, чем внушала страх.      

– Что   за крик! Что за шум! – проговорил Джо. – Должно быть, им не по вкусу,   что мы забрались в их владения и смеем летать, как они,      

– По   правде сказать, вид их действительно грозен, и будь они вооружены карабинами вроде   моего, я, пожалуй, счел бы их опасными врагами, – заявил Кеннеди.      

– Увы!   В карабинах они не нуждаются, – отозвался Фергюссон, становившийся все   более озабоченным.      

Между   тем кондоры описывали огромные, все суживавшиеся круги и носились со сказочной   быстротой вокруг «Виктории». Порой они стремительно бросались вниз, словно   пули, рассекая воздух, и вдруг неожиданно и резко меняли направление полета.      

Чтобы   избегнуть этого опасного соседства, доктор решил подняться повыше. Он увеличил   пламя горелки; газ начал расширяться, и «Виктория» пошла вверх. Но не тут-то   было: видимо, кондоры и не собирались выпустить свою добычу – они стали   подниматься вместе с шаром.      

– Очень   они разъярены, – заметил охотник, заряжая свой карабин.      

И в   самом деле, хищники все приближались; некоторые были уж в каких-нибудь пятидесяти   футах. Оружие Кеннеди нисколько не устрашало их.      

– Ужасно   мне хочется выстрелить в них! – воскликнул охотник.      

– Нет,   Дик, нет, – остановил его Фергюссон, – совсем не нужно раздражать их   без надобности. Это, пожалуй, было бы для них сигналом к нападению.      

– Но   ведь я легко справлюсь с ними.      

– Ошибаешься,   Дик.      

– Да   у нас же, Самуэль, найдется пуля для каждого из них, – убеждал друга   Кеннеди.      

– А   если они набросятся на верхнюю часть шара, как ты их достанешь? – возразил   доктор. – Представь себе, что мы среди стаи львов в пустыне или среди   стада акул в открытом океане. Так вот, понимаешь, для воздухоплавателей данное   положение не менее опасно.      

– И   ты говоришь это серьезно, Самуэль?      

– Совершенно   серьезно. Дик.      

– Тогда   обождем.      

– Жди   и будь готов на случай нападения, но, смотри, не стреляй без моего приказа.      

Кондоры   были уже совсем близко. Ясно виднелись их голые шеи, вздувшиеся от крика,   яростно поднятые хрящеватые гребни с фиолетовыми отростками. Это были   крупнейшие кондоры – свыше трех футов длиной. Белые крылья их сверкали на   солнце. Ни дать ни взять белые крылатые акулы.      

– Эти   хищники гонятся за нами, – сказал Фергюссон, видя, как кондоры несутся   вслед за «Викторией», – и сколько бы мы ни поднимались, они не отстанут,   от нас, а могут, пожалуй, и опередить.      

– Что   же нам делать? – спросил Кеннеди. Доктор ничего не ответил.      

– Послушай,   Самуэль, – заговорил охотник, – этих птиц четырнадцать, а в нашем   распоряжении, считая все оружие, семнадцать выстрелов. Да неужели нет   возможности если не убить их всех, то хотя бы разогнать? Изрядную долю их я   беру на себя.      

– Я,   Дик, не сомневаюсь в твоем искусстве, – ответил доктор, – и заранее   считаю убитыми тех, кто попадет к тебе на прицел, но, повторяю, если эти   хищники набросятся, на верхнюю часть «Виктории», ты даже не сможешь увидеть их   там. Они прорвут оболочку нашего шара, а мы, не забывай, на высоте трех тысяч   футов над землей.      

В этот   миг один из самых свирепых кондоров, раскрыв клюв и выпустив когти, бросился на   «Викторию», готовый вцепиться в нее, готовый разорвать ее в клочья.      

– Стреляй!   Стреляй! – крикнул доктор.      

Не   успели прозвучать эти слова, как сраженный насмерть кондор, кружась, полетел   вниз. Теперь Кеннеди схватил двустволку. Джо вскинул на плечо другую.   Испуганные выстрелами, кондоры было разлетелись, но почти сейчас же снова со   страшным бешенством ринулись в атаку. Тут Кеннеди первой же пулей почти оторвал   голову ближайшей птице, а Джо раздробил крыло другой.      

– Осталось   всего одиннадцать! – прокричал Джо. Но в этот миг кондоры изменили свою   тактику и всей стаей поднялись над «Викторией». Кеннеди посмотрел на   Фергюссона. Как ни был стоек и невозмутим доктор, он побледнел. Наступила   жуткая тишина. Вдруг послышался треск рвущейся шелковой материи;   путешественникам показалось, что корзина уходит из-под их ног.      

– Мы   погибли, – крикнул Фергюссон, взглянув на быстро поднимавшийся   барометр. – Долой балласт! Долой!      

В   каких-нибудь несколько секунд весь кварц был выброшен за борт.      

– Мы   все падаем! – крикнул Фергюссон. – Выливайте воду из ящиков! Слышишь,   Джо! Мы летим в озеро!      

Вода   была вылита, мгновенно. Доктор наклонился над бортом корзины. Казалось, озеро   неслось на них, как морской прилив.      

Предметы   внизу росли со страшной быстротой. Корзина была меньше чем в двухстах футах от   поверхности озера Чад…      

– Долой   провизию! Провизию долой! – крикнул снова доктор.      

И ящик   со съестными припасами полетел в озеро. Падение несколько замедлилось, но шар   все же продолжал падать вниз.