1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 
3 молотка     

3 бурава     

2 сверла     

10 мешков винтов и гвоздей     

3 ручные пилы     

2 коробки иголок     

Приборы     

1 секстант     

1 бинокль     

1 подзорная труба     

1 готовальня карманный     

1 компас     

1 термометр Фарингейта     

1 барометр металлический     

1 коробка с фотографическим аппаратом и набором     

Принадлежностей – пластинок, химикалий и т. д.     

Одежда     

2 дюжины рубашек из особой ткани, похожей на шерсть, но,  видимо, растительного происхождения     

3 дюжины чулок из такой же ткани     

Оружие     

2 ружья кремневых     

2 пистонных ружья     

2 карабина центрального боя     

2 капсюльных ружья     

4 ножей охотничьих     

2 пороха фунтов по 25 каждый     

12 коробок пистонов     

Книги     

1 Библия (Ветхий и Новый Завет)     

1 географический атлас     

1 естественно-исторический словарь в 6 томах     

1 словарь полинезийских наречий     

3 стопы писчей бумаги     

2 чистые конторские книги     

Посуда     

1 котел железный     

6 медных луженых кастрюль     

3 железных блюда     

10 алюминиевых приборов     

2 чайника     

1 маленькая переносная плита     

6 столовых ножей     

Нельзя не признаться, – сказал журналист, окончив  опись, что владелец этого ящика был человек практичный Здесь есть все  инструменты, приборы, оружие, одежда, посуда, книги – ничего не забыто. Можно  подумать, что он рассчитывал потерпеть кораблекрушение и принял заранее свои  меры.    

– Да, действительно, здесь все есть, проговорил Сайрес  Смит с задумчивым видом.    

– Корабль, который вез ящик и его владельца, не был  пиратским судном, – прибавил Харберт.    

– Если только владелец судна не попал в плен к  пиратам, – сказал Пенкроф.    

– Это невозможно, – возразил журналист. – По  всей вероятности, какое-нибудь судно, американское или европейское, пригнало  бурей в эти края, и пассажиры, желая спасти хотя бы самое необходимое,  наполнили этот ящик и бросили его в море.    

– Согласны вы с этим, мистер Сайрес"? –  спросил Харберт – Да, мой мальчик, – ответил инженер, это могло быть и так  Возможно, что во время крушения или в ожидании катастрофы в ящик сложили  различные пред меты первой необходимости, чтобы потом подобрать его на берегу –  Даже фотографический аппарат, – заметил Пенкроф довольно недоверчивым  тоном.    

– Я не совсем понимаю, зачем нужен аппарат, –  продолжал инженер. – Для нас, как и для всех потерпевших крушение, был бы  полезнее более богатый ас сортимент одежды или некоторый избыток боевых  припасов.    

– Но нет ли на этих приборах, инструментах или книгах  какой-нибудь пометки или адреса, позволяющего определить их  происхождение? – спросил Гедеон Спилет.    

Это нужно было выяснить.    

Каждый предмет был тщательно осмотрен – особенно книги,  инструменты и оружие. Ни оружие, ни приборы, вопреки обычаю, не имели на себе  клейма фабриканта Они были в прекрасном состоянии и, видимо, никем еще не  употреблялись Инструменты и посуда тоже были совершенно новые, что доказывало,  что эти предметы не были собраны второпях и брошены в ящик; наоборот, их  тщательно и вполне обдуманно отобрали. Цинковый чехол, который предохранял  содержимое ящика от сырости, тоже не могли бы запаять второпях. Словари  естественно-исторический и полинезийских наречий, оба английские, были  напечатаны без указания фамилии издателя и даты выхода в свет.    

Библия на английском языке в четвертую долю листа –  замечательный образец типографского искусства – также не имела этих указаний.  Ею, по-видимому, часто пользовались.    

Что касается атласа, то это было великолепное современное  издание с несколькими картами Земли и многими – планисферы, начерченными по  меркаторской системе. Названия были французские, но имя издателя и год издания  тоже отсутствовали. Итак, ни на одном из этих предметов не было никакого  указания, которое позволило бы определить национальность корабля, недавно побывавшего  в районе острова. Но откуда бы ни явился этот ящик, колонисты были теперь  богаты. До сих пор они сами создавали все средства для обработки произведений  природы и с помощью разума справлялись со своим делом. Казалось, судьба хотела  вознаградить тружеников, посылая им все эти произведения рук человеческих, и  они были полны благодарности.    

Впрочем, один из колонистов – Пенкроф – был не совсем  удовлетворен. Видимо, в ящике не было одной вещи, которой моряк очень дорожил.  С каждым новым предметом его восклицания становились все менее восторженными;  наконец он грустно пробормотал:    

– Все это прекрасно, но вот увидите – для меня в этом  ящике ничего не будет.    

– Но чего же ты ожидал, дружище Пенкроф? спросил его  Наб. – Полфунта табаку, и я был бы на седьмом небе, – серьезно  ответил Пенкроф.    

Все засмеялись, глядя на моряка.    

Теперь, после того как был найден ящик, казалось абсолютно  необходимым тщательно обследовать остров. Было решено на следующий же день с  рассветом пуститься в путь и подняться по течению реки до западного берега.  Если на этой части острова находились потерпевшие крушение, они могли быть в  бедственном положении, и им нужно было оказать немедленную помощь.    

В течение дня содержимое ящика было перенесено в Гранитный  Дворец и различные предметы аккуратно разложены в большой комнате.    

 ГЛАВА 3    

     

     Отъезд. – Начало прилива. Вязы и каркасы. – Разнообразная  растительность. – Якамар. – Вид леса. – Гигантские  эвкалипты. – Почему их называют «лихорадочными деревьями». – Масса  обезьян. – Водопад. – Ночной лагерь.         

На следующий день, 30 октября, все было готово для  экспедиции, казавшейся столь необходимой после недавних событий. Действительно,  дела приняли новый оборот, и обитатели острова Линкольна могли думать, что им  придется не просить помощи, а оказывать ее другим.    

Колонисты решили подняться по течению реки Благодарности  насколько возможно выше. Таким образом, можно будет пройти большую часть  дороги, не утомляясь, и исследователям удастся доставить запасы и оружие в  достаточно отдаленный пункт на западе острова.    

Конечно, следовало подумать не только о том, что необходимо  захватить с собою, но и о предметах, которые, быть может, придется нести с  берега в Гранитный Дворец. Если, как можно было предполагать, у побережья  острова случилось кораблекрушение, на берегу должно было быть много выброшенных  морем предметов, которые очень пригодились бы колонистам. Имея это в виду,  следовало, конечно, взять с собой тачку, которая была бы удобнее, чем утлая  пирога, но тяжелую, громоздкую тачку пришлось бы тащить волоком. По этому  поводу Пенкроф выразил сожаление, что в ящике не нашлось, кроме полуфунта  табаку, пары крепких нью-джерсейских лошадок, которые были бы очень полезны на  острове. Запасы провизии, которые Наб уже погрузил, состояли из сушеного мяса и  нескольких галлонов пива и браги; этого должно было хватить на три дня, то есть  на срок, установленный Сайресом Смитом для проведения экспедиции. Впрочем,  колонисты рассчитывали, в случае нужды, пополнить свои запасы в дороге, и Наб  позаботился захватить с собой переносную плиту.    

Из инструментов были взяты два топора, которыми предстояло  прокладывать дорогу в чаще, а из приборов – подзорная труба и карманный компас.    

Вооружение исследователей состояло из двух кремневых ружей,  более полезных на острове, чем пистонные: для кремневых ружей требовался только  кремень, который легко было сменить, тогда как запас пистонов при частом  расходовании должен был быстро истощиться. Тем не менее колонисты прихватили  также карабин и несколько патронов. Что же касается пороха, которого было фунтов  пятьдесят, то его тоже, конечно, пришлось взять, но инженер надеялся  приготовить взрывчатое вещество, позволяющее экономить порох. К огнестрельному  оружию добавили пять ножей в крепких кожаных чехлах; с такими средствами защиты  колонисты могли углубиться в густой лес, не очень рискуя жизнью.    

Излишне добавлять, что Харберт, Пенкроф и Наб, прекрасно  вооруженные, были на верху блаженства, хотя Сайрес Смит взял с них обещание не  тратить без надобности ни одного заряда. В шесть часов утра пирогу спустили на  воду. Все, в том числе и Топ, сели в лодку и направились к устью реки  Благодарности.    

Прилив начался всего полчаса назад. Вода должна была  прибывать еще несколько часов, и этим временем следовало воспользоваться, так  как позже, при отливе, было бы труднее плыть против течения. Прилив был уже  сильный – через три дня должно было наступить полнолуние, – и пирога,  требовавшая только направления, без помощи весел быстро плыла между крутыми  берегами.    

Через несколько минут исследователи достигли излучины реки  Благодарности и оказались у того поворота, где Пенкроф семь месяцев назад  построил свой первый плот.    

После довольно крутого поворота река, закругляясь, текла на  юго-запад; воды ее струились среди высоких вечнозеленых хвойных деревьев.    

Вид на берега реки был великолепный. Сайрес Смит и его  товарищи могли вдоволь восхищаться эффектами, которых так легко достигает  природа с помощью воды и деревьев. По мере движения лодки характер леса  менялся. На правом берегу реки возвышались экземпляры ильмовых – драгоценные  вязы, долго сохраняющиеся в воде, которыми так дорожат строители. С ними  перемешивались группы деревьев из того же семейства, между прочим, каркасы,  орешки которых содержат очень полезное масло. Далее Харберт заметил несколько  деревьев с гибкими ветвями, из которых выходят, если их размочить в воде,  превосходные канаты, и два-три эбеновых дерева, поражающих черным цветом ствола  с прихотливо разбросанными прожилками. Время от времени пирогу останавливали в  таких местах, где можно было пристать к берегу. Гедеон Спилет, Харберт и  Пенкроф брали ружья и вместе с Топом обследовали побережье. Не говоря о дичи,  там могло встретиться какое-нибудь полезное растение, которым не следовало  пренебрегать. Надежды юного естествоиспытателя не были обмануты: он нашел дикий  шпинат, множество растений из семейства крестоцветных, рода капустных, которые  нетрудно было «цивилизовать» посредством пересадки: кресс, репу, хрен, и,  наконец, растение с ветвистыми, слегка лохматыми стеблями в метр высотой и со  светло-коричневыми семенами.    

– Ты знаешь, что это за растение? – спросил  Харберт моряка    

– Табак воскликнул Пенкроф, который видел свой любимый  продукт уже в головке трубки – Нет, Пенкроф, это не табак – это горчица, –  ответил Харберт – Горчица… – разочарованно протянул моряк. Если вам когда-нибудь  попадется росточек табака, не пренебрегите им, пожалуйста – Наступит день,  когда мы его найдем, – утешил его Гедеон Спилет.    

– Неужели? – вскричал Пенкроф. – Чудесно! В  этот день не знаю. чего уж будет не хватать на нашем острове!    

Растения были тщательно извлечены из земли, и их перенесли в  пирогу, которую не покидал Сайрес Смит, погруженный все время в глубокую  задумчивость Харберт, Пенкроф и журналист несколько раз выходили то на правый,  то на левый берег реки Левый был менее крут, но зато лес на правом берегу был  гуще Инженер определил по карманному компасу, что после излучины река  направлялась с северо-востока на юго-запад и текла на расстоянии почти трех  миль по прямой линии Но дальше направление должно было измениться, и река,  вероятно, сворачивала на юго-запад возле подступов к горе Франклина, с которой  стекали питающие ее воды.    

Во время одной из этих вылазок Гедеону Спилету удалось  захватить живьем две пары представителей семейства куриных Это были птицы с  длинными тонкими клювами, вытянутой шеей, короткими крыльями и без всяких  признаков хвоста Харберт совершенно правильно назвал их «тинаму»; было решено,  что эти птицы явятся первыми обитателями будущего птичьего двора. Однако ружья  пока молчали. Первый выстрел, прозвучавший в лесу Дальнего Запада, был вызван  появлением красивой птицы, напоминавшей зимородка.    

– Я ее узнал! вскричал Пенкроф, и его ружье выстрелило  как бы само собой.    

– Что вы узнали? – спросил журналист.    

– Птицу, которая ускользнула от нас в день нашего  первого похода. Мы назвали в честь ее эту часть леса.    

– Это якамар! – вскричал Харберт.    

Это действительно был якамар красивая птица с густым  оперением, отливающим сталью. Заряд дроби уничтожил якамара, и Топ принес его в  пирогу вместе с дюжиной турако лазающих птиц величиной с голубя. Перья их были  испещрены зелеными пятнами, крылья – наполовину красные, а торчащий хохолок  окаймлен белой полосой. Птицы были убиты меткими выстрелами Харберта, и юноша  очень этим гордился. Турако – более вкусная дичь, нежели якамар, мясо которого  жестковато, но Пенкрофа трудно было бы разуверить, что он застрелил не лучшую  из съедобных птиц.    

В десять часов утра пирога достигла второй излучины реки  Благодарности, примерно в пяти милях от устья. В этом месте сделали привал,  чтобы позавтракать; отдых под тенью могучих деревьев длился полчаса.    

Ширина реки по-прежнему была шестьдесят-семьдесят футов, а  глубина футов пять-шесть. Как заметил инженер, в нее вливались многие притоки,  но это были узкие, несудоходные речки. Что касается лесов Якамара и Дальнего Запада,  то они казались бесконечными. Ни в чаще, ни под прибрежными деревьями ничто не  выдавало присутствия человека. Исследователи не увидели ни одного  подозрительного следа; было ясно, что топор дровосека не касался этих деревьев  и ничей нож не. пересекал лиан, переплетающихся между деревьями, среди густых  кустарников и высокой травы. Если потерпевшие крушение высадились на острове,  они, очевидно, не уходили с берега, и не под густым покровом леса следовало  искать несчастных, которые уцелели при предполагаемой катастрофе.    

Поэтому инженер стремился как можно скорее достигнуть  западного берега острова Линкольна, до которого, как он думал, было миль пять.  Поход возобновился, и, хотя течение реки, видимо, направлялось не к берегу, а  скорее к горе Франклина, исследователи решили не покидать пироги до тех пор,  пока под ней будет достаточно воды, чтобы плыть. Это экономило и сберегало силы  и время, так как дорогу сквозь густую чащу пришлось бы прокладывать топором.    

Но вскоре течение совсем прекратилось: либо наступил отлив,  который начинался в это время, либо влияние моря совсем не чувствовалось на  таком расстоянии от устья реки. Пришлось взяться за весла. Наб и Харберт заняли  места на скамье, Пенкроф стал на корму, и лодка снова двинулась вверх по  течению.    

Лес в районе Дальнего Запада становился как будто реже: чаща  была не так густа, деревья нередко стояли в одиночку. Но благодаря простору они  могли в изобилии пользоваться чистым воздухом и разрослись во всю ширь; они  были великолепны.    

Какие замечательные экземпляры флоры этих широт! Их  присутствие позволило бы любому ботанику определить параллель острова  Линкольна.    

– Эвкалипты! – вскричал Харберт.    

Действительно, то были чудесные представители растительного  царства, последние великаны субтропической зоны, сородичи эвкалиптов Австралии  и Ново Зеландии – стран, расположенных на той же широте, что и остров  Линкольна. Некоторые из них достигали двухсот футов высоты. Окружность их  ствола у основания равнялась двадцати футам, кора, изборожденная полосками  благовонной смолы, была почти в пять дюймов толщиной. Ничего нет прекраснее, но  вместе, с тем и диковиннее этих огромных представителей семейства миртовых,  листья которых обращены к свету боком и свободно пропускают солнечные лучи.    

У подножия эвкалиптов росла свежая трава, из которой то и  дело вылетали стайки маленьких птичек, блиставших в ярких лучах света, словно  крылатые рубины.    

– Вот так деревья! воскликнул Наб. – Но какая от  них польза?    

– Эка невидаль! – ответил Пенкроф. – Среди  деревьев тоже должны быть великаны, как и среди людей. Они только на то и  годны, чтобы показываться на ярмарках.    

– Думается, вы неправы, Пенкроф, – возразил Гедеон  Спилет.    

– Эвкалиптовое дерево с большой пользой употребляют в  столярном деле.    

– Добавлю, сказал Харберт, – что к одной семье с  эвкалиптами принадлежит много полезных деревьев: гвоздичное дерево, приносящее  гвоздичное масло; гранатное дерево; eugenia cauliflora, из плодов которого  приготовляют неплохое вино; митр ugni, содержащий прекрасный опьяняющий ликер;  митр caryophyllus, из коры которого получают отличную корицу; eugenia pimenta,  дающая ямайский перец; мирт обыкновенный, ягоды которого заменяют приправу;  eucalyptus robusta, дающий превосходную манну; eucalyptus Guinei, сок которого,  перебродив, похож на пиво. Наконец, все деревья, известные под названием  «дерево жизни», или «железное дерево», тоже принадлежат к семейству миртовых,  которое насчитывает сорок шесть родов и тысячу триста видов.    

Никто не прерывал юношу, который с увлечением читал свою  маленькую лекцию по ботанике. Сайрес Смит слушал его с улыбкой, а Пенкроф  испытывал невыразимое чувство гордости.    

– Прекрасно, Харберт, – сказал Пенкроф, – но  я готов поклясться, что все эти полезные образцы, которые ты только что  перечислил, не так громадны, как эти эвкалипты – Ты прав, Пенкроф, –  подтвердил Харберт.    

Значит, это подтверждает то, что я сказал: от великанов нет  никакого проку.    

– В этом вы ошибаетесь, Пенкроф, – возразил  инженер. Эти гигантские эвкалипты, под которыми мы сидим, тоже приносят пользу.    

– Какую же?    

– Они оздоровляют местность. Знаете ли вы, как их  называют в Австралии и Новой Зеландии?    

– Нет, мистер Сайрес.    

– Их называют «лихорадочное дерево».    

– Они нагоняют лихорадку?    

– Нет – прогоняют ее.    

– Это надо записать, сказал журналист.    

– Записывайте, дорогой Спилет. По-видимому, доказано,  что присутствие эвкалиптов обезвреживает болотные испарения Это  предохранительное средство испытывали в некоторых областях Южной Европы и  Северной Африки, где климат, безусловно, вреден, и здоровье населения  улучшалось В районе распространения этих деревьев исчезла перемежающаяся  лихорадка. Это несомненный факт, чрезвычайно приятный для обитателей острова  Линкольна.    

– Что за остров! Что за благословенный остров! –  вскричал Пенкроф. – Говорю вам, тут есть все, кроме.    

– И это будет, Пенкроф, и это найдется, – сказал  инженер Но двинемся дальше и будем плыть до тех пор, пока река сможет нести  нашу пирогу.    

Поход продолжался. Исследователи проплыли еще около двух  миль среди зарослей эвкалиптов, которые покрывали всю эту часть острова.  Занятая ими часть территории по обоим берегам реки Благодарности казалась  необозримой; русло реки извивалось между высокими зеленеющими берегами. Дно его  было во многих местах покрыто травой и даже острыми камнями, что значительно  затрудняло плавание. Работать веслами стало неудобно, и Пенкроф пустил в дело  шест. Поверхность дна понемногу повышалась, и можно было предугадать, что лодка  остановится Солнце уже начало склоняться к горизонту; гигантские тени деревьев  протянулись по земле. Видя, что им не достигнуть засветло западного берега  острова, Сайрес Смит решил заночевать на том самом месте, где станет лодка. По  его расчету, до берега оставалось еще миль пять-шесть – слишком большое  расстояние, чтобы идти ночью в этом незнакомом лесу Лодку продолжали неустанно  проталкивать среди зарослей, которые становились все более густыми и  населенными, по крайней мере, зоркие глаза моряка как будто заметили обезьян,  стаями бегавших по деревьям. Несколько раз животные даже останавливались на  некотором расстоянии от лодки и без всякого страха рассматривали колонистов.  Очевидно, они видели людей в первый раз и не знали, что их следует опасаться.  Этих четвероруких легко было бы застрелить, но Сайрес Смит воспротивился  бессмысленному избиению, которого жаждал нетерпеливый Пенкроф Мирная политика  была к тому же и безопаснее: сильные, ловкие обезьяны могли повредить  колонистам, и лучше было не вызывать их вражды совершенно не нужным нападением.    

Правда, моряк интересовался обезьянами исключительно с  кулинарной точки зрения. И действительно, мясо этих животных, которые питаются  одной травой, очень вкусно. Но поскольку провизии им хватало, не стоило тратить  зря порох.    

Часа в четыре плыть по реке стало очень трудно, так как дно  ее было покрыто водяными растениями и камнями. Берега становились все выше, и  русло проходило среди первых подступов к горе Франклина Истоки реки не могли  быть далеко, так как она питалась водами, стекавшими с южных склонов горы.    

– Меньше чем через пятнадцать минут нам придется  остановиться, мистер Сайрес, сказал моряк.    

Ну что же, и остановимся, Пенкроф, и устроим стоянку на ночь  – Как далеко отсюда до Гранитного Дворца? – спросил Харберт.    

Учитывая, что изгибы реки отклонили нас на юго-запад, думаю,  что около семи миль, – ответил инженер – А что, мы двигаемся  вперед? – осведомился Гедеон Спилет.    

– Да, и будем двигаться дальше, пока возможно, –  сказал Сайрес Смит. – Завтра на заре мы оставим лодку и, я надеюсь, часа  за два дойдем до западного берега. Таким образом, у нас будет целый день  впереди, чтобы обследовать побережье – Вперед! – вскричал Пенкроф Но  вскоре лодка начала задевать каменистое дно реки, которая в этом месте была не  шире двадцати футов. Густой зеленый покров осенял ее воды, создавая полутьму.  Слышался довольно явственный шум падения воды, указывавший, что в нескольких  сотнях шагов имеется естественная плотина.    

И действительно, за последним поворотом реки показался между  деревьев водопад. Лодка ударилась о дно и спустя несколько мгновений причалила  к стволу дерева на правом берегу. Было около пяти часов. Последние лучи солнца  скользили между густой листвой и косо освещали водопад; водяная пыль сверкала  всеми цветами радуги Дальше русло исчезало в кустах, где принимало в себя  какой-то скрытый источник, а ниже многочисленные ручейки, вливавшиеся в реку на  всем протяжении, делали ее полноводной Здесь же это был неглубокий прозрачный  ручеек Ночевку устроили в этом очень красивом месте Колонисты вышли на берег и  развели огонь под развесистым каркасом, в ветвях которого Сайрес Смит и его  товарищи могли, в случае нужды, найти убежище на ночь Ужин вскоре был поглощен,  так как все проголодались, и оставалось только выспаться После заката солнца  несколько раз раздавалось подозрительное рычание, и путники подбросили дров в  костер, чтобы яркий огонь охранял покой спящих. Наб и Пенкроф дежурили, сменяя  друг друга, и, не жалея, подкидывали топливо Быть может, они не ошибались, и  какие-то звери действительно бродили вокруг лагеря и среди деревьев, но ночь  прошла спокойно На следующее утро, 31 октября, в пять часов, все были уже на  ногах, готовые выступить    

 ГЛАВА 4    

     

     На пути к берегу Стаи четвероруких – Новое течение воды – Почему не  чувствуется прилив? – Лес вместо берега – Мыс Пресмыкающегося – Харберт  завидует Гедеону Спилету – Стрельба.         

Было шесть часов утра, когда колонисты после первого  завтрака снова двинулись в путь, намереваясь выйти к западному берегу острова  по кратчайшей дороге Через сколько времени будут они у цели? Сайрес Смит  сказал: через два часа, но это, видимо, зависело от характера препятствий,  которые им придется преодолеть.    

Лес Дальнего Запада в этой части казался очень густым и  представлял собой чащу самых разнообразных деревьев Исследователям, вероятно,  предстояло прокладывать себе дорогу сквозь кустарник, траву и лианы и идти, не  выпуская из рук топора и ружья, так как ночью они слышали рев диких зверей.  Точное местонахождение лагеря оказалось возможным определить по положению горы  Франклина Вулкан возвышался на севере менее чем в трех милях расстояния, и,  чтобы достигнуть западного берега, нужно было держаться прямого направления на  юго-запад.    

Тщательно привязав пирогу, колонисты двинулись в путь.  Пенкроф с Набом несли припасы, которых должно было хватить маленькому отряду не  меньше чем на два дня Об охоте не было больше разговора, и инженер даже  посоветовал своим товарищам воздерживаться от ненужных выстрелов, чтобы не  выдать своего присутствия возле берега.    

Первые удары топора врезались в кустарник, в гущу зарослей  мастикового дерева, и Сайрес Смит с компасом в руках указывал нужное  направление.    

Лес в этих местах состоял из пород, отмеченных в большинстве  в окрестностях озера и плато Дальнего Вида гималайских кедров, елей, казуарин,  камедных деревьев, эвкалиптов, драцен, гибисков и других деревьев, не  достигавших большой высоты, – количество мешало им развиваться Колонисты  могли лишь медленно продвигаться по дороге, которую они прокладывали на ходу;  мысленно инженер уже соединил ее с дорогой Красного ручья.    

С самого выхода колонисты все время спускались с невысоких  откосов, образующих горную систему острова; почва под ногами была очень сухая,  но буйная растительность указывала на наличие сети подземных потоков или  близость какого-нибудь ручья. Однако Сайрес Смит, сколько ему помнилось, не  видел во время своей экскурсии к кратеру никаких скоплений воды, кроме Красного  ручья и реки Благодарности. В первые часы пути колонисты снова видели стаи  обезьян, с величайшим удивлением рассматривавших людей, еще не известных им по  облику. Гедеон Спилет высказал шутливое предположение, что ловкие, сильные  четверорукие сочтут его и остальных колонистов за своих выродившихся сородичей.  И действительно, пешеходы, которые ежеминутно застревали в кустах, путались в  лианах и натыкались на поваленные деревья, не блистали ловкостью, как обезьяны,  легко прыгавшие с ветки на ветку. Не было препятствия, которое могло их  остановить на пути. Обезьян было много, но они, к счастью, не проявляли никаких  враждебных намерений.    

Несколько раз попадались также кабаны, агути, кенгуру и  куланы, которых Пенкроф охотно угостил бы зарядом дроби.    

– Но нет, – говорил он, – охотничий сезон еще  не открылся. Скачите, прыгайте, летайте с миром, друзья мои! Мы вам скажем еще  кое-что на обратном пути.    

В половине десятого утра дорогу, лежавшую прямо на  юго-запад, неожиданно преградил неизвестный ручей шириной от тридцати до сорока  футов. Его быстрые волны с шумом неслись по покатому руслу, разбиваясь о  многочисленные подводные камни. Ручей был прозрачен и глубок, но совершенно  несудоходен.    

– Мы отрезаны! – вскричал Наб.    

– Нет, – сказал Харберт. – Это маленький ручей,  и мы легко его переплывем.    

– К чему? – возразил Сайрес Смит. – Этот  ручей, несомненно, течет в море. Останемся на левой стороне, пойдем по берегу,  и я буду очень удивлен, если ручей не выведет нас к морскому побережью. Вперед!    

– Одну минуту! – сказал Гедеон Спилет. – Как  же мы назовем этот ручей? Не следует оставлять пробелов в нашей географической  номенклатуре.    

– Правильно! – поддержал его Пенкроф.    

– Окрести его ты, мой мальчик, – сказал инженер,  обращаясь к Харберту.    

– Не лучше ли подождать, пока мы обследуем этот ручей  вплоть до устья? – заметил Харберт.    

– Хорошо, – сказал инженер. – Пойдем-ка  вперед, не останавливаясь.    

– Еще минутку, – сказал Пенкроф.    

– Что такое? – спросил Гедеон Спилет.    

– Если охотиться запрещено, то рыбу ловить, надеюсь,  можно? – спросил моряк.    

– Нам нельзя терять время, – отозвался инженер.    

Только пять минут, настаивал Пенкроф. Я прошу всего пять  минут, в интересах нашего завтрака!    

Сказав это, Пенкроф лег на землю, погрузил руки в быстрые  воды ручья и постепенно вытащил несколько дюжин прекрасных раков, во множестве  кишевших среди камней.    

– Вот-то вкусно будет! – вскричал Наб, спеша на  помощь моряку.    

– Я же говорю, что, кроме табаку, на этом острове есть  все что угодно, – со вздохом сказал Пенкроф.    

Улов был превосходный – ручей прямо кишел раками. Колонисты  наполнили мешок ракообразными с синей, как кобальт, скорлупой, снабженными  шпорой с маленьким зубчиком, и двинулись дальше. С тех пор как они вышли на  берег нового ручья, идти стало легче, и движение ускорилось. Как и раньше, на берегах  не было никаких следов человека. Время от времени попадались отпечатки ног  каких-то крупных животных, которые обычно приходили к ручью на водопой, но и  только; очевидно, не в этой части леса Дальнего Запада угодила в пеккари  дробинка, стоившая Пенкрофу зуба.    

Наблюдая быстрый ручей, стремившийся к морю, Сайрес Смит  начал думать, что его отряд находится гораздо дальше от западного берега, чем  предполагалось. В это время начался прилив, который бы, несомненно, изменил  течение ручья, будь его устье всего в нескольких милях. Этого не было, и вода  текла по естественному наклону русла. Инженер, очень удивленный, часто  посматривал на компас, чтобы проверить, не уводит ли его какой-нибудь изгиб  ручья снова в глубь леса Дальнего Запада. Между тем ручей понемногу расширялся,  и воды его становились спокойнее. Правый берег был покрыт лесом столь же густо,  как левый, и взгляд не мог проникнуть сквозь чащу. Но заросли были, несомненно,  необитаемы: ведь Топ не лаял, а умная собака не замедлила бы отметить присутствие  человека вблизи ручья.    

В половине десятого, к большому удивлению Сайреса Смита,  Харберт, который немного ушел вперед, внезапно остановился и закричал:    

– Море!    

И несколько мгновений спустя колонисты, стоя у опушки леса,  увидели перед собой западный берег острова. Как мало походил этот берег на  восточное побережье, куда прихоть судьбы забросила их! Ни следа гранитной  стены, ни одного рифа: даже песчаной косы, и той не было. Берег порос лесом, и  ближайшие к нему деревья, омываемые волнами, склонялись над водой. Это не был  обыкновенный берег, представляющий собой песчаный ковер или нагромождения скал;  это была красивая лесная опушка из лучших в мире деревьев. Края берега были  приподняты и возвышались над уровнем самых высоких приливов; великолепные  деревья столь же прочно утвердились на плодородной почве, покрывавшей гранитный  фундамент, как и их родичи в глубине острова. Колонисты стояли у входа в  небольшую бухту, где не могло бы уместиться даже два-три рыбачьих судна; она  служила как бы горлом нового ручья. Но – странное обстоятельство! – его  воды, вместо того чтобы вливаться в море через отлогое устье, падали с высоты  более сорока футов. Поэтому-то, когда начался прилив, это не чувствовалось в  верхнем течении ручья. Действительно, прилив в Тихом океане даже при наибольшей  высоте никогда не мог бы достигнуть уровня реки, русло которой представляло  собой как бы верхний бьеф шлюза. Миллионы лет пройдут, пока воды источат  гранитное днище и пробьют удобопроходимое устье.    

Поэтому новый ручей единогласно назвали ручьем Водопада.  Далее к северу опушка леса простиралась приблизительно на две мили; затем  деревья редели, и за ними вырисовывались весьма живописные высоты, тянувшиеся  почти прямой линией к северу и к югу.    

Вся полоса берега между ручьем Водопада и мысом Пресмыкающегося  представляла, наоборот, сплошной лес. Длинные волны моря омывали корни  великолепных деревьев, прямых или склонившихся над водой. Экспедиция должна  была направиться именно в ту сторону, то есть на Змеиный полуостров Потерпевшие  крушение, кто бы они ни были, могли обрести в этой части берега приют, которого  не нашли бы на другом берегу, диком и пустынном Стояла прекрасная, ясная погода  С верхушки скалы, на которой Пенкроф и Наб приготовили завтрак, открывался  широкий вид Горизонт был совершенно чист ни единого паруса На всем берегу,  насколько хватал глаз, – ни одного строения или хотя бы обломка,  выброшенного морем Но инженер не мог считать этот вопрос выясненным, пока берег  не будет исследован до конца Змеиного полуострова С завтраком покончили быстро,  и в половине двенадцатого Сайрес Смит подал знак к выступлению. Вместо того  чтобы идти по скалам или по песчаному берегу, колонистам приходилось  пробираться лесом.    

От устья ручья Водопада до мыса Пресмыкающегося было почти  двенадцать миль По удобопроходимому берегу исследователи могли бы, не торопясь,  пройти это расстояние за четыре часа. Теперь же им требовалось вдвое больше  времени, чтобы достигнуть своей цели: необходимость обходить деревья, рубить  кусты, рвать лианы заставляла постоянно останавливаться; многочисленные  повороты значительно удлиняли дорогу. Впрочем, ничто на берегу не указывало на  недавнее кораблекрушение. Правда, как заметил Гедеон Спилет, волны могли все  смыть в море, и отсутствие следов не позволяло сделать вывод, что какой-либо корабль  был выброшен на берег в этой части острова Линкольна Рассуждение журналиста  было правильно, и к тому же случай с дробинкой неопровержимо доказывал, что не  больше трех месяцев назад на острове выстрелили из ружья.    

Было уже пять часов, но до оконечности Змеиного полуострова  оставалось еще две мили. Казалось несомненным, что Сайрес Смит и его товарищи,  достигнув мыса Пресмыкающегося, не успеют вернуться засветло к лагерю,  разбитому у истоков реки Благодарности Отсюда возникла необходимость заночевать  на самом мысу. Съестных припасов было еще много, и это оказалось очень кстати,  так как пушной зверь не показывался на опушке, которая, в сущности, была  морским берегом. Зато птиц там было полно: якамары, трегоны, трагопаны,  тетерева, попугаи, какаду, фазаны, голуби и сотни других видов. На каждом  дереве было гнездо, в каждом гнезде слышалось хлопанье крыльев.    

Часов около семи вечера изнуренные колонисты достигли мыса  Пресмыкающегося. Он напоминал завиток, прихотливо вырисовывающийся на фоне  моря. Здесь кончался прибрежный лес полуострова, и побережье всей южной части  снова превращалось в обычный берег со скалами, рифами и песчаными косами.  Вполне возможно, что какой-нибудь корабль, разбитый бурей, был выброшен на сушу  в этой части острова. Но наступала ночь, и пришлось отложить разведку до утра.    

Пенкроф и Харберт тотчас же принялись искать удобное место  для ночевки Лес Дальнего Запада кончался в этом месте; там, где кончались  последние деревья, Харберт увидел густые заросли бамбука.    

– Прекрасно! воскликнул он. – Вот драгоценное  открытие.    

– Драгоценное? – спросил Пенкроф.    

– Конечно, – продолжал Харберт. – Ты, верно,  сам знаешь, Пенкроф, что из бамбуковой коры, разрезанной на гибкие дранки,  плетут корзины и короба; что эта кора, размоченная и превращенная в тесто, служит  для изготовления китайской бумаги; что из стеблей, смотря по их толщине,  изготовляют трости, чубуки и водопроводные трубы; что высокий бамбук  представляет собой превосходный строительный материал, легкий, крепкий и не  боящийся атак насекомых. Я мог бы добавить, что если распилить междоузлия  бамбука и оставить для дна поперечную перегородку образующую узел, получатся  крепкие и удобные сосуды, употребляемые у китайцев. Правда, все это тебя не  удовлетворит Но…    

– Но что?…    

– Но узнай, если ты еще не знаешь, что в Индии бамбук  едят вместо спаржи.    

– Спаржа высотой в тридцать футов! – сказал  моряк. – Это вкусно?    

– Очень вкусно. Только едят не стебли в тридцать футов,  а молодые побеги бамбука.    

– Прекрасно, мой мальчик, прекрасно! – сказал  Пенкроф.    

– Добавлю еще, что сердцевина молодых побегов,  маринованная в уксусе, считается хорошей приправой.    

– Чем дальше, тем лучше, Харберт!    

– И, наконец, бамбук дает сладкую жидкость, из которой  изготовляют вкусный напиток. Это все? – спросил Пенкроф.    

– Все.    

– А его, часом, не курят?    

– Нет, бедняга Пенкроф, не курят.    

Юноше и моряку недолго пришлось искать удобного места для  ночевки. В редких прибрежных скалах, сильно побитых волнами, нагоняемыми  юго-западным ветром, имелось много впадин, где можно было спать защищенным от  непогоды. Но в ту минуту, когда Пенкроф и Харберт собирались проникнуть в эти  углубления, оттуда раздалось страшное рычание.    

– Назад! – закричал Пенкроф. С нами только мелкая  дробь, а для животных, которые так ревут, она не страшнее крупинки соли! И  моряк, схватив Харберта за руку, оттащил его под прикрытие скал. В эту минуту  из пещеры показалось великолепное животное.    

Это был ягуар, не уступавший по величине своим азиатским  сородичам: от макушки до корня хвоста в нем было больше пяти футов. Рыжеватую  шкуру покрывали черные пятна в форме правильных кружков, резко выделявшиеся  рядом с белой шерстью на брюхе. Харберт узнал в нем жестокого соперника тигра –  куда более страшного, чем кугуар, соперник льва.    

Ягуар сделал несколько шагов, оглянулся; он весь ощетинился,  его глаза горели. Казалось, он видит человека не в первый раз.    

В это время из-за высоких скал показался Гедеон Спилет.  Харберт решил, что журналист не видит ягуара, и хотел броситься навстречу  Спилету, но тот сделал ему знак рукой и продолжал идти. Он не впервые  встречался с тигром. Подойдя к животному на десять шагов, журналист  остановился, приложил ружье к плечу; на лице его не дрогнул ни один мускул  Ягуар подобрался и ринулся на охотника В ту минуту, когда он взвился в воздух,  пуля поразила его в лоб, и ягуар упал мертвый Харберт и Пенкроф бросились к  животному. Сайрес Смит с Набом подбежали с другой стороны Несколько мгновений  они стояли, любуясь хищником, распростертым на земле, шкура которого должна  была украсить большой зал Гранитного Дворца.    

– О мистер Спилет, как я вам завидую! Я преклоняюсь  перед вами! – воскликнул Харберт в порыве вполне естественного восторга –  Пустяки, мой мальчик, ты поступил бы так же Я"? С таким хладнокровием?    

– Вообрази, что ягуар – это заяц, и ты застрелишь его  самым спокойным образом.    

– Вот и все! – сказал Пенкроф – Это не хитро!    

– А теперь, продолжал Гедеон Спилет, – раз ягуар  покинул свою берлогу, я не вижу, друзья, почему бы нам не поместиться там на  ночь – Но могут прийти другие ягуары, – заметил Пенкроф.    

– Достаточно развести костер у входа в пещеру, и  хищники не осмелятся войти в нее, – сказал журналист.    

– В таком случае, вперед, в дом ягуара! – сказал  моряк и потащил за собой труп животного.    

Колонисты направились к покинутой берлоге Войдя туда, Наб  принялся сдирать с ягуара шкуру, а товарищи сложили у входа в пещеру кучу  хвороста, которого в лесу было много. Сайрес Смит увидел заросли бамбука и,  срезав несколько стеблей, смешал их с хворостом. После этого колонисты  расположились в пещере, кого рая была усыпана костями. На случай неожиданного  нападения они зарядили ружья, затем поужинали. Когда пришло время сна,  исследователи подожгли кучу хвороста, сложенную у входа в пещеру.    

Сейчас же послышалась отчаянная пальба в воздухе. Стебли  бамбука, охваченные пламенем, стреляли, как фейерверк. Одного шума было бы  достаточно, чтобы перепугать самых смелых животных Этот    

способ защиты придумал не инженер. По словам Марко Поло    

В 1271 году вместе с отцом, купцом, отправился в Китай.  Путешествие Поло из Венеции в Китай через Армению, Персию, Памир, Самарканд,  Кашгар продолжалось три с половиной года. При дворе хана Хубилая Поло прожил  семнадцать лет. Исполняя его поручения, Поло посетил Индию, Индокитай и Японию  – тогда еще неизвестные европейцам. В 1292 году Поло получил наконец возможность  вернуться домой и через Яву, Цейлон, Индию, Индийский океан, Персию и  Константинополь в 1295 году прибыл в Венецию, воевавшую в это время с Генуей.  Отправившись на войну. Поло после поражения венецианцев попал в плен и пробыл в  нем три года. В плену он написал воспоминания о своих путешествиях.», татары  уже сотни лет с успехом пользуются им, чтобы отгонять от своих лагерей страшных  хищников Центральной Азии.    

 ГЛАВА 5    

     

     Предложение вернуться обратно по южному берегу. – Очертания  побережья. – В тисках следов кораблекрушения. – Остатки шара в  воздухе. – Открытие естественной гавани. – В полночь на берегу  реки. – Лодка на волнах.         

Сайрес Смит и его товарищи спали, как сурки, в пещере,  которую ягуар так любезно предоставил в их распоряжение.    

С восходом солнца все были на берегу, у самой оконечности  мыса. Взоры их снова обратились к горизонту, видимому на две трети окружности.  В последний раз инженер мог убедиться, что на море не было ни паруса, ни  корабля. Даже в подзорную трубу нельзя было обнаружить ни одной подозрительной  точки.    

На побережье – также ничего, по крайней мере, на прямой  линии южного берега, тянувшейся на три мили. Остальная часть берега была скрыта  выемкой земли, и даже с конца Змеиного полуострова нельзя было увидеть мыс  Когтя, скрытый за высокими скалами.    

Оставалось обследовать южное побережье острова.  Предпринимать ли эту экспедицию немедленно, посвятив ей день 2 ноября?    

Это не входило в первоначальный план. Когда пирогу оставили  у истока реки Благодарности, было решено вернуться к ней после обследования  южного берега и возвратиться в Гранитный Дворец водой. Сайрес Смит все же  полагал, что на западном побережье могло найти убежище какое-нибудь потерпевшее  аварию судно или корабль, совершающий нормальное плавание. Но на этом побережье  не оказалось ни одного места, могущего служить гаванью, и то, чего не нашли на  западном берегу, приходилось искать на южном.    

Автором предложения продолжить экспедицию и раз навсегда  разрешить вопрос о предполагаемом кораблекрушении был Гедеон Спилет. Он  спросил, каково расстояние от оконечности полуострова до мыса Когтя.    

– Около тридцати миль, – продолжал Гедеон  Спилет, – это значит добрый день пути. Тем не менее, я думаю, нам следует  вернуться в Гранитный Дворец по южному берегу.    

– Но ведь от мыса Когтя до Гранитного Дворца придется  пройти не меньше десяти миль, – заметил Харберт.    

– Будем считать всего сорок миль и проделаем этот путь,  не задумываясь. По крайней мере, мы осмотрим незнакомый берег, и экспедицию не  придется повторять.    

– Совершенно правильно, – сказал Пенкроф. –  Но как быть с пирогой?    

– Пирога простояла одна в устье реки целый день, она  простоит и два! – ответил Гедеон Спилет. – До сих пор у нас не было  как будто основания сказать, что наш остров кишит ворами. – Однако после  истории с черепахой я не слишком в этом уверен, – возразил моряк.    

– Черепаха, черепаха! – сказал Гедеон  Спилет. – Разве вы не знаете, что море ее перевернуло?    

– Почем знать… – задумчиво проговорил инженер.    

– Но… – начал Наб.    

Негру явно хотелось что-то сказать. Он то и дело раскрывал  рот, но ничего не говорил.    

– Что ты хочешь сказать, Наб? – спросил инженер.    

– Если мы вернемся по берегу мыса Когтя, – ответил  Наб, то, когда мы обогнем его, нам преградит путь…    

– Река Благодарности! воскликнул Харберт. – А у  нас нет ни моста, ни лодки, чтобы скорее переправиться!    

– Ладно, мистер Сайрес, сказал Пенкроф. – С  помощью нескольких древесных стволов мы легко переплывем эту реку.    

– А все-таки, если мы хотим иметь доступ в лес Дальнего  Запада, то мост полезно построить, – заметил Гедеон Спилет. –  Мост! – вскричал Пенкроф. – Ну что же, разве мистер Сайрес не инженер  по специальности? Когда мы захотим иметь мост, он его для нас построит. Что же  касается того, чтобы переправить вас вечером на другой берег, не замочив даже  нитки вашей одежды, – это мое дело. Припасов нам хватит на целый день, а  больше и не потребуется, да и дичь, быть может, попадется сегодня. В дорогу!    

Предложение журналиста, энергично поддержанное Пенкрофом,  получило общее одобрение. Всем хотелось разрешить мучительные сомнения, а при  возвращении через мыс Когтя остров был бы обследован до конца. Но нельзя было  терять ни одного часа: переход в сорок миль требовал времени. Нечего было  рассчитывать вернуться в Гранитный Дворец до ночи.    

Итак, в шесть часов утра маленький отряд выступил в путь.  Предвидя возможность неприятных встреч с двуногими или четвероногими животными,  ружья зарядили пулями, и Топ, шедший впереди, получил приказ обследовать опушку  леса.    

Начиная с оконечности мыса, составлявшего как бы хвост  полуострова, берег изгибался дугой протяжением в пять миль. Это расстояние было  быстро пройдено, причем самое тщательное обследование не обнаружило признаков  высадки: обломков крушения, следов лагеря, потухшего костра или отпечатков ног.  Дойдя до конца изгиба, после которого берег тянулся к северо-востоку, образуя  бухту Вашингтона, колонисты могли обозреть южное побережье острова на всем его  протяжении. В двадцати пяти милях берег заканчивался мысом Когтя, который едва  вырисовывался в утреннем тумане и казался благодаря оптической иллюзии  приподнятым; он как будто висел между землей и водой Между местом, занятым  колонистами, и дальним концом огромной бухты берег сначала представлял собой  широкую, плоскую и гладкую косу, окаймленную на заднем плане деревьями; дальше  он становился неровным и выступал в море острыми стрелками; наконец, группы  черноватых скал, разбросанных в живописном беспорядке, заканчивались на мысе  Когтя.    

Таковы были очертания этой части острова, которую колонисты  видели в первый раз. Остановившись на несколько минут, они окинули ее взглядом  – Корабль, который здесь пристал бы, ждет неминуемая гибель, – сказал  Пенкроф – Песчаные отмели, вы ступающие в море, а дальше – рифы! Нехорошие  места!    

Но хоть что-нибудь да осталось бы от этого корабля, –  заметил журналист.    

Куски дерева на скалах, а на песке ничего, ответил моряк.    

– Почему?    

– Потому что эти пески, еще более страшные, чем скалы,  засасывают все. Достаточно немногих дней, чтобы они поглотили остов корабля в  несколько сот тонн водоизмещением.    

– Итак, если какой-нибудь корабль и выбросило на эту  отмель, нет ничего удивительного, что он исчез без следа? – спросил  инженер – Нет, мистер Сайрес, этому помогли бы и время и непогода Но даже в  этом случае поразительно, что на берегу, далеко от моря, не осталось обломков мачт  или досок Будем же искать дальше, – сказал Сайрес Смит В час дня колонисты  достигли бухты Вашингтона К этому времени они прошли двадцать миль Было решено  сделать привал и позавтракать.    

Начиная отсюда берег был неровен, причудливо изрезан и  покрыт длинной полосой скал, сменивших песчаные отмели Море, теперь спокойное,  вскоре должно было обнажить их. Легкие волны разбивались о верхушки скал,  покрываясь пенистой кромкой С этого места до мыса Когтя берег, стиснутый между  опушкой леса и скалами, был не особенно широк.    

Продвижение вперед должно было все более затрудняться –  берег был завален обломками скал. Гранитная стена становилась все выше; от  деревьев, покрывавших ее, были видны только зеленые макушки, неподвижные в  тихом воздухе.    

Отдохнув с полчаса, колонисты снова двинулись в путь,  пристально всматриваясь в каждую скалу, в каждый участок берега. Пенкроф и Наб  даже лазили на скалы всякий раз, когда им казалось, что они видят какой-нибудь  предмет. Но это был не обломок корабля: причудливая форма утесов вводила в заблуждение  моряка и негра. Они убедились, что на этом берегу много съедобных ракушек, но  эти ракушки могли быть полезны только в том случае, если будет установлено  сообщение между берегами реки Благодарности и если улучшатся средства  транспорта.    

Итак, ничто на берегу не указывало на предполагаемое  крушение. А между тем сколько-нибудь значительный по объему предмет, например,  остов корабля, несомненно, был бы заметен или остатки его прибило бы к берегу,  как ящик, который нашли почти в двадцати милях отсюда. Но ничего не было.    

Часов около трех Сайрес Смит и его товарищи достигли узкой,  совершенно замкнутой бухты, в которую не проникала ни одна струя воды. Это была  настоящая природная гавань, невидимая с моря и заканчивающаяся узким проливом,  проложившим себе дорогу между скалами.    

В глубине этой бухты сильное сжатие земли разорвало кромку  скал и образовало отлогий проход к верхнему плато; оно находилось менее чем в  десяти милях от мыса Когтя и в четырех милях по прямой линии от плато Дальнего  Вида.    

Гедеон Спилет предложил товарищам сделать привал в этом  месте. Все согласились, так как движение возбудило аппетит, и, хотя обедать  было еще рано, никто не отказался подкрепить силы куском мяса. Завтрак должен  был помочь дождаться ужина в Гранитном Дворце.    

Несколько минут спустя колонисты, усевшись под великолепными  соснами, с жадностью поглощали припасы, которые Наб извлек из походного мешка.    

Место, где они находились, возвышалось на  пятьдесят-шестьдесят футов над уровнем моря. Поле зрения было довольно обширно,  и взор, минуя последние скалы мыса, достигал бухты Союза. Но островок и плато  Дальнего Вида были скрыты от глаз, да их и нельзя было увидеть: рельеф  местности и высокая завеса деревьев закрывали северный горизонт. Нечего и  говорить, что, хотя исследователи могли обозреть значительный участок моря и  подзорная труба инженера охватила от края до края всю линию, где небо сливалось  с землей, никто не заметил никакого корабля.    

Не менее тщательно Сайрес Смит осмотрел в трубу всю часть  берега, которую предстояло еще исследовать, от побережья до рифов, но стекла  прибора также не уловили очертаний какого-либо судна.    

– Ну что же, – сказал Гедеон Спилет, –  приходится смириться и утешиться мыслью, что никто не станет оспаривать наших  прав на остров Линкольна.    

– Но дробинка? – сказал Харберт. – Не во сне  же мы ее видели?    

– Тысяча чертей, нет! воскликнул Пенкроф, вспоминая  свой утраченный зуб.    

– Так что же из этого следует? – спросил  журналист.    

– А вот что, – ответил инженер, – что не  больше трех месяцев назад какой-то корабль, вольно или невольно, пристал…    

– Как, неужели вы допускаете, Сайрес, что он погрузился  в воду и пропал без следа?    

– Нет, дорогой мой Спилет. Но согласитесь: если  несомненно, что какое-то человеческое существо ступило ногой на этот остров, то  мне кажется столь же несомненным, что оно его теперь покинуло.    

– Итак, если я вас правильно понял, мистер Сайрес,  корабль мог снова уплыть, – сказал Харберт.    

– Именно.    

– И мы безвозвратно потеряли возможность вернуться на  родину! – воскликнул Наб.    

– Боюсь, что безвозвратно.    

– Ну, раз возможность потеряна – в дорогу! –  сказал Пенкроф, который уже тосковал по Гранитному Дворцу.    

Но не успел он подняться на ноги, как послышался громкий  лай, и Топ выбежал из лесу, держа во рту лоскут какой-то материи, покрытый  грязью.    

Наб вырвал этот лоскут из пасти собаки. Это был кусок  грубого полотна.    

Топ продолжал лаять и бегал взад и вперед, словно приглашая  своих хозяев последовать за собой в лес.    

– Тут есть кто-то, кто может объяснить происхождение  моей дробинки! – вскричал Пенкроф.    

– Потерпевший крушение! – воскликнул Харберт.    

– Быть может, раненый, – сказал Наб.    

– Или мертвый, – добавил Гедеон Спилет.    

Все бросились следом за собакой к высоким соснам. На всякий  случай Сайрес Смит и его товарищи взяли ружья наизготовку.    

Они довольно далеко зашли в лес, но, к большому своему  разочарованию, по-прежнему не видели никаких следов человека. Кустарники и  лианы были не тронуты, и их приходилось рубить топором, как в самой густой чаще  леса. Трудно было поэтому допустить, что в этих местах проходило человеческое  существо. А между тем Топ двигался вперед, как собака, которая сознательно  преследует определенную цель.    

Через семь-восемь минут, когда Топ остановился, колонисты  увидели, что находятся у естественной просеки, окаймленной высокими деревьями.    

Они всмотрелись, но ничего не увидели ни в кустах, ни между  деревьями.    

– Но что случилось, Топ? – спросил Сайрес Смит.  Топ залаял еще громче, яростно прыгая вокруг огромной сосны.    

Вдруг Пенкроф крикнул во весь голос:    

– Вот это хорошо! Вот прекрасно!    

– Что такое? – спросил Гедеон Спилет.    

– Мы искали признаков кораблекрушения в море или на  суше…    

– Ну?    

– …а они, оказывается, в воздухе!    

И моряк указал на большую беловатую тряпку, зацепившуюся за  макушку сосны. Топ подобрал кусок тряпки, который упал на землю.    

– Но это же не признак кораблекрушения, – возразил  журналист Прошу прощения, сказал Пенкроф. Как? Разве это?…    

– Это все, что осталось от нашего воздушного корабля,  от воздушного шара, который сел на верхушку этого дерева.    

Пенкроф не ошибся. Он испустил громогласное «ура» и  прибавил:    

– Вот хорошее полотно! Мы сошьем себе из него белье на  многие годы, рубашки, носовые платки… Ну, мистер Спилет, что вы скажете об  острове, где рубашки растут прямо на деревьях? Это действительно было большим  счастьем для колонистов, что шар после своего последнего прыжка вверх, снова  упал на остров и им удалось его найти. Они могли сохранить оболочку в целости  для новой попытки спасения по воздуху или с пользой пустить в дело сотни метров  полотна прекрасного качества, предварительно сняв с него лак. Все, разумеется,  вполне разделяли радость Пенкрофа.    

Но оболочку надо было еще снять с дерева, на котором она  повисла, чтобы спрятать ее в безопасное место, а это была нелегкая работа Наб,  Харберт и Пенкроф взобрались на верхушку сосны и, совершая чудеса ловкости,  отцепили громадный лопнувший шар Операция продолжалась часа два По истечении  этого времени не только оболочка с клапаном, пружинами и медными частями, но  также и сеть – то есть масса канатов и веревок, скрепляющих обруч и якорь шара,  были на земле. Оболочка всюду, кроме места разрыва, была в хорошем состоянии;  только нижний придаток ее совершенно разорвался.    

На колонистов упало с неба целое состояние – А все-таки,  мистер Сайрес, – сказал моряк, если мы когда-нибудь вздумаем покинуть  остров, то не полетим на шаре – ведь правда? Они не всегда плывут, куда надо,  эти воздушные корабли, мы это хорошо знаем. Поверьте, нужно будет построить  хорошее судно, так тонн в двадцать, и я, с вашего позволения, вырежу из этого  полотна фок и кливер. Остальное пойдет нам на одежду.    

– Посмотрим, Пенкроф, посмотрим, – ответил Сайрес  Смит.    

– А пока что нужно спрятать все это в безопасное  место, – сказал Наб.    

Действительно, нельзя было и мечтать о том, чтобы перенести  в Гранитный Дворец все это полотно, канаты и веревки: они были очень тяжелы. За  отсутствием удобной повозки, на которой его можно было бы перевезти, это  богатство следовало, по крайней мере, убрать от непогоды. С огромными усилиями  колонисты перетащили полотно и веревки к берегу; там они обнаружили в одной из  скал обширную впадину, защищенную от ветра, дождя и морских волн.    

– Нам нужен был шкаф, теперь он у нас есть, –  сказал Пенкроф. – Но так как этот шкаф нельзя запереть, то лучше будет  замаскировать вход в него. Я боюсь не двуногих мошенников, а четвероногих  воров.    

В шесть часов вечера все было сложено. Окрестив маленькую  бухту наиболее подходящим для нее названием гавань Воздушного Шара, колонисты  продолжали путь к мысу Когтя. Пенкроф с инженером обсуждали различные  мероприятия, которые следовало осуществить в самом непродолжительном времени.  Прежде всего надо было перебросить мост через реку Благодарности, чтобы  установить удобное сообщение с южной частью острова, затем прийти с тачкой за  аэростатом – лодка была слишком мала, чтобы перевезти его; потом Пенкроф  построит палубную шлюпку, оснастит ее, и на этом катере можно будет проплыть  вокруг острова; потом… и т. д.    

Между тем приближалась ночь, и было почти темно, когда  колонисты достигли мыса, того самого мыса, где была обнаружена драгоценная  находка. Но и там, как и везде, ничто не указывало на происшедшее  кораблекрушение, и колонистам пришлось окончательно принять выводы, сделанные  Сайресом Смитом.    

От мыса Находки до Гранитного Дворца оставалось еще четыре  мили. Это расстояние прошли довольно быстро, но все же было за полночь, когда  колонисты, пройдя по берегу до устья реки Благодарности, добрались до первой  излучины реки.    

Ширина русла в этом месте достигала восьмидесяти футов, и  переправиться на другой берег было нелегко. Пенкроф взялся преодолеть эту  трудность, и от него потребовали выполнения обязательства.    

Но, сказать правду, колонисты выбились из сил. Переход  продолжался долго, а происшествие с шаром дало новую нагрузку ногам и рукам  путешественников. Им не терпелось вернуться в Гранитный Дворец, поужинать и  лечь спать. Будь мост уже построен, они были бы дома через пятнадцать минут.    

Ночь была очень темная. Пенкроф намеревался сдержать свое  обещание и построить нечто вроде плота, чтобы переправиться через реку. Пенкроф  с Набом вооружились топорами, выбрали недалеко от реки два дерева, подходящие  для плота, и принялись рубить их у корня.    

Сайрес Смит и Гедеон Спилет сидели на берегу, ожидая, когда  понадобится их помощь. Харберт расхаживал взад и вперед тут же поблизости.    

Внезапно юноша, который направился вверх по реке,  возвратился и сказал, указывая на реку:    

– Что это плывет по воде?    

Пенкроф прервал свою работу. Он увидел какой-то двигавшийся  предмет, смутно выделявшийся во тьме ночи.    

– Лодка! – сказал моряк.    

Все подошли к берегу и, к своему крайнему изумлению,  увидели, что по реке плывет лодка.    

– Эй, лодка! крикнул Пенкроф по старой привычке,  забывая, что, может быть, лучше молчать.    

Никакого ответа. Лодку продолжало нести течением. Когда она  была в десяти шагах от колонистов, моряк вскричал:    

– Да ведь это наша пирога! Она сорвалась с причала и  поплыла по течению. Надо признаться, она явилась кстати!    

– Наша пирога?… – тихо произнес инженер. Пенкроф был  прав, это действительно была пирога. У нее, очевидно, оборвался причал, и она  сама возвращалась к устью реки Благодарности. Ее необходимо было поймать, пока  быстрое течение не увлечет ее в море. Наб и Пенкроф ловко справились с этой  задачей при помощи длинного шеста.    

Лодку направили к берегу. Инженер вскочил в нее первый и,  схватив причальную веревку, убедился, что она действительно разорвалась от  трения о скалы.    

– Поистине, тихо сказал журналист, – это  происшествие можно назвать…    

– …странным, – подхватил инженер.    

Странное или нет, оно было весьма благоприятно! Харберт, Наб  и Пенкроф тоже вошли в лодку. Они-то ничуть не сомневались, что веревка  перетерлась, но самое удивительное во всем этом было то, что пирога появилась  как раз вовремя – в ту минуту, когда колонисты стояли на берегу и могли ее  поймать. Еще пятнадцать минут, и она затерялась бы в океане.    

Будь это все во времена веры в духов, можно было бы  подумать, что на острове обитает какое-то сверхъестественное существо, которое  взялось помогать потерпевшим крушение. Несколько взмахов веслами – и колонисты  были у устья реки. Лодку проволокли по берегу до Труб, после чего все  направились к лестнице Гранитного Дворца.    

Внезапно Топ сердито залаял, а Наб, который нащупывал первую  ступеньку лестницы, вскрикнул.    

Лестницы не было.    

 ГЛАВА 6    

     

     Пенкроф зовет. – Ночь в Трубах. – Стрела Харберта. – План Сайреса  Смита. – Затруднение неожиданно разрешается. – Что произошло в  Гранитном Дворце. – Как колонисты, приобрели нового слугу.         

Сайрес Смит остановился, не говоря ни слова, а спутники его  шарили в темноте по стене, думая, что лестницу снесло ветром, и искали на  земле, предполагая, что она оборвалась. Но лестница исчезла бесследно. В  глубокой тьме невозможно было даже проверить, не закинуло ли ее ветром на  первую площадку.    

– Если это шутка, то очень скверная* – вскричал  Пенкроф. – Вернуться к себе и не иметь лестницы, чтобы подняться в  комнаты! Это не очень-то приятно усталым людям!    

Наб тоже испускал горестные восклицания.    

– Сегодня не было ветра, – заметил Харберт.    

– Мне начинает казаться, что на острове Линкольна  происходят странные вещи, – сказал Пенкроф.    

– Странные? – возразил Гедеон Спилет. –  Наоборот, Пенкроф, все вполне понятно Пока нас не было, кто-то пришел, завладел  нашим жилищем и убрал лестницу.    

– Кто-то пришел? – вскричал Пенкроф. – Но кто  же?    

– Охотник, стрелявший из ружья, – ответил  журналист. – К чему он нужен, как не затем, чтобы объяснить этот  неприятный случай?    

– Ну, если там наверху кто-нибудь есть, – сказал с  проклятием Пенкроф, которого начала разбирать злость, я его окликну, и ему  волей неволей придется мне ответить.    

И моряк испустил громовым голосом протяжное:  "Э-э-эй!. – ", громко повторенное эхом. Колонисты прислушались,  и им показалось, что наверху, в Гранитном Дворце, раздался какой-то странный  смех. Но никто не ответил Пенкрофу, который напрасно повторял свои окрики Все  это могло изумить самых равнодушных на свете людей, а колонисты отнюдь не были  равнодушны. В их положении всякое обстоятельство являлось значительным, и,  конечно, за те семь месяцев, которые они провели на острове, не случалось  ничего более удивительного Как бы то ни было, колонисты стояли теперь, забыв  усталость, у подножия Гранитного Дворца, подавленные этим необычайным  происшествием. Они не знали, что думать и что делать, задавали друг другу  вопросы, остававшиеся без ответа, строили всевозможные предположения, одно невероятней  другого. Наб горько сетовал на то, что не может попасть к себе на кухню; к тому  же припасы истощились и не было никакой возможности добыть пищу.    

– Друзья мои, – наконец сказал Сайрес Смит, –  нам остается одно: дождаться рассвета, затем действовать сообразно  обстоятельствам. А пока что пойдем в Трубы. Там мы будем под крышей и если не  сможем поужинать, то, по крайней мере, выспимся.    

– Кто же тот нахал, который сотворил с нами эту  штуку? – спросил еще раз Пенкроф, который никак не мог примириться с  положением дела.    

Но кто бы ни был «нахал», колонистам, как советовал инженер,  оставалось только одно – отправиться в Трубы и ожидать там рассвета. Топу было  приказано не уходить из-под окон дворца, а когда Топ получал приказание, он  обязательно выполнял его. Умная собака осталась у подножия стены, а ее хозяева  приютились среди скал Сказать, что колонисты, при всей своей усталости, хорошо  выспались на песке в Трубах, значило бы погрешить против истины. Им не  терпелось выяснить смысл последнего происшествия и определить, случайность ли  это, причины которой выяснятся с наступлением утра, или дело рук человека Кроме  того, им было очень неудобно лежать. Как бы то ни было, их жилище в данное  время было занято, и они не могли туда вернуться. А ведь Гранитный Дворец  являлся для колонистов не только жилищем, но и складом Там находился весь  инвентарь колонии: инструменты, приборы, оружие, снаряды, запасы  продовольствия. Если все это разграблено, колонистам придется устраиваться  заново, снова выделывать оружие и снаряды Трудная задача!    

Тревога мучила колонистов. То один, то другой вскакивал и  ежеминутно выходил посмотреть, хорошо ли Топ исполняет обязанности сторожа.  Только Сайрес Смит выжидал с обычным спокойствием, хотя его упрямую мысль  раздражало сознание, что он стоит перед совершенно необъяснимым фактом. Инженер  возмущался, думая о том, что вокруг него, а может быть, и над ним действуют  какие-то силы, которых он не может даже назвать. Гедеон Спилет вполне разделял  чувства Смита Оба друга несколько раз принимались вполголоса обсуждать  непонятные обстоятельства, перед которыми пасовали их проницательность и  жизненный опыт. С островом связана какая-то тайна – сомневаться в этом было  нельзя. Но как ее разгадать? Харберт не знал, что и думать; ему хотелось  поговорить об этом с инженером Наб в конце концов решил, что все это – не его  дело, а хозяина; и если бы честный негр не боялся показаться невежливым, он так  же добросовестно выспался бы в Трубах, как и на своем ложе в Гранитном Дворце  Что касается Пенкрофа, то он негодовал больше всех и был искренне взбешен – Это  шутка! говорил он. – С нами сыграли шутку! Я не люблю шуток, и горе  шутнику, если он попадется мне под руку.    

Едва на востоке показались первые проблески зари, как  колонисты, тщательно зарядив ружья, отправились на берег, к кромке скал Лучи  солнца намеревались вскоре осветить Гранитный Дворец, который был обращен прямо  на восток. И действительно, еще не было пяти часов, когда окна дворца,  прикрытые ставнями, стали видны из-за завесы листьев С этой стороны все было в  порядке Но вдруг из груди колонистов вырвался крик" дверь, которую они  заперли перед уходом, была широко открыта Кто-то проник в Гранитный Дворец,  теперь это было уже неоспоримо Верхняя лестница, соединявшая площадку с дверью,  была на месте, но нижняя оказалась убранной и поднятой до порога Было более чем  очевидно, что пришельцы хотели обезопасить себя от всяких неожиданностей.    

Что же касается их вида и количества, то определить это было  пока невозможно. Ни один из незнакомцев не показывался. Пенкроф крикнул еще  раз.    

Никакого ответа – Вот негодяи! – вскричал моряк. –  Они спят там спокойно, как будто находятся у себя… Эй вы, пираты, бандиты,  морские разбойники, дети Джона Буля!    

Пенкроф считал эпитет «дети Джона Буля» самым оскорбительным  прозвищем.    

Между тем совершенно рассвело, и Гранитный Дворец засверкал  под лучами солнца. Как внутри, так и вне его все было тихо и спокойно.    

Колонисты начали было сомневаться, действительно ли  Гранитный Дворец подвергся нападению. Но положение лестницы доказывало это с достаточной  очевидностью. Несомненно было и то, что оккупанты, кто бы они ни были, не могли  убежать. Но как до них добраться?    

Харберту пришла мысль привязать к стреле веревку и пустить  стрелу таким образом, чтобы она попала между ступеньками лестницы, болтавшейся  у порога. При помощи веревки можно будет вытянуть лестницу до земли и  восстановить сообщение с Гранитным Дворцом. Больше ничего не оставалось делать;  маневр, требующий некоторой ловкости, должен был удаться. К счастью, луки и  стрелы хранились в одном из коридоров Труб, где находилось также несколько сот  метров легкой веревки из гибиска. Пенкроф размотал веревку и привязал ее одним  концом к хорошо оперенной стреле. Затем Харберт натянул лук и прицелился в  висячий конец лестницы.    

Сайрес Смит, Гедеон Спилет, Пенкроф и Наб отступили назад,  чтобы видеть, что происходит в окнах Гранитного Дворца. Журналист, приложив  ружье к плечу, взял дверь на прицел. Харберт спустил тетиву. Стрела засвистела,  увлекая за собой веревку, и застряла между двумя последними ступеньками  лестницы.    

Маневр удался.    

Харберт тотчас же схватился за конец веревки, но в ту  минуту, когда он встряхнул ее, чтобы опустить лестницу, между стеной и дверью  быстро просунулась рука, схватила лестницу и втянула обратно – Трижды  негодяй! – вскричал Пенкроф. – Если тебе хочется пули, то ты скоро ее  получишь.    

– Но кто же это такой? – спросил Наб.    

– Как? Ты не узнал?    

– Нет.    

– Да ведь это обезьяна – макака, мартышка, сапажу,  орангутанг, бабуин, горилла, сагуин… Обезьяны захватили наше жилище. Это они  забрались туда по лестнице, пока нас не было!    

В эту минуту, словно желая подтвердить слова моряка, у окон  показалось несколько четвероруких. Они отодвинули ставни и приветствовали  настоящих хозяев дворца всевозможными ужимками и гримасами.    

– Я же говорил, что это глупая шутка! – вскричал  Пенкроф. – Но, по крайней мере, один из шутников поплатится за остальных!  Моряк приложил ружье к плечу, быстро прицелился и выстрелил. Все обезьяны  скрылись, кроме одной; смертельно раненная, она упала на берег. Эта огромная обезьяна,  несомненно, принадлежала к высшему разряду четвероруких… Была ли это шимпанзе,  орангутанг, горилла или гиббон она, во всяком случае, относилась к числу  человекообразных обезьян, которых назвали так за их сходство с людьми. Харберт  заявил, что это орангутанг. А юноша, как известно, был сведущ в зоологии.    

– Вот прекрасное животное! – сказал Наб.    

– Пусть оно двадцать раз прекрасное, ответил  Пенкроф, – но я все еще не вижу, как мы сможем вернуться!    

– Харберт прекрасный стрелок, – сказал  журналист, – и его лук при нем. Пусть он еще раз…    

– Нет, эти обезьяны достаточно хитры! – вскричал  Пенкроф.    

– Они не покажутся у окон, и мы не сможем их перебить.  Когда я думаю, какой беспорядок они устроили в комнатах и на складе… –  Терпение! – сказал Сайрес Смит. – Эти звери не смогут долго причинять  нам затруднения.    

– Я успокоюсь только тогда, когда увижу их на  земле, – сказал моряк. – Да и знаете ли вы, мистер Сайрес, сколько  дюжин этих безобразников собралось там наверху?    

Было нелегко ответить на этот вопрос Пенкрофа. Харберту было  также трудно возобновить свою попытку, так как нижний конец лестницы втянули в  дверь. Когда юноша, еще раз дернул веревку, она оборвалась, и лестница осталась  на месте. Положение действительно создалось трудное Пенкроф выходил из себя. Во  всем, что случилось, был элемент комического, но Пенкрофу это вовсе не казалось  смешным Было ясно, что колонисты в конце концов вернутся в свое жилище и  выгонят оттуда пришельцев Но когда и каким образом? Этого никто не мог сказать.    

Прошло еще два часа Обезьяны избегали показываться наружу,  но они все еще были во дворце. Несколько раз из окон или дверей показывалась  рука или морда, которую колонисты встречали ружейными выстрелами.    

– Давайте спрячемся, сказал инженер – Может быть,  обезьяны подумают, что мы ушли, и снова покажутся наружу. Пусть Спилет с  Харбертом скроются за скалами и стреляют во всех, кого увидят. Распоряжение  инженера было выполнено, и журналист с юношей – лучшие стрелки колонии – заняли  удобное место, где обезьяны не могли их видеть Тем временем Наб, Пенкроф и  Сайрес Смит поднялись на плато и отправились в лес, чтобы раздобыть немного  дичи Наступил час завтрака, а припасов больше не было.    

Через полчаса охотники вернулись с несколькими скалистыми  голубями, которых кое-    

как удалось изжарить. Ни одна обезьяна не появлялась.    

Гедеон Спилет и Харберт отправились завтракать, а Топ  сторожил под скалами Поев, они вернулись на свой пост.    

Через два часа положение нисколько не изменилось  Четверорукие не подавали никаких признаков жизни, и можно было думать, что их  нет во дворце; но более вероятным показалось предположение, что, напуганные  убийством одного из своих товарищей и ружейными выстрелами, они притаились в  комнатах или даже на складе. При мысли о богатствах, хранящихся в этом складе,  терпение, к которому призывал инженер, переходило в ярость Да и было из-за  чего.    

– Все это уж слишком глупо, – сказал  журналист. – И это, видимо, никогда не кончится.    

– Но надо же вытурить этих негодяев! – вскричал  Пенкроф.    

– Мы бы их, конечно, одолели, будь их хоть два десятка,  но для этого надо схватиться с ними врукопашную. Неужели же нет способа до них  добраться?    

– Есть, сказал инженер, которому пришла в голову новая  мысль.    

– Способ? – спросил Пенкроф. Ну, раз нет другого,  значит это наилучший. Какой же?    

– Попробуем спуститься в Гранитный Дворец через бывший  водосток озера – Тысяча и тысяча чертей! – воскликнул моряк. А я-то не  подумал об этом!    

Это действительно было единственное средство проникнуть в  Гранитный Дворец, чтобы дать бой обезьянам и выгнать их Правда, отверстие  водостока было скрыто за плотной стеной камней, которую пришлось бы разрушить,  но ее можно будет позже восстановить. К счастью, Сайрес Смит не привел еще в  исполнение свой проект – скрыть это отверстие, затопив его водой озера В этом  случае намеченная операция потребовала бы много времени. Было уже за полдень,  когда колонисты, хорошо вооруженные, снабженные кирками и лопатами, вышли из  Труб и прошли под окнами Гранитного Дворца, дав Топу приказание оставаться на  своем месте. Они намеревались подняться по левому берегу реки Благодарности и  выйти на плато Дальнего Вида.    

Но не успели они пройти пятидесяти шагов, как послышался  яростный лай Топа. Он звучал, как отчаянный призыв.    

Все остановились.    

– Бежим! – сказал Пенкроф".    

Колонисты со всех ног бросились вниз. Дойдя до поворота, они  увидели, что положение изменилось.    

Обезьяны, испуганные каким-то неведомым обстоятельством,  пытались убежать. Некоторые из них с лов костью акробатов прыгали и бегали от  одного окна к другому. Они не сделали даже попытки сбросить лестницу, по  которой легко было бы спуститься, и, по-видимому, от страха забыли об этом  способе спасения. Вскоре пять или шесть обезьян оказались под выстрелом, и  колонисты, спокойно прицелившись, открыли огонь.    

Некоторые из раненых обезьян с криками упали назад в  комнату, другие свалились вниз и разбились; спустя несколько минут можно было  предположить, что во дворце не осталось ни одной живой обезьяны Ура! Ура! Ура1  закричал Пенкроф – Не слишком ли много «ура»? – сказал Гедеон Спилет.    

– А что? Они же все перебиты! – удивился моряк  Согласен, но это не помогает нам вернуться к себе. Идем к водостоку, сказал  Пенкроф.    

– Конечно, – ответил инженер. – Но было бы  удобнее.    

В эту минуту, словно в ответ на слова инженера, лестница  показалась из-за порога двери и упала вниз.    

– Тысяча трубок? Вот это здорово! – вскричал  моряк, глядя на Сайреса Смита – Слишком здорово, – вполголоса произнес  инженер и первым бросился к лестнице.    

– Осторожнее, мистер Сайрес! – воскликнул  Пенкроф. – А вдруг там еще остались обезьяны?    

Увидим, – бросил инженер, не останавливаясь.    

Его товарищи поспешили за ним и в одно мгновение добрались  до дверей Они обыскали все. В комнатах никого не было. Склад тоже был пощажен  животными.    

А лестница-то! закричал моряк – Какой это джентльмен послал  ее нам?    

В это время послышался крик, и в залу вбежала огромная  обезьяна, преследуемая Набом.    

– Ах, разбойник! вскричал Пенкроф И, взмахнув топором,  он собирался раскроить голову животному, но Сайрес Смит остановил его:    

– Не трогайте ее, Пенкроф Мне помиловать этого  черномазого? Да, это он выбросил нам лестницу. Инженер сказал это таким  странным тоном, что было трудно решить, серьезно он говорит или нет.    

Колонисты бросились к обезьяне и, несмотря на мужественное  сопротивление животного, повалили и связали ее.    

– Уф! – вздохнул Пенкроф. – А что мы теперь  из нее сделаем? Слугу, – ответил Харберт.    

Говоря это, юноша был почти серьезен: он хорошо знал, какую  пользу можно извлечь из этих разумных четвероруких. Все приблизились к обезьяне  и начали внимательно ее рассматривать. Это был орангутанг. Подобно своим  сородичам, он не отличался ни злостью бабуина, ни легкомыслием макаки, не был  нечистоплотен, как сагуин, или нетерпелив, как маго, и не обладал дурными  инстинктами собакоголовых. Именно об этих человекообразных рассказывают столько  историй, свидетельствующих о их почти человеческой сообразительности. Как  домашние слуги, они подают к столу, убирают комнаты, чистят платье и башмаки,  умеют управляться с ложкой и вилкой и даже пьют вино не хуже самых лучших  двуногих лакеев. Как известно, у Бюффона была такая обезьяна, которая долго и  усердно служила ему. Представитель орангутангов, лежавший связанным в большом  зале Гранитного Дворца, был огромный детина в шесть футов ростом, прекрасно  сложенный, с широкой грудью и средней величины головой; череп был круглый, нос  выдавался вперед. Гладкая, мягкая, блестящая шерсть покрывала кожу. Одним  словом, это был законченный образец человекообразных. В его небольших глазах  светился разум. Белые зубы сверкали под усами. Подбородок был покрыт небольшой  курчавой каштановой бородкой. Красивый парень! – сказал Пенкроф. –  Если бы знать его язык, с ним можно было бы разговаривать.    

– Так вы не шутите, хозяин? – спросил Наб. –  Мы берем его в слуги?    

– Да, Наб, – с улыбкой ответил инженер. – Но  только ты не ревнуй.    

– Надеюсь, что из него выйдет хороший слуга, –  сказал Харберт, – По-видимому, он еще молод, его легко будет воспитать, и  нам не придется пускать в ход силу или вырывать ему клыки, как делают в таких  случаях. Он, наверное, привяжется к хозяевам, если они будут с ним ласковы.    

– Это так и будет, – сказал Пенкроф, который уже  забыл, как сердился на «шутников». – Ну что, друг. как поживаешь? –  спросил он оранга.    

Оранг ответил легким ворчанием, звучавшим довольно мирно.    

– Мы, значит, зачислились в колонисты? продолжал моряк.  Мы хотим поступить на службу к мистеру Смиту?    

Снова утвердительное ворчание.    

– И будем довольствоваться одним столом, без жалованья?  Обезьяна заворчала в третий раз.    

– Она разговаривает довольно однообразно, –  заметил Гедеон Спилет.    

– Ничего, – сказал моряк. – Молчаливые слуги  самые лучшие.    

И к тому же без жалованья. Слышишь, приятель? Для начала мы  не положим тебе никакого жалованья. Но потом мы его удвоим, если ты нам  понравишься.    

Таким образом, число колонистов увеличилось еще одним  членом, который впоследствии оказался очень полезным. Когда возник вопрос,  какое ему дать имя, Пенкроф попросил, чтобы, в память о другой знакомой ему  обезьяне, его назвали Юпитером, сокращенно Юпом.    

И вот дядюшка Юп без дальнейших церемоний сделался  обитателем Гранитного Дворца.    

 ГЛАВА 7    

     

     Что необходимо сделать прежде всего. – Мост через реку. Плато Дальнего  Вида превратится в остров. – Подъемный мост. Сбор хлеба. –  Ручей. – Мостики. – Птичий двор. – Голубятня. – Повозка  заложена. – Поездка в гавань Воздушного Шара.         

Итак, обитатели острова Линкольна вновь вступили во владение  своим жилищем, не воспользовавшись прежним водостоком; это избавило их от  необходимости превратиться в каменщиков. Действительно, для них было большим  счастьем, что в ту минуту, когда они уже направлялись к водостоку, стаю обезьян  охватил испуг, столь же внезапный, сколь необъяснимый, и они решили покинуть  дворец. Видимо, животные предчувствовали, что их ждет нападение с другой  стороны. Только таким образом можно было объяснить отступление обезьян.    

В конце этого дня трупы обезьян были перенесены в лес и  зарыты. Затем колонисты занялись ликвидацией беспорядка, но, к счастью, не  разрушений. Обезьяны опрокинули мебель в комнатах, но ничего не разбили. Наб  разжег плиту и состряпал из домашних запасов обильный обед, которому все  оказали величайшую честь. Юп тоже не был забыт и с аппетитом поел сосновых  зерен и кореньев. Пенкроф развязал ему руки, но счел за лучшее не снимать пут с  ног, пока животное не станет ручным.    

Перед тем как лечь спать, Сайрес Смит и его товарищи,  усевшись вокруг стола, обсудили некоторые неотложные мероприятия.    

Самым важным и спешным делом была постройка моста через  реку, который связал бы южную часть острова с Гранитным Дворцом. Затем  следовало устроить загон для муфлонов и других животных, богатых шерстью.    

Как видим, оба эти проекта должны были помочь разрешить  вопрос об одежде, в настоящее время самый серьезный. Действительно, мост  облегчит переноску оболочки аэростата, которая даст полотно. А загон обеспечит  запас шерсти для зимнего платья. Сайрес Смит предполагал устроить этот загон у  самых истоков Красного ручья, где жвачные животные всегда могли найти обильный  и свежий корм. Дорога от Гранитного Дворца к ручью была уже частью проложена, и  при наличии более удобной тачки транспорт должен был значительно облегчиться,  особенно если бы удалось поймать несколько упряжных животных. Но, если загон  можно было без всякого неудобства построить вдали от Гранитного Дворца, иначе  дело обстояло с птичником, о котором Наб напомнил своим товарищам. Его пернатые  обитатели должны были всегда находиться под рукой у главного повара. Самым  подходящим местом для устройства птичника была найдена часть берега озера,  граничащая с прежним водостоком Водяные птицы там должны были чувствовать себя  так же хорошо, как и прочие Самец и самка тинаму. пойманные в последнюю  экспедицию, предназначались для первого опыта разведения домашней птицы.    

На следующий день, 4 ноября, колонисты приступили к работе,  начав с постройки моста. Для этого важного дела понадобилось участие всех.  Обитатели острова Линкольна взвалили на плечи пилы, молотки, топоры и прочие  инструменты и, превратившись на время в плотников, вышли на берег.    

Тут Пенкроф высказал мысль:    

– А вдруг дядюшке Юпу, пока нас не будет, придет  фантазия поднять лестницу, которую он нам так любезно бросил вчера? –  сказал он.    

– Прикрепим ее за нижний конец, – ответил Сайрес  Смит.    

Так и сделали при помощи двух кольев, глубоко загнанных в  песок Затем колонисты поднялись по левому берегу и вскоре достигли первой  излучины реки Тут они остановились, чтобы посмотреть, нельзя ли построить мост  в этом месте. Оно оказалось вполне подходящим. Действительно, отсюда до гавани  Воздушного Шара, открытой накануне на южном берегу, было всего три с половиной мили.  От моста до гавани было нетрудно проложить проезжую дорогу, которая должна была  значительно облегчить сообщение между южной частью острова и Гранитным Дворцом  Сайрес Смит поделился с товарищами одним планом, очень простым и в то же время  весьма полезным. Инженер уже давно обдумал этот план. Он заключался в том,  чтобы совершенно изолировать плато Дальнего Вида и таким образом совершенно  защитить его от нападения четвероногих или четвероруких В этом случае Гранитный  Дворец, Трубы, птичник и вся верхняя часть плато, предназначенная для посевов,  были бы в полной безопасности от нашествия животных.    

Исполнить этот план было очень легко, и вот как предполагал  действовать инженер.    

Плато было уже защищено с трех сторон естественными или  искусственными водными бассейнами.    

На северо-востоке – от угла, примыкающего к отверстию  прежнего водостока, до пробоины для стока воды на восточном берегу – его  защищало озеро Гранта; на севере от этой пробоины до моря оно было ограждено  новым ручьем, продолжившим свое русло на плато и на побережье, выше и ниже  водопада. Достаточно было углубить русло этого ручья, чтобы он стал не  проходимым для животных.    

Вдоль всего восточного берега защитой служило само море, от  устья упомянутого ручья до устья реки Благодарности.    

И, наконец, на юге, от устья реки до ее излучины, где  предполагалось построить мост, преградой являлась сама река. Оставалась еще  западная часть плато, между излучиной реки и южной оконечностью озера,  протяжением меньше мили, открытая для любого нападения. Но было совсем нетрудно  вырыть широкий и глубокий овраг, который наполнится водой озера, причем избыток  ее должен излиться в реку. Конечно, уровень озера при этом несколько понизится,  но Сайрес Смит установил, что количество воды в Красном ручье было вполне  достаточно для его плана.    

– Таким образом, – продолжал инженер, – плато  Дальнего Вида, окруженное водой со всех сторон, превратится в настоящий остров,  и сообщение с ним будет возможно только по мосту, который мы перебросим через  реку, по мостикам, уже поставленным выше и ниже водопада, и двум другим  мостикам, которые еще придется построить. Один мы перекинем через овраг,  который нам предстоит вырыть, а другой – на левый берег реки. Если эти мосты и  мостики можно будет поднимать, плато Дальнего Вида окажется защищенным от  всяких неожиданностей.    

Чтобы товарищи лучше его поняли, Сайрес Смит нарисовал карту  плато. Колонисты немедленно уяснили себе проект инженера и единогласно одобрили  его. Пенкроф взмахнул своим топором и крикнул:    

Начнем с моста!    

Это было самое неотложное дело. Колонисты выбрали подходящие  деревья, срубили их, очистили от веток разделали на доски, балки и брусья. В  части, прилегающей к правому берегу реки, мост должен был быть неподвижным,  тогда как левую его половину предполагалось в случае надобности поднимать с  помощью противовесов, как пороги у шлюзов. Понятно, это была значительная  работа, которая даже при умелом руководстве требовала немало времени, ибо  ширина реки была около восьмидесяти футов. В дно пришлось вбить колья – они  должны были поддерживать неподвижную часть моста, для чего понадобился копер.  Колья образовали два быка, так что мост мог выдерживать значительную нагрузку.    

К счастью, у колонистов было достаточно инструментов для  обработки дерева и железа, чтобы его скреплять. Инженер, прекрасный специалист  по подобным сооружениям, проявил большую изобретательность; его помощники,  научившиеся за эти семь месяцев очень ловко работать, трудились с великим  рвением. Следует сказать, что Гедеон Спилет нисколько не отставал от других и  соперничал с самим Пенкрофом, который «никогда не ожидал такой прыти от  обыкновенного журналиста».    

Постройка моста через реку Благодарности продолжалась три  недели. Все это время колонисты были очень заняты. Они обедали, где работали,  и, пользуясь великолепной погодой, возвращались в Гранитный Дворец только к  ужину.    

За это время можно было заметить, что дядюшка Юп становится  все более ручным и привыкает к своим хозяевам, на которых смотрит с величайшим  любопытством. Тем не менее Пенкроф, осторожности ради, не освободил его  окончательно от пут, справедливо предпочитая подождать, пока бегство с плато  станет совершенно невозможным. Топ и Юп ужились как нельзя лучше и охотно  играли вместе, но Юп даже в играх сохранял величайшую серьезность.    

После 20 ноября мост был окончен. Его подвижная часть,  уравновешенная противовесами, раздвигалась, и, чтобы привести ее в движение,  требовалось лишь небольшое усилие. Между шарниром и последней балкой, на  которую опиралась эта половина моста, когда ее опускали, был оставлен просвет в  двадцать футов, через который не могли перейти никакие животные.    

По окончании моста возник вопрос о поездке за оболочкой  шара, которую колонистам хотелось как можно скорее спрятать в безопасное место.  Но, чтобы ее перевезти, необходимо было доставить тачку в гавань Воздушного  Шара, а для этого требовалось проложить дорогу сквозь густую чащу леса Дальнего  Запада. Это требовало времени.    

Поэтому Наб с Пенкрофом предварительно отправились на  разведку в гавань. Они установили, что запас полотна нисколько не пострадал от  пребывания в пещере, и колонисты решили не прерывать работ по изоляции плато  Дальнего Вида.    

– Это позволит нам создать лучшие условия для  устройства птичьего двора, – сказал Пенкроф. Не придется опасаться  посещения лисиц и нападения других вредных животных.    

– И, кроме того, – прибавил Наб, – мы сможем  распахать плато, пересадить туда дикие растения…    

– …и подготовить второе хлебное поле! – с  торжествующим видом вскричал моряк.    

Дело в том, что первый посев хлеба, состоявший из  одного-единственного зерна, благодаря заботам Пенкрофа дал отличный урожай. Как  и предполагал инженер, из одного зерна выросло десять колосьев, а в каждом  колосе было по восьмидесяти зерен, так что колонисты оказались обладателями  восьмисот зерен – и при этом в шесть месяцев, а это обещало два урожая в год.  Эти восемьсот зерен, за вычетом пятидесяти, которые были из осторожности  припрятаны, решили посеять в новом поле, так же заботливо, как первое,  единственное зерно.    

Приготовив поле, его окружили высоким крепким острым  забором, через который было бы нелегко перескочить. Что же касается птиц, то  чтобы их отпугнуть, оказалось достаточно трещоток и страшных пугал, созданных с  помощью богатой фантазии Пенкрофа. Семьсот пятьдесят зерен были посажены в  маленькие правильные борозды; остальное должна была доделать природа 21 ноября  Сайрес Смит начертил план рва, который должен был оградить плато с запада, от  южной оконечности озера Гранта до излучины реки Благодарности В этом месте было  два-три фута плодородной почвы, а ниже гранит Поэтому пришлось снова заняться  изготовлением нитроглицерина, и нитроглицерин произвел обычное действие Меньше  чем в две недели в твердом основании плато образовался овраг в двенадцать футов  ширины и шесть глубины Тем же способом была сделана новая пробоина в скалистом  берегу озера; вода устремилась в это новое русло; маленький ручей, получивший  название Глицеринового ручья, превратился в приток реки Благодарности Как и  предупреждал инженер, уровень озера понизился, но совершенно незначительно  Наконец, чтобы замкнуть преграду, русло прибрежного ручья было значительно  расширено; для задержания песка был построен двойной забор.    

К середине декабря эти работы были совершенно закончены, и  плато Дальнего Вида, то есть неправильный пятиугольник периметром примерно в  четыре мили, окруженное поясом воды, оказалось в полной безопасности от  нападения В декабре стояла жестокая жара, однако колонисты не хотели прерывать  осуществление своих планов птичий двор становился все более необходимым, и было  решено заняться его устройством.    

Нечего и говорить, что, когда плато было окончательно  загорожено, дядюшка Юп получил свободу. Он не покидал своих хозяев и не  проявлял никакого желания убежать Это было кроткое, но очень сильное и  замечательно ловкое животное Когда приходилось карабкаться на лестницу  Гранитного Дворца, никто не отваживался состязаться с Юпом. Ему уже поручались  некоторые работы он таскал дрова и возил камни, поднятые со дна Глицеринового  ручья Это еще не каменщик, но уже хорошая «обезьяна», – шутливо говорил  Харберт, намекая на прозвище, которое каменщики дают подмастерьям  Действительно, трудно было придумать более подходящее прозвище.    

Птичник раскинулся на юго-восточном берегу реки и занял  площадь в двести квадратных ярдов. Его окружили забором и застроили помещениями  для будущего населения. Это были хижины из ветвей, разделенные на клетушки, в  которых не хватало теперь только жильцов.    

Первыми обитателями птичьего двора были самец и самка  тинаму, которые вскоре вывели множество птенцов. Вскоре к ним присоединились  полдюжины уток, водившихся на берегу озера. Среди них было несколько китайских  уток, у которых крылья раскрываются веером. По красоте и яркости оперения эти  утки могут соперничать с золотистыми фазанами. Несколько дней спустя Харберт  поймал пару птиц из отряда куриных, с круглыми длинноперыми хвостами. Это были  великолепные алекторы, которые очень быстро стали ручными. Что же касается  пеликанов, зимородков, водяных курочек, то они сами пришли на птичий двор. Весь  пернатый мир, наполнявший воздух кудахтаньем, писком и воркованьем, после  первых неполадок удобно устроился в птичнике и начал интенсивно размножаться,  так что пропитание колонистов можно было считать обеспеченным.    

Чтобы завершить начатое дело, Сайрес Смит решил построить в  углу птичника голубятню. Там поместили с десяток голубей, водящихся на высоких  прибрежных скалах. Птицы быстро привыкли возвращаться по вечерам в свое новое  жилище и проявили больше склонности к приручению, чем их родичи вяхири, которые  к тому же плодятся только на воле.    

Наконец пришло время использовать для пошивки белья оболочку  аэростата. Сохранить ее в неприкосновенности, чтобы покинуть остров на  воздушном шаре и совершить полет над безбрежным океаном, могли только люди,  доведенные до последней крайности. Сайрес Смит, человек практический, даже и не  подумал об этом. Итак, предстояло доставить оболочку в Гранитный Дворец, и  колонисты принялись за работу, чтобы сделать свою тяжелую тачку более удобной и  легкой. Но если повозка у них была, то двигатель предстояло еще придумать.  Неужели на острове не было никакого жвачного животного, могущего заменить  лошадь, осла, быка или корову? Это надо было выяснить.    

– Какое-нибудь упряжное животное было бы нам очень  полезно до того времени, пока мистер Сайрес не построит паровую тачку или  локомотив. Я не сомневаюсь, что когда-нибудь у нас будет железная дорога от  Гранитного Дворца до гавани Воздушного Шара с веткой на гору Франклина!    

Славный моряк говорил все это с полным убеждением. Чего  только не вообразишь, если есть вера!    

Но, отбросив всякие преувеличения, нужно сказать, что  простое упряжное животное вполне удовлетворило бы Пенкрофа. Как известно,  провидение благоволило к нашему моряку и не заставило его долго ждать.    

Однажды, 23 ноября, послышались крики Наба, которые Топ  старался заглушить своим лаем. Колонисты, работавшие в Трубах, тотчас же  прибежали, предполагая, что произошло какое-нибудь несчастье. Что же они  увидели? Двух прекрасных животных, которые неосторожно забрели на плато, когда  мостки были опущены. Эти животные, самец и самка, напоминали лошадей или  больших ослов: красавцы, с изящным, тонким станом, буланой масти, с белыми  ногами и хвостом, с черными полосами на шее, голове и туловище. Они спокойно  шли, не проявляя ни малейшей тревоги, и живым взглядом смотрели на людей,  которых не считали еще своими хозяевами.    

– Это онагги, – воскликнул Харберт, –  четвероногие, занимающие среднее положение между зеброй и кваггой!    

– А почему не назвать их ослами? – спросил Наб.    

– Потому что они не такие длинноухие, и сложены они  красивее.    

– Ослы или лошади – безразлично! – воскликнул  Пенкроф. Они «двигатели», как сказал бы мистер Смит, и, следовательно, их нужно  поймать.    

Стараясь не испугать животных, моряк прополз по траве до  мостика Глицеринового ручья и поднял его: онагги были в плену.    

Следовало ли схватить их и насильно сделать домашними  животными? Нет. Было решено несколько дней их не трогать и дать им бродить по  плато, где было много травы. Инженер сейчас же распорядился построить возле  птичника конюшню, где онагги могли найти мягкую подстилку и приют на ночь.    

Итак, великолепные животные были оставлены на свободе,  причем колонисты даже не подходили к ним, чтобы их не испугать. Несколько раз  онагги как будто испытывали желание покинуть плато, слишком тесное для этих  животных, привыкших к обширным пространствам и дремучим лесам. Они ходили вдоль  водной преграды, представлявшей для них непреодолимое препятствие, громко и  резко ржали, прыгая в траве, потом, успокоившись, по целым часам стояли и  смотрели на густой лес, теперь уже навсегда для них потерянный.    

Между тем были приготовлены вожжи и сбруя из растительных  волокон. Спустя несколько дней после поимки онагг, повозку можно было уже  запрягать; сквозь лес Дальнего Запада, от излучины реки до гавани Воздушного  Шара, была даже проложена дорога, или, скорее, просека. По ней уже могла  проехать повозка. К концу декабря онагги были в первый раз подвергнуты  испытанию. Животные настолько привыкли к Пенкрофу, что ели у него из рук и  позволяли к себе приблизиться, но, когда их запрягли, они встали на дыбы и их  очень трудно было сдержать. Однако можно было ожидать, что они скоро привыкнут  к новой работе: онагги гораздо послушнее, чем ослы, и их часто запрягают в  горных областях Южной Африки; даже в Европе, в довольно холодных зонах,  удавалось разводить этих животных.    

В тот день все обитатели колонии, кроме Пенкрофа, который  шел впереди животных, уселись в повозку и направились в гавань Воздушного Шара.  Нечего и говорить, что едва намеченная дорога была довольно тряской, но все же  повозка доехала благополучно, и оболочка вместе с прочими частями воздушного  шара была погружена в тот же день.    

В восемь часов вечера повозка снова переправилась через  мост, спустилась по левому берегу реки, и остановилась перед Гранитным Дворцом.  Онагг распрягли и отвели в конюшню. Ложась спать, Пенкроф так громко вздохнул  от удовольствия, что во всех углах дворца откликнулось эхо.    

 ГЛАВА 8    

     

     Белье – Обувь из тюленьей кожи – Изготовление пироксилина – Различные  семена – Ловля рыбы – Черепашьи яйца Дядюшка Юп делает успехи – Король – Охота  на муфлонов – Новые растительные и животные богатства – Воспоминания о далекой  родине.         

Первая неделя января была посвящена пошивке белья, столь  необходимого колонистам Иголки, найденные в ящике, заработали в руках, если не  ловких, то сильных, и то, что они шили, было выполнено на совесть.    

В нитках тоже не было недостатка благодаря находчивости  Сайреса Смита, который предложил использовать нитки, скрепляющие части оболочки  аэростата Гедеон Спилет и Харберт с изумительным терпением распороли длинные  полосы материи Пенкроф отказался от этой работы, чрезвычайно раздражавшей его,  но зато, когда дело дошло до шитья, он оказался искуснее всех. Как известно,  моряки отличаются большими способностями к портняжному ремеслу.    

Полотно, из которого состояла оболочка, было затем обезжирено  при помощи соды и поташа, добытых из растительной золы; благодаря этому  полотно, с которого сняли лак, снова стало мягким и эластичным. Подвергнутое  обесцвечивающему влиянию воздуха, оно совершенно побелело Из полотна сшили  несколько дюжин рубашек и носков – конечно, не вязаных, а матерчатых. С какой  радостью колонисты оделись наконец в свежее белье – оно, правда, было очень  грубо, но это их нисколько не беспокоило и улеглись на белые простыни! Теперь  их кровати в Гранитном Дворце превратились в хорошие постели Приблизительно в  это же время была изготовлена обувь из тюленьей кожи, которая весьма удачно  заменила сапоги и ботинки, привезенные из Америки. Можно с уверенностью  сказать, что новая обувь была достаточно широка и длинна и не жала ноги при усиленной  ходьбе В первый месяц 1866 года было очень жарко, но охота в лесу все же не  прекращалась. Агути и пеккари, дикие свиньи, кенгуру и другая дичь попадались в  великом множестве, а Гедеон Спилет с Харбертом слишком хорошо стреляли, чтобы  потратить даром хоть один выстрел.    

Сайрес Смит постоянно советовал им беречь патроны и принял  меры, чтобы заменить порох и пули, найденные в ящике, которые он хотел  сохранить на будущее время. Можно ли было наперед знать, куда забросит случай  его самого и товарищей, если они покинут свои владения? Необходимо поэтому быть  готовым ко всяким неожиданностям и беречь боевые припасы, заменяя их другими,  легко добываемыми веществами.    

Для замены олова, которого Сайрес Смит совершенно не  обнаружил на острове, инженер воспользовался, без особого ущерба, дробленым  железом. Изготовить его было легко. Зерна железа были легче дроби, поэтому  каждое зерно должно было быть крупнее, а количество их на каждый заряд –  меньше, но меткость выстрелов от этого не пострадала. Что же касается пороха,  то Сайрес Смит мог бы изготовить его, так как имел в своем распоряжении  селитру, серу и уголь. Но выделка пороха требует большого, тщательного труда,  и, не имея специальных приборов, трудно получить продукт хорошего качества…    

Поэтому Сайрес Смит предпочел изготовить пироксилин, то есть  гремучую хлопчатую бумагу; хлопок не является для этого необходимым, так как  входит в состав пироксилина только в виде целлюлозы. Целлюлоза же представляет  собой не что иное, как растительную клетчатку, и находится почти в чистом виде  не только в хлопке, но и в льняном и конопляном волокне, в бумаге, в старых  тряпках, в сердцевине бузины и т. п.    

Итак, сердцевину бузины, то есть целлюлозу, оставалось  только собрать. Единственное вещество, кроме целлюлозы, необходимое для изготовления  пироксилина, – дымящаяся азотная кислота. Сайрес Смит имел в своем  распоряжении серную кислоту и уже получал азотную кислоту, обрабатывая серной  кислотой селитру, поставляемую ему самой природой.    

Поэтому инженер решил приготовить пироксилин и пустить его в  дело, хотя он и признавал за этим продуктом серьезные недостатки: неверность  действия, легкую воспламеняемость, приводящие к порче оружия. С другой стороны,  пироксилин имеет некоторые преимущества: он не портится от сырости, не пачкает  дуло ружья и обладает вчетверо большей взрывчатой силой, чем порох. Чтобы  изготовить пироксилин, достаточно на пятнадцать минут погрузить целлюлозу в  дымящуюся азотную кислоту, хорошенько обмыть ее и высушить. Как видит читатель,  это очень просто.    

Сайрес Смит располагал лишь обыкновенной азотной кислотой, а  не дымящейся, или моногидратной, – то есть такой, которая под действием  влажного воздуха испускает беловатые пары. Но, заменив дымящуюся азотную  кислоту обыкновенной азотной кислотой, смешанной в пропорции: три части на пять  частей, с крепкой серной кислотой, он должен был получить тот же результат, и  получил его. Обитатели острова, занимающиеся охотой, получили превосходно  изготовленное взрывчатое вещество, которое при разумном употреблении давало  блестящий эффект. Приблизительно в это же время колонисты расчистили три акра  земли на плато Дальнего Вида; остальную территорию оставили под лугами в  качестве пастбища для онагг. Было предпринято несколько походов в лес Якамара и  лес Дальнего Запада, откуда принесли множество диких растений: шпинат, салат,  хрен, репу. При умелом уходе эти растения должны были вскоре привиться на этой  почве и внести некоторое разнообразие в вынужденный режим мясной пищи  обитателей острова Линкольна. Наряду с этим из леса доставили на повозке  значительное количество дров и угля. В результате каждой поездки улучшалась  дорога, которая понемногу утрамбовалась колесами повозки. Крольчатник  по-прежнему поставлял на кухню Гранитного Дворца должное количество кроликов;  так как он находился несколько дальше того места, где начинался Глицериновый  ручей, то его обитатели не могли проникнуть на огражденное плато и нанести вред  новым плантациям. Устричная отмель, расположенная у берега среди скал,  ежедневно давала множество превосходных моллюсков. Улов рыбы как в озере, так и  в реке сделался вскоре очень обильным. Пенкроф установил донные удочки с  железными крючками, на которые часто попадались прекрасные форели, а также  другая, очень вкусная рыба с серебристыми боками, в желтых пятнышках.    

Наб, исполнявший обязанности повара, мог поэтому  разнообразить меню обеда колонистов. Им недоставало только хлеба, и отсутствие  его, как уже сказано, было для них очень чувствительно.    

В то же время колонисты охотились на морских черепах,  которые вылезали на побережье около мыса Челюстей. Берег был в этом месте весь  покрыт бугорками, в которых находились совершенно круглые яйца с твердой белой  скорлупой. Белок этих яиц отличается одной особенностью: в противоположность  обыкновенному белку, он не свертывается. Лучи солнца заменяли для этих яиц  наседку число их было очень велико – ведь каждая черепаха может снести до  двухсот пятидесяти яиц в год.    

– Вот настоящее яичное поле, – заметил Гедеон  Спилет. Нам остается только их собирать.    

Колонисты не удовлетворялись собиранием этого продукта и  устраивали охоту за его производителями. В результате в Гранитный Дворец было  доставлено около дюжины черепах, мясо которых очень ценно с кулинарной точки  зрения Черепаховый суп, приправленный благовонными травами, с добавлением  раков, часто приносил заслуженные похвалы Набу, который прекрасно варил его  Следует также упомянуть здесь об одном счастливом обстоятельстве, позволившем  пополнить запасы на зиму. В реку Благодарности стаями заплывала семга и  поднималась вверх по течению на несколько миль. В это время самки ищут удобных  мест для нереста и плывут впереди самцов, поднимая страшный шум В реку попало с  тысячу штук рыб, каждая длиной до двух с половиной футов.    

Стоило устроить одну-две запруды, и много семги оказалось в  плену Таким образом поймали несколько сот штук; их посолили и отложили в запас  на зиму, когда река замерзнет и нельзя будет ловить рыбу.    

Около этого времени сметливый Юп удостоился чести исполнять  обязанности лакея Его    

облачили в полотняную куртку, короткие штаны и передник с карманами,  которые доставили Юпу массу удовольствия Он засовывал туда руки и никому не  позволял рыться у себя в карманах. Наб превосходно вышколил ловкого оранга, и,  когда негр разговаривал с Юпом, можно было подумать, что они понимают друг  друга. Юп питал к Набу искреннее расположение, а Наб отвечал ему взаимностью.    

В те часы, когда Юп не был занят перевозкой дров или  лазаньем по деревьям, он большей частью проводил время в кухне, старательно  подражая Набу во всем, что тот ни делал.    

Учитель проявлял большое терпение и усердно обучал своего  воспитанника, а воспитанник был очень понятлив и извлекал из уроков большую  пользу.    

Можно себе представить, какое удовольствие доставил дядюшка  Юп колонистам, когда он неожиданно явился прислуживать к столу с салфеткой под  мышкой! Ловкая, внимательная обезьяна прекрасно справилась со своими  обязанностями: подносила блюда, разливала чай, сохраняя при этом полнейшую  серьезность, когда все смеялись до упаду.    

Пенкроф был прямо в восторге.    

– Юп, еще супу!    

– Юп, немного агути!    

– Юп, тарелку!    

– Браво, Юп! Молодец, Юп! – слышалось со всех  сторон.    

Юп, нисколько не смущаясь, все исполнял и за всем следил.    

Он даже покачал своей умной головой, когда Пенкроф повторил  свою старую шутку:    

Видно, вам придется удвоить жалованье, Юп!    

Незачем говорить, что оранг совершенно освоился в Гранитном  Дворце. Он часто ходил в лес вместе с хозяевами, но ни разу не проявил желания  убежать. Забавно было видеть, как он расхаживал по лесу, положив на плечо  вместо ружья тросточку, которую сделал для него Пенкроф; как быстро карабкался  он на дерево, чтобы сорвать какой-нибудь плод. Если колеса повозки увязали в  грязи, Юп одним мощным усилием умел их вытащить.    

– Что за молодец! – восклицал Пенкроф. – Будь  он так же зол, как добр, с ним трудно было бы справиться.    

К концу января колонисты предприняли большие работы в центре  острова. Было решено устроить у истоков Красного ручья, под самой горой  Франклина, кораль для жвачных животных, присутствие которых в Гранитном Дворце  было бы стеснительно, и, в частности, для муфлонов – поставщиков шерсти,  необходимой для изготовления зимней одежды.    

Каждое утро население колонии, иногда все, а часто только  Сайрес Смит, Харберт и Пенкроф, направлялось к истокам ручья. Благодаря помощи  онагг это путешествие превращалось в легкую пятимильную прогулку по  новопроложенной дороге, под зеленеющим сводом деревьев. Эта дорога получила  название «Путь в кораль». На откосе южной вершины горы был выбран обширный  участок.    

Это была луговина, поросшая деревьями; она расположилась у  подножия горного склона, который замыкал ее с одной стороны. На луговине  начинался маленький ручеек, который протекал по ней наискось и вливался в  Красный ручей. Трава была свежая, возвышавшиеся кое-где деревья не мешали  воздуху циркулировать. Достаточно было обнести луговину круглым забором,  опирающимся концами на уступы горы и в меру высоким, чтобы через него не могли  перепрыгнуть самые проворные животные. В таком загоне можно было бы держать с  сотню голов рогатого скота муфлонов и диких коз, а также их будущее потомство.    

Инженер очертил пределы кораля, и колонисты принялись рубить  деревья, необходимые для постройки забора. При расчистке дороги уже пришлось  вырубить известное количество стволов; их привезли на повозке и вытесали из них  несколько сот кольев, которые были крепко вбиты в землю. В передней части  забора оставили довольно обширный проход, замыкавшийся двустворчатыми воротами  из толстых досок, укрепленных снаружи брусьями. Постройка кораля потребовала не  более одного месяца. Кроме забора, Сайрес Смит возвел несколько больших дощатых  сараев, в которых животные должны были найти убежище. Все эти сооружения  пришлось строить очень основательно: муфлоны отличались большой силой; и на  первых порах они могли оказаться довольно буйными. Заостренные сверху и  прокаленные на огне колья были скреплены поперечными брусьями и болтами;  дополнительные подпорки делали забор еще крепче.    

По окончании кораля надо было произвести большую облаву у  подножия горы Франклина, на лугу, где паслись жвачные животные. Облава  состоялась 7 февраля, в прекрасный летний день, при участии всех колонистов.  Онагги, уже довольно послушные (Гедеон Спилет и Харберт ездили на них, как на  лошадях), оказались при этом очень полезными. Задача охотников состояла лишь в  том, чтобы постепенно загнать коз и муфлонов, суживая вокруг них кольцо облавы.  Сайрес Смит и Наб с Юпом встали в разных местах леса, а оба всадника и Топ  скакали в районе полумили от кораля. Муфлонов было в этой части острова очень  много. Эти красивые животные величиной с лань, покрытые длинной сероватой  шерстью, походили на каменных баранов.    

Ну и утомительный же это был день! Сколько беготни взад и  вперед, сколько суетни, сколько криков! Из сотни муфлонов, окруженных облавой,  более двух третей ускользнуло от загонщиков, но в конце концов штук тридцать  муфлонов и десяток диких коз удалось подогнать к коралю, ворота которого,  казалось, давали км возможность спасения, и запереть там.    

В общем, охота оказалась удовлетворительной, и колонистам не  приходилось жаловаться. Большинство муфлонов были самки, некоторые должны были  скоро принести приплод. Можно было быть уверенным, что стадо разрастется и в  колонии в недалеком будущем окажется достаточно шерсти и кожи.    

В этот вечер охотники возвратились в Гранитный Дворец  совершенно измученные. Тем не менее уже на следующий день они снова отправились  в кораль. Пленники пытались опрокинуть забор, но неудачно, и вскоре несколько  успокоились.    

В течение февраля не случилось ни одного сколько-нибудь  знаменательного события. Повседневная работа систематически продолжалась.  Наряду с улучшением дороги в кораль и к гавани Воздушного Шара колонисты начали  прокладывать третью дорогу – от кораля к западному берегу. Все еще не  исследованной оставалась та часть острова Линкольна, где росли большие леса,  покрывающие Змеиный полуостров. В этих лесах водились дикие звери, и Гедеон  Спилет твердо рассчитывал очистить владения от них.    

До возвращения холодов колонисты усиленно ухаживали за  дикими растениями, пересаженными из леса на плато Дальнего Вида. Возвращаясь с  прогулки, Харберт неизменно приносил с собой какое-нибудь полезное растение; то  образчики цикорных, из семян которых можно было выжать прекрасное масло, то  обыкновенный щавель, ценный своими противоцинготными свойствами. Огород, хорошо  содержавшийся, прекрасно политый и защищенный от птиц, был разделен на  маленькие квадратики, на которых росли красный картофель, салат, щавель, хрен,  репа. Земля на этом плоскогорье была необыкновенно плодородна, и можно было  надеяться на хороший урожай.    

В напитках разных сортов тоже не было недостатка, и если бы  не отсутствие вина, самому привередливому человеку было бы не на что  жаловаться. Вдобавок к чаю освего, добываемому из двойчатых монард, и напитку  из корней драцены Сайрес Смит сварил настоящее пиво. Он приготовил его из  молодых побегов abies nigra: если их вскипятить и подвергнуть брожению,  получается вкусный и чрезвычайно полезный напиток.    

К концу лета на птичьем дворе появились пара красивых дроф  вида «убара», украшенных своеобразной накидкой из перьев, дюжина широконосов с  перепончатым придатком на обеих сторонах верхней челюсти и великолепные петухи.  Словно гордясь своим черным оперением, гребешком и бородкой, они величаво  расхаживали по берегу озера.    

Вечером, по окончании работы, после жаркого дня, когда  поднимался ветер с моря, колонисты любили отдыхать на краю плато, под навесом  из ползучих растений, которые собственноручно посадил Наб. Они беседовали,  делились друг с другом знаниями, строили планы. Грубоватый юмор Пенкрофа  развлекал маленькое общество, и там постоянно царило полное согласие.    

Часто вспоминали они свою родину. Как развивалась  междоусобная война? Очевидно, она не могла особенно затянуться Ричмонд,  наверное, быстро сдался генералу Гранту Взятие столицы конфедератов было,  очевидно, последним эпизодом этой пагубной распри. Север, конечно,  восторжествовал в борьбе за правое дело О, как бы обрадовала обитателей острова  Линкольна какая-нибудь газета! Уже одиннадцать месяцев они были отрезаны от  остального мира Еще немного, и наступит 24 марта – годовщина того дня, когда  воздушный шар бросил их на этот неведомый берег. Тогда они были всего лишь  страдальцами, потерпевшими крушение, и не знали даже, удастся ли им сохранить в  борьбе со стихиями свою жизнь Теперь же, благодаря знаниям их начальника и  собственной сметке, они превратились в настоящих колонистов. Им посчастливилось  обзавестись оружием, приборами и инструментами, использовать для своих нужд  животных, растения и минералы то есть все три царства природы.    

Да, они часто беседовали на эти темы и строили все новые и  новые планы Что касается Сайреса Смита, то он преимущественно молчал, слушая  больше их, чем говорил сам. Иногда он улыбался на какое-нибудь замечание  Харберта или забавную выходку Пенкрофа Но всегда и всюду он размышлял о  странных случайностях и загадочных событиях, тайну которых ему не удалось еще  разгадать    

 ГЛАВА 9    

     

     Ненастье. – Гидравлический, подъемник. – Изготовление оконного  стекла и посуды. – Хлебное дерево – Частые 1юездки в король – Стада  увеличиваются Вопрос журналиста Точные координаты острова Линкольна –  Предложение Пенкрофа.         

В первую неделю марта погода изменилась. В начале месяца  было полнолуние и стояли сильные жары Чувствовалось, что воздух пропитан  электричеством, и можно было опасаться более или менее продолжительного периода  гроз. И действительно, 2-го числа раздались яростные раскаты грома. Ветер дул с  востока, и начавшийся град ударил прямо в фасад Гранитного Дворца; градины  щелкали, как заряды картечи. Пришлось плотно запереть двери и ставни окон –  иначе комнаты были бы залиты водой.    

Наблюдая градины, которые иногда были величиной с голубиное  яйцо, Пенкроф подумал, что его хлебному полю грозит серьезная опасность. Он  немедленно побежал на поле, где уже поднимались зеленые головки колосьев. С  помощью куска парусины моряку удалось защитить свой урожай. Правда, его самого  здорово побило, но он не жаловался Ненастье продолжалось восемь дней. Все это  время непрерывно грохотал гром. В перерыве между двумя грозами его раскаты  слышались где-то далеко за пре делами острова, потом он возвращался и гремел с  новой яростью. Молнии прорезали небо. Они сожгли много деревьев, между прочим  огромную сосну, росшую у озера на опушке леса. Два или три раза молния ударяла  в берег, причем песок расплавился и превратился в стекловидную массу. Найдя эти  фульгуриты, инженер решил, что будет нетрудно вставить в окна толстые и крепкие  стекла, которым не страшен будет ни ветер, ни дождь, ни град.    

Не имея спешных работ вне дома, колонисты воспользовались  дурной погодой, чтобы кое-чем заняться внутри Гранитного Дворца, обстановка  которого с каждым днем улучшалась и пополнялась. Инженер установил токарный  станок и выточил несколько предметов, нужных для хозяйства и для одежды, –  в частности пуговицы, отсутствие которых очень сильно ощущалось. Для ружей,  содержащихся в исключительной чистоте, была устроена специальная стойка;  этажерки и шкафы не оставляли желать лучшего. Колонисты неустанно пилили,  строгали, подпиливали и точили В течение всего периода дождей только и  слышались скрип инструментов и жужжанье станка, которые отвечали раскатам грома  Дядюшка Юп не был забыт. Он занимал отдельную комнату возле главного склада –  нечто вроде каюты с койкой, на которой была постлана мягкая постель, и  чувствовал себя там превосходно – Этот молодец Юп никогда ничего не требует,  никогда не дает глупых ответов, – часто повторял Пенкроф. – Какой это  прекрасный слуга, Наб, какой слуга!    

– Мой воспитанник! – говорил Наб. – Скоро он  будет не хуже меня.    

– Нет, лучше, со смехом возражал моряк Ведь ты, Наб,  все-таки говоришь, а он – нет!    

Излишне объяснять, что Юп теперь был вполне в курсе своих  обязанностей. Он выколачивал платье, поворачивал вертел, подавал к столу,  складывал дрова и, к величайшему восхищению Пенкрофа, никогда не ложился спать,  не укутав предварительно моряка одеялом.    

Здоровье членов колонии, двуногих, двуруких, четвероногих и  четвероруких, не оставляло желать лучшего. Благодаря жизни на воздухе, в  здоровом климате умеренного пояса и усиленной работе головой и руками они могли  не бояться никаких болезней.    

И действительно, все чувствовали себя превосходно. Харберт  за этот год вырос на два дюйма. Его внешность становилась все более  мужественной, и он обещал сделаться мужчиной, одинаково совершенным в  физическом и умственном отношении. Юноша пользовался всяким случаем, чтобы  учиться Он читал книги, найденные в ящике, и, помимо практических уроков,  которые ему давала жизнь, находил в инженере и в журналисте прекрасных  наставников в науках и языках; а те охотно делились с ним своими знаниями.    

Инженеру очень хотелось передать Харберту все, что он знал,  наставлять его и примером и словом. Харберт широко пользовался уроками своего  учителя.    

«Если я умру, – думал Сайрес Смит, – именно он  заменит меня».    

Около 9 марта буря прекратилась, но небо было покрыто тучами  в течение всего месяца. Атмосфера, возмущенная электрическими разрядами, не  могла успокоиться, и почти все время шли дожди и стоял туман. Только три или  четыре дня была ясная погода, благоприятная для всевозможных экскурсий.    

В это время самка-онагга родила детеныша, тоже женского  пола, который пришелся очень кстати. Население кораля, в частности стадо  муфлонов, тоже умножилось: в сараях уже блеяло несколько ягнят, что доставило  Набу и Харберту большую радость. У каждого из них был свой любимец среди  новорожденных. Была сделана попытка приручить пеккари, и она вполне удалась.  Возле птичьего двора построили несколько сараев, в которых вскоре появились  поросята, весьма склонные к накоплению жира, благодаря стараниям Наба-Дядюшка  Юп, которому поручили носить им пищу, помои, кухонные объедки и т. п.,  добросовестно исполнял свое дело. Правда, иногда он шутил со своими маленькими  пансионерами и таскал их за хвост, но делал это любя, а не по злобе. Маленькие  закрученные хвостики очень его забавляли, а ведь Юп по развитию напоминал  ребенка.    

В один из мартовских дней Пенкроф, разговаривая с Сайресом  Смитом, напомнил ему об одном обещании, которое инженер еще не успел исполнить.    

– Вы как-то говорили про аппарат, который избавит нас  от нужды в длинных лестницах, мистер Сайрес, – сказал моряк. – Вы его  когда-нибудь установите?    

– Вы имеете в виду подъемник? – спросил инженер.    

– Хотите, назовем его подъемником, – ответил  моряк. – Дело не в названии, лишь бы он доставлял нас, не утомляя, в наше  жилище.    

– Ничего нет легче, Пенкроф. Но будет ли от этого  польза?    

– Конечно, мистер Сайрес Теперь, когда у нас есть все  необходимое, подумаем об удобствах. Для людей это будет, если хотите, и  роскошь, но для вещей подъемник необходим. Не очень-то удобно карабкаться по  длинной лестнице с тяжелым грузом на плечах.