1 2 3 4 5 
Но  «старец», нимало не обеспокоенный бегством слушателей, весьма подробно  рассказал, «как в 1837 году Джо Смит обанкротился; как разорённые пайщики  вымазали его дёгтем и вываляли в перьях; как он вновь объявился через несколько  лет ещё более почитаемым и славным, чем раньше, став главой трехтысячной процветающей  общины в Индепенденсе, в штате Миссури, и как, преследуемый ненавистью язычников,  он вынужден был бежать на Дальний Запад».    

Осталось  только десять слушателей и среди них честный Паспарту, который слушал, развесив  уши. Таким образом, он узнал, «как после долгих преследований Смит снова  появился в Иллинойсе и в 1839 году основал на берегах Миссисипи город  Нову-ля-Бель, население которого достигло двадцати пяти тысяч душ; как Смит  стал мэром, верховным судьёй и главнокомандующим; как в 1843 году он выставил  свою кандидатуру на пост президента Соединённых Штатов; как в конце концов его  заманили в ловушку в Карфагене; как он был брошен в темницу и убит  замаскированной бандой…»    

В эту  минуту Паспарту был один-одинёшенек в вагоне, и «старец», глядя ему в лицо, гипнотизировал  его своим голосом, напоминая ему, как два года спустя после убийства Смита его  преемник, вдохновлённый свыше пророк Брайам Юнг, покинул город Нову и  обосновался на берегах Солёного озера; и здесь, на чудесной земле, среди  плодородных долин, расположенных на пути движения переселенцев из Юты в Калифорнию,  он основал новую общину, которая благодаря мормонскому принципу многожёнства  неимоверно разрослась.    

– И вот,  – заключил Уильям Хитч, – вот почему зависть конгресса ополчилась против нас! Вот  почему федеральные войска топчут землю Юты, почему наш вождь, пророк Брайам  Юнг, незаконно заключён в темницу! Уступим ли мы силе? Никогда! Изгнанные из  Вермонта, изгнанные из Иллинойса, изгнанные из Огайо, изгнанные из Миссури,  изгнанные из Юты, мы найдём новые независимые земли, где раскинем наши шатры…  А-вы, мой верный ученик, – обратился «старец» к своему единственному слушателю,  бросая на него гневные взгляды, – раскинете ли вы свой шатёр под сенью нашего  знамени?    

– Нет! –  храбро ответил Паспарту и пустился наутёк, оставив одержимого вещать в пустыне.    

Во время  этой проповеди поезд шёл быстрым ходом и к половине первого дня достиг северо-западной  оконечности Солёного озера. Отсюда путешественники могли обозреть на большом  пространстве это внутреннее море, называемое так же Мёртвым морем, в которое  впадает американский Иордан. Это прекрасное озеро обрамлено великолепными  дикими утёсами, широкие основания которых покрыты белым соляным налётом; его  огромная водная поверхность занимала некогда ещё более обширное пространство;  со временем, по мере роста наслоений, поверхность озера уменьшилась, но глубина  его возросла.    

Солёное  озеро, имеющее около семидесяти миль в длину и около тридцати пяти миль в  ширину, расположено на высоте трех тысяч восьмисот футов над уровнем моря.  Весьма отличное от Асфальтового озера, глубина которого больше на тысячу двести  футов, оно содержит в своих водах значительный процент соли, а также до одной  четверти растворённых твёрдых веществ. Удельный вес воды – тысяча сто семьдесят,  если принимать вес дистиллированной воду за тысячу. Рыбы не могут жить в этом  озере. Те из них, которые попадают сюда из Иордана, Вебера и других рек, быстро  погибают; но утверждение, будто плотность воды в озере настолько значительна,  что человек не может в него погрузиться, неверно.    

Вокруг  озера лежат прекрасно возделанные земли, ибо мормоны очень привержены земледелию;  повсюду разбросаны ранчо, загоны для домашнего скота, поля ячменя и овса,  кукурузы, сорго, пышные луга, изгороди из шиповника, заросли акаций и молочая.  Так выглядел бы этот край через шесть месяцев, летом, но в то время земля была  запорошена тонким слоем снега.    

В два  часа дня пассажиры высадились на станции Огден. Поезд отходил дальше только в  шесть часов вечера, и у мистера Фогга, миссис Ауды и обоих их спутников было  достаточно времени, чтобы по небольшой железнодорожной ветке съездить из Огдена  в «Город святых». Двух часов им вполне хватило для осмотра этого обычного  американского города, который в качестве такового построен по единому стандарту  Соединённых Штатов – в виде огромной шахматной доски с длинными холодными  линиями и, как выразился Виктор Гюго, с «унылой мрачностью прямых углов». Основатель  «Города святых» не мог преодолеть присущего англосаксам стремления к симметрии.  В этой удивительной стране, где люди отнюдь не находятся на уровне её  установлений, всё делается «смаху»: города, дома, глупости.    

В три  часа дня наши путешественники уже прогуливались по улицам города, расположенного  между рекой Иорданом и нижними отрогами Уосатчского хребта. В городе было  немного церквей; наиболее монументальными зданиями в нём были дом пророка,  резиденция самоуправления и арсенал; отдельные дома были построены из  голубоватого кирпича, обнесены верандами и галереями и окружены садами, где  росли пальмы, акации и рожковые деревья. Город был опоясан построенной в 1853  году стеной из глины и булыжника. На главной улице, где находился рынок,  высилось несколько украшенных флагами гостиниц, среди них «Гостиница Солёного  озера».    

Мистеру  Фоггу и его спутникам город показался не особенно густо населённым. Улицы были  почти пусты, кроме, однако, той части города, где находился храм; они достигли  его, лишь миновав несколько кварталов, окружённых палисадами. Женщин в городе  было довольно много, что объясняется составом мормонской семьи. Не следует,  однако, думать, что все мормоны – многоженцы. Они свободны поступать так, как  желают, но надо отметить, что почти все жительницы штата Юты стремятся выйти  замуж, ибо согласно религии мормонов небо на том свете не дарует блаженства  незамужним женщинам. Эти несчастные создания не выглядят ни счастливыми, ни  довольными. Некоторые из них, без сомнения, более богатые, носили свободные в талии  чёрные шёлковые жакеты, а на головах – капюшоны или скромные шали. Остальные  были одеты в ситцевые платья.    

Паспарту  в качестве убеждённого холостяка не без некоторого чувства страха смотрел на  этих мормонок, которые в количестве нескольких душ были призваны ублаготворять  одного мормона. С присущим ему здравым смыслом он представил себе этого  несчастного мужа. Ему показалось устрашающим вести столько дам сразу через все  превратности земного существования вплоть до мормонского рая, где мужу  предстояло навсегда оставаться в компании с ними и с достославным Смитом,  который должен будет украшать своим присутствием это место вечного блаженства.  Такая перспектива мало улыбалась Паспарту, и ему казалось даже – быть может, он  в этом заблуждался, – что жительницы Грейт-Лейк-Сити бросали на него несколько  взволнованные взгляды.    

К  счастью, пребывание Паспарту в «Городе святых» было непродолжительным. Без  малого в четыре часа наши путешественники вернулись на вокзал и вновь заняли  места в своём вагоне.    

Раздался  свисток, но в ту минуту, когда колёса локомотива пришли в движение и поезд стал  набирать скорость, раздались крики: «Остановите! Остановите!»    

Тронувшийся  поезд не останавливают. Джентльмен, издававший эти крики, был, очевидно, каким-то  опоздавшим мормоном. Он мчался во весь дух. К счастью для него, вокзал не имел  ни дверей, ни барьеров. Он перебежал дорогу, вскочил на подножку последнего  вагона и, задыхаясь, упал на лавку.    

Паспарту,  который с волнением следил за этими гимнастическими упражнениями, с живейшим  интересом рассматривал опоздавшего, ибо узнал, что этот гражданин Юты удрал из  дому после семейной сцены.    

Когда  мормон немного пришёл в себя, Паспарту как можно вежливее осведомился у него о  количестве жён: судя по поспешному бегству джентльмена, честный малый  предполагал, что у того их должно было быть по крайней мере двадцать.    

– Одна,  сударь! – воскликнул мормон, воздевая руки к небу. – Только одна, но и этого  вполне достаточно!    

 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ,    

     

     в которой Паспарту  не может никого заставить внять голосу рассудка    

     

Покинув  Большое Солёное озеро и станцию Огден, поезд в продолжение часа шёл в северном  направлении до Вебер-ривер; он покрыл после отхода из Сан-Франциско уже около  девятисот миль. Затем он вновь повернул к востоку и двинулся через сильно  пересечённый горный Уосатчский массив. Сооружение участка пути между этими  горами и Скалистыми горами в собственном смысле этого слова стоило американским  инженерам наибольших трудностей. Именно на этом участке каждая миля  железнодорожного пути обошлась правительству Соединённых Штатов в сорок восемь  тысяч долларов, тогда как миля пути на равнине обходилась лишь в шестнадцать  тысяч долларов; но, как уже было сказано, инженеры не боролись с природой – они  старались перехитрить её, обходя все препятствия; так на протяжении всего пути  меж океанами они прорыли только один туннель длиной в четырнадцать тысяч футов.    

У  Солёного озера железнодорожный путь достигал своей наивысшей точки. Оттуда он  описывал сильно вытянутую кривую, спускавшуюся в долину Биттер-крик, чтобы  затем подняться вновь до водораздела между Атлантическим и Тихим океанами.  Речки в этом горном районе весьма многочисленны. Поезду приходилось пересекать  мосты через Мадди, Грин-ривер и другие. По мере приближения к цели Паспарту  становился всё более нетерпеливым. Фиксу также хотелось поскорее миновать этот  трудный отрезок пути. Он боялся задержек, опасался несчастных случаев и больше,  чем сам мистер Фогг, жаждал вступить на британскую территорию.    

В десять  часов вечера поезд ненадолго остановился на станции Форт-Бриджер и затем,  пройдя ещё двадцать миль, вступил в штат Вайоминг – старинную Дакоту, – следуя  всё время по долине реки Биттер, откуда вытекает часть вод, образующих бассейн  реки Колорадо.    

На  другой день, 7 декабря, поезд сделал пятнадцатиминутную остановку на станции  Грин-ривер. За ночь выпал обильный снег пополам с дождём, но он уже почти  растаял и не мог помешать движению поезда. Всё же скверная погода очень  беспокоила Паспарту, ибо снежные заносы могли поставить под угрозу все  путешествие.    

«И с  чего это мистер Фогг вздумал путешествовать зимою! – размышлял Паспарту. – Не  мог он разве дождаться лета, когда больше шансов на успех?»    

Но в то  время как честного малого беспокоило только состояние неба и понижение температуры,  миссис Ауда испытывала живейшее беспокойство совсем по другому поводу.    

Дело в  том, что на станции Грин-ривер из вагонов вышло несколько пассажиров, которые  прогуливались на платформе в ожидании отхода поезда. Среди них молодая женщина  заметила и полковника Стэмпа В. Проктора, того самого американца, который столь  грубо обошёлся с мистером Фоггом во время митинга в Сан-Франциско. Миссис Ауда  не хотела быть узнанной и тотчас же отступила вглубь вагона.    

Это  обстоятельство сильно взволновало молодую женщину. Она успела привязаться к человеку,  который, несмотря на своё бесстрастие, каждый день доказывал ей свою самую глубокую  преданность. Несомненно, она сама ещё не понимала всей глубины чувства,  зародившегося в ней к её спасителю, она называла это чувство благодарностью, но  незаметно для неё оно превращалось в нечто большее. Поэтому сердце её сжалось,  когда она узнала человека, у которого мистер Фогг рано или поздно хотел  потребовать удовлетворения за его поведение. Очевидно, полковник Проктор попал  в этот поезд совершенно случайно, но он находился в нём, и было необходимо  любой ценой помешать Филеасу Фоггу встретиться со своим противником.    

Когда  поезд тронулся и мистер Фогг задремал, миссис Ауда, улучив момент, рассказала  Фиксу и Паспарту о случившемся.    

– Этот  Проктор в нашем поезде! – воскликнул Фикс. – Ну что ж, не тревожьтесь,  сударыня. Прежде чем иметь дело с господином… с мистером Фоггом, ему придётся  иметь дело со мной! Мне кажется, он оскорбил сильнее всего именно меня!    

– А  кроме того, я сам займусь им, хоть он и полковник! – добавил Паспарту.    

– Мистер  Фикс, – возразила миссис Ауда, – мистер Фогг не позволит никому мстить за себя.  По его собственным словам, он способен вернуться в Америку, чтобы отыскать  оскорбителя. Если только он увидит полковника Проктора, мы не сможем  предотвратить печальных последствий этой встречи. Остаётся следить за тем,  чтобы они не столкнулись.    

– Вы  правы, сударыня, эта встреча может всё погубить, – согласился Фикс. –  Победитель или побеждённый, мистер Фогг опоздает, и…    

– И это  будет на руку джентльменам из Реформ-клуба, – подхватил Паспарту. – Через четыре  дня мы будем в Нью-Йорке! Если только эти четыре дня мистер Фогг не будет  выходить из вагона, можно надеяться, что случай не сведёт, его с этим проклятым  американцем, разрази его бог. Так что мы сумеем помешать…    

На этом  беседа прекратилась. Мистер Фогг проснулся и стал смотреть в окно, запорошённое  снегом. Немного погодя Паспарту так тихо, что ни его господин, ни миссис Ауда  не слышали, спросил сыщика:    

– Вы  вправду собираетесь за него драться?    

– Я  сделаю всё, чтобы доставить его живым в Европу! – тоном, выражающим твёрдую решимость,  кратко ответил Фикс.    

Паспарту  почувствовал, как по телу у него пробежали мурашки, но его уверенность в честности  его господина не поколебалась.    

Однако  каким образом можно было удержать мистера Фогга в купе и предотвратить его встречу  с полковником Проктором? Конечно, это было не так уж трудно – наш джентльмен по  природе был малоподвижен и нелюбопытен. К тому же сыщик нашёл хорошее средство:  через несколько минут он обратился к Филеасу Фоггу и сказал:    

– В  поезде ужасно долго тянется время, сударь!    

– Да, –  ответил джентльмен, – но всё же оно движется.    

– На  пакетботах вы, кажется, обычно играли в вист? – продолжал Фикс.    

– Да, –  ответил Филеас Фогг, – но здесь это трудно осуществить. У меня нет ни карт, ни  партнёров.    

– О!  Карты мы найдём без труда. В американских поездах продаётся всё что угодно. Что  касается партнёров, то если миссис Ауда…    

–  Конечно! – живо отозвалась молодая женщина. – Я играю в вист. Ведь это входит в  программу английского воспитания.    

– А я  смею считать себя неплохим игроком, – заметил Фикс. – Итак, втроём и с «болваном»…    

–  Охотно, сударь, – ответил Филеас Фогг, обрадованный тем, что может заняться  даже в поезде своей любимой игрой.    

Паспарту  поспешил к стюарду и вскоре вернулся с двумя полными колодами карт, фишками,  жетонами и обитой сукном доской. Всё было на месте. Началась игра. Миссис Ауда  играла в вист вполне сносно и даже заслужила похвалу от строгого Филеаса Фогга.  Что касается сыщика, то он был прямо-таки первоклассным игроком и оказался  достойным соперником нашего джентльмена.    

«Ну,  теперь-то мы его удержим, – решил Паспарту. – Он не сдвинется с места!»    

В  одиннадцать часов утра поезд достиг водораздела между двумя океанами. То был Бриджерский  перевал, находившийся на высоте семи тысяч пятисот двадцати четырех английских  футов над уровнем моря, – одна из наиболее высоких точек железнодорожного пути,  проходящего через Скалистые горы. Приблизительно в двухстах милях от перевала  путешественников ждали, наконец, простирающиеся до самого Атлантического океана  широкие равнины, которые природа, словно специально, создала для железнодорожного  пути.    

По  склонам гор, обращённым в сторону Атлантического океана, текли многочисленные реки,  притоки или притоки притоков Норт-Платт-ривер. Весь горизонт на север и восток  был закрыт огромным полукругом северной части Скалистых гор, увенчанных пиком  Ларами. Между этими горами и железнодорожным путём расстилались обширные,  хорошо орошаемые долины. С правой стороны полотна высились первые отроги  горного массива, который, загибаясь к югу, доходил до истоков реки Арканзас, одного  из важнейших притоков Миссури.    

В  половине первого пассажиры мельком увидели форт Халлек, господствующий над этой  местностью. Ещё несколько часов, и Скалистые горы останутся позади. Можно было  надеяться, что движение поезда через этот труднопроходимый перевал закончится  без всяких происшествий. Снег прекратился. Стало холоднее и суше. Большие  птицы, испуганные локомотивом, разлетались в стороны. Ни одного дикого зверя –  волка или медведя – не показывалось на равнине. То была необозримая голая  пустыня.    

После  довольно изысканного завтрака, поданного в вагон, мистер Фогг и его партнёры  вновь принялись за свой нескончаемый вист. Вдруг послышались отчаянные свистки.  Поезд остановился.    

Паспарту  высунулся в окно, но не увидел ничего, что объяснило бы эту остановку. Никакой  станции поблизости не было.    

Миссис  Ауда и Фикс начали беспокоиться, как бы мистер Фогг не вздумал сойти с поезда.  Но наш джентльмен удовольствовался тем, что сказал Паспарту:    

–  Посмотрите-ка, что там такое.    

Паспарту  выскочил из вагона. Человек сорок пассажиров уже вышли из поезда на полотно, среди  них был и полковник Стэмп В.Проктор.    

Поезд  стоял перед красным сигналом семафора, закрывавшим путь. Машинист и кондуктор,  также спустившиеся на полотно, о чём-то живо спорили с путевым обходчиком, которого  начальник соседней станции Медисин-Боу выслал навстречу поезду. Пассажиры  подошли к разговаривающим и приняли участие в споре. Среди них находился и  упомянутый выше полковник Проктор, говоривший, как всегда, громким голосом и  сопровождавший свою речь повелительными жестами.    

Приблизившись,  Паспарту услышал, как сторож говорил:    

– Нет  никакой возможности проехать! Мост через Медисин-Боу расшатан и не выдержит тяжести  поезда.    

Висячий  мост, о котором шла речь, был перекинут через поток, находившийся на расстоянии  одной мили от того места, где остановился поезд. По словам путевого обходчика,  мост грозил рухнуть, ибо некоторые из тросов, на которых он висел, порвались.  Обходчик не преувеличивал, утверждая, что мост не выдержит тяжести поезда. Надо  сказать, что если уж беззаботные американцы становятся осторожными, то лишь  безумец не следует их примеру.    

Не смея  сообщить мистеру Фоггу о случившемся, Паспарту слушал, стиснув зубы, окаменев,  как статуя.    

– Вот  ещё! – кричал полковник Проктор. – Что ж, мы, надеюсь, не вздумаем здесь оставаться  и пускать корни в снегу!    

–  Полковник, – обратился к нему кондуктор, – на станцию Омаха послана телеграмма  с просьбой выслать встречный поезд, но он едва ли придёт в Медисин-Боу раньше  чем через шесть часов.    

– Шесть  часов! – воскликнул Паспарту.    

– Да, –  подтвердил кондуктор, – и за это время мы едва успеем пешком дойти до станции.    

–  Пешком! – закричали хором все пассажиры.    

– А  далеко идти до этой станции? – спросил один из них кондуктора.    

– Она  расположена в двенадцати милях, по ту сторону реки.    

–  Двенадцать миль по снегу! – громко возмутился полковник Проктор.    

Полковник  разразился градом проклятий, ругая на чём свет стоит железнодорожную компанию и  кондуктора. Взбешённый Паспарту готов был ему вторить. Теперь перед ним встало  препятствие, которого не преодолеть всем банковым билетам его господина.    

Впрочем,  недовольны были все: не считая опоздания, им предстояло проделать пешком такой  долгий путь по равнине, занесённой снегом. Около поезда поднялся шум,  послышались громкие восклицания и крики, которые, естественно, могли бы  привлечь внимание Филеаса Фогга, если бы этот джентльмен не был так поглощён  игрой.    

Во  всяком случае, следовало сообщить ему о происшедшем, и Паспарту, опустив  голову, направился было к вагону, как вдруг машинист поезда, истый янки, по  фамилии Форстер, заметил:    

–  Господа, мне, кажется, есть возможность проехать!    

– По  мосту? – спросил один из пассажиров.    

– Да, по  мосту.    

– На  нашем поезде? – осведомился полковник.    

– На  нашем поезде.    

Паспарту  остановился и весь обратился в слух.    

– Но  ведь мост угрожает рухнуть! – заметил кондуктор.    

– Это  ничего не значит, – ответил Форстер. – Я думаю, что, если пустить поезд на  предельной скорости, есть некоторые шансы проскочить.    

– Чёрт  возьми! – вырвалось у Паспарту.    

Но  некоторым пассажирам это предложение понравилось. Особенно оно понравилось полковнику  Проктору. Этот отчаянный человек находил план машиниста вполне осуществимым. Он  даже напомнил, что некоторые инженеры предлагали вообще обходиться без мостов,  пуская поезда через реки на предельной скорости и т.д. В конце концов все  заинтересованные в быстрой переправе пассажиры приняли сторону машиниста.    

    

–  Пятьдесят шансов за то, что мы переедем благополучно!… – воскликнул один из  пассажиров.    

–  Шестьдесят! – перебил его другой.    

– Восемьдесят!…  Девяносто из ста!…    

Паспарту  оторопел: хотя он и сам был готов на всё, лишь бы переправиться через Медисин-Крик,  но подобная попытка казалась ему чересчур уж «американской».    

«А ведь  всё можно сделать гораздо проще, а о они об этом и не думают!» – решил он и обратился  к одному из пассажиров:    

–  Сударь, способ, предложенный машинистом, кажется мне рискованным, но…    

–  Восемьдесят шансов! – ответил пассажир и отвернулся.    

– Я это  знаю, – продолжал Паспарту, обращаясь к другому джентльмену, – но стоит лишь  подумать…    

–  Незачем думать! – ответил американец, пожимая плечами. – Ведь машинист  гарантирует возможность переезда!    

–  Конечно, но было бы благоразумней… – не унимался Паспарту.    

– Что?!  Благоразумней! – завопил полковник Проктор, которого это случайно услышанное им  слово вывело из себя. – Вам же говорят: на предельной скорости! Понимаете? На  предельной скорости!    

– Я  знаю… Я понимаю… – повторял Паспарту, которому не давали закончить мысль. – Но  было бы естественней, если уж вам так не нравится слово «разумнее»…    

– Что?  Как? Чего он лезет со своим «естественнее»?! – закричали со всех сторон.    

Бедный  малый не знал, кому отвечать.    

– Вы  что, боитесь? – спросил полковник Проктор.    

– Я  боюсь?! – закричал Паспарту. – Ну ладно! Я покажу вам всем, что француз не трусливее  американца!    

– По  вагонам! По вагонам! – закричал кондуктор.    

– Да! По  вагонам, – повторил Паспарту, – по вагонам! И как можно скорее! Но всё же мне никто  не помешает думать, что было бы разумнее сначала перейти по мосту пассажирам, а  потом уж пустить поезд.    

Но ни  один человек так и не расслышал этого мудрого замечания, которое всё равно не сочли  бы справедливым.    

Пассажиры  вернулись в вагоны. Паспарту занял своё место, не сказав никому о случившемся.  Игроки были всецело поглощены вистом.    

Раздался  пронзительный свисток локомотива. Машинист дал задний ход, отвёл поезд почти на  целую милю назад, отступая, словно прыгун, желающий взять разбег побольше.    

Затем  раздался второй свисток, и поезд понёсся вперёд; он всё время набирал скорость,  пока она не достигла крайнего предела; был слышен только рёв локомотива, поршни  которого делали двадцать ходов в секунду, колёсные оси дымились, несмотря на  обильную смазку. Поезд нёсся со скоростью ста миль в час – он летел, едва  касаясь рельс. Скорость как бы уничтожала тяжесть поезда.    

И он  пронёсся через реку! Промелькнул, точно молния, не заметив моста. Состав словно  перепрыгнул с одного берега на другой, и машинисту удалось остановить мчащийся  паровоз только в пяти милях за станцией.    

Но едва  поезд пересёк реку, как окончательно развалившийся мост с грохотом рухнул в быстрые  воды Медисин-Боу.    

 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ,    

     

     где рассказывается о  таких происшествиях, которые случаются лишь на железных дорогах Соединённых  Штатов Америки    

     

В тот  вечер поезд, беспрепятственно продолжая свой путь, прошёл мимо форта Соудерс,  миновал перевал Чейенн и достиг перевала Эванс. В этом месте железная дорога  достигает наивысшей точки – восьми тысяч девяноста одного фута над уровнем  моря. Отсюда путешественникам предстояло спускаться по бескрайним, сглаженным  самой природой равнинам до самых берегов Атлантического океана.    

Здесь от  главной магистрали отходит железнодорожная ветка на Денвер-Сити, столицу Колорадо.  Эти земли богаты золотоносными жилами и серебром. В городе Денвере уже насчитывалось  тогда более пятидесяти тысяч жителей.    

К этому  времени поезд прошёл от Сан-Франциско тысячу триста восемьдесят две мили. По  всем расчётам до Нью-Йорка оставалось не больше четырех суток пути. Филеас Фогг  ехал точно по расписанию.    

За ночь  они оставили слева от себя лагерь Уолбах. Параллельно железнодорожному пути  протекала река Лоджпол, являющаяся границей между штатами Вайоминг и Колорадо.  В одиннадцать часов поезд вступил в штат Небраска; пройдя неподалёку от  Седгвика, он подошёл к Джулсбергу, лежащему на южном рукаве Платт-ривер.    

Именно  тут 23 октября 1867 года состоялось открытие Тихоокеанской железной дороги,  строительство которой возглавлял генерал Дж.М.Додж. Здесь остановились два  мощных локомотива, привёзших состав из девяти вагонов с приглашёнными гостями,  в числе которых был вице-президент Томас К.Дюрант; здесь раздались  приветственные клики; здесь племена сиу и поани изобразили перед собравшимися  битву индейцев; здесь сверкали огни фейерверка; здесь, наконец, походная типография  напечатала первый номер газеты «Железнодорожный пионер». Так было отмечено  открытие этого огромного железнодорожного пути, проложенного через пустыню,  чтобы стать проводником цивилизации и прогресса и связать между собою ещё не  существовавшие тогда селения и города. Свисток паровоза, более мощный, чем лира  Амфиона, должен был вскоре вызвать их к жизни из недр американской земли.    

В восемь  часов утра проехали форт Мак-Ферсон. Триста пятьдесят семь миль отделяли теперь  наших путешественников от Омахи. Железнодорожный путь шёл по левому берегу  извилистого южного рукава Платт-ривер. В девять часов поезд прибыл в крупный  город Норт-Платт, лежащий между двумя рукавами этого важного притока реки  Миссури, впадающего в неё немного выше Омахи; у Норт-Платта оба рукава  сливаются в общий поток.    

Сто  первый меридиан был пройден.    

Мистер  Фогг и его партнёры возобновили игру. Никто из них не жаловался на длинную  дорогу, никто – даже «болван». Фикс начал с того, что выиграл несколько гиней,  которые теперь проигрывал; он был увлечён игрой не меньше мистера Фогга. Всё  утро нашему джентльмену сильно везло. Козыри и онеры так и сыпались ему в руки.  В ту минуту, когда, подготовив смелую комбинацию, он уже собрался было пойти с  пик, за его спиной вдруг раздался голос:    

– А я  пошёл бы с бубён!…    

Мистер  Фогг, миссис Ауда и Фикс подняли головы. Возле них стоял полковник Проктор.    

Стэмп  В.Проктор и Филеас Фогг тотчас же узнали друг друга.    

– А! Это  вы, мистер англичанин! – вскричал полковник. – Так это вы собираетесь пойти с  пик!    

– И я с  них пойду, – холодно ответил мистер Фогг, выбрасывая десятку пик.    

– А я  считаю, что надо идти с бубён! – раздражённым голосом сказал полковник.    

Он  сделал движение, чтобы схватить положенную карту, и добавил:    

– Вы  ничего не смыслите в этой игре!    

– Быть  может, я окажусь искуснее в другой, – сказал Филеас Фогг, вставая.    

– От вас  зависит испробовать, потомок Джона Буля! – ответил грубиян.    

Миссис  Ауда побледнела. Вся кровь прилила у неё к сердцу. Она схватила Филеаса Фогга  за руку, но тот осторожно высвободил её. Паспарту готов был броситься на  американца, который с вызывающим видом смотрел на своего противника. Но тут  поднялся Фикс и, подойдя к полковнику Проктору, сказал:    

– Не  забывайте, что вам придётся иметь дело со мной, сударь; вы меня не только  оскорбили, но и ударили!    

–  Простите, мистер Фикс, но это касается меня одного, – возразил мистер Фогг. –  Утверждая, что я ошибаюсь, назначая ход с пик, полковник нанёс мне новое  оскорбление, и за это он ответит.    

– Когда  угодно и где угодно, – ответил американец, – а также любым оружием!    

Миссис  Ауда тщетно пыталась удержать мистера Фогга. Сыщик столь же безуспешно пытался  обратить гнев Проктора на себя. Паспарту готов был выбросить полковника за  дверь, но удержался, повинуясь знаку своего господина. Филеас Фогг вышел на  площадку, американец последовал за ним.    

–  Сударь, я очень тороплюсь в Европу, и всякая задержка может нанести серьёзный  ущерб моим интересам, – сказал мистер Фогг своему противнику.    

– Это  меня не касается! – ответил полковник Проктор.    

–  Сударь, после нашей встречи в Сан-Франциско, – весьма учтиво продолжал мистер  Фогг, – я предполагал вернуться в Америку и разыскать вас, как только покончу с  дедами, призывающими меня в Европу.    

– В  самом деле?    

– Угодно  вам встретиться со мной через шесть месяцев?    

– А  почему не через шесть лет?    

– Я сказал  – через шесть месяцев и точно прибуду в назначенный срок.    

– Это  всё увёртки! – закричал Стэмп В.Проктор. – Сейчас или никогда!    

–  Хорошо, – ответил мистер Фогг. – Вы едете в Нью-Йорк?    

– Нет.    

– В  Чикаго?    

– Нет.    

– В  Омаху?    

– Какое  вам дело! Знаете ли вы Плам-Крик?    

– Нет, –  ответил мистер Фогг.    

– Это –  следующая станция. Поезд будет там через час. Он остановится на десять минут.  Десяти минут вполне достаточно, чтобы обменяться несколькими выстрелами из  пистолета.    

–  Хорошо! Пусть будет так! – ответил мистер Фогг. – Я остановлюсь в Плам-Крик.    

– А я  думаю, что вы там и останетесь, – дерзко сказал американец.    

– Как  знать, сударь, – ответил мистер Фогг и возвратился в вагон таким же  невозмутимым, как обычно.    

Там он  прежде всего успокоил миссис Ауду, сказав, что никогда не следует бояться хвастунов.  Затем он попросил Фикса быть его секундантом в предстоящей дуэли. Фикс не мог  отказать, и Филеас Фогг совершенно спокойно возобновил прерванную игру и самым  хладнокровным образом пошёл с пик.    

В  одиннадцать часов свисток паровоза возвестил о приближении к станции Плам-Крик.  Мистер Фогг поднялся и в сопровождении Фикса вышел на площадку. За ним следовал  Паспарту с парой пистолетов. Бледная как смерть миссис Ауда осталась в вагоне.    

В эту  минуту открылась дверь соседнего вагона и на площадке показался полковник Проктор  в сопровождении своего секунданта, американца такого же пошиба, как и он; но  только противники собрались сойти на перрон, как кондуктор закричал:    

– Здесь  нельзя выходить!    

–  Почему? – спросил полковник.    

– Мы опоздали  на двадцать минут, и поезд здесь почти не стоит.    

– Но я  должен здесь драться с этим господином!    

– Очень  сожалею, – ответил кондуктор, – но мы сию же минуту тронемся. Вот и звонок!    

Действительно,  раздался удар колокола, и поезд опять пустился в путь.    

– Я  очень огорчён, господа, – сказал кондуктор. – При других обстоятельствах я был  бы готов оказать вам услугу. Но, помимо всего прочего, если вы не успели  обменяться выстрелами здесь, кто вам мешает сделать это в пути?    

– Это,  пожалуй, не улыбается моему противнику! – сказал насмешливым тоном полковник  Проктор.    

–  Напротив, мне это весьма улыбается, – возразил Филеас Фогг.    

«Мы  действительно в Америке! – подумал Паспарту. – Кондуктор поезда ведёт себя как  джентльмен из высшего общества!»    

И он  последовал за своим господином.    

Оба  противника и их секунданты во главе с кондуктором прошли через весь поезд в  задний вагон, где находилось не больше десятка пассажиров. Кондуктор учтиво  попросил их на несколько минут освободить вагон, чтобы дать возможность двум  джентльменам урегулировать вопрос чести.    

Ещё бы!  Пассажиры были счастливы оказать любезность этим джентльменам и тотчас же вышли  на площадки.    

Вагон  длиною футов в пятьдесят был очень удобен для предстоящей дуэли. Оба противника  могли свободно двигаться навстречу друг другу между скамейками и палить,  сколько им вздумается. Никогда ещё дуэль не была так просто обставлена. Мистер  Фогг и полковник Проктор, вооружённые каждый двумя шестизарядными револьверами,  вошли в вагон. Секунданты, оставшись снаружи, заперли двери. По первому свистку  паровоза противники должны были открыть стрельбу… Затем две минуты спустя  секунданты войдут в вагон и заберут то, что останется от обоих джентльменов.    

В самом  деле, что могло быть проще? Это было настолько просто, что Фикс и Паспарту  чувствовали, как их сердца готовы разорваться от волнения.    

Все  ждали условленного свистка, как вдруг послышались дикие крики. Вслед за ними раздались  выстрелы, но не из вагона, где должна была произойти дуэль. Стрельба началась  где-то у паровоза и шла вдоль вагонов. Испуганные крики и стрельба доносились и  изнутри состава.    

Полковник  Проктор и мистер Фогг с револьверами в руках тотчас же выскочили из вагона на  площадку и бросились вперёд, откуда слышалось больше всего выстрелов и криков.    

Они  поняли, что поезд атакован отрядом индейцев племени сиу.    

Это был  отнюдь не первый случай, когда воинственные индейцы нападали на поезда. По своему  обыкновению, они, не ожидая остановки состава, вскакивали на подножки и  врывались в вагоны, подобно тому, как цирковые наездники вскакивают на  несущуюся галопом лошадь; число нападающих обычно не превышало сотни.    

У  индейцев были ружья. Путешественники, также почти все вооружённые, отвечали на  ружейные выстрелы револьверной стрельбой. Прежде всего индейцы устремились к  паровозу. Машинист и кочегар были оглушены ударами кастетов. Вождь племени сиу  хотел было остановить поезд, но, не зная управления, повернул ручку регулятора  в обратную сторону и подбавил пару, так что паровоз понёсся вперёд с ужасающей  скоростью.    

Тем  временем индейцы наводнили вагоны; словно разъярённые обезьяны, они прыгали по  крышам, врывались в двери и окна и вступали в рукопашную битву с пассажирами.  Взломав багажный вагон, они разграбили его, выбросив на полотно всё содержимое.  Крики и стрельба не прекращались.    

Путешественники  мужественно оборонялись. Некоторые вагоны, будучи забаррикадированы, выдерживали  осаду, словно настоящие подвижные форты, несущиеся со скоростью ста миль в час.    

С самого  начала нападения миссис Ауда вела себя очень храбро. С револьвером в руке она отважно  защищалась и стреляла сквозь разбитые стёкла, как только в окне показывалась  голова индейца. Десятка два убитых наповал индейцев уже свалились на полотно, и  колёса поезда давили нападавших, срывавшихся с площадок на рельсы, как  червяков.    

Несколько  пассажиров, серьёзно раненных пулями или оглушённых кастетами, лежало на скамейках  вагонов.    

С  нападением надо было покончить. Борьба, длившаяся уже десять минут, неизбежно  привела бы к победе индейцев, в случае если бы не удалось остановить поезд.  Действительно, до станции форт Керней оставалось не больше двух миль. Там  находился американский военный пост, но если бы форт был пройден, то вплоть до  следующей станции индейцы оставались бы хозяевами поезда.    

Рядом с  мистером Фоггом дрался кондуктор; сражённый пулей, он, падая, крикнул:    

– Мы  погибли, если через пять минут поезд не остановится!    

– Он  остановится! – сказал Филеас Фогг, бросаясь к двери.    

–  Останьтесь, сударь, за это возьмусь я! – вскричал Паспарту.    

Филеас  Фогг не успел удержать храброго малого, который, открыв дверцу, незаметно для  индейцев скользнул под вагон. Борьба продолжалась, над головой Паспарту  свистели пули, но он с ловкостью и гибкостью бывшего гимнаста, цепляясь за  цепи, буфера и рычаги тормозов, искусно пробирался под вагонами и, наконец,  достиг головы поезда. Никто его не заметил, да и не мог заметить.    

Повиснув  на одной руке между багажным вагоном и тендером, он другой рукой сбросил  предохранительные цепи; вследствие непрерывной тяги ему никак не удавалось  снять соединительный крюк, пока, наконец, толчок паровоза не помог ему это  сделать, после чего отцепленный поезд начал мало-помалу замедлять ход, тогда  как локомотив с новой силой помчался вперёд.    

В силу  инерции состав ещё несколько минут продолжал двигаться, но пассажиры пустили в  ход вагонные тормоза, и поезд, наконец, остановился меньше чем в ста шагах от  станции Керней.    

Солдаты  форта, услышав стрельбу, поспешно выскочили навстречу поезду. Индейцы не стали  ожидать их и разбежались прежде, чем поезд успел окончательно остановиться.    

Когда  путешественники произвели на перроне станции перекличку, оказалось, что не хватает  нескольких человек и среди них отважного француза, которому все были обязаны  своим спасением.    

 ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ,    

     

     в которой Филеас  Фогг всего лишь выполняет свой долг    

     

Паспарту  и ещё двое пассажиров исчезли. Может быть, они были убиты в бою? Может быть,  были пленены индейцами? Никто этого пока не знал.    

Много  пассажиров было ранено, но никто – смертельно. Одно из наиболее серьёзных ранений  получил полковник Проктор, который всё время отважно сражался, пока не упал,  получив пулю в пах. Вместе с другими ранеными он был перенесён на станцию, где  всем пострадавшим оказали немедленную помощь.    

Миссис  Ауда осталась невредимой. Филеас Фогг, хотя и не берёг себя, не получил не единой  царапины. Фикс отделался лёгкой раной в руку. Но Паспарту исчез, и крупные  слёзы текли из глаз молодой женщины.    

Все  пассажиры вышли из поезда. Колёса вагонов были испачканы кровью. На спицах и  ободьях висели бесформенные клочья мяса. На снежной равнине, насколько хватал  взор, виднелись кровавые следы. Последние индейцы убегали на юг, в сторону  Репабликан-ривер.    

Скрестив  руки на груди, мистер Фогг стоял недвижимо. Ему предстояло принять важное решение.  Миссис Ауда стояла рядом и молча смотрела на него… Он понял её взгляд. Что,  если его слуга попал в плен? Не должен ли он, Фогг, рискнуть всем, чтобы  вырвать его из рук индейцев?    

– Я  найду его живым или мёртвым, – просто сказал он миссис Ауде.    

– О  мистер… мистер Фогг! – вскричала молодая женщина, схватив руки своего спутника  и обливая их слезами.    

– Живым,  – добавил мистер Фогг, – если только мы не будем терять ни одной минуты!    

Принимая  такое решение, Филеас Фогг жертвовал всем. Он шёл на полное разорение. Стоило  ему задержаться на один день, и он мог опоздать на пакетбот, отходивший из  Нью-Йорка. А это неизбежно влекло за собою проигрыш пари. Но, сознавая, что  таков его долг, он не колебался.    

В эту  минуту к нему подошёл капитан, командир форта Керней. Его солдаты – около сотни  человек – готовы были к обороне на случай, если бы индейцы вздумали атаковать  вокзал.    

–  Сударь, – обратился к нему мистер Фогг, – трое пассажиров исчезли.    

– Убиты?  – спросил капитан.    

– Убиты  или попали в плен, – ответил Филеас Фогг. – Необходимо это выяснить. Намерены  ли вы преследовать индейцев?    

– Это  очень серьёзный вопрос, сударь, – ответил капитан. – Ведь индейцы могут уйти  даже за реку Арканзас. Я не имею права покинуть порученный мне форт.    

–  Сударь, дело идёт о жизни трех человек! – продолжал Филеас Фогг.    

– Это  так… Но могу ли я рисковать пятьюдесятью, чтобы спасти троих?    

– Я не  знаю, можете ли вы, но вы должны, сударь.    

–  Сударь, – ответил капитан, – никто здесь не имеет права указывать мне, каков  мой долг.    

–  Хорошо, – холодно сказал Филеас Фогг. – Я пойду один!    

– Вы,  сударь! – воскликнул подошедший Фикс. – Вы хотите один преследовать индейцев!    

– Я не  могу допустить, чтобы погиб человек, которому все мы обязаны жизнью. Я пойду!    

– Нет,  вы пойдёте не один! – вскричал невольно взволнованный капитан. – Нет! Вы смелый  человек! Найдётся ли среди вас тридцать добровольцев? – крикнул он, обращаясь к  солдатам.    

Вся рота  целиком шагнула вперёд. Капитану осталось лишь выбирать. Тридцать солдат были  выделены, и старый сержант назначен командиром.    

–  Спасибо, капитан, – сказал мистер Фогг.    

– Вы мне  позволите идти с вами? – спросил Фикс у нашего джентльмена.    

– Как  вам будет угодно, сударь, – ответил ему Филеас Фогг. – Но если хотите оказать  мне услугу, то лучше останьтесь с миссис Аудой. Если со мной случится  несчастье…    

Внезапная  бледность покрыла лицо полицейского инспектора. Отпустить человека, за которым  он следовал с таким упорством и настойчивостью! Отпустить его одного в эту  пустыню! Фикс внимательно посмотрел на мистера Фогга и, несмотря на все свои  подозрения, несмотря на борьбу, происходившую у него в душе, опустил глаза  перед спокойным и открытым взором джентльмена.    

– Я  остаюсь, – сказал он.    

Несколько  мгновений спустя мистер Фогг пожал руку молодой женщине, передал ей свой драгоценный  саквояж и отправился вместе с сержантом и его маленьким войском.    

Однако,  прежде чем двинуться в путь, он сказал солдатам:    

–  Друзья, вас ожидает тысяча фунтов, если мы спасём пленников!    

Было  несколько минут первого.    

Удалившись  в одну из комнат при вокзале, миссис Ауда в ожидании дальнейших событий в  одиночестве размышляла о Филеасе Фогге, о его прямоте и великодушии, о его  спокойном мужестве. Мистер Фогг поставил на карту всё состояние и теперь во имя  долга, не колеблясь, без лишних слов подверг опасности и свою жизнь. В её  глазах Филеас Фогг становился героем.    

Полицейский  инспектор Фикс думал иначе и не мог сдержать своего волнения. Он нервно шагал  по перрону вокзала. Его первый порыв прошёл, и он снова стал самим собою. Фогг  ушёл! Сыщик понял, как глупо он поступил, дав ему уйти. Как! Он следовал за  этим человеком вокруг всего земного шара и вдруг отпустил его одного! Вся его  натура восставала; он обвинял себя, бранил, как бранил бы инспектор столичной  полиции глупого сыщика, попавшегося на хитрую уловку вора.    

«Дурак,  дурак! – повторял про себя Фикс. – Тот, другой, наверное, уже рассказал ему,  кто я таков! Он ушёл и больше не вернётся! Где я его теперь отыщу? Да как же я,  сыщик Фикс, мог позволить так себя провести, когда в моём кармане ордер на его  арест?! Положительно, я совершенный болван!» Пока полицейский инспектор  размышлял таким образом, часы медленно текли. Он не знал, как поступить.  Временами у него возникало желание рассказать обо всём миссис Ауде. Но он  хорошо понимал, как его признание будет встречено молодой женщиной. Что предпринять!  Он сам готов был отправиться по снежной равнине вслед за этим Фоггом! Его было  не так уж трудно найти. Ведь следы отряда ещё виднелись на снегу!… Но вскоре их  занесло вновь выпавшим снегом.    

Тогда  отчаяние овладело Фиксом. Он испытал даже сильное желание бросить всю эту игру.  Случай покинуть станцию Керней и продолжить путешествие, столь обильное для  него неудачами, вскоре представился.    

Действительно,  около двух часов пополудни, когда снег валил крупными хлопьями, с востока вдруг  послышались протяжные свистки. Огромная тень, предшествуемая снопом рыжего  света, медленно продвигалась сквозь туман, который, увеличивая, придавал ей  фантастические очертания.    

Между  тем с востока не ждали никакого поезда. Помощь, которую запросили по телеграфу,  не могла ещё прибыть так скоро, а поезд из Омахи в Сан-Франциско должен был  пройти здесь только завтра. Наконец, всё объяснилось.    

Паровоз,  медленно приближавшийся к станции и всё время пронзительно свистевший, был тот  самый, что оторвался от состава и с бешеной быстротой умчался вперёд вместе с  кочегаром и машинистом, которые лежали без сознания. Так он пронёсся несколько  миль, но затем вследствие недостатка топлива огонь в топке погас, давление пара  уменьшилось, и через час, постепенно замедляя ход, паровоз остановился в  двадцати милях за станцией Керней.    

Машинист  и кочегар были живы и после довольно продолжительного обморока пришли в себя.    

Паровоз  не двигался. Когда машинист увидел, что паровоз стоит в пустыне один, без вагонов,  он сообразил, что произошло. Каким образом состав был отцеплен, он не мог  понять, но нисколько не сомневался, что поезд остался позади и терпит бедствие.    

Машинист  не колебался: он знал, что ему следовало делать. Продолжать путь в сторону  Омахи, разумеется, было бы гораздо безопаснее, чем возвращаться назад к поезду,  который, быть может, ещё грабили индейцы… Но будь что будет! В топку подбросили  дров и угля, огонь вновь разгорелся, давление пара опять повысилось, паровоз  двинулся задним ходом и около двух часов дня подошёл к станции Керней. Это он и  свистел всё время в тумане.    

Пассажиры  были чрезвычайно довольны, увидев, что паровоз снова занял своё место во главе  поезда. Им представлялась, наконец, возможность продолжать столь печально  прерванный путь.    

Когда  паровоз подошёл к станции, миссис Ауда вышла на платформу и спросила кондуктора:    

– Вы  едете?    

–  Немедленно, сударыня.    

– А  пленные?… Наши несчастные спутники?…    

– Я не  могу нарушить расписание, – ответил кондуктор. – Мы и так опоздали на три часа.    

– А  когда приходит следующий поезд из Сан-Франциско?    

– Завтра  вечером.    

– Завтра  вечером! Но это будет слишком поздно. Надо подождать…    

– Никак  нельзя, – возразил кондуктор. – Если вы желаете продолжать путь, пожалуйте в  вагон.    

– Я не  поеду, – ответила молодая женщина.    

Фикс  слышал этот разговор. За несколько мгновений до этого, когда не было никакой возможности  уехать, он уже почти решил покинуть станцию Керней; теперь же, когда поезд  стоял здесь под парами и Фиксу оставалось лишь вновь занять своё место в  вагоне, какая-то непреодолимая сила приковала его к земле. Этот станционный перрон  жёг ему ноги, но он не мог сойти с него. В нём снова разгорелась борьба.  Неудача наполняла его яростью. Он решил бороться до конца.    

Между  тем пассажиры и раненые, – и среди них полковник Проктор, состояние которого  было очень серьёзно, – заняли места в вагонах. Перегретый котёл шумел, пар  вырывался из клапанов. Наконец, машинист дал свисток, поезд тронулся и быстро  исчез из виду, смешивая свой белый дым с вихрем снежной метели.    

Полицейский  инспектор Фикс остался.    

Прошло  несколько часов. Погода была скверная, мороз усиливался. Фикс неподвижно сидел  на скамейке вокзала. Миссис Ауда, несмотря на сильный ветер, то и дело выходила  из комнаты, предоставленной в её распоряжение. Она доходила до края платформы,  напряжённо вглядывалась сквозь снежную бурю в туманную даль и старалась уловить  хоть какой-нибудь звук. Но тщетно. Она уходила назад, продрогнув от холода,  чтобы затем снова выйти и опять безуспешно.    

Наступил  вечер. Маленький отряд не возвращался. Где он был сейчас? Настиг ли он индейцев?  Произошла ли стычка, или солдаты, затерянные в тумане, шли наугад? Капитан  форта Керней был весьма озабочен, хотя и не хотел выказывать своё беспокойство.    

Наступила  ночь, снег всё ещё падал, хотя не так обильно, однако стало ещё холоднее. Даже  самый бесстрашный взор не мог бы без ужаса созерцать эту безбрежную тьму.  Полная тишина царила в долине. Ни птица, ни зверь не нарушали этого  бесконечного покоя.    

Всю ночь  миссис Ауда бродила по затерянной в прериях платформе; душа её была полна самых  зловещих предчувствий, сердце – во власти страшной тоски. Воображение уносило  её далеко отсюда и рисовало ей тысячу опасностей. Что она выстрадала за эти  долгие часы – не поддаётся описанию.    

Фикс  неподвижно сидел на том же месте, но он также не спал. Какой-то человек на мгновение  подошёл к нему и заговорил с ним, но полицейский агент, отрицательно покачал  головой, и тот удалился.    

Так  прошла ночь. На заре тусклый диск солнца поднялся над туманным горизонтом. Теперь  уже можно было разглядеть местность на две мили вокруг. Филеас Фогг с отрядом  направился к югу… Но на юге было совершенно пустынно. Было семь часов утра.    

Чрезвычайно  озабоченный капитан не знал, что предпринять. Должен ли он послать новый отряд  на помощь первому? Должен ли пожертвовать новыми людьми, когда оставалось так  мало шансов на спасение уже пожертвовавших собою добровольцев? Однако колебание  его было непродолжительным, он подозвал к себе жестом одного из лейтенантов и  приказал ему произвести разведку в южном направлении, но в эту минуту  послышались выстрелы. Может быть, то был сигнал? Солдаты выбежали из форта и в  полумиле заметили маленький отряд, возвращавшийся в полном порядке.    

Мистер  Фогг шёл впереди, возле него шагали Паспарту и два других пассажира, освобождённые  из рук индейцев.    

В десяти  милях к югу от форта Керней произошла стычка. Незадолго до прибытия отряда Паспарту  и его два товарища уже вступили в борьбу со стражей, и француз успел уложить  троих ударами кулака, когда на помощь подоспел его господин с отрядом солдат.    

    

Всех – и  спасённых и спасителей – приветствовали криками радости; Филеас Фогг роздал солдатам  обещанную награду.    

«Однако  следует признать, что я довольно дорого стою своему господину», – не без некоторых  оснований подумал. Паспарту.    

Фикс  молча смотрел на мистера Фогга, и трудно было понять ощущения, которые боролись  в эту минуту в душе сыщика. Что касается миссис Ауды, то она схватила руку  мистера Фогга и сжала её в своих ладонях, будучи не в силах вымолвить ни слова!    

Едва  Паспарту подошёл к станции, он тотчас же принялся искать поезд. Он надеялся, что  состав уже готов к отправлению в Омаху и можно будет наверстать потерянное  время.    

– Поезд!  Где же поезд! – вскричал он.    

– Ушёл, –  ответил Фикс.    

– А  когда пойдёт следующий? – спросил Филеас Фогг.    

– Только  сегодня вечером.    

– А! –  спокойно проговорил бесстрастный джентльмен.    

 ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ,    

     

     в которой сыщик Фикс  принимает близко к сердцу интересы мистера Фогга    

     

Филеас  Фогг опаздывал на двадцать часов. Паспарту – невольная причина этого опоздания –  был в отчаянии. Решительно, он разорил своего господина!    

В эту  минуту полицейский инспектор подошёл к мистеру Фоггу и спросил, глядя на него в  упор:    

– Вы в  самом деле очень торопитесь?    

– В  самом деле, – ответил Филеас Фогг.    

–  Простите мою настойчивость, – продолжал Фикс. – Вам необходимо прибыть в  Нью-Йорк одиннадцатого числа до девяти часов вечера, то есть до отхода  пакетбота в Ливерпуль?    

– Крайне  необходимо.    

– И если  бы ваше путешествие не было прервано нападением индейцев, вы были бы в  Нью-Йорке одиннадцатого утром?    

– Да, за  двенадцать часов до отхода пакетбота.    

–  Хорошо. Вы опоздали на двадцать часов. Двадцать минус двенадцать будет восемь.  Надо выиграть эти восемь часов. Хотите попытаться это сделать?    

–  Пешком? – спросил мистер Фогг.    

– Нет, в  санях, – возразил Фикс, – в санях с парусом. Один человек предложил мне этот  способ передвижения.    

Фикс  имел в виду того незнакомца, который подходил к нему ночью на вокзале; тогда  Фикс отклонил его предложение.    

Филеас  Фогг ничего не ответил, но, когда Фикс указал ему на этого человека, который прогуливался  перед зданием вокзала, наш джентльмен подошёл к нему. Минуту спустя Филеас Фогг  и американец, по фамилии Мадж, входили в сарай, выстроенный у стены форта  Керней.    

Там  мистер Фогг увидел довольно оригинальный экипаж – нечто вроде платформы, установленной  на двух длинных брёвнах, спереди слегка закруглённых, как полозья саней; на ней  свободно могли поместиться пять или шесть человек. В передней части платформы  возвышалась высокая мачта, к которой был прикреплён огромный косой парус. В  основание этой мачты, прочно удерживаемой металлическими вантами, упирался  железный бушприт, который служил для постановки большого кливера. В задней  части саней было нечто вроде руля, позволявшего управлять всем этим сооружением.    

Таким  образом, это были сани, оснащённые, как шлюп. Зимой на замёрзшей равнине, когда  поезда часто останавливаются из-за снежных заносов, сани эти служат для  быстрого переезда с одной станции на другую. Парусность их очень велика –  гораздо больше, чем у гоночных яхт, ибо саням не угрожает опасность  опрокинуться, – и при попутном ветре они скользят по равнине с такой же, если  не с большей, скоростью, как курьерский поезд.    

В  несколько мгновений сделка между мистером Фоггом и владельцем этого сухопутного  корабля была совершена. Ветер был благоприятный. Он дул прямо с запада и притом  довольно сильно. Снег затвердел, и Мадж брался за несколько часов доставить  мистера Фогга до станции Омаха. От этой станции поезда отходили часто, и было  много линий, ведущих в Чикаго и Нью-Йорк. Появлялась возможность наверстать  потерянное время, и колебаться поэтому не приходилось.    

Не желая  подвергать миссис Ауду неудобствам путешествия под открытым небом при холодном  ветре, который должен был сделаться ещё невыносимее вследствие скорости  движения, мистер Фогг предложил ей остаться на станции Керней под охраной  Паспарту. Честный малый должен был доставить молодую женщину в Европу более  удобным путём и в более сносных условиях.    

Не желая  разлучаться с мистером Фоггом, миссис Ауда отказалась, и Паспарту был этому  очень рад. Ни за что на свете он не хотел оставлять своего господина, особенно  вдвоём с Фиксом.    

Что  думал в это время полицейский инспектор, сказать трудно. Поколебалось ли его  убеждение в виновности мистера Фогга, когда тот вернулся на станцию Керней?  Или, может быть, он считал его исключительным по смелости мошенником, который  надеялся, что, вернувшись в Англию после кругосветного путешествия, он будет  там в полной безопасности? Возможно, что мнение Фикса о Филеасе Фогге  действительно изменилось, но его решение выполнить свой долг осталось неизменным,  поэтому он больше всех спешил вернуться в Англию.    

В восемь  часов утра сани были готовы к отъезду. Путешественники – их трудно было назвать  пассажирами – разместились в них, плотно закутавшись в свои дорожные одеяла.  Два огромных паруса были подняты, и сани под действием ветра заскользили по  снежному насту со скоростью сорока миль в час.    

Расстояние  между фортом Керней и Омахой по прямой линии, «по полёту пчелы», как выражаются  американцы, – не больше двухсот миль. Если бы ветер оставался попутным, это расстояние  можно было бы пройти за пять часов. Если не произойдёт никакого происшествия,  то в час дня сани должны будут достичь Омахи.    

Какой  это был переезд! Путешественники сидели, тесно прижавшись друг к другу, и не  могли разговаривать. От холода, который ещё усиливался из-за быстрого движения,  у них захватывало дух. Сани скользили по поверхности равнины с такой же  лёгкостью, как судно – по водной глади: без малейшей качки. Когда налетал  ветер, казалось, что сани летят по воздуху на своих парусах, подобных огромным  широким крыльям. Мадж твёрдо держал курс, ловкими движениями руля направляя  сани по прямой линии. Все паруса были подняты. Переставили кливер, подняли  стеньгу и поставили топсель; все они вместе увеличивали скорость движения саней.  Невозможно было с математической точностью вычислить эту скорость, но было  несомненно, что она составляла не меньше сорока миль в час.    

– Если  ничего не сломается, мы приедем вовремя, – заметил Мадж.    

    

А  приехать вовремя Маджу очень хотелось, так как мистер Фогг, верный своей  системе, пообещал ему значительную премию.    

Равнина,  которую по прямой линии пересекали сани, была плоской, словно море. Она походила  на огромный замёрзший пруд. Железная дорога проходит на этой территории с  юго-запада на северо-запад через Гранд-Айленд, Колумбус – крупный город штата  Небраска, Скулер, Фримонт и Омаху и всё время тянется правым берегом  Платт-ривер. Сани сокращали этот путь, проходя по хорде дуги, которую описывает  железная дорога. Мадж не опасался, что их задержит Платт-ривер, образующая  перед Фримонтом небольшую излучину, ибо река замёрзла. Таким образом, на всём  протяжении пути не было никаких препятствий, и Филеас Фогг мог опасаться только  двух обстоятельств: поломки саней и перемены или прекращения ветра.    

Но ветер  не ослабевал. Напротив. Он дул с такой силой, что гнулась мачта, поддерживаемая  металлическими вантами. Эти металлические тросы, похожие на струны какого-то  огромного инструмента, гудели от ветра, словно чья-то невидимая рука водила по  ним смычком. И сани неслись под жалобную мелодию совершенно исключительной  силы.    

– Эти  тросы звучат в квинту и в октаву, – заметил Филеас Фогг.    

Таковы  были единственные слова, которые он произнёс за всю дорогу. Миссис Ауда, тщательно  закутанная в дорожные одеяла и меха, была по мере возможности защищена от  холода.    

Что  касается Паспарту, то он жадно вдыхал морозный воздух, и лицо его было красно,  как диск солнца, когда оно садится в тумане. С присущим ему непоколебимым  оптимизмом он снова начал надеяться на успех. Ну что ж, вместо того чтобы  приехать в Нью-Йорк утром, они приедут вечером, лишь бы им застать пакетбот,  отходящий в Ливерпуль!    

Паспарту  даже хотелось пожать руку своему союзнику Фиксу. Он помнил, что парусные сани  были раздобыты именно им и что только благодаря сыщику его господин может  прибыть в Омаху вовремя. Однако, следуя какому-то предчувствию, он сдержался и  не изменил своего обычного насторожённого отношения к Фиксу.    

Во  всяком случае, Паспарту знал, что он никогда не позабудет одного – жертвы,  которую, не колеблясь, принёс мистер Фогг, чтобы вырвать его из рук индейцев  племени сиу. Для этого мистер Фогг рисковал своим состоянием и самой жизнью…  Нет! Его слуга этого никогда не забудет!    

Пока  каждый из путешественников предавался своим размышлениям, сани буквально летели  по бескрайнему снежному ковру. Иногда они пересекали небольшие речки, притоки  или притоки притоков Литл-Блу-ривер, но путешественники не замечали этого, ибо  и поля и водные потоки были покрыты одним и тем же белым покровом. Равнина была  совершенно пустынна. Расположенная между Тихоокеанской железной дорогой и  веткой, идущей от форта Керней на Сент-Джозеф, она образовывала как бы обширный  необитаемый остров. Ни деревни, ни станции, ни даже форта. Временами мелькали  лишь одинокие, покрытые снегом кривые деревья, которые сгибались под порывами  ветра. Иногда стаи диких птиц взлетали над равниной. Изредка койоты, голодные и  худые, бросались в погоню за санями, надеясь чем-нибудь поживиться. Паспарту с  револьвером в руке готов был немедленно открыть огонь по ближайшим из них. Если  бы с санями что-нибудь случилось, путешественникам, подвергшимся нападению этих  свирепых хищников, пришлось бы плохо. Но сани держались крепко, стремительно  мчались вперёд, и скоро стая воющих зверей осталась далеко позади.    

В  полдень Мадж по некоторым признакам заметил, что они миновали Платт-ривер. Он ничего  не сказал, но теперь был уверен, что до Омахи остаётся не больше двадцати миль.    

И  действительно, меньше чем через час искусный водитель оставил руль и начал  спешно убирать паруса; по инерции сани прокатились ещё полмили. Но, наконец,  они остановились, и Мадж, указав на ряд покрытых снегом крыш, сказал:    

– Ну вот  мы и приехали!    

Приехали!  Приехали на станцию, откуда многочисленные поезда ежедневно следуют на восток Соединённых  Штатов!    

Паспарту  и Фикс соскочили на землю и расправили свои онемевшие конечности. Затем они  помогли сойти с саней миссис Ауде и мистеру Фоггу. Филеас Фогг щедро  расплатился с Маджем, которому Паспарту дружески пожал руку. После этого все  четверо поспешили на вокзал.    

В Омахе –  этом важном центре штата Небраска – кончается собственно Тихоокеанская железная  дорога, соединяющая бассейн Миссисипи с Тихим океаном. От Омахи начинается уже  новая линия, носящая название Чикаго-Рок-Айлендской дороги, которая идёт прямо  на восток и на пути к Чикаго насчитывает пятьдесят станций.    

Поезд  прямого сообщения был готов к отходу. Филеас Фогг и его спутники едва успели  сесть в вагон. Города Омахи они вовсе не видели, но Паспарту не очень об этом  сожалел: он понимал, что теперь не время осматривать город.    

С  чрезвычайной быстротой поезд пролетел по штату Айова, через города  Каунсил-Блафс, Де-Мойн и Айова-Сити. Ночью он пересёк у Давенпорта Миссисипи и  через Рок-Айленд вошёл в пределы штата Иллинойс. На другой день, 10 декабря, в  четыре часа вечера поезд прибыл в Чикаго; город этот уже поднялся из развалин и  ещё горделивее раскинулся на берегах чудесного озера Мичиган.    

Девятьсот  миль отделяют Чикаго от Нью-Йорка. Поездов здесь было много, и мистер Фогг  пересел непосредственно с одного на другой. Быстроходный локомотив линии  Питтсбург – Форт-Уэйн – Чикаго понёсся на всех парах, словно понимая, что  достопочтенному джентльмену нельзя терять времени. Молнией промчался он через  штаты Индиана, Огайо, Пенсильвания, Нью-Джерси, проезжая города с античными  названиями, во многих из которых уже были и улицы и конная железная дорога, но  ещё не было домов. Наконец, показался Гудзон, и 11 декабря в четверть  двенадцатого ночи поезд остановился на вокзале, расположенном на правом берегу  реки, как раз против пристани пароходов линии компании Кунардлайн.    

Пароход  «Китай», идущий в Ливерпуль, снялся с якоря сорок пять минут назад.    

 ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ,    

     

     в которой Филеас  Фогг вступает в непосредственную борьбу с неудачей    

     

Вместе с  «Китаем», казалось, исчезли и все надежды Филеаса Фогга.    

Действительно,  ни один из пакетботов, курсирующих между Европой и Америкой, ни суда французской  Трансатлантической компании, ни корабли компании «Уайт-стар-лайн», ни пароходы  компании «Иммэн» или Гамбургской линии, ни другие не подходили для Филеаса  Фогга.    

В самом  деле, пароход «Перейр» французской Трансатлантической компании, великолепные  суда которой не уступают по быстроходности судам всех других линий, а по  удобствам даже превосходят их, отходил лишь через два дня – 14 декабря. При  этом, как и корабли Гамбургской компании, он следовал не прямо в Ливерпуль или  Лондон, а заходил в Гавр, и этот добавочный переезд от Гавра до Саутгемптона задержал  бы Филеаса Фогга и окончательно свёл бы на нет все его последние усилия.    

Что  касается пакетботов Иммэн, один из которых – «Город Париж» – отходил на другой  день, то о них нечего было и думать. Эти суда предназначены главным образом для  перевозки эмигрантов. Их машины слабы, и большею частью они идут под парусами,  так что скорость их незначительна. На переход из Нью-Йорка в Англию они  затрачивают больше времени, чем оставалось в распоряжении мистера Фогга, чтобы  выиграть пари.    

Всё это  наш джентльмен узнал вполне точно из своего путеводителя Бредшоу, в котором  были подробно указаны все океанские пароходные линии.    

Паспарту  был совершенно уничтожен. Мысль, что они опоздали на пакетбот всего лишь на  сорок пять минут, убивала его. Во всём виноват он один: вместо того чтобы  помогать своему господину, он только сеял препятствия на его пути! Вспоминая  все злоключения этого путешествия, подводя итог истраченным лишь по его вине  суммам, думая об огромном пари, о значительных издержках на путешествие,  потерявшее теперь всякий смысл и разорившее мистера Фогга, бедный малый осыпал  себя бранью.    

Однако  Филеас Фогг ни единым словом не упрекнул его. Покидая пристань, откуда отходили  пакетботы трансатлантических линий, он только сказал своим спутникам:    

–  Пойдёмте. Завтра мы что-нибудь решим.    

Мистер  Фогг, миссис Ауда, Фикс и Паспарту переправились через Гудзон на небольшом пароходике  и сели в фиакр, который доставил их в гостиницу «Сент-Николас» на Бродвее. Там  они сняли несколько номеров и провели ночь, которая пролетела очень быстро для  Филеаса Фогга, спавшего, как всегда, превосходно, но показалась очень длинной  миссис Ауде и другим его спутникам, которым волнение не давало заснуть.    

Наступил  следующий день – 12 декабря. От семи часов утра 12 декабря до восьми часов  сорока пяти минут вечера 21 декабря оставалось девять суток тринадцать часов  сорок пять минут. Если бы Филеас Фогг отправился накануне на «Китае» – одном из  самых быстроходных трансатлантических пароходов компании Кунард-лайн, – он  прибыл бы в Ливерпуль, а затем в Лондон в назначенный срок!    

Мистер  Фогг вышел из гостиницы, приказав своему слуге дожидаться его и предупредить миссис  Ауду, чтобы она в любую минуту была готова к отъезду.    

Он  отправился на берег Гудзона и стал старательно искать среди стоявших у пристани  и на якоре посреди реки кораблей какой-нибудь пароход, готовый к отплытию. На  многих судах был уже поднят флаг, и они собирались выйти в море с утренним  приливом: из огромного великолепного Нью-йоркского порта ежедневно отправляются  во все концы света многие десятки кораблей; но в большинстве своём это были  парусные суда, и они не годились для мистера Фогга.    

Последняя  попытка нашего джентльмена грозила окончиться неудачей, как вдруг он заметил  судно, стоявшее на якоре перед Бэтери, в одном кабельтове от берега. Это был  торговый винтовой пароход изящной формы, из его трубы валили густые клубы дыма,  что указывало на скорое отплытие судна.    

Филеас  Фогг нанял лодку, сел в неё и в несколько взмахов вёсел очутился у трапа «Генриетты»,  парохода с железным корпусом, но деревянными надстройками.    

Капитан  «Генриетты» был на борту. Филеас Фогг поднялся на палубу и попросил вызвать  его. Тот не заставил себя ждать.    

Это был  человек лет пятидесяти, настоящий морской волк, как видно, человек сварливый и  малоприятный в обращении. Выпученные глаза зеленоватого цвета, рыжие волосы,  крепко сколоченная фигура – ничто не напоминало в нём человека из общества.    

– Вы  капитан? – спросил мистер Фогг.    

– Да, я.    

– Я –  Филеас Фогг из Лондона.    

– А я –  Эндрю Спиди из Кардифа.    

– Вы  скоро отплываете?…    

– Через  час.    

– И  направляетесь?…    

– В  Бордо.    

– Какой  у вас груз?    

– Одни  камни в трюме. Никакого груза. Иду с балластом.    

– У вас  есть пассажиры?    

– Нет  пассажиров. Никогда не будет пассажиров. Громоздкий шумный товар.    

– Хорошо  ли идёт ваше судно?    

–  Одиннадцать – двенадцать узлов. «Генриетта» – корабль известный.    

–  Согласны вы перевезти меня в Ливерпуль? Меня и ещё троих людей.    

– В  Ливерпуль? А почему не в Китай?    

– Я  сказал: в Ливерпуль.    

– Нет!    

– Не  хотите?    

– Нет. Я  собираюсь в Бордо, и я пойду в Бордо.    

– Ни за  какие деньги?    

– Ни за  какие деньги.    

Капитан  произнёс это тоном, не терпящим возражений.    

– Но  владельцы «Генриетты»… – возразил Филеас Фогг.    

–  Владельцы – это я, – ответил капитан. – Судно принадлежит мне.    

– Тогда  я его зафрахтую.    

– Нет!    

– Я  покупаю его.    

– Нет!    

Филеас  Фогг и бровью не повёл. Однако положение было серьёзное. Нью-Йорк не походил на  Гонконг, а капитан «Генриетты» – на владельца «Танкадеры». До сих пор деньги  нашего джентльмена побеждали все препятствия. На сей раз деньги оказались  бессильны.    

Однако  необходимо было найти средство переправиться через Атлантический океан на судне,  иначе пришлось бы лететь на воздушном шаре, что было и опасно да и вообще  невыполнимо.    

Но  Филеасу Фоггу, видимо, пришла в голову какая-то мысль, ибо он сказал капитану:    

–  Хорошо, согласны вы доставить меня в Бордо?    

– Нет,  даже если вы заплатите двести долларов!    

– Я  предлагаю вам две тысячи.    

– С  каждого?    

– С  каждого.    

– И вас  четверо?    

–  Четверо.    

Капитан  Спиди принялся тереть себе лоб с такой силой, словно хотел содрать с него кожу.  Получить восемь тысяч долларов, не уклоняясь от своего пути! Ради этого стоило  отбросить в сторону своё отвращение к грузу, именуемому пассажирами. Впрочем,  пассажиры по две тысячи долларов уже не пассажиры, а драгоценный товар.    

– Я  отплываю в девять часов, – коротко сказал капитан Спиди, – и если вы и ваши  спутники…    

– В  девять часов мы будем на борту, – столь же лаконично ответил Филеас Фогг.    

Было  восемь часов тридцать минут утра. Покинув «Генриетту», мистер Фогг вышел на берег,  нанял карету и вернулся в гостиницу, чтобы захватить миссис Ауду, Паспарту и  неразлучного Фикса, которому он любезно предложил поехать вместе с ними. Всё  это было сделано с тем спокойствием, которое не покидало нашего джентльмена ни  при каких обстоятельствах.    

К  моменту отплытия «Генриетты» все четверо были на борту.    

Когда  Паспарту узнал, во что обойдётся этот последний переезд, он испустил протяжное  «о-о-о!», заключавшее все ступени нисходящей хроматической гаммы!    

Что  касается сыщика Фикса, то он решил, что Английскому банку не выпутаться из  этого дела без значительных убытков. Действительно, к концу путешествия, при  условии если Филеас Фогг не выбросит ещё несколько пачек ассигнаций в море,  мешок с банковыми билетами должен был облегчиться больше, чем на семь тысяч  фунтов стерлингов.    

 ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ,    

     

     где Филеас Фогг  оказывается на высоте положения    

     

Через  час «Генриетта» прошла мимо плавучего маяке, указывающего вход в Гудзон, обогнула  мыс Санди-Хук и вышла в открытое море. Днём она миновала Лонг-Айленд в виду  маяка Файр-Айленд и быстро понеслась к востоку.    

На  другой день, 13 декабря, в самый полдень, на мостик взошёл человек, чтобы  определить координаты судна. Читатель, без сомнения, думает, что то был капитан  Спиди! Ничуть не бывало! Это был Филеас Фогг, эсквайр.    

Что  касается капитана Спиди, то он был попросту заперт на ключ в своей каюте и  рычал там от гнева. Впрочем, его крайняя ярость была вполне простительна.    

Всё  произошло очень просто. Филеас Фогг хотел ехать в Ливерпуль, капитан не хотел  его туда везти. Тогда Филеас Фогг согласился ехать в Бордо, но за тридцать  часов своего пребывания на борту корабля он так умело действовал банковыми  билетами, что весь экипаж – матросы и кочегары, – экипаж, надо заметить,  несколько ненадёжный и находившийся в плохих отношениях с капитаном, – перешёл  на сторону нашего джентльмена. Вот почему Филеас Фогг командовал с мостика  вместо Эндрю Спиди, вот почему Эндрю Спиди сидел под замком в своей каюте и,  наконец, вот почему «Генриетта» шла в Ливерпуль. Однако по тому, как Филеас  Фогг управлял кораблём, было ясно, что он был когда-то моряком.    

Как  окончилось это приключение, читатель узнаёт впоследствии. Пока же миссис Ауда  очень беспокоилась, хотя и не говорила об этом. Фикс сначала совершенно  растерялся. Паспарту же находил это приключение прямо-таки восхитительным.    

Капитан  Спиди заявил, что «Генриетта» делает от одиннадцати до двенадцати узлов; и  действительно, её средняя скорость была именно такой.    

За  девять дней, то есть с 12 по 21 декабря, «Генриетта» могла достичь берегов  Англии, если только… И тут, как всегда, являлось множество всяческих «если»;  если море будет относительно спокойно, если ветер не изменится, если не будет  повреждений в машине или в самом судне, «Генриетта» сможет покрыть три тысячи  миль, отделяющие Нью-Йорк от Ливерпуля. Правда, история с «Генриеттой» вместе с  делом о похищении банковых билетов грозила завести нашего джентльмена несколько  дальше, чем он того хотел бы.    

Первые  дни плавание проходило в превосходных условиях. Море было довольно спокойно; ветер  неизменно дул в северо-восточном направлении. Поставили паруса, и «Генриетта»  шла, словно настоящее трансатлантическое судно.    

Паспарту  был в восторге. Последний подвиг мистера Фогга, на последствия которого француз  закрывал глаза, приводил его в восхищение. Никогда экипаж не видел такого подвижного  и весёлого человека. Он дружески болтал с матросами и изумлял их своими  цирковыми фокусами. Он расточал им самые лестные комплименты и угощал их  лучшими напитками. По его мнению, они несли службу, как джентльмены, а кочегары  поддерживали огни в топках, как герои. Его хорошее настроение заражало всех.  Паспарту забыл прошлое, все неудачи и опасности. Он думал только о близкой цели  и кипел от нетерпения, словно подогреваемый котлами «Генриетты». Часто  достойный малый прохаживался вокруг Фикса и многозначительно на него поглядывал,  но молчал, так как между бывшими друзьями уже не было прежней близости.    

А Фикс,  надо сказать, ничего уже не понимал! Захват «Генриетты», подкуп экипажа, Фогг,  управляющий кораблём, словно заправский моряк, – всё это его ошеломило. Он не  знал, что и думать! Но в конце концов джентльмен, начавший с кражи пятидесяти  пяти тысяч фунтов стерлингов, вполне мог кончить похищением судна. И Фикс,  естественно, пришёл к заключению, что «Генриетта», управляемая Фоггом, идёт  вовсе не в Ливерпуль, а куда-нибудь в другое место, где вор, обратившись в  пирата, будет чувствовать себя в безопасности! Надо сознаться, что такое  предположение было довольно правдоподобно, и сыщик начал серьёзно жалеть, что  ввязался в это дело.    

Капитан  Спиди продолжал буйствовать у себя в каюте, и Паспарту, которому было поручено  его кормить, делал это, несмотря на всю свою силу, с большими  предосторожностями. Мистер Фогг "как будто забыл о существовании капитана.    

Тринадцатого  «Генриетта» миновала Ньюфаундлендскую банку. Переход этой части океана очень  труден. Здесь, особенно зимой, часто бывают туманы и шквалы. Ещё накануне барометр  резко упал, предвещая близкую перемену погоды. И действительно, за ночь  температура понизилась: стало холоднее, и подул юго-восточный ветер.    

Это было  серьёзным препятствием. Мистер Фогг, чтобы не менять курса, приказал убрать  паруса и усилить пары. Всё же из-за состояния моря движение судна замедлилось.  Высокие волны разбивались о его форштевень. Началась сильная килевая качка,  которая также уменьшала скорость. Ветер всё свежел и грозил превратиться в  ураган. Можно было предвидеть, что «Генриетта» вскоре не сможет выдержать  напора волн. А бегство от бури сулило неизвестность и всевозможные опасности.    

Лицо  Паспарту темнело одновременно с небом. Два дня честный малый испытывал смертельное  беспокойство. Но Филеас Фогг был смелый моряк, он знал, как бороться со  стихией, и шёл вперёд, не убавляя паров. Когда «Генриетта» не могла одолеть  волны, она шла сквозь неё и проходила, хотя палубу и заливало водой. Иногда под  напором водяных гор, подымавших корму судна, винт показывался над водой, и лопасти  его бешено вращались в воздухе, – но, несмотря ни на что, судно двигалось  вперёд.    

Однако  ветер не достиг той силы, какой можно было опасаться. То был не ураган, несущийся  со скоростью девяноста миль в час, а просто очень свежий ветер, но, к  сожалению, он настойчиво дул с юго-востока и не позволял поставить паруса. А их  помощь, как увидит читатель, была бы очень кстати!    

Шестнадцатого  декабря исполнилось семьдесят пять дней с момента отъезда из Лондона. В общем,  «Генриетта» пока что не сильно опаздывала, и особенно тревожиться не  приходилось. Самая трудная часть пути была позади, и оставалось пройти ещё  немного больше половины всего расстояния. Летом можно было бы поручиться за  успех, но зимой всё зависело от капризов погоды. Паспарту не высказывал своего  мнения. В глубине души он надеялся, что если ветер не захочет служить, то можно  рассчитывать на пар.    

В этот  самый день механик вышел на палубу, разыскал мистера Фогга и о чём-то горячо  беседовал с ним.    

Неизвестно  почему, – вероятно, в силу предчувствия, – Паспарту охватило смутное беспокойство.  Он охотно отдал бы одно ухо, чтобы услышать другим, что говорилось на мостике.  Всё же ему удалось разобрать несколько слов, и среди них – вопрос мистера  Фогга:    

– Вы  уверены в том, что говорите?    

–  Уверен, сударь, – ответил механик. – Не забывайте, что с самого выхода в море  все котлы в действии: на путь от Нью-Йорка до Бордо под малыми парами запасов  угля хватило бы, но для перехода на всех парах от Нью-Йорка до Ливерпуля его не  хватит.    

– Я  подумаю, – ответил мистер Фогг.    

Паспарту  понял всё. Его охватило смертельное беспокойство. Уголь приходил к концу!    

«Ну, –  подумал он, – если мой хозяин справится и с этим, то он просто великий  человек!»    

Столкнувшись  с Фиксом, он не мог удержаться, чтобы не посвятить его в положение дел.    

– Так вы  воображаете, – процедил сквозь зубы сыщик, – что мы идём в Ливерпуль?!    

– Чёрт  возьми! Куда же ещё!    

–  Глупец! – процедил полицейский инспектор и отошёл, пожимая плечами.    

Паспарту  собирался тотчас же хорошенько отплатить за эту характеристику, понимая,  впрочем, чем она была вызвана. Но, подумав, что бедный Фикс, вероятно, очень  огорчён своей неудачей, что самолюбие его сильно задето этой бессмысленной  кругосветной гонкой по ложному следу, Паспарту решил простить обиду.    

На что  же, однако, рассчитывал Филеас Фогг? Трудно было догадаться. Но, как видно,  этот флегматичный джентльмен принял какое-то решение, ибо в тот же вечер он  позвал механика и сказал ему:    

–  Поддерживайте огонь и идите на всех парах до полного истощения запасов топлива.    

Через  несколько минут из труб «Генриетты» повалили густые клубы дыма.    

Судно  шло на всех парах, но через два дня, восемнадцатого числа, механик, как он и предупреждал,  объявил, что угля осталось меньше, чем на один день.    

– Не  убавлять огня! – приказал мистер Фогг. – Наоборот, увеличить давление пара.    

В тот же  день, около полудня, определив широту и долготу судна, мистер Фогг подозвал  Паспарту и велел ему привести капитана Спиди. Честный малый выслушал это  приказание с таким видом, словно ему поручили спустить с цепи тигра, и,  спускаясь с мостика, пробормотал:    

– Ну и  взбесится же он!    

Действительно,  через несколько минут в вихре криков и проклятий в рубку влетела бомба. Этой бомбой  был капитан Спиди. Бомба явно готова была взорваться.    

– Где  мы?! – первым делом закричал капитан, задыхаясь от ярости. Можно было  опасаться, что достойного капитана тут же хватит апоплексический удар. – Где  мы?! – повторил он, весь багровый от гнева.    

– В  семистах семидесяти милях от Ливерпуля, – ответил мистер Фогг с невозмутимым спокойствием.    

– Пират!  – прохрипел Эндрю Спиди.    

– Я  приказал позвать вас, сударь…    

–  Морской разбойник!    

–…чтобы  просить вас продать мне ваш корабль, – продолжал Филеас Фогг.    

– Нет!  Тысяча чертей, нет!    

– Дело в  том, что я буду вынужден сжечь его.    

– Сжечь  мой корабль?!    

– Да, по  крайней мере деревянные части, ибо у нас не хватает топлива.    

– Сжечь  мой корабль! – завопил капитан Спиди, потеряв способность к членораздельной  речи. – Корабль, который стоит пятьдесят тысяч долларов!    

– Вот  вам шестьдесят тысяч, – ответил Филеас, протягивая капитану пачку банковых билетов.    

Это  произвело магическое действие на Эндрю Спиди. Ни один американец не может равнодушно  видеть шестьдесят тысяч долларов. Капитан в одно мгновение забыл свой гнев,  своё заточение и всю ненависть, которую он питал к Филеасу Фоггу. Судну было  уже двадцать лет. Так что подобную сделку надо было считать находкой!… Бомба  уже не могла разорваться – Филеас Фогг вырвал из неё фитиль.    

– А  железный корпус пусть останется мне… – сказал капитан, значительно более мягким  тоном.    

– Да, и  корпус и машина. Согласны?    

–  Согласен.    

И Эндрю  Спиди вырвал пачку банкнот из рук Филеаса Фогга, пересчитал их и засунул в  карман.    

Во время  этой сцены Паспарту весь побелел. С Фиксом едва не сделался удар. Около двадцати  тысяч фунтов уже истрачено, а этот Фогг ещё отдаёт владельцу судна и корпус и  машину, то есть почти всё, что есть ценного в судне! Правда, украденная в банке  сумма составляла пятьдесят пять тысяч фунтов!…    

– Не  удивляйтесь, – сказал мистер Фогг Эндрю Спиди, когда тот спрятал деньги. – Я  потеряю двадцать тысяч фунтов стерлингов, если не прибуду в Лондон двадцать  первого декабря в восемь часов сорок пять минут вечера. А так как в Нью-Йорке я  опоздал на пакетбот, а вы отказались меня везти в Ливерпуль…    

– И  очень хорошо сделал, пятьдесят тысяч чертей! – воскликнул Эндрю Спиди. – Потому  что я заработал по крайней мере сорок тысяч долларов! – Потом он прибавил более  спокойным тоном: – Знаете что, капитан…    

– Фогг.    

– Так  вот, капитан Фогг, в вас есть что-то от янки!    

После  этих слов, которые он считал комплиментом, Эндрю Спиди хотел было удалиться, но  Филеас Фогг остановил его:    

–  Значит, теперь корабль принадлежит мне?    

–  Конечно, – от киля до клотиков, но, разумеется, только «дерево»!    

–  Хорошо. Прикажите разобрать все внутренние переборки и топите ими.    

Можно  себе представить, сколько понадобилось сухого дерева, чтобы поддерживать достаточное  давление пара. В этот день ют, рубка, каюты, нижняя палуба – всё ушло в топки.    

На  другой день, 19 декабря, сожгли рангоут и его запасные части. Снесли мачты и  разрубили их топорами. Экипаж-работал с неимоверным рвением. Паспарту рубил,  резал, пилил – словом, трудился за десятерых. Словно дух разрушения пронёсся  над кораблём.    

На  следующее утро, 20 декабря, фальшборт и все надводные части судна, а также  большая часть палубы были сожжены. «Генриетту» так обкорнали, что та походила  на плавучий понтон.    

    

В этот  день показался ирландский берег и стал виден маяк Фастенет.    

Однако в  десять часов вечера судно было ещё лишь на траверсе Квинстауна. Чтобы достичь  Лондона, у Филеаса Фогга оставалось в распоряжении только двадцать четыре часа.  Между тем за это время «Генриетта» могла дойти лишь до Ливерпуля, даже идя на  всех парах. А у отважного джентльмена уже нечем было поддерживать пары!    

– Мне  вас вправду жаль, сударь, – сказал капитан Спиди, заинтересовавшийся, наконец,  планами мистера Фогга. – Всё против вас! Мы ещё только у Квинстауна.    

– А! –  заметил мистер Фогг. – Так это видны его огни?    

– Да.    

– Можем  мы войти в гавань?    

– Не  раньше, чем через три часа: только во время прилива.    

– Что ж,  подождём, – спокойно ответил мистер Фогг. По его лицу нельзя было заметить, что  он намерен предпринять ещё последнее усилие в борьбе с враждебной судьбой!    

Квинстаун  – небольшой порт на ирландском побережье, в котором трансатлантические пароходы  сгружают почту из Соединённых Штатов, откуда она курьерскими поездами доставляется  в Дублин, а затем на быстроходных судах перевозится в Ливерпуль, опережая таким  образом на двенадцать часов самые быстроходные пакетботы океанских компаний.    

    

Эти-то  двенадцать часов, которые выгадывает таким способом американская почта, хотел  выгадать и Филеас Фогг. Вместо того чтобы прибыть на «Генриетте» в Ливерпуль на  следующий день вечером, он намеревался попасть туда в полдень и, следовательно,  приехать в Лондон до восьми часов сорока пяти минут вечера.    

Около  часу ночи, во время прилива, «Генриетта» вошла в порт Квинстаун, и Филеас Фогг  обменялся крепким рукопожатием с капитаном Спиди, который остался на своём  ободранном судне, всё же стоившем по крайней мере половину той суммы, которую  он за него уже получил.    

Пассажиры  высадились на берег. В эту минуту Фикс испытывал сильнейшее желание арестовать  мистера Фогга. Однако он этого не сделал! Почему? Какая борьба происходила в  нём? Переменилось ли его мнение о мистере Фогге? Понял ли он, наконец, что  ошибся? Так или иначе, но Фикс не расстался с нашим джентльменом. Вместе с ним,  миссис Аудой и Паспарту, который ещё не успел отдышаться, он в половине второго  ночи сел в Квинстауне в поезд, прибыл на рассвете в Дублин и тотчас пересел  вместе со всеми на один из почтовых пароходов, настоящий стальной таран,  который был снабжён настолько сильной машиной, что мог пренебрегать волнами и  прорезывал их насквозь.    

Без  двадцати минут двенадцать 21 декабря Филеас Фогг был на Ливерпульской набережной.  Он находился всего в шести часах от Лондона.    

В эту  минуту к нему подошёл Фикс, положил ему руку на плечо и предъявил свои полномочия.    

– Вы –  господин Филеас Фогг?    

– Да,  сударь.    

– Именем  королевы вы арестованы.    

 ГЛАВА ТРИДЦАТЬ  ЧЕТВЁРТАЯ,    

     

     в которой Паспарту  получает возможность очень зло пошутить    

     

Филеас  Фогг находился в тюрьме. Его заперли в полицейский пост при ливерпульской таможне,  где он должен был провести ночь в ожидании перевода в Лондон.    

В момент  ареста Паспарту хотел броситься на сыщика, но его удержали полисмены. Миссис  Ауда, подавленная грубостью всего случившегося и ни о чём не знавшая, ничего не  могла понять. Паспарту объяснил ей, в чём дело. Мистер Фогг, этот честный и  храбрый джентльмен, которому она была обязана жизнью, арестован как вор!  Молодая женщина протестовала против подобного предположения, она возмущалась,  плакала, видя, что ничего не может сделать, ничего предпринять для спасения  своего спасителя.    

Что  касается Фикса, то он арестовал нашего джентльмена, ибо этого требовал его долг  – всё равно, виновен ли тот, или нет. Правосудие разберётся.    

Ужасная  мысль пришла тогда в голову Паспарту: мысль, что он один виновен в случившемся!  В самом деле, зачем он скрыл от мистера Фогга всю эту историю? Почему, узнав,  кто такой Фикс и какую цель он преследует, не предупредил о том своего  господина? Зная об этом заранее, Филеас Фогг сумел бы представить Фиксу  доказательства своей невиновности; он уж, конечно, разъяснил бы ему заблуждение  и во всяком случае не возил бы с собою и за свой счёт этого проклятого сыщика,  первой заботой которого было арестовать мистера Фогга, едва они оба ступили на  землю Соединённого королевства. Размышляя о своей беспечности и неосмотрительности,  бедный малый испытывал невыносимые угрызения совести. Он плакал, на него было  жалко смотреть. Он готов был разбить себе голову!    

Несмотря  на холод, миссис Ауда и Паспарту остались у подъезда таможни. Ни он, ни она не  хотели покидать этого места. Они хотели ещё раз увидеть мистера Фогга.    

Что  касается нашего джентльмена, он был окончательно и бесповоротно разорён, и это  случилось в тот миг, когда он уже почти достиг цели! Этот арест погубил его.  Приехав без двадцати минут двенадцать 21 декабря в Ливерпуль, он ещё имел в  своём распоряжении девять часов пять минут, ибо должен был явиться в  Реформ-клуб в три четверти девятого, – а ведь до Лондона всего шесть часов  езды!    

Всякий,  кто сумел бы проникнуть в таможню в эту минуту, увидел бы мистера Фогга, который  сидел на деревянной скамье, неподвижный, спокойный, невозмутимый. Нельзя было  сказать, что он примирился с судьбой, но даже этот последний её удар не мог его  взволновать, по крайней мере наружно. Может быть, в нём кипело скрытое  бешенство – тем более ужасное, что, долго сдерживаемое, оно способно прорваться  в последнюю минуту? Неизвестно. Но Филеас Фогг был, как всегда, спокоен и ждал…  Чего? Сохранял ли он ещё какую-нибудь надежду? Верил ли он ещё в успех, когда  за ним закрылись двери тюрьмы?    

Как бы  то ни было, мистер Фогг бережно положил часы на стол и следил за движением  стрелок. У него не вырвалось ни единого слова, но взгляд его был как-то  особенно напряжён.    

Во  всяком случае, положение было ужасно, и для того, кто не мог читать мысли  Филеаса Фогга, оно сводилось к следующему:    

Если  Филеас Фогг честный человек – он разорён.    

Если он  вор – он пойман.    

Думал ли  он о спасении? Искал ли выхода из своей тюрьмы? Собирался ли бежать? Возможно,  что да. Во всяком случае, он зачем-то вдруг поднялся с места и обошёл комнату.  Но дверь была крепко заперта, окно забрано железной решёткой. Он снова сел,  вынул из бумажника свой маршрут и на той строке, где стояло: «21 декабря,  суббота, Ливерпуль», прибавил: «80-й день, 11 часов 40 минут утра».    

После  этого он продолжал ждать.    

Часы на  здании таможни пробили час. Мистер Фогг отметил, что его часы спешили на две минуты.    

Два  часа! Если бы он в эту минуту сел в курьерский поезд, то мог бы ещё прибыть  вовремя в Реформ-клуб. Лоб его слегка нахмурился…    

В два  часа тридцать три минуты снаружи послышался какой-то шум, раздался скрип двери,  прозвучали голоса Паспарту и Фикса.    

В глазах  мистера Фогга блеснул огонёк.    

Дверь  полицейского поста открылась, и он увидел бросившихся к нему миссис Луду, Паспарту,  Фикса.    

Фикс  задыхался, волосы его были растрёпаны… Он едва мог говорить!    

–  Сударь, – бормотал он, – сударь… простите… злосчастное сходство… Вор уже три  дня как арестован… вы… свободны!…    

Филеас  Фогг был свободен. Он подошёл к сыщику. Пристально взглянув ему в лицо, он  сделал первое и, вероятно, последнее быстрое движение в своей жизни: отвёл обе  руки назад и затем с точностью автомата ударил кулаками злосчастного сыщика.    

–  Хороший удар, чёрт возьми! – воскликнул Паспарту и как истый француз позволил  себе зло пошутить: – Вот прекрасный урок английского бокса!    

Сбитый с  ног, Фикс не произнёс ни слова. Он получил лишь то, что заслужил. Мистер Фогг,  миссис Ауда и Паспарту немедленно покинули таможню. Они вскочили в карету и  через несколько минут были уже на вокзале.